*2124. Владимир Маяковский

[Частный корреспондент]

http://www.chaskor.ru/article/mehiko..._skuchen_42766
Письма Владимира Маяковского Лиле Брик

Владимир Маяковский и Лиля Брик познакомились летом 1915 года. Осенью поэт поселился неподалеку от дома, где жили Брики. «Володя не просто влюбился в меня — он напал на меня, это было нападение. Два с половиной года не было у меня ни одной свободной минуты — буквально», - писала Брик. В 1918-м все трое переехали в загородный дом. Спустя пять лет Лиля предложила временную разлуку; для поэта она превратилась в «добровольную каторгу». Во время поездок во Францию, Германию и Мексику Маяковский отсылал Брик десятки писем, требуя немедленного ответа.

9 ноября 1924 года, Париж

Дорогой-дорогой, милый-милый,

любимый-любимый Лилек.

Я уже неделю в Париже, но не писал потому, что ничего о себе не знаю — в Канаду я не еду и меня не едут, в Париже пока что мне разрешили обосноваться две недели (хлопочу о дальнейшем), а ехать ли мне в Мексику — не знаю, так как это, кажется, бесполезно. Пробую опять снестись с Америкой для поездки в Нью-Йорк.

Как я живу это время — я сам не знаю. Основное мое чувство тревога, тревога до слез и полное отсутствие интереса ко всему здешнему. (Усталость?)

Ужасно хочется в Москву. Если б не было стыдно перед тобой и перед редакциями, сегодня же б выехал.

Я живу в Эльзиной гостинице (29, rue Carnpagne Premiere, Istria Hotel); не телеграфировал тебе адреса, т. к. Эльза говорит, что по старому ее адресу письма доходят великолепно. Дойдут и до меня — если напишешь. Ужасно тревожусь за тебя.

Как с книгами и с договорами?

Попроси Кольку сказать «Перцу», что не пишу ничего не из желания зажулить аванс, а потому что ужасно устал и сознательно даю себе недели 2−3 отдыха, а потом сразу запишу всюду.

На вокзале в Париже меня никто не встретил, т. к. телеграмма получилась только за 10 минут до приезда, и я самостоятельно искал Эльзу с моим знанием французского языка. Поселился все-таки в Эльзиной гостинице, потому что это самая дешевая и чистенькая гостиничка, а я экономлюсь и стараюсь по мере сил не таскаться.

С Эльзой и Андреем очень дружим, устроили ей от тебя и от меня шубку, обедаем и завтракаем всегда совместно.

Много бродим с Леже, заходил к Ларионову, но не застал. Больше, кроме театров, не был нигде. Сегодня идем обедать с Эльзой, Тамарой и Ходасевичами. Не с поэтом, конечно! Заходил раз Зданевич, но он влюблен и держится под каким-то дамским крылышком.

Я постепенно одеваюсь под андреевским руководством и даже натер мозоль от примерок. Но энтузиазма от этого дела не испытываю.

Первый же день приезда посвятили твоим покупкам, заказали тебе чемоданчик — замечательный — и купили шляпы, вышлем, как только свиной чемодан будет готов. Духи послал; если дойдет в целости, буду таковые высылать постепенно.

Подбираю Оське рекламный материал и плакаты. Если получу разрешение, поезжу немного по мелким французским городкам.

Ужасно плохо без языка!

Сегодня видел в Булонском лесу молодого скотика и чуть не прослезился.

Боюсь прослыть провинциалом, но до чего же мне не хочется ездить, а тянет обратно читать свои ферзы!

Скушно, скушно, скушно, скушно без тебя.

Без Оськи тоже неважно. Люблю вас ужасно!

От каждой Эльзиной похожей интонации впадаю в тоскливую сентиментальную лиричность.

Я давно не писал, должно быть, таких бесцветных писем, но, во-первых, я выдоен литературно вовсю, а во-вторых, нет никакой веселой жизнерадостной самоуверенности.

Напиши, солнышко.

Я стащил у Эльзы твое письмо (ты пишешь, что скучаешь и будешь скучать без меня) и запер себе в чемодан.

Я писать тебе буду, телеграфировать тоже (и ты!), надеюсь с днями стать веселее. Повеселеют и письма. Целую тебя, детик, целуй Оську, весь

ваш Вол.

Целуй Левку, Кольку, Ксаночку, Малочку и Левина. Все они в сто раз умнее всех Пикассов.

Мехико, 15 июля 1925 года

Дорогой, дорогой, миллион раз милый

и один раз и навсегда любимый Кисит.

Я в Мексике уже неделю. Жил день в гостинице, а потом переехал в полпредство. Во-первых, это приятней, потому что и дом хороший, и от других полпредств отличается чрезвычайной малолюдностью. 4 человека (после отъезда Волынского с женой) — вот и все служащие. Во-вторых, это удобно, так <как> по-испански я ни слова и все еще путаю: грасиас — спасибо, и эскюзада — что уже клозет. В-третьих, и деньгов нет, а здесь складчина по 2 песо (2 руб.) в день, что при мексиканской дороговизне — сказочно.

О Мексике:

Во-первых, конечно, все это отличается от других заграниц главным образом всякой пальмой и кактусом, но это произрастает в надлежащем виде только на юге за Вера-Круц. Город же Мехико тяжел, неприятен, грязен и безмерно скучен.

Я попал не в сезон (сезон — зима), здесь полдня регулярно дожди, ночью холода и очень паршивый климат, т. к. это 2400 метров над уровнем моря, поэтому ужасно трудно (первые две недели, говорят) дышать и сердцебиения, что уже совсем плохо.

Я б здесь не задержался более двух недель. Но, во-первых, я связался с линией «Трансатлантик» на пароход (а это при заказе обратного билета 20%! скидки), а во-вторых, бомбардирую телеграммами о визе Соединенные Штаты. Если же Соединенных Штатов не выйдет, выеду в Москву около 15 августа и около 15--20 сентября буду в Москве. Через несколько дней с секретарем посольства едем внутрь Мексики — в тропические леса; плохо только, что там желтая лихорадка и придется, очевидно, ограничиться только поездом.

Детик! Что ты делаешь и что ты думаешь делать? Бесконечно боюсь тебя не застать, а если ты поедешь в Италию, боюсь, что это у меня не выйдет из-за проклятой кражи!

Когда ты получишь это письмо, меня уже в Мехико не будет, очевидно, т. к. я после поездки вглубь поеду прямо на пароход. Поэтому обязательно все, все мне напиши на Парижское полпредство к 1 сентября, чтоб я по приезде уже застал твое письмо. Только не пиши, что ты меня не любишь, пожалуйста. Ужасно скучаю, ничего про вас не зная. Как Оська? Как «Леф»? Как полное собрание?

