*305. Вторая мировая война-3

[Humus]

https://humus.livejournal.com/7930768.html

[П. В. Хмелинский]

http://militera.lib.ru/research/hmelinsky/08.html
Спустя три месяца и одну неделю после подписания советско-германского пакта, 30 ноября 1939 года, Красная Армия перешла границу с Финляндией — и началась самая неудачная и позорная из всех войн, которые нам когда-либо доводилось вести. С тех пор на протяжении 50 лет ортодоксальная историография стремилась свести всю эту "зимнюю войну" к сражению на Карельском перешейке, выставляя в качестве ее цели отодвижение границы от Ленинграда.

Но за месяц до начала этой войны Молотов говорил о западной прессе: "Утверждают, что СССР "требует" себе г. Виппаури (Выборг) и северную часть Ладожского озера. Скажем от себя, что это — чистый вымысел и ложь" {1}. В итоге именно эти территории и отошли к Союзу. То есть перед началом войны речь шла совсем не о той передвижке границы, что была осуществлена по ее окончании, а о намного меньшей.

Гораздо важнее, однако, отметить другую фальшь:

как масштаб, так и цели военных действий выходили далеко за пределы Карельского перешейка. С первого же дня наши войска двинулись в наступление практически на всем протяжении границы между двумя странами, от Балтийского моря до Ледовитого океана: на Ухтинском, Реболском, Поросозерском, Петрозаводском, Петсамском направлениях {2}.

Несколько раньше, на протяжении ноября, высказывания советской пропаганды о финском правительстве становились все резче. Вечером 26 ноября было объявлено, что в 15 часов 45 минут у села Майнила, находящегося у самой границы, орудийными выстрелами с финской стороны было убито 4 и ранено 9 красноармейцев. Началась яростная кампания митингов на заводах и фабриках. Множество стихов, карикатур, статей самого зловещего характера пролилось на газетные страницы. Прошло незамеченным, что сигнал к началу концерта прозвучал до инцидента на границе: еще утром 26 ноября "Правда" вышла с передовицей "Шут гороховый на посту премьера", посвященной главе финского правительства Каяндеру. В ней, в частности, говорилось:

"Не уйти каяндерам от ответа, которого требует все более настойчиво финляндский народ". Еще не разорваны дипломатические отношения, а о Каяндере говорится в тех же выражениях, что и о Бухарине или Зиновьеве — в дни, когда они сидели на скамье подсудимых: "Это разновидность пресмыкающегося, у которого нет острых зубов, нет силы, но есть коварство и похотливость мелкого хищника... Надо надеяться, что финский народ не даст марионеткам вроде Каяндера вести дальше государственный корабль Финляндии по гибельному пути Беков и Мосьцицких" {3}.

В первый же день войны было сообщено о радиоперехвате обращения ЦК компартии Финляндии к "трудовому народу" своей страны: "Бело-Финляндия является в настоящий момент самой черной страной в Европе... Однако теперь пришел конец терпению нашего трудового народа. Пусть это презренное правительство... будет последним правительством капиталистов и помещиков Финляндии. Необходимо создать широкий трудовой народный фронт - а к власти необходимо выдвинуть опирающееся на этот фронт правительство трудового народа, т. е. народное правительство".

Новая власть, предлагало обращение, должна сразу же выступить с территориальными претензиями к СССР:

"Обратиться к правительству СССР с предложением удовлетворить вековую национальную мечту финского народа и воссоединить с Финляндией районы Советской Карелии... Мы имеем основание надеяться, что, если установим с Советским Союзом дружественные отношения, Советский Союз удовлетворит такое предложение".

Содержащиеся в обращении оценки Красной Армии и прогнозы относительно будущего хода боевых действий показывают, что в день начала войны с Финляндией Сталин по-прежнему находился под влиянием иллюзии собственного могущества: "Смешно даже думать, что генералишки финляндской армии могли бы устоять перед Красной Армией. Красная армия обучена и снабжена лучше всех армий в мире. (Курсив мой.- П. X.)... Крас-ная Армия монолитна, как гранитная скала... Вы увидите, что сопротивлению финляндских генералишек скоро будет конец... Да здравствует независимая Финляндская Демократическая Республика!" {4}.

Спустя еще сутки — новое сообщение: в занятом Красной Армией поселке Териоки уже образовано "народное правительство" во главе с Отто Куусиненом (живший в то время в Москве работник Коминтерна; впоследствии — секретарь ЦК КПСС; участвовал в разработке хрущевской программы строительства коммунизма). В декларации нового правительства говорилось: "В разных частях страны народ уже восстал и провозгласил создание демократической республики. Часть солдат финляндской армии уже перешла на сторону нового правительства, поддерживаемого народом... Народные массы Финляндии с огромным энтузиазмом встречают и приветствуют доблестную, непобедимую Красную Армию".

Сообщалось также, что уже сформирован Первый Финский Корпус, и ему "предоставляется честь принести в столицу знамя Финляндской Демократической Республики и водрузить его на крыше президентского дворца на радость трудящимся и страх врагам народа" {5}. А уже вечером того же дня радио известило о подписании между СССР и новоиспеченной ФДР договора о дружбе и взаимопомощи. События теперь стали изображать так, будто сначала в Финляндии произошла революция, а затем мы пришли на помощь "восставшему народу". Например, поэт Семен Кирсанов писал:

Наш снаряд — к победе пропуск!
Под огнем возводим мост,
Чтобы Первый Финский Корпус
Знамя в Хельсинки принес!

А вот отрывок из фронтового репортажа Николая Вирты: "Первые же часы войны показали, что хваленая "доблесть" финской армии не стоит выеденного яйца... На улице встречаю старого знакомого — комиссара N-ской дивизии.

— Куда едете, товарищ комиссар, как дела?

— Некогда, Вирта, право слово, некогда, спешу. Еду в полк. Он третий день не выходит из боя. Не задерживайте.

— Ну скажите хоть пару слов. Что там, на фронте?

— А вы что, в тылу?

— Ну ладно шутить. Где же ваши части?

— Наступают, берем деревни одну за другой. Завтра возьмем станцию Райвола. До скорого свидания, приезжайте в Хельсинки".

Никто, как видим, не скрывал, что цель войны — не передвижка границы, а свержение правительства Финляндии. Крайняя спешка, с которой было создано правительство Куусинена, показывает, что не допускалось и мысли о возможности не то что остановки, но хотя бы задержки стремительного наступления. Позже, когда военное банкротство Сталина и Ворошилова стало очевидным, о "народном правительстве" и обо всем, что с ним связано, пришлось хранить неловкое молчание.

Как обосновывали, чем оправдывали в Кремле решение, стоившее огромной крови народам Финляндии и Советского Союза? Мне известны три главных аргумента:

граница "нависла" над Ленинградом на расстоянии всего лишь 32 километров — на такую дальность могут стрелять современные (по тогдашним понятиям) орудия; этот факт представляет слишком большую опасность для города, этого нельзя терпеть;

уже упоминавшийся выше артобстрел у села Майнила требовал возмездия;

Финляндия вообще проводила враждебную Союзу политику, требовались соответствующие меры...

Разберем эти аргументы по порядку.

Что касается опасений относительно артобстрелов Ленинграда, они выглядят несерьезно хотя бы потому, что к тому времени опыт войн в Испании, Китае, Польше однозначно показал: главную опасность для больших городов представляют не артобстрелы, а бомбежки с воздуха. Никакая передвижка границы, конечно, не могла уберечь Ленинград от этой угрозы. Кроме того, стрелять на расстоянии 32 км могли бы лишь наиболее тяжелые орудия, которые финнам пришлось бы располагать возле самой границы, что делало их весьма уязвимыми. Если бы Финляндия вознамерилась вести наступательную войну против СССР, ее армия могла бы надеяться подойти поближе для артобстрела Ленинграда; если же война с финской стороны была бы оборонительной, обстреливать Ленинград было бы крайней глупостью. В 1941 году финны с боями вернулись на прежнюю, близкую к Ленинграду границу, но главная опасность к городу подошла, как известно, с другой стороны.

Артобстрел села Майнила, по мнению Финляндии, был произведен с советской стороны; но даже если принять советскую версию, нельзя поверить, что Сталин начал бы войну из-за нескольких убитых красноармейцев. Не начал же он войну с Японией из-за действительно разбойного нападения на нашу территорию у озера Хасан.

