714. "Олигарх" и "крыша"

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=526656B951D39

K 10-летию ареста Михаила Ходорковского
22-10-2013 (15:01)

25 октября 2003 года, в день, когда в новосибирском аэропорту "Толмачево" был арестован Михаил Борисович Ходорковский, считавшийся на тот момент самым богатым человеком в России, мало кто предполагал, что по прошествии десяти лет он все еще будет находиться по ту сторону колючей проволоки. Более того, мало кто понимал тогда, что арест Ходорковского означал наступление в России новой исторической эпохи. Как выяснилось позднее, Россия, в которой Ходорковский стал политзаключенным, очень не похожа на Россию, в которой он был "олигархом".

Я не случайно взял слово "олигарх" в кавычки. Дело в том, что те, кого в России принято называть "олигархами", никогда таковыми не были. Как известно, олигархия в переводе с греческого означает "власть немногих". Соответственно, олигарх — один из этих немногих, обладающих властью. Так вот, вопреки распространенному мнению, Ходорковский и ему подобные никогда не обладали властью в нашей стране. Разумеется, отечественные "капитаны большого бизнеса" активно взаимодействовали (и продолжают взаимодействовать по сей день) с властью, лоббируя выгодные для себя решения: о приватизации государственных активов на условиях "особого благоприятствования", установлении протекционистских таможенных тарифов или предоставлении иных преференций, вплоть до прямой финансовой поддержки за счет государственных средств (последнее весьма активно практиковалось в период экономического кризиса 2008-2009 годов). При этом, ни для кого не секрет, что арсенал методов такого взаимодействия не ограничивается исключительно законными средствами, но включает и сугубо коррупционные методы. Тем не менее, взаимодействуя, подчас недопустимо близко, с властью, сами "олигархи" властью никогда не были. Более того, даже в рамках этого взаимодействия они оказывались подчиненной стороной — они зависели от власти, а не власть от них.

Так отчего же так намертво прилип к представителям отечественного крупного бизнеса ярлык "олигархов"? По всей видимости, ответ надо искать в нашем недавнем прошлом, когда решающую роль в формировании мировоззрения советского человека играли марксистские догмы. С тех пор многие из нас усвоили, что деньги — это и есть настоящая власть, а большие деньги — большая власть. Однако в реальности все не так просто, как в марксистско-ленинской политэкономии. Значимость денег в обществе зависит от того, насколько развитым, насколько сложным данное общество является. Деньги играют большую роль в сложном современном обществе с развитой экономикой, в примитивном же обществе, каковым, увы, является сегодня Россия, на первый план выступает грубая сила, а деньги играют подчиненную роль. Можно сказать, что в сложном обществе человек с деньгами нанимает на службу человека с пистолетом, а в примитивном обществе человек с пистолетом диктует свою волю человеку с деньгами и, как правило, отбирает у последнего его деньги.

Вспомним бандитов девяностых. В большинстве своем это были молодые люди, часто — бывшие спортсмены, не имевшие талантов, необходимых для создания и развития собственного бизнеса, но зато обладавшие той самой грубой силой и, самое главное, готовностью ее применять. В условиях, когда старое советское государство приказало долго жить, а новое российское находилось в процессе формирования и было еще слишком слабым, чтобы нормально осуществлять правоохранительные функции, эти наследники Стеньки Разина радостно сообщили молодому российскому бизнесу, что "надо делиться".

К концу девяностых работа правоохранительных органов была более-менее налажена, и российские предприниматели в большинстве своем были избавлены от необходимости платить дань бандитским крышам. Однако с приходом к власти Путина и его друзей- чекистов в сюжете о взаимоотношениях "человека с деньгами" и "человека с пистолетом" произошел новый поворот.

Можно по-разному относиться к людям, сделавшим миллиардные состояния в девяностые, но трудно отрицать, что это талантливые и способные предприниматели, умеющие работать и добиваться своего в условиях жесткой конкуренции. Их успех нельзя объяснить только лишь наличием связей в коридорах власти — человек может при помощи таких связей прибрать к рукам за бесценок лакомые куски бывшей госсобственности, но, если он не сможет ими эффективно управлять, от банкротства ничто его не спасет. Многие ли сегодня вспомнят, кто такой Александр Смоленский? А меж тем, лет пятнадцать тому назад он был одним из богатейших людей России. И таких как он, поднявшихся на мгновение к вершине, но не выдержавших накала конкурентной борьбы, немало. Те же, кто сумел выстоять в этой борьбе, без сомнения, являются людьми незаурядными.

Пришедшие вместе с Путиным рыцари чекистского крюка сделаны из совсем другого теста. Подобно бандитам девяностых, сами они не способны к созиданию, но теперь в руках у них оказалась государственная машина принуждения — сила, о которой их предшественникам не приходилось и мечтать. Опираясь на эту силу, они воспроизвели модель взаимоотношений между коммерсантом и "крышей" на более высоком уровне: если в девяностые "крыши" собирали дань с мелких и средних предпринимателей (те, кого принято называть олигархами, были для них слушком крупной добычей), то аппетиты новой "суперкрыши" были больше на несколько порядков.

Когда мы смотрим на нашу недавнюю историю под таким углом, то видим, что арест Ходорковского был неизбежен, запрограммирован всем ходом предшествовавших событий. Ходорковский первым из крупнейших российских бизнесменов понял, что вести бизнес по цивилизованным западным стандартам выгоднее, чем использовать привычные для России девяностых "мутные" схемы. Он сделал ЮКОС самой прозрачной компанией России, что закономерно привело к существенному росту ее капитализации. Затем последовало слияние ЮКОСА и "Сибнефти". Следующим шагом предполагалось слияние объединенной компании "ЮКОС-Сибнефть" с одной из крупнейших транснациональных нефтяных компаний.

Подобное развитие событий разрушило бы все планы "крыши". Очевидно, что претворение в жизнь планов Ходорковского выводило его на такой уровень, где он был бы уже неуязвимым для тех, кто рассматривал аппарат государственного насилия исключительно как средство личного обогащения. Они не могли позволить ему уйти, тем более, что его успех мог послужить примером и для других "олигархов". Глубокая интеграция российской бизнес-элиты в мировую бизнес-элиту сказалась бы весьма благотворно на российской экономике в целом и инвестиционном климате в частности, но одновременно она отбросила бы на обочину людей, умеющих только отнимать и делить. Они, для кого приход Путина к власти стал звездным часом, долгожданным часом реванша посредственностей над талантами, организовали показательную расправу над Ходорковским, чтобы остальным "олигархам" неповадно было следовать его примеру. При помощи дела Ходорковского "крыша" дала понять бизнесу, что именно она устанавливает правила игры в России. Ходорковский для режима — это "узник в железной маске", который должен оставаться в тюрьме ради стабильности этого режима, служа живым напоминанием о том, что бывает с решившимися идти против "крыши".

Российский бизнес принял навязанные ему правила игры — повторять судьбу Ходорковского не хотелось никому. Кроме того, особо приближенные и лояльные к "крыше" бизнесмены периодически могут рассчитывать на те или иные бонусы, предоставляемые "крышей" за государственный счет и, разумеется, не без выгоды для себя самой. Однако краткосрочные выгоды, получаемые бизнесом от сотрудничества с "крышей", не компенсируют центральную долгосрочную проблему этого сотрудничества. Эта проблема состоит в том, что условия, на которых строятся отношения между бизнесом и крышующей его властью, устанавливаются властью в одностороннем порядке и в одностороннем же порядке могут быть ею в любой момент пересмотрены. Бизнес в обмен на принятие продиктованных ему правил не получает никаких гарантий, в том числе, никаких гарантий неприкосновенности собственности. Превращение института собственности в фикцию — неизбежное следствие утверждения подобных отношений между властью и бизнесом.

Российскому бизнесу пора понять, что единственной действенной гарантией неприкосновенности собственности является верховенство права, однако верховенство права несовместимо с существующим в России режимом.

Сегодня, как никогда, высока вероятность того, что агонизирующая власть, дабы продлить свое существование и отвести от себя вектор нарастающего народного недовольства, организует еще несколько показательных "антиолигархических" процессов, и тогда многие из тех, кто подчинился "крыше", не желая отправиться на нары вслед за Ходорковским, отправятся туда ровно потому, что у них не хватило духа противостоять "крыше". Бизнес по природе своей не склонен к революциям, однако, по мере углубления кризиса власти в России, складывается ситуация, в которой само выживание отечественного бизнеса зависит от его готовности выступить против режима.

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=5289E086C5791
О будущей российской Конституции
18-11-2013 (19:25)

Важное место во внутриоппозиционных дискуссиях о том, какой быть России после Путина, занимает спор о том, должна ли смена режима сопровождаться принятием новой Конституции. Критики действующей Конституции (в их числе такие уважаемые интеллектуалы, как Игорь Клямкин и Лилия Шевцова) утверждают, что она юридически фиксирует единовластие, политическую монополию, а значит, ни о каком переходе к демократии в рамках этой Конституции говорить невозможно. Есть и противоположная точка зрения, в соответствии с которой проблемы современной России обусловлены не несовершенством Основного Закона, а правоприменительной практикой, идущей вразрез с его нормами, соответственно, демократизация вовсе не требует принятия новой Конституции.

