*116. Дюжину лет спустя

[Глеб Павловский]

http://www.ng.ru/politics/2011-08-05/1_matrix.html

Российская политическая матрица опять зависла
2011-08-05 /

Владимир Путин, кажется, меняется быстрее созданной им системы.
Фото Ильи Варламова

В начале следующей недели исполнится 12 лет со дня, когда Ельцин отставил премьера Сергея Степашина и назначил – сперва и.о. премьера – Владимира Путина. Будущего тогда, конечно, не предвидел никто. Но труднее всего вообразить шутки грядущего. 12 лет спустя Россия имеет премьера с тем же именем, а еще через 12 лет четырежды бывший президент может еще раз стать премьером. Почему нет, если 20-летней давности министр правительства Гайдара и бывший президент Чувашии Федоров пишет стратегию развития для наших внуков. А вечный Дима Рогозин готов еще раз изобразить нам русский национализм «в хорошем смысле этого слова». Речные суда тонут в каждой луже, а вечный Шойгу спасает то, что осталось.

Экие грубые, казарменные шутки судьбы. Похоже, российская матрица опять зависла.

Зависание матрицы, впрочем, не коснулось рейтингов власти – те сильно и неприятно ожили. Тренд электоральных рейтингов президента, премьера и «Единой России» устойчиво понижается с начала года. Примерно с того момента, когда тандем стал явно медлить, откладывая решение по кандидату. То есть, говоря попросту, когда премьер стал показывать нежелание поддержать кандидатуру Медведева на второй срок.
Также в разделе:
Закат "Справедливой России"
После ухода ряда видных эсэров деградация "партии левой ноги" – лишь вопрос времени
Бюджетные загадки первого полугодия
Чего на самом деле хочет Минфин?
Грузинские беспокойства президента Медведева
Интервью президента получилось таким, про которое говорят: мягко стелет, да жестко спать
Экстремизм идет из Интернета
Правительство предлагает ужесточить законодательство

Рейтинг отклеился

Структура падения также важна. Рейтинги падают одновременно, все втроем, согласованно, как еще недавно стояли, а год тому – росли. К концу лета сформировались три плато, три электоральные низины, каждая из которых примерно на 5–7% меньше, чем в конце прошлого года.

Личных рейтингов практически нет, дуумвиры-тандемократоры делят на двоих общий рейтинг. И неясно, что произойдет с их личными рейтингами на выходе из этого модуля высшей власти. Поэтому замер разрыва Медведев–Путин (а он есть) примерно в 5–7% в пользу Путина – лукавая манипуляция. Рейтинг Путина складывается из а) воспоминаний, б) активности премьера-фронтовика (ведущего кампанию, которой Медведев не ведет, видимо, из чувства лояльности) и в) участника тандема в паре с президентом Медведевым. Иными словами, сегодняшний рейтинг Путина – замер его популярности вне конкурентной ситуации. И этот замер показывает снижение.

Еще интереснее – и еще ярче, увы, – падение поддержки правящей партии. Спад рейтинга ЕР и определеннее, и опаснее для партии. Его не остановила инициатива Путина с Народным фронтом – мириады призрачных почтальонов России и виртуальные легионы таксистов не утяжелили рейтинг партии ни на процент. Партия, поддержка которой взлетела до небес в 2008–2009 годах (зенит поддержки ее и тандема совпал с разгаром экономического кризиса в стране и мире!), теперь расплачивается за паралич тандема – уход от главного решения, ради которого тандем был создан.

Проценты ЕР были показателем доверия к власти в чистом виде – иных заслуг партия аппарата и не могла предъявить. Но вдруг выяснилось, что власть втайне безвластна, а следовательно – бесполезна.

Что-то меняется в августовском воздухе, что-то сгорает – а дыма нет.

Кто ненадежен?

Недавняя статья Ольги Крыштановской «Медведевский двор», в сущности, написана ради последнего абзаца – «Медведев к концу своего срока так и остается президентом без команды, то есть генералом без армии, что делает его шансы на еще один президентский срок призрачными».

Но оставим пропаганду пропагандистам. Интересно утверждение автора – справедливое, – что главным ресурсом президента является наличие у него преданной команды, а ее отсутствие или недостаточная лояльность – это проблема. Но, по умолчанию Крыштановской, в команду, преданную президенту, не входит Путин-премьер, рекомендованный Думе Медведевым! Крыштановская изначально постулирует ненадежность Путина как члена команды. Так ли это?

Кадровая тайна тандема в том, что он запрещал обоим создание полноценной команды. Баланс в тандеме вступил в конфликт с его управленческой эффективностью. Сложились две политически неполные команды в Кремле и Белом доме, которые не складываются и никогда не сложатся в одну. Правда, ожидают, что после «великого разговора»? возникнет единая команда. Это было бы великим чудом. Позволю себе сказать – это иллюзия. Та же иллюзия, которая заставляет откладывать сам разговор, – иллюзия контроля над временем как следствие контроля во власти. А внутри этой иллюзии – опрокидывающий страх, который, собственно, и заставляет откладывать простые решения, пока те не станут нерешаемыми.

Осень тандема

Медлящий, откладывающий решение о власти тандем еще недавно был площадкой триумфа власти над временем и страной. Сделать преемственность осью политики – запрограммировать будущее на годы вперед, до 2020-го и далее... Изгнать риски... Но сегодня Кремль бежит вдогонку за процессами, которые даже не пытается осознать. Прежде Кремль опережал всех и господствовал благодаря опережению остальных. То была власть-везунчик – государство угаданной конъюнктуры. Решения предлагались раньше, чем на них возникал запрос. Фирменные импровизации Кремля стали способом политической гегемонии – предлагать ответы раньше, чем остальные недотепы догадаются сформулировать вопрос.

Эта властная модель – инициативный Кремль при безынициативном, пассивном обществе – в медведевский период отполировалась до сколковского шика модернизации. Но теперь эта власть кончается, и ее мавзолеем стал тандем.

Мы присутствуем при конце мифа о власти-гроссмейстере мирового уровня – с ее амбицией контролировать реальность. Неопределенность растет. Казалось бы, неопределенность – вещь, которая Путину ненавистна. Ведь неопределенность – это нестабильность. Но она работает на его новую игру, поскольку вина за рост неопределенности никем не возлагается на Путина. Ее возложат на Медведева, который изолирован в центре рискованного пространства, которым тандем не управляет. А президент в одиночку управлять не может.

А кто Медведев в этом пространстве? Медведев в этом пространстве никто. Его колоссальная активность политически стерилизована – и изолирована в административном стакане, поскольку он запретил себе искать поддержку в стране. Он президент, который пытается проводить активную политику в аполитичной системе. Это превращает Медведева в модератора неопределенности, где он ничего не может изменить. Здесь достаточно оттягивать момент истины, сама оттяжка становится конечной истиной.

Это видно на простом примере с ПРО. Несомненно, американские предложения по ПРО были лучше всего, чего мог бы ждать Путин. Хотя, конечно, они не стопроцентно застрахованы, как и все американские предложения. Путина они, пожалуй, устроили бы даже больше, чем Медведева. Но зачем Путину помогать Медведеву их принять? А без такой поддержки Медведеву принять их невозможно. Скажут, что «опять наш простак попал в американскую ловушку»! И Путин не снимет с Медведева часть риска. Зачем теперь ему помогать Медведеву? Ему самому нужны козыри для игры с Америкой в близком будущем. Не нарушая дисциплины тандема, достаточно просто затихнуть. К чему торопить события? Став президентом, он примет эти предложения как свою убедительную победу. (Вот что, в сущности, имеет в виду Крыштановская, исключив Путина из числа «преданных Медведеву».)

Этот простой пример показывает, как расходится рассеянный склероз по системе. Она не действует по назначению, поскольку втайне вовлечена в совершенно другое действие. Но и тандем, даже, страшно сказать – сам премьер, может не рассчитать. Рост управляемой неопределенности – эталонная техника перестройки, сознательная технология раннего Горбачева. Сегодня ты гарцуешь на управляемой неопределенности, через нее управляя страной. Завтра неопределенность вдруг оседлает всадника, и... Но почему завтра? Август уже на дворе!

Нелояльность сверху

Путинская догма полной партизации политики была спорной, но объяснимой: табу на популизм! Партизация проводилась с последовательностью, какой не хватало в других областях: никаких фронтов и «движений-проектов», наспех слепленных под выборы. А что теперь? Промежуточный результат суеты с Народным фронтом. Дополненный Агентством стратегических инициатив. Выглядит, как нарядная игровая площадка. Теперь у нас тут будет много активности, жизни и инициативы – есть место, куда будут приходить новые люди. Описывается это на давно забытом, никогда прежде Путиным не используемом языке комсактива – пафосном, бесконечно искусственном языке с наигранной душевностью для того приглашенных дам.

Все это необычно, поскольку нарушает устоявшуюся стилистику власти. Не потому ли, что власть утратила способность опережать всех и за счет опережения оставаться единственным центром инициативы? А еще более вероятно, что Путин утратил доверие к этому прежнему центру инициативы.

Система Путина стала напрягать своего архитектора. И когда он повторяет, что «Единая Россия» забронзовела, легко угадывается смысл – она внутренне сорганизовалась, став не вполне проницаемой и непрозрачной для него самого. Сверхлояльная партия власти стала для Путина слабоуправляемой. Она начала казаться ему опасной тем, что он с ней ничего не может сделать. Она бронзовая, то есть самодостаточная, поскольку теперь не целиком зависит от его личного рейтинга. Премьер реет над ней как лидер-нечлен, но... так ли он ей нужен?

Не стал ли Путин чувствовать себя лишним в этой системе, построенной вокруг прежнего центра инициативы? Путин чувствует себя лишним и в собственной политической системе, ядром которой является партия, встроенная в путинское большинство. Но у Путина, похоже, возникло ощущение, что следующей серии с его участием публика уже не ждет. И он стал разрушать эту конструкцию и создавать рядом с системой, которая вся пронизана концепцией его первенства, другую, маленькую и в чем-то даже пародийную. Он испугался, что система забронзовела настолько, что в этой скульптурной группе его уже нет. И сверхзадача фронта – вернуть нужность Путина России. Придумать, зачем нам всем нужен Путин, создать процесс, в центре которого будет он. И тогда вот это старое большинство и демократическая модель заменяются артефактом – «народом» из Народного фронта. Партийная система провисает, она превращается в тыловой резерв. Путин занялся конструированием народности. Отсюда избыток простонародных словечек, ссылка на книги и фильмы советского времени, которые сегодня уже надо искать через Яндекс, поскольку «народ» ничего такого не читает и не смотрит, а если читал или смотрел, то успел забыть. Как с Виктором Гюго, читателям которого сегодня далеко за пятьдесят.

Скоро возникнет проблема управления перестраиваемой властью – ведь мы все еще находимся в старой политической системе. Ее можно разрушить, и ее рушит Путин, но пока она эта политическая система, а не какая-то другая. В существующей системе нет инструментов управления «народными массами». Она структурирована в виде общества бюджетных сословий и избирателей регионов. Если мы меняем такую систему, нужны другие инструменты.

Здесь жаркая тайна совсем близкого будущего. Главная загадка, которая циклически возвращается в истории русских государств, – необъяснимая внезапная нелояльность лидера собственной системе. Выстроив систему власти, лидер сам вдруг вступает в заговор против нее. Но удастся ли Путину остановиться хотя бы на том уровне нелояльности, которую он демонстрирует?

Российская политика не приспособлена к тому, чтобы обсуждать это и вообще что-либо серьезное вслух. Оттого на вершине власти ни для кого недосягаемые сидят два человека и угрюмо молчат о будущем государства на следующие 12 лет. Снова август.

[Svobodanews]

http://www.svobodanews.ru/content/tr.../24294798.html
Президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский


Глеб Павловский
Опубликовано 14.08.2011 14:00
Данила Гальперович
Данила Гальперович: В этом выпуске мы лицом к лицу с президентом «Фонда эффективной политики» Глебом Павловским.
А задают ему вопросы редактор отдела политики «Независимой газеты» Александра Самарина и московский корреспондент газеты «Лос-Анджелес Таймс» Сергей Лойко.
Мы поговорим, конечно, о начале политического сезона. У нас каждый день есть новостные поводы, чтобы поговорить о президенте, премьере или партиях, но обострение начнется осенью.
Но сначала, по традиции, краткая биография нашего гостя.

Глеб Олегович Павловский родился в Одессе 5 марта 1951 года, в семье инженера-строителя. В 1968-73 годах учился на историческом факультете Одесского университета. До 1974 года работал учителем в сельской школе. Впервые столкнулся с КГБ в 1974 году, по делу о распространении «Архипелага ГУЛАГ». С 1976 года по 1982-ой был рабочим. В 1978-80 годах один из соредакторов нелегального журнала «Поиски». В апреле 1982 года Глеб Павловский был арестован по обвинению в издании этого журнала. Дал показания по делу и признал свою вину. Получил три года ссылки. С декабре 1985 года в Москве. Был одним из учредителей Клуба социальных инициатив. В 1987 году Глеб Павловский был одним из учредителей информационного кооператива «Факт». Позже – учредитель информационного агентства «Постфактум», главный редактор журнала «Век ХХ и мир». В 1991-92 годах заместитель председателя правления издательского дома «Коммерсант». В 1994-95-м – редактор и издатель ежеквартальника «Пределы власти». В 1995-96-м – учредитель и соредактор журналистского обозрения «Среда». С 1995 по настоящее время – соучредитель и директор «Фонда эффективной политики».