Что касается "враждебной" политики Финляндии, даже если принять это как факт (хотя "враждебность" весьма сомнительна), то любая насильственная передвижка границы могла враждебные СССР силы и настроения в Хельсинки только усилить; свержение же законного правительства чужой страны из-за неприязни к его политическому курсу, как ни крути, акт международного бандитизма. К тому же Финляндией и СССР в 1932 году был заключен пакт о ненападении; после вторжения Гитлера в Польшу финское правительство подтвердило свою позицию нейтралитета и, если бы Сталин не захотел большего, мы во время войны с фашизмом, вероятно, не знали бы ни обороны Мурманска, ни блокады Ленинграда.

Таким образом, войну против Финляндии невозможно оправдать, даже если принять за чистую монету все шитые белыми нитками сталинско-молотовские аргументы в ее пользу. Она была просто не нужна. Вдобавок в чисто военном отношении она обернулась настоящим фиаско. Маршал А. М. Василевский свидетельствовал:

"Ленинградский фронт... топтался на Карельском перешейке целый месяц, понес тяжелые потери и, по существу, преодолел только предполье. Лишь через месяц подошел к самой линии Маннергейма, но подошел выдохшийся... Финская война была для нас большим срамом и создала о нашей армии глубоко неблагоприятные впечатления за рубежом, да и внутри страны" {6}. Севернее Ладоги потери были в ряде случаев еще страшнее, чем на линии Маннергейма. "Беспомощность, с которой мы вели войну с Финляндией", констатирует и Н. С. Хрущев. Он пишет: "Все мы, и прежде всего Сталин, видели в нашей победе над финнами поражение. Это было опасное поражение, потому что оно укрепляло наших врагов в убеждении, что Советский Союз — колосс на глиняных ногах" {7}. В 1944 году то же самое пространство, но еще более укрепленное, наша армия преодолела не за 105 дней, а за десять.

Конкретные действия Сталина доказывают: финская война заставила его заново оценить свои силы. Именно во время войны с Финляндией стало свертываться строительство океанского флота {8}. Тогда же было прервано строительство Дворца Советов в Москве. Кроме того, любопытные "скачки" обнаруживаются в численности курсантов военных училищ сухопутных войск. В 1937- 1938 годах численность курсантов резко возросла-с 36 тыс. до 59 тыс. (в 1,65 раза). Видимо, Сталин пытался таким путем компенсировать последствия массового уничтожения военных кадров. Захват Гитлером Чехословакии, явное назревание большой войны особого беспокойства, как представляется, в Кремле не вызвали: в 1938-1939 годах число курсантов выросло мало — с 59 тыс. до 65 тыс. Зато после войны с Финляндией — невиданный скачок: с 65 тыс. до 170 тыс. (в 2,6 раза). Если взять одни пехотные училища (без танковых, артиллерийских и т. д.), картина получается еще более красноречивая: скачок 1937-1938 годов — в 1,5 раза; скачок 1939-1940 годов — в 6,5 раза! {9}.

Цифры говорят сами за себя: "зимняя война" стала личным крушением Сталина, столкнула его с реальностью, неподвластной ему и нежелательной. Не в июне 1941-го, а в декабре 1939 года жизнь преподнесла Сталину грандиозный и грозный сюрприз. Вот когда действительно события развивались для него внезапно и страшно. Не Ленинградский фронт потерпел поражение — потерпела провал вся его долгосрочная стратегия подготовки к войне. Оказалось плохо не что-то одно — Красная Армия в целом оказалась вооруженной, обученной и управляемой не лучше, а хуже других. Но ведь Сталин на завышенной оценке избитой и обескровленной им Красной Армии основывал все свои далеко идущие расчеты. Значит, война с Финляндией перечеркнула не только прошлую его политику, но и планы на будущее.

Важно осознать все значение этого факта. Сталин до "зимней войны" и после нее — это два разных политика. С этого момента он делал все не так, как рассчитывал раньше. Война с Финляндией — важнейший рубеж во всей истории сталинщины. Совершенно исчезли из нашей прессы жизнерадостные рассказы о будущей войне.

Чтобы понять поведение Сталина до этого краха, надо разгадать, каким он видел будущее после предполагаемой победы над Финляндией. Мне не доводилось встречать по-настоящему точных указаний на то, в какой срок рассчитывал Сталин закончить операции в Финляндии. Из различных туманных свидетельств можно понять, что на все про все отводилось около двух или трех недель. По свидетельству А. М. Василевского, когда Б. М. Шапошников еще во время подготовки к наступлению доложил на совещании планы Генштаба, "Сталин поднял его на смех. Было сказано что-то вроде того, что, дескать, вы для того, чтобы управиться с этой самой... Финляндией, требуете таких огромных сил и средств. В таких масштабах в них нет никакой необходимости" {10}. Отсюда следует, что Отец народов замышлял эдакую демонстрацию мощи, быструю победу одной левой. И кстати, почему нападение началось 30 ноября? Почему не в январе или феврале? Ведь, как известно, возможности сближения позиций СССР и Финляндии отнюдь не были исчерпаны, и поэтому быстрый рост напряженности в двусторонних отношениях и сама война оказались для финской стороны в значительной мере неожиданными. Временами в Хельсинки просто не понимали, что происходит. 29 ноября, за считанные часы до начала войны, в Москву поступила срочная нота: правительство Финляндии выдвигало новые предложения, шло навстречу требованиям Молотова. Нота осталась без ответа {11}. Почему?

В качестве зыбкой гипотезы позволю себе высказать следующее: похоже на то, что Сталин хотел "разрешить" финскую проблему до нового, 1940 года. Потому что он понимал намерения Гитлера и предвидел, что с окончанием весны фашисты предпримут попытку разгромить Францию. Видимо, он стремился завершить свои ближайшие военные мероприятия, забрать всё причитавшееся по договору о ненападении и протоколам к нему до начала лета. После подписания пакта о ненападении продвижение Красной Армии осуществлялось в довольно высоком темпе: сентябрь 1939-го — Западная Украина и Западная Белоруссия; октябрь — размещение гарнизонов в Эстонии, Латвии, Литве; 30 ноября — Финляндия. Кто был на очереди?

Согласно секретным протоколам августа 1939 года, кроме уже занятого, Сталину "полагалась" только Бессарабия, принадлежавшая в то время Румынии. Однако следующий (после Финляндии) шаг Сталин, как представляется, планировал сделать в другом направлении.

Маленькое отступление. 31 октября Молотов в Верховном Совете сказал: "Английские, а вместе с ними и французские сторонники войны объявили Германии что-то вроде "идеологической войны", напоминающей старые религиозные войны" {12}. Еще грубей и откровенней высказался депутат от Ленинграда А. А. Кузнецов:

"Поджигатели войны — Англия и Франция хотели и нас втянуть в войну, которую они ведут за свое мировое господство" {13}. Это типичные для тех месяцев заявления. В день начала войны с Финляндией было опубликовано официальное личное опровержение Сталина в связи с сообщением французского агентства Гавас о якобы сделанном Сталиным на заседании Политбюро 19 августа заявлении: "Война (между Францией и Германией.- П. X.) должна продолжаться как можно дольше, чтобы истощить воюющие стороны". Ответ был таков: "Я, конечно, не могу знать, в каком именно кафешантане сфабриковано это вранье. Но как бы ни врали господа из агентства Гавас, они не могут отрицать того, что:

а) не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну;

б) после открытия военных действий Германия обратилась к Франции и Англии с мирными предложениями, а Советский Союз открыто поддержал мирные предложения Германии...

в) правящие круги Англии и Франции грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны.

Таковы факты..." {14}

Бросается в глаза, что это "опровержение" — вовсе не опровержение. Пункты "а", "б" и "в" не имеют никакого отношения к "клевете" агентства Гавас {15}. Зато они представляют собой важнейшее внешнеполитическое заявление: впервые на столь высоком уровне столь определенно Москва провозглашала свою солидарность с Германией в связи с идущей в Европе войной и враждебность по отношению к Англии и Франции.

В таком контексте не удивляет еще одно место из речи Молотова 31 октября: сообщив депутатам, что Турция заключила пакт о взаимопомощи с Англией и Францией, Вячеслав Михайлович сказал: "Не пожалеет ли об этом Турция — гадать не будем. (Оживление в зале.)". Строго говоря, фраза бессодержательная, придраться не к чему, но звучит угрожающе, и Верховный Совет, как видим, это почувствовал.

Синхронно с Молотовым, но подробнее и резче высказался журнал "Большевик" в передовой (это важно!) статье: "В то время, как Советский Союз ведет борьбу за прекращение войны, империалистические агрессоры пытаются расширять плацдарм войны. Заключенный недавно франко-англо-турецкий пакт о взаимопомощи — это не инструмент мира, а орудие создания новых очагов войны... Турция стала на путь весьма рискованной внешней политики, которая не способствует сокращению военных действий, не ведет к миру" {16}.

