*136. Дмитрий Мережковский

[Бумагомаратель]

http://krotov.info/lib_sec/09_i/int/elligenzi3.htm

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ - ВЛАСТЬ - НАРОД

К оглавлению

81

Д.С.Мережковский

Грядущий хам

I.

"Мещанство победит и должно победить", пишет Герцен в 1864 г. в статье "Концы и начала". - "Да, любезный друг, пора придти к спокойному и смиренному сознанию, что мещанство - окончательная форма западной цивилизации"1.

Трудно заподозрить Герцена в нелюбви к Европе. Ведь это именно один из тех русских людей, у которых, по выражению Достоевского, "две родины: наша Русь и Европа". Может быть, он сам не знал, кого любить больше Россию или Европу. Подобно другу своему Бакунину, он был убежден, что последнее освобождение есть дело не какого-либо одного народа, а всех народов вместе, всего человечества, и что народ может освободиться окончательно, только отрекаясь от своей национальной обособленности и входя в круг всечеловеческой жизни. "Всечеловечество", которое у Пушкина было эстетическим созерцанием, у Герцена, первого из русских людей, становится жизненным действием, подвигом. Он пожертвовал не отвлеченно, а реально своей любви к Европе своей любовью к России. Для Европы сделался вечным изгнанником, жил для нее и готов был умереть за нее. В минуты уныния и разочарования жалел, что не взял ружья, которое предлагал ему один работник, во время революции 1848 года в Париже, и не умер на баррикадах.

Ежели такой человек усомнился в Европе, то не потому, что мало, а потому, что слишком верил в нее. И когда он произносит свой приговор: "я вижу неминуемую гибель старой Европы и не жалею ничего из существующего", когда утверждает, что в

82

дверях старого мира - "не Катилина, а смерть", и на лбу его цицероновское: "vixerunt"*, то можно не принимать этого приговора, - я лично его не принимаю, - но нельзя не признать, что в устах Герцена он имеет страшный вес.

В подтверждение своих мыслей о неминуемой победе мещанства в Европе Герцен ссылается на одного из благороднейших представителей европейской культуры, на одного из ее "рыцарей без страха и упрека", на Дж.Ст.Милля.

"Мещанство, - говорит Герцен, - это та самодержавная толпа сплоченной посредственности (conglomerated mediocrity) Ст.Милля, которая всем владеет, - толпа без невежества, но и без образования... Милль видит, что все около него пошлеет, мельчает; с отчаянием смотрит на подавляющие массы какой-то паюсной икры, сжатой из мириад мещанской мелкоты... Он вовсе не преувеличивал, говоря о суживании ума, энергии, о стертости личностей, о постоянном мельчании жизни, о постоянном исключении из нее общечеловеческих интересов, о сведении ее на интересы торговой конторы и мещанского благосостояния. Милль прямо говорит, что по этому пути Англия сделается Китаем, - мы к этому прибавим: и не одна Англия".

"Может, какой-нибудь кризис и спасет от китайского маразма. Но откуда он придет, как? Этого я не знаю, да и Милль не знает". "Где та могучая мысль, та страстная вера, то горячее упование, которое может закалить тело, довести душу до судорожного ожесточения, которое не чувствует ни боли, ни лишений, и твердым шагом идет на плаху, на костер? Посмотрите кругом, - что в состоянии поднять народы?"

"Христианство обмелело и успокоилось в покойной и каменистой гавани реформации;

______ *Отжил (лат.). - Ред.

83

обмелела и революция в покойной и песчаной гавани либерализма... С такой снисходительной церковью, с такой ручной революцией - западный мир стал отстаиваться, уравновешиваться"2.

"Везде, где людские муравейники и ульи достигали относительного удовлетворения и уравновешивания, - движение вперед делалось тише и тише, пока, наконец, не наступала последняя тишина Китая".

По следам "азиатских народов, вышедших из истории", вся Европа "тихим, невозмущаемым шагом" идет к этой последней тишине благополучного муравейника, к "мещанской кристаллизации" - китаизации.

Герцен соглашается с Миллем: "Если в Европе не произойдет какой-нибудь неожиданный переворот, который возродит человеческую личность и даст ей силу победить мещанство, то, несмотря на свои благородные антецеденты и свое христианство, Европа сделается Китаем".

"Подумай, - заключает Герцен письмо неизвестному русскому, - кажется, всему русскому народу, - подумай, и у тебя волос станет дыбом".

Ни Милль, ни Герцен не видели последней причины этого духовного мещанства. "Мы вовсе не врачи! Мы - боль", - предупреждает Герцен. И действительно, во всех этих пророчествах, - не только для Милля, но отчасти и для Герцена, пророчествах на собственную голову, - нет никакого вывода, знания, а есть лишь крик неизвестной боли, неизвестного ужаса. Причины мещанства Герцен и Милль не могли видеть, как человек не может видеть лицо свое без зеркала. То, чем они страдают и чего боятся в других, находится не только в других, но и в них самих, в последних непереступаемых и даже невидимых для них пределах их собственного религиозного, вернее, антирелигиозного, сознания.

84

Последний передел всей современной европейской культуры - позитивизм, или, по терминологии Герцена, "научный реализм", как метод не только частного научного, но и общего философского и даже религиозного мышления. Родившись в науке и философии, позитивизм вырос из научного и философского сознания в бессознательную религию, которая стремится упразднить и заменить собою все бывшие религии. Позитивизм, в этом широком смысле, есть утверждение мира, открытого чувственному опыту, как единственнореального, и отрицание мира сверхчувственного; отрицание конца и начала мира в Боге и утверждение бесконечного и безначального продолжения мира в явлениях, бесконечной и безначальной, непроницаемой для человека среды явлений, середины, посредственности, той абсолютной, совершенноплотной, как Китайская стена, "сплоченной посредственности", conglomerated mediocrity, того абсолютного мещанства, о которых говорят Милль и Герцен, сами не разумея последней метафизической глубины того, что говорят.

В Европе позитивизм только делается, в Китае он уже сделался религией. Духовная основа Китая, учение Лао-Цзы и Конфуция совершенный позитивизм, религия без Бога, "религия земная, безнебесная", как выражается Герцен о европейском научном реализме. Никаких тайн, никаких углублений и порываний к "мирам иным". Все просто, все плоско. Несокрушимый здравый смысл, несокрушимая положительность. Есть то, что есть, и ничего больше нет, ничего больше не надо. Здешний мир - все, и нет иного мира, кроме здешнего. Земля - все, и нет ничего, кроме земли. Небо - не начало и конец, а безначальное и бесконечное продолжение земли. Земля и небо не будут едино, как утверждает христианство, а суть едино. Величайшая империя земли и есть Небесная

85

империя, земное небо. Серединное царство царство вечной середины, вечной посредственности, абсолютного мещанства "царство не Божие, а человеческое", как определяет опять-таки Герцен общественный идеал позитивизма. Китайскому поклонению предкам золотому веку в прошлом соответствует европейское поклонение потомкам, золотой век в будущем. Ежели не мы, то потомки наши увидят рай земной, земное небо, - утверждает религия прогресса. И в поклонении предкам, и в поклонении потомкам одинаково приносится в жертву единственное человеческое лицо, личность безличному, бесчисленному роду, народу, человечеству - "паюсной икре, сжатой из мириад мещанской мелкоты", грядущему вселенскому полипняку и муравейнику. Отрекаясь от Бога, от абсолютной Божественной Личности, человек неминуемо отрекается от своей собственной человеческой личности. Отказываясь, ради чечевичной похлебки умеренной сытости, от своего божественного голода и божественного первородства, человек неминуемо впадает в абсолютное мещанство.

Китайцы - совершенные желтолицые позитивисты; европейцы - пока еще несовершенные белолицые китайцы. В этом смысле американцы совершеннее европейцев. Тут крайний Запад сходится с крайним Востоком.

Для Герцена и Милля то столкновение Китая с Европою, которое начинается, но, вероятно, не кончится на наших глазах, имело бы особенно вещий, грозный смысл. Китай довел до совершенства позитивное созерцание, но позитивного действия, всей прикладной технической стороны положительного знания недоставало Китаю. Япония, не только военный, но и культурный авангард Востока, взяла у европейцев эту техническую сторону цивилизации и сразу сделалась для них

86

непобедимой. Пока Европа противопоставляла скверным китайским пушкам свои лучшие, она побеждала, и эта победа казалась торжеством культуры над варварством. Но когда сравнялись пушки, то и культуры сравнялись. Оказалось, что у Европы ничего и не было, кроме пушек, чем бы она могла показать свое культурное превосходство над варварами. Христианство? Но "христианство обмелело"; оно еще имеет некоторое довольно, впрочем, сомнительное значение для внутренней европейской политики; но когда современному христианству, переезжая за границу Европы, приходится обменивать свои кредитные билеты на чистое золото, то за них никто ничего не дает. Да и в самой Европе бесстыднейшие стыдятся говорить о христианстве, по поводу таких серьезных вещей, как война. Некогда источник великой силы, христианство сделалось теперь источником великой немощи, самоубийственной непоследовательности, противоречивости всей западно-европейской культуры. Христианство - эти старые семитические дрожжи в арийской крови - и есть именно то, что не дает ей устояться окончательно, мешает последней "кристаллизации", китаизации Европы. Кажется, позитивизм белой расы навеки попорчен, "подмочен" "метафизическим и теологическим периодом". Позитивизм желтой расы вообще и японской в частности - это свеженькое яичко, только что снесенное желтой монгольской курочкой от белого арийского петушка - ничем не попорчен: каким он был за два, за три тысячелетия, таким и остался, таким навсегда останется. Позитивизм европейский все еще слишком умственный, то есть поверхностный, так сказать, накожный; желтые люди - позитивисты до мозга костей. И культурное наследие веков - китайская метафизика, теология - не ослабляет, а усиливает этот естественный физиологический дар.

87

Кто верен своей физиологии, тот и последователен, кто последователен, тот и силен, а кто силен, тот и побеждает. Япония победила Россию. Китай победит Европу, если только в ней самой не совершится великий духовный переворот, который опрокинет вверх дном последние метафизические основы ее культуры и позволит противопоставить пушкам позитивного Востока не одни пушки позитивного Запада, а кое-что более реальное, более истинное.

Вот где главная "желтая опасность" - не извне, а внутри; не в том, что Китай идет в Европу, а в том, что Европа идет в Китай. Лица у нас еще белые; но под белой кожей уже течет не прежняя густая, алая, арийская, а все более жидкая, "желтая" кровь, похожая на монгольскую сукровицу; разрез наших глаз прямой, но взор начинает косить, суживаться. И прямой белый свет европейского дня становится косым "желтым" светом китайского заходящего или японского восходящего солнца. В настоящее время японцы кажутся переодетыми обезьянами европейцев; кто знает, может быть, со временем европейцы и даже американцы будут казаться переодетыми обезьянами японцев и китайцев, неисправимыми идеалистами, романтиками старого мира, которые только притворяются господами нового мира, позитивистами. Может быть, война желтой расы с белой - только недоразумение: свои своих не узнали. Когда же узнают, то война окончится миром, и это будет уже "мир всего мира", последняя тишина и покой небесный. Небесная империя, Серединное царство по всей земле от Востока до Запада, окончательная "кристаллизация", всечеловеческий улей и муравейник, сплошная, облепляющая шар земной, "паюсная икра" мещанства, и даже не мещанства, а хамства, потому что достигшее своих пределов и воцарившееся мещанство есть хамство.

88

- Подумай, - можно заключить эти мысли так же, как некогда заключил Герцен, подумай, и у тебя волос станет дыбом.

У Герцена были две надежды на спасение Европы от Китая.

Первая, более слабая - на социальный переворот. Герцен ставил дилемму так:

"Если народ сломится, - новый Китай неминуем. Но если народ сломит, - неминуем социальный переворот".

Спрашивается: чем же и во имя чего народ, сломивший социальный гнет, сломит и внутреннее духовное начало мещанской культуры? Какой новой верой, источником нового благородства? Каким вулканическим взрывом человеческой личности против безличного муравейника?

Сам Герцен утверждает:

"За большинством, теперь господствующим (то есть за большинством капиталистического мещанства), стоит еще большее большинство кандидатов на него (то есть пролетариата), для которых нравы, понятия образ жизни мещанства - единственная цель стремлений; их хватит на десять перемен. Мир безземельный, мир городского пролетариата не имеет другого пути спасения и весь пройдет мещанством, которое в наших глазах отстало, а в глазах полевого населения и пролетариев представляет образованность и развитие".

Но если народ "весь пройдет мещанством", то, спрашивается, куда же он выйдет? Или из настоящего несовершенного мещанства - в будущее совершенное, из неблагополучного капиталистического муравейника - в благополучный социалистический, из черного железного века Европы - в "желтый" золотой век и вечность Китая? У голодного пролетария и у сытого мещанина разные экономические выгоды, но метафизика и религия одинаковые - метафизика умеренного здравого смысла, религия умеренной мещанской сытости. Война

89

четвертого сословия с третьим, экономически реальная, столь же не реальна метафизически и религиозно, как война желтой расы с белой; и там и здесь сила против силы, а не Бог против Бога. В обоих случаях одно и то же недоразумение: за внешней, временной войной - внутренний вечный мир.

