*737. Досократики

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/greece-rome/1842-anaksimen

Анаксимен

Анаксимен, сын Эвристрата (см. кратко о нём), ученик и друг Анаксимандра, жил в наиболее критический период существования Милета. Видимо, поэтому практически ничего не известно о его жизни мы не знаем даже дат его рождения и смерти иначе как ориентировочно – принимаются обычно 588–525 гг. до н. э. Впрочем, не исключается возможность того, что он дожил до падения Милета в 494 г. до н. э. Хотя от его книги, написанной «просто и безыскусственно», осталось не больше, чем от книги его учителя, философия Анаксимена известна нам гораздо лучше. Вот свидетельство Симпликия, опирающееся на Теофраста: «... Анаксимен, бывший другом Анаксимандра, говорит, согласно с ним, что природа, лежащая в основе [всего], едина и бесконечна, но вопреки ему, признает ее не неопределенной, но [качественно] определенной, ибо он называет ее воздухом (aer). Она бывает различной по степени разрежения и уплотнения, соответственно веществам. А именно, разрежаясь, она становится огнем; сгущаясь же – ветром, затем облаком, затем землей, потом камнями, прочее же возникает из них. И он также признает вечное движение, вследствие которого происходит изменение» (ДК 13 А 5). .

Почему же Анаксимен изменил своему учителю? Видимо, здесь сказались те трудности, которые были связаны с неразвитостью абстрактного мышления и воспрепятствовали убедительному обоснованию и четкому изложению философии Анаксимандра. Согласно доксографам, два обстоятельства побудили последнего принять «беспредельное»-неопределенное начало. Во-первых, он хотел иметь «неиссякаемый источник для рождения»; во-вторых, с его точки зрения, признание исходным, безначальным, а потому и беспредельным какого-то одного элемента, например воды или воздуха, означало бы, что он обязательно поглотит все остальное – ведь бесконечное всегда «сильнее» конечного. Но «воздух» Анаксимена позволяет избежать этих трудностей, и в то же время гораздо проще для понимания. По своим качествам он достаточно неопределенен: равномерно распространенный и неподвижный, он незаметен для чувств, становясь ощутимым вследствие движения, сгущения и разрежения. Поскольку же из него все состоит и все существующие стихии и вещи суть его видоизменения, не иссякнет их источник, а сами они не будут поглощены воздухом.

Философия Анаксимена наглядно демонстрирует свойства воздуха и прежде всего его изменчивость. Действительно, не есть ли ветер движущийся и уплотненный вследствие движения воздух? А облако, появляющееся вслед за ним, – не уплотненный ли ветер? И разве не возникают противоположности теплового и холодного из того же самого воздуха? «Ибо он говорит, что стягивающееся и сгущающееся [состояние материи] есть холод, а тонкое и расслабленное (таково его дословное выражение) – теплота. Поэтому справедливо говорят, что человек выпускает из уст и теплоту и холод. А именно, дыхание при плотно сжатых губах охлаждает, между тем как выходящее при широко открытых устах делается теплым вследствие разрежения» (ДК 13 В 1). Правда, мы ошиблись бы, представив «воздух» Анаксимена абсолютно подобным обычному воздуху. Хотя в свидетельствах нет абсолютной ясности, все же следует думать, что его первоначало – нечто отличное от воздуха, будучи по своему физическому составу чем-то вроде пара или дыхания. Впрочем, Анаксимен и дает ему иное название – воздух как первоначало есть «дыхание» (pneyma).

Но здесь перед нами раскрывается новая перспектива. Конечно, нам следовало ожидать, что философия Анаксимена будет считать воздух живым, подвижным творческим началом, единой и подвижной «природой» всех вещей. Однако здесь на общую наивно-материалистическую установку мыслителя накладывается древнее мифологическое представление о дыхании-душе как особом начале живых и мыслящих тел. «Подобно тому, как душа, говорит он, будучи воздухом, сдерживает нас, так дыхание и воздух объемлет весь мир» (В 2). Анаксимен явно делает «душу» производной от «воздуха», вместе с Анаксимандром, Анаксагором и Архелаем считая природу души «воздухообразной». Более того, он сводит к воздуху и богов, поскольку «он был того убеждения, что не ими создан воздух, но они сами возникли из воздуха» (А 10). Это свидетельство Августина в иной, возможно, более адекватной форме выражено Цицероном и Аэцием, считающими, что, по Анаксимену, сам воздух есть бог. «Следует же под этими словами разуметь силы, имеющиеся в стихиях или в телах» (там же). Последние слова Аэция как будто подсказывают, что милетский мыслитель формулирует основную идею пантеизма – бог тождествен природе, в данном случае воздуху как природе и началу всего сущего. Однако слова Цицерона, «...что воздух есть бог, и что он возникает...», (там же) показывают, что перед нами лишь начальные шаги к пантеистическому отождествлению бога со всем сущим. Пожалуй, было бы вернее сказать, что воздух Анаксимена, как и апейрон Анаксимандра, «божествен, ибо бессмертен и неуничтожим».

Довольно проста и более примитивна, чем у Анаксимандра, космология Анаксимена. Считая Землю плоской, он утверждал, что она, как и Солнце и планеты, парит в воздухе. В отличие от неподвижной Земли, они приводятся в движение космическим ветром, тогда как звезды прикреплены к хрустальному небесному своду, который вращается вокруг Земли. Затмения Солнца и Луны и фазы последней он объяснял тем, что светила поворачиваются к Земле то светлой, то темной своей стороной. Вслед за Фалесом, Анаксимен считал, что небесные тела «землистой природы» (ДК 11 А 17, 13 А 7). Одновременно он утверждал, также подобно Фалесу, что «светила возникли из земли следующим образом: из последней поднимается влага, которая, разрежаясь, становится огнем, а из поднимающегося вверх огня образуются светила» (там же). Но если о Фалесе мы имеем такого же рода противоречащие свидетельства, то Анаксимен, видимо, говорит о небесных телах различного рода: возникающих из испарения и питающихся им и «землистых». Возможно, последние – это планеты. Анаксимен исправляет заимствованное Анаксимандром, видимо, из персидских источников представление о расположении небесных тел. Звезды он считает более далекими от Земли, чем Луна и Солнце.

Признание первоначала воздухом заставляет Анаксимена уделить в своей философии много внимания метеорологическим явлениям в земной атмосфере – дождю, граду, снегу и т. д. Так, град образуется из замерзающей воды, падающей из туч; примешивание к воде воздуха приводит к образованию более рыхлого снега; дождь выпадает из сгустившегося воздуха; молния и гром – это блеск и шум, возникающие, когда ветер резко разрывает облака; радуга – результат падения солнечного (реже лунного, так как он слабее) света на плотное облако, причем одна его часть накаляется, а другая остается темной, и т. д. Подобно Анаксимандру, Анаксимен объясняет землетрясения: это результат растрескивания земли при засухе или проваливания отдельных ее участков при излишнем увлажнении.

В философии Анаксимена наиболее последовательно выражена основная идея «фисиологов»: из чего возникают и состоят все вещи, в то же самое они и разрушаются, завершив цикл своей жизни. Чувственно-наглядный материализм милетской школы находит у него логическое завершение, как и представление о вечном движении мира, являющемся выражением самодвижения «стихии и начала» вещей, живого и «дышащего» воздуха, выражением становления всего сущего.

По материалам книги А. С. Богомолова «Античная философия»

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/tutoria...skoj-filosofii

147. Начало греческой философии

Одною из особенностей национального характера греков была любовь к отвлеченному рассуждению. Позднейшие греки представляли себе родоначальников нравственной, политической и общественной мудрости и опытности в виде семи мудрецов, которым приписывали краткие поговорки и житейские правила. В числе этих семи мудрецов были Фалес милетский («поручись – и наверно пострадаешь!»), знаменитый Солон («ничего слишком») и коринфский тиран Периандр («обдумывай все заранее»). От этих мудрецов, бывших представителями житейского благоразумия и опыта, стали отличать философов, – что значить «любители мудрости», – т. е. людей, поставивших своею задачею самостоятельное искание истины. Родиною греческой философии был Милет, где жили первые известные её представители: один из семи мудрецов, математик и астроном Фалес, географ Анаксимандр и астроном же Анаксимен, первый, по преданию, устроивший солнечные часы по вавилонскому образцу. Обладая уже известными научными знаниями, они не могли разделять веры своих соотечественников в то, что все явления природы производятся непосредственно богами, и искали иного объяснения происхождения вселенной, нежели то, какое давалось «Теогонией» Гесиода. Главною своею задачею они поставили найти основное начало (άρχή) мироздания, при чем, например, Фалес видел его в воде, Анаксимен – в воздухе, другие – в огне, в так называемых четырех стихиях и т. п. Многие философы высказывали и более отвлеченные предположения, как, например, Анаксимандр, полагавший, что основным началом мироздания является «бесконечное», т.е. беспредельная, бессмертная, находящаяся в вечном движении материя, или Демокрит из Абдеры во Фракии, учивший, что материя состоит из отдельных атомов, т.е. мельчайших неделимых частиц, вечно неизменных, Притом одинаковых по качеству, но разнообразных по форме, по величине и по весу. Наоборот, Анаксагор из Клазомен (в Малой Азии, близ Смирны), переселившийся в Афины при Перикле, думал, что все происходит из качественно различных «семян вещей», самым же тонким и чистым началом он считал разум (нус, νους), как созидающую и движущую силу вселенной. Наконец, пифагорейцы говорили, что сущность вещей составляют числа, – очень отвлеченный взгляд, к которому они пришли, занимаясь более всего математикою. Рядом с вопросом об основном начале мироздания, или о сущности вещей философы VI и V в. ставили и пытались разрешить множество других вопросов и между прочим о том, насколько достоверно знание вещей, которое нам дается нашими органами чувства, и можно ли вообще познавать природу. Кроме Ионии, философия развилась еще в Южной Италии – в Кротоне, где был союз последователей Пифагора, и в Элее. (Отсюда деление древнейшей греческой философии на ионийскую, элеатскую и пифагорейскую школы).

148. Отношение философов к народной вере

Переросши старые народные верования, философы VI и V вв. относились к ним, однако, весьма различным образом. Некоторые из них создавали себе собственные религиозные системы. Пифагор прославился, например, своим учением о переселении душ: он думал, что по смерти человека душа его переходить в другое тело для того, чтобы, очищаясь от прегрешений и неся за них наказание, постепенно совершенствоваться в своем дальнейшем существовании. Оставив родной город, Пифагор основал в Кротоне аристократический союз, который должен был распространять это учение и добиваться влияния на политическую жизнь. Но особенно было важно отрицательное отношение некоторых философов к народной мифологии и вообще к антропоморфизму греческой религии. «Если боги делают что-либо постыдное, то они не боги», – говорил один из таких философов; «если бы, говорил другой, быки и лошади могли изображать богов, то они, конечно, изобразили бы их в виде быков и лошадей». Одним словом, философия превращалась иногда в прямую критику политеизма, некоторые же философы доходили до воззрений, более или менее близких к единобожию или всебожию. Так Гераклит из Эфеса учил, что гармонию и порядок в шире поддерживает высший Разум (Логос), который он называл также Зевсом и Судьбою; Ксенофан из Колофона (в Ионии) признавал, что все – едино, и что это единое и есть Божество; такое же значение имел упорядочивающий вселенную Разум (Нус) Анаксагора.

149. Отношение к философам народной массы

Философские учения были, конечно, достоянием только весьма немногих лиц, хотя сами философы и старались распространять свои идеи, странствуя иногда из города в город подобно рапсодам, распространявшим таким же образом свои песни. Одно время некоторые философы даже прямо излагали свои воззрения в чисто поэтической форме. Новые взгляды нередко тревожили защитников старины, которым учение философов казалось нечестивым, а сами они – безбожниками. В Афинах партия противников Перикла возбудила против Анаксагора, его друга, судебное дело, обвинив его в безбожии, и философ был изгнан из Афин по приговору народного суда. Были и другие случаи преследования философов афинским народом по обвинению в безбожии. Самым замечательным примером такого отношения толпы к представителям философской мысли была судьба афинянина Сократа, который был приговорен к смертной казни, также будучи обвинен в том, что не признает богов, установленных государством, и развращает молодежь.

150. Перенесение философии в область морали и политики

Древнейшие философы Греции занимались главным образом вопросами о происхождении вселенной и о достоверности человеческого знания, но в середине V в. приемы критической мысли стали переноситься и в область нравственных и общественных вопросов. Один из современников Перикла, Протагор, родом из Абдеры, живший и учивший в Афинах, но бежавший оттуда, когда его сочинения были приговорены к сожжению на площади рукою палача, был одним из первых философов, занявшихся разрешением вопросов морали и политики. Он учил, что «человек есть мера всех вещей – существующих, что они существуют, и не существующих, что их нет». Так как, думал он, вещи представляются каждому из нас различно, то наши чувства свидетельствуют нам лишь о том, что эти вещи существуют, но не о том, каковы они. С другой стороны, Протагор доказывал, что о каждом предмете с одинаковым правом можно высказывать два опровергающих одно другое мнения. В эпоху внутренних переворотов, когда все предания и законы утратили свою прочность, Протагор не мог не придти к этой мысли, что законы сами по себе не могут еще служить мерилом нравственности или безнравственности наших поступков, и что существуют они не по природе вещей, а в силу человеческого установления. Природа знает только право сильного, но общежитие немыслимо без уважения к правам других, т. е. без справедливости. Поэтому он находила необходимым развивать в людях воспитанием врожденную им склонность к справедливости, и для него самого главным его призванием было обучение других добродетели. Ученики Протагора утверждали, что от природы все люди братья, и что преграды между ними созданы лишь человеческими установлениями; поэтому они говорили, что рабство противоречит человеческой природе. Исходя из той же идеи естественного права, которое Протагор одно считал разумным, он старался теоретически оправдать демократию, доказывая, что достаточно обладать общественными добродетелями – справедливостью и добросовестностью, дабы участвовать в обсуждении государственных дел, хотя бы и не имея никакого имущественного ценза.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/greece-rome/758-empedokl

Эмпедокл

Жизнь и деятельность Эмпедокла

Эмпедокл (около 492–432 гг.) возвратил древнегреческую философию от абстракций пифагорейской и элейской школ на почву реальности, сохранив однако же в ней все, добытое италийскими философами. Человек, живший на Сицилии, в Акраганте, и оказавший этому городу большие услуги улучшением его государственных учреждений, Эмпедокл был с тем вместе ученый, обладавший большими сведениями в естественных науках. Он пользовался у своих сограждан величайшим уважением не только за свою политическую деятельность, но и за свои техническая работы, как например, за осушение болотистых низменностей близ Селинунта, за сооружение стен, остановивших холодный ветер, рвавшийся из ущелий, пользовался величайшим уважением и как врач и как мудрец. В своей дидактической поэме «О природе», имевшей высокое, поэтическое достоинство, Эмпедокл, по примеру Гераклита, изложил теорию происхождения вселенной, дал прекрасные картины земной поверхности, продуктов её, населяющих ее живых существ, и с гениальным умом высказал мысли, до которых лишь в недавние времена дошли специальные науки; так например, он говорил, что горы и скалы подняты силой огня. Вероятно, занятия Эмпедокла естествознанием подали повод к легенде, что он бросился в кратер Этны, желая узнать причину вулканических явлений. Вообще имя его окружено мифическим блеском. В народных рассказах сохранились баснословные предания и о том, как очистил, он воздух от болотных испарений. Фактическая истина состоит, вероятно, в том, что он провел каналом в Селинунтские болота две реки и что он проломал скалу, находившуюся на север от Акраганта, для того, чтобы через пролом летел ветер в низменности на юге от города и гнал их испарения в море. Это более сообразно с топографическими условиями той местности, чем рассказ Плутарха, что Эмпедокл избавил Акрагант от зараз и сделал плодородным бесплодное поле, загородив стенами ущелья, из которых дул ветер на равнину.

Философия Эмпедокла

Эмпедокл подобно элеатам говорит, что нет ни возникновения, ни исчезновения: возникновение – только сочетание веществ, исчезновение – только разъединение их; подобно элеатам он говорит, что бытие вечно и неизменно. Но, говоря о бытии, он понимает под этим словом вещество; по его понятиям, вещество вечно и существуют четыре первобытные класса его. Этим четырём вечным стихиям он давал кроме простых житейских, мифологико-аллегорические названия: огонь – это всепроницающий Зевс; воздух – жизнедательница Гера; земля, мрачное жилище отверженных духов – это Аидоней; для четвертой стихии, воды, Эмпедокл сам составил аллегорическое имя: Нестис. Этими четырьмя стихиями правят две движущие силы: любовь и ненависть или раздор. Первоначально стихии находились в состояния согласия и спокойствия, образуя шар, «божественную сферу»; из этого спокойствия они были выведены действием ненависти: борьба ненависти с любовью производит ряд соединений и разъединений разных стихий. Этот процесс перемен привел к тому, что возникло нынешнее устройство вселенной. Переход из первобытного, блаженного состояния к этому процессу составляет, по учению Эмпедокла, отпадение от истины; перемены происходят по законам природы; и первоначально тела формировались только действием случайностей: из этих случайных результатов постепенно развился порядок, до некоторой степени разумный. Чтобы объяснить происхождение одних тел из других, Эмпедокл полагает, что все тела состоят из бесконечно малых частиц: каждая частица принадлежит той или другой из четырех стихий. Жизненная сила человеческого организма находится в крови; самосознание возникает при известных сочетаниях составных частиц; одно и то же сочетание может повторяться много раз; на этом основано учение Эмпедокла о бессмертии и о возрождении. Способность человека познавать всяческие предметы происходит оттого, что он состоит из всех стихий и что в нем действуют оба движущие начала, так что он микрокосм, – маленький мир, в котором отражается вселенная.

Нравственное учение Эмпедокла

Философия Эмпедокла не ограничивается учением о происхождении и развитии вселенной; она имеет и теорию нравственности. По дошедшим до нас отрывкам его поэмы «О природе» и другой его поэмы, называющейся «Песнями очищения», трудно определить связь между его понятиями о вселенной и нравственным учением. Мысли Эмпедокла о переселении душ и о цели жизни показывают, что он был энтузиаст. Неизменное решение судьбы определило, что те из божественных духов (демонов), которые в затмении разума осквернили себя убийством или клятвопреступлением, изгоняются на 30,000 лет из мира блаженных и должны провести это время в странствованиях трудными путями земной жизни в разных образах смертных существ. Так и сам он низвергнут из блаженного жилища богов на землю за то, что, увлекшись неистовой распрей, совершил убийство. Возвышенными стихами он описывает по впечатлениям собственного опыта, как мучительно состояние грешных духов, скитающихся без отдыха по всем частям вселенной, как бедственна участь души, которая вступила в область раздора, болезни и смерти, облекшись одеждою тела; вступление в земную жизнь – это переход от жизни в царство смерти. Бежавший убийца должен был у греков искупить свой грех покаянием и очищением; так извергнутый из царства блаженных в земную телесную жизнь дух должен очиститься, чтобы возвратиться в свое прежнее, чистое и высокое существование. Должно полагать, что в «Песнях очищения» находились заповеди о том, какими средствами покаяния и очищения может быть сокращаемо странствование души через печальную земную жизнь; вероятно, к числу заповедей об очищении принадлежало воспрещение убивать животных и есть мясо; но должно думать, что законы очищения у Эмпедокла не имели такой суровости, как восточный аскетизм, от которого отвращались греки. Эмпедокл помнил, что он жил на земле в образах разных существ: был кустарником, был рыбою, птицею, был мужчиною, был и женщиною; он надеялся, что «силы, которые ведут души по путям их», вознесут его теперь в божественные жилища, возвращение в которые открыто благодетелям людей: пророкам, поэтам и врачам. Великое учение о любви, создающей вселенную, было открыто поэту музою, и кажется, что оно было открыто ему ею, как таинство, размышлением о котором он может освободиться от гибельной ненависти и от всей той испорченности, какой ненависть подвергла его дух. Прекрасное описание золотого века, вероятно, было внушено Эмпедоклу страстным ею желанием возвратиться из области ненависти в блаженное состояние спокойствия и гармонии.

Эмпедокл как астроном

Подобно большинству других древнегреческих мыслителей, Эмпедокл сочетал свои философские умозрения с занятиями естественными науками. В этой области он высказал немало любопытных гипотез. Вокруг Земли, по мнению Эмпедокла, движутся по кругу два полушария – одно полностью из огня, а другое – из воздуха малой примесью огня. Второе полушарие, вращаясь, порождает ночную тьму.

Солнце Эмпедокл считал не реальным объектом, а лишь отражением стихии огня (вроде тех, что бывают на воде). Луна образовалась из воздуха, который был увлечен огнем вверх и сгустился в небе так же, как водяные дождинки сгущаются в град. Свет Луны, по теории Эмпедокла, является лишь отражением света Солнца.

