8315. Заметки к "Проблеме социальных издержек"

[Рональд Гарри Коуз]

http://www.libertarium.ru/l_lib_firm06

I. Теорема Коуза

НЕ МНЕ принадлежит выражение "теорема Коуза", так же как и точная формулировка теоремы, -- автор того и другого -- Стиглер. Однако смысл теоремы действительно основан на моей работе, в которой развита та же мысль, хотя и совсем иначе выраженная. Впервые я развил предположение, которое затем превратилось в теорему Коуза, в статье "Федеральная комиссия связи". Там я говорил: "Принадлежит ли вновь открытая пещера тому, кто ее открыл, тому, на чьей земле расположен вход в пещеру, или тому, кто владеет поверхностью земли, под которой расположена пещера, -- зависит от закона о собственности. Но закон просто определяет человека, с которым следует заключить контракт на использование пещеры. Используется ли пещера для хранения банковской информации, как хранилище для природного газа или для выращивания грибов, зависит не от законов о собственности, но от того, кто больше заплатит за пользование пещерой -- банк, корпорация природного газа или грибной концерн" [Coase R. H., The Federal Communications Commission // The Journal of Law and Economics, October 1959, p. 25]. Затем я отметил, что это положение, которое трудно оспаривать в случае с правом на использование пещеры, может быть использовано также и для права на излучение электромагнитных волн (или на создание дымового загрязнения), и я иллюстрировал свои доводы делом Стуржес против Бриджмена, где врачу мешали шум и вибрация, создаваемые машинами кондитера. Используя цепь аргументов, которые теперь, видимо, достаточно известны, я показал, что независимо от того, имеет или нет кондитер право на создание шума и вибрации, это право было бы приобретено тем, для кого оно представляет наибольшую ценность (так же, как в случае с вновь открытой пещерой). Я подытожил аргумента сказав, что хотя "разграничение прав является существенной предпосылкой рыночных трансакций ... конечный результат (который максимизирует ценность производства) не зависит от правового решения" [Ibid., p. 27]. Это и есть содержание теоремы Коуза. Я развил аргументы более подробно в статье "Проблема социальных издержек", где ясно показал, что этот результат возможен при предположении нулевых трансакционных издержек.

Стиглер так формулирует теорему Коуза: "... в условиях совершенной конкуренции частные и социальные издержки будут равны" [Stigler George J., The Theory of Price, 3rd ed., N. Y.: Macmillan Co., 1966, p. 113]. Поскольку, как указывает тот же Стиглер, при нулевых трансакционных издержках монополии будут принуждены "действовать как конкурентные фирмы" [Idem, The Law and Economics of Public Policy: A Plea to the Scholars // Journal of Legal Studies, 1, " 1, 1972, p. 12], возможно и достаточно сказать, что при нулевых трансакционных издержках частные и социальные издержки окажутся равны. Следует заметить, что Стиглер формулирует теорему Коуза иначе, чем выразил я ту же мысль в своей статье. Там я говорил о том, что ценность производства будет максимизироваться. Но в этом нет непоследовательности. Социальные издержки представляют собой наивысшую ценность, которую могут принести факторы производства при альтернативном их использовании. Однако производители, которые обычно заинтересованы лишь в максимизации собственного дохода, не обращают внимания на социальные издержки и приступают к какой-либо деятельности, только если ценность того, что производят вовлеченные факторы, будет большей, чем их частные издержки (т. е. величина дохода, который можно заработать с помощью этих факторов при их наилучшем альтернативном использовании). Но если частные издержки равны социальным издержкам, значит, производители приступят к деятельности только тогда, когда ценность того, что производят вовлеченные факторы, больше, чем ценность того, что они могут дать при альтернативном использовании. Иными словами, при нулевых трансакционных издержках ценность производства будет наибольшей.

В экономической литературе теорема Коуза обсуждалась очень подробно, и я не в силах охватить все моменты, затронутые в дискуссии. Некоторые возражения, однако, выдвигавшиеся весьма способными экономистами и бившие прямо в центр моей аргументации, повторялись с таким постоянством, что на них нельзя не ответить, тем более что эта критика, с моей точки зрения, большей частью малосущественна и безосновательна, или не имеет отношения к делу. Даже те, кто симпатизировал моей точке зрения, зачастую неверно понимали мои аргументы, что я объясняю необычайной властью подхода Пигу над мышлением современных экономистов. Я могу только надеяться, что эти заметки помогут ослабить это влияние. Прав я или нет, они, по крайней мере, прояснят природу моих доказательств.

II. Будет ли достигаться максимизация богатства?

ГЛАВНЫЙ вопрос -- разумно ли предполагать, подобно мне, что при нулевых трансакционных издержках переговоры приведут к соглашению, обеспечивающему максимизацию богатства. Утверждали, что это ошибочное предположение, и этому возражению придало вес то, что его выдвинул, помимо всех прочих, Самуэльсон. Он только дважды ссылается на "Проблему социальных издержек", оба раза -- в примечаниях, но его точка зрения в обоих случаях одна и та же. В первом случае он говорит "Неограниченный корыстный интерес в таких случаях (переговоры о нарушениях покоя и порядка дымовым загрязнением и т. п.) приведет к неразрешимой проблеме двухсторонней монополии, со всеми ее неопределенностями и неоптимальностями" [Samuelson Paul A., Modern Economics Realities and Individualism, The Texas Quarterly, Summer, 1963, p. 128; reprinted in "The Collected Scientific Papers of Paul A. Samuelson", Vol. 2, Cambridge, Mass.: MIT Press, 1966, p. 1411]. А во втором случае он говорит: "... проблему определения цены для двух или более ресурсов, которые могут быть использованы совместно, нельзя решить сведением ее к проблеме определения максимального общего продукта, распределение которого между участниками представляет собой нерешаемую проблему в случае многосторонней монополии" [Samuelson Paul A., The Monopolistic Competition Revolution in "Monopolistic Competition Theory: Essays in Honor of Edward H. Chamberlin" ed. Robert E. Kuenne, N.Y.: Wiley, 1967, p. 105; reprinted in "The Collected Scientific Papers of Paul A. Samuelson", V. 3, p. 36].

В комментариях Самуэльсона выражена его давнишняя точка зрения, которую он впервые сформулировал в критике более грозного противника. Эджворт в "Математической психологии" (1881) утверждал, что два индивидуума, вовлеченные в обмен благами, закончат на "контрактной кривой", потому что в противном случае останутся такие точки, в которые они могут переместиться посредством обмена и в которых благосостояние каждого окажется выше. Эджворт в явной форме предполагал, что "заключение" и "перезаключение контрактов" осуществляются без издержек; и я часто думал, что подсознательная память об аргументах "Математической психологии", которую я изучал более 50 лет назад, могла подтолкнуть меня к формулировке положения, ставшего известным как "теорема Коуза". Самуэльсон в своих "Основаниях экономического анализа" говорит о доводах Эджворта следующее: "... из любой точки, лежащей не на контрактной кривой, возможно движение по направлению к ней, которое принесет выгоду обоим индивидуумам. Это не то же самое, что сказать, вместе с Эджвортом, что обмен фактически неизбежно приведет нас в какую-то точку на контрактной кривой; ведь для многих типов двухсторонних монополий конечное равновесие может быть достигнуто за пределами контрактной кривой" [Samuelson Paul A., Foundations of Economic Analysis, Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1947, p. 238]. Далее Самуэльсон добавляет: "... наше знание о человеке как об общественном животном предполагает, что (нельзя) с уверенностью утверждать как нечто соответствующее фактическому положению дел, что "разумный и просвещенный человек доброй воли" действительно будет склонен двигаться по направлению к обобщенному контрактному геометрическому месту точек. Мы не можем принять как эмпирический факт утверждение Эджворта, что двухсторонние монополиста должны закончить где-либо на контрактной кривой. Они могут закончить и где-либо еще, поскольку один из них или оба не пожелают обсуждать возможность взаимовыгодного изменения из страха, что обсуждение нарушит существующее приемлемое status quo" [Ibid., p. 251]. В "Основаниях" Самуэльсон объясняет неспособность двух индивидуумов попасть на контрактную кривую 1ем, что они могут не захотеть начать ведущие к обмену переговоры, которые принесут выгоду обоим, потому что они могут прийти к соглашению, которое сделает положение одного или обоих сразу худшим, чем до переговоров. Это утверждение нелегко понять. Если уже существовал контракт между сторонами, так что для его изменения нужно было только обоюдное согласие, казалось бы, не должно существовать препятствий для начала переговоров. А если контракта прежде не было, значит, нет и status quo, которое можно ухудшить. Чтобы обмен осуществился, нужно согласие об условиях обмена, а раз так, мне трудно представить, что стороны выберут условия, которые ухудшат положение обоих. Может быть, Самуэльсон имел в виду, что и контракт, и обмен могут не состояться, потому что стороны не смогут прийти к согласию об условиях, если это влияет на достающуюся каждому долю выгод от обмена. Кажется, такова была позиция Самуэльсона в 1967 г. Он утверждал, что "рациональное преследование собственного интереса каждого из двух свободно водящих индивидуумов не предопределяет с необходимостью возникновение, даже в самой идеальной теоретико-игровой ситуации, оптимального в терминах Парето решения, которое максимизирует суммарную прибыль сторон -- до того и без учета того, как эта максимизированная прибыль будет разделена между ними. Без приказания аналитика-экономиста или без тавтологического переопределения того, что считать "нерациональным" поведением, мы не можем исключить Парето-неоптимального результата" [Samuelson, Collected Scientific Papers, V. 3, p. 35].

Конечно же, мы не можем исключить такого исхода, если стороны неспособны достичь согласия об условиях обмена, а значит, нельзя утверждать, что два индивидуума, ведущие переговоры об обмене, должны оказаться на контрактной кривой (даже в мире с нулевыми трансакционными издержками, где у обеих сторон в наличии вечность для согласования условий). Однако есть серьезные основания полагать, что доля случаев, в которых переговоры не приведут к соглашению, будет мала.

Как указывает сам Самуэльсон, ситуации, в которых поставщик готов продавать по цене более дешевой, чем покупатель готов купить, и где стороны должны только достичь согласия о цене, "встречаются в реальной жизни сплошь и рядом" [Ibid., p. 36]. Самуэльсон приводит пример: "Если моя секретарша подготовлена как раз для такой работы, как у меня, и я подготовлен к работе с ней, неизбежна некоторая область неопределенности в проблеме вменения нашего совместного продукта. Я могу найти ей некую замену, но вовсе не обязательно (с точки зрения результата на доллар издержек) близкую по качеству. В то же время, если я завтра обращусь к карьере сантехника, ее немалые инвестиции в овладение используемым мною словарем экономической теории могут полностью обесцениться. Если бы я был готов вот-вот принять это решение, для нее имело бы смысл даже заплатить мне, чтобы я отказался от карьеры слесаря-сантехника" [Ibid.].

Это причудливый образец очень обычной ситуации -- идет ли речь о приобретении сырья, оборудования, земли, домов или трудовых услуг. Конкуренция между заменителями обычно резко сужает диапазон, в пределах которого будет лежать согласованная цена, но чрезвычайно редка ситуация, когда и покупателю, и продавцу безразлично, состоится ли сделка вообще. Мы постоянно видим, что сырье, оборудование, землю, дома и трудовые услуги покупают и продают, и даже профессора как-то находят себе секретарш. Обычно мы не позволяем проблеме деления общей выгоды стать на пути к соглашению. И это не удивительно. Кто не в силах прийти к соглашению, обнаруживает, что он не покупает и не продает, а в результате не имеет дохода. Черты характера, благоприятствующие такому результату, дают мало шансов на выживание, и мы можем предположить (я просто уверен в этом), что такой набор качеств необычен, и что люди, как правило, готовы "разбить разницу". Самуэльсон утверждает "как эмпирический факт", что в ситуации, проанализированной Эджвортом, люди вовсе не обязательно закончат где-либо на контрактной кривой. Это-то верно, но гораздо важнее наше привычное ожидание, что люди все-таки попадут именно туда. Обсуждая гипотетическую ситуацию, в которой он присматривается к возможности стать сантехником, Самуэльсон утверждает, что для его секретарши "имело бы смысл даже заплатить мне, чтобы я отказался от такой карьеры". Конечно, верно, что его секретарша может не согласиться пойти на эту взятку своему шефу или, что означает то же самое, принять сокращение жалованья, даже если в результате от этого выиграет и она сама (и Самуэльсон); верно и то, что Самуэльсон может ухудшить свое (и ее) положение, если решит обратиться в сантехника только из-за того, что она не согласилась бы на достаточно большое сокращение своего жалованья; но я бы рассматривал такой исход как наименее вероятный в этой ситуации, особенно в режиме нулевых трансакционных издержек.

Самуэльсон также подчеркивает неопределенность конечного результата. Хотя это и верно для любых покупок и, значит, приложимо к любому экономическому анализу, существование неопределенности, как показывает Эджворт, само по себе не предполагает неоптимальность результатов. Более того, неопределенность относительных выигрышей каждой из сторон не имеет отношения к вопросу, который я рассматривал в "Проблеме социальных издержек": наделение индивидуумов и фирм правами выполнять определенные действия и последствия этого с точки зрения того, что будет производиться и продаваться. В любом случае нет оснований предполагать, что степень неопределенности относительно своей доли дохода будет выше в переговорах по поводу выбросов дыма, чем в более привычных для экономистов трансакциях, таких, как приобретение дома.

III. Теорема Коуза и ренты

В БОЛЬШИНСТВЕ возражений против теоремы Коуза, похоже, недооценивается то, что может быть достигнуто при трансакциях с нулевыми издержками. Но некоторые критические высказывания поднимают более общие вопросы. Например, утверждают, что теорема Коуза не в силах учесть ключевую роль, которую играет наличие или отсутствие ренты. В этом контексте термин "рента" используется для обозначения разницы между тем, что зарабатывает фактор производства в данном виде деятельности, и что он мог бы заработать в другом месте. Я анализировал проблему, когда рассматривал, что случилось бы с чистым доходом от земли. И нет труда в том, чтобы переформулировать аргумент в терминах ренты. Это не более чем переложение в других словах моих первоначальных доводов, но некоторым экономистам такой подход может показаться более удобным.

Первым отношение между моим анализом и существованием ренты обсуждал Велиц [Wellisz Stanislaw, On External Diseconomies and the Government assisted Invisible Hand// Economica, n. s. 31, November 1964, p. 345--361]. Позднее этот подход использовали для доказательства ошибочности моих выводов среди прочих Риган [Regan Donald H., The Problem of Social Cost Revisited // Journal of Law and Economics, 15, " 2, October 1972, p. 427--437] и Аутен. Сжато излагает суть Аутен: "В примерах Коуза результат... будет изменяться в зависимости от рикардианской ренты загрязнителей и загрязняемых. Если и загрязнитель, и загрязняемый действуют на предельном участке земли, загрязнитель должен, если он несет ответственность за загрязнение, прекратить свою деятельность, а загрязняемый будет вытеснен, если ответственность лежит на нем" [Auten Gerald E., "Discussion in Theory and Measurement of Economic Externalities", ed. Steven A. Y. Lin, N. Y.: Academic Press, 1976, p. 38]. Утверждение правдоподобно. Участок земли является предельным и не приносит дохода, а предложение других используемых факторов абсолютно эластично, и при данном употреблении они приносят дохода не больше, чем при любом другом. В этих обстоятельствах представляется очевидным, что если бы те, кто несет ответственность за загрязнение, должны были уплачивать возмещение за ущерб, производственные факторы (иные, чем земля), участвующие в деятельности, которая связана с загрязнением, вышли бы из нее, поскольку любой платеж за причиненный ущерб сократил бы приносимый ими доход ниже уровня, который они могут приносить где-либо еще. Но предположим, что создающие загрязнение не несут ответственности. Терпящие ущерб от загрязнения обнаружат, что с учетом ущерба они стали получать меньше, чем могли бы при альтернативном использовании, и что им станет лучше при перемещении в другую сферу деятельности. Все это могло бы навести на противоречащую моему утверждению мысль о том, что правовая позиция влияет на результат. Аргументы Аутена хотя и правдоподобны, но, по моему убеждению, неверны. Поскольку в этих обстоятельствах ничей доход не может быть увеличен за счет приобретения права на загрязнение, никто его не купит. А значит, цена будет равна нулю. Как можно сказать, что никто не имеет права загрязнять, если это право можно приобрести за нулевую цену? Как можно сказать, что кто-либо должен терпеть ущерб, если за нулевую цену он может избежать его? Ответственность и отсутствие ее взаимозаменяемы по желанию. Загрязнители и загрязняемые, если использовать термины Аутена, с равным основанием могут остаться в той же сфере деятельности или уйти в другую. Что именно случится, совершенно не зависит от исходной правовой позиции.

Рента представляет собой разницу между тем, что фактор производства приносит в данной деятельности, и тем, что он может принести при наилучшем альтернативном его использовании. Вовлеченные в деятельность факторы будут готовы, если нужно, выплатить сумму чуть меньшую, чем величина их рент, ради продолжения своего участия в этой деятельности, поскольку даже с учетом этого платежа они будут в лучшем положении, чем если им придется перейти к наилучшей из альтернатив. Точно так же они будут готовы оставить эту деятельность за любую плату, большую, чем сумма их рент, поскольку с учетом этого платежа они улучшат свое положение, перейдя к наилучшей из альтернатив и покинув нынешнюю деятельность. Если все это так, будет легко показать, что при нулевых трансакционных издержках размещение ресурсов останется тем же, независимо от правовой позиции в том, что касается ответственности за ущерб. Для простоты я буду называть сумму рент факторов, вовлеченных в деятельность, "рентами" и проанализирую тот же пример, что и в моей прежней статье, -- про скот и потраву посевов. Я буду называть факторы производства, вовлеченные в выращивание скота, "скотоводами", а факторы производства, вовлеченные в обработку земли, -- "фермерами".

