*258. Равенство не значит справедливость

[Владислав Иноземцев]

http://www.kommersant.ru/doc/1767092

Журнал "Огонёк", №37 (5196), 19.09.2011

Чем отличаются права гражданина от прав человека, а равенство — от справедливости? О спорах на Ярославском политическом форуме

Свое выступление на форуме в Ярославле Дмитрий Медведев посвятил социальному многообразию и виртуальным сообществам.Некоторые с ним поспорили,но в кулуарах.
Фото: Александр Миридонов / Коммерсантъ

Миграция и этнические проблемы, права гражданина и человека, справедливость и равенство — на политическом форуме в Ярославле об этом говорили порой слишком остро и открыто

Скажу сразу: кризис политики мультикультурализма признавали практически все участники, хотя некоторые подчеркивали, что он обусловлен не столько внутренними пороками этой доктрины, сколько формами ее претворения в жизнь. Многие выступающие отмечали, что тезис о равенстве культур противоречит объективным историческим реалиям и не должен применяться для разрушения сильных культурных традиций там, где они существуют. Иногда звучали призывы к пересмотру либеральных принципов миграционной политики и возврату к жестким ассимиляционным практикам. В обсуждениях на эту тему с равной частотой вспоминались европейские и российские примеры, подтверждавшие, по мнению выступавших, "всеобщий" характер кризиса мультикультурной модели.

На мой взгляд, данную тему не стоит рассматривать как "реанимирование национального вопроса". Проблема существует, и ее нельзя не замечать. Состоит она прежде всего в том, что групповая солидарность может сочетаться с демократическими ценностями только до тех пор, пока она складывается вокруг подвижных и меняющихся оснований. Одно дело — сплоченно выступать против налоговой реформы и совсем другое — объединяться по принципу веры или национального происхождения. В первом случае выбор основан на рациональных соображениях, во втором — на первичных общественных признаках. В первом случае позиции человека могут меняться в зависимости от обстоятельств, во втором — скорее всего они будут оставаться неизменными. В первом случае большинство может со временем стать меньшинством, и наоборот, во втором — нет. Кроме того, не стоит забывать, что главный принцип демократии, "один человек — один голос", в данном случае принижается, так как субъектом становится группа, к тому же меньшинства получают особые права, которые не требуют их подчинения большинству. Иначе говоря, тезисы о равенстве культур и об особых политических правах меньшинств противоречат основам либеральной демократии. В Ярославле об этом говорилось открыто, хотя в Европе подобные заявления довольно редки. Если общение российских и западных политологов несколько ослабит давление на умы пресловутой политкорректности, думаю, будет только лучше.

На форуме много говорилось и о том, почему идея прав групп получила в последние десятилетия столь широкое распространение. С одной стороны, его причиной назывались попытки европейцев (вслед за США с их политикой "утверждающих действий") искупить грехи колониального прошлого — ведь ни для кого не секрет, что во Франции, в Голландии, Великобритании и ряде других стран значительная часть мигрантов происходит из их бывших колоний. С другой стороны, указывалось на утрату связи между понятиями прав человека и прав гражданина, в результате чего право на свободу передвижения или на получение убежища незаметно трансформировалось в возможность получения социальных пособий, жилья, выплат по безработице и многого чего еще.

На мой взгляд, эти мнения могут стать важным шагом на пути осознания, с одной стороны, различий между правами граждан и правами жителей, а с другой — между правами граждан и правами групп. Права граждан вытекают из их участия в истории формирования и развития обществ, в которых они живут. Права иммигрантов — из экономической вовлеченности в эти общества и доктрины прав человека. Права граждан могут быть политическими и экономическими, тогда как права жителей и их групп — экономическими и культурными.

Идеи мультикультурализма обесценивают идею гражданства как качества, приобретаемого вследствие жизни в определенном обществе, и безосновательно завышают самооценку представителей меньшинств. И то и другое вызывает — и будет вызывать — резкие реакции. Задача современного государства — не принижая значения культурных ценностей и этнических традиций, отвергнуть претензии каких бы то ни было групп на исключительность и противостоять мультикультурализу как инструменту утверждения "позитивного неравенства". Неравенство не может быть позитивным. Более 100 лет все развитые государства в той или иной мере стремятся его преодолевать. Введено всеобщее избирательное право. Создана система социальной защиты и социального обеспечения. Утверждена независимость государства от церкви. Признаны даже однополые брачные союзы. Возрождать неравенство, тем более основанное на первичных признаках, значит идти назад.

Скептическое отношение к радикальным формам мультикультурализма, по мнению участников, не означает отрицания культурного многообразия. Государство не может мешать организации обучения на языках живущих в его границах меньшинств, строительству храмов любых конфессий, но не обязано это оплачивать. Настаивать на отрицании традиций и идентичностей мигрантов у нас нет оснований, но отступать ради уважения к ним от юридических норм и от собственных принципов мы не имеем права. Совершенно правы, по моему мнению, были те участники, кто говорил: мультикультурализм особенно активно развивается там, где у большинства нет сильных культурных традиций, нет прочной основы для собственной идентичности.

Постоянно подчеркивалось, что миграция — одна из черт современного мира. В многонациональных государствах, таких как Российская Федерация, или в наднациональных образованиях, таких как Европейский союз, внутренняя миграция стала неотъемлемым правом граждан. Однако это не значит, что экономическая иммиграция из-за пределов этих образований должна иметь необратимый характер. Можно не препятствовать жителям других стран приезжать в более развитые государства и искать там работу. Но следует ли позволять им "воссоединяться" с семьями, обеспечивать пособиями, давать социальное жилье? Нужно помочь пережить тяжелые времена тем, кто спасается от гражданской войны или геноцида. Но следует ли давать возможность навсегда остаться в чужой стране? На форуме подчеркивалось, что негативный образ миграции во многом порожден тем, что права человека смешиваются с правами гражданина, хотя миграция должна быть организована так, чтобы сочетать уважение к прибывшим с их толерантностью в отношении устоев страны пребывания. В создании данных условий — залог гармоничного общества, культурно и этнически многообразного, но не "мультикультурного".

В качестве варианта движения вперед многие участники форума — и хочу с радостью отметить, прежде всего российские — предлагали путь построения подлинно гражданской нации: нации, в которой нет привилегированных этнических групп и анклавов, в которых не действуют законы страны; нации, в которой достижения человека обусловлены прежде всего и исключительно его способностями и трудом. Я полностью солидарен с тем, что современные государства должны придерживаться либерального демократического принципа своей организации. Они должны строиться на единстве прав, а не на "дружбе народов". Мы помним, что произошло 20 лет назад со страной, в которой название валюты было написано на 15 языках куда раньше, чем на евро. Сегодня для государства недопустимо искать "баланса идентичностей", основанных на этнических, культурных или религиозных принципах. Примечательно, что одним из главных центров напряженности в России является в наши дни Дагестан, где все 1990-е годы прошли в поиске баланса привилегий между представителями десятков народностей, населяющих республику при полном пренебрежении к российским законам. С форума я вынес твердое убеждение: подлинно современное государство может быть построено только в условиях формирования единой гражданской нации: российской ли или, не побоюсь этого, общеевропейской. Гражданской нации, в которой права должны предполагать обязанности и обусловливаться их исполнением.

Вторая проблема — материальное неравенство и неравный доступ к социальным благам — также обсуждалась крайне активно, хотя оснований для консенсуса в данном случае было заметно меньше. Большинство участников высказывали довольно традиционные суждения относительно необходимости избегать предельных форм социальной и имущественной поляризации, справедливо отмечая, что напряженность в многообразных обществах возникает не только вокруг этнических и религиозных различий, но и в связи с очевидно несправедливым распределением материальных благ, "капсулированием" богатства и бедности в специальных анклавах и гетто, что при ряде условий может привести к всплеску общественного протеста в весьма радикальных формах.

В то же время выход на путях утверждения большего равенства видится мне хотя и идеальным, но труднореализуемым. Современная экономика, что бы о ней ни говорили, стремительно становится, с одной стороны, экономикой высокотехнологичной, в которой особую ценность приобретают уникальные знания и умения, а с другой — экономикой "нишевой", в которой самые высокие прибыли приносит умелое позиционирование в качестве производителей не массовых, а, напротив, крайне индивидуализированных благ. В таких условиях доходы людей, обладающих высокой степенью квалификации и особыми способностями, будут объективно расти, в то время как массовый труд в глобализирующемся мире неизбежно будет дешеветь. Собственно, этот факт и приводит к обостренному ощущению проблемы: мигранты, большинство которых приезжает на заработки в массовом секторе, смогут в перспективе рассчитывать на все меньшие доходы, тогда как представители глобализированной элиты будут получать все больше. Остановить этот процесс невозможно — сегодня общество, в котором нет своих Стивов Джобсов и Ричардов Брэнсонов, не имеет будущего. Именно поэтому сегодня требование равенства выступает крайне опасным для успешного экономического развития, но неравенство, увы, выглядит столь же потенциально взрывоопасным, как и раньше.

Из этого противоречия сложно найти выход. В то же время на форуме подчеркивалось — хотя и эпизодически — что новое неравенство выглядит более справедливым, чем раньше, так как в значительной мере обусловлено не статусом человека, а его способностями и личными достижениями, его талантами и образованностью. Я могу сказать даже более резко, что делал и раньше: в новом мире XXI века неравенство в существенной мере не может больше считаться несправедливым. Этот факт имеет огромное значение для всей обществоведческой дискуссии, но сейчас еще не осмыслен должным образом. Требования справедливости в наш век не могут сводиться к требованиям равенства. Это очень важный момент. С одной стороны, он затрудняет выработку воспринимаемой большинством членов общества позитивной повестки дня, но с другой — дает возможность переосмыслить современные системы социального обеспечения и, возможно, ограничить наращивание социальных расходов, уже сейчас выглядящих чрезмерными во многих странах мира.

