*802. Русские. Стереотипы поведения. Традиции. Ментальность.

[Больная совесть либерализма]

http://aillarionov.livejournal.com/584992.html#comments
Вторая (за последние девять лет) украинская революция, возможно, еще не успела доказать, что Украина – «цэ Европа». Но она уже властно напомнила всем, что она – точно не Россия. По крайней мере, точно – не сегодняшняя Россия.

В последние дни и недели она также породила поток размышлений уже на следующую тему: «Почему Украина – не Россия?», «Почему Россия – не Украина?». Среди появившихся текстов есть, например, и очередной продукт гайдаризма-сислибизма, вновь пытающийся объяснить особенности российской политической жизни ролью нефти, наследием монголо-татарского ига и крепостного права, продукт, подвергнутый заслуженному критическому разбору Е.Покровской. Гораздо более серьезный подход продемонстрировал sam_takoy_1, предложивший для рассмотрения список факторов, возможно, объясняющих отличия Украины от России.

Полагаю, что для начавшейся дискуссии будут также полезны и результаты опросов общественного мнения в обеих странах на злободневную тему. В июне 2012 г. украинская социологическая компания R&BG и российский ВЦИОМ провели совместное исследование политической культуры украинцев и россиян. Краткие результаты этого сравнения работы были обнародованы компанией R&BG. Публикаций материалов этого опроса ВЦИОМом найти не удалось. Ниже воспроизводятся основные результаты этой работы по данным R&BG.

Для удобства восприятия ответы на вопросы сведены в две группы:
1) отношение к другим людям, поведение в обществе;
2) отношение к государству и политической активности.

Поддержка опрошенными следующих принципов Украинцы Россияне Разница
1. Отношение к другим людям, поведение в обществе
Вера в высокие идеалы и принципы/ее отсутствие
Верят в высокие иделы и принципы 32 37 5
Не верят в высокие иделы и принципы 48 52 4
Не определились с ответом 20 11 -9
Разница между альтернативными ответами -16 -15 +1
Консерватизм/модернизм
Стремление к новизне 40 40 0
Стремление к консерватизму 38 45 7
Не определились с ответом 22 15 -7
Разница между альтернативными ответами +2 -5 -7
Коллективизм/замкнутость
Склонность к сотрудничеству 36 51 15
Отказ от сотрудничества 44 37 -7
Не определились с ответом 20 12 -8
Разница между альтернативными ответами -8 +14 +22
Ориентация на консенсус/конфликт
Стремление к сотрудничеству и поиск компромиссов 39 45 6
Склонность к конкуренции и конфликту 36 38 2
Не определились с ответом 25 17 -8
Разница между альтернативными ответами +3 +7 +4
Ксенофобия/открытость
Поддержка открытости 48 53 5
Позитивное восприятие ксенофобии 27 33 6
Не определились с ответом 25 14 -9
Разница между альтернативными ответами +21 +20 -1
2. Отношение к государству и политической активности
Отношение к государственным символам
Уважение государственных символов 49 54 5
Отвержение государственных символов 28 35 7
Не определились с ответом 23 11 -12
Разница между альтернативными ответами +21 +19 -2
Отношение к законам
Законопослушность 38 35 -3
Игнорирование законов 48 56 8
Не определились с ответом 13 9 -4
Разница между альтернативными ответами -10 -19 -9
Политическая активность/Пассивность
Проявляение политической активности 28 24 -4
Проявление политической пассивности и равнодушия 56 68 12
Не определились с ответом 16 8 -8
Разница между альтернативными ответами -28 -44 +16
Поддержка демократической/авторитарной традиции
Поддержка демократии 37 37 0
Поддержка авторитаризма 33 44 11
Не определились с ответом 30 19 -11
Разница между альтернативными ответами +4 -7 -11
Самостоятельность/ожидание поддержки государства
Ориентация на самостоятельность от государства 65 46 -19
Ориентация на поддержку государства 21 43 22
Не определились с ответом 14 11 -3
Разница между альтернативными ответами +44 +3 -41

Несмотря на немалое сходство политических культур в обеих странах, между ними обнаруживаются также и различия.

Первая особенность, бросающаяся в глаза сразу, заключается в том, что заметно больше россиян, чем украинцев, определились со своими взглядами. По всем вопросам количество неопределившихся с ответами в России меньше, чем в Украине.

При этом по некоторым вопросам (вера в высокие идеалы, ориентация на консенсус/конфликт, ксенофобия/открытость, отношение к государственным символам) проценты россиян, определившихся со своей позицией, больше процентов определившихся украинцев по обоим альтернативным ответам. Это означает, что по своим взглядам россияне склонны в гораздо большей степени, чем украинцы, занимать альтернативные позиции. Иными словами, российское общество является более разобщенным, более поляризованным, чем украинское.

Судя по ответам на вопросы, объединенные в группу «отношения в обществе», россияне оказываются более консервативными и более склонными к сотрудничеству и коллективным действиям, чем украинцы.

В группе вопросов, касающихся отношения к государству и собственной политической активности, и украинцы и россияне примерно одинаково относятся к своим государственным символам.
Однако россияне являются заметно менее законопослушными.
Хотя и украинцы не отличаются высоким уровнем политической активности, россияне все же более политически пассивны, чем даже украинцы.
Если сторонников демократии в Украине пусть ненамного, но все же больше, чем ее противников, то в России сторонников авторитаризма больше, чем сторонников демократии.
Наиболее существенные отличия между украинцами и россиянами обнаруживаются в их восприятии государства как источника распределяемых благ: украинцы в своем большинстве ориентируются на самостоятельность от государства, среди россиян примерно поровну как тех, кто ориентируется как на самостоятельность, так и тех, кто расчитывает на поддержку патерналистского государства.

Из приведенных данных можно сделать промежуточный вывод: создание правового, демократического государства в России действительно будет сопровождаться заметно бОльшими трудностями, чем даже в Украине. Причинами этого являются прежде всего особенности национальной политической культуры. Даже по сравнению с украинцами россияне в своих взглядах и действиях более жестки, менее компромиссны, более поляризованы, более консервативны, более подвержены ксенофобии, менее законопослушны, более патерналистстки настроены, более авторитарны и менее политически активны.

[Екатерина Алябьева]

http://slon.ru/economics/k_2100_godu...paign=20131220

Фото: Александр Петросян / Коммерсантъ
2100 год. Россия. Государственное телевидение передает трагическую новость: согласно последней переписи, в стране осталось 75 млн человек. Президент объявляет об отмене пенсий и пособий – работать некому, налогов едва хватает на содержание госаппарата. Старики, которых теперь большинство, должны позаботиться о себе сами.

Это не сюжет фантастической антиутопии о путинском режиме, а прогноз из черновика отчета нескольких групп демографов и Экспертного совета при правительстве России. Впервые материалы были представлены публике на недавних Гайдаровских чтениях – 2013.

Эксперты разработали шесть сценариев демографического будущего страны в зависимости от мер государственной политики и экономической ситуации. Инерционный сценарий предполагает, что ни то ни другое всерьез не изменится, – тогда к 2100 году население России сократится почти вдвое. Пессимистический прогноз сбудется в случае затяжного экономического кризиса – тогда уже к 2060 году россиян (вместе с мигрантами) останется 70 млн. Борьба со сверхсмертностью спасет 15 млн жизней в ближайшие 20 лет, но затем население продолжит сокращаться. «Чтобы предотвратить вымирание страны, необходимо срочно повышать рождаемость. Власть должна осознать, что через 10 лет будет поздно», – подытожил свое выступление руководитель рабочей группы Экспертного совета при правительстве Евгений Юрьев.

Население России до 2100 года, млн человек
Источник: РАНХиГС, Институт научно-общественной экспертизы

Юрьев подчеркивает, что, несмотря на недавнее повышение рождаемости, начинается ее мощнейший спад – более масштабный, чем демографическая яма Второй мировой войны. Виноваты в этом неблагополучные постперестроечные и 90-е годы. Уже сейчас 15-летних в России в два раза меньше, чем 25-летних. А через 10 лет женщин 20–29 лет (самого активного репродуктивного возраста) станет в два раза меньше, чем сейчас.

