*2725. Народный фронт и кризис политической лояльности

[Борис Межуев]

http://izvestia.ru/news/572348
12 июня 2014, 21:35 | Политика |

O внутренней политике, о которой мы позабыли
Народный фронт и кризис политической лояльности

День России – хороший повод поговорить о России. О России в последнее время мы несколько позабыли. Все взоры были прикованы к Украине, иногда к Крыму, который стал нашим, но чаще – к Киеву и особенно Юго-Востоку. На то, что происходит собственно в России, наши колумнисты отвлекались редко, иногда с заметным вызовом – мол, вы все пишите про один украинский юго-восток, а вот я расскажу как раз про российский северо-запад. Однако читательское внимание все-таки обращено в сторону Донецка и Луганска, и, увы, авторы хотят писать преимущественно о том, что интересно их читателям.

Но даже в редких статьях о России меньше всего говорится о нашей внутренней политике. Об экономике, культуре, социальной сфере публицисты всех мастей еще готовы вести серьезный разговор, но вот политика удивительным образом всех волнует мало. В отличие от того, что происходило год назад, когда все лето политически активный слой населения следил за сенсационными выборами мэров Москвы и Екатеринбурга, и когда главной интригой момента было – сможет ли Навальный и его партия потеснить «Гражданскую платформу» Прохорова, и какова вообще будет судьба либерально-оппозиционного движения в России.

Сейчас я думаю, мало, кто вспомнит без подсказки, как вообще называется движение Навального. А «Гражданская платформа» и ее судьба интересует лишь специалистов в области политических технологий. Реальная причина этого состоит, конечно, в том, что события на Украине резко подняли популярность власти и повысили рейтинг главы государства до астрономических 83 %. В этой ситуации о каких-то более менее всамделишных политических альтернативах думать становится просто неинтересно.

Увы, не только на федеральном, но даже на региональном уровне.

Конечно, кампания по выборам в Мосгордуму, возможно, обещает нас еще чем-то порадовать, но пока интерес к этой кампании довольно незначителен. Несмотря на то, что вроде бы на этих выборах тестируется судьба «Гражданской платформы» как полноценной либеральной альтернативы действующей власти.

У этих выборов на самом деле одна интрига – за кого проголосует лояльный Путину избиратель. Далеко не факт, что он вообще пойдет голосовать. Только что мне по телефону позвонили сотрудники какой-то социологической службы и подробно расспросили по анкете, что я думаю о проблемах города и собственного района. Я ответил, как мог. Наконец, дело дошло до темы выборов. «Пойдете ли вы голосовать 14 сентября?». «Пойду, я всегда хожу», - ответил я. «А за кого Вы проголосуете?». Далее следовал перечень партий: некоторые названия я никогда не слышал, но большая часть мне была известна.

Я на секунду растерялся. Я представил себе законопослушного, патриотичного и лояльного Путину избирателя и вдруг понял, что ему голосовать будет решительно не за кого.

Выбор такой – либо системная, но все-таки оппозиция типа КПРФ или ЛДПР, либо опальная «партия власти» «Единая Россия», возглавляемая премьер-министром и ровно ничем не запомнившаяся в эти судьбоносные дни, если не считать выступления депутата Евгения Федорова о том, что Виктор Цой – это агент ЦРУ. Но если я не хочу голосовать за Федорова, а хочу именно за Путина, что мне прикажете делать.

Ровно год назад прошел учредительный съезд Общероссийского народного фронта, тогда было решено сделать из этой организации неформальное общественное движение единомышленников президента по типу объединения избирателей в поддержку Барака Обамы. Тогда же в качестве первых лиц движения были выдвинуты три довольно симпатичных человека – кинорежиссер Станислав Говорухин, журналистка Ольга Тимофеева и бизнесмен Александр Галушка. Последний, впрочем, довольно быстро занял должность министра по развитию Дальнего Востока. А Тимофеева и Говорухин остались во фронте. Само движение превратилось в своего рода комитет народного контроля при президенте РФ – его активисты следили за выполнением государственных программ, целевым расходованием средств, жестким соблюдением закона при осуществлении закупок. Выводы ОНФ учитывались при оценке работы губернаторов и других чиновников.

Тем не менее, очень трудно понять, почему все-таки Народный фронт не был превращен в новую «партию власти»? Почему была сохранена «Единая Россия», которая за это время потеряла почти все кроме своего места в политическом процессе?

Откровенно говоря, у меня убедительного для самого себя ответа на этот вопрос. Когда Путин впервые заговорил об ОНФ в мае 2011 года, обозревателей несколько смутило название, не пригодное для мирной жизни. Но мирная жизнь в прежнем понимании кончилась – мы каждый день смотрим по новостям в основном сводки с мест боев. Тема борьбы с фашизмом, ради которой и создавались Народные фронты в европейских странах, стала тоже довольно актуальной.

И тем не менее бренд Народного фронта используется исключительно для решения проблем, связанных с эффективностью государственного аппарата.

Возможно, это и правильно, не стоит повышать градус общественного возбуждения еще и политической актуализацией метафоры «фронта». Пусть «фронт» занимается проблемами «тыла», на которые легко махнуть рукой, пока все взоры обращены к событиям по ту сторону украинской границы.

Но наш вопрос тем не менее остается открытым, за кого идти голосовать последовательным сторонникам Путина 14 сентября.

И отсюда вытекает встречный вопрос, а не сочтут ли сторонники президента своим поражением, скажем, третье место ЕР на выборах Мосгордуму. С одной стороны, где сейчас Путин, а где – ЕР. А, с другой, все-таки будет неудобно. Особенно в нынешней не самой простой ситуации.

В этих наших выборах есть что-то немного магическое – лидеру на них следует побеждать даже в том случае, если он в них не особенно и участвует. Просто ради спортивного интереса.

Содержание темы:
01 страница
#01. Борис Межуев.Народный фронт и кризис политической лояльности
#02. Борис Межуев. Союзники по Армагеддону?
#03. Борис Межуев. Выстрела в спину не ожидает никто
#04. Борис Межуев. Победа и «победки»
#05. Борис Межуев. Идеология третьего срока
#06. Борис Межуев. Зачем приезжал Киссинджер
#07. Борис Межуев. Политика в плохом смысле слова
#08. Борис Межуев. “Мы покрасим мавзолей!” – новый номер несогласных
#09. Борис Межуев. Как мы съели СССР
#10. Борис Межуев. Информационные войны. Рецепт победы
02 страница
#11. Борис Межуев. Хорошая номенклатура – плохая интеллигенция
#12 Борис Межуев. Выборы №0: в Россию пришли праймериз
#13. Борис Межуев. Миф о “всечеловеке”: Россия не даёт построить новый планетарный тоталитаризм
#14. Борис Межуев. 9 мая – праздник, который родился заново
#15. Борис Межуев. Славна Россия Трампами
#16. Борис Межуев. Эффект Володина: праймериз против “игры в бисер”
#17. Борис Межуев. Почему левые всегда проигрывают?
#18. Борис Межуев. Брекзит как момент истины
#19. Борис Межуев. Как важно быть культурным
#20. Борис Межуев. Скучные выборы?
03 страница
#21. Борис Межуев. Конкуренция против криминализации
#22. Борис Межуев. В поисках 50 честных губернаторов
#23. Борис Межуев. Строители горизонтали
#24. Борис Межуев. По пути к Пятой республике
#25. Борис Межуев. Тихое большинство
#26. Борис Межуев. Разделение Кремля
#27. Борис Межуев. Привет, Берлин!
#28. Борис Межуев. Навстречу американскому Беловежью
#29. Борис Межуев. Новый язык для эпохи глобального потепления
#30. Борис Межуев. Рыцарь-монах
04 страница
#31. Борис Межуев. И Ельцин такой молодой?
#32. Борис Межуев. Владислав Иноземцев убеждает Запад пережить Путина
#33. Борис Межуев. Тайное пусть станет явным
#34. Борис Межуев. Апология Малого Народа
#35. Борис Межуев. Никогда мы не будем белыми братьями
#36. Борис Межуев. Между двумя Божьими людьми
#37. Борис Межуев. Призыв к отступлению с града на холме?
#38. Борис Межуев. Банальность тьмы
#39. Борис Межуев. Присяга закрепит победу прокрымского большинства
#40. Борис Межуев. Тень «Волшебной горы»
05 страница
#41. Борис Межуев. После Трампа
#42. Борис Межуев. Долгий сон Кайла Маклахлена, или проклятие техасской закусочной
#43. Борис Межуев. Как демоны глухонемые…
#44. Борис Межуев. Вызывающая предсказуемость
#45. Борис Межуев. Мой педагогический выбор
#46. Борис Межуев. От патриотического позитивизма к патриотической метафизике
#47. Борис Межуев. Первомартовское послание: упреждение упреждающего
#48.
#49.
#50.

[Борис Межуев]

http://izvestia.ru/news/593816
22 октября 2015, 23:09 | Политика

О главном нерве той дискуссии, что состоялась на вершине Кавказских гор

Александр Андреевич Проханов, выступая на одном из заседаний Валдайского форума, сказал, что когда он был в Донбассе, то с удивлением обнаружил, что это 17-я война, на которой он ему довелось побывать. И тут его осенило, что все эти войны — от той, что велась в далекой Никарагуа, до той, что происходила в Грузии, — составляют вместе как бы одну большую великую войну, войну, которая вот сейчас обретает свое предельное концентрированное выражение. Это, по его словам, такой бесконечно продолжающийся Армагеддон, и в нем зло и добро в конце концов обретут свой окончательный облик и сойдутся в одной последней схватке.