Поскольку ренты представляют собой рост ценности продукта (а значит, и дохода) вследствие того, что осуществляется какая-то специфическая деятельность, а не лучшая из ее альтернатив, то ценность продукта, как она измеряется рынком, максимизируется тогда же, когда максимизируются ренты. Если бы фермеры обрабатывали свою землю (а скотоводов ю было), рост ценности производства вследствие их действий измерялся бы рентами факторов, участвующих в фермерстве. Если бы скотоводы разводили свой скот (а фермеров не было бы), рост ценности производства вследствие их действий измерялся бы рентами факторов, участвующих в скотоводстве. Если бы были сразу и фермеры, и скотоводы, но скот не трогал посевы, рост ценности производства измерялся бы суммой рент фермеров и скотоводов. Но предположим, что часть урожая стравлена скотом. В этом случае, когда одновременно осуществляются земледелие и скотоводство, рост ценности производства измеряется суммой рент фермеров и скотоводов (по определению) за вычетом ценности посевов, потравленных скотом.

Предположим сначала, что -- при одновременном ведении земледелия и скотоводства -- ущерб урожаю оценен величиной меньшей, чем ренты скотоводов или ренты фермеров. Если скотоводы должны платить за ущерб, причиненный их скотом, они могут возместить фермерам ущерб и продолжать свои действия и все-таки получать больше, чем если оставит скотоводство, на величину, равную их рентам за вычетом ценности ущерба. Если скотоводы не должны платить за ущерб, максимум того, что фермеры заплатили бы им за отказ от их действий, -- это ценность стравленного урожая. Это меньше, чем дополнительный доход скотоводов от продолжения своей деятельности и непереключения на лучшую из альтернатив. Значит, фермеры не смогут побудить скотоводов прекратить их деятельность. До тех пор, пока ренты фермеров будут больше, чем ценность стравленного урожая, они все еще будут получать чистый выигрыш от продолжения фермерства. При любых правовых условиях и фермеры, и скотоводы будут продолжать свою деятельность. Легко показать, что при этом будет достигаться максимизация ценности производства. Если ренты фермеров равны 100 долл. и ренты скотоводов равны 100 долл., а ценность уничтоженного урожая равна 50 долл., ценность совокупной продукции окажется большей, когда и те, и другие продолжат свою деятельность, чем в противном случае. В этих условиях прирост ценности производства составит 150 долл. (сумма рент за вычетом ценности потравленного урожая). Если либо фермеры, либо скотоводы оставят свою деятельность, прирост ценности производства упадет до 100 долл.

Теперь посмотрим, что будет в случае, когда ущерб от потравы меньше, чем ренты скотоводов, но больше, чем ренты фермеров? Сначала предположим, что скотоводы должны возмещать ущерб, причиняемый их скотом. После компенсации скотоводами ценности потравы урожая (что они в состоянии сделать, поскольку их ренты больше, чем величина ущерба), фермеры получат доход такой же, как если бы никакой потравы не было (платежи скотоводов за ущерб возмещают доход от продажи на рынке). Но ренты фермеров меньше, чем ценность потравленного урожая. Фермеры согласились бы не обрабатывать землю вовсе, если бы платеж превосходил сумму их рент. Положение скотоводов улучшилось бы, если бы они смогли побудить фермеров -- за сумму меньшую, чем ценность потравленного урожая -- отказаться от возделывания земли (и тем самым прекратить причинение ущерба). В предположенных нами обстоятельствах была бы заключена сделка, в силу которой фермеры прекратили бы возделывание земли, а скотоводы бы им за это платили -- больше, чем ренты фермеров, но меньше, чем ценность потравы. Теперь предположим, что скотоводы не должны возмещать ущерб от потравы. Поскольку потери фермеров окажутся большими, чем их ренты, их доход станет меньше, чем при лучшей из альтернативных видов деятельности, и они откажутся от возделывания земли, если только не смогут побудить скотоводов отказаться от их деятельности. Но максимум того, что фермеры согласятся заплатить за это, будет немного меньше их рент. Поскольку ренты скотоводов от продолжения их деятельности (с сопутствующей потравой посевов) больше, чем ренты фермеров, фермеры не смогут заплатить, сколько нужно, чтобы побудить скотоводов отказаться от их деятельности. В этих условиях, так же, как и в предыдущем случае, когда скотоводы были обязаны возмещать ущерб, земля не будет возделываться и фермеры обратятся к наилучшей альтернативной деятельности, а скотоводы будут заниматься своим делом. Как и прежде, смена правовой позиции не оказывает влияния на размещение ресурсов. Более того, в конечном итоге мы получаем такое размещение ресурсов, которое максимизирует ценность производства. Предположим, что ренты скотоводов равны 100 долл., ценность потравленного урожая равна 50 долл., а ренты фермеров -- 25 долл. Если и скотоводы, и фермеры продолжат свою деятельность, увеличение ценности производства составит 75 долл. (100 долл. плюс 25 долл. минус 50 долл.). Если скотоводы бросят свою деятельность, увеличение ценности производства составит 25 долл. (ренты фермеров), а если только скотоводы продолжат свою деятельность, увеличение ценности производства будет равно 100 долл. (ренты скотоводов).

Теперь представим себе ситуацию, обратную только что рассмотренной, и посмотрим, что будет в случае, когда ценность потравленного урожая выше, чем ренты скотоводов, но меньше, чем ренты фермеров. Предположим сначала, что скотоводы несут ответственность за ущерб. Поскольку им придется уплатить в виде компенсации больше, чем величина их рент, скотоводство прекратится, а фермеры продолжат свою деятельность. Теперь предположим, что скотоводы не несут ответственности. Если скотоводы продолжат свою деятельность, фермерам придется смириться с ущербом, поскольку он меньше, чем их ренты. Но для них открыта и лучшая возможность. Ренты скотоводов меньше величины ущерба, причиняемого их скотом. Скотоводы будут готовы прекратить свое занятие, если им заплатят хоть немного больше, чем величина их рент. Фермеры будут готовы выплатить эти суммы, поскольку они меньше, чем величина ущерба от потравы. Именно такие результаты и предполагались. Отсюда следует, что будет заключена сделка, в силу которой скотоводы прекратят свою деятельность. Как и прежде, результат останется тем же при любой правовой позиции. И вновь оказывается, что конечная ценность производства будет максимизироваться. Предположим, что ренты скотоводов равны 25 долл., ценность ущерба от потравы равна 50 долл., а ренты фермеров равны 100 долл. Если свои занятия продолжают и скотоводы, и фермеры, увеличение ценности производства составит 75 долл. (25 долл. плюс 100 долл. минус 50 долл.). Если только скотоводы продолжат деятельность, увеличение ценности производства составит 25 долл. (ренты скотоводов), а если только фермеры продолжат деятельность, увеличение составит 100 долл. (ренты фермеров).

Теперь рассмотрим случай, когда потери урожая больше, чем ренты как скотоводов, так и фермеров. Сначала предположим, что ренты скотоводов больше, чем ренты фермеров. Если бы скотоводы были обязаны компенсировать ущерб, причиняемый их скотом, ясно, что им пришлось бы прекратить свою деятельность. Но это не единственный способ действий для них. Фермеры будут счастливы не выращивать ничего, если им заплатят больше, чем величина их рент. В этих обстоятельствах скотоводы будут готовы заплатить фермерам больше, чем их ренты (но меньше, чем собственные ренты), чтобы побудить их к отказу от возделывания земли, что положит конец потраве посевов, устранит нужду в выплате компенсаций и улучшит положение скотоводов. Если же скотоводы не обязаны компенсировать ущерб, ценность ущерба окажется выше, чем ренты фермеров, которые поэтому оставят свою деятельность и обратятся к наилучшей альтернативе, если только им не удастся побудить скотоводов к прекращению деятельности. Для достижения этого фермеры могут предложить чуть меньше своих собственных рент. Но поскольку ренты скотоводов больше, чем ренты фермеров, скотоводы не пожелают принять это предложение. Поэтому фермеры откажутся от возделывания земли. И опять-таки результат останется тем же при любой правовой позиции. Более того, результатом окажется максимизация ценности производства. Предположим, что ренты скотоводов равны 40 долл., ценность потравленного урожая -- 50 долл., а ренты фермеров -- 30 долл. Если продолжат свою деятельность и фермеры, и скотоводы, ценность производства превысит альтернативный результат на 20 долл. (40 долл. плюс 30 долл. минус 50 долл.). Если только фермеры продолжат деятельность, превышение составит 30 долл. (ренты фермеров), а если только скотоводы продолжат деятельность, оно окажется равным 40 долл. (ренты скотоводов).

Наконец, мы можем рассмотреть случай, когда ценность потравленного урожая больше, чем ренты как скотоводов, так и фермеров, но ренты фермеров при этом больше, чем ренты скотоводов. Предположим сначала, что скотоводы отвечают за причиненный ущерб. В этом случае скотоводы не смогут компенсировать фермерам потраву и продолжать свою деятельность. Они также не смогут побудить фермеров к прекращению возделывания земли, поскольку максимум того, что смогут заплатить скотоводы, -- это суммы, чуть меньшие их рент, тогда как фермеры не согласятся отказаться от обработки земли, пока не получат хоть немного больше, чем их собственные ренты (которые больше, чем ренты скотоводов). Предположим теперь, что скотоводы не отвечают за ущерб. В этих обстоятельствах фермеры смогут избежать ущерба (повторение которого вынудило бы их к отказу от возделывания земли), заплатив скотоводам больше, чем их ренты, чтобы побудить последних обратиться к наилучшей из имеющихся у них альтернатив (а тем самым и прекратить потраву посевов). Вот что могут сделать фермеры, чтобы их положение оказалось лучшим, чем в случае отказа от возделывания земли, если только их ренты больше, чем ренты скотоводов. Каким бы ни было правило ответственности за ущерб, все-таки фермеры продолжат обработку земли, а скотоводы прекратят свою деятельность. Вычисления, схожие с приведенными в предыдущих примерах, покажут также, что при этом размещение ресурсов будет таким, при котором ценность производства окажется максимальной.

Анализировать все эти ситуации скучно, но результаты убедительны. Размещение ресурсов остается тем же при всех обстоятельствах, независимо от правовых позиций. Более того, результаты в каждом случае обеспечивают максимизацию ценности производства, как она измеряется рынком, т.е. максимизацию величины, образуемой суммой рент скотоводов и фермеров за вычетом ценности потравленных посевов. Ущерб посевам будет продолжать существовать только в том случае, когда он меньше рент и скотоводов, и фермеров. Если ущерб больше, чем ренты фермеров или скотоводов, но не обоих сразу, будет прекращена та деятельность, для которой величина рент меньше величины ущерба. А если ущерб больше, чем ренты скотоводов и фермеров одновременно, то будет прекращена та деятельность, которая приносит меньшие ренты. При любых обстоятельствах общая ценность производства будет максимизироваться. Эти результаты окажутся по сути такими же и в случае, когда вопрос будет стоять не о том, что выживет -- только земледелие или только скотоводство, но когда возникнет возможность сохранить в большей или меньшей степени и скотоводство, и земледелие, но при этом выкладки станут еще более утомительными.

IV. Наделение правами и распределение богатства

В РАЗДЕЛЕ III этой статьи было показано, что в режиме нулевых трансакционных издержек размещение ресурсов не зависит от правовых установлений и от того, кто и как несет ответственность за вредные последствия. Однако многие экономисты доказывали, что это заключение ложно, поскольку даже при нулевых трансакционных издержках изменение правовой позиции воздействует на распределение богатства. Ведь оно приводит к изменению спроса на блага и услуги, в том числе -- и в этом суть вопроса -- и на те, при производстве которых возникают вредные последствия, и на те, которые терпят ущерб от этих вредных последствий. Так что если мы вернемся к примеру предыдущего раздела, окажется, что фермеры всегда будут в лучшем положении, а скотоводы в худшем, если скотоводам придется компенсировать ущерб, чем если им не придется делать этого. Если скотоводы должны отвечать за ущерб, они либо выплатят фермерам компенсацию, либо заплатят им за отказ от производства (что бы ущерб не возник), либо им придется избегать причинения ущерба с помощью переключения на наилучшую альтернативную деятельность, но в этом случае их доход сократится. Когда не существует ответственности за ущерб, фермеры не получают компенсации и продолжают фермерствовать с меньшим доходом, либо им самим придется заплатить скотоводам за отказ от деятельности (и ущерба не возникнет), либо они перейдут в наилучшую альтернативную сферу деятельности и будут получать меньший доход. Эти изменения в богатстве фермеров и скотоводов поведут, как нам говорят, к изменениям в спросе и станут причиной изменений в размещении ресурсов.

Я считаю этот аргумент ложным, поскольку изменения в правилах об ответственности за ущерб не приведут к каким-либо изменениям в распределении богатства. А значит, здесь нет соответствующих воздействий на спрос, которые следовало бы учитывать. Посмотрим, почему. В разделе III этих заметок я говорил о группе факторов, вовлеченных в возделывание земли, как о "фермерах", и о группе факторов, вовлеченных в выращивание скота, как о "скотоводах". Разделим группу факторов "скотоводы" на собственно скотоводов и земли, занятые под скотоводство, а группу факторов "фермеры" -- на самих фермеров и обрабатываемую землю, а также сделаем не столь уж нереалистичное предположение, что только земля, используемая под фермерство и под скотоводство, может приносить "ренты", как это определено в разделе III. Предположим также, что скотоводы и фермеры арендуют землю.

Ограничимся простым случаем, когда причиняемый скотом ущерб меньше, чем "ренты" как фермерской, так и скотоводческой земли. Рассмотрим воздействие правила ответственности за ущерб на условия контрактов, которые заключают фермеры и скотоводы. Если бы скотовод должен был компенсировать фермеру наносимый скотом ущерб, величина арендной платы за землю понизилась бы на сумму компенсационных платежей за ущерб, тогда как величина арендных платежей фермера увеличилась бы на ту же самую сумму (по сравнению со случаем, когда никаких компенсаций платить и получать не было бы нужно). Богатство фермеров и скотоводов осталось бы тем же самым независимо от правила ответственности за причиняемый скотом ущерб. Но что с землевладельцами? Если за потраву посевов полагается платить компенсацию, цена аренды скотоводческой земли будет меньше, а цена аренды фермерской земли будет больше, чем в случае, когда компенсацию платить не надо. Но если правило ответственности за ущерб известно заранее, это отразится в цене, по которой приобретается земля, и за землю под скотоводство будет уплачено меньше, а за землю под фермерство -- больше, чем в случае, когда нужно было бы платить компенсации. Богатство землевладельцев, таким образом, не изменится, поскольку изменения в продажной цене земли будут уравновешены изменениями в цене за аренду земли -- при изменении правовой позиции по отношению к правилу ответственности за ущерб. Таким образом, выбор различных правил ответственности за ущерб не влечет за собой последствий для распределения богатства и связанных с этим изменений в спросе, воздействие которых следовало бы учитывать. Хотя я рассмотрел только случай, в котором ущерб был меньше "рент" как фермеров, так и скотоводов, сходные результаты могут быть получены для всех случаев, проанализированных в разделе III.

Можно думать, что анализ того, какое воздействие оказывают различия в правовой позиции, предполагающий в каждом случае, что стороны полностью приспособились к ним, неприложим к ситуации, когда происходит переход от одной системы к другой. Это не так. Вывод, согласно которому при нулевых трансакционных издержках перераспределения богатства не будет, остается неизменным, хотя путь к этому заключению оказывается другим. Вспомним, что при нулевых трансакционных издержках усилия по внесению дополнений и уточнений в контракт оказываются бесплатными. Если это так, то будут составлены контракты, устанавливающие, как должны изменяться платежи при перемене правовой позиции. В только что рассмотренном примере было бы предусмотрено, что, например, при внесении в закон требования об оплате причиняемого скотом ущерба величина арендной платы за скотоводческую землю уменьшится, но владельцы этой земли дополучат разницу от тех, у кого они покупали землю, тогда как величина арендной платы за фермерскую землю увеличится, и владельцы этой земли должны будут доплатить тем, у кого они ее покупали. Распределение богатства останется прежним.

Труднее ответить на вопрос, ведет ли изменение закона к перераспределению ресурсов в случае прежде не осознававшихся прав. Разнообразие критериев, в соответствии с которыми определяется собственность на эти права, в подобном случае, казалось бы, должно неизбежно вести к различному распределению богатства. Можно было бы, конечно, доказывать, что при нулевых трансакционных издержках ничего не стоит сделать контракт более подробным, все последующие события будут учтены, а значит, никакого перераспределения богатства не произойдет. Но было бы неразумно предполагать, что люди способны включить в контракт ссылки на права, о которых они не имеют представления. Поэтому следует рассмотреть вопрос, не приведет ли -- в силу своего воздействия на спрос -- изменение критериев наделения собственностью на не осознававшиеся прежде права к иному размещению ресурсов. Впервые я выдвинул предположение, известное теперь как теорема Коуза, в статье "Федереальная комиссия связи". Как было объяснено ранее, для иллюстрации аргументов там использовался пример с собственностью на вновь обнаруженную пещеру. Я пришел к выводу: "Используется ли пещера для хранения банковской информации, как хранилище для природного газа или для выращивания грибов, зависит не от законов о собственности, но от того, кто заплатит больше за пользование пещерой -- банк, корпорация природного газа или грибной концерн" [Coase, Federal Communications Commission, p. 25]. Мне никогда в голову не приходило добавить уточнение, что, если спрос на грибы у различных претендентов на пещеру различен, и если их расходы на грибы (на банковские услуги или природный газ) занимают важное место в их бюджете, и если потребление ими этих продуктов составляет значительную часть совокупного потребления, решение о собственности на вновь открытую пещеру изменит спрос на банковские услуги, на природный газ или грибы. В результате относительные цены банковских услуг, природного газа и грибов изменятся; такое изменение способно повлиять на цену, которую захотят уплатить за пользование пещерой соответствующие фирмы, а это может повлиять на способ ее использования. Не приходится отрицать, что можно вообразить такое изменение в критериях наделения собственностью на прежде не осознававшиеся права, которое может, изменив спрос, привести к изменениям в размещении ресурсов, но -- если не считать таких грандиозных событий, как отмена рабства, -- эти воздействия обычно бывают столь незначительными, что ими вполне можно пренебречь. Это верно и относительно тех изменений в распределении богатства, которые сопутствуют изменению закона в мире, где издержки трансакций больше нуля и разработка контракта, который предусматривал бы все будущие события, обходится слишком дорого. Так, в судебном деле Стурджес против Бриджмена вполне возможно, что решение суда, учитывая существовавшие у сторон контракты, изменило относительное богатство кондитера и врача (а может быть, повлияло сходным образом на богатство их соседей), но трудно вообразить, чтобы это могло оказать сколь нибудь заметное влияние на спрос на кексы и медицинские услуги.