Демографические ямы России, число новорожденных в год
Источник: РАНХиГС, Институт научно-общественной экспертизы

Россия отличается от всех цивилизованных стран патологически высокой смертностью молодых мужчин (20–40-летних). Хотя с 2005 по 2009 год она и сократилась на 20%. Средняя продолжительность жизни мужчины в целом по стране сейчас 62,8 года – на 12 лет меньше, чем женщин. Но, например, в Коми-Пермяцком автономном округе, на Чукотке и в Тыве это всего 53–54 года, как в отсталых Нигере, Бенине или Малави. Эксперты утверждают, что каждая пятая смерть в России связана с алкоголем, – если суммировать смертность от отравлений алкоголем и спровоцированных им болезней, «пьяных» ДТП и «пьяного» насилия, получится 400 тысяч смертей в год. Болезни, вызванные курением, ежегодно уносят 300 тысяч жизней, а употребление наркотиков – еще 100 тысяч.

Научный сотрудник Института научно-общественной экспертизы Дарья Халтурина обращает внимание, что в похожей ситуации совсем недавно находились страны Прибалтики. Однако там проблему удалось быстро и эффективно решить, увеличив расходы на медицину, изменив систему экстренной медпомощи и подняв акцизы на алкоголь и сигареты.

Коэффициент смертности мужчин 25–40 лет
Источник: РАНХиГС, Институт научно-общественной экспертизы

Надеяться, что от демографической катастрофы спасет приток мигрантов, тоже не стоит. Все страны СНГ – основные миграционные доноры России – погружаются в свои демографические ямы из-за падения рождаемости в 90-х. Сейчас в России живут и работают около 5 млн незарегистрированных трудовых мигрантов. Официальные разрешения на работу в 2000-е годы получили только 2 млн. Если борьба с нелегальной миграцией станет успешнее, приток постепенно может иссякнуть.

Что делать?
Опираясь на опыт России и других стран, эксперты рассчитали, какие меры государственной политики окажутся самыми эффективными в борьбе с вымиранием России.

Возродить ясли – организованный присмотр за детьми до трех лет. Сейчас услугами государственных и частных яслей в России пользуются всего 16% семей с маленькими детьми, в странах ОЭСР – 31%, во Франции – 48%. У французов популярны домашние ясли, которые полностью оплачивает государство – независимо от достатка родителей. Авторы доклада утверждают, что для введения подобных форм в России правительству нужно тратить по 50 млрд рублей в год, но это освободит от домашних забот миллион матерей – они будут зарабатывать каждый год 500 млрд рублей и приносить бюджету 150 млрд рублей налогов.
Модернизировать систему экстренной медицинской помощи. По данным Всемирного банка, Россия занимает 131-е место среди 190 стран по доле расходов на здравоохранение в процентах от ВВП. По мнению авторов доклада, ее нужно увеличить как минимум в два-три раза, хотя нынешний проект бюджета на 2014–2016 годы предполагает значительное сокращение. Эксперты считают, что необходимо упростить доступ населения к препаратам для профилактики инфарктов и инсультов (для контроля артериального давления, холестерина и уровня сахара в крови) – государству следует компенсировать людям затраты на их покупку. Врачебная помощь должна стать оперативнее и компетентнее – бригады экстренной круглосуточной помощи должны работать на базе каждого лечебного учреждения, они должны быть обеспечены томографами и другой современной аппаратурой 24 часа в сутки, а не в отдельные часы, как сейчас. Нужно развивать бесплатную психологическую помощь для профилактики самоубийств. В совокупности эти меры помогут сохранить к 2040 году жизни 12 млн россиян трудоспособного возраста.


Расходы на здравоохранение, % от ВВП
Источник: РАНХиГС, Институт научно-общественной экспертизы

Активнее бороться со злоупотреблением крепким алкоголем и курением. Акцизы на крепкий алкоголь нужно поднять в 2,5 раза до 100 рублей на бутылку – эта мера доказала свою эффективность в Восточной Европе, цена вопроса – 120 тысяч жизней ежегодно. Повышение акциза на сигареты с нынешних 55 копеек до €1,28 за штуку (минимальный уровень, принятый в Евросоюзе) сохранит 100 тысяч жизней в год и принесет 700 млрд рублей в год в бюджет. Выпуск сигарет с пониженной склонностью к горению (с огнеупорной бумагой, которая используется в странах Евросоюза и в США) сократит смертность от пожаров на 40%.
Способствовать качественной миграции и предотвращать эмиграцию. Следует упростить выдачу мигрантам разрешений на работу и получение гражданства тем, кто отработал в России несколько лет. Организовать курсы русского языка для соотечественников и их детей в странах СНГ. Увеличить финансирование науки и поддержку молодых ученых, которым сейчас для продуктивной работы приходится уезжать в более развитые страны.

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../5810969.shtml
O том, почему пора перестать верить в «светлое будущее»

20 декабря 2013, 08:11

Если мы хотим, чтобы в (этой, нашей — нужное подчеркнуть) стране что-нибудь изменилось к лучшему, прежде всего надо перестать надеяться. Навсегда забыть о возможности светлого будущего. Убить в себе оптимиста, подобно тому как Егор Летов в своей известной песне предлагал убить в себе государство. Избавиться от культа успеха, крутизны, позитива и мажора как главной добродетели, верховного признака удавшейся жизни.

Заканчивается еще одна неделя еще одного года нашего существования в явной черной дыре (точнее, уж больно мелкая по масштабу, хотя и мучительно-затяжная вышла эпоха — черненькой дырочке) истории между погибшей страной СССР и не родившейся страной Россией. Умер Григорий Дашевский — один из немногих абсолютно светлых и абсолютно европейских людей в современной России. Наша власть на деньги будущих пенсионеров ненадолго купила себе Украину. У нас опять перестройка и ускорение, как при Горбачеве, только перестраиваемся мы на лад эпохи «Домостроя» Ивана Грозного, а ускоряемся в сторону от здравого смысла к очередному «особому русскому пути» — то есть, как обычно, по бездорожью, с матом и в никуда.

Сейчас, мне кажется, самое подходящее время для того, чтобы осознать: пессимизм в частной жизни человека, в его взглядах на страну и мир честнее и оправданнее, чем оптимизм. А лузерство и маргинальность вовсе не синонимы убожества.

В России, где норма всегда чудо, доблесть, исключение из правил, быть маргиналом гораздо почетнее, чем членом «царского двора», КПСС или «Единой России».

В Советском Союзе правил бал культ коллективного оптимизма, граничившего с дебилизмом. Миллионы частных жизней были отданы в кредит никогда не наступавшему светлому будущему. «Жила бы страна родная, и нету других забот», — пели по радио. Пламенный советский драматург Всеволод Вишневский сочинял пьесу под названием «Оптимистическая трагедия». Даже трагедиям в официальном советском мире надлежало быть оптимистическими. Марш энтузиастов стал не только одной из главных песен страны, но и способом существования миллионов людей. Потом, в позднем «совке», все это выродилось в сплошное делание вида. Государство делало вид, что платило, а люди — что работали.

Государство делало вид, что строит коммунизм, а люди, укрывшись от него подальше, пытались как-то устроить собственное благополучие. Или просто выжить.

После распада СССР на смену культу коллективного оптимизма пришел не менее дебильный культ оптимизма индивидуального. Сначала Чумак с Кашпировским, а потом толпы безвестных психологов и психотерапевтов, инструкторов по фитнесу и политтехнологов, малаховых геннадиев и малаховых андреев стали внушать людям, что они должны верить в собственное светлое будущее. Отчасти это было калькой с западного культа вечной молодости и успеха. Отчасти психологической компенсацией для нищих людей, в одночасье лишившихся страны и из поколения в поколение привыкших жить ради абстрактных государственных целей, забывая о себе. Нам начали впаривать всеми возможными способами идеологию, согласно которой человеком является только тот, кто красив, здоров, богат и успешен. А уродливый, больной, нищий, безработный — лох, однозначно.

Первым моментом прозрения способных к рефлексии людей стали протесты декабря 2011 года. Тогда некоторые здоровые, красивые, относительно богатые и успешные люди вдруг физиологически, как боль в ухе или горечь во рту, почувствовали: у них вроде бы все хорошо, а в стране все плохо и никаких радужных перспектив на горизонте.

