*2611. "Эхо Москвы"

[Игорь Яковенко]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=29077
15 ДЕКАБРЯ 2015,

Рекорды падения поставили на минувшей неделе не только рубль и Рой Джонс, но и некоторые СМИ. Ниже всех смогла упасть радиостанция «Эхо Москвы». В чем ей немало помогли коллеги с НТВ, а также собственный главный редактор Алексей Венедиктов и его юная заместительница.

Передачу «Новые русские сенсации» раскручивали и анонсировали так, как обычно раскручивают и анонсируют прямую линию с Путиным. Давали анонсы по нескольку раз в день. Героиню называли не иначе, как «королевой скандала». Обещали жуткие разоблачения, сенсации и компромат из жизни оппозиции и сотрудников редакции популярной радиостанции.

В итоге — пустота. Полный ноль. Зеро. В отличие от прочих изделий НТВ типа «Специального корреспондента» или всевозможных «Анатомий протеста» здесь не хватило фантазии даже на вранье. Героиня не смогла произнести ни одной связной законченной фразы. Видимо, у нее серьезные проблемы с членораздельной речью. С аналогичными проблемами федеральное ТВ сталкивалось, когда пыталось раскрутить незабвенную Светлану Курицыну, более известную как Света из Иванова.

Собственно, когда это существо, Леся, объявилось на «Эхе», ее многие стали сравнивать со Светой из Иванова. Честно досмотрев до конца фильм «Новые русские сенсации», категорически заявляю: сравнение Рябцевой со Светой из Иванова, есть грубое оскорбление Светы и одновременно грубая лесть по отношению к Рябцевой. Да, их объединяет дикое невежество и полная неспособность к членораздельной речи. Именно поэтому режиссерам в обоих случаях приходилось нарезать отдельные реплики героинь и перемежать их кривляньем и хихиканьем.

Отличие Рябцевой, во-первых, в том, что она беспрерывно матерится, поэтому каждое ее второе слово пришлось запикивать, во-вторых, с удовольствием говорит гадости про коллег и оппозицию, причем гадости, не несущие информацию, то есть не компромат, а просто ругань. И в-третьих, она совершенно лишена той провинциальной безыскусности, которая была у Курицыной. Если Свету из Иванова было жалко, как может быть жалко деревенскую дурочку, которую взяли поиграться взрослые пэтэушники, то Леся Рябцева не вызывает ничего, кроме брезгливости и отвращения.

Если некоторое время назад операция «Помощница» была про Лесю, потом ее главным героем стал Венедиктов, то после фильма главными действующими лицами этой истории стали ААВ и редакция «Эха».

ТАСС

Сама по себе Леся Рябцева не является предметом для обсуждения. В отличие от ААВ и редакции «Эха Москвы». Венедиктов возвысил эту инфузорию, дав ей статус своего зама и позволив измываться над сотрудниками редакции и ее гостями. Именно он привел ее к МБХ и к Навальному, дав ей возможность потом обливать их нечистотами в эфире НТВ на многомиллионную аудиторию. Именно Венедиктов «играл ее свиту», пытаясь сделать из этой мухи слона, постоянно повторяя, какая она талантливая, искренняя и креативная, стараясь заставить всех поверить, что за этой пустотой что-то скрывается. ААВ, конечно, не смог обмануть всех, но ему удалось довольно сильно извалять в грязи всю редакцию «Эха» и нескольких людей персонально, в том числе себя самого.

Не имеет никакого значения, зачем это было сделано, сыграл ли тут пресловутый бес в ребро, или кто-то попросил, или ААВ решил таким образом поднять рейтинг. Если на вас опрокинули чан с нечистотами, неважно, какой рукой держали за дно, а какой придерживали край поганой емкости.

Через двое суток после показа по федеральному каналу гадкого фильма Венедиктов извинился перед редакцией. Форма извинения была не менее оскорбительна, чем нанесенное людям оскорбление. Сначала в сети появилось фото бумажки формата А4, на которой Венедиктов приносит извинения коллегам «за публичные несправедливые и грубые высказывания Леси Рябцевой в ваш адрес». Потом этот текст был прочитан в эфире «Эха» замом ААВ Варфоломеевым. Послать за себя извиняться зама? Облить людей грязью на многомиллионную аудиторию, а потом написать «извините» на клочке бумаги?

Профессиональная и человеческая деградация Венедиктова началась не вчера, и, разумеется, не с операции «Помощница». Старт этому печальному процессу дала та зачистка информационного поля, начавшаяся с убийства НТВ, в результате которой «Эхо» стало фактическим монополистом по части плюрализма и хоть сколько-нибудь свободной информации и независимых мнений.

Обладая некоторыми джиаровскими способностями, ААВ решил, что это его личная заслуга в том, что «Эхо» стало практически единственной отдушиной для либеральной интеллигенции. Не понимая того, что на 90% это «заслуга» Путина, уничтожившего всех конкурентов «Эха». После чего саморазрушение личности ААВ пошло стремительными темпами. Это можно было наблюдать по хамскому отношению к слушателям: бесконечные «аптека за углом», которые в последнее время переросло в неумеренное использование термина «мудаки», адресованного к неопределенному кругу читателей в социальных сетях.

Венцом профессиональной деградации стало убеждение, что в ходе интервью журналист должен обязательно мешать собеседнику говорить, перебивать его и чем грубее он это делает, тем лучше. Эти экзотические представления о профессии дополняет забавный взгляд на плюрализм в соответствии с которым, если в мире есть дерьмо и есть еда, то кормить свою аудиторию надо непременно смешивая дерьмо с едой, а искусство главного редактора заключается в том, чтобы тщательно следить за пропорцией.

Львиная доля вины за то, что произошло с ААВ и с «Эхом», лежит на редакции и на тех «главных» гостях, которые, собственно, и завоевали «Эху» его аудиторию, немалую по количеству и весьма уникальную по качественному составу. Деградацию Венедиктова можно было остановить на ее ранних стадиях. Теперь остается лишь сожалеть об упущенных возможностях.

Фото:
Главный редактор радиостанции "Эхо Москвы" Алексей Венедиктов (справа), помощник главного редактора "Эхо Москвы" журналист Леся Рябцева. Александр Щербак/ТАСС

[Петр Спивак]

http://www.ng.ru/ideas/2015-12-18/5_episod.html
18.12.2015 00:01:00

"Врете, подлецы…", или Эпизод из будущей истории творческих элит и общественного сознания

Редакционные коридоры – как кулуары театров. Среда, где работают творческие люди. Фото РИА Новости

Итак, в мире наших электронных медиа скандал. А посему прежде всего требуется фактология.

12 декабря на НТВ вышла программа «Новые русские сенсации», и в ее эфире бывшая сотрудница радиостанции «Эхо Москвы» Леся Рябцева рассказала об известных людях нашей оппозиции и этой самой радиостанции, с коей ушла за неделю до того. Михаил Ходорковский, Михаил Касьянов, Алексей Навальный… И – Алексей Венедиктов, главный редактор «Эха», чьей помощницей она была. В тот вечер телеаудитория услышала кучу красочных подробностей, которые так или иначе в русле пропаганды. Пересказывать их здесь ни к чему, ограничусь резюме: дурные люди они все, противные (наверное, потому и выступают против). Леся Рябцева знает в этих материях толк, в составе ее творчества и романтические истории, и эротические фотосессии. Венедиктов взял ее из стажеров, и вот как он формулирует теперь свой резон: «Она создавала вокруг «Эха» турбулентность, важную для нас. Нас стало слушать больше молодежи». «Леся очень эффективная девочка. Фантастически. Молодая, растущая», – говорил он. Ну вот и доросла. (Кстати, одно время она даже возглавляла на «Эхе» рабочую группу по созданию правил поведения для журналистов в социальных сетях.)

Какие были у Леси Рябцевой творческие планы, сама ли она их строила или кто-то ею руководил – особый вопрос. Оговорюсь сразу: меня совершенно не занимают ни свойственный Лесе бульварно-гламурный колорит сам по себе, ни ее положительные и отрицательные качества в общении с мужским полом. Вопросы сейчас возникают, на мой взгляд, не столько о Лесе Рябцевой и ее добродетелях, сколько об «Эхе Москвы», вообще о неординарных творческих сообществах.

Ущерб для репутации

После того эфира НТВ Венедиктов принес сотрудникам «Эха» извинения за высказывания Рябцевой. Но когда ее карьера только начиналась, стыд иной раз испытывала она сама – например, за одного из видных деятелей нашей оппозиции. Была с ним на ужине в дружеской компании коллег и нашла для того, что увидела и услышала, таковы слова: «…я увидела его с обратной стороны. Умного человека, который прекрасно манипулирует окружающими, который прекрасно понимает, что происходит вокруг него, и прекрасно этим пользуется».

Итак, слово найдено: манипулирует. То есть перед нами не решение интеллектуальной задачи, связанной с необходимостью самовыражения, с одной стороны, и признанием равенства со своими адресатами как участниками диалога – с другой, а отношение к другим людям как к средствам.

А вот еще одна сторона дела. Ольга Бычкова, много лет работающая на «Эхе», журналист достаточно заметный, нашла слова очень точные. Перед нами, писала она, «пример того, чем социальный лифт отличается от социальной катапульты… Нетренированный организм не выдерживает перегрузки, когда его выбрасывает на такую высоту. Уши закладывает. Рано или поздно этот Лесин праздник закончится, но останутся вопросы, на которые нам всем нужно найти ответ. Например, где та красная линия, за которую нельзя заходить и рисковать репутацией ради рейтинга, трафика, денег?.. Рейтинги меняются, колеблются, а репутация либо есть, либо нет…»

Опять-таки главные, критически важные слова.

Теория и практика элит

Что такое информационно-разговорная (подчеркну, не только новостная) радиостанция? Это живой культурный и интеллектуальный организм, социокультурный институт. Причем, замечу, у института этого в силу самой его природы – точнее, технологии – есть преимущество перед телевидением. Там и говорят, и показывают, а здесь мы не видим картинку и потому вольны ее домысливать, каждый на свой лад. Радио более уважительно к личности, к ее самостоянию. Воображение вообще потенциально сильнее, чем уже нарисованное, показанное. У телевидения дательный падеж (дали – берешь), у радио – создательный, так сказать.

Это один аспект. Другой, отчасти с ним связанный, состоит вот в чем. В СМИ, в социокультурных институтах и научных центрах работает интеллектуальная элита, и это термин, а уже потом он может приобрести оценочный смысл. В социологии есть такая область, которую принято называть теорией элит, и специалисты, которые ею занимаются, немалое внимание уделяют устойчивости и/или неустойчивости элит, их разложению и упадку. Так вот, для первого необходимы два условия. Во-первых, ценз при отборе людей в состав элитной группы. Проходной балл при приеме в высшее учебное заведение, например. Во-вторых, процедура и традиция исключения из состава элитной группы всех, кто не удовлетворяет или перестал соответствовать ее требованиям. Достаточно невыполнения хотя бы одного из этих условий – и деградация данной элиты (а с нею, может быть, и всего общества, страны) становится неизбежной.

Это я в связи с казусом Леси Рябцевой.

«Эхо Москвы», «Новый мир» и другие

И опять-таки не обойтись без фактологической картины. Мы ведь говорим об истории страны, общества, культуры. И есть два типа описания всего, что было: история и историософия. Историософия – это, говоря математическим языком, вектор, он имеет цель и смысл. А история – скаляр, в котором цели и смыслы существуют только на уровне индивидуумов и групп; в противном случае люди становятся средством – вопреки завету старика Канта. Это не что иное, как манипуляция, о которой речь была выше.

Так вот, «Эхо Москвы» с самого начала тем и отличалось от средств пропаганды, что занималось, во-первых, самовыражением тех, кто его делал, и во-вторых, трансляцией и осмыслением того, что видели и переживали люди вокруг. Такова природа свободного СМИ как социокультурного института.