Бытие Эмпедокл считал похожим по форме на шар, но он слегка вытянут и ближе напоминает не сферу, а лежащее яйцо. Вследствие этой вытянутости протяжённость Земли по горизонтали больше, чем расстояние от неё до неба.

Небесный свод, согласно Эмпедоклу, – не воздух, а кристаллическая твердь из льдистой материи. Более поздние греческие учёные вывели из этого учения теорию мироздания как совокупности прозрачных концентрических хрустальных сфер, на которых вращаются вокруг Земли все небесные светила. Впрочем, сам Эмпедокл думал, что к «небесному кристаллу» прикреплены только звезды, а планеты движутся свободно.

Эмпедокл сознавал разницу между меняющими своё положение на небе планетами и «неподвижными» звездами. Причину солнечных затмений Эмпедокл справедливо усматривал в том, что иногда Луна заслоняет собой Солнце.

Эмпедокл как физик

Эмпедокл полагал, что свет распространяется в пространстве не мгновенно, а с некоторой конечной скоростью. Это мнение сильно противоречило общепринятым теориям греческой физики, и его отвергал позднее даже великий Аристотель. Экспериментальное подтверждение наличия у света определённой скорости было получено лишь западным учёным XVII столетия Олафом Рёмером во время наблюдений затмений спутников Юпитера при наибольшем и наименьшем его расстояниях от Земли. Определив и величину скорости света, Рёмер доказал, что в споре двух античных научных гениев прав был не Аристотель, а Эмпедокл.

Эмпедокл как биолог

В сфере биологии Эмпедокл пропагандировал фантастическую, гипотезу о том, что животные и растения возникли как сочетания отдельных органов, которые поначалу существовали самостоятельно, без своих «хозяев», свободно носясь в пространстве. Из случайных соединений таких органов возникли все живые виды. Первые сложные существа состояли из уже сросшихся частей, но еще имели цельности. Затем возникла цельность, и, наконец, живые индивиды перестали формироваться из безличностных органов, а стали рожать друг друга. Их виды разделились по «темпераментам»: одни стремились жить в воде, другие – дышать воздухом и иметь в себе больше огня, а третьи, тяжёлые, остались на Земле.

Эмпедокл развивал и идею преимущественного выживания видов, оказавшихся целесообразными, которую некоторые сближают с «естественным отбором» Дарвина. Согласно взглядам Эмпедокла, в периоды господства Любви возникали (сперва совершенно случайно) части животных – головы, руки, ноги. Затем они так же случайно и механически соединялись, составляя причудливые сочетания, вроде, человекобыков. Но в итоге выживали лишь те сочетания, которые оказывались жизнеспособными. Аристотель писал, что, по Эмпедоклу, «части, где все [случайно] совпало так, как если бы они образовались по определенной цели… сохранились», а все иные погибли.

Гносеология Эмпедокла

Согласно теории чувственного восприятия Эмпедокла, мы постигаем подобное подобным. Каждый из органов ощущений приспосабливается к ощущаемому. Поры одних органов шире, а других уже ощущаемого, так что для каждого рода ощущения существует свой особый, «соответственный» орган. Объясняя суть зрения, Эмпедокл говорит, что внутри глаза находится огонь, а вокруг него, в виде оболочек, земля, вода и воздух. В акте зрения присутствуют два рода «истечений»: одни направляются от внешнего объекта к глазу, а другие, наоборот, – от глаза к предмету. Вследствие этого во всяком ощущении смешиваются субъективные и объективные начала.

Умственное мышление, по Эмпедоклу, сходно с чувственным ощущением, ибо иначе первое не могло бы обобщать факты последнего.

Литература об Эмпедокле

В. Ф. Асмус. Античная философия. Глава «Эмпедокл»

Сёмушкин А. В. Эмпедокл. М., 1985

Кингсли П. Древняя философия, мистерии и магия: Эмпедокл и пифагорейская традиция. Оксфорд, 1995 (на англ. языке)

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/greece-...ejskaya-shkola
Элейская школа философии

Основатель элейской школы - Ксенофан

Пока в дорийских городах южной Италии Пифагор раскрывал свое учение о числе и гармонии избранному кругу приверженцев, чтивших в нем пророка, другой мудрец, Ксенофан колофонский (около 570–480 гг. до Р. Х.), в ионийском городе Элее (Велии) излагал на площади или на общественных праздниках собравшемуся народу результаты своих исследований и размышлений о природе и божестве; он излагал их в поэтической форме, подобно тому как рапсоды декламировали песни Гомера. Во время покорения греческих городов Малой Азии персами, Ксенофан, отважный человек с пламенной душой, напоминал своим изнеженным согражданам об их предках, простых, энергичных воинах чистой нравственной жизни. Имея такой характер, он не мог подчиниться владычеству персов; он присоединился к бежавшим от них жителям города Фокеи и делил с ними их бедствия и опасности. Ксенофан воспевал основание города Элеи, в которой нашли наконец приют себе уцелевшие греческие эмигранты из Малой Азии. В Элее провел он много лет своей продолжительной жизни, и там сформировалась около него та философская школа, которая называется элейской по имени города, бывшего её родиною. Но характер Ксенофана был горяч, а учение его противоречило народной религии. Потому этот основатель элейской философии нигде не пользовался хорошим положением в обществе и бедным скитальцем проводил свою старость в Занкле, Катане и Сиракузах. Ксенофан умер в Сиракузах, достигнув очень глубокой старости; он был так беден, что его сыновья сами своими руками должны были похоронить его, – говорит предание.

Подобно Фалесу и другим малоазийским философам, Ксенофан первою задачею своего учения ставил физическое объяснение того, как произошла вселенная. По его мнению, земля возникла из сочетания воды с твердыми веществами и некогда снова будет превращена водою в мокрый ил. Ксенофан доказывал это тем, что на суше, на горах и в каменоломнях находятся окаменелые остатки морских животных и оттиски форм их тела. Небесные светила Ксенофан считал сгустившимися массами огненных облаков и воспламенившихся паров и полагал, что они движутся над землею по прямолинейным путям; эти его мысли были дальше от истины, чем понятия философов, живших раньше его; но не на них и основана его слава. Кажется, что Ксенофан сам понимал неудачность этих своих соображений и что именно поэтому он перешел от них к исследованию об основном вопросе человеческого знания.

Ксенофан поставил вопрос: если человек и нашел истину, то по каким признакам может он узнать, что найденное им – истина? Ксенофан и потом за ним вся элейская школа поставили своей задачею открыть в изменчивости явлений природы элемент постоянства, в процессе возникновения и разрушения – элемент неизменного существования, в многоразличии явлений единство вечного порядка, – найти неизменный принцип жизни. Этот элемент истинного существования, этот принцип жизни элейская школа считала не первобытным веществом, как ионийские мудрецы, и не законом чисел и геометрических форм, как пифагорейцы, а первобытною силой, душою природы, вечным, неизменным разумом, всепроникающим божеством. У одного из греческих поэтов Ксенофан говорит: «Куда ни обращал я мой взгляд, всегда возвращался он к единому, которое с тем вместе все; это все, распростирающееся повсюду, постоянно возвращается к единой однородной сущности».

По учению Ксенофана и элейской школы, мир вечен и неизменен; божество и мир – одно и то же; истинная сущность мира – первобытная, духовная сила; ей одной и принадлежит истинное существование – таким образом, Ксенофан был отцом греческого пантеизма, который и стал фундаментом элейской школы философии. Он не ограничивался формулированием своего учения в отвлеченном виде; он смело применял его к проверке народных верований и приходил к отрицанию господствующей религии. Ксенофан и элейская школа самым решительным образом отвергали существование богов Олимпа, называли мифы и рассказы поэтов о богах сказками. Отрицая богов, подобных человеку по виду и по чувствам, переносящихся с места на место, Ксенофан говорил о божественном духе, который правит вселенною, составляет жизненную силу её, составляет одно целое с нею; этот божественный дух, по его учению, то же самое, что вечный, неизменный порядок вселенной, открывающийся взору мудреца. «Люди создают богов по своему подобию, – говорит он. – Эфиопы изображают их черными и с приплюснутыми носами, фракийцы – голубоглазыми и рыжими; а если бы быки и львы имели руки и могли рисовать, то, без сомнения, дали бы своим богам тот вид, какой имеют сами». Гомера и Гесиода, которые своими поэмами развили и упрочили антропоморфические представления о богах, Ксенофан называл людьми, исказившими религию, порицал их за то, что они приписывали богам все, что служит позором для людей: воровство, прелюбодейство, обман. Ксенофан отвергал этих богов, которых воспевали поэты, которых художники изображали в прекрасных формах, которым народ молился, приносил жертвы, в честь которых совершал великолепные праздники, – этих богов, дававших устами прорицателей предсказания и советы. Он говорил, что существует только один бог, «видящий, слышащий и знающий все, без всякого труда владычествующий над миром своею мыслью, неподвижный»: этот вечный и неизменный бог – принцип жизни мира и разум его. Ксенофан и вся элейская школа заменяли народное политеистическое обожание сил природы философским пантеизмом. Человек, по мнению представителей элейской школы, не может вполне постичь своею мыслью этого единого бога, которым оживлена вселенная, не может вполне постичь истину; но прилежным исследованием он может приблизиться к ней, составить себе понятия, подобные истине; может достичь, если не безусловно верного знания, то знания очень достоверного. Стремление к истине и знание её, хотя и неполное, согласно Ксенофану, выше всего того, чем дорожат греки. Не победитель на олимпийских играх, а мудрый человек прославляет свое государство и полезен ему; на пирах надобно вести разумные беседы о добродетели вместо разговоров о вымышленных битвах титанов и гигантов.

Элейская школа – Парменид

Парменид

Ксенофан не довел свою теорию до такой последовательности, чтобы отрицать реальность индивидуальных предметов и перемен в них, чтобы называть явления природы обманом чувств. Этот смелый шаг был сделан следующим крупным философом элейской школы Парменидом (ок. 540 или 520 – 450 гг.), который в молодости, вероятно, был учеником Ксенофана и с большим искусством владел диалектикою, над развитием которой усердно трудилась элейская школа, старавшаяся извлекать из человеческих понятий о предметах истину тем же способом, каким математик, развивая понятия о числах и о фигурах, получает громадное количество сведений. Подобно своему учителю, Парменид был очень даровитый поэт и умел выражать благозвучными стихами самые трудные абстрактные соображения; но, как и у пифагорейцев, у философов элейской школы материя, реальность исчезла в мыслях о форме. Вместо того, чтобы применять понятия к действительности, объяснять ее ими, они отрицали существование действительного мира, заменяли его абстрактной мыслью, которую называли единством или бытием, и говорили, что это абстрактное понятие только одно имеет истинное существование. Элейское учение было первой философской системой, которая вознеслась выше пространства и времени в пустую область абстрактного мышления.

Парменид, второй из главных столпов элейской школы, основал всю свою систему на понятии о бытии и дал этому понятию такой смысл, которым отрицалось и возникновение предметов и исчезновение их. Его учение прямо противоположно учению Гераклита. Гераклит, держась исключительно понятия о вечном процессе возникновения, отрицал бытие; Парменид, держась исключительно понятия о бытии, отрицал возникновение. Гераклит называл обманом чувств представление о существовании предмета, Парменид – представление об изменении и движении: существующее не может возникать, потому что возникающее еще не существует и не может исчезать, потому что исчезающее не существует. Таким образом, по учению Парменида и элейской школы, существует только единое и неизменное, никакого возникновения и исчезновения нет, нет никакого передвижения, нет никаких перемен формы; вся вселенная образует одно нераздельное целое, совершенно однородное, одинаковое во всех своих точках; Парменид сравнивает вселенную с шаром, совершенно круглым и одинаковым во всех своих частях. Это учение о едином бытии, имеющем пространственное протяжение, о «едином, которое с тем вместе все», Пармениду казалось «великим, священным откровением». С изумительною последовательностью он отвергает все чувственные знания, все явления. Парменид называет все являющееся нам «несуществующим»; он делает это для того, чтобы возвыситься до понятия о простом, нераздельном и неизменном субстрате явлений, о действительном бытии; отрицая чувственные впечатления и основанные на них суждения, который он называет «мнениями», он вместе со всей элейской школой стремится к разумному знанию.

Превосходными стихами Парменид рассказывает, что кони мысли, которыми правят девы солнца, привезли его к вратам ночи и дня; там взяла его за руку Дике (Справедливость), отпирающая и запирающая эти врата, и возвестила ему, что он изведает все тайны, постигнет «бестрепетный дух достоверной истины и шаткие мнения смертных, недостойные доверия». Соответственно двум частям обещания Дике, поэма Парменида, начинающаяся этим вступлением, делилась на две части: в первой он излагал учение о едином бытии, во второй господствующие понятия о мире явлений; переходом от первой части ко второй служили слова Дике в конце первой части: «Этим кончаю я достоверную речь и мышление об истине; теперь слушай мнения смертных, внимая прелести обманчивых слов». Далее Парменид называет свет, теплоту и влагу элементом существующего, мрак и холод – элементом несуществующего; говорит, что предметы внешней природы и человек образуются сочетанием существующего с несуществующим; что преобладанием того или другого из этих двух элементов обусловливаются качества души, её впечатления и мысли; что сочетание это производится действием высочайшего божества, царствующего в центре вселенной и правящего всем, совершающимся в ней. Эти мысли о мире явлений не составляют у Парменида системы твердых убеждений; они имеют лишь характер соображений о том, как следовало бы думать о мире явлений, если бы можно было полагать, что в этом мире не все призрак. Но анализ понятий о мире явлений приводит Парменида и элейскую школу философии к тому, что мир состоит из двух элементов, существующего и несуществующего, что с понятием о бытии всегда соединяется понятие о небытии; из этого следует, что мир явлений – мир призрачный.

Элейская школа – Зенон

Основные идеи элейской школы были доведены Парменидом до полного развития. Ученикам, его, Зенону (около 490–430 гг.) и Мелиссу (около 485–425 гг.), оставалось только защищать его теорию от возражений, делаемых людьми, держащимися обыкновенных понятий о вещах, и подыскивать новые аргументы. Трудясь в этом направлении, они писали прозой. Диалектические приемы, которые у Парменида были облечены в поэтическую форму, получили в их трактатах более полную техническую разработку.

Зенон Элейский, друг и ученик Парменида, защищал учение о единстве всего существующего, о призрачности всего индивидуального диалектическими приемами, показывавшими, какие логические несообразности заключаются во «мнении», что действительно существует мир индивидуальных предметов, возникающих и движущихся. Доказывая, что понятия о движении, о возникновении противоречат самим себе, Зенон, в духе главного положения элейской школы, устранял, как призрачные, эти понятия и приходил к выводу, что не может существовать ничего изменяющегося, что следовательно, существует только единое, неизменное бытие.

От сочинений Зенона Элейского сохранились лишь небольшие отрывки. Больше всего их в «Физике» Аристотеля. Оригинальный метод Зенона дал Аристотелю повод именовать его родоначальником «диалектики». У античных авторов термин «диалектика» означал познание истины через выявление внутренних противоречий в мыслях оппонента. Эти противоречия в мышлении противников элейской школы Зенон и выставляет на вид в своих знаменитых «Апориях» (буквальный перевод слова апория – «безвыходность»).

Защищая учение элейской школы о единстве и неизменности Бытия, Зенон доказывает, что исходные умственные основания тех, кто его отвергает (представление о пространстве как пустоте, отдельной от наполняющего его вещества; убеждение в множественности вещей и наличии в мире движения), – ложны. Зенон убеждает, что признание этих как будто бы самоочевидных постулатов ведет к непримиримым противоречиям. Истиной же являются главные философские положения элейской школы: пустоты, множественности и движения в мире не существует.

Зенон Элейский

Относительно пустого внешнего по отношению к Бытию, веществу пространства, Зенон говорит, что раз и оно тоже является Бытием, то, и оно должно находиться где-нибудь, в каком-нибудь особом «втором пространстве». Это второе пространство должно пребывать в третьем – и так до бесконечности. По мнению элейской школы, такое допущение множественности пространств – абсурд. Значит, пространство неотделимо об Бытия, не является внешней по отношению к нему субстанцией, и неотделимые от него вещи не могут находиться внутри него.

Привычное человеческое представление о бесконечной множественности вещей в глазах элейской школы и Зенона тоже страдает непримиримыми противоречиями. Если вещей бесконечно много, значит каждая из них не имеет никакой величины (или, что то же, имеет бесконечно малую). Бесконечность уничтожает не только понятие величины, но и понятие числа: суммы элементов бесконечного множества не существует, ибо сумма должна являться определённым конечным числом, а привычное познание считает данную сумму бесконечной. Следовательно, надо признать верным учение элейской школы о единстве бытия.

Обычное человеческое представление о существовании движения, по Зенону, также не отражает истинной метафизической реальности. В «Апориях» приводятся знаменитые «опровержения движения»: «Дихотомия (деление на два)», «Ахилл», «Летящая стрела» и «Стадий».

В «Дихотомии» Зенон ставит на вид, что если мы движемся от одной точки в другую, то нам придётся вначале пройти половину пути между ними, затем половину оставшейся половины – и так до бесконечности. Но длящееся бесконечное время движение никогда не достигнет цели. Или:

Чтобы преодолеть путь, нужно сначала преодолеть половину пути, а чтобы преодолеть половину пути, нужно сначала преодолеть половину половины, и так до бесконечности. Поэтому движение никогда не начнётся.

В апории «Летящая стрела» Зенон доказывает, что если рассмотреть выпущенную из лука стрелу в каждый отдельный момент полёта, то окажется, что она всякий миг одновременно и летит, и занимает определённое неподвижное положение. В одно и то же время существуют и движение, и неподвижность – стало быть, привычное человеческое представление о движении ложно и бессмысленно, а истинна идея элейской школы о полной неизменности и неподвижности Бытия:

Летящая стрела неподвижна, так как в каждый момент времени она покоится, а поскольку она покоится в каждый момент времени, то она покоится всегда.

В апории «Ахилл» Зенон доказывает, что славившийся быстротой своего бега, Ахилл, никогда не догонит убегающей от него черепахи. Хотя Ахилл бежит быстрее черепахи, но дистанция между ними никогда не превратится в нуль, потому что черепаха, уходя от Ахилла, в каждый новый промежуток времени успеет пройти расстояние, которое, как бы незначительно оно ни было, никогда не будет равно нулю. Зенон утверждает поэтому, что ни в один момент бега расстояние между Ахиллом и черепахой не превратится в нуль, и первый никогда не догонит последнюю.

Допустим, Ахиллес бежит в десять раз быстрее, чем черепаха, и находится позади неё на расстоянии в тысячу шагов. За то время, за которое Ахиллес пробежит это расстояние, черепаха в ту же сторону проползёт сто шагов. Когда Ахиллес пробежит сто шагов, черепаха проползёт ещё десять шагов, и так далее. Процесс будет продолжаться до бесконечности, Ахиллес так никогда и не догонит черепаху.

Впрочем, смысл «Ахилла» – практически тот же, что у «Дихотомии».

Элейская школа – Мелисс

Мелисс, уроженец Самоса, успешно командовал самосским флотом во время войны Афин и Самоса в 440 г. до н. э. Некоторые авторы рассказывают, что в молодости Мелисс учился у знаменитого философа Гераклита, однако затем примкнул к совершенно противоположному по смыслу элейскому учению.

Среди философов элейской школы Мелисс выделялся важными особенностями. Целиком следуя учению Ксенофана и Парменида о единстве, неизменности и вечности истинного бытия, он утверждал, что мир может быть таким только при условии своей бесконечности. Другие представители элейской школы, напротив, полагали, что мир конечен и имеет форму шара.

Кроме того, Мелисс, в отличие от других элеатов, считал, что мир должен быть бестелесным, ибо «если бы Бытие имело толщину, то тем самым имело бы и части и уже не являлось бы единым». По-видимому, и к мысли о бесконечности Бытия Мелисс пришёл тем же рассуждением. Конечное Бытие имело бы определённый размер – значит, его можно было бы разложить на части, а это нарушает элейское представление о всеобщем единстве и отсутствии множественности.

Итоги развития элейской философии

Но, доказывая отрицательными (в трудах Зенона) и положительными (в трудах Мелисса) аргументами призрачность внешнего мира, философия элейской школы давала оружие и против самой себя: те диалектические приемы, какими доказывала она единство и неизменность бытия, были приемы, которые вели к софистическому отрицанию всякой истины. Пример элейской школы показывает, как легко запутывается в своих собственных сетях ум, когда принимает за реальные предметы понятия, служащие для обозначения реальных предметов нашего опытного знания. Диалектика элейской школы скоро стала сводиться к пустой игре словами, которую с таким же удобством можно употреблять для аргументации против её учения, с каким она употребляли ее на свою защиту.