Данила Гальперович: Ну, еще, конечно же, «Русский журнал», телепрограммы, администрация президента, недавно закончившаяся.

Глеб Павловский: Да, это продолжалось 15 лет.

Александра Самарина: Глеб Олегович, вы являетесь сторонником версии, что Дмитрий Медведев должен заявить себя как кандидат в президенты. В этом случае почему за годы своего президентства Дмитрий Анатольевич, который проявляет свои президентские амбиции довольно часто, делает это разные способами, не возглавил какое-либо политической партии?

Глеб Павловский: Я связываю это с такой вещью, как тандем. Вообще говоря, Медведев никогда не намеревался индивидуально выдвигаться в кандидаты. Речь шла о том, что тандем Медведев-Путин выдвигает кандидата в президенты, которого поддерживает второй участник тандема и, что немаловажно, партия «Единая Россия», объединяющая практически весь истеблишмент, федеральный и региональный. Другой вариант – это совсем другой вариант. Проект тандема именно таков. Я действительно считал и считаю даже сейчас, что этот вариант более политически рентабелен, менее эксцентричен для избирателя, и в этом смысле меньше напрягает, меньше пугает политическую систему. Тут есть важное условие: второй участник тандема должен поддержать выдвижение первого. Именно это тормозит даже, наверное, больше. Достаточно очевидно, что второй участник, то есть премьер, не готов выполнить это условие и демонстрирует эту свою неготовность уже достаточно давно, во всяком случае, скажем условно, с Рождества в разных формах. И прав он или не прав – другой вопрос, но в этой ситуации самовыдвижение Медведева – это был бы просто акт разрыва с тандемом, с Путиным и с «Единой Россией», и тогда непонятно, на что он вообще может рассчитывать.

Александра Самарина: В отсутствие партии вы исключаете такой экстремальный вариант.

Глеб Павловский: К сожалению, сегодня я уже не могу исключать ни одного варианта. Потому что фактически исходный сценарий сломан, и сломал его премьер.

Сергей Лойко: Я приведу цитату: «Тоталитарная форма правления напрочь убивает свободу и творческую активность человека, которую никакое государство подменить собой не может. И в результате этого неэффективными становятся экономика, социальная сфера и политика. И такое государство обречено». Как вы думаете, Глеб Олегович, кто это сказал, когда и о чем?

Глеб Павловский: Это достаточно азбучная истина, ее мог сказать кто угодно, потому что это довольно банально. Это так просто.

Сергей Лойко: Это сказал Владимир Владимирович Путин про Советский Союз недавно, когда он встречался с участниками форума на Селигере. Собственно, то же самое говорят оппоненты Путина и тандема, когда их критикуют. Истина находится, как всегда, в середине. Как вы думаете, насколько то, что сказал Путин, не обязывающая ни к чему риторика? И насколько то, что он сказал, может быть применимо к России сегодня?

Глеб Павловский: Я думаю, что Путин говорил это достаточно ответственно в том смысле, что, с его точки зрения, это официальная позиция. Это как бы официальный язык, на котором говорит наша власть. Официальный язык нашей власти – это демократический язык, язык демократии. Дальше реализуется он или нет – другой вопрос, но у нее нет другого языка Если, например, предложить ей перейти на язык, скажем, Саши Дугина, она сойдет с ума, потому что не сможет говорить на этом языке. Или на язык Уго Чавеса. Но здесь возникает вопрос: а что он делает, для того чтобы остаться в этом мейнстриме? Потому что демократический консенсус предполагает некий минимум необходимых действий, в частности – существование партийной системы, плюрализма, возможности выехать… Путин, кстати, очень гордится тем, что его можно было подозревать во многом, но он никогда не пытался ограничить возможность граждан выезжать из страны, наоборот, он всегда над этим работает.

Данила Гальперович: (смеется) Чтобы больше уезжали?

Глеб Павловский: Это, кстати, интересный момент. Я думаю, что для Путина это один из центральных элементов демократии – свобода движения через границу. Поэтому я думаю, что Путин считает, что в этом вопросе он совершенно чисто. Россия не тоталитарное государство. Другой вопрос – какое оно.

Данила Гальперович: Вы сказали, что были договоренности, тандем базируется на каких-то принципах, которые были проговорены и, скорее всего, как-то формулированы. Вы были знакомы, не исключено, с какими-то договоренностями, которые были в самом начале процесса выдвижения Дмитрия Медведева, потому что процесс этот был, насколько я знаю, довольно сложным, еще летом 2007 года мало кто верил, что не Сергей Иванов будет преемником. На самом деле, речь о Стратегии-2020 произнес на Питерском экономическом форуме Сергей Иванов. Скажите, была ли договоренность, по-вашему, какие сферы останутся за Путиным после 2008 года и какие позволено хорошо контролировать и управлять процессами в них Медведеву?

Глеб Павловский: Я думаю, что общая договоренность такого рода была, то есть были, судя по всему, определены сферы, где требуется взаимное согласие, согласие двух. И это не касалось принципиальных прерогатив президента. Потому что Путин всегда достаточно уважительно относился к тому единственному институту, который он наверняка восстановил. Конечно, кадровые вопросы, в первую очередь кадровые вопросы выше определенной планки относились к таким сферам, где требуется консенсус двух, и это достаточно заметно. И это привело не сразу, но к парадоксальному явлению: ни тот, ни другой не смог создать политическую команду. Сегодня и президент, и премьер имеют неполные политические команды, смешанные, которые состоят из тех людей, которые оставлены вторым, плюс те, которых втянули в свою команду, чтобы они не достались другому. В итоге как бы ни один не имел полной свободы составить команду власти. В итоге мы подходим к выборам, принципиальным президентским выборам, и мы не видим никакой достаточной принципиальной политической команды. И все, что могут делать эти команды, они воюют друг с другом на среднем уровне.

Данила Гальперович: Хорошо, кадры. Еще что?

Глеб Павловский: Я думаю, что к таким вопросам должно относиться и правительство в принципе, то есть устойчивость правительства. Медведев вносит премьера, у него есть это право.

Данила Гальперович: А, скажем, такие вещи, как силовики и внешняя политика?

Глеб Павловский: Я думаю, что касается внешней политики, сразу было сказано, и это было для многих неожиданно, что было очень жестко сказано, что это целиком домен Медведева. И я понимаю почему. Все, что касается силовиков, здесь все это решалось через кадровые вопросы.

Данила Гальперович: Чье было последнее слово?

Глеб Павловский: Я думаю, что последнее слово у того, что говорит "нет". Если принцип консенсуса, то тот, кто говорит "нет", снимает вопрос.

Сергей Лойко: Знаете вы или догадываетесь, вот тот сценарий, который существовал между двумя лидерами, когда Медведев стал президентом, он распространялся на период после 2011 года?

Глеб Павловский: Я абсолютно уверен, что Медведев бы не согласился на такой сценарий. И собственно говоря, выбор Медведева, а не кого-то из толпы, я даже бы сказал, кто готов был на любые условия, в том числе и такие, и некоторые фамилии здесь уже назывались, выбор Медведева был связан с тем, что он был как бы независимо надежен. То есть Путин мог на него положиться именно потому, что Медведев не был ему обязан, он не создал его карьеру, он самостоятельный человек, и отношения между ними исключали такого типа договоренности - посиди, погрей место президента. Путин не мог такого сказать Медведеву. Хотя наверняка каждый из них мог считать, что тот, другой, понимает меня. Вы знаете, такие разговоры ведутся там, где обе стороны не хотят дойти до конца, потому что боятся сломать некую атмосферу, игру самим себе. Поэтому я думаю, что в этом вопросе они не договорились. В итоге тандем оказался своеобразным модулем без спускаемого аппарата, такой системой, в которую понятно как войти, но непонятно как выйти.

Александра Самарина: Вы сказали, не знают, как выйти, и мне вспомнилось путинское, помните, он в разговоре с журналистами сказал: "Вы услышите это решение, и вам оно понравится". Вот эту его фразу можно толковать по-разному. Вы допускаете, что в этой ситуации, в ситуации такого клинча пойдет на выборы третий человек?

Сергей Лойко: Это действительно был важный момент. Показалось, что Путин не шутит, как он это часто делает, и это не просто фигура речи, а что он действительно говорит о том, что ему известно как данность.

Данила Гальперович: Даже с некоторой досадой, кстати.

Сергей Лойко: Текст был такой, что решение принято. Как вы думаете, на тот момент решение было принято? И оно остается в силе? Или это все-таки была шутка?

Глеб Павловский: Я думаю, что решение не было принято, что Путин умеет не только шутить, но и говорить какие-то вещи, которые завоевывают аудиторию. Конечно, очень важно в таких случаях что-то крутить в голове, чтобы ты был искренен, и он говорил это искренне в каком-то смысле слова, но вы не знаете, что у него в этот момент в голове. Очевидно, что решения нет. Мы видим, как разговаривают эти два достойных человек, не называя последнее время друг друга. Путин в Магнитогорске два часа говорил, и там вообще не назвал действующего президента, а слово "президент" использовал только в связи с собой в прошлом. Медведев говорит "правительство", но опять-таки не упускает случая заметить, что правительство плохо работает. Имеет ли он в виду только правительство, имеет ли он в виду только Кудрин? Нет, мы все понимаем, что он имеет в виду, видимо, премьера. Вот они не обсуждают эту важную тему. И действительно, возникло ясное ощущение, что прежний сценарий, который был тоже непрост, он состоял, базовый, видимо, по смыслу, если все в порядке и Медведев выдвигается кандидатом, Путин его поддерживает, он тоже кем-то становится, и дальше у него очень большой выбор в стране, которая по-прежнему ему верна. Но возможен и другой вариант, потому что не исключалось, что у Медведева не получится ничего, он проваливается, у него рейтинги у плинтуса, тогда Путин придет и молча поправит все. Но вот вышло не то и не это. Вышло, что где-то с зимы возникает торможение. Путин всячески показывает, что решение не принято, на самом деле. Медведев тоже это по-своему показывает, уровнем своего растущего недовольства. Потому что, конечно, вряд ли он тормозит лично выдвижение себя кандидатом. Но он не может выдвинуть себя в конфликте с Путиным - он много теряет, это страшный риск. Вот они и загнали себя в этот клинч и в нем находятся. И мы тоже.

Данила Гальперович: Глеб Олегович, вы кроме того, что журналист, публицист, политический советник, вы еще хорошо знаете, что называется, пиар-поляну. Мы можем сейчас сказать, что у Владимира Путина есть новая пиар-команда для чего-то и, возможно, для переизбрания? Вы знаете о таком факте или о таких признаках?

Глеб Павловский: Новая по отношению к чему? Я думаю, что нет ни одной пиар-службы или пиар-фирмы, которая откажется от этого. Вот эта кампания, она в голове у Путина.

Данила Гальперович: Я говорю о конкретных людях.

Глеб Павловский: Нет, там нету новых людей. Но пробовать будут новых разных. Это совершенно не принципиальный вопрос, они будут оформителями.

Александра Самарина: Мы тут все время говорим, как плохо сейчас для Медведева и Путина объявить о своих намерениях. Плохо ли это для общества, для наших политиков, для страны в целом, для гражданского общества или хорошо, или нейтрально - то, что затягивается вопрос и нагнетается вот такого рода неопределенность?

Глеб Павловский: А я скажу - посмотрите на рейтинги, что происходит с рейтингами, причем рейтингами и Медведева, и Путина, и, кстати, "Единой России", что показывает, что у них нет индивидуальных сейчас рейтингов, это рейтинги тандема, они делят в сущности один рейтинг - рейтинг власти. Они тоже этого, по-моему, недопонимают. И то, что не принимается в каком-то смысле естественное решение, которое заложено в идее тандема, это преемственность в хорошем смысле слова, скажем так, тандем оказывается не способен решить этот простой достаточно вопрос. Сразу возникает ощущение, что что-то в верхах не то. И это передается, это считывается, считывается тревожностью и сомнением таким. Вот в "Единой России" очень радовались падению Миронова, например, но дело в том, что у людей в головах существовала определенная конструкция власти, и сейчас эта конструкция рассыпается. Вылез Народный фронт. Что это такое? Почему рядовой человек должен увязывать Народный фронт с "Единой Россией"? И как он должен склеивать в голове, зачем понадобилась партии какая-то странная левая структура, которая будет контролировать треть ее списка? Это все создает ощущение какой-то сумятицы, путаницы, и мы видим, как это отражается на рейтингах - они падают.

Сергей Лойко: И зачем нужно было Путину организовывать Народный фронт? Как премьеру это было ему абсолютно не нужно. Зачем нужен этот блок "коммунистов и беспартийных", который мы уже все однажды проходили? И вопрос такой: если он для чего-то нужен, значит, он нужен для какой-то большой политической кампании. И падающие рейтинги "Единой России", может быть, подталкивают к этому. И если он нужен для кампании, то инициатива исходит очевидно от Путина, а не от Медведева, значит, нам ожидать кампанию Путина?

