Когда говорят о Высоцком, сразу вспоминают похороны: Москва, почти полностью зачищенная по случаю Олимпиады, собрала на Таганской площади многотысячную толпу — не то тридцать, не то сорок тысяч человек. Еще вспоминают гастроли Таганки в Набережных Челнах: все окна были раскрыты, в каждом окне — магнитофон и в каждом магнитофоне — Высоцкий. А сам он шел, немного сутулясь, по улице. Любимов потом скажет — как гладиатор.
Еще когда говорят о Высоцком, сразу вспоминают магнитофоны. Древние катушечные, только появившиеся кассетные. Открытые московские окна начала восьмидесятых, из которых — «Охота на волков», «Кони», «Банька по-белому»… В курортном литовском Друскининкае я мальчишкой простоял час в толпе около санатория: кто-то из отдыхающих привез с собой «Электронику-302» на батарейках, поставил на скамейку и устроил концерт.
Магнитофоны — да, но похороны вспоминают чаще. Говорили, со смерти Сталина Москва не знала такого всенародного горя. Похоронили его в лучшем советском гробу, в «изделии номер шесть» — так же как Брежнева и Андропова.
Какие, к черту, волки?
Сначала были легенды. Мол, Высоцкий сидел, едва ли не родился в тюрьме, мотается по Сибири, бичует. Откуда бы иначе песни? Но в семидесятые уже знали: живет в Москве, играет в Театре на Таганке, снимается в кино, пишет песни. А еще он женат на Марине Влади, французской звезде русского происхождения.
Когда говоришь о Высоцком, понимаешь: все это уже не объяснить. Что значило в семидесятые годы играть на Таганке? Быть мужем Марины Влади? Иметь два «мерседеса»? Летать в Париж, Америку и на Таити? Что значит — быть магнитофоном в каждом окне? Взять Илью Лагутенко, сложить со Шнуром, женить на Миле Йовович и определить на главную роль в фильме «Бумер» — нет, все равно не получается.
Семидесятые годы были не только удивительно спокойным десятилетием в русской истории ХХ века — это было время убожества и скудости. Высоцкий выламывался из него, стоял поперек. Два «мерседеса» и жена-француженка так же возмутительны, как недельные запои, заграничные диски, готовность качать права и дать в морду.
Как-то раз в Шереметьеве Высоцкий запарковался под знаком «Стоянка не более 10 минут». К нему тут же подошел гаишник и потребовал убрать машину. Высоцкий сказал: «Написано 10 минут — и я буду стоять 10 минут, никуда не уйду». И стоял.
Гаишники мало изменились, так что этот пример понятен даже сегодня.
Отсюда — еще одна легенда о Высоцком: опальном и гонимом певце, запретном поэте, друге эмигрантов и участнике скандального альманаха «Метрополь». В самом деле: при миллионных тиражах синглов при жизни у Высоцкого не вышло в России ни одного диска. При неизмеримых тиражах Магнитиздата — ни единой легальной книжки. При всенародной славе — уголовное дело, заведенное в последний год жизни.
Как всякая легенда, эта легенда не сочиняет, а только перетолковывает. Уголовное дело было — но речь шла о фальшивых билетах на гастрольные концерты, а вовсе не об антисоветских песнях. «Метрополь» в самом деле вызвал скандал — но большей частью в Союзе писателей, членом которого Высоцкий никогда не был, и потому его это не касалось. Книжек и пластинок не выходило — зато «Аэрофлот» продавал Высоцкому билеты за полцены: в обмен Высоцкий обязался рекламировать государственную авиакомпанию на Западе. Да, с эмигрантами Высоцкий дружил — но и в КГБ он давал концерты, и с детьми Брежнева выпивал, и на даче у Хрущева был, и в больших кабинетах пел «Охоту на волков».
Семидесятые годы были временем тотального компромисса и предательства. Недавние друзья переставали подавать друг другу руки по мере того, как одни утверждались в кабинетах, а другие перепечатывали «Хронику текущих событий» или переснимали «Архипелаг ГУЛАГ». Высоцкий оставался единственным, что объединяло их.
На похоронах Юрий Любимов передает пачку фотографий Высоцкого стоящему рядом милиционеру. Из толпы кричат: «Кому отдаешь? Менту?» Парень срывает форменную фуражку, кидает оземь, рыдает в голос: «Что я, не человек, что ли?»
Иосиф Кобзон предлагает пачку денег распорядителю Ваганьковского кладбища. Тот бледнеет, отступает на шаг и говорит: «Да вы что? Я же его — любил!»
Нельзя сказать, что Высоцкого любили все. Но его любили — повсюду. На фрондерских кухнях, в закрытых институтах, в КГБ СССР и в аппарате ЦК КПСС — всюду повторяли: «Да это ж про меня… про нас про всех, какие, к черту, волки?»
Семидесятые годы были душным, тяжелым временем. Каждому хотелось нырнуть под флажки и добежать до настоящей жизни.