Принося всю известную нам по опыту действительность в жертву своей идее, элеаты доказали, что ум может с успехом спорить против свидетельства чувств. Но подобно победителю, который опустошил все кругом себя и умирает с голода в завоеванной области, их философия должна была погибнуть. Применив свои принципы к решению вопросов, к которым они неприменимы, философия элейской школы утратила из своего содержания всякую истину и незаметно превратилась в пустословие.

Элейская школа сделала важный шаг вперед в философском познании, возвысив значение разума, мышления, логики. Она поставила проблему различия, даже противоположности бытия и существующих вещей, сущности и видимых, кажущихся явлений, истины и произвольных мнений смертных. Правда, ни Парменид, ни его последователи в V веке еще не знают самих понятий «бытие» и «небытие». Терминологически это выглядит так. Элеаты используют глагольные формы «быть», «есть», «существовать» (einai, estin), субстантивированное причастие to eon – «сущее», «существующее» и их отрицания. Для обозначения «небытия» используется также слово meden (ничто, отрицание den – «что»; это словообразование мы встретим и у атомистов). Эти слова обозначают уже не «существующие вещи» ионийцев, но еще и не абстрактное «бытие как таковое». Философское понятие бытия здесь еще только намечено самыми общими чертами. И все же отличие философии как особого знания, «истины» в отличие от «мнения», уже осознано.

Этот важный шаг в самоопределении философии, сделанный элейской школой, имел глубокие и противоречивые последствия. Во-первых, разрушилось первоначальное единство человеческого знания, наивное в своей непосредственности, но объективно выражавшее общее направление развития познания, диалектически связанное с его противоположностью – дифференциацией знаний. Во-вторых, было подорвано столь же наивное и непосредственное единство «физической» в античном смысле картины мира. Единая во множестве своих проявлений природа-фюсис, превратившись в «бытие», оказалась «Единым», противопоставленным множеству отдельных вещей и процессов. Иными словами, «физика» была оторвана от «метафизики», которая не замедлила появиться. В-третьих, живая, подвижная, текучая диалектическая природа уступила место неподвижности и постоянству «бытия» – одновременно сверхприродного (meta ta physika) и антидиалектического. А живая, непосредственная, образная и противоречивая интуиция уступила место дискурсивному, непротиворечивому доказательному мышлению.

Уже последнее говорит о том, что здесь философия не только теряет. Элейская школа открывает целый новый «космос» – мир человеческой мысли. Его исследование не могло не быть чрезвычайно плодотворным. Парадоксальность античного мышления, раскрытая элеатами, побудила философов искать ее источники в математике, логике, в познавательном процессе, но в первую очередь – в самом человеке. Дискуссия, развязанная элейской школой, привела, с одной стороны, к возрождению фисиологии (изучения природы), а с другой – к проблеме человека и общества.

[Реале Дж., Антисери Д.]

http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/...Antica/_02.php
"Любящий мифы есть уже в некотором смысле философ".
Аристотель, "Метафизика", А 2, 982, 18.

"Из всего одно и из одного все".
Гераклит, фр. 10.
Глава вторая
"Натуралисты" и философы "физиса"
1. ПЕРВЫЕ ИОНИЙЦЫ И ПРОБЛЕМА НАЧАЛА ВСЕХ ВЕЩЕЙ
1.1. Фалесиз Милета

Фалес Милетский из Ионии, с которого начинается греческая философия, жил примерно в последние десятилетия VII и первую половину VI в. до н.э. В его лице мы имеем не только философа, но и ученого, и благоразумного политика. Неясно, писал ли он книги. Известны лишь его мысли в передаче через устную традицию.

Будучи инициатором философии "физиса", он полагал первопричиной всего воду. Осмысление этого тезиса делает возможным понимание революции, взявшей начало от Фалеса и приведшей к созданию философии.

"Первопричина" (arche) не есть термин Фалеса (возможно, он был введен в оборот его учеником Анаксимандром, хотя некоторые полагают его еще более поздним), тем не менее, именно этот термин отсылает к понятию quid, того из чего происходят все вещи. Эта праоснова, как видно из аристотелевской экспозиции взглядов Фалеса и первых физиков, есть и то, из чего проистекает все сущее, и то, во что все разрешается. Она - некая существенность, остающаяся постоянной при всех превращениях.

Эта праоснова первых философов Фалесом была обозначена термином "физис", physis [239], что означало природу не в современном смысле этого слова, но в первоначальном смысле, - первой и фундаментальной реальности, того, что "первично и постоянно в противоположность тому, что вторично, производно и преходяще" (J. Burnet).

20

"Физики", или "натуралисты", суть те философы, стало быть, мысль которых вращается вокруг "физиса". Войти в духовный горизонт этих первых философов можно, лишь поняв архаичный смысл этого термина, отличающийся от современного его значения.

Однако необходимо еще прояснить смысл совпадения первоосновы с водой.

Косвенная традиция приписывает Фалесу высказывания о том, что "питание всех вещей влажно", что "семена и зерна всего сущего имеют влажную природу", почему высыхание всего есть смерть. Жизнь связана с влагой, а влага предполагает воду, значит, все приходит из воды, находит свою жизнь в воде и заканчивается в воде.

Уже в античности были попытки найти этим утверждениям Фалеса аналоги у тех (Гомера, к примеру), кто полагал Океан и Тефиду отцом и матерью всего. Кроме того, были попытки связать идеи Фалеса с заклинаниями Богов на реке Стикс в преисподней. Ведь то, на чем произносятся клятвы, есть начало, и оно превыше всего. Однако отличие позиции Фалеса от этих представлений очевидно. Последние основаны на фантазии и мифе; Фалес высказывает свои суждения согласно разуму, основывает их на логосе. Вдобавок ко всему, уровень рациональности у Фалеса был таков, что на основе изучения небесных феноменов ему удалось предсказать, к всеобщему изумлению горожан, затмение солнца (возможно, в 585 г. до н.э.). Его именем названа одна из теорем геометрии.

Но не стоит думать, что вода Фалеса есть то, что мы пьем, что она из ряда физико-химических элементов. Фалес мыслил воду как "физис" - жидкий, текучий, а то, что мы пьем, - лишь одно из его состояний. Фалес - "натуралист" в античном смысле слова, но совсем не "материалист" в современном понимании. Его вода соотносилась с божественным началом. "Бог, - говорил он, - есть нечто самое древнее, ибо никем не рожден", поэтому он - основа всего. Фалесом вводится новая концепция божественного, в которой доминирует разум, из него можно вывести всех богов фантастико-поэтического пантеона.

Когда Фалес утверждал, что "все полно богов", он хотел лишь сказать, что все пропитано первоначалом. А поскольку жизнь первична, то все живо и все имеет душу (панпсихизм). Магнит был для Фалеса примером универсального анимизма вещей.

С Фалесом человеческий логос уверенно пустился в путь завоевания реальности - как целого, так и частей, которые стали объектами частных наук.

1.2. Анаксимандр из Милета

Вероятно, Анаксимандр был учеником Фалеса. Родился он в конце VII в., а умер в начале второй половины VI в. до н.э. Известен фрагмент из его трактата "О природе", первого в западной философской традиции научного сочинения в прозе. Новая форма композиции связана с идеей о том, что логос, дабы отвечать своему назначению, должен быть свободным от метрической стихотворной формы.

21

Анаксимандр отличался активностью в политической жизни еще более, чем Фалес. Сохранилось свидетельство о том, что он руководил миграцией из Милета в Аполлонию.

Анаксимандром углубляется проблематика первоначала. Он видит в воде уже нечто производное и полагает началом (архэ) бесконечное, - "физис" бесконечный и неопределенный, из которого проистекают все вещи.

Термин, употребляемый Анаксимандром, - апейрон, - означает нечто, лишенное границ как внешних (в пространственном смысле, и следовательно, количественно бесконечное), так и внутренних (значит, качественно недетерминированное). Как количественно и качественно неограниченное апейрон дает начало другим вещам, ограничивая их различным образом. Апейрон обнимает и окружает, управляет и поддерживает все в качестве детерминирующего; все вещи производятся им, сосуществуют с ним и в нем.

Это бесконечное начало выступает как божественное, ибо оно бессмертно и неразрушимо. Но Анаксимандр приписывает свой первопринцип богам не совсем в духе Гомера и античной традиции, как бессмертное начало, управляющее и поддерживающее все; он уточняет, что оно не только не имеет границ, конца, но также и начала. Античные боги не умирали, но рождались. Божество Анаксимандра не умирает, и не рождается. Таким образом у него, как и у Фалеса, мы видим смещение основы, на которой возводилась теогония, т.е. генеалогия Богов, в ином значении, нежели в традиционной греческой мифологии.

Отсюда мы лучше понимаем, что первые философы-досократики были "натуралистами" не в том смысле, что божественное (первооснову) они не отделяли от мира, но в том, что, по их мнению, оно есть сущность мира, т.е. оно является понятием пантеистического типа.

У Анаксимандра Бог - первопричина, а Боги становятся мирами, универсумами, коих множество, и они-то циклически возникают и гибнут.

Фалес не ставил вопрос о том, как и почему из первопричины происходят все вещи. Анаксимандр ставит этот вопрос и отвечает на него: "Там, где вещи получают свое рождение, там же находят и разрешение сообразно необходимости; взаимообразно платят дань Несправедливости по вине своей в порядке времени".

22

Анаксимандр, возможно, размышлял над фактом, что мир состоит из серии противоположностей, где одна стремится превозмочь другую (холодное и горячее, сухое и влажное и т.д.). Несправедливость влечет за собой противодействие. И время виделось ему как судья, который указывает границу каждому из вступающих в противодействие начал, ограничивая господство одного в пользу другого, и наоборот. Ясно также, что не только чередование противоположностей есть "несправедливость", родиться для каждой из них означало противопоставить себя другой. И, поскольку мир рождается из раскола на противоположности, сначала выступает несправедливость, которая должна искупить себя смертью (концом) того же мира, который, впрочем, потом рождается вновь в порядке определенных циклов бесконечного времени.

Есть даже, как было замечено, двойная несправедливость, значит, двойная нужда в искуплении: "а) Мир рождается из раскола, основа же едина, б) С другой стороны, после распада каждая из противоположностей пытается узурпировать права того, что уцелело и доминировать, подобно бессмертному Богу" (R. Mondolfo).

Представляется неоспоримым в таком понимании трансформация религиозных понятий орфического оттенка в рациональное.

Как мы уже видели, идея первоначальной вины и ее искупления в орфизме соединяется с идеей уравновешивающей справедливости. Логос Анаксимандра еще заимствует эти представления. Но уже его ученик Анаксимен пытается дать сугубо рациональное решение этой проблемы.

Если бесконечна первооснова, бесконечны и миры, как в том смысле, что наш мир - один из бесконечных миров, в ряду как тех, что предшествовали и тех, что воспоследуют (по схеме рождение- жизнь-смерть), так и в том смысле, что наш мир сосуществует одновременно с множеством других миров.

Вот как выглядит генезис космоса. В некоем моменте вечности возникли первые две противоположности: холодное и горячее. Холодное по первоначальной природе было жидким; частично трансформированное горячим-огнем, оно образует воздух, периферийные сферы. Огненная сфера утраивается, рождая солнце, луну и звезды. Жидкий элемент, собираясь в земных впадинах, образует моря.

Земля, воображаемая в форме цилиндра, ничем не поддерживаемая, покоится в подвешенном состоянии по причине одинаковой удаленности всех частей, т.е. равновесия сил. Из жидкого элемента под воздействием солнца рождаются первые организмы, элементарные структуры, из коих мало-помалу развиваются животные все более сложные.

Неразумны были бы насмешки поверхностного читателя, посчитавшего ребяческими представления, предвосхитившие, например, идею о том, что землю держит силовое равновесие (еще Фалес видел ее плавающей на воде). Дерзкая идея о зарождении жизни в водной среде содержит примитивное понятие эволюции живых видов. Этого достаточно, чтобы понять, как далеко логос уходит от мифа.

23
1.3. Анаксимен из Милета

В том же Милете в VI в. до н.э. жил Анаксимен, ученик Анаксимандра. До нас дошли три фрагмента из его сочинения "О природе" в ионийской прозе, а также устные предания.

Анаксимен полагал, что первоначало бесконечно, но это бесконечное - воздух, воздушная безграничная субстанция. "Совсем как наша душа, - говорил он, - воздух поддерживает все и управляет всем; дыхание и воздух обнимают весь космос". И еще: "Воздух - то, что ближе к бестелесному (в смысле, что не имеет формы и границ, тела, и потому невидимо), и мы рождаемся, благодаря его влиянию, значит, он бесконечен и щедр, чтобы никогда не убывать". По этой причине Анаксимен полагает воздух божественным, как и двое других милетцев, его предшественников.

Остается прояснить, почему же Анаксимен выбрал в качестве начала воздух. Следуя необходимости ввести некий "физис", из которого были бы выводимы все вещи наиболее логичным и рациональным способом, он нашел в воздушном элементе, благодаря его наиболее подвижной природе и постоянным изменениям, основу для вариаций и трансформаций. Конденсируясь, воздух охлаждается и превращается в воду, затем в землю; ослабляясь и расширяясь, он нагревается и становится огнем. "Анаксимен говорил, - свидетельствует предание, - что холодное - это материя, которая сопротивляется и, конденсируясь, уплотняется, в то время как горячее - это материя расслабленная и расширенная." "Значит, - не без основания говорил Анаксимен, - что рот человека испускает и горячее и холодное; дыхание охлаждается, если проходит через сжатые губы, напротив, через открытый рот становится горячим, ослабляясь".

Количественные изменения начальной реальности порождают, таким образом, все остальное. В определенном смысле именно Анаксимен дает наиболее строгое и логичное выражение милетской мысли, поскольку с процессами "уплотнения" и "разрежения" вводится принцип динамической причины, о которой не было речи у Фалеса, Анаксимандр же разрабатывал ее, опираясь на орфические понятия. Анаксимен приводит причину в совершенную гармонию с началом, "физисом". Понятно, что выражение Анаксимена стало парадигматическим, стало моделью ионийской мысли. И когда в V в. до н.э. начнется оживление этой мысли именно "физис" как воздух-начало Анаксимена будет принят с воодушевлением.

24
1.4. Гераклит из Эфеса

Между VI и V веками до н.э. в Эфесе жил Гераклит. Нрава он был строптивого, замкнутого и раздражительного. В общественной жизни принимать участия не желал: "Просьбе сограждан дать городу законы он отказал, - гласит один античный источник, - т.к. город, по его мнению, уже впал в произвол дурного устройства". Он написал книгу "О природе", откуда до нас дошло множество фрагментов в виде серии афоризмов в туманном стиле, напоминающих сентенции оракулов, которые обычно общались только с теми, с кем желали, и держались подальше от толпы. Это он делал с целью избежать презрения и насмешек тех, кто, считая вещи внешне простыми, полагали, что понимают их, в действительности, ничего не понимая. За то он и был прозван Гераклитом Темным.

Милетцы обратили внимание на универсальный динамизм вещей, на то, что вещи возникают, растут и гибнут, и все миры подчинены этому процессу. Они считали этот динамизм существенной характеристикой первоначала, которое порождает, поддерживает и впитывает все вещи. Но лишь Гераклит глубоко раскрыл эту тему. "Все движется", "все течет", "panta rhei", ничто не остается недвижным и постоянным, все изменяется и превращается без исключения. В двух его известных фрагментах читаем: "Нельзя войти в одну и ту же реку дважды и нельзя тронуть дважды нечто смертное в том же состоянии, но, по причине неудержимости и быстроты изменения, все рассеивается и собирается, приходит и уходит"; "Мы входим и не входим в одну и ту же реку, мы те же самые и не те же самые".

Смысл этих фрагментов ясен: река видимым образом та же, между тем в реальности она состоит из воды всякий раз новой, которая прибывает и исчезает. Поэтому, входя в реку второй раз, мы омываемся уже другой водой. Но и мы сами меняемся: в момент полного погружения в реку мы уже другие, не те, что были. Потому Гераклит и говорит, что мы входим и не входим в ту же реку. Точно так же мы есть и не есть, т.к., чтобы быть тем, что мы есть в определенный момент, мы должны не быть тем, чем были в предшествующий момент. Чтобы продолжать быть, мы должны непрерывно не-быть больше тем, чем мы были только что, в любой из моментов. И это, по Гераклиту, имеет силу для всякой реальности без исключения.

Этот аспект учения Гераклита, без сомнения, наиболее известный, привел некоторых из его учеников к крайним выводам, как например, Кратила, упрекавшего Гераклита за недостаточную последовательность. Действительно, мы не только не можем дважды искупаться в одной реке, но не можем и единожды, из-за быстроты течения (в момент вхождения и погружения в реку прибывает уже другая вода, и сами мы - другие еще до полного погружения).

25

Однако для Гераклита не это утверждение было основным. Оно было пунктом, оттолкнувшись от которого, он шел к более глубоким и смелым выводам; к становлению как непрерывному переходу от одной противоположности к другой: холодные вещи раскаляются, горячие охлаждаются, влажные высыхают, сухие увлажняются, юнец дряхлеет, живой умирает, от смертного родится иная младость и так далее. Между противными сторонами вечно идет война. Но коль скоро реальность любой вещи в становлении, война обнаруживает себя как сущность: "Война есть мать всего и повелительница всего". Но речь идет о такой войне, которая в какой-то момент есть мир, т.е. контраст, который вместе с тем и гармония. Вечное течение вещей и универсальное становление раскрываются как гармония контрастностей, как вечное умиротворение воюющих сторон, примирение спорщиков и наоборот. "Они (невежественные) не понимают, что то, что отлично, согласно с самим собой; гармония разностей подобна гармонии лиры и смычка". Только в чередовании противоположности дают друг другу специфический смысл: "Болезнь делает сладостным здоровье, голод сообщает приятность сытости, а тяжкий труд дает вкусить отдых"; "невозможно было бы понять имени справедливости, когда бы не было обиды".

Противоположности соединяются в гармонии: "Дорога вверх и дорога вниз есть та же самая дорога"; "Общее - конец и начало круга"; "Одно и то же - живое и мертвое"; бодрствующий и спящий, молодой и старый, поскольку одни вещи, меняясь, становились другими, а те, другие, меняясь в свою очередь, становятся первыми". Итак "все есть одно", а "из одного проистекает все".

Эта гармония "единства противоположностей" и есть Бог и божественное: "Бог есть день-ночь, зима-лето, война и мир, сытость и голод".

Гегель ценил Гераклита именно за эти суждения, собрав их в своей "Логике". Однако гармония Гераклита далека от гегелевской диалектики, она укоренена в философии "физиса" как тождество и отличие, внутри первоначальной субстанции во всех ее проявлениях (J. Burnet). Действительно, и фрагменты, и косвенные свидетельства ясно говорят, что Гераклит полагает огонь фундаментальным началом, а все остальное рассматривает как трансформации огня. "Все вещи суть размен огня, и один огонь меняет все вещи, как товары суть размен золота, и на золото меняются все вещи"; "Этот порядок, один и тот же для всех вещей, не сотворен никем из Богов, и никем из людей, но всегда был, есть и будет вечным живым огнем, мерами возгорающимся и мерами затухающим". Очевидна побудительная причина, по которой Гераклит вложил в огонь природу всего: огонь наиболее явным образом воплощает характеристики вечного изменения, контраста и гармонии. Он живет смертью горючего, продолжается в трансформациях золы, дыма, пара; он есть, как говорил Гераклит о своем Боге, вечные нужда и сытость.

26

Этот огонь подобен "молнии, всем управляющей", а то, что всем руководит, есть понимание, разум, логос, разумные законы. Так начало Гераклита выступает связанным с идеей согласующего ума, которая у милетцев лишь подразумевалась. Один из фрагментов подчеркивает новую позицию Гераклита: "Один единственный мудрец не желает и желает быть названным Зевсом". Не желает зваться Зевсом, если за ним стоит Бог из человеческих форм, знакомых грекам; желает зваться Зевсом, если этот Бог - существо высшее.

Гераклит выявил многогранность истины и познания. Необходимо быть начеку по отношению к чувствам, поскольку последние удовлетворяются внешностью вещей. Так же точно следует остерегаться мнений людей, основанных на внешности. Истина достигается умом по ту сторону чувств. В этом смысле Гераклит считал себя пророком умопостигаемой истины, отсюда его тон оракула как специфический способ выражения.

Обозначим последнюю идею. Душа - огонь, а стало быть, душа наиболее сухая - наиболее мудрая, а безумие - это влажность, сырость. Гераклит оставил нам одну из прекрасных сентенций о душе: "Никогда не отыскать границы души, сколько бы путей ее ни отслеживать, так глубина ее - это ее логос". Даже в горизонте "физиса" эта идея Гераклита о безмерности пространства души прочерчивает яркий луч к последующей мысли о душе вне "физиса", дает нам, хотя и догадку, но гениальную.