Итак, на вопрос, чем народ победит мещанство, у Герцена нет никакого ответа. Правда, он мог бы позаимствовать ответ у своего друга, анархиста Бакунина, мог бы перейти от социализма к анархизму. Социализм желает заменить один общественный порядок другим, власть меньшинства - властью большинства; анархизм отрицает всякий общественный порядок, всякую внешнюю власть во имя абсолютной свободы, абсолютной личности, - этого начала всех начал и конца всех концов. Мещанство, непобедимое для социализма, кажется (хотя только до поры, до времени, до новых, еще более крайних выводов, которых, впрочем, ни Герцен, ни Бакунин не предвидели) победимым для анархизма. Сила и слабость социализма, как религии, в том, что он предопределяет будущее социальное творчество и тем самым невольно включает в себя дух вечной середины, мещанства, неизбежное метафизическое следствие позитивизма, как религии, на котором и сам он, социализм, построен. Сила и слабость анархизма в том, что он не предопределяет никакого социального творчества, не связывает себя никакой ответственностью за будущее перед прошлым, и с исторической мели мещанства выплывает в открытое море неизведанных исторических глубин, где предстоит ему или окончательное крушение, или открытие нового неба и новой земли. "Мы должны разрушать, только разрушать, не думая о творчестве, творить не наше дело", - проповедует Бакунин. Но тут уже кончается сознательный позитивизм и начинается скрытая,

90

бессознательная мистика, пусть безбожная, противобожная, но все же мистика. Когда Бакунин в "Dieu et I'Вtat"3 полагает свой "антитеологизм", вернее, антитеизм теоретической основой безвластия, - он касается слишком опасных пределов отрицания, где минус на минус, отрицание на отрицание легко дает неожиданный плюс, нечаянное утверждение какой-то обратной, бессознательной религии. Бакунинский "абсолютно свободный человек" слишком похож на фантастического "сверхчеловека", не-человека, чтобы со спокойным сердцем мог его принять Герцен, который боится всякой мистики больше всего, даже больше самого мещанства, не сознавая, что этот суеверный страх мистики уже имеет в себе нечто мистическое. Как бы то ни было, правоверный социалист Герцен отшатнулся от впавшего в ересь анархиста Бакунина.

В конце жизни Герцен потерял или почти потерял надежду на социальный переворот в Европе, кажется, впрочем, потому, что перестал верить не столько в его возможность, сколько в спасительность.

Тогда-то загорелся последний свет в надвигавшейся тьме, последняя надежда в наступавшем отчаянии, - надежда на Россию, на русскую сельскую общину, которая будто бы спасет Европу.

II.

Ежели Герцен был Мефистофелем Бакунина в разоблачении бессознательной мистики анархического "подполья", то Бакунин, в свою очередь, оказался Мефистофелем Герцена в разоблачении столь же бессознательной мистики русской общины, как спасительницы Европы.

"Вы все готовы простить, - писал Бакунин Огареву и Герцену с Исхии в 1866 году, - пожалуй, готовы поддерживать все, если не прямо, так косвенно, лишь бы

91

оставалось неприкосновенным ваше мистическое святая святых - великорусская община, от которой мистически, не рассердитесь за обидное, но верное слово, вы ждете спасения не только для великорусского народа, но и всех славянских земель, для Европы, для мира. А кстати, скажите, отчего вы не соблаговолили отвечать серьезно и ясно на серьезный упрек, сделанный вам; вы запнулись за русскую избу, которая сама запнулась, да и стоит века в китайской неподвижности со своим правом на землю. Почему эта община, от которой вы ожидаете таких чудес в будущем, в продолжение десяти веков прошедшего существования не произвела из себя ничего, кроме самого гнусного рабства? Гнусная гнилость и совершенное бесправие патриархальных обычаев, бесправие лица перед миром и всеподавляющая тягость этого мира, убивающая всякую возможность индивидуальной инициативы, отсутствие права не только юридического, но простой справедливости в решениях того же мира и жестокая бесцеремонность его отношений к каждому бессильному и небогатому члену, его систематичная притеснительность к тем членам, в которых проявляются притязания на малейшую самостоятельность, и готовность продать всякое право и всякую правду за ведро водки - вот, во всецелости ее настоящего характера, великорусская крестьянская община"4.

Что мог бы правоверный Герцен ответить еретику Бакунину на эту анафему? Ничего позитивного, а разве только мистическое: credo, quia absurdum*, так же, впрочем, как и Бакунин ничего не мог бы ответить Герцену по вопросу об "анти-теологическом", но всетаки слишком теологическом основании анархизма, этого непонятного с точки зрения позитивной, то есть относительной, абсолют

______ *Верую, ибо абсурдно (лат.). - Ред.

92

ного освобождения абсолютной личности. В том-то и дело, что у обоих, у Герцена и Бакунина, были такие предельные выводы, дойдя до которых, они должны были, глядя друг другу в глаза, рассмеяться, как авгуры. Но они хотели быть не авгурами, жрецами старых богов, а пророками новых, и потому избегали смотреть друг другу в глаза. Каждый, чтобы не смеяться над самим собой, смеялся над своим противником; но во время этого взаимного смеха царапали кошки на сердце обоих.

Почему, в самом деле, общинное владение муравейником должно избавить муравьев от муравьиной участи? И чем дикое рабство лучше культурного хамства?

Когда Герцен бежал из России в Европу, он попал из одного рабства в другое, из материального - в духовное. А когда захотел обратно бежать из Европы в Россию, то попал из европейского движения к новому Китаю - в старую "китайскую неподвижность" России. В обоих случаях - из огня да в полымя. Какой из двух Китаев лучше, старый или новый? Оба хуже, как отвечают дети. Герцен это знал, но не хотел знать. И когда бегал из одного Китая в другой, то от себя самого бегал, метался в последнем ужасе последнего сознания, что уже не во что верить ни в Европе, ни в России.

"- Помилуйте, к чему же после этого вся история?" - спрашивает он себя в одном из своих безнадежных гамлетовских монологов.

"- Да и все на свете к чему? Что касается до истории, я не делаю ее и потому за нее не отвечаю".

Но ведь это Каинов ответ. Ведь это байроновская Darkness, последняя "тьма", предел отчаяния, на какое только способна душа человеческая. Ведь ежели вся история бессмыслица, то не из-за чего было и огород городить - бороться с мещанством, деспотизмом, реакцией: будь, что будет, все

93

равно, весь мир - "дьяволов водевиль"; и, обращаясь ко всему миру, остается воскликнуть, как в 1840 году, после революции, восклицает Герцен, обращаясь к старой Европе:

"Да здравствует разрушение и хаос! Да здравствует смерть!"

Или, что еще хуже: да здравствует мещанство!

"Христианство обмелело", утверждает Герцен. Если обмелело, значит, когда-то было глубоким. Почему же не исследует он эту глубину христианства? Не потому ли, что позитивный лот, пригодный для мели христианства, не хватает до дна в глубоких местах?

Вместе с христианством, добавляет Герцен, "обмелела и революция". Если они обмелели вместе, не значит ли это, что мель у них общая и общая глубина. Мель позитивная - абсолютное мещанство человека без Бога; глубина религиозная - абсолютное благородство человека в Боге. Сам Герцен признает связь революционных идей с религиозными, понимает, что "декларация прав человеческих" не могла бы явиться до и без христианства.

"Революция, - говорит он, - так же как реформация, стоят на церковном погосте. Вольтер, благословивший Франклинова внука, "во имя Бога и свободы", - такой же богослов, как Василий Великий и Григорий Назианзин, только разных толков. Лунный холодный отсвет католицизма (то есть одной из величайших попыток вселенского христианства) прошел всеми судьбами революции. Последнее слово католицизма сказано реформацией и революцией; они обнаружили его тайну; мистическое искупление разрешено политическим освобождением. Символ веры Никейского собора выразился признанием прав каждого человека в символе последнего вселенского собора, то есть конвента 1792

94

года. Нравственность евангелиста Матфея - та же самая, которую проповедует деист Ж.Ж.Руссо. Вера, любовь и надежда - при входе; свобода, братство и равенство - при выходе"5.

Если так, то, казалось бы, прежде чем произносить смертный приговор европейской культуре и бежать от нее к русскому варварству, в отчаянии последнего безверия, следовало подумать, нельзя ли эти два обмелевшие начала всемирной культуры религию и общественность - как-нибудь сдвинуть с их общей позитивной мели в их общую религиозную глубину. Почему же Герцен об этом не думает? Кажется, все потому же: религиозных глубин боится он еще больше, чем позитивных мелей; ему мерещится в глубине всякой мистики свирепое чудовище реакции, своего рода апокалипсический зверь, выходящий из бездны.

За осторожного Герцена подумал и ответил неосторожный Бакунин, который свел социологическую дилемму Герцена к дилемме теологической или "антитеологической":

"Dieu est, donc l'homme est esclave. L'homme est libre, donc il n'y a point de Dieu. - Je dВfie qui que ce soit de sortir de ce cercle et maintenant choisissons".

"Бог есть, значит, человек - раб. Человек свободен, значит, нет Бога. Я утверждаю, что никто не выйдет из этого круга, а теперь выберем".

"Религия человечества, - заключает Бакунин, - должна быть основана на развалинах религии Божества"6.

Вольтер утверждал: если нет Бога, надо его изобрести. Бакунин утверждает как раз противоположное: если есть Бог, надо Его упразднить. Это напоминает слово чёрта Ивану Карамазову:

"Надо разрушить в человечестве идею о Боге, вот с чего надо приняться за дело. Раз

95

человечество отречется поголовно от Бога, то наступит все новое".

В 1869 году, на Бернском конгрессе лиги Мира и Свободы, Бакунин предложил принять в основу социалистической программы отрицание всех религий и признание, что "бытие Бога несогласно со счастьем, достоинством, разумом, нравственностью и свободой людей".

Когда большинство отвергло эту резолюцию, Бакунин с некоторыми членами из меньшинства образовал новый союз, Alliance Socialiste7, первый параграф коего гласил: "Союз объявляет себя безбожным" (athВe).

Этот яростный "антитеологизм" есть уже не только отрицание религии, но и религия отрицания, какая-то новая религия без Бога, полная не менее фанатической ревностью, чем старые религии с Богом. Тургенев удивился, услышав о выходе Бакунина на Бернском конгрессе. "Что с ним случилось! - спрашивал у всех Тургенев. - Ведь он всегда был верующим, даже Герцена бранил за атеизм. Что же с ним такое случилось?"

Понятно, для чего нужно чёрту уничтожить в людях идею о Боге: на то он и чёрт, чтобы ненавидеть Бога. Но М.А.Бакунин, несмотря на всю свою антитеологическую ярость, - не чёрт, а простой человек, да к тому же еще религиозный. Что же с ним, в самом деле, случилось? Отчего он вдруг возненавидел имя Божие и, как одержимый, начал богохульствовать?

"Если есть Бог, то человек - раб", утверждает Бакунин. Почему? Потому что "свобода есть отрицание всякой власти, а Бог есть власть". Это положение Бакунин считает аксиомой. И действительно, это было бы аксиомой, если бы не было Христа. Христос открыл людям, что Бог - не власть, а любовь, не внешняя сила власти, а внутренняя сила любви. Любящий не желает рабства любимому. Между любящим и любимым нет иной власти,

96

кроме любви; но власть любви уже не власть, а свобода.

Совершенная любовь - совершенная свобода. Бог - совершенная любовь и, следовательно, совершенная свобода. Когда Сын говорит Отцу: не Моя, а Твоя да будет воля - это не послушание рабства, а свобода любви. Нарушить волю Отца Сын не потому не хочет, что не может, а потому не может, что не хочет.

Дилемме Бакунина, утверждающей Бога ненависти и рабства, т.е., в сущности, не Бога, а дьявола, можно противопоставить другую дилемму, утверждающую истинного Бога, Бога любви и свободы:

"Бог есть, - значит, человек свободен; человек - раб, значит, нет Бога. Я утверждаю, что никто не выйдет из этого круга, а теперь выберем".

Все верующие в Бога всегда были рабами, - согласился бы Герцен с Бакуниным. Но идею о Боге, идею высшего метафизического порядка нельзя подчинять опыту низшего исторического порядка. Да и полно, все ли верующие в Бога были рабами? А Иаков, боровшийся с Богом, а Иов, роптавший на Бога, а израильские пророки, а христианские мученики?

Бакунин и Герцен, желая бороться с метафизической идеей о Боге, на самом деле, борются только с историческими призраками, искажающими преломлениями этой идеи в туманах политических низин; борются не с именем Божьим, а с теми богохульствами, которыми "князь мира сего", вечный политик, старается закрыть от людей самое святое и страшное для него, дьявола, из всех имен Божьих: Свобода.

Конечно, величайшее преступление истории, как бы второе распятие, уже не Богочеловека, а богочеловечества, заключается в том, что на кресте, знамении божественной свободы, распяли свободу человеческую. Но неужели Бакунин и Герцен

97

решились бы утверждать, что в этом преступлении участвовал сам Распятый, что Христос желал людям рабства? Неужели Бакунин и Герцен никогда не думали о том, что значит ответ Христа дьяволу, который предлагает Ему власть над всеми царствами мира сего: ибо она принадлежит мне, - говорит дьявол, - и я кому хочу, даю ее. Ежели Тот, Кто сказал: Мне принадлежит всякая власть на земле и на небе, - отверг всякую государственную власть как принадлежащую дьяволу, то не значит ли это, что между истинной внутренней властью любви, свободой Христовой, и внешней ложной властью, рабством, - такая же разница, как между царством Божьим и царством дьявола? Неужели Бакунин и Герцен никогда не думали о том, что значит и это слово Христа: Я научу вас истине, и истина сделает вас свободными. Ежели для них это не сдержанное, то, может быть, на самом деле, это только не понятое, не вмещенное слово: Вы теперь не можете вместить; когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину. И на ту последнюю истину любви, которая сделает людей свободными.

В первом царстве - Отца, Ветхом завете, открылась власть Божия, как истина; во втором царстве - Сына, Новом завете, открывается истина, как любовь; в третьем и последнем царстве - Духа, в Грядущем завете, откроется любовь, как свобода. И в этом последнем царстве произнесено и услышано будет последнее, никем еще не произнесенное и не услышанное имя Господа Грядущего: Освободитель.