На мой взгляд, нарастание неравенства на фоне миграционных процессов и формирования культурно многообразных обществ требует перенесения акцента не только с равенства на справедливость, но и с распределения материальных благ на социальную солидарность. Общество не столько должно гарантировать минимальное социальное обеспечение, сколько быть готово прийти на помощь особо нуждающимся в поддержке — но, видимо, избирательно, а не на универсальной основе. В индивидуализирующемся обществе не остается места всеобщим социальным мерам поддержки, но принцип готовности прийти на помощь должен сохраняться. Сформировать общественный консенсус по этому поводу будет крайне трудно, но без его появления всем современным государствам придется очень и очень сложно.

При обсуждении как первой, так и второй из основных тем на форуме прослеживались трения между требованиями политкорректности и стремлением обратиться к сути проблем. Мне кажется, что формирование нового языка общения между социологами — языка, позволяющего прямо и открыто ставить и решать сложные вопросы нашего времени — является сегодня одной из самых острых проблем. Это, разумеется, не означает, что пришло время всепроникающего цинизма, но в мире есть проблемы, которые нельзя не видеть и которые не следует камуфлировать.

Автор — доктор экономических наук, руководитель Исполнительной дирекции III Мирового политического форума
Содержание темы:
01 страница
#01. Владислав Иноземцев. Равенство не значит справедливость. 20.09.2011, 10:27
#02. Владислав Иноземцев. Вся надежда – на третий срок (2)
#03. Владислав Иноземцев. «Неединая Россия» должна стать идеологией оппозиции
#04. Владислав Иноземцев. Пока не пошли вожди
#05. Владислав Иноземцев. Мат в два года
#06. Владислав Иноземцев. Элита сумасшедшего дома
#07. Владислав Иноземцев. Безумие «имперской интеграции»
#08. Владислав Иноземцев. Последний год экономического роста
#09. Михаил Делягин. Либеральный экономист публично плюнул на могилу конструктора Калашникова
#10. Владислав Иноземцев. Злейшие друзья и лучшие враги

[Владислав Иноземцев]

http://www.ng.ru/politics/2011-09-26/4_3srok.html
Повторение сказанного пять лет спустя
2011-09-26 доктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального общества.

1 сентября 2006 года в «Независимой газете» в рубрике «Карт-бланш» была опубликована моя статья с таким же названием. В ней я писал о том, что сохранение Владимиром Путиным поста президента России по результатам выборов 2008 года может оказаться крайне полезным для российской демократии, так как в этом случае неминуемый экономический и (возможно) политический кризис заставит граждан задуматься о том, чья неэффективная политика была тому виной. И напротив, если бы удалось найти политического самоубийцу, который согласился бы стать «местоблюстителем» кремлевского кресла на четыре года, политическая судьба Путина была более радужной: ведь в 2012 году он смог бы вернуться к власти на волне народного разочарования политикой преемника – как возвращались к власти Шарль де Голль в 1958 году или Хуан Перон в 1973-м. Сценарий реальных событий в итоге оказался иным, однако основного тезиса той статьи он, как мне кажется, не опроверг.
Также в разделе:
Совесть освободили от объединений
Минюст предложил в закон поправки, ужесточающие требования к религиозным организациям
Размышления после конкурса "Учитель года"
Педагоги страны встретились с президентом страны и поговорили о наболевшем
Приказано найти коррупционеров
В МВД настроились на решительную борьбу с недобросовестными заявителями деклараций об имуществе
ЕдРо стабильности пенсионного возраста
В регионах единороссы применяют традиционный админресурс и задаривают пожилых людей подарками

Дмитрий Медведев, делегированный в Кремль на четыре года, в первые же месяцы своего президентства столкнулся с предсказанным мной финансовым кризисом – но не таким серьезным, который мог бы подорвать основы российской сырьевой экономики. Кризис был преодолен, хозяйственный рост замедлился, а аппетиты силовой олигархии возросли настолько, что бюджет вскоре может стать дефицитным в случае падения цен на нефть ниже 95 долл./баррель, тогда как пять лет назад он сводился и при 38 долл./баррель. Но сегодня тучи сгущаются вновь: никакие финансовые вливания пока не способны оживить западные экономики, впереди маячит призрак очередной рецессии, а внутри страны доля россиян, которые не удовлетворены грозящим растянуться на 24 года политическим жонглированием, уверенно растет. Система российской управляемой демократии с трудом пережила третий президентский цикл, но тем незначительнее шанс на то, что она переживет и «удлиненный» четвертый.

Поэтому сегодня мне остается повторить то, что я писал на страницах «НГ» пять лет назад: возвращение Путина в Кремль снова выводит на главную политическую сцену того, кто ответственен за проблемы страны, неразвитие ее экономики, полную подчиненность хозяйственных интересов политической целесообразности, сокращение прав и свобод граждан.

Совершенно несостоятельными выглядят высказывания ряда политологов, поспешивших заявить, что перемещением Медведева в Белый дом Путин выведет себя из-под ответственности за проведение непопулярных экономических реформ ближайших лет: очередного роста налогов и пошлин, повышения пенсионного возраста, нового перераспределения бюджета с нужд образования и здравоохранения в пользу силового аппарата и бюрократических структур. В системе власти, во главе которой стоит Путин, граждане будут возлагать ответственность на него и ни на кого иного. А что до его обещаний – типа доведения средней зарплаты до 32 тыс. руб. против нынешних 24 тыс. за три года, – то их легко сведут на нет два «приступа» роста валютного курса типа тех, что произошли всего лишь за один последний месяц. Так что ответственного все будут знать очень даже хорошо.

Путин возвращается в Кремль в идеальный для развития демократии в России момент – в момент, непосредственно предшествующий неминуемому разрушению той стабильной на первый взгляд системы, которую он создал. За последние 12 лет наш национальный лидер разучился (если даже умел) действовать в условиях серьезной политической неопределенности, адекватно откликаться на острые вызовы. Если таковые возникнут (а в том, что они возникнут, у меня практически нет сомнений), деструкция системы может оказаться довольно быстрой и драматической.

Российская политическая элита в очередной раз сделала ставку на Путина, уверовав, что наличие этого человека у кормила власти приносит с собой стабильность и гарантирует правящей бюрократии уверенность в завтрашнем дне. Но 25 лет, которые отмерил для себя Путин, – слишком большой срок. Если сейчас оглянуться назад, можно увидеть, что четверть века назад в мире не было мобильных телефонов и Интернета; Китай, недавно ставший первым экспортером мира, по размеру экономики не дотягивал до Голландии; в Эмиратах, где сегодня стоит самое высокое здание планеты и работает самый большой в мире аэропорт, добывали только нефть; да и Советский Союз казался вечным и нерушимым.
Отправить почтой
Версия для печати
В закладки
Обсудить на форуме (2)
Разместить в LiveJournal
| Ещё

Процессы в современном мире идут и будут идти намного быстрее, чем изменяется сознание отечественных политиков. И в том, что наш «Титаник» столкнется с айсбергом во время вахты того же капитана, который и вывел его в рейс, будет великая сермяжная правда. Поэтому решение, принятое в субботу на съезде «Единой России», можно только приветствовать.
Подробнее: http://www.ng.ru/politics/2011-09-26/4_3srok.html

[Владислав Иноземцев]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...ssiya?full#cut

Опасность распада России — это не более чем жупел, которым можно пугать тех, кто ментально остался в 1990-х

Vedomosti.ru

10.09.2013

Опасность распада России — это не более чем жупел, которым можно пугать тех, кто ментально остался в 1990-х
Опасность распада России — это не более чем жупел, которым можно пугать тех, кто ментально остался в 1990-х Фото: А. Махонин/Ведомости
Выбор редактора

Ресурсы нужно добывать сейчас и строить на этом будущее


Раскройте тему

Оппозиция

Эта публикация основана на статье «Новая повестка дня: Неединая Россия » из газеты «Ведомости» от 10.09.2013, №165 (3427).

Как и на протяжении 2000-х гг., основой успеха российской политической элиты остается эксплуатация фобий: «отработка» внешних угроз, поиск внутренних врагов, сплочение нации, защита традиционных ценностей; при этом чем масштабнее будет кампания, тем активнее будет использоваться подобная риторика. Важнейший «позитивный» посыл, ради которого гражданам предлагается и будет предлагаться жертвовать своими свободами и убеждениями, оставляя власть в руках несменяемой когорты «государевых людей», открыто и ясно сформулирован в самом названии правящей партии: это единая Россия. Единством страны обосновывается отгораживание от внешнего мира, выстраивание вертикали и перераспределение финансовых потоков из регионов в центр. Какие бы ошибки ни совершала власть, путинская политическая элита обладает своего рода индульгенцией: она «предотвратила распад страны» на рубеже 1990-х и 2000-х гг. И оппозиция, сколь бы радикальной она сама себе ни казалась, всякий раз пасует перед этим аргументом. Если противники нынешнего режима намерены и готовы демонтировать его, им нужно десакрализировать лозунг, ставший названием и «торговой маркой» ныне правящей партии.