И действительно, эта окончательная последняя схватка и должна происходить именно на Ближнем Востоке, — там, где и расположена долина Мегиддо, на которой в свое время египетский фараон разгромил иудейского царя и где в будущем силы света должны одолеть воинства Гога и Магога.

Весь вопрос сейчас, однако, состоит в том, кем окажемся в этом столкновении мы и страны Запада — союзниками или же противниками по Армагеддону настоящего. Будем мы сражаться против общего врага — мирового терроризма, или же по случайности или недомыслию, столкнемся друг с другом в новой войне, которая неизбежно положит конец существующей цивилизации?

Фактически именно об этом шла дискуссия все три дня Валдайского форума и, по существу, именно об этом говорил в своей речи на заключительном пленарном заседании президент России Владимир Путин.

Казалось бы, слишком много оснований для того, чтобы не испытывать никакого оптимизма в отношении какого-либо всамделишного партнерства с крупнейшей державой Запада — Соединенными Штатами. Сразу же после фактического разрешения проблемы с иранской ядерной программой они осуществляют испытание системы ПРО — а ведь 10 лет мы слышали от их официальных лиц том, что эта программа нацелена против Ирана и его ракет. США не скрывают, что хотят сбросить президента Асада, да и сменить власть в России они не отказались бы. Наконец, как заметил Путин, отвечая на один из вопросов из зала, Россию и США разделяют в том числе и ценностные противоречия — русские ориентированы на высшие вопросы о добре и зле, люди Запада прежде всего чтут свой интерес.

Увы, интерес диктует им сейчас одну простую мысль — без существования России им было бы легче жить. Во всяком случае, им так наивно кажется.

Путин удивительным образом сочетал в своей речи жесткость, т. е. акцент на признание ценности силы, и мягкость - указание на необходимость вести диалог со всеми заинтересованными сторонами, для того чтобы эту силу по возможности не применять. Это сложное сочетание - то, чего так сильно не хватает Америке. Там всё очень поляризовано. Либо ты сильный, с мускулами, либо слабак. Либо «голубь», либо «ястреб». Путин — не «голубь» и не «ястреб», точнее, он вообще вне этих ложных американских категорий. Когда надо, и если надо, можно и нужно врезать первым, но лучше, гораздо лучше избежать выяснения отношений и решать все трудные проблемы с помощью договоренностей.

Само это разделение на «ястребов» и «голубей» не про российского лидера. Мне в самом конце форума удалось задать Президенту вопрос, насколько подходит лично ему разделение на «голубей» и «ястребов», Путин ответил, разумеется, не подходит: «мы, конечно, голуби, но крылья у нас твердые». Думаю, этот афоризм – тоже в определенной степени итог Валдайского форума.

И вот тут стоит упоянуть еще один важный подспудный сюжет произошедшего мероприятия. Со среды, когда уже стало известно о переговорах Путина и Асада в Москве, в зале Валдайского форума и в его кулуарах дебатировался один вопрос, каким может стать формула политического разрешения сирийского конфликта. Многие зарубежные эксперты, вслед за патриархом американской дипломатии Генри Киссинджером, имя которого со всем возможным почтением много раз поминали во время заседаний, высказывались в том смысле, что лучшим вариантом был бы раздел Сирии, условно, по боснийскому сценарию. Асад остался бы лидером некоей гипотетической алавитской части, сунниты получили бы другую, центральную, часть территории страны, пограничные с Турцией районы отошли бы курдам. Возникла бы своего рода конфедерация с четко очерченными границами.

И Путин, и глава парламента Ирана Лариджани, который также был спикером на финальной сессии, однозначно отвергли этот сценарий, хотя как будто он был скорее выгоден России. Мы сохранили бы базу ВМФ в Тартусе, кусок суши на Ближнем Востоке, находящийся под нашим контролем и нашей защитой. Но, как сказал Президент, Россия не руководствуется только и исключительно интересом, как прагматичные США. Разделенная, расколотая Сирия была бы ввергнута на долгое время в серию бесконечных непрекращающихся войн между религиозными группами, и это было бы на руку мировому терроризму, который свил бы свое гнездо на территории двух рухнувших в бездну хаоса государств.

Поэтому мыслим и допустим иной вариант — политический союз Асада со всеми группировками, в том числе военными, кто готов направить оружие против ИГИЛ. Чтобы в будущем создать новую и справедливую Сирию без тех, кто готов резать голову иноверцам и иноплеменникам. Асад, как подчеркнул Путин, уже дал согласие на такой диалог. Вопрос — к оппозиционерам и особенно к их зарубежным покровителям.

Готовы ли они?

К тому, чтобы из врагов наконец стать союзниками. Союзниками по Армагеддону. Тем, кем мы были на Эльбе и можем вновь стать на Евфрате. Как писал великий русский поэт Осип Мандельштам в 1916 году, во время Первой мировой:

И умудренный человек

Почтит невольно чужестранца,

Как полубога, буйством танца

На берегах великих рек.

"Умудренные" люди на сочинском Валдае спорили о войне и мире, надеясь, что другие люди в Вашингтоне, Лондоне, Эр-Риаде и Анкаре их услышат. Будем надеяться, что они слышат и, вопреки евангельскому восклицанию, «внемлют». От того, какую сторону в Армагеддоне настоящего они займут, зависит слишком много.

Дай Бог, мы снова будем союзниками.

[Борис Межуев]

http://izvestia.ru/news/597063
24 ноября 2015, 19:51 | Политика |
О том, к чему стоит готовиться, если преступление окажется безнаказанным

Совершено международное преступление — совершено при отягощающих обстоятельствах. Ответственный признал содеянное, но не то что не принес извинения, а, кажется, даже гордится своим поступком.

Россия в последнее время делала всё возможное, чтобы избежать конфликта с Турцией: провластные СМИ в основном хвалили Эрдогана, старались не говорить о незаконной торговле нефтью с запрещенным на территории России ИГИЛ, молчали о поддержке правящей партией в Анкаре «Братьев-мусульман» в Египте и крымско-татарского «Меджлиса» на Украине. Сдерживались, когда шла речь о тех, кто более других мог быть заинтересован в провале сирийской операции российских ВВС и кто, судя по всему, предпринимал самые разнообразные усилия, чтобы нанести России максимальный ущерб.

Российская дипломатия проводила многовекторную политику, стараясь без необходимости не ссориться ни с Израилем, ни с Саудовской Аравией, ни с Египтом. Турция вообще рассматривалась чуть ли не как приоритетный торговый партнер, хотя наши внешнеполитические интересы расходились решительно по всем направлениям — по Сирии, по Египту, наконец, по Крыму. Тем не менее мы пытались не дать Эрдогану повода считать нас противниками.

Однако турецкий президент, выигравший наконец парламентские выборы и расчистив себе дорогу к суперпрезидентству, решил, что настало время действовать решительно. Запад в случае чего прикроет спину. Да, Обама явно не любит Эрдогана, но, надо признать, Эрдоган тут не исключение — он не любит и саудовских шейхов, и Асада, и Нетаньяху, и Путина. Обаме куда приятнее иметь дело с послушными европейцами. Однако, что бы ни думал Обама, Турция защищена коллективным договором о безопасности со странами Североатлантического блока. Ударить по Турции означает ударить по НАТО.

Это значит, что Анкаре можно делать, что угодно: спонсировать исламистов в Египте, торговать нефтью с ИГИЛ, сбивать российский истребитель, да еще хвастливо в этом признаваться. Мол, нет, это не ошибка, это наших рук дело. Попробуй ударь, за меня заступится почти целый мир.
Читайте еще:
[Норвежский политолог считает, что Турцию нужно исключить из НАТО]
Норвежский политолог считает, что Турцию нужно исключить из НАТО
В то время как остальные члена альянса воюют против «Исламского государства», Турция стоит в стороне и даже запрещает пересекать свою территорию

Это на блатном языке, кажется, называется словом «отморозок» — преступник, творящий что-угодно, зная, что за него в случае чего вступятся авторитетные кореши. Кореши пока раздумывают, как им поступить с отморозком. НАТО собралось на совещание, там обсуждают ситуацию, вырабатывают оптимальное решение.

Если укажут отморозку на его место, призовут к ответу, нет проблем — Россия сможет продолжить борьбу с ИГИЛ, а коалиция с Западом в этой борьбе даже укрепится. Как будто какие-то соответствующие сигналы в пользу такого разрешения ситуации есть, вот «Меджлис» неожиданно распорядился (так в информационном сообщении) прекратить энергетическую блокаду Крыма. Может быть, западные союзники дали понять своим друзьям, что они зашли слишком далеко. Но, с другой стороны, Пентагон уже фактически умыл руки, мол, разбирайтесь сами, хотя правонарушения, мол, как бы и не было.

Итак, если Запад осудит Эрдогана за сбитый истребитель, тогда восстанавливается статус-кво. План А работает. А если нет и, скорее всего, нет? А если и это не конец? Если у России план Б на этот случай?

Готовы ли мы в этом неблагоприятном случае выбрать жесткий изоляционистский курс? Без крайностей, без ненужного пафоса, но твердый и недвусмысленный? Без нынешнего бархата, когда почти в каждой телепрограмме благоухают своими ядовитыми испарениями пресловутые сто цветов? Когда представитель МИДа говорит об отсутствии у нас ценностных противоречий с Западом, а руководитель главного пропагандистского ресурса, вещающего на заграницу, признается, что наши расхождения с США сродни расхождениям между двумя штатами в самих США?

