Славянофильство понимается не всегда одинаково. За границею, и даже в России, его часто смешивают c панславизмом, с непримиримою враждой ко всему западному, с апологией русского государства и русской народности. Между тем, философия славянофильского направления не сводится ни на симпатии к славянам, ни на борьбу с Западом, ни на возвеличение собственной национальности. Все три отмеченные черты в нем имеются, но соединение их своеобразное. Возникло славянофильство в 1830-х годах века, процветало в 1840-х и 1850-х. Чтобы уразуметь его сущность и оценить значение, философии славянофилов лучше всего изучать её исторически, т. е. указать общие течения, которые её подготовили, особенно внимательно рассмотреть основные положения школы в 1830-х и 1840-х годах и, наконец, объяснить её распадение после 1850-х годов.
Самое общее основание для развития славянофильства дано противоположностью между началами тогдашней общей культуры России и национальной самобытности. Эта противоположность чувствуется более или менее во всех культурных странах, сказывается в приверженности англичан, французов, немцев к местным особенностям своего строя и мировоззрения. Тем сильнее чувствуется и сказывается она в России, которая долго развивалась в стороне от главных течений общей культуры, и потому выработала очень резкие особенности. В московском государстве XVI в. уже не только существовало сознание такого особого положения, но сложилась даже некоторая историческая теория для его объяснения. Предшественники философии славянофилов – московские книжники – в полемике с иностранцами и иноверцами настаивали на передаче Москве правой веры и царской власти от Рима и Византии. Учение о третьем Риме проникло за пределы книжной словесности, стало достоянием народных преданий и одним из истоков философии славянофилов.
Противоположность обострилась, когда России по разным причинам пришлось пойти в школу к странам, более сильным в культурном отношении. Как римляне учились у греков и в то же время порицали греков, как впоследствии англичане, французы восставали против своих учителей-итальянцев, немцы – против своих учителей-французов, так русские протестовали против западного просвещения тем сильнее, чем более приходилось проникаться им. Уже раскол (тоже в некоторой степени являвшийся истоком славянофильства) был стихийным протестом укоренившегося предания против образованности и отвлеченных соображений, на которые наводило влияние чужой культуры. Переворот Петра I и последовавшее за ним господство немцев и немецких порядков не могли не отозваться национальной реакцией. Частные возражения и несогласия, подготавливавшие возникновение философии славянофилов, получили принципиальное обоснование, когда в конце XVIII века оказалось, что культура западных учителей представляет не что-либо несомненное и твердое, а, напротив, переживает какое-то глубокое превращение. Революция, начавшаяся во Франции и охватившая всю Европу, ставила для России дилемму. Или приходилось признать, что движение, совершавшееся в западноевропейских государствах, законно, и в таком случае оставалось подражать перестройке политического, социального, духовного быта; или же, если на это не было готово ни правительство, ни общество в России, необходимо было критически отнестись к учителю и освободиться от его авторитета. Записка Карамзина «О древней и новой России» представляет русского мыслителя 1820-х годов на распутье: он воспитан на европейский лад, недоумевает перед результатами европейской жизни и обращается к русской старине. Политика императора Николая I была проникнута враждебностью к европейским идеям, которые породили либерализм и революцию, Под стать официальному порядку образовалась группа историков и публицистов (Уваров, Погодин, Шевырев), которые старались выяснить неизменные основы русской истории и русской жизни. Но рассуждения этих писателей были явно подсказаны желанием оправдать и возвеличить господствовавший порядок.
Портрет славянофила Ивана Сергеевича Аксакова. Художник И. Репин, 1878
Гораздо глубже и оригинальнее сложилось философское учение славянофилов. Некоторые положения его были сходны со взглядами официальной школы. Представителям славянофильства приходилось часто действовать в одних кружках и печатать в одних журналах с Погодиным и Шевыревым, но разница общего мировоззрения, мотивов и наиболее характерных выводов была глубокая, в руководящее люди вполне сознавали ее. Идеи философии славянофилов происходили из двух источников: из сознательного углубления в русскую жизнь и из деятельного участия в развитии общеевропейской мысли. Иван и Пётр Киреевские, Хомяков, братья Аксаковы - Константин и Иван, Юрий Самарин исходили не просто от данных народной религии и политики, а также от мирового положения философии и общественных наук. В борьбе с Европой они пользовались европейским оружием, и один из главных представителей славянофильской теории, беспощадный противник немцев в России, Юрий Самарин, сказал, что Германия Канта и Гёте – второе отечество для образованного русского. Притом, дело было не столько в диалектических упражнениях славянофильской молодежи над русскими глаголами и историей церкви, сколько в кровном родстве наших мыслителей с вождями западной культуры. Если иметь в виду не частные результаты, а настроение и приемы мысли, славянофильство окажется своего рода западничеством,т. е, одним из общеевропейских направлений на русской почве. Потому, при установлении его генеалогии упомянем не только о Византии, расколе, реакции против немецкой выучки, официальной риторике николаевского времени, нотакже о романтизме и философии Гегеля. И то, и другое название узки, необнимают сложных явлений, о которых идет речь. Под романтизмом приходится разуметь борьбу против рассудочного понимания не только в литературе, но и вистории, праве, политике, религии. Рационализм XVIII века и Французская революция принялись за перестройку древних учреждении, воззрений и привычек на иных началах и стремились сделать разум руководителем жизни. Старые порядки оказались, однако, во многих случаях живучими и способными постоять за себя. Практическая реакция сопровождалась знаменательным умственным движением, которое раскрыло значение традиционных форм, психологии народных масс, бессознательного роста учреждений, классов, интересов и привычек, и, наконец – роли религиозных верований в жизни народов. Иррациональные элементы в истории подчеркивались так же сильно, как прежде подчеркивалось рациональное устроение человеческих дел. Недаром наука о языке создалась в это время – язык являлся самим характерным проявлением народного творчества. От изучения языка братья Гримм перешли к верованиям и преданиям, а Савиньи доказывал, что образование права подобно образованию языка. В литературе и философии резко высказывался протест против «сухого просветительного направления»; против отвлеченной рассудочности. Духовно близкий философии славянофилов Шеллинг призывал к художественному творчеству и к религиозному созерцанию. Правда, философия Гегеля отстранилась от крайностей романтики и выработала как бы синтез между рационалистической метафизикою XVII и XVIII веков, с одной стороны, и поэтическим созерцанием романтиков с другой. Но, помимо диалектического метода, она оказала могущественное влияние в Германии и за её пределами своей теорией мирового прогресса, которая дополняла народную психологию романтиков; характер и судьба руководящих народов выступали из случайной ограниченности; становились ступенями развития мирового сознания.
