#1
|
||||
|
||||
*1999. Михаил Сергеевич Горбачев
http://novayagazeta.ru/data/2011/019/00.html
Драматизм лидерства Горбачева и в том, что волна, которую он поднял, смела его самого с российской сцены. Ему пришлось испытать и одиночество, и недоброжелательность, и непонимание Те, кого вынесла наверх горбачевская перестройка, не могли простить ему его размаха и того, что он осмелился совершить. Ему мелко и гнусно мстили те, кто пришел к власти благодаря ему Горбачеву — 80 лет. Это повод задуматься не только о том, что нам принес этот человек, но и том, что произошло с нами после того, как он покинул Кремль. Как это ни покажется парадоксальным, ответ на эти вопросы нам помогут дать пришедшие после него российские лидеры. Отгремели празднества по поводу аналогичного ельцинского юбилея, которые приняли формат государственного события с участием правящего тандема. Официальные чествования должны были продемонстрировать преемственность путинско-медведевского режима с ельцинским, при этом представив последнего как лидера, давшего России свободу. Видно, что сегодняшний Кремль решил позаимствовать у первого российского президента демократическую легитимацию. Этот факт вовсе не противоречит тому, что Путин укреплял себя во власти через отрицание ельцинских «лихих 90-х». Просто сегодня возникла другая нужда: личная интеграция правящей элиты «в Запад» требует цивилизовать свой имидж, и отсюда попытка сделать это через ассоциацию с Ельциным. Однако превращение ельцинского юбилея в кремлевский балет с солирующим Путиным, вещающим «об идеалах свободы и демократии», лишь усиливает сомнения относительно демократического наследия первого российского президента. Превращение Ельцина в официального реформатора «при Кремле» автоматически выталкивает его антипода — Горбачева в несистемное поле. И слава богу! Нынешняя власть оказывает Горбачеву неоценимую услугу. Вряд ли сам Горбачев захотел бы быть легитимацией либо «истоком» режима с репрессивным уклоном. Человек, изменивший ход мирового движения, может спокойно взирать на мышиную возню на российском пятачке. И чем дальше он от Кремля, тем масштабнее его фигура в историческом пространстве. В современной истории есть немало славных имен: Черчилль, де Голль, Тэтчер, Коль, Рейган, Гавел и Валенса. Это всё лидеры, которые определили судьбы своих стран в решающий для них момент. Но есть лишь один лидер, который определил судьбу мирового порядка на долгую перспективу, — Михаил Горбачев. Собственно, что он сделал? Он пришел к выводу, что сила — это опасное средство ведения политики, как внешней, так и внутренней, особенно когда у тебя в руках ядерное оружие. «Какой идеализм!» — воскликнет скептик. И действительно: сегодня у Горбачева, скорее всего, ничего не вышло бы. Мир в своем политическом измерении стал приземленным, прагматичным, зацикленным на статус-кво и мыслящим в традиционных категориях. Но тогда, в конце 80-х годов, мир жил надеждой на обновление и был готов к невероятному. Воплощением этого невероятного и стал Горбачев. Он предложил свою «триаду», которая противоречила не только советским устоям. Она была непривычна для западных демократий. Во-первых, Горбачев признал обреченность гонки вооружений и бессмысленность ядерной войны. Кстати, именно Горбачев выдвинул идею «безъядерного мира» в 1986 году — задолго до Обамы. Еще одним горбачевским прорывом стала его уверенность, что каждый народ имеет право на свободу выбора. Он пришел к этой очевидной истине, когда западное сообщество с удовольствием воплощало киссинджеровскую Realpolitik — а она оправдывала раздел мира на «сферы влияния». Наконец, Горбачев, провозгласив гласность и открыв форточку, создал основы для формирования в России гражданского общества — впервые в российской истории! Случился тот редчайший общественный перелом, когда усилия одного человека вызывают лавину событий, меняющих мировую траекторию (и было ли в истории подобное?). Человеком, вызвавшим лавину, оказался Горбачев. Именно ему было суждено стать лидером, который демонтировал воинственную цивилизацию — мировой коммунизм. Причем он это сделал тогда, когда эта цивилизация была способна жить, бороться либо загнивать неопределенное время. А могла и закончить свою жизнь в безумных конвульсиях, которые бы увлекли мир в преисподнюю. Горбачев перевернул шахматную доску, когда к этому не была готова не только советская элита. К этому не был готов сладко посапывающий Запад, который приспособился к существованию в условиях биполярности. Действия Горбачева вызвали у западного истеблишмента непонимание и даже шок! Ведь они нарушали привычный ритм жизни и открывали вызовы, к которым Запад готов не был. Недаром сенатор Фулбрайт не без ехидства говорил: «Существование СССР… оправдывало наши глупости». Давайте взглянем на то, что сделал Горбачев с 1985 по 1990 год. Результатом горбачевского «нового мышления» стал советско-американский диалог по ядерному разоружению и подписание (в 1987 году) Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Противоборствующие стороны решили уничтожить целый класс ядерных вооружений, которые могли в любой момент вызвать апокалипсис. Затем последовали переговоры о сокращении стратегических наступательных вооружений и обычных вооружений, о запрете химического, бактериологического и биологического оружия. Диалог Горбачева с Рейганом по вопросам безопасности был не только следствием признания Москвой своей неспособности конкурировать с Америкой в гонке вооружений. Будь на его месте другой советский лидер, он мог бы еще долго играть с американцами в «русскую рулетку». Он мог бы шантажировать Запад, как это с успехом делают северокорейские лидеры. Горбачев добровольно решился разорвать с советской парадигмой выживания за счет поддержания ядерной угрозы. Сегодняшний диалог Москвы и Вашингтона по СНВ является лишь возвратом к горбачевским временам и признанием того, что ничего нового обе стороны с тех пор придумать не смогли. Горбачев решил не удерживать в советских объятиях Восточную Европу. Когда начались бархатные революции в Восточной Германии, Чехословакии, Венгрии и Польше, некоторые тамошние руководители надеялись на «сочувствие» Кремля. Горбачев сказал твердое «Нет!». В этих странах еще находились советские войска, и Москве только стоило отдать приказ… Но Горбачев не хотел повторения кровопролития Пражской весны. Он дал возможность немцам объединиться в рамках одного государства (а как же этого не хотели тогда Париж и Лондон!), а бывшим сателлитам СССР вернуться в Европу. Сегодня в ответ на обвинения в «сдаче» Восточной Европы он не без сарказма говорит: «Но мы же отдали Польшу, Германию, Чехословакию полякам, немцам и чехам!» Благодаря лишь одному человеку коммунистическая система рассыпалась в прах. Так закончилась холодная война и конфронтация двух враждебных систем, соперничающих за глобальное лидерство. Мирный распад тоталитарного коммунизма был, пожалуй, по своим последствиям самым значительным событием ХХ века. Только задумайтесь — этим мы обязаны одному человеку! Мир вошел в постгорбачевскую эпоху, из которой пока не вышел. Может быть, потому, что кончилось поколение лидеров и их место заняли политические пигмеи. В рамках горбачевского «нового мышления» вполне логичной была его попытка реформировать основной тоталитарный инструмент — компартию и сделать из нее что-то человекоподобное. Но ослабление железного обруча, стягивающего советскую империю, и отказ от идеологии «осажденной крепости» неизбежно означали ее демонтаж. Видимо, Горбачев не ожидал того, что он сам же и вызвал. Он отчаянно надеялся сохранить Союз как сообщество союзнических государств. Но процесс отталкивания национальных республик от центра был настолько мощным, что дезинтеграцию было уже не остановить. Не исключено, что формирование рынка могло на время замедлить этот процесс — кто знает? Но создать рынок Горбачев не успел. Мотивы, которыми руководствовался Горбачев, начиная свою перестройку, — это отдельная тема. Мечтал ли он о «социализме с человеческим лицом», как полагают многие? Видимо, он был искренен, когда считал, что «больше демократии — больше социализма». Тогда еще не было исторического опыта, который бы доказал, что это невозможно. В любом случае он знал (не мог не знать), что перестройка советской системы — это не способ упрочить свою власть. И он понимал риск затеянного. Но, как теперь очевидно, ни он, ни его соратники не предвидели, что перестройка приведет к крушению государства. Лидер, начавший как реформатор, закончил как терминатор. Он сам включил закон «непреднамеренных последствий»: каждый, даже сверхосторожный шаг по разгерметизации советского пространства только ускорял его распад. Горбачев создавал новые институты и дал возможность обществу создавать свои формы активности. Все это стало способом разложения системы, которая могла существовать только в герметически закрытом пространстве. Когда Горбачев осознал, что ведет дело к демонтажу СССР? Пусть скажет он сам — если сочтет нужным. Думаю, что в какой-то момент ему все стало ясно. И он понял возникшую перед ним дилемму: сохранить СССР можно только ценой большой крови. И он на это не пошел. Горбачев уничтожил в себе советского лидера еще до упадка советского государства. Конечно, он шел на внутренний разрыв. Он ведь хотел перестроить систему, а кончил тем, что ликвидировал государство. Какой лидер сознательно на это решится, даже осознавая его пороки? Но разрушение разрушению рознь. В свое время Шумпетер говорил о «созидательном разрушении», то есть таком, которое создает основу для конструктивного развития. Именно это и сделал Горбачев, став великим «созидательным разрушителем». Да, он не сумел, не успел полностью освободиться от советских институтов (а иные он пытался сохранить). Но он создал антисистемное поле в рамках прежней системы. Новые институты помогли избежать хаоса, который сопровождает любой распад. Горбачев ввел «улицу» и поднявшиеся страсти в формат Съезда народных депутатов. Именно Горбачев, а не Ельцин (как сегодня твердят многие) предотвратил в уходящем в небытие Советском Союзе югославский сценарий. Одновременно Горбачев создал импульсы, которые могли облегчить появление новых сил и новой политической атмосферы. Именно он впервые в российской истории обратился к обществу через голову аппарата. Пусть вначале он сам с удивлением и едва скрытым раздражением выносил творение своих рук — безудержную критику и нападки. Но он уже не мог захлопнуть окно, которое сам же и распахнул. Он создал новые стандарты для себя самого. Он предоставил обществу возможность учиться говорить вслух и спорить, и сам учился этому вместе с обществом. Он породил у нас стремление к свободе и дал нам возможность учиться в ней жить. Но он не успел гарантировать необратимость своих же преобразований. Впрочем, он и не мог этого сделать. Ему выпало сыграть более неблагодарную роль — очистить поле для новых правил игры. Горбачева критиковали и продолжают критиковать с противоположных сторон. Одни его клеймят за то, что он разрушил привычный уклад. Слишком многие так и не смогли найти себя в новой жизни и в новом государстве. Другие, и прежде всего интеллигенция, обвиняли Горбачева в том, что он шел слишком медленно и все жал на тормоза (это был и мой упрек Горбачеву). Мы не понимали, что начала действовать логика распада, и надеялись (как и Горбачев), что находимся в режиме реформирования. Поэтому нам казалось, что нужно было действовать смелее, энергичнее, быстрее! Только сегодня становится ясно, что, если бы он убрал ногу с тормозов, страна могла бы слететь в пропасть. Впрочем, упрек в нерешительности, адресованный Горбачеву, во многом является оправданием нашей собственной беспомощности. Ведь он отпустил общество, дав ему возможность предлагать решения и искать выход. Оказавшись в аналогичной ситуации, поляки, чехи и венгры стали строить новую систему. В России политически активная часть общества (это я о нас с вами) оказалась не готова к проектированию и даже к внятному выражению своих устремлений. Мы ждали, что лидер должен найти выход! Разочаровавшись в Горбачеве, мы бросились искать ответа у Ельцина, подтвердив свою неспособность воспользоваться неожиданно упавшей сверху свободой. А вот еще один упрек Горбачеву: он не решился пойти на всенародные выборы и получить такую же легитимацию, как Ельцин. Только позднее стало ясно, что требовать этого от Горбачева было бессмысленно. Более того, этот шаг был бы чрезвычайно опасен! Попытка демократически легитимировать союзного президента в период, когда начался распад советской империи, мог только сделать этот процесс более мучительным и, скорее всего, кровавым. Пространство гласности, которое создал Горбачев, создавало возможность движения к институциональному политическому плюрализму. Россия при Ельцине после некоторых колебаний повернула назад. Расстрел фрондирующего парламента (Горбачев тоже имел проблемы с российским парламентом, но ведь терпел же его!), авторитарная Конституция, которая выносила лидера над обществом, грабительская приватизация, чеченская война, манипулирование выборами в 1996 году и, наконец, передача власти преемнику — это все были вехи в становлении системы, которую трудно назвать демократической. «Но ведь при Ельцине была свобода слова! Он выпустил своих врагов из тюрьмы! Он терпел критику!» — скажут мне либеральные приверженцы российского президента. Отвечу: «Все так!» Но чем все кончилось? «Вы идеализируете Горбачева! — воскликнут мои оппоненты. — А как насчет Карабаха, Баку, Тбилиси, Вильнюса, наконец? Ведь там пролилась кровь!» Сергей Ковалев, пытаясь объяснить эти трагедии, говорил, что перестройка была отнюдь не безупречна хотя бы потому, что ее лидеры работали в условиях «не вполне рухнувшей тоталитарной системы». Что же, соглашусь: Горбачеву не удалось полностью справиться с агонией тоталитарной системы. Но он выдержал основное испытание — отказался от применения силы в Москве. И это был решающий удар по тоталитарной логике. А чем оправдать чеченскую войну Ельцина, который работал в демократической логике? Горбачев дал нам возможность строить то, что мы считали нужным. Некоторые народы этим шансом воспользовались — Балтия и Восточная Европа. Они и стали настоящим горбачевским наследием. У Ельцина тоже был шанс использовать горбачевский импульс осенью 1991 года — очень короткий миг. Именно тогда в России был возможен национальный консенсус относительно создания новой конституции и новой системы. Но Ельцин — вместе со всеми нами — этот миг даже не заметил. Сохранявшиеся свободы (свобода СМИ, возможность поносить власть и возможность бороться за монополию власти), причем не упорядоченные законом, еще долго нами воспринимались как свидетельство демократического курса. На самом деле эти вольности были сопровождением разворота в противоположную сторону. Ельцин не просто создал новое единовластие. Он дискредитировал либеральную демократию (да, при нашем участии), под вывеской которой (возможно, вначале неосознанно) он возвращал Россию в прошлое. Путин вовсе не грянул неожиданно, и он не есть деформация ельцинского наследия. Путин стал стабилизатором и первым менеджером ельцинской системы. Так что официальное провозглашение преемственности между Ельциным и нынешним тандемом имеет все основания. Сегодня Россия вернулась в догорбачевское время — к властной вертикали, к декоративной конституции, к державно-имперской идентичности, к попыткам технологической модернизации и даже к политическим заключенным. Мы вновь стоим перед необходимостью начать все сначала. И мы вновь будем размышлять: можно ли реформировать единовластие либо придется повторить горбачевский путь и вначале его демонтировать? Горбачев своей судьбой дал недвусмысленный ответ на этот вопрос. Горбачев предстает как драматическая личность: он трансформировал мировой порядок, а в своей стране воспринимается как разрушитель. Между тем в мире не было и не будет лидера, который бы сумел сыграть две роли — и демонтировать старую систему, и начать строить новую. Лидеры сжигают свою популярность, начав разрушать привычную жизнь. Тем более что эти две роли предполагают разные методы и разную легитимацию. Кроме того, ни одно общество в мире пока не воспринимало своих лидеров, которые осмеливались нарушить нормы (даже если таковые и ужасны!), как героев при их жизни. Признательность приходит к великим лидерам, замахнувшимся на устоявшееся, тогда, когда они уходят в вечность. Драматизм лидерства Горбачева и в том, что волна, которую он поднял, смела его самого с российской сцены. Ему пришлось испытать и одиночество, и недоброжелательность, и непонимание. Те, кого вынесла наверх горбачевская перестройка, не могли простить ему его размаха и того, что он осмелился совершить. Ему мелко и гнусно мстили те, кто пришел к власти благодаря ему. Горбачев пережил тяжелое личное горе, потеряв самого дорогого человека — свою жену и друга Раису. И это человеческое горе в какой-то момент стало тем толчком, который сблизил Горбачева и Россию: люди через понимание страдания Горбачева-человека начали понимать значение Горбачева-политика. Горбачев оставил нам не только новый мир и новую страну, в которой мы еще не научились жить. Он создал прецеденты, которые могут стать основой новой жизни — если мы их сделаем традицией. Горбачев был первым в российской истории лидером, кто покинул Кремль, не цепляясь за власть и не пытаясь назначать преемника. Пока традиция добровольного ухода лидера из Кремля оказалась невостребованной. Горбачев сделал и еще один важный для России шаг — он показал, что возможна нормальная и полноценная жизнь после власти, причем именно в своей стране. Он не покинул Россию. Хотя любое западное государство сочло бы за честь иметь Горбачева своим почетным гражданином и сделало бы его жизнь гораздо комфортнее, чем та, которую он ведет в России. Горбачеву нечего бояться и стыдиться. Ему нечего прятать и ему нечего скрывать. Его жизнь «после Кремля» свидетельствует об удивительной демократической органике этого человека. Об этом можно судить по кругу его друзей — журналистов, писателей и музыкантов. Об этом можно судить по тому, что он создал свою общественную среду, сняв дистанцию, которую определяла его прежняя должность. Он, Гражданин Мира, создал вокруг себя такую степень открытости и человеческого общения, которую не могут позволить себе и западные лидеры. Для того чтобы убедиться в этом, стоит пойти на любую встречу в Горбачев-фонд с его участием. Он первый из российских лидеров, десакрализовав власть, стал символом нового времени. И то, что оно еще не пришло в России, — это не его вина. В российской политической жизни, которая уничтожает авторитеты и моральные стандарты, Горбачев остался единственным, к кому прислушивается мир. А то, что мы пытаемся его игнорировать, говорит не о нем — а о нас. Конечно, слишком многое еще истории придется переварить, чтобы полностью осознать последствия появления этого человека на мировой сцене. Сейчас Горбачев проходит через новое испытание. Он, такой живой и обаятельный человек, уже стал памятником при жизни. Горбачев сам стал Историей. Недаром Томас Карлайл (Thomas Carlyle) говорил, что история — это биография великих людей. Гарантировав для себя место в Вечности, Горбачев остается поразительным Человеком! Быть Человеком и Историей одновременно, сохраняя простоту и чувство самоиронии (и как же Горбачев здорово шутит!), — для этого действительно нужно быть незаурядной личностью. Ему не повезло с нами. Но нам повезло с ним. Правда, нам еще предстоит это осознать. 20.02.2011 Последний раз редактировалось Ульпиан; 26.04.2022 в 21:09. |