Нет, мне лично нравится этот бархатный мир, я отнюдь не горю желанием его потерять. Мне лично здесь комфортно. Но если Россия уйдет из Средиземноморья, признаемся, она едва ли уместится в Минский формат, а это значит, что эта слабая надежда на «оттепель» в российско-европейских отношениях сменится такими «заморозками», по сравнению с которыми нынешний климат покажется просто курортным. Каким он и является на самом деле.

Не хочется расписывать будущие ужасы, и так невесело. Но очевидно, что Запад должен быть так же заинтересован в нашей нынешней «разрядке», как и Россия.

Увы, лидер Запада — США — это пока умело скрывает. А зря. Мы видим, что европейские страны, например Франция, относятся к этой ситуации не столь беспечно: французы понимают, что если Россия уйдет со средиземноморского фронта борьбы, американцы придут далеко не сразу. Они будут продолжать кружиться в трех соснах, разыскивая среди боевиков-джихадистов оппозиционеров, искренне преданных идее демократии. Пока американцы будут заняты любимым делом — поиском демократов в стане исламистов, дамасский режим действительно рухнет и вместе с серией новых геноцидов на Ближнем Востоке развернется борьба титанов: группировок, ориентированных на Турцию, на Саудовскую Аравию и на Катар. Это я не говорю уже об Иране, который, конечно, будет героически защищаться от региональных хищников.

Между тем на нефтедолларах будет вызревать и новоявленный террористический «халифат», который рано или поздно поставит Север Средиземноморья на колени. Если, конечно, западные страны не вспомнят заветы Уинстона Черчилля и не станут травить народы Юга Средизнемноморья отравляющими газами, а то и чем похуже.

А Россия?

А Россия будет смотреть на этот кровавый ужас с ледяным равнодушием. А любители и знатоки европейской музы, возможно, будут с долей меланхолии вспоминать стихи проклятого немецкого поэта:

Что нам Тирренское взморье,

Что нам долина олив —

Средиземноморье,

Исчерпанный мотив.

Влага из горла кратера

Вылита навсегда,

Пусты под небом Гомера

Белые города.

[Борис Межуев]

http://izvestia.ru/news/599696
17 декабря 2015, 22:15 | Политика |
О том, почему президент РФ и оппозиционные журналисты играли на пресс-конференции в разные игры

Ежегодная декабрьская пресс-конференция российского президента — это в определенной степени сеанс одновременной игры лидера страны с представителями медиасообщества. Наиболее отвязные журналисты загодя готовятся к этом мероприятию, придумывают свои каверзные вопросы, надеясь, что президент на чем-нибудь споткнется, не найдет, что ответить, допустит случайный промах.

Признаюсь, я в силу природного консерватизма только в этом году освоил Twitter. Постоянно следя за Twitter-лентой в течение пресс-конференции, я впервые увидел в реальном времени процесс Twitter-управления. Вот Екатерина Винокурова пытается обратить на себя внимание ведущего, наконец ей дают слово, она произносит свой вопрос. И — о ужас! — лидеры оппозиции оказываются недовольны этим вопросом, и один из них посылает ей в Twitter свое фи: мол, нельзя было давать Путину возможность уходить от ответа, нельзя было разбрасываться по кейсам, надо было сосредоточиться на чем-то одном.

Выполняя волю вождей оппозиционеров, ошибку быстро исправляет Алексей Соломин из «Эха Москвы». Тот задает вопрос в согласии с полученными рекомендациями и мгновенно заслуживает восторженное «браво» от главного оппозиционера. Ага, удалось, попали в цель.

Если со стороны Путина это именно игра гроссмейстера в шахматы с перворазрядниками на нескольких досках, то журналисты навального пула как будто играют в морской бой. Ранен! Убит! Попал в молоко! Катя сказала про «элитку»! Молодец, Катя! Катя дала Путину уйти от ответа про Чайку! Мимо, Катя!

Конечно, Катя молодец в том смысле, что надо задавать острые вопросы, — это вообще-то долг журналиста. И больных тем для обсуждения более чем много, что уж говорить. Только, кажется, президент был в этот раз не в настроении играть в морской бой. Произошло слишком много важного за этот год, в самые последние дни, и произойдет еще слишком много важного, и не следует тратить время на то, чтобы соперничать с журналистским сообществом.

Что же произошло и что еще произойдет? Россия в тяжелейших условиях выиграла, если не выиграла вполне, то свела к очень выгодной ничьей геополитическое противостояние с Западом, которое по идее просто не могло не кончиться для нашей страны трагически.

Однако не кончилось.

Россия с большим трудом добилась согласования своих действий с США на Ближнем Востоке: судя по всему, американцами будет внесена на СБ ООН резолюция по Сирии, которая будет учитывать в том числе российские интересы. Там будет определен план действий по урегулированию сирийского конфликта: очевидно, урегулирование стало возможным в силу того, что США отказались от требования досрочного ухода президента Асада. Будет новая Конституция, будут новые выборы, на них, по всей видимости, могут победить в том числе и союзные России силы.

Далее, Украина явно признана Западом в качестве нестабильного и предельно неустойчивого государства с коррумпированным руководством. После того как МВФ назвал долг Киева перед Россией суверенным, Украина имеет все шансы стать государством-банкротом. По-хорошему, для решения украинских проблем тоже нужны соответствующая резолюция ООН, новая Конституция, новые президентские выборы. Но, скорее всего, там в верхах начнется какая-то новая заварушка с неопределенным исходом. Очевидно, что и на этом дипломатическом фронте у России значительные успехи.

Положение в экономике, безусловно, невеселое, и весь новый год нам наряду с выборами придется разгребать все экономические завалы. Президент фактически положил конец разговорам о каких-то зазорах и трещинах в исполнительной власти и однозначно взял ответственность за кабинет. Это означает по сути чрезвычайную ситуацию. Политические противоречия временно выносятся за скобки. Похоже, выборы будут лишены особой интриги: власть попытается выступить на них максимально сплоченной и интегрированной.

Кажется, впервые за 2 года внешняя опасность перестала быть критической. Можно наконец заняться внутренними делами, можно заняться экономикой.

И тут еще два момента. Путин очень внимательно изучил природу основных социальных волнений последнего времени — так, он фактически отменил налог на фуры, столь озаботивший дальнобойщиков, признав вместе с тем, что значительная их часть продолжает пребывать в теневом бизнесе. Вместо дополнительного налога — обязательная легализация.

И, что немаловажно, он недвусмысленно поддержал концепцию развития Севастополя, предложенную законодательным собранием этого субъекта Федерации, сказав, что нет ничего плохого в желании создавать в этом городе и сопредельных к нему территориях «Силиконовую долину».

Сторонники Алексея Чалого, впрочем, скромно называют эту идею «приборостроительным кластером». Неважно даже, насколько реалистичен этот проект, важно, что люди с какой-то позитивной, хотя и зачастую кажущейся фантастической инициативой, похоже, пробили брешь бюрократического равнодушия и добились понимания верховной власти. Заметим, что Путин сказал, что Центральный банк будет внимательно относиться ко всем перспективным бизнес-инициативам. Льготный кредит будет, возможно, гарантирован тем, кто докажет, что они этого заслуживают.

Уверен, если Россия и российская власть будет весь ближайший год действовать как единая команда, экономические проблемы нам удастся разрешить. Как в 2015-м удалось отчасти справиться с проблемами внешнеполитическими. И это будет наша очередная большая победа, и тогда на маленькие «победки» столичной медиакратии можно будет махнуть рукой и не обращать внимания.

И тогда основной темой избирательной кампании 2016 года станет даже не экономическая, но именно кадровая политика — поиск людей, которым не страшно и, главное, не стыдно давать деньги. Те, кто сможет потратить их со смыслом. И если таких людей выявится много, если такие обнаружатся в каждом регионе страны, тогда, как подчеркнул президент страны, ставка рефинансирования постепенно снизится. Не знаю, может быть, именно в этом и состоит экономическая идеология Путина — и если так, то он сегодня впервые ее более или менее явственно обозначил и сформулировал.

Я не уверен, что полностью разделяю эту слишком либеральную для меня идеологию. Но, кажется, я впервые стал понимать ее резоны. Будущее покажет, кто был прав в этом споре, Путин или его оппоненты слева. А медиакратия — она будет, как всегда, увлечена своими мелкими «победками» и, как всегда, останется в стороне.

[Борис Межуев]

http://um.plus/?p=391
Март 4, 2016

В конце прошлого года на лотки московских магазинов была выброшена в больших количествах книга журналиста Михаила Зыгаря «Вся кремлевская рать». Зыгарь попытался изложить историю всего 15-летнего президентства Владимира Путина с позиции умеренного системного либерала. Для либерала первый срок ВВП представляет собой почти что «золотой век» русской истории, срок второй – «век серебряный», когда неприятные черты режима компенсировались многим хорошим, что оставалось от срока первого. Медведевская четырехлетка кажется Зыгарю досадным промежутком, полным ложных и необоснованных ожиданий, а вот последний, так наз. третий срок – срывом почти в полный негатив, тут хорошего стало досадно меньше, а плохого гораздо больше. Тут тебе и окончательная ссора с Западом, и режим санкций, и «духовные скрепы», и ставка на консервативное большинство – все, о чем не переставая пишут колумнисты на немалочисленных либеральных ресурсах.

Моя личная история отношений с режимом прямо противоположна той, что представлена в книге Зыгаря. Я впервые голосовал за Путина на президентских выборах четыре года назад, 4 марта 2012 года. В 2000 году я голосовал против всех, в 2004 – за Глазьева, в 2008 не голосовал вовсе по причине утраты паспорта. В 2000 я ни при каких условиях не мог поддержать преемника Ельцина, в 2004 – надеялся на относительный успех гораздо более близкого мне по экономическим воззрениям Сергея Глазьева. В 2011 я полагал, что лучший исход тандемократии – это переход к парламентской республике при пролонгированном премьерстве Путина и президентстве Медведева.