Моя позиция в данном вопросе может показаться несколько парадоксальной: я не считаю действующую Конституцию фатально порочной, но, тем не менее, убежден в необходимости принятия новой.

Попробую объяснить свою точку зрения. Начнем с того, что утверждение, будто существующий Основной Закон юридически фиксирует политическую монополию, строго говоря, некорректно. Как раз напротив, Конституция провозглашает Россию демократическим федеративным правовым государством (статья 1), обязанностью которого является признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина (статья 2). Также, она закрепляет принцип разделения властей (статья 10) и идеологическое многообразие (статья 13). Не буду далее утомлять читателя перечислением конституционных норм, при желании каждый может сам ознакомиться с текстом Конституции и лично убедиться, что она далека от того, чтобы декларировать единовластие.

Это, впрочем, не означает, что нынешняя Конституция полностью лишена недостатков. Наиболее серьезный из этих недостатков состоит в том, что, провозглашая принцип разделения властей, действующая Конституция закрепляет не самую удачную модель реализации этого принципа, наделяя весьма обширными полномочиями главу государства и исполнительную ветвь власти и существенно ослабляя законодательную ветвь. В то же время, явным преувеличением являются утверждения, будто именно этот "перекос" полномочий в сторону исполнительной власти и стал одной из основных причин формирования авторитарного режима в России.

Факты реальной жизни говорят ровно об обратном. Давайте вспомним, как в 1998 году, после отставки правительства Кириенко, Государственной Думе вполне хватило полномочий для того, чтобы дважды отказать президенту Ельцину и не утвердить Виктора Черномырдина премьер-министром, после чего Борис Николаевич вынужден был пойти на компромисс и сформировать первое (и пока что единственное) в истории постсоветской России коалиционное правительство во главе с Евгением Примаковым. Не стоит забывать и о том, что в "лихие девяностые" Конституционный Суд регулярно признавал указы президента неконституционными, тем самым лишая их силы.

Таким образом, заложенная в Конституции модель разделения властей, даже будучи весьма несовершенной, работала и не позволяла установиться президентскому единовластию.

С другой стороны, нельзя сказать, что с наступлением "путинских нулевых" законодательная и судебная ветви власти пытались противодействовать укреплению авторитаризма, но потерпели в этом неудачу из-за нехватки полномочий. Ничего подобного не было и в помине. Государственная Дума, в которой уже в начале 2000 года было сформировано устойчивое пропутинское большинство, послушно проштамповывала все президентские законопроекты, в том числе и те, что прямо противоречили Конституции (об отмене губернаторских выборов, ограничении свободы слова и права на создание политических партий), а присмиревший Конституционный Суд столь же послушно признавал эти откровенно антиконституционные акты соответствующими Конституции.

Таким образом, причина установления авторитаризма в России коренилась не в несовершенстве Конституции, а в гораздо более фундаментальных социально-политических процессах.

Недостатки действующей Конституции если и сыграли в этом свою роль, то весьма незначительную.

Так почему же — может спросить читатель — автор выступает за принятие новой Конституции, если нынешняя не так уж плоха? Все дело в том, что Конституция — документ не только юридический, но и символический. И именно как символ эта Конституция оказалась опорочена, поскольку была использована правящей кликой в качестве прикрытия для построения авторитарного режима. Теперь в глазах значительной части наших сограждан Конституция 1993 года неразрывно связана с этим авторитарным режимом, а значит, уже никогда не будет пользоваться их доверием. Принятие новой Конституции должно будет стать символическим водоразделом, отделяющим обновленную и освобожденную Россию от эпохи путинского авторитаризма.

Подобные прецеденты имели место в истории различных стран. Скажем, принятая в 1875 году Конституция Франции (Конституция Третьей республики) с чисто юридической точки зрения была не так уж плоха. Однако именно в рамках этой Конституции в 1940 году премьер-министром Франции был назначен Анри Филипп Петен, правительство которого капитулировало перед нацистской Германией и установило во Франции коллаборационистский режим. Именно поэтому, желая отмежеваться от позорного периода своей истории, французы после освобождения от оккупации предпочли не восстанавливать действие прежней Конституции, а принять новую.

Теперь несколько слов о том, какой должна быть процедура принятия Конституции. Очевидно, что учесть при разработке проекта новой Конституции различные точки зрения, существующие в обществе, и достичь широкого консенсуса можно лишь путем созыва Учредительного (Конституционного) Собрания. В отличие от ситуации 1993 года, когда обществу был предложен уже готовый проект Основного Закона, и многие избиратели голосовали за этот проект не столько потому, что его содержание их устраивало, сколько из желания иметь хоть какую-то Конституцию и избежать сползания государства в абсолютный хаос, избрание Учредительного Собрания позволит гражданам выразить свою волю уже на самой ранней стадии процесса, поддержав на выборах тех кандидатов, чье видение будущей Конституции им наиболее близко.

Сейчас пока трудно говорить о конкретной "технологии" созыва Учредительного Собрания, поскольку она зависит от того, как именно произойдет смена режима. В том случае, если демонтаж режима будет относительно управляемым (скажем, по примеру польского "Круглого Стола"), то можно воспользоваться механизмом, заложенным в статье 135 действующей Конституции. В этом случае одной из составных частей соглашения о порядке демонтажа режима, которое может быть принято на будущем российском "Круглом Столе", должно стать условие, в соответствии с которым действующее Федеральное Собрание примет федеральный конституционный закон, регламентирующий процедуру созыва Конституционного Собрания, и сразу же после этого инициирует (тремя пятыми от общего числа голосов каждой палаты) его созыв. Если же вместо управляемого демонтажа произойдет неуправляемое обрушение режима, то решение о созыве и процедуре избрания Учредительного Собрания, скорее всего, придется принимать некоему временному правительству или иному переходному органу власти. Впрочем, сейчас мы можем только гадать, как и в каких условиях это будет происходить.

P.S. Следующие статьи серии будут посвящены тому, каким должно быть содержание нового Основного Закона России.

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=52905F006CE50
Параллель между Александром Невским и Владимиром Рыжковым неуместна
23-11-2013 (12:12)

На этой неделе ваш покорный слуга собирался продолжить давно задуманную серию статей о будущей российской Конституции, однако публикация статьи Евгения Ихлова заставила меня изменить свои планы и отвлечься от конституционных вопросов ради написания настоящего текста.

Уважаемый Евгений Ихлов оправдывает решение Владимира Рыжкова пойти на встречу с Путиным (и одновременно — решение Бориса Акунина на эту же самую встречу не ходить), прибегая к двум историческим аналогиям. Первая из них отсылает нас к событиям Русской революции 1905-1907 годов: «Да, Толстой не должен был идти к царю, со стен дворца которого ещё не отмыта кровь расстрелянного народа. А вот политический вождь Милюков — был идти обязан».

На мой взгляд, приведённая аналогия некорректна: Милюков, в отличие от Рыжкова, шёл к легитимному главе государства. Понимаю, что данный тезис, может вызвать неприятие у части читателей: как можно считать легитимным правителем человека, чья власть не основана на свободном волеизъявлении народа?!

Однако легитимность может иметь различные источники, и свободные демократические выборы — лишь один из них.

В рамках монархической формы правления источником легитимности является освящённая временем традиция. Это к 1917 году монархическая традиция в России потеряла авторитет в глазах народа, тем самым разрушив фундамент легитимности монархии Романовых, а во время Первой русской революции эта традиция всё ещё владела умами и сердцами большинства русских людей, так что Николай II был на тот момент легитимным главой государства.

В отличие от монархической России начала XX столетия, в современной России (хотя бы в силу того обстоятельства, что Конституцию 1993 года, провозглашающую наше государство республикой, а народ — носителем суверенитета и единственным источником власти, пока что никто официально не отменял) власть может приобретать легитимность только через свободные выборы.

Мне уже неоднократно доводилось писать, что та имитационно-манипулятивная процедура, по результатам которой Путин был провозглашён Президентом России, ни в коем случае не может считаться выборами. Соответственно, и Путин не является легитимным главой государства.

В этом контексте поход Милюкова к Николаю II и поход Рыжкова к Путину — это два принципиально различных поступка.

«Владимир Рыжков дважды брал на себя функцию парламентёра и с белым флагом на шпаге шел во вражий стан — на Валдай и в Кремль», - пишет мой уважаемый оппонент. Проблема, однако, в том, что функцию парламентёра не берут на себя в одностороннем порядке, парламентёра уполномочивают, те, кого он берётся представлять. Рыжкова же представлять оппозицию никто не уполномочивал, даже весьма умеренная в своей оппозиционности партия РПР-ПАРНАС, сопредседателем которой является Рыжков, и та отказалась поддержать его решение о походе в Кремль. Имеем сцену, достойную театра абсурда: самоназначенный нелегитимный «парламентёр» от оппозиции идёт к нелегитимному правителю!