#2
|
||||
|
||||
К 80- летию Михаила Горбачева, «Герострата» советской разведки
http://forum-msk.org/material/society/5632342.html
Гранатова Анна 01.03.2011 Михаил Сергеевич Горбачев 2 марта отмечает свое 80-летие. Однако, главные торжества первого и последнего президента СССР намечаются в Лондоне, 30 марта, в престижном концертном зале, Альберт-холле, вмещающем четыре тысячи гостей. Организаторы торжества надеются, что юбиляра поздравит лично Маргарет Тэтчер, в далеком 1984 году произнесшая уверенно: «с этим человеком можно иметь дело!», и пророчески назвавшая его тогда, во время его декабрьского визита в Англию (в Москве последние месяцы доживал тяжело больной генсек Константин Черненко) «московским принцем». Англия, занявшая по отношению к России позицию геополитического противника еще с времен «Большой Игры» за влияние в Индии и центральной Азии, описанной в художественной форме, в романе «Ким», англичанином Редъярдом Киплингом, лишь на короткое время в истории позиционировала себя как вынужденный союзник России: в борьбе против Гитлера и против Наполеона. Англия настороженно относилась и относится к русским, за редким исключением: лишь те выходцы из России, что ненавидят само русское государство, находят гостеприимство в стране туманного Альбиона, например, скандальный писатель, разведчик- перебежчик Виктор Резун- Суворов, бизнесмен- политик Борис Березовский, члены «семьи» Ельцина итп. Да и многие «новые русские» стремятся купить недвижимость в Англии, и уехать туда из обворованный ими России, где им живется неуютно. И приходят на ум строки Сергея Есенина: Ах, Родина, какой я стал смешной! На щеки впалые летит сухой румянец. Язык сограждан стал мне как чужой, В своей стране я словно иностранец... Примерно такими словами Есенина, мог бы о России сказать и юбиляр Михаил Горбачев. Когда в 1996 году он решил баллотироваться на пост Президента России, недальновидно надеясь, что русский народ предпочтет его стремительно спивающемуся, и ввергнувшему страну в катастрофу, Ельцину, то, несмотря на масштабную кампанию и бурную ораторскую деятельность, набрал всего 0,5 % позорных голосов электората. Вот так страна! Какого ж я рожна, Орал в стихах, что я с народом дружен? Моя поэзия здесь больше не нужна, Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен... Фамилию Горбачева еще во время его «перестройки», которую также именовали за катастрофические последствия, «катастройкой» в народе расшифровывали как аббревиатуру: «ГОРБАЧЕВ: Граждане, Обождите Радоваться! Брежнева, Андропова, Черненко Еще Вспомните!» Куча прозвищ, прилепившихся к Горбачеву, прилепившихся уже в первые годы его правления Союзом отражали отношение к нему сограждан. Он был и «Минеральный секретарь», и «Сокин сын» (за проваленную антиалкогольную компанию), и «Губошлеп» и «Меченый», а в старину на Руси людей с большими родимыми пятнами считали «мечеными дьяволом». В то же время, по количеству международных наград, среди которых и Нобелевская премия, и более сотни медалей за демократизацию России, Горбачев, превзойдет всех советских политических лидеров, вместе взятых. Такую полярность оценок можно объяснить лишь известной поговоркой: «что немцу хорошо, - то для русского смерть». Для Англии, США, для Запада в целом, Горбачев остается знаковой фигурой в разрушении крупнейшей сверхдержавы, после гибели которой началось уверенное шествие геополитических противников России на пути к однополярному миру. Разрушение Союза силами его же политического лидера обычно подается западными политологами под красивым соусом «бескровного окончания холодной войны», «разоружения», «прекращения гонки вооружений», «спасения человечества от угрозы ядреной гибели» итд итп. Впрочем, действительно позитивным для эпохи Горбачева можно назвать лишь окончание Афганской войны и вывод в феврале 1989 года советского «ограниченного контингента» с чужой территории слаборазвитого государства, безнадежно увязшего в коррупционных схемах, и зарождающемся «международном терроризме» с американским финансированием. Однако, Нобелевскую премию мира в 1990г, медаль Свободы и премию в 100 тыс. долларов в 2008 и нынешний бенефис в Лондоне посвятили Горбачеву в связи с его главным «талантом». Этому человеку удалось стать Геростратом Советской разведки, уничтожив ту самую систему государственной безопасности, которая и делала советскую сверхдержаву неуязвимым для Запада геополитическим оппонентом. Августовскому «путчу» 1991 года, который некоторые политологи расценивают как бунт «чекистской машины репрессий» (чего стоит один лишь многометровый флаг «Позор КГБ!» изготовленный согласно «креативу» К.Борового, А.Собчака и американских «консультантов», для торжественного шествия с ним к Лубянке), предшествовали многократные попытки аналитиков госбезопасности спасти страну от сепарации, предупредить Горбачева о возможных угрозах, грозящих стране развалом. Но... «Меченому» явно не хватало то ли решительности, то ли просто аналитических способностей. Недаром в народе говоря, что лучше стадо баранов во главе со львом, чем стадо львов во главе с бараном. Аналитикам КГБ давали по рукам, и не раз. С приходом на территорию Союза «эры демократии и гласности» методы восстановления политического порядка, которые, скажем, в 1958 году в Венгрии применял предшественник Горбачева, (и по иронии судьбы - его протеже), чекист Юрий Андропов, стали именоваться «неприемлимыми». Угроза сепарации нависла над СССР уже в 1987 году: идею о выходе из состава Союза озвучили националисты Прибалтики. Тогда, в 1988 году ведущие аналитики КГБ объехали прибалтийские республики, с вопросом: «что нужно для того, чтобы республики остались в составе Союза?». Общее мнение ведущих прибалтийских политиков сводилось к тому, что республики должны получить рычаги для реального хозрасчета, чтобы сепаратисты не спекулировали на теме оттоком их доходов в Москву. При этом, прибалтийские лидеры подчеркнули, что если Москва продолжит заниматься пустословием, и не предпримет никаких реальных действий, то сепаратистские лозунги будут стремительно крепчать. Буквально спустя неделю после визита аналитиков КГБ в Прибалтику, подобный вояж совершил главный идеолог «перестройки» Александр Яковлев. Он беседовал с теми же самыми лицами, но вывод сделал совершенно иной: в Прибалтике все спокойно, никто отделяться от Союза не собирается, в общем, «на Западном фронте без перемен». Свита делает короля. Оказавшись волею судьбы на вершине власти, Горбачев предпочел окружить себя не столько решительными и интеллектуальными людьми, сколько удобными. Одним из таких комфортных и удобных собеседников для Горбачева был выброшенный из партийной элиты на 10 - летнюю дипломатическую ссылку в Канаду Александр Яковлев. ИЗ КНИГИ «ОПЕРАЦИЯ ГОРБИ». Канада. Ранее утро, 19 мая 1983. Советское посольство в Оттаве Узнав о визите Горбачева в Канаду, в Посольство прибежал молодой журналист из американской газеты, у которой в Оттаве было свое бюро. Журналист мечтал об интервью с молодым советским политиком - Горбачевым. Но время было неудобное, после тяжелого дня Горбачев сладко спал. Только лишь Яковлев появился в посольстве ни свет ни заря, мучаясь бессонницей. Советскому послу в Канаде пришло в голову сказать борзописцу: «Михаил Сергеевич очень устал, а если Вашу газету интересует конкретная информация, то можно побеседовать и с Яковлевым. Мы с Горбачевым мыслим одинаково»... Канадский можжевельник зеленым кружевом обрамлял камень, и нельзя было не восхититься жизнестойкостью и жизнелюбием тиса, выросшего в расщелине возле Ниагарского водопада, отчаянным усилием вскарабкавшемуся на отвесную скалу, и распластавшим свои изумрудные ветви прямо над горным потоком. Мириады ледяных капелек прохладным шлейфом окутали каменные глыбы. Яковлев с довольным видом хозяина наблюдал за Горбачевым. - Мы мыслим... одинаково? - Горбачев бросил ошалелый взгляд на советского посла в Канаде. - Очень похоже, Михаил Сергеевич. Как выражается ваша жена - диалектически. Да. Мы оба - прогрессивные, трезвомыслящие политики. Только от меня, да еще от вас, Михаил Сергеевич, американцы могут услышать, что Союз хочет не конфликтовать, а сотрудничать с Западом. А разве это не так? Тем паче, что внутренних ресурсов Союза уже ни на что не хватает, кроме как на военный бюджет. - Яковлев доверительно коснулся локтя Горбачева. - Да, гонка вооружений заходит в тупик. Огромные деньги вылетают в трубу - человечество решило уничтожить Землю, и... собственную цивилизацию, - Горбачев пробормотал под нос. - Вот именно. Об этом -то я и говорил в интервью. Простите, что от вашего имени. Не обижайтесь, Михаил Сергеевич, этого требовала моя дипломатическая миссия. Да, я много всего наговорил этому борзописцу... Сегодня он пришлет текст вашего интервью нам в посольство на визирование. - Я хоть смогу на текст взглянуть? - А зачем? - Яковлев упрямо сдвинул к переносице свои дремучие, почти как у Брежнева, брови, и машинально коснулся холеной рукой вначале широкого, с большими залысинами, лба, а затем и своего по-деревенски расшалепистого носа. - А впрочем, как хотите. Можете и взглянуть. Только его править особо не надо... лишняя морока... На улице светило майское солнце. Откуда-то доносился аромат чайных роз. Черные лакированные автомобили, уже ждали Горбачева и Яковлева. Они пошли к автомобилям по выложенной каменными плитами тропинке, между пушистыми реликтовыми соснами, и бронзовой колоннадой красного канадского кедра. - Я решил отнестись к вашему поступку с интервью диалектически, - Улыбнулся Горбачев, готовясь сесть в машину. - Спасибо. Вот видите, мое общество приводит вас в хорошее расположение духа. - А вообще, Александр Николаевич, отчего бы вам не вернуться на Родину? Раз мы с вами мыслим одинаково, то и работать должны вместе. В нашей команде по «перестройке» вы стали бы незаменимым человеком. Настоящим архитектором Перестройки! - Вы серьезно? Надо подумать, обмозговать... *** На следующее утро в одной из американских газет на первой полосе появилось «Эксклюзивное интервью о международной политике Михаила Горбачева, прибывшего с официальным визитом в Канаду». Помощник директора ЦРУ Уильяма Кейси положил вырезку из газеты с портретом Горбачева на стол перед своим шефом. - Кто это? - Кейси вскинул брови, ткнув тяжелой авторучкой в портрет Горбачева. - Господин директор, это молодой русский политик, Михаил Горбачев. Он сейчас в Канаде. Обратите внимание, Горбачев заявил, что мыслит точно так же как и советский посол в Канаде, Александр Яковлев, - Помощник многозначительно округлил глаза, - Наш Яковлев... - Спасибо. Я посмотрю. Кейси отложил в сторону гавайскую сигару, которую собирался было раскурить, и начал читать газетную вырезку. Интервью в самом деле звучало неожиданно. «В Канаду меня пригласил старый товарищ Александр Яковлев, - утверждал Горбачев с газетной страницы, - Прилетев в Канаду, мы сразу же начали обсуждать новости в Союзе, - экономического и политического плана. Я убедился, что несмотря на жизнь по разные стороны Атлантического океана, мы мыслим абсолютно одинаково». - Любопытно, - сам себе вполголоса сказал Кейси, - Весьма любопытно. Александр Яковлев давно был завербован ЦРУ. *** Секретный план «NSDD» - в действии. В январе 1983 года директор ЦРУ Уильям Кейси пришел к Рейгану с очередным докладом по международной политике. Внимательно выслушав Кейси, президент Р.Рейган подписал директиву NSDD- 75, в которой ставилась цель «фундаментальных изменений советской системы». Это была программа ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО УНИЧТОЖЕНИЯ российской сверхдержавы. И уже 8 марта 1983 года Рональд Рейган публично объявил Советский Союз «Империей Зла». Рейган провозгласил программу демократии и публичной дипломатии по отношению к Союзу. Эта программа предусматривала выделение 85 млн. долларов для подготовки прозападных политических партий и профсоюзов в соцстранах и странах «Третьего мира». На создание «интернационального рабочего движения» ассигновалось 17.8 млн. долларов, а на издание соответствующей литературы, опровергающей учение и философию Маркса и Энгельса - около 5.5 млн. долларов. «Хороший тон» в это время уже задавало всей советской Европе польское движение «Солидарность». Его лидер, Лех Валенса, видимо за особые заслуги перед ЦРУ, был удостоен в 1983 году Нобелевской Премии. В то же время, программа NSDD- 75 предполагала создание на территории Союза сети прозападных АГЕНТОВ ВЛИЯНИЯ. Сам термин «Агенты влияния» уже много лет витал в воздухе, но точность формулировки ему придал Уильям Кейси. Технологически подготовка этих кадров означала бесплатные зарубежные поездки для «специалистов» и «обмен опытом» с советскими учеными, а также широкий студенческий обмен. Кроме того, планировалось открытие на территории Союза филиалов западных радиостанций. Одновременно, США организовали снабжение компьютерной техникой научные институты в Союзе, и начали раздавать гранты, включая и гранты известного банкира Джорджа Сороса, который планировал открыть в Союзе филиал «института открытое общество». Все это служило «прикрытием» для создания агентурной сети профессиональных военных. Хаос в экономике России - стратегическая цель западных «агентов влияния», действовавших по сценарию американской разведки, удивительным образом совпала со стратегической целью партийной русской «пятой колонны». Идеологи партии, которые уже успех схватить, несмотря на контроль КГБ, определенный куш, паразитируя на госбюджете и госсобственности, не хотели теперь его отдавать. Именно поэтому «идеологи пятой колонны» мечтали о разрешении частной собственности в Союзе. Тогда бы они смогли легализовать свою «добычу». Поводом для перехода к капитализму и частной собственности мог бы послужить хаос в советской экономике. Это дало бы «пятой колонне» повод для принятия НОВОЙ КОНСТИТУЦИИ. Итак, не думая о том, какими последствиями для страны закончится хаос в экономике, ИДЕОЛОГИ НАЧАЛИ ГОТОВИТЬ ОТКАЗ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ ОТ ПЛАНОВОЙ ЭКОНОМИКИ И РЕКЛАМИРОВАЛИ ИДЕЮ «САМОРЕГУЛИРУЕМОГО РЫНКА». Согласно этому тезису, следовало полностью устранить любое вмешательство государства в экономические и социальные процессы. О том, что дезорганизация управления ведет к криминализации общества и сепарации регионов, партийные идеологи, разумеется, не думали. Ну, а агентам влияния все это было весьма на руку....» *** Программа экономической «перестройки» задуманная Ю.Андроповым, не была им полностью разработана, но по иронии судьбы этот термин от своего имени начал озвучивать Горбачев. В отличие от своего коллеги, отчасти партийного помощника и соседа по госдаче, Юрий Андропов и не думал о том, что когда- нибудь ставропольский комбайнер сменит его на высшем государственном посту в стране. Андропов был неразговорчив и осторожен. Но в одном из интервью он откровенно сказал, что «национальный вопрос в той форме, в которой мы унаследовали его от царизма, мы решили, но он приобрел другие формы, с которыми нам предстоим считаться». Именно национальный вопрос, или национализм и стал той самой миной, на которой подорвался Горбачев. Эта «мина замедленного действия», которая не могла не существовать на территории огромной и многонациональной страны могла быть обезврежена советской разведкой. Но Горбачев, вступив на высший пост Генсека ЦК КПСС в СССР 11 марта 1985 года оказался недостаточно решителен и жесток для конструктивного взаимодействия с мощнейшей системой госбезопасности. При «чекисте» Андропове аппарат КГБ достиг впечатляющих масштабов, и эта слаженная машина досталась первому лицу страны - Горбачеву. Но грамотно распорядиться этими ресурсами он не смог, как впрочем, и своей политической властью. Недаром легендарный дипломат, прозванный на Западе «мистером «Нет», Андрей Громыко про Горбачева сказал: «Не по Сеньке - шапка». Горбачев предпочел окружить себя видимо, более близкими по стилю мышления, удобными и комфортными в общении советниками. Такими, как завербованный американскими спецслужбами Александр Яковлев и многоликий корыстолюб Эдуард Шеварднадзе, тот самый, что кулуарно подписал соглашение (условно именуемое «соглашением Бейкера - Шаварднадзе) о безвозмездной передаче США акватории в Беринговом море площадью более 50 тыс. км, которая была не только рыболовецкой зоной, но и стратегической зоной для советских подлодок. При их молчаливом согласии этих «прогрессивно мыслящих» политических «львов», национальный вопрос, о котором предупреждал еще Андропов, начал набирать невиданные обороты. Свои шаги в национальном вопросе Горбачев просчитывал плохо. В декабре 1986 года он настоял на снятии с поста первого секретаря компартии Казахстана Д.Кунаева, который за двадцать с лишним лет своего политического лидерства создал мощную региональную националистическую элиту. Вооруженный бунт казахов-нацистов, требующих возвращения своего лидера, был подавлен, но назначенный Горбачевым вместо Д.Кунаева новый секретарь компартии Г.Колбин продержался всего два года, - его смел с занимаемой должности клан Нурсултана Назарбаева. Никаких выводов из этой истории Горбачев не сделал, а это была лишь первая «ласточка». Уже на другой год, в августе 1987 года армяне поставили вопрос о передаче Армении территории Нагорного Карабаха, принадлежащей Азербайджану. И вот здесь уже кровь полилась ручьями... Кровавые межнациональные «разборки» вспыхивали по всему Союзу. Приднестровье, Фергана, абхазо-грузинская граница... В апреле 1989 года грянули трагические события в Тбилиси. В ответ на требования Абахазии о выходе из состава Грузии, грузинские националисты во главе с Гамсахурдиа заявили о выходе Грузии из состава СССР. Когда в площади в Тбилиси войска начали вытеснять демонстрантов, то началась давка, и несколько человек погибло от удушья. Как спасти страну от пожара национальных конфликтов, Горбачев не знал, предпринимать решительные меры- боялся, и, отгораживая себя от неприятных переживаний предпочел слушать советы не аналитиков КГБ, а зарубежных «консультантов». Меж тем, митинги против безвольной политики Горбачева вспыхивали в стране все чаще, и тогда он начал настаивать на проведении крупных встреч за пределами, еще, Союза, в Рейкьявике, на Мальте и.