*3138. Игры Нобеля

["Коммерсантъ Власть"]

http://www.kommersant.ru/doc/2046244
22.10.2012, 00:00

Получившие Нобелевскую премию по экономике ученые Ллойд Шепли и Элвин Рот вовсе не являлись фаворитами. "Власть" разбиралась, за что получили премию американцы и как их идеи могут быть использованы на практике.

Вера Ситнина

Как выглядит идея на миллион, вернее, на $1,2 млн? Самый четкий ответ на этот вопрос ежегодно дает Нобелевская премия. Торжественная церемония состоится 10 декабря, но имена всех лауреатов стали известны на прошлой неделе. Премию по экономике в этом году разделили между собой два американских ученых Ллойд Шепли и Элвин Рот за теорию стабильного размещения и практику рыночного планирования. В пояснительной записке Нобелевского комитета говорится, что они попытались ответить на один из главных вопросов экономики: как распределить ресурсы между потребителями наиболее оптимальным способом? Труды Шепли и Рота также назвали выдающимся примером экономической инженерии.

Видных ученых, внесших примерно одинаковый вклад в науку, довольно много, и вопрос, почему выбрали одного, а не другого, всегда вызывает ожесточенные споры. И хотя в своем завещании Альфред Нобель особо указывал, что премию следует вручать тому, кто "в течение предыдущего года принес наибольшую пользу человечеству", гораздо чаще ее дают по совокупности заслуг, и следовательно, количество претендентов довольно велико.

Фаворитами Шепли и Рот не считались. Reuters и букмекерские конторы ставили на Роберта Шиллера, Стивена Росса и совместную работу Энтони Аткинсона и Энгуса Дитона. Впрочем, предсказания в этой области чаще не сбываются, чем оказываются верными. Так, на Нобелевскую премию по литературе прочили японца Харуки Мураками, а выиграл китаец Мо Янь. Премия мира досталась Евросоюзу, а должна была, по версии букмекерских контор,— американскому солдату Брэдли Мэннингу, похитившему для портала WikiLeaks 250 тыс. конфиденциальных документов Пентагона и Госдепа США, афганской правозащитнице Симе или украинской заключенной Юлии Тимошенко.

Хотя им предстоит разделить славу и деньги пополам, лауреаты этого года никогда не работали вместе. Более того, Шепли, которому сейчас 89 лет, совершил свои основные открытия в 1960-е, когда Рот еще ходил в школу. Ллойд Шепли использовал так называемую теорию игр для изучения и сравнения теоретических методов, подходящих для двух агентов. Но Рот нашел практическое применение идеям Шепли.

Теория игр — это используемый в экономике математический метод поиска оптимальных стратегий в процессах, в которых два или более участника ведут борьбу за реализацию своих интересов. Теория игр помогает выбрать наилучший путь, когда оптимальность твоего решения зависит от решений других людей. При этом и те, и другие принимают решение одновременно, то есть нужно выбирать свой путь с учетом возможных решений других людей.

За достижения в области теории игр раздали уже немало Нобелевских премий. Для людей, далеких от экономики, самый известный ученый в этой области — Джон Нэш, прототип героя Рассела Кроу из фильма "Игры разума". Также лауреатами стали Роберт Ауман, Райнхард Зельтен, Джон Харшаньи, Уильям Викри, Джеймс Миррлис, Томас Шеллинг, Джордж Акерлоф, Майкл Спенс, Джозеф Стиглиц, Леонид Гурвиц, Эрик Маскин, Роджер Майерсон. Однако все они были специалистами в области теории некооперативных игр, то есть в моделировании экономических процессов, когда каждый играет сам за себя. То есть когда агенты не могут объединяться в коалиции, обеспечивающие определенный выигрыш, который потом можно поделить между участниками. "Исследований по некооперативным играм гораздо больше, и эта часть теории игр является наиболее проработанной",— говорит эксперт Института экономической политики имени Гайдара Александр Кнобель.

Ллойд Шепли изобрел игру, а Элвин Рот (на фото) рискнул в нее сыграть
Фото: AP

Новаторство Шепли заключается в том, что он смог показать, как один и тот же специфический метод может приносить выгоду для того или другого участника рынка. Он разработал "вектор Шепли" — принцип оптимальности распределения выигрыша между игроками, а также алгоритм Гейла—Шепли, который гарантирует принцип стабильного соответствия.

В 1962 году Дэвид Гейл и Ллойд Шепли опубликовали в журнале American Mathematical Monthly статью "Зачисление в колледж и стабильность брака", в котором впервые предложили научный метод построения альтернативных рынку процедур распределения редких неоднородных возможностей среди людей, толкающихся за ними в гипотетической очереди. Они построили модель, по которой можно найти оптимальную пару.

Суть алгоритма отложенного выбора или согласия можно пояснить на таком простом примере. Молодой человек составляет список предпочтений и предлагает встречаться наиболее привлекательной для него девушке. Та, получив все предложения, выбирает одного. Через некоторое время кавалеры, осознавшие свою ошибку, делают предложение второму номеру из своего списка. Все девушки повторно делают выбор, оставляя первого жениха или меняя на нового. И так до тех пор, пока не составятся все пары.

Гейл и Шепли доказали, что алгоритм универсален даже в ситуациях, когда предпочтения сторон очень разнообразны. А также, что решение будет стабильно, так как дальнейший поиск не имеет смысла.

Элвин Рот применил эту экономико-математическую модель на практике. Вначале он создал систему распределения учеников старших классов по школам в зависимости от их способностей. Видимо, этот вопрос особенно заботил его потому, что будущий профессор Гарварда сам в средней школе недоучился.

Затем он применил этот метод в медицине. В 2003 году Рот начал работать над системой, позволяющей тем, кто хочет, но не может быть донором для своих близких в силу несовместимости типов крови, обмениваться органами с другими такими же несовместимыми парами доноров. Рот применил свой метод по поиску доноров среди таких пар. Когда он внедрял свою систему в 2003 году, в США пересаживали всего 19 донорских почек в год. Уже в 2004 показатель вырос почти в два раза, а к 2011-му дорос до 443 трансплантаций, приводит данные Reuters.

За такие достижения, возмущаются критики, можно было бы дать Нобелевскую премию любому сотруднику Госплана. Ведь речь идет о построении систем распределения, альтернативных "невидимой руке рынка", воспетой основоположником политэкономии Адамом Смитом.

Ллойд Шепли (на фото) изобрел игру, а Элвин Рот рискнул в нее сыграть
Фото: AP

Возможно, по сравнению с некоторыми лауреатами прошлых лет Шепли и Рот не выглядят звездами первой величины. Нобелевскую премию в свое время получил, например, отец евро Роберт Манделл, доказавший преимущества единой валюты для разных стран мира. Или основатель теории монетаризма Милтон Фридман. Есть, кстати, и премия его имени "За развитие свободы", ежегодно вручаемая Институтом Катона.

Есть еще мнение, что главный претендент на Нобелевскую премию Роберт Шиллер проиграл из-за того, что сделал себе имя на предсказании кризисных явлений. Организаторы сочли необходимым показать, что экономика — это не только борьба с локальными и глобальными финансовыми кризисами.

Впрочем, полагает Александр Кнобель, свою роль мог сыграть и возраст Шелпи. Ему 89 лет, и другого шанса вручить ему Нобелевскую премию может уже не представиться. Так, например, знаменитый советский ученый Лев Ландау получил Нобелевскую премию по физике в тот же год, когда попал в автокатастрофу. Организаторы побоялись, что иначе его заслуги перед наукой могут оказаться неотмеченными. Вручать ее посмертно запрещено правилами Нобелевского комитета. Поэтому, кстати, за алгоритм Гейла—Шепли премию получает только Шепли. Дэвид Гейл умер четыре года назад.

Элвин Рот в одиночку Нобелевскую премию бы не получил, убежден Кнобель. Но дело в том, что изыскания Шепли носят исключительно теоретический характер, а работы Рота можно отнести к применению идей Шепли в практической плоскости.