Вторая историческая параллель, использованная Ихловым, отсылает нас к фигуре князя Александра Невского. Что ж, вот эта параллель мне представляется как раз весьма уместной, вот только уместной в совершенно ином смысле, нежели имел в виду мой оппонент.

Говорить о том, что Александр Невский выиграл дипломатическую битву у Орды и тем самым спас Великий Новгород и Псков от участи Киева, это означает, как минимум, говорить не всю правду. Роль князя Александра в русской истории далеко не столь однозначна. Дело в том, что установление ордынского господства над Русью не было предрешено изначально. У русских князей был шанс предотвратить трехсотлетнее иго, но для этого необходимо было, во-первых, объединить силы всех русских княжеств, а во-вторых, призвать на помощь европейских государей, которые рассматривали Орду как угрозу собственной безопасности, а потому могли пойти на союз с Русью против Орды. Именно этим путем пытался идти князь Даниил Галицкий, которому даже удалось добиться от Папы Иннокентия IV объявления крестового похода против Золотой Орды.

То, что сценарий сопротивления захватчикам объединёнными силами всех русских князей при поддержке христианских государей Европы не был реализован, является, помимо прочего, результатом политики князя Ярослава Всеволодовича и его сына князя Александра Невского. Эту политику корректнее было бы назвать не дипломатической битвой с Ордой, а взаимовыгодным (для князей Ярослава и Александра с одной стороны и Золотой Орды — с другой, но никак не для Руси) сотрудничеством. В рамках этого сотрудничества князья признавали сюзеренитет ордынских ханов, а взамен получали возможность использовать ордынскую военную помощь в междоусобной борьбе с правителями других русских княжеств, каковой помощью они весьма активно пользовались, укрепляя тем самым свою личную власть.

Подобный геополитический выбор Александра Невского и его отца имел, по меньшей мере, три долгосрочных стратегических последствия, проявляющихся до сих пор.

Во-первых, Владимиро-Суздальская Русь, на базе которой позднее сформировалось государство, названное Россией, оказалась оторванной от европейской цивилизации, неотъемлемой частью которой она была изначально.

Во-вторых, была импортирована и очень быстро «укоренилась» на русской почве ордынская модель власти — азиатская деспотия.

Наконец, в-третьих, произошла трансформация легитимности княжеской власти (опять этот вечный вопрос о легитимности!). В домонгольскую эпоху князей призывало на княжеский стол вече, оно же могло и изгнать князя, не оправдавшего надежд народа (вопреки распространенному заблуждению, вечевая демократия существовал не только в Новгороде и Пскове, а во всех русских княжествах). Теперь же источником княжеской легитимности стал ярлык, выдаваемый ханами Золотой Орды, то есть князья наделялись легитимностью извне, народ к этому никакого отношения уже не имел.

В таком контексте параллель между Александром Невским и Владимиром Рыжковым выглядит уже совершенно иначе. Подобно тому, как готовность Невского к сотрудничеству с ордынскими ханами в XIII столетии помогла последним утвердить своё господство над русскими землями,

так и действия Рыжкова сегодня помогают власти раскалывать оппозицию и, в конечном итоге, работают на укрепление режима.

Наконец, невозможно согласиться с Ихловым, когда он проводит водораздел между оппозицией и протестным движением, называя оппозицией тех, кто не согласен с политикой режима, а протестным движением — тех, кто считает этот режим нелегитимным. В современных условиях, когда результаты «выборов» не имеют никакого отношения к волеизъявлению граждан, признавать легитимность режима — это значит признавать право Путина на пожизненное правление.

Если политик признаёт право Путина на пожизненное правление, то на этом фоне его «несогласие (по сути, стилистические расхождения) с политикой режима» — обстоятельство не настолько значимое, чтобы признавать такого политика оппозиционером.

Вместо того, чтобы противопоставлять оппозицию и протестное движение, правильнее будет противопоставить оппозицию — тех, кто не признаёт режим легитимным, и коллаборационистов — тех, кто, имитируя оппозиционность по отношению к власти, своими действиями помогает этой власти поддерживать внешнюю видимость собственной легитимности. Приняв подобную систему координат, мы, безусловно, должны будем отнести Рыжкова и ему подобных ко второй категории. Пора уже начать называть вещи своими именами.

А Рыжков пусть продолжает ходить в Кремль. Там он смотрится куда органичнее, чем смотрелся на сцене митинга на Болотной.

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=529996A47FCD6
02-12-2013 (13:55)

Принятие новой Конституции — и это неоднократно подтверждено историей — очень сложный, подчас болезненный, процесс, поскольку Конституция призвана урегулировать наиболее фундаментальные вопросы жизни государства, относительно которых в обществе далеко не всегда есть согласие. Кроме того, в процесс разработки и принятия Конституции каждая политическая сила, как правило, стремится к тому, чтобы именно её система ценностей нашла отражение в тексте Основного Закона.

Скажем, представители левых сил почти наверняка захотят, чтобы в текст будущей российской Конституции были включены нормы, провозглашающие Россию социальным государством и закрепляющие так называемые "социальные права" граждан. Националисты, возможно, пожелают отразить в Конституции особый статус русского народа, в то время как правые консерваторы, такие как автор этих строк, предпочли бы включить в её текст положения, гарантирующие неприкосновенность частной собственности и право граждан на самооборону (включая право на ношение оружия), защищающие человеческую жизнь с момента зачатия, провозглашающие брак союзом одного мужчины и одной женщины, а также запрещающие парламенту и правительству сводить бюджет с дефицитом (как это сделано, скажем, в ряде американских штатов).

Очевидно, что носителям различных взглядов и ценностей будет весьма сложно найти общий язык в будущем Учредительном Собрании. Разумеется, сейчас мы можем только гадать, каким будет баланс политических сил в этом представительном органе, и, следовательно, какие из вышеперечисленных идей имеют наилучшие шансы найти своё отражение в Конституции, однако можно с достаточными на то основаниями предположить, что "контрольного пакета" не будет ни у кого, а значит, представителям различных идеологических лагерей предстоит непростая работа по формированию консенсуса. В этой статье я осмелюсь предложить свой подход к конституционному процессу, который, как я надеюсь, сделает такой консенсус более достижимым.

Для начала разберёмся, что из себя представляет Конституция. Если мы проанализируем Конституции различных государств мира, то увидим, что все конституционные нормы, как правило, можно условно разделить на три основных блока. Первый блок определяет общефилософские основы существования конкретного государства. Второй — основы правового статуса человека и гражданина, базовые права человека и гражданина, признаваемые и защищаемые данным государством. Наконец, третий блок касается функционирования собственно механизма государства. Именно нормы этого блока устанавливают систему высших органов государственной власти, полномочия каждого из этих органов и процедурные вопросы взаимоотношений между ними, а также регулируют вопросы административно-территориального устройства.

Очевидно, что наиболее "идеологически окрашенными" являются нормы первых двух блоков, соответственно, именно по ним представителям различных политических сил сложнее всего будет прийти к согласию. Что же касается третьего блока, то, при всей его важности, здесь консенсуса достичь будет проще, так как выбор, скажем, между парламентской республикой и президентской или между федерацией и унитарным государством не связан напрямую с идеологией.

Мне могут возразить, указав, что в 1993 году именно вокруг вопроса о том, быть России парламентской или президентской республикой, развернулось наиболее ожесточённое противостояние, вылившееся, в итоге, в вооружённый конфликт. Однако двадцать лет назад противостояние по поводу Конституции стало следствием возникшего ранее конфликта между ветвями власти, в ходе которого каждая из этих ветвей стремилась получить максимально возможные полномочия. Совсем другое дело — разработка Конституции Учредительным Собранием — органом, выбранным только для решения этой единственной задачи. В отличие от Президента и Верховного Совета, занимавшихся "перетягиванием полномочий" и разрабатывавших проекты Конституции "под себя" в 1993 году,

Учредительное Собрание просуществует ровно до момента принятия Конституции, после чего в соответствии с этой новой Конституцией будут проведены выборы новых органов государственной власти.

Иными словами, у членов Учредительного Собрания изначально будет отсутствовать личная заинтересованность в какой-либо конкретной схеме распределения полномочий между государственными органами. В качестве дополнительной гарантии, исключающей даже гипотетическую возможность возникновения такой личной заинтересованности, можно ещё на стадии созыва Учредительного Собрания установить, что его члены в течение достаточно длительного (не менее десяти лет) срока после вступления в силу новой Конституции будут лишены права избираться в парламент и занимать должности в органах государственной власти.

Итак, с учётом вышеизложенного, попробуем обрисовать наиболее оптимальную "конструкцию" будущего Основного Закона. Представляется правильным свести к минимуму первый, общефилософский, блок, ограничив его лишь некоторыми базовыми идеями, действительно разделяемыми подавляющим большинством российских граждан. Именно по этому пути пошли в своё время авторы Конституции США, в которой этот общефилософский блок сведён лишь к нескольким строкам преамбулы, разъясняющим цели принятия Конституции:

"дабы образовать более совершенный Союз, установить правосудие, гарантировать внутреннее спокойствие, обеспечить совместную оборону, содействовать всеобщему благоденствию и закрепить блага свободы за нами и потомством нашим".