т.п. «В своей стране я словно иностранец», мог бы о себе словами Есенина сказать политический лидер, еще Союза. Как это нередко бывает у людей, профессионально нереализованных, бесталанных и безуспешных, и Михаил Горбачев обрастал типичными комплексами - он оказался падок на громкие звания и деньги. В ФРГ ему платили по 40 тыс. евро за академический час лекции, хотя профессора с мировым именем не получали более 5 тыс. евро за два часа выступления. Для медалей и подарков, отмывающих его от пятна политического «лузера» (от англ. «loser» - неудачник), он завел в Москве особый музей. Он был «свой среди чужих, и чужой среди своих». Его продолжали окружать удобные люди, благодаря которым Союз сдавал одну внешнеполитическую позицию за другой. Дипломаты уровня Андрея Громыко были выброшены далеко за пределы МИДа, как «старорежимные люди», а зеленый свет был открыт непрофессионалам, готовым в любой момент эмигрировать на запад, вроде А.Козырева. Из опыта «Солидарности» по изменению политического строя Польши вывод был сделан прямо противоположный ожидаемому. В 1987 году кабинет министров Горбачева с так называемым «Берлинским договором» объехал страны Варшавского договора и заявил о том, что Союз прекращает поддерживать социалистический строй в странах Восточной Европы. А в декабре 1988г в ООН сам Горбачев сделал заявление о том, что он «отменяет доктрину Брежнева» и Союз больше не поддерживает страны Варшавского договора, - этого оказалось достаточно, чтобы 9 декабря 1989 года рухнула Берлинская стена, а вслед за ней и весь Варшавский пакт. Чувствуя неспособность контролировать центробежные процессы, нарастающие в стране, он занялся под видом наведения порядка в управлении, кадровой чехардой, в которой близкими советчиками были люди его духа и интеллекта: Яковлев, Шеварднадзе, Черняев... А система госбезопасности с профессионалами разведки - уничтожалась под корень. ИЗ КНИГИ «ОПЕРАЦИЯ ГОРБИ» Загадка летчика Матиаса Руст. Каким же образом немецкий летчик - спортсмен Матиас Руст сумел на спортивном самолете «Цесна» вылететь из Гамбурга и просочиться в святая святых России - Москву? Летчик Руст приземлился 27 мая 1987 года на Красной площади, минуя все посты ПВО, как же это ему удалось? Разумеется, летчика-лихача немедленно взя «Операция Руст» позволила провести замену руководящих кадров всей армии. ли под стражу и отправили в тюрьму. И уже 3 августа 1988 года выпустили на свободу. Но главный вопрос таков: неужели военные не зафиксировали пересечение Рустом границы, и его приближения к Москве? Очевидно, что зафиксировали. Но, судя по всему, их кто-то «тормознул». Кто же это мог быть и зачем он это сделал? А вот зачем. Прежняя армия была кому-то очень неудобна. И кому-то очень хотелось поставить во главе вооруженных сил пусть непрофессионалов, зато «своих», лакеев. Фактически, благодаря «Операции Руст» советская армия была превращена в нежизнеспособный обрубок. Кому-то в самой Москве этот было очень выгодно! Причем человек этот был столь высокого уровня, что он мог по своему служебному положению отдать приказ: «военные, не трогайте Руста! Пуст себе летит, куда хочет, главное, наблюдайте за ним, а там видно будет, что с нарушителем границы делать». В своих дневниках В.Легостаев, работавший помощником Е.Лигачева, написал об этом так: «Обстоятельства появления немца Руста в Москве остаются загадочными. К примеру, известно, что при подлете юного провокатора к столице, на командный пункт московского округа ПВО поступило указание о внеплановом отключении АСУ РЛС для проведения профилактических работ, что, разумеется, снизило качество обрабатываемой службами ПВО оперативной информации. Странное совпадение. Кому и зачем нужна была эта внеплановая «профилактика»? Подобных странных совпадений, открывавших Русту путь на Красную площадь, набиралось предостаточно». Надо отметить, что «архитектор перестройки» А.Яковлев в это время как раз искал, при поддержке самого Михаила Горбачева повод для расправы над оппозиционным, как он полагал, руководством Вооруженным сил СССР. Кто «заказал» Яковлеву высший кадровый состав военных? После его 10-летнего пребывания в Канаде и близкого общения с политиками США, сомнений в «авторстве» подобного заказа почти не было. И тут неожиданное решение для изящной расправы над советскими вооруженными силами Яковлеву доставил в урочный день и час на хвосте свого спортивного самолетика «Цесна» немец Матиас Руст. В результате этого инцидента Яковлев и Горбачев изобразили возмущение системой безопасности страны и, как заявил на Заседании политбюро сам Горбачев, были отданы под суд 150 генералов и офицеров советской армии. По данным американских специалистов, внимательно следивших за ситуацией вокруг Руста, эта история дала повод сместить с занимаемых должностей не только все руководство войск ПВО во главе с маршалом авиации Колдуновым, но других ключевых фигур. Лишились погон министр обороны, маршал Соколов со всеми своими замами и начальниками Генштаба, а также два его первых заместителя и начальник штаба ОВС стран Варшавского договора и все командующие группами войск в Германии, Польше, Чехословакии, в Венгрии. Были смещены с занимаемых должностей все командующие флотами, и все командующие округами. Волна горбачевской «чистки» достигла уровня командования дивизиями. В результате «операции Руст» все руководство советской армии было обезглавлено. На прежних постах теперь везде были быстро рассажены люди Яковлева, Шеварднадзе и самого Горбачева. В своих мемуаров В.Легостаев также пишет: «В первых числах июня 1987 года неожиданно возник в моем кабинете А.Яковлев. Он стремительно вошел, в бодром расположеннее духа. И прямо с порога, радостно и победно выставив ладони, выпалил, «Во! Все руки в крови - по локоть!» Оказалось, что Яковлев шел с очередного заседания Политбюро, на котором проводились кадровые разборки в связи с делом Руста. Было принято решение о смещении со своих постов ряда высших Советских военноначальников. Итоги этого заседания и привели Яковлева в столь восторженное и кровожадное настроение». Подытоживая за кулисами публичный спектакль под названием «Руст», и подлинные итоги этого дела, Михаил Горбачев в телефонном разговоре сказал своему ближайшему помощнику Анатолию Черняеву важную мысль, которую Черняев, разумеется, зафиксировал в своем дневнике. В этом историческом дневнике Черняев привык фиксировать все подряд, включая и собственные любовные похождения, которые потом «Казанова со Старой площади» (так Черняев сам себя в шутку называл) с радостью публиковал в свободной прессе. В тот день Горбачев сказал Анатолию Черняеву буквально следующее «Ну вот, теперь умолкнут кликуши насчет того, что военные в оппозиции к Горбачеву, что Горбачев проваливает реформы, и что КГБ его вот-вот скинет, как это было во время Хрущева и Семичастного. Теперь уже не скинут! Некому!». *** Горбачева не скинули. Он остался на своем посту даже после унизительной отсидки в Фаросе, когда оказался не способен к конструктивному диалогу, и после того, как на весь мир транслировали его выход из самолета, в серой спортивной курточке, с видом побитого пса, когда всему миру стало очевидно, что он уже не хозяин сверхдержавы. Он чисто формально остался лидером страны, ценой... ее потери. И это он сам прекрасно осознавал и потому 25 декабря 1991 года, когда его политический конкурент Борис Ельцин, сумел с Шушкевичем и Кравчуком в беловежских Вискулях «провернуть» неслыханное, он без всяких официальных причин безоговорочно сложил свои полномочия президента СССР. И вот теперь, когда Запад активно готовится праздновать юбилей русского политика, Михаила Горбачева, в своей собственной стране он стал лидером- невидимкой. А жизнь кипит. Вокруг меня снуют И старые и молодые лица. Но некому мне шляпой поклониться, Ни в чьих глазах не нахожу приют. |
#3
|
||||
|
||||
Михаил Горбачев: свой среди чужих, чужой среди своих
http://www.stoletie.ru/obschestvo/mi...2011-02-28.htm
Первому – и последнему – президенту Советского Союза 2 марта исполняется 80 лет 28.02.2011 Главные юбилейные торжества, как известно, пройдут 30 марта в Лондоне, в самом престижном концертном «Альберт-холле». Организацией торжеств - гала-концерта, торжественного приема, банкета - занимается специально созданная фирма «Горби 80 лимитед». Ожидается присутствие действующих и отставных западных политиков, звезд мировой эстрады. Организаторы надеются, что юбиляра почтит своим вниманием королева Англии, а может быть, и «железная леди» Маргарет Тэтчер, сказавшая в свое время о Горбачеве: «С этим человеком можно иметь дело!». Почему нашего политика будут столь помпезно чествовать в Лондоне? На протяжении всей истории Великобритания последовательно проводила политику противодействия усилению роли России в мире. Кроме тех редких случаев, когда ради собственной безопасности она становилась на короткое время ее вынужденной союзницей - как это было в борьбе с Наполеоном, гитлеровской Германией. Она гостеприимно принимала всех политических противников российской власти - от Александра Герцена до Бориса Березовского. И сейчас 200 тысяч «новых русских» уже купили недвижимость в Великобритании, готовясь к эмиграции при первом сигнале тревоги. Туманный Альбион стал давно теплым местечком для тех, кому опасно или неуютно находиться в России. На родине юбиляра подавляющее большинство населения его ненавидит и презирает. Когда 25 декабря 1991-го он объявлял о своем уходе с поста президента СССР, никто из сограждан не плакал. Через неполных пять лет после этого он баллотировался на пост президента России - и получил на выборах унизительные 0,5 процента голосов. У сограждан появилась причина для смеха. Во время одного из своих публичных выступлений он получил звонкую пощечину от слушателя, после чего прекратил общение с открытой аудиторией в России. Резкую полярность оценок одного и того же лица у себя на родине и за рубежом можно объяснить только старым рефреном: что немцу хорошо, то русскому смерть. Историческая оценка политического лидера определяется только результатами его деятельности. «Там» Горбачев – «Горби» навсегда останется знаковой фигурой, которая сыграла ключевую роль в разрушении коммунистической империи, в победоносном и бескровном для Запада окончании «холодной войны». За такую колоссальную услугу за рубежом не пожалели присудить Горбачеву Нобелевскую премию мира, присвоить ему титул «лучшего немца», вручить в Филадельфии «Медаль свободы» и премию в 100 тысяч долларов, а теперь и организовать юбилейный суперкарнавал в Лондоне. Еще в 90-е годы госдепартамент направил американским послам циркулярную телеграмму, в которой говорилось: им надлежит рекомендовать правительствам дружественных государств почаще приглашать М. Горбачева для чтения лекций, проведения «круглых столов», симпозиумов и прочих говорилен, чтобы мир не забывал «его вклада в современную мировую историю». В ФРГ ему платили по 40 тысяч евро за 45-минутную лекцию в любой аудитории, в то время как ставка самому именитому профессору за двухчасовую лекцию не превышала 5 тысяч. Зная, что Горбачев находился под сильным влиянием своей жены, Раисы Максимовны, американский издатель Руперт Мэрдок не остановился перед выплатой ей 3 миллионов долларов гонорара за ее пустяшную книжицу под претенциозным названием «Размышления» Россия же совсем иначе оценивает роль Горбачева в своей судьбе в последние четверть века - с момента начала «перестройки», названной впоследствии «катастройкой», из-за ее действительно катастрофических последствий. Приход М. Горбачева на высший пост Генерального секретаря ЦК КПСС 11 марта 1985-го был встречен страной, уставшей от похорон больных и дряхлых «вождей», с нескрываемыми надеждами на радикальные перемены к лучшему. Старая советская машина безнадежно буксовала в трясине проблем, названной «хроническим застоем». Молодой, бойкий в словах, щедрый в обещаниях Горбачев поначалу понравился всем. И только профессиональные скептики обращали внимание, что за 8 лет после приезда из Ставрополя и пребывания в Москве на высших партийных должностях он не отметился ничем, кроме составления многословной и невыполнимой «Продовольственной программы», предусматривавшей доведение производства зерна в СССР до 270 миллионов тонн - по тонне на человека - в год. Чистой воды «маниловщина», конечно. Программу написали и забыли. Но теперь автор ее стал у руля всей огромной страны. «Маниловщина» грозила стать генеральной линией партии. Осторожный Юрий Андропов в свое время откровенно сказал, что «мы не знаем страны, которой управляем». В одном из своих выступлений он признал, что «национальный вопрос в той форме, в которой мы унаследовали его от царизма, мы решили», но он приобрел другие параметры, с которыми нам предстоит считаться. Национальный вопрос - или «национализм» - и оказался той самой миной, на которой подорвался в самом начале своей перестроечной эпопеи М. Горбачев. В декабре 1986-го, будучи уверенном в своем всевластии, он настоял на снятии с поста Первого секретаря Компартии Казахстана Динмухамеда Кунаева, который в течение последних 22 лет был несменяемым партийным баем республики и создал мощную региональную националистическую элиту. Назначение на его место Геннадия Колбина, русского, возглавлявшего до того Ульяновский обком партии, вызвало первое открытое вооруженное выступление казахских националистов. Бунт подавили - с небольшими жертвами и малой кровью, но он стал набатом для всех национальных элит. Каждый лидер союзной республики почувствовал угрозу своим позициям и стал готовиться к схватке с Москвой. Г. Колбин продержался в Алма-Ате всего два года, и вместо него пришел к власти здравствующий поныне Нурсултан Назарбаев. События того периода не получили ни должной политической, ни правовой оценки. На это не хватило ни политического предвидения, ни государственной воли. Это было расценено всеми как слабость центральной власти, и националистический маховик стал раскручиваться с нарастающей скоростью. Уже на следующий год - в августе 1987-го - Ереван поставил вопрос о передаче в состав Армянской ССР принадлежавшей Азербайджану Нагорно-Карабахской автономной области. Ответом стала резня армян на территории Азербайджанской СССР. Здесь уже кровь полилась ручьями. Горбачев сразу раскрыл себя как безвольный, недалекий политик, растерявшийся в резко осложнившихся условиях. Правду говорят, что «лучше стадо баранов во главе со львом, чем стая львов во главе с бараном». В те, первые годы его правления и у КПСС, и у страны в целом еще были достаточные ресурсы, чтобы силовыми мерами прекратить вакханалию сепаратизма. Пример китайцев, столкнувшихся с аналогичной проблемой в Тибете, достаточно красноречив. Но боязнь пролить малую кровь в начале разрушительного процесса неизбежно приведет к потокам крови, когда этот процесс наберет силу. М. Горбачев всегда панически боялся обвинений по поводу применения силы в свой адрес. Его окружение из числа так называемых силовиков неоднократно настаивало на ее использовании для восстановления конституционного порядка, но он только дрожал как осиновый лист, слушая такие советы. Его супруга Раиса Максимовна нашептывала ему: «Миша, что угодно, только не кровопролитие!». А кровь уже текла потоками во многих республиках. Азербайджанцы из Нагорного Карабаха уничтожили все пограничные сооружения и в массовом порядке уходили на территорию Турции. Из Азербайджана, в страхе перед погромами и убийствами, бежало в Армению около полумиллиона армян. Кровавые межнациональные разборки разгорались на всех окраинах СССР. Приднестровье, Новый Узень в Казахстане, Ферганская долина, абхазо-грузинская граница… Советская держава разваливалась на глазах. В союзных республиках повсеместно создавались «национальные фронты», в требованиях которых все чаще стали возникать лозунги выхода из состава союза. Горбачев постоянно демонстрировал свою неспособность адекватно оценивать обстановку. Он продолжал убеждать себя, что «процесс пошел», то есть, что перемены вызваны его курсом на демократизацию и гласность. Он перестал прислушиваться к советам коллегиальных партийных или государственных структур, подпал почти под гипнотизирующее влияние А.Н. Яковлева и Э.А. Шеварднадзе. В 1988-м автор этих строк по решению руководства КГБ посетил три прибалтийских республики. В соответствии с поручением я провел беседы со всеми руководителями партийного и государственного аппарата, дабы получить ответ на вопрос: «Что нужно для сохранения республик в составе СССР?». Почти общее мнение сводилось к тому, что для этого нужно предоставление республикам реального хозрасчета, чтобы сепаратисты не спекулировали на теме «грабежа их доходов». В противном случае лозунги отделения будут крепнуть. Буквально через неделю такой же вояж в эти республики совершил А. Яковлев, он беседовал с теми же лицами, но вывод сделал совершенно иной, все, дескать, идет нормально, никакой угрозы выхода из союза нет. М. Горбачев, разумеется, счел оценки А.