Впрочем, не исключено, что скоро нынешние лауреаты станут столь же знаменитыми, как их великие предшественники. "У открытий Шепли и Рота — огромный потенциал,— убежден завотделом экономической теории ИМЭМО РАН Сергей Афонцев.— Кооперативные игры могут применяться для взаимодействия между людьми, рассчитывающими на сотрудничество, например, на международных переговорах, в межгосударственных союзах или при выработке единых подходов в международной антикризисной политике. Если мы будем понимать, какие алгоритмы работают в решении глобальных задач, то это будет иметь огромное значение и для выработки общих решений, и для снижения уровня конфликтности в мировых экономических отношениях".
Самая ненобелевская

Строго говоря, премия по экономике не совсем Нобелевская. Ее официальное название — премия Банка Швеции в экономических науках памяти Альфреда Нобеля. Впервые она была вручена в 1969 году. Впрочем, единственное, что ее отличает от "настоящей",— источник финансирования. Деньги выплачиваются за счет средств шведского Центробанка, а не из наследия Нобеля.

У премии до сих пор есть противники. "К награде в области экономики все привыкли, и теперь ее вручают, как будто это Нобелевская премия. Однако это пиар-ход экономистов с целью повышения собственной репутации",— заявил в 2005 году информагентству AFP внучатый племянник Нобеля Питер Нобель. По его словам, "нет никаких подтверждений того, что Альфред Нобель хотел бы учредить подобный приз".

Всего премии памяти Альфреда Нобеля удостоены 69 экономистов (из них 45 американцев), в числе которых всего одна женщина Элинор Остром. Она получила награду за анализ экономического управления, особенно в части общественной собственности. Единственный советский ученый, удостоенный премии по экономике,— математик и экономист Леонид Канторович, который получил ее совместно с американцем голландского происхождения Тьяллингом Купмансом за теорию оптимального распределения ресурсов и вклад в потребительский анализ, монетарную политику и теорию, в том числе в изучение многокомпонентности стабилизационной политики. Впрочем, еще два лауреата, Василий Леонтьев и Леонид Гурвиц, имеют российское происхождение.

В среднем нобелевская слава настигает ученого-экономиста в 66 с половиной лет. Самым молодым был Кеннет Эрроу, ему был 51 год. А самым старым — Леонид Гурвиц, он получил премию в 90 лет. Он, кстати, самый возрастной лауреат всех Нобелевский премий, не только по экономике.
Премиальный некролог

При жизни славу ученому Альфреду Нобелю принесло изобретение динамита, а состояние — крупнейший производитель вооружения того времени концерн "Бофорс". Но однажды его собственное изобретение взорвало ему мозг. В 1888 году Альфред Нобель прочитал во французской газете собственный некролог под названием "Торговец смертью мертв", опубликованный по ошибке. Репортерская ошибка заставила его задуматься о том, каким его запомнит человечество. В итоге он придумал премию своего имени, которая впоследствии принесла ему большую славу, чем коммерческая деятельность, и — в отличие от динамита — не потеряла актуальности в связи с техническим прогрессом.

Вот что написано в его завещании: "Все мое движимое и недвижимое имущество должно быть обращено моими душеприказчиками в ликвидные ценности, а собранный таким образом капитал — помещен в надежный банк. Доходы от вложений должны принадлежать фонду, который будет ежегодно распределять их в виде премий тем, кто в течение предыдущего года принес наибольшую пользу человечеству... Указанные проценты необходимо разделить на пять равных частей, которые предназначаются: одна часть — тому, кто сделает наиболее важное открытие или изобретение в области физики; другая — тому, кто сделает наиболее важное открытие или усовершенствование в области химии; третья — тому, кто сделает наиболее важное открытие в области физиологии или медицины; четвертая — тому, кто создаст наиболее выдающееся литературное произведение идеалистического направления; пятая — тому, кто внес наиболее существенный вклад в сплочение наций, уничтожение рабства или снижение численности существующих армий и содействие проведению мирных конгрессов... Мое особое желание заключается в том, чтобы при присуждении премий не принималась во внимание национальность кандидатов..."

В июне этого года было принято решение сократить размер премии на 20% — с 10 млн до 8 млн шведских крон. Иначе, опасались организаторы, денег на то, чтобы вручать премию бесконечно, как завещал Нобель, не хватит.

[Константин Сонин]

http://echo.msk.ru/blog/ksonin/1634764-echo/
11:18 , 05 октября 2015

автор
экономист

Одна из основных проблем с составлением Нобелевского прогноза, что он не особенно меняется год от года. Учёный, который был реальным претендентом в прошлом году, может выпасть из круга претендентов по двум причинам – во-первых, потому что может получить премию; во-вторых, потому что может умереть. В отличие от естественных наук, где бывали лауреаты «одного прорыва», Нобелевские претенденты по экономической науке – это люди, которые поменяли ход науки как минимум два-три десятилетия назад; соответственно, за прошедший год ничего с научной репутацией произойти не может.

В предыдущие год я пользовался этим – год от года список принципиально не меняется, но сейчас решил его серьёзно обновить. Действительно — смысл моего прогноза, в частности, в том, чтобы читатель мог, пойдя по ссылке, узнать, чем занимались и занимаются титаны нашей науки. Там каждая статья — интереснейшее чтение! Так что читайте прогнозы — довольно удачные! — предыдущих лет, чтобы узнать, за что могут получить премию Авинаш Диксит и Элханан Хелпман, Энн Крюгер и Мартин Фельдстайн… А в этом году прогноз такой

(1) Дарон Асемоглу (МТИ) и Джеймс Робинсон (Чикаго) за исследование роли институтов в экономическом развитии. Я уже писал два года назад мини-обзор научных работ, на которые опирается популярная книжка Why Nations Fail – это лишь малая часть исследований Дарона и Джима, которые, можно сказать, создали современную институциональную экономику, сменившую «новую институциональную экономику» Норта и Фогеля. (Как сказал по тому же адресу, но другому поводу нобелевский лауреат Роберт Солоу — «рядом с этим [учебником Асемоглу по теории роста] я чувствую себя как, наверное, чувствовали бы себя братья Райт рядом с современным авиалайнером.» Вот и новые институционалисты так

Трудность с этим прогнозом состоит в том, что Дарон, конечно, может получить Нобелевскую премию и в другой комбинации. Например, вместе с Полом Ромером (см. ниже) или Робертом Барро за теорию роста — основной вклад Асемоглу состоит в исследованиях «направленного технологического развития». До него технологическое развитие (как фактор роста) всегда анализировалось как нечто, затрагивающее экономику в целом, а не отдельно разные сектора. Например, совсем не очевидно, как влияет технологическое развитие на зарплаты низкоквалифицированных и высококвалифицированных рабочих. Стоит задуматься — и будет видно, что может быть и вверх, и вниз, а у Дарона есть модели, равновесия в которых очень хорошо описывают результаты имеющихся естественных экспериментов (см. полу-популярное эссе Роберта Шиммера, в котором описывается основной вклад Асемоглу в этой области).

Асемоглу и Робинсон могут получить премию и за политическую экономику. С другой стороны, эту премию трудно было бы представить без Андрея Шлейфера (который также мог бы получить премию и за целый ряд других областей), Альберто Алезины (оба — Гарвард) и Гвидо Табеллини из Боккони. (Но как можно дать премию Табеллини, не дав её его постоянному соавтору Торстену Перссону, что невозможно — Торстен — секретарь комитета, присуждающего премии.)

