*1162. Франция

[Александр Баунов]

http://slon.ru/blogs/baunov/post/482812/

21.10.10 | 10:02

За нашу и вашу цивилизацию
Французские баррикады: халява или принцип? 51
Правительство России сокращает больничные, и никто не вышел на улицы, а рейтинг премьера высок и крепок, как лингам. Французское правительство добавляет два года работы до выхода на пенсию, и пол-Франции бастует, нет бензина в баках, багетов в булочных, бургундского в бокалах, темно и утешиться нечем.

Первое и простое объяснение: мы – люди экономически сознательные, понимаем – в Европе холодно, на улице кризис, в бюджете дефицит. А французам – им бы как можно меньше работать и побольше бастовать и митинговать за свою халяву. А студенты их – те вовсе анфан террибль, им только дай что-нибудь пожечь. Это объяснение отчасти верное, но слишком очевидное, поэтому сразу перейду к следующему.

Французы очень гордятся своей цивилизацией. В конце концов, Франция – единственная (ну, может, вместе с обоими Нидерландами) страна на континенте, про которую и сами ее жители, и иностранцы одинаково говорят : «Европа». Даже англичанин, пересекая Ламанш, а итальянец – Альпы, может сказать, что он едет «в Европу», и пришлет весточку «из Европы». А на весточке сами знаете что: Нотр-Дам и Тур Эйфель. Сам он, выходит, живет где-то в другом месте (русский язык даже знает в каком). В самой Германии сомневались, а Европа ли она. Поделом пруссакам геополитическая мука: то у них крепостное право и феодальная раздробленность до XIX века, то диктатура, то разделятся на западную и восточную, то на федеративную и демократическую. Какая еще Европа – у нас за Загром, вдалеке от Фраты – под Карл-Маркс-Штадтом, Гродно и Шауляем. В Европу три дня не доедешь.

А вот французам ехать некуда – уже приехали. Здесь Ван Гог и Гоген, Шанель и Жизель, Вольтер и Мольер, Сирано и Пикассо, бургундское и шампанское, Лувр и фуа-гра, увидеть и умереть-не встать.

И частью вот этой высокой галло-римской, франко-европейской цивилизации – совокупного объекта коллективной гордости для французов – является их блистательная социальная система. Французская социальная система росла одновременно с французской культурой и европейской цивилизацией. Снизить здесь стандарты – это как смотреть «Кармелиту» вместо Франсуа Трюфо и есть чикен-нагетс вместо канар-о-провансаль.

Социальная система – это победа просвещенного разума; ее гибель – это наступление тьмы варварства. Это добровольная деградация. Это как взять и снизить скорость междугородних поездов TGV, не латать больше дороги и не стричь газоны. Как перестать мыть руки перед едой, экономя воду. Как согласиться на отключение канализации: времена нынче трудные, а водоотвод нынче дорог. Взять почту, телеграф, телефон – да и закрыть. Жили же раньше люди без этого, как без восьмичасового рабочего дня и оплачиваемого отпуска, и ничего: и экономика росла, и от двухполья перешли к трехполью, от сохи к плугу.

Но потом изобрели французские парки, паровую машину, электрическую лампочку, живопись маслом и восьмичасовой рабочий день с детскими садами. Для Западной Европы и, особенно, для Франции человеческий комфорт – это часть прогресса, они не понимают, как можно делать микросхемы и дизайнерский галстук и не оплачивать отпуск для родов. В Индии понимают, у нас тоже могут войти в положение. А французы думают: не нужен нам без этого и престижный дизайнерский галстук , наденьте его себе на лингам, засуньте их в русскую рифму к Европе.

Если не вдаваться в детали, то французская социальная система – это очень просто. Во-первых, рабочая неделя из пяти дней и 35 часов, по семь часов в день. Остальное человек имеет право посвятить таким важным социальным сферам и функциям, как семья, католическая месса, сексуальная революция, самосовершенствование, или потребление. Именно за пределами этих 35 часов происходит потребление бордо и канар-о-провансаль. Особенно по воскресеньям. В этот день французы привыкли к долгим и вкусным семейным обедам. Даже аптеки в этот кулинарный день господень закрыты. Тот самый случай, когда современный социализм растет напрямую из католического средневековья и Луи-Каторз.

Во-вторых, это оплачиваемый ежегодный отпуск в пять недель, три из которых работодатель должен предоставить летом. В-третьих, житель Франции, который платит все положенные налоги, причастен к благам государственного медицинского страхования: походы к врачу, обследования, лечение оплачиваются на 60, 70, 100% в зависимости от случая. По страховке платят 100% зарплаты и при онкологических заболеваниях, и при полной потере трудоспособности; оплачивают сборку, если француза надо собирать из деталей и запчастей после автомобильной аварии.

В-четвертых, это минимальная заработная плата: французу нельзя платить меньше 8,86 евро в час, это примерно 1300 евро «грязными» в месяц, а за вычетом налогов – чуть меньше 1000 евро. Хотя это лишь чуть больше минимальной зарплаты в Ирландии – 8,65 евро, которая считается образцом экономического либерализма в ЕС (но в Ирландии действуют разные понижающие коэффициенты).

Налоги во Франции велики. Саркози провел законы, по которым стало невозможно заплатить налог выше 50% личных доходов, до этого состоятельные граждане, случалось, платили и больше. У французских работников по найму, как правило, постоянные контракты. Специальные кратковременные гибкие контракты для молодежи попытался ввести в 2006 году Ширак и получил бунт побеспощаднее нынешнего.

Пенсия, за которую сейчас бьются французы выглядит так: на нее можно выйти в 60 лет, но тогда пенсия платится неполная, а полная – если выйти в 65 лет при стаже не меньше 41 года. Если меньше, то она снова неполная. Все эти возрасты Саркози хочет увеличить, справедливо полагая, что раз они покорны любви, то и производительному труду – тоже.

Размер пенсии зависит от зарплаты и разных дополнительных отчислений. Мой знакомый француз, школьный учитель, имел жалование 2000 евро и на пенсии получает около 1500. У него полный стаж. Его жена брала несколько раз отпуск по уходу за детьми и ее стаж не дотягивает до 41 года труда, поэтому ее пенсия будет около 900 евро. Парижские коммунальные платежи относятся к нашим так же, как парижские пенсии.

Относительно скромное достижение французского собеса – отпуск для рождения нового француза: 10 недель с сохранением полной зарплаты и дальше до трех лет без зарплаты, но с сохранением рабочего места.

Французская социальная система – не китайская стена. В ней есть бреши, под ней – подкопы, внутри – изменники. Множество французов, как и в России и как и в Америке, сидят за работой до ночи, когда это нужно им самим или компании. Уволить работника можно, сократив его должность в штатном расписании (хотя все это будет обставлено переговорами). Медицинского обслуживания приходится ждать. (О деталях я попрошу написать нашего парижского блоггера Катю Малыхину.)