Но в марте 2012 года уже не было никаких сомнений – речь могла идти только о Путине.

Было понятно, что в мае 2012 после инаугурации возникнет новый режим, и у него будут новые задачи. Из всех сил, которые тогда вышли на Болотную площадь и составили антипутинскую коалицию, ни одна – ни леваки удальцовского толка, ни национал-демократы, ни тем более либералы – не ставили государственный суверенитет в качестве приоритетного политического принципа.

Все они были готовы пожертвовать суверенитетом ради чего-то другого более важного – социальной справедливости, русского этно-культурного доминирования, наконец, разнообразных прав и свобод, подлинных или мнимых. Удивительно при этом, что эти люди были названы «лучшими людьми России» теми политиками, кто еще недавно писал работы о «суверенной демократии». Не вызывало сомнений, что принцип государственной независимости России подвергнется ревизии в том случае, если путинизм будет исключен из спектра российских политических идеологий.

Но в том то и проблема, что у нового режима по существу еще не было идеологии. Был только сам Путин, который в течение предшествующих четырех лет в основном занимался – и успешно – текущими хозяйственными делами, спасая в ручном режиме экономику России от последствий глобального финансового обвала. Идеологией – тоже небезуспешно — занимались другие люди, но в силу известных ведомственно-аппаратных перемен они не могли ассоциироваться с главой правительства. Путин должен был пойти на третий срок в первую очередь для того, чтобы заложить основу консервативного политического курса, устойчивого к любым переменам.

В основе этого курса лежала попытка честного разговора с Западом — о том, чем теперь может быть Россия, что она может позволить делать по отношению к себе, а что позволить не может. Без начала такого разговора все остальные достижения, и в том числе либеральные экономические и политические реформы, оказывались лишенными прочного цивилизационного основания.

О каком серьезном хозяйственном партнерстве с Западной Европой можно было говорить, если любой газовый или нефтяной контракт был политически уязвим, когда любое торговое соглашение могло быть брошено под нож карательных мер Запада против тех или иных якобы неправомерных действий России?

Если любая НКО, спонсируемая из-за рубежа, могла быть превращена в орудие цветного мятежа против отечественной власти, слишком поверившей в идею национальной самостоятельности?

Однако нельзя осуществить экономические преобразования, пока ты не понимаешь, на какой сегмент глобального рынка тебя пустят или не пустят более мощные игроки. Откуда тебя смогут вытеснить с помощью внеэкономического принуждения, невзирая ни на какое ВТО, какие отрасли народного хозяйства тебе просто не позволят развивать могущественные мировые элиты, в том случае, если ты будешь искать с ними взаимопонимания с позиции слабости. Точно также нельзя прийти ни к какой устойчивой политической модели, пока отсутствует определенность, какие вопросы государственной жизни остаются в компетенции национального законодательства, а какие передаются в международные инстанции? Все это пришлось в пожарном режиме пересматривать и переформулировать после драматического разрыва с Западом в 2014 году.

Нельзя сказать, что в «третий срок» мы получили стопроцентно ясные ответ на вопрос, что нам делать позволено условиями глобальной игры, а что ни в коем случае не разрешено. В чем то мы уже Юпитеры, но в чем-то пока еще быки. Переход от положения к быка к статусу Юпитера пока не завершен. Отсюда и множество панических криков о сливах, сдачах и неприемлемых тактических отступлениях. Российской власти придется выслушать еще много упреков со стороны нетерпеливых радикалов с разных сторон политического спектра.

Но очень важно понять другое. Враждебные политике «третьего срока» российские либералы сегодня в один голос кричат, что Путин после 2012 года поссорился с Западом, в первую очередь с США, что он противопоставил себя западному общественному мнению, разного рода нетленным ценностям. С внешней стороны так оно и есть, однако, как раз в нынешнем году было бы уместно взглянуть на ссору с Западом немного иначе. Россия поссорилась в «третий срок» Путина с той самой Америкой, против которой в период вот этих нынешних выборов восстало ее собственное население, которую отверг ее собственный избиратель. С Америкой, которая по ложному поводу вторглась в другую страну, превратила Ближний Восток в кровавую баню, которая опутала мир щупальцами транснациональных корпораций, Америкой, которая почти свела на нет свободу европейских стран и дикими миграционными императивами создала опасность благополучию ее граждан. Эту Америку сегодня отвергает не только Путин, ее отвергает сама Америка, хотя далеко не факт, что вот эта «внутренняя Америка» одолеет на время парализовавшего ее волю «хищного монстра». Но шанс на победу становится все более и более реальным.

Поэтому «идеология третьего срока» – это не просто идеология цивилизационного самоопределения России, это путь к настоящему партнерству с Западом, которое обязательно состоится, если он сам обретет цивилизационную определенность, понимание своих собственных границ.

Вопрос на сегодня состоит в том, как ориентировать эту мощную идеологию, пользующуюся поддержкой большинства населения, в том числе и для внутреннего развития страны. Перефразируя известное мотто Дональда Трампа, как сделать Россию снова великой, если под величием понимать не только и не столько силу, сколько способность к развитию. Но у консервативного курса пока еще имеются в запасе по крайней мере два года, чтобы дать ответ и на этот вопрос. А если судить по вчерашнему опросу ВЦИОМа, согласно которому, за Путина выборах 2018 года готовы отдать свой голос 74 % избирателей, едва ли у «идеологии», которую принес третий срок, будут серьезные конкуренты и после его окончания.

[Борис Межуев]

https://um.plus/2016/02/08/zachem-pr...l-kissindzher/
08.02.2016

На прошлой неделе одним из главных политических событий стал визит в Москву бывшего государственного секретаря США, знаменитого политолога и геостратега Генри Киссинджера. Киссинджер – фигура легендарная, его усилиями завершена вьетнамская война, за что он получил Нобелевскую премию мира, он добился открытия Китая и начала разрядки с Советским Союзом, в значительной степени его руками была остановлена большая война на Ближнем Востоке в 1973 году.

Киссинджер в последние годы неоднократно приезжал в Россию, встречался с Путиным, у него явно приязненные отношения в российским лидером: в отличие от других американских экспертов, Киссинджер не сказал о Путине ни одного плохого слова. Он далеко не всегда, впрочем, соглашается с действиями российского президента, но никогда не прибегает к жестким эпитетам в его адрес.

Наблюдатели начали спорить, с чем мог приехать в Россию американский политик, о чем он говорил с Путиным. Киссинджер провел встречу политических мудрецов, выступил с речью в открывшемся только что центре Примакова, поговорил с коллегами-международниками в Высшей школе экономики, дал интервью Сергею Брилеву. И речь Киссинджера, и его выступление были пронизаны несколько алармистскими тонами: отношения между Россией и США достигли критической точки, холодный конфликт может перерасти во что-то худшее.

Рубио хотя и консерватор, но далеко не столь ортодоксальный, как техасский сенатор Тед Круз, и он точно более предсказуем: чем миллионер Дональд Трамп, фаворит этих выборов. После кокуса в Айове, когда рейтинг Рубио неожиданно вырос в три раза, у него появились некоторые шансы, и они весьма значительны, поскольку именно к нему благоволят самые богатые спонсоры республиканцев

Главная мысль стратега состояла в том, что такую страну, как Россия, нельзя изолировать, отделить от мира, что она в любом случае останется глобальным игроком, хотя бы в силу величины своей территории. Изолированная Россия отнюдь не станет менее опасной для мира: стоит взглянуть хотя бы на действительно изолированную Северную Корею. Проблемы, которые есть между нашими странами, нужно пытаться разрешать, принимая во внимание всю разницу в подходах и в оценках тех или иных событий.

Отметим два пункта речи Киссинджера, которые представляются ключевыми. Первый – это то, что при действующей администрации ожидать каких-то внятных шагов в плане разрешения имеющихся проблем невозможно. Речь, следовательно, идет о том, что сможет предложить России победитель избирательной кампании 2016 года. Киссинджер – республиканец и поэтому, он, скорее всего, наводит мосты между российской властью и возможным будущим победителем от своей партии. Трудно сказать, от кого именно – но легче предположить, что Киссинджер как самый именитый представитель внешнеполитического истеблишмента США склонен делать ставку на тех, на кого в этой гонке рассчитывает истеблишмент.

То есть на бывшего губернатора Флориды Джеба Буша, губернатора Огайо Джона Кейсича или же губернатора штата Нью-Джерси Криса Кристи. Увы, на этих праймериз губернаторам не очень везет и, скорее всего, все умеренные голоса достанутся 44-летнему сенатору от Флориды Марко Рубио.

Рубио хотя и консерватор, но далеко не столь ортодоксальный, как техасский сенатор Тед Круз, и он точно более предсказуем: чем миллионер Дональд Трамп, фаворит этих выборов. После кокуса в Айове, когда рейтинг Рубио неожиданно вырос в три раза, у него появились некоторые шансы, и они весьма значительны, поскольку именно к нему благоволят самые богатые спонсоры республиканцев.

Думаю, однако, что и другие кандидаты не откажутся от советов и услуг Киссинджера по поводу того, что делать с Россией, когда волею судеб въедут в Белый дом. Потому что именно этот вопрос немедленно возникнет после счастливого момента инаугурации будущего победителя, зимой 2017 года. Это сейчас вольно Рубио кричать о бесполетной зоне над небом Сирии и своей готовности сбивать российские бомбардировщики – очевидно, что в 2017 о рациональности этого призыва ему придется крепко задуматься.