Только это касается жизни вообще, а не конкретной страны России при конкретном Путине у власти. На самом деле никакого светлого будущего не существует. Будущее всегда темное на том простом основании, что мы никогда не знаем точно всех его деталей. Оптимизм и надежда — лишь формы страха перед неизвестностью, способы задрапировать реальность психологическими установками, уговорить себя, что все о`кей.

При этом пессимизм вовсе не парализует волю к действию. Просто человек осознает: важно делать то, что ему кажется правильным, здесь и сейчас. Но не уповать на то, что проблемы его личной жизни рассосутся сами собой когда-нибудь потом. Или что страна, где он живет, в один прекрасный день вдруг чудесным образом выйдет из состояния глубокого бреда.

Идея светлого будущего в России всегда маскировала темное настоящее в положении народа и райской жизни власти, создавая у миллионов людей ложные представления о самой сути бытия. Поэтому, в частности, для многих даже неглупых россиян стал полнейшей неожиданностью и трагедией вполне предсказуемый за пару лет до того и закономерный распад СССР.

У разумных людей есть веские основания считать нынешнюю ситуацию в России безысходной. Но в отношении будущего безысходна и одновременно имеет выход всякая ситуация: любая эпоха обязательно чем-нибудь кончается, но крайне редко так, как хотят эти разумные люди.

А менять мир к лучшему — и свой внутренний, и окружающий внешний — вполне можно, оставаясь пессимистом. Пессимизм — всего лишь псевдоним здравого смысла, не питающего иллюзий относительно человеческой природы.

В частности, поэтому пессимист в отличие от оптимиста не станет служить абсолютному злу в надежде сделать его относительным.

К тому же пессимисты всегда принимают в расчет, что нет никакой вечной жизни. Смерть моментально уравнивает «крутых» с «лохами», если пользоваться терминами новейшей российской классификации людей. И оптимистов с пессимистами.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Dm_nekrasov]

http://dm-nekrasov.livejournal.com/15115.html
December 19th, 12:18

В предыдущих постах я говорил о таких причинах низкой производительности труда и благосостояния в России, как искажение стимулов и избыточное государственное регулирование.

В этом посте я остановлюсь на доверии, и постараюсь продемонстрировать, как оно влияет на благосостояние нашего общества.

Для начала предлагаю взглянуть на технический прогресс и рост производительности труда не как на возможность что-то делать быстрее, а как на возможность сэкономить чье-то время. А время, как известно, деньги.

То, что новый станок вместо 50 деталей в час может делать 100, позволяет рабочему работать не восемь часов в день, а четыре. Следовательно, новый станок генерирует +4 часа абстрактного свободного времени в день.

Если на перекрестке, где каждый день возникают пробки, построить мост, то десять тысяч людей, ежедневно стоящих в этой пробке, сэкономят, допустим, по десять минут своего времени в день. Таким образом, можно сказать, что мост генерирует 100 000 минут абстрактного свободного времени в день.

Наличие водоснабжения и отопления в современных домах позволяют их обитателям не тратить, скажем, ежедневно час своего времени на заготовку дров и воды.

Рассматривая процессы с такой точки зрения, мы получаем единую систему координат - сэкономленное время - в которой можно соотнести эффективность разных технических и социальных решений.

В этой системе координат можно увидеть, что изменение схемы движения или интервала работы светофора окажется по эффективности сопоставимо, например, со строительством моста. А отмена идиотских инструкций (ну как вот те из предыдущего поста), заставляющих десятки…тысячи миллионы людей заполнять ненужные бланки, дает тот же эффект, что и газификация сотни деревень.

Вооружившись таким подходом, поговорим о доверии.

Есть такой известный американский социолог Фрэнсис Фукуяма. В одной из его книг был примерно следующий пример:

Представьте себе две деревни с одинаковым количеством жителей, обладающих одинаковым набором производственных навыков, одинаковыми орудиями труда и одинаковым количеством земли идентичного качества. Однако в деревне №1 уровень доверия жителей друг к другу очень высок, а в деревне №2 очень низок.

Это приводит к тому, что жители деревни №2 тратят часть своих средств на покупку в городе замков и строительство заборов вокруг своих участков. Они содержат сторожевых собак и привлекают к составлению договоров друг с другом юристов, в отличие от деревни №1, где сделки совершаются на честном слове.

Жители деревни №1 кооперируются для организации доставки и продажи своей продукции в городе, снижая тем самым транспортные издержки за счет эффекта масштаба. Жители деревни №2, боятся, что их обманут и вынуждены каждый самостоятельно ездить продавать свою продукцию, неся большие издержки.

И, наконец, если всем жителям любой из этих деревень нужно будет скинуться на то, чтобы организовать проведение в деревню асфальтированной дороги, газа или электричества, деревня №1 сделает это быстрее и эффективнее, в то время как деревня №2 рискует не сделать этого вообще.

Очевидно, что качество жизни в деревне №2 окажется значительно ниже, чем в деревне №1, хотя орудия труда, квалификация рабочей силы и принципы организации производства у них одинаковые.

Деревня №2 - это про нас. Россия – страна заборов. Еще при Петре I, когда во время Северной войны армия вошла в Европу, дворяне с удивлением писали домой: как же так, в городах вокруг домов заборов нет? У нас до сих пор, куда ни поедешь, твои неизменные спутники - бесконечные линии бетонных заборов. Сколько можно было бы построить домов из этого бетона? Вот эти не построенные дома и есть наша плата за недоверие!

Однако заборы это мелочь. Важное на этой картинке:

Мы видим, что 3% от всего населения России (6% работающих) заняты в отраслях, напрямую связанных с недоверием. Я сюда еще армию со спецслужбами не включил. С их учетом ничего не производят около 10% занятых в России. Это несколько миллионов человек, в большинстве своем, здоровых мужчин работоспособного возраста. Они могли бы производить товары или строить дороги. Ну, на худой конец, демографическую ситуацию улучшать

Их рабочее время - это то, что можно было бы сэкономить, доверяй мы друг другу и внешнему миру несколько больше.

А сколько времени теряет каждый из нас, заказывая пропуска или ожидая записи своих паспортных данных при входе во всевозможные офисы и конторы?

В других странах, как это видно в таблице, плата за недоверие меньше: в США - не намного, а вот в Европе - в несколько раз. К сожалению, не нашел сопоставимой статистики по Японии. Но я уверен, что полицейских, юристов, и преступников там еще меньше.

Недостаток доверия бросается в глаза во всех сферах нашей жизни.

В европейские университеты можно зайти, не показывая студенческий билет. Так же и с общежитиями – никаких бабушек-вахтерш и этого советского «после 22 – не пущу!».

Еще один пример – наше метро, в котором сидит целая армия бабушек, следящих:

за турникетами (иногда почему-то совместно с полицией)
за эскалаторами.

То есть, во всем мире с эскалаторами пассажиры как-то сами справляются, а в России, то ли эскалаторы настолько опасные, то ли люди настолько бестолковые, что у каждой эскалаторной группы для безопасности обязан сидеть вахтер.

Зарплата у дежурного по эскалатору или турникету – 23-26 тыс. рублей. Работа сменная, то есть умножаем цифру минимум на 3 в отношении каждой эскалаторной группы и каждого входа в метро. На сегодняшний день в московском метро 190 станций. Количество входов и эскалаторных групп посчитать не берусь, но, думаю, сильно не ошибусь, если предположу что в среднем, с учетом 3-х смен, на станцию приходится по 10 сидящих у турникетов и эскалаторов сотрудников. Т.е. около 2000 человек заняты тем делом, которое можно было бы не делать. Эти 2000 человек обходится примерно в 600 млн. рублей ежегодно, не считая страховых взносов. Расчет конечно грубый, но порядок верный.
600 млн. рублей - это стоимость строительства 4-х детских садов или примерно столько же, сколько было выделено на поддержку детей-сирот в Москве на 2014-2016.

Я не призываю сейчас уволить всех этих вахтерш. Очевидно, что на турникетах без вахтерш будет много зайцев, а с эскалаторов временами падают пьяные мужчины. В расторопность экстренных служб при аварии на эскалаторе я и сам как-то не верю. Так что, лучше пусть вахтерши сидят рядом с эскалатором. Но мы должны понимать, что зарплата этих людей увеличивает стоимость проезда в метро просто потому, что мы недостаточно доверяем друг другу. Ну или недостойны доверия друг друга – как посмотреть.

Кстати, вход в метро в Вене выглядит вот так:

А вот так в Берлине:

Никаких бабушек-турникетов.

