*3177. Публикации Сергея Гуриева

[Сергей Гуриев]

https://www.vedomosti.ru/newspaper/a...odit-po-rossii
05 мая 2005 00:00

Ведомости

Как уменьшить число бедных в России? В развитых странах существуют два различных подхода к борьбе с бедностью. В Европе предпочитают перераспределение доходов в пользу бедных посредством высоких налогов и регулирования. В США полагают, что бедные должны помочь себе сами и надо всего лишь создать условия для вертикальной мобильности. Так как налогообложение и регулирование подавляют предпринимательство и не позволяют создавать рабочие места, американские налоги гораздо ниже. Доля госрасходов в ВВП составляет около 30% в Америке, 37% – в Великобритании, около 45% – в континентальной Европе и более 50% – в Скандинавии. При этом в Америке госрасходы включают 6% ВВП военного бюджета, в то время как Европа тратит на оборону всего 2% ВВП.

Какой подход будет преобладать в России? Пока что российское государство декларирует европейский уровень социальных расходов, а на практике масштабы перераспределения скорее соответствуют американским. Но рано или поздно все же придется определиться с тем, какой именно уровень перераспределения стоит за положением статьи 7 Конституции о том, что “Российская Федерация – социальное государство”.

Развитые страны похожи очень во многом, но с точки зрения как идеологии перераспределения, так и фактического уровня перераспределения Америка действительно стоит особняком. С легкой руки американского политолога Липсета в последнее время вновь вошел в оборот термин “американская исключительность” (American exceptionalism), впервые употребленный де Токвилем еще в 1835 г. В вышедшей в прошлом году книге “Борьба с бедностью в США и Европе” гарвардские экономисты Альберто Алесина и Эдвард Глейзер с цифрами в руках пытаются определить, насколько верны распространенные объяснения американской исключительности.

Оказывается, что стандартные экономические рассуждения из учебников не выдерживают критики. Эффективность перераспределения в Европе не выше, чем в Америке. Потребность в перераспределении больше именно в Америке – неравенство доходов до налогообложения здесь существенно выше, чем в Европе.

Казалось бы, это не так страшно, если в Америке действительно работает вертикальная мобильность, – каждый бедный сегодня может разбогатеть уже завтра. Именно так и принято считать: большинство европейцев полагают, что бедность объясняется не ленью, что высокие доходы – это в первую очередь удача, а не упорная работа и что из ловушки бедности самостоятельно не выбраться. Большинство американцев придерживается противоположной точки зрения.

Однако данные показывают, что уровень вертикальной мобильности в Америке не выше, чем в Европе, – дети богатых с большей вероятностью получают хорошее образование и работу, а бедные действительно не могут выбраться из ловушки бедности. При этом американские бедные работают столько же часов в неделю, как и их европейские собратья. Кроме того, хотя на словах американцы и винят бедных в их проблемах, на деле частная благотворительность в Америке на порядок масштабнее европейской, причем это объясняется не только и не столько налоговыми льготами.

Так как экономические теории не объясняют американской исключительности, приходится обратиться к политическим и историческим корням перераспределения. Современная политическая экономия утверждает, что перераспределение менее вероятно при мажоритарной выборной системе и существенной децентрализации бюджетного процесса. Именно такая политическая система была сформирована в Америке еще в XVIII в. – отцы-основатели США представляли интересы богатейших слоев населения. В Европе же современные политические институты возникли позже под давлением левых движений. Почему же в отличие от Европы Америке удалось избежать перехода к политическим институтам перераспределения в XIX–XX вв.? Оказывается, все дело в иммигрантской природе и этнической неоднородности населения Америки. Уже Маркс и Энгельс знали, что призрак коммунизма бродит именно по Европе, и считали маловероятным приход левых партий к власти в Америке. Этническая неоднородность позволила богатым расколоть бедные слои населения по национальному признаку, что и предотвратило возникновение сильной социалистической партии.

Именно поэтому нынешний приток иммигрантов из бедных стран представляет собой серьезную угрозу для социальных государств Европы. Растущая иммиграция увеличивает национальную неоднородность, чем пользуются ультраправые политики, набирающие популярность в целом ряде европейских стран.

Как следует из послания президента, российская власть пока лишь декларирует цель построения демократического государства с капиталистической экономикой, не задумываясь или не желая обсуждать, какой именно капитализм мы собираемся построить. Сознательно или подсознательно, но кремлевские стратеги выстраивают политическую систему, более склонную к европейской модели перераспределения. Поэтому, несмотря на все усилия экономического крыла правительства, пытающегося сдержать рост государственных расходов, полевение экономической политики неизбежно.

[Сергей Гуриев]

https://www.vedomosti.ru/newspaper/a...-globalizaciya
19 мая 2005 00:00

Ведомости

Авторы рыночных реформ в России полагали, что либерализация в конце концов приведет к росту иностранных инвестиций со всеми вытекающими положительными последствиями. Однако, несмотря на присвоение инвестиционного рейтинга и существенное улучшение корпоративного управления за последние годы, в России по-прежнему остро стоит проблема оттока капитала.

Почему – несмотря на сверхвысокие цены на нефть, экономический рост, инвестиционные рейтинги и политическую стабильность – капитал продолжает бежать из России? Не следует ли выстроить барьеры на пути движения капитала, чтобы в России остались хоть какие-то средства для инвестиций? Как ни странно, то, что происходит в России, по существу не отличается от ситуации в большинстве развивающихся стран.

Либерализм для богатых

В последние десятилетия в мировой финансовой системе были устранены практически все барьеры на пути движения капитала, воздвигнутые в первой половине XX в. во время двух мировых войн и Великой депрессии. Однако, несмотря на отсутствие явных барьеров и видимость абсолютной финансовой глобализации, перетоки капитала между странами не очень велики, особенно по сравнению с перетоками капитала внутри развитых стран.