Портрет славянофила Сергея Тимофеевича Аксакова. Художник В. Г. Перов
Общие взгляды славянофилов
Славянофилы во многом примкнули к указанному движению европейской мысли: они усилили его критическую сторону и обратили ее в обвинение самого европейского развития. Они подхватили презрительное отношение к чисто умственной деятельности и «сознательному» устроению и преклонились перед народным творчеством; в определении постоянных свойств славянской ирусской психологии они неотстали от гаданий о свойствах германского духа и не хуже германофилов отыскали для своего племени и народа почетное место в мировом прогрессе.
Исходные точки зрения философии славянофилов резко обозначались в 1830-х годах у Ивана Киреевского. Подобно Чаадаеву, он поражен несообразностями и худосочием новой русской культуры, но ищет объяснения не в том, что Россия была устранена от католической церкви. Болезненная культура так называемой образованной России вытекает из нелепой попытки переделать народное миросозерцание – переделать его так же невозможно, как невозможно пересоздать кости сложившегося организма. Согласно славянофилам, между Россией и Европой лежит пропасть: отличия европейской цивилизации произошли вследствие действия трех факторов, которых не знала Россия – классического мира, католической церкви, германского завоевания. И то, и другое, и третье направили европейскую историю к жесткому, рационалистическому миропониманию. Славянофил Киреевский считает, что из классического мира Европа заимствовала, главным образом, римское начало с его холодным эгоизмом и юридическими формами. Римский католицизм – христианство, стесненное духом сухой, формалистической логики, Папская власть, господство церкви над государством, схоластика – были установлены путем логических выводов. Из того же рационализма произошли, в конце концов, и реформация, и отрицательная критика. Папа Николай I, Лютер и «философский критик исторического христианства» Штраус – плоды от одного дерева. Государство на Западе, по мнению славянофила Киреевского, возникло из завоевания, и с тех пор держится борьбой, договорами, противовесами и ограничениями. Недостаточность западной культуры очевидна для всякого, кто обратит внимание на её конечные результаты. Чем объясняется разочарование и недовольство; которые овладели европейским обществом как раз в то время, когда наука и внешние условия жизни так усовершенствовались? Холодный анализ работал в течение поколений и под конец разрушил самые основания культуры. Самодвижущийся нож разума уничтожил все вокруг себя. История философских систем, по мнению славянофилов, обозначает периоды этого процесса, который идет от Аристотеля и схоластиков к Канту, Фихте и Гегелю. Заслуга Шеллинга в том, что он обнаружил односторонность логической мысли. Он обращается к религии, и можно сказать, что западное общество ищет религии. Но где ему взять ее? Древняя вера давно подорвана, а новую придумать нельзя.
Славянофил Иван Васильевич Киреевский
Отсюда вытекает и главная идея философии славянофилов. Русский народ отстал в науке и общественном устройстве, благодаря отчуждению от Запада, но он обладает главным – нетронутой народной верой. Его университетами были монастыри – и духовные учителя русского народа всегда понимали, что мысль, не проникнутая чувством, не есть полная мысль, что стремление кистине есть стремление всех сил человеческой природы – разума, чувства и воли – к гармонии, Обязанность образованных людей в России – развить начала, заложенные в народной жизни, вместо того, чтобы относиться к ней свысока.
Церковная теория славянофилов
Если статьи И. Киреевского особенно поучительны, поскольку они раскрывают общие основания философии славянофилов и её связь с родственными западными течениями, то отдельные стороны учения полнее и сильнее обозначились в трудах Хомякова, Константина и Ивана Аксаковых, Юрия Самарина. Славянофил Алексей Степанович Хомяков много занимался богословскими вопросами и выставил законченную церковную теорию. Духовное неустройство современного европейского общества прежде всего объясняется заблуждениями в понимании и организации церкви. Учение о церкви заключается в словах литургии: «возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святого Духа». Единство веры и исповедания основано на нравственном единении любовью. Теоретическое убеждение, полагают славянофилы, недостаточно, если оно не сопровождается нравственным чувством. Великий раскол между римским католицизмом и православием, по мнению славянофила Хомякова, произошел вследствие нарушения заповеди любви: латиняне самовольно изменили символ веры и тем самым отвергли братское единение с греками, объявили, что в их глазах весь Восток – собрание рабов в вопросах веры и учения. И во всем остальном сказывается то же уклонение от церковного начала.
Славянофил Алексей Степанович Хомяков. Автопортрет, 1842
Для латинянина вопрос о спасении сводится к юридическому расчету между человеком и Богом: на текущем счету верующего значатся его взносы и обязательства; если его капитал недостаточен, он позаимствуется у святых и у церкви (представление, которое в Средние века было идейной основой для торговли индульгенциями). Утратив любовь, как основание церковного единства, латиняне прибегли к единению через закон и власть – отсюда папизм; отсюда славянофил Хомяков выводит стремление пап господствовать над государством, их церковь – это все государство; отсюда свойственная католицизму аристократия духовенства, унизившая мирян и уподобившаяся светской аристократии. Что касается протестантов, то у них, считают славянофилы, нет церкви, То, что они называют церковью, – собрание добрых людей, которые вместе ищут истину, но едва ли надеются ее найти. «Раздор неизбежен, если нет власти для решения догматических вопросов», – говорит папист, «Умственное рабство неизбежно, если каждый обязан быть в согласии с остальными», – говорит протестант. Оба придерживаются силлогизмов и отвергают краеугольный камень церкви – братскую любовь.
Обращаясь к Восточной церкви, философия славянофилов, изложенная Хомяковым, настаивает на двух коренных условиях – на соборности и общенародности её. Истинная церковь соборна, т. е. составляет мистическое целое, Она не подчиняется области или личности, не подчиняется и большинству. Её целость таинственно охраняется Благодатью, и потому все разногласия и разномнения должны преклониться перед нею. Всякий свободен рассуждать и искать истину, но перед голосом церкви истинный христианин не будет настаивать на своем отдельном мнении. Соборная церковь, конечно, состоит не из одного духовенства. Согласно исповеданию восточных патриархов, горячо одобряемому философией славянофилов, единство веры поддерживается самим народом, который всегда старался, чтобы вера его была неизменна. В народе – широкое основание для соборного единения церкви, и единственно его убеждение утвердило догматы и указало те соборы и постановления духовенства, которые имеют не случайное, а вселенское значение. Народное начало с его соборною мудростью противополагается у Хомякова и других славянофилов индивидуальному сознанию и рассуждению.