Или вот еще – вы когда-нибудь задумывались, почему у нас закрываются парки? В берлинский Тиргартен, например, можно попасть 24 часа в сутки. А наше, скажем, Коломенское закрывается в 9 часов вечера. Да и утром не побегать – парк работает с 8-9 часов утра. Но ведь с учетом асоциального поведения многих наших граждан, открытый на ночь парк – это дополнительные посты охраны

А в парижском Тюильри стулья стоят, не «прибитые гвоздями к брусчатке» и не обмотанные цепями. И никто не боится, что их "увезут на дачу". У нас же либо лавочки в асфальт закатывают, либо специальные люди утром все расставляют, а вечером все убирают. И опять-таки, несколько человек выключены из процесса.

Другой пример из дорожного движения. Миллионы наших сограждан ежедневно стоят на переездах, теряя там по несколько часов минут своего времени в день. В сравнении с некоторыми странами, переезд у нас закрывается излишне заблаговременно. Иногда до подхода поезда ничего не происходит несколько минут. Лишнее время на переезде - это тоже из-за недоверия, недоверия к дисциплине водителей. Я как-то из интереса понаблюдал за работой переезда в Японии – он перекрывался менее чем за минуту до прохода поезда. И никаких «смотрителей за переездом» при этом не присутствует.

Если возвращаться к метафоре про мост, который ежедневно экономит 100 000 минут свободного времени, то изменение принципов работы переездов по всей стране даст эффект, сопоставимый со строительством нескольких десятков мостов. Но для этого нужно доверять дисциплине водителей.

Как обычно, пару слов о строительстве. Сколько лишнего бетона и арматуры бессмысленно тратится на всех стройках страны из-за недоверия проектировщиков и регулирующих органов к качеству строительства.

Ведь строители могут:

недомерить;
недолить;
не прогреть;
залить не тот бетон;
∞.

Поэтому в проект «на всякий случай» заведомо закладываются коэффициент порядка 1,4 от максимальной расчетной нагрузки. А эти 0,4 запаса (бессмысленно дополнительно залитый бетон и арматура) – это сотни тысяч не построенных квартир и не получивших их семей в год. В той же самой Японии «перезаклады» в проектировании минимальны, а дома выдерживают 9-балльные землетрясения.

Только проблема тут не в проектировщиках и контролирующих органах, а в том, что мы действительно можем недолить и недомерить.

Вопрос, почему у нас столь низкий уровень доверия и что с этим делать, требует отдельной дискуссии. Возможно, я затрону его позже, кому действительно интересно – рекомендую почитать "Доверие" Ф. Фукуямы.

В данном посте я лишь хотел продемонстрировать один из примеров того, как на уровень жизни влияют не технологии и не государство, а наши с вами представления и повседневное поведение. Ведь заборы строим мы сами. Мы не занимаемся благотворительностью, мы отказываемся от выгодных предложений малознакомых людей, мы нанимаем в первую очередь родственников, мы плохо умеем организовываться в ТСЖ. К тому же, всех этих бесконечных охранников в массе своей нанимают обычные средние предприниматели, а не государство.

Мы это делаем, потому что «вокруг негодяи». Но в этом случае следует признать, что «негодяями» является значительная доля населения страны. То, что мы мало доверяем окружающим, есть обратная сторона того, что многие из нас ведут себя не заслуживающим доверие образом. По всем исследованиям Россия – страна с одним из самых низких уровней доверия в мире.

Мы не доверяем друг другу, а потому живем гораздо хуже, чем могли бы.

На этом желаю всем приятного Нового года и временно прерываю серию постов про производительность.

Самое интересное - про мифологию, социальные навыки, управление символами и «ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?» - я изложу после праздников на трезвую голову .

Доверяйте друг другу и оправдывайте доверие окружающих! Тогда все будут жить лучше .

[Антон Гонца]

http://slon.ru/calendar/event/1040483/


Статья Общество и право
Понедельник, 30 Декабря, 21:13

В начале декабря в культурном центре ЗИЛ состоялась лекция Ярослава Бахметьева, преподавателя кафедры политического поведения факультета прикладной политологии Высшей школы экономики, «Реалии и перспективы идеологии в России». Речь шла о формировании национальной идеи, о том, как наследие двух империй переосмысливается и почему отсылки к нему не работают в сегодняшнем патриотическом дискурсе. Slon приводит текст выступления с небольшими сокращениями.

Процесс нацстроительства в России начался в постсоветский период, и сегодня его результат уже можно рассматривать как некое подобие здания, фундаментом которого стало наследие как минимум двух империй – Российской и неклассической советской. Что досталось нам от царского периода? Прежде всего – территория, тело империи, плюс некая идентификационная составляющая. Российская империя по сути была империей православной. Идентификация внутри нее происходила в первую очередь по вере – православный ты или нет («немец», папист, басурманин). Православные были явно в фаворе, хотя по отношению к государю все оказывались в одинаковом положении его детей, холопов, подданных. А вот концепт «русскости» начинает встречаться лишь в конце XIX – начале XX веков.

Теперь взглянем на наследие советской империи. Оставим в стороне материальную сторону вопроса – немыслимую гору ядерных ракет и долгов. Наибольшие потери после Второй мировой, сталинских репрессий, гонки вооружений. И что русскоязычная общность получила после развала Союза? Нет, отнюдь не ожидаемую благодарность от дорогих соседей: они не только отделились, но и разбежались, закрылись, а многие еще и начали переговоры с бывшими врагами. Отсюда берет начало тренд обиды на всех вокруг как составная часть русской ментальности.

Второй аспект – голод этнического «я». У меня есть гипотеза: именно русская нация сама себя никогда не строила. Изначально были разбросанные славянские протогосударства, затем союзы славянских племен, империя славян, а потом все это превратилось в православную империю. Далее – СССР и его распад. В этом историческом ряду мы не видим концепта русских – они никогда сами себе государство не строили. И вот наконец собрались и решили попробовать себя осознать. Всем соседям сказали: «А теперь отстаньте от нас, мы порефлексируем и попробуем выдать национальную идею». Причем сказали это не только бывшим союзным республикам, но и народам внутри РСФСР.

Третий момент – так называемый этнополитический маятник. Сложно понять, кто первым его запустил. В СССР при существовавшем идеологическом обруче любые национальные конфликты сдерживались, и маятник был просто привязан. В середине 1980-х обруч треснул, маятник резко качнулся и ударил по Кавказу – начались армяно-азербайжданские конфликты. Потом он отскочил обратно, распался Союз, пошел парад суверенитетов в РФ. Таким вот образом, качаясь туда и обратно, маятник накалял обстановку в отношениях с этническими меньшинствами.

Наконец, четвертый пункт – это проигрыш в холодной войне. Это причина не именно национализма, а скорее всяких разочарований в идее великодержавности и регионального лидерства. Образ врага сконструировался сам собой. До сих пор, согласно социологическим опросам, в топе врагов лидируют США, НАТО и в принципе Запад. Китай, арабский мир, разрушившие экономику либералы, неокоммунисты, евреи – все они явно проигрывают.

Эти четыре концепта – историко-цивилизационные причины русского национализма. Стремление создать русскую нацию, вообще говоря, позитивно, однако у национализма есть и обратная сторона – стихийная ксенофобия. Ее обусловливают факторы различного характера.

Экономические. После распада Союза экономическая специализация регионов и республик сыграла с ними злую шутку: стало выгоднее приезжать на заработки в Россию. Стереотип «мигранты отбирают рабочие места у местного населения» очень крепок. Однако это скорее миф: мигранты устраиваются на неинтересные местным рабочие места.
Психологические. Это стандартная установка – во всех неудачах винить кого угодно, только не себя. У человека есть некие круги доверия, и на самой дальней границе – наименее понятные люди, чуждые по культуре и языку. Они, может, и неплохие, но непонятные.
Криминогенные. В мегаполисах преступность – прежде всего этническая. Такие банды действительно существовали, они изначально сложились в силу каких-то субъективных причин, а потом расширялись за счет новых приезжих, грубо говоря, по экономическим причинам. Малообразованные мигранты, приезжающие на черную работу, узнавали о подобных криминальных структурах и быстро понимали, что вести преступный образ жизни куда прибыльнее. Впрочем, подобные этнические банды были вытеснены местной преступностью, по крайней мере в мегаполисах, примерно к середине 2000-х.
Санитарные. По сравнению с вышеперечисленными факторами, это не такой уж и стереотип. Многие мигранты действительно живут в условиях антисанитарии, что определенно создает проблемы в условиях многомиллионного города.