Похоже, что орфические идеи звучат и в утверждениях Гераклита о том, что "бессмертные смертны, смертные бессмертны, эти живут смертью тех, а те умирают жизнью этих". Он возрождает также идею орфиков о том, что телесная жизнь - умерщвление души, а смерть тела вызывает к жизни душу. Гераклит вместе с орфиками верил в наказания и награды после смерти: "После смерти настигает людей такое, чего они не ожидали, что и представить не могли". Сегодня вряд ли возможно более точное установление связи его философии "физиса" с орфическими преданиями.

27
2. ПИФАГОРЕЙЦЫ И ЧИСЛО КАК НАЧАЛО
2.1. Пифагор и так называемые пифагорейцы

Пифагор родился на Самосе. Расцвет его жизни приходится на 530-е годы до н.э., а смерть - на начало V в. до н.э. Диоген Лаэртский, один из известных биографов античных философов, сообщает нам: "Молодой и жадный до знаний, он покинул отечество, основал таинственные секты как среди греков, так и среди варваров. Был в Египте..., вблизи халдеев и магов. Впоследствии на Крите с Эпименидом был в пещере Ида, а в том же Египте в святилищах приобщился к таинствам египетских жрецов. Вернувшись на Самос, нашел родину под игом тирана Поликрата, потому отплыл на парусах в италийский Кротон, где составил законы италийцам, чем снискал великую славу себе и приспешникам, числом около 300, правление коих было почти аристократическим". Путешествия на Восток были, возможно, и позже, но определенно, Кротон был местом, где работал Пифагор. Впрочем, пифагорейское учение было распространено и в южной Италии, и на Сицилии: от Сибари до Реджио, от Локр до Метапонта, от Агригента до Катании. Помимо философского и религиозного, заметно также и политическое влияние пифагорейцев. Их политическим идеалом была некая форма аристократии, основанная на новых сословиях, преимущественно занятых торговлей, высоко развитых первоначально в колониях, о чем мы говорили выше. Рассказывают, что кротонцы, опасаясь, что Пифагор возжелает стать тираном, подожгли здание, где он собрался со своими учениками. Согласно другим источникам, ему удалось бежать, и умер он в Метапонте. Пифагору приписывается множество сочинений, но многие из них - фальсификации последующих эпох, возможно, он учил устно, или - по большей мере устно.

Бесчисленные жизнеописания Пифагора вряд ли заслуживают доверия, поскольку сразу после смерти его имя и облик потеряли человеческие черты смертного, обретая взамен божественные, каждому его слову придавали вес пророчества. Выражение, ставшее известнейшим, показывает отношение к его учению: "autos epha, ipse dixit, т.е. "так сказал он". Уже Аристотель не располагал возможностью отличить сказанное самим Пифагором от сказанного его учениками и говорил о "так называемых пифагорейцах".

Но этот факт не покажется странным, если мы вникнем в некоторые особенности этой школы. 1) Возникла она как некое братство или религиозный орден, подчиненный строгим правилам общежития и поведения. Их целью было достижение определенного типа жизни, через познание общего блага, всеми принимаемого и взращиваемого. 2) Учение воспринималось как тайна, знать которую дозволялось лишь адептам, и разглашение которой строжайше запрещалось. 3) Первым пифагорейцем, опубликовавшим сочинения, был Филолай, современник Сократа. Один древний источник говорит: "Изумляла строгость секрета пифагорейцев: в продолжении многих лет никто не узнал о каком-либо сочинении; лишь после Филолая поначалу из-за нужды они обнародовали три книги, которые, как говорят, были подготовлены

28

для Дионисия Сиракузского по поручению Платона". 4) Впоследствии, между концом VI в. и концом V - нач. IV в. до н.э., пифагореизм заметно обогатился, почему необходимо отделять первоначальное учение от последующих наслоений. 5) Лишь выделив однородные основания, позволительно говорить о пифагорейской школе, как это делали древние, начиная с Аристотеля.

2.2. Число как начало

Философские искания, перемещаясь от восточных ионийских колоний к западным, куда мигрировали античные ионийские племена, заметно утончаются в новом культурном климате. Ясно выраженное изменение перспективы у пифагорейцев внесло понятие числа как начала взамен воды, воздуха или огня. Наиболее яркая и известная характеристика пифагорейской мысли принадлежит Аристотелю: "Пифагорейцы стали первыми математиками... и поскольку числа по своей природе суть первые начала в математике, то в них они видели и начала всех вещей, более чем в огне, воде, земле... более того, видели, что ноты и аккорды заключаются в числах, и многие другие вещи, и вся реальность кажется образом чисел, отсюда полагали они, что элементы чисел должны быть элементами вещей, а весь универсум был бы гармонией и числом".

Поначалу такой зачин может удивить. Но на самом деле, открытие того, что в основе всего лежит математическая регулярность, т.е. числовая, повлекло за собой такое необычное изменение перспективы познания, которое ознаменовало собой фундаментальный этап в духовном развитии западной культуры. Было открыто также, что звуки и музыка, которой они много занимались как средством очищения, катарсиса, переводимы в числовые соотношения: разность звуков, вызываемых ударами молоточков, зависит от разности их веса (определяемого в числах), разница звучания разных струн музыкального инструмента зависит от разницы длин этих струн. Пифагорейцы открыли также гармонические соотношения октавы, квинты и кварты - и числовые законы, ими управляющие (1:2, 2:3, 3:4).

Не менее важным было открытие числовых пропорций в универсальных феноменах: год, сезон, месяцы, дни и так далее. Инкубационные периоды зародышей животных, циклы биологического развития, оказывалось, также регулируются числовыми законами.

Понятно, что, подстегиваемые эйфорией своих открытий, пифагорейцы искали и несуществующие связи между феноменами разного типа. Так, некоторые из них соединяли юстицию, как некий сорт взаимообмена или равноправия, с числом 4 или 9 (т.е. 2x2 или 3x3, квадрат четного и нечетного), науку и разум как постоянные величины - с числом 1, подвижное мнение - с числом 2 и т.п.

29

Итак, число - начало всех вещей. Понять это мы можем, если попытаемся восстановить архаичный смысл понятия "число". Для нас это абстракция, значит, создание разума; не то для античного (вплоть до Аристотеля) способа мышления, - число - это нечто реальное, более того, оно реальнее, нежели вещи, и лишь в этом смысле понимаемо как начало, образующее вещи. Следовательно, число не есть аспект, который мы умственно извлекаем из вещей, но реальность, "физис" вещей.

2.3. Элементы, из которых происходят числа

Вещи проистекают из чисел, но числа не абсолютно первичны, а происходят из предшествующих элементов. В самом деле, числа образуют некое множество (неопределенное), которое потом себя определяет и ограничивает (2,3,4,5,6... до бесконечности). Два элемента, выходит, составляют число: один неопределенный и бесконечный и один определенный и ограничивающий. Число рождается "из гармонии конечных и бесконечных элементов", порождая все остальное.

Но, поскольку числа происходят из разных элементов, они обнаруживают преобладание одного из них: в четных числах доминирует неопределенное (и потому для пифагорейцев они менее совершенны), в то время как нечетные связаны с ограничивающим (потому они более совершенны). Если мы изобразим число фигурой из геометрических точек (древние использовали камешки для обозначения числа, откуда термин "калькуляция"), то заметим, что четное число оставляет пустоту для стрелы, проходящей между точками и не встречающей границы, а значит, показывает свою дефектность, число же нечетное, наоборот, сохраняет свою целостность, определяя и ограничивая себя:

30

Кроме прочего, пифагорейцы полагали нечетные числа "мужскими", а четные - "женскими".

Наконец, они называли четные числа "прямоугольными", а нечетные - "квадратными". Если расположить множество нечетных чисел, то получится квадрат, если множество, образованное из четных чисел, получатся прямоугольники (3, 5, 7 - в первом случае, 2, 4, 6 и 8 - во втором).

Число "единица" для пифагорейцев не было ни четным, ни нечетным, своего рода "равное равному", паритет, ибо из него проистекают все числа, четные и нечетные. Ноль для пифагорейцев и античной математики неизвестен.

Совершенное число обозначалось как 10 в виде совершенного треугольника, образованного из четырех первых чисел, имевшего по четыре в каждой из сторон (тетрактис):

Фигура демонстрирует, что 10 = 1 + 2 + 3 + 4. Более того, в "декаде" содержатся, равным образом, как четные (2,4,6,8), так и четыре нечетных числа (3,5,7,9). Должны быть равными первые несложные числа (2,3,5,7) и числа вторые сложные (4,6,8,9). В ней равны также множества и подмножества: три подмножества до 5 (2,3,5) и три их множества (6,8,9).

"В десяти заключены все числовые соотношения, равенства, неравенства, все виды числа, линейные, квадратные, кубические. Единица равна точке, два - линии, три - треугольнику, четыре - пирамиде; все эти числа - начала и первые элементы всего реального в его однородности". Читателю надлежит помнить, что эти расчеты предположительны, в других интерпретациях не исключены другие серии соотношений. По вышеуказанной причине, единица не типична.

Так возникла теоретизация десятичной системы, понятие "десять" было кодифицировано как совершенство на целые столетия: "Число десять совершенно, оно справедливо для всех, как для греков, так и других людей, которые, даже не желая, вместили в него наш счет".

31

Некоторые из пифагорейцев комбинировали идею декады с идеей противоположностей. Так выглядит таблица десяти контрарностей, переданная Аристотелем:

1. предел - беспредельное
2. нечетное - четное
3. одно - множество
4. правое - левое
5. мужское - женское
6. покоящееся - движущееся
7. прямое - кривое
8. свет - тень
9. хорошее - плохое
10. квадрат - прямоугольник

2.4. Переход от чисел к вещам и обоснование понятия космоса

Понимая геометрико-арифметический аспект понятия числа, нетрудно представить, как пифагорейцы дедуцировали физический мир. Ведь, если числа понимались как точки, т.е. как массы, имеющие плотность, то переход от них к физическим вещам очевиден. Но еще более ясно, что антитеза предельного и беспредельного трактовалась в космологическом смысле. Беспредельное -пустая окружность всего, а мир рождается посредством инспирации, вдыхания этой пустоты Единым (генезис которого не уточняется). Пустое входит с вдохом. Единое определяет его и дает начало различным вещам и числам. Такое понимание сильно напоминает некоторые мысли Анаксимандра и Анаксимена, что свидетельствует о единстве и преемственности ранней греческой философии.

Видимо, Филолай был тем, кто соединил четыре элемента с четырьмя геометрическими телами: земля=куб, огонь=пирамида, воздух=октаэдр, вода=гексаэдр (куб нес идею плотности земли, пирамида - язык пламени и т.п.).

Все это вело к фундаментальному описанию космоса. Если число есть порядок (согласование предельных элементов с беспредельными), то все - это порядок. И поскольку по-гречески порядок звучал как "kosmos" [96], пифагорейцы называли универсум космосом, т.е. порядком. "Пифагор был первым, кто обозначил космос со всеми находящимися в нем вещами как порядок, который есть в нем". "Мудрецы (пифагорейцы) говорили, что небо, земля, Боги и люди поддерживаемы порядком, и именно поэтому все это они называли космосом, т.е. порядком", - свидетельствуют источники.

Пифагорейской является идея о том, что небеса, вращаясь согласно числовой гармонии, производят "божественную музыку сфер, дивные созвучия, не воспринимаемые нашим слухом, привыкшим к ним как всегдашним".

32

С пифагорейцами человеческая мысль решительно шагнула вперед: мир в котором господствовали слепые непредсказуемые силы, был уже позади, число вызывало порядок, рациональность и истину. "Все известные вещи имеют число? - утверждал Филолай, - без этого ничего нельзя было бы ни мыслить, ни знать"; "когда-нибудь ложь умрет через число".

Пифагорейцы научили видеть мир другими глазами, как порядок, совершенным образом проницаемый разумом.

2.5. Пифагор, орфизм и "пифагорейская жизнь"

Мы уже говорили, что пифагорейская наука культивировалась как средство достижения конечной цели. Эта цель заключалась в практике некоего типа жизни, очищения и освобождения души от тела.

Похоже, что Пифагор был первым, у кого мы находим учение о метемпсихозе [221], согласно которому душа по причине первородного греха вынуждена воплощаться в различные телесные существа (не только в форме людей, но и животных), чтобы искупить свою вину. Согласно некоторым древним источникам, он говорил также о воспоминании предыдущих жизней. Но пифагорейцы модифицировали орфизм существенным образом. Цель жизни - освободить душу от тела через очищение ее. И именно в выборе средств очищения пифагорейцы явно отличались от орфиков. Последние оставались в рамках магической ментальности, выбирая мистерии и религиозные практики, доверяясь лишь чудотворной силе обрядов и таинств. Пифагорейцы путь очищения видели преимущественно в науке, более, нежели в суровой моральной практике. Сами практические предписания и правила поведения, внешние по отношению к науке, в некоторых случаях, как плоды суеверий, интерпретировались в аллегорическом ключе как рационально очищенные. К примеру, наставление "не разжигать огонь при помощи ножа" символически понималось как "не заводить горячих споров с раздражительными людьми"; "не собирать в доме ласточек" - как "да не будет в доме много любопытных"; "не пожирать сердец" - как "не удручай себя в горечи", по-разному толковалось предписание "не есть бобов". Культ науки как средства очищения, как того, что выше мистерий, - суть пифагорейской жизни.

Так как конечной целью было возвращение к жизни среди Богов, пифагорейцы понимали человека как ученика и последователя Бога, готовили его к союзу с божеством. "Пифагорейцы учили, как надо и как не надо поступать в виду соединения с божественным: это - принцип и вся их жизнь, быть ведомым божеством", - свидетельствует источник.

33

Таким образом, пифагорейцы были инициаторами такого типа жизни, который они сами называли "bios theoretikos", "созерцательная жизнь", т.е. жизнь проводимая в поисках истины и блага, путь познания, которое и есть высшее очищение (соединение с божественным). Платон великолепно описал такой тип жизни в диалогах "Горгий", "Федон" и "Теэтет".

[Реале Дж., Антисери Д.]

2.6. Божественное и душа

Мы уже видели, что ионийцы отождествляли божественное с началом. Пифагорейцы также связывали божество с числом. Но не с единицей, как это делали неопифагорейцы позже, а с числом "семь", которое - "покровитель и господин всего остального, это бог, вечное, твердое, неподвижное, равное себе самому и отличное от всех других чисел". Семерка не порождена (как продукт двух факторов, как в случае с единицей), она не порождает (подобно декаде); а то, что ничем не порождено и ничто не порождает, неподвижно. Кроме того, семь - это еще "кайрос", "kairos", что означало "момент истины", применительно к частоте семеричных ритмов биологических циклов.

Однако такого рода идентификации представляются искусственными. Неясно также, каким в точности видели пифагорейцы отношение между душой-демоном и числом. Как единичные, разные души не могли иметь одно и то же число. Некоторые пифагорейцы понимая душу как "гармонию телесных элементов", вступали в противоречие с пониманием души как чувствующей, не умея избежать серии осложнений.

Чтобы навести порядок в этом вопросе, Платон должен был поставить всю проблематику души на новую основу, что мы и увидим позднее.

3. КСЕНОФАН И ЭЛЕАТЫ: ОТКРЫТИЕ БЫТИЯ
3.1. Ксенофан и его отношения с элеатами

Ксенофан родился в Ионийском Колофоне около 570 г. до н.э. Приблизительно в 25 лет он эмигрирует в италийскую колонию, на Сицилию, до преклонных лет проводит жизнь в путешествиях, исполняя собственные поэтические композиции, фрагменты которых дошли до нас.

Принято считать Ксенофана основателем школы элеатов, однако, это не совсем точно. Напротив, он сам называл себя бродягой, вплоть до 92-летнего возраста не имел постоянного местожительства. Характер его проблематики - теологический и космологический, - элеатов

34

же больше интересовали онтологические вопросы. Правильнее считать Ксенофана мыслителем независимым, имевшим весьма близкое родство с элеатами, но не связывать его имя с основанием элейской школы. Центральной темой лирической поэзии Ксенофана была критика понимания Богов Гомером и Гесиодом, а также представлений общераспространенной религии, в которой он обнаруживал ошибки и абсурд. Так, нелепость заключается в антропоморфизме, в приписывании Богам внешних форм, психологических характеристик, страстей, во всем аналогичных людским, отличающихся от последних лишь количественно, но не качественно. Ксенофан язвительно возражает, что, если бы животные имели руки и умели изображать Богов, последние имели бы формы животных; так, эфиопы, будучи черными и с широкими носами, изображают Богов черноволосыми с приплюснутыми носами, другие люди - с голубыми глазами и рыжими волосами, рисуют богов точно такими же. Но, - хуже того, человек приписывает Богам все то, что делает сам, не только хорошее, но и плохое.

"Но смертные полагали, что и Боги рождаются.
Что имеют одежды, голоса и фигуры, как они.
Все без разбору Богам приписывали Гомер с Гесиодом,
Что только срамом слывет и позором что люди считают, -
Будто воруют они, совершают блуд и обманы".

Таким образом, оспариваются радикально, как мало заслуживающие доверия, не только традиционные Боги, но и те, кто их воспевал. Великие поэты, формировавшие духовный мир грека, уличаются во лжи. Ксенофан демифологизирует и различные объяснения природных феноменов. Вот как, к примеру, развенчана богиня Ирида (радуга): "А та, что зовется Ирис, есть на самом деле, облако, видимое пурпурным, фиолетовым, зеленым".

Не успев родиться, философия демонстрирует свою новаторскую мощь, разрушая вековые верования, казавшиеся такими прочными, революционизируя в целом способ представления божественного. После такой критики Ксенофана западный человек уже не мыслил его по формам и меркам человеческого. Но антропоморфизм происходил из философии физиса и ионийских космологий. Ясно, что отказ от понимания Бога по меркам человеческого вел к представлению о том, что Бог есть космос. "Распространяя свое понимание на тотальность универсума, - говорит Аристотель, - Ксенофан утверждает, что единое есть Бог". "Единое, Бог, высшее меж богов и людей, ни фигурой, ни мыслями на людей не похоже", - говорит Ксенофан." Все целое видит, все целое мыслит, все целое описывает"; "Но без усилий, силой лишь ума своего все приводит в трепет"; "Всегда в одном и том же месте пребывает без движения, ибо не подобает ему быть то в одном месте, то в другом".

35

Видеть, слышать, мыслить как всемогущая сила, приводить все в движение, - все это атрибуты Бога в измерении сверхчеловеческом, в измерении космологическом.

"Все рождается из земли и все в землю уходит";
"Земля и вода суть две вещи, что рождаются и растут".

Эти утверждения Ксенофана не относятся к космосу в целом, который не возникает, не умирает и не становится, но лишь к сфере нашей земли, которая, по его мнению, вся была некогда покрыта водой.

Ксенофан известен также своими суждениями о высокой ценности и превосходстве ума и мудрости над ценностями витального характера, даже физической силой атлетов, которой так поклонялись греки. Не энергия и не физическая сила делает людей и государства лучшими, но сила ума, которому честь и хвала.

3.2. Парменид и его поэма о бытии

Парменид родился в Элее (сейчас Велиа), во второй половине VI в. и умер в середине V в. до н.э. В Элее он основал свою школу, которой было суждено оказать значительное влияние на греческую мысль. К философии приобщился не без помощи пифагорейца Аминия. Говорят о нем, что он был активным политиком, давшим законы своему городу. От его поэмы "О природе" дошли до нас пролог, почти вся первая часть и фрагменты второй. Лишь недавно стал известен бюст, его изображающий.

Парменид выступает, хотя и в рамках философии физиса, радикальным новатором, в определенном смысле, революционным мыслителем. Космология у него обретает глубокий концептуальный характер и трансформируется, хотя и частично, в онтологию (теорию бытия).

Парменид вкладывает свое учение в уста некой богини, которая его радушно принимает. Он изображает себя, влекомым ею в карете, запряженной рысаками, переступает порог суровой богини Справедливости, и в компании дочерей Солнца, Ночи и Дня, достигает заветной цели. Богиня, символизирующая Истину, торжественно провозглашает: "Необходимо, чтобы ты Единое изучил". К нему богиня указывает три пути: 1) путь абсолютной истины; 2) путь изменчивых мнений, ошибок и фальши; наконец, 3) путь мнений, достойных похвалы.

1) Наиважнейший принцип Парменида есть принцип истины ("незыблемое сердце истины, правильно округлой"): бытие есть и не может не быть; небытия нет и не может нигде и никак быть.

