*1543. Юрий Любимов

[Частный корреспондент]

http://www.chaskor.ru/article/yurij_...t_legenda_5741

вторник, 18 января 2011 года, 09.20

Юрий Любимов: «Легенда — она и есть легенда»
Артисты — перелётные птицы, главное в театре — репертуар

Режиссер Юрий Любимов в своем кабинете в Театре на Таганке
// Ольга Чумаченко, Коммерсантъ

Легендарной Таганке уже 46. Как сделать так, чтобы театр не превратился в музей самого себя, что должен уметь режиссёр и как правильно разговаривать с актёрами, Юрий Любимов рассказал корреспонденту «Частного корреспондента» Ксении Щербино.

Юрий Петрович Любимов, основатель и бессменный руководитель Таганки, и сам по себе уже легенда. Это в его театр выстраивались ночные очереди, это он вывел на сцену Высоцкого, это его запрещали и выслали из страны, а потом, перепугавшись, даже задержали выход фильма «Тридцать первое июня»: звучавшая там песня «Мир без любимого» вызывала у всей страны определённые ассоциации…

Легендарной Таганке уже 46. Как сделать так, чтобы театр не превратился в музей самого себя, что должен уметь режиссёр и как правильно разговаривать с актёрами, Юрий Любимов рассказал корреспонденту «Частного корреспондента» Ксении Щербино.

— Театр на Таганке — высокая планка качества. Скажите, каково это — так долго руководить театром, который стал легендой уже в первые годы своего существования?
— Легенда — она и есть легенда. Груз легенды совершенно не тянет — тянет возраст…

Нас ведь любят хоронить. Может быть, потому что я очень старый, но почему-то любят говорить, что вот раньше — было, а теперь ничего нет. Хотя мне это странно, театр ведь жив до сих пор. Если бы что-то изменилось, я бы не смог больше руководить…

На самом деле я спокоен. Я вхожу в театр через центральный вход, и с первым же своим вопросом за день я подхожу к кассиру и неизменно слышу ответ: «Билеты проданы». И я спокоен.

— Некоторые театры с историей превращаются в музеи. Мол, у нас такие традиции, и, кроме этих традиций, ничего не остаётся. Таганка, несмотря на традиции, театр живой. Как вам это удаётся?
— Традиции должны быть. Куда же без традиций? Но лицо театра — это репертуар. Какие у нас авторы! Взять только современников: Борис Пастернак, Можаев, Трифонов, Абрамов… Поэты — самые лучшие! А музыканты? Шостакович! Вот сейчас Мартынов, между прочим, его учитель — Стравинский.

— Разве театр — это не артисты в первую очередь?
— А артисты — они перелётные птицы, так и должно быть. Они пойдут туда, где им насыплют корма, и это нормально. Пойдут в соседний двор — нельзя ли там заработать? А то, что у них тут есть, возьмут с собой и в прямом, и в переносном смысле. Как у Островского, когда Счастливцев и Несчастливцев разговаривают: «А чего это у тебя, Аркаша?» — «Да вот, взял пару подсвечников стащил…»

Это всё ещё и у Антона Павловича описано, и у Булгакова в «Театральном романе»...

— Артисты совершенно по-разному о вас отзываются. Для кого-то вы диктатор, для кого-то — нет. А вы сами как относитесь к артистам: видите ли вы в актёрах самостоятельную личность или пытаетесь их как-то направлять?
— Ну, по-разному, в зависимости от ситуации. Я стараюсь быть полезен артисту в любом случае. Я же не пророк, чтобы увидеть, что и как дальше с этим артистом будет. Люди ошибаются, им это свойственно. Хотя я обычно нечасто ошибаюсь…

Многие пошли отсюда дальше, как я и говорил. Одних режиссёров посчитать! Скажем, Калягин. Кстати, для меня это был очень приятный сюрприз, когда он сказал, что всему научился здесь, на Таганке, а не в Щукинском.

— А с власть имущими как складывается диалог?
— Когда приглашают, встречаюсь, конечно. А так я не хочу никому глаза мозолить. Да и просто так никому на глаза и не попадёшь. Помню, нашему бывшему президенту, когда он был здесь, на Таганке, я и предложил поговорить — о казусах жизни.