В каком-то смысле французы бьются за символ. Франция не блещет показателями экономического роста, побед на полях мировой конкуренции ей на новую триумфальную арку не наскрести. За последние 20 лет темпы экономического роста во Франции чаще всего были значительно ниже, чем в Великобритании или США, а безработица, наоборот, выше. Финляндия, Тайвань, Великобритания, Бельгия, Ирландия, Австралия, Гонконг, Сингапур за последние 20 лет обогнали Францию по ВВП на душу населения.

Но в Гонконге – с его душевым ВВП, почти как в Швейцарии, лучшей биржей и идеальным для бизнеса законодательством – снесены, я видел, последние остатки старого города, на улицах жилых районов бьют и ощипывают кур, а хорошей квартирой считается разгороженные ширмами 20 метров общей площади с душем, привинченным над унитазом. А производительность труда во Франции, между тем, по данным вполне бизнес-ориентированной ОЭСР, – одна из самых высоких в мире: 95% от производительности труда в США. В Великобритании, где социального государства меньше, – 82%; в Греции (где его больше) – 59%; в России (где его много, но оно убого) – 36%.

Французы умеют читать и слыхали, что с ростом и конкуренцией у них не все в порядке. Но у «острого галльского смысла» другая логика. Нам ее трудно понять, так же, как трудно постичь финна, который пишет инструкцию по пользованию котом домашним или грибом лесным и ставит в каждом дворе электрические прогреватели для моторов, без которых можно обойтись: мы же обходимся. Или норвежца, который волнуется раз – за свободу китайского диссидента, два – за судьбу иранской феминистки, три – за жизнь и здоровье советского академика.

Французы, разумеется, борются за свою нетрудовую пенсионную копейку. Но европейцы вообще, и французы (да и скандинавы) в особенности строят не компанию, не фабрику, а цивилизацию. А цивилизации нынче не бывает без тротуаров, урн, газонов, очистки сточных вод, светофоров, алгебры в школе, уличных фонарей, зоопарков, стихов, подземных переходов, бумаги в общественных туалетах, охраны памятников архитектуры, прививок от желтухи, лавочек в парках, музеев, платных парковок для всех, бесплатных парковок для инвалидов, liberté, égalité, fraternité социальной системы и других дорогих и, в сущности, необязательных вещей.
147

[Дмитрий Карцев]

http://www.profile.ru/items/?item=31128

ПОЛИТИКА И ОБЩЕСТВО
№40(691) от 01.11.2010

Европейские страны одна за другой отказываются от принципа политкорректности. Во что это выльется?

Началось все с того, что швейцар-цы запретили стро-ить минареты на территории своей страны. Потом респектабельный немецкий финансист и политик Тило Сарацин заявил, что немцам грозит утрата национальной идентичности из-за лавинообразного роста численности турецких иммигрантов. Затем президент Франции Николя Саркози учинил скандал, когда вопре-ки протестам руководства ЕС начал высылать из Франции цыган. И, наконец, федеральный канцлер АнгелаМеркель открыто заявила, что политика мультикультурализма провалилась. Со страниц журналов и газет, с экранов телевизоров и через интернет-блоги авторитет-ные европейские политики заговорили о том, о чем раньше стеснялись на публике говорить даже обыватели, - об угрозе потерять европейскую идентичность, угрозе, которая исходит от чужаков. Аналитики почти единодуш-но диагностируют конец эпохи политкорректности.
Возможно, главная проблема нынешней Европы в том, что ее граждан перестал уст-раивать принцип "не запрещено все, что разрешено". Формально появление в Париже чисто арабских кварталов не нарушает никаких законов, однако это разрушает привычный ход жизни французской столицы. С точки зрения классического либерализма в этом нет ничего страшного, потому что в законах "о ходе жизни" ничего не сказано. Но когда "новые" европейцы стали устраивать жизнь по-своему, "старые" европейцы вдруг обнаружили недостаточность своих формальных предписаний. Именно конфликт образов жизни, путей решения которого в мире, базирующемся исключительно на почтительном исполнении законов, так и не было придумано, по-видимому, и породил сегодняшний кризис.
О том, что с мусульманами в Европе не все благополучно, впервые заговорили несколько лет назад - во время так называемого карикатурного скандала. В 2005 году карикатуры на пророка Мухаммеда датского художника Курта Вестергаарда спровоцировали громкое возмущение у мусульман всего мира. А это, в свою очередь, вызвало большое недоумение у европейской либеральной общественности, неожиданно обнаружившей, что усиленно защищаемое ею религиозное меньшинство так и не прониклось такой базовой европейской ценностью, как свобода слова.
Тот скандал в Европе постарались поскорее забыть. Либеральной элите было удобнее видеть в нем лишь досадное недоразумение на пути к полной интеграции. Рядовые европейские обыватели, добропорядочные бюргеры, чуть ли не ежедневно сталкивавшиеся с мусульманами лицом к лицу, конечно, ворчали, но, в общем, соглашались со своей либеральной элитой в том, что масштабы проблемы не стоит преувеличивать и что радикальные меры ее решения к хорошему не приведут.
Однако с началом глобального экономического кризиса деликатная тема имми-грации и все связанные с ней проблемы резко обострились.

КТО ПОПАЛ В ГЕТТО?
Впрочем, как считает главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО РАН) Георгий Мирский, корни проблемы стоит искать еще в тех временах, когда иностранных рабочих зазывали в Европу в качестве гастарбайтеров. Никто в общем-то не имел в виду, что приезжие задержатся в Старом Свете надолго и место работы станет для них новой родиной. Однако постепенно за работягами-мужчинами потянулись их жены, потом пошли дети, и сейчас в крупных немецких городах есть районы, в которых коренных немцев уже меньше, чем иммигрантов и их детей. Ситуация усугубляется, по словам Мирского, тем, что достаточно обеспеченные горожане предпочи-тают просто уезжать из тех кварталов, где приезжих стало слишком много. В резуль-тате вместо постепенной интеграции и ассимиляции фак-тически получились резервации. Однако резервации эти росли и расширялись, и, как заметил один немецкий историк, в сегодняшнем Париже "не всегда понятно, кто тут в гетто - иммигранты или уже парижане".
Ответов на "иммигрантский вызов" в Европе придумали два. Первый из них - гражданская ассимиляция, активно практикуемая во Франции. В свое время приверженность демократическим ценностям позволила французам создать новую идентичность - гражданскую нацию людей, которые смогли преодолеть свою региональную и религиозную рознь ради куда более важного - общенациональной идеи. Однако проделать тот же фокус с приехавшими во второй половине XX века оказалось не так-то просто. Идеалы свободы, равенства и братства не особенно будоражили их души, и стано-виться в массовом порядке французами чужаки не собирались. С другой стороны, настаивает Мирский, и сами французы в реальности не мечтали принять иммигрантов под свое теплое либерально-демократическое крыло. В конце концов экономическим обоснованием массовой иммиграции была нужда прежде всего в подсобной рабочей силе, а делать из арабов, турок и цыган инженеров и профессоров никто не собирался - и своих достаточно. Неудивительно, что иммигранты, а в особенности их дети, ощущают себя людьми второго сорта.