37

"Я тебе скажу - и ты услышь мое слово -
Какие есть пути, чтобы мыслью цель достигнуть:
Один, что бытие есть и что невозможно, чтоб не было его..."
"Это необходимо говорить и думать, что должно быть бытие:
есть лишь бытие, ничто - его нет";
"Один лишь путь нам остается: есть бытие".

Бытие и небытие в контексте размышлений Парменида несут в себе интегральный и однозначный смысл; бытие есть чистая позитивность, небытие - чистая негативность, первое есть абсолютная противоположность второго.

Как Парменид обосновывает свой великий принцип? Аргументация очень проста: все, о чем говорится и думается, есть. Невозможно думать (значит, и говорить), иначе, как думая (значит, говоря) о чем-то, что есть. Думать ничто равнозначно не думать, а говорить о ничто, значит ни о чем не говорить. Именно поэтому ничто немыслимо и невыразимо. Стало быть, "думать" и "быть" соединяются, совпадая: "одно и то же думать и быть".

Одно и то же думать и быть функцией того, что есть мышление,
Ибо вне бытия, в рамках которого все выражено,
Никогда не найдешь мышления: есть или будет, значит,
Что нет ничего вне бытия..."

Интерпретаторы указывали на этот принцип Парменида как на формулировку принципа непротиворечия, согласно которому невозможно сосуществование во времени противоречащих друг другу суждений: если есть бытие, необходимо, чтобы не было небытия. Парменид вскрывает онтологический смысл этого принципа, впоследствии получившего гносеологический и лингвистический смысл, на основе чего конституируется западная логика в ее высших достижениях. Именно это недвусмыленное понимание принципа бытия и непротиворечивости очаровало Платона, который нашел нашего философа "восхитительным и грозным" с его железной логикой.

Бытие есть то, что не порождено и не уничтожимо. Ибо, если бы оно происходило, то из небытия, что абсурдно, ибо установлено, что небытия нет. В случае происхождения из бытия, это не менее абсурдно, ибо мы должны были бы признать, что оно уже есть. По тем же причинам нет небытия, поскольку двигаться к бытию значило бы, что бытие уже есть, и стало быть, останется.

Бытие не имеет прошедшего, ибо прошлое - то, чего уже нет, не имеет и будущего, ибо его еще нет, оно есть вечное настоящее без начала и без конца.

38

Бытие неизменно и неподвижно, ибо подвижность и изменчивость предполагают небытие, по отношению к которому бытие двигается или во что бытие трансформируется. Парменидово бытие во всем равно; немыслимо "более бытия" или "менее бытия", ибо это сразу означает вторжение небытия.

Парменид также не раз обозначает бытие как ограниченное в значении "законченного" и "совершенного". Абсолютное равенство и завершенность воплощались в идее сферы, которую уже пифагорейцы понимали как совершенную фигуру, как цельность.

Единственная истина, следовательно, состоит в том, что существует бытие ничем и никем непорожденное, неуничтожимое, неизменное, неподвижное, равное себе, сферообразное и единое. Все прочее суть пустые имена.

2) Путь правды есть путь разума (тропа дня), путь ошибок есть неизбежно данные чувств (тропа ночи). В самом деле, от чувств мы знаем о существовании рождения и смерти, становления и движения, именно их богиня советует Пармениду остерегаться:

"Этот путь поиска да удалит тебя от мысли,
Привычка рождается от многого человеческого опыта и вынудит тебя
Употреблять око, что не видит, ухо, что не слышит в грохоте,
И язык: но лишь мыслью суди и проверяй ошибки,
Ведь для того она тебе дана. Один лишь путь приемлем: бытие".

Здесь мы видим, что путь заблуждений объемлет все позиции, осмысляющие и применяющие небытие хотя бы как момент, ибо мы видели, что небытия нет, ибо оно немыслимо и неразрешимо.

3) Богиня также говорит о третьем пути, пути "приемлемых видимостей". Парменид, стало быть, склонен признать приличествующим некий тип рассуждения, который считается с феноменами и видимостями, не вступающими в противоречие с основным принципом. Речь идет о второй части поэмы (в основном, к сожалению, утраченной), где богиня рассуждает о "порядке являющегося мира".

Традиционно космологические теории базировались на динамике оппозиций, одно начало (позитивное) мыслилось как бытие, другое (негативное) мыслилось как небытие. Согласно же Пармениду, ошибка состояла в непонимании того, что сами оппозиции могут быть поняты лишь будучи включенными в высшее единство бытия: обе противоположности принадлежат бытию. Отсюда дедукция явлений из пары ночь-день, ни одна из которых не есть небытие. Фрагменты, дошедшие до нас, слишком убоги, чтобы реконструировать мир явлений. И все же ясно, что в мире, где элимировано небытие, нет места смерти, как форме небытия. Известно, что Парменид приписывал трупам чувствительность, например, восприимчивость к холоду, к молчанию и к элементам противоположным. Мрак ночи (холод), в который погружается труп, не есть небытие, т.е. ничто, но, каким-то образом, труп продолжает чувствовать, а, стало быть, и жить.

39

Как бы то ни было, очевидно, что эта попытка была направлена на преодоление апорий, ибо, признав свет и ночь формами бытия, мы утрачиваем возможность их дифференцировать. Парменидово бытие не признает ни количественных дифференциаций, ни качественных. Феномены, впечатанные в постоянство бытия, становились не только приравненными, но и неподвижными. Значит, великий принцип Парменида спасал бытие, но не феномены. А это станет еще более ясно из выводов его учеников.

3.3. Зенон и рождение диалектики

Теория Парменида не могла не вызвать ошеломляющего эффекта и возбудила живую полемику. И, поскольку, отталкиваясь от принципа, развернутого выше, теория обретала неопровержимый характер и необходимые последствия, оппоненты пытались сокрушить ее другим путем, - идя от реальности, показывая, что движение и множественность в их очевидности неопровержимы.

На эти попытки дал ответ Зенон. Он родился в Элее между концом VI и началом V в. до н.э. Это была индивидуальность как в теории, так и в жизни. Он был заключен в тюрьму за участие в борьбе против тирана и подвергнут пытке с целью заставить его выдать заговорщиков. Но он откусил себе язык зубами и выплюнул его в лицо тирану. Другая версия утверждает, напротив, что он разоблачил наиболее верных людей тирана и, таким образом, убрал их руками самого тирана, изолировав и обезоружив последнего. Этот рассказ замечательно отражает диалектические приемы Зенона, в духе которых он и построил свою философию. Из его книги дошли лишь фрагменты и некоторые свидетельства.

Итак, Зенон столкнулся с попыткой противников Парменида высмеять его теорию. Способ рассуждений Зенона имел целью показать, что следствия из аргументов противников Парменида противоречивы и смехотворны еще более, чем исходные тезисы. Зенон формулирует, таким образом, опровержение опровержения, т.е. принцип приведения к абсурду. Показывая абсурдность, к которой влекут подобные тезисы, он защищал позиции элеатов. Он впервые вводит и использует диалектический метод, изумляя современников. Его наиболее известные аргументы против движения и множественности таковы.

40

Предполагается, что некое тело, отправившись из исходного пункта, может достигнуть установленной границы. Однако, это неверно и невозможно. В самом деле, это тело прежде, чем достигнет цели, должно преодолеть половину пути, а еще прежде того - половину той половины, а значит, половину половины половины, и так до бесконечности, где не будет нуля.

Это первый аргумент т.н. "дихотомии". Не менее известна другая - "Ахилл", где показано, что быстроногий Ахилл никогда не догонит черепаху, самую медлительную. Ибо, если предположить обратное, то мы не выберемся из тех же трудностей, что и в предшествующем случае, но в модусе динамики, а не статики. Третий аргумент, т.н. "Стрела", показывает, что стрела, выпущенная из лука, вопреки мнению, что она движется, в действительности, покоится. Ведь в каждый из моментов, на которые делится время ее полета, она занимает равное ей пространство, но и покоящееся тело занимает равное ему пространство; значит, если стрела покоится в каждый из моментов, то и в сумме всех моментов она должна быть таковой.

Четвертый аргумент был призван показать, что скорость, понимаемая как принадлежность движения, не есть нечто объективное, но, скорее, относительное, а значит, относительно и необъективно само движение, существенным атрибутом которого является скорость.

Не менее известны также его аргументы против множественности, где на первом плане стоят понятия единое-многое, которые Парменид вводил скорее имплицитно, нежели эксплицитно. Эти аргументы в большинстве случаев показывали, что для существования множественности должно быть много единств (дано, что множественность есть именно множественность целого). Однако рассуждение показывает (вопреки опыту и феноменальным данным), что это немыслимо, ибо ведет к непреодолимым противоречиям, а значит, множество единств абсурдно и не может существовать. Вот пример: "Если миров множество, необходимо полагать, что их столько, сколько их есть, не больше и не меньше, а значит, их должно быть конечное число; но, коль скоро миров множество, они также бесконечны. Ведь между одним и другим можно поместить другие (поскольку всегда делимо до бесконечности пространство между одной и другой вещью), а значит, миры бесконечны".

Другой интересный аргумент оспаривал множественность на основе противоречивых эффектов, получаемых от совокупности многих вещей относительно одной из них или ее части. Множество зерен, падая, производит шум, чего не делает одно зернышко. Но, если доверять опыту, одно зерно должно производить шум, как это делают многие, в соответствующей пропорции.

41

Будучи далеко не пустыми софизмами, эти аргументы были призваны усилить позиции логоса, оспаривающего данные опыта, утверждающего всесилие собственного закона. Каковы были благотворные результаты развивающегося и укрепляющегося логоса, нам предстоит проверить.

3.4. Мелисс из Самоса и систематизация идей элеатов

Мелисс родился между концом VI и первыми годами V в. до н.э. Он был искусным флотоводцем и способным политиком. В 442 г. до н.э., избранный согражданами стратегом, он разбил флот Перикла. Известна его книга "О природе и о бытии", но лишь по фрагментам.

Мелисс в прозе систематизировал дедуктивную доктрину элеатов, и также частично ее откорректировал. Прежде всего он считал, что бытие "бесконечно" (Парменид мыслил его конечным), ибо в нем нет границ ни временных, ни пространственных, а если бы оно было конечным, то ограничивалось бы пустотой, а значит, небытием, что невозможно. Как бесконечное, бытие едино необходимым образом, ибо, если бы их было два, то они ограничивали бы друг друга. Это единое-бесконечное Мелисс квалифицирует как бестелесное, но не в значении нематериального, а как то, что лишено фигуры, даже если это совершенная фигура сферы, как представлял Парменид. Понятие бестелесного как нематериального возникает лишь у Платона.

Второй корректирующий момент состоит в том, что Мелисс решительно элиминирует всю сферу мнений: а) Есть множество вещей, которым наши чувства приписывают существование, наше чувственное познание было бы правдоподобно, но при условии, что хотя бы одна из них оставалась равной себе и неизменной, каковым является Единое-Бытие, б) Но тот же источник знаний говорит нам о том, что ничего из мира вещей не остается и не пребывает, в противоположность бытию и истине, в) Значит, есть противоположность между тем, что разум понимает как абсолютное условие бытия и правды, с одной стороны, и тем, что устанавливают чувства и опыт, с другой. Поэтому Мелисс решительно отрицает ценность всего чувственного (ведь чувства утверждают небытие) и признает лишь устанавливаемое разумом. "Если бы было многое, - говорит он выразительно, - должно быть нечто, что было бы всем, Единым".

Так мысль элеатов приводит к Бытию вечному, бесконечному, единому, неизменному, неподвижному, бестелесному (в уточненном смысле), где эскплицитно отрицается множественность и сила феноменов. Однако ясно, что не все бытие, а лишь бытие привилегированное (Бог) отвечало требованиям элеатов.

42

Аристотель упрекал элеатов в экзальтированности их разума, граничащего с безумием и опьянением, не видящего ничего, что не соответствует его законам. И если это, без сомнений, верно, то еще более верно по отношению к последующим спекуляциям от плюралистов до Платона и самого Аристотеля, требование признать доводы разума и в то же время искать резоны и в опыте, преодолевая эту "нетрезвость" и "безумие" разума. Речь шла, таким образом, о том, чтобы спасая принцип Парменида, спасти одновременно и явления.

4. ФИЗИКИ-ПЛЮРАЛИСТЫ И ФИЗИКИ-ЭКЛЕКТИКИ
4.1. Эмпедокл и четыре "корня"

Первый, кто попытался разрешить апории элеатов, был Эмпедокл, родившийся в Агригенте около 484-481 и умерший в 424-421 гг. до н.э. Яркая личность, он был не только философом, но и мистиком, чудотворцем, медиком и активным политическим деятелем. До нас дошли фрагменты его поэмы "О природе" и "Очищения". Легенда сообщает, что он бесследно исчез во время жертвоприношения, по другой версии, он бросился в вулкан Этна.

Эмпедокл, подобно Пармениду, считал, что невозможно возникновение из ничего и исчезновение в ничто, т.к. бытие есть, а небытия нет. Поэтому "рождение" и "смерть" не существуют, а то, что люди именуют этими словами, суть смешанные образования, которые, разрушаясь, вливаются в вечные субстанции, коих четыре: вода, воздух, земля, огонь, их Эмпедокл называет "корнями всех вещей".

Ионийцы выбирали либо одно, либо другое из этих начал в качестве первоосновы, выводя из нее все остальные путем трансформаций. Новаторство Эмпедокла состояло в провозглашении качественной несводимости и нетрансформируемости каждого их этих начал. Рождается понятие "элемента", т.е. исходного, качественно неизменного, способного лишь объединяться и разъединяться с другими пространственно-механически. Очевидно, что это была реакция на опыт элеатов. Рождается так называемая плюралистическая концепция, преодолевающая и монизм ионийцев, и монизм элеатов и дающая критическое понимание и того, и другого.

Итак, четыре элемента, объединяясь, дают рождение вещам, разъединяясь, способствуют их разрушению. Но какие силы их соединяют и разъединяют? Эмпедокл вводит космические силы - Любви или Дружбы (philia) и Вражды или Несогласия (neikos), причины, по которым происходит объединение и разъединение элементов. Эти силы чередуются, доминируют одна над другой в продолжении периода, назначенного судьбой. Когда преобладают любовь или дружба, элементы образуют единство, если же, напротив, доминирует несогласие, - они разделяются.

43

Неверно было бы думать, что космос рождается из доминанты Любви или Дружбы, которые образуют, по Эмпедоклу, Единое, или Сферу (как у Парменида). Космос рождается, напротив, как бы в два приема, переходом от господства любви к победе раздора, а затем от несогласия - к власти любви. В каждом из этих периодов есть прогрессивное рождение и прогрессивное разрушение космоса, что необходимым образом предполагает совместное действие этих сил.

Момент совершенства принадлежит не образованию космоса, а конституции Сферы.

Весьма интересны соображения Эмпедокла об образовании организмов, их жизнедеятельности, а также попытки объяснить познавательные процессы. От вещей, из их пор исходят испарения, которые, ударяя по нашим органам чувств, производят такой эффект, что сходные части наших органов узнают похожие части испускающих флюиды вещей: огонь узнает огонь, вода - воду и т.д. (в визуальном восприятии процесс обратный, флюиды посылает глаз, но сохраняется тот же принцип узнаваемости сходного).

"Землей мы ведомы к земле, водой - к воде,
С эфиром узнаем божественный эфир,
С огнем - огонь сокрушитель,
С Любовью Любовь, со спором распрю скорбную".

Мышление, в таком архаичном видении познания, помещается в сердце, а проводником его является кровь. В "Очищениях" Эмпедокл вводит свои понятия и развивает представления орфиков, выступая как пророк и посланник. В волнующих стихах он сообщает, что душа человеческая есть демон, изгнанный с Олимпа за первородный грех, заброшенный в поток перерождений для искупления вины.

"Один из этих есть также я, бежавший от Богов,
Понеже заклал веру в неистовой ссоре...
И был я потому то несмышленышем, то красоткой,
Кустарником и певчей птицей, безмолвной рыбой в море".

В поэме мы находим правила самоочищения и самоосвобождения от цикла реинкарнаций для возвращения к жизни среди богов, где нет скорби людской, насилия, вины.

Физика, мистика и теология Эмпедокла образуют плотное единство. Божественны четыре "корня" - вода, воздух, земля и огонь; божественны силы Дружбы и Несогласия; Бог есть Сфера, демоны суть души, все это, как и прочее, образовано из элементов и космических сил. Между двумя поэмами Эмпедокла есть единство вдохновения; и нет никакой антитетичности между "физическим" измерением и "мистическим". Есть, правда, другое затруднение: в универсуме, где все божественно, включая Вражду, неясно, что же не божественно, и как осмыслить контрастность души и тела, если они из одних и тех же "корней". Лишь Платон попытается решить эту проблему.

44
4.2. Анаксагор из Клазомен: открытие гомеомерий; понимающий, упорядочивающий ум

Анаксагор предпринял попытку разрешить затруднение, вытекавшее из философии элеатов. Он родился около 500 г. до н.э. и умер около 428 г. до н.э. Анаксагор провел тридцать лет в Афинах и, возможно, не без его влияния, Афины стали столицей античной философии. Известны фрагменты из его трактата "О природе".

Анаксагор также согласен с невозможностью существования небытия, рождения и смерти как реальных событий. Никакая вещь не умирает и не рождается, но все есть следствие процессов соединения и разделения, поэтому правильно говорить: родиться - стать согласным, а умереть, значит, распасться. Но то, что действительно есть, что дает жизнь и смерть всему остальному, не есть только четыре "корня" Эмпедокла. Они объясняют далеко не все многообразие бесчисленных качеств вещей. Это последнее объясняют "семена" (spermata), элементы, коих столько же, сколько и качеств; семена форм, цветов, вкуса любого рода, бесконечно разнообразны. Эти семена суть источники качеств, осмысленные в духе элеатов не только как непорожденные и вечные, но и как не подлежащие мутациям и трансформациям, будучи изначально данными. Но эти семена бесконечны не только числом, взятые в их сложности (бесконечного качества), но также бесконечно каждое из них в отдельности в количественном отношении: они не имеют границ по величине, поскольку могут делиться до бесконечности, не доходя, однако, до предела (так как ничто не существует). Стало быть, любое семя может делиться (как субстанция-качество) на части все более мелкие, сохраняющие, в свою очередь, свое качество. Именно, в силу этой характеристики быть-делимой-на-части-всегда-себе-равные, эти семена стали называться "гомеомериями" (термин Аристотеля, хотя вполне возможно, он был и у Анаксагора), что означало "похожие части", "части, качественно равные".

Вначале гомеомериями обозначали массу, где все намешано так, что ничто не выделяется. Позже некий Ум (Интеллект) производит движение, в результате которого из хаотической мешанины возникает упорядоченная смесь; из нее и возникают все вещи. Каждая из них и все вместе - это хорошо упорядоченные смеси, в которых присутствуют семена всех вещей, пусть в мельчайшей мере, в различных

45

пропорциях. Преобладание того или иного семени определяет отличие вещей друг от друга. Именно поэтому, говорит Анаксагор: "Все - во всем", или еще: "В каждой вещи есть часть каждой другой вещи". В зерне пшена преобладает данное семя, но во включенном виде - все другие: семена волос, плоти, кости и т.п. "Ибо как, - говорит он, - может нечто произвести, не имея волос, мяса? Именно благодаря поедаемому и ассимилируемому хлебу (зерну), растут волосы, плоть и все прочее, ведь в хлебе есть все семена. В этом парадоксе заключена вся проблематика элеатов, которую разрешает Анаксагор: "Плоть не может рождаться из не-плоти, волос из не-волоса, в той мере, в которой Парменид запрещал не-бытие" (Дж.Калогеро). Таким образом, философ из Клазомен пытался спасти неподвижность как количественную, так и качественную: ничто исходит из ничто и уходит в ничто, но все есть в бытии от века и навсегда, даже качества внешне пустяковые, такие как шерсть или волосы.

Мы уже говорили о том, что из хаотической смеси рождаются все вещи, благодаря божественному Уму. Вот описание Анаксагором ума, являющее собой вершину философии досократиков: "Все другие вещи имеют части других вещей, только Ум неограничен, независим и несмешан ни с одной из вещей, а остается один в себе. Ведь если бы он не был в себе, а был в смешении с другими, участвовал бы во всем. Во всем находится часть любой вещи, как я уже сказал раньше, и вещи смешанные были бы препятствием ему, и лишь один в себе имеет он силу над остальными. Действительно, это одна из самых утонченных и чистых вещей, а потому обладает полным знанием обо всем и великой силой. И поскольку все вещи имеют жизнь, и в больших, и в малых господствует Ум. И в универсальном вращении присутствует высший Разум, дающий импульс вращению. Поначалу небольшое начало движения, по отношению к большим телам дает вращение более мощное. И все вещи, формируясь через сложение, а также через разложение и различение, узнаются Разумом как те, что будут, так те, что были, коих уже нет, всё имеющееся в распоряжении Разума, идущее от звезд, луны, солнца и любой части эфира, им оформленного. Вращаясь, формируется все отделением рассеянного от плотного, холодного от горячего, темного от светлого, влажного от сухого. Существуют многие части от многих. Решительно не оформляется лишь ничто, ведь Разум есть все, что схоже, большее или меньшее. Лишь Ничто похоже на Ничто и ни на что другое. Но любая вещь есть и была образована из того, в чем участвовала".