Яковлева верными, а мнение генерала разведки - «алармистскими». Жизнь вскоре поставила свои, не подлежащие пересмотру оценки. В апреле 1989-го грянули трагические события в Тбилиси. В ответ на требования Абхазии о выходе из состава Грузии грузинские националисты под водительством Звиада Гамсахурдии потребовали выхода из СССР. Горбачев нередко в самые острые моменты «оказывался» или в загранкомандировке или на отдыхе. Собравшийся в Тбилиси митинг был самими его организаторами огорожен со всех сторон баррикадами из автомашин, троллейбусов и другой техники. Когда войска стали вытеснять демонстрантов с площади, началась давка, в которой погибли 19 человек. Все - от асфиксии, то есть удушья, а не от саперных лопаток, как внушали потом многим. Генеральный секретарь энергично открестился от ответственности - как делал всегда до самого конца своего пребывания на высшем посту, до бесславного штурма Вильнюсского телецентра и до позорного сидения в Форосе. Трусость и ложь были самыми характерными чертами его поведения в критические моменты. М. Горбачев совершил тяжкое преступление против всех народов бывшего Советского Союза, выпустив из заточения разрушительный дух национализма, сокрушивший не только великую историческую державу, но и народы, ее населявшие. Именно за развал государственности, особенно остро выразившийся в национальной политике, 4 ноября 1991-го тогдашний начальник управления Генеральной прокуратуры СССР Виктор Илюхин возбудил уголовное дело в отношении М. Горбачева за измену Родине. Правда, по решению Генерального прокурора Н. Трубина дело было быстренько закрыто, а сам В. Илюхин уволен с работы... Что касается комплекса социально-экономических реформ, которые получили название «перестройка», то они представляются комком непродуманных, скоропалительных, путаных инициатив. Народная поговорка характеризует такие реформы простым выражением: нет конца и нет начала, перепутана мочала. Ни во времена сидения Горбачева в самом высоком кресле, ни после его падения никто вразумительно не мог разъяснить, что, во что и как собирался перестроить в России этот «провинциальный любитель от политики». До сих коммунисты тогдашних лет помнят натужные партийные собрания с повесткой дня: «Как лично вы намерены перестраиваться?». Древняя мудрость гласит: «У кого ясно в голове, у того ясно и на языке». Многословие, смысловая пустота речи, как правило, говорят о скудости интеллекта говорящего. От генсека и президента в памяти народной осталась одна дивная фраза, он произнес ее, выслушав заданный ему вопрос: «Я вам отвечу по-горбачевски. Вы знаете, что это будет сложнее, чем простой ответ!». После чего последовала пространная пустопорожняя тирада. Действия подменялись говорильней. Разбудив надежды и энергию огромных масс людей, Горбачев вдруг обнаружил, что не знает, куда их вести. Началось то, что называется шараханьем из стороны в сторону, топтанием на месте. Он сам напоминал героя старого детского стихотворения: мальчика, который, обнаружив у себя дома качающийся стул, решил починить его. Взял пилу и стал подпиливать те ножки у стула, которые, как ему казалось, были слишком длинными. Ему не пришло в голову предварительно тщательно промерить длину ножек, и он продолжал пилить их одну за другой, пока не уничтожил всего стула. Точно по такой же схеме поступал М. Горбачев. За что бы он ни брался, все валилось у него из рук. Затеяв сразу после прихода к власти антиалкогольную кампанию, он умудрился довести до абсурда благородное и очень нужное для страны начинание. Вместо того, чтобы последовательно и настойчиво вести пропаганду вреда алкоголя, очищать в первую очередь партийный и государственный аппарат от практики застолий и кабинетных пьянок, подавая пример всему населению, Горбачев поддержал уничтожение десятков тысяч гектаров виноградников, грубо нарушил даже дипломатический протокол, запретив все виды спиртных напитков во время приемов, официальных банкетов. На популяризацию безалкогольных свадеб и семейных праздников народ ответил издевательскими анекдотами и бурным размахом самогоноварения, что привело к исчезновению сахара из торговой сети и потере колоссальных доходов в госбюджет. В последние годы советской власти в ряде регионов страны бюджетные доходы от продажи спиртных напитков достигали 25-30 процентов. С каждым годом его пребывания у власти дела в стране шли все хуже и хуже. Экономика переместилась из фазы застоя в стадию разрушения. Начались забастовки, наиболее чувствительные - в угледобывающей промышленности. Из-за нехватки угля стали гасить доменные печи. Снабжение населения катастрофически ухудшалось. Пустые прилавки магазинов стали знаковой чертой того времени. М. Горбачев, как глухарь в весеннее время, продолжал, никого не слушая, петь свои песни. Близкие к нему люди и тогда говорили, что он почти утратил способность слушать окружающих, без конца говорил, говорил и говорил. Это вызывало раздражение в обществе, которого он не чувствовал своим глухим сердцем. Оно лишь иногда доходило до него в виде материалов средств массовой информации, которые постепенно меняли прежде восторженный тон по отношению к нему на критический. М. Горбачев, партократ чистейшей воды, всю свою жизнь просидевший в президиумах собраний и простоявший на трибунах для ораторов, знал только один вид критики: начальственной критики сверху. Когда он столкнулся с критикой снизу, то почувствовал ее болезненность и свою уязвимость. В нем росло естественное раздражение. Его нарциссизм, самолюбование подвергались жесткому испытанию. Он не заметил, как КПСС и он сам утратили контроль над всеми основными средствами массовой информации. Где-то это происходило под влиянием общего движения общественного сознания в сторону от коммунистических догм. Где-то этому процессу активно помогал А. Яковлев, руководивший к тому времени всей идеологической работой в стране, и имевший свой мстительный счет за прошлые обиды к партии, которая когда-то выкинула его из своей «элиты» и отправила на дипломатическую работу в далекую Канаду. В середине октября 1989-го поздно спохватившийся Горбачев пригласил к себе на совещание главных редакторов ведущих средств массовой информации и попытался дисциплинировать их, «выстроить в одну шеренгу». Поводом послужило то, что газета «Аргументы и факты» в списке лиц, пользующихся наивысшим рейтингом уважения в обществе, поставила М. Горбачева после таких фамилий как академик Андрей Сахаров и адвокат Тельман Гдлян. Атмосфера встречи была напряженной и далекой от дружественной. В запальчивости Горбачев предложил редактору «Аргументов и фактов» Владиславу Старкову подать в отставку. В ответ получил неожиданную оплеуху: «А вы сами подайте в отставку!». Пришлось стерпеть. Но мы поняли: средства массовой информации, почитаемые в мире как «четвертая власть», в нашей стране пока еще не созрели до права носить это звание. Они слишком податливы к восприятию сигналов со стороны власти. От роли лакировщиков они почти моментально могут превратиться в очернителей. Невелика их роль как генераторов конструктивных идей и разумных поводырей общества. Совсем катастрофическими для национальных интересов СССР были капитулянтские, провальные шаги во внешней политике. М. Горбачеву было невыносимо тяжело чувствовать свою беспомощность перед лицом лавины нараставших проблем. Зато он комфортно ощущал себя в многочисленных зарубежных поездках. Ему нравились почетные караулы, банкеты с нарядными гостями, имитировавшими пристальное внимание к его пространным речам. Когда его стали раздражать антисоветские митинги, спровоцированные его приездами, он настаивал на проведении встреч на высшем уровне вдалеке от крупных городов - в Рейкьявике, на острове Мальта. Будучи профаном в вопросах внешней политики и имея под рукой в качестве главы МИДа такого же верхогляда как Эдуард Шеварднадзе, М. Горбачев сдавал одну позицию за другой в наивном расчете на ответную благосклонность Запада. В декабре 1988-го в ООН он сделал заявление о том, что СССР отменяет «доктрину Брежнева» и не станет впредь силой поддерживать социалистический строй в восточноевропейских странах. Этого оказалось достаточно, чтобы за один год – 1989-й - рухнуло все социалистическое содружество и развалился Варшавский пакт. Справедливости ради замечу, что эта «доктрина» без громкой огласки уже умерла в 1980-м, когда СССР отказался силой поддержать Войцеха Ярузельского в противостоянии с «Солидарностью» и уведомил Кубу о снятии с себя каких-либо военных обязательств по ее защите. В 1990-м М. Горбачев полностью сдал ГДР и согласился на вывод наших войск из Восточной Германии без каких-либо условий. Когда Гельмут Коль услышал такие слова на переговорах в Архызе, он не поверил своим ушам и попросил переводчика дважды повторить сказанное собеседником. Ни с кем не консультируясь, он принимал в пользу США и чисто военные решения, наносившие ущерб обороноспособности СССР. Так, дал согласие засчитывать один тяжелый бомбардировщик за одну боеголовку МБР, хотя на борту бомбардировщика размещаются 24 крылатых ракеты с ядерными боеголовками. Безоглядно разбрасывая «козырные карты», он распорядился уничтожить все наши новейшие мобильные ракетные комплексы «Ока», не имевшие аналогов в мире - без какой–либо компенсации со стороны США. С его согласия Э. Шеварднадзе подписал соглашение о безвозмездной передаче Соединенным Штатам акватории в Беринговом море площадью более 50 тысяч квадратных километров. Всю бывшую советскую империю он разбазарил ни за что, ни про что всего за три года. Положительной оценки заслуживает только его решение о выводе ограниченного контингента советских войск из Афганистана, но оно оказалось похороненным под грудой тяжелых просчетов, ошибок, граничащих с предательством. На внутриполитическом фронте М. Горбачев чувствовал себя комфортно всего два с половиной года: с момента избрания его на пост Генерального секретаря ЦК КПСС до памятного диссидентского выступления Бориса Ельцина в ноябре 1987-го с критикой практики «перестройки». После этого началась долгая, четырехлетняя изнурительная борьба за лидерство в стране между этими двумя фигурантами. Стартовала она с памятного высокомерного заявления М. Горбачева: «Я тебя, Борис, впредь в большую политику не пущу!», а закончилась унизительным признанием им своего поражения и подписанием акта о безоговорочной капитуляции 25 декабря 1991-го, когда он без указания причин сложил свои полномочия президента СССР. В этой борьбе он потерпел поражение - потому что полагался на свой многолетний опыт внутрипартийных интриг, беспринципного маневрирования, готовность к любым компромиссам, предательству ради сохранения своей власти, которая ему была нужна, как диабетику доза инсулина. Его удачливый соперник, одногодка Б. Ельцин делал ставку на широкую общественную поддержку внутри страны и за рубежом, проявлял политическую жесткость и смелость в борьбе за власть. М. Горбачев все время терял соратников и союзников, пока не остался в полном одиночестве, тогда как Б. Ельцин обрастал все более плотными рядами сторонников. М. Горбачев стал примером полного вырождения коммунистов той породы, которые выиграли гражданскую и Отечественную войну, совершали трудовые подвиги, превратили СССР в великую мировую державу. Чествуя юбиляра, в Лондоне наверняка будут говорить о высокой награде, Нобелевской премии мира, которую присудили М. Горбачеву в 1990-м. За что? Мне вспоминается исторический факт: в далеком 1917-м целая страна – Норвегия - выдвинула кандидатуру В.И. Ленина на Нобелевскую премию мира за то, что он, подписав «Декрет о мире», вывел Советскую Россию из мировой войны. Но комитет тогда оговорил: премия будет вручена, если за этим декретом в стране не последуют насильственные вооруженные действия. Вспыхнувшая гражданская война сняла с повестки дня вопрос о кандидатуре Ленина. Много лет спустя Нобелевский комитет пренебрег историческим прецедентом и, несмотря на многочисленные кровавые конфликты, сотрясавшие Советский Союз, счел возможным вручить премию Михаилу Горбачеву. За что – мы знаем. Специально для Столетия |
#4
|
||||
|
||||
"Перестройку нельзя перечеркнуть"
http://newtimes.ru/articles/detail/35093
«Весь вопрос в том, готов ты пролить кровь или нет», — сказал Горбачев в одном из интервью The New Times. И тем ответил на вопрос, почему, несмотря на все мнимые или реальные свои ошибки, несмотря на все обвинения, справедливые или нет, — мир сегодня, при жизни его, что важно, а не после нее, как часто бывает, говорит о нем как о великом политике XX века. Как о человеке, который изменил ход истории Исследователи будут еще много спорить, что он сделал так или не так тогда, в восьмидесятых, насколько его решения, позволившие сломать Берлинскую стену, разделявшую Европу и планету на два готовых уничтожить друг друга лагеря, были инспирированы ценами на нефть и обмелевшим под грузом советского военно-промышленного комплекса государственным бюджетом, или же он действительно верил, что только свободные граждане смогут вывести страну из тупика, в который его же партия, КПСС, ее завела. Но факт есть факт: он прекратил бессмысленную афганскую войну, искалечившую жизнь целого поколения, он дал стране свободы, какой она практически никогда за свою историю не знала, а потому так легко потеряла. Он отказался от поста Генерального секретаря ЦК КПСС, который давал ему практически бесконтрольную власть над одной шестой частью планеты. Он сложил с себя полномочия первого президента СССР, понимая, что иное решение приведет страну к гражданской войне, а его самого заставит отдать приказ стрелять в собственный народ. 2 марта Михаилу Сергеевичу Горбачеву — 80 лет. В преддверии юбилея первый и единственный президент СССР приехал в редакцию The New Times: в этом коллективном интервью принимали участие и те, кто пережил эйфорию и разочарования перестройки, и те, кто тогда еще качался в люльке, а их мамы стояли в бесконечных очередях за молоком и детским кефирчиком, и те, кто родился уже в другой стране и при другом президенте. Михаил Сергеевич, как вам живется в нашем сегодняшнем времени? Михаил Горбачев: Да вот, на диете… 500 грамм вчера сбросил, а должен килограмм… Я, когда был президентом, Генсеком, да и раньше, когда секретарем ЦК работал, у меня вес был всего на 3–4 килограмма больше студенческого. Я держал его так. Я вообще человек крупный, допризывником, в 17 лет, у меня был вес 72 кг 500 г. Потому что работал много, питание хлебное. И вот до самой смерти Раисы контроль был хороший — она сама за собой следила и меня мучила. Мать моя, когда была у нас в гостях, все дожидалась субботы, когда был и борщ с мясом, и то и се, и говорила: «Слава богу, а то пять дней один бурьян, салаты»… Правда, я же все равно перехитрю, если захочу. Ночью бежали к холодильнику? Нет, нет, я сам хотел этого. Сорок лет мы с Раисой каждый день ходили по шесть километров, что бы ни было, где бы ни были — ходили. И охранники с вами шли? А куда же им, да. То есть никогда вдвоем, всегда под присмотром. Вас же прослушивали, наверное, везде? Везде. Когда я ушел с поста… учтите, что меня никто не снимал — я сам ушел. У меня в трудовой книжке последняя запись: «Избран президентом СССР…» — и все. Как был избран, так и остаюсь. Так вот, когда я ушел, ребята на Косыгина, 10, где в доме жили, вытащили оттуда целые сети проводов. Они мне сказали: «Идите посмотрите: вы все спрашивали, что это». А это все подслушивающие устройства. Вот, под каждой кроватью… Везде? Везде. О Сахарове 16 декабря 1986 года вы звоните Андрею Дмитриевичу Сахарову в Горький, где он был в ссылке. Почему вы решили ему позвонить? Я как раз тут об этом вспоминал — закончил книжку, все, точку последнюю поставил. Шесть раз я ставил уже эту точку, но опять семь страниц написал… Так вот, вы же помните, какое было время: стоило одному инженеру выступить на съезде профсоюзов, сказать: «Что же Брежнев — пусть он придет к нам на съезд, скажет что-то, мы же профсоюз…» Боже мой, Политбюро срочно собралось, заседало сутки, чтобы решить, как расправиться с этим инженером… Брежнев, по сути, создал обстановку неосталинизма в стране — в такой ситуации мы перестройку и начинали. В общем, на Политбюро возник вопрос о Сахарове. Я попросил принести мне досье, на основе которого было принято решение о его высылке (в Горький, ныне Нижний Новгород, 22 января 1980 года. — The New Times). Мне ответили: «Да никакого, собственно, досье нет». Была записка КГБ, что у него какие-то не те контакты были, что мысли крамольные высказывал — а он говорил, что нужна демократия, что надо преодолеть раскол, который произошел между двумя мирами, что в условиях существования ядерного оружия это крайне опасно. Заметьте, все это говорил академик, создавший водородную бомбу и понимавший, что на его совести лежит ответственность за это. Вот за это его и отправили по мягкой, так сказать, схеме, на житье в Горький. Я на Политбюро и говорю: «Ну, знаете, это мы должны немедленно исправлять». Сначала, думаю, кому поручить поговорить? Был Марчук — президент Академии наук СССР — ему? Но решил: «Знаете, — говорю я на Политбюро, — мы с вами здесь эту кашу заварили, нам и расхлебывать: давайте поставим ему телефон, я с ним поговорю и скажу о нашем мнении, чтобы он возвращался домой в Москву, на работу». Поставили телефон, я звоню ему. Поздоровались, только два слова сказал, а он с ходу, боясь, что я сейчас отключусь: «Михаил Сергеевич, я прошу выпустить всех узников совести…» Я: «Андрей Дмитриевич, ну, дайте мне сказать, зачем я вам звоню. (Смеется.) Я хочу вам сказать, что Политбюро приняло решение — возвращайтесь в Москву. Квартира у вас есть, она ваша, место работы у вас есть — в Академии», — он же член президиума был. Всё. И он вернулся. Потом у нас с ним интересно развивались отношения, мы с ним дружили, откровенно говоря… Я помню, после того съезда… На котором «агрессивно-послушное большинство», по выражению Юрия Афанасьева, не давало Сахарову говорить? Ну да, театры были тогда недовольны, жаловались, что люди не ходят, все смотрели съезд… Так вот, я после заседания съезда готовился к завтрашнему дню, выхожу уже часов в 11 вечера, мне говорят: «Вас тут ждут, Михаил Сергеевич». А я просил, чтобы, когда я там сижу готовлюсь, — никого! Я говорю: «Слушайте, но вы же соображать должны! Это же Сахаров…» Короче, я ему: «Андрей Дмитриевич, вы зачем пришли-то, чего ждете, почему вы сидите? Зашли бы ко мне». — «Ну да, но мне сказали товарищи, и всё, я сижу». Я спрашиваю его: «Ну как у вас впечатления о съезде? По-моему, получается, набирает силу съезд», — я ему. Он: «Да, да. Но вот знаете… я боюсь, что ведется работа для того, чтобы от вас избавиться… говорят, что, когда вы были на Ставрополье**М.С. Горбачев был первым секретарем Ставропольского горкома, а потом крайкома КПСС в 1966–1978 гг, вы там и с преступными группами были связаны, и что вы фигурируете там в делах, и прочее. Но уже вы-то, наверное, знаете об этом…» Имели в виду Медунова?**Сергей Медунов — первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС с 1972 года, в 1983 году был снят с работы за многочисленные факты коррупции. В ходе расследования более 5 тыс. чиновников были уволены и исключены из КПСС, 1500 человек преданы суд Ну что вы, Медунов — это… это было высоко, высокие товарищи… Кущевка на правильном месте родилась. (Смеется.) А где крыша была? Ну, в общем-то, в Политбюро… Леонид Ильич… Лично? Лично. Короче, я Сахарову говорю: «Не волнуйтесь, идите спать…» А то, что меня группа хотела снять, — это я знал. Да, а у Андрея Дмитриевича было так: «Я за Горбачева, но не безоговорочно. Если он будет так и так поступать, то я буду за Горбачева». Я думаю, что если бы он, Сахаров, остался жив, то вот такой каши не заварилось бы в этой группе (МДГ — Межрегиональная депутатская группа)… А как только ставку сделали на Бориса Николаевича (Ельцина), ну, это трактор, таран, решили: надо действовать через него, чтобы за ним могли и рафинированные интеллигенты пробиться… Ну да, пробились… Он потом и эту группу, и «Демократическую Россию» просто отодвинул за ненадобностью… Цитата:
Не любите вы Ельцина. А как его можно любить? Почему тут о любви речь должна идти? Жену я свою любил, и до сих пор для меня это важно. А что Борис Николаевич-то? Ведь я его взял. Николай Иванович (Рыжков)**Н.И. Рыжков — председатель Совета министров СССР с 1985-го по декабрь 1990 года говорил: «Не берите его, горя наберетесь». Но я его поддерживал, защищал в Москве. А он стал везде искать тех, кто ему мешает: и Лигачев особенно мешает ему работать, да и вообще — старики в Политбюро не поддерживают его. Он мне письмо в Сочи прислал, я на отдыхе был. Я ему позвонил, сказал: «Ты не дергайся, не суетись, я приеду — разберемся». Не послушался. А правда, что вы Борису Немцову, после того как он отсидел 15 суток в тюрьме, позвонили и сказали: «Борис, ты прав, как ни трудно мне произнести эти слова»?**Горбачеву приписывают фразу в адрес Ельцина «Борис, ты не прав», которую на самом деле сказал член Политбюро Егор Лигачев 28 июня 1988 года на XIX партконференции, где Ельцин выступил с критикой в адрес КПСС Ну, не надо преувеличивать… Я после того, когда прочитал его интервью «Эхо Москвы», сказал ему: «Молодец, все то, что ты сказал, я поддерживаю». А вы, когда с Немцовым говорили, наверное, понимали, что на телефоне сидели чекистские «уши»? Ну и что? Я знаю, что они слушают. Это ж хорошо — все идет немедленно, без задержки. (Смеется.) О корнях В интернете пишут, что арест вашего деда в 37-м и его рассказ о том, как его пытали, цитирую: «склонили вас к неприятию советского режима». Это так? Да ну, господи: я — продукт системы. Я с 10-го класса в партии. После университета я семь дней на стажировке побыл в краевой прокуратуре, и меня забрали на комсомол, на идеологическую работу. Дорос до первого секретаря крайкома комсомола, потом, при Хрущеве, был сельским парторгом. А потом стал секретарем горкома партии. Дед на самом деле был основным тормозом того, чтобы я объективно понял, что было на самом деле. Это я сейчас-то понимаю, что дед ошибался, а тогда? Дед из крестьян, из бедняков, вернулся с Первой мировой войны и был заряжен вот этим — ересью всякой. То коммуны создавали под его руководством, и они, конечно, разваливались, потом ТОЗы**Товарищества обработки земли., это было уже успешным. Он создавал первый колхоз и возглавил его, председателем был колхоза «Хлебороб». Дорос — возглавлял райзо, районный земельный отдел. Это самый крупный тогда механизм в системе управления. И в 37-м году его арестовали ни с того ни с сего… Дом наш на карантин, ну, в том смысле, что никто не ходил к нам днем. Ночью только соседи как-то помогали. Враг, дом врага народа… 14 месяцев он сидел в тюрьме не осужденный. Пытали — чтобы признал, что он один из создателей, руководитель троцкистской организации. Дед не признался ни в чем. У меня лежит теперь документ дома — копия всего дела, и там все допросы… Вел он себя потрясающе: и светом слепили его, и руки ломали дверьми, и много чего… Дед вернулся спустя 14 месяцев. За большим нашим столом вся родня собралась, он рассказал, как все было. Ревели — как положено в деревне… Он один раз рассказал — и все: никогда к этому не возвращался. Всегда говорил: «Советская власть — это наша власть, она дала нам землю». А про Сталина говорил, что Сталин ничего не знает, что это наши местные пытали его, в могилу чуть не загнали. Но я-то понял, что дед ошибался. Цитата:
Тогда нет. Я когда в партию вступал в 52-м году, у отца и всех пытался выяснить, что с дедом произошло. Так отец мне написал: «Я вступал (в партию) на фронте, и у нас такими мелочами не занимались». В том смысле, что не до дедовских пыток было — в атаку идти надо было. И даже речь Хрущева на XX съезде партии «О культе личности Сталина» вас не переубедила? После XX съезда я поехал по поручению крайкома партии, я уже год как там идеологией занимался, разъяснять. Вернулся домой, и мы с Раисой договорились, что она будет рожать. В честь XX съезда партии? Ну да, в честь того, что начинаются какие-то свободы… Ирина родилась через 9 месяцев после моего возвращения. Так что результат разгрома культа личности был налицо… То есть вы всерьез с Раисой Максимовной обсуждали, что стало безопаснее иметь детей? Да нет, конечно! Еще не хватало, чтобы мы время на эти обсуждения теряли. (Смеется.) Об ошибках Вас много и тогда, и сейчас ругают за компанию по борьбе с алкоголизмом, вспоминают, как часами стояли в очередях за водкой, как лозу в Грузии вырубали, как талоны выдавали… На эту тему столько вранья. На самом деле началось все еще при Брежневе. Мне Громыко**А.А. Громыко, министр иностранных дел СССР с 1957-го по 1985 год, член Политбюро ЦК КПСС до сентября 1988 года рассказывал: однажды они ехали из Завидова, из резиденции Брежнева, и Громыко сказал: «Слушай, Леонид, — а Леонид за рулем, — тяжело у нас. Общество буквально погибает в пьянке этой. Что-то надо делать…» Брежнев минут 10 молчал, потом сказал: «Ну, и что? Я тебе скажу, Андрей, русский человек не может без водки». Такой был «мудрый» ответ. Который означал — согласиться с тем, что пусть народ и нация погибает. Вы знаете, что, по данным ВОЗ, если страна производит 17–18 литров алкоголя на душу, то она сама себя уничтожает? Мы как раз сейчас подошли к этому рубежу. Так что решения были тогда правильные. Беда-то в том, что на стадии исполнения у нас все проваливается, и тогда, и сейчас. Вы вспомните, что тогда творилось в магазинах… Очереди — наше героическое достояние… Это не шутка, а на самом деле на Политбюро была создана комиссия по решению такой проблемы, как колготки для женщин. И ее возглавлял Иван Васильевич Капитонов, секретарь по организационным делам. Цитата:
Тогда я, вообще говоря, исходил только из этой позиции, что Союз мы должны сохранить. Но — в рамках Конституции. Мне предлагали ввести президентское правление в Литве. Я не пошел на это. А я вынес на заседание Совета Федерации вопрос о Литве, и мы договорились, что туда надо направить людей. Полетели три члена Госсовета, по дороге заночевали в Минске — чтобы выпить и отдохнуть, душу отвести. Пока они там выпивали, ночью этой все и произошло**В ночь с 12-го на 13 января 1991 г. В столкновения с военными погибли 14 гражданских, 144 были ранены. Автоматной пулей был убит и спецназовец из Пскова. *Крючков в то время — председатель КГБ СССР, в августе 1991-го — член ГКЧП.. Я наутро узнал об этом. Звоню Крючкову*: «Что произошло, что за стрельба, откуда?» — «Это все там начальник гарнизона». — «Что за начальник гарнизона, что за полковник там?» — «Ну, вот так получилось…» Мне альфовцы (спецназ КГБ «А», вошедший в историю как группа «Альфа». — The New Times) подарили книжку, в которой описано, как это все готовилось. Есть тетрадь, от руки написано все, силы как расставить. Вот это все готовилось за спиной. Вы понимаете, когда говорят: «У вас нет мужества признать, что вы дали команду?» Я вам скажу: легче признать, если дал команду, ошибся и так далее. А вот когда ты президент, а за твоей спиной твое окружение творит такое — вот это по-настоящему тяжело, это уже самое драматическое и самое серьезное. Когда началось это противостояние между вами и вашим ближайшим окружением? В 89-м году потерпело поражение все правое крыло — везде, начиная от Политбюро. Помню, после выборов (на Съезд народных депутатов СССР в марте 1989 года. — The New Times) я с трудом мог провести заседание Политбюро. Обычно как? Сказал Генеральный секретарь: садятся быстро, — а я не мог их успокоить. Я говорю: «Что вы волнуетесь-то? Вы смотрите, какая поддержка перестройки. 84 процента выбранных оказались коммунистами. Такого не было, даже когда мы планировали и навязывали». 84 процента! Возглас был, не помню, кто сказал: «Ну какие это коммунисты…» Вот после этого номенклатура начала организовываться. 35 секретарей потерпели поражение, и они не согласны были с этим. Кто тут в 90-м году родился? Вот в 90-м году на XXVIII съезде партии хотели избавиться от Горбачева, не получилось, так пришли к августу 91-го. Получается, что министр обороны вам не подчинялся, председатель КГБ работал против вас, председатель Верховного совета Лукьянов — тоже. У вас были свои люди в верхушке КГБ? Вас информировали о том, что против вас готовится переворот, военный переворот? Нет, из КГБ — нет. И никто из них. А где ваши сторонники тогда были? Везде. И информацию я получал все-таки из партийных кругов. Они выходили на помощников и все рассказывали. Но я должен честно признать: я был самонадеян. Надо было с целым рядом людей распрощаться. Перед тем как уехать в Форос, в отпуск, в августе месяце, сидели мы — я, Ельцин и Назарбаев — и договорились, что надо будет обсудить вопрос о кадрах — освободиться от Крючкова, от Язова и еще там несколько человек называлось персонально. Но мы были подключены, нас слушали. И есть пленка с записью. Я опоздал. Самая большая ваша ошибка? О чем вы сейчас себе говорите: «Вот этого никак нельзя было делать…» Цитата:
О времени И все-таки вы не ответили на вопрос: как вам живется в сегодняшнем времени? У вас нет ощущения, что сегодня дело вашей жизни — перестройка — во многом перечеркнуто. Те, кто устраивал тогда переворот, или, точнее, их младшие товарищи сегодня у руля и при собственности. Нет, перестройку нельзя перечеркнуть. Потому что перестройка — это не программа, не идея какая-то, которая родилась на печи. Перестройка родилась, потому что дальше жить было нельзя — как мы жили. «Требуем перемен» — это Цой гремел своим голосом, но и с ним — вся страна. В первый срок президентства Путина вы заявляли, что поддерживаете его политику. Что для вас стало переломным моментом, когда вы поняли, что не то что-то происходит — разгром НТВ? «Дело ЮКОСа»? Отмена выборов? Нет, это не было так, что я вдруг осознал — я и до этого ему (Путину) свои замечания высказывал. Например, когда приняли решение не назначать, а избирать губернаторов. Я говорил: что вам мешает, можно прописать, дать такие права президенту — в Конституции или в специальном положении о выборах, которые позволяют президенту избавляться от прохвостов. Но нельзя, говорил я, отбирать у людей то, что им только что дали, — право выбирать. И что Путин вам отвечал? «Да нет, прохвосты вот пробираются, они там скупают голоса, подкупают и так далее. И поэтому нам надо избавиться…» Его беспокойство можно понять, но он ошибался, и я думаю, до сих пор… И Дмитрий Анатольевич такого же мнения теперь. А вы когда последний раз с нынешним президентом встречались? А я вообще встречался с ним всего один раз. И он вам не звонил с тех пор? Нет. И я ему не звоню. Но я пишу статьи, даю интервью, ему мое мнение известно. А с Путиным? С Путиным в первый период его работы мы встречались, разговаривали много. Я его поддерживал всячески, закрывая глаза на то, что стабилизация достигалась странными вещами, и она, конечно, не гармонировала с перестроечными взглядами. Вместо привлечения людей — вертикаль, ставка на то, что надо твердой рукой все поставить на место. Но я считал, что государство было на грани распада, что, может быть, в этот момент надо было пойти даже на некоторые авторитарные методы. Но то, что сейчас происходит… Это уже никуда. Коррупция и беспредел — это самые главные беды. Ваша позиция по делу Ходорковского? Если он не убивал людей, то я бы пересмотрел это дело. Последний аккорд 25 декабря 1991 года — вы поставили свою подпись на вашем знаменитом заявлении об отставке. О чем вы думали тогда — о том, что вас ждет? О том, что может повернуться по-разному, в том числе арест, тюрьма, эмиграция? Нет, об этом я не думал. Тяжело я переживал, и до сих пор тяжело переживаю… Столько было сделано, и все осталось вот так, не доведенным до конца… |
#5
|
||||
|
||||
Лихие 80-е
http://newtimes.ru/articles/detail/35096
№ 07 от 28 февраля 2011 года Жарков Василий Свободы, которые мы потеряли Освобождение. Шесть с половиной лет правления Михаила Горбачева стали удивительным примером последовательной либерализации тоталитарного режима, когда порой в считанные месяцы советские люди обретали и осваивали все новые и новые гражданские и человеческие права. Свободы, которые мы обрели при Горбачеве и потеряли в 2000-х, — вспоминал The New Times Первое, что сделал Горбачев, став первым лицом государства, — попытался восстановить связь со страной. Свобода слова Перестройка началась с гласности. Это еще не была свобода слова в том значении, в котором она существует в демократических обществах. Но в условиях советской действительности гласность подразумевала возможность открыто и публично говорить и писать правду. Шла ли речь о бесхозяйственности, произволе чиновников, преступности или о музыкальном андеграунде и неформальном искусстве — разговор в конечном итоге становился политическим. При этом первым Горбачев разрешил свободно говорить самому себе. Встречи с народом, нормальная связная речь «без бумажки», отказ от здравиц и внимание к недостаткам — все это началось сразу же после его избрания генсеком в марте 1985-го. Это было нарушением устоявшегося аппаратного правила, когда все публичные выступления ответственных работников составлялись и согласовывались заранее, любые неожиданности были исключены. Теперь с самого верха была задана новая установка: тот, кто говорит по написанному, тот наверняка врет и не может восприниматься всерьез. Как пишет историк Джузеппе Боффа, поток писем в адрес Горбачева от простых граждан резко увеличился, да и сами письма стали более откровенными.**Боффа Дж. От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964–1994. М., 1996 г Следующий шаг — освобождение СМИ. Весной-летом 1986 года сменились главные редакторы журналов «Огонек», «Новый мир» и «Знамя», вышел в свет роман Чингиза Айтматова «Плаха». Тогда же на Первом канале был восстановлен КВН, ассоциировавшийся в те годы с гражданской сатирой 60-х. В 1987 году на ТВ в прямом эфире появилась передача Владимира Молчанова «До и после полуночи», а затем и знаменитый «Взгляд». Рейтинг выходившего сразу после программы «Время» «Прожектора перестройки» по итогам 1987 года составил 64%. Вскоре на ленинградском канале стартовали убойные «600 секунд», где вместе с Александром Невзоровым (тогда еще демократом) дебютировала будущая звезда либерального российского телевидения Светлана Сорокина. Митинг в первый день работы Съезда народных депутатов СССР. Закон о митингах будет принят позже. Москва, 25 мая 1989 г 12 июня 1990 года был принят союзный Закон «О печати и других средствах массовой информации», первая статья которого провозглашала свободу печати и запрет цензуры (по факту отмена политической цензуры стихийно началась раньше, в 1988–1989 годах). Появились первые независимые издания и издательства. В 1990-м газета «Аргументы и факты» попала в Книгу рекордов Гиннесса за самый большой тираж в истории — 33,5 млн экземпляров с аудиторией около 100 млн читателей. Тираж одного из номеров «Нового мира» составил более 2,6 млн. На Пушкинскую площадь в Москве, где находилась редакция газеты «Московские новости», люди приходили, чтобы прочитать свежий номер на стенде и тут же его обсудить. Своего апогея гласность достигла, когда начались прямые трансляции заседаний съездов народных депутатов. Гражданские права Первым сигналом грядущих политических изменений — того, что Горбачев не просто меняет старые брежневские кадры на более молодых функционеров, но что он готов слушать общество и учитывать его мнение, — стало постановление ЦК от 14 августа 1986 года о прекращении работ по переброске сибирских рек. Впервые широкий общественный протест достиг поставленной цели — так возникла надежда на мирную эволюцию политического режима в сторону демократии. В конце того же года из горьковской ссылки в Москву вернулся академик Сахаров. Это стало началом освобождения политзаключенных и отмены уголовного преследования за инакомыслие. XIX партийная конференция официально провозгласила начало политической реформы, целью которой была постепенная передача всей полноты власти Советам. Главным инструментом демократической реформы становятся свободные выборы на альтернативной основе. И если в 1987 году на выборах в местные Советы две и более кандидатур было выдвинуто только в 4% округов, то на выборах народных депутатов СССР 26 марта 1989 года безальтернативными выборы оказались только в 399 округах из полутора тысяч. На I съезде народных депутатов появилась первая в СССР оппозиционная парламентская Межрегиональная депутатская группа. III (внеочередной) съезд народных депутатов СССР в марте 1990 года отменил 6-ю статью Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС. Первые шаги к многопартийности были сделаны за два года до этого. В мае 1988-го состоялся первый съезд внепарламентской оппозиционной партии «Демократический союз». В феврале 1988-го началась организация независимых профсоюзов, а в июле 1989-го впервые по всей стране прошли шахтерские забастовки. Поначалу власти разгоняли несанкционированные уличные акции неформалов (так тогда называли несогласных), но в июле 1988 года Верховный совет принял закон о митингах и демонстрациях — в августе в Свердловске прошел один из первых разрешенных митингов. Впереди еще будет трагедия с кровавым подавлением демонстрации в Тбилиси (апрель 1989-го), но совсем скоро митинги оппозиции с десятками и сотнями тысяч участников станут частью перестроечной повседневности. Самый массовый демократический митинг состоялся 4 февраля 1990 года, когда на Манежную площадь пришли до полумиллиона человек. В октябре 1990-го был принят закон «Об общественных объединениях», по сути, легализовавший многопартийную систему. Освобождение экономики «Состояние нашей экономики не удовлетворяет никого. Два ее центральных, встроенных, так сказать, дефекта — монополия производителя в условиях всеобщего дефицита и незаинтересованность предприятий…» — констатировал Николай Шмелев в своей знаменитой статье «Авансы и долги»**«Новый мир» № 6, 1987 г.. На фоне усиливавшейся нехватки элементарных продуктов и товаров все больше говорилось о том, как использовать частную инициативу на благо экономике. В качестве позитивного примера приводился опыт НЭПа 20-х годов, когда социалистические принципы некоторое время сосуществовали с рыночными. Очень скоро частник превратился из врага в союзника, который должен был помочь как можно скорее насытить рынок товарами. В ноябре 1986-го в СССР впервые за десятилетия появился закон об индивидуальной трудовой деятельности. Отныне государство разрешало и даже поощряло производство товаров и оказание услуг, если при этом не использовался наемный труд (последнее считалось нетрудовым доходом). Для более широкого производства в феврале 1987 года была разрешена деятельность кооперативов в сфере общественного питания, бытового обслуживания и производства товаров народного потребления (окончательно закон о кооперации был принят 26 мая 1988 года). Скоро кооперативы стали появляться и в сфере IT, в дизайне. Из кооперативов же вышли негосударственные банки, первый из которых с неблагозвучным названием «Патент» появился в августе 1988 года в Ленинграде. Начали создаваться совместные предприятия с иностранными фирмами. Все менялось с такой быстротой, что иногда даже нарушалась логическая последовательность действий. Хождение иностранной валюты на территории СССР было фактически разрешено только в апреле 1991 года, а первый валютный аукцион в Москве прошел полутора годами раньше, в ноябре 1989-го. Горбачев много ездил по стране и встречался с людьми. Хабаровский край, совхоз «Краснореченский». 1986 г. Личные свободы Радикально изменилась частная жизнь людей. Издатели не успевали печатать новые и новые тома запрещенной ранее литературы: Ахматовой, Бабеля, Булгакова, Бунина, Мандельштама, Пастернака, Платонова, Солженицына, Цветаевой, Шаламова. Были сняты ограничения на религиозную жизнь — с воскресными проповедями по телевидению выступал о. Александр Мень. Законодательно гарантировал свободу вероисповедания в СССР закон «О свободе совести и религиозных объединениях», принятый в октябре 1990 года. В 1989 году были существенно ослаблены ограничения на эмиграцию из СССР, благодаря чему сотни тысяч людей воспользовались правом на репатриацию и воссоединение семей. При Горбачеве партийные и другие органы все меньше вмешивались в то, как люди живут, что они носят, какую музыку слушают, с кем спят, носят ли крест или магендовид. Обретение свободы во многом зависело от инициативы снизу: в одной школе могли выбрать директора и отменить форму, а через дорогу еще шли комсомольские собрания под портретом Ленина. Но тренд был однозначный — в сторону все большей и большей свободы, против косности и догматизма. «Иного не дано… Этот кажущийся простым, но выстраданный нашим обществом вывод о необходимости революционных преобразований с каждым днем приобретает все новых убежденных сторонников», утверждали редакторы перестроечного публицистического сборника**Ю. Афанасьев, Т. Заславская, А. Сахаров, Д. Фурман и др. «Иного не дано». М., 1988 г. «Иное всегда дано», — возражал все чаще посещавший Россию британский социолог Теодор Шанин. Опыт последующих десятилетий, увы, заставляет нас убедиться в правоте последнего. |