САРАЦИН СДЕЛАЛ СВОЕ ДЕЛО
Второй ответ, придуманный Европой, - так называемый мультикультурализм, предпо-лагающий возможность "мирного сосуществования" разных культур в одном государственном пространстве. "Это никакой не ответ, а попытка как-то идеологически обосновать ситуацию, сложившуюся как раз из-за отсутствия всякой внятной политики", - сегодня в Германии так считают многие. По их мнению, пока два последних десятилетия Германия усиленно занималась реинтеграцией восточной и западной части, она фактически проспала оформление "третьей Германии", которую составили иммигранты из Турции и стран Ближнего Востока. Именно поэтому столь популярен сейчас Тило Сарацин, предрекающий возможное исчезновение немецкого этноса, которому грозит растворение в иммигрантской среде.
Книга Сарацина "Германия самоуничтожается" взбудоражила публику прежде всего потому, что обо всех этих де-ликатных темах таким образом заговорил уважаемый ученый, который, как утверждают его апологеты, исполь-зовал чисто научные методики. Последовавшее затем увольнение из банка, в ко-тором он работал, а также обструкция, которую ему ус-троили в родной социал-демократической партии, они оценивают не иначе как травлю. Противники Сарацина, в свою очередь, утверждают, что под маской научной социологии скрывается чисто публицистический и весьма опасный памфлет. "Цифры, приводимые им, нерепрезентативны, они просто подогнаны под заранее найденный вывод", - уверен однопартиец отставного банкира Хорст Хаймник.
Однако факт остается фактом: идеи книги "Германия самоуничтожается" упали на чрезвычайно питательную почву.
Последние исследования ультраправых настроений в Германии свидетельствуют о том, что симпатии к иностранцам не испытывают по-чти 70% немцев, при этом около трети находят положительные стороны в национал-социализме. Иммигрантская проблема, резко обострившаяся в эпоху кризиса, может привести к резкой ломке привычного политического ландшафта, - говорят в Германии.
И это уже происходит. "То, что Николя Саркози в качестве громоотвода против реакции на свои социальные реформы решил использовать цыганскую тему, очень опасно", - убежден главный редактор журнала "Россия в глобальной политике" Федор Лукьянов. По его мнению, остановиться на этой скользкой дорожке будет крайне трудно, а главное, радикалы всегда будут на шаг впереди, поскольку никаких морально-этических ограничений для них не существует.
Стараясь догнать их, можно, конечно, не проиграть, но это будет значить, что на финише придется оказаться окрашенным в ярко-коричневый цвет. Для европейских либеральных ценностей, выстраданных веками, борьба с иммигрантами, по мнению Лукьянова, едва ли не более опасна, чем сами иммигранты.
155

[Борис Кагарлицкий]

http://www.stoletie.ru/rossiya_i_mir...2010-11-03.htm

Французы выступают не просто против пенсионной реформы. Под вопросом - будущее социального государства

03.11.2010

Французское правительство упорно продолжает продавливать пенсионную реформу, невзирая на протесты населения. Откровенное пренебрежение позицией подавляющего большинства граждан вызывает в стране растущее возмущение — кабинет министров проявляет упорство, но и народ не сдается. В общем, нашла коса на камень.

В чем причина столь острого и бескомпромиссного противостояния? Дело в том, что нынешняя конфронтация не сводится только к спору о пенсионной реформе, хотя то, что противостояние возникло именно по этому вопросу — весьма показательно. Отодвинув на два года срок выхода людей на пенсию – с 60 до 62-х лет, - президент Николя Саркози попытался провести реформу по минимуму: требования, выдвигаемые бюрократами Евросоюза и Международного валютного фонда, были гораздо жестче, они говорят про 65 или даже 70 лет. Но профсоюзы настаивают, что дело даже не в возрасте, а в том, что кризис предопределен политикой властей, постоянно снижающей отчисления работодателей в пенсионный фонд. Дефицит пенсионного фонда, на который ссылается Н. Саркози, не имеет никакого отношения к демографии - мол, люди живут дольше и общество стареет. Он вызван льготами, предоставленными капиталу. Рабочие должны закрыть образовавшуюся дыру? Ради восполнения дефицита французы обязаны работать лишние 2 года? Иными словами, бедные и средний класс не согласны из своего кармана субсидировать богатых. Это уже не вопрос возраста, а вопрос принципа. С другой стороны, повышение пенсионного возраста создает прецедент: впервые за последние 150 лет рабочее время не сокращается, а удлиняется, пенсионные правила не улучшаются, а ухудшаются.

Речь идет о том, чтобы отнять у людей их социальные завоевания, считавшиеся уже окончательными и необратимыми, естественными условиями цивилизационного бытия. Кто знает, что отберут потом — отпуска, бесплатное здравоохранение, право на медицинскую помощь?

Сигнал, который дает Франция, очень хорошо считывается буржуазными кругами других стран. Вот и Российский союз промышленников и предпринимателей готов подхватить инициативу, выступая с предложением увеличить рабочую неделю до 60 часов и отменить субботние выходные. Либеральные энтузиасты у нас и по всему миру предлагают собственные, более радикальные проекты пенсионной реформы, доказывая, что надо заставить людей трудиться до 65 или 70 лет, а у нас в стране готовится и преобразование пенсионных фондов: нашими деньгами чиновники и приближенные финансисты будут играть на бирже. Конечно же, в наших интересах! Ну, а если проиграются... Значит, нам просто не повезло.

В условиях роста продолжительности жизни и улучшения условий труда вопрос о более позднем выходе на пенсию действительно встает. Но в демократическом обществе соответствующее решение может быть только добровольным, основанных на соответствующих гибких схемах, которые большинство правительств как раз категорически отвергают, тем самым доказывая, что волнуют их не люди, а деньги.

Сегодня Франция борется и бастует не только за свое будущее, но и за всю Европу, в том числе — за нас. Стоит вопрос о будущем социального государства. Более того, речь идет именно о попытке правящих кругов Запада демонтировать те самые институты европейской демократии, которыми они так гордились. Этот демонтаж ведется постепенно, под прикрытием общих слов о свободе и праве выбора, но настойчиво и последовательно. А главное, этот факт уже осознан не только левыми публицистами и активистами радикальных организаций, но - по крайней мере, во Франции - и подавляющим большинством народа, в том числе и людьми, крайне далекими от левых взглядов.

Связь между демонтажем социального государства и демократических институтов самая прямая. Неолиберальная политика никогда не имела поддержки большинства ни в одной стране Европы, даже в тэтчеровской Англии 80-х годов: показательно, что тори во времена «железной леди» ни разу не получали больше 40-45 процентов голосов. Именно потому демократические институты оказывались постоянным и порой непреодолимым препятствием для доведения этой политики до логического конца. Гражданское общество сопротивлялось, как могло. Социальное государство ослаблялось, подрывалось, отступало, но оно нигде так и не было уничтожено. Со своей стороны, правящие круги прониклись пониманием того, что никогда не добьются своих целей, если не ликвидируют демократические механизмы, позволяющие большинству блокировать начинания меньшинства, даже если это меньшинство - правящее.