«Эхо», напомню, родилось в августе 1990 года на волне успеха демократов на прошедших в том году российских (и московских в том числе) выборах. Потом вошло в концерн «Медиа-Мост» Владимира Гусинского, потом, в 2001-м, было изъято «Газпромом» и значится за ним поныне, то есть повторило вектор того самого НТВ. И сумело, в отличие от последнего, выказать незаурядную независимость и – хотя и не во всем – верность избранным в свое время ценностям и ориентирам.

Но коль скоро я не мог здесь обойтись без оговорки, надо сказать об основаниях для нее. И казус с Лесей Рябцевой здесь симптом, следствие, а не диагноз и не причина.

Мы ведь не впервые наблюдаем в творческой среде, в редакциях, труппах и т.д. эволюцию к худшему. Достаточно вспомнить историю журнала «Новый мир», который в 60-е годы принял на себя основную нагрузку в деле выработки демократического, либерального сознания, выходя за те рамки, которые были заданы партийным руководством в послесталинские времена. И был в 1970 году подвергнут разгрому. Причем основной технологией этого разгрома было не уничтожение всего и вся на площадке журнала, а размывание его, инкорпорирование в состав редакции людей со стороны, опять-таки не только и даже не столько холуев и идиотов, сколько людей из среднего слоя между этими последними и теми звездами первой величины, которые делали «Новый мир» при Твардовском. Главная цель – уничтожение из ряда вон выходящего издания – была достигнута. Не в том дело, что «Эхо Москвы» – информационное (хотя не только) радио, а у литературного журнала был, конечно, другой профиль. Схема действий власти и тут, и там одна и та же. И вот уже постоянными гостями на «Эхе» в авторских программах оказываются в числе прочих персонажи, которые плоть от плоти других российских волн и частот.

В периоды реакции – а именно в такое время нам выпало жить и работать – есть универсальная закономерность: происходит размывание и деградация социокультурных институтов и стоящей за ними творческой среды. Энтропийный процесс, так сказать. А прирастание энтропии, то есть социокультурной аморфности, всегда идет легче: ведь для противоположного процесса, негэнтропийного, всегда требуются специальные усилия. Падать легче, чем набирать высоту.

Ужасы 90-х и мы в 2000-х

Ах, порождение ужасных 90-х… Сетевых словоизлияний на эту тему – выше крыши. Так вот, здесь необходима ясность.

Такая оптика у людей, видящих десятилетие свободы именно так. Они воспроизводят и ретранслируют самих себя.

Бог ты мой, сколько найдется индивидуумов, эти самые времена и их делателей поносящих, поминая разные истории, действительные или мнимые. Разочаровались, видите ли. Ну что ж, разочарование – это голос и проявление несвободы. Несвобода – именно в способности очаровываться, в склонности к этому. И/или в поношениях, происходящих из нелиберального ценностного ряда.

Тут, между прочим, вспоминается Пушкин, который подобными категориями вроде бы не оперировал. Цитирую письмо Вяземскому по поводу утраченных записок Байрона:

«Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Мы знаем Байрона довольно... Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы, – иначе».

О да, Венедиктов не Байрон. Но он творческий человек, и у него есть право на несовершенство, на слабости и ошибки. А чтобы обо всем этом судить, нужны ум и вкус.

Уроки и смыслы

И коли уж зашла речь о прошлом, то неизбежны исторические аналогии. Общеизвестная цикличность российской истории, переходы от зимы к оттепели при отсутствии настоящего лета… Что ж, русская литература давно об этом сказала.

Любовь к Добру разбередила

сердце им.

А Герцен спал, не ведая

про зло...

Но декабристы разбудили

Герцена.

Он недоспал. Отсюда все

пошло.

Это Коржавин, «Памяти Герцена», где поколения бунтовщиков и оппозиционеров не знают отдыха и сна. Стихи, где звучит сакраментальный, подсудный в советском обществе вопрос:

Какая сука разбудила Ленина?

Кому мешало, что ребенок

спит?

Это ведь не тоска по консервативным ценностям, как может кто-то спросонья истолковать. Все дело в том, что бессонница с ее буйством есть оборотная сторона и следствие сонной одури, тех объятий Морфея, в которых пребывает русский мир. Неуклонность и неустанность осмысленной деятельности – вот действительная альтернатива.

И еще одно соображение, связанное с этими стихами. Что двигало революционерами? Жажда власти, честолюбие? Как бы не так! Любовь к Добру! Распишитесь в получении плодов… Василий Гроссман в «Жизни и судьбе» провел грань между добром и добротою и провозгласил предпочтение именно последней. «Бессмысленному добру», по его определению. Это ведь было не что иное, как отказ от историософии, пересмотр традиционных оснований русской культуры, ее модернизация после ГУЛАГа и Освенцима. Мы ведь эту задачу в нашем обществе и нашей культуре не решили до сих пор, более того – толком не осмыслили и не поставили.

И при этом – вот такое расточение и развеивание по ветру нашего интеллектуального и культурного капитала. Одним из центров собирания и накопления его именно является «Эхо Москвы».

Это и есть главная беда. А бульварные, вернее, бульварно-рептильные нравы – так, мелочь.

[Yodnews.ru]

http://yodnews.ru/2015/12/18/venediktov

Юбиляр Алексей Венедиктов — о единственном вычеркнутом из жизни человеке, своей (не)любви к власти, дружбе с Песковым и принципах, которыми можно жертвовать

Фото: здесь и далее — Василий Хайкин | Йод
Сегодня исполняется 60 лет одному из самых известных журналистов России, главному редактору «Эха Москвы» Алексею Венедиктову. Нередко в последнее время «Эхо» и самого главреда обсуждали лишь в связи со скандалами, до некоторой поры для «Эха» нехарактерными. История радиостанции в целом и её руководителя в частности богата, сложна и полна любопытных деталей, но порой кажется, что всё это отходит на второй план из-за сиюминутных «инфоповодов» разной степени пристойности. Шеф-редактор «Йода» Александр Белановский встретился с Алексеем Венедиктовым накануне юбилея и поговорил с ним, пожалуй, обо всем на свете. Или как минимум о самом важном: о врагах, предателях и друзьях, жизненных принципах, планах и правилах, имидже, мести, злопамятстве и, конечно, об «Эхе Москвы».

— Я знаком с вами уже довольно много лет, но, честно говоря, не знаю, кто вы...

— И не узнаешь!

— ...можно формально и «википедийно» к этому подойти: вы — медиаменеджер, журналист, учитель истории, «агент Моссада» и так далее. Но сами-то вы как себя определяете? Венедиктов в 2015 году — это кто?

— Я живу в потоке, и никогда не занимаюсь тем, чтобы себя кодифицировать. Я и людей, в общем-то, не люблю кодифицировать, потому что чем старше ты становишься, тем лучше понимаешь, насколько они сложны, даже самые маленькие. Поэтому Алексей Венедиктов — это тот, кого реципиент, в данном случае ты, воспринимаешь как Алексея Венедиктова. Ты меня видишь так, Владимир Владимирович [Путин] меня видит эдак, а моя жена меня видит разэдак, поэтому я тот же Венедиктов, просто разные грани.

В каждый следующий момент я могу принять решение, о котором я не думал 5 минут назад

— Но хоть какой-то собственный взгляд на себя у вас наверняка есть?

— Нет. У меня нет собственного взгляда на себя, совершенно точно. Я знаю, что правильно, а что неправильно для меня, но собственного целостного взгляда, конечно, нет. В каждый следующий момент я могу принять решение, о котором я не думал 5 минут назад. Я не мог себе представить, что его приму таким образом. Поэтому я не заморачиваюсь с этим, да и зачем? Чтобы на стенку написать? На могильном камне другие напишут.

— Неужели всегда так было?

— Нет, не всегда. Наверное в молодом возрасте, когда ты себя хочешь кем-то видеть, ты себя под него подстраиваешь, то есть ты строишь картонную фигуру, приблизительно такую же как стоит у меня [в гостиной «Эха Москвы»] в полный рост. И затем ты пытаешься ей соответствовать. Например, «я хочу быть космонавтом, хочу быть благородным, хочу быть Арамисом» и так далее. То есть, ты находишь себе некий виртуальный образ в молодости и сам себе говоришь, как подстраиваться. Но когда ты начинаешь работать, это быстро проходит, ты понимаешь, что ты уникален.

У меня ошибки случаются гораздо реже, чем у остальных, именно потому, что я работал почтальоном

— Какой был у вас в молодости образ?

— Я сначала уходил в Атоса, а потом переквалифицировался в Арамиса.

— На протяжении 20 лет вы были учителем истории. Это довольно серьезный срок, и вот сейчас вы главный редактор уже 18 лет. Эти два срока сопоставимы хотя бы по продолжительности. Можно ли сказать, что тот период, когда вы были советским, а затем российским учителем, был подготовительным этапом, и на «Эхе» наступило время вашего расцвета?

— Всё — подготовительный этап. Никогда не знаешь, где настоящий расцвет. Я точно понимаю, что когда мои дети стали выигрывать олимпиады по истории районные, а потом городские, я точно понимал, что я находился в периоде расцвета. Я это точно понимал. И на «Эхе» — мой период расцвета, и следующий мой 20-летний этап тоже будет периодом расцвета где-нибудь, как-нибудь. Поэтому не знаю, это всё течение, ты фиксируешь фотографию, а на самом деле это кино, развитие сюжета, развитие человека. Почему я один из лучших интервьюеров? Потому что, как учитель, я знаю, как задавать вопросы, 20 лет я задавал вопросы детям.

Я знаю, как формулировать вопросы, чтобы сбивать человека, я знаю, как формулировать вопросы, чтобы вытаскивать человека. Я всё это знаю. Это, конечно, дала школа. Я 4 года работал почтальоном. Работа на почте научила меня массово потреблять информацию. Я читал все газеты, начиная от социндустрии и до французской прессы, недоступной в советское время, потому что в домах, куда я носил почту, жили французские журналисты и дипломаты. Я мог сравнивать, научился отрабатывать и обрабатывать информацию. Она мне куда могла пригодиться, будучи учителем истории? Да никуда! А придя сюда, я научился очень быстро вычленять сущностное. У меня ошибки случаются гораздо реже, чем у остальных, именно потому, что я работал почтальоном.

— И всё-таки, когда вы работали почтальоном, потом учителем истории и затем на «Эхе», считали ли вы тогда все эти разные занятия делом жизни?

— Я не помню, что я считал тогда делом жизни. Я точно знал, что ни как у почтальона, ни как у учителя, ни как у журналиста или главного редактора у меня никогда не было миссии. Это я помню абсолютно точно. Миссии у меня никогда не было, поэтому и дела жизни у меня нет в этом смысле. Я живу для себя, для своих друзей, для своей семьи, для своих близких, для своих слушателей, для своих партнёров. Эта жизнь когда-нибудь закончится, и пусть это дело жизни подводят остальные, итоги моего дела. А я ещё живу, у меня ещё может быть это дело впереди, кто знает?

— Поскольку я давно вас знаю, я мог вас отслеживать на протяжении по крайней мере 8 лет, и я никогда не держал вас за сдержанного и скромного человека, но у меня и у некоторых людей, с которыми я об этом говорил, есть ощущение, что вы в последние годы стали акцентировать внимание на атрибутах молодого сорванца...

— Я всегда был такой. Ничего не атрибутирую, просто возможностей появилось больше...

— Каких именно?

— Я стал более публичным как главный редактор «Эха». «Эхо» — это жемчужина в короне российских СМИ. Естественно, я стал более видным. Когда ты понимаешь, что находишься на сцене, ты должен форсировать голос, чтобы тебя слышно было в пятом ряду без микрофона, делать широкие жесты, чтобы тебя было видно не только в первом ряду, но и в двадцать втором.

Власть закручивает гайки, и мне нужно применять дополнительные усилия, чтобы быть услышанным и увиденным

— Я говорю про последние года три. Как главный редактор вы стали публичны очень давно!

— Нет, я не вижу этого. Последние три года мы находимся в серьезном кризисе. Я имею в виду «Эхо» как свободное СМИ, власть закручивает гайки, и мне нужно применять дополнительные усилия, чтобы быть услышанным и увиденным.

— То есть, вы хотите сказать, что до этого такой ситуации не было?