Американские экономисты Хендерсон, Джигадиш и Вайсбах приводят данные Security Data Corporation о привлечении финансовых ресурсов в 1990–2001 гг. За эти годы в мире было выпущено новых акций на $3,4 трлн. Из них только 6% были проданы иностранным инвесторам. Даже если исключить американские компании, этот показатель составит всего 9%.

При этом большинство трансграничных перетоков капитала приходится на богатые страны – на инвестиции развитых стран в корпорации в других развитых странах или на бегство капитала из развивающихся стран. По данным МВФ, за 1996–2004 гг. чистый приток инвестиций в акционерный капитал из развивающихся стран в развитые составил $60 млрд. Похожим образом, хотя и не столь драматично, обстоят дела и с рынком долговых инструментов.

Практика против теории

С точки зрения неоклассической экономической теории, такая ситуация в принципе невозможна. Если капитал абсолютно мобилен, он должен устремиться именно туда, где его применение принесет большую выгоду, т. е. в развивающиеся страны, богатые трудовыми ресурсами и отчаянно нуждающиеся в капитале.

Более того, в соответствии с этими представлениями интеграция глобального рынка капитала может резко сократить разрыв между бедными и богатыми странами. Даже если трудовые ресурсы не мобильны и не могут перетекать в экономики с более высокой производительностью, приток капитала в страны с изобилием трудовых ресурсов должен решить эту проблему.

Экономисты старались не обращать внимания на вопиющее несоответствие теории и практики до тех пор, пока можно было делать вид, что финансовая глобализация еще не состоялась. Однако в 1990 г. будущий нобелевский лауреат Роберт Лукас все же задался этим вопросом в статье “Почему капитал не перетекает из богатых стран в бедные?”.

Лукас предложил несколько возможных ответов: стимулы для инвестиций в развивающиеся страны низки из-за отсутствия человеческого капитала, риска экспроприации инвесторов и монополизма. С тех пор уровень конкуренции на международном финансовом рынке серьезно вырос. Благодаря усилиям правительств развивающихся стран и международных организаций проблема человеческого капитала также стала менее острой. Тем не менее отток капитала из бедных стран продолжается.

В недавнем ежегодном выступлении перед Американской финансовой ассоциацией ее президент Рене Штульц показывает, что отток действительно объясняется экспроприацией инвесторов – со стороны государства и со стороны корпоративных инсайдеров. Если уровень защиты прав инвесторов слишком низок, то капитал будет покидать страну, даже если ее экономика очень сильно нуждается в инвестициях.

Путь к застою

Из этого делается вывод, что финансовая либерализация может быть очень опасной для развивающихся стран. Подобной точки зрения в числе прочих придерживается и нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц. В стране с неэффективным, коррумпированным правительством и плохим корпоративным управлением устранение барьеров приведет к бегству капитала и, скорее всего, к снижению инвестиций. Кроме того, финансовая либерализация увеличивает подверженность бедных стран финансовым кризисам.

Впрочем, финансовая автаркия рано или поздно приводит к застою и, следовательно, к отставанию от других стран. Если даже и удастся закрыть границы для передвижения капитала, то уменьшатся как доходность, так и надежность финансовых вложений граждан. Тем самым снизятся стимулы к сбережениям внутри страны. Кроме того, без давления международных финансовых рынков не будет и стимулов к улучшению корпоративного управления и снижению политического риска. Это, в свою очередь, еще в большей степени подавит сбережения внутри страны – помимо низкой доходности и высокого риска, обусловленного отсутствием глобальной диверсификации, инвесторы страдают и от незащищенности их прав собственности. В конце концов пострадают и стимулы к труду, особенно у высококвалифицированного среднего класса. Зачем много работать, если необходимый минимум и так обеспечен, а безопасность и доходность сбережений обеспечить невозможно?

Классика жанра

Аргументы Штульца как нельзя лучше описывают ситуацию в России в последние годы. Несмотря на все проблемы и отрицательные тенденции в системе образования и здравоохранения, человеческий капитал в России остается на достаточно высоком уровне – по крайней мере, по сравнению с другими странами с тем же уровнем дохода. При этом выигрыш от глобальной диверсификации огромен – доходы ведущих российских компаний напрямую зависят от мировых цен на сырье.

Очевидно и то, что именно выход на международный рынок капитала заставил крупнейшие российские компании резко улучшить корпоративное управление. Ведь в условиях финансовой глобализации рынки не только жестоко наказывают компании с плохим корпоративным управлением и страны с высокими политическими рисками, но и платят огромную премию за снижение этих рисков.

Впрочем, насколько история “ЮКОСа” до 2003 г. показывает важность повышения качества корпоративного управления для роста капитализации и притока капитала, настолько же и события с “ЮКОСом” в последние два года доказывают, что экспроприация инвесторов со стороны государства может легко развернуть потоки капитала и разрушить инвестиционный климат. Именно таким образом ведут себя правительства многих развивающихся стран, и именно поэтому эти страны никак не могут сократить разрыв с экономиками богатых стран.

[Сергей Гуриев]

https://www.vedomosti.ru/newspaper/a...naya-amnistiya
02 июня 2005 00:00

Ведомости

Раздел послания президента, посвященный миграции, написан блестяще. Однако зарубежный опыт показывает, что правительству будет очень трудно реализовать предложения президента по разработке “осмысленной стратегии иммиграционной политики” и легализации миграционных потоков.