Глеб Павловский: Я уже несколько раз высказывал такую точку зрения, она не встречает восторга, сразу скажу, - перестройка подкралась с другой стороны. Вот перестройка, с которой так долго боролась администрация президента и ждала ее от совершенно безвредных "вегетарианцев" из либеральной оппозиции, пришла со стороны Путина. Ведь мы видим, что Путин фактически начал демонтаж собственной системы. Один из принципов этой системы - никаких движений и общественных организаций внутри электорального процесса. Это была устойчивая линия Путина на протяжении 10 лет. И вдруг - экспромт буквально накануне пресс-конференции Медведева. Путин даже подчеркивает экспромт: "Я сидел тут ночью, думал, и вот мне пришло в голову", - говорит он в Волгограде, который он тут же назвал Сталинградом. Это какой-то внутренний импульс, мое ощущение, что Путин стал опасаться собственной системы. Он стал чувствовать, что он, может быть, ей не нужен, что вокруг все замечательно, но зачем Путин, что есть президент... Он таким образом начал напоминать системе, кто ее автор. А это опасное занятие, и оно его ведет, по-моему, далеко за пределы системы. Я уже не говорю о том, что там пошли эти включения каких-то корпораций внутри Народного фронта, а в этих корпорациях работают еще иностранные граждане, и юридически это вообще некоторая загадка. Моя точка зрения, что Народный фронт, который безусловно популистская конструкция, Путин был год назад на такое предложение сказал: ребята, это популизм, это Чавес, мы тут при чем? Он строил партийную систему. Теперь каким образом инкорпорировать Народный фронт в многопартийность и как его свернуть по итогам выборов? Можно, конечно, его свернуть, это, как говорится, хороший вариант, но это тоже скандал. Конечно, эта организация сфокусирована целиком лично на Путине, никакого другого содержания она не имеет. И я думаю, что здесь и попытка заменить понятие большинства, в котором Путин вдруг засомневался, понятием "народ". Народ - он всегда народ. Большинство можно посчитать, а народ нет.

Сергей Лойко: Почему "Единая Россия" перестала устраивать Путина в этом качестве?

Глеб Павловский: Я думаю, потому, что в целом она готовилась к другому сценарию. Уже зимой стало ясно, что она спокойно, неторопливо откочевывает к понятному ей инерционному сценарию: президент идет на второй срок, Путин его поддерживает, все нормально у ребят. Чего она его должна была ждать? А тут идея, что Путин пойдет на третий срок, все-таки для этих основательных людей... Они, как говорит теперь Путин, может быть, не забронзовели. Что он имеет в виду? Я думаю, что он имеет в виду, что они стали не такими чувствительными к его идеям.

Данила Гальперович: Ну, да, можно констатировать, что и Грызлов, и Володин, когда мы смотрели на заявления годичной примерно давности этих людей или начиная от годичной давности, они вдруг начали так довольно часто упоминать президента и ссылаться на Дмитрия Медведева в обосновании каких-либо своих мыслей, заявлений и так далее, это правда. Вы очень тесно долгое время были связаны с Кремлем, вы были в самом начале того самого, что вы называли "системой Путина". Вот сейчас, по прошествии довольно долгого времени, когда примерно лет 6-7 не собираются политологические клубы известные, большие, где разные люди обсуждают то, что происходит, вы о чем жалеете, о каких моментах в создании этой системы? Первый раз вы против такого развития системы выступили, по-моему, году в 2004-м, вам приписывается некая аналитическая записка про силовиков.

Глеб Павловский: Было дело.

Данила Гальперович: То есть это ваша записка.

Глеб Павловский: Ну, да. Если учесть, что меня за нее судили и выписали основательный штраф, если бы у меня была возможность от этого увильнуть, я бы увильнул. Конечно, это трудный вопрос в том смысле, что я рассчитывал. Конечно, я не ожидал, что общество окажется таким рыхлым. У нас была идея, что восстановление власти оставляет достаточно места обществу, которое может тоже консолидироваться каким-то образом и предъявить какие-то новые структуры, гражданские структуры и так далее. Ну, а главная ошибка - это, конечно, то, что уход бандитов под давлением силовиков не привел к освобождению инициативы бизнеса. Потому что эти ребята пришли и не ушли. Тех уже, может быть, в значительной степени нет, но они сформировали такие системы теневой экономики, теневого общества, которое сегодня мощнее не только партии и оппозиции, но они мощнее властных структур.

Данила Гальперович: Мы говорим о бандитах или о силовиках?

Глеб Павловский: О силовиках. Я говорю о структурах неформального контроля, давления, которые игнорируют неприкосновенность личности, которые склонны применять насилие...

Данила Гальперович: Государственные структуры.

Глеб Павловский: Понимаете, они не государственные. Люди, которые в них работают, они являются чиновниками, но это не государственные структуры, их нет нигде, они нигде не прописаны, ни в каких указах, законах, я уже не говорю про Конституцию. Но конечно, для нас это - власть, и для нас это люди, которые вмешиваются в наши дела. И выдавливание этих структур Медведев начал, но не довел до конца. И главный вопрос сегодня: будет ли продолжен этот путь? Ведь главный вопрос - не Медведев или Путин, а главный вопрос - будет ли продолжаться этот курс на пускай медленное, но выдавливание неправовых структур за пределы правового поля, изгнание из государства, так сказать, всего этого мрачного достаточно подполья. И нам не говорят, вот здесь тонкий момент, нам не говорят ясно, что кто бы ни был кандидатом, курс сохранится. Нет, нам говорят: вы знаете, есть вопросы к этому курсу, он будет откорректирован... И эти голоса слышатся именно, скорее, из лагеря, который связывают все время с Народным фронтом, и ссылаются на Путина.

Александра Самарина: Какие-то обнадеживающие признаки в деятельности Медведева вы сейчас видите? Мы говорим о продолжении курса, вот вы сказали, что все это затормозилось, но он какие-то решительные шаги все равно делает. Или этого недостаточно? Или все действительно сворачивается?

Глеб Павловский: Он делает много, на самом деле, очень много шагов. И понимаю, когда он обидчиво сказал: знаете, я по некоторым направлениям сделал больше, чем все три президента предшествующих, вместе взятые. Это действительно так - в отношении правовой реформы, в отношении обновления губернаторского корпуса, генералитета. Но все равно мы все понимаем, что ситуации необратимости это не создает. Более того, возникает, формируется такой лагерь реванша, и он формируется не в обществе, в прессе его почти не слышно. Он формируется внутри того же государственного аппарата. А это опасная ситуация. Я думаю, что Медведев это понимает. Вопрос в том, понимает ли он, что нельзя просто откладывать это. Он отчасти зависит, он не может как бы пойти на конфликт с Путиным просто ради того, чтобы первым сказать: а я готов быть кандидатом. Путин может сказать: ну, я тоже готов. И тогда какая будет партия у Медведева?

Данила Гальперович: Как писали выходцы из родного вам города, - "я и один справлюсь с вашим делом" - в известном романе "12 стульев".

Глеб Павловский: Да. Поэтому в каком-то смысле его позиция сейчас основана на здравом смысле. Все-таки мы все эту штуку затеяли, весь этот тандем строили не для того, чтобы удивить весь мир президентом, который управляем четыре срока в такой стране, как Россия. Это переводит всю страну в другую категорию стран. Есть такие страны, где президенты правят по четыре и больше сроков, а Россия к ним до сих пор не относилась. И эта позиция у Медведева есть, позиция нормальности. Его вариант нормален. Что можно ему противопоставить? У него есть программа и право идти на второй срок. А что есть с другой стороны? Поэтому я думаю, что он рассчитывает на путинский здравый смысл. Я тоже, должен сказать, очень долго рассчитывал на путинский здравый смысл. Я просто, к сожалению, испытывают дефицит позитивных впечатлений в этом году.

Сергей Лойко: За время правления Медведева очевидными являются те вещи, которые он сделал в качестве местоблюстителя. Он увеличил президентский срок, при Медведеве Ходорковский получил второй срок и многие другие вещи укладываются в понимание, что нужно, скорее, Путину, чем Медведеву. А вот что нужно Медведеву, кроме слов, никаких дел мы не увидели. И я хочу обратить внимание на важнейшее событие этого года - дело Магнитского. Это лакмусовая бумажка. Если бы президентский совет сделал такой доклад, который он сделал месяц назад, где-нибудь в Америке или в Германии это не сходило бы со страниц газет месяцами! Почему Медведев не ухватился, как президент, за это дело и не начал действовать?

Глеб Павловский: Во-первых, я не думаю, что он считает дело Магнитского главным событием политическим в стране в этом году. Это отвратительная история, но здесь фигура господина Браудэра не является ангельской, и она осложняет позиционирование для многих. Многие видят просто в этом кампанию данной фирмы, и пока ей давали зеленую улицу, она приветствовала все, включая арест Ходорковского, а потом, когда ситуация изменилась, она изменила свои позиции тоже. Для меня дело Магнитского понятно, что произошло в тюрьме. Тем более я в этих камерах сам сидел и вижу, насколько ухудшились условия содержания за период с 1982 года. Либо атмосферу кто-то ухудшает - отвинчивает унитаз, оставляя дырку в полу, или отключая теплую воду, которая там была в 1982 году, а сейчас ее не было в этой камере. Я думаю, что Медведев серьезно к этому относится, а почему он не использовал это дело для какого-то политического наступления, я думаю, что он не видел здесь однозначной внутри страны возможности поддержки. Но вообще он слишком часто пропускает ничьи, и я думаю, что нельзя быть "вегетарианцем" в некоторых случаях.

Данила Гальперович: Очень важно в этом смысле то, что ответил Медведев на своей пресс-конференции, пока единственной, по поводу дела Магнитского. Он очень долго говорил о том, что в этом деле все не так просто, и вот, с другой стороны, есть очень интересные факты, и нужно учитывать интересы разных структур. У меня сложилось тогда ощущение, я был на этой пресс-конференции, что он очень внимательно относится к докладам, подборкам силовиков по этому делу, людей из прокуратуры, Следственного комитета, Минюста. Насколько, по-вашему, Дмитрий Медведев зависит от силовиков? И насколько он может бояться, что ему попросту не подчинятся?

Глеб Павловский: Я думаю, что последний страх отсутствуют, то есть страх того, что они не подчинятся. Люди того типа, о которых мы говорим, то есть коммерциализованная часть силовиков, они, конечно, не те люди, которые устраивают открытое неподчинение. Они охраняют свой бизнес, и они готовы присягнуть чему угодно, модернизации и так далее, лишь бы сохранить финансы и собственность. И я думаю, что Медведев боится открывать слишком много фронтов одновременно. Это понятный страх для политика в неопределенной ситуации.

Данила Гальперович: Медведев и силовики - что там за отношения? Может ли он бояться путча, если начнет слишком резво ими рулить?

Глеб Павловский: Я думаю, что нет. По опросам, которые мы проводили в прошлом году, зимой, у него поддержка силовиков росла, на самом деле. У него были хорошие отношения в истеблишменте. В нынешней ситуации это уже не Медведев и силовики, не Путин и силовики. Кстати, сегодняшние силовики - ни один из них особо управлять не может. Они не будут бросать вызов, но они и не будут ничего осуществлять без ясной заинтересованности. Проблема не в путче. Я уверен, что если в сентябре не будет назван кандидат от тандема, между сентябрем и декабрем надо ждать серьезного политического кризиса.

Александра Самарина: На ваш взгляд, какую роль в распределении ролей в тандеме играет зарубежный фактор?

Глеб Павловский: Очевидно, что такое легкое, бархатное давление есть, по-разному выражаемое, что предпочли действующего президента, но в наших условиях это не то, что может сработать, и особого значения это не имеет. Я думаю, что и для Путина тоже. Это можно использовать, как вы понимаете, прямо противоположным образом, потому что у нас особой нет предрасположенности принимать западную точку зрения, кто должен править Россией. Но реально ситуация... "третий Путин", конечно, создаст другую ситуацию в мире в отношении России, и Путин это понимает прекрасно. На какое-то время для инвесторов, но я не думаю, что навсегда, но для контактов на политическом уровне он создаст новую ситуацию. Но почему, собственно, он этого должен опасаться? В мире происходит столько всего: цунами, землетрясения, Фукусима, революция на Ближнем Востоке... А тут подумаешь, какая большая проблема, ну, еще одна встряска, не смертельная для мирового рынка.

Данила Гальперович: Надо сказать, что если будет большая заваруха в России, то никому мало не покажется, потому что Россия еще остается ядерной державой, хотя и с достаточно ослабленным ядерным потенциалом.

Глеб Павловский: Заваруха - это другое дело. Я не могу исключать, я бы врал, если бы я считал, что можно риски копить до бесконечности. Слишком много рисков загнали под ковер, слишком уже, ковер шевелится.

Данила Гальперович: Глеб Олегович, большое спасибо за ваши ответы! И моим коллегам огромное спасибо за вопросы!