Замечу также, что в первоначальном тексте Конституции США отсутствовал блок, посвящённый правам и свободам граждан, он появился лишь с принятием первых десяти поправок — так называемого "Билля о Правах". Именно этот акцент на урегулирование, прежде всего, вопросов функционирования государственного механизма, а не закрепление в нормах Конституции той или иной идеологии, и послужил залогом долголетия американской Конституции, действующей уже третье столетие, несмотря на то, что система ценностей американского общества за это время успела весьма существенно трансформироваться, и до сих пор обладающей непререкаемым авторитетом в глазах носителей самых разных ценностей.

В том, что касается второго блока, также есть смысл последовать примеру отцов-основателей США. В отличие от авторов большинства европейских Конституций, включивших в тексты своих Основных Законов некие, более или менее обширные, списки основных прав и свобод, американцы пошли другим путём. Текст американской Конституции (вернее, поправок к ней) содержит не столько перечисление собственно прав и свобод, сколько перечень запретов, налагаемых на государство, дабы оно своими действиями не нарушало права граждан. Скажем первая поправка гласит:

"Конгресс не должен издавать ни одного закона, относящегося к установлению религии или запрещающего свободное исповедание оной, либо ограничивающего свободу слова или печати либо право народа мирно собираться и обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб".

Подобный подход обусловлен тем, что авторы американской Конституции придерживались той точки зрения, что права и свободы не даруются человеку государством, а принадлежат ему изначально. Вспомним текст Декларации независимости США: "Мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами". Поэтому свою задачу они видели не в том, чтобы даровать гражданам права, и так принадлежащие им по праву рождения, а в том, чтобы защитить эти права от возможных нарушений со стороны государства. В качестве дополнительной гарантии такой защиты в девятой поправке они закрепили принцип, в соответствии с которым

"Перечисление в Конституции определённых прав не должно толковаться как отрицание или умаление других прав, сохраняемых народом".

Как показала практика, американский подход к защите прав и свобод оказался более эффективным, нежели европейский. Европейские Конституции, декларируя те или иные права, не препятствуют парламентам принимать законы, "регламентирующие" (на деле — ограничивающие) пользование такими правами. Американский же Конгресс, сдерживаемый прямыми конституционными запретами, не столь преуспел в ограничении прав и свобод граждан. В частности, мне уже доводилось писать о проблемах со свободой слова в Европе, где она существенным образом ограничена законами о hate speech ("речах ненависти").

При составлении же третьего блока конституционных норм американский подход России не подходит. Дело в том, что американская Конституция закрепляет лишь наиболее общие правила, регулирующие работу государственного механизма, оставляя законодателю возможность урегулировать эти вопросы более детально. Подобный подход хорош для обществ с укоренившимися традициями свободы (не будем забывать, что предки американцев прибыли в колонии из Англии — страны, где такие традиции были очень сильны), однако он не подходит обществам, лишь недавно освободившимся от деспотизма. Его недостатки мы уже успели ощутить в рамках действующей Конституции, которая также регулирует многие вопросы лишь в самом общем виде. В частности, это позволило в своё время Путину заменить избрание губернаторов их фактическим назначением. С одной стороны, любому непредвзятому толкователю Конституции очевидно, что такое назначение губернаторов абсолютно несовместимо с федеративным государственным устройством, но с другой — нигде в Конституции прямо не сказано, что губернаторы должны избираться!

Здесь примером для будущих разработчиков новой российской Конституции должен стать Основной закон Федеративной Республики Германия, принятый в 1949 г., то есть, спустя всего четыре года после крушения национал-социализма. В этом правовом акте настолько детально прописаны все нюансы, касающиеся функционирования государства, что один мой друг и коллега-юрист как-то иронично заметил, что

Конституция Германии не регулирует, разве что, только порядок назначения на должность уборщицы в здании Бундесрата (органа представительства федеральных земель).

Шутки шутками, но именно германский подход представляет собой отличное средство предотвратить "ползучую узурпацию" тем или иным властным органом полномочий, ему не предназначенных.

P.S. Следующая статья цикла будет посвящена конституционному регулированию отношений между федеральным центром и регионами.

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=52A80D3F2FBFE

Третье дело Ходорковского нужно власти для того, чтобы держать бизнес в страхе
12-12-2013 (12:55)

Новость о том, что Михаилу Борисовичу Ходорковскому может быть предъявлено обвинение по третьему уголовному делу, появилась в информационном пространстве всего за несколько дней до внесения президентом в Госдуму проекта постановления об амнистии. Власть, продолжая свою любимую игру в доброго и злого следователей в одном лице, решила продемонстрировать видимость гуманизма: предполагается, что в рамках предстоящей амнистии выйдут на свободу часть "узников Болотной", Надежда Толоконникова и Мария Алехина из Pussy Riot, а также будут освобождены от уголовного преследования экологи с судна Arctic Sunrise. На Ходорковского гуманизма не хватило.

У части наблюдателей это вызвало удивление, ведь в отличие от перечисленных активистов Ходорковский никогда прямо не выступал против путинского режима. Более того, если раньше значительная часть российской оппозиции желала видеть его своим лидером (хотя сам он никогда не выказывал такого желания), то сегодня оппозиция очарована Навальным, и Ходорковский, даже оказавшись на свободе, навряд ли смог бы всерьез претендовать на лидерство. Так почему же тогда человеку, находящемуся за решеткой уже более десяти лет,

"шьют" новое дело, которое, судя по просачивающимся обрывкам информации, по степени абсурдности грозит затмить первые два?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понимать природу путинского режима. Возможно, кто-то из читателей помнит мой текст, посвященный десятилетию со дня ареста Ходорковского. В нем я сравнивал путинских чекистов с бандитами, "крышевавшими" коммерсантов в девяностые: "Подобно бандитам девяностых, сами они не способны к созиданию, но теперь в руках у них оказалась государственная машина принуждения — сила, о которой их предшественникам не приходилось и мечтать. Опираясь на эту силу, они воспроизвели модель взаимоотношений между коммерсантом и "крышей" на более высоком уровне: если в девяностые "крыши" собирали дань с мелких и средних предпринимателей (те, кого принято называть олигархами, были для них слишком крупной добычей), то аппетиты новой "суперкрыши" были больше на несколько порядков".

Стремление Ходорковского к тому, чтобы путем слияния "ЮКОСа" с одной из крупнейших транснациональных компаний выйти на международный уровень, войти в мировую бизнес-элиту, ставило под угрозу интересы "крыши".

Дело Ходорковского — это показательная расправа с целью запугать российский бизнес, отбить у него всякое желание сопротивляться "крыше".

Режим, как ему (отчасти обоснованно) кажется, устранил опасность, которую несли для него массовые протесты зимы 2011-2012 годов, вбив клин между столичным "креативным классом", составлявшим ядро этих протестов, и "простым народом". В основном это было сделано при помощи успешной пропагандистской кампании, главный месседж которой состоял в том, что "власть заботится о народе", в то время как "столичные белоленточники бесятся с жиру", и поэтому народу следует защищать власть, обеспечившую ему "стабильность". Высшей точкой этой пропагандистской кампании стала ария "человека труда" Игоря Холманских во время телемоста с Путиным. Однако дело не ограничилось только лишь пропагандой. Тезис "власть заботится о народе" был подкреплен весомыми бюджетными потоками, направленными на повышение зарплат работников госструктур, увеличение оборонного заказа и другие подобные расходы, иными словами, на подкуп значительных сегментов российского общества.

Тем самым, кстати, Путин в очередной раз опроверг до сих пор еще владеющий умами многих аналитиков миф о том, будто его режим — правый. Режим Путина — я уже неоднократно писал об этом, но есть вещи, которые не мешает повторять почаще, — левый. Его главная функция — это перераспределение материальных благ, а его социальная база — патерналистски настроенная часть населения — люди, не привыкшие рассчитывать на себя, а ожидающие заботы со стороны государства. Для них естественным является состояние зависимости от этого самого государства. Я уж не говорю о том, что священной обязанностью любого уважающего себя правого режима является защита частной собственности, в то время как в государстве, где

правящая верхушка исполняет функции бандитской "крыши", ни о каких гарантиях частной собственности речи не может быть в принципе.

Характерно, что эта модель взаимоотношений Путина с "подведомственным населением" в значительной степени воспроизводит соответствующую модель поведения бандитов девяностых. Те тоже часть "отжатых у коммерсов бабок" жертвовали на храмы, больницы, помощь детям, старикам и прочие добрые дела, а благодарные сограждане частенько выбирали таких бандитов-благотворителей депутатами различных уровней, не испытывая при этом никаких иллюзий относительно того, каким путем их благодетели добывали деньги.

Временно обезопасив себя от повторения массовых протестов, режим может позволить себе выпустить на свободу часть "узников Болотной", ставших живым олицетворением этих протестов. Но вот чего режим не может позволить, так это того, чтобы "коммерсы потеряли страх", ведь в этом случае "крыша" рискует остаться без денег. А деньги эти, как мы видели, нужны не только для того, чтобы покупать себе недвижимость в различных уголках мира, от Манхэттена до Лазурного берега,

но и для того, чтобы покупать лояльность населения. И если денег не будет, то на улицы выйдут уже не столичные "хомячки", а те самые "мужики с Уралвагонзавода",

от лица которых так сладко пел бывший "человек труда", а ныне полпред президента Холманских. В этом случае за стабильность режима никто не даст и ломаного гроша.