Отечественная оппозиция во многом сформировалась как alter ego власти; она, как и власть, верит в элитарные проекты, в «перемены сверху», в силу «центра». Даже главный слоган Навального звучал как: «Измени Россию! Начни с Москвы!» Между тем Россию, «начиная со столицы», уже изменяли — сначала в 1917 г., а позже в 1989-1991 гг., и каждый раз такие перемены приводили к новому витку централизации, ко все большей оторванности центра от регионов. В итоге сегодня, как показывают социологические опросы, 76% живущих за пределами МКАД россиян убеждены, что Москва жирует за счет других регионов страны. Москвичи показали 8 сентября, что часть из них не доверяет власти, но можно ли изменить Россию усилиями жителей города, успешность которого зависит от сохранения status quo, от отсутствия любых перемен? Считаю, что победить «Единую Россию» в национальном масштабе сможет лишь оппозиция, выступающая за Россию регионов.

Единороссы теряют города →

Неединая Россия может и должна стать идеологией оппозиции. Издевательством выглядят уверения о «едином правовом пространстве», если выборы в регионах проводятся по разным правилам, о «едином экономическом» — если у одних субъектов Федерации деньги забирает Москва, а другим их дает аллах (об отсутствии дорог и авиасообщения как факторе неединства я и не говорю). Идеи единой России уже сейчас суть пропагандистская ложь, но именно во имя их насаждения нарушались и нарушаются конституционные нормы о федеративном характере страны и о роли местного самоуправления.

Идея неединой России полностью разворачивает логику политических дискуссий в стране.

Во-первых, противопоставление регионов центру автоматически означает наступление на федеральную бюрократию. Требование сокращения дани в пользу Москвы из потенциально донорских регионов предполагает уменьшение рентного потенциала федерального бюджета и вынужденный запуск модернизационных механизмов, которые в России — как мы все видели в 2008-2011 гг. — не могут быть приведены в действие из центра. Если мы хотим модернизации, мы должны, увы, ликвидировать вертикаль.

Во-вторых, регионализация, доведенная до низших звеньев управления, окажется важнейшим инструментом — если не синонимом — возвращения в страну демократии, гораздо более мощным, чем любая либерализация политической жизни на федеральном уровне.

В-третьих, через дифференциацию налогов, гибкость в принятии инвестиционных решений, выращивание местного бизнеса, конкуренцию за деньги инвестора, а не за подпись чиновника будет запущен новый механизм экономического роста, без которого все наше «вставание с колен» обернется фарсом — причем в ближайшем будущем.

В-четвертых, регионализация России существенно обогатит ориентацию страны в международном пространстве. Сегодня нагнетаемая властью истерия внешней угрозы приводит к невиданной ситуации: если во всем мире приморские и приграничные территории развиваются наиболее быстрыми темпами, то у нас даже Калининград — часть России внутри Европы — остается дотационным и непривлекательным для инвестиций краем.

Кроме того — и это, пожалуй, самое главное, — политика федерального центра в отношении регионов все последние годы отличается такой отстраненностью, дирижизмом и высокомерием, что противостояние ей — почти единственное, что может сплотить региональных активистов. Даже Москва в конечном счете не проиграет от децентрализации, так как именно ее характер «нашего всего» делает город непригодным для жизни. Именно децентрализаторская повестка дня может дать оппозиции возможность выиграть не только выборы мэра в том или ином городе, но и одержать победу, например, на выборах в Государственную думу в 2016 г. Следующим логичным шагом был бы успех на президентских выборах в 2018 г., к которому следовало бы стремиться лишь для того, чтобы упразднить затем пост и сделать страну парламентской республикой.

В последнее время скорее можно слышать не голоса в пользу независимости окраин, звучащие из провинции, а голоса в пользу их отторжения, звучащие из Москвы («Хватит кормить Кавказ!», «Модернизации не будет, пока есть Сибирь»). Но лишь идеи регионализма позволят запустить модернизацию без отторжения Сибири и повести страну вперед, не подстраиваясь под пристрастия северокавказских правителей. Пришло время поверить в наш народ, который в отличие от представлений о нем элиты разумен и рационален, и дать ему стать властью, которой он еще никогда не был в истории страны. Уверен, ничего плохого это России не принесет.

Автор — директор Центра исследований постиндустриального общества

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/specprojects/free-t...li-vozhdi.html

Если нам нужны не великие потрясения, то нужны нормальные партии
выборы вожди партии избиратели

фото: Геннадий Черкасов

Хотя выборы 8 сентября будут обсуждаться еще долго, уже сейчас комментарии становятся все более повторяющимися. Одна часть неравнодушных находит причины посетовать по поводу успеха А.Навального и предостеречь сограждан об угрозе «нового персонализма». Другая утверждает, что эпоха традиционных политических структур подходит к концу, а будущее принадлежит движениям, обеспечивающим масштабную мобилизацию и легко переформатирующимся в зависимости от стоящих задач.

Я рискну не согласиться ни с первыми, ни со вторыми. И я даже не буду говорить о мировом опыте, который вовсе не свидетельствует о кризисе партийной политики ни в одной из развитых стран. Ограничимся сейчас только Россией.

Опасность персонализма на первый взгляд отмечена верно — но тогда следует договаривать до конца. Персонализм à la Навальный, Ройзман или Быков опасен не столько для России, сколько для тех, кто по привычке считает себя пассионариями, но боится общаться не только с оппонентами, но и с избирателями. Персонализм — это атрибут политики, но власть, похоже, не готова даже признать, что политика вернулась в жизнь общества. Отсюда же попытка убедить граждан в том, что будущее не за отдельными лидерами, а за широкими движениями, — но и этот прием не сработает, так как большинство движений имеют сегодня в России столь же персоналистский характер.

Что теперь будет делать власть, не ясно — но, судя по всему, она склонится к одному из двух вариантов: либо жестко расправиться с новыми харизматичными лидерами, либо инкорпорировать их в выстроенные «вертикальные» структуры.

Оба варианта сомнительны. В первом случае Кремль получит аналоги Нельсона Манделы, которые пойдут в борьбе с ним до конца и в итоге почти наверняка победят. Во втором случае будет дан сигнал, что индивидуальный протест становится средством карьерного лифта, и он не только не ослабнет, но станет лишь куда более активным. Иначе говоря, хорошего решения пока не просматривается.

Между тем я убежден, что решение есть. И, как это ни банально звучит, оно состоит в воссоздании в стране традиционной партийной политики.

Не стоит огульно говорить о кризисе партий: этот «кризис» в России создан искусственно — как самими партийными «вождями», так и Кремлем, который сначала подчинял своей воле несколько крупных партий, а сейчас дискредитирует партийную систему, порождая десятки мелких. Это тем более удивительно, что поле для партийной политики практически открыто.

Даже самая крупная партия, «Единая Россия», собрала на последних выборах поразительно мало голосов, став практически везде «партией меньшинства». Если не вспоминать о «спасаемой Аллахом» Чечне и остающейся за пределами действия здравого смысла Кемеровской области, то в лучшем для «ЕР» регионе на выборах в Заксобрание (в Башкирии) ее поддержали 31,2% от числа зарегистрированных избирателей (76% из 41,1% принявших участие в выборах), а в худшем (Архангельской области) — 8,5% (40,1% из пришедших на участки 21,3%). В Московской области за губернатора-единоросса высказались 24,8% избирателей, в Хабаровском крае — 17,9%, в Воронеже и Владивостоке избранные от партии мэры поддержаны… 9,6 и 9,2% имеющих право голоса горожанами. Практически ни на одних выборах кандидаты от «партии власти» не были облечены доверием более чем трети списочного числа избирателей. Доля представителей прочих партий, разумеется, еще меньше.

Вывод прост: партии, которые воспринимаются избирателями как «группы поддержки» В.Путина, В.Жириновского, Г.Зюганова или представляют собой новые «вождистские» проекты, окончательно утратили доверие к себе.

Принимая это за данность, следует задуматься: какие структуры могут стать основой для новой, «неопутинской», а в перспективе и «постпутинской» стабильности?

Я убежден, что лучшим ответом на появление амбициозных политиков-одиночек могут стать лишь нормальные партии пресловутого «старого типа». Партии, в которых от членов не ждут железной дисциплины; партии, которые не объединены административным ресурсом; партии, которые обладают поддержкой в разных частях страны и где региональные лидеры имеют должные вес и влияние.

Сегодня таких партий немного. «Единую Россию» как управленческую, а не политическую структуру можно исключить из списка сразу. ЛДПР — своего рода «обоз Жириновского» — тоже. Без своих лидеров, неформальных или формальных, они ничего не стоят. КПРФ и «Яблоко», за четверть века не сумевшие осуществить никакой ротации руководства, хотя и имеют в своих рядах нескольких ярких политиков, также не смогут стать прообразом новой общественной силы. Поэтому, если говорить о создании в России более устойчивой политической системы, я бы обратил внимание на «Справедливую Россию» — на левом фланге и «РПР-Парнас» — на правом.

«Справедливая Россия», некоторое время назад чуть ли не списанная наблюдателями «в утиль», до сих пор остается уникальной партией, чей потенциал нужно раскрыть. Созданная по указке Кремля в 2006 г., партия ныне возглавляется лидерами, чей авторитет настолько ничтожен, а антирейтинг значителен, что никакая иная организация вообще бы не выжила, имея таких вождей. Однако на выборах в Государственную думу в декабре 2011 г. партии удалось добиться третьего результата и получить 13,2% голосов — при том что ее лидер С.Миронов и председатель Н.Левичев замкнули в 2012 и 2013 гг. списки кандидатов в президенты России и мэры Москвы с результатами в 3,8 и 2,8% соответственно.