Раз политика Турции не ведет к миру — значит, она ведет к войне. Намек прозрачен. Контраст между СССР и Турцией подчеркнут. Между прочим, перед заключением англо-франко-турецкого пакта Молотов вел с Турцией переговоры относительно возможного договора о взаимопомощи — такие же, как с Эстонией, Латвией, Литвой, Финляндией. Аналогия напрашивается.

Но после неудач на линии Маннергейма и в Карелии все претензии к Турции как ветром сдуло. Для сравнения: тот же "Большевик" в апреле 1940 года, и опять в передовой статье, затрагивает вроде бы ту же тему, что и полгода назад: "Англия и Франция с самого начала ведут отчаянную борьбу за расширение плацдарма военных действий" {17}. Но никакого недовольства Турцией теперь не выражается, эта страна даже не упомянута.

Итак. Не исключено, что Турция была намечена как следующая после Финляндии жертва. Предлагаю эту версию как рабочую гипотезу для дальнейшего поиска подтверждающих и опровергающих аргументов и документов, При той самоуверенности, какою был преисполнен Сталин осенью 1939 года, он мог рассчитывать разрешить турецкую и бессарабскую проблемы до окончания весны, и к моменту, когда Гитлер готов был бы обрушиться на Францию, у него за спиной на востоке стояла бы превосходящая по мощи Красная Армия, продемонстрировавшая всему миру свою силу, получившая боевой опыт. Быть может, идя на пакт о ненападении с Гитлером, Сталин вовсе не собирался за так подарить ему Францию, дать погубить второй фронт в Европе. В этом случае его ошибка состояла не в доверии к Гитлеру и не в плохом понимании фашистских планов, а в грубой переоценке своих сил.

Фюрер не обманул Вождя. Сталин обманулся сам.

Ужасные потери наших войск становились еще ужасней от того, что демонстрировали не мощь армии, а ее бессилие. 2-й секретарь посольства США в Москве Болен писал в конце декабря 1939 года: "По мнению иностранных военных атташе в Москве, самая критическая оценка советских вооруженных сил, имевшая место до финского конфликта, кажется теперь пропагандой в пользу Советов. Ввиду такого неожиданного поворота дел, которого никто фактически не ожидал, в ряде стран возникает сильная тенденция увеличить активную помощь финнам... Немцы в Москве очень довольны и смеются..." {18}.

Как я не раз убеждался в личных беседах, многие рядовые советские люди в ту зиму сделали для себя вывод: теперь Гитлер обязательно нападет на нас.

Персонально для Сталина военное фиаско в Финляндии было не только неожиданным, но и необъяснимым. Причины прятались слишком глубоко в его мышлении, и он не мог до них докопаться, тем более что для "отлова" собственных ошибок его интуитивный и нестрогий образ мыслей был приспособлен еще меньше, чем для руководства войной. В результате — он стоял лицом к лицу с фактом собственной постыдной слабости и неумения, не зная в то же время, где искать и как устранять причину этого.

Он бросился еще крепче завинчивать гайки, повышать качество оружия (в прежнем, неправильном его понимании) и т. д. Многие наши руководители и командиры за время финской войны получили ценный опыт, извлекли из него уроки, и это сыграло свою роль с началом Великой Отечественной войны; но сам Сталин мало чему научился в тот раз, скорее, он просто утратил уверенность в себе. До декабря 1939 года он готовился к войне по-своему последовательно, поэтапно, без тревоги; с самого начала 1940 года — исступленно "жал на газ", не будучи в глубине души уверенным, что едет по той дороге. Планомерность сменилась импровизацией, самодовольство — страхом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
{1}

Правда. 1939. 1ноября.
{2}См., напр.: Красная звезда. 1939. 3 декабря.

{3} Бек и Мосьцицкий — политические деятели только что уничтоженного тогда польского государства.

{4}Правда, 1939. 1 декабря

{5} Там же. 2 декабря.

{6}Знамя. 1988. № 5. С. 79-80.

{7} Молдавия литературная. 1989. № 10. С. 69.

{8}См.: Кузнецов Н. Г. Накануне. С. 303.

{9}См.: Военно-исторический журнал. 1990. № 2. С. 22.

{10}Знамя. 1988. № 5. С. 79.

{11}См.: Новая и новейшая история. 1989. № 4. С. 35.

{12}Правда. 1939. 1ноября.

{13}Там же.

{14}Литературная газета. 1939. 1 декабря.

{15}На самом деле Сталин говорил той осенью в узком кругу: "Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга". См.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 207.

{16} Большевик. 1939. № 20. С. 21.

{17}Большевик. 1940. № 8. С. 2.

{18} Новая и новейшая история. 1989. № 4. С. 37.
Дальше

[П. В. Хмелинский]

http://militera.lib.ru/research/hmelinsky/09.html
В мае 1940 года грянула новая потрясающая неожиданность: вопреки всем прогнозам, вермахт молниеносно и легко разгромил Францию. Мало того что Сталин оказался слабее, чем сам думал,- Гитлер оказался сильнее, чем ожидалось, да еще усилился за счет новых завоеваний. Н. С. Хрущев свидетельствует: "Я... был у Сталина, когда мы узнали о капитуляции Франции. Отпустив пару отборных русских ругательств, он сказал, что теперь Гитлер уверен, что свернет нам шею" {1}. Эта "высочайшая" брань прозвучала ровно за год до вторжения немецко-фашистских войск в нашу страну. На протяжении этих двенадцати месяцев множество людей пожертвовало жизнью, чтобы предупредить Сталина о надвигавшемся урагане, а он сознавал угрозу и предвидел будущее и без сигналов со стороны.

7 ноября 1940 года. Празднество на Красной площади описывает писатель Константин Федин: "Был один момент в параде, поднявший душевное настроение на громадную высоту. Когда начал бить на Спасской башне установленный час, Сталин поднялся на трибуну ленинского мавзолея. Тогда параду был дан приказ "смирно", и раздалась музыка. Это был Бетховен... апофеоз великой Девятой симфонии Бетховена исполнял оркестр, необъятный по числу инструментов и слитый воедино. Голоса повелительной меди поднялись к Кремлю, и это был действительно апофеоз воли, силы и самой жизни... Наша военная мысль достигла большой изощренности, и когда, нарастая от волны к волне, по площади двинулись фантастичные, но необычайно послушные человеку машины, стало видно, каким разнообразием средств обороны обладает теперь Советский Союз. Пролетели тучи быстроходных скорострелов. Прошли дальнобойные орудия, для передвижения которых нужны целые поезда усовершенствованных тяжелых самовозов. То мчались легкие, наглухо замкнутые броневики. То площадь словно засевалась малыми танками. То грузно выплывал сухопутный флот тяжелых танков... То, что необычайным предвидением Сталина мы оказались в опаснейший исторический час могущественной державой, достигнуто творческим трудом всего народа" {2}.

Если не ошибаюсь, никогда раньше на таких праздниках Бетховен на Красной площади не звучал. Это — еще один сигнал Берлину, и их будет все больше и больше по мере приближения срока нападения.

Спустя пять дней в Берлин отбыла советская делегация во главе с Молотовым. Последовавшие важнейшие переговоры позволили прозондировать намерения Гитлера. Слово А. М. Василевскому: "Что немцы готовились к войне и что она будет, несмотря на пакт, были убеждены все, кто ездил в ноябре сорокового года вместе с Молотовым в Берлин. Я тоже ездил в составе этой делегации, как один из представителей Генерального штаба. После этой поездки, после приемов, разговоров там ни у кого из нас не было ни малейших сомнений в том, что Гитлер держит камень за пазухой. Об этом говорили и самому Молотову. Насколько я понял, он тоже придерживался этой точки зрения". Не приходится сомневаться, что до сведения Сталина этот вывод тоже довели. И если Сталин правильно истолковывал значение (для СССР) разгрома Франции, то он не мог вдруг ослепнуть после того, как Молотов привез самые тревожные вести из Берлина. А предупреждения разного рода продолжали поступать на протяжении зимы. В прессе Новый год отмечен, как всегда, стихами:

Мы в Сорок Первом свежие пласты
Земных богатств лопатами затронем,
И, может, станет топливом простым
Уран, растормошенный циклотром...

Наш каждый год — победа и борьба
За уголь, за размах металлургии!..
А может быть — к шестнадцати гербам
Еще гербы прибавятся другие...