V. Влияние трансакционных издержек

МИР с нулевыми трансакционными издержками часто описывали как коузианский мир. Ничто не может быть дальше от истины. Это мир современной экономической теории, тот самый, из которого я пытался выманить современных экономистов. В статье "Проблема социальных издержек" я просто попытался высветить некоторые особенности этого мира. Я доказывал, что в таком мире размещение ресурсов не будет зависеть от правовых позиций, и это утверждение Стиглер окрестил "теоремой Коуза": "... в условиях совершенной конкуренции частные и социальные издержки будут равны" [Stigler, Theory of Price, p. 113]. По уже отмеченным причинам даже уточняющее выражение "в условиях совершенной конкуренции" может быть отброшено. Следуя за Пигу, работы которого определяли мышление в этой области, экономисты пытались объяснить наличие несовпадений между частными и социальными издержками и придумать, что с этим можно поделать, но использовали при этом теорию, по которой частные и социальные издержки всегда равны. Потому едва ли удивительно, что они зачастую приходили к неверным выводам. Причина заблуждения экономистов была в том, что их теоретическая система не учитывала фактор, весьма существенный для того, кто намерен изучать воздействие изменений законов на размещение ресурсов. Этот неучтенный фактор и есть трансакционные издержки.

При нулевых трансакционных издержках производитель включит в контракт все, что нужно для максимизации ценности производства. Если бы можно было предпринять нечто для сокращения ущерба, и эти действия являлись бы наиболее дешевым средством для достижения подобного сокращения, они были бы осуществлены. Могли бы потребоваться действия одного производителя или нескольких одновременно. Как я отметил в "Проблеме социальных издержек" на примере со скотом и посевами, возможные действия включают такие меры, как вывод всей или части земли из обработки или переход на культуры, меньше страдающие от потравы (для фермеров); сокращение размеров стада или вида разводимых животных, привлечение пастуха или собак, перевод скота на стойловое содержание (для скотовода); строительство оград (скотоводом или фермером). Можно даже вообразить такой экзотический прием, как приобретение фермером ручного тигра, запах которого будет держать скот подальше от посевов. И у фермера, и у скотовода будут достаточные стимулы для использования любых известных им способов (в том числе совместных действий), которые могут увеличить ценность производства, поскольку каждый производитель получит свою долю в конечном приросте дохода.

Но если трансакционные издержки учитываются, многие из этих действий не будут осуществлены, поскольку введение в контракты необходимых условий окажется делом более дорогостоящим, чем возможные выгоды. Для простоты предположим, что все контрактные установления, направленные на сокращение ущерба, слишком дороги. В нашем примере, если скотоводы обязаны будут выплачивать компенсацию за причиненный их скотом ущерб, у фермеров не будет оснований для пересмотра контрактов, поскольку компенсация за полную или частичную потраву посевов всегда возместит ущерб. Но у скотоводов здесь иное положение. У них есть стимул перестроить свою деятельность, если связанные с этим издержки окажутся меньше, чем сокращение компенсационных выплат фермерам. Предположим, однако, что скотоводы не обязаны компенсировать ущерб, следовательно, у них нет стимулов для изменения своих действий, а фермерам придется принимать меры для сокращения ущерба при условии, что прирост дохода от спасенного таким образом урожая превосходит издержки по достижению этого прироста. Легко показать, что при таких обстоятельствах ценность производства может оказаться большей, когда скотоводы не обязаны возмещать причиняемый их скотом ущерб, чем когда они обязаны это делать. Предположим, что если скотоводы обязаны возмещать ущерб, то они сочтут, что в их собственных интересах принятие мер по полному предотвращению ущерба, а если они не обязаны этого делать, то тяготы этих мер возьмут на себя фермеры. Предположим далее, что издержки по предотвращению ущерба составят для скотоводов 80 долл., а для фермеров 50 долл. Если бы на скотоводов закон не возложил ответственность за ущерб, соответствующие меры осуществлялись бы фермерами. Их издержки составили бы 50 долл. А если бы скотоводы должны были возмещать наносимый их скотом ущерб, они бы предприняли необходимые шаги для предотвращения ущерба. Их издержки составили бы 80 долл. Отсюда следует, что ценность производства выше на 30 долл. (80 долл. -- 50 долл.), когда скотоводы не должны возмещать ущерб. Это не значит, что виновник вредных последствий никогда не должен нести обязанности по возмещению ущерба тем, кто от него пострадал. Поменяв местами величину издержек по предотвращению ущерба, мы получим пример, когда ценность производства будет большей, если ответственность по компенсации ущерба, причиненного скотом, лежит на скотоводах. Эти примеры показывают, что будет ли ценность производства большей, когда скотоводы обязаны устранять ущерб или когда они не обязаны этого делать, -- зависит от конкретных обстоятельств.

Предлагалось изменить мой тезис, чтобы учесть, что -- по крайней мере, в странах с системой обычного права -- ущерб должен быть смягчен (действиями стороны, причиняющей этот ущерб -- Прим. пер.). Я утверждал, что скотоводы, когда на них не лежит ответственность, и фермеры, когда на скотоводах лежит ответственность, не будут иметь стимулов взваливать на себя издержки по сокращению ущерба. Было отмечено, что в странах, в которых господствует обычное право, фермеры -- дабы получить компенсацию за ущерб от отвечающих по закону скотоводов -- должны предпринять некие разумные меры по смягчению ущерба, а скотоводы, если закон не возлагает на них ответственность, должны сделать то же самое, если хотят избежать судебной ответственности. Все это, конечно же, важно для тех, кто изучает работу системы обычного права, но не отменяет сути моих утверждений.

Хотя существование подобной доктрины может побудить скотоводов и фермеров к принятию на себя некоторых расходов, которых они в противном случае на себя не взяли бы, суды не склонны возлагать на кого бы то ни было такие расходы, если только они совершенно не уверены в том, что результатом будет действительно значительное сокращение ущерба и -- не менее важно -- что меры, необходимые для сокращения ущерба, им известны. Я не могу поверить, что доктрина о смягчении ущерба подтолкнет скотоводов к принятию всех тех мер по сокращению ущерба, которые они осуществили бы, если бы были обязаны компенсировать фермерам ущерб, или что она подвигнет фермеров на все те шаги по сокращению ущерба, которые они осуществили бы в условиях, когда скотоводы не были бы обязаны платить компенсацию. Если это верно, то мои выводы остаются неизменными. Если после принятых мер по смягчению ущерба скотоводам придется понести расходы еще на 70 долл. для полного устранения ущерба (при предположении, что в целом ущерб больше 70 долл.), а фермеры способны достичь того же за 20 долл., ценность производства явно будет на 50 долл. больше в том случае, когда скотоводы не обязаны возмещать ущерб, а значит, именно фермеров принудят принять меры по предотвращению ущерба. Конечно, с другими числами может быть создана ситуация, в которой ценность производства окажется большей в случае ответственности скотоводов.

Зербе также предположил, что мой вывод неверен, поскольку в своем анализе я использую не оптимальное правило об ответственности [Zerbe Richard О. Jr., "The Problem of Social Cost Fifteen Years Later" in Theory and Measurement of Economic Externalities, p. 33]. Это возражение основано на непонимании сути моего утверждения, что при наличии ненулевых трансакционных издержек правила об ответственности и не могут быть оптимальными. Можно вообразить, что в мире с нулевыми трансакционными издержками, в котором все стороны заинтересованы в обнаружении и раскрытии всех тех мер, которые приведут к росту ценности производства, информация, необходимая для расчета оптимального правила ответственности, окажется хотя и доступной, однако излишней, поскольку в этом мире ценность производства будет максимизирована при любых правилах об ответственности. Но раз уж мы начинаем учитывать трансакционные издержки, у разных сторон не оказывается стимулов (или есть только ослабленные стимулы) для раскрытия информации, которая нужна для формулирования оптимального правила ответственности. На деле они сами могут и не знать про эту информацию, поскольку для тех, у кого нет стимулов для раскрытия информации, нет и причин для обнаружения ее. Информация, необходимая для осуществления трансакций, которые не могут быть осуществлены, не будет собираться.

Тот же подход, который в случае с нулевыми трансакционными издержками демонстрирует, что размещение ресурсов остается тем же независимо от правового положения участников, показывает, что при ненулевых трансакционных издержках закон играет ключевую роль в определении того, как используются ресурсы. Но он делает и больше этого. При нулевых трансакционных издержках результат оказывается всегда одинаковым, потому что в контрактах права и обязанности сторон подвергаются все время таким изменениям, чтобы все стороны оказывались заинтересованными в действиях, максимизирующих ценность производства. При положительных трансакционных издержках внесение всех или части этих изменений в контракты оказывается делом чересчур накладным. Стимулы к осуществлению некоторых шагов, которые привели бы к максимизации ценности производства, исчезают. От закона зависит, каких именно стимулов будет недоставать, поскольку он определяет, как именно нужно изменить контракты, чтобы осуществились те действия, которые максимизируют ценность производства. Результаты действия различных юридических правил интуитивно не очевидны, и зависят от фактических обстоятельств в каждом отдельном случае. Может случиться, например, как было показано ранее в этом разделе, что ценность производства будет большей, когда те, кто порождает вредные последствия, не обязаны платить компенсацию тем, кто страдает от причиняемого им ущерба.

VI. Пигувианские налоги

ВПЛОТЬ ДО ПУБЛИКАЦИИ статьи "Проблема социальных издержек" воздействие различных правил об ответственности на размещение ресурсов почти не рассматривалось в экономической литературе. Следуя за Пигу, экономисты говорили о невозмещенном ущербе и предполагали при этом, что те, кто был причиной этих вредных воздействий, должны быть законом обязаны компенсировать ущерб тем, кто от него пострадал, но самому вопросу о правилах несения ответственности особого внимания не уделяли. Большинство экономистов полагали, что проблемы, возникающие, когда действия производителя наносят ущерб другим, наилучшим образом можно разрешить установлением соответствующей системы налогов и субсидий, при этом особенно подчеркивалась роль налогов. Так, во введении к недавно опубликованной статье сказано: "Экономическая теория установила, что для достижения эффективности в конкурентной экономике нужны налоги (субсидии) на товары, при производстве которых возникают отрицательные (положительные) экстернальные эффекты" [Sandmo Agnar, Anomaly and Stability in the Theory of Externalities // Quarterly Journal of Economics, 94, " 4, June 1980, p. 799]. Каковы бы ни были достоинства этих средств регулирования процессов порождения вредных эффектов, использование налогов привлекательно еще и тем, что они могут быть проанализированы с помощью существующей теории цен, что разрабатываемые схемы выглядят весьма внушительно на классных досках или в статьях и что они не требуют знания предмета.

В конце моей статьи "Проблема социальных издержек" я утверждал, что на налоговую систему нельзя возлагать задачу оптимального размещения ресурсов, даже если этого хотят власти. Однако мои аргументы были явно плохо сформулированы, раз даже такой исполненный сочувствия критик, как Баумол, не понял их. Критика Баумола была направлена на положения, которых я не придерживался и не придерживаюсь. Потому я намерен изложить мои доводы более ясно, расширив те разделы аргументации, где сжатое или неточное изложение могло ввести в заблуждение моих критиков. Многие из тех, кто писал об использовании налогов для решения проблемы вредных воздействий, приняли выдвинутое Баумолом толкование моей позиции, но я ограничу свои комментарии лишь тем, что попытаюсь ее прояснить [Baumol William J., On Taxation and the Control of Externalities // American Economic Review, 62, " 3, June 1972, p. 307--322].

Я начинал с предположения, что налог будет равен ценности причиненного ущерба. В качестве примера я взял фабрику, дым которой наносил ущерб в 100 долл. в год и где дымоуловитель можно было бы установить за 90 долл. Поскольку выбросы дыма навлекают на владельца фабрики налоги в 100 долл., он поставит дымоуловитель и сэкономит таким образом 10 долл. в год. Тем не менее ситуация может не быть оптимальной. Предположим, что те, кому причиняют ущерб, могут избежать его за счет мер, влекущих издержки в размере 40 долл. в год. В этом случае, при наличии дыма и отсутствии налогов, ценность производства оказалась бы большей на 50 долл. в год (90 долл. минус 40 долл.). Затем я отметил, что рост числа людей или предприятий, расположенных по соседству с фабрикой, увеличит размер ущерба, причиняемого теми же выбросами дыма. Это приведет к уплате более высоких налогов, если выбросы дыма продолжаются, а значит, фабрика будет готова понести большие издержки по предотвращению дыма во избежание более высоких налогов, чем прежде. Те, кто решает расположиться рядом с фабрикой, не будут учитывать эти дополнительные издержки. Это легко проиллюстрировать с теми же числами. Предположим сначала, что рядом с фабрикой нет никого. Будет дым, но не будет ущерба, а значит, не будет и налогов. Теперь предположим, что кто-то решил рядом с фабрикой построить новое здание и что в результате ценность ежегодно причиняемого дымом ущерба достигает 100 долл. Застройщик может рассчитывать на то, что владелец фабрики установит дымоуловитель, который будет ему обходиться в 90 долл. в год, поскольку так он сможет избежать налога в 100 долл. Те, кто будет строиться рядом с фабрикой после этого, не будут страдать от какого-либо ущерба, поскольку дыма больше нет. Но ситуация может и не быть оптимальной. Застройщик мог выбрать другое место, столь же удовлетворительное и безо всякого дыма, всего за дополнительные 40 долл. в год. Опять-таки ценность производства была бы больше на 50 долл. в год, если бы не было налогов и фабрика продолжала дымить.

Я также заявил, что если "уж следует принуждать владельца фабрики к уплате налога в размере причиненного ущерба, то следовало бы учредить двойную налоговую систему и принудить обитателей района к уплате налога, равного дополнительным издержкам владельца фабрики... чтобы избежать причинения ущерба" [The Problem of Social Cost, p. 151--151]. Это легко показать. Дополнительные издержки владельца фабрики в нашем примере равны 90 долл. в год. Предположим, что на жителей округи наложен налог в 90 долл. В этом случае застройщик предпочтет строить в другом месте, понести из-за этого дополнительные издержки в 40 долл., но избежать налога в 90 долл., а в результате фабрика будет по-прежнему испускать дым и ценность производства будет максимальной.

Ошибочным был бы вывод, что я выступал за двойную систему налогов или вообще за использование налоговой системы для этой цели. Я просто отметил, что если уж вводить налог, основанный на размере ущерба, то желательно обложить этим налогом и тех, чье присутствие навлекает издержки на фирму, порождающую вредные воздействия. Но, как я уже говорил в статье "Проблема социальных издержек", любая налоговая система изобилует трудностями, и желаемое может оказаться недостижимым.

Баумол, который подробно разбирал мои взгляды в своей статье, утверждал, что его основная цель -- "показать, что, если исходить из собственных предпосылок пигувианской традиции, ее выводы фактически безупречны" [Baumol, On Taxation, p. 307]. Он доказывает, что в случае нарушения покоя и порядка из-за дыма "должным образом выбранный налог, налагаемый только на фабрику (без уплаты компенсации соседним жителям), -- это как раз то, что нужно для оптимального размещения ресурсов в условиях чистой конкуренции" [Ibid., p. 309]. Далее он настаивает, что двойной налог (вроде предложенного мною) вовсе не нужен, и добавляет, что мое утверждение, что налоговая система может стать причиной поселения слишком многих людей рядом с фабрикой, идет от смешения денежных экстерналий с технологическими экстерналиями. Но анализ моих вычислений, приведенных ранее в этом разделе, доказывает, что мои выводы верны. Почему же Баумол и я пришли к разным ответам? Причина та, что в моей статье я предполагал, что налог, о котором шла речь, равен причиненному ущербу, а с налогом Баумола это не так. Я не буду отрицать, что налоговая система Баумола представима и что, будучи реализованной, она даст как раз те результаты, которые он описывает. Высказанное мною возражение заключается лишь в том, что она не может быть реализована на практике. Я думал, что сказал об этом достаточно ясно. Вот что я писал в статье "Проблема социальных издержек": "Налоговая система, ограниченная налогом на производителя за причиняемый ущерб, поведет к несправедливому возрастанию издержек по предотвращению ущерба. Этого можно было бы, конечно, избежать, если бы удалось сделать так, чтобы налог основывался не на размере причиняемого ущерба, а на размере падения ценности производства (в самом широком смысле), обусловленного эмиссией дыма. Но для этого требуется детальное знание индивидуальных предпочтений, и я не в силах вообразить, как можно собрать данные, необходимые для такой системы налогов" [см. статью "Проблема социальных издержек"].

То, что я имел в виду, становится ясным, если рассмотреть, как может быть организована пигувианская налоговая система. Отметьте, что она должна быть приложима, как указывает Баумол, к случаю "со многими участниками". В нашем примере, значит, много людей и (или) предприятий должны, предположительно, подвергаться воздействию фабричного дыма. Отметьте также, что ни малейшая часть налоговых поступлений не должна отдаваться как компенсация тем, кто испытывает вредное воздействие дыма. Таким образом, у них будет стимул принять меры для сокращения размеров ущерба, если только они смогут это сделать с относительно более низкими издержками. Издержки таких мероприятий вместе с ценностью остающегося ущерба будут подсчитаны и суммированы для всех, подвергающихся (или могущих подвергнуться) вредному воздействию дыма. Дополнительные подсчеты должны быть произведены для каждого уровня эмиссии дыма, чтобы можно было построить таблицу, показывающую падение ценности производства из-за дыма для каждого уровня эмиссии. Для каждого уровня эмиссии будет установлен налог, равный падению ценности производства из-за дыма. Затем эта таблица будет предъявлена владельцу фабрики, и он выберет метод производства и определит приемлемое для него количество дыма с учетом налогов, которые ему придется платить. Он выберет уменьшение эмиссии дыма, если дополнительные издержки на это окажутся меньше, чем экономия на налогах. Поскольку налог равен снижению ценности производства из-за дыма в окрестностях, а рост издержек из-за изменений методов производства представляет собой падение ценности производства на самой испускающей дым фабрике, владелец фабрики, выбирая между дополнительными издержками или уплатой налога, выберет то, что максимизирует ценность производства. Именно в таком смысле эта налоговая система может быть названа оптимальной.