Все вышеописанные факторы – причины ксенофобии, истоки национализма. Это стройматериал, кирпичики, на которые накладывается идеологический концепт. Какова же стратегия нацстроительства в данной ситуации? Вот некоторые ее компоненты:

конструирование дискурса о нации, обозначение траектории развития идеологии;
построение патриотизма, любви к отечеству;
образ врага, который уже имеется;
популизм;
объективная проблема мигрантов; аспект, который появился неожиданно, политическая элита не рассчитывала включать его в орбиту нацстроительства.

В первые постсоветские годы тема нации особо не поднималась. У администрации Ельцина были проблемы поважнее – сепаратизм, экономические трудности. Бросив клич «берите суверенитета столько, сколько сможете унести», Ельцин на время снизил остроту национального вопроса. Первым министром Комитета по национальным вопросам был Валерий Тишков – наш авторитетнейший академик, большой фанат конструктивизма в подобных вещах. Возможно даже, что ельцинское обращение «дорогие россияне» было не совсем авторской придумкой президента, хотя складывается ощущение, что в девяностые нация «россиян» существовала лишь в голове Бориса Николаевича, так как он к ней периодически обращался.

Примерно ко второму сроку Путина вопрос о нации действительно встал. Экономическая ситуация, допустим, улучшилась; стабилизировалось и положение в регионах. Но вот идеологически, имиджево и с точки зрения легитимности власть постоянно получала удары, показывавшие абсолютную неэффективность госаппарата, – вторая чеченская кампания, теракты в Москве, «Норд-Ост», «Курск», Беслан. Личный имидж Путина покрывал многие ошибки. И вот его администрация решила прибегнуть к концепту нацстроительства. Иными словами, это решение шло сверху.

Начнем с популизма. К националистам можно отнести многих политиков и государственных деятелей, они выражают или националистические радикальные взгляды, или великодержавные шовинистические, или же откровенную имперскость. Меньше всего кто-либо говорит о государстве-нации, отождествляя нацию с обществом. Владимир Жириновский, Эдуард Лимонов, Дмитрий Рогозин, Михаил Леонтьев, Александр Дугин, Александр Проханов, Сергей Глазьев – все это политики-популисты. Почему это популизм? Да ни один из этих политических деятелей, прибегая к националистической риторике, в действительности даже не приблизился к реальной идеологии национализма. Эти концепты использовались ими просто для получения политических очков, и мы можем видеть, что «эта штука работает». Дугин до сих пор является признанным экспертом, профессором МГУ, у него там целый научный центр. Про Владимира Вольфовича и говорить нечего, ядерный электорат остается с ним, несмотря ни на что. Дмитрий Рогозин – наверное, один из самых перспективных националистических политиков. Сначала он получил неплохую дипломатическую должность, ныне же назначен вице-премьером, причем скорее для того, чтобы убрать возможного претендента на создание националистической идеологии. Сергей Глазьев – представитель посткоммунистической риторики, довольно имперской по своему характеру, является советником президента, сейчас много выступает в связи с ситуацией на Украине, и его недавнее интервью на «Дожде» можно поместить в рамку как пример имперской риторики и демонстрации аппетитов России. Популизм работал раньше, работает он и сейчас.

Патриотизм. До сих пор его хотят выстроить. Возьмем очень странный недавний указ президента о расширении использования государственной символики в школах. Сложно понять, что тут подразумевается – петь на переменах гимн, выкрасить парты в цвета флага? Риторика патриотического воспитания молодежи присутствует повсеместно, усиливается православный компонент в школах, принимается решение о едином учебнике истории. Несмотря на все эти ухищрения, количество зигующих школьников на последнем «Русском марше», степень их неадекватности и зомбированности вызывали, мягко говоря, опасения.

Проблема патриотизма в том, что, будучи консервативной идеологией, он апеллирует к сохранению некоего уникального культурного наследия отечества. Огромное культурное наследие есть у языческой, а затем православной Руси, Российской империи; геополитическое наследие – у Советского Союза. И действительно – весь патриотизм в современном дискурсе строится на повторении почти в мантровом стиле факта победы над фашистской Германией. Ну и полетов в космос, разумеется. Упоминаются и события досоветского периода, недавняя выставка в Манеже по Романовым – яркий тому пример: идеальные и величайшие государи, и кто бы ни выступал против их курса, он выступал против страны вообще, цивилизации и православия. Чем гордиться современной России – пока как-то неясно. Любопытно посмотреть на будущую Олимпиаду – насколько она станет глобализирующим, представляющим имидж России на мировой арене проектом для укрепления патриотизма.

В 2005–2006 годах российская власть приняла на вооружение концепцию суверенной демократии. Суверенность понимается как изолированность, наличие уникального пути; многонациональный российский народ прекрасен в своем многообразии, нелепо мыслить всю общность без каждого культурного самородка. Идея особого пути к настоящему времени явно укоренилась. А вот то, что в концепции суверенной демократии упоминалась еще и нация, населением почему-то не было отрефлексировано. В этом плане у российского общества есть определенные проблемы с ценностями.

В итоге получилось здание, возведенное на рыхлом фундаменте наследия двух империй, со странным набором довольно неказистых кирпичей, скрепленных цементом из подобия идеологии патриотизма, основанного на былых достижениях. Четкой идеологии национализма пока не получилось ни у кого. Государство, может быть, и не пытается построить непосредственно национализм, но очевидно, что провластные структуры в принципе плохо работают с идеологией. Все, что за эти годы мы увидели от партии «Единая Россия», это «план Путина». Сами они заявляли, что у них идеология консервативного центризма, но, если копнуть глубже и проанализировать элементы, выходит что-то вроде экономического либерализма при социально-политическом консерватизме. Назвать это четкой идеологией сложно, это скорее политическая мифология – совокупность идеологем, мифов, стереотипов. До идеологии пока не дотягивает.

Кстати, хороший вопрос – нужна ли идеология нашему государству? В Конституции она пока запрещена. У крупнейших политических акторов идеология очевидно отсутствует. Плохо это или хорошо – сложно сказать однозначно.

Очевидно, что построить нацию не удалось. Построить идеологию тоже не получилось. Вместо нее в обществе существуют стихийная ксенофобия и представление об особом пути. Почва для патриотизма есть, однако событий и героев в современной России явно не хватает. Обострилась проблема федерализма. Имеющийся федерализм изначально был построен тоталитарным способом, и с течением времени он показал свою неадекватность. Комментарии респондентов о том, что у этнических меньшинств слишком много власти, являются реакцией на утрату национальными республиками собственно национальной специфики. Типичный пример – Хакасия, где хакасов осталось 13%, или Карелия, где карелов – 7–8%. Хотя в некоторых областях, особенно на Северном Кавказе, сохраняется ситуация закрепления положения элиты за номинально доминирующей в регионе культурной общностью. Проблема федерализма обострилась также и потому, что стал разгораться региональный национализм.

Напоследок следует коснуться еще нескольких важных вопросов. Вопрос о языке. Многие респонденты считают его решающим фактором в определении себя как русского/россиянина. Но возникает логичный вопрос: а что это за язык? Очевидно, что не «великий и могучий» литературный, сформировавшийся в конце XVIII – начале XIX века, а совершенно новый, искусственно измененный в условиях виртуальной эпохи. Достаточно ли его, чтобы построить некую новую идентичность, – это хороший вопрос, его стоит адресовать филологам.

Вопрос об этносе. А что если попытаться строить не российскую, а русскую нацию? Но стоит лишь взглянуть на карту проживанию русского этноса, и сразу становится понятно, что государства из этого явно не слепить.

Вопрос восприятия ценностей. Говоря о государстве, о том, что же такое великая Россия, население считает, что важны не столько внешний статус и территориальное положение, сколько удобство и комфортная жизнь, которую может обеспечить это государство. Очевидно, что населению важен не вопрос нации, а способность государства эффективно устранять противоречия между культурными общностями.

