*7084. Левая идея во мгле!

[Нейромир ТВ]

Будет ли рассвет? часть: 1

https://www.youtube.com/watch?v=olMC4Cgt7KQ

[Нейромир ТВ]

https://www.youtube.com/watch?v=3HsQuSg43Xo&t=43s

[Роман Попков]

https://openrussia.org/notes/711938/

На самом деле у несистемных левых дела даже хуже, чем у националистов. О том, как были опустошены идеологические фланги российского протестного движения — в материале автора
Как Кремль при помощи войны избавился от одного своего давнего кошмара

Российское протестное движение с середины 2000-х годов было принято описывать как над-идеологический фронт, состоящий из трех фракций: либеральной, левой и националистической. Создание и укрепление над-идеологической коалиции всегда пугало Кремль. Страх Кремля был вполне понятен: когда-то именно уличный союз либералов и националистов (при участии Социалистической партии) обеспечил победу в Украине Оранжевой революции. С 2005 года Кремль тратил огромные усилия на пропагандистское противодействие такому объединению в России. Националистов и нацболов, заключающих союз с либералами, обвиняли в том, что они «встали на службу русофобам и пятой колонне Запада». Левых, участвовавших в «Маршах несогласных», клеймили за то, что они «продались беглым олигархам». Либералов объявляли «союзниками фашистов, лжелибералами» (под «фашистами» подразумевались националисты и нацболы).

После второй украинской революции, которая потенциально могла стать для русских новым воодушевляющим примером, у Кремля нашлись технологии противодействия, куда более эффективные чем нашистские блогеры, политологи интернет-газеты «Взгляд» и ольгинские боты.

Войну на Донбассе можно считать самой успешной внутриполитической операцией Кремля за последние годы. Собственно военные итоги донбасской интервенции не особенно впечатляют: украинская армия избежала поражения, и даже окрепла в боях, марионеточные «народные республики» контролируют не больше половины территории Донбасса. Зато левый и националистический фланги российской оппозиции опустошены донбасской операцией практически полностью.

Как известно, русские ультраправые раскололись на поддержавших украинскую «Революцию достоинства» и на воюющих за «Новороссию» — о драматическом кризисе националистического движения, продолжающемся четвертый год, написано уже немало. Кризис усугубляется и непрекращающимися репрессиями против ультраправых: большинство лидеров националистического движения или сидит на решеткой, или выдавлено в эмиграцию, крупнейшие политические движения националистов запрещены как «экстремистские».

У несистемных левых дела не лучше, чем у несистемных правых. Их крупнейшие организации — «Левый фронт», «Российское социалистическое движение» (РСД), и «Комитет за рабочий интернационал» еще в 2014 году официально заняли антивоенную позицию. При этом РСД заявило, что «российские левые должны выступить против военного вмешательства российских властей и всякой поддержки российскими властями Донецкой и Луганской народных республик». Вместе с тем, часть левых активистов искренне верила (и верит до сих пор), что на Донбассе «идет война с фашистской киевской хунтой». Конфронтация между сторонниками антивоенной линии и левыми, поддерживающими ДНР-ЛНР на съезде «Левого фронта» привела к тому, что координатор движения Сергей Удальцов, заявлявший из СИЗО о поддержки «Новороссии», был переизбран в исполком с перевесом всего в один голос. Известный спикер «Левого фронта» Дарья Митина, также поддерживающая донбасских сепаратистов, и вовсе покинула организацию.

С 2014 года уличная активность «Левого фронта» снизилась в разы. Это несмотря на то, что социально-экономические условия в России лучше не становятся, и сама жизнь постоянно дает левакам поводы для акций протеста. А ведь еще в эпоху «болотных» митингов «Левый фронт» был одной из самых крупных организаций несистемной оппозиции — наряду с либеральной «Солидарностью» и ныне запрещенным националистическим движением «Русские».

Летом 2016 года в Иванове состоялся очередной съезд Левого Фронта, на который, по некоторым данным, приехали представители лишь пяти региональных отделений.

Сергей Удальцов во время акции «Марш свободы» на Лубянской площади в Москве, 2012 год. Фото: Зураб Джавахадзе / ТАСС

Эпоха Удальцова — от антипутинского протеста к поддержке «Новороссии»

Конечно, причиной кризисного состояния «Левого фронта» — флагманской красной организации — стал не только «украинский вопрос», но и арест харизматичного Сергея Удальцова.