Тема войны, как видим, присутствовала и на этом празднике — правда, в единственно возможном тогда "наступательном" исполнении. А 21 января 1941 года, в годовщину смерти Ленина, на торжественно-траурном заседании в Большом театре новая восходящая звезда нашей политики, молодой секретарь ЦК партии Щербаков выступил с самыми решительными предостережениями: "Мы не можем безучастно смотреть на то, что происходит за советскими рубежами. Международная обстановка сейчас особенно сложна и чревата всякими неожиданностями. В этих условиях необходимо проявить усиленную бдительность... Никто не имеет права самоуспокаиваться..." {3}. При наличии договора о ненападении с Германией сильнее выражений не подберешь. Но на этом заявлении все и затихло: Кремль вдруг первый самоуспокоился и потерял бдительность. Пропаганда начисто позабыла про "всякие неожиданности", которые могут ожидать нас в ближайшем будущем.

Сигналы о приближении войны поступали к Сталину из самых разных источников с нарастающей частотой. Информация становилась все более красноречивой. Сталин, каждый раз на словах отрицая опасность, с возрастающей резкостью реагировал на все новые тревожные известия. Однако его практические дела убедительно свидетельствуют: он знал и понимал, что война на пороге.

Если рассматривать взаимодействие между Берлином и Москвой с точки зрения дозированного применения "кнута и пряника", можно сказать, что в последние предвоенные месяцы Гитлер если и применял, то только кнут, а Сталин — только пряники.

Он позволил немцам производить в приграничной полосе "розыски могил" германских солдат 1-й мировой войны, т. е. открыто вести наземную разведку. Он выражал готовность распустить Коминтерн. Он запрещал атаковывать немецкие самолеты, вторгавшиеся в воздушное пространство СССР. Дело дошло до того, что 15 мая 1941 года фашистский "юнкере", нарушив границу, долетел до самой Москвы и беспрепятственно приземлился на московском аэродроме. Причем в связи с этим случаем нарком обороны Тимошенко подписал приказ о принятии мер почти через месяц (10 июня). Виновные отделались лишь выговорами и замечаниями {5}. Такой гнилой либерализм в стране, где иной раз расстреливали железнодорожников за опоздание обычного пассажирского поезда! Кроме того, Сталин "не замечал" невыполнения и срыва фашистской Германией поставок по экономическим соглашениям с нашей страной, тогда как советские поставки сырья и продовольствия в Германию продолжались как ни в чем не бывало. В начале апреля Гитлер напал на Югославию именно в тот день, когда был подписан советско-югославский договор о дружбе. Более вызывающей и наглой по отношению к Москве акции невозможно вообразить. Однако Сталин не протестовал. Только что были пролиты реки чернил ради разоблачения тактики "умиротворения" агрессора и "невмешательства" — и вот уже Кремль сам катится по рельсам этой политики.

С приближением срока нападения уступки и сигналы Берлину все учащались. Когда в апреле из Москвы уезжал японский министр иностранных дел Мацуока, на вокзале внезапно появились Сталин и Молотов, что было совершенно необычным жестом любезности. Сталин не забыл подойти и к германскому послу Шуленбургу, продемонстрировав ему свои дружбу и расположение. В день 1 Мая на Мавзолее среди членов Политбюро очутилось лицо, стоявшее несравненно ниже по рангу,-посол СССР в Германии Деканозов. Причем он стоял не где-нибудь с краю, а рядом со Сталиным. Москвичи, проходившие в то солнечное утро мимо Мавзолея в праздничных колоннах, вряд ли заметили что-либо необычное, но немецкие дипломаты не заметить не могли. Получалось, что Деканозов — как бы второй в нашем руководстве человек после Сталина. Намек недвусмысленный. А спустя всего пять дней было объявлено о смешении Молотова с поста председателя Совета Народных Комиссаров и назначении вместо него Сталина. Иностранные наблюдатели единодушно расценили это как сигнал Гитлеру о готовности Сталина вести переговоры лично, сойти с тех позиций, которые отстаивал Молотов осенью, пойти навстречу "коричневому" партнеру.

Нередко утверждается, что Сталин практически совсем не готовился к отпору весной и в начале лета 1941 года. Это не совсем так. Действительно, он не позволял армии приступить к развертыванию или осуществить какие-то другие мероприятия, если существовала хотя бы теоретическая возможность их обнаружения фашистами. Такой подход накладывал абсурдные, недопустимо строгие ограничения на подготовку к войне, ставил ей немыслимо тесные рамки. Но вместе с тем все, что можно было делать, не боясь обнаружения, делалось в максимальных масштабах и с лихорадочной поспешностью. В феврале несколько неожиданно была созвана Всесоюзная партконференция (первая за последние 13 лет), целиком посвященная "нажиму" по партийной линии на руководителей оборонной промышленности и транспорта. А в армии, по свидетельству Г. К. Жукова, происходило следующее: "Много мероприятий было проведено и в авиации, и другого организационного порядка. В марте началось формирование 15 дополнительных механизированных корпусов и масса других мероприятий. Все эти меры явились, конечно, следствием уже нараставшей тревоги... И тут надо, конечно, иметь в виду категорическое требование и категорическую установку Сталина. Он твердо сказал, что, если мы не будем провоцировать немцев на войну — войны не будет, мы ее избежим. У нас есть средства избежать ее. Какие средства, он не говорил... Нам, конечно, труднее было догадываться. Но Сталин такую установку дал, поэтому все, что вы делаете, это должно делаться в величайшей тайне — вы отвечаете за каждый свой шаг" {6}. Таким образом, обилие "пряников" во внешних отношениях с Германией не исключало тайную подготовку "кнута". Просто "пряники" получили, безусловно, приоритет.

В то же время на торопливых оборонительных мероприятиях по-прежнему (а может, и в большей степени) сказывалось логически порочное мышление Сталина, Судя по всему, он сопоставлял качественно различные цели и задачи как бы количественно. Так, наступление, видимо, было для него "больше" обороны; если армия будет готова к наступлению — значит, тем более она окажется готовой к обороне. Тут он тоже действовал "с запасом". До его сознания не доходили такие тонкости, как целесообразность при подготовке к наступательной войне разместить основные запасы оружия возле границы и идиотизм такого размещения при перспективе войны оборонительной. В результате главные склады Красной Армии очутились в руках у противника в первые же дни войны. Сталин не понимал, что оборона — принципиально иной способ ведения боя и сражения и к ней надо готовиться особо. В его глазах наступление было элементарно "больше" обороны, и даже в начале 1941 года высший комсостав Красной Армии из 29 научно-исследовательских работ обороне посвятил лишь 3, из них стратегической обороне — ни одной {7}.

Аналогичный по сути промах был совершен в области военного строительства у западной границы в 1941 году. Вместо того чтобы сосредоточить силы и средства на немногих объектах, быстро завершать их постройку и переключаться на другие, Сталин дал "добро" на одновременное строительство огромного числа объектов, следуя, очевидно, всегдашнему своему правилу: "Выжимай как можно больше — получишь хоть что-нибудь". Он не замечал, что больше объектов — это качественно иная задача. В результате ни один аэродром и ни одна железная дорога из числа начатых не были построены к началу войны {8}.Труд, стоивший сил и нервов множеству людей, пропал впустую.

Но даже если отрешиться от поспешных и не очень толковых усилий Вождя по укреплению обороноспособности, его поведение не дает никаких оснований заподозрить его в беззаботности и в неверии в близость войны. Если бы он действительно был спокоен (а не изображал спокойствие), он отрицал бы возможность войны в 1941 году уверенно, "на одной ноте", а не с возрастающей нервозностью и категоричностью, а его дружеские жесты в сторону Берлина не должны были бы учащаться. В связи с этим обращает на себя внимание знаменитое сообщение ТАСС 14 июня 1941 года. В нем утверждалось, что Германия строго соблюдает договор о ненападении и распространяющиеся тревожные слухи и настроения беспочвенны. Служивший на Черноморском флоте И. Н. Азаров рассказывает: "Учения были в разгаре, когда мы услышали сообщение ТАСС от 14 июня, которое обескуражило нас... Всего несколько дней назад в Москве, перед нашим отъездом в Севастополь, Рогов, являвшийся членом Центрального Комитета партии, требовал... ориентировать личный состав флота на повышение бдительности и боевой готовности. И вдруг — совершенно противоположная ориентировка... Командир крейсера капитан 2-го ранга А. М. Гущин обратился ко мне с просьбой выступить перед моряками и разъяснить им, как понимать это сообщение... Уклониться от этого мне было невозможно... Полковой комиссар В. И. Семин, тоже находившийся на крейсере, доложил мне о жарких спорах, завязавшихся среди моряков в связи с сообщением ТАСС. Да и сам он был совершенно сбит с толку... Спросил, не имею ли я каких-либо указаний свыше. Я сказал, что никаких указаний не имею. Семин, очевидно, заметил мое волнение, и в его взгляде я прочел сочувствие. Он помолчал минуту и проговорил:

— Нелегко вам, Илья Ильич..." {9}

Дипломаты расценили сообщение ТАСС как еще одну попытку прозондировать намерения Гитлера, еще одно приглашение к переговорам. Мне, однако, не приходилось встречать объяснений, почему этот сигнал прозвучал именно 14-го числа? Почему, скажем, не 16-го и не 10-го? Мне кажется, все становится на свои места, если предположить, что Сталин вполне отдавал себе отчет в том, что война уже стучится в дверь, и более того — достаточно точно предвидел дату ее начала.