Идеи славянофилов о государстве
Та же основная идея проводится славянофилами в виде построения отечественной истории и политики. В законченном виде оно дано у Константина Аксакова. Этот видный представитель славянофильской философии выступил против родовой теории древнейшего быта в защиту общинной, потому что в роде господствует родоначальник, а русские племена управлялись собраниями, в которых вождь был лишь председателем. Сельский сход, вече и земский собор происходят из этого общинного начала. Это не значит, чтобы русское государство когда-либо было республикою или конституционной монархиею, – эти политические формы, считают славянофилы, возникают в Европе, потому что там народ вмешивается в дела государства и становится государством. Политические воззрения русского народа иные. Формальная охрана, юридическая организация, суд, войско, тюрьмы, вся принудительная обстановка общественного быта уступлена народом государству. Земля сохраняет самостоятельность, как вольное братство, без которого политический союз оказался бы бездушным механизмом. Сила государства не раздроблена между классами и партиями, а сосредоточена в руках царя; земля, с другой стороны, составляет общину. Без всяких принуждений или ограничений царь обращается к совету народа, выслушивает его мнение в думе или земском соборе, хотя может действовать по усмотрению. Царь неограничен в своей власти, а народ свободен в своем мнении.
Славянофил Константин Сергеевич Аксаков
В философии славянофилов господствует убеждение, что сближение с Западом исказило этот народный строй. Древние земские учреждения пришли в упадок, столица была перенесена из Москвы в Петербург, вокруг царя выросла немецкая бюрократия. Но возрождение возможно и необходимо: царь вернется в Москву, отчуждение от земли прекратится, народ вновь получит свободу мнения и голоса.
Практическая деятельность славянофилов
Рассуждения Хомякова и Константина Аксакова кажутся иногда произвольными и далекими от действительности. Ещё один представитель славянофильства, Юрий Самарин, показал, что они могут сделаться основанием для практической политики. Знакомство с русским крестьянством, с одной стороны, с немецкими феодальными порядками, с другой, придали реальное содержание учению об общине. Философская идея славянофилов о мировом призвании России формулировалась, между прочим, в признании за общинным началом великого будущего. Европейская история обличила неудовлетворительность индивидуализма и простого laissez faire; европейцы стремятся к искусственному и революционному социализму. В основе русского строя лежит община, которую стараются создать на Западе. Деятельность славянофила Самарина в редакционных комиссиях по разработке крестьянской реформы 1861 и в Польше была практическим приложением этих идей.
[IMG][/IMG]
Славянофил Юрий Федорович Самарин. Портрет кисти И. Крамского, 1878
Внешнеполитические взгляды славянофилов
Славянофилы были всегда сторонниками национальной внешней политики России, но как раз в славянском вопросе их взгляды далеко не так ясно выражены и не так однообразны, как многие думают, особенно за границей. Племенные симпатии не совсем совпадали с религиозными идеями; политические соображения требовали более энергичного сосредоточения славянства, чем народно-культурная теория. Если взять показателем основного течения И. С. Аксакова, то дальнейшее развитие славянства должно устранить католицизм из его среды и выдвинуть Россию в положение, которое несовместимо с федерализмом.
Оценка и значение философии славянофилов
Дело, однако, не в разрешении практических вопросов, а в общих положениях философии славянофилов, которая сложилась в законченное целое. Критика западного развития сводилась к обвинению его в односторонней рассудочности. Характерным свойством русской народности философия славянофилов признала братскую, любовную общинность в церкви и в обществе. В шествии мирового прогресса русский народ считался призванным заменить царство рассудочности и эгоизма гармоническим развитием способностей и общинностью. Многие положения славянофильства представляли сознательную защиту русской жизни в её различных проявлениях и в этом смысле они находили и впредь будут находить приверженцев. Оценка православия, царской власти, сельской общины, требования свободы мнения для народа, борьба против механических заимствований и исключительной государственности занимают в сочинениях славянофилов видное место, и что вклад славянофильской школы в духовное достояние России необычайно значителен.
Отпечаток славянофильских мнений был ещё долго заметен на воззрениях как русских реакционеров, так и либералов, как народников, так и религиозных мистиков. Но само славянофильство как целое, как общая философская теория разложилось во второй половине XIX века. Оно выросло на почве романтизма начала XIX столетия и распалось вместе с ним. Осуждение рассудочности, признание неизменности национальной личности и всемирно-исторической смены руководящих народностей были коренными идеями философии славянофилов, и немалая часть этих идей потом была признана односторонней и преувеличенной. Борьба с рационализмом была своевременна и законна, но она увлекла славянофилов в чрезмерное преклонение перед иррациональным. Научное движение конца XIX века обратилось против славянофилов и подобных им романтиков. Учение о народном духе выдвинуло психологические условия исторической жизни в противоположность попыткам механического устроения, но в философии славянофилов народная психология сделалась учением о постоянных типах, и потому против славянофилов обратилось эволюционное направление позднейшей мысли. Идея всемирно-исторической преемственности содействовала уяснению связи между различными государствами и национальностями, но славянофилы пользовались ею, чтобы установить мессианизм избранных народов, и потому против них обратилось социологическое изучение истории. Философия славянофилов является самым законченным выражением романтического миросозерцания, а его судьба дает прекрасный пример диалектического развития общественных теорий.
Литература о славянофилах
Пыпин, «Характеристики литер, мнений от 1820-х до 1850-х годов»
Соловьев Вл., «Национальный вопрос в России»
Страхов, «Борьба с Западом в нашей литературе»
Колюпанов, «Очерк философской системы славянофилов» («Р. Об.» 1894 г.)
Ор. Миллер, «Основы учения первоначальных славянофилов» («Р. М.», 1880 г.)
П. Виноградов, «И. В. Киреевский и начало московского славянофильства» («Вопросы философии и психологии» 1892 г.)
Милюков, «Разложение славянофильства» («Вопросы философии и психологии», 1893 г.).