Детик, шлю стихи и беспокою тебя страшными просьбами:

1) «Открытие Америки» дай «Лефу»

2) «Испанию» дай «Огоньку»

шлю доверенности

3) «Монашек» попробуй «Известиям» или

4) «Атлантический океан» — «Прожектору» наоборот

5) Все вместе предложи Радио-Росте.

С «Лефа», разумеется, денег не надо брать. С остальных по 1 р. строка, а с Радио-Росты (т. Галицкому) по 2--3 черв<онца> за стих. Эти деньги ужасно прошу тебя (рассчитываю, что будет 45--50 червонцев, если меньше, так меньше) перевесть Андрэ Эльзиному, у которого я занял перед отъездом, и ему надо заплатить к 1 сентября.

Если денег всех не выручишь или вообще ничего не получишь, то, пожалуйста, своих не шли, а только телеграфируй, и я устроюсь каким-нибудь займом.

Спасибо, детик, за телеграммки, они ужасно, ужасно хорошие и лежат на грудях в чудной свиной коже.

Я сейчас не шлю тебе ничего, потому что, во-первых, затеряют, во-вторых, еще не осмотрелся, а в-третьих, хочу везть тебе сам.

Дорогой мой и любимый Котик, целую тебя страшно, страшно. Весь твой со всеми четырьмя лапами

Щен.

Целую Оську в усы.

Целую Эльзку.

Привет Елене Юльевне.

Передай, пожалуйста, маленькое письмо маме моей.

Источник: diletant.media

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/chronograph/4413/
Владимир Владимирович Маяковский появился на свет 19 июля 1893 года в селе Багдади в Грузии, в семье лесничего. В 1902 году Владимир начал учиться в гимназии в Кутаиси. В 1906 году, после смерти отца, семья переезжает в Москву. Там юный Маяковский поступил в пятую гимназию, где познакомился со студентами-большевиками.

В 1908 году Владимир бросает гимназию и вступает в РСДРП, чтобы заняться революционной борьбой. Впрочем, впоследствии он из партии вышел. Маяковский неоднократно подвергался арестам. В 1909 году в одиночной камере Бутырской тюрьмы он начинает писать стихи. Отныне его целью становится создание социалистического искусства.

В 1911 году поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Именно там он примыкает к группе кубофутуристов, демонстрирующих протест против устоев общества. Первое опубликованное стихотворение «Ночь» появилось в 1912 году в футуристическом сборнике «Пощёчина общественному вкусу». За участие в литературных выступлениях футуристов молодой поэт был исключен из училища в 1914 году.

В 1915 году он заканчивает работу над поэмой «Облако в штанах». Поэма имела большой успех. Маяковский, стремившийся продемонстрировать своё отвращение к начавшейся 1-й мировой войне, пишет антивоенную лирику: «Мама и убитый немцами вечер», «Я и Наполеон», поэма «Война и мир».

После революции Маяковский становится одним из главных поэтов Советской России - большевики оказывают ему безграничное доверие, отпуская в длительные путешествия за рубеж. Он активно сотрудничал с ведущими изданиями, ставил спектакли, проявил себя как драматург, киносценарист, кинорежиссёр, киноактёр, художник, редактор журналов «ЛЕФ» («Левый Фронт»), «Новый ЛЕФ».

14 апреля 1930 года Владимир Маяковский покончил с собой.

Источник: calend.ru

["Коммерсантъ"]

https://yarodom.livejournal.com/2307741.html

july 19th, 2018

«Видите — гвоздями слов прибит к бумаге я»
Красная поэзия

125 лет назад, 19 июля 1893 года родился советский поэт-футурист Владимир Маяковский. ©
Ещё с Маяковским
___

Жизненный путь и литературное наследие драматурга, художника, редактора нескольких журналов, «агитатора» и «горлана-главаря»,— в фотогалерее «Ъ».
Владимир Маяковский родился 19 (7 по старому стилю) июля 1893 года в Грузии в поселке Багдати, который в советское время назывался Маяковский. Он был младшим ребенком в семье, у него было две сестры: Людмила (1884—1972) и Ольга (1890—1949), а также братья Константин (умер в трехлетнем возрасте) и Александр (умер в младенчестве). С 1902 по 1906 год Маяковский учился в гимназии в Кутаиси, но после смерти отца переехал с матерью и сестрами в Москву.


2.

— «Вышло ходульно и ревплаксиво. Исписал таким целую тетрадку. Спасибо надзирателям — при выходе отобрали. А то б еще напечатал!»

Когда семья переехала в Москву, Маяковский примкнул к революционно настроенным студентам и увлекся идеями марксизма, а в 1908 году вступил в РСДРП. Его неоднократно арестовывали (по делу о подпольной типографии, по подозрению в связи с группой анархистов-экспроприаторов, по подозрению в пособничестве побегу женщин-политкаторжанок из тюрьмы), но всегда освобождали за недостаточностью улик. Дольше всего Маяковский находился под арестом в Бутырской тюрьме, где, по собственному признанию, и начал писать. После освобождения из тюрьмы он вышел из партии, так как считал невозможным совмещать творчество и коммунистическую деятельность. Образование поэт получил в Строгановке и Училище живописи, ваяния и зодчества, единственном месте, куда отсидевшего в тюрьме Маяковского приняли без свидетельства о благонадежности.


3.

В училище Маяковский познакомился с Давидом Бурлюком, основателем футуристической группы «Гилея», вошел в поэтический круг и примкнул к кубофутуристам. 30 ноября 1912 года состоялось его первое публичное выступление в артистическом подвале «Бродячая собака». Первый сборник стихотворений Маяковского — написанный от руки и размноженный в типографии тиражом в 300 экземпляров — вышел в 1913 году. Маяковский быстро стал известен, его стихи печатались в сборниках футуристов, он постоянно выступал в Москве, а в 1914 году, после исключения из училища за публичные выступления, отправился с гастролями в Баку в составе «знаменитых московских футуристов».


4.

После начала Первой мировой войны Маяковский записался добровольцем на фронт, но ему было отказано из-за неблагонадежности. Свое отношение к произошедшему поэт выразил стихотворением «Вам!»: «Знаете ли вы, бездарные, многие,/ думающие нажраться лучше как, - /может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?../».

Тогда же Маяковский познакомился с литераторами Осипом (на фото — слева) и Лилей (в центре) Бриками. Почти сразу после знакомства у поэта завязался бурный роман с Лилей Брик, несмотря на ее замужество. С 1918 года Маяковский и Брики жили втроем. Отношения поэта и «музы русского авангарда» продлились 15 лет, до смерти Маяковского в 1930 году.