(2) Пол Ромер (Нью-Йоркский университет) и Роберт Барро (Гарвард) за исследования современного экономического роста. Это — повтор прошлогоднего, но, мне кажется, всё как-то идёт к премии за теорию роста. Три года назад был «Нобелевский симпозиум» про рост, а это один из немногих надёжных признаков. Ромер построил первую модель эндогенного — движимого техническим прогрессом — экономического роста; без этих моделей невозможно было бы объяснить рост развитых стран во второй половине ХХ века, Барро, помимо теории, много сделал в эмпирике роста. (С точки зрения «фронта» науки межстрановые регрессии, может, и «обоз», но понимать мы определенно понимаем гораздо больше.) И Пол, и Боб — не только выдающиеся учёные, но и яркие, бескомпромиссные публицисты — в их блогах и колонках можно прочитать и про конкретные вопросы экономической политики, и критику собратьев по академическому цеху. За публицистику, конечно, научных премий не дают, но всё

(3) Джон Лист (Чикаго) и Чарльз Мански из NWU за проверку, с помощью экспериментальных методов, базовых моделей экономической науки. C одной стороны, «проверка», пусть даже с помощью самых современных методов, базовых моделей и положений — дело, по определению, скромное. С другой стороны, Лист — один из безусловных лидеров революции XXI века в экономической науке, когда эксперименты — не только естественные (которые были всегда) и полевые с лабораторными стали важнейшим полем деятельности. Я бы даже «полевые эксперименты» — главную специализацию Листа — особенно бы выделил, потому что это самый очевидный и простой инструмент, с помощью которого можно тестировать — есть ли причинно-следственная связь, предсказанная теорией и не вызвана ли корреляция, которую мы наблюдаем в данных, обратной или двусторонней зависимостью.

Что такое полевой эксперимент? Вместо лаборатории (за лабораторные эксперименты получил Нобелевскую премию 2002 года Вернон Смит) используется что-то, что проводится в реальной жизни и без всякого эксперимента, но к этому добавляется специальная компонента — например, правильно подобранная «случайность». Скажем, правительство решает ввести новую образовательную программу. Если ввести её во всех школах, нельзя будет определить, повлияла ли эта программа на успеваемость (и в какую сторону). Если ввести её в «пилотных» школах, то будет трудно на основе «пилота» определить, как она будет работать в других школах, потому что может оказаться, что выборка «пилотных» школ оказалась непредставительной по отношению ко всем школам — относительно этой новой программы. (Это может быть сложно — понять, представительной будет выборка или нет.) У нас в стране оценку программ (это относится к любым массовым проектам) с помощью рандомизированных экспериментов не проводят, а зря — это примерно такое же отставание в технологическом плане, как если бы чиновникам запретили пользоваться мобильной связью. (Жизнь бы продолжилась, но эффективность бы снизилась.)

Домашняя страничка Листа — бесконечный источник примеров полевых экспериментов, которые можно использовать в преподавании вводных курсов экономики (и Лист очень советует это делать).

Thomson Reuters, прогнозирующая Нобелевские премии на основе цитирования (что непросто, потому что в экономике у всех реальных претендентов — огромное цитирование), в этом году назвала одним кандидатом — Листа, а другим (отдельным) — Мански, а я бы их, пожалуй, объединил, потому что Мански, может, и меньше времени и сил уделяет собственно экспериментам, но проблемы, над которыми он всеми способами бьется — те же самые: если мы видим в данных какую-то связь, корреляцию, то как установить, что является следствием, а что причиной?

(4) Роберт Таунсенд (МТИ) — за прикладной анализ проблем экономического развития. За последние двадцать лет развитие стали лучше понимать не только на макро (как Асемоглу и Робинсон), но и на микро уровне. Таунсенд — один из пионеров и самых глубоких исследователей того, как влияет, например, доступ к финансам в странах (лучше сказать, в деревнях) Юго-Восточной Азии на экономическое развитие. Более известные и популярные исследователи этой области — скорее, его ученики.

(5) Оливье Бланшар (МТИ), Стэнли Фишер (ФРС), Грегори Мэнкью и Кеннет Рогофф (оба — Гарвард). Да, да, я знаю, что четырём человекам сразу премию за исследование и практическое применение макроэкономических моделей дать не могут. Что ж, выбирайте любых троих по вкусу. Наверное, в интеллектуальном плане это самые влиятельные макроэкономисты в мире. Рогофф, самый, наверное, дорогостоящий спикер из академических экономистов — впрочем, я уже рассказывал историю о том, как он спросил нас за ужин — были ли на его лекции в РЭШ руководители ЦБ и министерства финансов? — и, узнав, что нет, сказал — «вот странно, они платят 15,000 за место на моём семинаре, а ведь это в точности те же слайды и та же самая лекция», международный гроссмейстер и популярный автор «This Time is Different».

По учебнику Мэнкью учится экономике весь мир (и именно с него лучше всего начинать), он — заметный «голос» в стане республиканских экономистов, но также и автор невероятного числа (400?) статей, среди которых моя (и, по-моему, многих экономистов) любимая начинается со слов «This paper takes Robert Solow seriously.» А учился я макроэкономике по учебнику как раз Бланшара и Фишера, которые были учителями половины, по-моему, центробанковских экономистов в мире (включая и наш). Про Бланшара сегодня, в связи с его уходом с поста главного экономиста МВФ, была хорошая статья со странным названием в Washington Post. И Кругман, и Мэнкью порекомендовали её в своих блогах, а это дорого стоит — в публицистических вопросах Кругман и Мэнкью почти всё время оппонируют. Но, мне кажется, премия макроэкономистам — особенно специалистам по монетарной экономике, давно напрашивается. Эх, не хотелось бы мне стоять перед таким отличными вариантами.

[Полит. ру]

В понедельник, 12 октября, будет объявлено имя лауреата Нобелевской премии по экономике. «Полит.ру» публикует традиционный ежегодный прогноз, сделанный профессором Чикагского университета и НИУ Высшая школа экономики Константином Сониным (текст, помещенный в блоге ученого, мы публикуем с его разрешения). Одна из основных проблем с составлением Нобелевского прогноза, что он не особенно меняется год от года. Учёный, который был реальным претендентом в прошлом году, может выпасть из круга претендентов по двум причинам – во-первых, потому что может получить премию; во-вторых, потому что может умереть. В отличие от естественных наук, где бывали лауреаты «одного прорыва», Нобелевские претенденты по экономической науке – это люди, которые поменяли ход науки как минимум два-три десятилетия назад; соответственно, за прошедший год ничего с научной репутацией произойти не может.

В предыдущие год я пользовался этим – год от года список принципиально не меняется, но сейчас решил его серьёзно обновить. Действительно - смысл моего прогноза, в частности, в том, чтобы читатель мог, пойдя по ссылке, узнать, чем занимались и занимаются титаны нашей науки. Там каждая статья - интереснейшее чтение! Так что читайте прогнозы - довольно удачные! - предыдущих лет, чтобы узнать, за что могут получить премию Авинаш Диксит и Элханан Хелпман, Энн Крюгер и Мартин Фельдстайн… А в этом году прогноз такой

(1) Дарон Асемоглу (МТИ) и Джеймс Робинсон (Чикаго) за исследование роли институтов в экономическом развитии. Я уже писал два года назад мини-обзор научных работ, на которые опирается популярная книжка Why Nations Fail – это лишь малая часть исследований Дарона и Джима, которые, можно сказать, создали современную институциональную экономику, сменившую "новую институциональную экономику" Норта и Фогеля. (Как сказал по тому же адресу, но другому поводу нобелевский лауреат Роберт Солоу - "рядом с этим [учебником Асемоглу по теории роста] я чувствую себя как, наверное, чувствовали бы себя братья Райт рядом с современным авиалайнером." Вот и новые институционалисты так cебя чувствуют.)

Трудность с этим прогнозом состоит в том, что Дарон, конечно, может получить Нобелевскую премию и в другой комбинации. Например, вместе с Полом Ромером (см. ниже) или Робертом Барро за теорию роста - основной вклад Асемоглу состоит в исследованиях "направленного технологического развития". До него технологическое развитие (как фактор роста) всегда анализировалось как нечто, затрагивающее экономику в целом, а не отдельно разные сектора. Например, совсем не очевидно, как влияет технологическое развитие на зарплаты низкоквалифицированных и высококвалифицированных рабочих. Стоит задуматься - и будет видно, что может быть и вверх, и вниз, а у Дарона есть модели, равновесия в которых очень хорошо описывают результаты имеющихся естественных экспериментов (см. полу-популярное эссе Роберта Шиммера, в котором описывается основной вклад Асемоглу в этой области).

Асемоглу и Робинсон могут получить премию и за политическую экономику. С другой стороны, эту премию трудно было бы представить без Андрея Шлейфера (который также мог бы получить премию и за целый ряд других областей), Альберто Алезины (оба - Гарвард) и Гвидо Табеллини из Боккони. (Но как можно дать премию Табеллини, не дав её его постоянному соавтору Торстену Перссону, что невозможно - Торстен - секретарь комитета, присуждающего премии.)