#6
|
||||
|
||||
Три ошибки президента
http://newtimes.ru/articles/detail/35098
Газ — тормоз Художник Олег Кулик, известный своими перформансами, посвятил Михаилу Сергеевичу картину «Я люблю Горби» Три ошибки президента. В середине восьмидесятых в СССР начался второй за XX век процесс распада архаичной самодержавной модели управления. Горбачев был одновременно и его двигателем, и тормозом Все годы в роли первого лица государства, вплоть до того момента, когда он сошел с трапа, возвратившись из Фороса, Михаил Сергеевич Горбачев боролся за три вещи, три кита, на которых он стоял и в борьбе за которые потерпел полное крушение. Отсрочить конец Он хотел сохранить Советский Союз. Поэтому он затягивал ново-огаревский процесс. Ведь там решался принципиальный вопрос: как преобразовать Советский Союз из союзного государства в союз государств. А затягивал, сопротивлялся стремлению республик к независимости от центра именно потому, что надеялся сохранить «обновленный» Советский Союз. И только к августу 1991-го, когда он уже в конце концов увидел, что сохранить СССР как союзное государство невозможно, что надо идти на конфедерацию — здесь-то и случился ГКЧП. И Горбачев оказался в очень противоречивой ситуации — настолько, что трудно было понять: он все-таки против ГКЧП или он был вместе с ними? Путч подтолкнул к неуправляемому распаду, а с крушением Советского Союза обнажились локальные миры, ранее существовавшие в форме советских республик, автономий и некоторых территорий Российской Федерации, из которых в свое время была создана Россия и которые представляли собой во многом архаичные, догосударственные структуры. При распаде архаичная структура обнажилась и оголилась. Отсюда происходят многие последующие странности вроде Уральской республики, калмыцкого Степного уложения и татарстанского суверенитета с превосходством местных законов над республиканскими. Он хотел сохранить социализм. Социализм, как и Советский Союз, уже рушился, и не только на глазах у Горбачева, но и с его прямым участием. Ведь именно во второй половине 80-х годов были приняты постановления, законы о кооперации, об акционировании предприятий, и все это обосновывалось необходимостью повышения эффективности, производительности, заинтересованности, в том числе материальной. Но поскольку затягивались, откладывались радикальные экономические реформы, фактически самотеком развивался архаичный утилитаризм. Расцветал необузданный, агрессивный, алчный личный интерес, шло присвоение предприятий, земель колхозов и совхозов. Что означала кооперация на основе государственной собственности? Перекачивание бюджетных денег в частные карманы директоров предприятий, руководителей ведомств и министерств. Он хотел сохранить КПСС. При этом не видел, что она и есть та сила, которая затуманивает мозги, не позволяет избавиться от социальной мифологии. Он чувствовал, что «так дальше жить нельзя», и это его чувство проявлялось в конкретных делах, в демократизации общественной жизни. Но при этом Горбачев не понимал, что при сохранении КПСС радикальным образом систему не изменить. Депутаты, которые представляли демократически настроенную часть общества, хотели, чтобы Горбачев противостоял номенклатуре, партийной бюрократии, но он часто шел на поводу у нее. И со временем все больше сбивался в эту сторону. Когда он согласился избираться президентом на съезде, а не всенародным голосованием, это было знаком того, что он уходит от провозглашенного им же «нового мышления», идет на бюрократический вариант продолжения событий. Вторая попытка Но дело в том, что все это не столько вина Горбачева, сколько его беда. Происходило крушение того мира, в котором мы все, и он в том числе, родились и выросли, это был тектонический сдвиг, селевой поток — как можно было ему противостоять? В его сознании происходил тот же кризис, и он просто не завершился, может быть, адекватным пониманием происходящего. Ведь Советский Союз распадался не только как государственно-политическое устройство, но и как долговременная, исторически сложившаяся система, основанная на самодержавии, имперстве и мифологическом способе мышления. Именно эта система рушилась вместе с крушением, развалом Советского Союза. И вот этого Михаил Сергеевич Горбачев не осознавал. Но справедливости ради надо сказать, что этого не понимали и не видели и те, кто в то время ему оппонировал, в том числе и автор этих строк. Заметим, что первое обрушение произошло в 1917 году. Большевикам удалось каким-то образом скрепить, подремонтировать кольца всевластия и протащить это еще 74 года. А то, что началось в 80-х, было вторым крушением за одно столетие. И вот теперешним властителям следовало бы задуматься, почему оно произошло. Мы опять сейчас видим попытку скрепить, продлить эту систему дальше. Но это значит, что и крушение будет еще более болезненным, чем то, что произошло в 17-м и 91-м годах. Все к этому уже идет. Только распад может быть ведь и в форме умирания стоя. Энтропия в обществе — это и есть такое тихое, медленное умирание. Необязательно буря, необязательно революция, необязательно то, что происходит сейчас в арабском мире, — история знает другие формы умирания цивилизаций. Юрий Афанасьев российский политик и историк. Доктор исторических наук, профессор, академик РАЕН. В 1989–1991 годах — народный депутат СССР, сопредседатель Межрегиональной депутатской группы. Основатель, бывший ректор и президент Российского государственного гуманитарного университета. |
#7
|
||||
|
||||
Послесловие
http://www.ej.ru/?a=note&id=10854
3 МАРТА 2011 г. Восьмидесятилетний юбилей Михаила Горбачева, естественно, вызвал очередную волну обсуждения перестроечной эпохи и роли последнего генсека в этом процессе. В комментариях хватало и позитива, и негатива — в зависимости от политических предпочтений. На мой взгляд, достаточно объективно освещают этот период в своих статьях Юрий Афанасьев, очевидец и прямой участник тех событий, Виктор Шендерович, просто заинтересованный очевидец, и Владимир Милов, политические воззрения которого как раз в ту эпоху формировались. И Шендерович, и Милов по-разному говорят о двойственной природе горбачевских реформ, критикуют его за половинчатость мер и нерешительность действий, но, тем не менее, фактически видят в нем царя-освободителя. Афанасьев гораздо более критичен. Он все-таки непосредственно сталкивался с Горбачевым и его окружением во время Съезда народных депутатов СССР и имел возможность глубже разобраться в реальных намерениях Михаила Сергеевича. Апологет коммунистических идей Сергей Черняховский уже самим названием «Герострат» определяет отношение к «герою» своего очерка. Однако, несмотря на очевидные идеологические пристрастия, Черняховский дает очень точную психологическую характеристику Горбачева-руководителя, разбирая ключевые решения, принятые им на этом посту. Большая часть того, что я хотел сказать, в вышеупомянутых статьях уже содержится, и мне остается сделать лишь некоторые исторические обобщения. Горбачев, без сомнения, был партийным бюрократом до мозга костей, и кабинетная интрига всегда была его главным оружием. Поэтому он стремительно двигался вверх по карьерной лестнице, заполучив важнейшего покровителя в лице Андропова, и неудивительно, что в решающий момент выбора нового генсека его поддержал такой партийный консерватор, как Громыко. Действия Горбачева после избрания генеральным секретарем ЦК КПСС вполне вписывались в алгоритм, применяемый руководством страны на переломе эпох. В 1953 году, после смерти Сталина, Лаврентий Берия, прекрасно представлявший реальную ситуацию в СССР, предложил пакет реформ, значительно превосходящий робкие предложения Горбачева в первые два года его правления. Но партийная верхушка в тот момент явно была не готова расставаться со сталинским наследием и буквально за считанные месяцы отправила в расход, казалось бы, всемогущего министра госбезопасности. После смещения Хрущева реформаторские идеи, но уже чисто экономического свойства, начал реализовывать Косыгин. Однако даже эти скромные попытки придать новый импульс советской экономике утонули в море дешевой нефти, которая была найдена в 1965 году в Западной Сибири. Поэтому весьма наивными кажутся попытки представить Горбачева в виде этакого былинного героя, в одиночку разрушающего сонную «империю зла». На самом деле в середине 80-х советская номенклатура в принципе была готова поддержать реформы, инстинктивно чувствуя невиданные доселе перспективы при возможном дележе бесхозной «общенародной собственности». Первая речь Горбачева на пленуме ЦК КПСС в апреле 1985 года содержала набор типовых советских рецептов, связанных с улучшением ситуации в стратегических областях. Руководству страны к тому моменту стало очевидно, что гонка вооружений становится неподъемной для советской экономики, и поэтому новый генсек поставил задачу модернизации тяжелого машиностроения. Впрочем, тогда слово «модернизация» еще не вошло в политический лексикон и к тому же имело запашок безродного космополитизма, поэтому был использован более примитивный термин «ускорение». Исторический звонок Андрею Дмитриевичу Сахарову в Горький состоится только через полтора года. Именно с этого момента начинается Перестройка, идеологическим вдохновителем которой был совсем не Горбачев, а Александр Яковлев. Горбачеву движение в сторону политической либерализации представлялось самым надежным способом укрепить свое положение внутри партийного руководства. Это и есть традиционная манера горбачевского управления — стоять над схваткой, маневрируя между двумя конкурирующими лагерями. Судя по всему, эта модель была задействована и в августе 1991 года. К сожалению, даже по прошествии 20 лет мы так и не разобрались до конца в короткой и бесславной истории ГКЧП — был ли Горбачев жертвой неблагодарных соратников или, что более вероятно, самоустранившись, дал им возможность реализовать силовой сценарий. Да и невозможно себе представить, что травля Сахарова на Съезде народных депутатов могла начаться без горбачевской отмашки. Историческая обреченность Горбачева в противостоянии с Ельциным объясняется полным непониманием значения роли народа в политической борьбе. Для партийного бюрократа народ был и остается статистом, призванным играть те роли, которые пишет ему руководство. Ельцин, сумевший, в отличие от Горбачева, подняться над узкопартийными предрассудками, в этом противостоянии стал непобедимым. Сегодня странно слышать либеральные причитания о якобы подаренной Горбачевым свободе, которую мы, дескать, не заслужили. В конце 80-х страна переживала небывалый общественно-политический подъем и сотни тысяч людей выходили на улицы и площади Москвы, Ленинграда и других советских городов, чтобы заявить о своем праве жить в свободной стране. И в какой-то момент стало ясно, что ни срочно созданный ОМОН, ни даже регулярные воинские части не в состоянии сломить волю народной стихии. Правление Горбачева — это годы постоянной борьбы за укрепление собственной власти, которая ускользнула от него задолго до 25 декабря 1991 года. Возвращение из Фороса подвело черту под его реальным участием в политической жизни. Страна поменялась, стала другой, а он все продолжал говорить об обновленном Союзе и реформе КПСС. Мог ли Горбачев с самого начала своего правления вести себя по-другому и выбрать спокойную жизнь стареющего генсека? Теоретически, да. Но логика политического процесса толкала его в сторону либерализации, которую он рассматривал только как эффективное оружие против консервативной партийной верхушки. Горбачев никогда не был сторонником открытого демократического процесса. Концептуально «управляемая демократия» полностью соответствует горбачевским представлениям о «социализме с человеческим лицом». Поэтому до самого последнего времени он безоговорочно поддерживал путинские шаги по выстраиванию вертикали власти. В принципе, роль Горбачева сродни роли Людовика XVI. Тот тоже проводил реформы, созывал парламент, но все время опаздывал. Та эпоха была куда более жестокой, и король, объявленный главным врагом новой Франции, кончил свои дни на эшафоте. Горбачеву повезло больше. Мир по-прежнему ему рукоплещет, считая его человеком, завершившим «холодную войну» и отказавшимся от применения силы, когда советская империя начала рушиться. Однако многие почему-то забывают о том, что минные поля, выложенные национальной чересполосицей на политической карте СССР еще Сталиным, начали взрываться именно при Горбачеве. Это и резня турков-месхетинцев в Узбекистане, и армянские погромы в Сумгаите и Баку, и начало карабахского противостояния, переросшего в полномасштабную армяно-азербайджанскую войну, и «парад саперных лопаток» в Тбилиси, и кровавые события в Риге и Вильнюсе. Причем в стране в тот момент продолжала исправно функционировать жестко иерархическая система принятия решений, исключавшая такой объем самодеятельности на республиканском уровне. Горбачев привык принимать многочисленные почести, разъезжая по миру в качестве живого символа «успешных демократических реформ». Такой уникальный статус дает ему полный иммунитет и, казалось бы, развязывает руки для отстаивания демократических ценностей у себя дома. Но, комментируя события в России, Горбачев старается соблюдать осторожность в обсуждении тем, которые по-настоящему могут задеть Путина и его окружение. Так в ответе на вопрос о деле Ходорковского проявляется весь Горбачев с его традиционной двусмысленностью и желанием сделать реверансы в обе стороны: «Если он не убивал людей, то я бы пересмотрел это дело». |
#8
|
||||
|
||||
Михаил Горбачев: реформатор в эпоху революции
http://www.ej.ru/?a=note&id=10850
2 МАРТА 2011 г. Михаилу Горбачеву не повезло. Свою многолетнюю мечту – возглавить КПСС – он реализовал, когда падение нефтяных цен поставило экономику страны на грань краха, и руководству пришлось столкнуться с тотальным дефицитом, а затем и с политическим обвалом, с которым оно не смогло справиться. Долгие годы страна жила прекрасно. Строили БАМ, запускали в космос корабли с «космическими туристами» из всех союзных стран, воевали в Афганистане. Планировали перебросить на юг северные реки, но не успели – деньги стали заканчиваться, и власть – уже при Горбачеве – прислушалась к мнению экологов. Экономисты неоднократно предупреждали высшее руководство страны, что запас прочности системы недостаточен, но их не слушали. Последний шанс провести превентивные реформы был упущен, наверное, в конце 70-х годов, когда под сукно был положен доклад комиссии академика Кириллина, в котором предлагались весьма умеренные экономические мероприятия. Но даже они оказались неприемлемыми для кремлевских лидеров догорбачевского времени. Кстати, Горбачева часто обвиняют в том, что он начал политические реформы раньше экономических, а надо было наоборот, как в Китае. Но СССР – не Китай конца 70-х, только что прошедший через безумие культурной революции, где у Дэн Сяопина было время для проведения реформ. У Горбачева его уже не осталось. Но, несмотря на это, он честно пытался поставить экономику впереди политики – ускорение социально-экономического развития по рецептам академика Аганбегяна существенно опережало гласность. Только когда стала ясна невозможность реализации амбициозных проектов, Горбачев пришел к выводу о необходимости открытия клапанов в общественной сфере. Это привело к появлению в России публичной политики, к правилам которой генсек оказался неподготовлен. Действительно, если его главный конкурент Борис Ельцин был сильным публичным политиком, харизматиком, обладавшим при этом незаурядной интуицией, то Горбачев обладал талантами аппаратного игрока, способного «обаять» такого не слишком сентиментального человека, как Андропов, а затем и «мистера Нет» Громыко. Создать большинство в Политбюро, обеспечивавшее изоляцию Гришина и Романова в 85-м или провести чистку ЦК в 89-м. Поддерживать нестабильное, но длительное равновесие между «консерватором» Лигачевым и «реформатором» Яковлевым, не позволяя ни одному из них диктовать свою волю. Была у него и харизма, но связанная преимущественно с контрастом между дееспособным Горбачевым и его полуживыми предшественниками. Когда эффект новизны ушел, а на политическом небосклоне появилась масса более ярких и телегеничных персонажей (от Собчака до Жириновского), от харизмы Горбачева мало что осталось. Его длинные речи слушались все менее внимательно, еще недавно сакральный генсек воспринимался теперь населением в качестве «главноуговаривающего», неспособного к решительным действиям. Со временем в его действиях было все больше внутренней неуверенности, что драматично проявилось в переломный момент – попытке путча в августе 91-го. После этого бывшего генсека подозревали в том, что он сознательно занимался двойной игрой – в противном случае, почему он не предпринял попыток освободиться из-под фактического ареста. Представляется, что все было проще – Горбачев просто не понимал, как привлечь на свою сторону собственных охранников, которые только что демонстрировали преданность президенту и вдруг оказались в роли исполнителей приказов руководителей Девятого управления, вставших на сторону ГКЧП. Он никогда в жизни не решал таких экстремальных задач. Лидер-харизматик попытался бы навязать окружающим свои правила игры, Горбачев же предпочел по своему обыкновению осторожное выжидание, не желая рисковать – и дал повод для конспирологических