Сегодня элиты не просто игнорируют волю населения, не просто проводят меры, вызывающие возмущение их собственных избирателей, они все чаще делают подобные шаги демонстративно.

Верхи не просто ведут себя нагло и агрессивно, но сознательно и открыто подчеркивают: мнение граждан не имеет, и не будет иметь для них никакого значения в новом, создаваемом ими обществе, а гражданам не остается ничего, кроме как смириться с этим. Важнейшим условием такой политики является консенсус всех парламентских партий, направленный на сотрудничество между собой - против избирателей. Даже если та или иная партия, находясь в оппозиции, критикует проводимую политику, она не только начинает следовать тем же курсом, придя к власти. Даже еще находясь в оппозиции, откровенно дает понять, что, возглавив кабинет министров, продолжит политику тех, кого сегодня вынужденно критикует. Сегодня Н. Саркози уже, по сути, открыто признает, что принятые им решения лишают его шансов на второй президентский срок. Он, похоже, и не будет баллотироваться, принося себя в жертву классовому интересу капитала. Хуже того, партия Саркози, кого бы она сейчас ни выдвинула, имеет мало шансов на успех. Однако все знают, что победа социалистов ничего не изменит. Они не только продолжат ту же политику, но, скорее всего, ужесточат ее. Доминик Стросс-Кан, которого сегодня предлагают французам в качестве будущего кандидата левых на пост президента, конечно, критикует реформу Саркози. Но тот же Стросс-Кан является на данный момент руководителем Международного валютного фонда. А в этом своем качестве он не только поддерживает реформу, но и требует более жестких мер по изменению пенсионной системы.

МВФ считает, что нужно отложить срок выхода на пенсию не на 2 года, как Саркози, а на пять, а то и на десять. Нет, это не политическая шизофрения, это политический цинизм, доходящий до гротеска.

Политика антидемократического консенсуса и сговор элит должны деморализовать избирателя, подорвать его волю к действию. В то же время подчеркивается, что для современной демократии значение имеют лишь формальные процедуры, а не воля большинства. И если есть формальное большинство в парламенте, избиратели должны молчать и терпеть, как бы возмущены они ни были. Как выразился один из обозревателей британской «Файнэншл таймс», по-настоящему серьезные вопросы невозможно доверять населению.

Там, где есть такая возможность, граждане выражают свой протест у избирательных урн во время референдумов. Но власти, потерпев на них неудачу, повторяют процедуру снова и снова, пока уставшие от постоянного повторения одного и того же вопроса, люди не сломаются и не проголосуют так, как надо. Если и на это нет надежды, как было в случае с Европейской конституцией во Франции и Голландии, вопрос снимают с голосования - и все равно проводят через парламент, изменив процедуру.

Людям дают понять: ваше мнение ничего не стоит. Вы - никто. Ваши права - фикция. Ваши воля и мнение нам безразличны. Мы - хозяева, и мы сами все за вас решим, нравится вам это или нет.

Однако наследники Великой французской революции имеют собственное представление о гражданских правах и демократии. Ответом на произвол президентов и парламентов становится «право улиц». Впрочем, Франция оказывается сегодня в авангарде борьбы не только потому, что у нее богатая революционная история. Коллективная память сегодняшних французов делает их - в отличие от нас - социальными оптимистами. Мы помним только примеры обмана и поражения - за исключением единственного светлого пятна, выступлений против монетизации льгот в 2005-м. Француз же помнит победы. Забастовка 1995-го сорвала правительственный план, предусматривавший отмену прав работников госсектора. Восстание молодежи привело к отмене дискриминационного закона о первом найме. Массовое голосование против Евроконституции тоже было запоминающейся победой, несмотря на то, что ровно тот же документ был все равно принят к исполнению под именем Лиссабонского договора - еще одна публичная пощечина обществу, нанесенная властью.

Нынешний пенсионный конфликт оказывается решающим рубежом для правящих кругов, пытающихся сломить сопротивление общества, деморализовав граждан и принудив их смириться с потерей не одних лишь социальных, но и политических прав.

Средний француз - далеко не радикал и не левый - прекрасно понимает это, а потому поддерживает забастовщиков, из-за которых не может залить бензином бак собственной машины, и бунтующую молодежь, поджигающую мусорные баки на его улице.

Правительство тоже понимает, что, проиграв сегодня, оно рано или поздно вынуждено будет уступить давлению демократии. А это означает конец неолиберализма и превращение экономического кризиса капитализма в кризис политический, за которым маячит если и не социалистическая революция, то, по крайней мере, системная реформа, не сулящая нынешнему правящему классу ничего хорошего. Потому борьба становится день ото дня все ожесточеннее, а на упрямство властей ответом становится все более впечатляющая мобилизация большинства народа.

директор Института глобализации и социальных движений.

Специально для Столетия

[Слон]

http://slon.ru/blogs/malykhina/post/484793/

Екатерина Малыхина


28.10.10 | 12:58
А есть ли за что бороться французам? 5


[Демонстрация против пенсионной реформы в Ницце, Франция. Фото: Reuters]

Сколько живу во Франции, столько пытаюсь понять, в чем же та прелесть хваленой французской социальной системы, ради которой французы готовы бастовать до последнего сантима в кошельке (ведь за протесты зарплату не платят), до последней капли бензина, ездить вместо метро на самокате или роликах, а по утрам цедить кофе, скучая по любимой газетке.

35-часовая рабочая неделя, пенсия в 60 лет и государственное медицинское страхование – на этих несущих столпах зиждилась гордость французов за их наигуманнейшую, по их глубокому убеждению, социальную систему, которая в табеле символов страны стоит где-то между Марсельезой и галльским петухом. И пусть французский бюджет трещит по швам под гнетом этого разорительного бремени, но откат на низшую социальную ступень развития для горделивой французской души просто немыслим.

Но есть ли за что бороться? Возьмем медицину. Медицинское страхование во Франции только частично государственное. Врачи делятся на две категории – не по способностям, а по цене: одни практикуют по государственным тарифам, другие – берут сколько душа затребует. Услуги врачей первой категории государство оплачивает только на 60–70%. Остальное – из кармана пациента, либо за счет частной страховой компании. Врач второй категории стоит в 3–4 раза дороже, это значит – в районе 80–100 евро за консультацию.

В чем разница и зачем платить больше ? У этого вопроса есть масса ответов: чтобы не сидеть часами в очереди, чтобы не ждать приема у дантиста с больным зубом по месяцу–два, чтобы получить направление на необходимые анализы, а не просто рецепт на долипран (французский аналог анальгина) или антибиотик. Многократно испытано на себе: 20-евровые врачи и лечат четко на эту сумму. Канарейка за копейку во Франции уж точно басом не запоет, как за хвост не дергай. Отсюда вывод: если ходить к хорошим врачам, то государственная выплата, которая рассчитывается исходя из установленного тарифа, выглядит в кошельке, как капля в море.

