*1263. Платон и платоники

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F...BC%D0%BE%D0%BD
Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Полемон — древнегреческий философ-платоник, схоларх Платоновской Академии в Афинах (IV в. до н.э.)

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A...82%D0%BE%D1%80
Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Крантор (Κράντωρ) — философ из Киликии, прибыл в Афины около 320 до н. э. и поступил в школу Ксенократа и Полемона (старейшая академия), учась вместе с Кратетом Афинским.

Его сочинения, из которых сохранились значительные фрагменты — комментарий на Платонова «Тимея» и книга о печали. Он различал в душе, кроме чувственного и умопостигаемого начала, также «само» и «другое». Нравственность требует разумного ограничения душевных движений и страстей, а не упразднения их. Высшее благо жизни есть добродетель, за нею следует здоровье, потом наслаждение и на последнем месте богатство.
Литература

Античная философия: Энциклопедический словарь. — М.: Прогресс-Традиция, 2008. — 896 с. — С. 429. — ISBN 5-89826-309-0 (ошибоч.)

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A...D0%BE%D1%84%29
Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Кратет Афинский (греч. Κρατής) (ум. ок. 268/265 г. до н. э.) — древнегреческий философ, афинянин.

Один из представителей старейшей академии, вместе с Крантором был учеником Полемона. По свидетельству Цицерона, строго придержался платоновых преданий. Из его разнообразных сочинений до нас не дошло ничего.
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A...B0%D1%80%D1%85
Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Клеарх (др.-греч. Κλέαρχος) —

Клеарх — ученик Платона, тиран Гераклеи Понтийской.

[Grandars.ru]

http://www.grandars.ru/college/filosofiya/platon.html
Выдающееся место в истории древнегреческой философии принадлежит Платону (428 — 347 гг. до н. э.). Платон родился в Афинах в аристократической семье. В юношеские годы подружился с Кратилом, одним из учеников Гераклита, и это дает основание полагать, что в этот период он познакомился с его идеями. В юношеские годы Платон хотел посвятить себя политической деятельности, что не удивительно, так как среди политиков того времени у него были родственники и друзья. Но судьба распорядилась по-другому. В двадцатилетнем возрасте он познакомился с Сократом, и это знакомство стало решающим в его последующей жизни и деятельности. До последнего дня жизни Сократа, в течение восьми лет, Платон оставался восторженным учеником и последователем своего учителя, которого он впоследствии называл “самым достойным и справедливым человеком”.

После периода странствий Платон создал знаменитую Академию, где прожил всю оставшуюся жизнь, и которая просуществовала почти тысячу лет.
Объективный идеализм

Свои идеи Платон излагает в форме диалога. Такой литературный прием выбран не случайно. Диалог, по мнению Платона, — это более или менее адекватное отображение “живой и одушевленной речи знающего человека”. Платона не случайно считают родоначальником объективного идеализма, поскольку принципы идеализма и, в частности, примат сознания, идеи над бытием, явлением изложены им достаточно последовательно и глубоко. Более того, этот принцип хорошо просматривается в его основных диалогах. У Платона нет работы или работ, специально посвященных разработке проблемы познания, бытия или диалектики. Его идеи по этим проблемам высказаны во многих диалогах. Учение о бытии в основном изложено в диалогах “Государство”, “Теэтет”, “Парменид”, “Филеб”, “Тимей”, “Софист”, “Федон”, “Федр” и письмах Платона. В основу учения о бытии Платоном положены три субстанции: единое, ум и душа. Однозначно определить сущность этих понятий невозможно, так как Платон дает общую характеристику сущностей этих понятий, которая очень противоречива и, порой, содержит суждения, взаимно исключающие друг друга. Попытка определить природу происхождения этих первооснов окажется трудновыполнимой из-за приписывания этим сущностям свойств, нередко несовместимых и даже исключающих друг друга. С учетом этих предварительных замечаний проанализируем сущность отмеченных первоначал. Единое трактуется Платоном, главным образом, как основа всякого бытия и действительности, как первоначало. Единое не имеет никаких признаков или каких-либо свойств, по которым можно было бы определить его сущность. Оно не имеет частей и, следовательно, не может иметь ни начала, ни конца, ни середины. Одновременно единое не есть бытие, а выступает как ничто. Единое выступает как единое, но одновременно как многое и бесконечное множество. В конечном итоге единое трактуется Платоном как нечто, о чем вообще ничего определенного сказать нельзя, так как оно выше всех доступных человеческому разуму пониманий — превосходит всякое бытие, любые ощущения и всякий уровень мышления. Главное, что с определенностью можно сказать о едином, отмечает Платон в “Пармениде” — это то, что “если единое не существует, то и иное не существует”.