46

Этот фрагмент, справедливо отмеченный, содержит в себе грандиозную интуицию о некой реальности, отделенной от всего, "наиболее утонченной", "наиболее чистой", равной себе самой, понимающей и мудрой. И если мы еще не стоим перед лицом нематериального, то тем не менее, на стадии скорого его появления.

Платон и Аристотель, оценивая это открытие, упрекали Анаксагора за то, что тот не систематизировал Разум, и когда испытывал затруднения, предпочитал объяснять феномены по образцу предшествующих философов. Но именно философией Анаксагора обозначен решительный поворот к мысли Платона, который сам говорит устами Сократа, что, побуждаемый прочитанной книгой Анаксагора, он вышел на новую дорогу метафизики.

4.3. Левкипп и Демокрит. Атомизм.

Последними попытались ответить на вопросы, поднятые элеатами, в рамках философии физиса посредством понятия атома Левкипп и Демокрит.

Левкипп, родом из Милета, прибыл в Италию, в Элею (где и познакомился с учением элеатов) около середины V в. до н.э., откуда проследовал в Абдеры, где основал школу, ставшую особенно известной при Демокрите, уроженце Абдер. Демокрит был немного моложе своего учителя, родился около 460 г. до н.э., а умер очень старым, через 5 лет после Сократа. Ему приписывается множество сочинений, но, возможно, наряду с его собственными в корпус текстов вошли и сочинения учеников его школы. Демокрит провел много лет в путешествиях, приобщаясь к разнообразным культурам.

Атомисты подтвердили невозможность существования небытия, а также то, что нечто появляется как соединение того, что уже есть, а исчезает в случае распада. Но ими вводится решительно новое понятие: речь идет о "бесконечном числе тел невидимых по причине их малости". Эти тела неделимы, и потому они - "атомы" , т.е. по-гречески то, что не делится. В определенном смысле эти атомы, невозникающие, неразрушимые, неизменные, более близки бытию элеатов, чем четырем корням Эмпедокла или гомеомериям Анаксагора, по причине их качественной индифферентности. Все вместе атомы образуют бытие в его полноте, различимы же между собой лишь по форме, или геометрической фигуре, а в качестве таковых поддерживают тождественность бытия в себе и для себя. Атомы абдеритов, таким образом, суть ничто иное как разбитое на бесконечное множество Бытие-Единое элеатов.

Впрочем, для современного человека понятие атома неизбежным образом связано со значениями постгалилеевской физики. Необходимо понять поэтому, что атом абдеритов вплетен в тонкую ткань изысканной греческой мысли. Речь идет об атоме-форме с указанием на форму как источник, а потому неделимую форму. Атомы отличимы один от другого не только фигурой, но порядком и расположением, и в этом смысле они бесконечно варьируемы. Само собой разумеется, атом чувственно не воспринимаем, а постигаем умом. Атом, следовательно, есть форма умопостигаемая, зримая для интеллекта.

48

Ясно, что атом, мыслимый как полнота бытия, предполагает и пустоту (а значит, небытие). Без пустоты атомы-формы были бы лишены различий и движений. Так атом, пустота и движение объясняют все остальное. Более того, атомисты пытались преодолеть апории элеатов, спасая одновременно "истину" и "мнение", т.е. явления. Понимание истины дают атомы, различия между которыми обусловлены геометрико-механическими детерминациями и пустотой; явления и их различия проистекают из столкновений атомов меж собой и их воздействия на наши чувства. Это, бесспорно, гениальная попытка обоснования "мнения" ("doxa", как выражались греки.)

Необходимо еще прояснить различия трех форм движения в первоначальном атомизме, а) Первое движение должно было быть хаотическим, подобно рассеиванию атмосферной пыли по всем направлениям, как это можно видеть в солнечных лучах, проникающих через окно, б) Затем движение вихреобразное, побуждающее похожие атомы соединяться, а отличные разъединяться, в результате чего рождается мир. в) Наконец, движение атомов, образующих испарения вещей (сложенных из атомов), типичный пример которых - запахи.

Очевидно, коль скоро атомы бесконечны, что бесконечны также и миры, из них образованные, отличные один от другого, в то же время они идентичны, ибо из бесконечно возможных комбинаций осуществлена лишь одна. Все миры рождаются, развиваются и затем разрушаются, чтобы дать источник другим мирам, и это происходит циклообразно, бесконечно.

Атомисты вошли в историю философии и благодаря понятию "случая", на котором, по их мнению, стоит мир. Однако это не значит, что они не видели причины рождения мира (об этом указано выше: она есть), а значит то, что они не находили причины умопостигаемой, причины финальной. Порядок (космос) - результат механического взаимодействия атомов, не проектируется и не продуцируется разумом. Ум, интеллект следует, а не предшествует общему порядку соединений атомов. Это не отменяет того указания атомистов, что есть некие привилегированные атомы, гладкие, сферические, легко воспламеняющиеся, из коих образованы душа и ум: именно такие атомы Демокрит полагал божественными.

Познание объясняется как результат контакта атомов тел, испускающих флюиды, с нашими чувствами. Схожее узнается схожим из контакта внешнего с внутренним, совсем как у Эмпедокла. Но Демокрит настаивает на разности чувственного познания и умопостигаемого: первое поставляет "мнение", второе - "истину" (в указанном выше смысле).

49

Демокрит известен своими блестящими моральными сентенциями, которые, впрочем, проистекают не столько из его онтологических принципов, сколько из греческой мудрости вообще. Центральная идея его этики в том, что "душа - лежбище судьбы", жребий которой - пустить корни счастья или несчастья. Она не зависит от внешних вещей или от тела и его благ. Вот одна из максим в духе уже созревшего космополитизма: "Любая земная обитель открыта для мудреца: ибо отечество для доблестной и добродетельной души - весь универсум".

4.4. Эклектический регресс последних физиков и возвращение к монизму: Диоген из Аполлонии и Архелай из Афин

Последние проявления философии физиса означены, по крайней мере, отчасти, регрессом (в смысле утверждения эклектики). Малоудачной была попытка соеденить идеи Фалеса и Гераклита. Из воды как начала родится огонь, который, побеждая воду, образует космос; или первоначало дано в виде элемента "более сгущенного, чем огонь, и более утонченного, чем воздух", или "элемента более субтильного, чем вода, но более плотного, чем воздух". Очевидна попытка опосредовать Гераклита через Анаксимена, с одной стороны, и Фалеса через Анаксимена, с другой.

Более серьезной была концепция Диогена Аполлонийского, который заявил о себе в Афинах между 440 и 423 гг. до н.э. Диоген настаивал на необходимости вернуться к монизму, ибо, если бы начал было много, их различная природа не позволила бы им смешиваться между собой, тем более взаимодействовать. Именно поэтому все рождается для взаимопревращений и трансформаций из одного начала, и это начало - "бесконечный воздух", которому дарован разум, т.е. "понимающий" воздух.

Здесь мы видим комбинацию идей Анаксимандра и Анаксагора. Вот небольшой фрагмент: "А мне представляется, что то, что люди зовут воздухом, снабжено разумом, он все поддерживает и всем управляет. Это существо и есть Бог, всюду пребывающий и все рассредотачивающий, присутствующий в каждой вещи. Нет ничего, в чем бы он не участвовал: каждая вещь участвует в другой, и есть множество модусов самого воздуха и разума. Из них ведь то горячее, то более холодное, то сухое, то влажное, то более постоянное, то более быстрое. Бесконечно разные проявления есть у цвета и удовольствия. Также душа всех животных всегда одна и та же душа, воздух более горяч там, где мы живем, и куда как прохладнее он того, что рядом с солнцем. Это тепло не одинаково в каждом из животных, как и в людях, однако

50

различие не слишком велико: они различны ровно настолько, насколько позволяют границы схожести вещей. Так или иначе не могут вещи равным образом быть тем и этим, а, меняясь, сначала обращаются в себя. А раз множество видов - это трансформация, то из многих видов - многие живые существа, непохожие друг на друга формой, образом жизни и разумом. Все они живут, видят и слышат в соответствии со своими элементами, как и разумеют каждый по-своему".

Наша душа есть, очевидно, воздух-мышление, который, пока мы живем, вдыхаем, и который, когда мы умираем, покидает нас с последним дыханием.

Диоген, отождествляя воздух (как начало) с разумом, систематизирует универсум в духе финализма, что у Анаксагора проявлялось лишь в ограниченном смысле. Диоген оказал заметное влияние на жизнь афинян, и его философия стала пунктом отправления мысли Сократа. Аналогично о "бесконечном воздухе" и умопостигаемом говорил среди прочего и Архелай из Афин. Многие источники говорят о нем как об учителе Сократа.

Аристофан карикатурно вывел Сократа в "Облаках". А ведь именно облака - это воздух. Сократ спускается с облаков и молится облакам, значит, воздуху. Современники связывали Сократа с этими мыслителями, а не только с софистами. И мы не можем оставить в стороне это обстоятельство, если хотим понять творчество Сократа во всех его аспектах.
.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/greece-...zenon-elejskij
Зенон из Элеи

Зенон Элейский, сын Телевтагора, приемный сын Парменида, согласно Платону, был на 25 лет моложе учителя, а Аполлодор увеличивает разницу в их возрасте до 40 лет. Его прославляли как политического деятеля, павшего в борьбе с тиранией Неарха (или Диомедонта – история элейских тиранов неясна). Рассказывают, что Зенон возглавил заговор против тирании, но был схвачен, под пытками не выдал своих друзей, а оговорил друзей тирана. Не в состоянии выдерживать далее мучения, он пообещал сказать правду, а когда тиран приблизился к нему – впился в его ухо зубами, за что был тут же убит слугами. По другой версии, Зенон откусил собственный язык, выплюнул его в лицо тирана, был брошен в большую ступу и истолчен насмерть.

Зенон Элейский

Философия Зенона Элейского

Диоген Лаэрций (IX, 29) сообщает, что «мнения [Зенона Элейского] таковы: миры существуют, пустоты же нет; природа всего сущего произошла из теплого, холодного, сухого и влажного, превращающихся друг в друга; люди же произошли из земли, а души их – это смесь вышеназванных начал, в которой ни одно не преобладает». Если Диоген не спутал Зенона с кем-то еще, то можно предположить, что элеец считал необходимым излагать не только «истину», но и «мнение», подобное тому, о котором говорил Парменид. Но главное в его учении то, что оно обосновывает систему Парменида «от противного». Древние приписывают Зенону Элейскому 40 доказательств «против множественности», т. е. в защиту учения о единстве сущего, и 5 доказательств «против движения», в защиту неподвижности его. Эти доказательства носят название апорий, неразрешимых затруднений. Сохранились доказательства Зенона против движения и четыре доказательства против множественности, включающие как арифметический, численный, так и пространственный аспекты.

Смысл апорий Зенона Элейского в том, что он исследует логическую структуру «мира мнения», в котором господствуют число и движение и выводит следствия из этих понятий. Поскольку следствия оказываются противоречивыми, сами понятия сводятся к абсурду и отбрасываются. Иными словами, обнаружение противоречия в строго логически выведенных следствиях основных понятий античной философии и обычного сознания рассматривается Зеноном как достаточное основание для их устранения из сферы подлинного познания, с «пути истины». Результат – «негативная диалектика», основанная на использовании в применении к сущему законов формальной логики. Трудно сказать, кому принадлежит эксплицитная формулировка формально-логических законов, но несомненно, что Парменид пользуется законами тождества и противоречия, а Зенон также и законом исключенного третьего. Апории Зенона Элейского совершенно очевидно исходят из той мысли, что если одновременно даны А и не-А, и если не-А противоречиво, то оно ложно, а А истинно. Такова структура всех апорий. Рассмотрим их по отдельности.

Апории Зенона Элейского против множественности сущего

«Итак, если есть множество, то [вещи] необходимо должны быть и малы, и велики: так малы, что вообще не имеют величины, и так велики, что бесконечны». Апория Зенона относится к величине, и ее обоснование, если мы сопоставим его с известным учением пифагорейцев о том, что вещь есть сумма материальных точек («вещей»), будет таково. Если к чему-либо имеющему величину прибавить другую вещь, имеющую величину, то она увеличит его. Но для того, чтобы отличаться от другой вещи, прибавляемая вещь должна от нее отстоять, т. е. (поскольку Зенон не признает пустоты!) между всякими двумя вещами должна лежать еще одна вещь, между нею и первыми двумя – также по вещи и т. д. до бесконечности. Значит, вещь, сложенная из протяженных вещей, бесконечна по величине. Если же она сложена из непротяженных вещей, то ее вовсе нет. Можно взять этот аргумент Зенона и с количественной стороны: если вещей много, то их столько, сколько их есть, т. е. конечное число. Но если их много, то, согласно сказанному выше, между каждыми двумя из них помещается третья и т. д. до бесконечности. Источник противоречия – само понятие числа или множества: если существует множество вещей, то конечная вещь и бесконечно велика, и мала, а число вещей в мире одновременно конечно и бесконечно.

К апориям Зенона Элейского против множества присоединяются апории против пространства и против чувственного восприятия. Первая состоит в том, что если вещь находится в пространстве, то это пространство заключено в другом пространстве и т. д. до бесконечности. Но бесконечное множество пространств – абсурд, и следует признать, что пространства, или, что то же, пустоты, не существует. Против чувственного восприятия направляется аргумент Зенона, получивший впоследствии название «Пшенное зерно». Если при падении одного зерна или десятитысячной его доли не возникает шума, то откуда шум, возникающий при падении медимна (52,5 л.) пшена? Иначе говоря, из «нулевых» восприятий не может возникнуть восприятие, имеющее величину, и все же оно возникает.

Апории Зенона против множественности знаменовали первый кризис оснований античной математики. Его разрешение в математическом плане потребовало разработки первой содержательной аксиоматической систему геометрии, построенной Евклидом. В философском плане – применительно к проблеме бытия, оказавшейся столь парадоксальной, – апории Зенона были разрешены античным атомизмом. Но есть еще и апории, связанные с движением.

Апории Зенона Элейского против движения

Первая из этих апорий Зенона касается движения вообще и формулируется предельно просто: «Движущееся не движется ни в том месте, где оно есть, ни в том, где его нет» (В 4). Вторая апория Зенона, известная под названием «Дихотомия», говорит о том, что движение не может закончиться, так как прежде чем движущееся тело достигнет конечного пункта, оно должно достичь половины пути, а прежде чем достигнет половины – половины половины и т. д. до бесконечности. Впрочем, это означает, что движение не может и начаться. Третья апория Зенона Элейского «Ахиллес и черепаха» гласит: быстроногий Ахиллес не догонит медлительную черепаху, поскольку пока он пробежит разделяющее их расстояние, она уйдет немного вперед, пока он пробежит это расстояние, она уйдет еще немного вперед, и т. д. до бесконечности. Четвертая апория Зенона – «Летящая стрела»: летящая стрела покоится, ибо она в любой момент движения занимает равное себе место, т. е. покоится. Наконец, пятая апория Зенона Элейского, именуемая «Стадион», может быть выражена таким образом: если два равных по величине тела движутся навстречу друг другу и относительно друг друга, то одно из них затратит на прохождение мимо другого столько же времени, сколько на прохождение мимо половины покоящегося. А значит, половина будет равна целому, что нелепо. Итак, внутренняя противоречивость логических следствий из понятия движения делает последнее видимостью, «мнением», а не сущим.

Вдумавшись в эти апории, читатель без труда их «опровергнет». Разве не очевидно, что апории Зенона, направленные против множественности, основываются на ошибочной аксиоме древней математики, согласно которой сумма бесконечного числа величин обязательно бесконечна? А ведь мы-то знаем о существовании сходящихся бесконечных рядов, и на этом основании отвергнем соображения Зенона. Мы можем точно вычислить, когда и в какой точке пути Ахиллес настигает черепаху. Вспомним азбучное психологическое понятие порога восприятия, и нас перестанет мучить «пшенное зерно». Обратимся к правилу сложения скоростей, и мы вправе посмеяться над наивностью автора «Стадиона», и т. д. Тем не менее апории Зенона Элейского продолжают беспокоить математиков, логиков и философов. Дело в том, что в них отразились трудности формирования понятийного аппарата науки, связанные с объективной противоречивостью пространства, времени и движения и с противоречивостью этих понятий.

Самого Зенона интересует только противоречивость понятий – то, что противоречиво мыслится, не может существовать. А значит, бытие мыслимо и может существовать только как единичное и единое, как неподвижное и неизменное. Но самой своей аргументацией Зенон Элейский ставит вопрос о диалектике позитивной, о способах выражения движения и множества в понятиях. Положительно решая вопрос о движении, мы должны сказать, что движущееся движется и в том месте, где оно есть, и в том, где его нет. В этом и состоит сущность движения, его диалектическая природа. Уже Аристотель, разрешая апории против движения, скажет, что движущееся тело актуально движется там, где оно есть, и потенциально (в возможности) там, где его нет, и сущностью движения, изменения является переход возможности в действительность. Развитие диалектики дает новые, более глубокие решения[1].

[1] Выявленные Зеноном Элейским противоречия в понятии движения возникают в результате того, что он сводит понятие движущегося тела к понятию пространственного расположения. Между тем само понятие движения вводится для того, чтобы данное противоречие разрешить. См.: Богомолов А. С. «Летящая стрела» и закон противоречия. – Философские науки, 1964, № 6, с. 149–158. На материале истории механики это показал В. С. Библер в ст. «Генезис понятия движения». – В кн.: Арсеньев А. С., Библер В. С., Кедров Б. Н. Анализ развивающегося понятия. М., 1967, с. 100–196.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/greece-...aklit-efesskij
Школа Гераклита

Гераклит Эфесский, сын Блосона, эфесец, «акме» (расцвет – возраст около 40 лет) которого приходится на 69-ю Олимпиаду (504– 501 гг. до н. э.) родился, видимо, ок. 544 г., год смерти неизвестен. Еще в древности он был прозван «Темным» за трудность его слога и «Плачущим», ибо «каждый раз, как Гераклит выходил из дому и видел вокруг себя такое множество дурно живущих и дурно умирающих людей, он плакал, жалея всех» (Л. LXII; ДК 68 А 21). Ему принадлежало сочинение, носившее название «Музы», или «Правило негрешимое уставу жить», или «Указатель нравам», или «Единый порядок строю всего». Традиционное название – «О природе». Скорее всего, однако, книга вообще не имела названия. По Диогену Лаэрцию (IX, 5), сочинение Гераклита Эфесского делилось на три рассуждения: о Вселенной, о государстве и о божестве. Сохранилось (по Дильсу – Кранцу) 145 фрагментов сочинения (после фрагмента 126 – сомнительные), однако ныне считается, что «свыше 35 должны быть полностью или частично исключены или как позднейшие фальсификации, или как слабые парафразы подлинных фрагментов»[1].

Фрагменты Гераклита производят двойственное впечатление. Если одни из них, оправдывая славу своего «темного» автора, действительно сложны для понимания в силу своей афористической, часто подобной высказываниям оракула форме, то другие кристально ясны и понятны. Трудности интерпретации фрагментов, связанные с плохой их сохранностью, рождаются также влиянием доксографической традиции, особенно стоической интерпретации, «вписанной» иной раз в сами фрагменты или в их непосредственный контекст. Немалые сложности порождены диалектическим складом мышления Гераклита Эфесского, во всяком явлении усматривающего его самоотрицание, его противоположность. Отсюда прежде всего формально-логические сложности.

Учение Гераклита

Реконструкция учения Гераклита Эфесского требует аналитического расчленения корпуса его фрагментов на тематически определенные группы с последующим синтезом их в целостное воззрение. Эти основные группы – высказывания об огне как первоначале, о логосе, или законе, о противоположностях (диалектика), о душе, о богах («теология»), о нравах и о государстве.

В качестве исходного пункта учения Гераклита о космосе может быть с полным правом принят фрагмент ДК 22 В 30: «Этот космос, один и тот же для всего [сущего], не создал никто из богов и никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим». Это явственно выраженная основная позиция ионийской философии: космос представляет собою видоизменения единого первоначала, закономерно переходящего, изменяясь, в различные формы. Первоначало Гераклита Эфесского – «вечно живой огонь», изменения которого аналогичны товарному обмену: «все обменивается на огонь и огонь на все, как на золото товары и товары на золото» (В 90). Этот социоморфный оборот, хотя и напоминает о мифологических источниках философии, в данном случае практически лишен мифологических соответствий, представляя лишь аналогию природного и социального процессов.