(2) Пол Ромер (Нью-Йоркский университет) и Роберт Барро (Гарвард) за исследования современного экономического роста. Это - повтор прошлогоднего, но, мне кажется, всё как-то идёт к премии за теорию роста. Три года назад был "Нобелевский симпозиум" про рост, а это один из немногих надёжных признаков. Ромер построил первую модель эндогенного - движимого техническим прогрессом - экономического роста; без этих моделей невозможно было бы объяснить рост развитых стран во второй половине ХХ века, Барро, помимо теории, много сделал в эмпирике роста. (С точки зрения "фронта" науки межстрановые регрессии, может, и "обоз", но понимать мы определенно понимаем гораздо больше.) И Пол, и Боб - не только выдающиеся учёные, но и яркие, бескомпромиссные публицисты - в их блогах и колонках можно прочитать и про конкретные вопросы экономической политики, и критику собратьев по академическому цеху. За публицистику, конечно, научных премий не дают, но всё же.

(3) Джон Лист (Чикаго) и Чарльз Мански из NWU за проверку, с помощью экспериментальных методов, базовых моделей экономической науки. C одной стороны, "проверка", пусть даже с помощью самых современных методов, базовых моделей и положений - дело, по определению, скромное. С другой стороны, Лист - один из безусловных лидеров революции XXI века в экономической науке, когда эксперименты - не только естественные (которые были всегда) и полевые с лабораторными стали важнейшим полем деятельности. Я бы даже "полевые эксперименты" - главную специализацию Листа - особенно бы выделил, потому что это самый очевидный и простой инструмент, с помощью которого можно тестировать - есть ли причинно-следственная связь, предсказанная теорией и не вызвана ли корреляция, которую мы наблюдаем в данных, обратной или двусторонней зависимостью.

Что такое полевой эксперимент? Вместо лаборатории (за лабораторные эксперименты получил Нобелевскую премию 2002 года Вернон Смит) используется что-то, что проводится в реальной жизни и без всякого эксперимента, но к этому добавляется специальная компонента - например, правильно подобранная "случайность". Скажем, правительство решает ввести новую образовательную программу. Если ввести её во всех школах, нельзя будет определить, повлияла ли эта программа на успеваемость (и в какую сторону). Если ввести её в "пилотных" школах, то будет трудно на основе "пилота" определить, как она будет работать в других школах, потому что может оказаться, что выборка "пилотных" школ оказалась непредставительной по отношению ко всем школам - относительно этой новой программы. (Это может быть сложно - понять, представительной будет выборка или нет.) У нас в стране оценку программ (это относится к любым массовым проектам) с помощью рандомизированных экспериментов не проводят, а зря - это примерно такое же отставание в технологическом плане, как если бы чиновникам запретили пользоваться мобильной связью. (Жизнь бы продолжилась, но эффективность бы снизилась.)

Домашняя страничка Листа - бесконечный источник примеров полевых экспериментов, которые можно использовать в преподавании вводных курсов экономики (и Лист очень советует это делать).

Thomson Reuters, прогнозирующая Нобелевские премии на основе цитирования (что непросто, потому что в экономике у всех реальных претендентов - огромное цитирование), в этом году назвала одним кандидатом - Листа, а другим (отдельным) - Мански, а я бы их, пожалуй, объединил, потому что Мански, может, и меньше времени и сил уделяет собственно экспериментам, но проблемы, над которыми он всеми способами бьется - те же самые: если мы видим в данных какую-то связь, корреляцию, то как установить, что является следствием, а что причиной?

(4) Роберт Таунсенд (МТИ) - за прикладной анализ проблем экономического развития. За последние двадцать лет развитие стали лучше понимать не только на макро (как Асемоглу и Робинсон), но и на микро уровне. Таунсенд - один из пионеров и самых глубоких исследователей того, как влияет, например, доступ к финансам в странах (лучше сказать, в деревнях) Юго-Восточной Азии на экономическое развитие. Более известные и популярные исследователи этой области - скорее, его ученики.

(5) Оливье Бланшар (МТИ), Стэнли Фишер (ФРС),Грегори Мэнкью и Кеннет Рогофф (оба - Гарвард). Да, да, я знаю, что четырём человекам сразу премию за исследование и практическое применение макроэкономических моделей дать не могут. Что ж, выбирайте любых троих по вкусу. Наверное, в интеллектуальном плане это самые влиятельные макроэкономисты в мире. Рогофф, самый, наверное, дорогостоящий спикер из академических экономистов - впрочем, я уже рассказывал историю о том, как он спросил нас за ужин - были ли на его лекции в РЭШ руководители ЦБ и министерства финансов? - и, узнав, что нет, сказал - "вот странно, они платят 15,000 за место на моём семинаре, а ведь это в точности те же слайды и та же самая лекция", международный гроссмейстер и популярный автор "This Time is Different".

По учебнику Мэнкью учится экономике весь мир (и именно с него лучше всего начинать), он - заметный "голос" в стане республиканских экономистов, но также и автор невероятного числа (400?) статей, среди которых моя (и, по-моему, многих экономистов) любимая начинается со слов "This paper takes Robert Solow seriously," создатель, среди прочего, "нового кейнсианства". А учился я макроэкономике по (аспирантскому) учебнику как раз Бланшара и Фишера, которые были учителями половины, по-моему, центробанковских экономистов в мире (включая и наш). Про Бланшара сегодня, в связи с его уходом с поста главного экономиста МВФ, была хорошая статья со странным названием в Washington Post. И Кругман, и Мэнкью порекомендовали её в своих блогах, а это дорого стоит - в публицистических вопросах Кругман и Мэнкью почти всё время оппонируют. Но, мне кажется, премия макроэкономистам - особенно специалистам по монетарной экономике, давно напрашивается.

Эх, не хотелось бы мне стоять перед таким отличными вариантами. А ведь есть и пятый - Бен Бернанке (Брукингс), заслуживающий премии в этой теме. Не за председательство в ФРС, за время которого ему пришлось, столкнувшись с крайне необычными обстоятельствами, действовать в соответствии с теорией и историей. (В бакалаврском учебнике по макро, по которому я двадцать лет назад учился на первом курсе РЭШ, "ловушка ликвидности" упоминалась, кажется, в сноске - теоретический изыск, относящийся к далекому, несколько десятилетий, прошлому). И это при том, что море "практиков" - далеко не только из-за того, что они защищали чьи-то интересы, большинство просто по неспособности понять, как устроен мир - вопило о том, что деятельность ФРС приведёт к высокой инфляции. Но Бернанке заслуживает премии не за руководство, пусть выдающееся, ФРС - за это дают ордена, за это приглашают выступать на форумах и, главное, слушают. Его премия была бы за исследования истории денежной политики (да, это новое качество по сравнению с тем, за что получил премию Милтон Фридман). И, значит, Бланшар с Фишером, в принципе, могли бы быть в с Бернанке в одной лодке.

[Газета.Ru]

«Нобель» за бедность
http://www.gazeta.ru/business/2015/10/12/7816493.shtml
Отдел «Бизнес и финансы» 12.10.2015, 16:20

Ill. N. Elmehed/Nobel Media
Энгус Дитон

Нобелевскую премию по экономике получил профессор Энгус Дитон «за его анализ потребления, бедности и благосостояния». Это уже второй год подряд, когда ни один из прогнозируемых агентством Thomson Reuters ученых не становится лауреатом премии. Члены научного сообщества отмечают, что все чаще «Нобеля» вручают за исследования социальных аспектов экономического развития.

Нобелевская премия по экономике была присуждена шотландскому экономисту Энгусу Дитону. Сумма денежного вознаграждения, которое получит Дитон, составляет 8 млн шведских крон ($953 тыс.) — это на пару десятков меньше, чем в прошлом году, из-за понижения курса шведской кроны по отношению к доллару США.

Как сообщила шведская Королевская академия наук в понедельник, решение о награждении Дитона было принято «за его анализ потребления, бедности и благосостояния».