[Глеб Павловский]

http://newtimes.ru/articles/detail/43071/
№ 28 от 05 сентября 2011 года

Павловский Глеб, политтехнолог, президент Фонда эффективной политики

The New Times продолжает неделя за неделей следить за ходом парламентско-президентской кампании

22-1.jpgРешение Дмитрия Медведева выступить на съезде «Единой России», озвученное в середине прошлой недели (31 августа), и его слова о том, что у них с Владимиром Путиным есть согласованная стратегия развития страны, показывают, что между дуумвирами возобновился диалог по самому важному на сегодняшний день вопросу. Диалог о будущем президенте, о концепции приближающихся выборов. Еще зимой мы видели, как тандем вдруг стал топтаться на месте и бросать гневные взгляды друг на друга. Последующие месяцы было ощущение, что президент с премьером обсуждают лишь текущие дела, уходя от обсуждения главного вопроса. Диалог возобновлен — и это хорошо. Заминка и так нанесла значительный вред, в первую очередь Медведеву, который все меньше выглядел главой государства, принимающим самостоятельные решения: несколько раз он заговаривал о готовности участвовать в выборах, но окончательного заявления так и не сделал. Причины этой заминки понятны. В 2007 году было принято решение о создании тандема. Но тандем — лишь политический союз. Очевидно, далеко не все удалось предусмотреть. И теперь правителям приходится импровизировать, на ходу изобретать разного рода решения по выходу из кризиса.

Партийный экспромт

Так, решение о создании Народного фронта — очевидная импровизация Владимира Путина. Такой же импровизацией в некотором смысле стал и проект «Правого дела», который наконец опубликовал свой «Манифест». Необходимость заполнить вакуум на правом фланге обсуждалась давно. Предпринималась попытка реформирования «Единой России» с созданием внутри нее сильной правой фракции. Экспромтом в некотором смысле стало появление в центре этого проекта фигуры Михаила Прохорова. К сожалению, и все, что делает сейчас Прохоров, также похоже на импровизацию, а не на системные действия. Кампании так не выигрываются.

Запуск таких проектов — очень сложный процесс. В вышедшем на прошлой неделе в «Известиях» (30 августа) интервью бывшего замглавы управления внутренней политики администрации президента Алексея Чеснакова рассказывается, как на Старой площади проходят мозговые штурмы и планерки, на которых обсуждаются контуры новых партийных проектов. Главная цель этого интервью — поведать, как в Кремле появился проект под названием — партия «Справедливая Россия». Понятно, что это рассказ игрока со стороны партии власти — многое в нем упрощено и не все изложенные факты соответствуют действительности: только по данным социологических опросов, как говорит Чеснаков, партии не создаются — это всегда совпадение ряда факторов. Когда создавались эсеры, совпали желание Сергея Миронова создать сильную партию и заинтересованность Владимира Путина в мощной социал-демократической структуре, работающей в том числе и на экологической поляне. Премьер курирует программы по поддержке амурского тигра, белых медведей и китов, снежных барсов и уверен, что экологическая тема востребована в обществе. С идеей обратить внимание на экологическую тему Путин обращался и к Геннадию Зюганову, но коммунисты не отреагировали, потому и была создана «Справедливая Россия».

Сегодня методология такого создания партий постепенно уходит в прошлое. Это в середине нулевых правящий центр настолько опережал всех остальных, что мог спокойно конструировать политическую сцену. Но ситуация изменилась, и первые шаги «Правого дела» показывают, что стартап проходит совсем не так гладко, как хотелось бы: не видно очереди желающих участвовать в этом проекте, а это о многом говорит. Ведь у каждого политического проекта может быть две судьбы: либо он долго готовится, как было в свое время с тем же Путиным, либо нужен агрессивный, захватывающий натиск, когда новая фигура говорит: я сам по себе и иду решать главные вопросы. Так в середине 90-х было с первым Конгрессом русских общин, чьей звездой был генерал Лебедь. Почему Кремлю все сложнее заниматься таким политическим конструированием? Причина — падение авторитета власти. По этой же причине невозможно нынешней осенью и повторение ситуации образца декабря 2007 года, когда Путин вышел к публике, похлопал по плечу своего соратника и сказал: «Это мой преемник». Страна изменилась.

Кандидат-2012

Ровно поэтому на грядущих выборах кандидатуру президента должен выдвинуть тандем. И это решение не может быть итогом кулуарной сделки — к стране выходить с таким нельзя. Надо выйти с программой, с объяснением решения. При этом не должно произойти политического уничтожения второго участника тандема.

Я убежден: кандидатура Дмитрия Медведева остается предпочтительнее. Она вызывает меньше вопросов и проблем у политического класса. Но выдвижение Медведева должно состояться при полной поддержке как Владимира Путина, так и партии «Единая Россия». Все другие варианты несут в себе множество рисков. Путин, идущий на третий срок, — очень проблемный вариант. Я не говорю, что он плохой президент, но множество опасностей возникает как вне, так и внутри страны. У людей появится подозрение, что президентство Дмитрия Медведева было сговором с целью обойти конституционный запрет. Что курс на модернизацию, правовую реформу (а политический курс — это всегда очень персонифицированная вещь) будет свернут. Путин будет окружен аурой контрреформы, реакции, и ему придется объясняться. Можно, конечно, просто закрутить гайки по принципу «что хочу, то и ворочу», но это не дальновидный шаг, который приведет к еще большему снижению качества политического процесса. Мы и так наблюдаем деградацию публичной политики, и позволить этому процессу развиваться дальше нельзя. Одно дело, когда, ничего не объясняя, творит свою политику безальтернативный лидер, пользующийся тотальной поддержкой, — таким Путин был в середине нулевых. Но сегодня это будет, как сказали бы в прежние времена, актом волюнтаризма и вызовет негативную реакцию у его собственных избирателей.
„

Одно дело, когда, ничего не объясняя, творит свою политику безальтернативный лидер, пользующийся тотальной поддержкой, — таким Путин был в середине нулевых. Но сегодня это будет, как сказали бы в прежние времена, актом волюнтаризма



”
Есть, конечно, и вариант, при котором тандемократы пойдут на выборы вдвоем. В конце концов это два нестарых человека, оба амбициозные, обоим есть что терять. Но и это решение должно быть между ними согласовано. Они должны сказать нам: «У нас разные концепции, мы не хотим от них отказываться, но гарантируем вам конституционный порядок и стабильность на период этой кампании. Мы не дадим неким силам использовать эту ситуацию для дестабилизации обстановки». Я уверен, что избиратель отреагирует на это нормально. Вопрос — какова будет реакция системы, аппарата?

В такой ситуации тандем может пойти на определенные системные изменения: развивать идею парламентского правительства или решиться на усиление роли парламента. Обе эти тенденции мы уже наблюдаем. Не случайно в ряде регионов единороссов на выборы поведут «паровозы» из правительства — Игорь Шувалов, Виктор Зубков, Александр Жуков, Юрий Трутнев. Это раньше правительство было командой президента, и оно формировалось по принципу «Я ему доверяю, пусть работает». Благодаря премьерству Путина возникло представление, что Белый дом — это не запасной личный кабинет президента, а некая самостоятельная величина, верхушка исполнительной власти. И чем дальше, тем больше мы будем двигаться к концепции политического кабинета министров. То же и с Госдумой: не случайно на встрече с журналистами в Сочи Медведев заявил о необходимости коррекции политической системы: партии должны вести себя активнее, институт парламентских расследований должен быть более эффективным.

Какой из этих вариантов будет в итоге выбран, мы узнаем уже очень скоро. Дотянуть ситуацию в подвешенном состоянии до декабря, как было в 2007-м, вряд ли удастся. А значит, определенная ясность в вопросе, кто же и в каком формате будет баллотироваться на пост президента в марте 2012 года, может появиться уже после съезда «Единой России».

[Глеб Павловский]

http://www.echo.msk.ru/programs/beseda/821846-echo/
Г. ПАВЛОВСКИЙ: Интервью Путина – это очень интересный документ. Я думаю, что каждый, кто занимается политикой в России, должен просмотреть, прослушать, или, по крайней мере, прочитать эти два текста. Вот то, что говорил Путин вчера, и то, что говорил Медведев, на встрече со сторонниками в субботу. При всём различии, они очень много говорят о направлении, куда мы сейчас двинулись.

Путин начал своеобразную перестройку системы. Только эта перестройка ну, уж конечно не либеральная, потому, что Владимир Владимирович иначе, как в кавычках, это слово не применяет. Но, конечно, это серьёзные изменения в отношениях даже с государственными институтами, там позиция, с которой говорит Путин, такая: Мы посмотрим, годится или нет, годятся нам такие-то институты, или не годятся, а потом, изменим, или не изменим. Обращает внимание то, что он говорит о Медведеве, почти никогда не называя его президентом. А в конце выступления, он прямо назвал его президентом в прошедшем времени. Это очень забавно. А если говорить, нельзя избежать своего президента, он говорит, «действующий президент». То есть, вносит такую временность в эту ситуацию. Это тоже очень интересно.

Но взрыв ненависти, который прорвался у него при реплике Кулистикова, насчёт правового качества нашего государства, которое в общем-то, конечно, достаточно садистское в отношении тех, кого наказывают, в отношении заключенных, когда Кулистиков говорил о реформе гуманизации, даже не либеральной гуманизации, Медведевым исправительной системы – между прочим, вообще говоря, эту гуманизацию начинал ещё Путин. Но Путин так разъярился на определение Кулистикова, что прочел целую лекцию про антисоветскую деятельность радио «Свободы», в те времена, когда он работал в КГБ. Напомню, что КГБ – это организация, которая в сущности, разрушила Советский Союз, вдвоём с КПСС, но Путин об этом забыл.

Я думаю, очень много интересного ждёт нашу политическую систему. Путин вернулся к понятию простых людей, рядовых людей, которых он противопоставляет всем, видимо не простым, что, в общем, странно для православного человека. В православии нет понятия простого, нет «простого христианина», этого же не может быть по православным представлениям.

«Простые люди» – это новый аргумент Путина. Простые люди хотят того-то, я это знаю. Я знаю, чего они хотят. Это позиция совсем другого Путина, совсем другая концепция власти, всё труднее совместимая с российской конституцией, что я думаю, скоро станет заметно.

Но и ещё я хочу подчеркнуть, что Путин, - я ждал этого слова, и оно появилось, - произнес слово «команда». В нашу жизнь вошло новое понятие, новый государственный институт. Страной управляет команда, политическая команда. Медведев в субботу, на встрече со сторонниками говорил, что она будет править страной ещё 10-15 лет, видимо, вглядываясь в будущее. И Путин говорил, что Кудрин принадлежит к его команде, и сейчас он ещё раз напомнил о команде. Команда решает, что хорошо, и что плохо для рядового человека. А так называемые «элиты», в кавычках, то есть, в сущности люди, которые что-либо производят в этой стране, благодаря которым, собственно, власть финансируется, это люди, которые просто путаются под ногами.

Я думаю, что надо хорошо, как следует обдумать эту концепцию и выработать политическую позицию по отношению к ней тем, кто хочет заниматься политикой. Потому, что я думаю, не все хотят

КОРРЕСПОНДЕНТ: То есть получается, что Путин, заявил в этом интервью о том, что следует ожидать в ближайшие 6 лет. Это создание вот этой команды…

Г. ПАВЛОВСКИЙ: Нет, там нет ничего, на самом деле о том, что он намерен делать. В этом интервью, просто нет совершенно ничего об этом. Если вы посмотрите внимательно, вы увидите другое. Там вырисовывается человек, который рассматривает себя, например, единолично, как гаранта остаточной демократии. Он так и говорит на вопрос демократии: «Ну, я же не собираюсь менять это». То есть, он рассматривает себя, как центр государственности, как единственного носителя государственности. Повторяю, это новая концепция, прежде её у Путина не было, сегодня она появилась. Это очень интересно, это я думаю, надо политически обдумать. Вот это и есть, собственно говоря, программа на будущее: я буду решать, что хорошо, и что плохо для страны, и, в частности, что ещё смешнее, я буду решать, что будет работать из того, что делалось в последние 4 года. Он много раз возвращался к этому: посмотрим, как это будет работать. Это его формула. То есть посмотрим, что я захочу оставить из того, что делалось.

Это просто отказ в суверенитете народу РФ и утверждение своего личного суверенитета, как основного. Это в высшей степени, конкретное заявление, государство – это я.

КОРРЕСПОНДЕНТ: То есть, он вот этим самым, начал предвыборную кампанию?

Г. ПАВЛОВСКИЙ: Да. Он нет, выборы – я думаю, ещё раз надо внимательно читать господина Путина, потому, что выборы в его представлении… он там даже описал, как они выглядят: мы решаем что будет, а потом выносим это на голосование, которое теоретически может, конечно, отвергнуть наше представление, но, скорее, примет. Но всё главное решается вне выборов. Выборы не решают, что на самом деле будет в стране.

Поэтому, здесь провозглашается принцип, я бы сказал, такого, идеального волюнтаризма. Есть гениальная власть, которая настолько умнее, глубже, дальновиднее всех граждан страны, что она выберет для них будущее. Но граждане могут теоретически за это не проголосовать, что маловероятно, как мы все понимаем.

[Глеб Павловский]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...nialnaya_vlast

11.11.2011, 00:27

Статья


В чем великолепие российской власти? Ей все заведомо по плечу. Мы уверены, что всякая цель достижима силами данной команды, стареющей и давно всеми нелюбимой, но все той же с 2000 г. Зато мы не старимся в личном воображении.