Как и у других ионийцев, изменения первоначала не случайны. Порядок изменений излагает Диоген Лаэрций: «Изменение есть путь вверх и вниз, и по нему возникает мир. Именно, сгущающийся огонь исходит во влагу, уплотняется в воду, а вода крепнет и оборачивается землей – это путь вниз. И с другой стороны, земля рассыпается, из нее рождается вода, а из воды – все остальное (при этом почти все он сводит к морским испарениям) – это путь вверх» (Диог. Л. IX, 8–9)[2]. Огонь характеризуется и собственной закономерностью: он «правит» миром и «судит» его. Видный исследователь учения Гераклита Эфесского М. Маркович так воссоздает, соответственно Ипполиту, ход мысли эфесца: «Он (Гераклит. – А. Б.) говорит также, что суд над миром и всем, что в нем есть, совершается через огонь. «Ибо все, говорит он, грядущий огонь будет судить и осудит» (фр. 66). Равным образом он говорит, что огонь разумен и есть причина устроения мирового целого: «всем правит молния» (фр. 64), то есть она [все] направляет, а молнией он называет вечный огонь. Называет же он его «недостатком и избытком» (фр. 65). Недостаток есть, по его учению, образование мира, мировой же пожар – избыток»[3].

В учении Гераклита довольно четко намечена идея мирового кругооборота. Бесконечный во времени процесс делится на периоды (циклы) мировыми пожарами, в результате которых мир погибает в огне, а затем рождается из него заново. Длина периода – 10800 лет (А 13). Если во времени «мерами загорающийся и мерами потухающий» космос бесконечен, то в пространстве он, видимо, ограничен (см. А 5).

Логос Гераклита

Внутренняя закономерность мирового процесса выражается у Гераклита Эфесского и другим, более специальным понятием – «логос». «Хотя этот логос существует вечно, недоступен он пониманию людей ни прежде, чем они его услышат, ни когда услышат впервые. Ведь все совершается по этому логосу, а они уподобляются невеждам, когда приступают к таким словам и к таким делам, какие я излагаю, разделяя каждое по природе и разъясняя по существу. От остальных же людей скрыто то, что они делают бодрствуя, так же, как они забывают то, что происходит с ними во сне» (В 1). Уверенный, что он познал истину, Гераклит выражает недовольство людьми, не способными воспринять его учение. Смысл же учения состоит в том, что все в мире совершается согласно определенному закону – логосу, и сам этот логос «говорит» человеку, раскрываясь в словах и делах, в чувственно воспринимаемых и раскрываемых разумом явлениях. Что же до людей, то с этим законом, «с которым они имеют самое постоянное общение, они враждуют, и то, с чем ежедневно встречаются, кажется им чуждым» (В 72. Возможно, что связь с логосом, установленная цитирующим Гераклита Эфесского Марком Аврелием, понимающим его стоицистски, как управляющее начало, имела у эфесца какой-то иной смысл).

Гераклит. Картина Х. Тербрюггена, 1628

Многозначность у Гераклита слова «логос» – а оно обозначает и слово, и речь, и рассказ, и повествование, и довод, и учение, и счет, и исчисление, и соотношение, пропорцию и т. д. – не позволяет однозначно передать его каким-то одним словом русского языка. Ближе всего будет здесь, пожалуй, значение «закон» – всеобщая смысловая связь сущего. Не случайно логос как закон бытия ставится в отношение с социальной сферой: «Желающим говорить разумно следует укрепить себя этим общим (логосом. – А. Б.), подобно тому, как город [укрепляется] законом, и намного крепче. Ибо все человеческие законы питаются одним божественным, который простирает свою власть насколько пожелает, всему довлеет и над всем одерживает верх... Поэтому необходимо следовать общему. Но хотя логос всеобщ, большинство людей живет так, как если бы они имели собственное понимание» (В 114, В 2). Показательна параллель Гераклита: «огонь – золото (деньги)» и «логос – закон города». Она явно говорит о родстве огня и логоса как различных аспектов одного и того же сущего. Огонь выражает качественную и изменчивую сторону существующего, логос – структурную и устойчивую; огонь – обмен, или размен, логос – пропорция этого обмена, хотя не выраженная количественно.

Итак, Гераклитов логос – разумная необходимость сущего, слитая с самим понятием сущего = огня. И в то же время это судьба, но существенно преобразованная. Для мифологического сознания судьба выступала как слепая иррациональная сила. Это мог быть рок (фатум), но мог быть и случай, персонифицированный в образе богини Тюхе (римская Фортуна). Логос Гераклита Эфесского разумен, это «разумное слово» природы, говорящей с человеком, хотя и не всякому доступное. Что же «говорит» она? «Не мне, но логосу внимая, мудро признать, что все – едино» (В 50). Единство же многообразной природы обнаруживается не сразу, ибо «природа любит скрываться» (В 123). И все же это единство налицо. Правда, этой мысли как будто противоречат два фрагмента.

Первый из них гласит: «Aion – играющее дитя, расставляющее шашки: царство ребенка» (В 52). Но что означает здесь многозначное слово aion? Вряд ли это «вечность» большинства русских переводов, текст Гераклита Эфесского слишком для этого архаичен. Может быть, это «время» (time), как переводит Бёрнет? Сомнительно, тогда здесь напрашивался бы «хронос», и тогда фрагмент звучал бы как полемика против тезиса Анаксимандра о временной упорядоченности возникновения и уничтожения. Lebenszeit (жизнь, время жизни, век), как переводит Дильс? Ближе к делу, но тогда фрагмент становится загадочным, даже бессмысленным. Видимо, речь идет все же не о жизни космоса, а о жизни и судьбе отдельного человека: «удел [человека] – играющее дитя, [жизнь его] – царство ребенка», так можно было бы вольно передать этот фрагмент, выражающий достаточно известную мысль о том, что «судьба играет человеком» и «что наша жизнь? – игра!». Как будто бы признание отсутствия мировой закономерности – логоса?

Фрагмент 124 гласит: «Нелепостью оказалось бы, если бы все небо и каждая из его частей были упорядочены и сообразны разуму по виду, и по силам, и по круговым движениям, а в началах не было бы ничего подобного, но, как говорит Гераклит, "прекраснейший космос [был бы] как куча мусору, рассыпанного наудачу"». Слова, выделенные кавычками, принадлежат Гераклиту и вписаны в текст Теофраста. Трудно найти однозначное и для всех приемлемое толкование этого текста, тем более что сам фрагмент Гераклита никак невписывается в контекст Теофраста. Однако думается, что перед нами противопоставление Гераклитом Эфесским универсального логоса, мирового закона, присущего «любящей скрываться» природе, и того видимого миропорядка, который подобен, по сравнению с ним, куче мусора. Однако отсюда следует, что Гераклит более отчетливо, чем милетцы, осознал и выделил два плана сущего: непосредственное, наличное существование вещей и его внутреннюю природу – логос. Их соотношение выражается через понятие гармонии, даже двух гармоний: «скрытой» и «явной». Причем «скрытая гармония сильнее явной» (В 54). Но гармония – всегда гармония противоположностей.

Диалектика Гераклита

И здесь мы переходим в сферу диалектики.

Уже по тому, что самая обширная группа фрагментов Гераклита Эфесского посвящена противоположностям, основе диалектики, можно судить о центральном положении этой проблемы в учении эфесца. Единство и «борьба» противоположностей – так можно абстрактно выразить диалектическую структуру и динамику сущего. Единство у Гераклита всегда есть диалектическое единство различного и противоположного. Об этом говорится в псевдоаристотелевском трактате «О мире»: образуя созвучие не из подобного, а из противоположностей, природа сочетает мужское и женское, первичную общественную связь образуя через соединение противоположностей; искусство, подражая природе, создает изображения, смешивая краски, а музыкальную гармонию создает из смешения голосов. «То же высказано у Гераклита Темного: „Связи: целое и нецелое, сходящееся и расходящееся, согласное и разногласное, и из всего одно, и из одного все"» (В 10). Та же мысль выражена в В 51, где гармония иллюстрируется многозначным образом лука и лиры, и в В 8, который признается ныне парафразой В 51, но содержит важное дополнение – «... все происходит через борьбу».

Древним, да и многим современным интерпретаторам философии Гераклита Эфесского часто представляется загадочным его диалектическое утверждение о тождестве противоположностей. Однако многие из его примеров совершенно ясны. «Добро и зло [одно и то же]. В самом деле, врачи, говорит Гераклит, всячески режущие и жгущие, требуют еще сверх этого платы, хотя ее не заслужили, ибо они делают то же самое: благо и болезни» (В 58). Или: «Путь вверх и путь вниз один и тот же» (В 60); «Ослы золоту предпочли бы солому» (В 9). Не менее ясен пример бесстыдных фаллических гимнов Дионису, которые священны для поклоняющихся этому богу, или то, что «прекраснейшая обезьяна отвратительна по сравнению с человеческим родом» (В 82). Все эти изречения выражают необычайную диалектическую гибкость мышления Гераклита Эфесского, текучесть, многосторонность и многосмысленность его понятий, или, вернее, словесно оформленных представлений и образов. Во всяком явлении он ищет противоположное ему, как бы рассекая всякое целое на составляющие его противоположности. А за рассечением, анализом следует (по главному правилу диалектики) синтез – борьба, «война» как источник и смысл любого процесса: «Война есть отец всего и мать всего; одним она определила быть богами, другим людьми; одних она сделала рабами, других свободными» (В 53).

Видимо, мысль эта была уже высказана милетцами. Можно думать, что такова была идея Анаксимандра, – но у него борьба противоположностей представлялась несправедливостью, за которую виновники «несут наказание и получают возмездие». Гераклит же пишет: «Следует знать, что война всеобща, и правда – борьба, и что все происходит через борьбу и по необходимости» (В 80), чуть ли не цитируя, в последних словах, книгу Анаксимандpa[4]. Смысл этого чрезвычайно важного положения о всеобщности диалектической борьбы противоположностей состоит в три, что борьба составляет побудительную силу, причину и «виновницу» (aitia означает и то, и другое) всякого изменения.,

Об этом говорят, в частности, фрагмент В 88: «В нас одно и то же живое и мертвое, бодрствующее и спящее, юное и старое. Ибо это, изменившись, есть то, и обратно, то, изменившись, есть это». Так подходит Гераклит Эфесский к мысли об универсальности изменения. Мысль эта была воспринята древностью как кредо Гераклита, и с нею вошел в историю образ «текучего», диалектического, мыслителя. «Panta rhei» – «все течет» – хотя этой фразы нет среди подлинных фрагментов эфесца, ее издавна приписывают ему. «В одну и ту же реку нельзя войти дважды» (В 91) – так звучат его собственные слова. Но отсюда вовсе не следует, что Гераклит – апологет изменчивости как таковой. Он диалектик: в изменчивости и текучести он видит устойчивое, в обмене – пропорцию, в относительном – абсолютное. Конечно, эти фразы – перевод учения Гераклита на современный философский язык. Собственный же язык Гераклита Эфесского не допускал еще сколько-нибудь четкого абстрактного выражения этих мыслей, ибо он оперировал многозначными словами, гибкими представлениями, богатыми, но сложными и смутными символическими образами, смысл которых зачастую утерян.

Прежде всего, Гераклит Эфесский еще не знает термина «противоположности», – его ввел Аристотель. Гераклит же пользуется такими словами, как diapherpmenon, diapheronton – «расходящееся» (В 51, В 8) или to antizoyn – «враждующее, стремящееся в разные стороны». Это описательные, а не концептуальные выражения. Столь же описательны и образны выражения таких понятий, как движение (поток, течение), изменение (обмен, размен, поворот). Даже «логос» – наиболее оформленное из понятий гераклитовой философии – это не только закон, но и огонь, и разум, и единое ... Поэтому диалектическое учение Гераклита Эфесского предстает перед нами не как абстрактная теория, а как интуитивно усмотренная картина, мира, где совпадают конкретно-чувственные, «живые» противоположности. Это явная реминисценция мифологического мышления, постоянно оперирующего противоположностями. Но в то же время – картина рационализированная, продуманная, зачастую четко и ясно обрисованная. В ней, как увидим ниже, уже сняты те социо- и антропоморфные образы божественных существ, которые составляют необходимую принадлежность мифа. Вместе с тем диалектика Гераклита Эфесского как учение о противоположностях «в самой сущности предметов» подготовила классическую греческую философию с ее не стихийной уже, а сознательной диалектикой.

Учение Гераклита о познании

Философия неизбежно поднимает проблемы человеческого сознания и познания. Подобно милетцам, Гераклит Эфесский связывает их с деятельностью «души», а последнюю – с некоторой природной стихией. А именно: «души испаряются из влаги» (В 12). Душа так вписывается в круговорот веществ: «Душам смерть стать влагой, воде же смерть стать землею; из земли же рождается вода, а из воды – душа» (В 36). Добавим к этому фрагмент В 76 (1), где говорится, что «огонь живет земли смертью, и воздух живет огня смертью; вода живет воздуха смертью, земля – воды [смертью]». Отсюда сразу становится ясно, что душа по своей природе есть у Гераклита воздух или тонкое и подвижное испарение. В зависимости от того, насколько удалилась она от влаги; душа приобретает особые качества – «сухое сияние – душа мудрейшая и наилучшая» (В 118), тогда как пьяный «шатается и не замечает, куда он идет, ибо душа его влажна» (В 117). Есть основания поэтому думать, что по своей «воздушной» природе душа человека и животных родственна космическому воздуху, который оказывается в этой связи «разумным и мыслящим», «божественным» разумом. Втягивая его в себя, мы становимся разумными. Во сне же, когда человеческий ум отделяется от окружающего, мы забываемся; проснувшись, душа вновь обретает разум, подобно тому, как угли накаляются и светятся, приближаясь к огню, а удаляясь от него – потухают (см.: Секст. Против ученых, VII, 126–131).

Последний образ, связывающий душу уже не с влагой и испарением ее, воздухом, как будто противоречит сказанному. Однако, видимо, тут не что иное, как еще одна сторона понимания Гераклитом Эфесским «души» – ее сопоставление с огнем как первоначалом, – не тем наблюдаемым и чувственно воспринимаемым огнем, о котором шла речь во фрагменте В 76 (1), но огнем как философским, «метафизическим», говоря языком позднейшей философии, первоначалом. Это, конечно, не более чем зародыш противопоставления философского знания как «метафизики» (того, что «за физикой») самой «физике», но отметить его есть смысл[5]. Душа же в этом аспекте есть видоизменение единой и живой «природы вещей» и познает ее лишь приобщаясь к ней, к ее логосу, и в той мере, в какой произошло это приобщение.

Познание происходит при помощи чувств и разума, причем они тесно между собою связаны. «Я предпочитаю, – говорит эфесец, – то, что можно увидеть, услышать и изучить» (В 55), т. е. воспринять чувствами и познать разумом. Поэтому, видимо, Гераклит и не противопоставляет, вопреки почти общему мнению комментаторов, «многознание» и «ум». Хотя «многознание не научает уму ...» (В 40), тем не менее «много должны знать мужи философы» (В 35), – это необходимые и взаимно связанные и гармонирующие противоположности. Гераклит Эфесский не подвергает сомнению близкую и соразмерную связь души и тела, уподобляемых пауку и паутине: как паук чувствует, что нить повреждена и бежит туда, где запуталась муха, так и душа человека стремится к месту, где соприкоснулись ее тело и внешний предмет (см,: В 67 а). И в то же время душа не ограничена телом, ибо «по какому бы пути ты ни шел, границ души ты не найдешь: столь глубок её логос» (В 45). Значит, и здесь намечается у Гераклита связь души с мировым целым и его законом, «логосом».

Философия Гераклита и древнегреческая религия

Традиция, значительное место в которой принадлежит религиозным толкованиям гераклитизма, использует некоторые его фрагменты в своих целях – для обоснования представления о бессмертии души, даже телесного воскресения, для защиты не только пантеистических (для чего есть определенные основания), но и теистических представлений. Очищенные от этих толкований, связанных с использованием фрагментов Гераклита Эфесского в чуждом им религиозном контексте, сами фрагменты дают иную картину. Прежде всего, здесь мы имеем учение о боге в рамках уже не религиозно-мифологического, а первоначального философского воззрения. Жизнь же и смерть – естественные противоположности, Гераклит писал о людях, что, «родившись, они стремятся жить, и, тем самым, умереть, и оставляют людей, рожденных для смерти» (В 20). Правда, «людей ждет после смерти то, чего они не ожидают и не предполагают» (В 27), – но что? Самое естественное – предположить, что душа после смерти сливается со всеобъемлющей живой природой с тем, чтобы вновь из нее родиться.

Сопоставляя «смертных» людей с «бессмертными» богами, Гераклит говорит: «Бессмертные смертны, смертные бессмертны; смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают» (В 60). Нелегко разъяснять такого рода афоризмы[6], но тенденция тут одна – ликвидация абсолютного мифологического противопоставления людей богам. Гераклит решительно отвергает традиционные политеистические верования, жертвоприношения, торжественные шествия и вакханалии. Единственное божество, которое знает и признает Гераклит Эфесский, – это сам космос, вечно живой логос-огонь. От него, никогда не заходящего, никто не может укрыться; он надо всем вершит суд и всем правит. «Бог» – это «единое, единственно мудрое»; оно «желает и не желает называться Зевсом» (В 32). Желает – так как огонь, логос столь же всемогущ, как и Зевс; не желает – так как открывается человеку уже не в антропоморфном облике Громовержца, а в борьбе и войне, в Правде и в Раздоре, в гармонии противоположностей живой жизни.

Конечно, у Гераклита Эфесского немало мифологических реминисценций. Мы разобрались – конечно, возможны и иные толкования – с Зевсом. Но ведь перед нами и Дионис, который «тождествен Аиду» (В 15), и «эринии, блюстительницы Правды», которые даже Солнцу указуют его путь (В 94), и Сивилла, речь которой «звучит через тысячелетия, ибо она побуждаема божеством» (В 92), и «владыка, оракул которого в Дельфах» (В 93). Ныне трудно уже разобраться в действительном смысле этих образов, в тех ассоциациях, которые хотел возбудить с их помощью Гераклит. Те толкования, которые мы встречаем в комментариях различной древности, далеки от мифологического буквализма, представляя собою аллегории или символы. Думается, аллегориями и метафорами были они и у Гераклита, тогда они поясняли сказанное, ныне, когда перед нами только следы умершей культуры, – затемняют.

Аристократизм Гераклита и его политические взгляды

Традиция изображает Гераклита Эфесского одиноким мыслителем, нелюдимом, аристократом родом и поведением, питавшим ненависть к «толпе». «Был он высокоумен и надменен превыше всякого... Возненавидев людей, он удалился и жил в горах, кормясь быльем и травами», – пишет Диоген Лаэрций (IX, 1, 3). И далее обычно приводят набор его высказываний, долженствующих показать, с какими «ненавистью, сарказмом и самоудовлетворением нападал этот мрачный и раздраженный аристократ на своих современников»[7]. Такие высказывания действительно имеются в числе фрагментов эфесца. Однако дело к ним не сводится. Гераклит и здесь диалектик: в разумном космосе, подчиненном единому и мудрому логосу, дурно живут и дурно умирают люди невежественные и не скрывающие своего неведения; они своевольны и наглы – а «наглость следует гасить скорее, чем пожар» (В 43). Но ведь человеку свойственно познание: «мышление обще всем» (В 113), и «всем людям свойственно познавать себя и мыслить» (В 116). Прислушиваясь к природе и поступая согласно с нею, можно достичь мудрости, хотя пока что это дано немногим.

Вот фрагмент В 119: «Характер (ethos – душевный склад, нрав, обыкновение) человека – его демон». Конечно, фрагмент не из ясных – слишком уж многозначны ethos и daimon. Скорее всего Гераклит Эфесский протестует здесь против мифологического представления о «демоне», определяющем судьбу человека, – но только сам человек, его достоинства и недостатки определяют его судьбу. Как скажет несколько позже Эпихарм, «обыкновение (tropos) человека есть для одних людей их добрый демон, для других– злой» (ДК 23 В 17). Мы не знаем, конечно, врожден ли «этос», или же он может изменяться к лучшему или худшему. Знаем только, что эфесец противопоставляет «лучших» людей всем остальным: «Один для меня десять тысяч, если он наилучший» (В 49). Но зачем он тогда проповедует свои принципы, произносит свои речи, убеждает людей в неправильности их поведения и «плачет», видя, как дурно живут люди?

Признай разум как то, что управляет «всем через все» (В 41); не живи по привычке (В 48); если «с сердцем бороться трудно: всякое желание покупается ценою души» (В 85), и «людям не лучше было бы, если бы исполнялись все их желания» (В 110), то следует всячески сдерживать свои желания, оберегая «душу». Не в этих ли общих для античности принципах поведения закрепляются этические наставления Гераклита Эфесского?