Удальцов начал свою политическую карьеру еще в 90-е. Он возглавлял «Авангард красной молодежи» (АКМ) — молодежное крыло движения «Трудовая Россия». Затем Удальцов ушел вместе со всей своей организацией от старомодного и конфликтного Виктора Анпилова в свободное плавание. Долгое время Удальцов копировал стилистику и акции прямого действия Национал-большевистской партии (запрещена в РФ), что иногда выглядело комично. Например, однажды члены АКМ решили повторить самую «крутую» акцию НБП, захватившей несколько кабинетов в здании Минздрава. Леваки проникли в здание Министерства образования чтобы потребовать повышения стипендий для студентов. Однако захватить министерские кабинеты не получилось — члены АКМ просто заблудились в коридорах и блуждали там несколько часов, пока их наконец не обнаружили милиционеры.

Тем не менее, именно Удальцов сумел создать на базе левой идеологии, не особенно привлекательной в то время среди молодежи, достаточно крепкую и бойкую организацию. Удальцовцев вряд ли можно было назвать левыми в современном европейском понимании. Они не занимались поддержкой феминисток и ЛГБТ-движения, а сам Удальцов регулярно появлялся на митингах в футболке с портретом Сталина. Тем не менее, молодежь левых взглядов, для которой нацболы были «коричневыми», а «антифа» — слишком «субкультурщиками», шла за «движухой» к Удальцову.

Когда АКМ стал фундаментом «Левого фронта», Удальцов проявил достаточную политическую гибкость и договороспособность, сделав левых частью общероссийского протестного движения. Через несколько лет видеообращение Удальцова, голодавшего в камере, показывали на огромном экране во время митинга на проспекте Сахарова. И стотысячная толпа москвичей-белоленточников слушала Удальцова с куда большим сочувствием и почтением, чем либеральных Ксению Собчак и Алексея Кудрина.

После столкновений на Болотной площади Удальцов стал фигурантом уголовного дела, его поместили сперва под домашний арест, а потом отправили в колонию. Но удар по политической биографии Удальцова нанес не арест, а тот «внутренний Сталин», который жил душе в координатора «Левого фронта», и с которым Удальцов никогда не пытался бороться. Сразу после аннексии Крыма и начала войны на Донбассе Удальцов поступил так, как положено «советскому патриоту» — поддержал и аннексию, и войну. Таким образом, останься Удальцов в военном 2014 году на свободе, раскол в «Левом фронте» стал бы даже еще более скандальным.

Срок содержания под стражей у Удальцова заканчивается через несколько недель. Судя по всему, его бывшие соратники, стоящие на антивоенных позициях, стремятся не допустить ситуации, при которой Удальцов вышел бы из колонии «на руины левого движения» и начал «возрождать» левый проект согласно своим личным представлениям о правде и справедливости.

Новые левые

Новая организация «Левый блок» отметилась недавно громкой акцией возле офиса Роскомнадзора. Фактически, это первая за долгое время акция прямого действия российских левых, направленная против органов государственной власти. Активисты, протестуя против цензуры в интернете, заблокировали офис Роскомнадзора велосипедными замками, зажгли файеры и раскидали листовки. «Левый блок» устраивает акции в поддержку Дмитрия Богатова, участвовал в общеоппозиционном марше за свободный интернет, проводит совместные мероприятия с зоозащитниками и не забывает выражать солидарность с европейскими альтерглобалистами. Словом, это типичная левая антиавторитарная повестка, не имеющая ничего общего с «советским патриотизмом», который был врожденной болезнью и АКМ, и «Левого фронта».
Акция «Левого блока» возле офиса Роскомнадзора. Фото: официальная страница ВКонтакте

Акция «Левого блока» возле офиса Роскомнадзора. Фото: официальная страница ВКонтакте

«Все заявления Удальцова (о поддержке «Новороссии» — Открытая Россия) сделанные им из-за решетки, противоречили документам, которые принимали его товарищи по «Левому фронту» — говорит в беседе с Открытой Россией журналист Павел Никулин, изучающий российское левое движение.