О чем вообще можно договориться? В отношении Ближнего Востока, полагаю, разногласий будет не так много. Иранская сделка состоялась, и было бы безумием реально требовать ее пересмотра – это немедленно вызовет протест европейских союзников. В Сирии, кажется, все будет зависеть от военного успеха Асада: если он добьется значительных успехов, Киссинджер и близкие ему реалисты начнут говорить о том, что единственный путь решения сирийской проблемы – это разделение этого государства по секторальному принципу. Видимо, вслед за этим аналогичным образом придется поступить и с Ираком, предоставив какие-то серьезные отступные Турции за фактическую легализацию курдской государственности.

По поводу Украины Киссинджер сказал в своей речи то, о чем обычно и говорят реалисты – включая вечного друга-оппонента Киссинджера, бывшего советника по национальной безопасности президента США Збигнева Бжезинского. Бжезинский сразу после госпереворота 22 февраля 2014 года стал писать о «финляндизации» Украины.

Киссинджер выражается более уклончиво, но смысл по существу тот же: Украина должна стать таким нейтральным «мостом» между Западом и Россией. В дипломатии есть такой термин «государство-буфер» – то есть нейтральное пространство между двумя стратегическими полюсами, предохраняющими их от опасности прямого столкновения. Хватило бы ума Ангеле Меркель сказать о таком варианте до рокового февраля 2014 года, и глядишь, сегодня нам всем спалось бы гораздо безмятежнее.

Однако Меркель тогда промолчала и не без причины. Скажи она это, ее тут же обвинили бы в каком-нибудь пакте Молотова-Риббентропа, в том, что она сдает земли, населяемые свободными европо-ориентированными народами, в орбиту российского геополитического влияния. И что это за «двойной подход», прокричали бы ей, – почему Прибалтике можно стать частью ЕС и НАТО, а Украине с Молдовой нельзя?

Почему интересы России следует ставить выше волеизъявления жителей соседних с ней стран? Сегодня на все эти вопросы хотя бы имеется один весомый ответ – да именно по той причине, что страны эти расколоты и далеко не едины в своем стремлении покинуть зону влияния России и влиться в западный мир. До Русской Весны 2014 года любое указание на этих «иных» украинцев сопровождалось отмашкой – там за Россию одни купленные ею олигархи, которых мы легко перекупим.

В некоторой степени именно это и произошло, олигархи были перекуплены «печеньками» Виктории Нуланд, но простые люди все равно восстали и заявили о желании быть с Россией. Теперь у холодных реалистов типа Киссинджера гораздо больше оснований для спора с их оппонентами, демократическими фундаменталистами.

Но, увы, проблема в том, что одного языка реализма для обеспечения диалога мало. Ведь оппоненты – неоконы или же либеральные «ястребы» – тут же скажут реалистам, а на каком основании Россия претендует на особое к себе отношение? Запад – это понятно что такое, это передовая наука, право, демократия, социальный пакет для беженцев.

А что такое Россия? Голая сила и ничего более. Почему Запад должен перед ней прогибаться? Ссылка на благоразумие может сработать, а может и не сработать. Благоразумие ведь предполагает «умиротворение» горячего оппонента, а «умиротворение» – это у нас, как известно, Чемберлен. Едва ли Крузу и уж тем более молодому и горячему латиноамериканцу Рубио захочется прослыть Чемберленом.

Значит, нужно что-то еще помимо благоразумия, требуется какой-то еще идеологический мотив, который позволит оправдать создание нейтральной буферной зоны, предположительно Трансчерноморской, от Тбилиси до Кишинева. Тут нужно еще что-то помимо уступок в духе реал-политик – нужен новый язык международной политики, в котором эти уступки могут быть представлены как необходимые действия, осуществленные в соответствии с самой природой вещей. Проще говоря, нужен язык цивилизационной геополитики. Его уже пытался предложить американскому истеблишменту покойный политолог, автор «Столкновения цивилизаций» Сэмюэль Хантингтон. Однако подход Хантингтона не допускал и не предполагал никаких буферных зон – все должно было быть четко поделено между различными цивилизациями по конфессиональному принципу.

По логике Хантингтона, Россия как ядровое государство православной цивилизации должна была контролировать не только Украину и Грузию, но даже Румынию с Болгарией. Расширение НАТО на Восток погубило хантингтоновский проект, но, кажется, теперь его можно возродить в какой-то модифицированной версии, в которой допускалось бы создание таких нейтральных, лимитрофных, межцивилизационных зон. Увы, боюсь, что другого варианта просто нет.

Или новая американская администрация увидит в России иную цивилизацию со своим особым ценностным кодом и своими особыми историческими правами, или же она будет считать ее просто объектом для атаки. И сегодня нам и американцам нужно оставить идиотские теоретические споры о том, какими такими социально-культурными преимуществами обладает наша страна, чтобы считаться особой цивилизацией, и понять, что язык «цивилизационной геополитики» – это политес выживания Европы, это лексикон дипломатической корректности, который позволит нам не свалиться в Третью мировую войну, тем более, как правильно намекнул нам Киссинджер, ее опасность сегодня велика как никогда.

[Борис Межуев]

https://um.plus/2016/02/20/politika-...-jetogo-slova/
20.02.2016

В самом конце 1990-х и особенно в начале нулевых в политологических и около-политологических кругах возникла новая мода. Мода на расширение объема понятия «политического» и круга тех субъектов, которые подпадают под категорию «политических акторов».

Мода пришла, разумеется, с Запада – и пришла она сразу из двух альтернативных источников. С одной стороны, апологеты так наз. экономической глобализации, выхода бизнес-компаний за национальные рамки и их распространения по всему миру, стали говорить, что национальное государство себя постепенно изживает, что наступает время не только транснациональной экономики, но и транснациональной политики, а это значит, что все существующие партии можно отменить за ненадобностью, поскольку все дела все равно будут решать в своих кабинетах какие-нибудь Рокфеллеры, Соросы и Биллы Гейтсы.

Это была одна очень модная тогда точка зрения, и в ее обоснование некоторые эксперты любили ссылаться на некоторые действительно интересные исследования, типа книги голландского политолога Хендрика Спрюйта «Суверенное государство и его соперники» 1994 года, в которой речь шла о том, что эпоха территориального государства имеет свое конкретное начало – в Вестфальскую эпоху – и, соответственно, будет иметь свой конец. Как ранее действовали на международной сцене разные религиозные ордена, ганзейские купеческие братства, монашеские союзы, так вот и в нынешнюю эпоху постмодерна будут преобладать всякие транснациональные игроки с их собственными представлениями о благе человечества. Я огрубляю, конечно, но речь шла примерно об этом.

С 1999 года, однако, идея глобализации «политического» получила весомое подкрепление, как ни странно, от противников глобализации.

Тогда, кто помнит, был расцвет движения антиглобалистов, которые устраивали свои шумные митинги по всем городам, где только происходили мероприятия разных неприятных организаций, типа ВТО, Большой семерки и прочих клубов мировой элиты. Антиглобалисты говорили, что силы транснационального капитала следует подчинить силам столь же глобального гражданского общества, за которыми по этой причине надо законодательно закрепить какие-то особые права на уровне национальных государств. Немецкий политолог Клаус Леггеви сказал даже, что транснациональные НКО должны обладать такими же правами в рамках всех национальных политий, какие имеют действующие в их рамках политические партии.

В общем, это была такая общая мода на постмодерн в политике. Причем в какой-то момент в России, по крайней мере, стало совершенно непонятно, кто у нас глобалист, а кто антиглобалист, поскольку глобалисты и антиглобалисты публиковались в одних и тех же изданиях и призывали по существу к одному и тому же – к уменьшению влияния и власти национального государства. Из этого же источника возникла и мода на НКО – типа вот такие организации «третьего сектора», спонсируемые неизвестно кем неизвестно откуда, они и должны, согласно логике исторической неизбежности, рано или поздно вытеснить все устаревшие политические партии, задать новую общественную повестку, вообще переформатировать политическое поле и создать новую Россию. И не только Россию, но вообще новый прекрасный мир, в котором больше не будет либералов и консерваторов, а будут одни только сторонники «открытого общества» – неограниченной миграции идей, умов и капиталов.

Как это часто бывает, левые антиглобалисты охотно шли на союз с правыми глобалистами, и все они дружно доказывали одну непреложную истину – что вестфальская эпоха уже померла, и поэтому политической деятельностью следует называть не то, чем занимаются скучные, никому уже давно не интересные партии, а то, чему посвящают свое время разного рода общественные организации, желательно транснационального происхождения. Опять же я вынужденно огрубляю, но предлагаю просто пролистать журнал «Неприкосновенный запас» годов эдак 2002-2004, издаваемого Ириной Прохоровой, обнаружить там публикации вышеупомянутого Клауса Леггеви, другие лево-правые тексты в защиту аналогичных идей, чтобы убедиться в полной обоснованности этой ретроспективы.

Должен также сказать, что мне в тот момент казалось, что российская власть верит в правоту этих транснациональных представлений, и для нее самой вся наша национальная политика представляет собой что-то глубоко провинциальное по отношению к серьезным транснациональным играм, совершающимся на каком-нибудь Давосском форуме. О чем там спорит партия «Единая Россия» с КПРФ – это волновало по большому счету только представителей этих партий. А вот что творится за кулисами разных экономических саммитов, вот это было интересно всем, кто обладал или хотел обладать реальным влиянием.