Высоцкий пережил это десятилетие всего на полгода.
Высоцкий умер на наших глазах, а мир остался таким же, как был.
Высоцкий принадлежал предшествующему десятилетию. Он был сыном шестидесятых — образцовым шестидесятником, но не в том, немного карикатурном, смысле, которое это слово приобрело в России. Он был шестидесятник американского образца — недаром его так принимали в Америке: talk-show «60 минут» на CBS, концерт в Голливуде, Лайза Минелли, сидящая у его ног, словно кошка…
Конечно, Высоцкий был посланцем Империи Зла, пугающей восточной страны, вдруг обретшей голос, — но и помимо этого дети эпохи sex-drugs-rock-n-roll’а не могли не почувствовать своего в этом выходце из неритмичной страны, где не было секса, наркотиков и рок-музыки.
Высоцкий был русским Джимом Моррисоном. «Охота на волков» — тот же break on through to the other side, прорыв за флажки, за грань, в беспредел. И если сексуальная революция началась в России с фильма «Колдунья», где Марина Влади сыграла главную роль, то психоделическая революция повернулась к Высоцкому самым страшным своим лицом. В середине семидесятых он начал с амфетаминов и кончил жизнь, не разбирая — где седуксен, а где кокаин с героином. Кажется, он миновал галлюциногены за ненадобностью: под конец жизни у него и так были видения.
Рассказ о последних шести месяцах жизни Высоцкого похож на бесконечную череду историй о рок-звездах, разрушивших себя алкоголем и наркотиками. Убиравший месячный запас «лекарства» за неделю, изображавший печеночные колики в приемном покое скорой и выпивавший залпом пол-литра водки, он и здесь оказался в международном контексте: именно так и заканчивались семидесятые, веселая эпоха широких клешей, платформ и веры в то, что кокаин не вызывает привыкания. Эпоха, предоставлявшая на выбор множество способов просрать свою жизнь.
Люди, знавшие Высоцкого, говорили: он умер вовремя. Еще немного — и начался бы распад личности.
Как хороши, как свежи были маки,
Из коих смерть схимичили врачи.
Единственная рок-звезда на всю Империю Зла, за полтора десятилетия Высоцкий отыграл всю историю рок-музыки: от Элвиса Пресли до Сида Вишеса, от немного сентиментальных любовных песен — до панк-рока.
Весь русский панк — один огромный трибьют Высоцкому: от Егора Летова до «Соломенных енотов» и «Министерства любви».
I’ve seen the future, brother, it is murder
Высоцкий, как никто другой, чувствовал насилие. Его песни — как комиксы Нила Геймана, гонконгские боевики или корейское кино: псы слизывают мозги убитых, выстрел сносит подранку полчерепа, волчья кровь проступает на снегу татуировкой:
Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась,
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
И он зверел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз...
Я видел это как-то раз —
Фильм в качестве трофея.
Только Высоцкий мог на простенький мотив напеть о шахтерах, решивших не откапывать заваленного коллегу, потому что «служил он в Таллине при Сталине», сказать «снес, как срезал, ловец беглецу пол-лица» и даже на экзотически-западном материале «Бегства мистера Маккинли» сложить гимн насилию и убийству:
С плохими — даже дружен я,
Они хотят оружия,
Оружия, оружия,
Насилия!
Это — наследие дворового военного детства, этика «их восемь, нас двое», при которой не важно, о ком идет речь — о дружках того, кто раньше с нею был, или о немецких летчиках. Всенародная любовь — благодарность за то, что Высоцкий не забыл ни войны, ни террора. Ни Победы, ни цены, которая за нее уплачена.
После смерти Высоцкого «Мелодия» выпустила двойной альбом военных песен. Туда не вошли не только «Штрафные батальоны», но и «Охота на кабанов» — самая страшная и честная песня о войне, им написанная. Песня — рассказ о бойне, устроенной уцелевшими фронтовиками, тоскующими по штыковым атакам. Игривый припев, призывающий не пинать егерей за кровожадность, если мы любим карбонад и окорока, — последнее слово в разговоре о цене Победы: поколение фронтовиков отравлено насилием, но не нам их упрекать. И вместе с тем «Охота на кабанов» — чистый гимн насилию и жестокости, запретному плоду, который нельзя забыть — потому что он служит фундаментом «нормальной» жизни с ее миром, карбонадом и окороком.
Эта открытость насилию, мужественная готовность не отводить взгляд — самое «антисоветское» в Высоцком. В благополучные оплаченные нефтью годы он продолжал петь о раскроенных черепах и льющейся крови.
Когда-то Высоцкий острил по поводу вторжения в Чехословакию и Венгрию: «В этом чешском Будапеште уж такие времена, может, скажут, пейте-ешьте, ну, а может — ни хрена». В восьмидесятом ему было не до шуток: по Би-би-си Высоцкий увидел съемку сожженной советским напалмом афганской деревни и обгоревшие трупы людей, недавно еще гулявших на свадьбе.