«Возрождение „Левого фронта“, как организации Удальцова мне кажется маловероятным. Если говорить о популярной левой позиции сейчас, то она критикует войну и обе воюющие стороны. Это делают как левые в РФ, так и в Украине (за исключением левых националистов). Левый патриотизм же в России удел тех, кто ностальгирует по СССР, читает газету „Завтра“ и ходит на суды по делу сторонников Юрия Мухина, это не те люди, которые готовы что-то серьезное организовать» — считает Никулин.

Один из координаторов новой организации «Левый блок» Владислав Рязанцев признал в интервью Открытой России, что «„Левый фронт“ мертв в силу ряда факторов». По мнению Рязанцева, этими факторами стали «с одной стороны действия Сергея Удальцова, его заявления и внутренняя политика в организации, отношение к активистам, с другой — репрессии со стороны властей и спецслужб».

«Как все могут видеть, уже почти два года флагов „Левого фронта“ нет на политических мероприятиях, группы в соцсетях заброшены и не ведутся — говорит Рязанцев. — В конце 2015-начале 2016 года все адекватные активисты „Левого фронта“ приняли участие в формировании движения Левый Блок как коалиции оппозиционных социалистов, коммунистов и анархистов»

«Мы работаем на то, чтобы левая повестка перестала восприниматься как маргинальная. Левый Блок выступает за максимальные социальные гарантии: безусловный основной доход, бесплатное образование, реально бесплатное медобслуживание. На этом мы делаем акцент в своей агитации. Ну и борьбу за возвращение прав и свобод, к примеру, за свободный интернет и освобождение политзаключенных никто не отменял» — рассказывает координатор «Левого блока».

Рязанцев утверждает, что среди несистемных левых какого-либо размежевания по Крыму и Донбассу нет: «все они не поддерживают отжатие Крыма и не оправдывают российскую агрессию в виде создания так называемой „Новороссии“».

«Персонажи, называющие себя „левыми“ и при этом продолжающие считать „Новороссию“ каким-либо „прогрессивным“, „левым“ проектом, на самом деле левыми не являются, они полностью срослись с государством в своей антиукраинской пропаганде и более ничем не занимаются. Вместе с этим, мы осознаем, что на волне Майдана к власти в Украине пришли несимпатичные левым силы» — подчеркивает активист.

Вместе с тем, ни у «Левого блока, ни у «Российского социалистического движения» ни у других несистемных левых организаций нет ни одного уличного лидера, сколь-либо широко известного хотя бы среди россиян, являющихся сторонниками оппозиции. В этом была уникальность Удальцова — он успел в 2000-е годы стать по-настоящему узнаваемой фигурой. Он такой у левых был один. Но и его узнаваемость существенно поблекла за годы тюремной изоляции, в России часто влекущей за собой медийное забвение.

[Владислав Иноземцев]

https://www.gazeta.ru/column/vladisl...10831904.shtml
15.08.2017, 13:47
О перспективах левого движения в России

Reuters

Освобождение на прошлой неделе из тюрьмы Сергея Удальцова, лидера «Левого фронта», стало событием, спровоцировавшим острые дискуссии о путях и судьбах российской оппозиции, ее лидерах, правом и левом лагерях отечественной политики. Мне не хотелось бы касаться отдельных личностей — тем более что любому бывшему политзаключенному можно и нужно только сопереживать и желать ему лишь добра, — а воспользоваться возвращением убежденного диссидента как поводом для размышления о перспективах левых в российской политике ближайших десятилетий.

В свое время я высказывался о том, что левое движение в целом переживает сложные времена, сталкиваясь с реальностью, радикально отличающейся от породившей его еще в XIX веке. Появившись как сообщество апологетов распределения по труду, защитников имущественного равенства и предельных рационалистов, левые сейчас с трудом ищут ответы на новые вопросы, сформулированные тенденциями развития современной экономики.

В XXI веке труд не является ни редким (в том числе и вследствие передвижения огромных масс населения и трудовых миграций), ни самым передовым ресурсом — место и того и другого давно заменили знания, креативность и уникальные способности. Акцент на них формирует совершенно новую реальность, в которой неравенство перестает основываться на эксплуатации и — впервые в истории — становится справедливым, а перераспределение богатств вызывает в обществе все больше протестов.

Из защитников угнетенных левые все чаще превращаются в воздыхателей по неудачникам — что также не прибавляет им политических очков.