С другой стороны, частные врачи раздражают своими ценами, выдуманными по настроению. Яркий пример со счастливым концом: одна русская знакомая – очень предприимчивая натура – выпросила себе скидку за прием родов в размере 600 евро. Врач оценил свои услуги в 1500 евро, но, внявши слезным причитаниям пациентки о долгах, кризисе и несчастных иммигрантах, он снизошел и до гонорара в 900 евро. Не могу сказать, что это тенденция, но замечала неоднократно, что чем больше ты пытаешься из врача выудить информации по беспокоящей тебя болячке, тем дороже будет стоить прием.

И еще одно наблюдение: французы практически никогда не вызывают врача на дом. С высокой температурой, с сильными болями стоически идут своими ногами в приемную и смиренно ждут своей очереди. Почему – для меня загадка. Но в отделение скорой помощи я знаю, почему многие ездят, по возможности, своими силами. После того, как однажды меня увезли на белой машине с мигалкой в срочную терапию, через два месяца мне пришел счет на 150 евро – не за лечение, а за транспортировку. При том, что ехали до больницы мы от силы минут десять. Не дороговато ли за километр?

Дополнительная медицинская страховка выгодна только завсегдатаям врачебных приемных. Конечно, в страховой компании готовы подобрать вариант почти на любой размер кошелька. Но так же, как и с врачами, от дешевого полиса стоимостью, скажем, в 30 евро в месяц, толку мало: выплаты копеечные. Более-менее приличная страховка обойдется как минимум в 4–5 раз дороже. Для 5 миллионов французов (8% населения), вынужденных обходиться без дополнительного страхования, это слишком большая ежемесячная статья расходов на семью. Как показывают опросы общественного мнения, в 2009 году каждый третий француз отложил визит к врачу из-за финансовых трудностей.

И тем не менее, государственное медицинское страхование позволяет французам чувствовать себя защищенными от непредвиденного. В этом главный плюс. В случае госпитализации, потери трудоспособности или при онкологическом заболевании государство оплатит все врачебные услуги. Более того, больному будет полностью или частично выплачиваться заработная плата, а в некоторых случаях возмещают даже взятый на покупку недвижимости кредит.

Пенсиям в 60 лет уже можно с уверенностью сказать au revoir. Но главное здесь не столько увеличение пенсионного возраста – практически все европейские страны уже подняли планку до 65–67 лет – сколько прибавка трудового стажа. Для получения пенсии в полном объеме в 67 лет (ранее в 65) французам придется отработать 41 год. Французское правительство любит ставить в пример бастующим французам трудолюбивых немцев. Но при этом в Германии для получения пенсии достаточно 35 лет трудового стажа, а в Великобритании и того меньше – всего 30 лет.

К тому же, пенсионный вопрос во Франции завязан в крепкий узел с безработицей: пенсии платятся из отчислений работающей части населения, а рабочие места нынче в большом дефиците. Чувствуют французы, что мартышкин труд получится: и дыру в пенсионном фонде не заткнут, и лучшие пенсионные годы уплывут в прекрасное далеко. Так что не ради принципа и не из чувства глупого противоречия машут флагами французы и перекрывают топливные вентили.

В результате из знаковых социальных завоеваний остается только 35-часовая рабочая неделя. Да и на нее уже давно покушается Саркози, мечтая не кнутом так пряником в виде премиальных или налоговых послаблений заставить французов работать дольше, или хотя бы открыть магазины в воскресенье. Но воскресенье свято для французов своими калорийными обедами, католической мессой по телевизору и семейными выходами в свет. Разнообразие времяпрепровождения в этот день, по их мнению, только похоронит традицию.

За свою социальную систему французы платят огромные налоги. До того, как зарплата падает на банковский счет, из нее вычитают около 23%. В мае по всем квартирам раздается нервный шелест налоговых деклараций по доходам за предыдущий год. Нервный, потому что боятся что-то забыть в нее вписать и потом получить за это солидный штраф. Этот налог рассчитывается индивидуально, исходя из объема заработанного, семейного положения, количества детей и т.д. Для ориентировки: с 60 000 евро годового дохода на семью из двух человек в государственную казну дополнительно уйдет еще где-то 15%.

В эту сумму не входят налоги на собственность и за проживание (последний идет на расходы города), налог на вывоз мусора и даже на телевизор, если таковой у вас имеется. Откажетесь платить 121 евро за голубой экран – готовьтесь к приходу ревизора, который проверит, не замаскировали ли вы свою плазму в щели между стеной и репродукцией Дега. В общем, у дядюшки Тыквы из «Чиполлино», который платил за снег и за воздух, но дороже всего за град, есть что-то общее с французом среднего достатка.

При этом французы, которые слывут за границей жадноватой нацией, никогда не пытаются придумать какую-нибудь заковыристую финансовую схему, чтобы смухлевать и заплатить поменьше налогов. Вся французская социальная система построена на искренней национальной солидарности. Кто лучше зарабатывает – платит больше налогов, а эти деньги идут на социальные пособия нуждающимся. Поэтому когда Саркози ввел закон, по которому доход гражданина не может облагаться налогом, превышающим 50%, вместо «спасибо» на него обрушился шквал критики. Средними и бедными слоями населения это было расценено как подарок президента своим дружкам-миллиардерам и чистой воды надругательство над солидарностью.

К слову, солидарность французов не ограничивается пределами страны. Они систематически делают немало пожертвований в различные благотворительные организации (пусть небольшими суммами, но тут важен сам жест), пишут петиции и устраивают манифестации в защиту и иранских политзаключенных, и африканских изнасилованных женщин, и российских правозащитников, и жителей Гаити. Несправедливость в любом ее проявлении и в любой точке планеты заставляет бурлить французскую кровь.

В четверг 28 октября профсоюзы планируют провести очередной день гнева, а правительство хватается за калькуляторы. Забастовки дорого обходятся французской казне: по 200–400 миллионов евро в день. «Социальный кризис для Франции сейчас непозволительная роскошь», – не устает возмущаться министр бюджета Франсуа Баруан. «Пошлите счет президенту страны», – предлагают профсоюзы, угрожая устроить ремейк мая 1968 года.
114

[Лживое "познавательное" ТВ]

[Лживое "познавательное" ТВ]

[Лживое "познавательное" ТВ]

[Лживое "познавательное" ТВ]

[Сергей Шклюдов]

http://www.mn.ru/politics/20130520/346838772.html
За год правления Франсуа Олланд вызвал у французов крайнее недовольство
20 мая 00:05Газета № 526 (526)

Во время самих предвыборных дебатов гиперактивный Саркози предупреждал: нельзя допускать до управления второй экономикой Евросоюза человека,который не руководил в своей жизни ничем больше городка Тюль с населением 15 тыс. человек
© AFP 2013. Thomas Coex
Его избрали прошлой весной, скорее голосуя против предшественника, чем за него как за фигуру, но немножко «перестарались», и он действительно победил. Итог — всеобщее разочарование и самый низкий в новейшей истории рейтинг доверия (19%). Это, впрочем, не мешает ему шаг за шагом реализовывать классическую «розовую» программу, не замечая ни расколотого общества, ни уплывающей из-под ног поддержки.