Все бы так и шло гладко и беззаботно, если бы не «оранжевая революция» 2004 года. А до нее – «революция роз» в Грузии, организованная и проплаченная фондом Сороса. Оказалось, что вся эта милая «транснационализация» имеет свою вторую, не столь симпатичную сторону, и состоит она в том, что если год за годом вкладываются неизвестно какие деньги в общественные организации, которые могут заниматься хоть разведением кроликов, хоть обучением слепоглухонемых детей, рано или поздно возникает зависимость получателя денег от их безвозмездного дарителя, и эта зависимость в критический момент может сыграть свою политическую, даже революционную роль. Деньги – это всегда зависимость, и, увы, деньги – это почти всегда политика.

Как только наше государство это поняло, оно постепенно начало вводить жесткие нормы регулирования НКО. Деятельность некоторых наиболее очевидных политических агентов типа того же Сороса была прекращена. В 2012 году появился термин «иностранный агент», он стал употребляться по отношению к тем НКО, которые занимаются «политической деятельностью». Когда возникла необходимость в 2015 году пересматривать прежний закон об НКО, начался спор о том, как эту «политическую деятельность» трактовать. И вот, любопытным образом: именно те люди, кто в начале 1990-х ратовал за максимально широкое представление о политике, теперь стали пытаться его максимально заузить, видя в политике исключительно борьбу за власть партийно-парламентскими средствами. На первом план в качестве лоббиста этой политики «в хорошем смысле слова» вышел кудринский Комитет гражданских инициатив, экспертом в котором состоит та же самая Ирина Прохорова. Полагаю, однако, что статусом «эксперта» дело не ограничивается, и неформальное влияние сестры Михаила Прохорова на деятельность этого Комитета в целом отнюдь не нулевое.

Казалось бы, налицо парадокс, вы же сами нам десятилетие назад говорили, что вся наша партийная система – безнадежное старье, а настоящая политика рождается из борьбы, условно говоря, Greenpeace c British Petroleum, в силу чего надо открыть границы и для той, и для другой организации. Почему же теперь вы сводите политику исключительно к поддержке КПРФ на выборах в Тульской области?

Понятно, однако, что проблема не решается установлением системы закрытости, как то предлагают некоторые представители системных партий, которым, конечно, выгодно полное устранение всех несистемных конкурентов. Государство не может поддерживать все некоммерческие инициативы и следить за деньгами, поступающими в каждый карман.

Но какое-то более расширительное толкование «политического» все-таки необходимо – ясно, что это «политическое» рождается не только там, где ему предписано рождаться национальной Конституцией.

Если я, получая иностранные деньги за что-нибудь совсем не связанное с политикой, тем не менее занимаюсь на регулярной основе агитацией против власти, едва ли будет ошибкой предположение, что на самом деле деньги мне поступают именно за это занятие, а не за посильный вклад в литературоведение, например.

Где есть деньги, там всегда есть политика. Всегда есть место подкупу, коррупции и так далее. На этом ведь и сломались антиглобалисты – они не нашли для себя чистых денег, а ведь если ты хочешь влиять на мировые дела, ты должен пристроиться к какой-нибудь одной из транснациональных мафий, если не к англо-саксонской, то, скажем, исламистской, на худой конец – к какому-нибудь латиноамериканскому наркокартелю. Это отвратительный во всей непреложности закон денег, которые всегда коррумпируют, извращают самые чистые помыслы и начинания. И вот глядя на всю эту грязную картину транснациональной глобализации с кочующими по всему миру преступными доходами, получаемыми из скупки краденого, торговли оружием, шантажа слабых запуганных правителей, я лично для себя делаю вывод, что, пардон, свои деньги чище. Лучше зависеть от собственной, более менее тебе известной и понятной, власти – со всеми ее известными недостатками, чем черт знает от кого.

Но именно для того, чтобы настоящая реальная политика напоминала «политику в хорошем смысле слова» с выборами, представительством и согласованием интересов, следует вот эту грязную транснациональную политику взять под какой-то разумный и не слишком репрессивный контроль.

А поэтому надо ее все-таки назвать своим именем. Не будем же мы называть «сексуальными отношениями» только то, чем занимается муж с женой с целью продолжения рода? Может быть, нам очень хотелось бы, чтобы под сексом понималось только это, но мы взрослые люди и мы знаем, что сексом очень часто и в последнее время чаще обычного именуется еще нечто совсем другое.

Также и с политикой. Увы, она далеко не всегда то, чем ей следует быть, согласно закону. И хотя мы отказались от идеи узаконить эти неприятные аспекты политики, их тем не менее требуется как-то регулировать. Продолжая аналогию, выписывать своего рода «желтый билет» для легализации транснациональной политической деятельности. В том числе в целях ее защиты и безопасности.

[Борис Межуев]

https://um.plus/2016/03/12/pokrasim-...-nesoglasnykh/
12.03.2016

10 марта в славном городе Вильнюсе прошел Форум Свободной России. Несмотря на инцидент с российской группой тележурналистов, которую депортировали из Литвы как угрозу безопасности этой страны, заседания мероприятия можно было увидеть в прямой трансляции в Интернете. Я, увы, не нашел 10 марта времени для созерцания посиделок представителей «СвободоРоссии» и довольствовался записью. Что-то осталось за ее пределами, но, думаю, что я потерял совсем немного.

Суть происходящего не сложно было схватить из отдельных реплик в ФБ участников Форума и той единственной, полностью просмотренной мной панели, где Кох, Чичваркин, Илья Пономарев, Илларионов и Каспаров обсуждали «Россию без Путина». Их мечтания о том, какой прекрасной во всех отношениях будет эта страна, напомнили мне один всем известный анекдот, который я в разных вариациях слышал с 1988 года. Тогда в нем шла речь о безнадежно запутавшемся в перестроечных делах Горбачеве, задумавшем воскресить Сталина. Сталин предложил Горбачеву расстрелять всех членов ЦК КПСС и перекрасить Мавзолей в зеленый цвет. Опешивший от такого поворота Генеральный секретарь спросил, а зачем Мавзолей-то перекрашивать, на что вождь невозмутимо ответил: «Я так и знал, что по первому вопросу разногласий не будет». В 1994 году Горбачева в анекдоте успешно сменил Ельцин, а членов ЦК КПСС – депутаты Государственной думы РФ. Последний раз я слышал этот анекдот в 2011 – тогда речь шла о Медведеве и, разумеется, о членах партии «Единая Россия». Я тогда как раз работал в структурах этой партии, и мне было не очень смешно.

Однако рассказчики никогда не трогали Мавзолей, который во всех вариантах анекдота требовалось обязательно покрасить «в зеленый цвет». Участники Форума Свободной России исправили этот недостаток «бородатого» анекдота, предложив свои версии второго, заведомо абсурдного совета вождя. Гарри Каспаров посчитал, что «Россия после Путина», еще не оправившаяся от последствий его правления, должна быть лишена права на федеральное представительство: в стране следует оставить только региональные законодательные собрания, а вся полнота власти должна быть сосредоточена в руках революционной Директории. Эта идея показалась слишком сложной для Альфреда Коха, и он просто рекомендовал лишить безработных граждан, не платящих налоги, избирательных прав. Илья Пономарев отчаянно лоббировал на этом мероприятии идею бесплатных медицины и образования, наличие которых было бы в состоянии отучить россиян от державности, но не нашел поддержки у Евгения Чичваркина, который не мог взять в толк, почему обеспеченные, как он выразился, вылезшие из «болотной тины» люди, типа него самого, должны из своих кровно заработанных средств содержать «нищебродов».

В общем, если Каспаров собирался на этой панели представить зрителям состав и примерный образ деятельности будущей Директории, то с этой задачей он прекрасно справился. У каждого из членов «директората свободной России» оказался в запасе свой собственный Мавзолей, который он клятвенно пообещал покрасить в зеленый цвет, в результате чего стало понятно, что «разногласия по второму вопросу» окажутся роковыми для будущих отцов-основателей свободной России. Кстати, метивший на этом мероприятии в Джефферсоны Альфред Кох высказал и много ценных внешнеполитических идей, в частности, признал «конструктивным» прозвучавшее в ходе какой-то из панелей предложение передавать сирийской оппозиции переносные зенитные комплексы для поражения российских бомбардировщиков.

Однако при всем многообразии мнений по разнообразным сюжетам «обустройства» будущей пост-путинской России панелисты счастливо сходились в главном – в необходимости подвергнуть правящий класс нашей страны «люстрациям». Это совсем не страшно, восклицал Илья Пономарев, это же не уголовные дела, просто отстранение целого класса управленцев от участия в политической жизни на основании их соучастия в мероприятиях «преступного режима». Обращать внимание на то, что кроме, пожалуй, Каспарова, все остальные участники панели в разное время сотрудничали с «преступным режимом», выступали в поддержку его лидеров, занимали в этом режиме не самые маленькие должности, надеялись на его покровительство, получали от его представителей материальные средства в размерах, мягко говоря, превышающих максимально возможную заработанную плату, значит ломиться в открытую дверь. Это уже сказали все обозреватели, и панелисты, конечно, прекрасно понимали, что они услышат все эти доводы в ответ на свои предложения.