На только что прошедших выборах кандидаты от партии заняли третье место на выборах мэра Екатеринбурга (19,9%) и второе — на выборах мэра Новгорода (23,9%), сформировали значимые фракции в ряде заксобраний и городских советов. Если все остальные российские партии сегодня возглавляются политиками, которые позволяют этим организациям оставаться если и не популярными, то хотя бы узнаваемыми, то «Справедливая Россия» выживает не благодаря, а вопреки деятельности ее собственных руководителей.

Это обстоятельство, однако, является самым большим конкурентным преимуществом справороссов. Попытайся они реформировать организацию, выдвинув на первые роли А.Буркова и В.Зубова, Г.Хованскую и О.Дмитриеву, — это стало бы уникальным прецедентом в нашей политической практике и вдохнуло в партию новую жизнь. Сильные позиции партии в разных частях страны могли бы сделать ее той «партией регионов», которой так не хватает сейчас России. Социал-демократическая направленность, ассоциируйся она с более популярными, чем нынешние, фигурами, привлекла бы в партию многих из тех, кто сейчас «за неимением лучшего» поддерживает коммунистов. Сама по себе «смена власти» в партии сделала бы ее самой демократичной политической организацией — что привело бы в нее молодых активных политиков.

«РПР-Парнас» находится на другом краю политического спектра и могла бы стать партией «правого центра», которая так и не может пока сложиться в России. При определенных условиях она могла бы стать эффективнее «Гражданской платформы», также находящейся в тени своего харизматичного лидера. Несмотря на то что именно РПР стала инициатором выдвижения А.Навального на пост мэра Москвы, партия обладает традицией коллективного руководства, а ее относительно невысокие результаты на последних выборах обусловлены не столько внутренними проблемами, сколько жестким использованием против партийцев административного ресурса. Владимир Рыжков, на мой взгляд, является идеальным лидером новой правоцентристской партии.

Если Россия не хочет великих потрясений, она должна задействовать потенциал традиционных партий — таких, лидеры которых с определенной периодичностью меняются; большая часть руководителей являются выходцами из регионов, а не из столицы, а сами партии консолидируются вокруг программ и идей, а не личности лидеров.

Если такие партии возникнут, то именно они станут центрами притяжения для тех, кто сейчас утратил веру в народовластие, — и «школой» для политиков, предпочитающих системность «ручному управлению». Только они могут стать заслоном на пути нового популизма, сделав из России авторитарной Россию европейскую. И задача состоит не в том, чтобы соорудить конструкцию «в помощь» «Единой России», а в том, чтобы обеспечить реальную свободу различным, но конструктивным силам, которые в недалеком будущем устранят систему политической монополии в стране.

Но заменят ее не хаосом, а нормальностью.

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/specprojects/free-t...-dva-goda.html

Почему Евразийский союз терпит быстрое поражение
На следующей неделе исполнится два года с момента выхода в свет статьи В.Путина, провозгласившей курс на формирование Евразийского союза. Об обозначенных в ней планах и намеченных ориентирах следовало бы, наверное, забыть, так же, как и о многих других обещаниях нашего национального лидера, — но слишком уж многие события последнего времени так или иначе связаны с интеграционными прожектами на постсоветском пространстве. Прожектами, надо сказать, не то чтобы очень успешными.
Наиболее заметной стала, разумеется, размолвка с Украиной — прежде всего потому, что «битва за Киев» является сегодня важнейшей геополитической интригой в Европе. Кремль, неоднократно намекавший украинским партнерам на неизбежность выбора между двумя союзами, в начале августа пошел на обострение и так продемонстрировал свои возможности диктата, что на берегах Днепра моментально всё поняли. В результате 3 сентября весьма лояльный России президент Янукович внес в Верховную раду такой пакет проевропейских законопроектов, который не решался предложить даже ненавистный Москве Ющенко. Соответственно, уже не осталось сомнений в том, что в конце ноября Европейский союз подпишет с Украиной соглашение об ассоциации, которое Украина, в свою очередь, ратифицирует — хоть в Раде, а хоть и на референдуме.
Ситуация с Украиной продемонстрировала, что Кремль может проиграть даже там, где все экономические козыри находятся у него в руках, — ведь любой непредвзятый анализ показывает, что участие Украины в Таможенном союзе в краткосрочной перспективе для нее куда выгоднее, чем вовлечение в зону свободной торговли с ЕС.
Но на этом проблемы не кончились. Если обиженные украинцы без лишних слов развернулись в сторону Европы, то их северные соседи избрали тактику, более соответствующую психотипу местного руководителя. В ответ на желание одной крупной российской компании самостоятельно определять стратегию своего поведения на мировом рынке белорусские правоохранители арестовали ее руководителя и начали жестко нажимать на Россию, стремясь, судя по всему, выбить из Кремля очередные хозяйственные уступки. И снова в дело вступил г-н Онищенко, снова у наших партнеров по Союзному государству обнаружились инфекции и болезни, а трубопроводы случайно дали течь и остановились на ремонт. Следующим этапом дружеских отношений с высокой вероятностью станет выяснение, кто и в какой мере кого дотирует, насколько значимо для сторон их военно-техническое сотрудничество — да и вообще ощущение братства и солидарности. А кончится дело тем, что в Минске главу российской фирмы приговорят годам к пяти, через полгода передадут России для отбывания наказания, а затем освободят по амнистии. При этом Белоруссия обретет пару новых кредитов и очередные льготы. Она, правда, никуда не уйдет от России — с таким лидером податься некуда, — но, честное слово, лучше бы братская республика нашла себе другого привилегированного партнера. И почему-то мне кажется, что такие мысли проскальзывают сегодня уже отнюдь не только у некоторых экспертов-пессимистов.
А самый пламенный сторонник Евразийского союза на Востоке нанес визит в Иран, без всякого пиетета высказался о саммите «Большой двадцатки» и его устроителях, а сразу после возвращения из Петербурга принял председателя КНР в начале его турне по странам постсоветской Центральной Азии. Назарбаев — выдающийся политик, и о своих шагах он не стремится оповестить весь мир до того, как что-то будет сделано. А делается в Астане немало: уже сегодня Казахстан продает в Китай газ, о чем мы только мечтаем, а визит лидера Поднебесной был приурочен к подписанию соглашений о строительстве новых авто- и железных дорог из Китая в Центральную Азию (причем в казахской политике все больше говорят о «каспийском» и «кавказском» векторах как направлениях «прорыва на Запад», а Россию все чаще обходят молчанием). Заметим: в ходе встречи был подписан договор о приобретении Казахстаном территории для строительства торгового терминала в китайском порту Ляньюньган (почему, спрашивается, не в Находке?). И становится ясно, что там, где стране не приходится разрываться между Москвой и каким-то еще геополитическим центром, работа идет без истерик — но, похоже, и без пользы для России. Товарооборот между Казахстаном и Китаем, который их лидеры к 2015 г. намерены увеличить в 1,5 раза, сейчас составляет $26 млрд (между союзными Россией и Казахстаном — всего лишь $17 млрд).
Чем остается ответить Москве? Собственно говоря, оказывается, что крыть нечем. Заявка Киргизии, которая была озвучена в октябре 2011 г., так и не получила хода, так как слиться в экстазе с этой таможенной «черной дырой» в Москве не решаются даже ради достижения важных геополитических целей. Узбекистан и Туркмения идут своим путем, Азербайджан и Грузия ориентированы на Запад. Поэтому все, что осталось Путину, — это посетить в середине августа «суверенную» Абхазию и в начале сентября договориться — неожиданно, но хотя вряд ли окончательно — о вступлении в Таможенный союз Армении. Отчаянный Ереван смело принес в жертву экономическому, финансовому и военно-техническому сотрудничеству с Россией ассоциацию с ЕС — но «он такой один», и больше желающих интегрироваться нет. И уже не будет.
Почему le grand project Путина проваливается? Что может его спасти, да и может ли?
На мой взгляд, ответ прост — и он был дан в той знаменитой статье двухлетней давности. Если ее перечитать, то мы увидим, что Путин неоднократно обращается в ней к опыту Европейского союза. Который довольно неоднозначен, но кое в чем очевиден.
Успех ЕЭС и ЕС строился на разделении экономики и политики. Еще в 1979 г. так называемым делом Cassis de Dijon было установлено, что качество любого товара, изготовленного в любой стране ЕЭС в соответствии со стандартами этой страны, не должно перепроверяться в других странах, а его продажи не требуют дополнительной сертификации и разрешений. Имей мы такое регулирование, Онищенко скоро забыл бы о самом факте существования Белоруссии. И если у нас есть Союзное государство, то и вопрос о цене газа для Минска не должен стоять: она должна быть такой, как и в России. Если бы на пространствах Таможенного союза реально действовало антимонопольное законодательство, какое существует в ЕС, никакой Белорусской калийной компании вообще не могло бы возникнуть — соответственно, не случилось бы и последующего развода ее учредителей. И вообще, если бы в Кремле задумывались о том, как они представляют публике свои планы, и действительно строили экономическую интеграцию по европейским лекалам, то политики были бы избавлены от массы отрицательных эмоций.
Поэтому первый — да и по сути единственный — рецепт развития позитивной интеграции на пространстве СНГ: отделите экономику от политики. Именно это сделали европейцы лет сорок тому назад — и преуспели. И именно от этого они отошли, создав евро, — и «огребли» проблем. Проблемы этого рода Евразийскому союзу пока не грозят — но совет не теряет актуальности: пусть президенты говорят о политике, а бизнес, межгосударственные структуры и арбитражи разбирают экономические проблемы сторон.
Но это легко сказать — а сделать не просто трудно, а невозможно. Потому что и Лукашенко, и Назарбаев, и даже (пусть в меньшей степени) Путин не способны помыслить о своих странах как о чем-то большем, чем о своей собственности. Они бизнесмены, а не политики. Вокруг них — десятки людей, не интересующихся ничем, кроме личного обогащения. И именно поэтому они говорят одно, а делают другое. И именно поэтому вся постсоветская интеграция находится сегодня на грани срыва — такого же «нервного», как и уже заметные публике срывы самих вождей этих стран.
Очень хотелось бы, чтобы эта грань не была перейдена. Но для этого нужно быть европейцами. Европейцами, а не евразийцами. Без каких-либо «но» или «если».