Положение, однако, гораздо сложнее. В обычной ситуации владелец фабрики не захочет вести дело так, чтобы уровень эмиссии дыма был постоянным во времени, но предпочтет, чтобы объем выбрасываемого дыма изменялся. Интенсивность колебаний выбросов и распределение их во времени повлияют на то, какие меры по приспособлению сочтут выгодными соседи. Существует бесконечное множество способов распределить интенсивность выбросов дыма во времени, но, конечно же, достаточно будет собрать данные у соседей фабрики (или у тех, кто мог бы там поселиться) об их реакции на ограниченное число различных типов распределения дымовых выбросов во времени, чтобы получить информацию, необходимую для разработки соответствующей схемы налогообложения. И, разумеется, поскольку выгодность мер по предотвращению вредного влияния выбросов зависит от продолжительности последних, данные придется собирать за много лет.

Даже по этому, крайне упрощенному, описанию весьма сложного процесса очевидно, что же предстоит проделать ради реализации пигувианской системы налогов. Все обитатели района, страдающего от дыма (или их представительная выборка), должны будут обнародовать, чем же именно им вреден дым, какие меры они намерены принять для снижения или предотвращения вредного воздействия и каковы будут их издержки при различных сочетаниях интенсивности и продолжительности эмиссии. По той же схеме придется опросить и тех, кто не находится постоянно в этом районе, но может там очутиться, если уровень эмиссии дыма будет достаточно снижен (следует предполагать, разумеется, что мы сможем выделить этих людей). Данные, которые придется собирать при опросах всего этого множества народа, -- это та самая информация, которую многие просто не сочтут нужным раскрывать, даже если она у них есть, а большей частью люди вообще не будут ее иметь. По моему мнению, просто нет способа собрать информацию, которая нужна для пигувианских налогов.

В статье "Проблема социальных издержек" я обсуждал систему налогов, в которой налог точно равнялся причиняемому ущербу. Хотя такие налоги требуют намного меньшего объема информации, чем пигувианская система, все-таки и ее нелегко собрать, и в любом случае, как я подчеркивал, результаты оказываются далеки от оптимальных. Моей основной целью было показать это. Я добавлял, что, если владелец фабрики должен платить налог, основанный на величине ущерба, было бы желательным заставить тех, кто страдает от дыма, платить налог, равный дополнительным издержкам владельца фабрики по предотвращению ущерба от дыма. Я исходил из того, что, если налог основывается на величине ущерба, может случиться так, что люди и предприятия начнут располагаться рядом с фабрикой, а в результате владельцу фабрики придется устанавливать дымоуловители даже в том случае, когда было бы дешевле, чтобы все остальные выбрали для себя другое место. Баумол утверждает, что этого не случится, потому что "экстерналии (дым) ограничивают численность близживущего населения" [Baumol, On Taxation, p. 312]. И при этом он предполагает, что пигувианская налоговая система уже действует, хотя я-то этого не делал. Я рассматривал налоговую систему, в которой величина налога зависит от величины причиняемого ущерба. При такой налоговой системе у владельца фабрики есть стимулы установить дымоуловители в условиях, которые просто не могут существовать, когда действует пигувианская система налогов. Как только установлен дымоуловитель, дыма не станет и ничто не будет сдерживать тех, кто захочет разместиться рядом с фабрикой; а при данном уровне ущерба они всегда смогут рассчитывать на то, что соответствующие устройства будут установлены. Целью системы двойных налогов было бы удерживать людей и предприятия от того, чтобы размещаться рядом с фабрикой и увеличивать тем самым ее издержки, когда было бы дешевле разместиться где-либо еще. Но я не хочу обсуждать сравнительные достоинства различных налоговых систем, поскольку это заведет нас в трясину сложнейшей аргументации, а также и потому, что это никуда не ведет. У всех этих налоговых систем есть весьма серьезные недостатки, и ни одна из них не породит результатов, которые экономисты могли бы счесть оптимальными. Но то, что некоторые системы налогов при всех своих недостатках могут в некоторых ситуациях оказаться лучше, чем все другие (в том числе и отсутствие налогов), -- это иной вопрос, и по нему у меня нет определенного мнения*

В конце своей статьи Баумол утверждает практически то же самое. Он говорит: "В конце концов, у нас мало оснований верить в возможность точной реализации пигувианского подхода. Мы не умеем вычислять величину нужных налогов и субсидий, и мы не знаем, как устанавливать их в практической жизни методом проб и ошибок" [Ibid., p. 318]. Очевидно, что, когда Баумол говорил, что "если исходить из собственных предпосылок пигувианской традиции, то ее выводы фактически безупречны", он имел в виду, что логика этой традиции безупречна и что, если бы соответствующие проекты налогов были осуществлены (чего не может быть), конечное размещение ресурсов оказалось бы оптимальным. Этого я никогда не отрицал. Я просто утверждал, что такие налоговые проекты -- это тот самый материал, из которого сделаны сны. В дни моей молодости говаривали, что, если глупость слишком велика, чтобы быть высказанной вслух, ее можно спеть. В современной же экономической теории ее можно облечь в математическую форму.

[В.М.Гальперин, С.М.Игнатьев, В.И.Моргунов]

http://seinst.ru/files/Galperin_Micr...rema-kouza.PDF
Таким образом, и здесь условие Парето-эффективности
структуры выпуска (16.30), (1в.З) не выполняется, если потребитель (А или В) является покупателем и подакцизного и
субсидируемого товара. Правда, в этом случае искажение
структуры выпуска является следствием не отказов рынка,
а отказов пытающегося его регулировать правительства.
17.2. ВНЕШНИЕ ЭФФЕКТЫ
Внешними эффектами {англ. externalities) называют прямые,
неопосредованные рынком воздействия одного экономического агента на результаты деятельности другого. Эти воздействия могут быть благоприятными, в этом случае их называют положительными внешними эффектами, или внешними выгодами, и неблагоприятными, тогда их называют
отрицательными внешними эффектами, или внешними затратами.
Внешние эффекты могут возникать между потребителями, между производителями, а также между теми и другими. Примером отрицательного внешнего эффекта может быть
сброс отходов производства в реку, используемую для водозабора и/или для рыбной ловли и купания. Примером положительного внешнего эффекта может служить отделка здания, благоприятно сказывающаяся на полезности, извлекаемой из окружающей среды окрестными жителями и прохожими.
До сих пор мы игнорировали наличие внешних эффектов и в потреблении, и в производстве. Так, при анализе поведения потребителя мы руководствовались аксиомой его независимости (раздел 3.2), согласно которой удовлетворение
потребителя, или получаемая им полезность, зависит лишь
от размеров потребления покупаемых им благ и не зависит
от размеров потребления их другими. Это, в частности, означало, что потребителю неведомы чувства зависти и сострадания, что не курящий не испытывает дискомфорта от пассивного курения, на которое его обрекают курящие, и т. п. Точно так же в теории производства и затрат мы полагали, что
объем выпуска зависит только от величины используемых в
17.2. Внешние эффекты 469
производстве ресурсов (раздел 7.1), а частные и общественные затраты совпадают (раздел 8.1).
Откажемся теперь от этих предположений. Предположим,
что выпуск блага Y зависит не только от объемов ресурсов К
и L, используемых для его производства, но и от выпуска блага X, производство которого оказывает ощутимое воздействие
на выпуск У, не контролируемое производителем последнего.
Тогда производственные функции производителей X и У можно представить как
Чх =f{^xLx)>
п -fir т п \ (1'^-в>
Чу = Длу.Ьу.дх).
Если dqy/dqx < О, выпуск X оказывает отрицательный
внеп1ний эффект на результаты работы предприятия, выпускающего благо У. Если dqy/dq^ > О, этот эффект положителен. И только если дду/дд^ = О, производитель блага У не
оказывает никакого прямого воздействия на производство
блага X.
При определении объемов производства, потребления, продаж или покупок участники рыночных сделок ориентируются
лишь на свои частные интересы и не принимают во внимание
внешние эффекты, как отрицательные, так и положительные.
Поэтому товаров, производство которых сопровождается отрицательными внешними эффектами, выпускается слишком
много, а товаров, производство которых сопровождается положит,елъными внешними эффектами, наоборот, слишком мало.
В результате не обеспечивается Парето-эффективность структуры выпуска.
Рассмотрим следующий пример. Пусть благо X производится в условиях совершенной конкуренции. Каждое выпускающее его предприятие находится в равновесии, когда
МС^=Р^. (17.7)
Здесь МС^ — частные предельные затраты производства
блага X, не включающие затрат на нейтрализацию отрицательного внешнего эффекта, связанного с производством или
потреблением данного товара. Эти затраты несет не произво-
470 Глава 17. Отказы рынка
дитель товара X, а его потребители (промежуточные или конечные), поэтому для него это внешние затраты. Сумма
частных и внешних предельных затрат представляет предельные общественные затраты, MSC^, которые приходится
нести обществу в связи с выпуском товара X:
MSC^ - МС^+МЕСд,.
Очевидно, что при выполнении Ърибылемаксимизирующего
условия (17.7)
Р^ <mSC^. (17.8)
Если производство какого-либо другого товара У не сопровождается внешними затратами (или выгодами), то для него прибылемаксимизирующим условием будет
Ру=МСу=М8С^. (17.9)
Сопоставив (17.8) и (17.9), легко видеть, что если производство X сопровождается внешними затратами, а производство Y — нет, то в условиях конкурентного равновесия имеет место
..^с Ру МС„-нМЕС„ ,,„„ ^
или
MRPT^>MRS^y , (17.10)
что противоречит условию Парето-эффективности структуры
выпуска (16.3).
Как видно на рис. 17.2, блага X производится в этом
случае слишком много, его прибылемаксимизирующий выпуск составит q'j^. С учетом же внешних затрат он должен бы
быть много меньше — q^. Использовав аналогичные рассуждения, вы можете убедиться в том, что выпуск блага X будет меньш-е общественно оптимального уровня , если
МСу > MSCy.
Как следует из рис. 17.2, излише к производителя блага
X при выпуске его в объеме q'^ равен сумме площадей А, В,
С. Однако с точки зрения общества он должен быть меньше
J 7£. Внешние аффекты 471
на величину внешних затрат.
Последнюю можно представить как сумму площадей
£ и F либо, что то же самое,
как сумму площадей В, С, D.
Таким образом, общественный излишек составит
Sg =(А + В + С)-
-{B + C + D) = A-D,
Р,С1
MSCx =МСх+МЕСх
МЕСд^
Рис. 17.2. Частные и общественные предельные затраты.
что меньше частного излишка производителя блага X
Если бы выпуск блага X удалось ограничить объемом gt^,
частный и общественный излишек был бы одинаков и равнялся площади А.
Вплоть до середины XX в. наиболее известными и популярными способами решения проблемы внешних эффектов были:
1) их интернализация (англ. internalization of externalities) и
2) установление налогов.
Интернализация внешнего эффекта достигается объединением предприятий, производящих блага X и У. В этом
случае частные предельные затраты (МС;^ на рис. 17.2) становятся тождественны общественным предельным затратам,
MSC;^, в подразделении, производящем X. Сократив его выпуск с q'x до q^, объединенное предприятие уменьшит внешние затраты на величину, равную сумме площадей С и D,
а часть их, равную площади В, интернализует, включив ее
в свои частные затраты. Это вполне приемлемое решение проблемы внешних эффектов, если, конечно, объединение двух
предприятий не вызовет снижения эффективности управления ими. Возможная неэффективность от масштаба ставит
известные пределы такому способу решения проблемы.
Другой способ решения проблемы внешних эффектов заключается в установлении налога на каждую единицу продукции, выпускаемой предприятием, генерирующим отрицательные внешние эффекты. Налог такого типа получил
название налога Пигу, по имени предложившего его англий-
472 Глава 17. Отказы рынка
ского экономиста А. Пигу. «Правительство, — считал Пигу, — в состоянии сократить разрыв между соответствующими (частным и общественным. — В. Г.) продуктами в той
или иной сфере, оказывая инвестированию средств в этой
сфере „особую поддержку" или накладывая на него „особые
ограничения". Самыми важными формами оказания этой
поддержки и наложения ограничений служат, разумеется,
субсидии и соответственно налоги».^
Ставка налога Пигу устанавливается в сумме, равной
внешним затратам при общественно оптимальном объеме
выпуска, т. е.
<л МЕСх(дх)- (17.11)
Введение такого налога, как показано на рис. 17.3, ведет к
сдвигу вверх на величину t^
Р,С,, МСх + МЕСх
кривой предельных частных
затрат MCjf, так что теперь им будет соответствовать прерывистая линия (МСх +tx). Она пересечет линию конкурентной цены Pjf в точке Е*, т. е. там же, где
цена уравнивается с предельными общественными затратами. Теперь
затраты предприятия,
генерирующего отрицательный внешний эффект, будут складываться из затрат на оплату применяемых факторов производства
и налоговых выплат. Налог Пигу побудит эти предприятия
учитывать внешние затраты и ограничить прибылемаксимизирующий выпуск обществелно оптимальным уровнем.
На практике определить внешние затраты с тем, чтобы
установить ставку налога Пигу, довольно сложно, тем более
что на разных предприятиях они могут существенно разлиО ях ч'х ях
Рис. 17.3. Внешние затраты и налог Пигу.
^ Пигу А. Экономическая, теория благосостояния. М., 1985. Т. 1. С. 259-
260.
/ 7.2. Внешние аффекты 473
чаться. Кроме того, внешний эффект будет по-разному ощущаться в плотно заселенном и слабозаселенном районе.
17.2.1. ТЕОРЕМА КОУЗА
Традиционный подход к решению проблемы внешних эффектов (их интернализация и налог Пигу) оставался преобладающим вплоть до 1960 г., когда американский экономист Рональд Коуз, ставший в 1991 г. нобелевским лауреатом, выступил со статьей «Проблема социальных издержек». Он
показал, что проблема внешних эффектов имеет обоюдосторонний (англ. reciprocal) характер. «Вопрос обычно понимался так, — писал Р. Коуз, — что вот А наносит ущерб В, и
следует решить, как мы ограничим действия А? Но это неверно. Перед нами проблема взаимообязывающего характера. При избегании ущерба для В мы навлекаем ущерб на А.
Действительный вопрос, который нужно решить, это следует ли позволить А наносить ущерб В или нужно разрешить В
наносить ущерб А? Проблема в том, чтобы избежать более
серьезного ущерба».^
Отрицательные внешние эффекты возникают при конкуренции между различными вариантами использования ресурсов в том случае, если права собственности на каждый из
этих вариантов не закреплены. Вывод Коуза, получивший
впоследствии название теоремы Коуза, заключается в следующем. Внешние эффекты можно интернализовать посредством закрепления прав собственности на объекты, их порождающие, и обмена этими правами, если это не связано с
большими трансакционными затратами. Если эти права вполне определены и могут обращаться на рынке (англ. marketable), рыночный механизм может привести стороны к эффективному соглашению. Если фирма имеет легальное право загрязнять окружающую среду, те, кто несет ущерб от
загрязнения, могут купить у фирмы право на минимум загрязнений. Если жители окрестных районов имеют право на
чистую окружающую среду, фирма может купить у них разрешение на ее загрязнение.
2 Коуз р. Проблема социальных издержек // Коуз Р. Фирма, рынок и
право. М., 1993. С. 85-86.
474 Глава 17. Отказы рынка
Рассмотрим отрицательные внешние эффекты, возникающие между металлургическим заводом, являющимся источником загрязнения окрестных водоемов, и рыбохозяйством,
ведущим в них рыбный промысел. Допустим, что право собственности на чистую воду принадлежит металлургическому
заводу. Преследующий цель максимизации прибыли завод
согласится отказаться от выпуска определенного объема продукции, если ему будут возмещены потери в его чистом выигрыше, обусловленные сокращением выпуска. Его чистый
дополнительный выигрыш представляет разность между его
предельной выручкой и частными предельными затратами. На
рис. 17.4 (подобном рис. 17.2 и
MSCx = МСх+ МЕСх
О Ч'х Ях Чх
Рже. 17.4. Теорема Коуза.
ях
Р С ' * --" 17.3) чистый дополнительный выигрыш от производства q'x -й тонны металла будет равен Рх ~MCx{q'^). С
другой стороны, рыбохозяйство согласится «доплачивать» металлургическому заводу за отказ от выпуска той
же q'x -й тонны металла сумму меньшую, чем предельные внешние затраты, т. е.
равную М8Сх{д'х)-МСх{д'х)-
Таким образом, расстояние по вертикали между МКд;^ и
МСх характеризует минимальные суммы, которые потребует металлургический завод за отказ от производства каждой
последующей тонны металла, ей соответствуют точки на оси
выпуска (рис. 17.4). С другой стороны, расстояние по вертикали между MSC^^ и MC;f характеризует максимальный
размер выплат рыбохозяйства металлургическому заводу в
обмен за отказ его от производства соответствующей единицы продукции.
Как явствует из рис. 17.4, при любом уровне выпуска
ниже дх платежи металлургическому заводу, на которые готово пойти рыбохозяйство, будут меньше тех, которые будут достаточны для того, чтобы завод согласился сократить
выпуск металла. Напротив, при любом уровне выпуска боль-
17.2. Внешние эффекты 475
шем д^ платежи, на которые будет согласно рыбохозяиство,
превысят суммы, на которые может претендовать завод в
обмен на сокращение выпуска своей продукции. Таким образом, партнеры могут достичь соглашения о том, что металлургический завод ограничит выпуск уровнем д^ в обмен на
определенную денежную компенсацию со стороны рыбохозяйства.
Изменится ли результат, если правом собственности на
чистую воду будет изначально наделен не металлургический
завод, а рыбохозяиство? Нет, не изменится, хотя характер
их взаимоотношений окажется иным. В этом случае предметом соглашения станет размер платежей металлургического
завода рыбохозяйству за разрешение ему загрязнять окружающую среду. Рыбохозяиство согласится разрешить такое
загрязнение, если платежи металлургического завода будут
выше предельного (для рыбохозяйства) уровня загрязнения.
С другой стороны, завод согласится платить за право увеличить выпуск металла на одну тонну, если этот платеж будет
ниже, чем избыток предельной выручки, приносимой этой
тонной продукции, над связанными с ее производством предельными затратами (MRy -МС;^). И в этом случае партнеры достигнут соглашения, рыбохозяиство продаст металлургическому заводу право производить металл в объеме д^.
Таким образом, эффективный с общественной точки зрения
результат может быть достигнут без вмешательства правительст,ва и независимо от того, кто будет изначально наделен правом собственности.
Решение Коуза особенно привлекательно для тех экономистов, которые склонны преуменьшать значение правительственного вмешательства в экономику вообще и в решение проблем, порождаемых наличием внешних эффектов, в частности. Но в силу ряда причин общество не может полагаться на
предлагаемое теоремой Коуза решение во всех случаях.
Во-первых, теорема Коуза требует, чтобы стоимость переговоров не была столь высокой, чтобы стать практически непреодолимым препятствием для достижения эффективного
соглашения. Однако такие отрицательные внешние эффекты, как загрязнение атмосферы, затрагивают благополучие
миллионов людей, как генерирующих отрицательные внеш-
476 Глава 17. Отказы рынка
ние эффекты (например, водителей личного автотранспорта), так и страдающих от них (например, жителей больших
городов и крупных центров тяжелой промышленности). Трудно, если не невозможно, представить себе иной, кроме политического процесса, способ согласования интересов сторон в
ходе переговоров, имеющих высокую стоимость.
Во-вторых, решение Коуза может быть реализовано, если
владельцы ресурсов могут идентифицировать источники наносимого им ущерба и легально предотвратить этот ущерб.
Даже если право на чистый воздух будет легально закреплено, неясно, ка к можно будет идентифицировать тех, чья деятельность вызывает появление озоновых дыр и кислотных
дождей, и в какой пропорции эти отрицательные внешние
эффекты должны быть «вменены» разным субъектам экономики.
Решение Коуза в большей мере применимо к ситуациям, в
которые вовлечено ограниченное число участников и источники отрицательных внешних эффектов легко определяются. Но
и в этом случае распределение прав собственности на ресурсы,
как мы видели, не влияет на эффективный исход переговоров,"
хотя оно и влияет на распределение доходов. Право собственности «дорогого стоит». Если таким правом в приведенном выше
примере будет наделен металлургический завод, его доход будет выше дохода рыбохозяиства, если же им будет наделено
рыбохозяйство, доход последнего окажется выше. Возможно,
поэтому наиболее эффективное решение окажется не самым
желательным.
17.3. ОБЩЕСТВЕННЫЕ БЛАГА
Еще одна ситуация, при которой рыночный механизм оказывается несостоятельным (англ. market failure), связана с так называемыми общественными (англ. public) благами. Общественные блага отличаются от частных благ следующими двумя характеристиками.
Прежде всего, в потреблении общественных благ отсутпcmeiiem сотьерничество. Потребление такого блага каким-либо
одним потребителем не уменьшает его количества, доступного
для потребления другими. Например, прослушивание радио-