Вопрос, зачем они это делали? Зачем был им нужен этот цирк, вызвавший насмешки и презрение даже в среде искренних противников нынешней власти? Кто был на самом деле главным объектом атаки «свободоросцев»? Думаю, вся эта свистопляска была рассчитана на нескольких, не присутствовавших на Форуме людей, главным из которых был лидер «Яблока» Григорий Явлинский. В отличие от вильнюсских героев, которые много рассуждали, как режим падет в результате тех или иных стихийных обстоятельств, Явлинский не стал рассчитывать на стихию, а решил пойти вместе со своей партией на выборы в Государственную думу. При этом он сделал целый ряд заявлений, не слишком приятных для уха «рукопожатной» общественности. Явлинский демонстративно отказался от финансовой помощи Михаила Ходорковского, его партия разработала проект нового референдума в Крыму для легализации в глазах международной общественности присоединения полуострова к России. «Яблоко» попыталось нащупать какую-то компромиссную линию и в вопросе закрепления итогов приватизации. Всё это нашей революционной «Директорией» было единогласно осуждено как отступничество.

Весь смысл вильнюсских посиделок, похоже, заключался в обличении всякой компромиссной, умеренной линии в либеральном движении, которая могла бы принести ее сторонникам хоть какие-то голоса на выборах.

Понятно, что предложения Илларионова отдать Украине не только Крым с Донбассом, но и Ростовскую область могут заинтересовать в России только психиатра. Впрочем, то же самое следует сказать и о почти всех предложениях других уважаемых спикеров. Но одно дело избиратели, а другое – целевая аудитория, которая живет в своем мире и ставит 1000 лайков очередному безумному посту Божены Рынской, в которой она, путая Литву с Латвией, но не экономя «русских эпитетов», повествует о том, как ей удалось украсть айфон у журналистов российской телекомпании. Целевая аудитория, настроенная в общем столь же агрессивно и бескомпромиссно, как и Божена, может заклевать любого либерала, который пойдет на компромисс с «преступной властью» или, еще того хуже, захочет понравиться так наз. «оболваненному избирателю». Целевая аудитория в этом смысле легко управляема, ее не так трудно натравить на любого оппортуниста и соглашателя, достаточно несколько раз в день из одних и тех же авторитетных источников сопоставлять и сравнивать на все лады Россию 2010-х и Германию 1930-х. Понятно, что этот вой не произведет никакого эффекта на Зюганова, Жириновского или Миронова, а вот на Явлинского, увы, произведет. У Владимира Рыжкова в свое время, после Валдайского форума 2013 года, был шанс создать какое-то центристское либеральное течение. Начался визг по поводу его вежливого общения с главой государства, и он поспешно отошел в тень.

Однако почему радикалы так боятся, что их более умеренные коллеги пойдут на выборы? Что такого страшного случится с либеральной идеей в России, если пять-шесть ее твердых адептов будут сидеть в Государственной думе? В конце концов, и большевики имели в Думе свою небольшую фракцию, и сам Ленин считал, что те, кто этим оказался недоволен, был поражен «детской болезнью левизны», потому что фракцию можно использовать для пропаганды социалистических идей. Думаю, мы едва ли ошибемся, если предположим, что сторонники «свободной России» сегодня делают ставку на протестное голосование, на то, что люди будут отдавать свои голоса по принципу «чем хуже, тем лучше». А протестное голосование, как и в 2011 году, может стимулировать массовый уличный протест.

«Нам не за кого голосовать на этих выборах, и мы лучше проголосуем за того, за кого нельзя голосовать». В 2011 году многие именитые либералы именно по этой причине голосовали за коммунистов. Понятно, что если желать протестного голосования и надеяться на то, что его итоги ужаснут власть, нужно любыми способами препятствовать появлению в избирательном списке тех сил, присутствие которых сделает подобный электоральный протест безосновательным. И вот ради этой задачи нужно сейчас визжать, орать всякую чепуху, нести откровенную околесицу – только чтобы запугать всех, кто ослушается вильнюсского штаба, некими не официальными, но, тем не менее, вполне ощутимыми санкциями.

Посмотрим теперь, кто испугается и на это поведется.

[Борис Межуев]

https://um.plus/2016/03/20/kak-my-syeli-sssr/
20.03.2016

17 марта 2016 года прошло четверть века с момента союзного референдума. Теперь когда минуло столько лет с тех поистине эпохальных мартовских ид, роковых для советского государства, часто бывает трудно вспомнить человеческую, повседневную сторону прошедших событий. Чем мы жили тогда, чем дышали, о чем думали, когда у нас на глазах гибла собственная страна и когда ее руководители делали отчаянные и в целом безнадежные попытки ее спасти. В том числе с помощью вот этого самого референдума.

Сейчас мало кто помнит, что тогда в разного рода толковищах при обсуждении предстоящего голосования более всего говорилось о якобы некорректной формулировке, вынесенной на общенародный плебисцит, – о том, что сохранить предлагалось некую фантастическую «обновлённую федерацию равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности» (так звучало в формулировке). И этим все были очень возмущены, поскольку на всех углах в столице шептались о том, что если граждане все-таки решатся проголосовать за Союз, то Горбачев обязательно введет войска, и у нас будет «как в Вильнюсе». И поэтому, говорили тогдашние властители народных дум, голосовать за Союз ни в коем случае не надо, а надо вместо этого бороться за суверенитет РСФСР, в которой обязательно нужно будет реализовать программу рыночных реформ, желательно по программе Шаталина-Явлинского «500 дней». И для укрепления суверенитета России нужно непременно на том же референдуме поддержать введение поста президента РСФСР, ибо если этого не сделать, у коммунистов, окопавшихся в Верховном Совете РСФСР, появится возможность сместить Ельцина с поста его председателя и помешать ему облагодетельствовать россиян рыночными реформами.

Вся эта ерунда кочевала из одной газеты и в другую. И центральные каналы телевидения, где после прихода Леонида Кравченко стало больше развлекательных передач и меньше политики, уже не могли повлиять на образ мыслей политизированного московского избирателя, который предпочитал верить «Московским новостям», «Курантам», журналу «Столица» и больше всего боялся, что Горбачев поступит «как в Вильнюсе».

Но я сейчас хочу напомнить отнюдь не эту атмосферу национальной истерии, о которой было уже многое сказано, а как раз то, что ей видимым образом противостояло, но что тем не менее сыграло, думаю, еще большую роль в гибели СССР, чем демократические всплески ненависти к Союзу, которые, в итоге, все-таки оказались бессильны повлиять на выбор миллионов советских граждан. Граждане ведь как никак в большинстве своем проголосовали за федерацию.

Мне помнится и другое. Многие, особенно молодежь, особенно студенчество ушли тогда с головой в свои частные дела, в свою частную жизнь, в лучшем случае – в освоение необходимых навыков собственной профессии, в худшем – в зарабатывание денег любыми путями, включая не совсем легальные. 1991 год мне помнится в первую очередь именно этим – таким всеобщим экономическим одичанием, которое началось в тот момент, как только была легализована частная коммерческая деятельность, и кооперативы получили право заниматься розничной торговлей. Следы этой розничной торговли стали видны по всей столице, в особенности около станций метрополитена, где началась бойкая продажа порнографии.

У Пазоллини в фильме «Евангелие от Матфея» есть сильная сцена, в которой проповедь Иисуса среди своих учеников показана как малозначимое событие для большинства жителей Палестины. Какой-то проповедник что-то вещает кучке последователей на каком-то небольшом холме, а рядом едут повозки с сеном, пасутся козы, гуляют люди. Для большинства ушедших в свои частные заботы людей ничего не происходит, многим даже не суждено никогда понять, свидетелями каких событий космического масштаба им суждено было оказаться. Они проходят мимо Спасителя и не замечают того, что должно было стать смыслом их жизни.

Может быть, это не совсем корректное сравнение, но вот для меня Советский Союз погибал именно таким образом. На эту гибель кроме сотни истериков никто не хотел обращать никакого внимания. Истериков волновало, чтобы Горбачев не ввел танки. Но большинство занималось совсем другими делами. Мои однокашники с честью признавались, что не знают, кто такой Ельцин. Любой интерес к политике, выходящий за пределы чистого заработка, вызывал в университетской среде какое-то нехорошее подозрение. «Зачем тебе все это нужно? Что ты можешь изменить и зачем вообще чего-то менять?» Лучшие из нас продолжали читать Хайдеггера, не замечая, что происходит за стенами библиотеки, другие уже подумывали о создании каких-то синдикатов для отмыва лихих денег. Впрочем, я так и не смог освоить ту науку, в соответствии с которой тогда делались миллионные состояния, и поэтому остерегусь выносить суждения по этому поводу.

Телевидение действительно вовсю кормило трудящихся сомнительными развлекательными музыкальными передачами, где молодые люди женоподобного вида сменялись крутыми чернокожими парнями городских окраин с однообразными речитативами: в моду стал входить рэп. Российское кино сменило пафос «перемен» на мотивы черной безнадеги, которую не просветит даже луч свободы и демократии. Но пессимизм в плане общего дела странно сочетался с радостным оживлением в плане перспектив личного обогащения. Ельцин, Горбачев, шахтеры, демократы, КПСС, ДемРоссия – все это оставалось где-то на заднем плане времени, на первом были темные бартерные сделки, первый лихой навар, десять пропавших в Сибири вагонов, 140 канувших в неизвестность миллиардов, фальшивые авизо, паленая водка.

Существует представление о том, что сила государства и прочность основ общества держатся за счет обывателя, которому нет дела до каких-то высоких смыслов и общих проблем, но который своим нутром заинтересован в том, чтобы жизнь оставалась такой, какой была прежде. На этом представлении основывается весь англо-саксонский консерватизм, который с того времени наши либеральные элиты пытаются безуспешно привить российским гражданам. Что говорят эти элиты устами своих идеологов? Уйдите в частную жизнь, займитесь накоплением денег, семейными заботами – это и будет ваш патриотический долг. Общее дело интересует только радикалов, настоящие, природные, консерваторы во все времена руководствуются лишь своими частными мотивами, будучи равнодушны ко всем призывам к морали и совести. Любой высокий пафос оставляет консерватора равнодушным.