Во-первых, примеры успешного решения проблем миграционной политики в других странах можно пересчитать по пальцам одной руки. Во-вторых, в России до сих пор нет надежных источников информации о незарегистрированных мигрантах. Разброс оценок огромен – от 1,5 до 10 млн человек, отсутствует надежная информация о квалификации, возрасте и семейном положении незарегистрированных мигрантов. А не представляя себе природу явления, трудно определить инструменты “осмысленной миграционной политики”.

За бортом

Исследования издержек нелегальной миграции в основном относятся к США и в меньшей степени – к странам ЕС. Наличие уникальных микроэкономических данных в Америке, в том числе полученных в результате амнистии нелегальных мигрантов в 1986 г., позволяет узнать многое о количестве и положении мигрантов, их человеческом капитале и перспективах на рынке труда.

Сейчас количество нелегальных иммигрантов в США оценивается в 10 млн человек. Вокруг них возникла теневая экономика с оборотом в сотни миллиардов долларов, обеспечивающая не только изготовление фальшивых документов и контрабанду людей, но и их проживание и трудоустройство в Америке. За переход мексиканской границы контрабандисты взимают с мигрантов больше $1000, за эмиграцию из Китая – около $40 000. Для того чтобы расплатиться с посредниками, китайские иммигранты продают себя в рабство на 2–3 года.

Нелегалы, как правило, работают в секторах, где нужен низкоквалифицированный труд, – домашний персонал, рестораны, некоторые отрасли сельского хозяйства и легкой промышленности. Не платя налогов и социальных отчислений, работодатели получают огромные прибыли. Впрочем, и сами мигранты довольны – они зарабатывают и сберегают гораздо больше, чем на родине.

С другой стороны, даже самые высококвалифицированные мигранты не могут рассчитывать на адекватное применение своего человеческого капитала, так как технологичные и капиталоемкие рабочие места невозможно спрятать от полиции, а для мытья посуды высшее образование не требуется. Поэтому неудивительно, что зарплата нелегальных иммигрантов не учитывает их человеческого капитала и существенно ниже зарплаты таких же работников в легальном секторе. В свою очередь, в нелегальном секторе ни иммигранты, ни их работодатели не имеют стимулов инвестировать в человеческий капитал, поэтому нелегальные иммигранты с каждым годом все больше отстают от своих сверстников, попадая в ловушку долгосрочной бедности. Вместо знаменитого американского плавильного котла нелегальным мигрантам достается пламя под котлом.

Непопулярные инструменты

Цель миграционной политики во всех странах одна и та же: устранить нелегальную миграцию, а легальную миграцию структурировать оптимальным образом с точки зрения экономики и общества. На первый взгляд в распоряжении властей целый ряд механизмов регулирования миграции, однако большинство из них отнимает слишком много политических или финансовых ресурсов и поэтому в полной мере не используется.

Ужесточение охраны границ стоит очень дорого и все же не обеспечивает полной гарантии. Депортация – также недешевое удовольствие, особенно учитывая то, что мигрант опять попытается вернуться обратно. Кроме того, наказание конкретных нелегальных мигрантов трудноосуществимо по политическим причинам – средний гражданин развитой страны не любит абстрактную иммиграцию, но сочувствует конкретным бедным, но трудолюбивым и предприимчивым мигрантам, перенесшим беспрецедентные для благополучных стран страдания.

Самым дешевым и эффективным способом борьбы с нелегальной миграцией является наказание работодателей. Однако последние обладают существенной политической властью, и де-факто даже предусмотренные законом санкции не работают – как правило, речь идет всего лишь о десятках оштрафованных работодателей в год в каждой развитой стране.

Политические причины ограничивают и рационализацию легальной миграции. В большинстве стран средние избиратели протестуют против слишком открытой иммиграционной политики, а политики не спешат объяснять, что закручивание гаек перемещает потенциальных мигрантов в нелегальный сектор. Лишь в нескольких странах (Канаде, Австралии, а совсем недавно и Великобритании) удалось реализовать систему баллов, при которой легальным иммигрантом может стать каждый обладающий необходимыми для страны качествами.

Время от времени проблема нелегальной миграции становится настолько острой, что общество готово решать ее любой ценой, и в конце концов борьба с нелегальной миграцией сводится к амнистиям. Как правило, амнистии проводятся, когда количество нелегальных мигрантов достигает нескольких процентов экономически активного населения. Например, самая масштабная в истории США амнистия в 1986 г. легализовала 3 млн мигрантов, а только что закончившаяся амнистия в Испании – 800 000. Амнистии всегда сопровождаются обещаниями начать с чистого листа, не допустить дальнейшего роста нелегальной миграции и сделать эту амнистию последней. Но по вышеупомянутым причинам сделать это очень трудно, поэтому через определенный промежуток времени приходится проводить новую амнистию. Именно к этой черте сейчас вновь подошли США.

Опыт свидетельствует, что для качественного прорыва нужна политическая воля: властям необходимо либо рационализировать процедуры легальной миграции, либо наказывать работодателей.
Нам уже пора

По всем параметрам Россия вполне созрела для амнистии мигрантов и введения рациональной системы баллов для всех желающих – по крайней мере из стран СНГ. Амнистия поможет выбить почву из-под ног у криминальной среды, кормящейся на нелегальном статусе миллионов приезжих, и даст возможность рационализировать процедуры привлечения легальных мигрантов. В отличие от США и Европы, состояние демократии в России позволяет власти проводить реформы, не обращая внимания на недовольство безработных и низкоквалифицированных рабочих, конкурирующих с мигрантами за рабочие места.

Еще одно преимущество амнистии – возможность наконец собрать информацию о количестве и качестве находящихся в стране мигрантов. Без этой информации идеи “осмысленной миграционной политики” так и останутся лишь строчкой послания президента. С другой стороны, даже самая осмысленная стратегия не будет реализована без успехов в борьбе с коррупцией в органах государственной власти.