Вариант развития событий, при котором бизнес, устав быть "дойной коровой", не получая взамен ни малейших гарантий защиты своей собственности, выйдет из-под контроля, является самым страшным ночным кошмаром режима, его ахиллесовой пятой, его кощеевой смертью. Дабы не допустить претворения этого сценария в реальность, власть готова бесконечно продлевать срок заключения Ходорковского, чтобы его судьба служила каждому российскому предпринимателю напоминанием о том, что его ждет, если он вдруг совершит самое страшное с точки зрения режима преступление: решит, будто именно он, а не "крыша" является настоящим хозяином его бизнеса.

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=52B17D4ADFE21

Претензии Путина быть выразителем и защитником консервативных ценностей смехотворны
18-12-2013 (15:42)

Выступая на прошлой неделе с посланием к городу и миру, то есть, прошу прощения, к Федеральному собранию, Владимир Путин решил провозгласить себя консерватором и защитником традиционных ценностей. Что ж, я прекрасно понимаю мотивы подобного позиционирования: назвался "консерватором", и ты уже вроде как не глава репрессивного и коррумпированного авторитарного режима, под чьим руководством страна стремительно скатывается в третий мир, а поборник нравственности и носитель респектабельной идеологии, которую исповедовали такие выдающиеся лидеры, как Уинстон Черчилль, Рональд Рейган или Маргарет Тэтчер. Чего я не могу понять, так это той готовности, с какой мантру "Путин — консерватор" подхватила оппозиционная общественность.

С горечью вспоминаю я слова нашего выдающегося соотечественника Ивана Петровича Павлова: "Вы видите, до чего русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует". Реакция на путинское послание как нельзя лучше иллюстрирует этот тезис Павлова. Ухватившись за слово "консерватор", оппозиционные авторы (с авторами провластными другая история: они выполняют спецзадание и получают за это деньги) в подавляющем своем большинстве даже не удосужились соотнести это слово с реальными фактами!

Предлагаю уважаемому читателю, не полагаясь только лишь на слова, вместе проверить, насколько подкреплены (или не подкреплены) фактами претензии Путина на консерватизм. К числу традиционных консервативных ценностей принято относить прежде всего семью, собственность и религию. Что касается собственности, то мне уже доводилось подробно писать на эту тему раньше, так что на сей раз я позволю себе лишь ограничиться констатацией того, что институт собственности в России де-факто отсутствует, поскольку отсутствуют механизмы эффективной правовой защиты собственности от государственного рейдерства.

Защитник традиционной семьи из Путина тоже не получается. И дело здесь даже не в том, что его собственный образ жизни, включая развод с женой, плохо сочетается с имиджем поборника семейных ценностей. Проблема в действительности гораздо глубже. С точки зрения консерватора, семья — важнейший институт гражданского общества, один из его "маленьких отрядов", если использовать терминологию Эдмунда Берка. При этом чем эффективнее функционируют институты гражданского общества, и семья в их числе, тем свободнее человек от государства. Объясняется это просто: имеется определенный набор социально значимых функций, без выполнения которых общество просто не может существовать. Эти функции выполняются либо институтами гражданского общества, либо государством. Традиционная семья, в частности, позволяет обеспечивать человека в детстве, когда он еще не способен содержать себя сам, и в старости, когда он уже не способен содержать себя сам, дает ребенку воспитание и образование, формируя тем самым его личность, и выполняет массу других важных функций. Эти же функции в той или иной степени может исполнять и государство, но важно не забывать, что, получая что-либо от государства, человек становится от него зависим, его свобода ограничивается.

Скажем, в современном мире государство, как правило, берет на себя функцию образования, декларируя при этом, разумеется, что делает это исключительно в интересах детей. В реальности все значительно сложнее, ведь образование неотделимо от индоктринации: выполняя образовательную функцию, государство одновременно формирует у ребенка определенную систему ценностей, и это далеко не всегда та система ценностей, которую хотели бы привить ему его родители. Неудивительно, что образование всегда было одной из главных забот тоталитарных режимов. Так, в Германии закон об обязательном государственном образовании был принят при Гитлере. Гитлера давно нет, а закон действует до сих пор! В соответствии с этим законом правительство преследует как правонарушителей родителей, желающих давать своим детям домашнее образование. Сегодня некоторые из таких родителей вынуждены просить политического убежища в более консервативных государствах, в частности в США, где государственное образование пока что не является обязательным и родители имеют выбор: отдать ли ребенка в государственную школу, в частную или же обучать его самостоятельно (в последних двух случаях они еще и получают определенные налоговые льготы, что вполне логично, так как они, в отличие от тех, кто отдает своих детей в государственные школы, не обременяют общество расходами на образование своих детей).

Так вот, в отличие от консерваторов, для которых семья — важнейший институт, обеспечивающий свободу и независимость личности от государства, Путин рассматривает семью лишь в качестве инструмента достижения своих целей и не более того. С одной стороны, он пытается "оседлать" и использовать для укрепления своего режима справедливое возмущение большинства наших сограждан той атакой на традиционную семью, что осуществляется в современном мире агрессивными представителями сексуальных меньшинств и их сторонниками. С другой — силовые структуры режима, не считаясь ни с какими семейными ценностями, используют членов семьи и, прежде всего, детей, в качестве заложников для давления на неугодных. Прецеденты, когда у оппозиционных активистов власти пытались отбирать детей (как правило, на том основании, что родители будто бы не могут обеспечить им нормальные условия), уже были. Таким образом, отношение путинского режима к институту семьи прямо противоположно тому, что характерно для консерваторов: он рассматривает семью в качестве "крючка", при помощи которого можно контролировать человека, угрожая его близким.

Подобным же образом путинский режим относится и к религии, рассматривая ее исключительно в качестве инструмента идеологического прикрытия. Ни о каком "христианском возрождении" России под властью Путина всерьез говорить просто невозможно. Подавляющее большинство именующих себя "православными христианами" не имеет ни малейшего представления об основах христианского вероучения, они восприняли лишь внешнюю обрядовую сторону православия: покреститься, сходить в церковь, поставить свечку и т. п. Власть подобное положение вещей вполне устраивает (гораздо печальнее, что оно устраивает и высших иерархов Русской православной церкви, но это тема для отдельного большого разговора), ведь если россияне и впрямь вдруг проникнутся желанием читать и понимать Библию, то власти это ничего хорошего не сулит.

Христианство — это религия свободных людей, Западная цивилизация, которой Путин сегодня бросает вызов, сформирована христианскими ценностями. Когда отцы-основатели США писали свои знаменитые строки: "Мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью", — они, безусловно, опирались на интеллектуальный багаж христианства, на христианский тезис о том, что человек создан по образу и подобию Бога. Соответственно, власть категорически не может быть заинтересована в утверждении в России христианских ценностей!

Подобно национал-социалистам в Германии, путинский режим, скорее, склонен опираться на дохристианские языческие ценности, сводящиеся по большей части к примитивному тезису "кто сильнее, тот и прав". Блестящую иллюстрацию "возрождения православия" в России под властью Путина мы имели возможность наблюдать в минувшем октябре, когда член Патриаршего совета по культуре Александр Поветкин, на чьей руке гордо красуется татуировка языческой "Звезды Сварога", под языческие же песнопения выходил на бой против чемпиона мира по боксу Владимира Кличко. Особый колорит этой сцене придавало присутствие в первых рядах болельщиков Поветкина таких "столпов православной духовности", как Игорь Иванович Сечин и Никита Сергеевич Михалков. Весьма символично, что победу в том бою одержал Владимир, сегодня вместе с братом Виталием защищающий на Майдане свободу и европейский выбор своего народа.

Итак, мы видим, что отношения с консервативными ценностями: семьей, религией и собственностью — у Путина не заладились. К этому еще следует добавить, что консерваторам свойственно уважение к праву и государственным институтам. Однако за годы правления Путина те, пусть еще совсем слабые, институты, что начали формироваться в России в девяностые годы, были полностью разрушены. Сегодня в России нет ни парламента, ни судебной системы, ни федерализма — все эти институты Путин заменил "ручным управлением", то есть, если называть вещи своими именами, личным произволом авторитарного правителя. Человек, обещавший во время своей первой президентской кампании построить в России "диктатуру закона", выполнил свое обещание ровно наполовину: диктатура успешно построена, закона же нет и в помине.

Претензии Путина на то, чтобы представить себя выразителем и защитником консервативных ценностей, необоснованны и смехотворны, поэтому каждый раз, когда я слышу мантру "Путин — консерватор", мне хочется ответить на нее словами великого Станиславского: "Не верю!"

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=52BEBB23DE775
Будущая Конституция должна предоставить всем субъектам федерации равный статус
28-12-2013 (16:01)

Продолжение. Начало см. здесь: Часть I, Часть II.