Сложно сказать, чем закончится этот кризис — найдут ли серьезные левые партии основания для ренессанса или повторят результаты, недавно показанные их французскими коллегами на выборах, — но, говоря о России, стоит заметить, что эти проблемы в нашем обществе не стоят.

В России, стране с вопиющим имущественным неравенством, процветающей коррупцией и устойчивой бедностью (от которой не защищены даже работающие граждане), казалось бы, не могло не сложиться массового и сильного профсоюзного движения и мощной социал-демократической партии — однако сегодня ни на первое, ни на вторую нет даже намека. ФНПР давно стала организацией верных лакеев любой существующей власти, а по риторике социалистические партии типа «Справедливой России» — сборищем паяцев, дискредитирущих саму идею справедливости. Чем мы обязаны такому положению вещей и можно ли его изменить?

На мой взгляд, ничего удивительного в происходящем нет. Современная социал-демократия не только зародилась в Европе, но по большому счету и ограничилась ею (в какой-то мере присутствуя разве что в Латинской Америке, но постоянно «сваливаясь» там в разного рода экстримы).

Все «левое» за пределами Старого Света — от России после 1917 года до диктатуры Пол Пота в Камбодже, от Кубы Фиделя Кастро и Че Гевары до Эфиопии М.Х. Мариама — стало в большей мере отрицанием, чем воплощением социалистических идей,

которые никогда не воспевали массовых репрессий или гражданских войн и предполагали «всестороннее развитие личности», а не торжество бюрократии и усредненности. Можно с интересом наблюдать, как бывшие коммунисты в Центральной Европе (те из них, кто был способен мыслить в современных категориях) быстро превратились в социал-демократов и стали респектабельными политиками левого толка, ответственно защищающими права трудящихся и представителей малого бизнеса в Польше и Чехии, Литве и Румынии, но при этом вовсе не ностальгирующими по временам, когда все эти страны находились под пятой советской сталинистской диктатуры.

Произошло это, на мой взгляд, потому, что европейскость осталась базовым элементом культуры этих народов, а также потому, что восхваление советского коммунизма было бы не чем иным, как поддержкой внешней силы, воспринимаемой как враждебная, — то есть, по сути, национал-предательством.

В России — и на пространстве СНГ в целом — ситуация выглядит совершенно иначе. Здесь давно забыты все принципиальные основы левого движения, вместо которых все наследие левых воплощено прежде всего в любви к советскости и апологии прежнего строя. Это главный порок российского левого движения, преодолеть который оно не может.

Партии и организации левого толка оправдывают (в более или менее явной форме) сталинизм и советский авторитаризм; апологетизируют «единую страну» (а следовательно, и империю); выступают за доминирование не столько «общественного» над «частным», сколько государства над личностью; оправдывают нарушение прав соображениями высшей целесообразности. Иначе говоря — быть левым в России означает быть советским человеком в эпоху, которая давно отправила Советский Союз на свалку истории, причем не по нелепой случайности, а в полном соответствии с законами развития общества, открытыми основоположниками марксизма.

Главная проблема российской левизны состоит именно в ее «заряженности» на советскость — причем отнюдь не на некоторые отличавшие этот период позитивные черты (относительную социальную справедливость, меритократичность, утверждение ценностей образования и определенный рационализм сознания, позволившие добиться значительных экономических и технологических достижений), а на формальные элементы «величия».

Это, как ни странно, порождает у российских левых крайне странные аллюзии, радикально противоречащие идеалам той самой коммунистической эпохи, наследию которой они клянутся в верности. Идеям интернационализма, которые — не только в теории, но в существенной степени и на практике — находились в центре советского мировоззрения, они противопоставляют (в чем мало отличаются от власти) концепцию «русского мира» и порой весьма жесткий национализм (как имперский, так и «внутренний»).

Принципу рациональности — в отличие от всех прежних и современных левых — предпочитают апологию «православнутости» и воцерковленности. Традиционной и для советских коммунистов, и для идеологов любого левого движения обращенности в будущее — распускание соплей по поводу «славной истории» и ностальгию по ушедшим дням. Фактически в страстях по советскости скрывается та апология «консерватизма», которая для левого движения была всегда противопоказана, но которая оказалась в сегодняшней России его «визитной карточкой».