[Сергей Гуриев]

https://www.vedomosti.ru/newspaper/a...ovo-na-bukvu-r
27 октября 2005 00:00

Ведомости

На прошлой неделе Международный валютный фонд выпустил ежегодный отчет по России, в котором констатировал наличие существенных проблем в нашей экономической политике (см. “Ведомости” № 199 от 24.10.2005, стр. А3). В последние несколько лет отчеты МВФ были в основном приятным чтением для российских чиновников. За исключением вопросов реформирования банковского сектора, специалисты МВФ одобряли действия правительства, часто даже соглашаясь – вот уж редкий для МВФ случай – с предложениями по смягчению бюджетной политики. Критические настроения появились лишь в прошлом году, когда в отчете замелькали слова “расхождение желаемого и действительного”, “замедление структурных реформ”, “дело “ЮКОСа”. Отчет этого года говорит уже не о “замедлении”, а об “остановке” структурных реформ, не о “возможной опасности” дела “ЮКОСа” и “существенных рисках”, а о состоявшемся факте ухудшения инвестиционного климата.

Выводы МВФ трудно назвать сенсационными. Помимо всего прочего, они основаны и на результатах визита миссии МВФ в Москву в начале лета, когда эксперты встречались с российскими экономистами, в том числе и чиновниками, которые сами рассказали им об остановке реформ. Впрочем, если большинство чиновников скептически оценивали перспективы любых реформ в ближайшие годы, некоторые обещали их скорое возобновление, имея в виду планировавшийся запуск “национальных проектов”.

Какое МВФ дело до наших реформ? И какое нам дело до того, что думает МВФ? С одной стороны, основной интерес фонда – это макроэкономика, инфляция, курс рубля, состояние банковской системы, чему, собственно, и посвящена большая часть отчета. С другой стороны, эксперты фонда должны рассматривать и долгосрочную перспективу. А в долгосрочной перспективе макроэкономическое благополучие в России без структурных реформ – реформы госаппарата, пенсионной реформы, реформы образования и здравоохранения, реформы ЖКХ, реформы естественных монополий – просто невозможно. Когда цены на нефть упадут, то в бюджете не хватит денег на финансирование всех обещанных населению благ. Придется либо повышать налоги на несырьевой бизнес, либо печатать деньги, либо прибегнуть к обширным заимствованиям. Первое приведет к подавлению развития частного бизнеса, второе – к инфляции, третье – к росту реальной ставки процента; в любом случае ничего хорошего для экономического роста и уровня жизни каждого из нас ожидать не приходится.

Правы ли эксперты МВФ? Действительно, после монетизации льгот власти боятся не только проводить широкомасштабные реформы, но и употреблять само это слово. Вместо “слова на букву Р” теперь в ходу “изменения к лучшему” и “национальные проекты”. Это неудивительно – без оппозиции в парламенте и независимости СМИ потеряна обратная связь с обществом. Поэтому правительство в принципе не может разработать реформу, которая не вызовет отторжения у большинства населения и не приведет к уличным протестам. С другой стороны, нет и желания проводить реформы – на век нынешнего кабинета нефтяных денег точно хватит. Стимулов к реструктуризации естественных монополий тоже не осталось – создание конкуренции в этих отраслях приведет к снижению монопольной ренты, а это не нужно ни менеджменту госкомпаний, ни самой власти. Напротив, в интересах власти расширение сферы “стратегических” отраслей и увеличение веса госмонополий в экономике.

Насколько остановка программы реформ (которая оценивалась в 4–5% ВВП) может быть скомпенсирована национальными проектами (с трехлетним бюджетом в 2% ВВП)? С одной стороны, замечательно, что национальные проекты включают в себя достаточно компактные и относительно просто реализуемые задачи. С другой стороны, слишком много оставлено за их рамками – включая реформу госслужбы, судебную реформу и борьбу с коррупцией. Эти реформы необходимы: без честных и компетентных чиновников и судей государство не может реализовать никакие другие проекты.

На прошлой неделе состоялись заседание Координационного совета по иностранным инвестициями и российская конференция Всемирного экономического форума; еще до опубликования ежегодного индекса восприятия коррупции Transparency International все участники совета и форума – лидеры российского и международного бизнеса – в один голос говорили о том, что коррупция в России стала проблемой номер один. Правительство надеется на принятие в следующем году пакета законов о публикации всех судебных решений и результатов тендеров по госзакупкам. Эта мера является необходимой, но не достаточной – опять-таки, если нет реального разделения ветвей власти, нет по-настоящему оппозиционных партий и независимых электронных СМИ, то заклеймить нечестных чиновников будет некому.

Интересно, что в публичных выступлениях – в том числе и на Всемирном экономическом форуме – чиновники уверяют слушателей в продолжении реформ, поддержке конкуренции и отсутствии опасности роста госприсутствия в экономике. Тем и интересны отчеты МВФ, что в них отражены истинные настроения реформаторов, высказанные в частных беседах с экспертами фонда.

[Сергей Гуриев]

https://www.vedomosti.ru/newspaper/a...ektor-i-kredit
01 декабря 2005 00:00

Ведомости

У российских работодателей масса претензий к российской образовательной системе, и главная из них в том, что российские университеты не адаптируются к требованиям рынка труда. Даже с учетом огромной инерции образовательной системы отставание темпов реструктуризации образования от изменений в экономике поражает воображение. Поэтому компаниям приходится тратить огромные силы на доучивание кадров, а большинство выпускников вообще работает не по специальности. Почему же российские ректоры отстают от времени?