Я когда-то умру
Наверное, у Высоцкого несколько десятков песен о смерти и посмертной жизни: даже мало для человека, пять раз бывшего в реанимации и два раза пережившего клиническую смерть. Вампиры собираются на похороны, двое летчиков-истребителей просятся в ангельский полк, литой монумент венчает посмертное «исправление», звезда катится прямо под сердце. И, наконец, по ту сторону жизни — то же самое: насилие, унижение, отчаяние:
Прискакали. Гляжу — пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап — тысяч в пять — на коленках сидел
Говорят, в очередной раз вернувшись с того света, Высоцкий сказал: «Вы все туда, а я — оттуда!» Андрей Вознесенский написал об этом большое стихотворение: «За упокой Высоцкого, Владимира, коленопреклоненная Москва, разгладивши битловки, заводила его потусторонние слова». Семидесятые годы были временем бесконечных компромиссов: в опубликованной книжке «Высоцкого» заставили заменить на «Семенова». Только когда у Вознесенского вышла на «Мелодии» пластинка, ему разрешили читать так, как написал.
Это было летом 1980-го: так что я впервые услышал это «За упокой Высоцкого…» через неделю после его смерти — и удивился: как это Вознесенский успел?
«Оптимистический реквием» оказался только первым из бесконечных стихов на смерть «шансонье всея Руси». Летом 1980 года их прибивали на стенах Таганки, потом — перепечатывали на машинке, путаясь в авторах, склеивая друг с другом, теряя строфы.
Высоцкий был оплакан многоголосым хором — и когда хор стал стихать, выяснилось, что эпоха прошла. В перестройку шутили: «Эх, был бы жив Володя Высоцкий, он бы уж про них спел!» В том же «изделии номер шесть», что и Высоцкого с Брежневым, похоронят академика Сахарова, а в августе 1991 года Советский Союз отправится той же дорогой — под звуки песен Высоцкого, транслируемых всю ночь напролет «Эхом Москвы».
К этому моменту Высоцкий уже был посмертно удостоен Государственной премии, тираж выпущенных «Мелодий» пластинок подбирался к ста миллионам, тиражи кооперативных сборников трудно было сосчитать.
В октябре 1993 года песен Высоцкого никто не слушал.
Иосиф Бродский говорил, что ценит в Высоцком рифмы. Жерар Депардье хотел сниматься с ним вместе. Когда Высоцкий опаздывал, летчики «Аэрофлота» задерживали рейсы, а потом привозили в Париж наркотики в пузырьках от сердечных капель. Он звонил советским министрам как старым приятелям, пинками выгонял следователя ОБХСС из больничной палаты, где лежали его друзья, лечился в сумасшедшем доме, где умер маркиз де Сад, на деньги спорил с таксистом, как быстрее доехать до дома, оставил долгов почти на сорок тысяч доинфляционных рублей, грозился выброситься из окна, дрался в ресторанах, пил с проходимцами.
Он выпивал залпом пол-литра водки, торчал на всех наркотиках сразу, собирался уехать лечиться в Сибирь, но все время опаздывал на самолет. Он разрушал свою жизнь — и жизни тех, кто любил его. Олимпийским летом, когда в Москве дилерам и врачам перекрыли все каналы, он умер — заурядной смертью наркомана и алкоголика.
Пока он был жив, он пел про нейтральную полосу, про гляди какие клоуны, про по-над пропастью, про политинформацию в камере, про Джеймса Бонда в Москве, про последнюю охоту на волков, про иноходца и про Як-истребитель, про конец войны и про ее начало.
Сегодня, когда ностальгическая мода превращает брежневский СССР в подобие утраченного рая, его песни и его судьба доходят до нас свидетельством: сколь бы высоки ни были цены на нефть, всегда можно найти свою колею — to the other side, за флажки, к свободе, разрушению и смерти.
Источник: booknik.ru
Последний раз редактировалось Chugunka; 26.11.2015 в 15:01.
По телевизору фильм хвалят взахлеб, причем не абы кто, известнейшие режиссеры и актеры. Такого единодушия я давно не встречал. Киноведы тоже подхваливают, хотя и вполголоса, максимум, на что хватает самых независимых - на вялые кисло-сладкие рецензии. Откуда вдруг такая деликатность? Даже фильмы Никиты Михалкова и те не боялись критиковать, а тут как в рот воды набрали. Словно не замечают откровенно слабого сюжета, который то топчется на месте, то совершает странные кульбиты, отсутствие мотивации у персонажей.
«Жена вообще плакала»
«Лучший русский фильм, который когда-либо видела… Фильм снят по всем правилам хорошего голливудского кино, но при этом наполнен русской душой. Я в шоке… В восторге! Обязательно пойду еще раз. Советую всем сходить… Местами смешно, в целом грустно и глубоко, есть о чем подумать, жена вообще плакала».