Довольно определенные сведения к нему, как известно, поступали. Было, кроме того, известно, что Гитлер нападает по воскресеньям. Так вот, 15 июня было именно воскресенье, и Сталин мог ожидать нападения в этот день. Тогда сообщение ТАСС 14-го числа публикуется как бы в последние сутки перед войной и представляет собою "последнюю" попытку выпросить у Гитлера мира. Но если так, тогда и в следующую субботу, 21 июня, должна была иметь место еще одна последняя попытка?

И она — была.

Тогдашний первый секретарь нашего посольства в Берлине В. М. Бережков сообщает: "В тот субботний день (21 июня.-П. X.) к нам в посольство поступила из Москвы телеграмма, предписывавшая послу безотлагательно встретиться с Риббентропом и сообщить ему о готовности Советского правительства вступить в переговоры с высшим руководством рейха и "выслушать возможные претензии Германии". Фактически это был намек на готовность советской стороны не только выслушать, но и удовлетворить германские требования" {10}.

Указание на эту готовность находим и в дневнике начальника германского Генштаба Ф. Гальдера, записавшего: "...г. Молотов хотел 18.6 говорить с фюрером" {11}.

Тот факт, что Сталин предвидел грозу, не может удивлять, ибо на сегодняшний день нет сомнений, что большинство компетентных профессионалов (дипломатов, разведчиков, пограничников и т. д.), хоть сколько-нибудь осведомленных о развитии обстановки, отчетливо предчувствовали войну. Из этого следует, во-первых, что Сталин оценивал обстановку как все профессионалы; во-вторых, что, если бы принятие главных решений в Советском Союзе не замыкалось на одном человеке, если бы в стране была демократия, Гитлер не имел бы никаких шансов на "внезапность", на так называемое "вероломство" нападения. На самом деле внезапности не было, а был паралич системы управления.

Но почему, сознавая близость нападения, Сталин не развернул армию, не привел ее в боевую готовность, подставив ее под бомбы — спящую в казармах, с накрытыми брезентом самолетами, с незаминированными мостами на границе? Видимо, потому, что он оценивал перспективы войны опять-таки как все профессионалы. Английские, американские, немецкие военные и политики полагали, что на разгром Советского Союза у вермахта уйдет от трех недель до трех месяцев. Причем это говорилось не на публику, а вполне серьезно, между собой. Других мнений практически не было.

Ожидая в случае войны скорого поражения, а для себя лично — гибели, Сталин, вероятно, счел сопротивление бесполезным, оттого и не пытался ни грозить Гитлеру, ни изготовиться к бою вовремя. На такое предположение наводит и его поведение в первые дни войны, когда он выпустил из рук руководство, совершенно не принимал участия ни в каких делах. Г. К. Жуков утверждает (о предвоенных месяцах Сталина): "Главное, конечно, что довлело над ним, над всеми его мероприятиями, которые отзывались и на нас,- это, конечно, страх перед Германией. Он боялся германских вооруженных сил, которые маршировали легко по Западной Европе, и громили, и перед ними все становились на колени. Он боялся. Боялся почему? Потому, что он привел страну к такому угрожающему моменту, не готовил к войне. Он понял, что вся предвоенная политика оказалась фальшивой. Опоздали{12}.

В том же духе повествует о начале июня 1941 года Н. С. Хрущев: "От Сталина не поступало никаких новых распоряжений, лишь один затяжной обед сменялся другим. Я уже начал чувствовать отвращение к этим обедам. Они давали мне возможность наблюдать Сталина вблизи, и мне не нравилось то, что я видел. Казалось, что он полностью утратил всякую веру в способность нашей армии дать отпор врагу... Он держал меня около себя просто потому, что нуждался в обществе, особенно когда его одолевал страх. Он не выносил одиночества..." {13}.

Начавшаяся после 22 июня переписка Сталина и Черчилля также свидетельствует, что в 1941 году "Гениальный стратег" принимал решения под действием неуверенности и страха. 3 сентября он писал Черчиллю: "За последние три недели положение советских войск значительно ухудшилось... Относительная стабилизация на фронте... потерпела крушение... Я думаю, что существует лишь один путь выхода из такого положения (курсив мой.- П. X.): создать уже в этом году второй фронт..." {14} Далее Сталин упоминает и о возможности поражения Советского Союза в войне. Надо полагать, глава правительства выбирал выражения в официальной переписке, и если он писал, что второй фронт — единственный путь выхода из положения, значит, в одиночку выстоять не надеялся. Во всяком случае, на протяжении трехлетней дискуссии о втором фронте он подобных слов больше не употреблял. Но еще красноречивее о его состоянии говорит следующее письмо Черчиллю, отправленное через 10 дней, 13 сентября: "Если создание второго фронта на Западе в данный момент, по мнению Английского Правительства, представляется невозможным, то, может быть, можно было бы найти другое средство... Англия могла бы без риска высадить 25-30 дивизий в Архангельск или перевести их через Иран в южные районы СССР..." {15} 25-30 дивизий составляли большую часть британской сухопутной армии, и Черчилль заведомо не мог их отдать. Мало того: эти дивизии были заведомо не нужны нам. У нас было достаточно солдат, но остро не хватало для них оружия, даже винтовок и пистолетов. Из Англии в Союз уже шел, хоть и прерываемый противником и обстоятельствами, поток оружия и других военных материалов, но не хватало судов для их транспортировки и охраны. В сложившейся обстановке каждый доставленный к нам британский солдат означал бы недоставленную сотню килограммов оружия и боеприпасов. Зачем же нам люди вместо оружия именно тогда, когда люди у нас были, а оружия не хватало? Бессмысленная и постыдная просьба Сталина заранее была обречена на отказ и лишь открыла Черчиллю смятение союзника, потерю веры в себя, в свою армию, в свой народ.

Исходя из всего вышесказанного, мы, по-моему, имеем право сделать вывод: в 1941 году Красная Армия и народы Советского Союза преподнесли потрясающий сюрприз не только фашистским захватчикам и нейтральным наблюдателям, но и собственному тирану.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
{1}

Молдавия литературная. 1989. № 10. С. 74.
{2}Правда. 1940. 10 ноября.

{3}Знамя. 1988. № 5. С. 81.

{4}Правда. 1941. 22 января.

{5}См.: Военно-исторический журнал. 1990. № 6. С. 43-46.

{6}Коммунист. 1988. № 14. С. 99.

{7}См.: Новая и новейшая история. 1988. № 6. С. 15.

{8}См.: Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 13.

{9}Азаров И. Н. Осажденная Одесса. М., 1966. С. 8-9.

{10}Международная жизнь. 1989. № 8. С. 27.

{11}Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. М., 1969. С. 579.

{12}Коммунист. 1988. № 14. С. 99.

{13}Молдавия литературная. 1989. № 10. С. 74.

{14}Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. М., 1976. Т. I. С. 28-29.

{15}Там же. С. 32.

[Хорст Гроссман]

https://history.wikireading.ru/109889

Польша и Франция были разгромлены, Дания и Норвегия заняты. Но Англия была не готова к миру. Хотя генерал Роммель победил в Африке, однако «воздушная битва над Англией», которая должна был подготовить немецкое вторжение на Британские острова, безуспешно прервалась. Предложение военных советников Гитлера, особенно главнокомандующего морскими силами гросс-адмирала Редера разгромить совместно с Италией Англию в сражениях на Средиземном море, не встретило поддержки Гитлера. Вероятно, он полагал, что Италия достаточно сильна и без немецкой помощи, чтобы довести до конца победоносную войну на Средиземном море, в своем mare nostra. Прежде всего, однако, он не доверял, пожалуй, по праву, Советской России. Претензии СССР к Финляндии и балтийским государствам, а также отчетливо заметные русские планы на Балканах позволяли предполагать, что Сталин будет предъявлять к Германии дальнейшие претензии. К тому же германское государство во время длительной войны нуждалось в продовольственном снабжении и сырье из России. Таким образом, Сталин имел в руках важный козырь против Гитлера. Концентрация русских войск на немецкой восточной границе была, вероятно, в то время только оборонным мероприятием. Однако существовала опасность в том, что как только Германия окажется связанной борьбой против западных держав или будет ослаблена, русские без большого риска начнут нападение на Запад. Наконец, русский большевизм оставался для Гитлера врагом номер один. По этим причинам Гитлер решился напасть на Советскую Россию.