— Она была меньше, то есть это не качественная ситуация, это количественная ситуация. Вернёмся в ситуацию 2012-го года. Надо же напомнить, что в декабре 2011-го меня Медведев уволил, а то все забыли уже, а мы помним. Вот когда вернёмся в ситуацию до 2011-го года, можно будет понизить голос и жесты делать не столь широкие.

— Не понимаю: вы сказали, что всё это естественно, а с другой стороны — что это намеренно.

— Это всё естественно намеренно. Когда вы что-то делаете намеренно, вас к этому подводит естественный ход событий.

— То есть, ваш образ не вполне естественен? Вы ненастоящий в публичном пространстве?

— Публичный образ никогда не вполне естественный. Вообще ни у кого публичный образ не может быть естественным. Само собой, мы все хотим производить впечатление, кто-то на близких, кто-то на девушек, кто-то на большую аудиторию, а кто-то на власть. Впечатление требует усилий. Я не вполне настоящий в публичном пространстве, как и любой умный человек.

— В одном из интервью вы говорили о том, что на каком-то этапе для себя поняли, что не нужно больше из себя ничего изображать и нужно быть таким, какой вы есть. Это противоречит тому, что вы сейчас сказали.

— Это не противоречит, ты уточняешь. А уточнение заключается в следующем: если я раньше я мог придумывать себе разные способности, которыми я не обладаю, то сейчас я просто делаю более крупными те, которыми обладаю.

— Например?

— Что значит «например»? А зачем кому-то это знать? Это никому не нужно знать.

— Мне интересно!

— Останься при своём интересе. Пусть люди гадают. Немножко буду загадочным.

Внутри я пьяница и бабник, это правда

— Так волнует вас свой имидж или нет?

— Уже нет. Я его использую для каких-то практических задач. Например, есть образ пьяницы и бабника. Внутри я пьяница и бабник, это правда. И в такой мере, в какой я это декларирую, показываю. То есть, я пьяница и бабник, но, естественно, я преувеличиваю свою возможность пить и встречаться с огромным количеством белокурых, рыжих и брюнеток. Во мне эти качества есть, но я их преувеличиваю для решения неких других задач. И я их решаю. На то, что во мне есть, я ставлю в увеличительное стекло, не придумываю ничего нового. Для публичного человека вполне нормально. Вот придумывать что-то новое, то, чем ты не обладаешь, например, объявлять себя трусом, когда ты храбр и наоборот — неправильно, потому что когда—нибудь это прорвётся. А увеличивать свою трусость или храбрость публично, тут ты никогда не промахнешься, потому что в тебе это есть. Я это понял и этим пользуюсь.

Я живу как в реке, и мне интересны сегодняшние задачи и завтрашние, но уже не послезавтрашние

— В том же интервью вы вскользь отметили, что, вероятно, вам не всё равно, что напишут на вашей надгробной доске...

— Будет ли у меня надгробная доска? Наверное, не всё равно сейчас, но потом то будет всё равно! Не я буду придумывать, что напишут. На это я никак повлиять не могу.

— Но ведь будут потомки? О них ведь будут думать, как именно о ваших потомках!

— Что потомки будут думать, меня вообще не волнует. Я живу как в реке, и мне интересны сегодняшние задачи и завтрашние, но уже не послезавтрашние.

— Я с вами поделюсь своим ощущением. Мне кажется, что вы осознаёте, что у вас есть такой тефлоновый панцирь хранителя уникального заповедного места — «Эха Москвы». И вы понимаете, что вы можете делать всё, что угодно, и оно будет «отлетать», потому что у вас есть сильный имидж человека, который обеспечивает независимую журналистику на радиоволнах...

— Это гораздо шире. Во-первых, действительно, это не связано с «Эхом Москвы» и с хранителем. Конечно, я в какой-то степени хранитель, но на самом деле мне действительно всё равно. Я могу делать то, что я хочу, то, что считаю правильным. Говорят: «Мы заслужили света, мы заслужили покоя». Так вот, я ещё не заслужил ни света, ни покоя, но я уже заслужил право самому, ни на кого не оглядываясь, решать, что мне делать, если я считаю это правильным. Это касается, конечно, и «Эха Москвы», но не только.

— На каком этапе вы это осознали?

— Я думаю, года три-четыре назад. На самом деле, весь этот процесс начал на меня действовать ещё в 1994 году, то есть 20 лет назад. После истории с имитацией моего расстрела в Чечне. Что-то во мне изменилось сущностное. Я перестал бояться смерти. Понял, что живу после смерти: что уже всё сделал и должен был исчезнуть там, меня не должно было стать 20 лет назад. Каждый день, который ты живёшь дальше, ты живёшь бесшабашно. Конечно, ты воюешь, ты хочешь выигрывать, хочешь призы. Но главным остаётся то, что я могу делать всё, что хочу, не оборачиваясь, ни на семью, ни на друзей, ни на близких, ни на кого. Я считаю это правильным: один против всех. Я демонстрирую это последние три года, совсем не скрываю. Сначала это было лично, а потом наложился перманентный кризис с «Эхом», новое развитие нашей любимой страны, в которой я живу, мракобесный тренд, в котором мне крайне неуютно. Мне казалось и кажется, что стоять против мракобесного тренда сейчас — это большие затраты. Душевные в первую очередь. Но не стоять нельзя, потому что я так хочу. Я так считаю нужным. Я так считаю правильным для страны.

«Эхо» — это маленькое противоядие, которое может помочь огромному количеству людей травиться медленнее

В 2011 страна свернула в другом направлении, я житель этой страны, я гражданин этой страны, у меня нет другого гражданства, у меня нет другой собственности за рубежом, мне некуда переезжать. Мой ребёнок не хотел и не хочет переезжать, он не будет учиться за границей, он будет учиться здесь, хотя я предлагал. Все мои друзья здесь. А с теми, которые не могут сюда приехать, мы постоянно на связи. И когда мы встречаемся, мы говорим только о России. Поэтому мне обидно, что я мало что могу сделать, чтобы этот тренд не захлестнул нас, потому что это яд. Я считаю, что «Эхо» — это маленькое противоядие, но, как известно, маленькое противоядие может помочь огромному количеству людей травиться медленнее. Это даже не противоядие, это замедлитель отравления. Это и есть главная задача на сегодня: быть замедлителем отравления.

— Парадоксально. Получается, эта ядовитая ситуация внутренне освободила вас?

— Да, конечно. Но меня много чего освободило. Просто раньше у меня была другая задача. Первые 12 лет это была задача хранить площадку, развивать, обычная пресса... Сейчас «Эхо» и я плаваем в соляной кислоте. И огромное количество людей мутируют и физически, и морально, и духовно под действием этого яда. Люди выходят на улицу и травятся, включают телевизор и травятся, разговаривают и травятся. Ведь история с Украиной не в том, присоединила ли Россия Крым или что он присоединился добровольно, а в том, что люди начинают разрывать отношения друг с другом по этим вопросам. Семьи распадаются. Отвратительно! Просто отвратительно! Против этого мы пытаемся ввести противоядие. Но при этом и сюда проникает яд, это же очевидно. Мы же не законопатили окна.

— Яд проникает? Что это значит?

— Он отравляет и моих сотрудников. Люди ссорятся из-за таких же политических вопросов, перестают разговаривать друг с другом. Мне как главному редактору, приходится клизмы ставить и так далее. Я это вижу, понимаю, я об этом сожалею и совершенно не собираюсь людей выгонять или нанимать по этим причинам. Я просто осознаю угрозу. Главное — осознать угрозу, после чего создавать лекарство или возможность госпитализации без отрыва от производства. Я делаю то, что считаю правильным и часто повторяю «Один против всех», даже здесь.

У меня есть всего один человек, которого я вычеркнул из своей записной электронной книжки, стёр его телефон и имя

— Вы любите вспоминать фразу Путина, которую он произнес в разговоре с вами — про врагов и предателей и про то, что вторым прощенья быть не может. Вы так часто эти слова повторяете, что создаётся впечатление, что разделяете его подход. Какая у вас в этом смысле система координат?

— Я более толерантный, скажем так. Я понимаю основы такого разделения противников, но в случае с теми, кто в понимании Путина предаёт, я ищу свою вину. А что касается конкретных людей, которых я обозначаю как предателей в путинском понимании, у меня есть всего один человек, которого я вычеркнул из своей записной электронной книжки, стёр его телефон и имя.

— Как его зовут?

— Олежка его зовут.

— Олег?..

— Олежка... Зато у меня есть люди, которые ушли, но остались там со всеми координатами — Илья Сегалович, Борис Немцов. Я их не стираю. Больной, наверное. То есть, в этом смысле моё отношение более терпимое.

— Вы не обидчивый человек?

— Я очень обидчивый человек. Я чрезвычайно злопамятный человек. Я всегда играю вдолгую. У меня нет никакого списка, чтобы вычёркивать врагов, но я за ними слежу очень внимательно, и они это знают.

— Следите, чтобы отомстить?

— Нет, я не мстительный, я злопамятный. Я слежу, чтобы напомнить публично.

— Ну это и есть месть, Алексей Алексеевич!

— Это вопрос терминологии. Как говорил мой товарищ Владислав Юрьевич Сурков: «Здесь вам не лингвистический клуб». Называйте это местью, называйте злопамятством, но ведь я ничего не делаю сам. Они сами там где-то существуют, потом возникают в публичном поле белые и пушистые, а я напоминаю, что они не такие. Это вопрос их репутации, ведь я правду говорю. Не надо со мной ссориться. Зачем?

Один из чиновников задал вопрос: «Где ты берёшь эту информацию? Кто тебе её сливает?» И я ему ответил: «Ты!», хотя это был не он

— А враги есть у вас?

— Это к ним вопрос.

— Считаете ли вы каких-то людей своими врагами?

— Есть люди, которых я называю вредителями, они вредят «Эху». Но личных врагов я не знаю. Я считаю, что с человеком нужно говорить на том языке, на котором он говорит, и поступать симметрично тому, как он поступает с тобой. Это такой ветхозаветный принцип, но я считаю это правильным. Была смешная история. У меня много источников, и я всегда им говорю: «Если вы меня обманете, я вас назову». Так вот у нас была история, когда Ельцину делали операцию, и меня в присутствии начальника охраны Ельцина и директора тогдашнего ФСБ, один из чиновников задал вопрос: «Где ты берёшь эту информацию? Кто тебе её сливает?» И я ему ответил: «Ты!», хотя это был не он. Не нужно со мной так разговаривать.

— А ради какой-то благой стратегической цели...

— Я не знаю, что такое благая стратегическая цель.

— ...ради решения задачи готовы ли вы задушить в себе обиду и злую память и делать вид, что у вас хорошие отношения с этим человеком?

— Я отвечаю на действия, а не на слова, у меня нет обиды на людей. Зависит от цели. Если мне важна цель, я не принимаю во внимание то, что человек доставил мне какие-то неудобства, назовём это так. Моя цель важнее, чем моё отношение к этому человеку.

— Этот принцип вы применяете во всех жизненных ситуациях?

— У меня нет рецепта. Всё зависит от цели и человека. Я еще и волатилен и поливариантен.

— А как становятся вашими друзьями? Ведь вы с огромным количеством людей общаетесь. Вы называли своим другом покойного Бориса Немцова и Андрея Фурсенко, человека совершенно из другой тусовки...

— Ещё Дмитрия Пескова.

— Вы считаете его другом?

— Да, мы дружим.

Когда мне было неважно, и я просил помогать, Песков помогал, хотя не был со мной согласен

— А считает ли Песков вас другом?

— А это к нему вопрос.

— Ну а как вы считаете?

— Не знаю. Меня не интересует, кто меня считает другом. Мои отношения — они мои.

— Иными словами, насколько взаимны ваши отношения, вас не очень заботит?

— Меня это заботит, но я их не кодифицирую, как я сказал в самом начале. Мы общаемся дружески. Знаешь, что интересно? Как они будут общаться со мной, когда я потеряю свою должность, и когда они потеряют свою должность, как я с ними буду общаться. Это и есть мерило дружеских отношений. Тогда видно всё. У кого-то более пристальное отношение, у кого-то менее, в дружбе нет равенства никогда. Когда плохо, друг рядом, даже если с тобой не согласен. И вот эти кризисы всё показали.