Это еще не самые восторженные из зрительских отзывов на сайте Afisha.ru, где 76 - обозначены как «только положительные» и 25 – как «только отрицательные» (по состоянию на 3 декабря, когда писалась эта статья). Представьте, что творится на сайте Первого канала, при поддержке которого фильм снят, там все просто тонет в зрительских восторгах.
Авторов «только положительных» отзывов ужасно раздражают «только отрицательные», они советуют не читать их вовсе, так как не понимают, как можно ругать замечательный фильм и придираться к каким-то там незначительным деталям.
Их оппоненты и в самом деле все больше упирают на детали, частности. Им, к примеру, кажется неубедительным, как это жадное до денег окружение Высоцкого вынудило его поехать на узбекские гастроли и, зная о зависимости актера, не захватить с собой необходимых ему наркотиков, отчего у того началась мучительная ломка, закончившаяся клинической смертью. Недоумевают они и по поводу того, почему эти злые люди не могли найти нужное в тех местах, куда стекались за легкодоступным дурманом наркоманы со всей страны. Пришлось вызывать из Москвы возлюбленную Высоцкого, чтобы та достала из-под кровати коробку с наркотиками и перевезла ее через всю страну на военном самолете.
Очевидно же, что это глупые придирки. Вам говорят - история реальная, а в жизни чего только не бывает. И остальные претензии к фильму несправедливы. В то время, когда все нормальные люди приходят в восхищение от абсолютного сходства главного героя с прототипом, благодаря небывалому гриму, которого нет и в Голливуде, эти – ворчат: «в нем нет Высоцкого!.. Современные компьютерные технологии и грим добились многого - внешнее сходство очевидно. Но он неживой... Пересмотрю лучше на выходных фильмы и театральные постановки с участием Высоцкого, там он действительно живой».
Живее всех живых
Еще до выхода фильма реклама в зомбоящике уверяла нас, что на экране появится реальный Высоцкий. Из титров так и следует - Высоцкого играет Высоцкий. Но зритель ведь все равно не поверит, что мертвец ожил и встал из могилы. Или это игра такая, оккультная игра? Игра в зомби.
Тем, кто позабыл смысл этого слова, напомню, что в рожденном на острове Гаити вудуизме с помощью особых магических средств тела мертвых якобы возвращаются к жизни, и они способны жить еще в течение нескольких месяцев или даже лет. Зомби могут двигаться, говорить, принимать пищу, слышать окружающих.
В фильме с Высоцким происходит нечто похожее. Мертвец с землистым цветом лица, мумия, утратив волю и подчиняясь воле колдуна-режиссера, ходит и говорит. «Обдолбанный и не сильно понимающий, что происходит вокруг, человек с однообразным, лишенным харизмы и выражения лицом большую часть времени курит или бурчит что-то не сильно членораздельное, - это вновь цитата из «только отрицательных». - Гоняет на машине, лежит влежку и явно страдает. Непонятно, правда, от чего - то ли абстяга у него так выражается, то ли и впрямь все плохо, правда, что именно - каждый решит для себя сам. Я решила - творческий кризис. Потому что материально все хорошо. Любовь тоже рядом…»
Материально и вправду дела обстоят неплохо. Высоцкий, а не только окружающие его друзья-дельцы, судя по фильму, неравнодушен к материальному. Свидетельством тому пачки денег, разбросанные по гостиничному номере в Бухаре, куда он прилетел вместо Парижа и дает по несколько левых концертов в день, в конце концов лишаясь голоса и падая на сцене.
Насчет любви тоже правда. Любовь – та, что рядом (в отличие от далекой Марины Влади) – ни больше ни меньше, воскрешает возлюбленного после рекордно длительной клинической смерти. Восставший второй раз из мертвых (первый - самим своим появлением в титрах) Высоцкий выгодно отличается от себя прежнего, этот - явно поживее и даже изображает (довольно-таки фальшиво) торговца коврами на восточном базаре, а после вступает в поединок с гебистом (об этом позже). Но все равно при приближении к нему камеры мне лично становилось как-то не по себе, и я трусливо отворачивался, словно на ужастике.
За что его так любили?
Но внешность - это еще полбеды. Главное, человек, которого все любили, в фильме предстает не более чем торчком-наркоманом. После просмотра вообще не понимаешь, за что его все любили. Жалеть надо было.
А кто же это его таким сочинил? Представьте, сценарий фильма написал Никита Высоцкий, согласно Википедии «советский и российский актёр театра и кино, режиссёр». Мне, правда, не известны его сколько-нибудь заметные работы, незаметные, впрочем, тоже. Известно, насколько придирчиво он следит за тем, чтобы никто не посмел увидеть как-то не так образ его знаменитого отца.
Скажем, Никита Высоцкий не принял документальный фильм «Смерть поэта». «Сын Высоцкого, который сегодня всюду презентует отца из папье-маше, пару лет назад яростно боролся с нашим фильмом, - пишет в Фейсбуке режиссер Виталий Манский. - В итоге просто наложил запрет не только на песни, но даже на звучание стихов Высоцкого». В том фильме все архивные эпизоды с участием Высоцкого шли без звука. Зато в этом – со звуком все в порядке, вот только песен почти не слышно.