Последний раз редактировалось Русская историческая библиотека; 30.05.2016 в 12:15.
Теория «официальной народности» внушала русскому обществу веру в неподвижные идеалы старины; это была вера чисто консервативная. Первые славянофилы проповедовали свободное развитие идеалов старины; они были патриоты-прогрессисты. Главным средством для достижения цели у «официальной народности» была «опека» над обществом и борьба с протестом, славянофилы же стояли за свободу мысли и слова. Но по существу идеалов обе теории во многих пунктах соприкасались.
Возникновение славянофильства
Славянофильство возникло как результат:
1) романтизма, пробудившего националистические стремления у многих народов Европы,
2) наполеоновских войн, которые подняли патриотизм во всех странах Европы и сменили идеалы французского космополитизма стремлением к национальному самоопределению (особенно резко это проявилось восстаниями в Ирландии, Бельгии, Венгрии, Польше),
3) философии Шеллинга и особенно Гегеля, с их широкими представлениями о величественном ходе развития мировой истории. Особенно плодотворна была мысль Гегеля относительно того, что каждая историческая нация является носительницей какой-нибудь «идеи». Гегель остановился на греках, римлянах и германцах. Славянофилы обратились к «славянам»,
4) Кроме того, славянофилов потянуло к родной старине и народу под влиянием того чувства разочарования, которое многими овладело при виде того, какое крушение потерпели в России западнические идеалы Александра I,
5) наконец, для патриотических симпатий было основание и в родной литературе: в поэзии Пушкина, Жуковского, позднее Лермонтова, уже сказались национально-патриотические настроения; в их творениях уже определилось искание родной культуры, выяснялись идеалы народа семейные, государственные и религиозные.
Главные представители славянофильства
Школа славянофилов сложилась около второй половины 1830-х годов: братья Киреевские (Иван и Петр), Хомяков, Дм. Валуев, Аксаковы (Константин и Иван), Юрий Самарин – вот самые видные деятели славянофильства, разработавшие это учение в философском, религиозном и политическом отношениях. Сперва они дружили с «западниками», но потом разошлись с ними: философические письма Чаадаева разорвали последние связи.
Взгляды славянофилов – кратко
В поисках самостоятельного типа русской культуры славянофильство приобрело демократический характер, наклонность к идеализации старины и тяготение к панславизму (мечте о соединении всех славян под русской державой). Славянофилы, в некоторых отношениях, близко подходили к либеральной части русского общества (демократизм), но в других – к консервативной (идеализация старины).
Первые славянофилы были люди прекрасно образованные, воодушевленные горячей верой в свое учение, независимые и потому смелые. Они верили в великое будущее России, преклонялись перед «Святой Русью», говорили о том, что Москва – «третий Рим», что эта новая цивилизация сменит все устаревшие культуры Запада и спасет сам «гниющий Запад». С их точки зрения, Петр I совершил грех, задержав самостоятельное развитие русского народа. Славянофилы изложили теорию о существовании «двух миров»: восточного, греко-славянского – и западного. Они указывали, что западная культура основывается на римской церкви, древнеримской образованности, а её государственная жизнь основана на завоевании. Совсем иной порядок вещей видели они в восточном греко-славянском мире, главным представителем которого является русский народ. Восточное христианство есть православие, отличительная черта которого – неизменное хранение вселенского предания. Православие есть поэтому единственное истинное христианство. Наша образованность византийского происхождения; если она уступала западной во внешнем развитии разума, то превышала ее глубоким чувством живой христианской истины. В государственном устройстве видна такая же разница: начало русского государства отличается от начала западных государств тем, что у нас не было завоевания, а было добровольное призвание правителей. Этот основной факт отражается и на всем дальнейшем развитии общественных отношений: у нас не было насилия, соединенного с завоеванием, а потому не было феодализма в европейском его виде, не было той внутренней борьбы, которая постоянно делила западное общество; не было сословий. Земля не была личной собственностью феодальной аристократии, но принадлежала общине. Этой «общиной» славянофилы особенно гордились. Они говорили, что Запад только в самое последнее время дошел до идеи создать «общину» (сенсимонизм), институт которой уже веками существует в русской деревне.
Таким образом, до Петра Великого, по мнению славянофилов, развитие у нас шло естественно. Религиозное сознание было основной нравственной силой и руководством в жизни; народный быт отличался единством понятия и единством нравов. Государство было обширной общиной; власть принадлежала царю, представлявшему общую волю; тесная связь членов этой великой общины выражалась земскими соборами, всенародным представительством, сменившим древние веча. С такой либеральной идеализацией старины (вече, соборы) связывалось самое восторженное преклонение перед простым русским народом-«богоносцем»; в его жизни славянофилы видели воплощение всех христианских добродетелей (любовь к ближним, смирение, отсутствие эгоизма, благочестие, идеальные семейные отношения). Поэтому лозунгом славянофильства сделалась видоизменённая формула официальной идеологии эпохи Николая I: самодержавие (ограниченное у славянофилов земскими соборами), православие (с духовными собраниями и полномочиями прихода) и народность (с общиной, соборами и свободой развития). Стоя на такой точке зрения, славянофилы часто являлись строгими критиками русской современности, и потому если не все, то многие из них, должны быть отнесены к оппозиционным деятелям тогдашнего времени.
http://rushist.com/index.php/philoso...o-sudbe-rossii
Мысли славянофилов о судьбе России неразрывно связаны с их оценкой западной цивилизации. Для славянофилов современный им «кризис западной философии» – высшее выражение кризиса западной культуры – был одним из определяющих, центральных впечатлений. Их мировоззрение,так же как и его собственное, слагалось в борьбе с отрицательными, антирелигиозными течениями западноевропейской мысли. Тот факт, что в Европе эти течения преобладали, утверждал их в убеждении, что Запад, в отличие от России, по самому существу своему антирелигиозен, что антихристианское начало лежит в самой основе европейской культуры. Отсюда – общее Киреевскому и Хомякову стремление – видеть во всех сферах жизни Западной Европы, – в западном просвещении, общественной жизни и даже в самой религии – рационализм и один только рационализм. Отсюда – та пресловутая хомяковская схема западных вероисповеданий, которая изображает развитие всего западного христианства, – католицизма и протестантизма как постепенное раскрытие рационалистического начала; отсюда – предпринятая славянофилами попытка изобразить антихристианское течение философии как необходимый логический вывод из посылок, заключавшихся уже в римском католицизме.