Первопричиной всякого сущего — явлений и вещей — у Платона выступает также ум. Разумеется, ум трактуется Платоном не только онтологически, но и гносеологически. Рассматривая ум как одну из первопричин, Платон говорил, что именно ум вместе с другими первопричинами составляет суть Вселенной, и поэтому мудрецы считают, что “ум у нас — царь неба и земли...”. Ум не только одна из основных составляющих Вселенной, он также вносит порядок и разумение в нее. “Ум устрояет (устраивает) все”, в том числе явления, достойные “мирового порядка — Солнца, Луны, звезд и всего круговращения небесного свода”. У Платона встречаются высказывания, в которых ум выступает как жизнь, как нечто живое, но, в действительности, ум рассматривается не как какое-либо живое существо или свойство, а скорее как рациональное родовое обобщение всего того, что живет, обладает способностью жить. Выражено это в достаточно обобщенной, можно сказать, метафизической форме.

Третья основная онтологическая субстанция у Платона — душа, которая подразделяется на “мировую душу” и “индивидуальную душу”. Естественно, что в качестве субстанции выступает “мировая душа”. Происхождение души трактуется Платоном неоднозначно. Как и при характеристике сущности двух предыдущих субстанций у Платона встречается немало противоречивых суждений. С учетом сказанного платоновскую “мировую душу” можно представить как нечто созданное из смешения вечной сущности и той сущности, которая зависит от времени. Душа выступает как сущее для того, чтобы объединить мир идеи с телесным миром. Она возникает не сама по себе, а по воле демиурга, под которым подразумевается “вечносущий бог”.

Подытоживая онтологическое учение Платона, следует сказать, что в качестве первопричины всего сущего он рассматривает идеальные субстанции — “единое”, “ум”, “душу”, которые существуют объективно, независимо от сознания человека. Теория познания Платона базируется не на чувственных знаниях, а на познании, любви к идее. Схема этой концепции строится по принципу: от вещественной телесной любви по восходящей линии к любви души, а от нее к чистым идеям. Платон считает, что ни чувства, ни ощущения в силу своей переменчивости никогда и ни при каких условиях не могут быть источником истинного знания. Самое большее, что могут выполнить чувства, — это выступить в качестве внешнего стимулятора, побуждающего к познанию. Результат ощущений чувств — это формирование мнения о предмете или явлении, истинное знание — это познание идей, возможное только с помощью разума. Большое внимание Платон уделяет разработке вопросов диалектики. При этом следует учесть, что его отношение к диалектике менялось по мере эволюции его философских взглядов вообще. Наиболее полно свое учение о диалектике Платон выразил в диалогах “Парменид” и “Софист”. Если в целом резюмировать его взгляды по этой проблеме, то следует отметить, что диалектика у него рассматривается как основная наука, так как с ее помощью определяется сущность всех других наук. Достигается это благодаря тому, что диалектика выступает и как наука, и как метод. В качестве метода диалектика выступает благодаря тому, что помогает четко разделять единое на многое, сводить многое к единому, позволяет представить целое как раздельно-единую множественность. Вот какой путь исследования предлагает Платон философу-диалектику: “Различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной и иной за тот же самый — неужели мы не скажем, что это (предмет) диалектического знания? — Кто, таким образом, в состоянии выполнить это, тот сумеет в достаточной степени различить одну идею, повсюду пронизывающую многое, где каждое отделено от другого; далее он различает, как многие отличные друг от друга идеи охватываются извне одною и, наоборот, одна идея связана в одном месте совокупностью многих, наконец, как многие идеи совершенно отделены друг от друга. Все это называется уметь различать по родам, насколько каждое может взаимодействовать (с другим) и насколько нет”.
Социальная философия

Большой интерес представляет социальная философия Платона. По существу, он был первым из греческих мыслителей, кто дал систематическое изложение учения о государстве и обществе, которые он, судя по всему, в действительности, отождествлял.
Государство Платона

Государство, по Платону, возникает из-за естественной потребности людей к объединению с целью облегчения условий своего существования. Согласно Платону, государство “возникает..., когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но нуждается еще во многом. Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства...”. Разрабатывая концепцию идеального государства, Платон исходит из того соответствия, которое, по его мнению, существует между космосом в целом, государством и отдельной человеческой душой. В государстве и в душе каждого отдельного человека имеются одни и те же начала. Трем началам человеческой души, а именно, разумному, яростному и вожделеющему, в государстве соответствуют три аналогичных начала — совещательное, защитное и деловое, а последнее в свою очередь формирует три сословия — философов-правителей, воинов-защитников и производителей (ремесленников и земледельцев). Государство, по Платону, может считаться справедливым лишь в том случае, если каждое из трех его сословий выполняет в нем свое дело и не вмешивается в дела других. При этом предполагается иерархическая соподчиненность этих начал во имя сохранения целого.