Но здесь мы уже сходим не только с этого берега, на котором стоит европейская культура, со своим мещанством прошлого и настоящего, - но и с того берега, на котором стоит Герцен перед мещанством будущего; мы выплываем в открытый океан, в котором исчезают все берега, в океан грядущего

98

христианства, как одного из трех откровений всеединого Откровения Троицы.

Трагедия Герцена - в раздвоении: сознанием своим он отвергал, бессознательно искал Бога. Сознанием своим так же, как в бакунинской дилемме, из принятой посылки: человек свободен, - делал вывод: значит, нет Бога; бессознательно чувствовал неотразимость обратной дилеммы: если нет Бога, то нет и свободы. Но сказать: нет свободы, - для Герцена было все равно, что сказать: нет смысла в жизни, не для чего жить, не за что умереть. И действительно, он жил для того и умер за то, во что уже почти не верил.

Это - не первый пророк и мученик нового, а последний боец, умирающий гладиатор старого мира, старого Рима.

Ликует буйный Рим... торжественно

гремит

Рукоплесканьями широкая арена, А он, пронзенный в грудь, безмолвно он

лежит.

Во прахе и крови скользят его колена.

Зверь, с которым борется этот гладиатор, - мещанство будущего. Подобно своим предкам, северным варварам, он вышел на борьбу, голый, без щита и оружия. А другой зверь, "тысячеголовая гидра, паюсная икра" мещанства прошлого и настоящего, глядит на юного скифа со ступеней древнего амфитеатра.

И кровь его течет - последние мгновенья

Мелькают - близок час... Вот луч

воображенья

Сверкнул в его душе...

Предсмертное видение Герцена - Россия, как "свободной жизни край", и русская крестьянская община, как спасение мира.

99

Старую любовь свою он принял за новую веру, но, кажется, в последнюю минуту понял, что и эта последняя вера - обман. Если, впрочем, обманула вера, то любовь не обманула; в любви его к России было какое-то истинное прозрение: не крестьянская община, а христианская общественность, может быть, в самом деле, будет новой верой, которую принесут юные варвары старому Риму.

А пока умирающий все-таки умирает - без всякой веры:

...Прости, развратный Рим! Прости, о,

край родной!

В судьбе Герцена, этого величайшего русского интеллигента, предсказан вопрос, от которого зависит судьба всей русской интеллигенции: поймет ли она, что лишь в грядущем христианстве заключена сила, способная победить мещанство и хамство грядущее? Если поймет, то будет первым исповедником и мучеником нового мира; а если нет, то, подобно Герцену, - только последним бойцом старого мира, умирающим гладиатором.

[Бумагомаратель]

III.

Когда будут говорить: мир, мир - тогда внезапно нападет на них пагуба. Это пророчество никогда не казалось ближе к исполнению, чем в наши дни.

В то самое время, когда Запад в лице России заключает мир с Востоком, и все народы повторяют: мир, мир, - происходит воинственное свидание в Свинемюнде. Два просвещеннейшие народа сошлись только для того, чтобы показать друг другу бронированные кулаки. Точно два хищных зверя подкрались друг к другу, сдвинули морды, рыча и скаля зубы, обнюхались, ощетинились, готовые броситься, чтобы растерзать друг друга, и, пятясь, молча разошлись.

100

Это не реальное событие, а идеальное знамение современной европейской культуры. Внешняя политика только циническое обнаружение внутренней. "По плодам узнаете их". Плод внутреннего, духовного мещанства внешнее международное зверство - милитаризм, шовинизм.

И у древней римской волчицы были острые зубы, была кровожадная хищность в политике. Но когда дело доходило до некоторых общих идей - до Pax romana*, идеи вселенского мира и Вечного Града, воплощения вечного разума, - Рим останавливался и благоговейно склонял свои fasces**, значки легионов с победоносными орлами, перед этими нерушимыми святынями. И в самую глухую ночь средневекового варварства, среди феодальной междоусобицы, народы прекращали войны и слагали оружие, по мановению кроткого старца, римского первосвященника, который напоминал им завет Христа: да будет един пастырь и едино стадо.

Теперь уже - ни римской веси, ни римской церкви. Никакой общей идеи, никакой общей святыни. Над "христианскими" государствами, этими старыми готическими лавочками, все еще возвышается кое-где полусгнивший деревянный протестантский, или ржавый медный католический крест; но никто уже не обращает на них внимания. Религия современной Европы - не христианство, а мещанство. От благоразумного сытого мещанства до безумного голодного зверства один шаг. Не только человек человеку, но и народ народу - волк. От взаимного пожирания удерживает только взаимный страх, узда слишком слабая для рассвирепевших зверей. Не

______ *Римский мир, империя (лат.). - Ред. **Фасции (знаки достоинства римских магистратов; склонить перед кем-нибудь фасции - форма отдания чести) (лат.). Ред.

101

сегодня, так завтра они бросятся друг на друга, и начнется небывалая бойня.

У одного французского писателя Вильеде-Лилль-Адапа есть фантастический рассказ о двух соседних городах, населенных честными добрыми мещанами и лавочниками: поссорившись из-за какого-то вздора, город идет войной на город, и, несмотря на трусость или вследствие этой трусости, лавочники истребляют лавочников так, что от всей благополучной мещанской культуры остаются лишь рожки да ножки.

Международная политика современной Европы напоминает полику этих трусливых и свирепых лавочников.

Когда вглядываешься в лица тех, от кого зависят ныне судьбы Европы, - вспоминаются предсказания Милля и Герцена о неминуемой победе духовного Китая. Прежде бывали в истории изверги, Тамерланы, Атиллы, Борджиа. Теперь уже не изверги, а люди как люди. Вместо скипетра - аршин, вместо Библии счетная книга, вместо алтаря - прилавок. Какая самодовольная пошлость и плоскость в выражении лиц! Смотришь и "дивишься удивлением великим", как сказано в Апокалипсисе: откуда взялись эти коронованные лакеи Смердяковы, эти торжествующие хамы?

Да, со времени Герцена и Милля мещанство сделало в Европе страшные успехи.

Все благородство культуры, уйдя из области общественной, сосредоточилось в уединенных личностях, в таких великих отшельниках, как Ницше, Ибсен, Флобер и все еще самый юный из юных - старец Гёте. Среди плоской равнины мещанства эти бездонные артезианские колодцы человеческого духа свидетельствуют о том, что под выжженной землей еще хранятся живые воды. Но нужен геологический переворот, землетрясение, чтобы подземные воды могли вырваться наружу и затопить равнину, снести муравьиные кучи,

102

опрокинуть старые лавочки мещанской Европы. А пока - мертвая засуха.

И даже великие отшельники европейского гения, только что, выходя из круга личной культуры, касаются общественности, - теряют свое благородство, пошлеют, мелеют, истощаются, как степные реки в песках.

Когда Гёте говорит о французской революции, он вдруг никнет к земле, точно по какому-то злому волшебству великан сплющивается, сморщивается в карлика, из эллинского полубога становится немецким бюргером и - да простит мне тень Олимпийца - немецким филистером, "господином фон-Гёте", тайным советником Веймарского герцога и честным сыном честного франкфуртского лавочника. Когда Флобер утверждает: la politique est faite pour la canaille*, - с грустью вспоминаешь салон принцессы Матильды и другие разлолоченные хлевы второй империи, где метал этот Симеон-столпник эстетики жемчуг перед свиньями, проповедуя свою новую олигархию из "ученых мандаринов". Когда Ницше делает глазки не только Бисмарку, но и русскому самодержцу, как величайшим проявлениям "воли к могуществу", Wille zur Macht среди современной европейской немощи то и на бледном челе "распятого Диониса" выступает то же черное пятно мещанской заразы. Всех благороднее, потому что откровеннее всех, кажется, Ибсен, который свое отношение к общественности выразил двумя словами: враг народа.

А друзья народа, такие гениальные вожди демократии, как Лассаль, Энгельс, Маркс, проповедуя социализм, не только не предупреждают практически, но и теоретически не предвидят той опасности "нового Китая", "духовного мещанства", которых так боялись Герцен и Милль.

______ *Политика - занятие для сброда (франц.). Ред.

103

И в ответ социалистам звучит страшная песня новых троглодитов:

Viva le son, vive le son

De l'explosion!**

Анархизм - последняя судорога уже не общественного, а личного бунта против нестерпимого гнета государственного мещанства.

Некогда всю глубину мировой скорби, связанной с этим провалом европейской общественности, измеряли такие певцы одинокого отчаяния, как Леопарди и Байрон. Теперь уже ничей взор не измерит этой глубины: она оказалась бездонной. Молча обходят ее зрячие, слепые в нее молча падают.

Но тут невольно, с последним отчаянием или с последней надеждой, наш взор, так же как предсмертный взор "сраженного гладиатора", Герцена, обращается от одной из "двух наших родин" к другой, от Европы к России, от мрачного Запада к Востоку, еще более мрачному, хотя уже окровавленному не то зарей, не то заревом. Для Герцена этот "свет с Востока" было возрождение "крестьянской общины", для нас это возрождение христианской общественности. И тут опять возникает в начале XX века вопрос, поставленный в середине XIX: мещанство, не побежденное Европой, победит ли Россия?

IV.

"Русская интеллигенция - лучшая в мире", объявил недавно Горький.

Я этого не скажу, не потому, чтобы я этого не желал и не думал, а просто потому, что совестно хвалить себя. Ведь и я, и

______ **Да здравствует звук, да здравствует звук взрыва! (франц.). - Ред.

104

Горький, оба мы - русские интеллигенты. И следовательно, не нам утверждать, что русский интеллигент наилучший из всех возможных интеллигентов в наилучшем из всех возможных миров. Такой оптимизм опасен, особенно по нынешним временам в России, когда всяк кулик свое болото хвалит. Нет, уже лучше по другой пословице: кого люблю, того и бью. Оно больнее, зато здоровее. Итак, я не берусь решить, что такое русская интеллигенция, чудо ли она или чудовище, - я только знаю, что это, в самом деле, нечто единственное в современной европейской культуре.

Мещанство захватило в Европе общественность; от него спасаются отдельные личности в благородство высшей культуры. В России - наоборот: отдельных личностей не ограждает от мещанства низкий уровень нашей культуры; зато наша общественность вся насквозь благородна.

"В нашей жизни, в самом деле, есть чтото безумное, но нет ничего пошлого, ничего мещанского".

Ежели прибавить: не в нашей личной, а в нашей общественной жизни, - то эти слова Герцена, сказанные полвека назад, и поныне останутся верными.

Русская общественность - вся насквозь благородна, потому что вся насквозь трагична. Существо трагедии противоположно существу идиллии. Источник всякого мещанства - идиллическое благополучие, хотя бы и дурного вкуса, "сон золотой", хотя бы и сусального китайского золота. Трагедия, подлинное железо гвоздей распинающих источник всякого благородства, той алой крови, которая всех этой крови причащающихся делает "родом царственным". Жизнь русской интеллигенции - сплошное неблагополучие, сплошная трагедия.

Кажется, нет в мире положения более безвыходного, чем то, в котором очутилась

105

русская интеллигенция, - положение между двумя гнетами: гнетом сверху, самодержавного строя, и гнетом снизу, темной народной стихии, не столько ненавидящей, сколько не понимающей, - но иногда непонимание хуже всякой ненависти. Между этими двумя страшными гнетами русская общественность мелется, как чистая пшеница Господня, - даст Бог, перемелется, мука будет, мука для того хлеба, которым, наконец, утолится великий голод народный: а пока все-таки участь русского интеллигента, участь зерна пшеничного - быть раздавленным, размолотым участь трагическая. Тут уж не до мещанства, не до жиру, быть бы живу!

Вглядитесь: какое на самом деле ни на что не похожее общество, какие странные лица.

Вот молодой человек, "бедно одетый, с тонкими чертами лица", убийца старухипроцентщицы, подражатель Наполеона, недоучившийся студент, Родион Раскольников. Вот студент медицины, который потрошит своим скальпелем и скепсисом живых лягушек, мертвых философов, проповедует Stoff und Kraft* с такой же разбойничьей удалью, как ребята Стеньки Разина покрикивали некогда: сарынь на кичку! - нигилист Базаров. Вот опростившийся барин-философ, пашущий землю, Николай Левин. Вот стыдливый как девушка послушник, "краснощекий реалист", "ранний человеколюбец", Алеша Карамазов. И брат его Иван - ранний человеконенавистник, Иван "глубокая совесть". И, наконец, самый необычайный из всех, "человек из подполья", с губами, искривленными как будто вечной судорогой злости, с глазами, полными любви новой, еще неведомой миру, "Иоанновой", с тяжелым взором эпилептика, бывший петрашевец и каторжник, будущая противоестественная помесь реакционера с террористом,

______ *Материя и сила (нем.). - Ред.

106

полубесноватый, полусвятой, Федор Михайлович Достоевский.

За ними другие, безыменные, - лица еще более строго классического благородства, точно из мрамора изваянные, образы новых Гармодиев и Аристогитонов, Сен-Жюстов и Камиль Демулэнов, гневные херувимы народных бурь. И девушки - как чистые весталки, как новые Юдифи, идущие в стан Олоферна, с молитвой в сердце и с мечом в руках.

А в самой темной глубине, среди громов и молний нашего Синая, 14 декабря - уже почти нечеловеческие облики первых пророков и праотцев русской свободы, - изваяния уже не из мрамора, а из гранита, не того ли самого, чью глыбу попирает Медный Всадник?

Это все, что угодно, только не мещане. Пусть бы осмелился Флобер утверждать в их присутствии: la politique est faite pour la canaille**. Он скорее бы сделался сам, - чем сделал бы их чернью. Для них политика страсть, хмель, "огонь поедающий", на котором воля, как сталь, раскаляется добела. Это ни в каких народных легендах не прославленные герои, ни в каких церковных святцах не записанные мученики - но подлинные герои, подлинные мученики.