Однако, тут есть обстоятельство, которое, разумеется, не превращает это заблуждение славянофилов в истину, но делает их ошибку естественною. В то время, как это бывает всегда и везде, – сам западноевропейский мир отвергал своих пророков. У Киреевского были основания утверждать, что Баадер не имел довольно власти над умами[1] и что поворот Шеллинга к философии откровения был сопряжен с утратой влияния[2]. Вывод, сделанный славянофилами отсюда, что не эти мыслители, а их противники – истинные выразители западноевропейской культуры, разумеется, неоснователен: Сократ и Платон не перестают быть истинными выразителями эллинской культуры оттого, что первый был казнен своими согражданами, а второй никем из них не был понят. Судить о значении того или другого культурного начала по тому, что среди народов данной культуры всего больше увлекает массы, ошибочно уже потому, что пониманию масс обыкновенно бывают недоступны высшие вершины их собственного народного гения.
И тем не менее, нетрудно понять тот оптический обман, который вовлек в соблазн славянофилов. – Неудивительно, что в борьбе против отрицательных течений западной мысли росло и крепло их национальное самосознание. В этой борьбе они не могли не чувствовать себя частью великого народного целого. Сталкиваясь с фактом эпидемически растущего неверия на Западе, – они совершенно естественно противопоставляли западноевропейскому миру русские народные массы с их горячей, нетронутой верой. Чем больше славянофилы ценили эту веру и проникались ею, тем больше они пленялись мыслью о высокой религиозной миссии, о широкой исторической судьбе предстоящей русскому народу.
Тут мы имеем черту, где истина незаметно переходит в ложь, где христианский идеал легко смешивается с чуждыми ему, но яркими и соблазнительными чертами националистической романтики. Великая заслуга славянофилов заключается в том, что они определенно поставили перед русским общественным сознанием вселенский христианский идеал целостной жизни; не меньшая их заслуга заключается в том, что они первые попытались перевести в область сознания недосознанную и неисследованную дотоле глубину восточного православия. Святая правда их и в том, что они захотели связать свое народное с христианским, и поняли, что только в христианстве – великое будущее России и русской культуры; правы они, наконец, и в том, что это наше народное будущее органически связано с христианством восточным, которое мы призваны утверждать и выявлять.
Ошибка славянофилов заключается только в преувеличении своего и в вытекающем отсюда неправильном соотношении между народным и христианским. Соблазн, которому они беспрестанно поддавались, заключается в отождествлении вселенского и русского. И отсюда – та в корне ложная антитеза, в которой противоположность западноевропейского и русского отождествляется с противоположностью рассудочного, рационалистического, с одной стороны, и религиозного, христианского – с другой. Для всего славянофильского мышления эта антитеза имеет роковое значение, так как благодаря ей искажаются подлинные, исторические черты как западного, так и своего: особенности русской национальной физиономии тут ускользают от исследования, потому что за русское принимается христианское вообще. С другой стороны, вселенски-христианское заслоняется от умственного взора специфически-русским. В особенности это бросается в глаза в вышеприведенной стереотипной формуле Киреевского. Как отличие одного только западного мира, здесь изображается «раздвоенность», которая на самом деле составляет свойство всего греховного мира, т.е. всего эмпирического человечества, коего жизнь протекает в непрестанной вражде божеского и человеческого, духовного и плотского. С другой стороны, как особенность России тут же выставляется «цельность» и «разумность»! Нужно ли доказывать, что и то и другое не составляет ничьей особенности, а представляет собою недостигнутый идеал для всех народов, а в том числе и для народа русского! Изображать цельность как свойство, которым русский народ уже обладает в действительности, значило предполагать, что христианский идеал уже осуществлен в России. Когда Киреевский попытался доказать нечто подобное относительно древней Руси, он этим испугал даже Хомякова[3]. Но из двух, разумеется, первый оказался в данном случае более последовательным.
В дни Киреевского и Хомякова националистическая греза о России и о её мессианской судьбе до некоторой степени сдерживалась сознанием грехов России действительной, той самой, о которой писал Хомяков –
В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена.
Неудивительно, что у Хомякова, болевшего душой о крепостнической, бессудной России, стертая грань между вселенски-христианским и русским от времени до времени восстановлялась. Она впервые исчезла окончательно у Достоевского. Для Достоевского, как известно, западные вероисповедания – выражение веры нехристианской; в особенности римский католицизм, говоря его словами, «не Христа проповедует, а антихриста». По Достоевскому, католицизм в сущности – даже и не вера, а продолжение западной римской империи. Этим-то и определяется призвание России. «Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они не знали». Обновление человечества совершится «одною только русской мыслью, русским Богом и Христом». «Именно в России совершится новое пришествие Христово. Народ русский есть на всей земле единственный народ-богоносец, грядущий обновить и спасти мир именем нового бога», – ему «даны ключи жизни и нового слова»[4].
По материалам книги выдающегося русского философа Е. Трубецкого «Миросозерцание Вл. С. Соловьёва»
[1] Киреевский И.. О новых началах философии, I, 260.
[2] Киреевский И.. Обозрение соврем. состояния литературы, 127 – 128.
[3] Хомяков. По поводу статьи Киреевского, I, 212 – 213.
[4] См. речи кн. Мышкина в «Идиоте» и Шатова в «Бесах», ср. статью Е. Трубецкого «Старый и новый национальный мессианизм», «Русская Мысль» 1912 г., март.
http://rushist.com/index.php/philoso...van-filosofiya
Один из основателей славянофильского учения Иван Васильевич Киреевский (1806-1856), начал свою деятельность как западник, но затем под влиянием собственного брата Петра, Хомякова, других видных духовных деятелей тогдашней России, а также философии Шеллинга пришёл к глубокому мистическому учению, которое идеализировало православие и русскую самобытность, обличая вместе с тем рассудочную, «гнилую», пораженную «французской болезнью» образованность Запада. Философия Ивана Киреевского мало-помалу обрела вид цельной доктрины, которой он, однако, из-за ранней смерти от холеры не успел придать формы законченной, стройной системы. Учение Киреевского изложено в многочисленных статьях, важнейшие из которых – «Девятнадцатый век» (1832), «В ответ А. С. Хомякову» (1838), «Обозрение современного состояния литературы» (1845), «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России» (1852) и «О необходимости и возможности новых начал для философии» (1856).