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/specprojects/free-t...hego-doma.html

Православные сталинисты, чекисты-монархисты, коммунисты-националисты и рыночные чиновники

фото: Александр Корнющенко

«У пациента существуют две или более различимых идентичности или личностных состояния, обладающих устойчивой моделью мировосприятия, собственным мировоззрением и отношением к действительности. По крайней мере две из этих идентичностей попеременно захватывают контроль над поведением пациента. Пациент не может вспомнить важную информацию о себе, и это выходит далеко за пределы обычной забывчивости. Данное состояние не наступило в результате употребления алкоголя, наркотиков или других отравляющих веществ».

Процитированные строки — официальная формулировка диагноза болезни, известной как «раздвоение личности» (по классификации ВОЗ — F44.8). Каждый год в мире этот недуг настигает тысячи людей — но, похоже, среди представителей одной социальной группы, сконцентрировавшейся в хорошо известном нам мегаполисе, количество пораженных им превосходит воображение. Отечественная политическая элита подходит под этот диагноз почти в полном составе…

Сегодня в ее сознании существуют три представления о своей стране и о себе самой.

Первое — идеализированная оценка страны и себя как наследников Российской империи, а отсюда: пресмыкательство перед официальным православием, которое должно легитимизировать державность и помазанничество; имперские нотки в отношениях с бывшими окраинными территориями; апологетика чиновничьего государства, строящегося по канонам середины XIX века.

Второе — ощущение общности с героическим, но во многом и трагическим советским прошлым: стенания по поводу распада коммунистической державы; восхищение ее канувшей в Лету геополитической мощью; возрождение символов и наград того времени; апологетика периода заката советского образа жизни.

Третье — ассоциирование современной страны и современной элиты с демократическими традициями и европейской идентичностью, конкурентной рыночной экономикой, открытым обществом и правами, сопоставимыми с теми, что имеют граждане «свободного мира».

Иначе говоря, российская элита хочет пользоваться теми же привилегиями, что чиновничий класс царской России; видеть страну в состоянии периода конца не Крымской, а скорее Второй мировой войны; при этом быть гарантированной от любых ответственности и репрессий, свободно передвигаться по миру, «запарковывая» сколоченные в стране капиталы и создавая «запасные аэродромы» в любой точке Земли.

Как и сказано в описании диагноза, «две из этих идентичностей попеременно захватывают контроль» над поведением российского политического класса. Празднование 400-летия дома Романовых и восстановление советских символов и институтов; возвышение православия и апология чекизма, ответственного за мучения и смерть сотен тысяч искренне веровавших; постимперские интеграционные попытки и борьба с «нелегальными мигрантами» — все это лишь некоторые из массы примеров того, как наша власть запуталась в том, кто она есть.

Над Кремлем развевается дореволюционный российский флаг, на заседаниях звучит музыка сталинского гимна.

Государственная дума, воссозданная после расстрела Верховного Совета, заседает в здании, украшенном советским гербом, и штампует законодательные акты с послушностью, которой порой не требовали от «парламента» и в коммунистические времена.

Чиновники претендуют на власть и влияние, какое имели в советскую эпоху, понимая, что в случае неудач они поедут в Лондон, а не на Колыму. И потому, восстанавливая для прилежных подданных звание Героя Труда, сами готовы «делать лишь отсутствие дела».

Конечно, можно говорить о том, что Россия сегодня, после столь сложного столетия, очень разнообразна. Мол, одни грезят о монархии, другие вспоминают СССР, третьи жаждут демократического европейского пути. Но это самообман.

Если бы дело обстояло так, в стране существовали бы разные социальные и политические силы, предлагавшие свои повестки дня. Между тем диссоциативные расстройства исходят сверху и навязываются обществу теми, кто сам ни во что не верит.

Как могут те же коммунисты восхвалять Сталина и претендовать на статус верных защитников православия? И как коммунистический интернационализм может сочетаться с их «русскостью» и стремлением ограничить права трудовых мигрантов, если главное в прежней идеологии — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»? Несопоставимость мысли и слова, отсутствие связи между словом и делом — это главный отличительный признак современной российской элиты. Признак, который указывает на ее неспособность вести страну в правильном направлении. В направлении, которое должно быть четко определено и намечено — иначе в нашем сложном мире уже не выжить.

Хорошо заметен и третий признак болезни — избирательная потеря памяти о собственном жизненном пути и происхождении.

Как могут нынешние российские руководители, большинство из которых долгие годы состояло в КПСС, санкционировать чиновничье разграбление страны и создание в ней олигархического капитализма? Когда они были искренними — в первой половине 1980-х или в 2000-е? Или, что вероятнее всего, никогда? Почему наш президент до хрипоты развенчивает 1990-е годы, если именно в этот период он начал свою политическую карьеру, оброс нужными связями и сколотил первоначальный капитал, самозабвенно работая на «демократов»? Или он чувствовал себя в тот период агентом, внедренным во вражеский лагерь? Тогда кем ощущает себя теперь?

Подобные вопросы возникают десятками при любом непредвзятом взгляде на ситуацию. Да и новая «поросль» нашей власти — кто она? На основе каких заслуг она «кооптируется в правление»? Здесь действуют принципы знатности, как в царской России? Компетентности, как в советское время? Способностей и талантов, как в большинстве развитых стран? Кто наша элита? Это «эффективные менеджеры»? Но где их эффективность? Служаки со многими звездами, присвоенными закрытыми указами? Но в чем их ответственность и патриотизм? Сплошь ученые с докторскими дипломами? Но тогда почему их диссертации полны плагиата?

Есть ли у элиты понимание того, чего она хочет (кроме денег, конечно)? Вопрос не праздный, ведь без такого понимания Россию никак невозможно сделать процветающей страной.

Наконец, все происходящее ныне не является следствием внешнего воздействия. В последние годы Россия развивается в удивительно спокойной международной обстановке. Бюджет пополняется нефтедолларами, которые развитые страны уплачивают регулярно и без возражений. Военная угроза отсутствует. Ничто не заставляет наших правителей искать объединяющую идею — тем более столь эклектичную, как смесь из тех, что предлагаются сегодня. Это означает одно: власть запуталась; она перестала осознавать реальность; она сейчас не столько нелегитимна (что печально, но не безнадежно), сколько неадекватна.

С того момента, когда Россия прошла низшую точку постсоветского кризиса, в стране многое изменилось. «Русский пациент» излечился от простуды и гриппа, прибавил в весе, набрался сил. Однако чисто физическое восстановление сопровождалось углубляющимся ментальным расстройством.

На мой взгляд, это объясняет очень многое из происходящего сегодня в стране: и невозможность выработать четкую стратегию развития; и паническую боязнь демократии; и стремление подменить нравственность — верой, образование — догмами, а здравоохранение — чуть ли не знахарством; и желание создать как можно больше канонов, символов, лозунгов...

Раздвоенное сознание губительно тем, что не желает воспринимать комплексности мира. Больной мозг требует простоты. И это тем более страшно, что подобное состояние неизлечимо, как и болезнь F44.8.

От дефолта можно оправиться. Экономические диспропорции можно исправить умелой политикой. Фальсифицированные выборы можно провести вновь. Но от элиты, подобной нынешней, можно только сойти с ума. Что постепенно и происходит с большинством наших сограждан. Или уехать. Что выбирает меньшая часть. Но и то и другое — это индивидуальные судьбы. Которые, быть может, не прекрасны, но предсказуемы.

Что же произойдет со страной, управляемой православными чекистами, советскими монархистами и рыночными чиновниками, никто предвидеть не может. Поэтому-то Россию в современном мире немного уважают, немного принимают в расчет, но намного больше боятся.

[Владислав Иноземцев]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...racii?full#cut
Интеграция предполагает единство культур, экономик и ценностей, а не стремление захватить максимальную территорию

Vedomosti.ru

12.12.2013

Эта публикация основана на статье «Империя в современном мире: Безумие «имперской интеграции» » из газеты «Ведомости» от 12.12.2013, №231 (3493).

Споры вокруг проблемы миграции в России не утихают, и противоречия в этой области становятся все серьезнее. Противники и сторонники привлечения в страну работников из стран бывшего Советского Союза используют в дискуссиях на данную тему экономические, демографические и социальные аргументы, апеллируют к «справедливости» и «истории». При этом, однако, остается незатронутым самый, на мой взгляд, значимый фактор, стимулирующий приток в Россию мигрантов, — фактор политический.