["Экономическая школа"]

http://50.economicus.ru/index.php?ch=5&le=45&r=0&z=1

РАЗДЕЛ 0.

У БАРБОСА ЕСТЬ ВОПРОСЫ. Сколько стоит чистый воздух?

БАРБОС. Ап-чхи!..
АНТОН. Слушай, Игорь! Я, конечно, извиняюсь... Но почему у тебя в квартире дышать нечем? И что это за грохот во дворе?
ИГОРЬ. Да мы тут ни при чем. Сосед опять чинит свою машину. Глушитель, видите ли, у него барахлит. Купил какую-то развалину и постоянно в ней ковыряется. А мы терпим.
БАРБОС. Лично я терпеть не намерен. Вот пойду и укушу этого соседа.
АНТОН. А какое право он имеет нарушать ваше благосостояние?
ИГОРЬ. Да в том-то и дело, что имеет. Эта острая жизненная проблема занимает целый раздел в экономической теории. Она называется "Внешние эффекты".
АНТОН. Да, я что-то об этом уже читал.
ИГОРЬ. Поскольку люди живут и работают рядом, все друг на друга влияют. Это влияние и называется внешним эффектом. Например, сосед, который шумит своей машиной. Или его собака, которая гадит во дворе.
БАРБОС. Но я же удобряю почву!
АНТОН. Но неужели все друг другу только мешают?
ИГОРЬ. Нет, бывают и положительные внешние эффекты. Если, например, та же собака, охраняя хозяина, одновременно мешает грабителям подобраться к вашему имуществу.
БАРБОС. О-о-о... Нет худа без добра.
АНТОН. Но какое право он имеет оказывать эти внешние эффекты? Ведь воздух общий, а не его собственный. Надо запретить ему это делать, и проблема решена.
ИГОРЬ. Это не так-то просто. Посмотри на эту ситуацию с его стороны. Какое право мы имеем запрещать ему пользоваться воздухом? Он же общий, а не наш собственный...
АНТОН. Получается, что здесь возникает неразрешимый конфликт интересов. Вот уж это "общее"! Вечно из-за него возникают противоречия. Даже в рыночной экономике.

ИГОРЬ. Заметь, это "общее" характерно и для таких разных систем, как рыночная экономика и командная экономика.
БАРБОС. Выходит, что и у таких разных систем, как кошки и собаки, тоже есть что-то "общее"... вот тот газон, например.
АНТОН. Да, если соседу никто не может запретить шуметь и вонять, он это и делает. А что же нам, терпеть этот кошмар?
ИГОРЬ. Нет, можем как-то с ним договориться. Например, заплатить ему за то, чтобы он этого не делал.
АНТОН. Или можно предложить арендовать для него гараж где-нибудь подальше отсюда.
БАРБОС. Я бы ему отдал большую муляжную кость, которую мне Игорь в специальном "собачьем" магазине купил: пусть погрызет, успокоится... Мне не жалко.
ИГОРЬ. В любом случае мы должны ему дать "взятку".
АНТОН. А если он запросит такую "взятку", которую мы не сможем заплатить вообще?
ИГОРЬ. Конечно, полностью заставить его отказаться от удовольствия поковыряться в личном транспорте будет тяжеловато. Но ведь загрязнение в данном случае не является неделимым "благом". Можно его уговорить, чтобы он шумел не более часа в день, например. Короче, найти некий компромисс.
БАРБОС. Даю две кости за полчаса!
АНТОН. Но как-то это несправедливо. Почему это мы должны покупать право на чистый воздух? Надо содрать деньги с того, кто его загрязняет. Может быть, тогда он вообще бы его не загрязнял!
ИГОРЬ. Да, могло бы быть наоборот. Право на чистый воздух могло бы быть у нас, а не у соседа.
АНТОН. Вот здорово. Никакого загрязнения и платить не надо!
ИГОРЬ. Да, но... В этом случае сосед бы захотел заплатить нам за возможность загрязнить воздух до некоторого состояния.
АНТОН. Неужели мы бы согласились?
ИГОРЬ. Загрязнение - это делимое "благо". На некоторое загрязнение... за определенную плату, наверное, согласились бы. Между прочим, с точки зрения теории при любом распределении прав плата и размер загрязнения в обоих случаях должны оказаться одинаковыми.
БАРБОС. Выходит, что очищение воздуха стоит столько же, сколько его загрянение... Ничего не понимаю.

[В.В. Быков]

http://50.economicus.ru/index.php?ch=5&le=45&r=1&z=1
РАЗДЕЛ 1.
Внешние эффекты и их регулирование

Иногда рыночный механизм не позволяет достичь парето-эффективного размещения ресурсов. В силу ряда причин могут возникать ситуации, называемые провалами (или несостоятельностями) рынка, в которых рынок не справляется со своими функциями и либо вообще не может обеспечить производство блага, либо не может обеспечить его производство в эффективном объеме. Именно подобная неспособность рынка обеспечить эффективность обычно рассматривается в качестве основания для государственного вмешательства в экономику.
В этой лекции мы рассмотрим происхождение, последствия и способ преодоления одного из типов несостоятельности рынка - внешних эффектов.
Происхождение внешних эффектов
Причиной существования внешних эффектов является то обстоятельство, что все люди живут в одном мире и используют одни и те же ресурсы. Каждый человек может преследовать свои цели, при этом его действия могут иметь побочный результат (не входящий в его цели), который оказывает воздействие на состояние других лиц.
На языке экономической теории это означает, что потребление или производство какого-то блага может оказывать побочное воздействие на потребление или производство другого блага. Такие воздействия и называются внешними эффектами. Заметим, что под внешними эффектами мы подразумеваем непосредственное (физическое) воздействие одного процесса на другой. Внешними эффектами не является воздействие одного процесса на другой через систему цен (например, увеличение производства кирпича через ценовую систему "бьет" по производоству бетона).
1. Отрицательные внешние эффекты. Воздействие может быть отрицательным, если оно выражается в снижении полезности какого-либо потребителя или выпуска какой-либо фирмы. В этом случае говорят об отрицательном внешнем эффекте, а уменьшение полезности или выпуска считают внешними затратами данного вида деятельности.
Наиболее очевидным примером отрицательных эффектов является загрязнение окружающей среды. Если химический завод сбрасывает свои отходы в реку, это приводит к росту заболеваемости людей из-за ухудшения качества воды. Если же потребители хотят очистить воду, это требует расходов. И в том и другом случае происходят увеличение денежных затрат потребителей и (или) уменьшение их уровня полезности.
2. Положительные внешние эффекты. Воздействие может быть положительным, если оно выражается в увеличении полезности стороннего потребителя или выпуска фирмы. В этом случае говорят о положительном внешнем эффекте, а прирост полезности или выпуска считают внешними выгодами данного вида деятельности.
Например, Ленинградское оптико-механическое объединение, территория которого отделена от основных городских магистралей железной дорогой, в свое время построило подземный переход под путями, которыми могли пользоваться все горожане. В результате вырос их уровень полезности.
По направлению действия внешние эффекты могут быть разделены на следующие четыре группы.
1) "Производство - производство". Отрицательный внешний эффект: химзавод спускает в реку свои отходы, которые мешают производству расположенного ниже по течению реки пивоваренного завода. Положительный внешний эффект: расположенные рядом пасека пчеловода и яблоневый сад производителя фруктов оказывают друг на друга благоприятное воздействие (сбор меда зависит от числа яблонь, и наоборот).
2) "Производство - потребление". Отрицательное воздействие: жители прилегающих районов страдают от вредных выбросов в атмосферу промышленных предприятий. Положительное воздействие: завод в маленьком поселке ремонтирует дорогу, по которой "заодно" ездят и местные жители.
3) "Потребление - производство". Отрицательный эффект: в результате семейных пикников возникают лесные пожары, которые вредят лесному хозяйству. Положительный эффект: забор предприятия не нужно охранять, если рядом проходит людная улица и ни один воришка не может перелезть незамеченным.
4) "Потребление - потребление". Отрицательный эффект: полезность индивида уменьшается, если его сосед ночью включает на полную громкость музыку. Положительный эффект: если вы разбили цветник перед домом, то полезность ваших соседей от созерцания красивых цветов будет расти.
Таким образом, одни субъекты хозяйства (фирмы или потребители), преследуя свои цели, могут одновременно наносить ущерб или приносить выгоду другим субъектам.
В каком случае эта ситуация является провалом рынка и в чем заключается этот провал? Иными словами, в каком случае распределение ресурсов не является парето-эффективным?
ми, в каком случае распределение ресурсов не является парето-эффективным?
Отсутствие платы за внешний эффект
Провал рынка возникает в том случае, если отсутствует плата за внешний эффект. А платы может не быть в том случае, если отсутствует рынок того ресурса или блага, через который этот внешний эффект реализуется.
Предположим, что бумажная фабрика может использовать такой ресурс, как чистая речная вода, не приобретая его на рынке и, следовательно, ничего за него не платя, но лишая других потребителей (рыболовов, купальщиков) возможности использовать этот ресурс. Подобная ситуация возможна потому, что ресурс "чистая вода", который стал ограниченным (за него конкурируют фабрика и потребители), не имеет собственника и используется бесплатно тем, кто сумеет им воспользоваться. В результате фабрика не учитывает возникающие при этом внешние затраты и производит свою бумагу в парето-неэффективном объеме.
Подобная ситуация может возникать тогда, когда эти блага или ресурсы переходят из категории свободных в категорию экономических (становятся ограниченными), и один из тех, кто их потребляет, мешает другим пользоваться этим же благом и порождает внешние затраты. Если рынок при этом не возникает и плата за редкий ресурс не назначается, внешние затраты не влияют на поведение того лица, которое их вызывает, и это приводит к парето-неэффективности. Покажем это на следующем примере.
Представим себе отрасль, в которой действует совершенная конкуренция. Все фирмы отрасли несут затраты на производство дополнительной единицы продукции, равные предельным частным затратам, MPC (рис. 1, а). При этом все фирмы загрязняют окружающую среду, и это обходится им бесплатно. С увеличением производства растет совокупный ущерб от загрязнения, который называется общими внешними затратами. Следовательно, существуют предельные внешние затраты (MEC), связанные с выпуском каждой дополнительной единицы продукции и не оплачиваемые производителями. Поэтому, чтобы определить предельные общественные затраты (MSC), показывающие, во что реально обходится хозяйству производство блага, мы должны сложить MPC и MEC.
Как видно из рис. 1, рыночное равновесие установится в точке А, и объем выпуска q1 не является парето-эффективным. Поскольку фирмы несут только часть реальных затрат, в точке А имеет место перепроизводство блага. Если бы все затраты были включены в цену, парето-эффективное равновесие установилось бы в точке В.

Рис. 1. Отрицательные (а) и положительные (б) внешние эффекты.
Аналогично этому нетрудно убедиться, что при положительном внешнем эффекте благо будет недопроизводиться. Представим, что продажа цветов на улицах приносит полезность всем прохожим вне зависимости от того, являются они покупателями этих цветов или нет. Следовательно, существует положительный внешний эффект. Чтобы рассчитать предельные общественные выгоды (MSB), которые показывают всю полезность производства для общества, нам нужно сложить предельные внешние выгоды (MEB), достающиеся бесплатно, и предельную полезность потребителей, полученную от купленных цветов. Поскольку фирмы не получают вознаграждения за внешние выгоды, равновесие устанавливается в точке А, и это означает недопроизводство цветов. Если бы потребители платили за удовольствие созерцания цветов на улицах, эти цветы выставлялись бы в большем объеме и равновесие установилось бы в точке B (рис. 1,б).
Что нужно сделать, чтобы устранить этот провал рынка? Необходимо сделать так, чтобы лицо, порождающее внешний эффект, считалось с внешними затратами или получало вознаграждение за внешние выгоды. Существуют три подхода к решению этой проблемы: интернализация внешних эффектов, введение корректирующих налогов и субсидий и закрепление прав на все ресурсы в соответствии с теоремой Коуза.
Интернализация внешних эффектов
Один из способов заставить лицо считаться с теми внешними эффектами, которые оно порождает своей деятельностью, заключается в интернализации внешних эффектов (от лат. internus - внутренний). Под интернализацией мы здесь понимаем превращение внешнего эффекта во внутренний. Возможным путем интернализации является объединение субъектов, связанных внешним эффектом, в одно лицо.
Представим, что химический и пивоваренный заводы из приведенного выше примера объединяются в одно предприятие. При этом внешний эффект, который раньше создавал химзавод, исчезает, так как теперь одна фирма вынуждена иметь дело с обоими производствами и ни на кого извне она влияния не оказывает. Теперь затраты в виде уменьшения выпуска пива она воспринимает как свои собственные и будет стремиться их минимизировать.
Точно так же, если вы "достаете" свою соседку веселой музыкой, а потом женитесь на ней, то в дальнейшем снижение ее полезности будет восприниматься вашей ячейкой общества как общее снижение полезности, и, следовательно, вы будете принимать в расчет это воздействие.
Однако интернализация далеко не всегда возможна или желательна. В использованном выше примере нет смысла объединяться химическому и пивоваренному заводам (если, конечно, не считать саму интернализацию, которая никогда не была бы главной причиной объединения). В некоторых случаях объединение двух производств может грозить потерей эффективности за счет отрицательной экономии от масштаба. Что касается примера с соседкой, невозможно создать семью со всеми людьми, с которыми вас связывают внешние эффекты...
Корректирующие налоги и субсидии
Существует другой способ побудить лицо, являющееся источником внешних эффектов, считаться с затратами, которые эти эффекты порождают, - заставить его оплатить эти затраты. Если производитель внешних затрат будет вынужден с ними считаться, он будет пытаться оптимизировать соотношение затрат и выгод, а это путь к парето-эффективности.
Но кто может это сделать? Только тот, кто обладает властью в хозяйстве и может назначить плату за ограниченный ресурс, который не имеет собственника. Эта плата может быть назначена в виде налога, который называют корректирующим налогом, или налогом Пигу (по имени английского экономиста, предложившего такой налог).
Корректирующий налог - это налог на выпуск товара, позволяющий уравнять предельные частные и предельные общественные затраты. Этот налог заставляет фирму воспринимать внешние затраты, как свои собственные, увеличивая предельные частные затраты производства на сумму, равную МЕС.
Рассмотрим рис. 2, а. Пусть МЕС постоянны, и введен налог t на единицу продукции, причем t = MЕС.