В государстве могут существовать три основные формы правления — монархия, аристократия и демократия. В свою очередь, каждая из них делится на две формы. Законная монархия — это власть просвещенного царя, незаконная — тирания; власть просвещенных и немногих — аристократия, власть немногих, думающих только о себе, — олигархия. Демократия как власть всех может быть законной и незаконной. Симпатии Платона однозначно на стороне царской власти. Каждая форма государства, по Платону, гибнет из-за внутренних противоречий. Поэтому, чтобы не создавать в обществе предпосылок для волнений, Платон ратует за умеренность и средний достаток и осуждает как чрезмерное богатство, так и крайнюю бедность. Управление государством Платон характеризует как царское искусство, главным для которого будет наличие истинного царского знания и способность управлять людьми. Если правители имеют такие данные, то будет уже неважно, правят ли они по законам или без них, добровольно или против воли, бедны они или богаты: принимать это в расчет никогда и ни в коем случае не будет правильным.

[Δημόκριτος]

http://www.bm-info.ru/pages/39.htm
Платон, согласно заслуживающим доверия указаниям Гермодора и Аполлодора и как гласит древнее предание — 7-го Фаргелиона этого года (26–30 мая). Его родители, Аристон и Периктиона, принадлежали к древним знатным родам. Говорят, что вначале он был назван по своему деду Аристоклом.

Общественное и политическое положение его семьи обеспечивало тщательное развитие его высокоодарённого духа, и вместе с тем оно должно было с самого начала склонить к аристократии эту благородную натуру. Художественное дарование, которое восхищает нас в сочинениях Платона, сказалось в поэтических опытах его юности. В философии он пользовался сначала преподаванием Кратила; на двадцатом году его жизни началось его общение с Сократом, в дух которого он в течение восьмилетней тесной близости проник глубже, чем кто-либо иной. Но, по-видимому, этими годами он воспользовался также и для того, чтобы ознакомиться с учениями более ранних философов.

После смерти Сократа (при которой он будто бы не присутствовал — так гласит его — вероятно измышленное — свидетельство в «Федоне» 59 В.) он вместе с другими последователями Сократа отправился в Мегару к Евклиду (согласно неоспоримому свидетельству Гермодора, прежде всего, чтобы избегнуть возможного преследования); но, по-видимому, он жил в Мегаре недолго и отправился затем в путешествие, во время которого он посетил Египет, Кирену и, быть может, уже тогда познакомился с пифагорейцами в Нижней Италии.

Из этого путешествия он вернулся в Афины и долго действовал здесь не только в качестве писателя, но и в качестве учителя, прежде чем отправился на Сицилию (около 388 г., в возрасте сорока лет). Здесь вероятно через посредство Диона, он попал ко двору старшего Дионисия, но впал в такую немилость у последнего, что был передан им спартанцу Поллису, который привёз его на рынок рабов в Эгину. Выкупленный киренцем Анникеридом, он вернулся в Афины, где открыл (или возобновил) свою школу в гимнасии Академа; позднее он перенёс эту школу в свой сад, находившийся по соседству.

Наряду с философией он преподавал также и математику и принадлежал к первым её знатокам своего времени; кроме диалогического преподавания, он читал и связные лекции (это с достоверностью установлено, по крайней мере, для позднейшего времени); личная связь научного кружка выражалась в ежемесячных сисситиях (общих обедах). Он воздерживался от политической деятельности, так как не находил почвы для неё в тогдашних Афинах. Но когда после смерти старшего Дионисия Дион пригласил его посетить его преемника, он последовал этому приглашению, и, несмотря на его неблагоприятный исход, он ещё раз посетил Дионисия, по-видимому, ради Диона, в 361 г.; при этом, однако, благодаря недоверию тирана, он подвергся опасности, из которой его освободили лишь Архит и его друзья, тогдашние руководители могущественного тарентинского государства.

Вернувшись в Афины, он продолжал свою научную деятельность с неослабленными силами вплоть до своей смерти. Он умер в 347 г. до P. X. на 81 году своей жизни. О его характере древний мир говорит с почти единодушным почитанием. Из его писаний перед нами выступает образ духа, постоянно устремлённого, несмотря на все разочарования, на идеальное, — духа, достигшего нравственной красоты в гармоническом равновесии всех сил и возвышающегося с олимпийским спокойствием над миром явлений. И это представление о нем нашло себе выражение в тех мифах, которые уже давно поставили философа в связь с дельфийским богом.

[Δημόκριτος]

http://www.bm-info.ru/pages/40.htm
Литературная деятельность Платона простирается на период более чем в 50 лет. Она началась, вероятно, вскоре после смерти Сократа и продолжалась вплоть до его собственной смерти. Все сочинения, которые он сам предназначал для опубликования, сохранились; но к подлинным сочинениям примешалось немало подложного.