Сегодня внешняя политика России определяется Владимиром Путиным — а он твердо убежден, с одной стороны, в том, что «распад Советского Союза был величайшей геополитической катастрофой ХХ века», а с другой — в том, что сам «Советский Союз был Россией, только называвшейся по-иному». Эти два тезиса заставляют по меньшей мере с осторожностью относиться к утверждениям, что Россия не собирается воссоздавать «советскую империю» в том или ином ее виде. Да, пока речь идет о Таможенном союзе, о развитии «Евразэс», о новых формах политического сотрудничества, но нет и не может быть сомнения, что это делается для создания единого гуманитарного пространства на территории значительной части бывшего Советского Союза. Об этом Путин совершенно прямолинейно и без всяких обиняков высказался в своей программной статье, опубликованной два года тому назад.

Легко прослеживающиеся тренды указывают на то, что «план Путина» в этой его части успешно реализуется. Если в середине 1990-х гг. до 65% работавших в России мигрантов были выходцами с Украины, из Белоруссии и Молдавии, то сейчас более 60% приходится на среднеазиатские государства — и их доля возрастет, если российские власти, как они грозились, введут визовый режим с Украиной после подписания ею Соглашения об ассоциации с ЕС. Общее число живущих в России мигрантов за 10 лет выросло с 2-2,5 млн до 12-13 млн человек. Однако их приток мало продвигает интеграционный проект, в отношении которого слышится все больше скептических высказываний даже из Минска и Астаны. Почему так получается?

На наш взгляд, причина состоит в происходящих в мире переменах, которые российская политическая элита не хочет или не может принять в расчет. На протяжении тысячелетий мир управлялся империями — и российская была крупнейшей среди них всех, если учитывать, каких масштабов ее территория и на протяжении скольких последовательных лет управлялась она из единого центра. Но все эти империи разрушились — причем менее чем за два столетия, с 1820-х до 1990-х гг. Глобальное лидерство в ХХ веке захватила страна, которая не только инициировала антиимперское движение в приснопамятном 1776-м, но и стала к началу XXI столетия самым мультикультурным обществом в человеческой истории. Параллельно с этим сдвигом произошел и другой, не менее важный: если в XIX веке основной миграционный поток был направлен из центра на периферию (с 1846 по 1924 г. Европу покинуло более 60 млн человек, или 29% ее населения по состоянию на начало этого периода), то с 1960 по 2010 г. в 15 стран ЕС прибыло более 28 млн мигрантов из развивающихся стран, или 9,3% от общего числа европейцев, живших в этих государствах по состоянию на середину ХХ столетия.

Если связать данные тренды, получится простая и понятная картина. Империи как политические системы, в которых более развитая метрополия контролировала менее развитую периферию, существовали тогда, когда метрополия была мобильнее периферии. Только в этих условиях она играла активную роль, а приобщение к более высокой культуре и более совершенной хозяйственной системе осуществлялось коллективно (как случилось это, например, после присоединения к той же России Грузии или Украины). Напротив, распад империй и распространение глобализации принесли с собой совершенно обратные тренды: периферия стала мобильнее метрополий, а интеграция в развитый мир превратилась из коллективного процесса в индивидуальный. С этого момента периферия стала деградировать — ведь намного проще уехать из бедствующей страны, чем попытаться ее изменить (но не об этом сейчас речь). Бывшие же метрополии, став магнитом для притяжения выходцев из своих прежних колоний, утратили шанс на восстановление политического доминирования над ними.

Собственно говоря, в большинстве мировых столиц политики восприняли этот факт с облегчением; Москва, пожалуй, стала единственным исключением. Конечно, любой, кто поселится в Кремле, окажется заражен вирусом имперскости — но нельзя все же не видеть, что империй в их традиционном виде в наше время не существует и не может существовать. В классической империи центр и периферия практически не пересекались. На Британских островах в 1900 г. жило около 35 000 выходцев из колоний — менее 0,1% населения. В имперской России в Москве и Санкт-Петербурге практически невозможно было встретить жителей Баку или Бухары. Даже в СССР, который поставил своей целью создание советского народа как «новой исторической общности» людей, этнические казахи, узбеки, таджики, киргизы и туркмены составляли в совокупности… 0,6% населения РСФСР. Классические империи — подчеркну это еще раз — предполагали миграцию из центра на периферию и ограничивали миграцию из периферии в центр. С середины 1950-х по начало 1980-х гг. в Советском Союзе более 8,5 млн человек переехали из европейской части страны за Урал, в Среднюю Азию и Закавказье, в то время как обратный поток был почти в 6 раз (!) меньшим. Важнейшими имперскими усилиями были усилия по обустройству периферии — и потому в Таджикистане в середине 1980-х средние доходы были всего на 23% ниже, чем в среднем по РСФСР, а британская Кения в середине 1950-х имела более высокие подушевые доходы, чем Южная Корея. Все, что мы наблюдаем сегодня, — это противоположный тренд: россияне стремительно бегут из стран, с которыми Кремль вознамерился интегрироваться (даже в Казахстане доля русских, украинцев и белорусов в общей численности населения сократилась с 44,4 до 26,2% с 1989 по 2010 г.), а по их стопам в Россию направляются сотни тысяч граждан этих по большей части «несостоявшихся» государств.

Открывать двери мигрантам из периферийных стран — значит не воссоздавать империю, а разрушать метрополию. Упадок Рима был классическим примером — но в то время у правящего класса не было альтернатив: хозяйственная система не предполагала возможности взрывного роста эффективности. Однако сейчас, когда в системе РЖД работает более 1 млн человек, а на канадских железных дорогах — 29 000, когда плотность населения за Уралом составляет 2,3 человека на 1 кв. км, а на Аляске — всего 0,5 человека на 1 кв. км, не следует верить в сказки о депопуляции и невозможности обойтись собственными силами в процессе развития страны. Интеграция отличается от экспансии, даже если Владимир Путин не хочет этого видеть. «Имперская интеграция» — очевидный нонсенс. Союз, созданный Римским договором, отличается от империи, построенной Римом за две тысячи лет до этого, — причем по слишком многим параметрам. Интеграция предполагает единство культур, экономик и ценностей, а не стремление захватить максимальную территорию (которая в условиях глобализации выступает скорее обременением, чем активом, — особенно в глубоко континентальных зонах). Нет сомнения, что мусульманская Турция, почти 50 лет добивающаяся приема в ЕС, вступит в него позже христианско-светской Украины, — то время как мы готовы (если говорить о всей Центральной Азии) добавить к 140 млн россиян почти 67,5 млн представителей вовсе не худшей, но совершенно иной культурной традиции. Даже после принятия в ЕС бедной Болгарии уровень подушевого ВВП, оказавшийся в этой стране наименьшим, ниже среднеевропейского вдвое — тогда как разрыв между Россией и Таджикистаном превышает 10,5 раза. И что «азиатского» обнаруживают отечественные гуру в сознании и поведении тех, кого Екатерина II называла «русскими европейцами», для своих рассуждений о «евразийстве», мне сложно понять.

Подводя итог, скажу так. Иммиграция из стран восточной и южной частей постсоветского пространства не способна решить ни одной из стоящих перед Россией проблем. Она обусловлена в минимальной мере соображениями поддержания справедливости в отношении наших бывших сограждан, в значительной степени — мотивами обогащения предпринимательской и чиновничьей элиты и в подавляющем масштабе — безосновательными геополитическими амбициями российской политической верхушки. Не понимая различий между строительством империй и свободной интеграцией, не будучи в силах модернизировать страну через повышение экономической эффективности и опасаясь потери поддержки со стороны европеизирующегося среднего класса крупных городов, эта верхушка готова в наши дни пожертвовать страной, чтобы продлить собственное пребывание у власти. И поэтому именно она, а не несчастные выходцы из среднеазиатских республик, в подавляющем большинстве просто стремящиеся вырваться из нищеты, ответственна за обостряющиеся проблемы нашей страны.

Автор — директор Центра исследований постиндустриального общества

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/specprojects/free-t...ogo-rosta.html

Россия входит в период застоя

фото: PhotoXPress

Счет времени уходящего года идет уже на дни. Меньше чем через неделю россияне поднимут бокалы, желая друг другу, чтобы наступающий год оказался лучше предшествовавшего. Мы все, конечно, будем надеяться на то, что в 2014-м случится меньше катастроф и катаклизмов, что этот год принесет меньше конфликтов и противостояний, на какой бы почве они ни происходили. Однако в экономике я не вижу оснований для оптимизма — и считаю, что мы с вами провожаем последний год, в котором в России наблюдается экономический рост.

Не хочу, как это делают многие эксперты, запугивать читателей грядущим экономическим кризисом. Для него сегодня нет оснований. Запад продолжает исправно платить России дань за поставляемую нефть — и она не упадет в цене в ближайшие годы: слишком уж много сейчас денег в мировой экономике. Глобальная экономика восстанавливается: рост в США в 2014 г. ожидается на уровне в 2,7%, в Бразилии — около 3%, об Индии и Китае лучше и не говорить. Еврозона вышла из рецессии; Япония, отстававшая долгие годы, разогналась в последнем квартале до 2,8%. Инфляция близка к историческим минимумам и в Западной Европе, и в Северной Америке.

Но это нам не в помощь.

В первом квартале 2012 г. рост ВВП в России составил 4,9%, снизившись до 4,0% во втором квартале, до 2,9% — в третьем и до 2,2% — в четвертом. В 2013 г. динамика сохранилась: 1,6% в первом квартале и 1,2% — во втором. Сведения о ситуации во второй половине текущего года противоречивы, но последний прогноз Минэкономразвития (1,4% за 2013 г. в целом) показывает, что оживления не произошло. Ожидания на следующий год (2,5%) оптимистичнее, но понимания того, что может ускорить рост, нет — в 2013 г. промышленность, по предварительным данным, выросла на 0,1%, а инвестиции — на 0,2%.