В основе мистической философии Киреевского лежит представление о «внутренней цельности» человеческого духа или о «верующем разуме». Только «живое разумение духа», в котором гармонически слиты все внутренние силы человека (мысль, чувства и вера), по мнению И. В. Киреевского, и может сделать доступной людям тайну их бытия. Чтобы достигнуть этого «высшего духовного зрения», источника истинного «живознания», необходимо 1) «понять мысль чувством» и 2) «мышление возвысить до сочувственного согласия с верой», ибо вера – в конечном счете – и является «живым общим средоточием всех отдельных сил разума». «Человек, – говорит Киреевский, – это его вера». С этой точки зрения, «сама философия», есть «не что иное, как переходное движение разума человеческого из области веры в область многообразного приложения мысли бытовой». Подобное «высшее мышление», т. е. мистическое восприятие мира «всем своим существом», Иван Киреевский и называет «разумом» или «разумностью»: «для цельной истины нужна цельность разума», говорит он. Но от этой разумности, от этого «богословско-философского способа мышления», он резко отличает так называемую «рассудочность», рационалистическое мышление XVIII века, в котором «логическое, опытное познание» подчинило себе «внутреннее сознание». Согласно философии Киреевского, такое «рациональное мышление», пригодное в сфере научных изысканий, способно, однако, создать лишь ограниченное, одностороннее и притом чисто внешнее представление о мире. Оно не дает нам познания «сущности» вещей. Эта «логически-техническая образованность» становится уже прямо опасной и вредной, коль скоро она претендует быть единственным нашим знанием, единственным мерилом вещей. Рассудочное знание бессильно осветить нравственный мир человека, оно способно только исказить все наши моральные понятия.
Славянофил Иван Васильевич Киреевский
Противополагая столь резко друг другу «разумность» и «самомышление» рассудка, Иван Киреевский вместе с тем сводил свою философскую антитезу к противопоставлению «двух образованностей» или исторических культур, якобы воплотивших в себе эти полярные типы мышления – культуру «западную» и «восточную», мир романо-германский и славяно-русский, католико-протестантский и православный. Европейский Запад и славянский Восток, по словам Киреевского, и являлись носителями этих двух цивилизаций, построенных одна на началах рассудочности, другая – разумности: «раздвоение и цельность, рассудочность и разумность, – говорит Киреевский, – будут последним выражением западноевропейской и древнерусской образованности».
Понятно, что при таких предпосылках философия И. В. Киреевского кладёт в основу своего культурно-исторического деления человечества «не племенные особенности», а различие веры, как последнего основания всякой культуры. По его мнению, вся беда Запада заключалась в том, что христианство там пало на богатую почву языческого Рима с его классической образованностью и должно было приспособляться к новой государственности, возникшей на почве «насилий завоевания» германских варваров. Отсюда, согласно взглядам Киреевского, произошло искажение истинного духа христианства в римской церкви, а вместе с тем и ложное направление всей культуры Запада: в церкви – вечная смута, раскол (реформация, протестантизм); в государстве – перевороты, революции, «договорные» ассоциации, искусственные правовые гарантии; в нравственной сфере – ложь, обман, разврат, господство необузданной личности с её эгоистическими стремлениями, торжество «промышленных» интересов. В результате – «гниение» западной культуры, её одичание и тщетные поиски «спасающего догмата» (социализм, философия рационализма, пиетизм), стремление «выдумать» новую религию, Основные этапы этой последовательной эволюции внутреннего разложения «западного» мира Киреевский резюмирует в характерной формуле: «сперва схоластическая философия внутри веры, потом реформация в вере и наконец, философия вне веры».
Совершенно иначе представляются в философии И. В. Киреевского судьбы славяно-русского Востока. Последнему, правда, не были известны сокровища античного классического мира, но зато он не знал и «неправды» этого мира, но знал ни «завоеваний», ни схоластической философии, ни папизма. Христианство было воспринято Русью из чистого источника восточной вселенской церкви и пало на девственную почву кроткого и мирного народа. «Русский православный дух» и был «духом истинной христианской веры», благодаря же указанной «особенности» православного Востока, он мог сохранить в своей истории, наряду с цельностью веры, цельность своего быта, а, следовательно, и «цельность разума», никогда не зная «раздвоенности» Запада.
При таких условиях, считал Киреевский, тайна вселенской истины была открыта только «святой Руси», которой на долю и выпала мировая миссия – поведать народам вечную правду и стать во главе будущего человечества. Запад поэтому получал теперь единственную возможность спастись ценою «подчинения» своей образованности «господствующему духу православно-христианского любомудрия», т. е. путем восприятия русского православного «начала», которое одновременно являлось палладиумом и русской народности и общечеловеческой истины. Исключительность начала, лежащего в основе русского «просвещения», обусловила, согласно философии Киреевского, и совершенное своеобразие судеб русского народа, не знавшего ни завоевания, ни эгоизма личности, ни переворотов, ни замков, ни рыцарства, ни сословий, ни политической и нравственной борьбы, ни формальностей общественных отношений. Вся русская история, «все классы и виды населения» русской земли – по словам Киреевского – всегда были «проникнуты одними духом», вся страна представляла искони «семью маленьких общин», живущую внутреннею «жизнью духа».
И «этот русский быт, созданный по понятиям прежней образованности и проникнутый ими, еще уцелел, – говорит Киреевский, – почти неизменно в низших классах народа» до последних дней. Русская «народность» сохранилась, таким образом, во всей своей святости в «народном» быту. Говоря так, Киреевский имел в виду ту часть образованного русского общества, которая, по его мнению, слепо поклоняясь Западу, оторвалась еще со времен Петра I от быта и верований «простого народа». Подчеркивая зло и опасность подобного «разрыва» интеллигенции с народом, Киреевский однако выражал надежду, что, вырвавшись из-под гнета рассудочных систем европейской философии, русский образованный человек вновь «обратится к чистым источникам древней православной веры своего народа» и в конце концов сольется с ним умом и сердцем, восприняв еще раз живую мудрость «цельного умозрения святых отцов церкви».