Наше собрание объемлет, кроме семи мелких диалогов, признанных уже в древности подложными, 35 диалогов, сборник определений и 13 писем. Часть этих сочинений, наряду с внутренними основаниями подтверждается свидетельствами Аристотеля. «Республика», «Тимей», «Законы», «Федон», «Федр», «Пир», «Горгий», «Менон», «Гиппий» (меньший) приводятся Аристотелем отчасти определенно в связи с именем Платона, отчасти в такой форме, которая ясно предполагает их Платоново происхождение; «Теэтета», «Филеба», «Софиста», «Политика», «Апологию» он столь явно принимает во внимание, что нельзя сомневаться ни в его знакомстве с этими сочинениями, ни в том, что он приписывал их Платону; и сходно обстоит дело с «Протагором» и «Критоном».

Менее достоверно это в отношении «Лисида», «Хармида», «Лахета», «Кратила» и большего «Гиппия»; «Евтидема» упоминает лишь «Евдемова этика»), «Менексена» — по-видимому, интерполированная цитата. Но так как нельзя утверждать, что Аристотель должен был в своих, дошедших до нас трудах, упомянуть все известные ему сочинения Платона, то из того обстоятельства, что он не цитирует какого-либо сочинения, можно было бы умозаключить к его незнакомству с ним лишь в том случае, если бы было возможно доказать, что в случае знакомства с ним он непременно цитировал бы его в определённом месте; а такого доказательства фактически невозможно представить.

Что касается внутренних признаков для отличения подлинного от подложного, то не нужно упускать из виду следующих соображений: с одной стороны, умелое подражание в подложном сочинении может ему придать вид подлинности; с другой стороны, даже Платон не мог создавать только одинаково совершенные произведения; кроме того, такой богатый гений не должен был ограничиваться однородной формой изложения; в отдельных диалогах он мог ограничиваться подготовительными рассуждениями, оставляя невысказанным своё последнее слово; далее, его воззрения, как и форма изложения должны были изменяться в течение полустолетия; наконец, многое кажется нам странным, быть может, лишь потому, что мы не знаем, по какому поводу написано то или иное произведение и кого оно имеет в виду.

Из новейших учёных все или почти все признают подлинность Протагора, Горгия, Федра, Федона, Теэтета, Республики, Тимея. Софист, Политик и Парменид отвергаются Зохером (Socher) и Шаршмидтом (Schaarschmidt), отчасти также Зуковом (Suckow), Ибервегом (Ueberweg), Виндельбандом и др., Филеб—Шаршмидтом, Горном и Дерингом, Кратил—Шаршмидтом, Менон и Евтидем — Астом (Ast) и Шаршмидтом; однако, эти диалоги достоверны отчасти своим внутренним характером, отчасти свидетельствами Аристотеля и ссылками на них в других произведениях Платона; и то же можно сказать о Критии, который отвергают 3охер и 3уков, и об Апологии и Критоне, которые отвергает Аст [Критона в последнее время также Мейзер (Meiser)].

Хорошо засвидетельствованный «Гиппий меньший» также может быть по внутренним основаниям признан юношеским произведением Платона, равно как «Евтифрон», подлинность которого ещё недавно оспаривал Наторп; ещё менее трудностей в этом отношении представляют «Лисид», «Хармид» и «Лахет». Напротив, «Менексену» вряд ли удастся устоять против критики; и веские основания говорят против подлинности «Иона», и ещё более — против подлинности «Большого Гиппия», «Первого Алкивиада» и «Клитофона». «Второй Алкивиад», «Феаг», «Антерасты», «Эпиномис», «Гиппарх» и «Минос» признаются почти только одним Гротом (на основании предполагаемой им достоверности александрийских списков; точно так же почти всеми признана подложность «Определений», а из «Писем», возникших в разное время, ни одно не имеет автором Платона.

Время составления произведений Платона лишь относительно немногих из них может быть приблизительно установлено на основании упоминания в них современных событий или на основании достоверных показаний. Порядок их составления можно объяснить либо заранее составленным планом, либо собственным развитием Платона, либо случайной зависимостью от отдельных мотивов и поводов, побудивших к составлению каждого произведения; первое из этих объяснений было односторонне выставлено Шлейермахером, второе — Германом, третье — Зохером и Астом, тогда как большинство новейших исследователей признают относительную правомерность всех трёх объяснений, но впрочем весьма различно судят о роли каждого из этих оснований в общем итоге.