Исследование Дитона рассматривает такие вопросы, как распределение потребительских расходов между различными товарами и способы измерения и анализа благосостояния и бедности. На пресс-конференции после объявления о присуждении премии Дитон заявил, что считает себя «кем-то, кто беспокоится о бедных в мире и кто интересуется тем, что такое хорошая жизнь для людей».

«Я хотел спать (в Принстоне было около 7.30 утра), но был очень обрадован сообщением о присуждении премии», — пошутил Дитон в разговоре с британским изданием Guardian. По его словам, «то, что мы сейчас наблюдаем, — это результат сотен лет неравномерного развития в мире богатых». «Те, кто были оставлены позади, тоже хотят лучшей жизни, что оказывает огромное давление на границы между бедными и богатыми, — продолжил Дитон. — В краткосрочной перспективе [понизить количество бедных в мире] поможет стабилизация политической обстановки в регионах военных конфликтов».

69-летний профессор Дитон, доктор экономических наук и международных отношений, преподавал в Кембриджском и Бристольском университетах, а в настоящее время работает в американском Принстонском университете.

Как говорится в его биографии, размещенной на официальном сайте университета, основные направления научной деятельности Дитона сконцентрированы вокруг вопросов благополучия и экономического развития, а также касаются уровня здоровья населения в сопоставлении с уровнем богатства и бедности исследуемых стран. Дитон является членом Британской академии, Американской академии искусств и наук. С апреля 2014 года он вошел в состав Американского философского общества, а с апреля текущего года стал членом Национальной академии наук США — ведущей научной организации США, учрежденной по приказу президента Авраама Линкольна.

То, что Дитон стал лауреатом по экономике, стало достаточно неожиданной новостью для научного сообщества. В списке наиболее вероятных победителей Дитон не значился.

Согласно традиционным ежегодным прогнозам компании Thomson Reuters, на первом месте в списке вероятных лауреатов «Нобеля» по экономике находился сэр Ричард Бланделл, занимающийся микроэконометрическим анализом того, как политические решения влияют на рынок труда и покупательский спрос и, в частности, как неблагоприятные экономические условия влияют на домохозяйства.

Двумя другими потенциальными кандидатами Thomson Reuters назвало Джона Листа и Чарльза Мански. Лист занимался исследованием того, действуют ли люди в повседневной жизни в соответствии с экономическими теориями. Мански исследовал, как люди делают выбор между двумя альтернативными вариантами, если последствия выбора известны лишь для одной опции.
Экономический «Нобель»

Нобелевская премия по экономике не входила в первоначальный список дисциплин, созданный Альфредом Нобелем, и присуждается с 1968 года.

Это уже второй год подряд, когда агентство Thomson Reuters не угадывает лауреатов по экономике.

В прошлом году, когда Нобелевскую премию получил французский экономист Жан Тироль за исследования в области рыночного регулирования, Thomson Reuters также не указало его фамилию в списке потенциальных победителей.

В последнее время предпочтение отдается экономистам, которые занимались социальными аспектами экономического развития, говорит директор Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Татьяна Малева.

«Не за горами конец существования модели всеобщего потребления и стимулирования потребительского спроса, поэтому пора подводить итоги, — считает она. — В новых экономических условиях модели потребления становятся не только важным объектом для анализа, но и для прогнозирования. Нужно понять, что будет происходить дальше, какие параметры нужно будет применять, если эта модель вдруг закончится».

[Константин Сонин]

http://echo.msk.ru/blog/ksonin/1639372-echo/
08:36 , 13 октября 2015

автор
экономист

Нобелевский комитет присудил премию 2015 года по экономической науке принстонскому профессору Ангусу Дитону. Его имя было в программе Нобелевского симпозиума по росту и развитию 2012 года, на котором Дитон меня впечатлил рассказом о точности оценки ВВП и ссылку на который я давал в своём прогнозе — все участники таких симпозиумов являются реальными кандидатами на премию, но я выбрал более ярких Асемоглу, Барро и Ромера для своего прогноза-2015, а комитет последовательно награждает не только ярких и интересных, но и тех, чей вклад полезен в прямом, повседневном смысле. Представьте, что была бы Нобелевская премия за все, связанное с кухней. И представьте, как все бы удивились — или «удивились»? — если бы премию дали человеку, внёсшему важный вклад в повышение эффективности газовой плиты. Все обсуждают новые блюда или современные подходы к организации ресторанных холдингов, а тут какие-то трубы, тумблеры, переключатели. Или вот, вспоминая «Незнайку» — кто там двигает технический прогресс? Знайка или Винтик со Шпунтиком. Так же и с Дитоном — если думать про экономическую науку как про что-то, что не только улучшает наше понимание мира и тянет за собой «прикладную науку», которая уже в свою очередь улучшает жизнь тогда да, понятно.

Нобелевский комитет начинает научное описание премии (в этот раз оно написано энтузиастами и для неэкономиста сложновато — впрочем, есть нетехнический рассказ) с очень конкретной экономической задачи, которой занимался Дитон. Чтобы узнать, как повлияет какое-то изменение экономической политики — повышение или снижение налогов, увеличение или снижение пособий, изменения в трудовом законодательстве и т.п. — на жизнь людей, производство товаров, сбор налогов нужно, среди прочего, знать, как меняется, вследствие реформы, которую мы хотим провести, поведение каждого потребителя. Если мы индексируем пенсии не на 12%, а на 6%, что произойдёт — люди купят те же товары, что и раньше, только чуть меньше или изменят доли товаров в том, что потребляют? Потребление — это две трети всего экономического производства, так что чем точнее мы предсказываем реакцию, тем — с учётом того, что «чуть» умножить на 100 миллионов — огромная величина — эффективнее проводится экономическая политика.

В теории (в учебнике микро для школьников), все просто — у каждого человека есть кривая спроса на каждый товар, весь спрос — это сумма индивидуальных кривых, увеличение налога — сдвиг кривой, изменение благосостояния — сумма излишков потребителей, потери можно посчитать с помощью треугольника Харбергера. Проблема в том, что кривые спроса (и предложения) — это воображаемые, гипотетические кривые. А без них невозможно узнать, на сколько нужно повысить налог, чтобы оплатить запланированный расход или, наоборот, без них не узнать, приведёт ли снижение налогов к расширению производства. На практике огромная и сложная задача — оценить, в каждом конкретном случае, как выглядят эти кривые. На первый взгляд, нужно собирать больше данных, но это именно что наивный и поверхностный первый взгляд — сейчас в развитых странах (особенно в Северной Европе) об индивидах есть уже «все мыслимые» данные (налоги, потребление, работа, что угодно — конечно, для экономического анализа они «аномизируются), но это не особенно помогает с анализом того, что последует за изменением в законодательстве и экономической политике.

Стандартный подход (его используют не только все, кто об этом знает, но даже и те, кто не подозревает, что использует какой-то подход) состоит в том, чтобы проанализировать принятие решений одним индивидуумом и считать, что это конкретный индивид — „представительный“, то есть если считать, что в экономике только такие индивиды и есть, то можно анализировать последствия наших действий. В „научном описании“ Нобелевского комитета приведены формулы, которые использовались до Дитона и приведены ссылки на работы, которые показали, что такой подход стал неадекватен. ("Стал», а не «оказался» именно потому, что формулы, по которым что-то считалось в 1930-е, не перестают быть столь же правильными в 1970-е, однако они перестают быть «точными». Как картина в микроскопе — нельзя сказать, что 1,000,000-кратное увеличение «правильнее», чем 10— или 100-кратное, но оно значительно точнее.) Вывод, которые был сделан — нужно отказаться от предположений о рациональности представительного субъекта. Дитон продемонстрировал, используя данные за столетие потребления в Англии, что как раз от рациональности отказываться нет необходимости — гораздо важнее иметь хорошую процедуру выбора «представителя». Чем в более мощный микроскоп мы смотрим, чем больше деталей различаем, но если мы не умеем эти детали «аггрегировать» — в мощности микроскопа и объёма материала толку мало.