5.

Маяковский относил себя к поэтам-футуристам, эпатировавшим читателей своими литературными манифестами, но при этом писал и стихи для детей. Как всякий футурист, Маяковский был известен своими грубыми выходками и необычным внешним видом. Он одевался ярко, говорил громко, не стесняясь в выражениях. В 1918 году он организовал группу «Комфут» (коммунистический футуризм), а первое собрание сочинений поэта вышло в 1919 году под незамысловатым названием «Все сочиненное Владимиром Маяковским. 1909–1919». Известно, что для того, чтобы найти идеальную рифму, которая вписывалась бы в стихотворения по всем параметрам, поэт мог пройти 15-20 км, пока не найдет именно то, что нужно.


6.

Центром культурной жизни Москвы тогда была большая аудитория Политехнического музея. На поэтических вечерах зал был переполнен, а толпы безбилетников сдерживала милиция. Тогда и возникла идея концерта, во время которого зрители голосованием избирают лучшего поэта. В результате эстрада оказалась битком набита претендентами на звание короля поэзии. Ожидалось, что монарший титул достанется Маяковскому, однако в ситуации эстрадного конкурса с Игорем Северяниным никто сравниться не мог. Он и стал королем поэтов. Маяковский был шокирован, а футуристы устроили скандал, объявив выборы недействительными. Через десять дней Маяковский пытался сорвать выступление новоизбранного короля, но был изгнан с эстрады дружным свистом.


7.

— «Мойте окна, /запомните это, /окна — источник /жизни и света»

В 1918 году Маяковский снялся в трех фильмах по собственным сценариям. В августе 1917 года он задумал написать «Мистерию Буфф», которая была закончена 25 октября 1918 года и поставлена к годовщине революции Мейерхольдом. Поэт также активно сотрудничал с Российский телеграфным агентством (РОСТА), для которого сочинял и оформлял агитационно-сатирические плакаты — «Окна РОСТА». Футурист в поэзии и живописи, поэт даже свою знаменитую строку лесенкой сделал произведением искусства. Из-за нее многие коллеги поэта обвиняли его в жульничестве: в то время газеты платили гонорары именно за количество строк, а не за знаки. В 1923 году Маяковский организовал группу ЛЕФ (Левый фронт искусств) и начал издавать одноименный журнал, в котором печатались Асеев, Пастернак, Осип Брик, Третьяков, Левидов, Шкловский и другие.


8.

То, что Маяковский и Брики жили втроем, укладывалось в популярную после революции концепцию, известную как «Теория стакана воды». Содержал все семейство Осип Брик. Друзьям Маяковского Лиля Брик казалась монстром, многие считали, что она издевалась над ним. В узком кругу она рассказывала, что с Маяковским ей скучно, ей надоедают его постоянные «сцены ревности». Тем не менее, она утверждала, что «страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи». У Маяковского были и другие романы. В том числе с художницей Лилей Лавинской, в 1921 году у них родился сын Глеб-Никита. В 1926 году от русской эмигрантки Элли Джонс (Елизаветы Зиберт) в Нью-Йорке родилась дочь Маяковского Элен-Патрисия, которую поэт единственный раз увидел в 1928 году в Ницце. Другой известной «музой» Маяковского была русская эмигрантка Татьяна Яковлева. Он посвятил ей несколько стихотворений и предлагал переехать в Россию, но не смог забрать ее в 1929 году из-за проблем с выездом. Последним романом Маяковского стала молодая и красивая актриса МХАТа Вероника Полонская.


9.
В начале 20-х Маяковский начал сотрудничать с изданиями «Известия», «Комсомольская правда», «Огонек», «Крокодил», «Новый мир» и неоднократно бывал за границей — во Франции, Германии, Латвии, о своих впечатлениях писал очерки и стихи. Продолжал писать киносценарии, снялся с Лилей Брик в фильме «Закованная фильмой» (кадр — на фото), который не сохранился полностью. В 1927 году Маяковский решает восстановить журнал ЛЕФ под названием «Новый ЛЕФ». Выпустив 24 номера, он разочаровался в журнале и ушел. В этом же году начал писать автобиографию «Я сам», выпустил сатирические пьесы «Клоп» (1928) и «Баня» (1929), которые были поставлены Мейерхольдом. Последняя пьеса привела к травле поэта.


10.

«Был я весел —
толк веселым есть ли,
если горе наше непролазно?
Нынче
обнажают зубы если,
только, чтоб хватить,
чтоб лязгнуть»


11.

Маяковский не раз говорил, что он — «пролетарский писатель». Тем временем критики называли его всего лишь «попутчиком». Поэт считал, что его притесняют, не оценивают по достоинству. Все чаще в его произведениях стали появляться трагические мотивы.


12.
В 1930 году Маяковский (на фото — справа) организовал выставку, посвященную 20-летию творчества, но ему всячески мешали, а саму экспозицию никто из писателей и руководителей государства не посетил.


13.

Конец жизни поэта омрачали многочисленные карточные долги. Маяковский был очень азартным, обожал бильярд и карты, играл в «русскую рулетку», в которую крупно проигрался незадолго до смерти.


14.

«Уже сумасшествие.
Ничего не будет.
Ночь придёт,
перекусит
и съест»


15.

14 апреля 1930 года Маяковский покончил с собой выстрелом из нагана в сердце. Как отмечалось в сообщении «Красной газеты», «в последние дни В.В.Маяковский ничем не обнаруживал душевного разлада и ничего не предвещало катастрофы».


16.

В своей предсмертной записке поэт просил никого не винить и не сплетничать. «Как говорят — "инцидент исперчен", любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид. Счастливо оставаться. Владимир Маяковский», — написал поэт.

© «Коммерсантъ», 19 июля 2018

[Борис Парамонов]

https://svobodaradio.livejournal.com/3594478.html
Пишет Официальный блог Радио Свобода (svobodaradio)
2018-07-19 20:13:00

Как писал Роман Якобсон о Маяковском в 1930 году: через несколько десятков лет нас будут называть людьми прошлого тысячелетия. Эти несколько десятилетий прошли, и еще почти два миновали, и сейчас, точно, Маяковский – поэт прошлого тысячелетия. Причем на время с его рождения в 1893 году, на эти нынешние 125 лет выпали колоссальные события, особенно ударившие по России: три революции – 1905-го, 17-го и 91-го года, небывалая внешняя война и чуть ли не полное уничтожение того генофонда, из которого вышел, которого ярким представителем был сам Маяковский. В эти лихие времена памятники прошлых эпох сохранились куда полнее, чем люди. Понятно, они ведь чугунные или мраморные, или бронзовые. Как говорил Маяковский: где он, бронзы звон или гранита грань? Памятник самому Маяковскому как ни в чем не бывало стоит на Триумфальной площади: это ли не триумф? Но вот вопрос: не пережил ли памятник самого поэта – и его стихи?