Для разрешения этого вопроса и определения порядка, в каком были составлены отдельные произведения, нам не приносят помощи перешедшие из древности разделения диалогов, в том числе трилогии, на которые разделил пятнадцать диалогов Аристофан из Византия (около 200 г. до P. X.) и тетралогии, на которые разделил все диалоги Фрасилл (в эпоху императора Тиберия). Поэтому, если оставить в стороне скудные хронологические данные, то у нас имеются только внутренние признаки, из которых вернейшие опорные точки дают ссылки, прямые или косвенные, одних диалогов на другие и обнаруживающееся в каждом диалоге состояние философских воззрений; наряду с этими признаками приходится принимать во внимание характер художественного изображения и языка; с другой стороны, доселе ещё не удалось заимствовать из двух последних указаний решающее мерило для всего распорядка Платоновых сочинений; наконец, допущение Мунка, что порядок диалогов определяется возрастом, в котором выведен в каждом из них Сократ, совершенно не выдерживает проверки.

На основании этих признаков мы можем, прежде всего, отнести вместе с Германом часть диалогов к «сократовскому» периоду Платона, т. е. к эпохе, когда он по существу стоял ещё на точке зрения своего учителя и когда ещё изложение также носит некоторый отпечаток сухости сократовских бесед. Сюда относятся «Гиппий Меньший», «Евтифрон», «Апология», «Критон», «Лисид», «Лахет», «Хармид» и, в качестве высшей и завершительной точки этого ряда, — «Протагор». Напротив, уже в «Горгии», «Меноне» и «Евтидеме», и ещё определённее в «Теэтете», «Софисте», «Политике», «Пармениде» и «Кратиле» выступают учения об идеях, о предсуществовании, бессмертии и странствиях души, и вместе с тем доказательства знакомства с пифагореизмом; поэтому мы не имеем права, вместе с Германом, относить «Евтидема», «Менона», «Горгия» ещё к «сократовскому» периоду, диалектические диалоги (Теэтет и пр.) — к «мегарскому» периоду — для которого не имеется достаточно исторических данных, — выводить знакомство Платона с пифагорейской философией из его сицилийского путешествия и помещать «Федра» в эпоху после этого путешествия (3871/6 до P. X.).

Напротив, если и нельзя, вместе со Шлейермахером, считать «Федра» первым произведением Платона, или относить его даже, как это делает Узенер (Useпег, Rhein. Mus. XXXV, 131 и сл.), к 402/3 г. до P. X., то все же многое говорит за то, что он составлен непосредственно вслед за «Меноном» (который, согласно хронологической дате, выводимой из одного его места — 90 А, не мог быть написан ранее 395 г.) и «Горгием», около 394 г.; 2 поэтому надо полагать, что главным образом намерение методически обосновать свое учение и потребность защитить его (против Антисфена и Евклида) заставили Платона лишь постепенно, шаг за шагом, развивать в диалектических диалогах те исследования, результат которых он суммарно возвестил в «Федре».

Из этих диалогов «Теэтет», вероятно, составлен около 391 г.; 3 в ближайшие годы после этого по-видимому, написаны «Софист», «Политик» и «Парменид». «Пир» написан не ранее 385 г., но, вероятно, и не позднее 384 г.; после, него, по-видимому, идут «Федон» и «Филеб». К последнему примыкает «Государство», которое, быть может, не появилось одновременно во всем своём объёме, но которое мы не имеем оснований, вместе с Германом, Кроном, Пфлейдерером, Виндельбандом, Узенером, Роде, Иммишем, Дерингом и др., раздроблять на разнородные части, не объединенные общим планом.

Вслед за «Государством» идёт «Тимей», продолжение которого — «Критий» — осталось незаконченным, вероятно, вследствие последнего сицилийского путешествия Платона. «Законы», самое обширное из произведений Платона, занимали престарелого философа, без сомнения, в течение ряда лет и были изданы ишь после его смерти.

[Δημόκριτος]

http://www.bm-info.ru/pages/41.htm
Философия Платона есть одновременно и продолжение, и восполнение философии Сократа. Платон столь же мало, как и его читатель, имел в виду одно только теоретическое исследование: всё поведение людей должно быть проникнуто и руководимо мыслями, которые находит философ, вся нравственная жизнь людей должна быть реформирована наукой; и вместе с Сократом он убеждён, что )та реформа может быть основана только на знании, и что истинное знание — лишь то, которое исходит из познания понятий. Но он хочет развить это знание в систему; при этом он первый среди греческих философов принимает во внимание всех своих предшественников и пользуется всеми точками соприкосновения с прежними учениями; тем самым в развитии системы он выходит далеко за пределы сократовского философствования: из сократовской диалектики вырастает его учение об идеях, из этических принципов его учителя — развитая система этики и политики; и то и другое он дополняет не только антропологией, тесно связанной с его метафизикой и этикой, но и философией природы, которая, в согласии с его общей точкой зрения, восполняет самый существенный пробел Сократовой философии.