Дитон ещё много чего сделал в технике и практике работы с данными. Например, мало кто из широкой публики представляет себе, как много узнают правительства и фирмы из опросов и как трудно их проводить. (Опросов, имеется, в виду, которые отражают реальное поведение потребителей, а не их «отношение» к товарам.) Дитон был одним из тех, кто разработал технику анализа последовательных опросов (когда проводится исследование сходных групп людей с разницей в несколько лет), чтобы они давали так же много информации о поведении людей, как «панельные опросы» (когда проводится исследование одной и той же группы людей с разницей в несколько лет). Нобелевский комитет назвал Дитона одним из основателей современного микроанализа в экономика развития, но Дитон, среди прочего, критикует экспериментальный подход к микроанализу — основные проблемы (не понимая исходной зависимости, невозможно правильно интерпретировать данные) сохраняются и при полевых экспериментах, и при лабораторных.

В качестве представительной работы я бы выбрал вот эту книгу, написанную Дитоном для Мирового банка — фактически, методические указания/инженерный справочник по использованию опросов для определения последствий экономической политики. (Там есть вся книга целиком в свободном доступе.) Написано для развивающихся стран, но для развитых это всё было разработано всего лишь на 15-20 лет раньше, то есть это, фактически, первое обобщение опыта. (Понятно, что в развитых странах методики могут конкурировать «в реальном времени», а в рекомендации попадает только то, что оказалось удачным.)

Вопрос — используются ли разработки Дитона в России (который я уже получил от пары журналистов) примерно так же содержателен, как «используются ли в России двигатели внутреннего сгорания»? Если, внося предложение о снижении налогов или повышении пенсионного возраста, правительство вообще не проводило никакого анализа — что ж, такое возможно — то и модели Дитона оно не использовало. Тому, кто ходит пешком, двигатель внутреннего сгорания не нужен. Если использовало хоть какие-то, то это либо что-то старинное (телега), либо модель Дитона или аналогичные альтернативы.

[Сергей Гуриев]

http://slon.ru/blogs/guriev/post/479489/

11.10.10 | 18:54

Нобелевская премия по экономике присуждена за метод моделирования уровня занятости

Нобелевская премия по экономике присуждена Питеру Даймонду, Дейлу Мортенсену и Кристоферу Писсаридису за анализ проблемы безработицы и рынков с гетерогенными издержками поиска.

Эти работы вошли в учебники по макроэкономике. Аппарат, созданный сначала Даймондом, а потом доработанный Мортенсеном и Писсаридесом, является одним из основных методов моделирования безработицы. Эти работы сейчас используются во всех макроэкономических моделях, которые позволяют исследовать взаимодействие между другими макроэкономическими переменными, макроэкономической политикой и безработицей. А безработица – это показатель, который больше всего интересует простых людей.

Премия Даймондом заслужена давно. И некоторые люди даже перестали на него ставить, считая, что ему уже никогда не дадут премию. Даймонд заслужил премию не только за эту работу, но и за целый ряд других работ, включая модель с перекрывающимися поколениями и т.д. Поэтому у меня, конечно, по этому поводу никакого удивления нет. Другое дело, что есть еще очень много заслуженных людей.

Сегодня, во время кризиса проблема безработицы выходит на первый план. И, возможно, именно поэтому премию решили дать Даймонду. Присуждение премии – это достаточно сложный и закрытый процесс: экономисты голосуют по всему миру, голосуют члены шведской академии, поэтому выбор получается достаточно объективным.

[Эксперт online]

http://www.expert.ru/printissues/exp..._trenie?esr=17

Сергей Журавлев, автор «Эксперт Online», «Эксперт»

Нобелевской премии по экономике 2010 года удостоена модель, объясняющая, как усиление социальной защиты и рост классовой солидарности трудящихся ведут к увеличению числа безработных

Почему существует безработица, при том что на рынке труда, как правило, есть вакансии? А если их нет, то почему рынок труда далеко не всегда ведет себя так, как предписывает «крест» из кривых спроса и предложения, знакомый ныне любому старшекласснику? То есть зарплата не снижается до тех пор, пока удешевление труда не простимулирует создание дополнительных рабочих мест и это не приведет к «очистке» рынка, иными словами, к полной занятости?

Первым, кто по-настоящему задумался над этими вопросами, был Джон Мейнард Кейнс, сделавший краеугольным камнем своей теории кризисов отказ от так называемого постулата однородности. Согласно этому постулату, до Кейнса особому сомнению не подвергавшемуся, изменение масштаба цен, инфляция или дефляция, сама по себе не оказывает влияния на реальные параметры экономики (во всяком случае, по истечении некоторого непродолжительного периода адаптации), в том числе на уровень занятости.

Однако реальная ситуация Великой депрессии наводила на мысль, что этот постулат не вполне соответствует реальности. И для тех, кто ищет работу, номинальная величина заработной платы, резко упавшая из-за вызванной кризисом дефляции, все же имеет значение. Очевидно, что при прочих равных условиях более низкая номинальная зарплата, предлагаемая работодателем, как минимум приводит к увеличению продолжительности поиска работы. А на более защищенных рынках труда, какими уже в то время были рынки скандинавских стран, с регулируемым минимумом заработной платы и поддерживаемым профсоюзами солидарным уровнем оплаты труда равной квалификации на разных предприятиях, дефляция просто «убивала» рабочие места.

Вытекавшие отсюда практические рекомендации и дальнейшая судьба кейнсианских представлений о негибкости цен хорошо известны. Стремительное завоевание научных и политических умов, затем — громкое монетаристское осмеяние и, наконец, некий синтез в виде краткосрочно малоподвижных, «липких» цен и дисбалансов спроса и предложения, влияющих не на сами цены, а на ожидания, — все то, на чем сегодня пока что держатся концепции монетарного и фискального влияния на рынки.

Подход нынешних лауреатов к причинам возникновения безработицы не менее любопытен, но держится на несколько иной черте «несовершенства рынков» — различных помехах, «трениях», препятствующих соединению покупателей и продавцов. В итоге формируются такие цены, которые не «расчищают» рынки полностью.

Питер Даймонд, Дейл Мортенсен и Кристофер Писсаридес изучали несовершенства рынков с издержками поиска (слева направо)

С политической точки зрения любопытен вопрос: стимулирует ли это, подобно теории Кейнса, государственное вмешательство? Все это важно, конечно, прежде всего для рынка труда, ведь если из-за структурных проблем рынок не в состоянии устанавливать «правильные» цены, то это может означать застойную безработицу даже при безупречном использовании макроэкономичеких — фискальных и монетарных — рычагов.

Парадоксы несовершенных рынков
Нынешнюю премию получили экономист из Массачусетского технологического института Питер Даймонд, исследователь рынка труда из Северо-Западного университета США Дейл Мортенсен и представитель Лондонской школы экономики и политических наук Кристофер Писсаридес.

Все началось со статьи Даймонда 1971 года, в которой он рассмотрел общую модель рынков, где поиск контрагента стоит времени, а возможно, и денег. Оказалось, что включение даже небольших издержек поиска приводит к радикально иным результатам по сравнению с классическим конкурентным равновесием. Фактически цены равновесия в такой модели складываются так, как если бы монополист установил их на соответствующем рынке без издержек поиска.

Из этой работы вытекало два ключевых вывода. Во-первых, рынок с затратами времени на поиск характеризуется так называемыми внешними эффектами, которые обычно не принимаются во внимание его индивидуальными участниками. Оказалось, что если тот, кто ищет возможность продать свой товар или услугу, будет более тщательно подходить к поиску и увеличит его длительность, то другим соискателям рабочих мест находить работу в целом станет сложнее. В то же время нанимающей фирме станет легче заполнять вакансии. Во многих работах 1980−х годов, развивавших эту тему, Мортенсен и Писсаридес показали, что нерегулируемый рынок с издержками поиска не приводит к эффективному результату. Использование ресурсов может оказаться в итоге как на слишком низком уровне, так и — при некоторых обстоятельствах — на неоправданно высоком.