Глава, посвящённая федеративному устройству, является едва ли не самым слабым местом действующей Конституции. Это и неудивительно, если вспомнить историю её разработки и принятия. С одной стороны, президенту Ельцину в условиях политической нестабильности, достигшей своего пика осенью 1993 года, было крайне важно заручиться поддержкой окрепших региональных элит и, прежде всего, элит национальных республик, охотно воспользовавшихся в своё время его предложением брать «столько суверенитета, сколько смогут проглотить». С другой стороны, федеральная власть уже тогда стремилась к централизации и концентрации полномочий в своих руках. Добавьте к этому административно-территориальное деление, доставшееся в наследство от советской власти и отражавшее ленинско-сталинский подход к национальному вопросу, а также характерную для революционных эпох слабость государственных институтов, и станет ясно, что выработать в подобных условиях документ, свободный от недостатков и внутренних противоречий, было практически нереально.

Действующая Конституция разделяет все субъекты федерации на шесть групп: республики (государства), края, области, города федерального значения, автономные округа и автономная область.

Подобное разделение, сформировавшееся ещё в советские времена, на сегодняшний день в значительной степени лишено практического смысла, поскольку при разграничении предметов ведения между федерацией и её субъектами Конституция не делает различий между субъектами с различающимся формальным статусом.

Между тем, сам факт наличия субъектов федерации с различным статусом может служить основанием для возникновения обид и зависти со стороны жителей одних регионов по отношению к жителям других, «более равных», регионов. Скажем, популярная среди части националистов идея формирования в составе Российской Федерации «Русской республики» (или группы «русских республик») опирается как раз на подобные настроения.

Ситуация осложняется ещё и тем, что субъекты одного вида (автономные округа) могут входить в состав субъектов другого вида (краёв или областей). Подобное положение вещей изначально несёт в себе неустранимое противоречие: классическая федеративная модель предполагает равноправие субъектов федерации, однако очевидно, что не могут быть равноправными два субъекта, один из которых является частью другого.

На мой взгляд, для решения этой проблемы необходимо в рамках будущей Конституции предоставить всем субъектам федерации равный статус, скажем, «штатов» или «земель». При этом ныне существующие обозначения типа «область», «край» или «республика» могут сохраниться просто в качестве составных частей наименований субъектов федерации, не влияющих на их правовой статус. Подобные прецеденты имеются в мировой конституционной практике. Скажем, в состав Федеративной Республики Германия входят такие образования как Свободное государство Бавария или Свободный ганзейский город Гамбург. При этом все субъекты этой федерации, независимо от своего наименования, обладают единым правовым статусом — статусом федеральной земли. Аналогично, полное наименование американского штата Массачусетс звучит как Содружество Массачусетс, но это наименование является лишь данью исторической традиции и никоим образом не повышает и не принижает его правовой статус в сравнении с другими штатами.

Что касается автономных округов, ныне входящих в состав областей, то вопрос об их правовом статусе может быть решён на региональных референдумах, в ходе которых жителям соответствующих округов будет предложен выбор из двух вариантов: либо выйти из состава области и приобрести статус полноценного субъекта федерации, либо отказаться от такого статуса, оставшись просто частью области.

Неоднозначный характер носит также норма части 2 статьи 77 действующей Конституции, в соответствии с которой в том, что касается предметов совместного ведения Российской Федерации и её субъектов, органы исполнительной власти федерации и её субъектов образуют «единую систему исполнительной власти». Указанная норма представляет собой своего рода компромисс между федеративной и унитарной формами государственного устройства, когда органы исполнительной власти субъектов федерации являются одновременно и независимыми от федерального центра (при осуществлении ими полномочий, отнесённых к ведению субъектов федерации), и входящими в «единую систему исполнительной власти», а значит — подчинёнными федеральным властям (в том, что касается предметов совместного ведения федерации и её субъектов).

Именно эта норма послужила своего рода идеологическим базисом для построения так называемой «вертикали власти», то есть для превращения России в де-факто унитарное государство.

Целесообразно будет при разработке новой Конституции отказаться от такой двойственности, выстроив «параллельные» системы органов исполнительной власти федерации и её субъектов, действующие в пределах своих обособленных и непересекающихся сфер полномочий. При таком подходе разумно будет вообще отказаться от такого понятия как «предметы совместного ведения». Подобный подход реализован в Конституции США, где содержится, во первых, исчерпывающий перечень полномочий федеральных органов власти, во-вторых, также исчерпывающий перечень действий, которые запрещено совершать штатам, и закреплён (в десятой поправке) общий принцип, в соответствии с которым «Полномочия, которые не делегированы Соединённым Штатам настоящей Конституцией и пользование которыми не запрещено ею отдельным штатам, сохраняются соответственно за штатами либо за народом». При таком жёстком разграничении федеральные органы власти и органы власти штатов действуют независимо друг от друга, не образуя никакой «вертикали власти».

Я не хотел бы, дабы не утомлять излишне читателя, в рамках данного цикла статей в деталях обсуждать вопрос о том, какие конкретно полномочия должны быть отнесены к ведению федерации, а какие — к ведению её субъектов. В то же время, есть вопрос, на котором нам следует заострить внимание. Речь идёт о полномочиях в сфере бюджета и налогов. Эта сфера крайне важна, ведь, сколь бы ни были широки полномочия регионов «на бумаге», реализовать их на практике они смогут лишь при наличии достаточных финансовых ресурсов, причём собственных.

В ситуации, когда значительная часть расходов региональных бюджетов финансируется за счёт поступлений из бюджета федерального (как это происходит в современной России), ни о каком реальном федерализме говорить не приходится.

Когда федеральный центр занимается перераспределением финансовых ресурсов, не так уж важно, избираются ли губернаторы или назначаются. Даже избранный на самых свободных и честных выборах глава региона вынужден будет проявлять стопроцентную лояльность в отношении федеральных властей, ведь в противном случае его регион может оказаться на «голодном финансовом пайке».

Для формирования подлинного бюджетного федерализма необходимо реализовать ряд мер. Во-первых,

будущая Конституции должна содержать запрет принимать на федеральном уровне законы, расходы по исполнению которых ложились бы на региональные (или муниципальные) бюджеты.

Принцип здесь простой: на каком уровне закон принимается, из того бюджета и должно финансироваться его исполнение.

Перекладывание расходов на нижестоящие бюджеты недопустимо.

Во-вторых, необходимо резко ограничить полномочия федеральных властей по взиманию налогов, вплоть до закрепления в Конституции исчерпывающего перечня федеральных налогов и предельного размера налоговых ставок (подобный подход реализован, в частности, в Конституции Швейцарии). Это необходимо для того, чтобы ограничить объём финансовых ресурсов, перераспределяемых федеральным центром.

Наконец, в-третьих, следует расширить полномочия региональных властей в сфере установления и сбора налогов, существенно ограниченные ныне действующей Конституцией и Налоговым кодексом. Я понимаю, что такое предложение может вызвать обоснованные опасения: не получится ли так, что регионы, получив более широкие полномочия в этой области, начнут чрезмерно усердствовать в установлении новых налогов, что приведёт к непомерному налоговому бремени? Подобная опасность действительно существует, и, возможно, авторам будущей Конституции следует подумать об установлении необходимых конституционных гарантий, защищающих права и интересы налогоплательщиков. Однако самой действенной гарантией станет своего рода конкуренция между регионами:

если налоговое бремя в каком-либо из регионов будет чрезмерно высоко, это может стать причиной миграции бизнеса и экономически наиболее активного населения в регионы с более благоприятным налоговым климатом.

В результате может оказаться так, что выиграют регионы с менее обременительными налогами. Подобные соображения должны сдерживать региональных законодателей от неразумного повышения налогов.

P.S. В следующей статье цикла речь пойдёт о наиболее оптимальной организации органов государственной власти в регионах.

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=52FCAD1FDC442
Неужели "липовые" диссертации — главная претензия общества к правящей клике?
13-02-2014 (18:17)

В последнее время меня все чаще посещает досада, связанная с тем, что внимание и усилия оппозиционно настроенной части российского общества зачастую оказываются направленными на второстепенные цели.

Возьмем для примера историю с плагиатом в диссертациях высокопоставленных чиновников. Казалось бы, важное, благородное и полезное дело — разоблачение воровства. В действительности же все куда сложнее. Представьте себе гипотетическую ситуацию: убийца, стремящийся замести следы своего преступления, пытается вывезти за город труп в багажнике автомобиля и при этом — вот незадача — проезжает на красный свет. Все мы прекрасно понимаем, что нарушение правил дорожного движения — вещь предосудительная. В то же время, в описанной ситуации это, мягко скажем, не самый тяжкий из проступков, допущенных нашим гипотетическим преступником. Навряд ли кому-то придет в голову заострять внимание окружающих на факте проезда на красный свет, тем самым отвлекая это самое внимание от того, что по-настоящему важно — от убийства. Подобное поведение, очевидно, противоречило бы здравому смыслу.