Этой потребности в систематике соответствует то, что научные приёмы Сократа не только фактически расширяются и углубляются Платоном при образовании и развитии понятий, но что и правила этих приёмов точнее определяются, — и этим подготовляется появление аристотелевской логики. Однако в сочинениях Платона удерживается сократовская манера диалогического развития мыслей, ибо истина не даётся в готовом виде, а ею можно обладать, лишь если самостоятельно добываешь её; но личная беседа заменяется здесь художественно измышленным диалогом, и последний постепенно все более приближается к характеру длительной лекции.

Центральной фигурой этих бесед является Сократ: Платон употребляет этот приём частью из пиетета, частью из художественных соображений, частью и главным образом потому, что философию, как живую силу, можно изобразить лишь в лице совершенного философа. Оживлению этого изображения содействуют также мифы, в которых, как и в остроумной драматической обстановке многих диалогов, сказывается поэтическая натура Платона; но вместе с тем эти мифы свидетельствуют о пробелах в его системе, так как они вторгаются обыкновенно именно там, где предмет не допускает более точного научного определения.

Ксенократово деление философии на диалектику, физику и этику, если не по форме, то по существу встречается уже у Платона; но этим систематическим изысканиям предшествуют пропедевтические, которые занимают наибольшее место в произведениях его ранней юности и встречаются ещё и в позднейших произведениях.

[Δημόκριτος]

http://www.bm-info.ru/pages/42.htm
Чтобы установить правомерность и задачу философии, Платон показывает, что как обычному сознанию, так и софистическому просвещению, которое хотело стать на его место, присущи недостатки, которых может избегнуть лишь философское познание и жизнь, основанная на последнем. Обычное сознание в теоретическом отношении есть представляющее сознание, оно ищет истины частью в восприятии, частью в представлении или мнении; его практический характер выражается в обычной морали и в господствующих нравственных принципах.

Платон со своей стороны показывает, что знание не состоит ни в восприятии, ни в правильном представлении; ибо восприятие показывает нам не каковы вещи в их бытии, а лишь каковыми они нам кажутся, и именно поэтому предметам восприятия присущи самые изменчивые и противоположные определения; представление же, даже если оно правильно по своему содержанию, не сознает своих оснований; кто сообщает представление, тот не поучает, а только уговаривает слушателя, и потому представлению всегда грозит опасность превратиться в заблуждение; в то время как знание всегда истинно, представление может быть как истинным, так и ложным; но даже правильное представление есть лишь нечто среднее между знанием и незнанием.

Совершенно так же, по мнению Платона, обстоит дело и с обычной добродетелью. Опираясь на привычку и правильное представление, а не на знание, и потому не имея подлинных учителей, добродетель) отдана на волю случая и она так мало отдаёт себе отчёт в самой себе, что разрешав творить не только добро, но и зло (в отношении друзей — добро отношении врагов — зло), и так нечиста по своим мотивам, что ум обосновывать нравственные требования лишь на удовольствии и позе.

Лишь знание даёт обеспечение правильности поведения, потому что поведение всё определяется намерением действующего, и никто не бывает добровольно дурным и поэтому Платон в своих ранних произведениях сводит вместе с Сократом все добродетели к знанию не объясняя, можно ли, — и если да, то в каком смысле — тем не мене" говорить о многих добродетелях; и точно так же он объявляет познание единственной целью жизни человека, за которую а должен отдать все остальное. Но это познание не может быть найдено у тех, кто сами объявляли себя учителями добродетели — у софистов; к последним Платон не может отнестись вполне объективно, ибо чувствует настойчивую потребность отделить себя от них; напротив, их учение способно, по его мнению, разрушить все основы знания и нравственности.

Положение, что человек есть мерило всех вещей, что истинно все, что каждому кажется истинным, уничтожает всякую истину и тем самым свою собственную истинность; его можно также опровергнуть, сопоставив мнения о будущем.

Утверждение, что удовольствие есть высшая цель знаний, что каждому дозволено всё, что ему нравится, смешивает добро с приятным, существенное и неизменное с преходящим, не допускавшим никакого точного отграничения, безусловно ценное — с тем, что может быть и хорошим, и дурным, и что обыкновенно обусловлено наличностью своей противоположности — неудовольствия. Софистику, устанавливающую эти принципы, как и риторику, пользующуюся ими с практическими целями, следует признать противоположностью всякого истинного искусства жизни, всякой истинной науки, — одним из тех вырождений искусства или противо-научных способностей, которые ставят видимость на место бытия.