Проблема внешних мигрантов. Здесь надо упомянуть про приготовленный проект государственной национальной политики, который писался три года и до сих пор обсуждается. Его цели: укрепление многонационального народа при сохранении культурного разнообразия, да еще и с адаптацией и интеграцией внешних мигрантов. Какая-то несуразица, путаница в миграционной и культурной политике.

В общем, в результате предпринятой попытки нацстроительства осталось больше вопросов, чем ответов. Что же все-таки получилось, если не нация? И на чем вообще может быть построена нация в России? Язык, этнос, образ врага? Если не на этих ценностях, то на каких? Второй по степени гадостности вопрос – нужна ли вообще нация? Правящий класс пытался построить нацию, но правильным ли был исходный посыл, правильной ли была мотивация? Первый же по степени гадостности вопрос – необходимость РФ как таковой, но в политике его всегда тщательно обходят стороной.

[Марыся Злобек]

http://slon.ru/calendar/event/1039668/
Статья Общество и право
10,553 13 Пятница, 27 Декабря, 19:45

Институт «Стрелка» предусмотрительно начал говорить о зиме летом. В рамках проекта «Четыре четверти» встретились социолог Алексей Левинсон, филолог, литературовед Александр Осповат, поэт и специалист в области теории повседневного костюма Линор Горалик и архитектор Юрий Григорян, чтобы обсудить, почему зима вызывает у населения России стойкую фрустрацию. Страна-то у нас вроде бы северная, нам ли удивляться зиме и демонстрировать свою к ней неприспособленность, в экзальтации сбегая на тропические острова? Накануне длинной серии зимних праздников Slon публикует выступления участников дискуссии в сокращении.

Прежде всего надо сказать, что представление о том, что такое зима, холод и мороз, сложилось у людей, которых можно назвать южными (античные авторы – Вергилий и Овидий). И до сих пор взгляд на зиму – это взгляд с юга. Набор ассоциаций с морозом сохранился: окаменение, оцепенение, неподвижность и смерть. Племя дикарей живет под гиперборейской Медведицей, и как-то все там у них очень уныло.

Но сами гипербореи долгое время никак не отзывались на данный им богом климат, Россия же вошла в эту не вполне определенную зону рефлексии тоже далеко не сразу. Габсбурги прислали к московскому царю посла Герберштейна, и он в сущности задал парадигму описания страны, и с тех пор все путешественники рассказывают о России одно и то же. Но они описывают не увиденное, а прочитанное. Это характерный признак жанра. И первый рассказ – о том, что земля трескается от чудовищного мороза, второе – люди замерзают на улицах, и в качестве поэтической детали – если на морозе плюнуть, и слюна пройдет половину пути до земли, это считается большой удачей. А вообще замерзает она немедленно. В такую зиму, в такой мороз понятно, что люди вялые и бездеятельные. Подобные климатические особенности корреспондируются с деспотией московского царя, и здесь ничего не поделаешь.

Дальше Монтескье. Его позиция очень интересна. Если схематично, то на Севере живут бодрые инициативные люди, стало быть, там больше политических свобод, перспективный регион, на Севере можно все замечательно устроить на благо человечества. А на Юге, наоборот, люди вялые, пассивные. При этом Россию Монтескье поместил на Север, но сказал, что она дрейфует на Юг. Север и Юг стали двумя важными, как бы сейчас сказали, концептами в толковании и политического строя, и вообще нравов, цивилизации. Это очень существенная первая концепция. Вторая концепция – это мадам де Сталь, которая зеркально симметрична Монтескье. Россия – это южная страна, а Петр ее погнал на Север. Движение идет в противоположном направлении.

Сами русские начали как-то относиться к климату своей страны и себя в этом контексте интерпретировать, кажется, все-таки в XVIII веке. Описывали какие-то холода, но сущностных характеристик не было. Начитавшись Монтескье и путешественников, взяли на вооружение концепцию русского холода и русских морозов как важнейшую черту национального быта.

Холод – залог военных побед. Державин: «Росс непобедимый и в мраз зеленый лавры жнет, седые бури презирая». Вот эти зеленые лавры в мраз – крайне важная мифологема, потому что в самый мороз мы одерживаем победы, но жар нашей души ведет нас дальше. Зима – это «русский бог». Вот этот культ зимы в 1812 году стал основой русской национальной мифологии. И все дальнейшие победы ассоциировались с морозом. О поражениях в морозы предпочитали не вспоминать, и это какая-то травматическая история, потому что поражений-то было довольно много. Но о них забывали так же, как о финской кампании 1939 года, где мороз сыграл с нашими войсками злую шутку.

Соответственно, второй взгляд на зиму и на мороз – это отождествление зимы и политического строя. Это русские восприняли очень активно и разыгрывали как могли. Еще одна цитата Петра Андреевича Вяземского: «Как прилично название Зимнего дворца. Все в нем холодно, как Царство зимы, все в нем вяло, как в описании зимы Херасковым. Смотри, чтобы тебя мороз не прихватил», – писал он Тургеневу. Вялость, холод – это все мы знаем с XVI века. Чуть позже Вяземский писал Пушкину в псковскую ссылку, когда судьба поэта была совершенно неопределенной: «Будем беспристрастны: не сам ли ты частью виноват в своем положении? Ты сажал цветы, не сообразуясь с климатом. Мороз сделал свое дело, вот и все». «Мороз сделал свое дело, вот и все» – тоже важная отправная точка, потому что если тепло может как-то градуироваться, то мороз в этих представлениях не градуируется никак; он навсегда, на всю жизнь, причем не отдельного человека, а нации вообще. Нация будет жить при климатическом и поэтическом морозе и никуда не деться.

Русский фатализм в значительной степени восходит именно к этому переживанию. Ничего нельзя поделать. С одной стороны, здесь жалость к себе, а с другой – необычайная гордость: одни мы такие на свете. Так было примерно до середины XIX века, когда в период Крымской войны начал смещаться вектор: не Север – Юг, а Запад – Восток. Не теряя никаких навыков к преодолению холода, мы стали скорее Востоком, а бывший Юг – Западом.

И еще один момент: я слышал это как вполне серьезное геополитическое соображение от людей обычных, но задумывающихся о судьбах отечества и мира вообще. В разговоре на тему «все, мы проиграли третью мировую войну, мы теперь никто, мы не великая держава» обязательно находится человек, который говорит: «Ребята, ничего подобного. Через некоторое время, во-первых, всюду будут пустыни, а у нас все севера согреются, мы будем продавать хлеб, мы будем кормить весь мир, и весь мир будет опять лежать у наших ног, потому что у них там ни черта не вырастет, они будут задыхаться. Мы начнем продавать айсберги, им перегонять, водой торговать. В общем, не нефть, но тоже такой ресурс нам небеса подарят снова». Все та же идея, что наша страна – богом специально отмеченная, у нас всегда будет что-то такое, чего ни у кого больше на свете нет.

[Марыся Злобек]

Атрибут зимы – снег, русские снега. Одно из приключений барона Мюнхгаузена в России, если вы помните, заключается в том, что он ехал-ехал на лошади, привязал ее к какому-то столбику, а потом лошадь оказалась на вершине колокольни – по самую верхушку завалило, такие вот сугробы.

Но я хотел бы сказать, что снег для россиян, для русских – это материал, он по-разному использовался. Взять зимние календарные праздники, вплоть до Масленицы – они были рассчитаны по своим ритуалам на наличие снега. Снег нужен как поверхность, по которой можно двигаться, как материал для строительства горок. В общем, самая лучшая дорога – это все-таки санный путь. Постоянных дорог на Руси было немного, а временные, сезонные прокладывались именно по снегу или льду. Одни из первых трамваев ходили в России по льду и были тоже сезонным транспортом (Петербург, Нижний Новгород).

Теперь о снежном городке. Помните, у Сурикова есть картина «Взятие снежного городка»? Такое веселое зимнее развлечение. Когда в Кремле стояли поляки – это вроде бы мрачная страница отечественной истории, – они предложили рыцарскую игру. Был построен снежный городок, поляки его обороняли, а боярские дети, то есть российская, принимающая сторона, скажем так, должна была его взять штурмом. Обычные упражнения для рыцарского воспитания, навыки осады, обороны крепости. Но это был именно спорт: не настоящие пушки и ядра, а снежки. Боярские дети, правда, по-своему поняли это дело, и когда у них не очень получалось взять по правилам, они доставали ножи и с поляками разбирались всерьез, не по-игровому. И снег окрасился польской кровью. Кровь на снегу – это общее место, достаточно тоже распространенное в нашей поэзии, хотя, может быть, прототип где-то в другом месте, сложно сказать.