Рис. 2. Корректирующие налоги (а) и субсидии (б).
Без корректирующего налога рыночное равновесие было в точке А. Введение налога привело (в условиях совершенной конкуренции) к росту цены и подняло МРС до уровня MSC. Это привело к уменьшению выпуска продукции. Величина налогового сбора равна площади прямоугольника CBFD. Новое равновесие, достигнутое в точке В, является эффективным, так как выполняется условие:
МРС + МЕС = MSC = MSB.
Уменьшение общественных затрат, а следовательно и выигрыш в эффективности, равно площади треугольника BAF.
Теперь рассмотрим случай положительных внешних эффектов. Как уже отмечалось, при их наличии
стороны государства для установления эффективного уровня производства. Для этого используются корректирующие субсидии - платежи создателям положительных внешних эффектов. На рис. 2, б показаны последствия введения корректирующей субсидии.
Целью корректирующей субсидии является выравнивание предельной частной и предельной общественной полезности. До введения субсидии рыночное равновесие было в точке A. Пусть предельные внешние выгоды постоянны и введена корректирующая субсидия s = MEB. Это приведет к увеличению спроса на благо, что в свою очередь вызовет рост объема производства и цены. Новое равновесие соответствует точке B, и количество производимого блага будет эффективным, поскольку выполнено условие:
MEB + MPB = MSB = MSC ,

где MPB - предельные частные выгоды. Общая величина субсидии равна площади прямоугольника CDFB.
Однако использование корректирующих налогов и субсидий наталкивается на некоторые препятствия. Сопоставим действие налогов и штрафов.
1. Введение потоварного налога приводит к желаемому результату лишь в предположении, что существует единственно возможная технология производства продукта, так что объем выпуска и размер внешнего эффекта однозначно связаны друг с другом. Если же при одном и том же объеме выпуска величина внешнего эффекта может варьировать (скажем, фирма может строить или не строить очистные сооружения), то налог на продукт не побуждает фирму выбирать технологию, эффективную с общественной точки зрения. Эту задачу могут решить налоги (штрафы), величина которых непосредственно связана с величиной внешнего эффекта. Применение штрафа в размере MEC на единицу внешнего эффекта приведет к тому, что предельные затраты для фирмы будут равны
MPC + MEC = MSC ,

что побудит фирму осуществлять выпуск в общественно оптимальном объеме и к тому же использовать общественно эффективную технологию.
2. При установлении размера корректирующего налога на продукцию или штрафа необходимо определить предельные общественные затраты, что представляет собой непростую задачу. Введение штрафов за производство внешних эффектов сопряжено также с дополнительными техническими трудностями: внешние эффекты требуется измерять специально, что может потребовать значительных затрат.
Если в качестве затрат или выгод выступает изменение уровня полезности людей, то в этом случае ничего измерить просто невозможно. Полезность, получаемая соседями от созерцания вашего цветника, не имеет ценностного выражения. Однако вы не можете ни запретить соседям пользоваться этим благом, ни принудить их платить за пользование. Государственные меры (корректирующие субсидии и т. д.) в отношении этих внешних эффектов не могут быть применены хотя бы в силу невозможности определения предельной внешней полезности.
3. Одна и та же фирма может производить одновременно несколько различных внешних эффектов, каждый из них необходимо измерить, и для каждого требуется определить размер штрафа на уровне предельных внешних затрат. Штраф должен играть роль цены ресурса, но в отличие от последней его величина не формируется рынком, а должна быть определена расчетным путем.
По этим причинам для уменьшения отрицательных внешних эффектов часто используются не корректирующие налоги и не штрафы, а государственная регламентация. Государство может устанавливать предельно допустимые нормы загрязнения или непосредственно контролировать производственный процесс, требуя от фирм, например, строительства определенных очистных сооружений. Но это уже сопряжено с возможными провалами государства, которым посвящена лекция 50.

[С. В. Шендерова]

http://50.economicus.ru/index.php?ch=5&le=45&r=2&z=1

РАЗДЕЛ 2.

В предыдущем разделе мы предполагали, что государство является арбитром в ситуации с внешними эффектами, устанавливая плату за право на внешний эффект, которая сделает распределение парето-эффективным. Но предположим, что государство не может или не хочет вмешаться. Смогут ли участники этой ситуации разобраться без его участия и каким будет итог этого "разбирательства"?
Может быть, сторона, которая терпит убытки от внешнего эффекта, согласится заплатить другой стороне за его непоявление? Или, может быть, наоборот, виновник внешнего эффекта должен заплатить за право его осуществления?
Вопрос не разрешим без дополнительной информации о том, кто обладает юридически оформленным правом на использование ресурса, через который действует внешний эффект. Если правом на ресурс обладает виновник внешнего эффекта, то платить придется страдающей стороне, и наоборот.
Но самая удивительная вещь заключается в том, что вне зависимости от того, кому принадлежат права, в итоге будет достигнуто одно и то же парето-эффективное распределение ресурсов (при отсутствии трансакционных затрат). От распределения прав зависит только то, кто получит плату. Это утверждение получило название теоремы Коуза, в честь знаменитого первооткрывателя трансакционных затрат, продемонстрировавшего это положение в одной из своих статей.1
Теорему Коуза можно проиллюстрировать на следующем примере. Пивоваренный завод "Емельян Пугачев" использует для производства пива воду из реки. Выше по течению расположено химическое предприятие "Красный квадрат", сбрасывающее отходы своего производства в реку. Объем этих стоков прямо зависит от объема выпуска продукции "Красного квадрата". Это означает, что затраты на производство пива зависят от выбора химическим предприятием объема выпуска продукции, а также от количества вредных веществ, которые должны быть удалены из воды перед тем, как приступить к производству фирменного сорта пива "Емельян Пугачев".
"Красный квадрат" будет устанавливать объем выпуска исходя из максимизации собственной прибыли и не будет учитывать воздействия загрязнения на прибыль пивоваренного завода. Но руководство последнего предпочло бы заплатить химическому предприятию за снижение выброса вредных веществ, поскольку это снизило бы издержки производства "Емельяна Пугачева". Но это привело бы к снижению прибылей химиков из-за уменьшения выпуска их продукции. Если снижение издержек пивоваренного завода превосходит снижение прибыли химического предприятия, то существует потенциальная возможность для "торговли" уровнем выбросов и его приведения к эффективному.
Отложим на оси абсцисс (рис. 3) количество (x) выброса вредных веществ в реку. Для простоты допустим, что дополнительная прибыль "Красного квадрата" является функцией от количества загрязнения и изображена кривой MPB. Также предположим, что ущерб "Емельяна Пугачева" (в виде потери прибыли) тоже есть функция от количества загрязнения и показана кривой MPC. И наконец, предположим, что выбросы химического предприятия не являются внешними эффектами для других индивидов.

Рис. 3. Выгоды и затраты от загрязнения.
Эффективный уровень загрязнения x*, при котором суммарная прибыль двух фирм достигает максимума, удовлетворяет условию:
MPB = MPC.

Рассмотрим два возможных законодательных режима установления прав собственности на загрязнение и предоставляемые ими варианты решения проблемы.
1. Разрешительный законодательный режим. "Красный квадрат" имеет законное право сбрасывать любое количество вредных веществ, и никто не может ему в этом помешать.
В этом случае "Красный квадрат" выбирет величину загрязнения на уровне x1, при котором его предельная выгода равна нулю (MPB = 0). Уровень загрязнения будет неэффективно велик, потому что его воздействие на пивоваренный завод химическим предприятием игнорируется.
В этом случае пивоваренному заводу будет выгодно предложить "Красному квадрату" сократить уровень загрязнений до x*, компенсировав ему потерю прибыли в размере фигуры с. "Емельян Пугачев" при этом сэкономит свои затраты на сумму c + d, получив чистый выигрыш в размере d. В результате возникнет парето-эффективное распределение ресурсов и общая прибыль достигнет максимума.
2. Запретительный законодательный режим. "Красный квадрат" не имеет законного права сбрасывать вредные вещества, а "Емельян Пугачев" имеет право запретить любые выбросы.
В этом случае "Емельян Пугачев" будет контролировать уровень загрязнения и выберет уровень загрязнения х2 = 0, при котором дополнительные издержки на ликвидацию последствий выбросов минимизируются. Но нулевой уровень загрязнения также неэффективен при наших допущениях, так как прибыль "Красного квадрата" сведена на нет.
В этом случае "Красному квадрату" будет выгодно просить у пивоваренного завода разрешения на увеличение уровня загрязнений до x*, компенсировав ему потерю прибыли в размере фигуры b. "Красный квадрат" при этом увеличит свою прибыль на сумму a + b, из которой он отдаст b в качестве компенсации и получит чистый выигрыш в размере a. В результате тоже возникнет парето-эффективное распределение ресурсов и общая прибыль достигнет максимума.
Таким образом, согласно теореме Коуза, при сделке будет достигнуто эффективное размещение ресурсов, несмотря на первоначальное закрепление прав собственности. Если взаимодействующие стороны могут заключить контракт друг с другом, то за внешний эффект может быть предложена плата, и сторона, которая имеет законное право контролировать внешний эффект, в своих действиях учтет ее влияние на контрагента. Единственное, на что влияет первоначальное закрепление прав, - это на распределение дохода обеих фирм. В соответствии с разрешительным законодательным режимом эффективная сделка увеличивает прибыль химического завода на c, при запретительном режиме - прибыль пивоваренного завода на a.
Самым главным следствием теоремы Коуза является то, что при нулевых трансакционных издержках перераспределение прав "делать что-либо, имеющее вредные последствия" (именно так трактовал Коуз право использования ресурсов), может происходить парето-эффективным образом без вмешательства государства. В этом теорема резко расходилась с общепринятым до ее появления мнением, что правительственная интервенция всегда необходима для достижения эффективного размещения ресурсов при наличии внешних эффектов.
Вместе с тем эта идея далеко не всегда обеспечивает саморегуляцию рыночной системы и достижение парето-эффективности. Ведь мир теоремы Коуза очень специфичен - он существует только для двусторонних сделок, при полноте информации и при нулевых трансакционных затратах.

[П.В. Лушанкин]

http://50.economicus.ru/index.php?ch=5&le=45&r=3&z=1
"Мой отец, пунктуальный человек, записал в своем дневнике, что я родился в 3 часа 25 минут пополудни, 29 декабря 1910 года". 2 Через 81 год появится еще одна запись, но уже в другом "дневнике" - Королевская Шведская Академия наук признает Рональда Коуза еще одним лауреатом премии памяти Альфреда Нобеля по экономике. Между этими событиями - путь к успеху и популярности, которым сегодня позавидовали бы многие из экономистов. В чем причины этого успеха?
"Академических" корней Р. Коуз не имел - его родители получили очень скромное образование, служили на местном почтамте, а основны ми интересами их были спорт (отец увлекался крикетом, мать - теннисом) и литература.
В детстве Рональд тоже занимался спортом, но куда больше его интересовали интеллектуальные занятия. В наследство от своих родителей Рональд получил сильную тягу к литературе и читал самые разные книги, которые попадали ему в руки. Этому способствовало то, что Рональд был единственным ребенком в семье, и ему часто приходилось оставаться одному. Когда Рональд научился играть в шахматы, он часто играл сам с собой, и это доставляло ему огромное удовольствие.
Любопытный факт - когда Рональду исполнилось 11 лет, отец отвел его к френологу, и то, чту последний сказал о его характере, наталкивает на сомнения относительно ложности этой "лженауки". В учетной карточке Р. Г. Коуза значилось: "Вы обладаете незаурядными умственными способностями, и вы знаете об этом, хотя можете быть склонны к их недооценке... Вы не будете плыть по течению, как вялая рыбешка... Вы уважаете силу ума и не являетесь инструментом в руках прочих". Сейчас это заключение френолога выглядит как пророчество.
Как это часто бывает, одной из причин будущего успеха послужило печальное обстоятельство - маленький Рональд страдал болезнью ног, которая считалась неизлечимой. В результате он был отправлен в школу для детей с физическими отклонениями, учрежденную местными властями. Пропустив вступительные экзамены в местную среднюю школу, благодаря усилиям родителей он поступил в нее с опозданием на год.
Окончив школу, он сдает вступительные экзамены в Лондонский университет. Здесь Рональд сначала выбирает для изучения исторические науки, но вскоре отказывается от этой идеи (поступив в среднюю школу на год позже обычного, он не имел возможности должным образом изучить латынь). Рональд начинает усиленно заниматься химией, но и этот предмет вскоре перестает его удовлетворять. В октябре 1929 г. Р. Коуз сдает промежуточные экзамены в Лондонскую школу экономики с целью получить степень бакалавра коммерции, и в дальнейшем его судьба оказывается неразрывно связанной с экономической наукой.
Как открыть "частицу"?
Специальность Коуза не предполагала изучения экономической теории - основное место в программе занимали бухгалтерский учет, статистика, право. Однако Коуз имел много друзей-"теоретиков" и участвовал в неформальных обсуждениях различных проблем экономической теории.
На последнем этапе обучения будущие бакалавры коммерции должны были посещать семинары по управлению предприятием (business administration), которые вел новый заведующий кафедрой коммерции А. Плант. Для Рональда эти семинары имели огромное значение. Как писал он сам: "Я получил огромный подарок судьбы, который оказал влияние на все, чем я занимался впоследствии". Что же произошло на этих семинарах?
На своих занятиях А. Плант, помимо всего прочего, рассказывал студентам об удивительном механизме "невидимой руки", которая управляет всеми производителями. Настоящим управляющим в хозяйстве являются потребители, а менеджеры только выполняют их команды. Вслед за многими экономистами того времени, Плант считал, что "нормальная экономическая система работает сама по себе",3 и отрицал необходимость централизованного планирования.
Тем не менее действительность ставила эту теорию под сомнение: разгар Великой депрессии, повсюду массовая безработица, рынки бессильны этому помочь. Для выхода из ситуации все чаще предлагаются различные варианты планирования хозяйственной деятельности.
Были и факты другого рода: в России централизованное управление хозяйством становилось реальностью. Хозяйство перестраивалось по ленинскому принципу "вся страна - единая фабрика". Среди западных экономистов шли споры по поводу централизованного планирования, в этой дискуссии неизбежно возникал вопрос о причинах возникновения фирм и о пределах их роста. Все это не могло не повлиять на развитие взглядов Р. Коуза (который, между прочим, в то время симпатизировал социалистам).
Когда подошло время выпускных экзаменов, Коуз собирался продолжить работу в Лондонской школе экономики, занимаясь вопросами промышленного права. Еще немного, и Коуз несомненно стал бы юристом, но произойти этому было не суждено. Во многом благодаря хлопотам А. Планта Лондонский университет наградил Р. Коуза поездкой для учебы в Америке, фактически предопределив этим его дальнейшую судьбу.
В 1931-1932 гг. Коуз работал в США, изучая вертикальную и горизонтальную интеграцию промышленности этой страны. Хотя А. Плант на своих лекциях обсуждал различные варианты отраслевой организации, единая теория, объясняющая существующие различия, отсутствовала. В Соединенных Штатах Коуз встретился с известными экономистами (в том числе с В. Леонтьевым и Ф. Найтом) и посетил множество фирм с различными типами организации, собирая эмпирический материал для своей работы. Результатом этой работы было рождение нового подхода к объяснению факта существования фирмы. В письме 1932 г. он пишет: "Я развиваю теорию, согласно которой экономическая интеграция есть результат преодоления ограниченности мелкого производства - в сущности это объединение мелких производителей в различных отраслях с целью получения выгод крупномасштабного производства". И далее: "Интеграция - это объединение под одним контролем нескольких различных функций".4 Здесь возникает вопрос: как соотнести интеграцию (особенно вертикальную) с общепринятой трактовкой специализации. Ведь эти тенденции в известном смысле противоположны. Для этого, очевидно, необходимо как-то их измерить, найти критерий оценки, причем экономический критерий, такой как, например, издержки. Коуз пишет: "Я считал, что необходимо изучить затраты, связанные с объединением различных комбинаций функций под централизованным контролем. Это привело меня [тогда] к мысли, что разделение интеграции на вертикальную и горизонтальную не имеет значения. Принципиально важен момент фактического объединения различных функций под одним контролем, стадия, слабо изученная".5
Таким образом, уже в 1932 г. идея о затратах на координацию была сформулирована (об этом говорит лекция, прочитанная в октябре этого года). Но публиковать ее Коуз не спешит. Отчасти это было вызвано природной скромностью и осторожностью автора. Отчасти тем обстоятельством, что молодой Коуз был всецело поглощен преподаванием и исследованиями и сам, возможно, не отдавал себе отчета в значимости своих идей.
В 1932-1935 гг. он преподает в Школе экономики и коммерции в г. Данди и в Ливерпульском университете. В 1935 г. он возвращается в Лондонскую школу экономики и начинает читать курс лекций по общественным услугам (public utilities) в Великобритании. И только в 1937 г., наконец, публикует статью "Природа фирмы", в которой излагает свою точку зрения на причины объединения независимых производителей в фирмы.
Позже значение открытия трансакционных затрат будут сравнивать с открытием новой элементарной частицы в физике. И хотя некоторое время эта "частица" будет оставлена экономистами без внимания, спустя три десятилетия из нее разовьется целая ветвь экономической теории - неоинституционализм.
Каким образом Коузу удалось совершить открытие "новой элементарной частицы" в хозяйстве? Какими обстоятельствами мы можем объяснить это достижение?
Во-первых, это были годы "высокой теории" и в стенах Лондонской школы экономики царила атмосфера активной творческой деятельности, которая стимулировала всех принимать активное участие в разработке новой экономической науки. Этот энтузиазм и вера в собственные силы стали причиной многих открытий в 1930-х гг.
Во-вторых, А. Плант не только спровоцировал размышления Коуза, но и внушил ему тягу к исследованиям реального хозяйства. Как писал сам Коуз: "Основное влияние Арнольда Планта на мое творчество заключалось в том, что он обратил внимание на те вопросы, касающиеся деловой практики, которые в то время оставались без удовлетворительного ответа".
Залогом успеха оказалось мышление молодого Коуза, свободное от общепринятого восприятия экономической науки. Впоследствии он сам писал: "Если вы получаете серьезную подготовку, вас учат мыслить определенным образом, а это значит, что есть некоторые вещи, о которых вы просто не задумываетесь".
В дальнейшем этот здравый смысл, позволивший неспециалисту объяснить фундаментальное явление в хозяйстве, помог Коузу проявить себя и в других разделах экономической науки.
Простая мысль становится теоремой
Во время второй мировой войны Коуз работал в правительственных службах - в Комиссии по лесному хозяйству, затем в Центральной статистической службе. Вернуться в Лондонскую школу экономики ему удалось лишь в 1946 г. Он стал читать один из ключевых курсов - "Основы экономической теории", а также продолжил исследования общественных услуг (а именно почты и радиовещания).
В 1948 г. Коуз провел 9 месяцев в США, получая стипендию, учрежденную Рокфеллером, и изучая американскую радиовещательную отрасль. Вскоре после этого, в 1950 г., вышла в свет его книга "Британское радиовещание : исследование монополии".
В 1955 г. Р. Коуз эмигрирует в Соединенные Штаты Америки. Первоначально он работает в Университете Буффало, но в 1959 г., после года работы в Центре продвинутого изучения поведенческих наук, переходит на экономический факультет Виргинского университета. Коуз сохраняет свой интерес к общественным услугам (в особенности применительно к радиовещанию), и в течение года работы в Центре он пишет статью "Федеральная комиссия связи", которая была опубликована в 1959 г. Федеральная комиссия занималась вопросами регулирования радиовещательной отрасли в США, включая распределение частотного диапазона. Коуз рассмотрел процедуры, которым следовала комиссия, и пришел к выводу, что распределение осуществлялось весьма неэффективно. Он попытался предложить распределение частот через ценовой механизм (права отдаются лицу, предлагающему большую цену).
Часть его рассуждений была критически воспринята рядом экономистов Чикагского университета. В связи с этим было решено встретиться тихим вечером у А. Директора (профессора Чикагского университета, тестя М. Фридмена) и обсудить эти вопросы в спокойной и уютной обстановке. В ходе этой встречи Р. Коуз убедил несогласных, вследствие чего ему было сделано предложение опубликовать свои аргументы в "Журнале права и экономики" ("The journal of law and economics"). Несмотря на то что основная мысль в скрытом виде уже содержалась в работе "Федеральная комиссия связи", Коуз написал другую статью - "Проблемы социальных затрат", в которой он более подробно изложил и развил свои взгляды. Эта статья появилась в начале 1961 г. и в отличие от его работы 1937 г. имела мгновенный успех. Ее широко обсуждали в то время и продолжают обсуждать в современной экономической литературе и поныне. Приятный казус судьбы состоял в том, что если бы экономисты из Чикагского университета не посчитали бы выводы работы "Федеральной комиссии связи" ошибочными, то вполне очевидно, что статье "Проблемы социальных затрат" никогда не суждено было бы быть написанной.
Основная идея этой замечательной статьи со множеством примеров из реального хозяйства была проста - неважно, кто владеет правом использования ресурса, это право все равно купит тот, кто получит от него более высокую прибыль. Закон просто определяет человека, с которым нужно заключить контракт на использование ресурса.
Вскоре Дж. Стиглер в своей работе "Теория цены" окрестит это утверждение теоремой Коуза, перефразировав его следующим образом: "В условиях совершенной конкуренции частные и социальные издержки равны".
В 1964 г. Р. Коуз перешел в Чикагский университет, где работает и по сей день. Там он стал редактором уже известного нам "Журнала права и экономики", сохранив эту должность до 1982 г. Работа редактора служила источником огромного удовлетворения - Коуз поощрял экономистов и юристов писать о различных сторонах функционирования рынка и о том, как правительство регулирует хозяйственную деятельность. Журнал сыграл ключевую роль в создании нового направления исследований на стыке двух наук - права и экономической теории.
Критик своей науки
Здравый смысл никогда не подводил Коуза. Практически во всех вопросах, о которых ему приходилось писать, Коуз оказывался весьма проницательным критиком существующей теории и предлагал простые и разумные способы исправления недостатков.
В 1920-е гг., например, было принято говорить о предельных издержках, как о издержках дополнительной фирмы. Этот подход показался Р. Коузу неубедительным, и он выразил свои сомнения А. Планту. Тот ответил, что, возможно, было бы лучше использовать для экономического анализа термин "предельные издержки дополнительной единицы продукции". Поступив, как посоветовал Плант, Р. Коуз вместе со своим другом Фоулером построили кривую предельных издержек и показали связь между ней и кривой средних издержек. Велико же было их разочарование, когда они, заглянув в одно из приложений "Экономической теории благосостояния", обнаружили, что А. Пигу сделал это раньше их.
Р. Коуз хорошо понимал недостатки методологии экономической науки - особенно такой разработанной ее части, как микроэкономика. По мнению Коуза, последняя умеет объяснять максимизирующее поведение идеальных фирм и потребителей, но на самом деле это объяснение бессодержательно. Согласно теории, люди выбирают то, что они выбирают.
Этот метод анализа максимизирующего поведения, получивший название экономического подхода, сделал возможным эскпансию экономистов в другие социальные науки. Но этот упор на логике выбора пошел не на пользу самой экономической теории. Теория создала потребителей, не имеющих и следов принадлежности к человечеству, фирмы, не знающие, что такое организация, обмен, осуществляемый вне рынков.
Кроме того, современная экономическая теория использует чрезмерно точный и математизированный анализ для объяснения вещей, которые могут быть поняты с помощью более простых рассуждений. Во многих случаях экономическая теория оказывается в плену своего метода. Сначала экономисты хорошенько осваивают технику анализа, а потом думают, где бы его применить. Поскольку к реальным фирмам и потребителям часто этот метод анализа применить невозможно, экономисты придумали воображаемые экономические системы, превратив анализ в игру.
"Забавно получать награду в восьмидесятилетнем возрасте за работу, которую выполнил в двадцать", - сказал Коуз в своей нобелевской лекции. Судьба оказалась несправедлива к этому человеку, продемонстрировав этим его гениальность. Ведь остальные экономисты не только не смогли сами изобрести этот анализ, но еще несколько десятилетий после того, как это сделал Коуз, не могли осознать фундаментальное значение изобретенного.
2 Coase R. H. Autobiography. http://nobel.sdsc.edu. 1997.
3 Plant A. Trends in business administration // Economics. 1932. Vol. 12. P. 387.
4 Коуз Р. Природа фирмы // Коуз Р. Фирма, рынок, право. C. 40.
5 Там же.