Увы, во взаимоотношениях общества с властью здравый смысл торжествует далеко не всегда. Неужели "липовые" диссертации — это одна из наших (общества) главных претензий к правящей клике? Неужели в том случае, если бы они самым честным образом писали и защищали свои диссертации, это каким-то образом изменило бы наше к ним отношение, заставило бы нас признать за ними право управлять нашей страной? Эта власть является воровской не потому, что ее представители воруют чужие мысли для своих "научных трудов", а в первую очередь потому, что они украли нечто гораздо более важное — право народа управлять своей страной, избирая на свободных выборах законную власть. Они узурпировали власть, подменив свободные выборы дешевым балаганом — вот в чем их главное преступление. Ключевая проблема современной России именно в нелегитимности власти, а нелегитимные ученые степени — лишь "штрихи к портрету", не более того. Концентрируя на них свое внимание, мы "не видим за деревьями леса", уподобляясь человеку, который обвиняет убийцу в проезде на красный свет, забывая при этом о собственно убийстве.

Возьмем другой пример — проблемы ЖКХ. С точки зрения обычного гражданина сложно найти что-то, в большей степени затрагивающее непосредственно его жизнь. Означает ли это, что концентрация оппозиции и гражданских активистов на решении этих проблем является правильной? Нет. Все дело в том, что в нормально функционирующей экономике вопросы, связанные с работой ЖКХ, чаще всего вообще не имеют никакого отношения к политике, это сугубо хозяйственные вопросы, решаемые в процессе рутинного рыночного взаимодействия хозяйствующих субъектов (управляющих компаний, организаций электро- и водоснабжения и т. д.) между собой и с гражданами. Если они и приобретают политическое значение, то исключительно на местном или региональном, но никак не на общегосударственном уровне. Иное дело в России. Здесь вследствие запредельной гиперцентрализации граждане вынуждены писать президенту для того, чтобы в их доме починили крышу, а управляющие компании действуют не как свободные рыночные агенты, каковыми они должны быть, а как "низовой уровень вертикали власти". Соответственно, и решать проблемы ЖКХ изолированно, в отрыве от вопроса о власти, невозможно. Решить их можно только в том случае, если мы покончим с гиперцентрализацией, изуродовавшей не только российскую политическую жизнь, но и российскую экономику.

Наконец, третий пример. Во многих российских городах оппозиционные активисты борются с введением системы управления, при которой руководство городской администрацией осуществляет не всенародно избираемый мэр, а назначаемый городским представительным органом (думой, собранием, советом и т. п.) чиновник — так называемый сити-менеджер. Однако если мы попробуем разобраться в сути вопроса, то поймем, что борьба эта, по большому счету, лишена смысла. В самой по себе системе управления городом с участием "сити-менеджера", если ее рассматривать изолированно, нет ничего плохого, она весьма успешно применяется, скажем, в ряде штатов США. Жители города для того и выбирают муниципальных депутатов, чтобы те избрали такую систему управления городом, которая в наибольшей степени отвечала бы интересам горожан. И в чем проблема, если депутаты, получившие от своих избирателей мандат доверия, сочтут, что управление городом следует доверить должностному лицу, которого они сами — народные избранники — будут назначать и контролировать от лица своих избирателей? А проблема в том, что в России нет свободных выборов, есть лишь их имитация, а значит и никакого мандата доверия у муниципальных депутатов тоже нет. Отсюда и убежденность многих оппозиционеров в том, что руководить городом должен всенародно избираемый мэр. Но постойте, если "выборы" муниципальных депутатов — всего лишь спектакль, то неужели всерьез можно верить в то, что "выборы" мэра будут чем-то отличаться? Следовательно, проблема не в том, что вместо "избираемого" мэра городом будет руководить назначаемый "сити-менеджер". Проблема в отсутствии свободных выборов на всех уровнях и, соответственно, в нелегитимности всех уровней власти.

Но и это еще не все. Даже если бы каким-то чудом на муниципальном уровне у нас вдруг начали проводиться свободные выборы, это тоже ничего бы принципиально не изменило. Кто бы ни был избран мэром, полномочия местного самоуправления в России крайне ограничены, каждый шаг муниципальных властей контролируется региональными и федеральными властями, а основной источник формирования муниципальных бюджетов — поступления из вышестоящих бюджетов. Говорить в такой ситуации о какой-либо самостоятельности местного самоуправления просто невозможно: у вышестоящих властей всегда есть масса способов выкрутить руки неугодному мэру, если таковой вдруг будет избран. Наконец, никто ведь не отменял и возможности использовать уголовно-репрессивные механизмы — вспомните судьбу ярославского мэра Урлашова.

Итак, мы видим, за какую бы прикладную проблему мы не взялись, решение ее упирается в две обозначенные выше фундаментальные проблемы: нелегитимность власти и ее гиперцентрализация.

Поймите меня правильно, уважаемый читатель, я вовсе не хочу сказать, будто такие проблемы, как плагиат в чиновничьих диссертациях или проблемы ЖКХ, являются чем-то малозначительным. Речь о другом — о том, что эти проблемы при всей их важности производны от природы правящего режима, а значит, их невозможно решить, не затрагивая эту природу. Пытаться решить их, не меняя режим, — это значит уподобляться герою анекдота, искавшему потерянную монету не там, где он ее потерял, а под фонарем, потому что там ему было удобнее искать. По большому счету, власти даже выгодно, чтобы силы оппозиционных активистов тратились на эти вторичные проблемы. Более того, время от времени власть даже может, дабы "перехватить повестку", сама заняться имитацией их решения, предъявляя обществу единичные "результаты" в виде, например, лишения ученых степеней пары-тройки высокопоставленных плагиаторов. Беда в том, что это ничего не изменит. Оппозиция не имеет права подыгрывать власти, ее целью должен быть полный демонтаж режима, построенного на лжи и насилии. Разумеется, такой демонтаж не станет сам по себе панацеей от всех проблем нашего общества, но он устранит главную причину, их породившую, и позволит приступить к длительной, трудной и планомерной работе по решению этих проблем.

[Александр Лукьянов]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=531058A8F183A
Почему США не помогут Украине в конфликте с властями России
28-02-2014 (16:41)

В последние дни в регулярно возникающих дискуссиях об антисоветской революции на Украине мне регулярно доводилось цитировать строки старинного, но не утратившего актуальности политико-правового документа:

"Мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью; что для обеспечения этих прав люди создают правительства, справедливая власть которых основывается на согласии управляемых; что если какой-либо государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить его или упразднить и установить новый строй, основанный на таких принципах и организующий управление в таких формах, которые должны наилучшим образом обеспечить безопасность и благоденствие народа. Благоразумие, конечно, требует, чтобы давно сложившиеся формы правления не сменялись вследствие маловажных и преходящих причин, так как опыт прошлого показывает, что люди скорее склонны терпеть зло, пока оно еще переносимо, чем пользоваться своим правом упразднения привычных форм жизни. Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно преследующих одну и ту же цель, обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то

право и долг народа — свергнуть такое правительство и создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности".

Сегодня я хотел бы поделиться с уважаемым читателем своими мыслями не об Украине, а о государстве, чье появление на политической карте мира ознаменовали процитированные выше строки. Дабы обосновать право североамериканских колоний на независимость, отцы-основатели США впервые в мировой истории в официальном государственном документе провозгласили три важнейших принципа:

1. Неотъемлемость естественных (то есть не дарованных государством, а принадлежащих по праву рождения) прав личности.

2. Возникновение легитимности правительства из волеизъявления народа ("согласия управляемых").

3. Право народа на сопротивление, в том числе насильственное, деспотизму.

Когда подобные принципы провозглашаются краеугольными камнями, на которых строится государственность, это требует от лидеров соответствующего государства, чтобы проводимая ими политика, внешняя и внутренняя, также базировалась на этих принципах. Внутреннюю политику США мы в рамках данного текста анализировать не будем, что же касается внешней политики, то на протяжении практически всего прошлого столетия американская внешняя политика в общем и целом согласовывалась с вышеперечисленными принципами. В большинстве крупных и мелких конфликтов XX века (обеих Мировых войнах, холодной войне, войнах в Корее и Вьетнаме, многочисленных конфликтах на Ближнем Востоке и т. д.) Америка принимала участие на стороне тех, кто боролся за свободу против тирании.

Я ни в коем случае не берусь утверждать, что "послужной список" США полностью безупречен. Бывали случаи, когда американцы неверно идентифицировали "хороших парней", нуждающихся в помощи. Так случилось в Косово, где США вступились за албанских сепаратистов — точно таких же "плохих парней", как и противостоявшие им силы режима Милошевича. Порой американцы были непоследовательны в отстаивании идеалов свободы, а иногда и просто подставляли своих союзников, как это было в Южном Вьетнаме. Частенько в своей внешней политике они поддерживали "своих сукиных сынов", чья репутация была далека от безупречной (справедливости ради стоит отметить, что сукины сыны, сражавшиеся на другой стороне, были, как правило, еще более омерзительны).

Тем не менее, если подводить баланс "по гамбургскому счету", США принесли миру гораздо больше пользы, нежели вреда. Гипотетический "мир без Америки" — мечта российских "патриотов" — был бы весьма неуютным местом, в котором тиранов было бы намного больше, а свободы — намного меньше, чем в нашем реальном мире.