Таким образом, в последнем итоге своей философии Киреевский нашел решение мировой проблемы в решении национального русского вопроса. Отождествив «православие» с истинным христианством и объявив, что «наша образованность есть наша церковь», Киреевский, естественно, пришел к тому выводу, что на долю русского народа выпала великая миссия создания общечеловеческой христианской культуры. Но с торжеством «русского начала» должно будет победить и начало «разумности», т. е. отдельные науки должны будут «примкнуть к своему общему центру – философии», а «философия» в свою очередь должна будет «слиться с верою в одно умозрительное единство». Так сочетал Киреевский свою мистическую философию со славянофильскими построениями русского национализма первой половины XIX в.
Литература о И. В. Киреевском
«Полное собрание сочинений Киреевского» под ред. М. Гершензона, т. 1 – 2 (1911 г.)
Д. Писарев, «Русский Дон Кихот» (Сочинения, т. II);
А. Н. Пыпин, «Характеристики литературных мнений 1820 – 1850 гг.»
И. Г. Виноградов, «И. В. Киреевский и начало московского славянофильства» («Вопросы философии и психологии», 1891 г.)
М. Гершензон, «Исторические записки»
49
Последний раз редактировалось Chugunka; 17.09.2016 в 20:00.
http://rushist.com/index.php/philoso...myakova-kratko
Вместе с братьями Иваном и Петром Киреевскими Алексей Степанович Хомяков был старшим представителем философии славянофильского направления, сложившегося около 2-ой половины 1830-х годов. Человек необыкновенно даровитый, с самой разносторонней эрудицией, Хомяков обладал тонким умом и блестящей способностью к диалектике. В литературной разработке основ своего философского миросозерцания Хомяков стал одним из самых блестящих и авторитетных теоретиков славянофильской школы. Воспитанный в духе строгой религиозности и горячей привязанности к началам православной церкви, Хомяков утвердил свои философские построения на тех христианско-богословских началах. Их изучение сообщило чисто теологический характер его общественно-философскому миросозерцанию, которому он оставался неизменно верен в течение всей своей жизни. Со своей теологической точки зрения Алексей Степанович Хомяков решает почти все основные вопросы славянофильства – вопросы об отношении России к Европе и её цивилизации, о национальном значении России и её будущей роли в человечестве.
Вместе с другими выдающимися представителями философии славянофильства Хомяков подчеркивает преимущества, которые Россия имеет перед Европой; в самобытном развитии этих преимуществ и состоит, согласно его философии, историческое призвание России. Нам нечего рассчитывать на приобретение силы путем усвоения западных начал, которые совершенно чужды русской жизни, возросшей на ином, высшем принципе. Чтобы устранить недостатки нынешнего одностороннего, чисто рассудочного российского образования, надо восстановить утраченное нами внутреннее сознание, которое шире логического и составляет личность всякого человека, как и всякого народа. По мнению Хомякова, современное ему положение России было во многом безотрадно – и именно потому, что со времени реформ Петра I и даже раньше она оторвалась от народной почвы, от тех духовных сил, которые лежали в основе прежней, святой православной Руси и которые одни только и могут оплодотворить мышление отдельных лиц.
Славянофил Алексей Степанович Хомяков. Автопортрет, 1842
Из всех духовных сил народа вера его является одним из главных моментов, определяющих характер просвещения. Вера дает непосредственное, живое и безусловное знание. «Все глубочайшие истины мысли, – пишет Хомяков, – вся высшая правда вольного стремления доступна только разуму, внутри себя устроенному в полном нравственном согласии с всесущим разумом, и ему одному открыты невидимые тайны вещей божеских и человеческих». Высший и совершеннейший закон разума есть, согласно философии Хомякова, закон любви. Согласие с ним и подчинение ему наших умственных сил укрепляет и расширяет наше мысленное зрение. В отличие от всех других учений, учение православной церкви как раз и характеризуется, по мнению Хомякова, этим способом открытия истины – совокупностью мышлений, связанных с любовью. Эта полнота духовного начала, заповеданная христианством, и нашла свое чистое воплощение в восточном православии. В ней – высшее моральное историческое основание для великой всемирной роли, предназначенной России в деле нравственного и умственного обновления всех народов Запада, разлагающегося вследствие полного банкротства его чисто рационалистического просвещения и внутреннего общественного раздора. Католичество и протестантство (являющееся логическим развитием первого) как извращённые выражения христианского учения, проникнуты тем же духом глубоко враждебного христианству одностороннего философского рационализма.
Хомяков, впрочем, не отрицает во многих отношениях превосходство Запада над Востоком, особенно Запада протестантского; он признает, что многое и прекрасное получили мы от римско-протестантского мира. Но это не дает Западу ни равноправности, ни даже права на соперничество с нами. «Временное превосходство Запада ничего не доказывает против исключительного православия православных народов»... «Западные учения, т. е. церкви, безусловно ложны... Все общины христианские, – считает Хомяков, – должны прийти к нам со смиренным покаянием не как равные к равным, а как владельцы частных истин, которых они ни связать между собою, ни вполне за собою утвердить не могут, должны прийти к тем, которые, будучи свободны от лжи, могут им доставить полную гармонию и бесстрашное владение теми истинами, которые от них беспрестанно ускользают и, не будь нас, от них бы непременно ускользнули. Православие не есть спасение человека, а есть спасение человечества».
Поэтому Хомяков, считавший русский народ и его церковь хранителями этого православия, возмущался тем отношением русских к Европе, которое в его глазах было рабским преклонением. В нашей силе, внушающей зависть, и наряду с ней в характерном для середины XIX века признании русскими собственного духовного и умственного убожества Хомяков видел настоящую причину оскорбительных для нас отзывов о России на Западе.
В тесной связи с этим историко-теологическим обоснованием славянофильского учения находятся и чисто философские воззрения Хомякова, изложенные в нескольких статьях, не представляющих, впрочем, вполне разработанной системы. Отвергая рационалистические учения Запада, Хомяков отвергал вместе с тем возможность для разума дойти до истины; зародыши последней даются откровением, верою. Задача же разума чисто формальная – развивать эти зародыши; но никогда разум не в состоянии своими собственными силами постигнуть такие понятия, как понятия о духе, бессмертии и т. п.: они постигаются лишь полнотою сил духа.