На этот вопрос лучше всего ответить, поставив другой вопрос: а жива ли революция, которой он был певцом не за страх, а за совесть? Не далее как в прошлом году исполнилось столетие революций 1917 года. И много ли, часто ли, радостно ли вспоминали эту знаменательную годовщину? Дело у всех в памяти, года не прошло: не нужна нынешней России, нынешней власти ни революция в настоящем или будущем, ни память о революции в прошлом. Происходящее исчерпывающе резюмируется циничной поговоркой: в доме повешенного не говорят о веревке. Веревка – она все еще тут, в шкафу, скелет в шкафу – да и не в шкафу, а на центральной московской площади. Революцию помнить не хотят, но и труп революции похоронить не решаются.



Не так ли ложится на эту ситуацию и Маяковский? Это вот то слово, которое из песни не выкинешь – из песни о революции. Только никому сейчас не хочется петь эту песню, помнить о ней. Маяковский, певец, несомненно, гениальный, сам испортил свою песню. Испортил песню, дурак! – как говорится в самом конце пьесы "На дне". Ну да, испортил тем, что на пустыре удавился, как тот горьковский Актер.

Остается вопрос: а на каком пустыре покончил Маяковский? Да на том пустыре, в который превратила революция Россию.

Что останется, что осталось от Маяковского? Все написанное до семнадцатого года и поэма "Про это". Этого хватило бы для любого канона, если б Маяковский не поторопился написать еще сто партийных книжек. Если б сам не испортил песню.

Старый, 19-го века, прошлого тысячелетия мудрец говорил: не держитесь за колесо времени, ибо коловратно время! Время вообще не для поэзии: для поэтов есть вечность и равнозначный вечности миг. Ни эпосов, ни эпопей поэту не нужно. Ни телеграфов.

Маяковский, справедливо считается, поставил себя, свое перо на службу революции, уж какая бы то ни была революция. Но дело в сущности много сложнее: он не шел за революцией, он сам был революцией. Был самообнаружением ее колоссальных деструктивных сил. Но миг революции всегда скоропреходящ, революционная эйфория по определению мгновенна. Жить в революции, жить революцией, жить разрушением – нельзя.

Конечно, Маяковский был и остается примером: примером ошибки и неудачи.

Поминать его следует с горечью.

[Павел Басинский]

https://godliteratury.ru/public-post...e-mayakovskogo

Коллаж: ГодЛитературы.РФ

19 июля будем отмечать 125-летие со дня рождения Владимира Маяковского. Как и в случае с Максимом Горьким, есть ощущение, что Маяковский к нам возвращается и занимает то место в поэзии, на которое в известное время «переоценки ценностей» хотели поставить каких-то других поэтов. Не получилось.

Не потому, что Маяковский, допустим, лучше их. Просто на этом месте может стоять только он. Но не думаю, что это место находится на площади Маяковского. На мой взгляд, там стоит памятник по-своему мощный и величественный, но не отвечающий характеру этого поэта и уж тем более — человека. Ставшая легендарной в эпоху «оттепели», да и сегодня собирающая пестрые поэтические тусовки, эта площадь скорее годится для демонстрации больших и маленьких поэтических тщеславий, но вряд ли для мемориала Поэта.

Есть в этом и какая-то насмешка судьбы. Никто, как Маяковский, так не высмеивал этих «кудреек» и «митреек», рвущихся на поэтический Олимп в убежденности, что стихи сами по себе что-то значат и являются своего рода бумажным пропуском в вечность. Что за это можно не платить куда более серьезную цену, которую платили Пушкин и Лермонтов, Есенин и Маяковский, Гумилев и Мандельштам… Это я не к тому говорю, что истинный поэт должен непременно быть убитым или покончить с собой. Помещик Фет и дипломат Тютчев дожили до преклонных лет и в старости писали свои лучшие стихи. Если бы всех русских поэтов убивали или они кончали с собой, это было бы тоже скучно и слишком театрально. Но все-таки

в убийствах Пушкина и Лермонтова, в самоубийствах Маяковского и Есенина есть какой-то важнейший «месседж», напоминание о том, что быть поэтом еще и смертельно опасно.
Хотя, когда начинаешь разбираться, выходит вроде бы ничего особенного. Накануне пришел к Валентину Катаеву на писательскую вечеринку, встретил там Полонскую с Яншиным, злился, был невыносим, писал какие-то глупые записки, грубил («Уберите ваши паршивые ноги!»), при этом восклицал «О господи!», вызывая насмешки — мол, тот еще атеист и богоборец! «Остряков было много», — вспоминал о том вечере очевидец. Возможно, что действительно они острили еще и по поводу того, что, мол, никогда не покончит с собой из-за любви, что Вертеров больше нет… На следующий день вызвал к себе Полонскую на квартиру, ставил ультиматумы, грозил застрелиться, а когда она вышла, то услышала выстрел…


Все это, во-первых, не украшает Маяковского, а во-вторых, является стечением случайных и ничего не значащих обстоятельств. Как и то, что перед этим ушел из ЛЕФа и пришел к РАППовцам. ЛЕФовцы не подавали руки, РАППовцы тоже за своего не принимали (дворянин!). Или, например, такой не слишком известный факт, что Маяковского тогда реально преследовали фининспекторы («Разговор с фининспектором о поэзии»). Налоговые декларации подавались в конце года, а он к тому времени успевал уже растратить свои немалые гонорары. И то, что за границу выпускали со скрипом… И вообще был мнительным:

великан, а патологически боялся микробов. И всюду таскал с собой револьвер…
Соедините этот образ с тем, что гордо стоит на площади Маяковского: кряжистый, распахнутый всем ветрам, правая ладонь стиснута в кулак («добро должно быть с кулаками», — написал другой поэт), а в левой — конечно, «р-р-революционные» стихи — один из «ста томов» его «партийных книжек».

Маяковский — великая загадка. Здесь ни на один вопрос нет прямого ответа. Например, был ли он «партийным» и государственным поэтом, или, наоборот, бунтарем и анархистом, или, того пуще, «декадентом»? Он был анархистом, «декадентом», «партийным» и государственным поэтом. Поэтому он — великий поэт, а другие — только «декаденты» или «партийные». Он в 14 лет вступил в РСДРП (б), в 15 лет попал в тюрьму и просидел в ней почти год. Там он и начал писать стихи в народническом вкусе, в символистском — тогда всe шло в дело. А через два-три года он — леворадикал, «бубновый валет», кубофутурист, член «партии», раздающей «пощечины общественному вкусу», отрицающей все общепринятые идеалы, авторитетов от Пушкина до Толстого, но при этом свято верующей в свое предназначение. Только «партия»-то партией, футуристы-то футуристами, но лишь

в ранних стихах Маяковского была та, по словам Цветаевой, «ошеломляющая физика»,
когда звезды — это «плевочки», а полицейские «распяты» крестами улиц, а «перья линяющих ангелов» бросают «любимым на шляпы».