— Песков рядом, когда вам плохо, даже если он с вами не согласен?

— Когда ему было плохо, и я был с ним не согласен... когда мне было неважно, и я просил помогать, он помогал, хотя не был со мной согласен. Это критерий. Может быть один из... Но важный. Важно, что ни там, ни там нет корысти. Ни ему от меня ничего не надо, ни мне от него ничего не нужно. Как и с Борисом Немцовым было. Это если говорить об известных людях. Если о неизвестных, есть мои собственные «Тимченки», «Ротенберги», «Ковальчуки», которые непубличны. Я с ними общаюсь, им от меня ничего не надо. Это мои друзья, надеюсь и они удостаивают меня своей дружбой.

— 4 месяца назад о своей экс-помощнице Лесе Рябцевой вы говорили, что видите в ней «возможность жить дальше» и что вы — «одно существо»...

— Она была «выносным баллоном с кислородом». Это правда, я говорил.

— Я интерпретирую это как слова искренне любящего человека...

— Это твоя интерпретация...

— Ну а вы её подтвердите или отвергнете?

— Как сказано в одном сериале: «У нас были близкие отношения, но пустые».

— То есть?

— Мы были партнёрами, прежде всего, по работе. Вместе вели проекты. Как ни странно это звучит, делили успех и неудачу очень эмоционально.

— А что вы чувствуете сегодня, когда она говорит, что не просто ушла с «Эха», а подчёркивает, что она больше не работает с Венедиктовым?

— История следующая. Во-первых, я сожалею, что она ушла, потому что она многое ещё могла дать «Эху» и «Дилетанту». И были целые сферы, которые она вела очень эффективно, и её уход — это дыры. Во-вторых, я расстроен, потому что считаю, что она могла много взять здесь ещё. И я расстроен, потому что это дыра в моей работе и моей жизни, которую придётся заполнять. При этом, я всячески поддерживаю её желание и согласен с ней в том, что если человек считает, что он уже выбрал всё, что мог, напитался энергетически на каком-то месте, он должен идти дальше и не оглядываться. Мы с ней много раз об этом говорили, и я был предупреждён ещё года два тому назад. Я согласился с тем, что, когда человек почувствует, просто развернётся и уйдёт. Моё согласие было дано давно. Несмотря на это, я эмоционально сожалею, считаю, что она здесь ещё не всё выбрала, но она так не считает. Но так люди уходят. Корзун также ушёл...

В том, что «Эхо» сохранилось, значительная заслуга Леси Рябцевой

— Но это был несколько другой эмоциональный градус, кажется.

— Конечно. С Корзуном мы не были столь близки в последние годы. Конечно, когда он первый раз ушёл, у меня был шок, потому что тогда была сильная эмоциональная привязанность, связанная с приходом опасности на первых этапах «Эха». С Лесей мы проходили ужасный период. Нужно честно сказать, что когда был кризис с Михаилом Юрьевичем Лесиным, и «Эхо» реально висело на волоске, самой большой поддержкой, как структурной, так и эмоциональной, была Леся. Всё время рядом, всё время, выполняя движения, от которых зависело существование «Эха». Все запасники, тайные ходы, узкие совещания, она всегда давала мне дельные советы, в том числе «по паблику». Надо признать, что, конечно, в том, что «Эхо» сохранилось, значительная её заслуга. Может быть, я в её отсутствии справился бы с этим гораздо тяжелее и болезненнее.

— В публичном пространстве после ухода она, мягко говоря, не очень лестно отзывается об «Эхе Москвы». Не выглядит ли это для вас предательством?

— Нет, это точно не выглядит предательством для меня. Во-первых, я её отношение к «Эху», ко мне и к разным людям видел на протяжении всех этих лет, и оно для меня не ново. Она говорила мне те же слова 3-4 месяца назад, полгода назад. В этом смысле предательство — это что-то неожиданное. А она всё честно и откровенно объявляла мне заранее.

— Мне кажется любопытной личная история про «ресурс жить дальше» и про «единое целое». Вы сейчас сказали, что будете искать новый ресурс. Что это значит?

— Она занимала значительную эмоциональную часть моей жизни, подпитывая меня энергетикой, я ей питался. Может быть, это весьма самонадеянно, но у меня есть представление, что это не единственный ресурс, вообще. «Мы научились штопать паруса и зашивать пробоины телами».

— То есть вы будете искать новую помощницу?

— Это не вопрос помощницы. Последние полгода она вела личные отдельные проекты.

«У меня есть сердце, но никто не знает, где оно — в целях безопасности»

— Я не про формальную должность, а скорее про человека, которого вы потеряли.

— До неё не было, может, и после неё не будет такого человека. Я продолжаю жить, «Эхо» продолжает жить, и она продолжает жить. Ну да, оторвали кусок... Знаешь, есть хорошая фраза: «Я конечно не бессердечный человек, у меня есть сердце, но никто не знает, где оно — в целях безопасности».

— Я хочу поговорить про вас и про власть в метафизическом смысле. В моём представлении вы очень любите власть и её атрибуты...

— Что значит, люблю власть? В каком смысле?

— В прямом. Вы издаёте приказы, у вас есть свой двор, фавориты, контрразведка. Вы кайфуете от этого?

— Это неправильное представление. Смотри. Я пришёл в школу 22-летним. В моём распоряжении оказалось 60 17-летних. Если я им ставлю тройку или четвёрку, они не получают медали. Если ставлю двойку, они не попадают в университеты. Абсолютная власть учителя над ребёнком. А разница в 5 лет. Вот, где была власть, где я наворотил ошибок, где я кайфовал на самом деле первый год. А потом я узнал, что некоторых моих пятиклассников за двойки бьют. То есть я ставлю, а их бьют. И я принял решение не ставить малышам двойки. А на радио все самостоятельные люди. Здесь власть невозможна. Наоборот, существует огромное количество согласительных процедур, я не принимаю важных решений, не обсудив их. Кроме того, на «Эхе» существует делегирование ответственности. Я не хожу на планёрки, когда могу не ходить — отвечают ребята. Это есть делегирование власти, потому что власть связана с ответственностью. А как «крыша» этой радиостанции, я несу всю ответственность, а, следовательно, обладаю всеми властными полномочиями. И, кстати, история с казусом Плющева. Это же власть — не дать уволить журналиста. Это тоже власть. Власть была зафиксирована в уставе еще для Корзуна. Сама по себе власть неинтересна. Недавно меня позвали на Russia Today. Сказали, что я буду сидеть рядом с первым лицом. Я не смог пойти, потому что здесь занимался рейтингами вручную.

Самый главный мой интерес — это быть сегодня лучше, чем вчера

Я не смог пойти, чтобы по телевидению показали, что я близок к власти... Это мне неинтересно. Было интересно в 22 года, в 25 лет, в 30 лет, а дальше стало интересно расти над собой. Самый главный мой интерес — это быть сегодня лучше, чем вчера, например в плане знаний. Кстати, это то, что делала Леська. Она напитала меня знаниями по социальным сетям, открыла для меня этот новый мир. Я ходил мимо этого. Даже твиттер-аккаунт, подаренный Плющевым, я вёл как-то неактивно. И только после этого я начал в этом совершенствоваться. Это каждодневная работа. Этого просто не видно. Если бы я не получал от этого удовольствие, я бы не сидел и не анализировал всё вручную. Зачем мне это надо?

— Но всё же ваша профессиональная биография как главного редактора «Эха Москвы» — это история, в частности, того, как вы многократно удерживались у власти!

— Что такое «удерживался»? Меня сносили, я отбивался, и пока удачно. Но я хочу напомнить, что проще всего уволить меня советом директоров: собирается пять человек, 4 голосуют «за», я — «против», и до свидания!

— Ну мы же с вами понимаем, что это лишь формальный процесс...

— Нет, почему же формальный. Это процесс протокольно-юридический, его можно реализовать. Зависит от последствий. Буду я дальше за это бороться или нет, но это уже мои решения: буду ли я торговаться или нет, с кем я буду торговаться. Я хочу сказать, что в последнем кризисе, «лесинском», когда мы стояли на грани, я не сделал ни одного звонка своим товарищам в Кремле. Ни одного. Ни Пескову, ни Володину...

— Я всё это веду к чему: вспомнил вашу фразу о том, что во власти нужно быть политическим беспринципным животным.

— Я — политическое, беспринципное животное, с этой точки зрения, безусловно. Я сам себе соответствую.

— То есть, в критической ситуации вы готовы пожертвовать своими принципами ради удержания?

— Да. И, собственно, я ими жертвую. Своими принципами.

Я не должен был Сашу Плющева отстранять от эфира на 2 месяца

— Какими, например?

— Например, я не должен был Сашу Плющева отстранять от эфира на 2 месяца. Но это была цена не моего кресла. Это была цена переформатирования всей радиостанции. Я взял это на себя. Это не Лесин его отстранил, это я его отстранил, но это принципиально неправильное решение. Я долго с Сашей объяснялся, мне перед ним неудобно, я говорил ему, что не знаю, за что его отстраняю, но знаю для чего. Чтобы мы могли и дальше публиковать все эти расследования. Вот тебе пример.

— То есть это система из малых принципов, которыми можно пожертвовать ради больших?

— Конечно, я хорошо считаю. Но с другой стороны, Владимир Владимирович предложил мне быть доверенным лицом, а я был в этот момент уже «уволен» президентом Медведевым. И когда я отказался, ко мне подошли и сказали «Ты идиот?! Он тебе „крышу“ предложил, ведь кто уволит доверенное лицо президента?!» И я сказал: «Вот это я точно не могу». Я не могу быть лицом любого кандидата. Этот принцип я не перешёл. Вот это мой принцип.

— Был ли это именно принцип, или вы задумались, что про вас потом будут говорить? Что, если бы вы стали доверенным лицом Путина, как на главном редакторе радиостанции на вас поставили бы крест?

— Ничего подобного, радиостанция не сменила бы свою редакционную линию. Ведь главное — держать площадку, обеспечивать её путём того, что мне отрубают руку, выкалывают глаз...

— Всё на месте вроде бы, как я вижу.

— Да, всё на месте. Просто люди знают, что вот это для меня важно, этого я не могу пересечь, а вот это не важно, здесь я путём отстранения Саши Плющева рискнуть своей репутацией. Или созданием кодекса поведения журналистов в соцсетях. Это же моя репутация была поставлена под удар. Ведь я рисковал не «Эхом», а собой. Вот на это я готов идти, а стать доверенным лицом президента — это уже репутация «Эха». На это я не готов идти. Потому что мне глубоко плевать, что обо мне думают люди, на которых мне плевать. Моя репутация — это репутация среди двадцати человек, моих близких друзей, знакомых. А слушатели мою репутацию неотделимо воспринимают, как репутацию радио.

— Очень хорошо, что вы про «неотделимо» сами сказали. Очень простой вопрос: есть ли «Эхо Москвы» без вас и вы без «Эха Москвы»?

— «Эхо Москвы» без меня — это другое «Эхо Москвы». И я без «Эха Москвы» тоже другой.

— По-вашему, «Эхо Москвы» способно было бы без вас продолжать ту же редакционную политику?

— Оно может лучше без меня будет, ведь «Эхо Москвы» — это отражение меня со всеми моими комплексами, слабостями, моей «вкусовщиной», сильными и слабыми сторонами. Приди другой редактор — Сережа Бунтман, Володя Варфоломеев, Таня Фельгенгауэр, Леша Соломин, Леся Рябцева, Дмитрий Киселев... это будут совсем разные «Эхи Москвы».

Я не собираюсь сидеть тихо на заработанные деньги

— Вы сами будете слушать такую радиостанцию?

— Я не знаю, какая это будет радиостанция. Да и вообще что значит «слушать радиостанцию»? Мы слушаем отдельные передачи. Если мы слушаем новости, то мы доверяем людям, которые делают новости. Многие мои знакомые говорят, что слушают только программу «Говорим по-русски». Она выходит всего один час. Они про «Эхо Москвы» больше ничего не знают. Поэтому что-то буду слушать, что-то нет. Да я и эту то радиостанцию не очень слушаю, честно говоря.