Многие предприниматели склонны видеть в ректорах архетипичных “красных директоров”, пусть высококвалифицированных, но неспособных к анализу рынка и не имеющих предпринимательских талантов. Но большинство российских ректоров доказало свою предприимчивость и изобретательность простым фактом выживания – всеми правдами и неправдами – в запредельно жестких условиях 90-х гг. Поэтому ответ нужно искать в отсутствии не способностей, а стимулов. Университет – это не совсем производственная корпорация, и руководитель университета необязательно получает выгоду от того, что его основной продукт – выпускники – востребован рынком. Даже если работодатели и готовы платить за внедрение современных образовательных программ, эти суммы, как правило, существенно ниже полных издержек на внедрение новых программ. Дело в том, что большая часть выигрыша от рыночной ценности образования достается не работодателю, а самому выпускнику. Хорошее образование по определению резко повышает мобильность его обладателя и, следовательно, усиливает его переговорную позицию на рынке труда.

Поэтому за пользующееся рыночным спросом образование необходимо собирать деньги с основных его потребителей – студентов.

Возможность повысить плату за обучение и должна создать соответствующие стимулы для ректора. Впрочем, любой ректор с негодованием отметет такое “рыночное” решение: цена хорошего образования так высока, что будет неподъемной для большинства абитуриентов, поэтому невозможно будет организовать отбор студентов по качеству; а без хороших студентов хорошего образования не бывает.

Эта коллизия лишь кажется неразрешимой. Ее разрешает студенческий кредит. Конечно, после окончания вуза кредит придется отдавать, поэтому студенты пойдут учиться только на те программы, которые позволят добиться существенного роста зарплаты. Это, в свою очередь, заставит ректоров изучать рынок труда, создавать пользующиеся спросом на этом рынке программы и убеждать студентов в ценности конкретных программ.

Дорогие образовательные кредиты

Студенческие займы по-прежнему считаются в России экзотикой. Закон об образовательных кредитах внесен в Думу, но у него по-прежнему есть ряд существенных недостатков. Тем не менее и без принятия закона можно сделать немало. Несколько банков уже выдают студенческие кредиты. Сбербанк выдает кредиты под 19% годовых в рублях на 11 лет, “Сосьете Женераль Восток” – от 12% годовых в долларах на два года до еще более высоких ставок на шесть лет. По-видимому, минимальной ставкой является 10% годовых в долларах: по этой ставке банк “Союз” выдает кредит студентам МГУ и ряда московских вузов на 10 лет, а банк “Русский стандарт” – студентам магистратуры РЭШ на 12 лет.

Почему этот опыт не перенимают другие банки и вузы? Казалось бы, банки должны быть заинтересованы в доступе к самому перспективному сегменту потребителей финансовых услуг. Дело не в отсутствии залога. Студенты – молодые люди, поэтому страхование их жизни и здоровья стоит совсем недорого, а уклонение от выплаты кредита перечеркнуло бы их кредитную историю в самом начале.

Проблема в том, что жизнеспособность студенческих кредитов зависит от их долгосрочности. Чтобы погашение кредита не мешало студенту учиться и не ложилось тяжелым бременем на бюджет выпускника, необходим льготный период по выплатам на все время обучения и очень длинный период погашения. Банк “Союз” и авторы законопроекта предусматривают пять лет после окончания (пятилетнего) обучения, банк “Русский стандарт” дает еще более привлекательную схему – 10 лет после окончания обучения. Как и в случае ипотеки, срок погашения имеет критическое значение для снижения нагрузки на ежемесячный бюджет выпускника. Например, если плата за обучение $5000 в год, а ставка кредита 10% годовых, то, для того чтобы погасить долг с процентами за пять лет после пяти лет обучения (схема банка “Союз”), надо платить $671 в месяц, а за 10 лет – $414 в месяц. Если же студент учится всего два года и имеет 10 лет для погашения кредита (схема банка “Русский стандарт”), то ему приходится платить всего $142 в месяц.

Но долгосрочные кредиты чреваты для банков и студентов высокими рисками. Во-первых, это непредсказуемость инфляции – кроме Сбербанка ни один банк не рискует даже назначить рублевую ставку процента; но и Сбербанк вынужден учитывать риск инфляции, поэтому ставка процента запретительно высока. Во-вторых, это риск изменения реального обменного курса. Очевидно, что за 10–12 лет цены на нефть несколько раз серьезно упадут и вырастут, что, в свою очередь, приведет к существенным изменениям реального курса рубля и долларовых зарплат на российском рынке труда. В-третьих, страновые риски (не столько макроэкономические, сколько политические) приводят к тому, что российским банкам приходится очень дорого платить за привлекаемые финансовые ресурсы. Поэтому трудно рассчитывать на ставки ниже 10% годовых. Студенты тоже сталкиваются с рисками неопределенности реального курса рубля и, следовательно, зарплат в долларовом выражении, поэтому для студентов 10% – это очень дорого. Безусловно, студенты отчасти защищены возможностью досрочного погашения, но это, в свою очередь, еще больше снижает привлекательность продукта для банков.