Алексей Хомяков
Среди проблем тогдашней русской жизни внимание Хомякова сильнее всего привлекал крестьянский вопрос. Философ горячо защищал русскую крестьянскую общину, без достаточного обоснования видя в её полусоциалистическом укладе учреждение, освященное веками русской истории и способное стать исходным пунктом развития целого гражданского мира. В статьях, посвященных современному положению крестьянства, Хомяков высказывался уже в конце 1840-х годов за необходимость освобождения крестьян с землею. Крепостное право резко противоречило христианско-религиозному настроению Хомякову. «Рабовладелец, – говорил он, – всегда бывает более развращен, чем раб; христианин может быть рабом, но не может быть рабовладельцем».
Свою высокую одарённость Хомяков проявлял не только в философии, но также в поэзии и драматургии. На литературное поприще он выступил еще до поступления в военную службу и стал писать стихи преимущественно на библейские темы. Начиная с 1826, стихотворения Хомякова начали появляться на страницах русских журналов, и вскоре имя его сделалось настолько известным, что его причислили к поэтам пушкинской плеяды. В главных мотивах его лирических стихотворений ясно обнаруживаются его славянофильско-патриотические симпатии. Выпущенные 1844 отдельным изданием стихотворения Хомякова имеют немалые художественные достоинства, хотя травившая в то время за «славянофильство» и Гоголя западническая критика в лице Белинского, встретила их очень неблагосклонно.
Из произведений Алексея Хомякова более позднего периода большой популярностью пользовалось стихотворение «Россия», написанное в 1854, широко распространившееся сначала в рукописи и лишь позднее разрешенное к печати. В нем поэт-философ даёт известную характеристику положения России перед началом реформ Александра II: «В судах черна неправдой черной и игом рабства клеймена; безбожной лести, лжи притворной и лени мертвой и позорной, и всякой мерзости полна»...
В чисто политических вопросах, которые, по его собственным словам, не имели для него никакого интереса, Хомяков был консерватором. Любя свободу, он в то же время был сторонником самодержавия, которое считал возможным согласовать с широкою гласностью и всенародным представительством. Политические формы западноевропейской жизни, представлявшиеся ему вообще продуктом ложного развития, он находил совершенно неприменимыми в русской действительности.
Свои публицистические и философские статьи Хомяков помещал в славянофильских органах: «Московском Наблюдателе», «Москвитянине» и «Русской Беседе».
Литература о жизни и философии Хомякова
Лясковский В. Н., «А. С. Хомяков» (Спб., 1898)
Завитневич В. А., «А. С. Хомяков» (Киев)
Урсин, «Очерк из психологии славянского племени»
Пыпин А., «Характеристики литературных мнений от 1820-х до 1850-х годов» (Спб., 1890)
Миллер Opест, «Основы учения первых славянофилов» («Русская Мысль», 1880)
Градовский А., «Национальный вопрос в истории и литературе» (Спб., 1873)
Самарин Ю., «Сочинения»
Белинский, «Русская литература в 1843 г.»
Владимиров А., «А. С. Хомяков и его этико-социальное учение» (Москва, 1904)
Ряд заметок о Хомякове и его переписка с разными лицами напечатаны в «Русском Архиве» 1870-х, 1880-х и 1890-х гг. По случаю столетия, исполнившегося 1 мая 1904 со дня рождения Алексея Степановича Хомякова, ему снова был посвящен целый ряд заметок и статей в газетах и журналах.
https://postnauka.ru/video/34946
Философ об истоках славянофильства, влиянии философии Гегеля и либеральной мысли в эпоху Николая I
28 октября 2014
https://youtu.be/xNqaZw0CKow
Какие идеи легли в основу славянофильства и западничества? Когда начинается полемика между этими направлениями общественной мысли? Каковы были основные различия двух партий во взглядах на государство и будущее России? Об этом рассказывает кандидат философских наук.
Две партии (не политические, конечно, а общественные) выступали с проектом реформ. Они понимали, что реформы нужны, что страна в эпоху Николая I находится в определенном застое и нужно куда-то двигаться. Но если западники считали, что реформы эти должны идти по пути Великой французской революции, то есть, условно говоря, к республике, к парламенту, к гражданским и политическим свободам, то славянофилы полагали, что «в свободе реформы… рабский труд», как писал Хомяков в «Семирамиде». И реформа тем успешнее и тем удачнее, чем полнее и шире она опирается на предания. Что, прежде чем начать заниматься реформами, мы должны понять, в чем заключается наше сокровище, наше достоинство, предание. Взгляд славянофилов тоже был обращен в будущее, но они призывали осуществлять реформу не на голом месте, не на вычищенном участке, а опираясь на фундамент той культуры, который был создан восточным христианством — православием.
Что лежало в основе и славянофильства, и западничества? Очень просто: философия Гегеля. Философия, гласящая о том, что действительность становится разумной, и то, что действительно, то разумно, потому что является определенной фазой в становлении, в раскрытии мирового духа, абсолютного духа. Этот дух может раскрываться и в политических формах, и даже в гильотине. А может раскрываться и в предметах быта — в бороде, в кулебяке, в птице-тройке, в любви русских к быстрой езде, например. Все это своего рода феноменология духа. И вот эта тотальность Гегеля, увлеченность русских интеллектуалов, как западников, так и славянофилов, гегелевской философией была едко высмеяна поэтами того времени.
Западники стремились привнести в Россию, в русскую монархию определенные черты западноевропейской либеральной мысли, идущей от Локка. Привнести понятия о гражданских правах и свободах, о конституции, о достоинстве человеческой личности. Борис Алмазов иронически будет писать: «По причинам органическим / Мы совсем не снабжены / Здравым смыслом юридическим, / Сим исчадьем сатаны. / Широки натуры русские, / Нашей правды идеал / Не влезает в формы узкие / Юридических начал». Этот вечный спор о законе и благодати: мы не хотим жить в правовом государстве, мы не хотим выполнять правовые нормы, но мы говорим, что есть нечто высшее, чем право, есть благодать, есть некая добродетель. Западники считали: не нужно нам благодати. Нам нужны юридические начала, формальное право. А славянофилы искали выход из ситуации в неких органических формах жизни. Соборность как особая форма коллективности — это и не индивидуальность, с одной стороны, и не толпа, с другой стороны, но единство в вере и духе, которое человек испытывает, когда вместе в храме во время литургии все хором читают «Отче наш». Цельный разум.
Автор
кандидат философских наук, доцент кафедры истории русской философии философского факультета МГУ, заместитель декана философского факультета МГУ
*4456. Славянофилы и Западники
Линейный вид