От ликующих, праздно

болтающих,

Обагряющих руки в крови,

Уведи меня в стан погибающих

За великое дело любви.

Когда совершится "великое дело любви", когда закончится освободительное движение, которое они начали и продолжают, - только тогда Россия поймет, что эти люди сделали и чего они стоили.

Что же это за небывалое, единственное в мире общество, или сословие, или каста, или

______ **Политика занятие для сброда (франц.). Ред.

107

вера, или заговор? Это не каста, не вера, не заговор, - это все вместе в одном, это русская интеллигенция.

Откуда она явилась? Кто ее создал? Тот же, кто создал или, вернее, родил всю новую Россию, - Петр.

Я уже раз говорил и вновь повторяю и настаиваю: первый русский интеллигент Петр. Он отпечатлел, отчеканил, как на бронзе монеты, лицо свое на крови и плоти русской интеллигенции. Единственные законные наследники, дети Петровы - все мы, русские интеллигенты. Он - в нас, мы - в нем. Кто любит Петра, тот и нас любит; кто его ненавидит, тот ненавидит и нас.

Что такое Петр? Чудо или чудовище? Я опять-таки решать не берусь. Он слишком родной мне, слишком часть меня самого, чтобы я мог судить о нем беспристрастно. Я только знаю - другого Петра не будет, он у России один; и русская интеллигенция у нее одна, другой не будет. И пока в России жив Петр Великий, жива и великая русская интеллигенция.

Мы каждый день погибаем. У нас много врагов, мало друзей. Велика опасность, грозящая нам, но велика и надежда наша: с нами Петр.

Среди всех печальных и страшных явлений, которые за последнее время приходится переживать русскому обществу, самое печальное и страшное - та дикая травля русской интеллигенции, которая происходит, к счастью пока только в темных и глухих подпольях русской печати.

Нужна ли для России русская интеллигенция? Вопрос так нелеп, что, кажется иногда, отвечать не стоит. Кто же сами вопрошающие, как не интеллигенты? Сомневаясь в праве русской интеллигенции на существование, они сомневаются в своем собственном праве на существование, - может быть, впрочем, и хорошо делают, потому что

108

слишком ничтожна степень их "интеллигентности". Поистине, есть в этой травле что-то самоубийственное, граничащее с буйным помешательством, для которого нужны не доводы разума, а смирительная рубашка. Бывают, впрочем, такие минуты, когда самому разуму ничего не остается делать, как надевать эту смирительную рубашку на буйство безумных.

Среди нечленораздельных воплей и ругательств можно разобрать одно только обвинение, имеющее некоторое слабое подобие разумности, - обвинение русской интеллигенции в "беспочвенности", оторванности от знаменитых "трех основ", трех китов народной жизни8.

Тут, пожалуй, не только "беспочвенность", готовы мы согласиться, тут бездна, та самая "бездна", над которой Медный Всадник Россию "вздернул на дыбы", всю Россию, а не одну лишь русскую интеллигенцию. Пусть же ее обвинители скажут прямо: Петр - не русский человек. Но в таком случае, мы, "беспочвенные" интеллигенты, предпочтем остаться с Петром и Пушкиным, который любил Петра как самого родного из родных, нежели с теми, для кого Петр и Пушкин чужие.

"Страшно свободен духом русский человек", - говорит Достоевский, указывая на Петра. В этой-то страшной свободе духа, в этой способности внезапно отрываться от почвы, от быта, истории, сжигать все свои корабли, ломать, все свое прошлое во имя неизвестного будущего, - в этой произвольной беспочвенности и заключается одна из глубочайших особенностей русского духа. Нас очень трудно сдвинуть; но раз мы сдвинулись, мы доходим во всем, в добре и зле в истине, и лжи, в мудрости и безумии, до крайности. "Все мы, русские, любим по краям и пропастям блуждать", - еще в XVII веке жаловался наш первый славянофил, Крижанич. Особенность,

109

может быть, очень опасная, но что же делать? Быть самими собою не всегда безопасно. Отречься от нее - значит сделаться не только "беспочвенным", но и безличным, бездарным. Это похоже на парадокс, но иногда кажется, что наши "почвенники", самобытники, националисты, гораздо менее русские люди, чем наши нигилисты, отрицатели, наши интеллигентные "бегуны" и "нетовцы". Самоотрицание, самосожжение - ничто нигде, кроме России, невообразимое, невозможное. Между протопопом Аввакумом, готовым сжечься и жечь других за старую веру, и анархистом Бакуниным, предлагавшим, во время Дрезденской революции9, выставить на стенах осажденного города Сикстинскую Мадонну для защиты от прусских бомб, - пруссаки-де народ образованный, стрелять по Рафаэлю не посмеют, - между этими двумя русскими крайностями - гораздо больше сходного, чем это кажется с первого взгляда.

Пушкин сравнивал Петра с Робеспьером и в петровском преобразовании видел "революцию сверху", "белый террор". В самом деле, Петр не только первый русский интеллигент, но и первый русский нигилист. Когда "протодиакон всешутейшего собора" кощунствует над величайшими народными святынями, это нигилизм гораздо более смелый и опасный, чем нигилизм Писарева, когда он разносит Пушкина.

Русские крестьяне-духоборы, очутившиеся где-то на краю света, в Канаде, распустившие домашний скот и сами запрягшиеся в плуги, из милосердия к животным, это ли не "беспочвенность"? И вместе с тем это ли не русские люди? "Духоборчество", чрезмерная духовность, отвлеченность, рационализм, доходящий до своих предельных выводов, до края "бездны", сказавшийся в нашем простонародном сектантстве, сказывается и в нашей интеллигенции. Нигилист Базаров говорит: "умру, лопух вырастет". Нил Сорский завещает

110

не хоронить себя, а бросить где-нибудь в поле, как "мертвого пса": в обоих случаях, несмотря на разницу в выводах, одна и та же бессознательная метафизика - аскетическое презрение духа к плоти. Интеллигентная "беспочвенность", отвлеченный идеализм есть один из последних, но очень жизненных отпрысков народного аскетизма.

Беда русской интеллигенции не в том, что она не достаточно, а скорее в том, что она слишком русская, только русская. Когда Достоевский в глубине русского искал "всечеловеческого", всемирного, он чуял и хотел предупредить эту опасность.

"Беспочвенность" - черта подлинно русская, но, разумеется, тут еще не вся Россия. Это только одна из противоположных крайностей, которые так удивительно совмещаются в России. Рядом с интеллигентами и народными рационалистами-духоборами есть интеллигентные и народные хлысты-мистики.

Рядом с чересчур трезвыми есть чересчур пьяные. Кроме равнинной, вширь идущей, несколько унылой и серой, дневной России Писарева и Чернышевского:

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа -

есть вершинная и подземная, ввысь и вглубь идущая, тайная, звездная, ночная Россия Достоевского и Лермонтова:

Ночь тиха, пустыня внемлет

Богу,

И звезда с звездою говорит...

Какая из этих двух Россий подлинная? Обе одинаково подлинные.

Их разъединение дошло в настоящем до последних пределов. Как соединить их, - вот великий вопрос будущего.

111

VI.

Второе обвинение, связанное с обвинением в "беспочвенности", - "безбожие" русской интеллигенции.

Едва ли простая случайность то, что это обвинение в безбожии исходит почти всегда от людей, о которых сказано: устами чтут Меня, но сердце их далече отстоит от Меня.

О русской интеллигенции иногда хочется сказать обратное: устами не чтут Меня; но сердце их не далече отстоит от Меня.

Вера и сознание веры не одно и то же. Не все, кто думает верить, - верит; и не все, кто думает не верить, - не верит. У русской интеллигенции нет еще религиозного сознания, исповедания, но есть уже великая и все возрастающая религиозная жажда. Блаженны алчущие и жаждущие, ибо они насытятся.

Существуют многие противоположные, не только положительные, но и отрицательные пути к Богу. Богоборчество Иакова, ропот Иова, неверие Фомы - все это подлинные пути к Богу.

Пусть русские интеллигенты - "мытари и грешники", последние из последних. "Мытари и грешники идут в царствие Божие впереди" тех фарисеев и книжников, которые "взяли ключ разумения, сами не входят и других не пускают". "Последние будут первыми".

Иногда кажется, что самый атеизм русской интеллигенции - какой-то особенный, мистический атеизм. Тут у нее такое же, как у Бакунина, отрицание религии, переходящее в религию отрицания; такое же, как у Герцена, трагическое раздвоение ума и сердца: ум отвергает, сердце ищет Бога.

Для великого наполнения нужна великая пустота. "Безбожие" русской интеллигенции не есть ли это пустота глубокого сосуда, который ждет наполнения?

"Было же тут шесть каменных водоносов. Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И

112

наполнили их доверха. И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, тогда зовет жениха и говорит ему: всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе".

Надежда наша в том, что наша Кана Галилейская впереди: водоносы наши стоят еще пустые; мы пьем вино худшее, а хорошее Архитриклион сберег доселе.

Достоевский, вспомнив как-то лет через тридцать один из своих разговоров с Белинским, восклицает с таким негодованием, как будто разговор происходил только вчера: "Этот человек ругал при мне Христа".

И делает неистовый вывод:

"Белинский - самое тупое и смрадное явление русской жизни". Тут какое-то страшное недоразумение. Страшно то, что Белинский мог ругать Христа. Но, может быть, еще страшнее то, что на основании этих ругательств Достоевский через тридцать лет мог произнести такой приговор над Белинским, не поняв, что если этот человек, как свеча сгоревший перед Кем-то, Кого так и не узнал, не сумел назвать по имени, - и не был с Христом, то Христос был с ним. Всякая хула на Сына Человеческого простится людям. Когда Белинский восстал на Гоголя, за то, что в "Переписке с друзьями" Гоголь пытался освятить рабство именем Христовым, то Белинский, Христа "ругавший", был, конечно, ближе к Нему, нежели Гоголь, Христа исповедавший.

О русской интеллигенции иногда можно сказать то же, что о Белинском: она еще не с Христом, но уже с ней Христос.

Не следует, конечно, на этом успокаиваться: Он стоит у дверей и стучит; но если мы не услышим и не отворим, - Он уйдет к другим.

VII.

113

"Безбожие" русской интеллигенции зависит от религиозного недостатка не во всем ее существе, а только в некоторой части его, - не в чувстве, совести, воле, а в сознании, в уме, intellectus'e, т.е. именно в том, что интеллигенцию и делает интеллигенцией.

Может быть, самое слово это не совсем точно совпадает с объемом понятия. Сила русской интеллигенции - не в intellectus'e, не в уме, а в сердце и совести. Сердце и совесть ее почти всегда на правом пути; ум часто блуждает. Сердце и совесть свободны, ум связан. Сердце и совесть бесстрашны и "радикальны", ум робок и в самом радикализме консервативен, подражателен. При избытке общественных чувств - недостаток общих идей. Все эти русские нигилисты, материалисты, марксисты, идеалисты, реалисты - только волны мертвой зыби, идущей с Немецкого моря в Балтийское.

Что ему книга последняя скажет,

То ему на душу сверху и ляжет.

Взять хотя бы наших марксистов. Нет никакого сомнения, что это - превосходнейшие люди. И народ любят они, конечно, не меньше народников. Но когда говорят о "железном законе экономической необходимости", то кажутся свирепыми жрецами Маркса-Молоха, которому готовы принести в жертву весь русский народ. И договорились до чёртиков. Не только другим, но и сами себе опротивели. И, наконец, взяв своего Маркса, своего боженьку за ноженьку - да и об пол бряк. Или по другой пословице: плохого бога и телята лижут - бернштейновские телята оплошавшего Маркса лижут.

Тянулась, тянулась канитель марксистская, а потом потянула босяцкая.

114

Сначала мы думали, что босяки-то уж, по крайней мере, самобытное явление. Но когда пригляделись и прислушались, то оказалось, что так же точно, как русские марксисты повторяли немца Маркса, и русские босяки повторяли немца Ницше. Одну половину Ницше взяли босяки, другую наши декаденты оргиасты. Не успел еще скрыться Пляши-Нога, как поклонники нового Диониса запели: "выше поднимайте ваши дифирамбические ноги!" (Вяч.Иванов. "Религия Диониса" в "Вопросах Жизни"). Одного немца пополам разрезали и хватило на два русских "новых слова".

Глядя на все эти невинные умственные игры рядом с глубочайшей нравственной и общественной трагедией, иногда хочется воскликнуть с невольной досадой: золотые сердца, глиняные головы!

А эстетика деревянная. "Сапоги выше Шекспира" - этого, конечно, теперь уже никто не скажет словом, но это застряло где-то в извилинах нашей физиологии, и нет-нет, да и скажется "дурным глазом" относительно всякой внешней эстетической формы, как бесполезной роскоши. Не то, чтобы мы утверждали прямо: красивое безнравственно, но мы слишком привыкли к тому, что нравственное некрасиво; слишком легко примиряемся с этим противоречием. Если наша этика - "Шекспир", то эстетика наша иногда, действительно, немногим выше "сапогов". Во всяком случае, писаревское "разрушение эстетики", к сожалению, глубоко национально. Это - в русской, великорусской природе: серенькое небо, серенькие будни -

Ельник, сосны да песок.