Простые правильные решения

Как же решить эту проблему? Высокие процентные ставки – это следствие неразвитости российской финансовой системы, макроэкономической нестабильности и политических рынков. В соответствии с экономической теорией такие провалы рынка должно исправлять государство. Самый рыночный способ решения проблемы – субсидирование процентных ставок. Тут, в принципе, могли бы справиться и частные благотворительные организации, но это обойдется им очень дорого – получение кредита по ставке ниже 9% годовых в валюте или 3?4 ставки рефинансирования в рублях считается материальной выгодой, облагаемой подоходным налогом по ставке 35%. Например, чтобы снизить ставку процента с 10% до 5% годовых, такому благотворителю придется заплатить не только субсидию в размере 5%, но и налог в 1,4%. Поэтому без вмешательства государства все равно не обойтись. Впрочем, это вполне справедливо – именно государство несет ответственность и за валютные риски, и за инфляционные ожидания. Поэтому было бы справедливо попросить государство выдать субсидию хотя бы на уровне 1–2,5% годовых (спрэды по российским суверенным и банковским 10-летним евробондам). Впрочем, даже страны с нулевым спрэдом (те же США) субсидируют студенческие кредиты и просто потому, что качественное образование приносит пользу не только самим студентам, но и всей экономике.

Внесенный в Думу законопроект об образовательных кредитах в принципе идет по этому пути, предусматривая достаточно разумную и щедрую формулу субсидирования процентной ставки. Законопроект предполагает, что правительство устанавливает единую для всех банков максимальную ставку процента (не выше ставки рефинансирования минус 2% годовых). При этом все банки получают одинаковую компенсацию (ставка рефинансирования плюс 2% минус максимальная ставка). Таким образом, правительство подарит студентам как минимум 4% годовых. Конечно, потенциал закона будет реализован, только если законодатели создадут возможность выдавать образовательные кредиты в долларах. Сделать это очень просто – как и в статье 212 Налогового кодекса, надо всего лишь установить аналог ставки рефинансирования для займов в валюте – например, на уровне 8% годовых в долларах. Тогда студенты будут платить не более 6% годовых, а банки получат 10%. И волки целы, и овцы сыты, и у ректоров есть стимулы заботиться о рыночной востребованности образования. Платить за все это удовольствие придется государству. Однако очевидно, что поддержка студенческих кредитов – это один из самых эффективных способов (если не самый эффективный) финансирования высшего образования.

[Сергей Гуриев]

https://www.vedomosti.ru/newspaper/a...ynochnym-licom
27 декабря 2005 00:00

Ведомости

Какая экономическая система формируется в России? С одной стороны, основные принципы рыночной экономики не подвергаются сомнению. С другой стороны, все больше и больше коммерческих предприятий переходит в собственность государства, да и остающиеся крупные частные собственники стараются следовать указаниям чиновников и политиков. Возможна ли рыночная экономика с преобладающей государственной собственностью? Экономисты называют экономику, в которой основными предприятиями владеет государство, но цены определяются конкурентными рыночными механизмами, рыночным социализмом. В теории такая экономика так же эффективна, как и капиталистическая, но на самом деле рыночный социализм – это всего лишь утопия.

Развязать руки для госвмешательства?

Сто лет назад итальянский экономист Энрике Бароне показал, что эффективный рыночный социализм теоретически вполне возможен. Государство просто должно вычислить функции спроса и предложения и установить те же цены, что и рынок. После этого Людвиг фон Мизес и Фридрих Хайек указали на абсолютную нереалистичность модели – Госплан в принципе не может собрать необходимую для решения этой задачи информацию, поэтому неизбежны дефициты одних товаров и перепроизводство других. Однако этот – провидческий – аргумент не разубедил поклонников рыночного социализма. В 1936 г. польский экономист Оскар Ланге подробно описал, как построить эффективный рыночный социализм. Социализм Ланге не просто не уступает рыночной экономике, он существенно лучше – государство может избежать возникновения монополий и справиться со всевозможными недостатками рынка, связанными с экстерналиями и предоставлением общественных благ. Государство определяет правила поведения менеджеров госпредприятий таким образом, что предприятия не уступают в производительности частным предприятиям.

Как ни странно, замедление экономического роста в социалистических экономиках (в том числе и относительно “рыночных” Венгрии и Югославии) и даже распад СССР и СЭВ не убедили сторонников идеи рыночного социализма в ее безнадежности. Более того, в конце 1980-х дискуссия развернулась с новой силой. Целый ряд ведущих экономистов предложили воспользоваться ситуацией в начале переходного периода и попробовать реализовать модель рыночного социализма в чистом виде – построить конкурентный рынок, но оставить средства производства в государственной собственности. Интересно, что в начале 1990-х эти предложения были отвергнуты не только разочарованными в социализме странами соцлагеря, но и такими разными экономистами, как Джозеф Стиглиц и Андрей Шлейфер. Хотя нобелевский лауреат Стиглиц является самым влиятельным сторонником государственного вмешательства в экономику, а самый цитируемый на сегодня экономист Шлейфер – последовательный противник расширения роли государства, оба указывали на то, что проблемы асимметрии информации и неполноты контрактов и рынков делают невозможным эффективное управление коммерческими предприятиями в социалистической системе. Только кровно заинтересованные в прибыли частные собственники способны эффективно управлять предприятием и создавать для менеджеров адекватные стимулы – как кнуты, так и пряники.

Шлейфер также раскритиковал ключевые предположения Ланге о том, что государство способно выполнять свои обязательства при социализме, и о том, что политики альтруистичны и заботятся только об общественном благе. Отказ от этих – действительно наивных – предположений полностью уничтожает стройную систему аргументов рыночного социализма.

Так как государство контролирует всю экономику, фактически являясь крупнейшей и единственной монополией, очевидно, что оно не сможет отказаться от искушения воспользоваться своим влиянием на цены. Власть государства в такой экономике безгранична. Государство не сможет проводить в ущерб себе эффективную антимонопольную политику. Поэтому конкурентные рынки при социализме в принципе невозможны.