— Вы как-то говорили: «Если меня завтра уволят, то я подпояшусь и в другую деревню». Что это за деревня? И вы себя видите как-то после «Эха Москвы»?

— Я себя не вижу после «Эха Москвы». Все мы понимаем, что на рынке я человек достаточно дорогой, и что предложений будет достаточно много. Я их буду анализировать. Они явно лежат не в сфере политики. Мне это неинтересно.

— А вам предлагали?

— Предлагали.

— А что именно?

— Это секрет. Эти люди существуют и продолжают надеяться. У меня есть проект под названием «Дилетант». Я сейчас единственный владелец два месяца как. Мне это безумно интересно. Дальше я буду анализировать предложения. Я не собираюсь сидеть тихо на заработанные деньги. У меня нет «запасного аэродрома». Потому что, когда он есть, все время начинаешь оглядываться назад. У меня всё то же, что было 10 лет тому назад, но с учетом трёхлетнего кризиса. Когда что-то случится, тогда и будем думать.

— Какой главный жизненный совет, основанный на вашем опыте, вы бы дали своему сыну?

— Поступай, как считаешь правильным. Все победы и все издержки на тебе. Никогда не делись издержками и всегда делись победами.

[Newsland]

http://newsland.com/news/detail/id/1661513/
Сегодня в 9:40 Герасим и Му-му1703356121

Скандал, конечно. Ни президент Вл.Путин, ни премьер Дм.Медведев так и не поздравили вчера главного редактора «Эха Москвы» А.Венедиктова с 60-летним юбилеем.

Конечно, всю пятницу, начиная с утра, именинник ожидал какого-либо знака внимания главы государства, с которым у него «честные открытые отношения». И который «главный куратор, слушатель, модератор, продюсер и менеджер» этой газпромовской радиостанции.

Час шел за часом, но никаких звонков, телеграмм и тем более визитов. Занервничаешь тут…

Казалось бы, ничто не предвещало "черной метки". Алексей Алексеевич знаком с Владимиром Владимировичем около 20 лет. Первое интервью у него взял для «Эха» еще тогда, когда никому неизвестный В.Путин переехал из Санкт-Петербурга в Москву и стал начальником Контрольного управления президента Ельцина.

А вот строки из поздравительной телеграммы главы государства к 50-летию А.Венедиктова:

«Вы возглавляете «Эхо Москвы» - одну из самых популярных столичных радиостанций, хорошо известную своей информированностью, оперативностью и объективностью. Талант, профессионализм и неизменное чутье публициста позволили Вам стать знаковой фигурой в российском медийном сообществе».

А это комплименты из телеграммы к 55-летию талантливого медиабосса:

«Особый творческий стиль, смелость, неординарность суждений, снискали вам высокое признание коллег и заинтересованное, неослабевающее внимание слушателей. Они по праву считают вас настоящим профессионалом, одним из самых ярких представителей отечественного медиа-сообщества…»

В минувший четверг на большой встрече президента со СМИ, как и было обговорено с пресс-секретарем Дм.Песковым, слово получил и корреспондент «Эха». Задал свой острый вопрос. Все чин-чинарем. Никаких признаков опалы…

Когда в пятницу после работы сотрудники редакции отправились в давно облюбованный столичный ресторанчик чествовать своего юбиляра, никаких сообщений о его поздравлениях из Кремля или Белого дома так и не поступило.

Журналистское сообщество пока воздерживается от комментариев на тему «что бы это значило»? То ли не верит своим глазам, то ли не может отойти от шока…

[Delfi.lt]

http://ru.delfi.lt/news/live/aleksej....d?id=69924266
«Главное в нашей профессии — это доверие. Доверие к медиа в России утрачено. Люди подозрительны, понимают и верят в то, что их обманывают, ими манипулируют. Не считайте, что в России дурачки», — адресует свои слова всем, кто пристально наблюдает за происходящим в России, главный редактор и совладелец самой известной и цитируемой российской радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов.

Свою радиостанцию он сравнивает с ингибитором, который замедляет процесс отравления, охвативший Россию, и думает над тем, как восстановить доверие к медиа… ночью. «Покажется, что я ерундой занимаюсь. Нет, не ерундой», — заявляет собеседник и убедительно доказывает, почему это все серьезно. А спустя несколько минут лауреат нескольких журналистских премий, обладатель ряда высоких российских наград и кавалер ордена Почётного легиона соглашается «на орден за тупость».

Его вручают за то, что встречаешься, разговариваешь, переспрашиваешь, уточняешь и еще раз уточняешь для своих слушателей, говоришь всем, и президенту тоже, что думаешь на самом деле. Публично в том числе. Последний, как известно, в долгу не остается, но и на интервью не идет, предпочитая свой формат общения.

А.Венедиктова упрекают в излишней близости к Владимиру Путину, а с другой стороны, постоянно спрашивают о том, что и как думает глава России. И своим мнением он охотно делится, повторяя, что не все так просто и черно-бело.
РЕКЛАМА

И пока за рубежом ломают голову над тем, как же это в условиях цензуры и давления со стороны властей «Эхо Москвы» продолжает говорить неприятную правду, первое лицо и голова радиостанции предлагает не «заморачиваться» над этим вопросом: «А вы назовите витриной, шкафом, елкой, украшением — абсолютно все равно. Главное, что нас слушают и воспринимают» .

На прошлой неделе главному редактору «Эхо Москвы» исполнилось 60 лет. Сразу после дня рождения он уехал в Ригу, где успел отдохнуть и поработать — встретиться с мэром Нилом Ушаковым, российским послом в Латвии Александром Вешняковым и дать интервью порталу DELFI. О том, что еще успел за это время сделать А.Венедиктов, сотни тысяч подписчиков узнали из его твитов.

А о российской журналистике и журналистах, экономике, внешней политике, отношениях с президентом В.Путиным, которого он перестал понимать, Сирии, Украине, пропаганде, странах Балтии и, конечно, о себе «туповатом и честном» вы узнаете из нашего разговора.

— Я даже не заметил, как плавно перешел в седьмой десяток. Как я пошутил: гонюсь за курсом доллара, но он все равно ускакивает в другой десяток.

— Но все же, возникает ли желание подводить итоги, ставить метки?

— Нет, конечно. Собственно говоря, в этом году было же еще 25 лет радиостанции («Эхо Москвы» — DELFI), но никаких итогов. Мы течем по времени, и непонятно, где начало, где конец. То, что ты вчера считал важным, вы же сами работаете в журналистике, потом оказывается, что все это ерунда. Поэтому, я по этому поводу не заморачиваюсь. Какие-то мелкие задачи решаются каждый день, потом они оказываются этапными.
Поэтому честно: никаких итогов, продолжаем жить, как будто выпили — пошли дальше.

— А из этапного, что уже было?

— Есть вещи профессиональные, большие вызовы. Например, то, что я начал в прошедшем году делать с ночным эфиром, создав программу «Один». В Москве не было ни одной ночной разговорной радиостанции, где человек сидит и разговаривает с городом и миром (Urbi et Orbi). Это очень сложная оказалась задача, потому что в Москве не спит миллион человек. Люди должны доверять человеку, который сидит у руля ночью. Это ночной городской разговор про все. Оказалось непосильной для меня задачей в течение лет пяти.

Я никак не мог найти нужную интонацию, я никак не мог найти нужных людей. Я искал на внешнем контуре, пытался приглашать известных журналистов — ничего не получалось. Год назад был сделан прорыв с Сашей Плющевым (ведущий «Эха» — DELFI), когда я на него сделал ставку. И, начиная с нового года, у меня уже шесть ночей из семи в неделю будут сидеть разные люди, которые разговаривают с городом и миром, вызывают огромный интерес.

Покажется, что я ерундой занимаюсь. Нет, не ерундой. Это разговор с людьми по душам. Главное в нашей профессии — это доверие. Доверие к медиа в России утрачено. Люди подозрительны, понимают и верят в то, что их обманывают, ими манипулируют. Не считайте, что в России дурачки. Поэтому ночной эфир глобально — это восстановление доверия. Это не на политические темы, хотя там есть и политические темы, это на отношенческие темы. Это первый этап по восстановлению доверия к медиа.

Программа так и называется «Один» или «Одна» или, как я говорю, как бог Один или Одна, и в этот момент разговариваешь один на один, а тебя случают сотни тысяч людей. Это такая непростая задачка для тех, кто ведет.

Дима Быков (российский писатель и журналист — DELFI) пришел, сел на три часа ночи. Там другая аудитория, там доверяют его вкусу, а не его суждению. Но глобально — это проект о доверии, а не о ночном эфире о повышении рейтинга. Вот нашел людей, сейчас смотрю, что из этого получится.

— В России журналисты за свободу слову в прямом смысле расплачиваются кровью…

— Это правда.

— А это не работает на доверие?

— Нет. На самом деле спросите у простого обывателя, за что убили Аню Политковскую: чего-то писала про Чечню, не интересно. Жизнь журналиста в России действительно стоит грош. И даже не в этом дело, потому что профессиональный риск он есть всегда. Это опасная профессия. Из гражданских профессий журналисты на втором месте после шахтеров (в списке опасных профессий — DELFI) . Это профессиональный риск.

Беда в другом — российская власть не расследует убийства журналистов с тем же пылом, с каким она расследует убийства бизнесменов или убийства депутатов, или просто убийство, т.е. сигналы идут сверху: ну да убили, ну надо расследовать, ну вот расследуй.

И это важно. За 15 лет путинского правления практически ни один случай расследования убийства журналистов до заказчика не дошел. Иногда находят собственно киллеров, иногда находят организаторов, но практически не находят заказчиков. Угроза в этом. И когда там главы субъектов федераций, глава Чечни, позволяют себе впрямую угрожать, а власть на это никак не реагирует — это все сигналы. Я хожу с охраной, с удвоенной охраной.

— В Москве или по всей России?

— В Москве. Это же охрана против хулиганов. Наемный киллер достанет, если захочет. Но если бы, скажем, у Бориса Немцова была такая охрана, как у меня, его бы так легко не убили.

— Вы сказали о журналистах, что власть не расследует убийства, но с политиками ведь тоже не все так просто.

— Бывают случаи более удачные, как, скажем, В.Путин недавно упоминал на пресс-конференции расследование убийства Галины Старовойтовой. Я говорил и с семьей, и с друзьями, скорее всего, нашли. Это одна история. Другая история связана, конечно, с убийством Бориса Немцова, и мой корреспондент задал именно это вопрос В.Путину на пресс-конференции и тем самым, показав, что мы не оставим эту тему. Да, там ищут, видимо, киллеров нашли. Дальше все упирается в организаторов и заказчиков. Это разные люди.

С другой стороны, я тут беседовал с нашими генералами многозвездными, следователями по этим вопросам. Они мне говорят: послушай, ну вот Бостонский марафон, взрыв, который организовали братья Царнаевы, кто заказчики? Разве были заказчики? Организаторы ведь были сами братья.

И вы хотите сказать, что Бориса Немцова, бывшего первого вице-премьера России просто какие-то люди собрались и решили, что? Вот если бы они там взорвали бомбу в толпе вслепую, как Царнаевы, это понятно — месть. А тут целенаправленное убийство. Его «пасли» долго. Не надо мне морочить голову. Ищите заказчиков, ищите организаторов, а мы Владимира Владимировича будем спрашивать, чтобы он вас стимулировал. Такой разговор идет.

— Что касается «спрашивать». Виктор Шендерович, комментируя на «Эхе» пресс-конференцию Владимира Путина, сказал, что если бы журналисты были более настойчивыми, солидарными и «вцепились бы по-настоящему в прямом эфире, это могло бы дать сильный эффект». Почему этой солидарности в России нет?