Считая себя ультракомпетентной, власть пренебрегает простой управленческой компетентностью. Нас попрекают тем, что мы не умеем ничего толком организовать, а мы: «Ну и что? Незачем разбираться в модернизации… есть Кремль — волшебная меленка, что смелет любую задачу!» От некомпетентности мы спасаемся в проектировании. Любой провал и даже дефект власти обращается нами в проект ее усиления, в экспансию на новое поле. Проекты вечны!

Если вслед за модернизацией появится цель организовать диалог с оппозицией, Сурков договорится с Навальным и, если надо, лично пойдет митинговать на Триумфальную площадь. А вернее, кого-то наймет. Когда поставят задачу лететь на Марс, Сурков пойдет, чертыхаясь, составлять списки экипажа, по пути решая, кого он из них вычеркнет.

Наша некомпетентная сверхкомпетентность — командное свойство. Команда власти всегда готова проявить компетентность в вещах, о существовании которых еще вчера не знала. Отсюда ее кадровый застой: импровизатора заменить некому, его опыт уникален — и, зная это, импровизатор заходит все дальше. «А по-другому не пробовали? Давайте попробуем. Вдруг получится»© Сурков.

Моя власть — изрядный смутьян. Мы алчем небывалых проектов, которые отбираем негласно случайным образом. Сама их необыкновенность требует «смелого маневра ресурсами»©, поощряя растраты. Публике нечего тут подсказать. Они комментируют прошлые действия власти, нами почти позабытые. У нас в воображении уже Silicon Valley под Кунцевом, у сталинской ближней дачи, а они там все никак не забудут про трупы «Норд-Оста».

Гениальность власти нам так очевидна! Сурков посмеивается: вы называете нашу модернизацию авторитарной? Бог с вами — болтайте! Общество не возбуждает нас, не доставляет нужных гормонов. Поскольку нас не заводят, мы возбуждаемся от собственных проектов. Общественные реакции сохраняют только смысл индикаторов — по ним мы угадываем, на какие еще гадости против государства готовы те, кто ест у него из рук.

Власть чувствует себя о-о-очень мудрой, бесконечно ученее всех, кто ей что-то советует. Старый-престарый Ясин, бывший министром, еще когда о Суркове не знали в Кремле, — для нас чудак-несмышленыш. У такой власти в принципе нет партнера, нет достойного собеседника (странным исключением был Гайдар — теневой гуру любой команды в Кремле). Власть иногда навещает Общественную палату, как приют для даунов: бедняжки, какое горе! С вами здесь хорошо обращаются? Но не советоваться же нам с идиотом!

Нормальная жизнь и вовсе не цель для власти. Мы привыкли к рутине чрезвычайных обстоятельств, к заурядности катастроф. Ставя задачи, мы их заостряем до провокаций: «Либо цель будет достигнута, либо России не быть!»©. Модернизация — еще одно имя надрыва. Объявив целью правовые институты, эту нормальную цель Медведев обосновывал как боевую. Но разве с появлением правил и институтов не меняется класс задач, где диктатуре гениев нет места? Отрыв управленческого от политического, политического — от промышленного, «провластного» — от государственного закрепил отрыв гения власти от сред, сквозь которые она движется. Результатом станет новая экспансия социума власти, о чем предупреждал еще Михаил Гефтер.

Курс на модернизацию связан с реальной оценкой ситуации лишь отчасти. «Угрожающая отсталость» России дала новый шанс приоритету чрезвычайного, освежая мандат на любые меры. Инновационный кластер в Сколкове — вот запрос на божественную творческую неистощимость, вот аллея наших побед!

Моя власть — это «Наутилус» странного гения Nemo, а Россия — жуткая бездна, атакующая корпус махины, ведомой бог весть куда… Двадцать лет непрерывно страну реформирует Кремль, скрытно подменяя курс и цели, но вечно оставаясь хранителем компаса. Центр изумительных новаций среди опасного и неблагодарного населения. Наш гений незаменим, его государственные шедевры закрепляют наше первенство.

«Власть гения, влияние великого ума… Это прекрасная власть»©, — Юрий Олеша что-то спьяну бормочет под нос, пока бредет, пошатываясь, по Поварской от ресторана ЦДЛ к Кремлю. Доктрина гениальности власти уже возвратилась из Москвы 1937-го в Москву 2011-го, став догмой политики и почти уже государственным институтом.

А с 24 сентября 2011 г. гениальность имеет прямое государственное оформление — из тандема вылупилась идея команды как династийного механизма обмена талантами в правящей группе. Передача должности из рук в руки по кругу гарантирует, что и гениальная власть вечно пребудет с нами!


Безальтернативность

В кремлевской политике стерлось понимание бесповоротности выбора важной стратегии — остался лишь страх последствий. Страх внезапного парализует политику, поощряя ее к отсрочкам. Только в этом источник затяжек с объявлением о кандидате-2012, под конец просто анекдотичных. Пример — поведение Путина в отношении Медведева, его же выбора 2007 г. Выбор он сам рекомендовал стране, отказываясь верить в его необратимость. Путин хочет сохранять отменяемость выбора после того, как выбор сделан, — так мыслят все, кто лишен понятия риска. Принимаемые Путиным решения не являются решениями по сути — это лишь временные меры, они все обратимы.

Безальтернативность означает бесполезность выбора для успешной ориентации в происходящем.

Мы не очерчиваем политический мейнстрим и явно не скажем: вот курс, а вот его границы. Проводники курса у нас не являются его последователями и не вправе нас поправлять. Даже Сурков лишь дизайнер политики, визажист власти, хотя он-то готов для нее рисковать.

Со стороны конкурс дизайнеров выглядит борьбой фракций власти за будущий курс — но это не так. Участники фракций условны, а «кремлевские кланы», о которых много говорят, фракциями не являются — у них разные классы риска. Как показала судьба «лужковского клана», наши фракции состоят из перебежчиков и двойных агентов. Из питерских друзей Путина одни приватизируют легальные бизнесы международного класса, другие делят финансовые потоки. Вторгнуться в чужие финансы проще, чем приватизировать крепкий бизнес, зато риск сильней — без силовых инструментов здесь никак. Но каким образом все это легализовать?

События повышают неясность повестки завтрашней власти в России. Путин, чувствуя неочевидность повестки, ею играет. Путин — мастер неясности, которую сам же провоцирует. В анфиладе угроз тема безопасности нарастает; от личной безопасности Путина в системе, им созданной, к безопасности кадров, двинутых им во власть, к социальной безопасности миллионов, застрахованных только бюджетным местом в системе без альтернатив.

Эта система полна издержек из-за расходов на кормление элит. Она подвержена риску политического дефолта, вероятность которого — в скрытых издержках. Но все заинтересованы в том, чтобы скрыть ее слабости от себя: узнав лишнее, мы испугаемся и обесценим свой безальтернативный полис.

Табу на достоверную информацию — условие кредитоспособности в безальтернативном мире. Пока не знаешь, чем в точности манипулируешь, делаешь это легко. Если в одном из полей вырвется риск, есть чем его закрыть. Бросаешь в спасаемый Банк Москвы ресурсы — растут риски там, откуда их черпаешь. Кто за это ответит — Кудрин? Лужков? Наша власть глубоко эшелонирована, социально и финансово застрахована, но ее резервы насыщены колоссальными рисками. Как преступный крупье в казино, мы ставим и ставим на самих себя. Империя риска безальтернативна, зато дефолтна.

Все восемь лет президентства Путина власть копила ресурсы и опасливо выглядывала из окопа — а дела в общем шли хорошо. Годы преуспевания проложили триумфальную колею. Теперь мы в ее плену. Все ждут новых побед, а мы втайне обмираем от ужаса, наращивая ставки в игре. Знать бы, на чьи играем.

Мы давно отказались от оценки альтернатив в обмен на комфорт быстрого реагирования. Если конъюнктура обманет, мы не сумеем сманеврировать. А вокруг России рушится геополитический вал — американское Ближневосточье стало базой революций, французы потрошат Ливию, как плохие дети, рвущие крылья мухе, чтоб отдать пауку.

В мире случайного безальтернативности не с чем спорить, и она становится бесполезной. Нам надо еще раз угадать верный ответ, иными словами, повторно обыграть всемирное казино. Старое, давно закрытое казино 2000 г.

Публикация представляет собой выдержки (вступление и первую главу) из новой книги Глеба Павловского «Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля». М.: Изд-во «Европа», 2012.

В пятницу, 18.11.2011, выйдет следующая статья из «Словаря абстракций Кремля».

Автор — директор Фонда эффективной политики

[Глеб Павловский]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...atiej_v_rossii
18.11.2011, 00:15

Статья

Я рассматриваю демократический опыт России как эксперимент. Демократия у нас может получиться, а может — нет. Удача или неудача импровизации определяется кроме прочего проработкой опыта строительства демократических институтов. При отсутствии политического анализа есть риск провалить эксперимент. Этот риск усиливается и у нас.

Известен «парадокс Бёкенфёрде» — либеральная демократия опирается на основания (культурные и социальные), которые сама не создает и создать не может. Это призыв к анализу оснований. Рассмотрим Российскую Федерацию как многоактную импровизацию, возникшую по случайным причинам для решения срочных проблем (сохранения централизованного контроля на территории остаточной России или РСФСР; ответственности по внешним долгам СССР; контроля за союзным ядерным потенциалом и т. д.). В дальнейшем импровизация обросла распределительными коалициями и группами интересов. Обросла организациями, притворявшимися «институтами». В России разница между организациями и институтами мала.

Тандем — пример того, как импровизированная организация превратилась в опасный институт. Тяжкий случай импровизированного «института» — превращение областной системы СССР в перечень «субъектов Российской Федерации». Мнимых субъектов — поскольку ни одна область не могла стать реальной политической единицей.

Общеизвестно выражение «асимметричная Федерация». Она асимметрична из-за неравенства областей и республик в составе Российской Федерации и того, что в состав одних субъектов входят другие субъекты, что, вообще говоря, абсурдно. Это советские обрубки, фрагменты административных тел, нашпигованные бюрократией, присвоившей символическую компетенцию.

Зато есть масса непредставленных субъектов, и главные среди них — русские. Мы твердим, что кавказские земли — «та же Россия». Верно. Но никто не говорит официально, что и русские земли — та же Россия. Русские, кавказские, татарские земли — все составные части России в политике представлены по-разному; а русские не представлены никак. Не представлены и различия между русскими землями, ведь мы не унитарны.

Итак, экспериментальная импровизация 1990-1991 гг. создала проблемы, с которыми приходится иметь дело при строительстве новой России, в ее nation building. Страна несет травматичный опыт прошлых либерализаций. Это политические шрамы от старых травм.

Социальная реальность, будучи долгое время объектом неудачных экспериментов, развила иммунитет к реформам вообще. Механизмы иммунитета к насилию над реальностью стали частью самой социальной реальности — ее реальными институтами.

Попытки «зачистить реальность» (независимо от цели, которая их вдохновляет) ведут к сопротивлению и страстным реакциям в социуме. Живой пример — радикальная реформа армии, которую проводит министр обороны Сердюков. Эта единственная радикально-прогрессивная реформа Медведева вызвала тотальное отторжение всех политических групп — от фашистов до либералов и даже правозащитников, которые сами требовали этой радикальной реформы!

Ульрих Бек сам модерн называет рефлексивным модерном, который ведет к ревизии принципов классической демократии. Ревизия — это пересмотр оснований, который откладывали слишком долго. В таких импровизирующих демократиях, как российская, на это накладывается мечта о ревизии самого демократического эксперимента.

Я редко встречал в Кремле людей с явно антидемократическими взглядами. Демократия в России — консенсус, которого придерживались все ее президенты. Либеральная ось («За мою свободу!») остается общей для всех групп электората. Граница между либерализмом и авторитаризмом в условиях «рефлексивного модерна», по Беку, размыта. Она дополнительно размывается необходимостью для власти участвовать в гонке на опережение. Обогнать конкурентов для нас — значит интенсифицировать преимущества. Интенсификация власти породила доминирование кремлевских авангардистов. Мы рассматриваем свою команду как неповторимую власть, жертвующую мелочами демократии ради поэтапного внедрения ее институтов.

Для опережения других он нуждается в информации; Кремль долго был главным потребителем знаний о социальной реальности в России. Администрация президента исходила из меритократического приоритета команды, которая «все сама лучше знает».

Пора обдумать элитарный и часто рискованный авангардизм президентской команды власти. Зародившись на рубеже 1980-1990-х гг., он развился в мощную гегемонию и пользуется своей безальтернативностью. Важным ресурсом власти долго была эта смесь догматической меритократии со способностью к внутренней самокритике. Мы долго контролировали уровень собственной адекватности. Но, кажется, теперь это стало излишним.

Демократия в России — это нервный и острый опыт. Поздно спрашивать, для чего было создавать Россию в никогда не существовавших границах на невозможной советской платформе. Так или иначе Россия возникла — и от ее имени действует наша нервная, опасная — гениальная власть, используя саму демократию как средство форсажа. Даже если наш эксперимент потерпит полную неудачу, он останется важной темой политической мысли, ценной для будущих русских демократий.

В прошлую пятницу, 11.11.2011, вышла предыдущая статья из «Словаря абстракций Кремля».