Своими руками вытаскивать отца из виртуального мавзолея, выстроенного миллионами почитателей - для оценки такого надобен фрейдизм, но в нем я не силен.
Кто виноват?
С фильмом расходится еще одно вроде бы общепринятое мнение – о том, что погубила Высоцкого советская власть, при которой его стихи не печатались, а немногие роли в кино пробивались с колоссальным трудом. Первый канал, похоже, уже давно борется с пагубным заблуждением. «Погубила Высоцкого вовсе не государственная машина, как почему-то считают многие», - говорится на сайте канала, правда, в связи с другим, документальным фильмом («Я приду по ваши души...»). Подразумевается, сам себя погубил. Получается, наркозависимость - напасть посильнее, чем советская власть.
А, может, поэт вообще против нее ничего не имел? Объявил же, посмотрев фильм, Роман Носиков из леонтьевского журнала «Однако» песни Высоцкого «советскими», «советской романтикой».
Во все это можно было бы поверить, кабы не знать, как поэт «бредил от удушья» и хрипло кричал: «Нет, ребята, всё не так, Всё не так, ребята», и что он думал о телевизоре с его Бермудским треугольником, реактором и любимым лунным трактором. В том самом 1979 году, во время действия фильма написаны строки: «И нас хотя расстрелы не косили, Но жили мы, поднять не смея глаз, Мы тоже дети страшных лет России, Безвременье вливало водку в нас».
Настоящий герой
Иной раз поклонникам фильма не откажешь в наблюдательности. Многие из них подметили (все на той же «Афише»), что Высоцкий там - отнюдь не главный герой: «Герой есть - полковник КГБ, отлично олицетворяющий работника спецслужб тех времен».
Правда, если внимательно к нему присмотреться, непонятно, что он такое олицетворяет. Вначале организует слежку за Высоцким и подслушивание его разговоров. Зачем? Не подумайте плохого, никакого политического сыска нет и в помине. Дело в том, что упоминавшиеся уже пачки денег украдены у государства - за счет разницы между выручкой за проданные на концерты билеты и суммой, которой отчитались перед казной. По строгим советским законам это не что иное как хищение государственного имущества, в котором участвовал Высоцкий, вместо того, чтобы довольствоваться скромной ставкой незаслуженного артиста.
Для изобличения расхитителей чекист следит за наркокурьером Таней, по ходу дела спасает ее от насильника-таксиста и заставляет писать признание в провозе наркотиков, с тем, чтобы потом шантажировать Высоцкого. Но до этого дело не доходит. Опергруппу, готовую сразу после концерта арестовать участников хищения, включая, кажется, Высоцкого, отправляет восвояси невесть откуда взявшийся в Бухаре гэбэшный генерал. Его неожиданное решение объясняется весьма странным образом – нельзя преследовать артиста, которому аплодирует в том концертном зале сам глава Бухарской области, и это притом, что Высоцкий даже не поет, петь он не в состоянии, просто что-то рассказывает о театре. Вот какой первый секретарь благородный и тонкий зритель, ценитель высокого искусства. Для справки упомяну, что в 1979 году Бухарский обком возглавлял Абдувахид Каримов, при Андропове посаженный за огромные взятки – помню, как Тельман Гдлян показывал по телевизору сундуки с изъятым у него золотом и брильянтами.
Потом полковник почему-то уже по собственной воле, повинуясь странному
повороту сюжета, решает закрыть глаза и на наркотики, и на хищение, и вопреки решению московского куратора, рвёт изобличающие поэта бумаги. Подразумевается, что в душе он сильно любит Высоцкого. Непонятно только, почему. До этого момента фильм никакого повода для такого предположения не давал.
Я не говорю, что такого не могло быть, и готов поверить в реальность рассказанной истории. Наверняка среди гебистов были верные почитатели Высоцкого, но вряд ли это почитание имело космические масштабы. Между тем такое впечатление уже начинает складываться. Если верить автору статьи «Высоцкий и КГБ» Марку Цибульскому, вот что рассказал ему заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Филипп Бобков: «КГБ Высоцкого не преследовал, это неправда. Мы помогали Высоцкому. Почти каждый месяц он выступал в нашем клубе. Он был большим приятелем с начальником московского Управления». Как бы интервью с ним не попалось на глаза кинематографистам, планирующим новую картину о Высоцком. В этом фильме чекисты уберегли его от тюрьмы, в следующем, боюсь, нам поведают о его великой с ними дружбе или даже, чем черт не шутит, сотрудничестве.
Смотреть или не смотреть?