Половина обещаний, или 31-й пункт

Пессимисты шутят: за пять лет своего правления Николя Саркози удачно похоронил голлизм, а нынешний президент Франсуа Олланд столь же удачно занят закапыванием социалистической идеи, даром что своим политическим отцом считает Франсуа Миттерана.

Лозунг кампании социалистов «Перемены сейчас» помимо низкого рейтинга доверия и у Олланда, и у премьера Жан-Марка Эро обернулся рекордной безработицей, бегством капитала и коррупционными скандалами. И все это на фоне политической апатии, проделок Депардье и многотысячных антиправительственных митингов. На сайте Олланда сообщается: из 60 основных предвыборных обещаний 30 уже реализуются. Но за недостатком разъяснительной работы общество в упор не замечает реформ. Однако стоило президенту добраться до 31-го пункта — общество взорвалось и раскололось. Впрочем, обо всем по порядку.
Тюль не спасает

Справедливости ради нужно признать: Франция не голосовала за социалистов в едином порыве. Она голосовала против Николя Саркози и, можно даже сказать, не рассчитала силы в попытке его припугнуть. И Франсуа Олланд стал как бы побочным продуктом своеобразного референдума доверия «маленькому Бонапарту». Знаменитый предвыборный плакат с двумя фигурами и подписями: «Саркози — Не Саркози».

Еще за полгода до выборов ничто не намекало на победу скучного «аппаратчика» (французы используют советский термин). А во время самих предвыборных дебатов гиперактивный Сарко, который имел опыт руководства минфином и МВД и по которому сейчас тоскуют, предупреждал: нельзя допускать до управления второй экономикой Евросоюза человека, который за исключением партийной работы не руководил в своей жизни ничем больше городка Тюль с населением 15 тыс. человек. Спустя год очевидно стало всем: недостаток управленческого опыта невозможно восполнить ни популизмом, ни идеализмом, ни сокращением президентской зарплаты на 30%.

Процент невзгод

Уровень безработицы во Франции достиг исторического максимума — около 3,2 млн человек, или 10,6% населения. Этот год страна может закончить с отрицательным ростом в 0,1%, что само по себе не очень страшно, но отрицательно влияет на инвестиционный климат и кредитный рейтинг страны. Многие французы уже говорят, что начали экономить на предметах первой необходимости, чего раньше не бывало. Госдолг Франции в текущем году составит 94% ВВП. Бюджетный дефицит опять не вписался в рамки маастрихтских требований, превысив рамочные 3% на 0,9, а по прогнозу на 2014 год превышение составит 1,2%.
Наследник поражений и запасной кандидат

Франсуа Олланд не должен был стать президентом Пятой республики. Вся его политическая и партийная биография говорит об этом. Как идеологический продукт Мосье Нормаль сформировался в начале 1980-х под влиянием идей Франсуа Миттерана, первого в истории Франции президента от Социалистический партии. Он руководил долгие 14 лет и фактически заложил бюрократические основы современного государства. Уже в 26 лет Олланд становится экономическим советником Миттерана и пытается избраться депутатом Национального собрания. Увы, в одном из округов маленького, тихого департамента Коррез начинающий социалист наталкивается на действующего мэра Парижа Жака Ширака и терпит от него сокрушительное поражение.

Саркози удачно похоронил голлизм, а Олланд удачно закапывает социалистическую идею

Депутатом Олланд через несколько лет все же стал, параллельно делая карьеру как функционер партии. В 1997 году, когда социалисты победили на досрочных выборах в парламент и президент Ширак вынужден был пойти на формирование коалиционного правительства, отдав лидеру левых Лионелю Жоспену пост премьера, Олланд был единственным из верхушки руководства Соцпартии, кто не попал в новый кабинет министров.

В качестве утешительного приза ему вручили бразды правления самой партией, которой он и рулил больше десяти лет. На этом посту он пережил два страшных и обескураживающих разгрома. В кампанию 2002 года Жоспен не смог выйти во второй тур, сенсационно уступив место лидеру маргинального на тот момент ультраправого движения Национальный фронт, страшному и ужасному Жан-Мари Ле Пену. А в 2007 году Олланд руководил президентской кампанией своей гражданской жены Сеголен Руаяль. При зашкаливающем уровне популизма и постоянных разговорах об основании во Франции Шестой республики она смогла выйти во второй тур, но проиграла молодому и энергичному наследнику Ширака Николя Саркози. Через несколько месяцев последовало оглушительное поражение социалистов на парламентских выборах — 186 мест из 577.
Сначала в глушь, потом в Париж

«Человек, который за 30 лет в политике ничего не сделал», — так «по-доброму» отозвалась о своем гражданском муже мать четверых его детей Сеголен Руаяль. Сам же Олланд оставил руководство партией и в 2008 году удалился в тихую провинцию доживать политический век.

Осиротевшим социалистам, казалось, удалось найти кандидатуру, которая сможет свалить в 2012 году еще популярного и уверенного в себе Сарко. Таковым стал глава Международного валютного фонда Доминик Стросс-Кан. Но история с чернокожей горничной в нью-йоркском отеле поставила крест и на карьере самого финансиста, и на планах социалистов. Пальма первенства перешла к первому секретарю партии Мартин Обри, за спиной которой была работа во главе двух министерств — труда и социальных дел, а также участие в разработке реформы медстрахования и продвижении решения сократить рабочую неделю в стране с 39 до 35 часов. Но Олланд, еще имея вес в партии, решил вернуться в большую политику. Осенью 2011 года он смог в два тура выиграть первые в истории партии открытые праймериз и вместо Обри стать кандидатом на пост президента. А затем и президентом Франции.
Тяжесть простоты

И все же в этой смене политического курса речь не о победе идей Миттерана и даже не о победоносном возвращении социалистов во власть. Речь о поражении проекта «сильной Франции», «бонапартистского», сверхактивного стиля правления, аристократических замашек и модели «немецкой» жесткой экономии. В общем, всего, что символизировал Саркози. А Олланд, по сути, говорил: работать больше не надо, экономить не надо, сокращать 60 тыс. учителей не надо, повышать НДС с 19,6 до 21,2%, что анонсировал Саркози, не надо. Все проблемы можно решить за счет налогов на богатых и сокращения финансирования чиновников. Для перезапуска экономики нужно 30 млрд евро, 20 сострижем с богатых, 10 сэкономим.