— Потому что каждый журналист представляет свое издание, у которого своя редакционная политика. Слушайте, это же не профсоюз журналистов, который пошел выбивать из президента льготы для профсоюза журналистов. Каждое издание ориентировано на свою публику или на своего владельца, или на губернатора той области, из которой этой издание. Журналисты там решают абсолютно разные задачи. Не все журналисты решают задачи — задать вопрос. Некоторые решают задачу — получить ответ на самом деле. Некоторые решают задачу — пропиарить свой регион. Некоторые выполняют просьбу пенсионеров Ханты-Мансийска. А должен журналист выполнять просьбу журналистов Ханты-Мансийска? Ханты-Мансийск задал вопрос, а что у нас будет с пенсиями в Ханты-Мансийске? По-моему, должен. Поэтому не надо воспринимать журналистов, как некий корпус, который решает какую-то задачу на пресс-конференции. На пресс-конференции вообще никакой задачи решить невозможно. Можно обозначить проблемы с учетом того, что пресс-конференция идет в федеральном эфире.

Значит, шесть месяцев в федеральном эфире не упоминалась фамилия Немцов. Мой парень, с которым мы естественно готовили этот вопрос, снова поднял это на федеральный уровень. Он не ждал ответа, что Путина скажет «всех замочу» или там «сниму Кадырова», или «назначу Кадырова на пост премьер-министра». Конечно, мы этого не ждали. Мы опытные старые волки седые, такие же, как Путин, но мы точно понимали, что когда на федеральном канале снова и снова задается тот же самый вопрос, даже одним журналистом одного издания, это имеет глубинный эффект. Вот и все.

Виктор Шендерович неопытный, молодой журналист, да он и не журналист, он публицист. Он решает свои задачи, у него своя профессия, как он ее понимает, а у журналистов своя профессия, как я понимаю. Потом не забывайте, что в пресс-конференции вы не можете задать второй вопрос, т.к. микрофон ушел к следующему изданию, и журналисты не сговариваются. Даже когда был такой флешмоб про усыновление иностранцами в 2012 году, если мне не изменяет память, там журналисты не сговаривались. Они просто были возмущены этим решением, журналисты разных изданий, в основном федеральных, и продолжали задавать 7 или 8 раз один и тот же вопрос, получая один и тот же ответ. Ничего не добились, кроме того, что подняли тему.

Вот солидарность — и что?

— 25 лет «Эхо Москвы», вы уже 25 лет в радиожурналистике, 18 лет Вы главный редактор радиостанции, за это время, что произошло с российской журналистикой?

— Есть субъективные и объективные факторы всей этой истории.

Свободная журналистика при М.Горбачеве, а мы возникли при М.Горбачеве и при Б.Ельцине, сменилась управляемой журналистикой при В.Путине.

Во-первых, с точки зрения медиа произошло огосударствление, где-то фактическое,а где-то юридическое основных средств массовой информации в России. У них появился один хозяин — государство в лице президента. И все было бы ничего, если бы как раньше разные медиа представляли разные интересы. Я вполне цинично говорю о том, что независимая журналистика — это наличие различных подходов, различных точек зрения, независимо от хозяев. Все равно кому-то медиа принадлежит, оно может быть государственным, общественным, частным.

Но если они разнообразны, то — ОК. Вот это разнообразие в традиционной журналистике свелось к абсолютному монопольному управлению со стороны государства за очень редкими исключениями. Это первое, что произошло за 25 лет, т.е. уменьшилась конкуренция с точки зрения разнообразия точек зрения, подходов.

Вторая история — с развитием интернета и появлением социальных сетей. Каждый, кто имеет аккаунт в социальных сетях, является протожурналистом — собирает информацию, распространяет информацию и мнения и т.д.

— Т.е. и свобода слова?

— Да, она конечно же такая маленькая. Это вопрос доверия. Мы об этом уже начали говорить. Но это размыло профессиональную журналистику. История со, скажем, расстрелом нашего пилота после сбития нашего самолета турецким истребителем. Первыми, кто написал, что был убит пилот (сначала все говорили, что пилот жив) и размести фотографии, были какие-то турецкие, сирийские блогеры. И это, собственно, стало источником для всех журналистов. Проверить невозможно. История ровно в этом. Поэтому журналистика подверглась удару с этой стороны. Происходит размытие профессионализма. Это объективно.

Ну и, наконец, конечно, страх. То, с чего мы начали — что журналисты преследуются, теряют рабочие места, на них совершают нападение, их убивают, приводит к тому, что люди уходят из профессии. Зачем рисковать, когда можно пойти в PR-службу какого-нибудь концерна и там работать, как это делается многими коллегами. Все объективно на самом деле.

— Мы сидим сейчас в Риге, в Латвии…

— И кричат попугаи, чтобы было понятно (к концу разговора ара покинул клетку и с криком летал по залу — DELFI).

— А рядом Вильнюс, недалеко и Таллинн. За последние два года в Ригу, где находится редакция «Медузы», в Вильнюс и Таллинн ...

— В Киев едут многие.

— Да, вынужденно приезжают российские журналисты жить и работать. Работать для России, на российскую аудиторию за пределами России. Насколько это эффективно?

— Не знаю. Я не пробовал. У меня в этом смысле сомнения. Это смотря, какая газета. Если это спортивная газета, наверное, можно, но при этом все равно для того, чтобы анализировать процессы, вы должны вступать в контакты с участниками этих процессов. Вы должны их интервьюировать, пить с ними чаи или другие напитки. Наблюдать за их поведением в естественной среде, а не только по телевизору. И для этого нужно быть в России, нужно иметь с ними контакт, нужно встречаться, разговаривать, как мы с вами разговариваем. Поэтому-то, что происходит за рубежом, имеет характер поверхностный и наблюдательный, а не аналитический. Это не их вина, это их беда. И я последний, кто бросит камень в коллег.

У меня у самого два журналиста находятся в Киеве — Матвей Ганапольский и Сакен Аймурзаев — уже много лет, пять или шесть. Мне интересен их взгляд на Украину, а не на Россию. Я вижу, как их взгляд на Россию становится более поверхностным, штампованным. И это беда, а не вина. Вот такое дайджестировавние оно тоже имеет место быть, но на самом деле это, конечно беда. Это беда, что люди, которые должны работать в России, вынуждены, подчеркну, вынуждены были бросить страну и писать о России. Я понимаю, какой-нибудь наблюдатель Wall Street Journal пишет о России. Но такие статьи готовятся полгода, а здесь нужно каждый день выдавать. Поэтому, понимаете, приводит к измельчанию глубины взгляда.

— Вы себя в такой ситуации представляете, работы за рубежом?

— За рубежом, конечно, могу, но только не в прессе. Люди знают, как я готовлю свои материалы, свои комментарии, знают, что я общаюсь. Это значит, работая в парижском кафе, придумывать, конструировать и только конструировать какие-то внутрироссийские процессы, мне кажется, недостойно меня. Поэтому, если работать с пониманием того, что надо сохранить то, что тут наработал, конечно, надо работать внутри даже при условии, что работать становится все труднее и труднее.

— Эти трудности сейчас с чем больше связаны?

— Во-первых, они связаны с ужесточением законодательства в части интернета и закона о борьбе с экстремизмом. Потому что экстремизмом можно назвать все, включая мою рубашку. Она тоже экстремальна.

Во-вторых, ужесточается правоприменительная практика, и мы видим, как надзирающие органы от прокуратуры до следственного комитета, МВД, Роскомнадзора и так далее иногда нащупывают внутри тех или иных материалов прессы какие-то совершенно безумные претензии, которые не имеют ничего общего с тем, что должно быть и с законом, который принят, но тем не менее. Вот мы проиграл дело Роскомнадзору. Год назад нам вынесли предупреждение за прямой эфир. Так не бывает. За прямой эфир медиа не несет ответственность. Там были гости, которые рассказывали и давали свои оценки ситуации в Донецком аэропорту. А если ко мне придет Путин, и мне за это вынесу предупреждение? Или Обама? Почему? Это противоречит всему, что могло быть, но «суд», возьмем его в кавычки в данном случае, вынес такое решение.

Мы живем в этой кислотной реальности, поэтому работать труднее. Я знаю случай, когда людей за комментарий в интернете у нас же на сайте (наказали — DELFI). Я, правда, принял решение, когда идет информация о чьей-то смерти, я закрываю комментарии. Просто отключаем по автомату, неважно, кто. Люди ведут себя распоясавшись, гнило. Но в принципе за комментарии тоже. Мне президент Путин, когда он в очередной раз публично сказал, что «Эхо» поливает его с утра до вечера, я стал разбираться и обнаружил, что Путину принесли распечатанные комментарии. Действительно безобразные, надо признать, с переходом на личности, но мы их пропустили, не закрыли. У меня там десять тысяч комментариев в день, не могу за всем следить. Он имел в виду комментарии, и ответственность за это несу я, в его понимании, это мой сайт.

— Президент России читает комментарии на «Эхе»?

— Он читает то, что ему приносят. У меня есть «друзья» там, которые вот такие вещи вылавливают у меня на сайте и показывают президенту: вот ваше «Эхо». Мы этих людей тоже знаем поименно. Пока они имеют такую возможность — доносить на президента. Не все, уже не все. Но тем не менее приходится объясняться, я объясняюсь. С другой стороны, я всегда говорил, что, по совести, мы критикуем президента с утра до вечера. Это правда. Наши гости, мои журналисты. Он тоже имеет право критиковать «Эхо Москвы». Мы же не можем его: мы вас критикуем, а вы нас не критикуйте. Но при этом критика президента не имеет последствий юридических для «Эха Москвы», пока во всяком случае. Поэтому я и говорю, если он принимает решение, это одно, а если он критикует, ну да мы и косячим, и с чем-то я соглашаюсь, с чем-то не соглашаюсь и возражаю. Это не является предметом обсуждения — возможность критики. Но то, что для других мнение, грозное слово президента означает большие проблемы, это правда. В нашей стране, где власть сосредоточена в руках одного человека, а остальные ловят сигналы, этот сигнал может быть трансформирован в закрытие медиа, в покупку медиа, в обеспечение недопуска медиа туда или сюда. Это очень опасная история. Я об этом говорил президенту тоже.

— При этом, почему Владимир Путин до сих пор у вас не было в эфире как гость программы?

— Он отказывается. Он мне говорит: я тебе уже давал интервью. 1997 год, он был начальником Контрольного управления. Если вы обратили внимание, он выбрал те форматы общения с прессой, которые он выбрал. У нас всегда «welcome»: нынешний президент, бывший президент, как угодно. Я упорно продолжаю делать разные предложения. У меня и Ельцина не было в эфире. На самом деле Борис Николаевич тоже не приходил.

Это не является главным. Главным является то, что нас слушают, на нас реагируют, как позитивно, так и негативно, т.е. мы делаем не зря, мы работаем для своих слушателей. Мы не делам отдельного радио для президента Российской Федерации, мы не печатаем для него отдельный номер газеты, как когда-то там для больного Ленина. Мы не печатаем отдельный номер газеты «Правда». Есть — слушает, нет — не слушает, кладут распечатки — читает, не кладут — не читает. Мы про это не думаем, мы про это не заморачиваемся.

— За пределами России, возможно, и в смой России сформировалось мнение об «Эхе Москвы» как о витрине свободы слова, которую власти России пока не трогают, чтобы использовать как аргумент в дискуссии с Западом.

— Нам это не интересно. Если меня используют как аргумент, ради бога, но если это мне дает возможность публиковать разные расследования, например, расследование «Новой газеты» по генпрокурору Чайке, так и пожалуйста. Читайте на этой витрине про своего генпрокурора. Для того витрина и есть. Поэтому меня это совершенно не волнует, почему и зачем, вот совсем. Послушайте, значит, лезут — не лезут, не лезут. Я отвечаю за эту радиостанцию, я решаю, кого звать, кого не звать, я решаю, какие материалы выходят, а какие не выходят. Не лезут — все, до свидания. А вы назовите витриной, шкафом, елкой, украшением — абсолютно все равно. Главное, что нас слушают и воспринимают

— Вы, пожалуй, единственный (перебираю сейчас в памяти и не припоминаю) редактор ведущего российского СМИ, с которым Путин в таком стиле и Вы с ним дискутировали.