Когда нам предложили тему «Зима», я подумал, что вообще разговор о зиме должен бы собрать немало зрителей и слушателей. Беседа о климате, о погоде, как известно, объединяет максимально широкое количество людей. Суждение по поводу того, какова нынче погода или каков в нашей стране климат, имеет всякий, и никому нельзя отказать в компетентности. Это очень важное обстоятельство: такой разговор можно завести с любым, честно сказать, погода – один из немногих общих знаменателей коммуникации в нашей стране, где достаточно дробная социальная действительность; где, если не брать показываемое по телевизору, у разных людей сейчас очень разный культурный базис. А тут цель – содержательно высказаться по поводу сочетания температуры, вегетации, состава воздуха, режима ветров. Это ведь только мы объединяем все эти параметры в понятие погоды и считаем, что можем их чувствовать, переживать. Получается такая культурная конструкция, внутренне пустая, поэтому позволяющая наполнить себя поэтическими, политическими, национальными смыслами.

Довольно часто мы слышим словосочетание «русская зима». Контекст разный: от праздников до названия какого-нибудь печенья. Русской весны, русской осени, русского лета при этом вроде как и нет. Есть петербургская или болдинская осень, какая-нибудь весна, чье-то лето, а вот нации, народу принадлежит только зима. Россия начинает себя выделять среди других по этому довольно странному признаку. При этом игнорируется тот факт, что есть Канада, Финляндия, страны, расположенные на той же широте и даже не омываемые Гольфстримом. И люди переживают такие же холода. Но в нашем сознании не присутствует попытки об этом заговорить, потому что Россия на мировом подиуме приватизировала зиму: все зимнее – это наше.

Известна идентификация русской души с водкой. На каких основаниях? Крепкая, прозрачная, чистая, в ней не может быть ничего: заразы, греха. Водка – чистый продукт, им можно промывать рану, и мы такие же чистые, как водка, и такие же прозрачные. Это вам не какой-нибудь желтый коньяк! Мороз нас не берет, водка не замерзает от холода, а все остальные-то полегли! И тут даже не о военных победах речь, а о том, что мы-то мороз побеждаем, мы в мороз живем, мы в мороз не умираем, мы зиму переживаем. Как – а это не ваше дело, но мы это можем. Вот оно – свидетельство нашей чистоты, силы и превосходства над прочими. Зима такая есть только у нас, и только мы способны ее пережить. Все остальные, приходя сюда, просто погибают. Как избавиться от тараканов? Открыть на несколько дней избу, и тараканы вымерзнут. Вот русский способ борьбы с тараканами. И так мы поступим с любым!

То, что я сейчас говорю, – не мои выдумки, и это не в книгах вычитано. Это услышано от людей, которые по словечку, по полсловечка слагают миф о том, какая у нас зима.

А уже на базе исходного мифа возникают любые надстройки. Во-первых, это величайшее уныние по поводу того, что такое наша зима, и оценка холода как того, что леденит, в частности, нашу политическую жизнь. Недаром флуктуации политической ситуации описываются словами «оттепель» или «заморозки», предложением «подморозить русского человека» и констатацией «при Путине опять похолодало». Во-вторых, это изменение знака с плюса на минус, проклятия: «Я не твой, снеговая уродина», все эти «благословенный юг», «благословенное тепло».

Я заканчиваю тем, что для современных людей, для детишек, с которыми мне приходилось говорить, холод и зима оказываются ценностью, имеющей своего рода рыночную стоимость. Девочка рассказывает в ходе интервью, как она приехала в международный лагерь, и там все хвастались тем, что у них есть: у нас море, у нас кофе. А она подумала, что же есть у нас, и сказала: «А у нас очень холодно». – «А-а», – сказали ей, и девочка нечто получила, она не проиграла в этом состязании. Русским холодом торгуют. Есть даже такой производитель мороженого – «Русский холод».

[Марыся Злобек]

Я буду говорить только то, что лежит в области архитектурной экспертизы, никаких детских воспоминаний. Первое. На северных территориях – там еще существует такая вещь, как вечная мерзлота, – совершенно другие принципы строительства. Иначе надо строить. Никто из нас не сможет там ничего построить, потому что непонятно, как это делать: там трескаются дома, там подвижный грунт, и все стоит фактически на льду, на сваях и платформах. Отсюда, наверное, в нашей стране проистекает определенное недружелюбие к архитектуре вообще. Здесь архитектура не очень-то и нужна, ее легко можно выкинуть.

Вторая история – про так называемое промерзание, есть такой термин. Все здания надо утеплять, дома должны быть гораздо теплее, чем в других странах. Когда я прилетел четыре года назад в Красноярск, самолет сел где-то в снегах. Видно ничего не было, и нам сказали: «Теперь пошли в аэропорт». Вышли мы из самолета и по тропинке в снегу отправились в аэропорт. Что такое тамошний аэропорт? Такое ощущение, что это несколько контейнеров, обвязанных утеплителем и замотанных скотчем. Я такого никогда не видел! Зрелище вызвало у меня ужас. Думаю, это была какая-то времянка, но ничего другого нет, плюс все это еще и снегом засыпано. Там выдавали чемоданы. Весь аэропорт заключался в том, что выдали багаж в этом строении, утепленном пенопластом.

Третья история – про строительные материалы. Дело в том, что основным строительным материалом для Москвы является краска. Почему все церкви приходилось белить? Вода попадала в поры, и известняк просто раскалывался, его раздирало. Главный механизм разрушения архитектуры – это большое количество переходов через ноль в течение зимы, когда замерзает и снова оттаивает вода. Она попадает в поры и рвет бетон, хотя нигде в мире вроде, казалось бы, не рвет. А здесь – рвет. Причем все, включая кирпичные здания, как Кремль. Они тоже покрашены, и когда реставраторы ими занимаются, то болгаркой прорезают заново другие швы. Они сначала все штукатурят, потом прорезают – как будто швы по кирпичу другие уже, рисуют светлым цемент, а красным расписывают кирпичи. То есть там, грубо говоря, структура кладки не соответствует кирпичам кремлевской стены. Не везде, конечно, но по большей части.

Следующая история – это просто снег как украшение. Мне кажется, он всегда скрывает недостатки архитектуры. Как только все снегом завалит, становится красиво. С другой стороны, Сальвадор Дали объяснял, почему среди русских не может быть живописцев: очень просто. Писать способен только тот, кто всю свою жизнь, от рождения, видел, как трепещут листья оливы в солнечном свету, цитата неточная, но в таком духе. В противном случае у художника не будет чувства света и цвета. Среди русских, ослепленных снегом, утверждал Дали, могут быть хорошие графики, но никак не живописцы.

[Марыся Злобек]

Самое сильное мое переживание в связи с зимой – нас не могли посадить в Норильске. Посадили в Игарке, а оттуда забирали вертолетом. И я впервые в жизни поняла, что такое «белое безмолвие»: ты смотришь, как твой самолет летает по кругу, а внизу трактор расчищает посадочную полосу – чтобы она просто была. Самолет сажают, ты выходишь и видишь белизну – везде, и нет больше ничего. Через восемь часов за тобой прилетает вертолет, и на его помятом боку масляной краской написано: «В случае падения резать здесь». Очевидно, чтобы не задеть какие-то механизмы.

Да, я человек, до некоторой степени интересующийся теорией костюма. Но основная моя тема, по которой я читаю курс в Высшей школе экономики, – «Повседневный костюм и идентичность». О том, что одежда значит в жизни конкретного человека, а не на подиуме, о том, как мы управляемся с вещами каждый божий день, чтобы это сколько-нибудь соответствовало нашим собственным переживаниям, интересам.

Мы говорим, что костюм – это язык. Сейчас в России интересный, но и крайне неприятный период, когда язык костюма распался: стало трудно понять, что говорит одежда о нас и о других.