Выпендривались-то (извините!) многие. «Дыр бул щыл» и прочее. Василиск Гнедов вообще «написал» «Поэму конца», где не было ни одного слова — пустые страницы. Но только Маяковский мог до такой степени «физически» беспощадно и кощунственно измываться над привычными поэтическими штампами, а при этом создавать высокую поэзию. Но и поздний Маяковский — такой же. Он ничуть не слабее и даже сильнее себя раннего. И в поэме «Во весь голос», и во «Владимире Ильиче Ленине», и даже в тех стихах, где просит Сталина делать о нем доклады на Политбюро, а завкома вешать ему на ночь на губы замок, как на дверь военного склада с матчастью. Только он смог написать гениальнейшую оду официальному документу — советскому паспорту, с такой поэтической мощью, словно это написано о взятии Трои или о гибели Помпеи.

Маяковский — великая загадка. Он возвращается к нам, как и предрек, с трудом прорывая «громаду лет». Он чувствовал эту плотность веков, прошлых и будущих. Он знал, чего это стоит: раздвинуть эти вековые слои и занять там свое место. Он его занял. Других там нет.






Оригинал статьи: «Российская газета» — 15.07.2018

18.07.2018

[Андрей Цунский]

https://godliteratury.ru/projects/po...ir-mayakovskiy

Фото: страницы графического романа «Маяковский» итальянского художника Пабло Эшарена
Вошел к парикмахеру, сказал — спокойный: «Будьте добры́, причешите мне уши».

Первое, что приходит в голову людям, которым предлагают описать Маяковского, — его рост. Второе — несомненная «советскость», партийность и революционность. Третье — подчеркнутая маскулинность, сила, едкий юмор. Потом уже выплескиваются «служение власти», ужасная зависимость от Лили Брик, послышатся слова о том, что он лишь слабое подражание Велимиру Хлебникову, автор огромного количества откровенно слабых стихов-агиток. Да мало ли что скажут! Пусть. Маяковский был готов к этому. Он сколько мог, терпел это. Пока мог.

«Когда вы смотрите на радугу или на северное сияние, — вы их тоже ругаете? Ну, например, за то, что радугой нельзя нарубить мяса для котлет, а северное сияние никак не пришить вашей жене на юбку? …Считая вас всех за очень умных людей, полагаю, что вы этого не должны были бы делать. Не делаете потому, что у радуг есть свои определенные занятия, выполняемые ими талантливо и честно. Так, пожалуйста, изругав нахала, циника, извозчика…, прочтите совершенно незнакомого поэта Вл. Маяковского».

Это он писал «красивым, двадцатидвухлетним». Но запала хватило ненадолго.

У Митьков есть добрая картинка: «Митьки отнимают пистолет у Маяковского». Они кричат ему — «Это не выход!» Не выход? Чтобы знать наверняка, нужно понять, куда откуда — выход…

Совсем еще молодой, но уже известный, он мечтает увидеть Горького. Приехав на дачу к Горькому, явно стесняется. (Кто? Маяковский? Да-да!) Когда жена занятого Алексея Максимовича просит подождать на веранде, пока она согреет чай, она вдруг слышит вопрос:

— А не боитесь, что я у вас серебряные ложки сопру?

А через полчаса они с женой Горького гуляют по лесу, собирают грибы и он читает ей стихи:

На дворе, на третьем, петербургском, грязном,
играют маленькие дети:
Ванька и Танька,
Петька и Манька.
И говорят друг другу:
Ванька, глянь-ка,
а ведь небо-то четырехугольное!

Где же нахал и хулиган? Он никуда не делся. Но здесь он молчит. Здесь говорит сам Володя Маяковский, нежный и так нуждающийся в сочувствии человек.
Маяк4
Его уникальность проявилась еще в детстве, причем как уникальность физическая. Он одинаково владел и левой, и правой рукой — то есть был амбидекстром. Рано потеряв отца, Володя Маяковский растет, воспитываемый матерью и старшими сестрами — Людмилой и Ольгой. Два его брата умерли во младенчестве, отец совсем молодым — от заражения крови… Три женщины обожали, берегли мальчика. С детства Володя узнал такую степень любви, что, с одной стороны — привык к ней, а с другой — не воспринимал все, что было меньше, ýже, проще. Главная черта этой любви — преданность. Но есть у такой любви оборотная сторона — доверчивость… Ему уже стал родственным весь мир, он считает семьей всех людей. Как Хлебников себя «Председателем земного шара». «Не вы — не мама Альсандра Альсеевна. Вселенная вся семьею засеяна»…

Он хотел петь… Не романсы или арии — а свои стихи. То есть читать их, как музыку…

Маяковский в Большом театре, в гримерке после спектакля. В кресле — огромный Шаляпин, еще в гриме Бориса Годунова, в костюме и сапогах, жадно курит папиросу. Маяковский кричит:
— Что вы делаете? Разве вам можно курить?
Великий певец думает, что гость заботится о его голосе:
— Знаю, что вредно. Давно собираюсь бросить!
А поэт имеет в виду другое:
— Жалко вас, такого, тратить на царей! Вот бы написал кто-нибудь музыку на мою трагедию, а вы бы спели!
— Вы, как я слышал, в своем деле тоже Шаляпин?
— Орать стихами научился, а петь еще не умею…

Почему Маяковский полюбил революцию? Из ненависти к мещанству? Безусловно. Казалось, она сметет обывательщину, как сносит города цунами. Не получилось. Ему была отвратительна византийская хитрость. Да и не может быть иначе, «когда сошла с ума анатомия», и всюду сплошное сердце — без ребер и кожи.