Иначе говоря, в России уже четко сложилась ситуация, при которой экономика страны растет меньшими темпами, чем экономики США и большинства других крупных держав. И причины такого положения дел лежат внутри страны, а вовсе не связаны с мировой динамикой. Иначе говоря, правительство само загасило экономический рост, который два года назад составлял почти 5%.

И загасило надолго.

Фундаментальная причина, на мой взгляд, одна: это жизненное кредо В.Путина, считающего политику выше экономики, а «ручное управление» — лучше любых институтов. С возвращением президента в Кремль прекратилась риторика модернизации, началось наращивание государственных расходов, усилились тенденции к монополизации, стал более заметным тренд на обособление страны от внешнего мира. Коррупция и давление силовиков на бизнес привели к ухудшению делового климата и к затуханию предпринимательской инициативы. В 2012–2013 гг. мы увидели предельное огосударствление экономики — именно оно и стало причиной приостановления роста.

Поясню свою мысль.

Во-первых, налоги в России непомерно высоки. Совокупные доходы бюджетов всех уровней в 2013 г. составили около 23,4 трлн руб., или 35,6% ВВП. Для сравнения — в Китае, с его мощным государством и гигантскими инвестициями в инфраструктуру, этот показатель равен 18% ВВП; в США — 26,9%; в богатейших сырьевых экономиках — Австралии и Канаде — соответственно 30,8 и 32,2% ВВП. В Польше — единственной стране ЕС, экономика которой не сокращалась в годы последнего кризиса, — 32,9% ВВП.

Возникает вопрос: заслуживает ли государство, которое не способно обеспечить ни нормальной судебной системы, ни прозрачных выборов, ни защиты собственности, ни эффективной инвестиционной политики, таких «заработков»? Мой ответ однозначен — нет, не заслуживает. Справедливы ли «социальные платежи» в 30,2% зарплаты в стране с такой продолжительностью жизни и таким состоянием здравоохранения, как Россия? Нет, несправедливы.

Но при этом каждый год триллионы рублей перекочевывают в государственный карман из кармана граждан и со счетов предприятий. Эти деньги могли бы развивать экономику, но они уходят на оплату «труда» правоохранителей, на закупку бессмысленных вооружений, элитного транспорта для чиновников и на экзотические инвестиции — то в саммит АТЭС, то в Олимпиаду, а то и в чемпионат мира 2018 г. В такой ситуации бизнес не будет инвестировать — и это его трезвый и понятный выбор. Одно лишь бегство капитала из страны — $57 млрд в 2012 г. и около $65 млрд в 2013-м — это по 3% упущенного роста каждый год. Воровство 1 трлн руб. на госзакупках, о котором в бытность свою президентом упоминал Д.Медведев, — еще 3%. Отбивая у бизнеса желание развиваться, государство подписывает приговор отечественной экономике.

Во-вторых, даже собрав высокие налоги, власть распоряжается ими крайне неэффективно. Согласно кейнсианским рецептам восстановления экономики, государственные инвестиции способствуют запуску экономического роста. В России они возросли с 1,6 трлн руб. в 2010 г. до 1,9 трлн в 2012-м и 2,2 трлн в 2013-м — но экономика лишь замедлилась. Причины две.

С одной стороны, это направление инвестиций. Например, было потрачено почти 690 млрд руб. на подготовку саммита АТЭС во Владивостоке. Мосты, конечно, впечатляют. Но гостиницы так и не сданы, многие объекты брошены; аэропорт, рассчитанный на 5 млн пассажиров, в этом году обслужил менее 1,9 млн, а аэроэкспресс, построенный к нему, приносит одни убытки. На Олимпиаду уйдет до 1,6 трлн руб., а большую часть объектов придется либо демонтировать, либо дополнительно тратиться на их содержание. Реконструкция Транссиба (около 1 трлн руб.) также не окупится и за 50 лет, как и космодром «Восточный» (дешевле арендовать Байконур). Иначе говоря, государство тратит не ради последующего экономического эффекта, а «абы как». С другой стороны, все эти стройки предполагают огромный «распил»: от 40 до 60%, по консенсусным оценкам экспертов. Оставшееся уходит на зарплату в основном приезжим работникам; покупку оборудования, в значительной мере поставляемого из-за рубежа; материалов, которые на 30–40% также являются импортными. Соответственно, из каждого рубля инвестированных государством средств лишь 10–15 копеек реально способствуют развитию нашей экономики. При таком мультипликативном эффекте рассчитывать на рост нереально. Украденные и заплаченные иностранным поставщикам деньги оседают в основном за рубежом: инвестиции не способствуют росту.

В-третьих, государственные компании денег, как говорится, не считают. Себестоимость добычи «Газпрома» или услуг железнодорожников растет быстрее, чем в частном бизнесе. Зарплаты чиновников сопоставимы с европейскими, но эффективность их работы несопоставима. В результате основной тренд в российской экономике — это постоянный рост издержек. Мы видим, как дорожают электроэнергия, газ, бензин, растут тарифы. И это рост не только рублевых цен, но и долларовых: с 2001 по 2013 год курс национальной валюты практически не меняется. Разумеется, в подобных условиях у инвесторов не может появиться интереса вкладывать средства в страну, где, может быть, много газа и металлов, но последние стоят столько же, сколько и на мировом рынке, а подключиться к газовым сетям катастрофически сложно.

Совершенно понятно, почему в России все 2000-е годы и позже ВВП рос быстрее промышленного производства, тогда как и в Китае, и в Бразилии именно индустриальный сектор является локомотивом роста. Мы же развиваемся за счет сферы услуг и розничной торговли — но они остановятся, как только перестанут расти доходы населения.

Российская экономика останавливается потому, что государство активно обескровливает ее — как прямо (через налоги, которые затем тратятся без пользы для реального сектора), так и косвенно (через ухудшение предпринимательского климата, вызывающее сокращение частных инвестиций и бегство капитала). При этом надо признать, что россияне в большинстве своем — активные и предприимчивые люди, и усилия правительства по дестимулированию экономики могли бы дать эффект намного раньше.

Властям потребовалось целых два года, чтобы героическими усилиями убить естественное посткризисное восстановление, зато результат впечатляет: более 70% предпринимателей не собираются наращивать инвестиции; почти 10% жителей очень хотят уехать из страны, а 44% подумывают об этом; более половины россиян не уверены в дальнейшем росте благосостояния. При таких показателях возобновления роста не приходится ждать без смены экономической парадигмы. А смениться она в современной России может только со сменой единственного политика страны — Владимира Путина. Его же уход выглядит до 2024 г. практически невероятным. Поэтому, я думаю, нас ждет десятилетие экономической стагнации.

Причем, вернусь к началу, именно стагнации, а не спада. Нынешняя власть не способна запустить рост, но имеет все инструменты для того, чтобы не допустить кризиса. Для повышения темпов развития нужно раскрепощение частной инициативы, чего В.Путин, как явствует из проводимой политики, категорически не приемлет. Но кризис опасен, так как подрывает стабильность, о которой он постоянно печется. Власть может распечатать резервы, медленно девальвировать рубль, нарастить государственный долг, даже пойти на увеличение эмиссии — и все это будет поддерживать экономику на плаву. Но не служить ее развитию. Как не служит ему сегодня само существующее Российское государство.

Поэтому в ближайшие годы в экономике стоит ожидать такой же «околонулевой» стабильности, какая уже установилась в России в политической сфере. Переживем ли мы десятилетие без роста? Почти наверняка. Последуют ли за ним перемены? Несомненно.

[Козлиный импотент]

http://forum-msk.org/material/kompromat/10169586.html

25.12.2013

Вот что написал (скриншот страницы Иноземцева ниже, - похоже, она сделана в режиме "только для друзей") либеральный экономист Иноземцев по поводу смерти Калашникова: "Скончался Михаил Калашников. Конечно, талантливый человек. Безусловно, патриот. Но не оставляет мысль, что там, куда он отправился - причем безотносительно, на небо или в преисподнюю, он встретится с душами тех, кто погиб от его изобретения. И их больше, чем жертв практически любого другого оружия в ХХ веке. Приятного общения, Михаил Тимофеевич..."

Присоединяюсь к считающим это высказывание "образцом нравственного падения современного либерала". Жертв либеральных реформ и в целом либеральной политики значительно больше, чем погибших от того или иного оружия, - но они по понятным причинам не существуют для представителей либеральной тусовки.

Для понимания морали российских либеральных деятелей достаточно зайти на сайт Службы судебных приставов РФ и обнаружить, что Иноземцев Владислав Леонидович (зарегистрирован в Московской области) по состоянию на 24.12.2013 только по четырем исполнительным листам российских судов за период с 2010 года имеет неоплаченных долгов на 141,3 млн.руб. - примерно 4,3 млн.долл..

Ему не стоит желать "приятного общения" со своими кредиторами, так как он от них, насколько можно понять, весьма эффективно скрывается, - оставаясь при этом не только вполне уважаемым членом росийской и международной либеральной тусовки, но и председателем Высшего совета партии "Гражданская сила" и заведующим кафедрой на факультете государственного управления МГУ (декан - видный "единорос" Вячеслав Никонов).

Действительно: обманывать людей на деньги, - в отличие от службы своей Родине, - для российских либералов не грех, а, судя по всему, дело чести, доблести и геройства.