Все казалось легко и просто. И в эту простоту французы с радостью поверили

Все легко и просто. И в эту простоту французы с радостью поверили. Однако если вглядываться в глубины программы Олланда, то можно увидеть: большая часть положений не отличается ни новизной, ни актуальностью. Франция остро нуждается, как бы смешно это ни звучало в России, в «перестройке» и «модернизации», а нынешняя власть может предложить лишь рецепты, списанные у Миттерана. Однако то, что работало в начале 80-х, может не сработать сегодня. Реформа образования, здравоохранения и социальной сферы, включая массовое строительство социального жилья и повышение пособий, — все это требует колоссальных бюджетных расходов. Плюс энергетика — идет война против АЭС, а это источник 75% французской энергетики. Переход на альтернативные источники энергоснабжения — опять огромные деньги. А их нет.
Президента подмочили

На исходе первого срока Сарко был подписан знаменитый план Меркель–Саркози. Его смысл сводился к двум простым правилам: не тратить больше, чем зарабатываем, денежная помощь предоставляется в обмен на усечение финансового суверенитета. Франция позиционировала себя как вторая экономика Европы, равновеликий Германии партнер, чей лидер может наравне с «железным канцлером» Ангелой Меркель диктовать странам Южной и Восточной Европы, как жить.

Листовки с надписью «Провал» изображали мокрого до нитки президента и статистику первого года его правления

Сегодня, если брать экономические показатели, Франция скорее ближе к Греции и Испании, чем к локомотиву еврозоны. Хотя справедливости ради стоит отметить: большинство проблем тянутся из эпохи Саркози, и если бы он был переизбран, ему бы пришлось их решать.

Проблема в другом — в послании, которое сообщается населению. Одно дело, когда тебя лишает работы «консервативный правитель», говоря что-то типа «время затягивать пояса, кто-то должен пострадать», и другое — человек, который обещал сохранить старые рабочие места, создать новые, да еще и повысить зарплаты.

Знаменитая история с остановкой доменных печей во Флоранже, где под угрозой увольнения оказалось более 3 тыс. рабочих. После обещаний не допустить закрытия завода, после года борьбы со сталелитейным гигантом ArcelorMittal президент самоустранился, пустив ситуацию на самотек. Рабочие обвинили его в предательстве, о чем и прибили памятную табличку на воротах завода.

Праздничные майские демонстрации в Париже (как ультраправых товарищей из Национального фронта, так и ультралевых троцкистов во главе с Жан-Люком Меланшоном), собрав сотни тысяч человек, носили ярко выраженный антипрезидентский характер. А партия Саркози, «поздравляя» Олланда с годовщиной, замусорила весь Париж листовками с надписью «Провал», изображающими мокрого до нитки президента и статистику первого года его правления.
Спасение Африки

За прошедший год мы находим одно успешное предприятие главы государства, которое принесло ему бонусные очки и благосклонность французского общества, — военная операция в Мали. Единственный раз, когда Олланд проявил решительность и одержал быструю победу, а Франция вернула себе образ метрополии, в трудный момент защитившей свои бывшие и благодарные доминионы.

Мали была одним из образцовых демократических государств Северной Африки, но не удержалась и таки пережила в прошлом году военный переворот. Хаосом воспользовались исламисты, которые после «арабской весны» в большом количестве сконцентрированы в регионе, оккупировав север страны, прилегающий к Алжиру. В январе они начали наступление на столицу, причем оно, несмотря на их малочисленность, развивалось столь успешно, что переходное правительство Мали запросило экстренной помощи у Парижа и тут же ее получило.

Первоначально Олланд хотел ограничиться поддержкой с воздуха, но потом решился ввести в страну и армию. Проблема исламизма в Мали была снята, а президент удостоился премии ЮНЕСКО за «укрепление мира и стабильности в Африке». Сейчас в Мали около 4000 французских солдат готовятся к выводу, но корпус из тысячи человек останется в стране и на 2014 год.

Есть два пункта предвыборной программы, ради которых политик-идеалист не жалеет ни рейтинга, ни единства общества

Иным образом обстоят дела с Сирией. Действия, которые ведут повстанцы против режима Башара Асада в Сирии, официальный Париж поддерживает давно и однозначно. Еще во время предвыборной гонки Олланд заявлял: в случае необходимости и по примеру операции в Ливии французская армия будет незамедлительно отправлена в Сирию. Он же был первым западным лидером, официально признавшим сирийскую оппозицию как единственную законную силу, представляющую сирийский народ. Далее последовало обещание в обход европейского эмбарго поставлять сирийской оппозиции оружие. Но ввиду того, что гражданская война в стране приобрела затяжной и во многом позиционный характер и уже неясно, какая из сторон возьмет верх, последнее обещание было отыграно назад. А кроме того, стоит признать, что ни одна из западных стран все же не хочет втягивать свои силы в конфликт.
Изгнание и уравнивание

Что касается внутренней повестки дня, то есть два еще пункта предвыборной программы Олланда, ради реализации которых этот политик-идеалист не жалеет ни своего рейтинга, ни единства французского общества.

Первый — налоги. Обещание временно (на два года) повысить с 54 до 75% налог на доходы свыше 1 млн евро появилось во многом случайно. Брошенная впопыхах предвыборной гонки фраза понравилась рядовому избирателю, но затем обернулась реальностью. «С 75-процентным налогом на сверхдоходы Франция станет Кубой, только без солнца», — повторяли критики. В стране 3,6 тыс. семей с уровнем дохода, подпадающим под действие нового налога.

Эффект был предсказуем: еще до запрета налога конституционным судом крупный бизнес побежал из Франции. 64-летний Бернар Арно, богатейший человек в стране и десятый в мире по версии «Форбс», владелец всего французского шика от «Диора» до «Хеннесси», от «Вдовы Клико» до «Луи Витона», по факту сбежал в Бельгию. А вдогонку ему летели газетные полосы с заголовками типа «Проваливай, богатый». Затем был Депардье и так далее. Бизнес не готов отдавать три четверти заработка на поддержание левацкой бюрократии ни из соображений патриотизма, ни из экономического расчета. Этого президент Олланд за первый год правления так и не понял.

19% таков уровень поддержки действующего президента Франции после года работы. Самый низкий за всю историю Пятой республики

Пункт второй — однополые браки. Решение о полном уравнивании в гражданских правах гомосексуальных и традиционных союзов вплоть до усыновления детей, особенно в разгар кризиса, когда французы думают о будущем и заработке, а не ЛГБТ-свободах, затрагивающих 0,6% общества, стало во многом последней каплей.

Народ вышел на улицы. Митинги протеста собирали в разы больше людей, чем сторонников «родителя А и родителя Б». Любопытно, что порядка 58% французов не видят ничего плохого в легализации однополых союзов, но при этом 53% высказываются резко против усыновления подобными парами детей.