— Вам всё время приходится задумываться об экономике — не отвлекает ли это от мыслей собственно о театре?
— Да нет, это я в шутку. Правда, довольно грустная шутка получается. Давно надо привести в порядок дела театральные, нельзя уже так больше работать…

Одно время театр Любимова называли политическим. Мол, дерзкие спектакли, злободневные. Да, сегодняшний день всегда был главной темой спектаклей Таганки. Но режиссёрская манера Любимова — не плакатно-агитирующая. Это чистой воды поэзия.
Сказка длиной в жизнь

У нас же большая страна! Это ответственность, конечно. Некоторые стараются как-то изменить своё поведение, подлизаться к кому-то…

Вон что у кинематографистов творится! У меня бы это вызвало желание сменить профессию. Но люди же все разные, и «хорошо» для них разное. Некоторые вон сидят развалившись, созерцают, а время бежит, раз — и уже ушло. Время быстро бежит, и всё меняется.

— Ну, вашего театра это не касается — он всегда чувствует время.
— Благодарю за комплимент. Мне кажется, тут дело в умении, умении делать стоящие вещи.

— А в чём заключается это умение? Поделитесь секретами мастерства!
— В чём умение? Во всём, пожалуй. В том, как замыслить спектакль. Режиссёр должен собрать команду, ведь артисты — они исполнители. И композитор говорит со мной — с режиссёром. Он не собирает артистов, не спрашивает, понравилось ли им, что он написал. Вот это — задачу режиссёра — надо понимать и осознавать.

Я же пригласил команду, я не деспот, не выжил из ума, просто делайте то, что я вам говорю, что я вас прошу. У меня есть замысел, есть текст, и я начинаю всё это приводить в порядок между собой: мизансцена, свет, музыка — начинается синтез.

Театр — это и есть синтез, он состоит из множества вещей. Вообще театр похож на настоящее государство: тут всё есть — и рабочий класс, и интеллектуалы.

— Команда Таганки когда-то была самой звёздной. А сейчас, когда вы приглашаете новых людей, вы тоже ищете звёзд?
— Нет, звёздных фабрик и без меня достаточно. Я человек злоязычный, так что прошу меня простить. С моей точки зрения, всё это блеф. Талант даётся от Бога, а научить можно только ремеслу.

— Но ведь «Добрый человек из Сезуана» и стал своего рода фабрикой звёзд…
— Ну, это уже потом кто хотел — становился вольным. У меня тут нет крепостного права. Зато у нас жёсткий отдел кадров: трудовые книжки, которых уже нигде нет…

Везде же контрактная система, а у нас, как у клопов, штат. У нас народ хаотичный, недисциплинированный. Мы любим раздувать штат, поэтому у нас мало получают. И пока человек рвётся в штат, он работает. А потом занимается своими делами и на всё плюёт. Текст учит плохо, долго, забывает рисунок роли. У кого он кровушку пьёт? У того, кто делает спектакль.

— И как вы справляетесь с подобной безалаберностью?
— По-разному. У меня к каждому был индивидуальный подход. Я уже рассказывал не раз, как было с Высоцким. Многие считали, что если ему сходят с рук некоторые вольности, то и им сойдут. Но я, когда злился на кого-нибудь, говорил: «Он — Высоцкий. Ему можно. А тебе — нет».

Последний спектакль Любимова «Сказки» продолжает привычную «политику» Таганки. На сцене стоят два огромных батута. Молодые артисты лихо подлетают на нём — дух захватывает от их кульбитов. Через эти взлёты выстраивается любимая режиссёром вертикаль — от небесного к земному, от волшебства к прозе.
Секунда вечности

У меня свои критерии. Когда я пробил гастроли в Израиле, ко мне многие бегали с вопросами: «Почему он едет, а я нет?» У меня ответ всегда один: едет тот, кто играет лучше. Но это на остальных не действовало. Тогда я сказал: «Он едет потому, что он еврей!» И сразу все поняли. Так что иногда приходится использовать и такие аргументы.

— Наверное, сложно говорить известным актёрам, если кто-то сыграет плохо…
— Ну, Немировичу-Данченко так вообще приходилось самого Станиславского снимать с роли. Артисты же не машины. Поэтому режиссёр, невзирая на авторитет, должен сказать, если роль не идёт.

И у Володи бывало, что роль не шла. Даже в «Гамлете» или в «Свидригайлове» не сразу пошло. Но у него и дело было не в актёрстве, а в даре поэта, поэтому я и понимал, что он Шекспира одолеет.
158