Не удалось революции победить мещанство, далекое от поэта. Там остались канарейки, и поселилась «карлы-марлы борода». Но есть оно и поближе. Оно даже не вооружается — рыцаря без доспехов, доверчивого, для которого слово «люблю», произнесенное «Лиличкой», — абсолютная истина, несложно ни обмануть, ни победить. Его автомобиль водит та, для которой отдавал он когда-то куда более драгоценные «полполена березовых дров». Фальшь ситуации видна всем — кроме него. «Хина Члек». «Служил Гаврила почтальоном». Современники сразу понимали, в кого метят ядовитые острословы Ильф и Петров…

— Друзья?.. У меня нет друзей. А иногда такая тоска — хоть женись! Вот иду в РАПП!.. Посмотрим, кто кого! Смешно быть попутчиком, когда чувствуешь себя революцией… Я и без этих сосунков знаю все про «живого» человека… Знаю, что уже пора революцию петь гекзаметром, как Гомер «Илиаду»… Знаю! Вот только не умею…

У каждого поэта есть лирический герой, который отнюдь не он сам. Не то Маяковский. Искренность не позволяет ему не быть лирическим героем самому. Часто искусственное чудовище называют по ошибке «Франкенштейном», в то время как это лишь ученый, сотворивший его. Сотворенное Маяковским красное советское чудовище забирает у него его собственные черты одну за другой, поглощает самого поэта. Так происходило со многими рок-музыкантами — сценический имидж (идеологизированный или нет) подчинял себе потихоньку личность. Маяковский тоже привык выступать перед огромными аудиториями, но циник, каковым считал Маяковского Булгаков, мог бы от этого имиджа дистанцироваться. Маяковский — не умел. Как-то в бильярдной Маяковский (виртуозный бильярдист!) поддел Михаила Афанасьевича: «Разбогатеете окончательно на своих тетях Манях и дядях Ванях, выстроите загородный дом и огромный собственный бильярд — непременно навещу и потренирую». — «Благодарствую. Какой уж там дом». — «А почему бы?» — «О, Владимир Владимирович… Загородный дом с собственный бильярдом выстроит на наших с вами костях ваш Присыпкин». Маяковский помрачнел и ответил: «Абсолютно согласен…».

Маяковский колесит по всей стране. Он читает, словно харкает кровью. Им восторгаются, его ждут, ему устраивают овации. И большая часть подаваемых на сцену записок — просьба прочесть любимые стихи, выражение благодарности и восхищения. Но есть и гнусные, отвратительные… На сцене Маяковский отбивает их, как теннисист — слабые подачи:

«Ты скажи-ка, гадина, сколько тебе дадено?»
— Успокойся, гадина, не тобою дадено!
«На чьи деньги ты ездил в Америку?»
— Разумеется, на ваши!
«Мы с приятелями читали ваши стихи и ничего не поняли».
— Надо иметь умных приятелей!

А потом, в гостинице, с опущенной головой, на разрыв сердца:

«Что я им — забор, что ли, чтобы марать на мне матерщину? И откуда их столько сюда понаехало? Был буржуй, а теперь прёт мещанин с канарейкой…»

Он слишком огромен, чтобы заметить возню у себя под ногами. Его используют, на него набрасывает седло и уздечку власть: «Однажды … приехал Луначарский. Он сидел в стороне за столом, как бы определяя полезность и пригодность происходившего». И решил — этот пригодится.

А в личной жизни?

Этот вечер решал —
не в любовники выйти ль нам? —
темно,
никто не увидит нас…

Размечтались, Владимир Владимирович. «Не увидит». Давно следят, сообщают, просто трезвонят.
Лиля Брик. О ней придется сказать несколько слов — но коротко. «Покойный этого ужасно не любил»…
Маяк3

Париж. Кажется, наконец, вот она, та, единственная любовь. Татьяна Яковлева… Он зовет ее в Москву. Счастливый случай? Нет. «Шутка».
— «В поцелуе рук ли, губ ли…»

Но рядом Эльза Триоле, родная сестра Лили Брик: «Я познакомилась с Татьяной перед самым приездом Маяковского в Париж и сказала ей: «Да вы под рост Маяковскому». Так, из-за этого «под рост», для смеха, я и познакомила Володю с Татьяной. Маяковский же с первого взгляда в нее жестоко влюбился». Все под контролем. Лиля зависит от Маяковского не только чувственно, но материально. «В глубине души Татьяна знала, что Москва — это Лиля» (Э. Триоле). Вместе с Татьяной он ходит покупать «Лиличке» подарки. Но главное — он сам не может, полюбив, сделать несчастной другую свою любовь. Он далеко не мастер решать такие уравнения. А ещё главнее — его любовь не принимается всерьез…

Он: «В поцелуе рук ли, губ ли…»
Яковлева: «У меня сейчас масса драм. Если бы я даже захотела быть с Маяковским, то что стало бы с Илей, и кроме него есть еще 2-ое. Заколдованный круг».
Кроме Маяковского — еще двое!

И снова — Москва.

«Бросьте комплименты… Вы были на моей выставке? Вот видите, даже вы не пришли, а я нашу книжку положил на видное место… А на «Бане» небось свистели? Не умеете? Зачем же тогда ходите в Большой театр? Я вас там видел…»
«К черту! Стихи писать брошу. Давно, обещал… Помните предисловие к моей книжке «Все»? Впрочем, это не вы издавали! Если не сдохну, — займусь прозой. Хочу писать роман… И тема уже есть подходящая… Вы чем теперь заправляете? Издательством «Федерация»? Ну вот, еще раз будете моим крестным отцом!»

Эх, Владимир Владимирович. Крестные отцы делают предложения. От которых невозможно отказаться. Вы — сумели… «Митькам» не удалось бы отобрать смертоносное для вас оружие.

Он пробует силы в рекламе. Это и новое приложение для поэзии — и источник заработка. Получается. Ему даже дают тарифы на утверждение (интересно, что сказал бы по этому поводу Виктор Олегович Пелевин).
Маяк2

В его жизни появляется кино. Он сам считает, что основой для сценария служит «Мартин Иден». Но получается «Барышня и хулиган». Это не плакат, не трубный зов, не пафосное полотно. Это… мелодрама. В конце «фильмы» защитившему учительницу, в которую он влюблен, хулигану, избитому слободской кодлой, священник кладет крест на грудь… Крест на груди у Маяковского? Не верите? Посмотрите!

В последние годы появляется второй, печальный, лирический герой Маяковского. Это не тот супермен, которым его привыкли представлять. Это измученный одиночеством и отсутствием простого и бескорыстного участия человек. Он успевает сказать очень мало. Ему не до людей…

— Я, Михалыч, соскучился по вас!
— А что же не зайдете?
— Ну, не настолько, чтобы зайти, а все же рад вам очень.

Не установлено точно, но многие утверждают: за день до рокового выстрела он отправился на почтамт и дал в Париж телеграмму Татьяне Яковлевой: «Маяковский застрелился». Таким образом, она могла узнать трагическую новость первой.

Как говорят —
«инцидент исперчен»,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и обид.

Счастливо оставаться.
Владимир М а я к о в с к и й.
12/ IV — 30 г.