По телевизору фильм хвалят взахлеб, причем не абы кто, известнейшие режиссеры и актеры. Такого единодушия я давно не встречал. Киноведы тоже подхваливают, хотя и вполголоса, максимум, на что хватает самых независимых - на вялые кисло-сладкие рецензии. Откуда вдруг такая деликатность? Даже фильмы Никиты Михалкова и те не боялись критиковать, а тут как в рот воды набрали. Словно не замечают откровенно слабого сюжета, который то топчется на месте, то совершает странные кульбиты, отсутствие мотивации у персонажей. Об игре актеров ничего не скажу, боюсь судить, я все же не критик, но от некоторых из них у меня осталось впечатление ненатуральности, некой утрированности. А что касается исполнителя главной роли, по отношению к нему можно лишь согласиться с Ксенией Лариной, признавшейся в жалости к «Сереже Безрукову, которого лишили лица и имени, лишили права на оценку, на зрительский суд».
А как же те, кто беззаветно любит Высоцкого, почему они-то молчат и не вступаются за своего кумира? Попробую предложить одно объяснение, найденное шестьдесят лет назад психологом Соломоном Ашем.
В далеком 1951 году он попросил студентов поучаствовать в эксперименте по проверке зрения. Каждого из них заводили в аудиторию, где все участники, кроме одного, были «подсадными утками». На доске рисовали отрезки разной длины и спрашивали у присутствующих, какой из них длиннее. Подставные - один за другим показывали на короткий отрезок. В 75 процентах случаев подопытные следом за ними давали, хотя бы на один вопрос, явно неверный ответ. Когда же они отвечали правильно, то испытывали чрезвычайный дискомфорт.
Не все обладают такой внутренней независимостью, как Дмитрий Пучков, более известный интернетовскому народу как Гоблин, который пишет в своем блоге: «От себя можно сказать только одно: спасибо, что не дожил». И продолжает, обращаясь к читателю: «И ты спросишь: так идти смотреть или нет? Сходи, конечно. Хотя бы посмотришь на резиновую морду за 12 миллионов долларов».
Евгений Гришковец, напротив, не советует смотреть ни тем, для кого Высоцкий является неотъемлемой частью жизни, ни тем, кто в силу юного возраста знает о нем понаслышке или вообще ничего не знает – первые не обнаружат ничего нового, а вторые вообще ничего не поймут: «Вы просто увидите довольно скучную и невнятную историю про несимпатичного человека с очень странным лицом, а точнее, со странной головой, которая насажена на чужое туловище».
http://www.chaskor.ru/article/vysots...ne_kino__25934
Фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой» стоит увидеть, несмотря на все его реальные и мнимые недостатки
Кадр из фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой» //www.visotsky-film.ru
В октябре 1979 года Высоцкий приезжал с гастролями в город Орджоникидзе (ныне – Владикавказ). Три концерта прошло во Дворце Спорта. Там же во Дворце размещался университетский факультет физвоспитания, которым руководил мой отец. С Высоцким мы столкнулись в коридоре. Я шел к отцу, а он искал место, откуда можно было бы позвонить в Москву. Проводив его до кафедры, я побежал разносить весть по факультету.
Когда я вернулся, в помещении кафедры было людно. Преподаватели распустили студентов и под разными предлогами собрались в достаточно тесном кабинете. Выпить-закусить, как это бывает на Кавказе, появилось будто из ниоткуда. Высоцкий был очень общителен, много шутил, с удовольствием выпивал. Из ниоткуда же появилась и гитара. Он начал петь.
У меня было ощущение полнейшей нереальности происходящего — еще вчера я слушал этот голос из динамика своего катушечного «Романтика», а сегодня его обладатель сидит передо мной на краешке стола, поднимает тосты за гостеприимных преподавателей университета и поет. Особенно он налегал на песни спортивной тематики — видимо, находя особую прелесть в совпадении содержания текстов и места исполнения.
Большинство песен я знал по концертным записям. С этим у нас в городе не было проблем, любую музыку — от Высоцкого до Pink Floyd — можно было записать в легальных студиях звукозаписи по 7 рублей за полтора часа записи. Вечером во Дворце был концерт. На следующий день еще один. Я ходил во Дворец Спорта, как на работу. Третий концерт как-то не заладился — Высоцкий на что-то обиделся и ушел. Я ушел вслед за ним.
Фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой» стоит увидеть. Несмотря на все его реальные и мнимые недостатки, о которых, я уверен, найдется кому рассказать и без меня. Просто, все это было слишком недавно. У каждого, кто жил тогда и в курсе, свое представление о времени, своя правда, свой Высоцкий и даже свой КГБ. Для тех же, кто тогда не жил и не в курсе, все показанное в фильме покажется бессмысленным кошмаром ни о чем. Так что, детям до 18, я думаю, не понравится.
Да, Безруков.
Родившимся после 1980-го трудно понять, кем был Высоцкий для жителей СССР, что именно вызывало такой энтузиазм? Попробую сформулировать.