версий. Горбачев принадлежал к числу умеренных реформаторов, живших в эпоху революции – и как следствие не просто вызывал неприятие как «слева», так и «справа», но неприятие эмоциональное, иногда переходившее в ненависть. Но если эмоции большинства демократов со временем уменьшились, то коммунисты, напротив, не простили своего бывшего лидера. Это неудивительно. Для коммунистов (как и для русских националистов) Горбачев навсегда останется человеком, разрушившим империю – хотя Михаил Сергеевич прикладывал отчаянные усилия для того, чтобы оттянуть этот процесс. Он останавливался только перед большой кровью, одергивая «силовиков», когда те, по его мнению, переходили грань допустимого, будь то в Тбилиси или в Вильнюсе (хотя и там погибли люди). Этим, кстати, Горбачев отличался от другого кремлевского реформатора, Хрущева, который был готов к куда более жестоким действиям ради сохранения собственной власти (например, в Будапеште и Новочеркасске). Что же до ухода из Восточной Европы, то оставаться в ней в условиях обрушения социалистического лагеря, державшегося только на щедром советском финансировании и на страхе перед танками, было невозможно. Деньги закончились, страх исчез – других аргументов для сохранения «сферы влияния» просто не было. Многочисленные нереализованные планы Горбачева, его ошибки и иллюзии не должны, однако, заставить забыть и о другом. О том, что именно при Горбачеве были выведены войска из Афганистана – и за одно это ему благодарны матери солдат, которые не погибли в бесконечной войне с непонятными для абсолютного большинства советских людей целями. На свободу вышли политические заключенные, из Горького вернулся самый знаменитый советский ссыльный – академик Сахаров, советское гражданство было возвращено изгнанным из страны диссидентам. Закончилась эра «самиздата» – запрещенная литература появилась в книжных магазинах. Политические права из фиктивных стали реальными. И осторожный колеблющийся генсек в ряде случаев проявлял политическую волю, навязывая либеральные решения партийно-государственному аппарату, вовсе не склонному к реформаторству. Не стоит идеализировать Горбачева, но можно задуматься над тем, что многие привычные сейчас блага – идеологический плюрализм, возможность смотреть фильмы и слушать музыку по своему выбору, а не по желанию начальства, чувствовать себя частью единого человеческого сообщества, а не биполярного мира, который в любой момент может взорваться из-за нажатия пресловутой «красной кнопки» – появились в современной России именно в горбачевское время (хотя их «укоренение» произошло уже при Борисе Ельцине). Изменения оказались столь масштабными, что, несмотря на пост-ельцинское «подмораживание», возврат в прошлое был невозможен и позднее. Нынешняя Россия, несмотря на слабость институтов и массу дефектов в правозащитной сфере, резкую ограниченность политической конкуренции и мощное влияние «силовиков», принципиально отличается от брежневского Союза. И в этом велика заслуга Михаила Горбачева. Автор — первый вице-президент Центра политических технологий |
#9
|
||||
|
||||
По чужому сценарию
http://www.chaskor.ru/article/po_chu...senariyu_22441
Олег Давыдов среда, 2 марта 2011 года, 09.54 Как начинался закат Горбачёва 2 марта Михаилу Горбачёву исполняется 80 лет. «Часкор» предлагает вниманию читателей фрагмент книги Олега Давыдова «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачёва к власти». Книга представляет собой психоаналитическое исследование судьбы и карьеры Михаила Горбачёва. Опираясь на узловые моменты биографии Горбачёва, автор вскрывает структуру его личности и обнаруживает поведенческие стереотипы, которые обусловили его стремительное возвышение в рамках партийной иерархии. Но те же самые психологические механизмы продолжали действовать и в то время, когда Горбачёв оказался на вершине власти. Не сознавая того, он пытался делать карьеру в условиях, когда карьерная лестница кончилась. Отсюда проистекает и та трагедия, к которой привело его руководство страну. На высшей ступеньке своей карьеры Горбачёв попытался сделать шаг вверх, за пределы карьерной лестницы, опереться на пустоту, и результатом стало крушение. Особое внимание в книге уделено конкретным приёмам, которые применял Горбачёв, совершая своё карьерное восхождение. Эти приёмы, обнаруженные при анализе одной из самых блестящих карьер советской эпохи, имеют универсальный характер. В тексте они ясно описаны, разбиты на цепочки элементарных технологических процедур и поэтому могут быть использованы всеми, кто хочет делать успешную карьеру. В этом аспекте книгу можно рассматривать как первый и пока что единственный учебник карьеризма, самоучитель карьеры от её непревзойдённого мастера Михаила Горбачёва. Предлагаемый отрывок посвящён событиям на Октябрьском Пленуме ЦК КПСС, где Ельцин схлестнулся с Горбачёвым. Конфликт между Горбачёвым и Ельциным, начавшийся во время обсуждения доклада к 70-летию Октября на Политбюро, естественным образом продолжился на Октябрьском Пленуме ЦК (21.10.87), где обсуждался всё тот же доклад. Ельцин в ходе недавней стычки на Политбюро опробовал метод, при помощи которого можно превращать уравновешенного Горбачёва в разъярённого отца с ремнём, и теперь явно хотел повторить этот опыт — выступить на Пленуме и нарваться на порку, теперь уже в масштабе ЦК. Конечно, Борис Николаевич боялся последствий, он сам говорит: «А то, что у меня существует реальный шанс не выдержать предстоящую экзекуцию, я отдавал себе в этом отчёт». Ельцин был вспыльчив, импульсивен, непредсказуем, нелогичен, непоследователен, — но разве не таковы же и все мы? Разве разрушал храм Христа Спасителя не тот же народ, который его строил? Разве не одни и те же люди пели сначала «Боже, царя храни», а после «Интернационал»? «Двум богам служить невозможно», — говорил булгаковский профессор Преображенский. Но ведь это наши бабушки и дедушки молились сначала на иконы Богородицы, а потом на портреты вождей. «Невозможное стало возможным»... Кривое зеркало В свою очередь, Горбачёв ещё не успел как следует прийти в себя после ельцинских манипуляций, превративших его, мягкого учителя «нового мышления», в жестокого отца, жаждущего наказать глумливого мерзавца, злостно его подначившего и спровоцировавшего к недостойной истерике на глазах подчинённых. Вряд ли Михаил Сергеевич отдавал себе полный отчёт в том, что с ним произошло. Скорее всего, он просто испытывал обычное в таких случаях внутреннее неудобство. Может быть, даже совсем и не думал о Ельцине и уж во всяком случае — не готовился к драке на Пленуме. По крайней мере, Горбачёв никогда не стал бы сам провоцировать публичную «экзекуцию», но — раз уж Ельцин нарывается на скандал, почему бы не дать ему возможность нарваться по полной программе?.. Короче говоря, оба будущих президента были взвинчены и настроены по-боевому. Начал, конечно же, Ельцин, но Горбачёв в своих воспоминаниях недвусмысленно описывает себя как виновника скандального выступления секретаря МГК. Вот цитата: «Обычно доклады к юбилейным датам на пленумах не обсуждались. Реакция зала выявила общий настрой на то, что открывать прения и на сей раз нет необходимости. Лигачёв, который вёл заседание, поставил это на голосование. Думаю, он видел поднятую руку Ельцина, но решил не обратить внимания. Пришлось мне вмешаться и подать реплику: «по-моему, у Бориса Николаевича Ельцина есть желание что-то сказать...» Лигачёв предоставил ему слово». В дневнике Виталия Воротникова этот эпизод рассказан более подробно: «После окончания доклада Лигачёв, председательствовавший на Пленуме, спросил: «Есть ли вопросы? Нет». Обсуждение доклада не предполагалось. В первом ряду зала, где сидели кандидаты в члены Политбюро, как-то неуверенно поднял руку Б.Н. Ельцин, потом опустил. Горбачёв: «Вот у Ельцина есть вопрос». Лигачёв: «Давайте посоветуемся, будем ли открывать прения?» Послышались голоса: «Нет!» Ельцин было привстал, потом сел. Вновь подал реплику Горбачёв: «У товарища Ельцина есть какое-то заявление». Тогда Лигачёв предоставил слово Ельцину». Да тут просто драма, внутреннее борение какое-то. Воротников комментирует в скобках: «Вышло всё так, будто один раздумывает, говорить или нет, а второй — его подталкивает выступить. Обычно в таких случаях, чтобы не затягивать время, Горбачёв предлагал: «Ну, слушай, давай обсудим с тобой после, что всех держать?» Собеседник соглашался. А сегодня?!» А сегодня Горбачёву навязали роль тирана, и бедный генсек вынужден продолжать играть эту роль. Он ведь не понимает, что оказался жертвой психического манипулирования, он не в себе, в нём всё бурлит: опять этот выскочка лезет, ох и получит же он у меня... А в это время Борис Николаевич Ельцин идёт навстречу своему удивительному будущему. Он, конечно, не знает: зачем идёт, почему, что его толкает, куда? Он просто не может не идти. Вот его чистосердечное признание: «Когда я шёл на трибуну, конечно же не думал, что моё выступление станет каким-то шагом вперёд, поднимет планку гласности, сузит зону вне критики и так далее... Нет, об этих вещах не думал. Важно было собрать волю в кулак и сказать то, что не сказать не мог». И вот что он, в частности, сказал (я выбираю из его выступления абзац о наболевшем — о стиле работы товарищей уровня Секретариата ЦК и, конкретно, Лигачёва): «То, что сегодня здесь говорилось, Михаил Сергеевич говорил, что недопустимы различного рода разносы, накачка на всех уровнях, это касается хозяйственных органов, любых других, допускается именно на этом уровне, это в то время, когда партия сейчас должна как раз взять именно революционный путь и действовать по-революционному. Такого революционного духа, такого революционного напора, я бы сказал, партийного товарищества по отношению к партийным комитетам на местах, ко многим товарищам не чувствуется. Мне бы казалось, что надо: делай уроки из прошлого, действительно сегодня заглядывай в те белые пятна истории, о которых говорил Михаил Сергеевич, — надо прежде всего, делая выводы на сегодняшний день, делать выводы в завтрашнее. Что же нам делать? Как исправлять, как не допускать то, что было? А ведь тогда просто дискредитировались ленинские нормы нашей жизни, и это привело к тому, что они потом, впоследствии, ленинские нормы, были просто в большей степени исключены из норм поведения жизни нашей партии». Господа, снимем шляпы, побудем мгновенье в безмолвии перед этим таинственным явлением. Вот история во всей своей безыскусной наготе. На трибуну выходит высокопоставленный партийный функционер и протяжно во всеуслышание пукает (Виталий Воротников утверждает, что судьбоносный звук длился «в общем минут пять-семь»). Ветер перемен, создаваемый этим смелым поступком, не только «поднимает планку гласности», но и в конце концов разрушает страну... Но поражает не это. Поражает Михаил Горбачёв, который не только сразу же понял, что сказал Ельцин, но и перевёл эти хтонические звуки на пристойный русский язык. Цитирую по стенограмме: «Товарищ Ельцин сказал, что надо серьёзно активизировать деятельность партии, и начать это следует с Центрального комитета КПСС, конкретно с Секретариата ЦК. Замечания в этой связи были высказаны Егору Кузмичу Лигачёву». Столь же изящно Михаил Сергеевич адаптировал к человеческому разумению и всё остальное в речи Ельцина, вплоть до последнего пункта: «Товарищ Ельцин считает, что дальше он не может работать в составе Политбюро, хотя, по его мнению, вопрос о работе первым секретарём горкома партии решит уже не ЦК, а городской комитет». Следует признать: Горбачёв просто гений герменевтики. Он схватил самый нерв ельцинских терзаний: уйти, но остаться. Вот Воротников, например, вначале не поверил собственным ушам, признаётся: «Я понял его так, что он ставит вопрос только об освобождении из состава Политбюро, а не секретаря горкома партии. Это вызвало некоторое недоумение. Вероятно, я что-то не расслышал». А вот Горбачёв всё сразу расслышал и понял. Чего он не понял, так это психологического содержания ельцинских терзаний, которое сводилось к тому, чтобы — перефразируя русскую поговорку — и из-под розги Лигачёва спастись, и московским градоначальником всё же остаться. Имея в виду нелепость претензий (по тем временам) быть городским партийным начальником и не быть под контролем Полтбюро, Горбачёв иронически комментирует: «Что-то тут у нас получается новое. Может, речь идёт об отделении Московской партийной организации? Или товарищ Ельцин решил на Пленуме поставить вопрос о своём выходе из состава Политбюро, а первым секретарём МГК КПСС решил остаться? Получается вроде желания побороться с ЦК. Я так понимаю, хотя, может, и обостряю». Ответом на эту изящную шутку Михаила Сергеевича стало протестующее ельцинское мычание. Конечно, бунтарю до сих пор и в голову не приходило возглавлять борьбу Московского горкома партии против ЦК. Ведь это же, глянь-ка, «политическое дело», а Борис хотел просто быть подальше от ненавистного Лигачёва и других высоких обидчиков. Но Горбачёв его уже не слушает, он не хочет вникать в эти детские терзания, он просто отмахивается: «Садись, садись, Борис Николаевич. Вопрос об уходе с должности первого секретаря горкома ты не поставил: сказал — это дело горкома партии». Всё-таки горбачёвский перевод ельцинского мычания на русский язык не вполне совершенен. В нём, конечно, открывается политический смысл того, что сказалось у Ельцина, но зато — начисто теряется весь неподражаемый аромат мышления Бориса Николаевича, выветривается его, так сказать, психологический смысл. А этот смысл в том и состоит, чтобы вызвать раздражение присутствующих на Пленуме (а также — лично Михаила Сергеевича) и получить в результате изрядную порку. Вот, например, как выглядит горбачёвская интерпретация той части ельцинской речи, где смутьян задевает уже лично генсека: «Уроки мы извлекаем из прошлого, но, видимо, с точки зрения товарища Ельцина, не до конца, поскольку не созданы механизмы в партии, на уровне ЦК и Политбюро, которые бы исключали повторение серьёзных ошибок». Внятно, но сухо. А вот как это звучит в подлиннике: «Я думаю ещё об одном вопросе. Он не простой, но здесь Пленум, члены Центрального Комитета партии, самый доверительный и самый откровенный состав, перед кем и можно, и нужно сказать всё то, что есть на душе, то, что есть и в сердце, и как у коммуниста. Я должен сказать, что уроки, которые прошли за 70 лет, — тяжёлые уроки, были победы, о чём было сказано Михаилом Сергеевичем, но были и уроки. Уроки тяжёлых, тяжёлых поражений. Поражения эти складывались постепенно, они складывались благодаря тому, что не было коллегиальности, благодаря тому, что были группы, благодаря тому, что была власть партийная отдана в одни единственные руки, благодаря тому, что он, один человек, был ограждён абсолютно от всякой критики. Меня, например, очень тревожит — у нас нет ещё в составе Политбюро такой обстановки, а в последнее время обозначился определённый рост, я бы сказал, славословия от некоторых членов Политбюро, от некоторых постоянных членов Политбюро в адрес Генерального секретаря. Считаю, что вот как раз сейчас это недопустимо, именно сейчас, когда закладываются самые демократические формы отношения принципиальности друг к другу, товарищеского отношения и товарищества друг другу. Это недопустимо». И далее: «Я понимаю, что сейчас это не приводит к каким-то уже определённым, недопустимым, так сказать, перекосам, но тем не менее первые какие-то штришки вот такого отношения уже есть, и мне бы казалось, что, конечно, это надо в дальнейшем предотвратить». Это о, якобы, зарождающемся «культе личности» Горбачёва, в создании какового будут виноваты всё те же некоторые члены Политбюро, некоторые постоянные члены Политбюро. И отчасти, может быть, виноват сам Горбачёв, который им попустительствует. Правда, Михаил Сергеевич здесь впрямую не назван, только подразумевается. Ведь Борис Николаевич личность хоть и героическая, но — не до такой же степени, чтобы всё говорить открытым текстом. Но намёк на то, что генсек создаёт культ своей личности, совершенно прозрачен. И все его поняли. А лучше других — сам Горбачёв. Намёк был, конечно же, дик и абсурден. Но как раз нелепости больше всего всегда и задевают. И хоть Михаил Сергеевич в своём переводе ельцинской речи на русский язык никак не показал, что принял намёк на свой счёт, тем не менее он не мог не возмутиться. А Ельцину того и нужно. Он опять поймал Горбачёва, добился от него агрессивных отцовских эмоций, сейчас генсек возьмётся за ремень, а точнее — раздаст розги своим верным клевретам, и уж они-то выдерут будущего президента России, как сидорову козу. Нам осталось только посмотреть, как Михаил Сергеевич науськал членов ЦК на ожидающего наказания Ельцина. Итак необходимое условие для экзекуции создано: Ельцин закончил своё выступление, сказал «то, что не мог не сказать», вернулся на место и приготовился к тому, ради чего собственно заварил эту кашу. «Сказав всё это, я сел. Сердце моё гремело, готово было вырваться из груди. Что будет дальше, я знал. Будет избиение, методичное, планомерное, почти с удовольствием и наслаждением». Предвкушает! Теперь дело за Горбачёвым, который должен создать достаточное условие для экзекуции — сделать отмашку… Вообще-то дальнейшее поведение Михаила Сергеевича могло быть иным. Всё ведь зависит от того, как человек воспринимает направленные на него манипулятивные действия. Если бы Горбачёв был способен осознать, что Ельцин хочет спровоцировать его на драку, он мог бы повести себя как-нибудь так: три раза выдохнуть, плюнуть, перекреститься, а потом сказать: «Нет, Борис Николаевич, этот номер у тебя на этот раз не пройдёт. Порки не будет, зря ты тут ягодицы расставил. Спасибо, конечно, за содержательное выступление, но сейчас мы заканчиваем заседание (вот только товарища Алиева отправим в отставку по состояния здоровья — это был второй пункт повестки дня Пленума), а потом уж келейно, без лишнего шума удовлетворим и твою настойчивую просьбу: снимем со всех постов, мотивируя это тем, что ты сильно переутомился (а в качестве доказательства опубликуем дословно твою замечательную речь в каком-нибудь прогрессивном органе гласности), и всё — отправляйся в почётную ссылку послом в какую-нибудь Новую Гвинею». К несчастью, Михаил Сергеевич ничего такого не сказал и не сделал. Выслушав ельцинскую речь, он, конечно, расслышал содержавшийся в ней манипулятивный посыл, но вместо того, чтобы его осознать и таким образом обезвредить, попался на него, заглотил наживку, стал делать то, на что рассчитывал и что прогнозировал в глубине своего бессознательного Ельцин. Впоследствии Горбачёв напишет: «Ультимативный характер и тон выступления вызвали острую реакцию, начались незапланированные прения». Да, «ультимативный характер и тон» — это то, что могло задеть Михаила Сергеевича. Что же касается «острой реакции» на выступление Ельцина, то она могла возникнуть, конечно, не только у генсека, но