Автор — директор Фонда эффективной политики

Эта публикация основана на статье «Словарь абстракций кремля: Эксперимент с демократией в России» из газеты «Ведомости» от 18.11.2011, №218 (2984)


Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/opinion/news...#ixzz1e56A1HZV

[Глеб Павловский]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...oment?full#cut
Видно, что Путин третьего срока — совсем другой человек

Vedomosti.ru

19.03.2014

Текст представляет собой седьмую главу из новой книги Глеба Павловского «Система РФ в войне 2014 года: De Principatu Debili (О слабом княжестве)» — эссе об истоках российского государственного поведения. Форма текста — 26 добавлений к трактату Никколо Макиавелли «Государь».

Система РФ — это ансамбль слабых групп, способный внезапно усиливаться. Так в мире настал Putin’s moment — конфигуратор глобального будущего. Свой мировой триумф человек разделяет со всеми его человеческими слабостями. Состояние мира делает Путина хозяином игры, предвещая высший взлет и финал.

Глосса а: Я говорю о Putin’s moment по аналогии с известнейшим Sputnik moment — часом триумфа СССР от запуска первого спутника Земли до полета Гагарина. Когда страна или человек фокусируют нечто великое и ошеломленные современники определяются в этом невольном русле, перед нами — глобальный конфигуратор. Никому не дано его обойти, и, чтобы переиграть его, приходится ему следовать. Президент Кеннеди, видя, как почва рушится, объявил, что Америка будет на Луне первой! Отчаянный, вроде бы бессмысленный жест сработал — с конфигуратором не поспоришь.

Глосса б: Ощущение, что настал Putin’s moment, пришло впервые летом 2012 г. Из чего оно складывалось?

У Макиавелли в «Рассуждениях на Тита Ливия» есть глава «Сколь мудро вовремя прикинуться безумным». Путин с лета 2012 г. тоже действовал как безумный. Выйдя из старой колеи, он прокладывал новую странными зигзагообразными рывками. Прежние условности будто перестали для него существовать. Отключив датчики одобрения, он то ли шел в глубину, то ли падал вниз, как многим казалось.

Видно, что Путин третьего срока — совсем другой человек. Переживший внутренний переворот от измены самого надежного — Медведева, может быть? Ведь если Путин поверил в его измену, он не мог далее доверять и своей интуиции. Требовалось всех отринуть, но как? Делая то, чего прежде он бы себе не позволил. И Путин разрешает себе открыться. Хочешь побольнее наказать сволочь с Болотной? Раньше были внешние обстоятельства, да что еще скажет Ангела Меркель, а теперь: посадить их, я так хочу! Посадить Pussy Riot, я так хочу!

Довериться личным, пусть низменным, чувствам бывает по-своему креативно. Прежде в РФ нельзя было сказать вслух: нашей идеологией да будет православие! А начав упрощать, видишь, как все просто. В сложностях засели умники, путаники и предатели. Не говоря о том, что сами они воры и тащат вовсю, а пальцем показывают на президента: мол, это ты, Путин, вор.

У него освобождается новое «я». Ведь прежнее, политическое, было имиджевым остатком выборов 2000 г. Победив, таким он был принят страной, уже не смея выйти из «роли Путина». Частный Путин жил потаенно в кругу друзей, где, как он думал, царят иные, подлинные отношения. Тандемом президент сделал ставку на их верность и приоткрыл шлюз между своими двумя жизнями. Тандем оттого и стал бедой, что ставка на верность была бита. Ставка на дружбу-интерес не сработала.

В зиму Болотной 2012 г. Путин преувеличивал размер беды. Глядя на происходящее, он думал: друзья-предатели хотят у меня все отнять, но я не дам! Мы видим Путина, вдруг собранного, отбросившего двойственность. Моментом истины были слезы на Манеже: ну что, коллеги, кто теперь победил?! В 2000-м и 2004 гг. побеждал не сам, а «эти все…». Но триумф 2012 г. впервые празднует лично он, его освобожденное «я». Третье президентство — личная заслуга. Это он, Путин, сам сделал все, безо всяких там Волошиных, Ельциных, Сурковых… да и без Володиных тоже.

Отсюда истекает его прямое божественное право и впредь действовать так вот, от себя. Теперь Путин готов идти на вещи, вчера ему казавшиеся невообразимыми. Элиты думали, что они диктуют уровень лицемерия, допустимый для человека в Кремле? Но Путин больше не лицемерит — он играет! И наслаждение от игры растет.

Глосса в: Внутри старой Системы народилось новое тело. Наверху ее человек, которого ошибочно считают прежним, а он другой. Он располагает благами всех своих «я», поочередно меняемых. Может, и не надо их увязывать? Ему доставляет видимое удовольствие играть личинами.

Вот он с евроминистрами на Валдае. Или вот он другой — с руководителями непарламентских партий, где развлекается: эти парни такие смешные! Парни задают ему клоунские вопросы, Президент, посмеиваясь, добродушно им отвечает — он нисколько не отчужден. Только он здесь бесспорен как личность — и единственный, кто вправе кого-либо ограничить. Не привязанный более к людям и принципам, он легко выходит за околицу норм и играет ими всеми.

И вдруг оказывается, что таким Путина в мире давно ждут!

Мир перестал быть собственно миром как чем-то ценным. Новинки глобализации, мировые рынки и коммуникации есть, а мира нет больше как принципа, нет как идеи человеческой семьи. Непрактичная гипотеза братства людей осмеяна во всех версиях. Понятие человечества устарело. Евросоюз — клуб лицемеров, где обсуждают, как ужиться с трудолюбивой Германией. Или как символически «европеизировать» Украину и уйти, не заплатив?

Преимущество Путина в разделывающем взгляде на мир, лежащий перед ним наготове. Мир это или новая мировая Россия? Тут у него все несколько смешано. В России легко переступить грань русского с планетарным: в прошлом такое бывало, отчего было не случиться еще раз?

Интересно, какой Путин видит Россию. Думаю, как глобус России — Великую Северную Триокеанию. Ничем жестко не ограниченный, русский мир на востоке соскальзывает к Китаю с двумя Кореями, на севере — в арктический шельф с платформами Сечина, на юго-западе — в кабаньи заказники Януковича, Украину… Путин никак не локализует Россию, она его обзорный экран — тачскрин глобальности с приятным для руки интерфейсом.

Глосса г: Пальцы летают по клавиатуре. Чтобы состоялось сирийское решение, президент должен был сам принять решение за Асада. А после еще и убедить Асада, что тот сам его принял.

Чтобы состоялась украинская формула, требовалась полная внутренняя раскрепощенность. Его аппарат, перегруженный лишним знанием о договоренностях, где Янукович зажат олигархами, семьей и народной ненавистью, не видел, как что-либо изменить. Надо было отшвырнуть мысль, будто для тебя есть невозможное, — и ошеломляюще атаковать. Жестокое славянское братство, грозы и молнии бюджетных потерь под шелест живых миллиардов… Донецк верит в чемоданы cash, вынесенные из-под обстрела, — и тем несгибаемо верен.

Здесь опять-таки Путин принимал решение за других. Надо было гарантировать Киеву, что проблем не будет, а с брюссельскими ничтожествами он все порешает сам. И это не хлестаковщина, а напор — с точным знанием о мере низости каждого. Люди упрямы, но у всех есть тайные пакости. Собрав себя в новое «я», Путин всякого видит насквозь с его жалкими страхами. Ему ли бояться этой мелочи?

Слабая власть непобедима на мировом поле, пока одна распределяет места для тех, кто сдает ей позиции.

Путин приобрел радикальный опыт людского ничтожества. Более радикальный, чем кто-то может себе представить. К этому его подвели долгие наблюдения за коррупцией старых друзей, порча которых опережала их жизненные успехи. Путин любит сентенции о неотделимости жизни от порчи ее — «просто люди у нас такие».

А свержение Саакашвили — кто из вас этого ждал? Никто: он один, Путин готовился. Или Сирия, где столько упрямился, пока сквозняком в форточку не занесло козырную карту — и та легла точно в руку. Но до этого момента надо было доупираться, а стоять на своем нелегко. Все бормотали, что проигрываем, но вдруг — бац, и выиграл он! Только глубоко не веря человеку, знаешь, что тот сам подыщет повод к капитуляции: вопрос в удобном моменте, балансе цены и угроз.

Глосса д: Новый Путин вполне распознал Систему РФ и видит себя ее автором. Разве не он собирал мировую силу внутри продажной страны? Не ему ли скаредный Кудрин стяжал силу финансовую?

В 2009-м, премьерскими руками перебирая Систему в дни кризиса, Путин распознал ее дух и тогда впервые пожалел о тандеме. Ведь что показал тандем? Что Система стерпела его, не пикнув!

Зимой 2008-2009 гг. в Кремле догадались, что им не уйти от беды. Раскупорили мешки и кубышки, раздавая Очень Большие Деньги. Как вдруг оказалось, что команда многое может — хотя не печатает доллары, как Обама, и не отдает приказы миллиарду человек, как Пекин. Команда ощутила себя частью мирового правительства. В. Якунин признался в чувствах, приписав их магнатам Уолл-стрит, восседающим на «последнем этаже Empire State Building… Ядерную кнопку, ранее определявшую судьбу народов, этим новым богам заменил код доступа к электронной системе регулирования мировых финансовых потоков». «Я тоже бывал в этой комнате», — заметил скромный Якунин. Команда уверена, что именем России они соповелевают миром.

Правители России строят шлюзы от внутреннего к мировому, без чего не могут править Россией. «Глобус России» не дает им строить национальное государство, то и дело выкатываясь из Москвы далеко в мир.

Глосса е: Государственность РФ находит разрывы в мировом пространстве, зарабатывая на трансграничных операциях. Мировая стратегия команды обращена внутрь страны, хотя центр стратегии наднационален.

Русифицированная глобализация, и только она, составляет интерес Системы.

Путин играет в мир, его игра планетарна. Но чтобы такое работало, ему нельзя быть русским националистом. России дóлжно развоплотиться, ее властям — над страной взлететь и, сверху глядя, играть ею и делать ставки. Ставка Россией — это вход в Большую игру. (И далее только ты сам ее, России, судьба.)

Putin’s moment связан с переходом к режиму интегрального распоряжения Системой РФ. Теперь Путин — не только верхушка пирамиды, он Maître du Jeu, Мастер игры. Многие возмущаются: мол, нельзя же так обращаться с Россией! Нельзя тому, кто видит себя лишь частью системы. Но когда вся Россия — твой мировой инструмент, а ты ее автор, — почему бы нет?

Тема Системы РФ в войне Четырнадцатого года — тема глобальной стратегии, опрокинутой внутрь России с ее глобальными рисками.

Нет больше увязки действия с легитимностью и даже с текущим политическим результатом. Мы научились ускользать из любого процесса, чтобы им манипулировать. Но мы не видим, в кого это нас превратило. Система бесподобно аутична. Ее аутизм близок сталинскому, который накануне 1941-го в фантазиях, а отчасти и реально, мог почти всё. Беда лишь, что автору воображаемого не дано вообразить встречных фантазий его конкурента.

Верткость, виртуозность и доблесть (virtù) — обманчиво однокоренная триада. Рефлексивные игры разумов сдерживали сверхдержавы, но рефлексивные игры фантазий — это война.

Автор — директор Русского института

[Лола Тагаева]

http://slon.ru/russia/pavlovskiy_o_d...-1076919.xhtml
Выборы
47 826 27.03.2014, 16:17
«Все можно было обстряпать к началу осени. На такие вещи либо решаются сразу, либо их не делают вовсе»

Глеб Павловский. Фото: ИТАР-ТАСС / Александр Саверкин

Глава Фонда эффективной политики в интервью Slon рассказал о том, почему выборы в Думу можно провести хоть сейчас, каким образом формировался нынешний состав парламента, как сделать так, чтобы в следующем националисты и Жириновский не были большинством, и почему из-за Крыма можно расстаться с Медведевым красиво.

– В администрации президента якобы активно обсуждают возможность проведения досрочных выборов в Госдуму. Можно ли объяснять это тем, что изменился сам общественный договор с 2003 года и теперь мы говорим не только о стабильности?

– Стабильность? Какая стабильность? Уже нынешний состав Государственной думы возник кризисным путем. В 2011 году по ходу подковерной борьбы команды Путина в Белом доме против Медведева в Кремле. Была весенняя интрига с Народным фронтом, которому дали право на корректировку списка – конечно, это была корректировка не самим Фронтом, она производилась в Белом доме. Список был микширован и клепался наспех Володиным. Все это шло в условиях капитуляции Медведева, то есть в смутное время рокировки. Это был аппаратно импровизированный список. Принципа его формирования, строго говоря, никакого не было. Кроме одного: поменьше медведевских и сурковских! Наконец, события самих выборов в декабре 2011 года, с их «опрокидывающим голосованием» и массой фальсификаций. Этот список создавался в тот момент, когда понимание того, зачем нужна «Единая Россия», у Путина вдруг пропало, отключилось. Но Дума уже была сформирована.

– А список формировался под какую концепцию Думы?

– Сперва под прежнюю, под «управляемую демократию». Но прежняя концепция перестала существовать через полгода после того, как Думу избрали. Дума прежде была простым передаточным звеном, машиной принятия законов и контролируемого ньюсмейкинга. Никто в ней не мог выступать в СМИ, пока не было прямого указания, и все избиравшиеся туда об этом знали. И вдруг все это перестало существовать.