Он был поэтом, способным сопереживать. Его способность к эмпатии завоевала к нему расположение представителей всех профессий, о которых он успел спеть — от шоферов и альпинистов до летчиков и подводников. Он был смелым человеком — он не стеснялся и не боялся показывать свои истинные чувства. Он был многополярен — он мог быть одновременно брутальным и романтичным, что привлекало к нему одинаково и женщин, и мужчин. Он был безбашенным в поступках и очень точным в игре. И у него было большое сердце, способное вместить всех, кто недополучил свою долю любви.
Высоцкого нельзя разделить на части — на актера, на поэта, на музыканта, на исполнителя, на человека. Потому что сами по себе эти части вряд ли произведут столь ошеломительное впечатление. Высоцкого можно рассматривать только целиком. И только через призму времени, в которое он жил и творил. В эпоху полунамеков и недоговорок он гремел, как набатный колокол, пробуждая в людях человеческое. Высоцкий — это событие, которое случилось со страной и с ее народом.
Текст публикуется с сохранением авторской стилистики и орфографии. С другими материалами автора и с их обсуждением вы можете ознакомиться в его блоге.
25 Июля 1980 - умер Владимир Высоцкий, поэт, бард, актер.
http://www.istpravda.ru/chronograph/4514/
25 июля 1980 года Владимир Семенович Высоцкий ушел из жизни - остановилось сердце. В Москве в это время проходила Олимпиада - крошечный некролог затерялся среди спортивных рекордов. И за это сообщение редактор «Вечерней Москвы» лишился своей должности.
Несмотря на то, что официальной информации о его смерти почти не было, проводить в последний путь Владимира пришло колоссальное количество людей. В день его похорон из распахнутых окон звучали его песни. Похоронен он на Ваганьковском кладбище. Без Высоцкого театр опустел. Но сам он остался с нами — в своих стихах, песнях, фильмах.
Легендарной Таганке уже 46. Как сделать так, чтобы театр не превратился в музей самого себя, что должен уметь режиссёр и как правильно разговаривать с актёрами, Юрий Любимов рассказал корреспонденту «Частного корреспондента» Ксении Щербино.
Юрий Петрович Любимов, основатель и бессменный руководитель Таганки, и сам по себе уже легенда. Это в его театр выстраивались ночные очереди, это он вывел на сцену Высоцкого, это его запрещали и выслали из страны, а потом, перепугавшись, даже задержали выход фильма «Тридцать первое июня»: звучавшая там песня «Мир без любимого» вызывала у всей страны определённые ассоциации…
Легендарной Таганке уже 46. Как сделать так, чтобы театр не превратился в музей самого себя, что должен уметь режиссёр и как правильно разговаривать с актёрами, Юрий Любимов рассказал корреспонденту «Частного корреспондента» Ксении Щербино.
— Театр на Таганке — высокая планка качества. Скажите, каково это — так долго руководить театром, который стал легендой уже в первые годы своего существования?
— Легенда — она и есть легенда. Груз легенды совершенно не тянет — тянет возраст…
Нас ведь любят хоронить. Может быть, потому что я очень старый, но почему-то любят говорить, что вот раньше — было, а теперь ничего нет. Хотя мне это странно, театр ведь жив до сих пор. Если бы что-то изменилось, я бы не смог больше руководить…
На самом деле я спокоен. Я вхожу в театр через центральный вход, и с первым же своим вопросом за день я подхожу к кассиру и неизменно слышу ответ: «Билеты проданы». И я спокоен.
— Некоторые театры с историей превращаются в музеи. Мол, у нас такие традиции, и, кроме этих традиций, ничего не остаётся. Таганка, несмотря на традиции, театр живой. Как вам это удаётся?
— Традиции должны быть. Куда же без традиций? Но лицо театра — это репертуар. Какие у нас авторы! Взять только современников: Борис Пастернак, Можаев, Трифонов, Абрамов… Поэты — самые лучшие! А музыканты? Шостакович! Вот сейчас Мартынов, между прочим, его учитель — Стравинский.
— Разве театр — это не артисты в первую очередь?
— А артисты — они перелётные птицы, так и должно быть. Они пойдут туда, где им насыплют корма, и это нормально. Пойдут в соседний двор — нельзя ли там заработать? А то, что у них тут есть, возьмут с собой и в прямом, и в переносном смысле. Как у Островского, когда Счастливцев и Несчастливцев разговаривают: «А чего это у тебя, Аркаша?» — «Да вот, взял пару подсвечников стащил…»
Это всё ещё и у Антона Павловича описано, и у Булгакова в «Театральном романе»...
— Артисты совершенно по-разному о вас отзываются. Для кого-то вы диктатор, для кого-то — нет. А вы сами как относитесь к артистам: видите ли вы в актёрах самостоятельную личность или пытаетесь их как-то направлять?
— Ну, по-разному, в зависимости от ситуации. Я стараюсь быть полезен артисту в любом случае. Я же не пророк, чтобы увидеть, что и как дальше с этим артистом будет. Люди ошибаются, им это свойственно. Хотя я обычно нечасто ошибаюсь…
Многие пошли отсюда дальше, как я и говорил. Одних режиссёров посчитать! Скажем, Калягин. Кстати, для меня это был очень приятный сюрприз, когда он сказал, что всему научился здесь, на Таганке, а не в Щукинском.