[Ростислав Исакович Капелюшников]

http://www.libertarium.ru/Coase
[© Автор, кандидат экономических наук, старшин научный сотрудник ИМЭМО РАН]

Когда стало известно о присуждении Нобелевской премии по экономике 1991 г. -- "за пионерские работы по проблемам трансакционных издержек и прав собственности" -- Рональду Коузу, то, пожалуй, самой распространенной реакцией было недоумение. Имя восьмидесятилетнего профессора из Чикаго ровным счетом ничего не говорит широкой публике. Немногим лучше обстоят дела и в профессиональном научном сообществе. Люди типа Коуза воспринимаются новой порослью экономистов, воспитанных в духе "инженерного подхода", как реликты давно прошедших времен.

Нужно признать: к анализу экономических проблем Коуз подходит скорее как философ, чем как эксперт. Эта старомодность плохо вяжется с господствующими сейчас стандартами научности, и потому в столь высоком признании его заслуг может видеться что-то странное, даже противоестественное. У него нет формализованных моделей, длинных рядов математических выкладок или хотя бы графиков и диаграмм -- этих обязательных примет "нормальной" науки сегодняшнего дня. ["В дни моей молодости, -- иронически замечает по этому поводу Коуз, -- говаривали, что если глупость слишком велика, чтобы произнести, ее можно спеть. В современной же экономической науке ее можно высказать на языке математики". -- C o a s e R. The Firm the Market, and the Law. Chicago. 1988, p. 185. (см. Р.Коуз. Фирма, рынок и право. М.: "Дело ЛТД" при участии изд-ва "Catallaxy". 1993)] Не поражает он и размахом творческой деятельности: его научный авторитет покоится всего-то на двух статьях, одна из которых -- "Природа фирмы" -- была опубликована в 1937 г., а другая -- "Проблема социальных издержек" -- в 1960 г. К этому стоит добавить, что общение Коуза с собратьями-экономистами протекало нелегко, его идеи десятилетиями могли пребывать в небрежении, а если и получали признание, то истолковывались далеко не адекватно замыслам автора.

Но хотя работы Коуза не содержали каких-либо важных эмпирических находок или принципиальных технических новаций, они произвели переворот в видении экономической реальности, изменили саму научную картину мира. Историки науки говорят в таких случаях о "парадигмальном сдвиге". Идеи Рональда Коуза как раз и послужили источником парадигмального сдвига в современном экономическом анализе, породив целое семейство новых, бурно развивающихся направлений теоретической мысли. По глубине проникновения в сущность и своеобразие различных экономических систем его ставят нередко рядом с Адамом Смитом. [Коузу принадлежат несколько замечательных работ по истории экономической мысли, одна из которых посвящена концепции человека у Адама Смита: C o a s e R. Adam Smith's View of Man. --"Journal of Law and Economics". 1976. v. 19. No. 3.]

Как ни странно, но с течением времени значение его классических работ все более возрастает. В 1966--1970 гг. на "Природу фирмы" насчитывалось всего 17 ссылок в научных журналах, в 1971--1975 гг. -- 51, в 1976--1980 гг. -- уже 105. Для "Проблемы социальных издержек" цифры еще выше: соответственно 70, 186 и 331. По индексу цитируемости она является чемпионом среди экономических статей, опубликованных в послевоенный период.

По признанию самого Коуза, разрабатываемые им идеи относятся к разряду самоочевидных истин, которыми, однако, современная экономическая наука склонна пренебрегать. В сущности, лейтмотив всех его работ составляет мысль о том, что любая форма социальной организации -- рынок, фирма, государство -- требует немалых издержек для своего создания и поддержания затем "на ходу". А отсюда следует, что различные социальные институты могут сильно отличаться по уровню и структуре этих издержек; что наиболее эффективными оказываются институты, обходящиеся обществу дешевле; что искусство экономической политики есть не что иное, как отбор наименее дорогостоящих способов координации экономической деятельности; что практические рекомендации, на которые не скупится академическая наука, в большинстве своем беспредметны, поскольку основаны на сравнении пусть несовершенных, но фактически действующих институтов реального мира с идеальными конструкциями, существующими лишь в призрачном мире чистой теории.

2

Рональд Гарри Коуз родился в 1910 г. в Великобритании, закончил Лондонскую школу экономики (его учителем был Арнольд Плант известный английский экономист, прививший своему ученику глубокий интерес к проблемам собственности), затем преподавал в различных британских университетах. В 1951 г., получив докторскую степень, он принимает приглашение Университета Баффало и переезжает в США. С 1958 г. работает в Вирджинском университете, в 1964 г. становится профессором Чикагского университета и одновременно -- главным редактором "Журнала экономики и права"; в 1982 г. выходит в отставку.

Первая фундаментальная работа Р. Коуза -- "Природа фирмы" -- была задумана еще на студенческой скамье и опубликована несколько лет спустя [C o a s e R. The Nature of the Firm. -- "Economica", v. 4, November 1937]. В ней он задавался невинным, на первый взгляд, вопросом: почему существуют фирмы? Почему какая-то часть экономической деятельности протекает внутри фирм, представляющих собой вертикальные иерархические структуры и устроенных по принципу прямых приказов-команд, а другая осуществляется на рынке, где на основе добровольных двусторонних контрактов складываются горизонтальные отношения и где все решают цены? Отчего экономика не может существовать в виде "сплошного" рынка, откуда посреди рыночной стихии возникают "островки сознательного контроля", иначе говоря -- фирмы?

Все дело в том, отвечал Коуз, что деятельность рынка может требовать высоких издержек, возникающих в связи с "использованием ценового механизма". Они состоят из затрат по поиску информации о ценах и качестве необходимых товаров, а также расходов, связанных с заключением контрактов, контролем за их выполнением и их юридической защитой: "Чтобы совершить сделку, требуется отыскать подходящего партнера, проинформировать других участников о том, что именно и на каких условиях вы намерены делать, провести переговоры, в результате которых будет достигнуто соглашение, составить контракт, наладить надзор, чтобы иметь уверенность в соблюдении условий договора, и так далее" [C o a s e R. The Firm, the Market, and the Law, p. 6].

В первых работах терминология Коуза еще не устоялась, и он говорит то об "издержках использования ценового механизма", то об "издержках по осуществлению сделок путем обмена на открытом рынке", то об "издержках совершения рыночных сделок". Позднее общеупотребительным стал термин "трансакционные издержки" (от английского слова transaction -- сделка). Введение в научный оборот этого обобщающего понятия -- одна из важнейших заслуг Р. Коуза. Сам факт "небесплатности" работы рыночного механизма помогает совершенно по-новому осветить природу экономической реальности: "Без понятия трансакционных издержек, которое по большей части отсутствует в современной экономической теории, невозможно понять, как функционирует экономическая система, продуктивно анализировать целый ряд возникающих в ней проблем, а также получить основу для выработки политических рекомендаций" [Ibid., p. 6].

Трансакционные издержки могут быть скрыты от стороннего наблюдателя, однако непосредственные участники экономического процесса вынуждены все равно считаться с ними. Действительно, эти издержки могут оказаться достаточно велики, чтобы вообще заблокировать возможность рыночного обмена. Зарегистрировать их в таком случае не удается (поскольку никаких сделок не совершается), но от этого их воздействие не становится менее реальным: ведь именно их потенциальный уровень заставляет экономических агентов отказываться от включения в процесс обмена.

Но в то же самое время существование трансакционных издержек подталкивает к поиску " изобретению всевозможных средств для их сокращения. Один из наиболее эффективных способов минимизации трансакционных издержек -- организация фирмы. Если бы экономика представляла собой "сплошной" однородный рынок и состояла исключительно из индивидуальных независимых агентов, она несла бы непосильное бремя в связи с мириадами микросделок, потому что любое малейшее продвижение продукта по технологической цепи сопровождалось бы переговорами о цене, измерениями произведенных в продукте изменений, мерами по юридической защите сторон и т.д. Трансакционные издержки были бы столь колоссальны, что обмен пребывал бы в зачаточном состоянии.

Фирмы, как показал Коуз, возникают как ответ на дороговизну рыночной координации. Их сущность он усматривал в подавлении ценового механизма и замене его системой административного контроля. Многие виды сделок дешевле производить внутри фирм, не прибегая к посредничеству рынка. Перераспределение ресурсов . происходит здесь не в ответ на изменения в относительных ценах" а в результате директивных указаний сверху. В той мере, в какой механизм командного управления позволяет экономить трансакционные издержки, фирма вытесняет рынок. Она освобождает от необходимости беспрерывного перезаключения контрактов, обеспечивая устойчивость и долговременность экономических связей между участниками производственного процесса.

Но тогда встает вопрос прямо обратного свойства: почему экономика не может вся сверху донизу -- наподобие единой гигантской фирмы -- строиться исключительно на командном механизме, как на то уповали сторонники социалистического планирования? Коуз объяснял и это: координация экономической деятельности с помощью приказов из единого центра также сопряжена с немалыми издержками, и эти издержки бюрократического контроля лавинообразно нарастают при увеличении размеров организации. О соотношении издержек рыночной координации и издержек административного контроля нет прямых данных. Ясно только, что масштаб деятельности, осуществляемой внутри даже крупнейшей корпораций, ничтожно мал по сравнению с общим объемом обменных сделок на рынке.

С точки зрения Коуза, механическое противопоставление конкуренции и плана, рынка и. иерархии по принципу "или-или" несостоятельно. Не в том, конечно, смысле, что хорошо бы к рынку добавить немного государственного планирования. Речь идет об оптимальных размерах фирмы. А они, как установил Коуз, определяются границей, где издержки рыночной координации сравниваются с издержками административного контроля. До этой границы выгодна иерархия, после -- рынок. Разумеется, для каждой отрасли или технологии оптимальный размер фирмы будет свой. В связи с этим Коуз высказал проницательное замечание, имеющее очень глубокий смысл: рыночная конкуренция сама устанавливает оптимальный для экономики объем планирования. Вот почему система тотального планирования была изначально обречена на провал.

Коузовская статья революционизировала теорию фирмы, хотя в момент публикации она прошла совершенно незамеченной. (По существу, она была переоткрыта Джорджем Стиглером, включившим ее и антологию важнейших работ по микроэкономике [Readings in Price Theory. N.Y., 1952].) Дело в том, что в стандартной неоклассической теории фирма выступала как некий "черный ящик" с затратами на входе и выпуском на выходе. Коуз был первым, кто попытался расщепить "экономическую молекулу", именуемую фирмой. Трансакционный подход к изучению экономических организаций -- интереснейшее направление в современном экономическом анализе, уже давшее целую плеяду "классиков", таких как А. Алчян, Г. Демсец, М. Дженсен, У. Меклинг и О. Уилльямсон [A l c h i a n A. D e m s e t z H. Production, Information Costs, and Economic Organization. -- "American Economic Review", 1972, v. 62, No. 6; J e n s e n M., Meckling W. Theory of the Firm: Managerial Behavior, Agency Costs, and Ownership Structure. -- "Journal of Financial Economics", 1973, v. 3, No. 5; W i l l i a m s o n O. The Economic Institutions of Capitalism: Firms, Market, Relational Contracting. N.Y., 1985]. Но "отцом" трансакционной экономики по праву считают Рональда Коуза.

Первой работой, обратившей на него внимание научного сообщества, стала статья "Спор о предельных издержках" (1946) [C o a s e R. Marginal Cost Controversy. -- "Economica", v. 13, August 1946]. Оппонентами Коуза оказались такие признанные авторитеты как, Г. Хотеллинг, А. Лернер, Дж. Мид, Дж. Флеминг. В отличие от "Природы фирмы", где в центре анализа находились издержки по поддержанию ценового механизма, здесь предметом обсуждения стал как бы противоположный полюс организационно-хозяйственного континуума -- издержки государственного регулирования.

Из неоклассической микроэкономической теории известно, что оптимальное размещение ресурсов достигается при равенстве цены товара его предельным издержкам. Осложнения возникают, если фирма действует в условиях возрастающей доходности, когда при увеличении объема производства предельные издержки не увеличиваются, а падают. В этом случае установление цены на уровне предельных издержек не позволило бы производителю окупить все свои затраты. Для преодоления возникающей из-за этого неэффективности предполагалось субсидировать такие предприятия из государственного бюджета.