И здесь, в уме, intellectus интеллигенции нашей, как в сердце и воле, тот же народный уклон к аскетизму, к духоборчеству, монашеский страх плоти и крови, страх всякой наготы и красоты, как

[Бумагомаратель]

115

вещей. То ли дело у нас, где господин интеллигент ничем не связан - в духе своем. "Они" в Европе связаны планами, правилами, курсбухами, программами классовых интересов, а я в своей социальной степи абсолютно свободен. Но вот чудо: сделал абсолютно свободный русский интеллигент три шага и позорнейшим образом заблудился меж трех сосен. И снова идет он на выучку в Европу, берет оттуда последние идеи и слова, снова восстает против их обусловленного, ограниченного, "западного" значения, приспособляет их к своей абсолютной "свободе", т.е. опустошает их, и возвращается к точке отправления, описав 80.000 верст вокруг себя. Словом: твердит зады и врет за двух.

"Ты меня отрицаешь, - говорит наша варварская общественность вознесшемуся в царство "свободы" дворянину интеллигенту или взбунтовавшемуся поповичу, - а я тебя отрицаю. Видишь, какая я рыхлая, тестовидная, бесформенная, - тебе не за что зацепиться во мне. Духовно связать тебя и дисциплинировать я не могу, это правда: тут твоя "свобода". Но и в скульптурный материал для лепки твоих идеалов я тоже не гожусь. Ты сам по себе, я сама по себе. Делай свою историю в одиночку!"

Есть у нас люди, а общества нет:

Русская мысль в одиночку созрела

Да и гуляет без дела.

Ничего другого ведь версиловская "свобода" и не означала, как свободу мысли гулять без дела. И эта "свобода" - ею в абсолютнейшей мере обладал, напр., народоволец Морозов, когда разгадывал в Шлиссельбурге загадки Апокалипсиса7, - эта "свобода" проклятием тяготеет над всей историей русской интеллигенции.

116

* *

*

Мало того, что слово не переходило в дело - "моя мысль и мое слово были моим делом", - могла бы о себе сказать русская интеллигенция: "их завещаю потомству!" - но в самом царстве мысли мировой русская интеллигенция была ведь только приёмышем: жила на всем готовом, но своего ничего не внесла. Пред ней всегда оказывался огромный выбор готовых литературных школ, философских систем, научных доктри, политических программ. В любой европейской библиотеке она могла наблюдать свой духовный рост в тысяче зеркал: больших, малых, круглых, квадратных, плоских, вогнутых, выпуклых... Это приучало ее к самонаблюдению, изощряло интуицию, гибкость, восприимчивость, чуткость, женственные черты психики, но в корне подрезывало физическую силу мысли. Одна эта постоянная возможность получить сразу и легко, почти без усилий, "идею" вместе с ее готовой критикой и вместе с критикой этой критики не могла не парализовать самостоятельное теоретическое творчество. "Наши умы, - превосходно сказал Чаадаев о русской интеллигенции, - не бороздятся неизгладимыми следами последовательного движения идей, потому что мы заимствуем идеи уже развитые". Отсюда ужасающая идейная чресполосица, постоянные теоретические недоразумения, неожиданнейшая философская отсебятина. "В наших лучших головах, - писал тот же Чаадаев, - есть что-то большее, чем неосновательность". Тургенев утверждал, что у русского человека не только шапка, но мозги набекрень. Сам Чаадаев пал жертвой своей тоски по последовательности, которая увы! - и у него оказалась чем-то худшим, чем неосновательность.

Раздражение охватывает, когда глядишь на самодовольно-почтительных историков и

117

портретистов нашей интеллигенции. У нас значится полуторастолетняя интеллигенция, бескорыстнейшая, насквозь идейная, живущая "для мысли", "для Европы", - а что мы дали миру в области философии или общественной науки? Ничего, круглый нуль! Попытайтесь назвать какое-нибудь русское философское имя, большое и несомненное. Владимир Соловьев, которого обычно вспоминают только в годовщину смерти? Но туманная метафизика Соловьева не только не вошла в историю мировой мысли, - она и в самой России не создала никакого подобия школы. Кое-чем позаимствовались у Соловьева гг. Бердяев, да Эрн, да Вячеслав Иванов... А этого маловато.

Г.Гарт, философ из бывших октябристов, растерявшись при виде той разнузданности, с какою у нас интенданты грабят, реакционеры бесчинствуют, а октябристы низкопоклонничают, озирается беспомощно вокруг в поисках такого категорического императива, который пришелся бы как раз по "широкой русской натуре" (в том числе и по интендантской), совладал бы с ее добродушнораспущенной рыхлостью, дисциплинировал бы ее внутренней дисциплиной и отучил от взяток. Где же он, грядущий славянский Кант? спрашивает его маленький предтеча*. Да, где он в самом деле? - Нет его. Где наш Гегель? Где кто-нибудь равновеликий сим? В философии у нас нет никого, кроме третьестепенных учеников и безличных эпигонов.

Мы были богаты "самобытным" социальным утопизмом, да и сейчас его еще хоть отбавляй. Но что внесли мы своего в сокровищницу социальной мысли? Народничество, русский суррогат социализма? Но ведь это не что иное, как идейная реакция нашей азиатчины на разъедающий ее капиталистический прогресс. Это не новое

______ *См.: Гарт: "Почему зашаталась Россия?" С.Петербург, 1910.

118

завоевание мировой мысли, а только небольшая глава из духовной жизни исторического захолустья.

Где наши великие утописты? Самый большой из них - Чернышевский; но и он, придавленный убогостью социальных условий, остался учеником, не выросли в учителя. Герцен, Лавров, Михайловский ни в каком смысле не входят в историю мирового социализма; они целиком растворяются в истории русской интеллигенции. Пожалуй, один Бакунин еще вписал свое имя в книгу европейского рабочего движения, но он именно должен был для этого всецело оторваться от почвы русской общественности, да и в европейскую он вошел не необходимым составным элементом, а как преходящий эпизод, притом же вовсе не такой эпизод, который знаменует шаг вперед. Что осталось теперь от бакунизма? Пара предрассудков в романском рабочем движении, не более...

Можно бы, конечно, тут назвать Толстого; но и это не выйдет убедительным. Бесспорно, Толстой весь, целиком, с ременным пояском и чунями пеньковыми, вошел в обиход мировой мысли, но не своей социальной философией, а как огромный человеческий факт. "Учение" же его, как было, так и осталось субъективными лесами его духа, оно сохраняет огромную биографическую ценность, но после европейских религиозных реформаций и европейских революций, после европейских социальных учений XIX столетия, - какое новое слово сказал Толстой?

Повторим еще раз: история нашей общественной мысли до сих пор даже клинышком не врезывалась в историю мысли общечеловеческой. Это мало утешительно для национального самолюбия? Но, во-первых, историческая правда не фрейлина при национальном самолюбии. А во-вторых, будем лучше наше национальное самолюбие. полагать в будущем, а не в прошлом. Знаменитый Бен-

119

кендорф сказал некогда: "прошлое России было изумительно; ее настоящее более чем великолепно; что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может представить себе самое горячее воображение". Тем почитателям интеллигенции, которые мыслят по генералу Бенкендорфу, хотя бы и "с другой стороны", и русскую историю превращают ради ее семи праведников в историю богом избранного народа, - им, конечно, наши суждения не могут прийтись по нутру. Но мы не мыслим по генералу Бенкендорфу - даже и "с другой стороны". Из чего, надо надеяться, не следует, что мы не верим в будущее России...

Но в чем мы убеждены твердо и несокрушимо, так это в том, что великое будущее превращается для нас из туманной фантазии в реальность лишь постольку, поскольку стираются историей "самобытные" черты нашего "изумительного" прошлого и "более чем великолепного" настоящего. А к этим самобытным чертам, как их дополнение и увенчание, относится и наша старая, неклассовая, мессианистическая интеллигенция, которую в теоретической области характеризовало "нечто большее, чем неосновательность", а в практической бессилие.

* *

*

Отсутствие исторических традиций и отчетливых политических группировок необходимо вело за собою отсутствие личной нравственной устойчивости. В расползающейся "неисторической" среде гораздо легче пожертвовать своей жизнью во имя идеи, чем провести единство идеи через свою жизнь. И нужно признаться, что не лишен своей крупицы соли чей-то разухабистый отзыв о русской интеллигенции: "до тридцати лет - радикал, а затем - каналья". Как ни груба гончаровская

120

карикатура на нигилиста, однако же нет ничего невероятного в том, что Марк Волохов раскаялся и поступил в юнкера. Кандидат в Гракхи, который становится податным инспектором, ибо его "среда заела", - давно ли сей персонаж уволен на покой нашей беллетристикой?

Чем же жили и держались лучшие? Страшным нравственным напряжением, сосредоточенным аскетизмом, бытовым отщепенством. При отсутствии социальной почвы под ногами личная устойчивость могла покупаться только ценой идейного фанатизма, беспощадного самоограничения и самоотмежевания, мнительности и подозрительности, недреманного блюдения своей чистоты... "Русачок миленький в огонь влезет, а благоверия не предаст", - говорил протопоп Аввакум. Не в особых извилинах славянского мозга, а в социальных условиях старой России нужно искать корни того старообрядческого фанатизма, той ревности о букве, которые наблюдаются подчас у наших интеллигентов самого крайнего лагеря. Незачем говорить, что и в области интеллигентского благоверия отцеживание комаров не препятствует благополучнейшему проглатыванию двугорбых верблюдов.

"Я - жид и с филистимлянами за один стол не сяду!" - писал Белинский. Однако же при всем единстве своей нравственной личности Белинский вынужден был радикальным образом менять свои взгляды. Идейная непримиримость, благородная черта всякого борца, сама по себе слишком слабая гарантия выдержки, раз она не находит постоянной опоры в объективной непримиримости, заложенной в самую механику общественных отношений. Частая и резкая смена воззрений, нечто обычное у русских интеллигентов (и не только у тех, которые после тридцати лет становятся... податными инспекторами) - ведь это лишь необходимейшее дополнение абсо-

121

лютной версиловской свободы, свободы мысли "гулять без дела".

Перемены миросозерцаний могли иметь субъективно-трагический характер (у Белинского), комически-пошлый (у какогонибудь Бердяева), душевно-распутный (Струве), фразеологически-поверхностный (Минский, Бальмонт), ренегатский (Катков, Тихомиров), но их историческая основа оставалась одна и та же: общественная убогость наша.

По поводу восстания декабристов граф Растопчин иронизировал в том смысле, что во Франции-де "чернь" учинила революцию, чтобы сравняться с аристократией, а у нас вот аристократия устроила революцию в интересах черни. Этим парадоксом Растопчина пользуется г.Иванов-Разумник, чтоб подчеркнуть противосословный, чисто идеалистический характер движения декабристов. В какой мере и в каких пропорциях элементы бесплотного идеалистического радикализма сочетались у декабристов с сословными внушениями, это вопрос особый; но верно - в общем и целом верно, - что движение декабристов не было сословно-классовым; почему? - да именно потому, что декабристы выступили, как не раз выступала русская интеллигенция после них, т.е. пытались заместить собою отсутствующие зрелые классы. Декабристы "заместительствовали" буржуазный либерализм.

Заместительство несуществующих или слабо развитых классов, маскировавшее социальную слабость интеллигенции, становится ее идейной потребностью и вместе политической профессией. Сперва аристократическая интеллигенция замещает "чернь", затем разночинец-народник замещает крестьянство; впоследствии интеллигентмарксист заместительствует пролетариат. Глеб Успенский, сам разночинец-народник, с гениальной прозорливостью разоблачил интеллигентский маскарад народничества.

122

Понадобились, однако, еще два десятилетия, прежде чем живое крестьянство показало свое подлинное обличие, - и только тогда роману интеллигенции с псевдо-мужиком нанесен был смертельный удар...

Но даже и в том случае, когда идея шла в направлении общего исторического развития, она, под влиянием Запада, настолько предвосхищала это развитие во времени, что носительница идеи, интеллигенция, оказывалась связанной с политической жизнью страны, не через класс, которому она хотела служить, а только через "идею" этого класса. Так было с первыми кружками марксистской интеллигенции. Только постепенно дух становился плотью.

* *

*

В 1905-6 гг. на историческую сцену выступили большие социальные тела - классы со своими интересами и требованиями; русские события одним ударом врезались в мировую историю, пробудив могущественный отклик в Европе и Азии; политические идеи перестали казаться бесплотными феями, спустившимися с идеологических небес; эпоха заместительства интеллигенции закончилась, исторически исчерпав себя. Но замечательно, что именно после этих знаменательных лет вакханалия интеллигентского самовозвеличения развернулась вовсю: так лампа вспыхивает ярче всегда перед тем, как погаснуть.

Вздор, будто история после великого напряжения вернулась вспять. Вспять обернулась бюрократия; бюрократия же заведует многими вещами, но не ходом истории. С каратаевщиной нашей, с безъисторичностью масс покончено навеки. Тут возврата нет. И вместе с тем покончено с апостольством интеллигенции.

123

После трех лет самодовольной прострации она теперь снова выпрямляется. Исполать! Однако наивно было бы думать, что она вторично вступает в дооктябрьскую* эпоху. История не повторяется. Как бы ни было само по себе велико значение интеллигенции, в будущем оно может быть только служебным и подчиненным. Героическое заместительство всецело относится к эпохе, отходящей в вечность.

Веховцы (Струве-Изгоев) этому отходящему послали вдогонку коллективный плевок. Что плевок не долетел, а вернулся по адресу отправления, это теперь, надо полагать, ясно всем. Но и идолопоклонничать перед прошлым незачем тому, кто верит в будущее. Прошлое не воскреснет. И это хорошо, ибо будущее лучше прошлого: уж по тому одному, что оно опирается на прошлое, богато его опытом, умнее и сильнее его.

4-12 марта 1912 г.

______ *Речь идет, разумеется, об октябре 1905 г.

[Валерия Новодворская]

http://newtimes.ru/articles/detail/41977/

Философия учит делать, а не говорить» — ни на ком так не оправдывалось это изречение Сенеки, как на блестящем интеллектуале, талантливом писателе и философе и честном русском интеллигенте Дмитрии Сергеевиче Мережковском, 145-летие со дня рождения которого мы будем отмечать 14 августа.