Когда Горький узнал о смерти Маяковского, он стукнул об стол кулаком и заплакал. Он часто плакал.

Семейство Бриков получило бесценный архив Маяковского. «Отец народов» назвал «Лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи».

Татьяна Яковлева больше десяти лет после его смерти получала от магазина, куда поэт отнес гонорары за свои французские издания, еженедельные букеты цветов. Когда приходилось туго — продавала. На еду хватало…

Что же осталось Маяковскому? Дотянулся ли он до жилистой руки Бога, в которого не верил, «чтобы обязательно была звезда»?

Кто-то считал его непобедимым. А кто-то знал все его слабые стороны. И в результате даже к лошадям Маяковский относился гораздо лучше, чем люди — к нему самому. Великому и талантливому. Люди подарили ему разве что пистолет. И единственный способ применить его для самообороны.

19.07.2015
https://imgprx.livejournal.net/bb431...0KZO0QCfg5Gyzj

https://imgprx.livejournal.net/fa6e5...ATQ1fqRyW3mlwx
https://img-fotki.yandex.ru/get/6801..._969ad1df_orig
https://b1.m24.ru/c/696179.jpg
https://images.aif.ru/007/409/6d606d...86c24ab704.jpg
https://imgprx.livejournal.net/ea876...YRlF33amki8r6c
https://imgprx.livejournal.net/31807...YCtEAHbFgeEBbQ
https://img-fotki.yandex.ru/get/5519...efa0d_orig.jpg
https://45parallel.net/img_share/vla...ovskiy/ey.jpeg

[Александр Майсурян]

https://foto-history.livejournal.com/11788286.html

18th-Jul-2018 04:24 pm

Советская азбука Маяковского 1919 года считается самой дорогой и редкой из современных русских азбук. Хотя печаталась немалым тиражом — но значительная его часть уходила на фронт, а там было не до сохранения библиографических раритетов. Роман Якобсон вспоминал: ""Советскую азбуку" мы с Маяковским делали вместе... Существовала такая гимназическая забава — похабные азбуки, и некоторые из этих стихов их слегка напоминают. Эти азбуки были рукописными или даже продавались из-под полы. Ассоциация была явной, и поэтому за эту азбуку на него страшно нападали. Одна машинистка из хорошей семьи, которую он просил переписать это в каком-то учреждении, отказалась со слезами на глазах переписывать такие гадости, как:
Вильсон важнее прочей птицы.
Воткнуть перо бы в ягодицы…
Сам Маяковский рассказывал об "Азбуке" так:
"Это очень интересная страница из истории нашей революционной поэзии. Она была написана, кажется, в 19-м или 20-м году к одной из годовщин — «помощь Красной Армии». Она была написана как пародия на старую, была такая порнографическая азбука. Не в этом дело. Она была написана для армейского употребления. Там были такие остроты, которые для салонов не очень годятся, но которые для окопов шли очень хорошо...









Эту книгу, написавши, я принес печатать в Центропечать. Там сидела не вычищенная еще машинистка одна, которая с большой злобой мне сказала: «Лучше я потеряю всякую работу, но эту гадость я переписывать не буду». Вот с этого начинается. Дальше, никто не хотел эту книжку печатать. Типографии не было. Я нашел одну пустующую типографию тогдашнего Строгановского училища, сам перевел на камень. Рабочих не было, кто бы мог пустить в ход машину. Мне самому приходилось пускать ее в ход. Не было никого, кто бы принял уже напечатанные листы. У меня были приятели, с которыми я это сделал. Нужно было покрасить, не хватало краски, мы от руки три — пять тысяч раскрашивали и дальше весь этот груз на собственной спине разносили. Это по-настоящему ручная работа в пору самого зловещего окружения Советского Союза. Свою работу эта книжка сделала. И вот года три тому назад я был в Ленинграде, и мне вдруг дают такие сведения: у вас какая-то книжка конфискована. Я думаю — какая это? Оказалось — «Азбука». В чем же дело? А в том, что на этой книжке написано «Азбука» и её какой-то чиновник взял и отправил в детские дома Ленинграда. Учительница берет и читает: «Воткнуть перо бы в ягодицы», и ругаетcя, какие Маяковский для детей скверные азбуки пишет. Вот это показывает, как неправильно применяются стихотворения, написанные не на ту аудиторию, на которую они распространяются, и падают тяжестью обвинений на автора. А на самом деле автор здесь ни ухом, ни рылом в этом не виноват и сделал своей книжкой в определённое время очень и очень полезное и нужное дело."

Сейчас пролистывание этой азбуки даёт возможность понять, как видели и воспринимали мир красноармейцы той эпохи.
Тут и непосредственные враги, вожди белогвардейцев — Деникин, Колчак, Юденич, Шкуро... И политики — Керенский, Милюков, меньшевики, эсеры, покойный царь Николай. И дела международные — Антанта и Япония, Вильсон, Лига Наций, и даже правый футурист д'Аннунцио с его "республикой Фиуме".

[Yarodom]

https://yarodom.livejournal.com/2313550.html

july 31st, 2018
Ещё СССР и интернационализм народов здесь, здесь и здесь

Как Маяковский отбрил провокатора
Воспоминания пожилого человека

Вот вспомнилась пара отличных историй о том, как достойно выходить из нестандартных ситуаций и отвечать на каверзные вопросы.
Ещё с Маяковским


Владимир Маяковский читает поэму «Хорошо» в Политехническом музее, 1920-е

Эти примеры были приведены в лекции по ораторскому искусству, общество «Знание», 1987.
Политехнический институт, Владимир Маяковский выступает на диспуте о пролетарском интернационализме:

- Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин я чувствую себя грузином...

Вопрос из зала:

- А среди дураков?

Ответ:

- А среди дураков я впервые.

1922 год. Армянская ССР принимает первую конституцию, которая включает и описание герба республики. Турция через Совет Лиги Наций заявляет резкий протест: Армения не имеет права изображать на своем государственном гербе территорию, не принадлежащую ей (имелась ввиду гора Арарат, расположенная на правом, турецком, берегу реки Аракс). Ответ наркома Чичерина турецким дипломатам:

- На турецком флаге изображен полумесяц, но ведь территория Луны не принадлежит Турции.

[Дмитрий Гусев]

Пишет Гусев - человек, который говорит правду (dmgusev)
https://dmgusev.livejournal.com/1974128.html
2018-08-13 20:02:00

Поэт-трибун, могучий характер, острый ум и язык - все это как нельзя лучше описывает поэта Владимира Маяковского. Но весной 1930 года что-то сломило его стальной дух и подтолкнуло к самоубийству… Или это был кто-то?