— Вы знаете, мы же выбрали такой стиль со всеми. В таком же стиле, просто это было не публично, мы дискутировали с Борисом Николаевичем Ельциным. Абсолютно в таком же стиле. И он знает, что это не стиль под него оскорбительно-хамоватый. Мы так разговариваем со всеми. Это просто стиль «Эха» — разговаривать свободно.

Он сегодня президента, а я главный редактор, завтра он не президент, а я не главный редактор. Ну и что?

И потом все-таки надо помнить, что мы с Владимиром Владимировичем были знакомы до его избрания. Не близко, но знакомы. И относились друг к другу тогда, скажем, внимательно. Внимание осталось пока. Я всегда, вне зависимости от поста человека, понимаю, что легче всегда говорить правду. Знаете почему? Если ты соврешь, ты можешь забыть, где ты соврал и ошибиться. А если ты говоришь правду, то тебе не надо вспоминать, что ты сказал. Вот это то самое, что мы выбрали. Поэтому мой корреспондент и сказал, что «Владимир Владимирович, вы знаете, я туповатый». Он это сказал потому, что он не понял, что ответил Владимир Владимирович на предыдущий вопрос. Он сказал еще: и главный редактор мой туповатый, вы его знаете. Он знает, что я так же общаюсь с Путиным, когда мне что-то непонятно, за мной не заржавеет спросить, переспросить, переспросить: не понял, не понял, не понял, зачем, зачем, зачем.

Пусть это считается туповатостью, согласен на такой орден за тупость. Но это работа журналистов — туповато уточнять для своей аудитории, если ты видишь, что он не отвечает, и ты его не понял.

Мой последний разговор с Путиным, забавный, был в июне что ли. Была встреча с главными редакторами и в конце, когда он уходил прощался, я сказал: Владимир Владимирович, вы знаете, я перестал вас понимать, реально, перестал понимать, чего мы делаем там, чего мы делаем там.

А он мне говорит: а тебе зачем?

— Ну как, я же публичный человек. Я вас толкую, как я понимаю. Надо чаще, чтобы вы в закрытом режиме объясняли свои мотивы.

— А,— говорит, — понял. Может, тебе не надо?

И пошел. Может, и не надо. Меньше будешь знать, крепче будешь спать. Но тем не менее, для меня это нормальный разговор с ним, когда я чего-то не понимаю. Есть там, скажем, товарищи, которые в экономике понимают много. Среди них первый вице-премьер (Игорь Шувалов — DELFI), руководитель Центробанка Эльвира Набиуллина, олигархи. Я прихожу к ним и говорю: ребята, объясните, я ничего не понимаю, что происходит. Я слушаю, как мне раскладывает Шувалов, Набиуллина, с другой стороны — Сергей Алексашенко (российский экономист — DELFI), Алексей Улюкаев (министр экономического развития – DELFI), Герман Греф (глава Сбербанка — DELFI), Алексей Кудрин (бывший министр финансов России — DELFI), т.е. люди, которых я уважаю.

Я не знаю, они правы или нет, но я систему аргументации, систему прогнозов понимаю. Потом я это все складываю, и у меня появляется какая-то более менее картинка, которую я могу транслировать уже на слушателей, как мои выводы из разговоров с этими людьми, принимающими решения или оппонирующими принимающим решения. Но мне кажется, это важно. Я же для слушателей, я же не для себя любимого. Никаких тайн они мне не открывают, но они мне говорят о скрытых механизмах, о резервах, о своих мотивах, что очень важно. Вот, собственно, так идет работа.

— Учитывая сказанное, тогда, по Вашему мнению, следующий год для России каким будет, перспектива?

— Он будет хуже. Экономика России — все мои друзья считают, что это будет сложная история. Кто-то говорит, что плохая, но, значит, плохая. При этом все считают, что социальный протест будет нарастать, но не будет решающим. Он будет нарастать секторально. Резервы есть, большие — и 16-й, и 17-й год. Но экономика, которая привязана к нефти, т.е. не экономика — цены, все считают, что цены все таки будут повыше, вокруг полтинника. Но это все равно стагнация. Поэтому затягиваем ремни. И первый вывод, который я сыну сказал: на пять чизбургеров в день меньше.

Придется поджаться. Я это вижу по бюджету радиостанции. Мы не делаем поправку на инфляцию в зарплатах. Они рублевые у моих сотрудников, т.е. они теряют в зарплате.

— А тогда в этом контексте Сирия, каким бременем ложится?

— А Сирия не отнимает много денег на самом деле, потому что какие-нибудь военные учения на Дальнем Востоке отнимают гораздо больше денег в годовом исчислении. Просто там сократили учения и перебросили деньги. Мне показывали даже раскладку, там практически не было новых затрат.

— Это то, о чем, говорил Владимир Путин на пресс-конференции.

— Да, я знал это заранее. Потому что, когда делали бюджет, я естественно разговаривал с людьми, которые делают бюджет и, конечно, военные расходы в рублевом выражении растут, но и рубль дешевеет. Но в принципе не критично, совсем не критично. Сирийская операция по деньгам совсем не критична.

Я просто знаю, как сокращены были учения в Сибири. Их просто отменили, а деньги перебросили туда. Я это месяц назад уже знал.

Сирия другим плоха. Сирия — это так же, как и Украина, на мой взгляд, такой яд: яд шовинизма, яд имперскости, бацилла, которая отравляет людей. Она в воздухе разлита: вот мы их уделаем под Мариуполем, вот мы их уделаем под Киевом, вот мы их уделаем под Дамаском, вот мы их под Стамбулом и т.д. И вот это проникает через поры во многих здравомыслящих людей.

В этом смысле мы как раз вот недавно с Сережей Бунтманом (первый заместитель главного редактора радиостанции «Эхо Москвы» — DELFI) обсуждали, какую роль в обстановке яда играет «Эхо»? И он сказал: знаешь, это, скорее всего, ингибитор, замедлитель отравления. Это не противоядие, это замедлитель. Мы не можем создать гетто, где будут ходить за колючей проволокой и дышать свободно, а вот замедлить отравление — а давайте как, подумаем.

Вот это работа «Эха» сейчас — просто переждать, пока за это время придумают лекарство или там яд рассеется. «Эхо» как ингибитор, в этом смысле оно должно работать и призывать людей к здравомыслию. Мы не знаем, где правда.

Я, например, считал всегда, задолго до и говорил об этом публично, что вместе с американцами и Европой мы должны этих террористов мочить там. Я всегда был сторонником военной операции, в том числе в Сирии, совместной. Но при этом, как это сейчас происходит, когда нет совместно, а есть параллельно — это плохо. Надо все тоньше делать. Поэтому все многослойно, я бы сказал, нет черно-белого. Но то, что яд шовинизма, имперскости, национализма…

Вчера опять тут наш самолет какой-то залетел, в Прибалтику, так же, как мы по Турции срезаем углы, грубо говоря. Вот это зачем? Это демонстрация, все понятно.

— Последние пять лет России, как войдут в историю?

— Конечно, они войдут, потому что есть Украина, есть Сирия. Сирия — это вообще история, история войн и конфликтов. С 2012 года мы видим некий поворот политики России в сторону мракобесия во внутренней политике и внешней политике. Мы видим, что был мракобесный черносотенный разворот и он продолжает там быть. Уже последствия этого есть. Первым сигналом этого был запрет на иностранные усыновления. Это реакционную повестку дня с точки зрения мировых терминов, большинство населения пока поддерживает, но это не значит, что… Мне говорят очень многие десижинмейкеры, знающие Путина и работающие с ним довольно плотно, что у президента есть чувство опасности, где не перейти черту. Им виднее.

— Но это хорошо.

— Ну, конечно, хорошо.

— Если это так.

— Я бы добавил: хорошо бы.

Я всегда его знал за человека чрезвычайно взвешенного, не скажу осторожного — аккуратного, поэтому я говорю, что я сейчас перестал его понимать, поскольку, мне кажется, что некоторые его шаги неаккуратны, последствия не считаются долгосрочные. Поэтому я хочу с ним разговаривать, чтобы понять, что-то изменилось или я как-то неправильно понимаю? Ведь известно же теперь всей стране и всему миру, что главный редактор «Эха Москвы» слегка туповат.

— И к нему тем не менее обращаются за тем, чтобы он рассказал, о чем же думает Путин.

А туповатые люди честные, поэтому, конечно, вы хотите знать мое мнение.

Спасибо за беседу.

[Грани.Ру]

http://anonymouse.org/cgi-bin/anon-w.../m.247309.html
25.12.2015

С сайта радиостанции "Эхо Москвы" удалена запись эфира с участием журналиста и писателя Виктора Шендеровича. По словам главного редактора сайта Виталия Рувинского, запись была удалена из-за большого количества "личных оскорблений". "Я убрал его с сайта. Там зашкаливающее количество того, что мы на сайте стараемся не допускать - личных оскорблений", - написал Рувинский в твиттере.

Между тем, как пишет Medialeaks, в ходе эфира "Особого мнения" 24 декабря Шендерович называл представителей государственных органов пришедшей к власти преступной группировкой. В частности, он упоминал разошедшуюся в сети публикацию, где утверждалось, что тренером Владимира Путина был криминальный авторитет Леонид Усвяцов, приближенные которого создали тамбовскую ОПГ и в настоящее время стали крупными бизнесменами.

Усвяцов, по словам Шендеровича, отсидел 20 лет, но "между двумя ходками успел принять участие в воспитании будущего президента России". "У него в секции с 16 лет занимался Владимир Путин. Усвяцов устроил его, сына уборщицы и вахтера, по спортивной квоте в блатное ЛГУ. Его (Усвяцова.- Ред.) застрелили в криминальной разборке в Питере, он лежит на Большеохтинском кладбище с похабнейшей автоэпитафией на могильной плите. Я постесняюсь читать этот стишок в эфире "Эха Москвы", но полюбопытствуйте и вы кое-что поймете. Вот откуда у нашего президента это "бить первым", откуда этот дивный стиль, вся поэтика его языка: "отрезать, чтоб не выросло", "замучаетесь пыль глотать". В целом очень хорошо усвоены уроки жизни", - сказал Шендерович в эфире.

Также в эфире Шендерович говорил о возможном распаде государства. "Государство распадается. Оно уже распадается... А вот те, кто сегодня называется государством, от имени государства действуют и каждый день дискредитируют суд, свободную прессу, выборы, все, что только есть святого для либерального ума...", - сказал он.

"И в итоге, когда это рванет... это будет уже не Ахеджакова. Лекций о добре вы не услышите и о христианских добродетелях. Вы услышите совсем другое и совсем другая будет методика. Только когда дойдет до "красного петуха" и до пугачевщины, братцы мои, вот не надо только говорить, что либералы довели. Это довели те, кто многие годы, полтора десятка лет, издевались и насиловали и под именем закона творили вот это", - заявил публицист.

Блогеры отметили, что с сайта "Эха" пропала не только запись эфира и расшифровка, но и любые упоминания о передаче. Однако полная версия эфира уже разошлась в виде аудио- и видеозаписей.
Виктор Шендерович, публицист

Сегодня в восемь утра редактор сайта радио "Эхо Москвы" письменно известил меня о том, что с сайта убран текст вчерашней программы "Особое мнение". В качестве причины в письме указывалось "зашкаливающее количество того, что мы на сайте стараемся не допускать, - в частности, личных оскорблений".

Формулировка, увы, лукавая: никакого "в частности" в программе "Особое мнение" от 24 декабря 2015 года не было. Я не называл Путина ни желтой рыбой, ни земляным червяком. А вот "того, что на сайте стараются не допускать", - было, действительно, довольно много.

С нетерпением жду комментария относительно произошедшего - желательно, от г-на Венедиктова, а не от назначенного им стрелочника, и по существу дела, а не с загадочным закатыванием глаз в неизвестную сторону.

[Андрей Соколов]

http://www.stoletie.ru/tekuschiiy_mo...islote_553.htm
Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» дал юбилейное интервью

21.12.2015

Большое интервью главного редактора «Эха Москвы» Алексея Венедиктова поместил по случаю его 60-летия сайт радиостанции. Конечно же, всем очень хотелось узнать, что доброго и полезного для общества успел сделать за эти годы журналист.