и у многих (хотя вот Воротников увидел другое: «Все как-то опешили. Что? Почему? Непонятно... Причём такой ход в канун великого праздника!»), но, как бы ни была остра эта реакция, «незапланированные прения» ни с того ни с сего начаться никак не могли. Их мог начать только один человек — Горбачёв. В декабре 1988 г., когда Горбачёв готовился к поездке в США, интервью было опубликовано в журнале АПН «Спутник», распространявшемся за рубежом. Материал был поставлен в свёрстанный номер «срочным досылом». Понятно, что решение об этом было принято на самом верху. Горбачёв никак не хотел выглядеть в глазах американской общественности зажимщиком гласности. На любой пресс-конференции его могли спросить, что с Ельциным, почему советские средства массовой информации о нём молчат. Человек перемен Когда Ельцин кончил, Михаил Сергеевич (по свидетельству наблюдательного Воротникова) «как-то весь напрягся, подвинул Лигачёва и взял председательство в свои руки. Посмотрел налево, направо в Президиум, где сидят только члены Политбюро — вот, мол, такой «фокус», в зал»... Далее стенограмма: «Товарищи, я думаю, серьёзное у товарища Ельцина выступление. Не хотелось бы начинать прения, но придётся сказанное обсудить». Потом он, как уже говорилось, перевёл речь Ельцина на русский язык, сформулировал главную тему (малый хочет уйти из Политбюро, но остаться первым секретарём горкома) и предложил «обменяться мнениями». Настойчиво несколько раз повторил: я, мол, не настаиваю, но приглашаю, пожалуйста, кто хочет, поднимите руку. Одним словом: надо. «Ну а дальше всё пошло, как и ожидалось, — констатирует Ельцин и продолжает: — Но одно дело, когда я теоретически прокручивал всё это в голове, размышляя о том, какие доводы будут приводиться в ответ на мои тезиса, кто выступит. /.../ А вот когда всё началось на самом деле, когда на трибуну с блеском в глазах выбегали те, с кем вроде бы долго рядом работал, кто был мне близок, с кем у меня были хорошие отношения — это предательство вынести оказалось страшно тяжело. /.../ Одно выступление за другим, во многом демагогичные, не по существу. Бьющие примерно в одну и ту же точку: такой-сякой Ельцин. Слова повторялись, эпитеты повторялись, ярлыки повторялись. Как я выдержал, трудно сказать». Ну, это преувеличение. Из стенограммы ничего такого не следует. О скандальном желании остаться первым секретарём МГК, но уйти из кандидатов в члены Политбюро много не говорили, это как-то не укладывалось в головах товарищей. В основном говорили об ошибках, капризах, амбициозности, ущемлённом самолюбии, политическом нигилизме, безответственности и прочем. Так ведь это ж всё правда. Сам Борис Николаевич это сам признал там же, на Пленуме. Вот какой итог подвёл он своему бичеванию: «Кроме некоторых выражений, в целом я с оценкой согласен. Да, я подвёл ЦК и московскую парторганизацию, выступив сегодня, — это ошибка». Золотые слова. Причём тут не заподозришь никакой лжи. Разве мог этот смелый и мужественный человек, только что претерпевший словесное бичевание за свои невразумительные убеждения, мелко лгать, лебезить перед своими товарищами, «перед кем и можно, и нужно сказать всё то, что есть на душе, то, что есть и в сердце, и как у коммуниста»? Вообще-то, конечно же, мог. В таком состоянии — как отличить правду от лжи? Борис Николаевич ведь был не в себе, когда шёл на трибуну, выступал и слушал. Он даже значительно позже, когда вспоминал те события, терял голову, начинал путать факты, причины и следствия, фантазировать. В «Исповеди на заданную тему» говорит: «Неужто я ждал другой реакции от нынешнего, в большинстве своём, консервативного состава ЦК? Конечно, нет. Будущий сценарий был предельно ясен. Он готовился заранее, и, как я сейчас понял, независимо от моего выступления. Горбачёв, так сказать, задаст тон, затем ринутся на трибуну обличители и станут обвинять меня в расколе единства, в амбициях, в политических интригах и т.д.» То есть задним числом Борис Николаевич, которому тут «даже самому себя сложно понять», задаётся вопросом: ждал он другой реакции или нет? И отвечает уверенно: нет. Ему был ясен сценарий, который «готовился заранее». Сакраментальный вопрос: кем? Тут не сказано, что Горбачёвым, и это правильно. Потому что, если Ельцину ещё до его выступления был «предельно ясен» сценарий, то при чём здесь вообще Горбачёв? Более того, этого выступления Ельцина в принципе могло и не быть (он это сам признаёт). Борис Николаевич мог найти другой способ вызвать огонь на себя. Он в этом уверен, задним числом он чётко понимает, что Горбачёвым манипулировать очень даже легко. Ясно было и то, что если сорвётся генсек, другие подключатся автоматически. Вопрос только: зачем провоцировать Михаила Сергеевича? Ответ: да просто потому, что он поддаётся на провокации. Как тут удержишься... Ну а дальше, поддавшись, генсек действует уж точно по сценарию Ельцина — провоцирует и других. Наивный Воротников, которому, видимо, надоели идиотские разговоры о том, что Горбачёв подговорил ребят из ЦК побить Борьку Ельцина, делает даже специальное категорическое заявление: «Накануне Пленума никакого обсуждения, сговора, организации выступлений членов ЦК в адрес Ельцина не было. Они были спонтанными. И, может быть, их спровоцировало поведение на Пленуме Генерального секретаря ЦК КПСС». Ну разумеется: «спонтанными», хотя и «спровоцированными». Что же касается «сговора»... А кто говорит, что был какой-то сговор? Ельцин? Но даже Ельцин не говорит о сговоре. Он говорит о том сценарии, о котором сам знал заранее, на который рассчитывал, и который действительно блестяще был разыгран на Пленуме: «Горбачёв, так сказать, задаст тон»... И действительно, Горбачёв задал тон. Предложил всем высказаться. Да ещё и подначил пассивных особыми знаками... Воротников, который, может, и не стал бы выступать без особой стимуляции, вспоминает: «Сидя за столом, как и другие коллеги, поймал взгляд Горбачёва, ну что, мол, надо определить и вам свои позиции». Ну как тут не выступить? Значит всё же прав Ельцин — был сценарий. Да, был. Но то был сценарий не Горбачёва, а Ельцина. А Горбачёв лишь успешно сыграл в нём свою незавидную роль, уготованную ему судьбой. Или — Ельциным. Самое удивительное то, что проделав над Горбачёвым все эти кунштюки и получив в ответ то, чего добивался, Ельцин стал делать вид, что ничего особенного не произошло. «Через 10 дней, 31 октября, Ельцин пришёл на заседание Политбюро, обсуждавшее окончательный вариант доклада о 70-летии Октября. Когда ему предоставили слово, стал пространно говорить»... Всё о том же, но — уже значительно мягче и — с учётом полученной головомойки: «Я — это моя главная ошибка — из-за амбиций, самолюбия, уклонялся от того, чтобы нормально сотрудничать с Лигачёвым, Разумовским, Яковлевым. Но товарищи в горкоме партии не отвернулись от меня — хотя и осудили моё поведение, просят остаться». Рассказавший всё это Горбачёв, поясняет: «Оказывается, он попросил секретарей горкома собраться без него». Товарищи, конечно, признали поведение Ельцина ошибочным, но — порекомендовали забрать заявление об отставке. Вот он и упорствовал... Самое интересное то, что наряду с упорным стремлением уйти, но остаться, Борис Николаевич продолжал «нарываться» ещё одним способом. В самиздате стали ходить разные варианты речи первого секретаря МГК на октябрьском Пленуме. Была она опубликована и на Западе. Анатолий Черняев свидетельствует: текст, «который я прочитал во французской газете «Монд», ну совсем не имел ничего общего с тем, что я услышал из уст Ельцина на пленуме, сидя во втором ряду зала, почти напротив трибуны. Не то, чтобы не совпали какие-то абзацы, или что-то было добавлено или упущено, или что-то изложено не совсем точно. Нет, просто абсолютно разные вещи! Я, помню, подивился, как такая солидная и информированная газета попалась на явную фальшивку». Ельцин, конечно, ничего не опровергал и тем самым создавал напряжённость вокруг своего имени. Горбачёв был вынужден действовать. Нет, он не опубликовал подлинный ельцинский текст, он собрал членов Политбюро, посоветовался с товарищами. «После этого позвонил Ельцину. Сказал, что мнение членов Политбюро — выносить вопрос на пленум горкома партии. В разговоре высказал всё, что накопилось за эти дни». Видимо нашёл очень сильные слова. Потому что вскоре (9.11.87) ему доложили: «В московском горкоме — ЧП: в комнате отдыха обнаружили окровавленного Ельцина». Вот ведь до чего дошло! Горбачёв сообщает: «Ельцин канцелярскими ножницами симулировал покушение на самоубийство, по другому оценить эти действия было невозможно. По мнению врачей, никакой опасности для жизни рана не представляла — ножницы, скользнув по ребру, оставили кровавый след. Ельцина госпитализировали». У Бориса Николаевича, разумеется, свой вариант: «9 ноября с сильными приступами головной и сердечной боли меня увезут в больницу. Видимо, организм не выдержал нервного напряжения, произошёл срыв». Тоже хорошо. Но версия Горбачёва богаче. Представляете жест государственного мужа? Не абы чем режет себя, а ножницами. Впрочем, какая разница, пытался Ельцин покончить с собой посредством канцелярских ножниц или нагнал себе высокое кровяное давление? Всё равно ведь ни в том, ни в другом случае ничего сознательного, ничего собственно человеческого не было. Он опять использовал Горбачёва. А тот, кажется, вошёл во вкус — позвонил в больницу и говорит: «Надо бы, Борис Николаевич, ко мне подъехать ненадолго. Ну а потом, может быть, заодно и московский пленум горкома проведём». Ельцин ему: «Я не могу приехать, я в постели, мне врачи даже вставать не разрешают». Горбачёв: «Ничего, врачи помогут». Короче, вывел смутьяна на пленум. «Атмосфера была тяжёлой, — рассказывает Михаил Сергеевич. — Ельцин был большим мастером по части нанесения обид своим коллегам и сослуживцам. Обижал зло, больно, чаще всего незаслуженно, и это отозвалось ему теперь». Ельцин воспринимал это по-иному: «Как назвать то, когда человека убивают словами, потому что действительно это было похоже на настоящее убийство?.. Ведь можно было меня просто освободить на Пленуме. Но нет, надо было понаслаждаться процессом предательства». Всё это могло быть смешно, если бы именно в этот момент не началось восхождение Ельцина и закат — Горбачёва. Полностью книга Олега Давыдова «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачёва к власти» публикуется сейчас в интернет-журнале «Перемены», здесь. |
#10
|
||||
|
||||
Русские почему-то не славословят юбиляра
http://www.inopressa.ru/article/02Ma.../gorbi_80.html
Сегодня исполняется 80 лет экс-президенту СССР Михаилу Горбачеву. Если за границей Горбачев окружен ореолом миротворца, то в России его перестройка ассоциируется с дефицитом, длинными очередями за продуктами и тяжелейшими экономическими реформами. Западная пресса отдает должное юбиляру за то, что он "держался изящно" и "героически" сошел со сцены, а также за нынешнюю "верность идеалам" в форме критики Путина. Драматические события в Египте вернули на страницы американских газет "романтику демократизации", но заодно вернулась амнезия, замечает обозреватель The Washington Post, напоминая, что "волна демократизации" в конце XX века началась в неожиданном месте и неожиданным образом - с советской России под руководством главы КПСС Горбачева. Вскоре после распада СССР американские политики и СМИ стали распространять версию, что отцом российской демократии является Ельцин. Между тем именно Горбачев ввел парламентские и президентские выборы, и выборы 1989-1991 годов по сей день - самые свободные и справедливые в истории России. Искажение истории не только неуважительно по отношению к Горбачеву, но и вычеркивает из памяти тот факт, что в России демократизация началась отнюдь не с демонстраций и кровопролития или свержения режима. Подход Горбачева - "революционный по содержанию, но эволюционный по методам и форме", по его выражению, - резко контрастировал с историей российских преобразований сверху, в том числе с ельцинской "шоковой терапией". Избрание Ельцина президентом РСФСР - первый и последний случай в истории СССР, когда Кремль допустил передачу исполнительной власти кандидату от оппозиции. Другая примечательная реформа Горбачева - гласность, обеспечившая фактическую свободу прессы, говорится в статье. "Горбачев остается недооцененной, возможно, трагической, но все равно неотъемлемо-важной фигурой в новейшей истории демократизации", - заключает автор. Михаил Горбачев и Фредерик де Клерк, президент ЮАР в 1989-1994 годах, ассоциируются с величайшими потерями XX века - "величайшими" в двух разных смыслах, пишет в The New York Times журналист Билл Келлер. С одной стороны, Горбачев "потерял Россию и все ее колонии, а де Клерк - богатейшую страну Африки". С другой стороны, и Горбачев, и де Клерк держались изящно и заслуживают звания "великих неудачников". Умение сойти со сцены - редкостное, недооцененное геройство. Не все поступки Горбачева и де Клерка были красивыми, сегодня обоих не особенно славят в их странах, замечает автор, "но оба отказались от власти жестокой элиты, не ввергнув свою страну в кровавую бойню гражданской войны". Автор формулирует шесть "уроков", в числе которых такие: "Свобода - это скользкая наклонная плоскость" (и Горбачев, и де Клерк первоначально хотели лишь реформировать, а не упразднять свои ужасные системы) и "Даже толика гласности опасна" (из свободной прессы недовольные узнают, что их жалобы обоснованны и что они не одиноки). Еще один урок - "победить легко, дальше гораздо труднее". "Сегодня Россия и Южная Африка - разочарованные демократии. Южная Африка страдает от страшной нищеты, преступности и некомпетентности властей. Россия коррумпирована и нетерпимо, иногда жестоко обходится с диссидентами", - пишет Келлер. И все же он считает: "Если россиянам или южноафриканцам надоест терпеть их несовершенных лидеров, они могут надеяться на другие средства, кроме уличных протестов". Михаил Горбачев получил Нобелевскую премию мира в 1990 году за бескровные изменения в советской империи, напоминает Der Standard. Это было за год до развала СССР, который случился не в последнюю очередь из-за политического курса Горбачева, характеризовавшегося зачатками реформ и нерешительными шагами. "История нерешительного реформатора Горбачева учит, что власть оказывается в руках тех, что в ключевой момент прибегает к решительным действиям. В случае с Россией это были люди, имевшие относительно убедительную программу - сторонники демократических рыночных преобразований, сгруппировавшиеся вокруг Бориса Ельцина. Однако плачевная политическая реализация реформ в конечном итоге вымостила дорогу путинизму", - говорится в статье. "Только один из десяти россиян уважает Горбачева" - так озаглавлен комментарий французской Le Temps. Если за границей Михаил Горбачев окружен ореолом миротворца, то в России горбачевская перестройка в первую очередь ассоциируется с продовольственным дефицитом, длинными очередями, катастрофическими экономическими реформами и падением уровня жизни. Двадцать лет спустя это недоверие к последнему советскому лидеру трансформировалось в отсутствие интереса: по данным проведенного в конце февраля опроса, 47% россиян относятся к Михаилу Горбачеву "безразлично", 20% его "презирают", и только 10% "уважают". Три четверти опрошенных не смогли вспомнить о каких-либо "достижениях" той эпохи, а треть опрошенных сожалеет о распаде СССР, который, по их мнению, спровоцировал Горбачев. Несмотря на столь негативное отношение, Михаил Горбачев все еще принимает активное участие в общественной жизни. Газета особо обращает внимание, что накануне 80-летия в интервью "Новой газете" Горбачев обрушился с резкой критикой на "имитацию политической жизни" в России, "богатство и распутство" правящего класса, самоуверенность и нескромность Владимира Путина и Дмитрия Медведева. Немецкий Bild публикует интервью с Горбачевым, которое, по мнению издания, опровергает расхожее мнение о том, что реформатор, как правило, лишен обычного человеческого счастья. "Я смог изменить страну, Европу, весь мир. Я положил конец холодной войне. И рядом со мной на протяжении 50 лет был человек, с которым я делил свое счастье, - это моя супруга, Раиса", - сказал юбиляр. По словам Горбачева, он стал утрачивать веру в идеалы коммунистической системы в 1970-е годы. "Слишком большой была пропасть между желаемым и действительностью, наши идеалы каждый раз терпели фиаско на практике. Но я все еще был уверен, что систему можно починить. Не забывайте, я был убежденным коммунистом!" Но все люди меняются, признается он. Со временем пришло осознание того, что "система ограничивает права человека, отнимает его свободы. И поэтому она рухнула - люди не могут долго находиться под гнетом. Эта истина подтвердилась на примере Советского Союза, Восточной Европы, находит она подтверждение и сегодня, в исламском мире", сказал Горбачев. Горбачев наверняка испытывает горечь от того, что большинство россиян воспринимают его сегодня как предателя родины и могильщика Советского Союза, пишет на сайте журнала Focus Борис Райтшустер. До сегодняшнего дня большинство россиян не хотят признавать, что к моменту его прихода во власть экономика страны была полностью разрушена, государство прогнило, и Горбачеву хватило мужества наконец признать эту правду и сделать необходимые выводы. К несправедливому, по мнению автора, большинству относится и "бывший полковник КГБ Путин вместе со своей кликой экс-сотрудников органов безопасности". Они предпочитают легенду "о подлом заговоре Запада, жертвой которого стал Советский Союз, когда-то не побежденный на поле боя". В свое время Ельцин использовал любую возможность, чтобы унизить Горбачева, утверждает автор. Совсем по-иному повел себя Путин, когда въехал в Кремль: в 2000 году даже пригласил Горбачева на свою инаугурацию. "Экс-президент, похоже, был тронут и с тех пор хвалил Путина при любой возможности. Даже тогда, когда стало ясно, что права человека, свобода прессы, демократия и правовое государство являются для бывшего кагэбэшника чужеродными словами", - считает автор. Если бы Горбачев сохранил первоначальный тон, вероятно, он праздновал бы 80-летие не в Лондоне, а в Большом театре, пишет Райтшустер. Однако он и в преклонном возрасте остался верен своим идеалам: сегодня он при любой возможности громко критикует непорядки в России, ставя Путину в упрек его "бесстыдство". Формально в России существует парламент, Конституция и даже суды, но все это лишь "декорация" и "имитация демократии", считает Горбачев. Популярность Горбачева в своей стране настолько мала, что терять ему нечего. В заключение автор статьи приводит слова московского политолога Лилии Шевцовой: "Ему не повезло с нами, его народом. Но нам повезло с ним. Правда, нам еще предстоит это осознать". |
|
Метки |
михаил сергеевич |
Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1) | |
Опции темы | |
Опции просмотра | |
|
|