Продать автомобиль срочно?
Реклама moneyforcar.ru
Скрыть рекламу:
29 июля 1940 года начальник Генерального штаба вермахта, генерал Йодль сообщил шефу 3-го отдела вермахта о решении начать вторжение в Россию. Штабы и войска вермахта направились к восточной границе Советского государства. Генеральный штаб армии разрабатывал первый вариант операции против России, и 18 декабря 1940 года в директиве 21 Гитлер приказал начать военные действия против СССР (план «Барбаросса») с поручением разгромить Советскую Россию за одну кампанию.

Наступление было отложено с середины мая на 22 июня 1941 года из-за путча в Югославии и последующего нападения на Грецию с целью изгнать с Балкан высадившихся там англичан. Четыре драгоценные недели были упущены. Потеря времени позднее оказалась роковой.

22 июня 1941 года в 3.30 немецкий вермахт тремя группами армий и тремя воздушными флотами выступил на восток и в решительных сражениях отбросил русские армии. В июле 1941 года после взятия Смоленска в вермахте возникли споры о дальнейшем проведении операции. Фельдмаршал фон Браухич, главнокомандующий армии, и начальник Генерального штаба, генерал-полковник Гальдер, хотели продолжать нападение на Москву. Перед столицей Советской России, этим большим и крайне важным транспортным узлом с его пространными промышленными сооружениями и пунктом связи со своими многочисленными объектами, русские должны были остановиться уже по причинам сохранения престижа, но только с уничтожением русской армии война могла быть закончена в пользу Германии. После поражения противника все экономические успехи должны были достаться победителю. Гитлер, напротив, считал Москву не такой уж важной. Он хотел завладеть на юге житницей Украины и промышленным районом русских на Дону, отрезав им поступление нефти с Кавказа. На севере следовало вступить в тесную связь с финнами и овладеть Ленинградом.

Гитлер настоял на своем. Группа армий «Центр» должна была перебросить свои силы на юг. В сражениях под Киевом германские войска добились значительной тактической победы. Но прежде чем на севере был взят Ленинград и осуществлена связь с финнами, Гитлер изменил свое решение. Теперь он хотел попытаться еще до начала зимы захватить Москву, чтобы в 1941 году добиться окончания войны. Группа армий «Центр» была усилена всеми имеющимися в распоряжении Германии на востоке средствами, и Гитлер назначил наступление по всему Восточному фронту на 2 октября 1941 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

[Сергей Зюзин]

https://rg.ru/2020/09/30/reg-sibfo/l...-barnaula.html
30.09.2020 07:25Рубрика: Общество

Легендарную операцию "Снег" возглавлял уроженец Барнаула
Текст: Сергей Зюзин (Барнаул)Российская газета - Неделя - Сибирь № 220(8274)
Цитировать в комментарии Сообщить об опечатке

"Когда вскрыли пакеты, <...> не скрою, я был потрясен. Передо мною лежали копии строжайших секретных документов Пентагона и НАТО. <...> Существовали - сам это видел - планы ядерной войны против нашей страны, где цели распределялись между ядерными силами США и Англии. Атомные удары по союзным с Вашингтоном государствам намечались не только тогда, когда туда войдут русские, а до того, так сказать, профилактически, чтобы превратить эти страны в зону "выжженной земли". Чувство отвращения к тому, что планировал Пентагон, охватило меня. Но вместе с тем я испытывал гордость, что нашей разведке удалось добыть важнейшие секреты Вашингтона".
Во время Второй мировой войны разведчик Виталий Павлов (второй слева) работал на легальном положении в Канаде - первым секретарем советского посольства. Фото: Предоставлено Александром ПавловымВо время Второй мировой войны разведчик Виталий Павлов (второй слева) работал на легальном положении в Канаде - первым секретарем советского посольства. Фото: Предоставлено Александром ПавловымВо время Второй мировой войны разведчик Виталий Павлов (второй слева) работал на легальном положении в Канаде - первым секретарем советского посольства. Фото: Предоставлено Александром Павловым
Это отрывок из книги воспоминаний генерал-лейтенанта госбезопасности Виталия Павлова "Полвека в разведке". Он нес службу в Северной Америке и многих странах Европы. Являлся непосредственным исполнителем легендарной операции "Снег", которая не дала Японии напасть на Советский Союз в 1941 году. Коллеги называли Павлова "гением организаторской работы".

Характер у него был сибирский
Разведчик - профессия благородная, но зачастую неблагодарная. Плотная, многолетняя завеса секретности - неизбежное последствие работы разведчика. Многие ли на Алтае знают, что Виталий Григорьевич - наш земляк? Он родился 30 сентября 1914 года в Барнауле в доме на улице Павловской, 22 (ныне - улица Анатолия).

Фото: Николай Долгополов/ Легендарные разведчики
Сегодня легендарному разведчику Юрию Дроздову исполнилось бы 95 лет
После школы работал на местном паровозоремонтном заводе. В 1938 году был направлен на работу в органы НКВД СССР с последнего курса Сибирского автодорожного института. А там был ШОН - школа особого назначения НКВД, колыбель многих советских разведчиков.


Перейти на сайт

Вернуться к просмотру
РЕКЛАМА
Наш собеседник - старший сын разведчика, родившийся в 1943 году в Оттаве, где на тот момент находились его папа и мама, Клавдия Ивановна, тоже сотрудник госбезопасности. Виталий Павлов был легальным резидентом под прикрытием должности первого секретаря и заведующего консульским отделом посольства СССР в Канаде. Александр Павлов живет в Москве и многое делает для того, чтобы сберечь память о родителях.

- Отец, конечно, рассказывал о своей малой родине, - вспоминает Александр Витальевич. - Барнаул и Сибирь для него были очень важными понятиями. Всегда подчеркивал, что он сибиряк. Как я понимаю, характер у него тоже был сибирский - волевой, крепкий, деятельный. После выхода в 1987 году на пенсию он любил что-то мастерить на даче, возиться с яблонями и другими саженцами. К слову, своя дача появилась в конце карьеры. Машины собственной тоже долго не было.

"Показалось, что время остановилось"
После окончания ШОН Виталий Павлов стал стажером Американского отделения 5-го отдела, оперуполномоченным, заместителем начальника 1-го отделения, а с 1940 года - 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР. В 26 лет под руководством выдающихся разведчиков Исхака Ахмерова и Павла Фитина провел в США операцию "Снег".

Названа она была так из-за фамилии Гарри Уайта ("белый") - антифашиста по убеждениям и доверенного лица министра финансов США Генри Моргентау. Именно с ним Виталий Павлов должен был встретиться в Вашингтоне. Наши разведчики исходили из того, что США и Япония были непримиримыми конкурентами в Тихо-океанском регионе. Еще в 1921 году американцы, опасаясь роста могущества Японии, вынудили ее руководство вывести войска с нашего Дальнего Востока.

В 1940 году в советской разведке ясно понимали неизбежность войны с Германией. Существовала опасность, что после нападения немцев на западе их союзники выступят на СССР с востока. Чтобы не допустить войны на два фронта, возникла идея разыграть "американскую карту". Замысел состоял в том, чтобы через Гарри Уайта донести до высшего руководства США, проводившего политику нейтралитета, мысль о том, что политика Токио прямо угрожает интересам Штатов и ее союзников. Но нужно было еще получить добро от высшего руководства. Грозный нарком НКВД вызвал Павлова в октябре 1940 года.

"Разговор был предельно кратким. Он спросил, понимаю ли я всю серьезность предлагаемой операции. Детали его не интересовали. "Сейчас же, - строго наказал Лаврентий Берия, - готовь все необходимое и храни все, что связано с операцией, в полнейшей тайне. После операции ты, Ахмеров (отозванный из США опытный разведчик и работавший в отделе Павлова) и Фитин (на тот момент руководитель службы внешней разведки) должны забыть все и навсегда. Никаких следов ее ни в каких делах не должно остаться", - вспоминал в своей книге Павлов.