Раннегреческая этика непосредственно связана с политикой и незаметно переходит в нее. Гераклит, принадлежавший к. аристократическому роду, явно враждебно относился к торговой и промышленной олигархии, пришедшей к власти в Эфесе и установившей тиранию, – мы знаем имя его современника, тирана Меланкомы. И Гераклит противопоставляет» своеволию богатства человеческое достоинство. Конечно, оно не может не связываться им с благородством происхождения и «этосом» мудрости и нравственного совершенства. Его филиппики против богатства эфесцев – «да не покинет вас богатство, эфесцы, чтобы вы срамились своей подлостью» (В 125 а) – сочетаются с осуждением демократического равенства. Это очень похоже на те проклятья богатству и «новизнам», которые слышатся из уст поэтов-аристократов – Алкея, Феогнида. Но принципиально по-иному звучит апелляция Гераклита Эфесского к закону, за который народ должен сражаться «как за собственные стены» (В 44), – лишь бы этот закон соответствовал «общему», мировому закону, логосу.

Очевидно, что в космической «войне» Гераклита Эфесского нашла отражение классовая борьба, постоянно и трагично то вспыхивающая, то затухающая в антагонистическом обществе. Но ведь таков закон космоса, таковы справедливость и правда человеческая. С неумолимой последовательностью проводит эфесский мыслитель диалектическую идею гармонии противоборствующих начал, трагический пафос убежденности в том, что «война» – и правда, и необходимость, и логос, и судьба, и гармония мира.

Школа Гераклита

Гераклит Эфесский практически не имел школы, последователей. Правда, мы часто читаем у древних авторов о «гераклитовцах», но под этим именем обычно скрываются люди, односторонне воспринявшие идею «текучести» всего сущего. Эти «вечно текущие», как иронически именовал школу Гераклита Платон, считали, что об изменяющейся и противоречивой реальности нельзя высказать ничего истинного. Отсюда выросла софистика; отсюда родилось «самое крайнее из упомянутых мнение, – то, которое принимали те, кто называл себя последователями Гераклита Эфесского и которого держался Кратил, который под конец пришел к тому мнению, что не следует ничего говорить, но только двигал пальцем и упрекал Гераклита за его слова, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Сам же он думал, что [этого нельзя сделать] и один раз» (Аристотель. Метафизика, IV, 5, 1010 а; ср.: ДК 65 А 4).

Зато явственные следы влияния Гераклита, полемика с ним, заинтересованные толкования его учений видны в целом ряде философских трудов: в поэме Парменида и диалогах Платона, в произведениях Аристотеля, у стоиков и скептиков, у христианских апологетов и отцов церкви. По Диогену Лаэрцию (IX, 15), толкованием его сочинения занимались Антисфен, Гераклид Понтийский, стоики Клеанф и Сфер, Павсаний, прозванный даже «гераклитовцем», Никомед, Дионисий, грамматик Диодот; ямбический же поэт Скифин взялся изложить его учение в стихах. Это и была истинная «школа Гераклита». И без преувеличения можно сказать, что из всех философов периода становления античной философии Гераклит Эфесский больше всех заслуживает звания основоположника объективной диалектики как учения о противоположностях, их борьбе и их единстве в мировом процессе. В этом его непреходящее значение.

[1] Marcovich М. Herakleitos. – Sonderausgabe der Paulischen Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1967, S. 259.

[2] Порядок изменений первоначала, выраженный фрагментом В 31, аналогичен, однако текст фрагмента крайне труден для перевода и интерпретации. Климент Александрийский, в «Строматах» которого он сохранился, понимает его сходным образом.

[3] Marcovich М. Herakleitos, S. 263.

[4] Недавно было высказано предположение, что фрагмент 22 В 126 – «Холодное теплеет, теплое охлаждается, влажное высыхает, сухое увлажняется» – есть на деле цитата из сочинения Анаксимандра, стоявшая перед словами «...согласно необходимости» (Bröcker W. Heraklit zitiert Anaximander, – Um die Begriffswelt der Vorsokratiker. Darmstadt, 1968, S. 88–94).

[5] Эта точка зрения, вместе с аналогичным взглядом на субстрат души по Гераклиту обоснована в статье: Лебедев А. В. Psyches peirata (О денотате термина psyche в космологических фрагментах Гераклита 66–67 Mch). – В кн.: Структура текста. М., 1980, с. 118–147.

[6] Может быть, прояснит вопрос стихотворение Пауля Флеминга:

Я жив. Но жив не я. Нет, я в себе таю
Того, кто дал мне жизнь в обмен на смерть мою.
Он умер, я воскрес, присвоив жизнь живого.
Теперь ролями с ним меняемся мы снова.
Моей он смертью жив. Я отмираю в нем...

(Пер. Л. Гинзбурга).

[7] Лосев А. Ф. История античной эстетики (Ранняя классика). М., 1963, с. 377.

По материалам книги А. С. Богомолова «Античная философия»

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/histori...andr-anaksimen
Милетская школа

Фалес, Анаксимандр и Анаксимен – главные мыслители ионийской школы – могут считаться основоположниками всей вообще древнегреческой философии. Их теории развивались в малоазиатской (а не европейской и не островной) Ионии. Основной центр школы Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена – Милет – находился на берегу Анатолии. Греки, жившие в этих местах, были теснее связаны с азиатским Востоком, имели больше возможности заимствовать культурные элементы и учения семитской и египетской цивилизаций, более древних, чем эллинская, и уже приходивших в упадок. Не исключено, что зачатки идей Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена идут именно от восточных народов. Фалесу некоторые источники приписывают даже не греческое, а финикийское происхождение.

Милетская школа... А была ли такая? Не есть ли это просто последовательность ученых, первым среди которых был по преданию Фалес, а его учеником и преемником Анаксимандр, а учеником его Анаксимен? Видимо, дело к этому не сводится, поскольку в Древней Греции уже были школы или корпорации, объединявшие врачей (Асклепиады, затем Косская и Книдская школы, соперничающие между собою), школы певцов, школы художников и т. д., объединяющиеся по принципу родства или места, где работают представители школы. Аналогичная традиция представлена, видимо, и Милетской школой философов, Пифагорейским союзом, Элейской школой ... Правда, это было еще не то, что появилось в IV в. до н. э., когда возникают Академия – школа Платона, и Ликей – школа Аристотеля. И все же налицо некоторая общность взглядов, традиции, методики. В Милетской школе эта общность представлена единством вырабатываемой установки – изучение «природы», «фисиология» занимает интересы этих мыслителей.

Фалес – кратко

Фалес Милетский (624–546 до Р. Х.) был не только астроном и философ, но и государственный человек, пользовавшейся большим уважением. Его причисляли к Семи Мудрецам. Он считался основателем ионийской философии. Существеннейшею мыслью системы Фалеса было то, что мир постепенно сформировался из первобытного вещества, которое было вода, – т. е. из вещества, находившаяся в капельно-жидком состоянии. Принимая за основное вещество воду, Фалес следовал народному верованию, полагавшему, что Океан и Тефида произвели все на земле. Это верование подкреплялось в Фалесе тем впечатлением, какое делает природа его отечества на внимательного наблюдателя. В устье Меандра, воды которого несут много ила, образуется суша из влаги, земля из воды; это происходило на глазах у жителей Милета. Многому научился Фалес и от египетских жрецов, прожив довольно долго в Египте. Ознакомившись с астрономией вавилонян и египтян, он первый из греков предсказал солнечное затмение; это было или затмение, происходившее 30-го сентября 610 года до нашей эры, или затмение 28 мая 585 г.. Это предсказание свидетельствует, что Фалес знал, что луна получает свет от солнца и что при солнечном затмении она проходит между солнцем и землею. Он определил длину солнечного года в 365 дней. Небесные и земные божества, о которых так много рассказывали поэты и народ, были признаны Фалесом за существа баснословные. Он находил, что вселенная проникнута божественною силою, что эта божественная сила – движение; он называл ее в противоположность веществу душою, но считал ее безличною. Божественное существо у Фалеса было только жизненным принципом вселенной, не имеющим отдельного от него существования.

Фалес Милетский

Анаксимандр – кратко

Анаксимандр, ученик Фалеса и учитель Анаксимена, видоизменил его систему. По мнению Анаксимандра (ок. 611–546 до Р. Х.), первобытное вещество не какое-нибудь из тех веществ, который мы можем наблюдать в нынешней вселенной, оно – нечто не имеющее никаких определенных качеств; и по своему протяжению в пространстве оно безгранично (по-гречески – апейрон). Фалес еще не ставил вопроса о том, беспредельно или нет первобытное вещество, имеет ли или нет границы произошедшая из него вселенная. Подобно Фалесу, Анаксимандр занимался не только философией, а также деятельно трудился над расширеньем астрономических и географических знаний. Посредством гномона, изобретенного вавилонянами, он определил времена равноденствия и вычислял географические широты разных стран. Анаксимандр полагал, что земля имеет форму цилиндра и находится в центре вселенной. Он первый составил карту Земли; она была вырезана им на медной доске. Анаксимандр вычислил величину солнца и луны и расстояние их от земли. Он находил, что небесные светила движутся собственной силой, и потому называл их богами.

Карта Земли по Анаксимандру

Анаксимен – кратко

Милетский земляк и ученик Анаксимандра Анаксимен (ок. 585–525 до Р. Х.) сосредоточил свое внимание на деятельности присущего вселенной принципа движений. В отличие от Фалеса и Анаксимандра, Анаксимен находил, что этот принцип – воздух и что первобытное состояние вещества должно считать воздухообразным. Таким образом, и первобытным веществом и основною силою вещества был у него воздух, являющийся в веянии ветра коренною силою движения, в дыхании – причиною жизни. Как, первобытное вещество, воздух Анаксимена безграничен и не имеет определенных качеств; предметы, одаренные определенными качествами, возникают тогда, когда частицы воздуха входят в сочетание между собою. Это превращение неопределенного вещества в предметы с неопределенными качествами совершается посредством сгущения и разжижения; по законам тяжести, сгустившиеся части движутся к центру вселенной, а разжиженные части поднимаются к окружности её; небесные светила, которые называет Анаксимен богами – это воспламененный части воздуха, а земля сгустившийся воздух.

Анаксимен

Последователи Милетской школы

Милетская школа Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена имела последователей и в других частях Греции. Из них Диоген Аполлонийский (ок. 499-428 гг.) согласен в главных чертах своего учения с Анаксименом. Первобытное вещество, оживляющее вселенную, хотя и называется у Диогена тоже воздухом, но имеет у него иной характер: это не просто жизненная сила природы, а всемогущий, премудрый, сознательный дух, правящий природою.

Ферекид Сиросский (ок. 583-498) находил два основных начала: деятельное начало – эфир, и пассивное начало, которое он называл землею. Эти два принципа соединяет друг с другом время; все существующие предметы возникли во времени.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/greece-...ales-miletskij

Фалес Милетский

Фалес, сын Эксамия из Милета, возможно, финикийского происхождения, жил, по большинству свидетельств, между 35 и 58-й олимпиадами, т. е. между 640 и 545 гг. до н. э. Большинство исследователей принимают в качестве дат его жизни 625 – 547 гг. Он совершил путешествие в Египет, возможно, по торговым делам, а попутно получил там, по преданию, свои математические познания. Видимо, через Финикию, с которой он был связан происхождением, и Лидию он познакомился с вавилонской астрономией, – трудно иначе объяснить весьма достоверные свидетельства Геродота (I, 74) и ряда других авторов о том, что Фалес предсказал полное солнечное затмение, видимо, то, которое было в 585 г. Ему приписывается также установление времени солнцестояний и равноденствий, открытие годового движения Солнца на фоне звезд; он установил продолжительность года в 365 дней и т. д. Фалес разделяет с Пифагором славу основателя научной математики, – сообщают, что он первым вписал треугольник в круг, установил равенство вертикальных углов, углов при основании равнобедренного треугольника, частей, на которые круг делится диаметром, и проч.

Фалес-географ был, по недостоверному преданию, автором «Морской астрологии»; т. е. пособия по навигации с помощью звезд, – но эта книга, видимо, все же принадлежит не ему, а самосцу Фоке. Однако достоверно известно, что Фалес объяснял разливы Нила пассатами, дующими против течения реки. Он принимал участие в государственных делах, и сохранились сведения о двух мудрых советах, данных им милетцам: создать, в целях объединения Ионии, совет в городе Теосе и воздерживаться от антиперсидского союза с Крезом. С ним согласились, и это спасло город, как пишет Диоген Лаэрций (I, 25).

Неудивительно, что все эти деяния принесли Фалесу славу первого мудреца из знаменитых «семи». Сохранилось много изречений, традиционно приписываемых Фалесу. Одни из них не отличаются от приписываемых традицией другим мудрецам: «Не красуйся наружностью, а будь прекрасен делами», «Какие услуги окажешь родителям, тех же ожидай в старости от детей», «Учи и учись лучшему» и т. д. Однако есть серия его изречений, имеющих совершенно особый характер. Вот они в редакции Плутарха: «Что старше всего? – Бог, ибо он не рожден. Что больше всего? – Пространство, ибо оно охватывает весь мир, в котором вмещаются вещи. Что прекраснее всего? – Мир, ибо все, что прекрасно устроено, является его частью. Что мудрее всего? – Время; оно уже породило одно и породит другое. Что обще всем? – Надежда: ее имеют и те, у кого нет ничего другого. Что полезнее всего? – Добродетель, ибо благодаря ей все иное может найти себе применение и стать полезным. Что самое вредное? – Порок, ибо в его присутствии портится почти все. Что сильнее всего? – Необходимость, ибо она непреодолима. Что самое легкое? – То, что соответствует природе, ибо даже наслаждения часто утомляют» (Плутарх. Пир семи мудрецов, 9, 153 cd. Несколько иную редакцию дает Диоген Лаэрций, I, 35).

В приведенных сентенциях Фалеса явно намечается переход от обычной житейской мудрости к основательным и глубоким мировоззренческим установкам, включающим момент рационального обоснования. Неудивительно, что в такой форме они приписываются именно Фалесу. Но ему принадлежат и учения, которые можно уже с полным правом отнести к философии. По недостоверному преданию, Фалес оставил несколько сочинений, в том числе философский труд «О началах», на который ссылаются Сенека, Плутарх и Гален. Однако, судя по стилю приводимых отрывков, это подложное сочинение, составленное не ранее начала нашего летоисчисления. Во всяком случае, даже фрагментов называемых обычно сочинений Фалеса до нас не дошло (кроме упомянутых), видимо, он просто ничего не писал, ограничиваясь устным преподаванием. Тем не менее сохранилось достаточно достоверное устное предание о философских воззрениях Фалеса. Его источник – Аристотель, а возможно, и Гиппий. Традиция такова: Фалесу принадлежали два комплекса идей: один, касающийся первоначала мира, «комплекс воды», и другой – «комплекс души».

Охарактеризовав взгляд первых философов на первоначало сущего, Аристотель добавляет: «Количество и форму для такого начала не указывают все одинаково, но Фалес – родоначальник такого рода философии – считает его водою (вследствие чего он и высказал мнение, что земля находится на воде)» (Метафизика, I, 3, 983 b). Стремясь восстановить аргументацию Фалеса, Аристотель продолжает: «К этому предположению [что началом следует считать воду] он, можно думать, пришел, видя, что пища всех существ – влажная и что само тепло из влажности получается и ею живет... а также потому, что семена всего [что есть] имеют влажную природу, а у влажных вещей началом их природы является вода» (там же).

Краткость сообщения, в основном повторяемого в других свидетельствах, открывает целый спектр возможностей интерпретации. Самым очевидным образом здесь вырисовывается аргументация философа, натуралистически объясняющего все сущее естественными причинами, наглядными аналогиями между жизнью мира, природы и жизнью органических существ. Если все живое вырастает из влажных семян, питается влажной пищей, не может жить без воды, а умерев высыхает; если само тепло – «животное тепло» теплокровных, огонь небесных светил, питающихся испарениями влаги (см.: Аэций, ДД, 276), – не исключим отсюда и тепло гниющего влажного навоза, и самовозгорание влажного зерна, прекрасно известные всякому знакомому с сельским хозяйством, – происходит из влаги и поддерживается ею, то вывод ясен. Влага (вода) есть «начало» всего сущего и «элемент» (стихия) всех вещей. Но сразу же напрашивается другое соображение. Мировоззренческое обобщение Фалеса настолько широко, что его могла инициировать лишь достаточно широкая мировоззренческая же установка. Мы находим ее в распространенном на Ближнем Востоке мифологическом представлении о связи плодородия, а следовательно, самой жизни, с влагой. Правда, и здесь перед нами трудность: Аристотель проводит аналогию между воззрением Фалеса и «поэтами», которые считали Океан и Тефиду родоначальниками всего сущего, а свидетелем клятвы богов представляли воду – реку Стикс, окружающую царство мертвых. (Клятва Стиксом особо священна. Бог, нарушивший эту клятву, погружается на год в мертвый сон, а затем еще на девять лет исключается из совета бессмертных. Поэтому-то вода Стикса оказывается самой почитаемой.) Практически очевидной становится связь с мифологическими мотивами во второй части «комплекса воды». Представление о том, что земля держится на воде, дважды отмечаемое Аристотелем как свойственное взглядам Фалеса, восходит, видимо, к египетской мифологии, в которой Земля часто уподобляется плоскому блюду, плавающему на воде, тогда как Солнце изображается плывущим по небу в лодке. Причем, видимо, это не только и не столько миф, сколько достаточно обыденное представление египтянина, вполне доступное пониманию чужеземца, знакомящегося с обычаями страны, и тем более представителю такого связанного с морем народа, как ионийцы. Но в таком случае перед нами встает еще одна проблема. Как мы видели, Аристотель приписывает всем «фисиологам» мысль о происхождении всех вещей, а значит, и всех элементов (стихий) из одного, первоначального. Но происходят ли у Фалеса воздух, огонь и особенно земля из воды? Специально о такой постановке вопроса Фалесом Аристотель не говорит, но в поздней доксографии, у Ипполита, мы читаем: «Он (Фалес) говорил, что вода есть начало и конец всего, ибо из нее путем сгущения и испарения составляется все и все ею поддерживается, вследствие чего происходят колебания земли и вихри и движения светил, и все увлекается и течет сообразно природе первого родоначальника всего сущего» (ДД, 555).

Видимо, свидетельство это восходит к Теофрасту и весьма надежно. Во всяком случае, мы можем допустить, что Фалес первым сформулировал, в качестве догадки, не возведенной еще в общий принцип, учение о возникновении всех вещей и стихий из первоначала и обратного уничтожения, т. е. разложения в него. Впрочем, нельзя исключить и того, что Фалес держался другого, более примитивного воззрения: земля возникает (появляется) из воды в том смысле, что она первоначально была покрыта водою, а затем освобождается от нее по мере высыхания (испарения) первоначальной влаги. Впоследствии этот взгляд встречается у Анаксимандра и Диогена из Аполлонии.

Второй комплекс идей, связанный с именем Фалеса, – «комплекс души». И здесь мы видим два положения. С одной стороны. «Аристотель и Гиппий утверждают, что он приписывал душу даже неодушевленным телам, ссылаясь на магнит и на янтарь» (Диог. Л. I, 24). И действительно, у Аристотеля читаем: «По-видимому, также и Фалес, судя по тому, что о нем рассказывают в воспоминаниях, считал душу некоторым движущим началом, говоря, что магнит имеет душу, так как он притягивает железо» (О душе, I, 2, 405а). С этим соседствует другое положение, также приписываемое Фалесу: «Некоторые говорят, что душа смешана со всем, и, быть может, Фалес поэтому думал, что все полно богов» (там же, I, 5, 411а). Таким образом, весь мир, по Фалесу, в какой-то степени одушевлен, пронизан жизнью. Это не что иное, как учение, получившее в истории философии название гилозоизма (др.-греч, hyle – материя, zoe – жизнь). Оно уходит корнями в мифологию, однако у Фалеса получает уже немифологический смысл. Природа как единое и живое целое обладает, согласно ему, внутренним принципом движения, «движущим началом», которое и обозначается привычными терминами «душа» и «боги». А это уже шаг к тому натуралистическому пантеизму, который позволяет растворить бога в природе, сделав его лишь знаком самодвижения природы.

Два основных аспекта изложенного учения обращают на себя внимание. Первый – несомненная связь с общемировоззренческими мифологическими представлениями, второй – радикальная их перестройка на основе первоначальных научных (опытных) данных и рациональных методов мышления. Синтез этих двух аспектов или тенденций дает первое в истории нашей науки философское образование. Ученики Фалеса Анаксимандр и Анаксимен пошли дальше.

По книге А. С. Богомолова «Античная философия»