Лишь философия действительно даёт то, что обещает софистика. Корнем её является эрос, стремление смертного возвыситься до бессмертия — стремление, которое, переходя постепенно от чувственного к духовному, от единичного к общему, находит свою истинную цель лишь в созерцании и изображении идей. Средством же к познанию идей является отвлечённое или диалектическое мышление, которое имеет двойную задачу: образование понятий, с помощью которого мы восходим от единичного к общему, от обусловленного к безусловному, и разделение понятий, которое методически ведёт нас, через естественные промежуточные звенья, от общего к частному, и тем самым даёт нам знание о взаимном отношении между понятиями, их согласуемости или несогласуемости, их подчинении и соподчинении.

В образовании понятий Платон следует тем же принципам, что и его учитель, только формулируя их более отчётливо; при этом своеобразным вспомогательным средством ему служит проверка гипотез по их выводам; в диалоге «Парменид» этот приём, под влиянием Зенона, приобретает форму антиномического развития понятий. В отношении разделения понятий Платон требует, чтобы оно основывалось на качественных различиях вещей и подвигалось вперёд непрерывно, не пропуская промежуточных членов, диалектическое и эристическое ведение рассуждений) и поэтому он отдаёт предпочтение делению надвое перед иными родами деления.

Диалектику, как показывает Платон в «Кратиле», принадлежит также решение вопроса о правильном словоупотреблении, так как правильность словесного выражения всецело зависит от того, в какой мере оно способно изобразить сущность обозначаемой вещи; с другой стороны, было бы нелепо искать в словах объяснения, которые даёт лишь понятие вещи.

— Если у Сократа отвлечённое познание и нравственное поведение теснейшим образом связаны между собой, то так же обстоит дело и у Платона: по его воззрению, философия да только объемлет всякое знание, поскольку оно правильно осуществляется, но она — и она одна — безусловно обеспечивает также выполнение нравственных задач. Она есть подъятие всего человека из чувственной жизни, обращение духа к идее; все остальное воспитание и образование является лишь подготовкой к ней: таково воспитание характера с помощью музыки и гимнастики, которое приучает людей творить добро и любить прекрасное, воспитание мышления через математические науки, основная задача которых состоит в том, чтобы вести человека от чувственного к нечувственному; но истинный орган философии есть искусство отвлечённого мышления, диалектика, и истинным предметом этого мышления являются идеи.

[Δημόκριτος]

http://www.bm-info.ru/pages/43.htm
Если Сократ объявил, что лишь познание понятий даёт истинное знание, то Платон переходит к дальнейшему утверждению, что лишь то, что мыслится в понятиях — формы вещей или идеи — обладает истинным и первичным бытием. Это положение явилось выводом из положения Сократа в силу предпосылки, которую Платон разделял с Парменидом, а именно, что лишь сущее, как таковое, может быть познаваемо и что поэтому истинность наших представлений обусловлена реальностью их предмета и невозможна без последней, что, следовательно, объект мышления должен столь же резко отличаться от объекта представления, как само мышление — от представления.

С этой точки зрения реальность идей являлась необходимым условием для возможности научного мышления. Но тот же самый итог получался и в рассмотрения бытия как такового. Всё, что мы воспринимаем, подлежит (как показал Гераклит) непрерывному изменению; оно всегда колеблется между противоположными состояниями и никогда не выражает чисто и сполна ни одного из своих качеств; пребывающим, тождественным самому себе, ни с чем не смешанным может быть только то, что, будучи недоступно чувственному восприятию, познаётся одним лишь мышлением. Всё единичное многообразно и разделено; но отдельные вещи становятся тем, что они суть, лишь через общую им сущность, улавливаемую в понятии. Всё становящееся имеет своей целью некоторое бытие: оно таково, потому что ему следует быть таковым (мир, как учили Анаксагор и Сократ, есть творение разума); и точно так же всё наше действование должно служить разумной цели.

Но эти цели могут заключаться лишь в осуществлении того, в чем мышление усматривает неизменные образцы вещей — в осуществлении понятий. Таким образом, во всех отношениях, как полагает Платон, мы вынуждены видеть единственное подлинное бытие в нечувственной сущности вещей и отличать её от их чувственного проявления.

Эту сущность вещей философ, как это явствует уже из вышесказанного, усматривает в их форме, т. е. в общем, в том, что одинаково присуще ряду единичных существ, в их общем понятии. «Мы принимаем идею там, где мы обозначаем множество отдельных вещей одним и тем же именем».

Напротив, единичная вещь как таковая (например, душа, — как это полагал Риттер и др.), никогда не может быть идеей. Но это общее, согласно Платону — спор которого с Антисфеном вращается вокруг этого пункта — существует не только в нашем мышлении, и не только в мышлении Божества.