К моменту начала операции "Снег" он еще ни разу не выезжал за пределы СССР. Молодой разведчик и его коллеги готовились несколько месяцев, просчитывали любые нюансы и варианты. Вычислили даже оптимальный день недели и время для звонка в министерство. По легенде Павлов был учеником китаеведа Билла, с которым Уайт познакомился незадолго до начала Второй мировой. Биллом был Исхак Ахмеров, вскоре якобы уехавший работать в Китай. "Ученик" Билла хотел рассказать высокопоставленному чиновнику, как его "учитель" оценивает положение дел в Китае, который подвергся японской агрессии. Напряжение было страшным: "Когда раздались гудки на том конце провода, мне показалось, что время остановилось". Но разговор по телефону и ланч на следующий день прошли как по маслу.

Фото: Фото предоставлено СВР
Специально для "РГ" рассекречена информация о великом разведчике
В СССР Павлов и его напарник Михаил Корнеев вернулись, когда уже шла Великая Отечественная. А 16 ноября министр финансов Моргентау на основе документов, составленных Гарри Уайтом, представил свой меморандум госсекретарю Хэллу и президенту Рузвельту. Вскоре японскому послу в США был вручен ультиматум с требованием немедленно вывести вооруженные силы его страны из Китая, Индонезии и Северной Кореи, а также выйти из Тройственного союза с Германией и Италией. "Ультиматум Хэлла", по мнению серьезных американских историков и политиков, спровоцировал нападение Японии на США - 7 декабря 1941 года была разгромлена база ВМС США в Перл-Харборе. Стало понятно: Япония не откроет второй фронт на дальневосточных рубежах СССР.

Реалист и оптимист
В кино разведчиков обычно показывают очень сдержанными, молчаливыми, редко улыбающимися. Виталий Григорьевич, вспоминает сын, был исключительно жизнерадостным, душой любой компании. Любил и ценил шутки. У него не было особых музыкальных данных, но он с удовольствием слушал музыку, песни.

- Петь и танцевать у нас особенно любила мама. Работая в Вене, родители очень любили посещать театры, концерты, выставки. Были знакомы с известными артистами и музыкантами.

В биографии Павлова был период, когда он отвечал за пропаганду в искусстве работы органов госбезопасности.

- Он общался с кинорежиссерами, которых часто поддерживал и помогал, с писателями. Его фамилии нет в титрах "Мертвого сезона", но именно он курировал фильм. Отец никогда не уточнял, насколько фильмы о разведчиках соответствуют историческим фактам, просто говорил, понравился фильм или нет. Никогда не комментировал "Семнадцать мгновений весны", но я уверен, что папа принял этот замечательный сериал.

Виталий Павлов - автор интереснейших книг о работе разведчиков. На одном дыхании читаются "Женское лицо разведки", "Сезам, откройся", "Трагедии советской разведки". На фоне этой документальной литературы, написанной по-пушкински ясно и лаконично, детективы про агентов 007 и прочих шпионов вызывают снисходительную усмешку.

- Отец вышел на пенсию в 1987 году. В 1991 году не стало Клавдии Ивановны. Он сильно тосковал. Чтобы отвлечь его от тяжелых дум, мы стали настойчиво предлагать сесть за мемуары. Он постепенно втянулся, очень много работал в архивах, с каждой новой книгой росло писательское мастерство. Он был исключительно эрудированным человеком, постоянно занимавшимся самообразованием. Писал книги сам, никому ничего не надиктовывал. Почерк у него сложный - выручали терпение и опыт маминой сестры, профессионально печатавшей на машинке.

Последний сборник статей ветерана внешней разведки "Берлин и не только. Разведка КГБ в Германии" был издан посмертно в 2014 году. Он вошел в основательно дополненную и переизданную сыном книгу "Полвека в разведке".

"Это мой родной город"
Из-за специфики своей службы Виталий Григорьевич на малой родине бывал нечасто. Летом 1942-го семья Павловых добиралась в Канаду через Дальний Восток и Тихий океан. Воспользовавшись случаем, Павлов познакомил супругу с родителями и Барнаулом.

Фото: Сергей Пятаков/ РИА Новости
В РАН предложили создать институт по изучению истории Великой Отечественной
"Родители были рады нашему приезду и встретили молодую жену со всем сибирским радушием, хотя жили очень трудно материально. <…> В 1942-м город еще не имел трамвая, улицы были без твердого покрытия и без тротуаров. Когда начинал дуть не редкий здесь ветер, тучи пыли и песка поднимались в воздух. Так что особого восхищения Барнаул не мог вызвать. Но это был мой родной город", - писал в своей книге Виталий Григорьевич, показавший жене все тогдашние достопримечательности Барнаула.

В 1958 году Павлову удалось выкроить время на в турпоход по Горному Алтаю. "Папа хотел взять меня с собой, но мама не отпустила, волновалась за мое здоровье. Потом я наверстал упущенное - занимался альпинизмом. Хотя в Горном Алтае так и не побывал. Надеюсь, не все еще потеряно", - не теряет оптимизма Александр Витальевич.

Куда сможем выгрести?
Виталий Павлов по убеждениям оставался советским человеком, патриотом и многие процессы, происходившие после развала Союза, не принимал. Он немало размышлял о психологии предательства, ее причинах и последствиях, в том числе для самих изменников Родины. Никогда не верил в то, что Америка и ее верные союзники станут искренними партнерами России. "О чем бы вы спросили у отца сейчас?" - поинтересовался корреспондент "РГ" у Александра Павлова. И получил ответ:

- Я бы спросил, каким он видит будущее России в нашем бурно меняющемся и усложняющемся мире. Куда мы сможем выгрести?

P. S.

Автор благодарит за помощь в подготовке материала сотрудника ФСИН России Наталью Шулепину.

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/Снег_(...тской_разведки)
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Перейти к навигацииПерейти к поиску
Операция «Снег» — операция советской разведки в начале 1940-х годов, направленная на ликвидацию военной угрозы Советскому Союзу со стороны Японии. Целью операции было склонить Соединённые Штаты Америки к определённым действиям, которые должны отвлечь Японию от её экспансионистских шагов в отношении Советского Союза.


Содержание
1 Ход операции
2 Примечания
3 Литература
4 Ссылки
Ход операции
Операция «Снег» проходила в строжайшей секретности. По словам Виталия Павлова, основного участника операции, о ней знали только он, начальник внешней разведки НКВД Павел Фитин, Исхак Ахмеров и Л. Берия. Было ли доложено об этой операции И. В. Сталину — неизвестно. Как вспоминает Виталий Павлов:
Нарком вызвал меня в октябре 1940 года. Разговор с ним был предельно кратким. Он спросил, понимаю ли я всю серьезность предлагаемой операции? Детали его не интересовали, их не обсуждали. — Сейчас же, — строго наказал Берия, — готовь все необходимое и храни все, что связано с операцией, в полнейшей тайне. После операции ты, Ахмеров и Павел Михайлович должны забыть все и навсегда. Никаких следов её ни в каких делах не должно остаться.[1]
Суть операции сводилась к следующему: перед самой войной Исхак Ахмеров, будучи резидентом нелегальной разведки в США, через своего агента познакомился с очень влиятельным работником министерства финансов США Гарри Декстером Уайтом. Как выяснилось, Уайт обладал определённым влиянием на министра финансов США. По своим взглядам Уайт был антифашистом. Идея, которую высказал Ахмеров, заключалась в том, чтобы посредством Уайта повлиять на позицию правительства США и, в конечном итоге, на позицию президента Соединённых Штатов Америки относительно захватнических планов Японии. Ахмерова Уайт знал, как Билла, учёного-синолога. Было решено, что Павлов встретится с Уайтом и, представившись коллегой Билла, изложит ему тезисно идеи (исходящие от Билла, как специалиста по Дальнему Востоку), касающиеся угроз, со стороны Японии.

В апреле 1941 года Виталий Павлов и Михаил Корнеев[2] выехали в Соединённые Штаты Америки под видом дипкурьеров. В мае встреча Виталия Павлова и Уайта состоялась в одном из ресторанов Вашингтона. Во время беседы Павлов изложил Уайту мысли относительно положения на Дальнем Востоке[3]. В ответ Уайт заметил, что и сам размышлял над этими же проблемами и, что получив информацию от специалиста по данному региону, сможет предпринять определённые усилия в данном направлении.