Неприемлемость Калашникова для наших либералов вызвана, насколько можно судить, не тем, что он изобрел оружие (на других изобретателей оружия, включая американца Максима, пулемет которого был признан в начале ХХ века "оружием массового уничтожения", они не обраают внимания), а тем, что он является гордостью России.

Либералы вполне разумны: они не могут не понимать, что армейское оружие по самой своей природе в первую очередь сберегает жизни, являясь, как и армия, прежде всего средством защиты своего народа, - но вот никакой гордости у "рашки" быть не должно. И потому всех, кем мы гордимся, надо публично растоптать.

Погодите, придет еще очередь Гагарина...

Пока же пожелаем дальнейших успехов партии "Гражданская сила": чего-чего, а проблем с деньгами у нее, судя по всему, не предвидится. 4 млн.долл. - солидная сумма, а исполнительными листами оформлены, вероятно, далеко не все невозвращеные Иноземцевым долги .

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/specprojects/free-t...hie-vragi.html
С кем будет Россия в грядущем глобальном противостоянии?

фото: PhotoXPress

На 2014 год приходятся два юбилея — 100-летие начала Первой мировой войны и 25-летие завершения войны, называемой «холодной». Первое событие стало началом конца эпохи доминирования Европы в мировой политике; второе поставило точку в истории биполярного мира. Итоги этих войн не были приняты проигравшими. В одном случае мир был вскоре ввергнут в конфликт, ставший самым жестоким в истории человечества, а сейчас все чаще звучат слова о конце «однополярного момента».

Россия, чье влияние в мире резко сократилось в 1990-е годы, имеет поводы быть самым активным противником американской гегемонии. Однако поводы — не всегда причины. Мне сложно назвать действия США, принесшие нашей стране явный вред. Американская экономика вытянула мир из кризиса 1997/98 годов. В начале 2000-х вторжение в Ирак запустило рост цен на нефть, которому Россия обязана своим «вставанием с колен». Более того: даже наличие причин быть недовольными Америкой не должно делать нас пионером антиамериканизма, если к тому нет материальных оснований. А их нет. Да, доля США в мировой экономике снизилась за последние 50 лет с 37,7 до 25,4%. Но доля CCCP/Pоссии упала с 6,9 до 2,2%. Можно сколь угодно долго рассуждать об американском упадке, но что-то подсказывает мне, что Чарльз Краутхаммер был прав, когда в 1991 г. написал: «Если бы Римская империя рушилась теми же темпами, какими сдает свои позиции Америка, вы бы, скорее всего, читали эту колонку по-латыни» (Washington Post, 1991, March 22).

Россия сегодня не имеет союзников, готовых за ней пойти (по случаю купленные Белоруссия и Украина — не в счет). Кроме того, возникла абсолютно новая ситуация. На протяжении пятисот лет наша страна не состояла в союзах, где не играла бы доминирующей роли, — но в случае нарастания противостояния между США и Китаем Россия, чью бы сторону она ни заняла, окажется не на ведущей роли. Мы привыкли спрашивать: «Кто с нами?» — но никогда не хотели понять, с кем мы. Мне кажется, пришло время задаться вопросом: если противоречия между США и Китаем углубятся, какую позицию занять Москве? Убеждать себя в выгодности участия на вторых ролях в ШОС, идя на конфликт с Вашингтоном, или пересмотреть свои позиции?

Сегодня Китай — вторая в мире военная держава после США по всем позициям, кроме стратегических ядерных сил. Его военные расходы в 2012 г. достигли $166,1 млрд и выросли с 2000 г. в 7,5 раза; американские составили $680,4 млрд и выросли в 2,3 раза. Если так пойдет дальше, они сравняются через 12 лет. Имея Россию в союзниках, Китай получит самую мощную военную машину в мире еще раньше. И, судя по всему, не остановится в притязаниях на статус ведущей военной державы в Азии. Уже сейчас Китай имеет военные соглашения с Пакистаном, Мьянмой, Бангладеш, Шри-Ланкой, Мадагаскаром, Сейшелами, Мальдивами и Маврикием, а его воинские контингенты присутствуют от Мьянмы до Судана. США предпримут все от них зависящее, чтобы не дать Китаю превратиться в соперничающую с Америкой морскую державу на Тихом океане, наращивая военно-политическое партнерство с Японией, Южной Кореей, Филиппинами, Индией и иными союзниками.

Определяя свою позицию, России стоит не поддаваться эмоциям и трезво оценить все плюсы и минусы, принимая во внимание два обстоятельства.

С одной стороны, нам нужно проинвентаризировать представления о «закате» Соединенных Штатов. Сейчас мир переживает уже пятый — начиная с запуска спутника — приступ шизофренических пересудов об американском упадке. Принято говорить о долгах США, о кризисе их экономике и росте Китая. Но стоит вспомнить, что с тех пор, как делались предыдущие пророчества, СССР рухнул, Япония перестала претендовать на лидерство в мировой экономической иерархии — да и экономический рост у американских «неудачников» в IV квартале 2013 г. составил 4,1%, а у «успешной» России — менее 1%. Больше 200 лет Америка демонстрирует чудеса приспособления к изменяющимся условиям — и ее ресурс не исчерпан.

С другой стороны, нужно оценить выгоды от сотрудничества с каждым из соперников. США, ЕС и Япония — постиндустриальные высокотехнологичные экономики. По мере роста проблем с Китаем у них возникнет потребность в релокации производства. Россия с ее ресурсами и нуждами, во-первых, в реиндустриализации, и во-вторых — в развитии Сибирского и Дальневосточного регионов — идеальный кандидат на такую роль. Напротив, Китай — главная промышленная держава мира, и создавать себе конкурента в лице России ей ни к чему. Китайцы стремятся приобретать у нас только сырье и не инвестируют в производственные мощности на нашей территории. Ориентируясь на Китай, мы станем сырьевым придатком — уже не Европы, а Азии, и поэтому я искренне не понимаю, какие экономические выгоды Москва может извлечь из политического альянса с Пекином; тем более что торгуют с Китаем далеко не только те страны, что самозабвенно пресмыкаются перед его политическим курсом.

В то же время по мере нарастания противоречий между Америкой и Китаем Россия получит уникальную возможность улучшить свои позиции на Востоке через выстраивание отношений с США и их союзниками. Если суммировать ВВП всех стран, омываемых Тихим океаном, на Азию придется 48,6%, на обе Америки и Австралию — 46,1%, а на Россию — 5,3%. Перевес Азии неочевиден, а уж доминирование Китая — тем более. В условиях такого баланса роль России особенно велика, что обусловит и цену, которую стороны готовы будут заплатить за обретение важного союзника. В новом геополитическом противостоянии будет дан ответ на вопрос: с кем Россия — с Азией против Америки и Европы, или с Америкой (и Европой) — против Азии. И этот вопрос представляется мне самым существенным для нашей страны в XXI столетии.

Ориентация на Китай на деле означает ориентацию не на Восток, а скорее на Юг (на востоке от нас от как раз Тихий океан и находящиеся за ним Канада, США и Мексика, а чуть ближе — Япония). Она означает, что в сознании нашей политэлиты преобладают идеи «евразийства», что чревато тратой десятков миллиардов долларов на поддержку несостоявшихся государств южной части бывшего СССР. Ориентация на Юг уведет Россию от ее естественного преимущества — выхода к двум океанам, Атлантическому и Тихому; а в мире, где 52% экономики сосредоточено на расстоянии не более 100 миль от морского побережья, считать Богом забытые Киргизию и Таджикистан кому-то нужными как минимум странно. Союз с Китаем предполагает «самозакапывание» России вместо максимально расширения «окон» в мир — как на Западе, так и на Востоке.

Напротив, в случае создания союза между Россией, США и Японией возникает северотихоокеанский альянс, по мощи и возможностям сопоставимый с Североатлантическим. Россия привлекает инвесторов для развития своих восточных территорий, контролирует Северный транзитный коридор, наращивает взаимодействие с Североамериканской зоной свободной торговли. Более того — возникает перспектива создания своего рода «Северного альянса», который будет обладать подавляющим преимуществом над «мировым Югом» по всем параметрам — от стратегических ядерных сил до технологий, финансовых резервов и запасов сырья.

Россия получает возможность на равных войти — быть приглашенной, а не навязавшейся — в клуб самых развитых стран мира, стран, обладающих общей с ней культурной традицией.

Конечно, сегодня сложно что-то предсказывать, но хочется провести одну аналогию.

С начала 1920-х годов в Европе складывалась ситуация, во многом схожая с той, которую мы наблюдаем сейчас в мировом масштабе. Германия и Советская Россия вышли из войны с наибольшими потерями и изолированными от остального мира. С момента их договора в Рапалло они стали друг для друга «естественными союзниками». Сколько было добрых слов в адрес друг друга и сколько желчи было вылито на британских и американских империалистов! Все это в той или иной мере делалось потому, что Британская империя оставалась главной политической силой тогдашнего мира, а США — экономической сверхдержавой. Чем все закончилось, хорошо известно. Когда «мирного возвышения» показалось Гитлеру недостаточно, началась война, в которой Советский Союз оказался союзником двух капиталистических стран, в отношении которых очень незадолго до этого испытывал непримиримую классовую ненависть.

Мораль проста: можно принимать европейские ценности или нет — но существуют геополитические реальности, которыми не надо пренебрегать. О них нужно говорить прямо и открыто, без иллюзий и идеологических глупостей. Тогда станет понятно, на чьей стороне в будущем разумнее оказаться России.

P.S. Полная версия аналитической статьи Владислава Иноземцева о будущем России в глобальной политике выйдет в февральском номере журнала "Общая тетрадь".