Далее последовал саботаж со стороны муниципальных властей. Около 20 тыс. мэров малых городов заявили: даже под страхом уголовного преследования они не будут расписывать однополые пары. Рейтинг Олланда за месяц, когда законопроект проходил парламент и сенат и шло активное обсуждение темы, упал с 23 до 19%. Но власти ничто не остановило. Решение парламентского большинства в интересах меньшинства скоро вступит в силу, и Франция станет шестой в Европе и 14-й страной в мире, где разнополые и однополые союзы полностью уравнены в правах.
Недоверие от срока к сроку

Сейчас 74% французов недовольны деятельностью лично Франсуа Олланда, причем свыше половины этих недовольных — из числа голосовавших за него год назад. Это рекорд среди всех президентов Пятой республики. Хотя в целом цифра вписывается в тренд: от срока к сроку уровень недоверия граждан к избираемому им же президенту устойчиво растет. Валери Жискар дЭстен после года президентства вызывал недовольство 29% избирателей; Миттеран — уже 38%, Шикар — 57%, Саркози — 67%. Политический абсентеизм, апатия, разочарование в элитах и правителях характеризуют, по мнению аналитиков, закат проекта генерала де Голля 1958 года — проекта Пятой республики во Франции.

Страна в кризисе, и он явно носит системный характер. Хотя во многом и усилен общемировыми и европейскими финансовыми проблемами, раскидавшими избирателей по флангам политического поля и заставившими искать спасения в крайних левых или правых убеждениях. Эту тенденцию как ответ избирателя на трудности жизни можно уже видеть и по другим странам Запада — от Италии до США, где выбирают комиков и ортодоксов.

Возможно, через четыре года французский избиратель попробует найти быстрое спасение в другой идеологии и качнется в правую сторону, найдя там Национальный фронт и г-жу Ле Пен, которая уже сегодня обещает Франции «перезагрузку» на основе консервативных ценностей. Подобный парад одноразовых президентов рискует окончательно расшатать республику. Но ведь кризис на то и кризис, чтобы выходить из него обновленными.

[Евгения Новикова]

http://www.ng.ru/world/2014-04-01/7_france.html
01.04.2014 00:01:00

За левыми остался лишь Париж: новым мэром столицы стала дама

Обозреватель "Независимой газеты"

Марин Ле Пен назвала свою партию «третьей силой» в стране. Фото Reuters

Социалистическая партия Франсуа Олланда потерпела поражение на местных выборах, уступив оппозиции. В лидерах консерваторы Союза за народное движение (СНД), прежде возглавляемого Николя Саркози. Третье место отвоевали радикальные правые Национального фронта Марин Ле Пен. Правительство Франции ожидают перестановки, но они не изменят векторов внутренней и внешней политики.

В Елисейском дворце переполох. Социалисты потеряли лидерство. На местных выборах правые получили 45% голосов избирателей, левые – 43%, радикальные правые – 7%. Весь понедельник президент Олланд обсуждал вопрос обновления правительства, хотя очевидно, что оно будет лишь косметическим. Аналитики полагают: будет новый премьер, притом что нынешний Жан-Марк Эро скорее всего останется в кабмине. Приглашение в премьерство могут получить глава МВД Манюэль Вальс, глава МИДа Лоран Фабиус, спикер нижней палаты парламента Клод Бартолон и экс-мэр Парижа Бертран Деланоэ. Глава Минобороны Жан-Ив Ле Дриан возглавить кабмин отказался.

Социалисты устами премьера Эро признали провал: «Это голосование свидетельствует о поражении правительства большинства». Он добавил, что готов разделить ответственность. Глава Минфина Пьер Московиси заявил: результат голосования – не что иное как «цена смелых реформ», проведенных для уменьшения дефицита бюджета. Теперь властям нужно продемонстрировать большую приверженность социальной справедливости: «Мы не можем оставаться глухими к месседжу, посланному нам французами».

Правые тем временем принимают поздравления. Лидер СНД Жан-Франсуа Копе заявил: французы продемонстрировали, что для них «невыносимы» «взрыв безработицы и проблемы безопасности». Стратегически важные города – Тулуза, Лимож, Реймс, Анже, Сент-Этьен – теперь в руках консерваторов. По оценкам социологов института BVA, от социалистов к правой оппозиции власть переходит более чем в 140 городах с населением более 10 тыс. человек.

Победа социалистки Анн Идальго, уроженки Испании, на выборах в мэры Парижа – единственная хорошая новость для Олланда, пишет Guardian. Идальго получила 54,5% голосов, опередив набравшую 45,5% Натали Костюшко-Моризе, работавшую министром во времена президентства Саркози. «Я – первая женщина – мэр Парижа. Я осознаю этот вызов», – заявила победительница. Вторым утешением социалистов стал Авиньон, сохранивший верность левым вопреки ожиданиям националистов.

Но те и без Авиньона чрезвычайно довольны: за всю свою историю (с 1972 года) партия не достигала такого успеха. Она получила 11 постов мэров: в городах юга, переполненного мигрантами, а также на севере и востоке, где полным ходом идет развал промышленности. Кроме того, Национальный фронт получил 934 мандата в местных органах власти. «Очевидно, мы вступаем в новую фазу. Дуэт во французской политике завершен. Нас следует считать третьей силой», – заявила Ле Пен. Нонна Майер, директор Центра европейских исследований в Институте политических исследований, уверена: «Избиратели устали от экономической ситуации: ни левые, ни правые не смогли найти решение... Они говорят, что испробовали все, так почему же теперь не попробовать поддержать Национальный фронт?»

Причиной провала социалистов стала их экономическая политика, неудачи в борьбе с безработицей, средний показатель которой ныне около 11%, а в некоторых городах (Энен-Бомон, Безье) близок к 20%. «Французы отворачиваются от неэффективного правительства, – пояснила «НГ» Евгения Обичкина, профессор кафедры международных отношений и внешней политики России МГИМО. – Из предвыборных обещаний Олланда, предложившего широкую программу борьбы с последствиями экономического кризиса, по сути, единственным серьезно выполненным обещанием стало разрешение гомосексуальных браков. Очень высокий уровень безработицы, постоянный ее рост, неэффективная экономическая политика, снижение уровня жизни, особенно у наемных работников, серьезные проблемы трудоустройства молодых людей, предприимчивых, с хорошим образованием. Кроме того, созданы неблагоприятные условия для инвестиций: очень высокие налоги на прибыль и на крупные доходы (75% налога с тех, кто зарабатывает выше 1 млн евро в год). Капиталы утекают из страны, бюджет недополучает денег. Для французов это неприемлемо».

Премьер пообещал, что президент извлечет уроки из голосования и примет решение в интересах Франции. Прежде всего это кадры. Эро, Вальс и Фабиус останутся в правительстве. Вероятно, Олланд пожертвует фигурами, курирующими экономику и социальную сферу. Другие корректировки проблематичны: кабмин заявил, что не откажется от сокращения расходов. Любые попытки властей исправить ситуацию не приведут к серьезной смене политики, так как у социалистов рамки маневров очень узкие, уверена Евгения Обичкина: «Все это будут паллиативы, которые вряд ли дадут позитивные результаты до тех пор, пока не будут изобретены настоящие структурные рецепты, подобные изобретению в 70-х годах в США нового сектора экономики в Кремниевой долине». А партию социалистов ожидают новые испытания: выборы в Европарламент и в Сенат страны, где также не исключены неприятные сюрпризы.