С другой стороны, по условиям сделки 2011 года, как я понимаю, «Единая Россия» перешла под управление Медведева, из-за чего добавочно делегитимизировалась – публично, поскольку Медведев утратил репутацию, и аппаратно, поскольку для Путина все медведевское вдруг стало отвратительным. А дальше происходит самое интересное. Дума, которая избиралась для того, чтобы сидеть молча, дорабатывать законопроекты и голосовать за все, что спускают из АП, в 2012 году вдруг была спущена с поводка. Это тот самый момент, который я не слишком удачно назвал «взбесившимся принтером» – ведь принтер попросили взбеситься. Поначалу это решение безусловно кремлевское. Но оно проявило состав Думы таким, какая она есть. Получив возможность, эти ребята стали нести все, что им взбредет в голову, разумеется, в коридоре реакции, им обозначенном. И пустились во все тяжкие. Пошла конкуренция на самого голосистого хулигана. Появились новые иконы стиля, наподобие Сидякина, депутата Федорова и других. Уже трудно вспомнить период, когда самым похабным считали Сидякина – сейчас он кажется почти центристом и адекватным человеком. Дума проявила действительную изнанку наших «элит», и все понеслось к настоящему моменту.

В случае выборов, конечно же, теперь будет значительно проще отфильтровать и корректировать все списки, но здесь есть несколько условий. Первое: видимо, до этого должен уйти Медведев. То есть, во всяком случае, перестать иметь отношение к «Единой России». Конечно, он подпишет все, что ему скажут, но у меня такое ощущение, что его уход – это скорее предварительное условие, чем последующее. Правда, дизайнерски правильнее, чтоб уже новая Дума утвердила новое правительство.

– Официально это может объясняться тем, что Крыму и Севастополю нужны свои избранные депутаты, а довыборов, без новой нарезки округов, быть не может?

– Да, но это, в конце концов, технические вопросы. Крыму можно дать представительство в Думе, разными увертками освободив там пару-тройку мест. У нас же законы принимают применительно к случаю. А вот расставание с Медведевым, то есть похороны соглашений 2011 года, для Путина по каким-то внутренним соображениям должны были сопровождаться очень серьезным кризисом. Ну вот вам теперь этот очень серьезный кризис – теперь можно расстаться с Медведевым красиво. Новая Дума, новое правительство. Тем более что новая Дума, какой бы ни была, просто по склонности Медведева кокнет.

Но возникает несколько других вопросов. «Единая Россия» – что такое она теперь, в каком качестве она нужна, чем должна быть? То ли нужен ребрендинг «Единой России», то ли утопить ее в ведерке Народного фронта? Но ведь Народный фронт за это время не стал убедительнее. Он не материализовался даже в качестве виртуального бренда. Небезопасно с этим идти на выборы.

Да, понятно, что на такие выборы фактически пойдет сам Путин. Выборы Думы будут простым референдумом по Путину. Народный фронт вместе с «Единой Россией», и в центре – Путин. Это ясно. Но неясно, кому доверят нести путинский портрет. Это организационно важный вопрос администрации президента. Как организационно управлять новым составом проправительственных кандидатов?

Еще одна проблема – Жириновский. Есть немалый риск, что Жириновский наберет значительно больше. В силу отмороженной позиции по Украине, тем более что не замолчит во время избирательной кампании, а разорется вовсю. В сущности, гостелевидение воспитывает сейчас избирателя для Жириновского, а не для Путина. Это неприятный момент, я думаю, они не очень хотят, чтобы Дума состояла наполовину из Жириновского. Тот имеет хорошие шансы обойти коммунистов. Это для АП удобно, но некрасиво. Все-таки Зюганов более вял, предсказуем, более скучен. Он их очень устраивает. Жириновский хорош на телевидении, но его не хотят видеть в товарных количествах в Думе.

Еще возникает проблема условно четвертой и пятой партии. Нужны какие-то, для спектра. Городским слоям, среднему классу сегодня прямо сказано: пошли к черту! Хуже того, всей европейски образованной части среднего класса пригрозили гневом черни – это, кстати, у нас впервые с двадцатых годов. Теперь власть сказала своим городам: «Я не ваша» – и в ежедневной пропаганде натравливает окраину на людей в очках, обзывая тех либералами, национал-предателями. Какие партии допустить к представительству? Иначе Дума окажется вообще без тех, в ком производящий класс может узнать себя. Это опасный момент, и непонятно пока, кем заместить эту позицию, какой партией – не Мироновым же!

Еще вопрос о националистах. Либо пускать националистов в парламент – а на это должно приниматься специальное решение, – либо не пускать. Если не пускать, то их места автоматически занимает Жириновский. Если пускать, то это нервный для нашей власти момент, поскольку она сама хочет быть «националистом». Наша власть ведь хочет быть всем, она хочет быть главным националистом.

– И главным коммунистом…

– Да, совершенно верно, и еще главным социал-демократом, главным центристом и главным консерватором одновременно. Поэтому она нервно относится к националистам, что известно по истории партии «Родина». Этой проблеме пока решения не нашли. Быстрая импровизация здесь, впрочем, могла бы быть вызвана просто наплевательством – да черт с ним! Не будем много думать, запустим десяток уродов в Думу, а там поглядим.

– Ажиотаж вокруг крымской кампании сохранится к 2015 году, если проводить досрочную кампанию в Госдуму?

– На какое-то время его, конечно, удержат. Но насколько, сказать трудно, ведь чтобы его сохранять, должна сохраняться угроза. Сейчас на образ России – осажденной крепости работает агентство «Барак Обама». Президент США сейчас наилучший пиарщик кампании – Россия в чрезвычайном положении! Вообще-то говоря, беспрецедентно, когда президент Америки и представители официального Вашингтона рассказывают публично, как именно они будут разрушать экономику Российской Федерации. Такого не было, я вам скажу, и в наихудшие времена холодной войны. Никакой американский президент – ни Рейган, ни Эйзенхауэр, ни Кеннеди – никогда таких вещей не говорил. А сегодня мы видим новый сладостный стиль мировых отношений, когда можно обсуждать, каким образом нанести максимальный ущерб вашей экономике. Это очень лакомый момент для внутреннего употребления, очень удобный. Я бы лично его непременно использовал для контрпропаганды. Так что думаю, на полгода нам Обамы хватит. А ведь есть под боком и неуправляемая Украина. Которая еще выкинет коленце, и это все можно растянуть до конца года. Пока не начнут ощущаться реальные факторы. Они и сейчас существуют, просто временно приглушены – тихо-тихо реальный уровень жизни падает.

– А когда в таком случае проводить досрочные выборы?

– Если проводить досрочку, то ее надо мало-мальски разработать. То есть ответить на главные вопросы, некоторые из них я назвал. Потому что эти вопросы Путин точно поставит, а на это пару-тройку месяцев, думаю, нужно. Хотя бы на фейковые соцопросы, какие теперь приняты, типа: «Приходите ли вы в абсолютный восторг от гения нашей власти? Или всего лишь безумно счастливы от воссоединения с Крымом?» К чему уже привыкли в Кремле. Так что все можно было обстряпать к началу осени.

– То есть даже в этом году, думаете, можно было бы провести?

– Да. На такие вещи либо решаются сразу, либо их не делают вовсе. Аппаратные люди такие, они страхуются: бог знает, а вдруг все кончится через три недели и рейтинг бухнется к прежним значениям? Думаю, что это решение будет приниматься или нет прямо теперь. И они не стали бы тянуть долго, если бы такое решение приняли.

Конечно, оно является авантюристическим, как ряд ранее принятых. Ведь раньше цикл думских и президентских выборов строился под задачу преемственности власти, создание механизма ее преемственности. Думские и в связи с ними с небольшим отрывом – президентские. Путь даже Путин идет на следующий срок, но тем не менее все это упаковывалось в какую-то стратегию преемственности. В рамках этого подхода имела бы смысл идея «расчистить поляну» перед президентскими выборами.

Но сегодня проблема преемства в принципе снята. Система заявила самой себе, что преемственность ей не нужна. Что статус-кво будет вечным, и Путин вечен. Кстати, я не знаю, насколько полно Путин разделяет эту точку зрения, но и это уже не важно, – ему деться некуда, это уже параметр нового порядка. Будущее время из системы удалено. Его в системе не учитывают даже в той степени, в которой учитывали в позднесоветской. Политбюро ведь – это, вообще-то говоря, именно механизм преемственности власти. Его задача помимо стратегического управления – выбирать преемника при уходе предыдущего генсека. А сейчас, что бы коллега Минченко ни говорил, нет никакого политбюро. Нет группы, которая имеет легитимное право выбрать преемника Путину.

– Вот здесь момент: тогда зачем выборы?

– О том и речь. Если эти досрочные выборы состоятся, они будут вырваны из сверхзадачи работать на систему легальности, то есть конституционной идентичности власти. Они – под задачу быстрой конвертации и закрепления успеха. Для чего? Неизвестно для чего. Просто так, «чтоб рейтинг был». И здесь, конечно, начинается пробуксовка системы. Система начинает действовать все более иррационально, и тем больше подвержена радикальным спазмам, чем больше твердит о своем «консерватизме».

Ведь еще есть один скрытый, но важный момент. Да, кандидаты от власти, на патриотической волне, прекрасно. Но совсем не безобиден приход новых кандидатов в этих условиях. Придется дать выход нескольким десяткам патриотических крикунов, а кем они станут внутри Думы? Это не совсем предсказуемо. Как они поведут себя при изменении обстоятельств? Не превратятся ли они в критиков самой системы, не превратятся ли в ее внутренних «ультра»? В радикальную оппозицию власти изнутри власти? Это совершенно не исключено. Потому что какое-то количество популистов придется пустить в Думу в этом случае. Нельзя, понимаете ли, на патриотической волне опять натолкать в парламент всю постылую обойму неотличимых морд, у которых когда они сидят в зале или лежат в гробу – выражение лица одно и то же. Нет, придется пустить какое-то число живых, энергичных лиц. А бог их знает, как они себя поведут. Не окажется ли среди них пары будущих Ельциных?

Вот вам ряд проблем досрочных выборов, навскидку. Половину которых система проигнорирует. Она сейчас не любит задаваться вопросами, но какую-то часть ей придется нехотя обдумать.

В системе закрепилось новое свойство: это выбирать какой-то яркий, но малосущественный фактор, принимать его за главный и далее действовать, ориентируясь на него. И я не удивлюсь, если пойдут на досрочные выборы, только чтобы избавиться от Медведева. Медведев стал по какой-то неясной причине грандиозной внутренней проблемой для Путина, что может оказаться главным в принятии решения. Хотя премьер делает все, чтобы стать своим в доску, но думаю, чем больше он суетится, тем больше подозрений вызывает. Он, бедняга, от отчаяния даже стал засыпать вдруг в самых неподходящих местах.

– То есть подозрение никуда не ушло, несмотря на примерное поведение последних двух лет?

– Все только усугубилось, это совершенно очевидно.

– Как изменится повестка, с которой пойдут на выборы?

– Во-первых, все слова будут другие, конечно, риторическая повестка будет совсем другой. Какой именно, вы можете представить по российскому телевидению. А вот реальная повестка – действительно интересный вопрос. Здесь у власти есть проблема, возможно, даже осознаваемая кое-кем во власти, хотя не знаю, готовы ли они разъяснять начальству, что повестка меняется. Тема преемства власти ушла, но вышла тема спасения страны. В условиях реальной, хотя и мягкой блокады, которая будет бархатно нарастать со стороны западных стран, возникает ряд проблем в экономике, которые не совпадают с пародийно-погромной антиевропейской лексикой, но и прямо противоположны.

Кем спасать страну? Можно, конечно, на барже в океане, как советский Зиганшин, который резал сапоги и варил, чтобы оттянуть голодную смерть. Но вообще-то нужен императив производительности, предельно свободный экономический курс внутри страны. Делай что хочешь, только производи добавленную стоимость! Нужно поддерживать всех, кто что-то производит, а это прямо противоположно нынешнему курсу. Олигархи, бизнесмены, на которых 20 лет натравливали общество, теперь передовой отряд – они «партизаны порядка», доблестные охотники. Которые должны приносить добычу в нашу крепость. Лозунг борьбы с олигархами и с элитами вообще придется снять. А это лишь мелкий пример того, что надо серьезно менять повестку. Пересматривать модель экономики ужасно трудно – надо корректировать социальные ожидания, потому что с ожиданиями на экономический рост пора прощаться. Все это слишком трудные вещи.

Но есть совсем простой вариант – убить все содержательные темы кампании и на время включить сирену-ревун. Краткосрочная молниеносная кампания под девизом «Путин жил, Путин жив, Путин будет жить!». Такую вообще можно провести за лето, я бы так и провел – с выборами в июле, почему нет? А потом начать думать, можно ли со всей этой хренью взлететь!

– Кампанию провести по волне Крыма?

– Путин и Крым, Крым и Путин! Слово «воссоединение» недаром введено в наш политический лексикон. Прежде оно использовалось в единственном контексте – воссоединении России и Украины при Хмельницком. Сегодня Крыму придан символический вес всей Украины – он ее заместитель. Одна мелкая проблемка – мы все еще не вышли из европейского кризиса, и война все еще вероятна. И внутри страны много желающих повоевать за Харьков. Чужими руками, правда.