— А с власть имущими как складывается диалог?
— Когда приглашают, встречаюсь, конечно. А так я не хочу никому глаза мозолить. Да и просто так никому на глаза и не попадёшь. Помню, нашему бывшему президенту, когда он был здесь, на Таганке, я и предложил поговорить — о казусах жизни.
— Вам всё время приходится задумываться об экономике — не отвлекает ли это от мыслей собственно о театре?
— Да нет, это я в шутку. Правда, довольно грустная шутка получается. Давно надо привести в порядок дела театральные, нельзя уже так больше работать…
Одно время театр Любимова называли политическим. Мол, дерзкие спектакли, злободневные. Да, сегодняшний день всегда был главной темой спектаклей Таганки. Но режиссёрская манера Любимова — не плакатно-агитирующая. Это чистой воды поэзия.
Сказка длиной в жизнь
У нас же большая страна! Это ответственность, конечно. Некоторые стараются как-то изменить своё поведение, подлизаться к кому-то…
Вон что у кинематографистов творится! У меня бы это вызвало желание сменить профессию. Но люди же все разные, и «хорошо» для них разное. Некоторые вон сидят развалившись, созерцают, а время бежит, раз — и уже ушло. Время быстро бежит, и всё меняется.
— Ну, вашего театра это не касается — он всегда чувствует время.
— Благодарю за комплимент. Мне кажется, тут дело в умении, умении делать стоящие вещи.
— А в чём заключается это умение? Поделитесь секретами мастерства!
— В чём умение? Во всём, пожалуй. В том, как замыслить спектакль. Режиссёр должен собрать команду, ведь артисты — они исполнители. И композитор говорит со мной — с режиссёром. Он не собирает артистов, не спрашивает, понравилось ли им, что он написал. Вот это — задачу режиссёра — надо понимать и осознавать.
Я же пригласил команду, я не деспот, не выжил из ума, просто делайте то, что я вам говорю, что я вас прошу. У меня есть замысел, есть текст, и я начинаю всё это приводить в порядок между собой: мизансцена, свет, музыка — начинается синтез.
Театр — это и есть синтез, он состоит из множества вещей. Вообще театр похож на настоящее государство: тут всё есть — и рабочий класс, и интеллектуалы.
— Команда Таганки когда-то была самой звёздной. А сейчас, когда вы приглашаете новых людей, вы тоже ищете звёзд?
— Нет, звёздных фабрик и без меня достаточно. Я человек злоязычный, так что прошу меня простить. С моей точки зрения, всё это блеф. Талант даётся от Бога, а научить можно только ремеслу.
— Но ведь «Добрый человек из Сезуана» и стал своего рода фабрикой звёзд…
— Ну, это уже потом кто хотел — становился вольным. У меня тут нет крепостного права. Зато у нас жёсткий отдел кадров: трудовые книжки, которых уже нигде нет…
Везде же контрактная система, а у нас, как у клопов, штат. У нас народ хаотичный, недисциплинированный. Мы любим раздувать штат, поэтому у нас мало получают. И пока человек рвётся в штат, он работает. А потом занимается своими делами и на всё плюёт. Текст учит плохо, долго, забывает рисунок роли. У кого он кровушку пьёт? У того, кто делает спектакль.
— И как вы справляетесь с подобной безалаберностью?
— По-разному. У меня к каждому был индивидуальный подход. Я уже рассказывал не раз, как было с Высоцким. Многие считали, что если ему сходят с рук некоторые вольности, то и им сойдут. Но я, когда злился на кого-нибудь, говорил: «Он — Высоцкий. Ему можно. А тебе — нет».
Последний спектакль Любимова «Сказки» продолжает привычную «политику» Таганки. На сцене стоят два огромных батута. Молодые артисты лихо подлетают на нём — дух захватывает от их кульбитов. Через эти взлёты выстраивается любимая режиссёром вертикаль — от небесного к земному, от волшебства к прозе.
Секунда вечности
У меня свои критерии. Когда я пробил гастроли в Израиле, ко мне многие бегали с вопросами: «Почему он едет, а я нет?» У меня ответ всегда один: едет тот, кто играет лучше. Но это на остальных не действовало. Тогда я сказал: «Он едет потому, что он еврей!» И сразу все поняли. Так что иногда приходится использовать и такие аргументы.
— Наверное, сложно говорить известным актёрам, если кто-то сыграет плохо…
— Ну, Немировичу-Данченко так вообще приходилось самого Станиславского снимать с роли. Артисты же не машины. Поэтому режиссёр, невзирая на авторитет, должен сказать, если роль не идёт.
И у Володи бывало, что роль не шла. Даже в «Гамлете» или в «Свидригайлове» не сразу пошло. Но у него и дело было не в актёрстве, а в даре поэта, поэтому я и понимал, что он Шекспира одолеет.
За флажки
Линейный вид