Последний вывод опровергал вывод классической модели конкуренции, согласно которой рыночный результат в отсутствие регулирования как однозначен, так и эффективен. В мире с издержками поиска может иногда быть несколько возможных рыночных результатов, и только один из них будет наилучшим. Это, в свою очередь, подразумевает, что у правительств иногда есть основания вмешиваться в рыночные процессы, чтобы помочь рынку сдвинуться к «правильному» равновесию.

И хотя в целом было бы натяжкой сказать, что эти, в общем-то, математически доказанные при определенных предположениях результаты давали прямое руководство к действию, они все же расширяли представления творцов экономической политики об устройстве мира. В частности, этот подход оказался близок к описанию функционирования рынка труда, где сила «трения», время на поиск работы, явно и прямо зависит от напряженности рынка, от числа безработных, приходящихся на предлагаемое работодателями количество вакансий.

Вредные пособия
Итогом усилий Дейла Мортенсена и Кристофера Писсаридеса стала модель, известная по их инициалам как модель DMP. Сегодня эта модель — основное рабочее средство для анализа безработицы, формирования заработной платы и вакансий.

В основе модели лежит описание процессов поиска работы и создания рабочих мест в зависимости от напряженности рынка труда. Соединение этих двух потоков дает так называемую кривую Бевериджа, эмпирически наблюдавшуюся британским экономистом Уильямом Бевериджем (1879–1963; на графике мы попытались воспроизвести ее для современного рынка труда в России). Модель DMP также описывает деятельность безработного по поиску работы (ее интенсивность зависит, в частности, от разницы между заработной платой и пособием по безработице) и поведение фирм с точки зрения создания и заполнения вакансий. Оказывается, это поведение зависит от заработной платы (точнее, от доли издержек на заработную плату в конечной цене продукции), реальной процентной ставки и скорости, с которой под действием технического прогресса и иных структурных изменений происходит выбытие рабочих мест.

Итак, модель DMP может быть использована для оценки взаимосвязи уровня безработицы, количества вакансий и реальной заработной платы. На практике, как мы попытались показать на втором графике, также построенном на реальной статистике современного российского рынка труда, такие связи оказываются все же довольно размытыми. Тем не менее можно попытаться оценить влияние на уровень безработицы таких параметров, как уровень страхования безработицы (то есть соотношение пособия и зарплаты), общая эффективность работы рынка труда (снижение «трения» и издержек на поиск работы и заполнение вакансий, например роль в этом деле интернета), а также реального процента.

Например, повышение реальной процентной ставки будет уменьшать заработную плату, что интуитивно вполне понятно, поскольку речь в данном случае идет о вполне традиционном распределении добавленной стоимости на предельный продукт труда и капитала. И, стало быть, чем эффективнее инвестиции в стране, то есть чем более высокий реальный процент «выдерживают» реализуемые здесь проекты, тем ниже будет реальная зарплата — что в модели с «трением», что без «трения». Из модели DMP также вытекает, что улучшение страхования безработицы, вообще говоря, уменьшит как число вакансий, так и реальную зарплату. К этому же результату ведет и усиление «рыночной власти» труда, то есть повышение способности работников через профсоюзы и правительство оказывать влияние на работодателей.

Модель позволяет также объективно взглянуть на эффекты страхования безработицы, для теоретических и эмпирических исследований которых она широко применяется. Теория указывает, что большая «гуманность» по отношению к безработным приводит к более высокой безработице и к длительному поиску работы. Этот вывод получил прочную эмпирическую поддержку.

Конечно, как и всякая теория, награжденная работа не является прямым руководством к действию. Вот как прокомментировал практическую ценность отмеченных премией моделей заместитель директора Центра трудовых исследований ГУ—ВШЭ Ростислав Капелюшников: «Модели лауреатов — абстрактные и потому, в принципе, приложимы к любому рынку труда. Прямых связей с безработицей, порожденной нынешним кризисом, я у этих моделей не вижу, но всегда найдутся искусники, которые их обнаружат. Общая идея, за которую дана премия, — положительные издержки поиска и их влияние на функционирование рынка труда. При их введении многие стандартные результаты модели совершенной конкуренции исчезают, и в этом вся “фишка”».

В заключение перечислим аспекты, которые не охватывает модель Мортенсена и Писсаридеса. Она не объясняет «структурную безработицу» в традиционном значении и не проводит различий между циклической и структурной безработицей. Модель не анализирует влияние денежной и финансовой политики, хотя, в общем-то, не очевидно, что эти рычаги могут решить проблему занятости и безработицы, которая определяется воздействием реальных, а не номинальных (зависящих от денежной политики) условий.

[Газета.Ru]

http://www.gazeta.ru/financial/2011/10/10/3795886.shtml

— 10.10.11 16:36 —

ТЕКСТ: Екатерина Геращенко

ФОТО: Reuters

Нобелевскую премию по экономике получили Томас Сарджент и Кристофер Симс из Нью-йоркского и Принстонского университетов. В 1977 году ученые описали методы безусловного – неструктурного – макроэкономического прогнозирования, которые сейчас используются для оценки последствий решений правительств для экономики и отдельных предприятий.

Премию памяти Альфреда Нобеля по экономике в 2011 году получили американские ученые Томас Сарджент и Кристофер Симс.

«За исследование причинно-следственных связей в макроэкономике», – говорится в заключении Нобелевского комитета.

Симс получил премию за создание метода оценки влияния политических решений на макроэкономику. Он доказал, что повышение ставки ЦБ приводит к большему замедлению роста экономики, чем снижению инфляции.

Сарджент проанализировал необратимые эффекты государственной экономической политики для отдельных домохозяйств и компаний.

Сарджент – профессор Нью-Йоркского университета. Он родился в 1934 году в Пасадене (Калифорния). Получил степень бакалавра в 1964 году в Университете Беркли, а 1968 году стал доктором философии в Гарварде. Молодой ученый отслужил в армии и в 1970 году начал преподавать в Пенсильванском университете, откуда в 1971 году перешел в университет Миннесоты (там в 1975 году стал профессором экономики). С 1987 года Сарджент был старшим научным сотрудником Гуверовского института Стэнфорда.

Сфера интересов Сарджента – макроэкономика, теория рациональных ожиданий. Он занимается проверкой экономических теорий на практике, поэтому работы Сарджента нередко сближаются с эконометрикой. В университетской среде работы Сарджента считаются сложными для понимания, их редко изучают студенты.

Кристофер Альберт Симс – профессор экономики и банковского дела в Принстонском университете. Симс изучает эконометрическую и макроэкономическую теорию, автор более 60 публикаций.

Ученую степень по экономике Симс получил в Гарварде в 1968 году. До прихода на работу в Принстон преподавал в Гарварде, университете Миннесоты и Йеле. В 2011 году Симс избран президентом Американской экономической ассоциации – этот пост он будет занимать по 2012 год включительно.

Cарджент и Симс выступали соавторами работы «Моделирование экономических циклов без претензий на априорные экономические теории». Ученые опубликовали ее в 1977 году. Это было попыткой изменить подход к прогнозированию в экономике, вспоминает профессор Пенсильванского университета Фрэнсис Дибольд в работе «Прошлое, настоящее и будущее макроэкономического прогнозирования».

Неструктурные методы макроэкономического прогнозирования, о которых писали Сарджент и Симс, практически не опираются на экономическую теорию. Структурные модели, наоборот, рассматривают экономические данные сквозь призму той или иной экономической теории.

«К концу семидесятых годов стало ясно, что кейнсианское структурное макроэкономическое прогнозирование, по крайней мере в его традиционной форме, теряет позиции... Другие исследователи, более радикально сменившие направление, изучали альтернативные – неструктурные – методы прогнозирования. Многие задачи прогнозирования касаются выработки скорее безусловных, чем условных прогнозов (то есть достаточно часто интерес представляет траектория движения экономики в отсутствие изменений в экономической политике), а безусловный прогноз не нуждается в структурной модели.

Эта идея наряду со зреющим несогласием с кейнсианской макроэкономической теорией и отсутствием хорошо проработанной альтернативы и привела к появлению значительного интереса к неструктурному экономическому прогнозированию в семидесятые годы. Название значительной статьи Сарджента и Симса «Моделирование экономических циклов без претензий...» весьма емко описывает дух того времени», – писал Дибольд.