– Решение о досрочных выборах все равно не принято?

– А вы не узнаете, пока вас не ошарашат. Миронов же не индикатор. Будут секретить до последнего, пока не скажут: «Завтра ставь на ленту утечки!»

[Владимир Рудаков]

http://www.profile.ru/rossiya/item/8...ybral-silovika
15.08.2014 |
Политолог Глеб Павловский о том, как Путин стал преемником Ельцина, и возможна ли передача власти сегодня без развала страны

Операция «Преемник» предполагала не катастрофический сценарий передачи власти Бориса Ельцина другому человеку Фото: РИА Новости / Владимир Вяткин

Пятнадцать лет назад Владимир Путин был назначен премьер-министром России и провозглашен преемником Бориса Ельцина. Президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский анализирует приход Путина к власти и его перспективы в политике не только как эксперт, но и как человек, принимавший непосредственное участие в событиях той поры.

— Как вы сейчас оцениваете свою роль в тех событиях?

— К этому времени я уже четыре года работал c властью — в Кремле и для Кремля. Главным моим тогдашним мотивом (а, может, и манией — это как посмотреть) было формирование сильной власти из власти бессильной. Ведь кремлевская власть второй половины 90-х была слаба. Собственно, проект «Преемник» подразумевал такой не катастрофический уход Бориса Ельцина из Кремля, при котором государство не только не разрушается, но и, наоборот, возникает гораздо более сильная власть, чем та, которую мог позволить себе Ельцин.

— Запрос на «некатастрофический сценарий» был со стороны окружения Ельцина?

— Не только. Мы еще весной 1999-го проводили опрос по эмоциональным настроениям в стране. В частности, мы спрашивали о страхах: чего боятся люди? И удивительно, что на втором-третьем месте оказался страх гражданской войны. Какая война? Никаких намеков на гражданскую войну (кроме Северного Кавказа) в стране не было. Люди голодали, но воевать не собирались. Но страх катастрофы сидел в подсознании. Предвыборная кампания Путина должна была дать людям возможность провести революцию в условиях стабильности, а не хаоса. Такая «революция перестраховки», где на каждом этапе избирателю ничего не грозит. В этом смысле схема передачи власти от президента премьеру как преемнику была оптимальной.

— И при этом ставилась задача добиться усиления власти.

— Да, это удалось. Другой вопрос, что именно мы тогда понимали под усилением власти? Предполагалось, что сильная власть идет с программой необходимых стране правил, защиты норм и ценностей, не мифических, а тех, которые реально поддерживаются людьми. Власть даст всем возможность проявиться, при этом ограждая страну от крайностей гражданских конфликтов и расколов, страхи по поводу которых были тогда велики.

Беда в том, что сильная власть пришла, но она не предложила правил. Она вместо правил предложила себя. Демонстрация силы власти шла на фоне упадка общества. Подобно тому, как сам Путин шел во власть на фоне больного предшественника, его власть самоутверждалась на контрасте с ослабевающим обществом.

— А что же общество?

— Общество описывает все лестным для себя образом: мол, все это сделал Путин, а нас — то есть публику — ставил перед свершившимся фактом. Но ведь игра шла «в четыре руки»: был действующий Путин (как собирательный образ всей команды Кремля), и бездействующее общество, которое устраивало такое положение дел. За редкими исключениями, которые лишь подтверждали правило, общество уходило от действия. А отступая, придумывало себе алиби: «Мы ни при чем — это все Путин!»

— Сейчас уже можно сказать, кому первому в тогдашнем окружении Ельцина пришла в голову мысль сделать ставку на Путина?

— С одной стороны, ответ прост, с другой стороны, ответственность навсегда размыта. Просто то, что в вопросе о преемнике — жизненном, я бы даже сказал, интимном для Ельцина, — наш первый президент никому бы не перепоручил решение. Это его решение. При этом, конечно, число людей, которых записывают или которые записались в «отцы Путина» все увеличивается и увеличивается.

— Кто же знает правду?

— Правда в том, что Кремль был бурлящим ульем, где все разговаривали обо всем — чего теперь себе позволить не могут. Обсуждался изменчивый шорт-лист потенциальных «преемников», где значился не только Путин. Масса обсуждений, в которых участвовали многие хорошо известные люди. В итоге Ельциным был сделан выбор в пользу Путина. А всем прочим осталось объяснять, почему это правильно.

На самом деле, это случайность, хотя в России случайности часто имели роковое значение. Случайность в том смысле, что кадровая скамейка Кремля становилась очень короткой. Сейчас об этом забыли, но тогда Кремль казался в карьерном смысле местом бесперспективным. И не все туда стремились. Так что выбор у Ельцина был не слишком велик.

— Вы считаете, что все-таки это случайность?

— Я имею в виду кадровую сторону дела. Что до ситуации в целом, давайте не зацикливаться на августе 1999-го и посмотрим на водораздел эпох шире. Путин стал директором ФСБ за год до этого — в конце июля 1998-го, а Борис Николаевич, как вы понимаете, на такую должность в решающий для него год мог поставить только абсолютно понятного для себя человека.

На мой взгляд, кризис 1998 года — финансовый, а потом и политический — вообще сильно сдвинул предпочтения Ельцина. С точки зрения Бориса Николаевича либеральная интеллигенция его подвела. И дефолт он рассматривал как провал той команды, которая состояла из интеллигентов, журналистов и прочих экономистов-теоретиков. Это, конечно, гипотеза, но я убежден, что именно осенью 1998-го Ельцин развернулся в сторону силовиков. Иначе в Кремле не появился бы генерал Николай Бордюжа (с сентября 1998 по май 1999 года — секретарь Совета безопасности РФ, одновременно, с декабря 1998 по май 1999-го — руководитель Администрации президента РФ. — «Профиль»), преемником которого в СБ РФ в марте 1999-го как раз и стал Путин.

— То есть это был еще и некий мировоззренческий кризис самого Ельцина?

— Скорее, разочарование в политических талантах интеллигенции. Я даже примерно представляю, когда это случилось: в момент, когда его стали убеждать вернуть Виктора Черномырдина в кресло премьера. Те же самые люди, которые за полгода до этого уговаривали Ельцина убрать Черномырдина из Белого Дома. Но когда Ельцин еще раз прислушался к мнению этих людей, выяснилось, что Дума Черномырдина не утвердит (в сентябре 1998-го, как вы помните, было предпринято две неудачных попытки и третья означала бы неизбежный роспуск Госдумы). Оказалось, что нужен левый, приемлемый для коммунистов кандидат, и тут Ельцин пришел в ярость. Его выбор в пользу силовика был предрешен уже тогда.

— Как вы думаете, люди, которые тогда продвигали Путина, теперь считают эту «случайность» счастливой или наоборот?

— Наверное, в массе своей они чаще разочарованы. Каждый по-разному. Кто-то, как Михаил Ходорковский, имеет для этого более чем достаточные основания. Кто-то разочаровался, зато разбогател. Миллиардер ведь может позволить себе легкое разочарование.

Но дело не в очаровании или в разочаровании (я помню их всех в очарованном состоянии, себя в том числе). Проблема в том, что возникло некое политическое обольщение, в котором Путин, кстати, не виноват. Люди 90-х годов разделяли власть и программу: сперва — власть (желательно, сильная), а потом эта сильная власть будет реализовывать программу (желательно, разумную). Такой подход заметен уже в 1991 году, в тандеме Гайдар-Ельцин. Логика такая: «вы, Борис Николаевич, прикрываете нас силой власти, а программа у нас уже есть». Понимания того, что построение власти само по себе требует программы — идейной, ценностной, и эту программу нельзя достать из кармана «потом», заставив сильную власть осуществлять не что-нибудь, а ее — тогда просто не существовало. Не было этого и в 1999 году. Так что разочарования в Путине со стороны некоторых из тех, кто привел его в Кремль, начались довольно быстро. Первым разочаровался, как известно, Борис Березовский.

— Путин, мне кажется, вполне мог бы им сказать: «Я тут ни при чем, это же было ваше очарование!»

— Рационально рассуждая, как могло быть иначе? Да, мы «склеили» достаточно крепкое «путинское большинство», и оно стало долговременной устойчивой коалицией. Но из кого оно состояло? В том числе, из гигантских масс людей, занятых в военно-промышленном комплексе, в силовых структурах, — людей, которые в 90-е годы были париями. И что же, попав в правящее большинство, они должны были остаться нейтральными, да еще передать судьбу своих интересов «группе Гайдара»? Нет, конечно! Они захотели, чтобы власть осуществляла их программу. Путин это почувствовал и развернул руль.

Фото: ИТАР-ТАСС / Дмитрий Астахов
«Рокировка» Путина и Медведева дал обществу недвусмысленные сигналы, что выборы незначимы и что передать власть от Путина нельзяФото: ИТАР-ТАСС / Дмитрий Астахов

— Как вы считаете, в будущем передача власти от Путина к другому человеку возможна по «не катастрофическому» сценарию?

— Сравнительно недавно казалось, что ответ на это вопрос прост — да, разумеется. Ведь сам Путин в 2008-м предложил такую модель. Но проблема в том, что он же эту модель и похоронил. В момент, когда была произведена знаменитая «рокировка»: Путин — вновь президент, а Медведев — премьер. Ведь могла быть и более открытая формула возвращения — публично предложить себя в качестве кандидата. Он был бы поддержан большинством, и раскола не вызвал. Наоборот, придал бы выборам интригу.

«Рокировка» 2011 года несла обществу прямое сообщение: первое, что выборы незначимы, и второе, что передать власть от Путина невозможно. Это было признание неудачи сделанного в 2008 году шага. Так что сигнал и обществу, и окружению президента был послан: ничего передать нельзя — харизма Путина по наследству не передается! Ее можно только всеми способами сохранять и укреплять. Вот мы ее и укрепляем всеми способами.

Поэтому, что бы кто ни думал (я уверен, что об это думают и надеются на это не один и не два человека в его окружении), бармы и венец Мономаха по модели 2008 года не достанутся никому. Эта модель уже не сработает, в чем всем еще предстоит убедиться. Итак, мой ответ на ваш вопрос сегодня — «не знаю».

— Насколько реалистичен «катастрофический» сценарий?

— Ровно настолько, насколько реален не катастрофический. Вообще, это русская черта, когда есть «единственный выбор», и альтернативой ему является катастрофа. Все не так. Катастрофа нас ждет, если и дальше настаивать на безальтернативных схемах. Такая схема укрепляет суеверие Системы насчет волшебных качеств Путина.

Мне кажется, у многих людей отключился сектор мозга, который отвечает за восприятие реальности. Путин для них уже не человек, а что-то символическое. Некая персонификация государства. И эта персонификация им важнее, чем сам Путин. В известном смысле Путин как персонаж стал большей ценностью для Системы, чем Путин как человек.

— Вы сказали о «волшебных свойствах Путина». Вы считаете, что ему сопутствует какое-то особое везение в политике, о чем часто говорят?

— Я не думаю, что Путину лишь везло. В отличие от прочих соискателей этого места, он приложил колоссальные усилия. Его вклад в свое избрание, на мой взгляд, больше, чем у Ельцина в его первое избрание. В 1991-м Ельцина избирали как объект вожделения масс, а у Путина, когда в августе 1999-го он стал преемником, рейтинг был 2 процента. Два! То есть, в пределах статистической погрешности. Путин инвестировал все свои способности в то, чтобы выиграть. Я даже не уверен, что он сам прежде знал о некоторых из них: так быстро он развивался и тогда, и потом. Конечно, при этом однажды возникает автоматизм, когда с успехом выходишь из трудных положений, кажется, что так будет всегда. Но это свойственно всем азартным, долго выигрывающим игрокам.

— Сейчас, на ваш взгляд, пора везения прошла? Может ситуация вокруг Украины привести к «катастрофическому сценарию»?

— К катастрофе нас приведут обольщения. Западные санкции основаны на нашей (и людей у власти, в первую очередь) национальной склонности обольщаться. На знании конкурента о том, что в состоянии обольщения мы почти всегда принимаем ложные решения. Обама не исходит из того, что он нас чего-то лишит, а мы поймем, что виноваты. Наоборот, мне кажется, он исходит из того, что мы «сплотим ряды», «сожмем волю в кулак» и в этом зажатом состоянии совершим несусветную глупость. Это в нашей традиции…

— Как вы считаете, сейчас США по-прежнему добиваются смены российского курса по отношению к Киеву или уже хотят большего — «свалить Путина»?

— Я бы предположил последнее, если б не представлял, как разрабатываются решения в американской политике. Там ведь относятся к делу серьезно, не импровизируют. «Свалить Путина» значит свалить нынешнюю систему управления Россией, то есть — создать вакуум власти на гигантском пространстве к востоку от Европы. Кто этот евразийский провал заполнит? Уж точно не США! Они не смогли заполнить даже пустоту, которую создали в Ираке и в Афганистане, что уж говорить о Евразии. Поэтому, я думаю, что такие «цели» находятся вне их реального обсуждения. На такую разрушительную работу способны только мы сами, что и доказали дважды за ХХ век.

[НТВ]