Этот философ легко нес бремя нестерпимой для русских идеалистов свободы от идеологии и догм. Скальпель его анализа был беспощаден ко всему и ко всем. Вольнодумец и гуманист Мережковский не отрекся от страшного наследия Петра — европейской вестернизации ценой казней и пыток; дивного Петрополя, построенного на костях; светлого образа царевича Алексея, праведника и диссидента, и обязанности Петра его замучить и казнить во имя каторжного пути России на Запад. Роман Мережковского «Петр и Алексей» о пришествии Антихриста (Петра I) — это мистерия не только о русской истории, но и о тайнах мироздания. Что было бы с реформами, если бы Антихристу Петру наследовал тихий и праведный реакционер и изоляционист Алексей? Русь вернулась бы на свои полати, и не было бы ни екатерининского Просвещения, ни великих реформ Александра Освободителя, ни Манифеста 1905 года, ни николаевской Государственной думы. Принимая петровские реформы, мы не можем отвергнуть самого реформатора. У Мережковского Петр спасает Россию, отдавая на заклание своего сына, а Бог спасает человечество той же ценой: закланием Иисуса. А Иисус и Алексей одинаково не ропщут, но любят каждый своего Отца и исполняют его волю. И следует ужасный вывод: Христос — сын Люцифера, Бог далеко, он в земных делах не участвует.

Перу Мережковского принадлежит убийственная и вдохновенная характеристика русского народа, которая объясняет, почему мы так некрасиво живем, так красиво умираем и почему великое искусство России сопровождается таким гражданским ничтожеством. Итак, мы и европейцы: «Ваш гений — мера, наш — чрезмерность. Вы любите середину, мы любим концы. Вы сберегаете душу свою, мы всегда ищем, за что бы нам потерять ее. Вы — «град настоящий имеющие», мы — «грядущего града взыскующие».

В 1905-м Мережковский вместо общеинтеллигентских восторгов по поводу революции пишет «Грядущего Хама» — мрачное пророчество на 80 с лишним лет вперед о будущей власти пролетариев-мещан. Отвергая и православие, и самодержавие, он отвергал и тезис о «народе-богоносце» и шагал против течения, а Россия, от Толстого до эсеров и эсдеков, текла влево.
„

Отвергая и православие, и самодержавие, он отвергал и тезис о «народе-богоносце» и шагал против течения, а Россия текла влево



”
После Октябрьского переворота дом Мережковского и его жены Зинаиды Гиппиус стал форумом инакомыслия и протеста. И именно Дмитрий Сергеевич первым не подал руки Блоку за его «Двенадцать».

Мережковского с женой не выпускали из Советской России — в 1920-м они, рискуя жизнью, нелегально перешли границу. В Париже Мережковский талантливо и бескомпромиссно боролся с большевиками, заменяя и предвосхищая будущие «Свободу» и «Голос Америки».

Не прельстившись снами Веры Павловны и Владимира Ильича, он отверг и гитлеровский бред, не пойдя на сотрудничество с фашистами. Впрочем, желая поражения Третьему рейху, он не желал победы и Красной армии, отказываясь выбирать между двумя фашизмами. Эмигранты, даже Бунин, думали иначе, и эмигрантские издательства оставили Мережковского без работы и без куска хлеба. Старики голодали, но не сдавались. Мережковский умер 9 декабря 1941 года, и эмигрантский Париж не пришел его проводить в храм на улице Дарю.

Советская власть добавила свою лепту: имя и творчество философа были под запретом до конца 80-х. Так платят тем, к кому не относится упрек того же Сенеки: «Ты знаешь, какая линия прямая. На что тебе это, если в жизни ты не знаешь прямого пути?»

[Игорь Фунт]

http://www.chaskor.ru/article/kidat_...nishchim_41222
75 лет назад, 9 декабря 1941 года умер Д. С. Мережковский

З. Гиппиус, Д. Философов, Д. Мережковский
увеличить размер шрифта уменьшить размер шрифта распечатать отправить ссылку добавить в избранное код для вставки в блог

«Как лица своего, так и жизни своей никто не знает. Говорить о внешнем – скучно, а внутреннего передать невозможно: тут всегда наталкиваешься на две тайны, которые нельзя раскрыть – самое значительное в каждой человеческой жизни – пол и религия. Но неодолимый стыд мешает человеку говорить от первого лица о своём поле и о своей религии, – да и зачем говорить, когда вся его жизнь только раскрытие этих двух тайн».

«Бездонная мудрость – и никакой философии»


Как я любил и как я верил, не могу сказать,

а в этом вся жизнь моя.

Д. Мережковский

Не пол в теле, но тело в поле.

В. Розанов

«О, Египет, Египет, Египет! Горе, горе тебе! От одной горной цепи до другой горной цепи разносишь ты плач и стоны детей и жён твоих! Как смрадный змей, пресмыкаешься ты между двух пустынь! Горе тебе, народ грешный, народ, отягченный беззаконием, племя злодеев, дитя погибели! Вот, пески пустыни засыпят вас! Куда вас ещё бить, когда вся голова ваша в язвах и сердце исчахло! От подошвы до темени нет в вас здорового места! Земля ваша пуста, поля ваши на глазах ваших поедают чужие!».

«Рамзес», А. Блок

*

«Дед мой, царевич Тутмоз, охотясь однажды в пустыне Пирамид, устал, лёг и уснул у подножья великого Сфинкса, засыпанного песками в те дни.

Сфинкс явился ему во сне и сказал:

– Я – отец твой, Атон; я дам тебе царство, если отроешь меня из песков.

Так он и сделал; так и я делаю: отрываю Бога живого из мёртвых песков – мёртвых сердец».

Представленная выше фраза из «Мессии» Д. Мережковского чрезвычайно напоминает блоковское искательство «другого», наисовершеннейшего бога-Христа в мёртвой тьме цивилизационных перевоплощений: «Остановись, премудрый, как Эдип, пред Сфинксом с древнею загадкой!».

Подобно Блоку, тонущему в поисках спасения в глуби времён и «тишины», закрыв от страха глаза; в середине 20-х годов – одномоментно с созданием парижской «Зелёной лампы» – Мережковский плотно, в полный рост берётся за Египет.

«Мессия» (1926 – 1927) – художественно-исторический роман. Второй из египетской дилогии после «Рождения Богов» (1924). Без экивоков: целая энциклопедия египетской жизни во всех её проявлениях. Начиная с далёкого от реальных нужд фараона Ахенатона (Эхнатона) периода Нового царства (вторая фиванская эпоха): облачение; знаки царской власти, почитания; имена, дворцовый этикет; темплеты окружения, выезда, благодеяний навроде подаянного кидания золота нищим, раздачи им еды. Вплоть до красочно-тщательного раскрытия жизни жрецов, их погребальных обрядов; далее – бытования простых горожан и воинов в окружении флоры, фауны, обычаев Нила:

«Бумеранг – это несколько выгнутая короткая палка, с одной стороны выпуклая, а с другой плоская, без украшений или с украшениями, смотря по вкусу. Берут её за один конец и бросают в воздух, и если она попадает в шею птицы, то та полумёртвая падает на землю»…

Далее – простонародье. Сапожник, столяр, кузнец, цирюльник, пастухи, школяры. Грабители. Да-да, уже тогда были расхитители гробниц! Бунтовщики. Вообще же, – темы египетских бунтов, – вызванных бесхозяйственной политикой фараона, напитаны мыслями о революционной России.

Учитывая политическую обстановку в СССР и разнополярность авторских взглядов на происходящее там, к теме египтологии обращались многие русские писатели, «очарованные» ли революцией, «прозревшие», полевевшие, попутнические, не суть. Это и Бальмонт, вторя лесковским египетским преданиям. Брюсов, Розанов. Вяч. Иванов, Мандельштам, упомянутый Блок. Тем более был уже заложен идеологический, художественнический фундамент в виде отечественных и переведённых в конце 19 – начале 20 века стержневых и непредвзятых трудов Б. Тураева, Вейгалла, Мосперо, его адепта А. Морэ, Брэстеда etc. Чем не преминул воспользоваться Дмитрий Сергеевич.

Отчего заинтересовала данная тема?

Во-первых, прошёл столетний цикл со времён зарождения «египтомании» в 1820-х годах.

Во-вторых – появились значительные научные работы по египтологии – вслед за свежими и довольно-таки интенсивными раскопками в Эль-Армане: в развалинах Ахетатона. Наподобие найденных и расшифрованных на исходе девятнадцатого столетия дипломатических переписок Нового царства. Также мировая сенсация 1924 года: снятие крышки саркофага с гробницы Тутанхамона! И то и другое способствовало очередному всплеску внимания публики, учёных, сочинителей.

В-третьих – непосредственно рефлексия произошедших в России революционных изменений в свете политического устройства Египта, божественных и несменяемых династий, потомков бога Ра. И наконец, в свете метафорической двойственности административного устройства, – с её социальной иерархией, сложным понятием свободы-несвободы, – пронизывающими властные древнеегипетские структуры.

«Единство царя не только не доставило единство страны, а напротив, сам дуализм её произвёл настоящее раздвоение царя, всех предметов, ему принадлежащих, всей государственной администрации», – пишет Гастон Масперо, труды которого использовал Мережковский, как нельзя лучше отвечая ключевому принципу религиозно-философской системы последнего: двоению добра и зла в их единство, в бога-беса – «Бога-Диавола».

«Тайна трёх. Египет и Вавилон» (1923) – первый, незавершённый (вернулся к нему в 1930-х, – авт.), в некотором роде «пробный» историософско-культурологический трактат. Изобразивший космогонии и теогонии Египта. Исследование мифа об умирающем-воскрешающем боге в языческих религиях древности: египетской и ассиро-вавилонской. Где М. максимально сближается в суждениях о тождестве «верха» и «низа» с имморализмом Ф. Ницше. Что, впрочем, позже посчитает ошибочным. Хотя поначалу (1880 – 1890-е) был одним из популяризаторов ницшеанства, «вечного романтизма-демонизма», как уничижительно говорил в дальнейшем. (После революции 1905 отошёл от Ницше. Продолжая, меж тем, размышлять над проблематикой ницшеанства. От случая к случаю прибегая к ней в собственных концепциях.)

Теолог, философ, ориентированный, конечно же, на православие, историк-эллинист, Мережковский соотносит этот миф с христианством, с его идеей непогрешимости «вечного возвращения»: «Всё, что было в веках, повторяется в вечности с совершенным тождеством». – Подробно рассказывает о культуре Египта, его религиозных доктринах, обрядах и традициях, вероучениях, госустройстве, искусстве: архитектура, скульптура, литература.

В отображения погребальных культов, учений о загробной жизни, царства и суда Озириса, Мережковский вносит гностические толкования. Поэтически оформляя и расцвечивая без того плотный, насыщенный искусствоведческий материал. Если пользоваться сравнением с египетской техникой: «как бы раскрашивает вырезанное на камне изображение» (Е. Осьминина). Вычитывая, высчитывая из внешне статичных памятников архитектуры, искусства динамическую энергию эпох. В духе Лессинга дешифруя знаковый язык «мёртвых» артефактов, находя в их тектонике самобытные формы сосуществования и символические оттиски, печать невероятных драм человеческой мысли.

Основополагающая тема египтологии, в художественной интерпретации естественно (от Плутарха до современника Мережковского – Дж. Фрейзера): взаимовлияние, взаимопроникновение язычества и христианства, их отношение друг с другом, рождение одного из другого; точнее, смерть одного, тем самым предтеча рождения следующего: «…христианство – только откровение, апокалипсис язычества»; или «Религиозное язычество есть не что иное, как непросветлённое, неосознанное христианство, не пройденный путь ко Христу». – В отличие от научных постулатов, утверждавших абсолютно полярное: культ Египта – культ смерти, забравший с собой в забвение и саму религию, и обслуживающее эту религию искусство.

Так же как диаметральны взгляды египтологии и М. на вопрос кровосмешения.

Мережковский приветствовал и описывал обычаи кровосмесительных браков. Существующих, дабы сберечь божественную кровь, «солнечную родословную» – ради извечной реинкарнации «солнечного» круга. Сохранённого в формуле: фараоны = богочеловеки = сыновья и потомки бога Ра, преставившись, становились человекобогами сугубо по наследству. Наука же придерживается обратного. Объясняя распространённый инцест всего лишь престолонаследием по женской линии.

Дмитрий Сергеевич, – в принципе, зная это, – целенаправленно приукрашивал, «расцвечивал», оживлял и придумывал свой собственный фантастически-прекрасный Египет, мир египетских богов, полубогов и их теней. Создавая сценически-центричное пространство в обрамлении горных вершин и архитектурных ансамблей:

«…Сладкое дыхание северного ветра веяло и в самые жаркие дни под кущами вечнозелёных пальм и кедров, благоухавших, как фимиамные кадильницы. Каждое дерево посажено было в особую ямку, вырытую в песке, наполненную нильским чернозёмом и обведённую кирпичным валиком, чтобы не стекла вода при поливке. Всюду были цветники, пруды, островки. Мостики, беседки, часовни, терема, лёгкие, сквозные, решётчатые, узорчатые, великолепно расписанные и раззолоченные», – повествует он о райских садах дворца Мару-Атон.

Вот типичный пейзаж из «Мессии»:

«…отовсюду ограждённая зубчатыми, тоже как бы крепостными, стенами гор, великая равнина, разделённая Нилом надвое: заливные луга до аметистово розовых, в вечернем свете таявших, Ливийских гор – на западе, а на востоке – полукруг каменисто-песчаной пустыни, отлого подымавшейся к выжженным скалам Аравийских гор. Здесь, между рекой и пустыней, тянулась длинной, узкой полоской зелень пальмовых рощ и садов. В ней, как игральные кости, рассыпались белые домики, и над ними возвышался, тоже весь белый, исполинский храм». – Всё это напоминало декоративные кулисы пышного оперного зрелища, по мнению И. Ильина, одного из строжайших критиков философии Мережковского.