Еще в самых ранних произведениях Владимир Маяковский предощущал будущую трагическую незавершенность своей жизни. Однако одновременно в других произведениях поэт провозглашал жизнеутверждающую стойкость. Железный характер Маяковского не позволял поэту сдаваться перед лицом любых жизненных неурядиц: будь то заключение в тюрьме, пережитое им еще в ранней молодости, или сложная любовь к Лиле Юрьевне Брик.

Но к 1929 году что-то в Маяковском кардинально меняется. Перемены эти, показавшиеся окружающим его друзьям внезапными, на самом деле назревали уже очень давно по многим, совершенно разнообразным причинам.

Глашатай революции, Маяковский, как известно, восторженно принял революцию, сразу же став ее литературным лидером и однозначным сторонником. Вплоть до середины 1920-х годов поэт продолжал громогласно отстаивать права молодой советской власти на господство даже не над одной страной, а над целым миром - идея мировой социалистической революции грела души большевиков и вселяла в народ уверенность и надежду. Вплоть до 1925 года никто не ограничивал литературную советскую интеллигенцию, поддержавшую революцию, в избираемых ею методах, и Маяковский смело и без оглядки завоевывал горячими строками умы и души советских людей.

Но время шло. Смерть Ленина изменила настроения в правящей верхушке, осознавшей необходимость поставить под более бдительный контроль творческую среду молодого советского государства. Многообразию и свободе постреволюционного культурного пространства постепенно приходил конец. Власть требовала все более прямолинейного советского искусства, и на первый план стали выходить новые, молодые и ныне преимущественно неизвестные фигуры, поставившие во главу угла любого искусства четкость, исключительную доступность массам, идеологическую прозрачность, невозможность двусмысленного толкования.

Маяковский, который даже в самых политизированных строках всегда оставался, прежде всего, поэтом с врожденным чувством красоты лирического слова, со все нарастающей тревогой следил за происходящими изменениями в культурной жизни страны. Перестали существовать многие творческие группы, которые брали свое начало еще из Серебряного века, формализм и вульгарный социологизм постепенно наращивали свои силы, а писатели оказывались на распутье: либо соответствовать социальному заказу даже в ущерб искренности, либо оказаться вне литературного потока.

Все чаще посещала Маяковского мысль, разъедающая его честную, привыкшую к прямолинейному выражению эмоций душу: то ли перед ним государство, которое он горячо воспевал после революции в «Левом марше»? Та ли эта страна, во имя которой он писал «Оду революции»? Оставаясь яростным коммунистом, продолжая поддерживать советское государство, поэт не мог не испытывать сомнений и терзаний по поводу несоответствия собственных ожиданий той политической и культурной картины, которая разворачивалась перед ним.

Отношения с Лилей Брик у Маяковского никогда не были однозначными и простыми. И сейчас, в сложное для поэта время конца 1920-х годов, не гаснущая любовь к ней продолжала подтачивать силы поэта. Подтачивать тем сильнее, чем Лиля Юрьевна продолжала удерживать около себя несчастного поэта, даже когда тот начинал испытывать сильные чувства к другим женщинам - будь то Елизавета Зиберт, мать его единственной дочери, или прекрасная Вероника Полонская - последняя возлюбленная поэта.

Страстная любовь к еще одной эмигрантке Татьяне Яковлевой породила ряд стихотворений, впервые не посвященных Лиле Брик. Это чувство могло бы стать спасением для Маяковского и гибелью для авторитета советского культурного пространства - поэт всерьез задумывался об эмиграции в Париж к любимой женщине. Но трибун революции оказался прочно привязан к стране, которую он воспевал, и в Париж его не пустили.

Вокруг Маяковского сгущаются тучи. К концу 1920-х годов само его творчество постепенно начинает вызывать вопросы и у власти, и у советского народа, беспощадно критикующего поэта за непонятность строк, туманность метафор, эгоцентричность и недостаточное воспевание простых рабочих. Обличение Маяковским советской бюрократии (например, в скандально провалившейся пьесе «Баня») пришлось не по вкусу уже чиновничьему аппарату. Маяковский подвергается негласной травле, в том числе и со стороны коллег-писателей, постепенно оказывается вытесненным из литературной элиты.

Первый решающий удар по жизни поэта был нанесен на выставке в декабре 1929 года. Задуманная как грандиозное чествование великого советского поэта Маяковского, выставка превратилась в его попытку доказать обществу собственную нужность. РЕФ демонстративно не принимал участия в организации выставки. Не пришли на ее открытие и приглашенные Маяковским коллеги по писательскому цеху. Маяковский, всегда деятельный и громогласный, будто теряет свою силу, становится молчаливым и угрюмым.


Второй удар - выступление перед студентами 9 апреля 1930 года. Зал был заполнен лишь отчасти: немногие горели желанием послушать выступление Маяковского. А все же пришедшие молодые слушатели открыто и грубо критиковали поэта, и без того подавленного и разбитого. Сохранились воспоминания о том, что Маяковский во время перепалки со студентами на мгновение потерял самообладание, сел на ступеньки сцены и закрыл лицо руками.

Неудивительно, что непонимание со стороны молодежи отозвалось в его сердце столь же болезненно, как и нарастающие противоречия с режимом. Футурист, мечтатель, творец не настоящего, а будущего Маяковский всегда посвящал свои строки именно тем поколениям, которые придут ему на смену. В молодости и преданности идее он видел надежду всего мира. Поэтому громадной болью оказался для поэта тот факт, что как раз молодому поколению он стал непонятен и не нужен, что своему государству он стал чужим.

Заключительную точку в судьбе Маяковского поставила его возлюбленная Вероника Полонская, которая отвергла мольбы поэта всецело вверить свою жизнь в его руки и не возвращаться к мужу. Маяковский осознал всесторонний крах своей жизни: гражданской, поэтической и личной. Именно после разговора с Полонской Маяковский стреляет себе в сердце. Это решение далось поэту мучительно: он обдумывал его долго и уже два дня носил в кармане предсмертную записку.

Величественный, твердый, поразительно искренний - таким Маяковский предстает перед нами на страницах своих произведений. Но и самого стойкого человека можно сломать. Убийцы поэта - все окружавшие его люди, которые и виновны в его смерти, и невиновны одновременно: и безжалостная к маленькому человеку советская система, и черствость коллег-писателей, и равнодушие толпы, и моральное истощение от отношений с Лилей Юрьевной, и трагическая нехватка чуткости от Полонской. История шла своим чередом, люди приходили в жизнь Маяковского и уходили из нее, но всё вместе однажды положило конец терзаниям бесконечно открытой и честной души.

[Новомосковск]

30 ноября 1912 года состоялось первое публичное выступление Владимира Маяковского в артистическом подвале «Бродячая собака».