Вот что пишет Виталий Павлов о результатах данной операции:
Сейчас, когда я смог ознакомиться с текстами записок, подготовленных Уайтом для Г. Моргентау[4] и доложенных осенью 1941 года президенту Ф. Д. Рузвельту, мне стало ясно: краткие тезисы Билла, переданные мною, автор развил в убедительные аргументы, которые принял на вооружение Белый дом.
США потребовали от Японии немедленно прекратить агрессию в Китае, а также нейтрализовать Маньчжоу-го. Таким образом, с точки зрения некоторых американских историков, операция советской разведки в конечном итоге привела к нападению Японии на Пёрл-Харбор[5].

Примечания
Из книги В. Павлова Операция «Снег».
Советский разведчик, который должен был страховать Виталия Павлова, но который ничего не знал о предстоящей операции.
Поскольку участники операции не были уверены в уровне владения английским языком Павлова, тезисы заранее были изложены в виде записки, которую Павлов дал прочитать Уайту.
Министр финансов США и личный друг президента Рузвельта
John Koster. Pearl Harbor 2.0
Литература
Павлов В. Операция «Снег», Издательство: Гея, 1996, ISBN 5-85589-027-9.
Тайны разведки. Операция «Снег». Россия, ЗАО Телекомпания «Останкино». Режиссёр: Дмитрий Докучаев, год выпуска 2012.
John Koster. Operation Snow: How a Soviet Mole in FDR’s White House Triggered Pearl Harbor. Regnery History, 2012, ISBN 1-59698-322-1.
Ссылки
Иосиф Тельманов. Операция «Снег»

[Humus]

https://humus.livejournal.com/7941764.html

[Телеканал ОНТ]

https://youtu.be/NxtByXQIpdI

[Gebedo]

https://qebedo.livejournal.com/2786793.html
Пишет qebedo (qebedo)
2021-08-26 00:15:00 356
Назад Избранное Поделиться Отслеживать Пожаловаться Вперёд
Категория:
Армия

[Нажмите, чтобы прочитать]

Народный герой

Репутация и карьера Роммеля висели на волоске — три неудачных штурма Тобрука подряд и потеря прохода Хальфайя заставили командование вермахта крепко задуматься о том, на месте ли генерал-лейтенант? Точнее даже, оно в лице Браухича и Хальдера уже давно было уверено, что не на месте, однако епические провалы давали аргументы для «постановки вопроса» ими перед фюрером. Ибо Хитлер, конечно, имел любимцев, но когда они лажали — Дитль, Штудент, Дитрих — его любовь сильно скукоживалась в размерах. Герой арийской нации должен побеждать, иначе какой же он герой? Так что Роммелю в Африке срочно требовалась хоть какая-нибудь победа, и он поспешил ее организовать.


Штабной "мамонт" Роммеля

Отбивая в мае атаки на Эс-Соллум и Ридотто-Капуццо в ходе операции «Краткость» (см. предыдущую серию), немцы оставили англичанам проход Хальфайя, что создавало постоянную угрозу вторжения танковых орд британцев (если они вдруг откуда-то появятся) в Ливию. Потому решено было такое важное стратегически «место силы» вернуть. Специально созданная Боевая группа Херфф под командой временного командира 15-й танковой дивизии собрала силы — 8-й танковый полк (около 70 машин на ходу), 33-й разведбат и батальон 104-го пехотного полка — и начала 26 мая 1941 года операцию «Скорпион». Лихой атакой германцы наскочили на оборонявшие проход «боевую группу» (куча — это сколько?) 3-го батальона Колдстримского гвардейского пехотного полка, полк артиллерии и два эскадрона крейсерских танков. Вечером того же дня была захвачена ключевая высота к северу от перевала, отбита британская контратака, а утром 27 мая немецкие танки выгнали супротивников за Хальфайю. Потери англичан — 173 убитых и раненых, 12 орудий, 5 танков. Победа!

Размер успеха значения никакого не имел — важно было то, что победные вести пришли из экзотической Африки вовремя. Воздушная битва за Англию была проиграна, Балканская кампания завершалась какой-то довольно фальшивой нотой на Крите, и пропагандонам нужен был очередной триумф арийского оружия. И тут такой подарок — хрен знает где, в экзотической Африке, посреди пальм с облизянами, слоноУ и тарзанов, отважные воины надрали зад англичанам, да еще под командой великого Роммеля, которого только что зимой в кино показывали! Домохозяева и домохозяйки снова были в восторге, присылали письма и посылки (особенно «радовал» солдат на жаре «плавленный» шоколад…). Верный своим принципам, Роммель снова взял в штаб пропагандона — бывшего главу отдела радио профильного министерства и Германского телеграфного агентства (выпертого за скандалы и непрофессионализм) Альфреда Берндта, который, пользуясь связями и репутацией «старого бойца», пропихивал нужные «креативные образы» на самые верхние эшелоны.


Роммель на "бефельсфарцойге"

Однако же парадокс был в том, что самого Роммеля в «раскаленных песках прохода Хальфайя» (хотя германская пропаганда называла оба боя сражениями за Соллум) даже не было, всё сделал Херфф. А сам комкор «Африка» на камушке сидел и на Тобрук всё глядел — пришлось перейти от активных действий к пассивной блокаде. И оттачивать «фирменный роммелевский стиль руководства» — когда командующий линяет из штаба, и никому там не известно, где он, ибо мотается на «мамонте» (трофейном английском бронеавтомобиле AEC 4x4 Dorchester, переделанном под мобильный КП еще для О'Коннора), либо вообще на вездеходных «бефельсфарцойге» (Befehlsfahrzeug) или «кюбельвагене» по передовым частям, где мотал нервы полевым командирам и учил их жизни «солдатским языком». Соответствовать его высоким стандартам было трудно — «трус и пораженец» Штрайх был изгнан с поста командира 5-й легкой дивизии в Германию 16 мая и заменен сперва на Кирхайма, а с 1 августа 1941 года на генерал-майора Йоханна Теодора фон Равенштайна, в «резерв фюрера» был отправлен и полковник фон Шверин. 16 июня командовать 15-й танковой дивизией был прислан генерал-майор Вальтер Гуго Райнхард Нойманн-Зилков.

Перетасовку кадров и осадное сидение прервало донесение радиоразведки — 14 июня британцы передавали сигнал «Питер», такой же, какой транслировали перед нападением на Хальфайю в начале мая (операция «Краткость») — да-да, вот с такими идиотами везло воевать Ромелю в Африке… Ибо Уэйвелл не прекращал пытаться пробиться на помощь осажденному Тобруку, и на сей раз кинул в прорыв на самом деле мощные силы. 7-я бронетанковая и 4-я индийская дивизии, 22-я гвардейская бригада — 25 000 человек, 28 легких, 100 крейсерских танков (в том числе 58 новых Mk.VI «Крусейдер»), 98 «матильд», 98 истребителей и 105 бомберов. Всё это было объединено в Командование Западной пустыни (Western Desert Force), которое возглавил отозванный из Судана (где командовал 8-й индийской дивизией на Эфиопском фронте) генерал-майор сэр Ноэль Монсон де ля Поэр Бересфорд-Пирс (аристократ и правнук брата знаменитого фельдмаршала Бересфорда, соратника Веллингтона). 15 июня 1941 года началась операция «[Боевая] Секира» (Battleaxe) — требовалось компенсировать потерю Крита возвращением (полноценным) Тобрука и Дерны, ну и как-то уже хоть кого-нибудь на Средиземноморье победить.


Mk.VI «Крусейдер»

Супротивостояли им всё та же 15-я танковая дивизия Нойманна-Зилкова и итальянская 102-я моторизованная дивизия «Тренто» под командой дивизионного генерала Луиджи Нуволини (большая часть находилась в Бардии, но три пехотных батальона и артиллерийский полк размещались в районе Эс-Соллум – Мусаид – Ридотто-Капуццо). К тому же Роммель передвинул 5-ю легкую дивизию на дорогу из Тобрука в Соллум, чтобы она была резервом в случае прорыва из Хальфайи, или вылазки из Торбрука. В осаде остались одни итальянцы, к тому же в день начала сражения артиллерия обстреляла австралийцев, дабы они «чего там себе не удумали». Сам проход Хальфайя был укреплен врытыми в землю 88-мм зенитными пушками. Всего в обороне на Соллумском фронте было задействовано 13 200 человек (5700 немцев и 7400 итальянцев), 194 танка (75 Pz-II, 119 Pz-III и Pz-IV), 130 истребителей (60 немецких и 70 итальянских), 84 бомбера (59 немецких и 25 итальянских). Назревало большое пообище...

[Gebedo]

Троммель Роммеля - 16