Сарджент и Симс разработали методы, позволяющие рассчитать связь между экономической политикой и такими макроэкономическими параметрами, как ВВП, инфляция, безработица, инвестиции.

Сейчас работы Сарджента и Симса используются для прогнозирования последствий макроэкономической политики, объясняет профессор Российской экономической школы Сергей Измалков: каждая переменная влияет на модель в целом.

«Они научились просчитывать варианты и рассказали, как это делать», – поясняет Измалков. Текущие модели оценки основаны на методах, в разработку которых Сарджент внес значительный вклад. Методы анализа данных Симса используются повсюду, когда нужен содержательный анализ последствий политики», – подтверждает его коллега из РЭШ Константин Сонин.

В период финансового кризиса 2008 года и в ситуации текущей нестабильности разработки лауреатов не использовались напрямую, «ограниченно – возможно», не исключает директор Центра структурных исследований Института Гайдара Алексей Ведев.

«Финансовый рынок развивается очень быстро – не все существующие факторы можно вписать в модель Сарджента и Симса», – пояснил он.

Но это не снижает ценность достижения, уверен Ведев. «Задержка с награждением в 10–15 лет – это вполне нормально. Сарджент и Симс создали методологические основы для построения моделей, которые можно развивать. Основы – это не готовый продукт и не модель», – подчеркивает экономист.

[Константин Сонин]

http://slon.ru/economics/nobelevskay...a-685197.xhtml

Нобелевскую премию по экономике 2011 года объявят в понедельник 10 октября. Мой ежегодный прогноз – продолжение прогнозов последних лет (2007a и 2007b, 2008, 2009 – угаданы, в итоге, почти все лауреаты) и, соответственно, часть его просто повторяется. Те, кто были претендентами в прошлом году и (а) не получили премию, и (б) остались живы, остаются претендентами в этом году. Из моего прошлогоднего прогноза выбывают Даймонд и Мортенсен – как получившие премию. Как всегда, прогноз не совпадает со списком тех, кому, я считаю, должны дать премию (Алезина, Шлейфер, Перссон – среди тех, кого я считаю достойными, но пока не ожидаю их награждения.) «Общий прогноз»: награда будет иметь какое-то отношение к кризису.

Нобелевский комитет малопредсказуем, если не считать трёх основных свойств премии, которые выполняются на моей памяти всегда. Во-первых, премия присуждается выдающимся экономистам, оказавшим огромное влияние на развитие экономической мысли. Нобелевских лауреатов, без того чтобы их работы стали источником вдохновения для тысяч экономистов по всему миру, не бывает. Во-вторых, комитет не использует никаких «механических» правил: может дать две премии в одной области в течение трёх лет (в 2005-м и 2007-м мы с профессором Бремзеном точно предсказали эту премию в статье «Шантаж, блеф и чумазые девушки», когда писали про лауреатов-2005).), может вспомнить экономиста, чьи работы, оказав влияние десятки лет назад, вышли из моды. В третьих – Нобелевский комитет всё же пытается как-то учесть текущий общественный интерес. Мои первые две кандидатуры выведены из этого соображения.

(1) Роберт Шиллер. Против кандидатуры Шиллера говорит то, что премии по финансам, «за основание современной финансовой науки», давно ждут Юджин Фама и Кеннет Френч. Немножко парадоксально, что их имена ассоциируются с «гипотезой об эффективном рынке» (куда более тонкой вещи, чем может показаться читателям – и даже, порой, писателям – газет) – это при том, что первая известная работа Фамы, если я не ошибаюсь – работа о «толстых хвостах». (Если бы персонажи Нассима Талеба слушали то, что им рассказывали в курсах финансов, они бы, конечно, не стали персонажами.) Шиллер так же, как и лауреат-2008 Кругман и специалист по корпоративному управлению Раджан, видел кризис издалека. И не боялся, и не стеснялся о нём трезвонить. Тридцать лет назад академические статьи Шиллера ломали победившую казалось бы гипотезу об эффективности рынков. Созданный Шиллером индекс рынков недвижимости стал практическим инструментом – немалое достижение для чистого учёного. Однако, повторяю, Irrational Exuberance 2000-го года и предупреждения о последнем кризисе – вот что выделяет Шиллера среди современных специалистов по финансам, которые давно ждут премии.

(2) Мартин Фельдстайн – выдающийся макроэкономист, отец-основатель NBER, образца для центров экономической политики, дающих советы правительствам своих стран. Именно на его работах основана половина всего прикладного анализа последствий налогообложения, разного рода правительственных программ и т.п. Из-за того, что его работы настолько прикладные, трудно сформулировать в одно предложение, за что он получит премию. А вот то, чем он сейчас привлекает внимание общественности, увидеть просто. Именно Фельдстайн был одним из основных интеллектуальных противников создания еврозоны, предвидя ситуацию, в которой в ней возникнет напряжение, от которого сейчас трясёт весь мир.


(3) Элханан Хелпман (Гарвард), Авинаш Диксит (Принстон) – за достижения в области экономики международной торговли. Это не только мой прогноз, но и мой личный выбор. Хелпман и, в меньшей степени, Диксит просто обязаны были получить премию 2008 года вместе с Кругманом – они его соавторы по большинству работ, за которую выдана премия. Так что если Нобелевский комитет захочет подчеркнуть, что премия Кругмана в 2008-м – не только за теоретические достижения, но и за пропаганду, и популяризацию экономической науки, и правильные предупреждения о (только что в тот момент лопнувшем) пузыре на рынке недвижимости, и если Нобелевский комитет захочет подчеркнуть опасность протекционизма, и, наконец, если захочет поддержать репутацию непредсказуемости – то Хелпман и Диксит имеют шанс. И я болею за них.


(4) Thomson Reuters делает прогноз на основе индексов цитирования, но у них правило – не называть одних и тех же кандидатов два года подряд. Одна из их рекомендаций в этом году просто зашкаливает своей убогой стандартностью – Энн Крюгер и Гордон Таллок – за теорию борьбы за ренту и основания политэкономии мировой торговли. Я их ставил «запасными» несколько лет подряд – если вдруг у Нобелевского комитета не будет единства и не хватит фантазии, этот вариант всегда под рукой. Я подозреваю, что текст с описанием их заслуг написан уже много лет назад: по слухам, такие тексты пишутся «про запас» и, бывает, сразу несколькими экономистами, не знающими, что пишут другие.


(5) В пользу эконометристов говорит, в частности, то, что по этой мегадисциплине давно не присуждалось премий. Специалисты говорят, что реальные кандидаты: Ларс Питер Хансен (Чикаго) и Кристофер Симс (Принстон) – за ОММ и динамическую эконометрику вообще. Если лауреаты будут из этой компании, не обращайтесь ко мне с вопросами.
1306+98=1404

[Газета.Ru]

http://www.gazeta.ru/financial/2011/...incut&number=1
Премия по экономике единственная, которая формально не является официальной: в своем завещании от 1895 года Альфред Нобель ничего про награждение экономистов не написал.

Премию в 1968 году учредил Шведский государственный банк, праздновавший свое 300-летие. С тех пор банк ежегодно отчисляет лауреату сумму, равную одной Нобелевской премии, — 10 млн шведских крон. Первыми экономистами-победителями в 1969 году стали норвежец Рагнар Фриш и голландец Ян Тинберген — за «создание и применение динамических моделей к анализу экономических процессов». В 2008 году премию получил профессор Принстона, колумнист The New York Times Пол Кругман за вклад в экономическую науку с формулировкой «За исследования в области международной торговли и экономической географии». 2009 году году впервые обладательницей премии по экономике стала женщина — американка Элинор Остром за «анализ экономического управления, в частности, в области общественной собственности». Тогда же «за анализ экономического управления, в частности, границ компаний» был награжден Оливер Е. Уильямсон.

Всего за 51 год обладателями премии стали 64 ученых, 46 из которых американцы.

Единственным российским ученым, получившим Нобелевскую премию по экономике, стал Леонид Кантарович. В 1975 году он был удостоен этой награды вместе с американцем Тьяллингом Купмансом за обоснование теории оптимального использования сырьевых ресурсов.