Все это, повторю, создает уникальный контраст между состоянием левых партий в нашей стране и масштабами потребности в конструктивном продвижении социал-демократической повестки дня. Последняя, я убежден, с легкостью могла бы увлечь миллионы россиян, если бы включала в себя достаточно типичные для традиционных и новаторских левых движений требования и ориентиры.

Во-первых, в России как нигде в развитых странах актуальны требования преодоления вопиющего неравенства — и не через «раскулачивание» приватизировавших госсобственность олигархов, а прежде всего через введение дифференцированных налогов.

Основными требованиями в данной сфере должны стать, с одной стороны, введение минимальной заработной платы, превосходящей прожиточный минимум, и с другой стороны — отказ от взимания налога на доходы физических лиц с сумм, его не превышающих (то есть не столько более высокого обложения богатых, сколько отказ от обложения малоимущих). Прогрессивная шкала подоходного налога, реформа пенсионной системы, увеличение пособий по безработице — все это очевидные элементы левой повестки дня, никем сейчас не поднимаемые.

Во-вторых, несомненным успехом будет пользоваться повестка улучшения качества и условий труда; роста нормативов расходов на его безопасность; повышение компенсаций за гибель и увечья на производстве до европейских уровней; резкое повышение пенсий за потерю кормильца; создание инструментов рабочего контроля над организацией производственных процессов. Очевидным требованием является легализация стачек, забастовок, митингов и манифестаций, участники которых заявляют сугубо экономические требования. Левые партии должны открыто говорить о задачах восстановления в России системы независимых профсоюзов и приведения трудовых договоров по всей стране к тем лучшим стандартам, которые будут обеспечиваться переговорами работников с нанимателями.

В-третьих, левым стоит обратиться к такому традиционно левому (хотя и серьезно выхолощенному в последние десятилетия) понятию, как интернационализм. Современная Россия — не только многонациональная страна, но и один из крупнейших центров притяжения трудовых мигрантов, людей, которые мало где в мире защищены так плохо, как у нас. Институционализация их трудовых отношений, интеграция их в российское общество — неизбежное требование ближайших десятилетий, и левые должны были бы продвигать именно его, а не идеологию «русского мира» и России как «осажденной крепости» (по крайней мере если они намерены оправдывать свое название и не предавать собственную идеологию).

Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» не должен забываться в стране, где de facto уже соединились трудящиеся десятков государств.

В-четвертых, значительная часть российского общества уже сыта насаждением религиозности и мракобесия, а также параллельной деградацией образования и науки. Антиклерикализм и защита свободы совести — в том числе и атеистов — всегда была сильной стороной левого движения, которая полностью отсутствует в левой повестке дня в нашей стране. Одно это требование в программе любой левой партии, на мой взгляд, обеспечит ей поддержку.

В-пятых, странно не осознавать, что современные левые черпают поддержку прежде всего у жаждущей свободы молодежи и творческой части общества. В большинстве европейских (и не только) стран левые — это во многом движение меньшинств: расовых, культурных, даже сексуальных. Сексуальная революция 1960-х во многом обеспечила ренессанс левых идей в Европе; представители ЛГБТ-сообществ сегодня последовательно голосуют как раз за представителей социал-демократических движений. И только в России повестка дня, связанная с правами человека, феминизмом, обеспечением безопасности и уважения ЛГБТ сообществ и всем, что, так или иначе, имеет какое-то отношение к данным темам, принципиально игнорируется теми, кто называет себя левыми.

Конечно, приятно бороться с «фашистской хунтой» в Киеве или воспевать элементы «живого творчества масс» на примере «самоорганизации» в Донецкой или Луганской республиках, как хорошо ложащиеся в картину «русского мира», но что-то подсказывает мне, что ничего, кроме тарелки чечевичной похлебки, оставленной на пороге здания администрации президента, продвижение подобной повестки дня российским левым принести не сможет. И остается лишь удивляться, почему полное отсутствие конкуренции на большинстве «полян», которые во всем мире давно уже заняты представителями левых партий, не порождает у тех, кто в России относит себя к этому лагерю, никакого энтузиазма.

Скорее всего, это происходит не по каким-то объективным причинам, а лишь потому, что желание заниматься реальной политикой у нынешних российских левых как исчезло после позорно уступленных ими властной элите президентских выборов 1996 года, так больше и не появилось…