Кроме того, политики, в демократической или тоталитарной системе, по определению преследуют не экономические, а политические цели – как правило, не имеющие непосредственного отношения к общественному благосостоянию. Поэтому, даже если бы и было возможно создать для менеджеров правильные стимулы, у политиков не было бы ни малейшего желания это делать. Надо сказать, что Шлейфер не питал никаких иллюзий по поводу бескорыстности политиков и в капиталистической экономике – просто при рыночном социализме у политиков гораздо больше возможностей для преследования своих интересов.

Великое китайское исключение?

Сторонники рыночного социализма часто приводят в свою защиту пример Китая, утверждая, что китайской экономике удалось добиться впечатляющих успехов без проведения приватизации. Более того, официальные документы китайской компартии описывают китайскую экономическую модель именно как “социалистическую рыночную экономику”. Крупнейшие китайские предприятия находятся в госсобственности; на фондовом рынке фактически отсутствуют предприятия, не контролируемые государством.

С другой стороны, оказывается, что на самом деле Китай – не очень удачный пример рыночного социализма. Во-первых, Китай провел достаточно масштабную приватизацию. Приватизация не входила в исходный план реформ, но когда надежды улучшить работу госпредприятий исчезли, началась приватизация малых и средних госпредприятий и частичная приватизация больших госпредприятий. Уже в 1999 г. на промышленных госпредприятиях было занято вдвое меньше сотрудников, чем в 1993 г.; вдвое же сократилась и доля госпредприятий в ВВП. Доходы от крупнейших 180 приватизационных сделок с 1991 г. принесли более $18 млрд – примерно столько же, сколько вся российская приватизация.

Во-вторых, впечатляющими темпами роста китайская экономика обязана именно частным предприятиям, в том числе и предприятиям с иностранными собственниками. Все исследования эффективности китайских предприятий показывают, что приватизация существенно повышает эффективность, причем особенно полезна не частичная приватизация, а переход контрольного пакета в частные руки.

Что же касается фондового рынка, то именно доминированием госпредприятий и объясняется неудовлетворительный уровень корпоративного управления. Авторитетный китайский экономист Ву Дзиньлянь так охарактеризовал китайский фондовый рынок: “Китайский фондовый рынок хуже, чем казино: в конце концов, в казино есть правила”. Неудивительно, что, несмотря на быстрый рост экономики, фондовый рынок уже много лет стагнирует.

Светлое будущее российской экономики

Все аргументы противников рыночного социализма имеют прямое отношение к реалиям российской экономики. Растут и размер, и роль госмонополий, ресурсы которых все в большей степени используются для политических целей. Именно поэтому госкомпании во всех секторах уступают частным по эффективности. Реформа естественных монополий идет так трудно и медленно именно потому, что создание конкуренции по определению противоречит целям менеджеров госмонополий.

Еще одна ключевая проблема рыночного социализма – это его неспособность к инновациям. Новые идеи появляются вне зависимости от экономической модели, но для их доработки и коммерциализации необходимы стимулы, предоставляемые частной собственностью. Даже сам Ланге признавал, что социализм не может не страдать от излишней бюрократизации, что, в свою очередь, не оставляет возможностей для инновационного развития. Опыт последних десятилетий показал, что рыночная экономика действительно выигрывает у социалистической в инновационной гонке. Поэтому сценарий инновационного развития и диверсификации российской экономики в принципе несовместим с идеями рыночного социализма.

[Андрей Рачинский, Сергей Гуриев]

https://www.vedomosti.ru/newspaper/a...-rio-de-moskva
15 мая 2006 00:00

Ведомости

Быстрый экономический рост последних лет принес ощутимые материальные выгоды всем слоям российского общества. Судя по данным журнала Forbes, богатые россияне стали богаче, вырос средний класс и очень заметно – с 28% до 18% – сократилась бедность. Но тревожно высоким остается неравенство, что фиксируется и социологическими опросами, и официальными данными. Соотношение между доходами 10% самых богатых и 10% самых бедных россиян в последние 10 лет колеблется в диапазоне 13–15 (причем в последние 2–3 года даже наметился некоторый рост).

Экономисты чаще всего используют для измерения неравенства так называемый коэффициент Джини – среднее отклонение кривой распределения доходов Лоренца от кривой отсутствия неравенства. По данным Росстата, коэффициент Джини также в течение 10 лет практически не изменяется, находясь в диапазоне 0,39–0,41. Это существенно выше, чем в Европе, но ниже, чем в Китае (0,44) и США (0,46), и тем более ниже, чем в Бразилии (0,61). Для всего мира этот показатель составляет, по разным оценкам, от 0,61 до 0,65.

В СССР коэффициент Джини составлял, по разным подсчетам, от 0,25 до 0,29. Впрочем, такое сопоставление не совсем корректно – в СССР ключевую роль играл не доход, а связи. Тем не менее неравенство в 90-х гг., конечно, выросло. Но вопреки распространенному мнению и в соответствии с официальными данными, основной рост неравенства вызван не приватизацией, а увеличением различий в зарплатах. Скачок произошел в первые два года реформ, когда массовая приватизация только начиналась, а о залоговых аукционах еще никто и не думал. Расчеты одного из ведущих специалистов в области неравенства Бранко Милановича (Всемирный банк) показывают, что рост неравенства в зарплатах объясняет почти 80% увеличения коэффициента Джини в России.

Правильная оценка неравенства

Аналогичные оценки неравенства получаются и по репрезентативной выборке около 10 000 россиян, которую опрашивает независимый Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ), и по 100 000-ной выборке Национального обследования благосостояния домохозяйств и участия в социальных программах (НОБУС), проведенного в 2003 г. Госкомстатом при поддержке Всемирного банка.