Напротив, оно существует само по себе и в себе, сохраняет всегда одну и ту же форму, недоступно никакому изменению; будучи вечным прообразом отдельных вещей, соучаствующих в нем, оно отделено от последних, и созерцаемо лишь разумом; идеи суть, как их обычно называет Аристотель, (обособленное); и именно в этом своём самостоятельном бытии они образуют единственную подлинную и первичную реальность, которой все становящееся и преходящее обязано той долей реальности, которая ему присуща.

Поэтому Платон называет их сущностью, подлинно сущим или существом вещей, и так как для каждого класса вещей существует лишь одна идея, то они называются также (единицами или монадами). Таким образом, они противостоят множественности вещей своим единством, их изменчивости — своей неизменностью. Если в чувственном мире мы вместе с Гераклитом можем найти лишь становление, то идеи показывают нам бытие, в котором Платон, вместе с высоко ценимым им Парменидом, видит единственный предмет науки. Но все же он не мыслит это бытие, подобно элейцам, лишённым всякого различия: в диалоге «Софистов» он показывает, что всякое сущее, в качестве определённого, несмотря на своё единство обладает множеством качеств, и в своём отличии от всего остального содержит в себе бесконечно много небытия (т. е. инобытия), что поэтому в отношении всякого понятия надлежит исследовать, с каким другим понятием оно может или не может вступать в общение; и в диалоге «Парменид» он косвенным путём опровергает как допущение, что существует только множественность без единства, так и противоположное допущение, что существует одно единство без множественности.

Поэтому в позднейшем своём периоде он, примыкая к пифагорейцам, обозначал идеи как числа; в его произведениях эта форма изложения ещё не встречается, но все же к ней приближается «Филеб», так как в нём с явственной ссылкой на пифагорейское учение (и в частности на Филолая), утверждается, что не только вещи, но и внутренне единые вечные сущности состоят из единого и многого, содержат в себе предел и беспредельность.

И точно так же неизменность идей не должна быть понимаема так, чтобы было невозможно постигнуть их как причины становящегося и изменчивого. Ведь последнее может приобрести бытие, в котором оно соучаствует, лишь от идей; и действительно, Платон в «Федоне» называет идеи причинами, в силу которых все становится тем, что оно есть — идея блага есть причина всего совершенства, всего бытия и познания; с благом же совпадает божественный разум, и на том самом месте, которое обычно занимают идеи, мы встречаем в Филебе «причину», от которой происходит всякий порядок и разум в мире.

Ещё определённее показывает «Софист» — истинно сущее должно мыслиться как действенная сила, и что поэтому ему следует приписать движение, жизнь, душу и разум. Но как это согласуется с неизменностью идей, — это Платон не пытайся указать, и чем более он развивал свои мысли в систему, тем более данамическое понимание идей, как действующих сил, должно было отступать на задний план перед онтолого-телеологическим пониманием, согласно которому они суть неизменные формы и прообразы вещей.

Так как идеи суть не что иное, как общие понятия, гипостазированные и превращённые в метафизические реальности, то должны иметься идеи всего, что может быть сведено к общему понятию и обозначено одинаковым именем. И Платон действительно сделал этот вывод. Мы встречаем в его произведениях идеи всего возможного, не только субстанций, но и качеств, отношений и деятельностей, не только идеи естественных вещей, но и идеи произведений искусств, не только идеи ценного, но и идеи дурного и ничтожного: величину саму по себе, двоицу саму по себе, имя само по себе, кровать саму по себе, раба самого по себе, идеи грязи, несправедливости, небытия и т. д.

Лишь в позднейший период Платой ограничивал идеи естественными вещами. Все эти идеи стоят между собой в определённом отношении, систематическое изложение которого есть задача науки.

Однако не только мысль об априорной конструкции этой системы понятий чужда Платону, но почти не даёт и зачатка логического её изложения. Более подробно он высказался лишь о высшей вершине этой системы, признав за таковую идею блага. Все в мире таково, как оно есть, потому что так было лучше всего ему быть, и все можно действительно понять, лишь если свести его к благу, как его высшей цели. Эта мысль приобретает для Платона ту форму, что благо есть последняя основа всего бытия и познания, что идея блага, возвышаясь над бытием и познанием, дарует сущему его реальность, познающему — его разумность и знание. Таким образом, благо, как абсолютна; основа всего бытия, совпадает для него с божеством, которое в «Тимее: характеризуется теми же чертами, как и благо, а в «Филебе» отождествляется с божественным разумом. Но, конечно, благо, как и все идеи, должно было бы быть общим, и, в качестве высшей идеи, самым общим, высшим родовым понятием, и потому возникает вопрос, как оно одновременно может быть божеством или личностным существом. Однако Платон, без сомнения, столь же мало возбуждал этот вопрос, сколь мало он вообще поднимал вопрос о божестве как личности.