С другого краю, – отмечал М.: – то, что недоступно науке, оказывается корнем религиозного миропонимания. И именно через такое миропонимание открывается апокалиптическая, горняя перспектива непознанной вселенной и нас в ней – «перспектива окончательного разрешения задач истории» (В. Петрушенко).

Фундаментальная мифологема Мережковского, красной линией проходящая через его произведения, основана на изображении героев в двуединой, упомянутой выше ипостаси: богочеловек = человекобог. Где первый – это ипостась фараона. Второй – воскресший бог Озирис, заключённый в каждом умершем.

Ныне мне смерть, как мирра сладчайшая,

Ныне мне смерть, как выздоровление,

Ныне мне смерть, как дождь освежающий,

Ныне мне смерть, как отчизна изгнаннику!..

Объединены же все эти ипостаси в некоем внесущностном концепте конца истории – «Царстве Божьем», Третьем Царстве Духа – согласно историософской доктрине писателя. Что до известной степени ввергает Мережковского в антиисторичную разноречивость: «…он остаётся в вечном двоении, и это двоение – наиболее характерное, наиболее оригинальное в нём», – обозначал Бердяев отличительные мотивы противоположностей Мережковского: «противоположно-подобие» = «воскресение-всесмерть».

В поисках залога бессмертия, – преодолевая природное, мирское, – историческое христианство должно уйти от активного участия в земных делах: таков вывод. Простив грешников, постигнув прозрение через любовь, соединив Отца и Сына в ипостась св. Духа – святую плоть, святую землю, святую общественность: организовав, очертив траекторию теократии в «церковь как царство, не только небесное, но и земное». Исполнив апокалипсические чаяния близкого катарсиса, «связанные с чаянием евангельским».

Необходимость сотворения Третьего Завета вытекает из метафизической попытки «несоединимого» соединения христианства с античностью. Как попытки совместить неоправданную односторонность аскетизма с жизненным гедонизмом последнего. Плотскость язычества – с освящением духа и аскетизмом христианства. Бессмертие – с воскрешением. Отсюда «несоединимо»-выстраданный им термин – «божественный гермафродитизм»: логический синтез реальных земных достижений с трансцендентной истиной бытия. И «сверхсексуальностью» как сверхзадачей.

Египтологический цикл – лишь малая толика гигантского литературного наследия, патристики Мережковских, Дмитрия Сергеевича и Зинаиды Гиппиус. Утверждавшей, кстати, что её мужа невозможно представить вне культурно-исторического процесса. И что он посетил почти все места действия своих романов.

Остановился же именно на египетских гранях сущего, – колыбели первоначальных мифов, – потому что, по моему мнению, зарождение религии, поиски потерянного когда-то рая, в своевольно мистериальных интерпретациях, – конститутивная часть гнозиса, эстетики Мережковских. Эстетики добра, любви, «крови и плоти», от Платона до Иохима Флорского: «Религия до сих пор делала народы, давала им силу или отнимала её… Таково вечное свойство человеческой души, человеческого существа. В душе есть место для Бога, как в теле – место для пищи», – объясняет М. роль религии в общественной истории и в самом бытии человека как личности. Опередив в осуждениях утилитаризма толпы и духа корысти идеи О. Шпенглера. Проводя аналогию от фараоновых подачек в виде никчемного по сути осыпания золотом нищих – к нынешней «умеренной и полезной» добродетели с благотворительной раздачей хлеба голодным… для «успокоения буржуазной совести».

Тем самым пуская пошлость «грядущего Хама» из низших – в высшие области сознания: в нравственность, философию, поэзию: «Верно ли мы угадали тайну Запада: «Атлантида – Европа»; верно ли прочли на грозно-чёрном, и всё чернеющем, грознеющем небе огненными буквами начертанное слово: конец? С каждым днём, увы, всё меньше можно сомневаться, что верно; всё легче, с каждым днём, математически уточнить ужасающую формулу конца» («Иисус Неизвестный, 1931).

В определённом значении творчество Мережковского есть грандиозный по замыслу цикл. В центре которого – базис целого мира, судьба человечества. Напоенные временем жития Христа. Озарённые неугасимым светом всуе непостижимой тайны христианства: «Я дал компас, и, положим, сказал, что «на западе есть страны». А он открыл Америку», – обрисовывал В. Розанов своё влияние на верификацию понимания Ветхого и Нового Заветов в антиномиях Мережковского. – «Кто-то стоял и звал нас из прошлого, но и будущее донесло к нам его голос; всё тот же Мережковский в образах прошлого сумел воскресить лик небывалого будущего, и вся история превратилась в искание единого лица», – подытоживал искание Мережковским розановской «Америки» Андрей Белый.

Символика Христа и Антихриста (одноимённая эсхатологическая трилогия изучает метания человеческого духа в переломные эпохи христианской Европы и европеизирующейся России) – суть объединяющее начало всего художественного мироздания. Мировоззрения Мережковских. В котором чрезвычайно сложный спектр компетенций и достоинств христианства: «обновлённого», «социального», «аскетического», «земного» – работает, в общем и целом, на освещение темы облагораживания и возвеличивания человеческой природы – телесной и духовной.

При всём при том, в обрамлении крайнего драматизма основных тонов творчества М., главное – это тон пафоса надежды на преодоление трагизма истории, прогрессирующего в ней духа вражды и гнева. И главнейшее – поиск Мережковскими возможностей коалиции, конгломерата разных ветвей человечества, примирения народов через питающую их культуру религий. Через осознание всемерно-гуманистического смысла этих религий.

Как лица своего, так и жизни своей никто не знает. Говорить о внешнем – скучно, а внутреннего передать невозможно: тут всегда наталкиваешься на две тайны, которые нельзя раскрыть – самое значительное в каждой человеческой жизни – пол и религия. Но неодолимый стыд мешает человеку говорить от первого лица о своём поле и о своей религии, – да и зачем говорить, когда вся его жизнь только раскрытие этих двух тайн.

Д. С. Мережковский

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/chronograph/4821/

14 Августа 1866 - родился Дмитрий Мережковский, русский писатель, поэт, критик.
Дмитрий Сергеевич Мережковский родился (2) 14 августа 1866 года в Санкт-Петербурге. Он окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. В юношестве начал писать стихи. И уже в 15 лет публиковал свои творения в разных изданиях.

Летом 1888 года Мережковский познакомился с Зинаидой Гиппиус, а в январе 1889 года они поженились и прожили вместе «52 года, не разлучаясь ни на один день».

Первый сборник стихотворений Мережковского появился в 1888 году, второй «Символы» – в 1892 году. В том же 1892 году Дмитрий Сергеевич опубликовал доклад «О причинах упадка и новых течениях русской литературы», который вместе со сборником «Символы» считается манифестом символизма и модернистского обновления искусства.

Мережковский был достаточно заметной фигурой и в общественной жизни, принимал участие в формировании идеологической платформы кадетов, контактировал с эсерами. В 1896 году, когда ему было едва за тридцать, Мережковский уже фигурировал в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона, где был назван «известным поэтом».

В 1900 году Мережковский, Минский, Гиппиус, Розанов и другие основали в Петербурге Религиозно-философские собрания, позже преобразованные в Религиозно-Философское общество.

Мережковские приветствовали Февральскую революцию 1917 года: они полагали, что только «честная революция» может покончить с войной, а «установление демократии даст возможность расцвета идей свободы перед лицом закона». Октябрьские события вызвали яростный протест Мережковского.

В 1919 году Мережковские уехали из России в эмиграцию - через Минск и Варшаву в Париж.

Дмитрий Сергеевич Мережковский скоропостижно скончался 9 декабря 1941 года в Париже от кровоизлияния в мозг.

Источник: calend.ru.


176

[Chugunka]

30.09.15 07.19
https://v-tretyakov.livejournal.com/2006/10/19/

https://www.kommersant.ru/archive/pu...eek/1993-03-08
https://www.kommersant.ru/daily/950
https://forum-msk.org/material/politic/?p=222
раскл
https://forum-msk.org/material/society/3542.html
рыкл окт 2005

https://forum-msk.org/material/power/?p=211
сил
https://forum-msk.org/material/moscow/?p=76
моск 2014
https://forum-msk.org/material/kompromat/?p=196
26 авг 2008 компр
https://forum-msk.org/material/fpolitic/?p=184
внешн 24 авг 2008
https://forum-msk.org/material/economic/?p=177
эконом 5.09 2008
https://forum-msk.org/material/region/?p=188
рег 29 авг 2008
https://forum-msk.org/material/society/?p=187
общ 04 сент 2008
https://forum-msk.org/material/power/?p=172
сил 15 сент 2008
https://forum-msk.org/material/politic/?p=177
политика 15 сент 2008
https://bill.eurobyte.ru/billmgr
https://www.gumer.info/bibliotek_Buk...y/Bonn1/01.php
https://www.gumer.info/bibliotek_Buk...ry/Neih/03.php
http://fratria.ru/cgi-bin/iTable/get...E2%E5%F1%ED%E0)
https://pp.userapi.com/c855724/v8557...hvkgfBUKmI.jpg
https://filosof.at.ua/publ/biografii..._i_p/2-1-0-714
https://www.championat.com/articles/...winter/90.html
https://www.sport-express.ru/footbal...ials/page1929/
https://www.sport-express.ru/olympic...rials/page209/

*
http://chtoby-pomnili.net/page.php?id=676
http://www.ng.ru/authors/12482/
https://iz.ru/newspaper
http://chugunka10.net/forum/showthre...t=14333&page=4
прочее
http://chugunka10.net/forum/showthread.php?t=13906
темы
http://chugunka10.net/forum/showthre...t=13906&page=2
темы 2 стр экономика
http://chugunka10.net/forum/showthre...t=13906&page=3
темы 3 зар культ
http://footballinussr.fmbb.ru/viewtopic.php?t=4930
https://spbvedomosti.ru/news/sport/b...s_nbsp_dinamo/
http://footballinussr.fmbb.ru/index.php
https://polit.ru/news/1999/07/21/
https://www.youtube.com/channel/UCQk...6d96KJz_ixCq4g
https://ikhlov-e-v.livejournal.com/2017/08/09/
https://www.kommersant.ru/archive/pu...eek/1993-03-01
https://www.kino-teatr.ru/kino/acter/m/sov/611/works/
http://www.partinform.ru/ros_mn/rm_4.htm
https://www.novayagazeta.ru/authors/233
https://pp.userapi.com/c852128/v8521...ma_yImsVQ8.jpg
http://all-olimpic.narod.ru/0history.html
https://img-fotki.yandex.ru/get/2232...5f9d94e_XL.jpg
https://img-fotki.yandex.ru/get/2232...5f9d94e_XL.jpg

[IMG][/IMG]
https://pp.userapi.com/c841021/v8410...p258ne44Yw.jpg
Shatffo*iyhRt5$hgf