Впрочем, и официальные данные Росстата, и РМЭЗ обладают существенным недостатком – в выборке были хорошо представлены бедные и средний класс, но практически не было богатых и сверхбогатых. Так бывает и в других странах, но Россия отличается тем, что у нас богатых относительно много. По данным Всемирного отчета о богатстве компаний Merrill Lynch и Cap Gemini, в России 88 000 долларовых миллионеров. По оценкам журнала Forbes, российские миллиардеры контролируют существенно большую долю российского ВВП, чем американские миллиардеры – американского. Богатство российских миллиардеров превышает богатство миллиардеров во всех переходных экономиках (включая Китай, но исключая Гонконг), вместе взятых.

Учесть доходы богатых россиян при оценке неравенства можно, воспользовавшись базой данных о подоходных налогах москвичей (см. статью “Москву украли”, “Ведомости”, № 209 от 8.11.2005). База за 2004 г. содержала более 9 млн записей о доходах, включая 7,8 млн по категории “вознаграждение за выполнение трудовых обязанностей”. Если учесть, что многие налогоплательщики получают доход из нескольких источников, в базе данных собраны данные о более чем 6 млн человек. База данных включает и многих участников списка Forbes и наверняка – существенную часть корпуса миллионеров.

При работе с этими данными нам пришлось сделать целый ряд предположений и допущений; мы всегда старались скорее занизить уровень неравенства, с тем чтобы получить как можно более консервативную оценку. Так, например, мы решили исключить доходы от реализации акций – это самые высокие доходы в базе данных (в сумме они составляют 58% процентов всех доходов в базе), но, судя по их получателям, они скорее всего связаны с профессиональной посреднической деятельностью. Среди остальных категорий доходов ключевую роль играют именно трудовые доходы (93% всех оставшихся доходов), поэтому мы сосредоточились именно на них. Надо отметить, что многие российские миллиардеры – как и остальные 6 млн московских налогоплательщиков – получили большую часть своего дохода именно по этой статье. Это неудивительно – ведь налог на прибыль составляет 24%, что превышает сумму подоходного и единого социального налога для высоких доходов (в силу регрессивности ЕСН). Поэтому и крупным, и мелким предпринимателям выгоднее получать доход от своего бизнеса в форме зарплаты, а не дивидендов.

Результат, который мы получили, поражает воображение – коэффициент Джини в Москве в 2004 г. оказался равным 0,63! Может быть, дело в том, что в Москве дела обстоят хуже, чем в России в целом? Это кажется маловероятным – ведь в Москве гораздо ниже и безработица, и бедность. Мы решили сопоставить наши оценки с официальными данными. Росстат не публикует данные по неравенству в отдельных регионах, однако НОБУС включает в себя репрезентативные выборки по десяткам регионов, в том числе и по Москве. Как мы и ожидали, неравенство в Москве оказалось ниже, чем в России, – всего 0,28. Самое интересное, что распределение доходов москвичей в НОБУСе оказалось примерно таким же, как и в налоговой базе данных, – конечно, за исключением 10% самых богатых москвичей, которых в НОБУСе нет совсем. Конечно, наши результаты нельзя распространить на всю Россию – скорее всего, большинство российских миллионеров платят налоги именно в Москве. В любом случае разница между 0,28 и 0,63 просто огромна – это разница между СССР и Бразилией.

Может быть, все дело в том, что в 2004 г. произошел какой-то сбой в данных? Мы провели аналогичные расчеты для налоговой базы данных 2003 г. и получили примерно тот же результат – 0,64. Наконец, достаточно возможным кажется объяснение, связанное с неформальным сектором. Если предположить, что богатые уходят от налогов в меньшей степени, чем бедные, то наши оценки существенно переоценивают неравенство. Хотя в реальность такой гипотезы трудно поверить, мы решили оценить неравенство в предположении, что все москвичи с декларируемыми доходами ниже прожиточного минимума на самом деле получают ровно прожиточный минимум, но не показывают эти доходы. Такая оценка, безусловно, недооценивает неравенство, но и она дала достаточно высокий коэффициент Джини – 0,56.

Что делать

При таком высоком уровне неравенства, как в Бразилии, очень трудно удержаться от крайне левых мер, к примеру экспроприации богатых. Однако опыт той же Латинской Америки в послевоенные десятилетия показывает, что это ведет к политической нестабильности и в конце концов подрывает благосостояние и бедных, и богатых. Американские ученые Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон доказывают в своей книге “Экономические истоки диктатур и демократий” (Economic origins of dictatorship and democracy), что Латинская Америка попала в ловушку бесконечных смен режимов, перехода власти от левых к правым и обратно. Долгосрочная политическая нестабильность вполне вероятна и в России – российский экономист Константин Сонин называет нашу разновидность этой ловушки “бесконечным переделом” (“Институциональная теория бесконечного передела”, “Вопросы экономики”, № 7, 2003). Так как экспроприация в России не сопровождается – и не может сопровождаться – сокращением неравенства, то каждый раунд экспроприации фактически закладывает предпосылки для следующего раунда.

То, что нам не удалось справиться с высоким неравенством до сих пор, не означает, что мы обречены. Действенные решения проблемы неравенства хорошо известны: нужно бороться не с богатством, а с бедностью, нужно создавать равенство возможностей для реализации человеческого потенциала и создания новых состояний. Для этого необходимы реформа образования и повышение его финансирования, реформа пенсионной системы, создание независимой и компетентной судебной системы, стимулы к благотворительности, развитие финансовых рынков, защита прав собственности, поддержка выхода российских компаний на глобальные рынки. Именно таким путем пошли США, где 100 лет назад коэффициент Джини был тоже на уровне 0,6, а богатейшие 20–30 “баронов-разбойников” были так же нелюбимы, как российские “олигархи”.

[KRYM]

https://www.youtube.com/watch?v=D3vI1bQSN4M