Как ни странно, в его интервью нет почти ничего, кроме похвал в адрес самого себя, любимого. Он, Венедиктов, самый лучший интервьюер. «Эхо» под его чутким руководством – «корона в жемчужине российских СМИ». Его «главный интерес – это быть сегодня лучше, чем вчера».

Хотя А. Венедиктов тут же делает оговорку: «Внутри я – пьяница и бабник, это правда…». И еще: «Я чрезвычайно злопамятный человек. Я всегда играю в долгую. У меня нет никакого списка, чтобы вычеркивать врагов, но я за ними слежу очень внимательно, и они это знают».

Интервьюер поинтересовался целью слежки: не для того ли, чтобы отомстить? «Не надо со мной ссориться, зачем?», – получил в ответ. «Я могу делать все, что хочу, не оборачиваясь ни на семью, ни на друзей, ни на близких, ни на кого, – продолжил юбиляр. – Я считаю это правильным: один против всех. Я демонстрирую это последние три года, совсем не скрываю. Сначала это было лично, а потом наложился перманентный кризис с «Эхом», новое развитие нашей любимой страны, в которой я живу, мракобесный тренд, в котором мне крайне неуютно. Мне казалось и кажется, что стоять против мракобесного тренда сейчас – это большие затраты».

Власть, жалуется А. Венедиктов, закручивает гайки и ему «нужно применять дополнительные усилия, чтобы быть услышанным и увиденным». Вокруг, в стране, ужас какой-то.

«Сейчас «Эхо» и я плаваем в соляной кислоте, – растолковывает руководитель радиостанции. – И огромное количество людей мутируют и физически, и морально, и духовно под действием этого яда. Люди выходят на улицу и травятся, включают телевизор и травятся, разговаривают и травятся…».

По этой логике – «Эхо Москвы» кристально чистый родник правды, доброты, патриотизма и любви к ближнему. Именно поэтому, наверно, в день юбилея А. Венедиктова на сайте радиостанции был размещен комментарий Виктора Шендеровича, решившего дать свою оценку пресс-конференции Владимира Путина. Президент для него – и «лжец», и «крышует преступников, и вся его администрация преступна»…

Рядом с ним резвится на тему пресс-конференции на сайте «Эха» депутат ЗАКСа Санкт-Петербурга от партии «Яблоко» Борис Вишневский: «Зачем спрашивать Путина? Зачем вообще спрашивать, если заранее было ясно, какими будут ответы?».

Словом, все как обычно. «Главным остается то, что я могу делать все, что хочу», – повторяет А. Венедиктов в своем интервью. Чего он хочет – давно понятно. К тому же, для тех, кто сомневается в его журналистском кредо, юбиляр напоминает: «Я – политическое, беспринципное животное…».

Специально для Столетия

[Виктор Шендерович]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=29144
27 ДЕКАБРЯ 2015 г.

ТАСС

Через сутки после снятия с сайта «Эха» текста и видео программы «Особое мнение» я узнал наконец — частично из переписки в Фейсбуке, частично из бесед (не моих) с г-ном Венедиктовым, — тамошнюю публичную версию произошедшего.

Знаете, чем объясняет исчезновение моей программы руководство «Эха Москвы»? Что именно преподносит как «личное оскорбление», которое я нанес Путину?

Не поверите.

Оказывается, причиной инцидента стали сказанные мною слова о том, что Путин — сын уборщицы и вахтера! Я типа разжигаю классовую рознь, издеваясь над происхождением президента.

Неплохо. Русофобом я уже был, — теперь, стало быть, перехожу в следующий негодяйский разряд. Правнук биндюжника, вообразил себя белой костью и презрительно отзываюсь о простом народе…

«Беня! Если бы ты был идиот, то я написал бы тебе как идиоту…»

Но я «не знаю за идиотов» ни редактора сайта «Эха Москвы» Виталия Рувинского, ни главного редактора одноименного радио Алексея Венедиктова. Я твердо верю в их интеллект и умение понимать русский письменный.

А по-русски, в расшифровке программы, это место выглядит так: «Именно у него (криминального авторитета Усвяцова — В.Ш.) в секции занимался с 16 лет Владимир Путин, именно Усвяцов устроил его, сына уборщицы и вахтера, по спортивной квоте в блатной ЛГУ».

Совершенно ясный контекст, не так ли? «Сыну уборщицы и вахтера» во фразе противостоит «блатной ЛГУ». Никаких смысловых загадок! И надо очень напрячься, чтобы выковырять из этой фразы мою классовую неприязнь к выходцам из простого народа.

Но редакторы сайта и радиостанции напряглись, стремительно отупели (надеюсь, временно) и сумели истолковать мою речь как наезд на классовое происхождение Путина.

А куда им деться. Надо же было как-то выпутываться из угла, в который они сами себя загнали. Что-то же надо было сказать о причинах скандала! Ведь, не выстави они меня хамом, пришлось бы признать, что запись «Особого мнения» убрана по какой-то другой причине…

Скажем, из-за содержащихся в ней фрагментов подлинной биографии президента, с фамилиями его уголовных наставников и товарищей по работе; из-за сюжета о загадочной истории смерти Романа Цепова, теневого хозяина «бандитского Петербурга» 1990-х, который мог бы много чего рассказать о Путине и его участии в «лихих девяностых», но уже не расскажет…

Пришлось бы признать, что именно портрет нашего всенародного дориана грея, внезапно выволоченный из чулана на свет божий, стал причиной чьих-то нервных телодвижений в ночь на пятницу, повлекших за собой утреннее исчезновение записи с сайта…

По обстоятельствам места и времени, редакторы «Эха Москвы» признать всего этого публично — не могли. По-человечески их можно понять; можно понять и концептуально: в их работу сегодня входит обязанность есть чужое дерьмо.

Есть его прилюдно, такой ценой сохраняя радио.

И одновременно выхолащивая его.

Увы, каждый эпизод такого рода — очередное репутационное обрушение и для «Эха» в целом, и, персонально, для каждого из едоков.

Г-ну Венедиктову, по совокупности обстоятельств, это повредить уже почти не может; за Виталия Рувинского — обидно.

Фото Александр Бундин / ТАСС

[Рустем Адагамов]

https://www.facebook.com/adagamov/vi...6690811447845/
Фельгенгауэр ведет прямой эфир с забаненым в РФ польским журналистом, в студию врывается официальный представитель МИД РФ Захарова и явочным порядком принимает участие. В рекламной паузе приходит Венедиктов с бутылкой какого-то пойла: «Я тут сижу, бухаю, никого не трогаю». Приносят стаканы, Веник долго пытается открыть бутылку, потом разливает. Эфир сорван, Таня в шоке. Это все какой-то последний день Помпеи. После Рябцевой ничему не удивляешься, но это просто позор.

Здесь можно посмотреть целиком: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1683438-echo/

[Ivan_ushenin]

Большинство российских граждан наивно полагают, что хозяином "Эхо Москвы" являются Госдеп США или даже мировой сионизм.
На самом деле фактическим хозяином и собственником "Эхо Москвы", через "Газпром-Медиа Холдинг", является российская компания ОАО "Газпром" (Государству РФ принадлежит 73 % акций "Газпрома").
Ведь вряд ли же российские граждане считают, что хозяином России и "Газпрома" являются Госдеп США или пресловутый мировой сионизм?
После того, как российский обыватель оказывается в недоумении, как такое может быть, он выдаёт то, что ему уже заранее вложили СМИ: всё правильно, "Газпром" держит всех "либерастов" в одном месте и их контролирует.

На самом деле "Эхо Москвы" за 25 лет своего существования и вещания нанесла такой сокрушительный удар по сознанию граждан России и бывшего СССР, на фоне которого Геббельсовская пропаганда просто меркнет.
И ответственность "Газпрома" за это, как фактического владельца, является безусловной.
Обращаю ваше внимание, что кроме "Эхо Москвы" "Газпрому" фактически принадлежат еще много СМИ, которые вот уже на протяжении многих лет методично разрушают сознание и развращают граждан РФ.

В качестве яркого примера можно привести передачу "Дом-2", которая вот уже 10 лет идёт на телеканале ТНТ, воспитывая детей и молодёжь.
Телеканал ТНТ, так же через "Газпром-Медиа Холдинг", фактически принадлежит "Газпрому".

В заключение, обращаю внимание, что Невзоров оскорбляет и унижает на "Эхо Газпрома" не олигархическую нынешнюю власть, не высшее политическое руководство РФ во главе с Путиным, а именно русскую историю, русскую идею, русский мир.
И это в разгар глобальной информационной войны против России и на фоне настоящей, реальной войны на Украине.

Вопрос: Что такое русский мир?
А. Невзоров - Нет, а он не может никуда проникать, потому что это химера. Если бы мы говорили о чем-то действительно глубоко и подлинно самобытном, причем это самобытное было бы однозначно важным для всего мира и однозначно светоносными, тогда можно было бы говорить о какой-то русской идеи. Но мы знаем, что Россия государство предельно несамостоятельное. И очень вторичное. Что все так называемое подлинное национальное оно было как хлам при переезде брошено в 17 веке, когда Россия переезжала в 18 европейский петровский век, и, в общем, оттуда ничего кроме работорговли, вшей и пьянства захвачено с собой не было. Работорговля, вши и пьянство это не те категории, которые мы сейчас будем обсуждать. Никакой самостоятельной культуры, наука не бывает вообще самостоятельной или национальной, потому что наука транснациональная вещь и не бывает ни русской, ни австралийской, ни американской науки, вот это все глупости. Поэтому сказать, что мы являемся, русские являются обладателями какого-то особого знания или какого-то особого геополитического секрета или представляют собой какую-то невиданную ценность, мы не можем. Мы постоянно видим, что это русская идея, правда, мы видим ее потенциал, но потенциал у нее в основном такой трупообразующий. Всюду, где она соприкасается с реальностью, мы видим горы трупов. Причем мы видим эти горы во все столетия.В той степени, в какой мы можем доверять истории. Ведь не забывайте, когда мы говорим «русская идея», мы говорим еще о некой исторической ретроспективе.

А. Невзоров - Трудно сказать. Но я подозреваю, что то, что происходило в Грозном, и то, что происходило в Чечне, когда маленькая Чечня тремя тысячами так называемых бандитов на самом деле вертела на пенисе гигантскую российскую армию...

А. Невзоров - ... когда ты понимаешь, что русская идея обладает удивительным потенциалом именно трупообразования, в этом смысле она очень перспективна.

Оригинал взят у ivan_ushenin в "Эхо Газпрома" разжигает: Русская идея - трупообразующая

Про Миллера:
Прибыль Газпрома рухнула в 9 раз, а зарплата Миллера, друга Путина, наоборот растёт - 27 млн.$

Для тех, кто не знает:
http://www.gazprom-media.com/ru/about
http://www.gazprom-media.com/ru/about/board/id/2
http://www.gazprombank.ru/about/shareholders/
http://www.gazprombank.ru/about/sovet/
http://www.gazprombank.ru/group/company/7115/
http://gazfond.ru/about/
http://www.gazprom.ru/investors/stock/structure/

Гос-ву РФ принадлежит 73 % акций «Газпрома»

Познер написал ответ Ганапольскому (обозревателю "Эхо Москвы"), который выставили на сайте "Эхо Москвы", в частности:
"Да, я сказал, что есть псевдонезависимые СМИ, в том числе «Эхо Москвы» – заметьте, Матвей Юрьевич, я это говорю давно, это не имеет отношения ни к какому тренду, к моде. Но я пояснил при этом, что «Эхо Москвы» на 65% принадлежит «Газпром-медиа», которая принадлежит «Газпрому», который принадлежит сами знаете кому. Захотела бы власть закрыть «Эхо» – закрыла бы легко, и Вы прекрасно это понимаете. Но она, власть, позволяет «Эху» существовать и работать в том режиме, в котором она работает. В том числе и Вам со своим комментарием. И это называется, на мой взгляд, псевдонезависимостью."
ссылка: http://echo.msk.ru/blog/pozner/1557262-echo/

Привет всем, кто упорно НЕ считает, что "Эхо Москвы" фактически принадлежит Газпрому, то есть гос-ву РФ.