Уже 25 лет нас пытаются приучить вот к такому консерватизму частной жизни, и из этого ровным счетом ничего не получается. Все живое в консервативном лагере у нас заражено общим – национальным, государственным, религиозным – пафосом, консерваторы частной жизни всякий раз оказываются теми офицерами, которым никогда не удается собрать армию преданных сторонников.

А все почему? Думаю, потому что у нас у всех где-то в глубине сознания хранится память о 1991 годе, когда все мы были погружены в свои мелкие личные заботы, кто-то мечтал о поездке за рубеж, кто-то грезил о собственной машине, кого-то более всего волновало место на товарно-сырьевой бирже – и никто в общем даже не отреагировал серьезно на то, что случилось в декабре этого года. Никто не вышел на площадь, никто не призывал к сопротивлению, почти никто даже не выступил с протестом в печати. На телевидении продолжали вещать демократические витии, красные директора приценивались к собственным заводам, интеллигенты запасались загранпаспортами для поездок в Европу, а простые люди дрались у пустых полок в магазинах, не зная, радоваться или опасаться предстоящего скачка цен. Судьба оставленных на произвол судьбы Крыма, Приднестровья, Донбасса мало кого в этот момент волновала.

Сегодня, когда мы празднуем двухлетие возвращения Крыма на Родину, когда гордимся внешнеполитическими успехами страны, когда официоз говорит о патриотизме и любви к родному очагу столь же убедительно, как раньше говорил о верности европейскому выбору, в эти дни важно не забывать, что случилось с нами в далеком 1991 году, когда государство было побеждено не какой-то мощной революционной идеологией, а тем самым радикализмом частной жизни, который, в отличие от коммунизма и анархизма, способен пережить любой «конец истории». Потому и русский консерватизм, хранящий память о 1991 годе, всегда будет содержать небольшую примесь «общего дела» и видеть в «частной жизни» проблематичного и неверного союзника государственного порядка.

[Борис Межуев]

https://um.plus/2016/04/01/informaci...recept-pobedy/
01.04.2016

Пресс-секретарь Президента РФ Дмитрий Песков недавно выступил с заявлением о том, что англосаксонские СМИ собираются развязать против России информационную войну, проплаченные журналисты готовят некий клеветнический вброс против нашей страны и ее лидера. Очевидно, что время до 2018 года будет нелегким, объявленная информвойна против России будет продолжаться.

Сейчас некоторые мои коллеги пишут, что высокий рейтинг главы государства объясняется преимущественно фактором возвращения Крыма. «Посткрымский консенсус», «крымское большинство» – все эти слова вошли в обиход. Кажется иногда, что в третий срок Путина ничего и не было, кроме украинской истории и Русской весны. Что и говорить, после 18 марта 2014 года рейтинг Путина взлетел до небес и достиг своих рекордных высот. Но не будем забывать, что с марта 2012 по март 2014 года прошло два года, и за эти годы, когда еще никто не мог даже предсказать Русскую весну, рейтинг главы государства неуклонно возрастал, хотя, может не в геометрической прогрессии, но довольно определенно и внушительно.

А начиналось то вообще все не очень хорошо. Перед декабрьскими выборами 2011 года рейтинг Путина, тогда еще премьер-министра, стал явно снижаться, достигнув, кажется, 40 с лишним процентов. Было заметно, что агрессивная кампания против «Единой России» – «партии жуликов и воров» – рикошетом бьет и по ее формальному лидеру, тем более что к этой кампании вынуждены были примкнуть и спикеры так наз. системной оппозиции. Было также ясно, что сентябрьскую рокировку на съезде «Единой России» не принял московский средний класс. Наконец, массовые выступления москвичей с протестом против итогов декабрьских выборов – казалось, они должны были воскресить в памяти митинги и массовые шествия весны 1991 года, после которых популярность Горбачева резко сошла на нет. Эта невольная ассоциация не радовала.

Итак, третий срок Путина начался в очень и очень сложной обстановке, и на носу не было никакого Крыма, который мог бы позволить главе государства завоевать любовь и признание свыше 80 % населения. А была целая серия самых неприятных скандалов, типа дела Pussy Riot, которые прямо подрывали авторитет таких консервативных институтов, как Русская православная церковь, и опять же косвенно ударяли и по лидеру страны. А еще вспомним малопопулярную (согласно соцопросам) Думу, ослабленное после ухода путинских тяжеловесов правительство и, наконец, озлобленную против власти медиакратию, которая получила возможность говорить все возможные гадости.

В общем, «плюсов» не было почти никаких, «минусов» очень и очень много, никакого Крыма не светило, а информвойна, между тем, была блестяще выиграна. За два года рейтинг главы государства вырос до прежних показателей, оппозиция была маргинализована и частично даже приручена, международный престиж российской власти к декабрю 2013 года был высок как никогда. В декабре 2013 на встрече с журналистами (той самой, после которой Путин объявил о помиловании Ходорковского) глава государства не получил ни одного острого вопроса, и возникло ощущение, что Фронда 2011 года окончательно разгромлена.

Что явилось причиной этой неожиданной победы в информвойне? Почему тогда лоялисты победили, хотя их успех был отнюдь не гарантирован? Это нам важно понять сегодня, перед новым раундом боевых действий.

У этого успеха были, на мой взгляд, две причины, два взаимосвязанных фактора.

Первый был обусловлен новой динамикой во внешней и внутренней политике государства. Вернулись не только прямые губернаторские выборы, вернулась реальная конкуренция на этих выборах, что со всей наглядностью было продемонстрировано в Москве, где кандидат от оппозиции Алексей Навальный имел возможность набрать свои 27 %. Вернулась многопартийность. Власть больше не держалась за одну партию, требуя от нее побед во всех регионах и на всех местных выборах, победа коммунистов в каком-либо регионе перестала считаться политическим скандалом. Независимые люди, типа Евгения Ройзмана в Екатеринбурге или Галины Ширшиной в Петрозаводске, смогли одолеть на выборах сторонников действующих губернаторов. Началось обсуждение перспектив эволюции российской политической системы, к чему призвал, кстати, сам будущий глава государства на встрече с политологами в январе 2012 года. Разумеется, либеральная оппозиция ничего этого не замечала и только орала в один голос, что на страну надвигается сталинизм. Но в это, надо признать, уже никому не верилось. Реальность свидетельствовала об обратном.

Во внешней политике дело обстояло еще лучше. США потрясали постоянные скандалы: то Сноуден что-то сообщит нехорошее о прослушках Ангелы Меркель, то Wikileaks опубликует очередное разоблачение. И пока ЦРУ за спиной Обамы устраивало очередную бойню в какой-нибудь ближневосточной стране, Путин и Лавров спасали мир в Сирии блестящей внешнеполитической инициативой, вызывающей рукоплескания людей, как говорили в СССР, «доброй воли» и скрежет зубов «акул империализма». А наша оппозиция по-прежнему продолжала проклинать все и вся и предсказывать сталинизм.

Имидж России за два года был не просто восстановлен, он был практически создан заново. При всех понятных сложностях и трудностях, экономических в первую очередь. Имидж Путина был поднят на новую высоту. И этому не помешали неприятные обстоятельства его личной жизни, в частности, сообщение о его разводе. Кажется, даже наоборот.

Но был и другой важный фактор победы лоялистов за эти два года. И о нем тоже не следует забывать сегодня. Прежняя система управления информационной политикой была серьезно деформирована в эти годы. И это оказалось безусловным благом. На страницах ультра-лояльных изданий я и мои коллеги могли писать практически чего хотели, не обращая внимания ни на какую конъюнктуру. Мы все поддерживали Путина, но это не означало, что мы поддерживали все, что делает власть.

Я открыто высказывался против дела Пусси Райот, говорил о необходимости эволюции политической системы к парламентаризму и без большого энтузиазма писал о нашей дружбе с Виктором Януковичем, предсказывая, что может из нее последовать. Одни мои тогдашние коллеги говорили о необходимости «правых» реформ, другие настаивали на «левых». Мы составляли то самое «сложное большинство», которое только и могло противостоять однородному в своей звериной ненависти к режиму, «тоталитарному» меньшинству, явно управляемому талантливыми дирижерами.

Мне кажется, это было важное обстоятельство нашей победы. Лоялисты образовали тогда то самое «multitude» (множество), о котором писали левые теоретики Майкл Хард и Антонио Негри как об образе нашего «сложного общества». Только «multitude» и может утвердить свой успех этом «сложном» обществе с массой разнородных интересов и ценностных предпочтений. Стоит редуцировать это «multitude» до простоты и однообразия, до того состояния, когда разные люди в разных СМИ будут говорить один и тот же плохо заученный текст, все «плюсы» немедленно обратятся в «минусы», все преимущества самой прекрасной политики немедленно окажутся утраченными. В любой информационной войне сегодня побеждает не большинство, не одноголосие, побеждает полифония, побеждает «сложный» человек. Тот, кем «сложно» управлять, кого нужно не заглушить криком, но ввести особой партией в общий оркестр.

Потому что именно ему и верят. Верят тому, кто чуть промедлил с ответом, выискивая нужное и правильное слово, кто допустил частичную правоту оппонента в остром с ним споре, кто не ответил на возражения заранее отрепетированными ругательствами. А вот тем, кто вещает везде одно и то же и уж точно тем, кто боится сказать что-нибудь лишнее, вот им никто не верит. И боюсь, что в будущей информационной войне с англосаксами именно они то и окажутся бесполезны.