Тем печальнее наблюдать изменения во внешней политике США, произошедшие после избрания Барака Обамы президентом этой сверхдержавы. История американской внешней политики под руководством Обамы — это история поражений и отступлений. В Ираке Обама не смог дипломатически закрепить результаты военной победы, одержанной под руководством его предшественника — Джорджа Уокера Буша. В результате сегодня мы видим, как Ирак стремительно превращается в сателлита иранских аятолл.

Когда начался кризис в Сирии, Обама сперва безапелляционно заявил, что Башар Асад должен уйти, потом столь же безапелляционно провозгласил, что применение химического оружия режимом Асада станет той "красной чертой", перехода которой США не потерпят. Несмотря на все громкие заявления американского лидера, Асад не только остался диктатором Сирии, но и применил химическое оружие против мирного населения. Как мы уже знаем, никакого удара возмездия за этим не последовало. Все "возмездие" свелось к подписанию срежиссированного Путиным соглашения, по которому Асад пообещал отдать имеющееся у него химическое оружие. Важно отметить, что это соглашение не содержит каких-либо действенных механизмов, позволяющих проконтролировать, действительно ли Асад отдал ВСЕ имеющееся у него химическое оружие. Так весь мир понял, что слова американского президента можно не воспринимать всерьез.

Обама пошел на одностороннее приостановление экономических санкций в отношении Ирана, который сегодня как никогда близок к тому, чтобы заполучить вожделенное ядерное оружие. Мало того, что подобное развитие событий создает смертельную угрозу для Израиля — единственного на Ближнем Востоке демократического государства, считавшегося когда-то ключевым союзником США в регионе, — оно также вызывает обоснованное беспокойство и у арабских государств Персидского залива. Все это как минимум не прибавляет Америке союзников и уж точно не способствует безопасности в и без того взрывоопасном регионе. Не стоит также забывать, что прямым бенефициаром нестабильности на Ближнем Востоке является путинская клика, ведь эта нестабильность способствует поддержанию высоких цен на нефть.

На этом фоне ничего кроме горькой иронии не способны вызвать недавние слова американского госсекретаря Джона Керри, заявившего, что Америка ведет себя как слабая нация. С этим трудно не согласиться, однако господин госсекретарь как-то упустил из вида, что именно под руководством его самого и его босса Америка стала вести себя как слабая нация.

В заключение я вновь хотел бы вернуться к Украине. Сейчас, когда я пишу эти строки, многое указывает на то, что Путин может решиться на вооруженную интервенцию и аннексию Крыма. Мне бы очень хотелось верить, что мои опасения беспочвенны, однако исторический опыт не дает оснований для оптимизма. Единственной силой, способной эффективно гарантировать безопасность и территориальную целостность Украины, являются США, вот только надежда на то, что США, как в былые времена, вступятся за тех, кто борется за свою свободу, сегодня практически равна нулю. Вышеупомянутый госсекретарь Керри уже успел заявить, что Америка и Россия не будут ссориться из-за Украины. В переводе с дипломатического языка на понятный Путину "пацанский" это означает: "Мы не станем вступаться за Украину, делайте что хотите".

Апологеты антиамериканизма любят называть Америку "мировым жандармом". Увы, проблема не в том, что Америка — жандарм, а в том, что жандарм этот оробел и больше не защищает мирных обывателей от распоясавшихся хулиганов.

[Александр Лукьянов]

http://anonymouse.org/cgi-bin/anon-w...=541B0DC5B0F33
теперь спецопераций по силовому отъему собственности будет еще больше
19-09-2014 (10:30)

Менее года тому назад в своих статьях "Олигарх" и "крыша" и "Олигарх" и "крыша" - 2, посвящённых "делу ЮКОСа", я сравнивал путинских чекистов с бандитами, "крышевавшими" коммерсантов в девяностые: "Подобно бандитам девяностых, сами они не способны к созиданию, но теперь в руках у них оказалась государственная машина принуждения — сила, о которой их предшественникам не приходилось и мечтать. Опираясь на эту силу, они воспроизвели модель взаимоотношений между коммерсантом и "крышей" на более высоком уровне: если в девяностые "крыши" собирали дань с мелких и средних предпринимателей (те, кого принято называть олигархами, были для них слишком крупной добычей), то аппетиты новой "суперкрыши" были больше на несколько порядков".

"Дело ЮКОСа" стало показательной расправой, призванной запугать российский бизнес (прежде всего — крупный, мелкий и без того всегда был запуган) и тем самым принудить его принять навязанные "крышей" правила, важнейшие из которых: "надо делиться" и "не лезть в политику". "Крыша" тогда добилась своего — бизнес эти правила принял.

Признаюсь, я ошибался, полагая, что власть ни при каких условиях не пойдёт на освобождение Ходорковского, и сегодня очень рад, что тот мой прогноз оказался ошибочным. В то же время, жизнь подтвердила верность одного из центральных тезисов моих прошлогодних текстов: "Бизнес в обмен на принятие продиктованных ему правил не получает никаких гарантий, в том числе, никаких гарантий неприкосновенности собственности. Превращение института собственности в фикцию — неизбежное следствие утверждения подобных отношений между властью и бизнесом". Уголовное преследование Владимира Евтушенкова — контролирующего акционера АФК "Система" — очередноё тому доказательство. Евтушенков никогда не шёл против "крыши", но это ему, как видим, не помогло.

Забавно наблюдать за представителями власти, хором запевшими, что в деле Евтушенкова нет политики. Самое смешное, что они говорят правду: политики в деле Евтушенкова действительно нет. Просто одному видному представителю российской "крыши" приглянулись кое-какие активы "Системы". Какая тут политика? Банальный гоп-стоп.

В своё время, принимая правила, навязанные "крышей", и всячески демонстрируя свою лояльность путинскому режиму, отечественная бизнес-элита руководствовалась не только страхом, но и расчётом. В конце концов, капитализм, хотя и является одним из необходимых условий, без которых невозможна демократия, сам может вполне сносно чувствовать себя в её — демократии — отсутствие. Более того, в условиях демократии избиратели иногда приводят к власти безответственных левых популистов, что никак не способствует развитию капитализма. Подобная перспектива едва не реализовалась в России в 1996 году, когда бессменный лидер КПРФ Геннадий Зюганов имел реальные шансы на победу в борьбе за пост президента, что не могло не напугать бизнес. Казалось бы, лояльность авторитарному режиму в таких условиях — не самый худший выбор, не так ли?

Не так. Капитализм возможен без демократии, но вот без чего он точно невозможен, так это без гарантий права собственности, а эти гарантии, в свою очередь, невозможны без того, что в английском языке называется "rule of law" и что можно приблизительно перевести на русский язык как "верховенство права". Принцип верховенства права иногда удаётся претворить в жизнь и в условиях недемократических режимов (здесь можно вспомнить берлинских судей, вынесших решение в пользу мельника, судившегося с королём Фридрихом Великим, или, если вернуться в нашу эпоху, Гонконг и Сингапур, в которых наблюдается явный дефицит демократии, но при этом вынесение судебных решений "по звонку" является совершенно немыслимым), но он абсолютно несовместим с "понятиями", по которым живёт "крыша".

Именно бизнесмены сегодня объективно являются наиболее заинтересованной в мирном демонтаже режима социальной группой. Разумеется, всякий бизнес по определению ищет стабильности, поэтому возможная смена режима также пугает его, ведь нет никаких гарантий, что на смену Путину не придут сторонники "социальной справедливости" и национализации крупной (и не очень) собственности. Однако необходимо оценивать не только возможные риски и издержки, связанные со сменой режима, но и издержки, связанные с его сохранением.

Последние давно уже не сводятся к банальным "откатам", которые предприниматели вынуждены платить только за то, чтобы у них не отняли их же собственность. Гораздо выше косвенные издержки, вызванные тем, что "крыша" разрушает деловой климат в стране. В последние месяцы эти косвенные издержки существенно возросли, и будут далее возрастать в обозримом будущем, в связи с международными санкциями — непосредственным результатом внешней политики "крыши" (если это воспроизводство ставших обыденностью в России криминальных практик на территории сопредельных государств вообще позволительно называть внешней политикой). Наконец, необходимо отдавать себе отчёт в том, что по мере неизбежного ухудшения экономической ситуации в России и вызванного им сокращения размера "пирога", который привыкли делить "крышеватели", мы всё чаще будем становиться свидетелями спецопераций по силовому отъёму собственности, подобных той, что проводится сейчас в отношении Евтушенкова.

Таким образом, сохранение "крыши" несёт для бизнеса гораздо большую угрозу, нежели возможные последствия отстранения "крыши" от власти. Бизнес-элите давно пора осознать, что мирная смена политического режима в стране — это не прихоть, а вопрос выживания.

К тому же, необходимо отдавать себе отчёт в том, что влияние бизнес-сообщества в постпутинской России, а значит и его возможности по нейтрализации деструктивных популистов, будет напрямую зависеть от той роли, которую оно сыграет в процессе демонтажа авторитаризма. Вы всё ещё боитесь и сомневаетесь? Тогда они придут к вам.