https://radikal.ru
[IMG][/IMG]
Грани.Ру
История. РФ
История.RU
ТvSoyuz
14 ноя
Русский Портал
Сергей Шумаков
Википедия
Петр Мультатули
Тopwar.ru
Istoriia.Ru
ABC-people.com
Yeltsincenter.ru
Кадет Биглер
Бессмертный полк
Известия
РАПСИ
Евгений Сухарников
Петр Спивак
Историк. РФ
Иван Лабазов
Eвразия Daily
365 дней
Владимир ВОРОНОВ
Russia Today
Полит. ру
Ирина Макеева
Новомосковск
Abmsport.Ru
Shatff
Кирилл Брагин
Русская планета
Литературная газета
https://www.gazeta.ru/comments/2012/..._4705925.shtml
https://www.youtube.com/watch?v=M1Gp...ZaGIE9VtrR7ky8
https://solntv.ru/news.html?page=5
https://tvzvezda.ru/schedule/programs/
https://www.youtube.com/channel/UCQk..._ixCq4g/videos
яковенко
https://www.youtube.com/watch?v=zUIE8CGN8Ok
вести
https://www.youtube.com/watch?v=3J9A-_wX5cQ
https://www.youtube.com/watch?v=0Lh3XPFtf0A
делягин
https://www.youtube.com/user/TVCenter/videos
https://www.youtube.com/user/tsargradtv/videos
https://www.youtube.com/user/rlinetv/videos
https://www.youtube.com/watch?v=zEFBnC8HX1Q
https://www.youtube.com/watch?v=FN8fdwqTQOg
https://www.youtube.com/user/sotavidenie/videos
http://opoccuu.com/181211.htm
http://www.yeltsincenter.ru/digest/r...brya-1993-goda
http://www.yeltsincenter.ru/digest/r...brya-1992-goda
https://www.youtube.com/user/TVCenter/videos
https://www.youtube.com/user/postnauka
https://www.svoboda.org/programs/radio
https://echo.msk.ru
https://govoritmoskva.ru/broadcasts/
https://lk.megafon.ru/;JSESSIONID=80...bb840205624.3A
https://chugunka10.livejournal.com/friends
https://chugunka10.livejournal.com/friends?skip=10
https://www.youtube.com/watch?v=xLsuvTWZATU
365
http://www.istorya.ru/
https://twitter.com/history_RF
https://rusplt.ru/wins/
http://www.aif.ru
https://grani-ru-org.appspot.com
https://bigler-ru.livejournal.com/659146.html
https://shatff.livejournal.com/898335.html
https://russian.rt.com/tag/istoriya
16 ноября 2018, 12:04
https://ru.wikipedia.org/wiki/Ноябрь
https://www.rusempire.ru/kalendar-sobytij.html
https://denvistorii.ru/
https://www.youtube.com/watch?v=2aGdpX5a9SY
http://www.nmosktoday.ru/news/society/?pgnum=282
https://bigler-ru.livejournal.com/656465.html
http://bigler.ru/bigler_cal.php
http://www.istorya.ru/
https://eadaily.com/ru/dossier/etot-...istorii?page21
https://www.pnp.ru/author/irina-makeeva/87/
http://lgz.ru/
https://tsargrad.tv/shows/rubric/odin-den-v-istorii
http://iz.ru/rubric/den-v-istorii
https://www.sovsekretno.ru/articles/...30-noyabrya_1/
http://histrf.ru/
https://histrf.ru/biblioteka/category-40/22
https://twitter.com/history_RF День в российской истории: 12 июля
https://twitter.com/Voina_41_45
http://rapsinews.ru/trend/100_years_22012013/
https://topwar.ru/history/page/45/
http://www.ng.ru/authors/9264/
19 окт
https://www.youtube.com/watch?v=QQVxSdjyP_8
союз
https://www.youtube.com/watch?v=MkFBytf26ds
http://calendar.socratify.net/may
http://www.abc-people.com/event/calendar-11.htm
https://www.abmsport.ru/dayall
https://историк.рф/
http://www.chaskor.ru/article/daty_nedeli_12072
http://hrono.ru/1940_.php
http://doc20vek.ru/taxonomy/term/224?page=19
http://hrono.ru/dokum/193_dok/1937_1939.php
http://hrono.ru/dokum/193_dok/193909dok.php
http://hrono.ru/dokum/193_dok/index.php
http://hrono.ru/dokum/194_dok/index.php
https://ria.ru/WWII_39_41_01062012/
http://visualrian.ru/search/?query=1...s&page=51#main
https://ria.ru/WWII_39_41_01062012/
http://visualrian.ru/search/?query=1...s&page=50#main
http://polit.ru/tag/memoriya/
http://fanstudio.ru
http://www.zabvo.su/archive/index.php/t-59-p-11.html
http://www.aroundspb.ru/variety/docs/diplomat/wwar.php
http://www.aroundspb.ru/variety/docs/diplomat/union.php
https://vk.com/sovfootball
https://vk.com/sovhockey
https://www.sports.ru/spartak/
https://www.sports.ru/cska/
https://www.sports.ru/zenit/
https://www.sports.ru/dynamo/
https://www.sports.ru/lokomotiv/
https://vk.com/club62173691
https://vk.com/topic-119094354_33366078?offset=0
http://www.conservator.ru/lib/msokol/1990.shtml
http://militera.lib.ru/db/halder/index.html
http://www.alexanderyakovlev.org/db-...12&yearTo=1940
http://hrono.ru/libris/stalin/stalin1941_1.php
http://hrono.ru/dokum/194_dok/index.php
https://pravo.ru/
[IMG][/IMG]
Championat.com Peoples.ru Peoples.ru ABC-people.com Filosof.at.ua Marcus Porcius Cato Waralbum.Ru Abmsport.Ru Humus Kremlins_victim Eвразия Daily Petrovich_iii Doc20vek.ru Dubikvit
Filosof.historic.ru Оlympic.org ChronTime Rusteam Svobodanews Нistoric. Ru Cmboat.ru ACdu4u R8NYgC ТvSoyuz Chugunka10 Foto_history Great_philosophers Sports.Ru Russia Today Forum.msk.ru Forbes [IMG][/IMG] Оlympic.org Peoples.ru Filosof.at.ua Andrii Baumeister Тopwar.ru Eвразия Daily Abmsport.Ru Davydov_index Мeduza Istoriia.Ru История.RU Shatff Мonocler. Ru Hockeyarchives. Ru Athletics-sport.info Newsland Nevex.TV Forbes TVCenter BDSA.RU Rchgi.spb.Ru Russia Today Грани. ру
Kremlins_victim Shatff Рicturehistory Dubikvit Marcus Porcius Cato Аntisovetsky Ymorno Yarodom Sotavision
Бессмертный полк Хронос Консультант Спорт-Экспресс Ведомости Новомосковск Аргументы и Факты Общая газета Литературная газета Царьград TV "Коммерсантъ" Полит. ру Известия Википедия Фукидид История.RU Кадет Биглер 365 дней История. РФ ТАСС РАПСИ Радио "Маяк" Спартак. НISTORY Торпедо. HISTORY ЦСКА. HISTORY Локомотив. HISTORY Динамо. Москва. HISTORY Зенит. НISTORY Athletics-sport.info Свободная история Русская историческая библиотека Грани.Ру Литературная газета Независимая газета HISTORY Известия Историк. РФ РИА "Новости" Русский Портал Советский Спорт Председатель ЦИК по выборам народных депутатов РСФСР В.И. Казаков Станислав Садальский
Сергей Ёлкин А.А. Костенко Владимир ВОРОНОВ Петр Мультатули Петр Спивак Иван Лабазов Константин Есенин Игорь Яковенко Александр Самсонов Ёшкин КРОТ! Андрей Нечаев Александр Майсурян Максим Соколов Алeксандр Дмитрий Гусев Валерия Новодворская Ирина Петровская
Ирина Макеева Владимир Вольфович Владимир Николай Озеров Константин Есенин Председатель ЦИК по выборам народных депутатов РСФСР В.И. Казаков Александр Мельман Михаил Хазин Константин Сонин Владимир Маслаченко Марк Блауг Александр Рыклин
Кирсанов А.В., судья-бандит Солнечногорского суда Иван Богданов
среда четверг
Википедия. Франц Гальдер. Граф фон дер Шуленбург. Публий Корнелий Тацит. Фукидид. Козьма Минин Геродиан. Тит Ливий. Хронос. Waralbum.Ru. Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Л. Берия. Вячеслав Молотов. И.В. Джугашвили. ПРАВДА. Рихард Зорге. Кадет Биглер. ТАСС. Doc20vek.ru. Илья Крамник. Иоахим фон Риббентроп. ChronTime ПОМНИ ВОЙНУ. ООО "Студия Надежда".
Военно-исторический календарь. 06 августа
Этот день в истории-События 12 ноября
День в российской истории: 12 ноября
Исторический календарь-13 ноября
День в истории. Понедельник, 17 июля 2017

В этот день
12 ноября 1913 года
СТО ЛЕТ НАЗАД. ИСТОРИЧЕСКАЯ ХРОНИКА РАПСИ

14 мая 1914 года

[IMG][/IMG]
Этот день в 1942-01 июля

https://pbs.twimg.com/profile_images...QD_400x400.jpg

Религиозные

Православие

https://pbs.twimg.com/profile_images...Xq3_bigger.jpg

[Chugunka]

https://radikal.ru
[IMG][/IMG]
[IMG][/IMG]
[IMG][/IMG]
http://chugunka10.net/forum/showthre...=9182&page=309
спартак
http://chugunka10.net/forum/showthre...14044&page=311
вмв
http://chugunka10.net/forum/showthre...=13193&page=67
1917

вмв
https://www.alexanderyakovlev.org/db...12&yearTo=1950
http://hrono.ru/dokum/194_dok/194007dok.php
http://hrono.ru/1941_.php
http://hrono.ru/dokum/194_dok/1940dok.php
http://militera.lib.ru/db/halder/index.html
http://www.aroundspb.ru/variety/docs/diplomat/union.php
http://doc20vek.ru/taxonomy/term/224?page=19
https://ria.ru/WWII_39_41_01062012/
https://ria.ru/WWII_39_41_01062012/
http://visualrian.ru/search/?query=1...s&page=48#main

http://chugunka10.net/forum/showthre...=6984&page=199
1
http://chugunka10.net/forum/showthre...=6984&page=696
2
ру
http://chugunka10.net/forum/showthre...=7620&page=145
1
http://chugunka10.net/forum/showthre...=7620&page=483
2
мировая
http://chugunka10.net/forum/showthread.php?t=13559
вмв
http://chugunka10.net/forum/showthread.php?t=10762
Вторая мировая война-2

http://www.vkks.ru/letter_pre_form/
http://www.ilovepdf.com/ru/word_to_pdf
http://hamovnichesky.msk.sudrf.ru/
http://solnechnogorsk.mo.sudrf.ru/mo...ame=gbook&op=1
http://www.genproc.gov.ru/contacts/ipriem/
http://mosoblproc.ru/obrashheniya-k-...ti-soobshhenie
http://mosobl.sledcom.ru/references
https://sledcom.ru/reception
http://mosreg.ru/#feedback
http://mz.mosreg.ru/#feedback
http://government.ru/letters/form/
http://solnechnogorsk.mo.sudrf.ru/mo...ame=gbook&op=1
http://mos.vkks.ru/letter_pre_form/
http://www.vkks.ru/letter_pre_form/
solnechnogorsk@mosoblproc.ru
solngor@mosreg.ru

[Chugunka]

https://russian7.ru/post/pelasgi-tai...narod-davshiy/

http://the-barbarians.ru/varvari-dre...a/pelasgi.html

http://ru-sled.ru/narody-morya/

http://www.tinlib.ru/jazykoznanie/pr...frovki/p56.php

http://www.culturhistory.ru/krito-mi...d/pelasg-minos
http://istorya.ru/forum/index.php?showtopic=1599
https://zagadki-istorii.ru/civilizacii-10.html
http://simposium.ru/ru/node/6111
https://texts.news/drevnyaya-rus/nak...sgi-42343.html
https://historiosophy.ru/2000-g-do-n...ivali-pelasgi/
https://dmitri-lytov.livejournal.com/18398.html
А. Алмистов: Этруски, Крито-Минойцы, Пеласги #1 /Дополненное переиздание/HD

[Chugunka]

НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА, 10 АПРЕЛЯ 2001 года ВТОРНИК, №63 (2373)
«СЕГОДНЯ» ОТПУСТИЛИ
В ПОНЕДЕЛЬНИК руководство издательства «Семь дней», как и предполагалось ранее, передало на безвозмездной основе долю издательства в ежедневной газете «Сегодня» и все права на нее коллективу «Сегодня». Как сообщалось ранее, 26 апреля будет проведено внеочередное собрание акционеров, на котором данное решение будет утверждено. Теперь право выбора гендиректора, главного редактора, а также поиска и привлечения инвесторов принадлежит коллективу газеты «Сегодня».
П«НГС», «С» «С»ВГ,,БВГ «С»,О,,Ыѻ В,,ВГП,«С»ББК,, «С» «»МК«НГСЦ» «ТСМПСГС, «»,,»К, «С», «С» ЛС,,,«С»О «С»Ч «С»Н «С», «СНГ», «И» В,«С» «С» «С»



ОБЩАЯ ГАЗЕТА 19-25 АПРЕЛЯ 2001 ГОДА №16 (402)
Выстрел из-за стены
Газета «Сегодня» стала жертвой политического заказа Кремля
С начала нынешней недели прекратила свой выпуск, а вероятнее , всего и существование, газета «Сегодня». Еще одно издание «Медиа-Моста» пало жертвой борьбы за «равноудаленность» олигарха Гусинского.
Поздно вечером в понедельник, 16 апреля, когда очередной номер газеты был уже готов к отправке в типографию, президент издательского дома «Семь дней» Дмитрий Бирюков обьявил, что пленки в типографию не поедут, а главный редактор «Сегодня» Михаил Бергер уволен по сокращению штатов. Вслед за Бергером уведомления об увольнении получили и остальные сотрудники редакции.
Конфликт между руководством издательства «Семь дней», «присягнувшим» на верность «Газпрому», и большей частью коллектива газеты «Сегодня» и журнала «Итоги» во главе с их главными редакторами Бергером и Пархоменко развивался стремительно и достаточно драматично.
Произошедшее для «ОГ» прокомментировал Михаил БЕРГЕР.
-Михаил Львович, стал ли для вас неожиданностью приказ об увольнении с поста редактора газеты «Сегодня»?
-Сам факт-нет, а вот срок-в какой-то степени да. Мы полагали, что, и как было оговорено ранее, доработаем до конца апреля. На мой взгляд, никакой необходимости у руководства издательства «Семь дней» пороть горячку не было. Если, конечно, те, кто нас увольнял, не оказывали политическую услугу Кремлю. Подобную той, которую раньше оказывали Кох с Йорданом.
-Кому достанется логотип газеты «Сегодня»?
-У меня такое ощущение, что брэнд газеты хотят «подпалить». При этом демагогически заявляют, что подарят его уходящему коллективу. А по факту юридическая процедура такова, что на переоформление логотипа в новую собственность уйдет как минимум полгода. Для ежедневной газеты такой срок простая-это смерть. Что лишний раз доказывает, что противоположная сторона руководствуется политическими соображениями, а не интересами бизнеса.
-Как дальше сложится судьба коллектива редакции газеты «Сегодня»?
-Большая часть уходит со мной делать новую газету. Остаются в издательстве «Семь дней» человек 30-35 из 120. Причем человек 15 из оставшихся-работники фотослужбы.
-Каковы ваши ближайшие планы?
-Сразу после майских праздников мы будем делать Интернет-версию нашей газеты. Параллельно ведем работу над новым изданием: это будет ежедневная политическая газета, наследующая те принципы, которые мы исповедовали в газете «Сегодня». С нами же уходит команда Сергея Пархоменко, делавшая еженедельный аналитический журнал «Итоги».
-Какой будет организационная и финансовая форма существования вашего нового издания?
-Это будет издательский дом, в котором, помимо ежедневной газеты, планируется «запустить» целый ряд изданий, способных обеспечить финансовую основу его функционирования. Главным акционером нового издательства станет Владимир Александрович Гусинский.
Дмитрий ДОКУЧАЕВ