Первая вещь, которая немедленно вырывается на поверхность, – это специфика отношений человека и его тела в России вообще. Это огромный пласт, сейчас для серьезного разговора о нем не время. Отношения тела и костюма – тоже большая тема, особенно в России. Зимой мы видим, что отношения с телом у людей в России не слишком хорошие – очень сложные, нет у человека контакта с телом. В принципе, он вообще игнорирует нужды тела зимой. Достаточно посмотреть, как в больших городах в холода одеваются молодые женщины, – полностью пренебрегая потребностями тела. Собственно говоря, это – насилие над телом.

Статистически одна из самых частых травм – сломанная нога, но сломанная вполне определенным образом. Это перелом нижней части лодыжки и вот этого сустава у женщин, ходящих по льду на каблуках.

Сейчас мы уже знаем, что мех – далеко не лучшая одежда в мороз, есть куда более технологичные, куда более удачные вещи, а мех, который действительно греет, мы обычно не носим. Он очень дорог, о нем почти не идет речи. А тот мех, что мы в итоге носим, может быть модным и красивым, но он не предназначен для наших расстояний и городской структуры. Зима четко демонстрирует, насколько во взаимодействии с костюмом проявляются наши проблемы с телом.

Другая вещь, которую обнажает, подчеркивает наш зимний костюм, – специфика гендерных отношений в России и удивительная гендерная архаика. Даже в сравнительно передовых, больших городах одеваются не по погоде, не по климату и даже не по формату и могут выглядеть вполне нелепо в мини-юбках в лютый мороз. Не носятся шапки при сильном ветре из-за попыток сохранять прическу. Потому что в архаическом обществе прическа – это правда важно. Причина не в том, что женщины идиотки, такое поведение социально обусловлено.

Однако и мужчины оказываются в столь же невыгодной ситуации. Большинство из них в мороз тоже одеты не по погоде, а в соответствии с требованиями гендерных стандартов. В слишком тонких брюках, например, потому что ватные штаны не соответствуют нынешнему представлению о городской маскулинности. Без шапок, потому что у мужчин также укладки, прически. Плюс очень странный миф, что от шапки лысеют.

Зимний костюм проявляет очень остро еще и классовую специфику, с одной стороны, и отсутствие нормального классового языка – с другой. Соответственно климату пытаются одеваться только самые бедные и самые богатые слои населения. Бедным не до игр в моду, они могут одеваться некрасиво, социально неправильно, но вынуждены, например, ходить пешком на большие расстояния или ждать автобуса на морозе – все, кто живет в спальных районах, это понимают. Поэтому им приходится учитывать температуру воздуха.

Теперь о богатых: там язык костюма в последние 20 лет начинает устаканиваться. Уже понятно, что дорогая высокотехнологичная парка сообщает более правильные вещи, чем очень дорогая вычурная шуба. Это позволяет людям налаживать контакт с телом, что в России тоже классовая прерогатива: быть в контакте со своим телом и лучше одеваться зимой. Все остальные одеты не по погоде.

И, наконец, есть экономическая специфика. Посмотрите на носки зимней обуви в феврале. У большинства людей к этому моменту обувь приходит в негодность, но они не могут позволить себе сменить ее два раза в сезон. Вложение в зимние сапоги или зимние ботинки существенно, и сделать его дважды в год невозможно. Классовое неравенство рисует белесые кривые на носках и каблуках. Это – проедание тканей и оседание солей, с которым ничего нельзя поделать.

Говорить о современном российском костюме на примере зимы иногда оказывается легче, чем рассуждать на эту тему абстрактно. И это, на мой взгляд, куда интереснее картинок с подиума.

Еще один интересный обертон. Я сейчас пишу статью о «рюс» в моде. Есть два взгляда на русскую тему в костюме. Один исторически связан с русскими сезонами, с Дягилевым, со всем, что вокруг этого строилось. Уже там этот «рюс» был и комичным, и экзальтированным, и ненастоящим, и восстановленным. Но вот на этой псевдорусскости строится сверху еще одна псевдорусскость, в которой мешаются эстетические мотивы и Азии, и Византии, и всего на свете. Создается такая русская Азия, дикая и иногда очень смешная.

Есть другой мотив, куда более внятный, четкий, близкий и даже исторически и эстетически все еще сравнимый для нас с тем, что мы видели недавно. И это – мотив империи зла, империи вообще. В этом смысле «рюс» – это ушанка и погоны одновременно. Это очень смешно: не чувствуя фактуры, дизайнеры смешивают вохровцев с зэками. Эстетика тяжелого выживания – милитаристского, военного, угрожающего.

В высшей степени показательна псевдорусская коллекция Шанель. Это было совсем недавно, кажется, 2009–2010 годы. Страшная вышла коллекция, в ней были кокошники и шинели, золотые погоны, ушанки и очень агрессивный макияж неулыбчивых моделей, эстетика давления и силы. И это было угрожающе. Вдобавок Лагерфельд заявил, что в России ему не понравилось: женщины у вас мрачные, мужчины некрасивые. Он еще не приехал, но ему уже явно не нравилось.

Из всего, что я сейчас вижу в этих западных коллекциях на русскую тему, вырисовывается одна очень интересная нота. Когда российские дизайнеры работают с русской и псевдорусской темой, обычно это – летняя коллекция (это важно), светлые ткани и мягкие текстуры, вышивка, павловопосадские платки, сарафаны, какая-то отделка, непонятно откуда взявшаяся в русском костюме, воланами, косынки в качестве головного убора, кокошники.

Если это делают западные дизайнеры, все строго наоборот. Во-первых, это почти всегда зимняя коллекция, обязательно меха и кожа. Почти всегда – темные или красно-черные агрессивные цвета и жесткие фактуры. Металл, кожа, рифленое золото. Если это кружево, то кружево металлизированное, как было у Сен-Лорана. Если поставить рядом русскую коллекцию Шанель и русскую коллекцию Ульяны Сергиенко, невозможно допустить, что и те, и другие люди работают со стереотипами одной страны. Для российских дизайнеров работа с русской темой – это работа с летом. Для западных дизайнеров – это работа со стереотипом «вечно зимний», «вечно мерзлый», «вечно жесткий» и «вечно кровь на снегу» (красное на черном и белом).

[Leorer]

http://leorer.livejournal.com/733347.html
[Dec. 20th, 2013|09:52 pm]

Хотел возразить в этом треде, полез за информацией, и отвечать расхотелось.

Изменение удельного веса владеющих русским языком в общей численности населения Земли в 1900—2050 годах (оценка и прогноз):
Годы
Общемировая численность населения, млн чел.
Численность населения Российской империи, СССР, РФ, млн чел.
Доля в общемировой численности населения, %
Число владевших русским языком, млн чел.
Доля в общемировой численности населения, %
1900 1 650 138,0 8,4 105 6,4
1914 1 782 182,2 10,2 140 7,9
1940 2 342 205,0 8,8 200 7,6
1980 4 434 265,0 6,0 280 6,3
1990 5 263 286,0 5,4 312 5,9
2004 6 400 146,0 2,3 278 4,3
2010 6 820 142,7 2,1 260 3,8
2015 7 200 139,0 1,9 243 3,4
2025 7,800 129,0 1,7 215 2,8
2050 9,350 110,0 1,2 130 1,4
Отсюда.

В настоящее время по степени распространенности русский язык пока еще занимает четвертое место в мире. Лидируют английский язык (оценочно для 500 миллионов человек он является родным или вторым я зыком и еще свыше 1 миллиарда человек владеют им как иностранным) и китайский (им владеют - почти исключительно как родным - свыше 1350 миллионов человек (в том числе мандариновым наречием - свыше 900 миллионов человек). Третье место занимает испанский язык (им владеет около 360 миллионов человек, в том числе оценочно 335 миллионов - как родным). При сохранении существующих тенденций уже через 10 лет число знающих в различной степени русский язык сократится до 212 миллионов человек, и его опередят французский (которым в настоящее время владеют около 270 миллионов человек), хинди/урду (260 миллионов человек), арабский (230 миллионов человек), а к 2025 году, когда число знающих русский в различных странах мира сократится ориентировочно до 152 миллионов человек (то есть достигнет уровня начала XX века), русский язык опередят португальский (в настоящее время им владеет свыше 190 миллионов человек) и бенгали (около 190 миллионов человек). Динамика распространения русского языка в мире на протяжении XX века и прогноз на ближайшие 20 лет отражена на рис. 8.
http://www.demoscope.ru/weekly/2006/0251/tema05.php

Такая вот геополитическая катастрофа в одной таблице.