Однако, как ясно показал Коуз, подобное решение совсем не обязательно будет оптимальным. Государственное регулирование также требует затрат и подчас весьма внушительных. Если учесть, с какими информационными трудностями будут связаны попытки определить уровень предельных издержек для того или иного предприятия, а также принять во внимание, что чиновники -- живые люди со всеми присущими им слабостями, то преимущества "предельного ценообразования" с помощью государственных субсидий становятся более чем проблематичными. Если сравнить потери, порождаемые несовершенством реального механизма ценообразования, с издержками государственного вмешательства, выбор будет не в пользу последнего. Ошибка возникает оттого, что действительная ценовая практика противопоставляется идеальной схеме, воплощение которой, как неявно допускают, обойдется "даром".

3

В 40--50-х годах внимание Коуза привлекла проблема государственной монополии и контроля в таких отраслях как почтовая связь, теле- и радиокоммуникации и т.д. В статье "Федеральная комиссия по связи" (1959) [C o a s e R. The Federal Communications Commission. -- "Journal of Law and Economics", 1959, v. 2, No. 1] им была выдвинута идея о возможности создания "радиовещательного" рынка. Считалось общепризнанным, что без государственного контроля в эфире воцарится хаос -- конкурирующие станции начали бы работать на одинаковых волнах, создавая друг для друга помехи. Коуз в этом выводе усомнился. Истинная причина "заторов" в радиоэфире, утверждал он, -- отсутствие прав частной собственности на электромагнитные волны разной частоты. Если установить такие права, возникнет эффективный рынок и потребность в государственном контроле отпадет. В своей статье он предложил такую схему: Федеральная комиссия организует аукцион по продаже прав на вещание на тех или иных частотах, передавая вырученные средства в казну, радиовещательные же компании оказываются впредь подчинены дисциплине рынка.

Идея установления прав собственности и создания рынка для физически ненаблюдаемых объектов -- электромагнитных колебаний! -- была столь непривычной, что коллеги Коуза потребовали от него более развернутых доказательств. Они были представлены в статье "Проблема социальных издержек" (1960), в которой была сформулирована ставшая затем знаменитой "теорема Коуза" [C o a s e R. The Problem of Social Cost. -- "Journal of Law and Economics", 1960, v. 3, No. 1].

Для обсуждения рукописи коузовской статьи в Чикагском университете был созван специальный семинар с участием двух десятков виднейших теоретиков во главе с Милтоном Фридманом. История этого обсуждения стала легендарной. Перед началом дискуссии за "теорему Коуза" был подан один голос (самого автора), против -- 20. Началось все с единодушных опровержений Коуза, но в середине дискуссии Фридман, "развернув орудия на сто восемьдесят градусов", двинулся в атаку на его критиков. По окончании обсуждения все голоса были "за". Участники семинара вспоминают о нем как об одном из самых драматических и "восхитительных" интеллектуальных событий в их жизни и до сих пор жалеют, что не догадались записать ход дискуссии на магнитофон.

Статья Коуза была направлена против господствовавшей в экономической - теории тенденции везде, где только можно, отыскивать так называемые "провалы рынка" и призывать к государственному вмешательству для их преодоления. Одним из таких явных "провалов рынка" считалась ситуация с внешними или, как еще говорят, "экстернальными" эффектами. [Нужно оговориться, что сам Коуз избегал термина "экстерналии", считая его неудачным, и употреблял вместо него выражение "вредные последствия".] Пример -- шум аэродрома, нарушающий покой окрестных жителей, или фабричный дым, отравляющий воздух в близлежащих домах.

Экстерналии могут быть не только отрицательными, но и положительными. Взять к примеру работу маяков или опыление фруктовых садов пчелами. В учебниках по экономике обычно утверждается, что содержатели маяков или владельцы пасек не в состоянии проконтролировать, кто именно пользуется их услугами, чтобы взимать за это плату. Поэтому при принятии решений они не берут в расчет ту выгоду, которую непроизвольно приносят другим. С точки зрения общества происходит перепроизводство благ с отрицательными внешними эффектами и недопроизводство с положительными.

Возникают расхождения между частными и социальными издержками (где социальные издержки равны сумме частных и экстернальных издержек) либо между частными и социальными выгодами (где социальные выгоды равны сумме частных и экстернальных выгод). (Отсюда, собственно, и название статьи Коуза.) Как можно исправить эту неоптимальность? Стандартное предписание -- введение государством специального налога на тех, кто порождает отрицательные экстерналии и установление контроля за их деятельностью. И, наоборот, субсидирование государством деятельности с положительными внешними эффектами. Так удается устранить "провалы рынка" и восстановить оптимальность в размещении ресурсов. Эта аргументация в пользу государственного участия была развита английским экономистом А. Пигу и стала составной частью "экономики благосостояния", одного из важнейших разделов неоклассической теории.

Однако Коуз выявил ошибочность подобного хода рассуждений. Из предложенной им теоремы следовало, что в большинстве случаев рынок сам способен справляться с внешними эффектами: если права собственности ясно определены и если трансакционные издержки малы, то размещение ресурсов (структура производства) будет оставаться неизменным и оптимальным, независимо от перераспределения прав собственности. Говоря иначе, конечные результаты производства не будут зависеть от правовой системы, если ценовой механизм работает без издержек.

Из "теоремы Коуза" вытекало несколько важных выводов. Во-первых, внешние эффекты носят обоюдный характер. Фабричный дым причиняет ущерб городским жителям, но запрет на выбросы оборачивается убытками для хозяина фабрики (а, стало быть, и для потребителей ее продукции). С экономической точки зрения речь должна идти не о том, "кто виноват", а о том, как минимизировать величину совокупного ущерба.

Во-вторых, источником экстерналий в конечном счете служат размытые или не установленные права собственности. Не случайно основным полем конфликтов в связи с внешними эффектами становились ресурсы, которые из категории свободных перемещались в категорию редких (вода, воздух) и на которые поэтому ранее никаких прав собственности в принципе не существовало.

В-третьих, ключевое значение для успешной работы рынка имеют трансакционные издержки (по ведению переговоров и т.п.). Если они малы, а права собственности четко определены, то рынок способен сам, без участия государства, устранять внешние эффекты: заинтересованные стороны смогут самостоятельно прийти к наиболее рациональному решению. При этом не будет иметь значения, кто именно обладает правом собственности -- скажем, городские жители на чистый воздух или владелец фабрики на его загрязнение. Участник, способный извлечь из обладания правом наибольшую выгоду, просто выкупит его у того, для кого оно представляет меньшую ценность. Для рынка важно не то, кто именно владеет данным ресурсом, а то, чтобы хоть кто-то владел им. Тогда появляется возможность для рыночных операций с этим ресурсом, для его передачи по цепочке рыночных обменов. Сам факт наличия прав собственности и четкого их разграничения важнее вопроса о наделении ими того, а не другого участника.

В-четвертых, даже тогда, когда трансакционные издержки велики и распределение прав собственности влияет на эффективность производства, государственное регулирование необязательно представляет наилучший выход из положения. Нужно еще доказать, что издержки государственного вмешательства будут меньше потерь, связанных с "провалами рынка". А вот это, по мнению Коуза, в высшей степени сомнительно.

Его идеи подтверждаются опытом возникновения и успешной деятельности рынка в сферах, где этого труднее всего было бы ожидать. Обратимся к примерам, на которые уже ссылались. Скажем, маяки -- вроде бы самоочевидный случай, где без помощи государства не обойтись. И, тем не менее, как показал Коуз на примере развития этой службы в Великобритании, частные лица оказывались достаточно изобретательными, чтобы разработать такую форму контрактов, которая делала возможным создание рынка и в этом случае. По принятым в этой стране, правилам, суда при заходе в порт должны уплачивать специальную пошлину на содержание маяков, что и обеспечивало условия для эффективной работы частных маяков [C o a s e R. The Lighthouse in Economics. -- "Journal of Law and Economics", 1974, v. 17, No. 2].

Ученик Коуза, американский экономист С. Чен, установил, что, например, в Калифорнии действует хорошо развитый рынок "опыления". Плодовые деревья различаются по содержанию нектара в их цветах. Выделяются породы трех групп: с богатым, средним и с малым содержанием нектара. Оказывается, что в первом случае за установку ульев во фруктовых садах в период их цветения платят держатели пчел, во втором это происходит без всякой оплаты, в третьем, наоборот, платят владельцы садов. Можно сказать, что в первом случае "покупается" "экстернальный эффект" в виде повышения медосбора, в третьем -- "экстернальный эффект" в виде лучшего опыления фруктовых деревьев пчелами, а во втором они взаимно погашаются и поэтому платы ни с чьей стороны не требуется [C h e u n g S. The Fable of Bees: an Economic Investigation. -- "Journal of Law and Economics", 1973, v. 16, No. 1].

Коуз с предельной наглядностью выявил сам механизм сотворения рынков: рынок заработает, как только будут разграничены права собственности и появится возможность для заключения сделок по обмену ими по взаимоприемлемым ценам.

Идеи Коуза получили широкое применение при изучении самых разнообразных, порой неожиданных, проблем, будь то найм игроков бейсбольными командами или организация сбора донорской крови, антитрестовское законодательство или охрана окружающей среды. Так, оказалось, что многие виды деловых соглашений, которым традиционно приписывалась антиконкурентная направленность и которые поэтому подлежали запрещению, в. действительности являются эффективным средством сокращения трансакционных издержек. Интересные эксперименты начались и в экологической политике, когда для той или иной местности стали устанавливаться допустимые уровни ущерба окружающей среде, а затем открывалась свободная торговля правами на ее загрязнение в этих пределах. Уровень выбросов определяется правами, приобретенными каждым агентом. При такой системе производители становятся заинтересованы в использовании экологически более чистых технологий и в перепродаже имеющихся у них прав тем, кто справляется с этим хуже.

Не менее глубоким и разносторонним было влияние Коуза и на развитие теоретической мысли. Его статья породила буквально необозримую литературу, посвященную защите, опровержению и опровержениям опровержений "теоремы". Однако в целом события приняли не совсем тот оборот, на который рассчитывал сам Коуз. Дело в том, что как строгая формулировка "теоремы", так и ее название принадлежали не тему. Автором того и другого был Дж. Стиглер. [B формулировке Стиглера "теорема" звучит так: "в условиях совершенной конкуренции частные и социальные издержки будут равны".] Для самого Коуза случай с нулевыми трансакционными издержками был лишь переходной ступенькой к рассмотрению реальных жизненных ситуаций, где трансакционные издержки положительны и где поэтому распределение прав собственности начинает оказывать прямое воздействие на эффективность производства. К сожалению, в этой части коузовская статья не вызвала такого интереса, как знаменитая "теорема". Обсуждение сосредоточилось на вымышленном мире с нулевыми трансакционными издержками.

Можно сказать, что экономическая теория ассимилировала идеи Коуза лишь в той мере, в какой это вписывалось в господствующую неоклассическую парадигму. Сам Коуз подчеркивал, что мир с нулевыми трансакционными издержками был бы более чем странным, напоминая физический мир, лишенный трения. В этом мире монополисты вели бы себя так, как если бы они находились на конкурентном рынке; не возникало бы никакой нужды в страховании; не существовало бы фирм, все действовали бы как индивидуальные агенты; институциональная среда не имела бы никакого значения (например, форма собственности -- частная или коллективная -- была бы безразлична); обмен происходил бы с такой скоростью, что все сделки -- как настоящие, так и будущие -- заканчивались в долю секунды [C o a s e R. The Firm, the Market, and the Law, p. 14--15]. Г. Демсец остроумно назвал исследования, основанные на предпосылке нулевых трансакционных издержек, "экономикой нирваны".

Можно сказать, что цель "теоремы Коуза" заключалась в том, чтобы от противного доказать определяющее значение как раз положительных трансакционных издержек. Коуз ввел представление о собственности как о пучке прав, которые могут покупаться и продаваться на рынке. В процессе обмена права собственности начнут переходить к тем, для кого они представляют наибольшую ценность -- производственную или непосредственно потребительскую. Они, следовательно, будут передаваться, расщепляться, комбинироваться и перегруппировываться таким образом, чтобы это обеспечивало максимальный экономический выигрыш. Но перегруппировка прав станет происходить только в том случае, если ожидаемая выгода больше издержек, связанных с осуществлением соответствующей сделка. Поэтому именно от трансакционных издержек зависит, как будут использоваться права собственности, какой -- и насколько эффективной -- будет структура производства. Коуз настаивал на том, что трансакционные издержки должны быть в явном виде включены в экономический анализ.

В реальном мире с ненулевыми трансакционными издержками -- это принципиальный для Коуза момент -- права собственности перестают быть нейтральным фактором. Он выявил, насколько тесна и сложна связь между правовым устройством общества и эффективностью экономического механизма, сделал предметом изучения экономистов богатейший материал судебных решений, поставил интереснейший вопрос о том, какими неявными экономическими теориями руководствуются суды, устанавливая тот или иной прецедент. Его работы составили теоретический фундамент экономического анализа права, получившего столь широкое развитие в последние десятилетия. Однако с середины 60-х годов утверждению этого нового подхода сам Коуз стал отдавать силы уже не столько в качестве экономиста-теоретика, сколько в качестве редактора "Журнала экономики и права". Во многом благодаря именно его усилиям это направление исследований сформировалось в самостоятельный, многообещающий раздел науки на стыке экономической теории и правоведения.

4

Представление о Коузе-нарушителе "интеллектуального комфорта" можно составить по его небольшой статье "Рынок товаров и рынок идей" [C o a s e R. The Market for Goods and the Market for Ideas. -- "American Economic Review", 1974, v. 64, No. 2]. Его заинтересовал любопытный феномен -- "когнитивный диссонанс", который испытывают многие интеллектуалы в отношении рынка. Ярые защитники неограниченной конкуренции на рынке идей (свободы слова), они превращаются в сторонников государственного контроля, как только дело касается рынка товаров. Вмешательство государства, вредоносное для одной сферы, оказывается настоятельно необходимым для другой. Государство преподносится то как некомпетентное и движимое низменными мотивами, то как эффективное и пекущееся об общем благе. Как заметил старший коллега Коуза Аарон Дайректер (его предшественник по редакторскому креслу), свобода слова и печати "является последней областью, где принцип laissez-faire все еще пользуется уважением". Интеллектуалы, таким образом, позволяют себе роскошь придерживаться взаимоисключающих взглядов, ничуть не тревожась об их несовместимости.

Чем же обусловлена такая амбивалентность? По мнению Коуза, -- групповыми интересами экономических агентов, действующих на рынке идей. Ведь государство -- чуть ли не главный сектор занятости для интеллектуалов: чем шире и изощреннее регулирование рынка товаров, тем выше спрос на их услуги. Этим мотивом объясняется не только готовность интеллектуалов поставить материальную сферу под государственный контроль, но и то, что прокламируемая ими защита свободы слова отличается весьма непоследовательным, избирательным характером. Так, коммерческая реклама относится к рынку товаров, а не идей, и, значит, административная регламентация признается вполне допустимой. Американская пресса не видит ничего предосудительного в том, что правительство контролирует содержание телевизионных программ, а британская -- что радиовещание является государственной монополией. [Превращению Би-Би-Си в государственную монополию Коуз посвятил специальную монографию: C o a s e R. British Broadcasting: a Study in Monopoly. L., 1950.] Такая непоследовательность не случайна, если учесть, что этим снижается число конкурентов в сфере рекламного бизнеса.

Не менее парадоксально, что все аргументы стандартной теории благосостояния в пользу государственного регулирования рынка товаров с еще большим основанием можно отнести к рынку идей. Действительно, в случае выдвижения и распространения новых социальных и политических доктрин, экстерналии -- т.е. отрицательные последствия, касающиеся не столько их творцов, сколько множества других людей, -- могут приобретать катастрофический характер, грозя гибелью целым народам и цивилизациям. Что касается неполной информированности потребителей, то при встрече с незнакомыми идеями она несравненно больше, чем при выборе между разными марками прохладительных напитков. Наконец, если участие государства имеет целью предотвращение обмана, то очевидно, что в этом производители идей ничуть не уступают производителям товаров.

Вывод Коуза прост: между рынком товаров и рынком идей нет фундаментальных различий, при выработке политики как по отношению к одному, так и по отношению к другому следует руководствоваться одними и теми же соображениями, придерживаться общего подхода.

Даже по этой неожиданной работе можно почувствовать, насколько своеобразное место занимает Рональд Коуз в современной экономической науке. Его имя окружено безусловным уважением, коллеги давно уже относятся к нему как к живому классику, и вместе с тем он, несомненно, находится в явной оппозиции к тенденциям господствующим сегодня в теоретической мысли. Он критически настроен к поглощенности микроэкономической теории проблемой индивидуального выбора, когда потребитель из живого человека превращается в "согласованный набор предпочтений", фирма -- в комбинацию кривые спроса и предложения, а обмен может совершаться при отсутствии рынка. С точки зрения Коуза, главный недостаток неоклассической парадигмы -- в ее "институциональной стерильности": реальная институциональная среда, в которой действуют люди, не находит в неоклассических моделях адекватного отражения.

Преобладающий в университетах научный стиль Коуз иронически окрестил "экономической теорией классной доски". Его популярность он объясняет почти в психоаналитических терминах. Преподавание экономической теории, естественно, ведется от лица того, кто, как условно предполагается, обладает полнотой экономической информации, будь то структура предпочтений потребителя, кривая издержек фирмы и т.п. Сравнивая схемы на классной доске с реальной практикой, экономист-теоретик неизбежно приходит к выводу о "неоптимальности" этой последней, и его взоры обращаются к государству. При этом упускается из вида, что в действительной экономической жизни нет инстанции, которая по степени "всеведения" и "всевластия" соответствовала бы фигуре преподавателя на университетской лекции, и в результате fro "прерогативы" подсознательно переносятся на государство.

С одной стороны, это приводит к тому, что экономисты не знают фактов и даже не испытывают потребности узнать их, как показывает пример с маяками, фигурирующими в учебниках в качестве классического случая "провала рынка". Без соприкосновения с живой деловой практикой, подчеркивает Коуз, экономическая наука обречена на бесплодие. Свой подход он называет "реалистическим", поскольку в его основе -- стремление "изучать человека таким, каков он есть, действующим в ограничениях, налагаемых на него реальными институтами" [C o a s e R. Comment. -- "Journal of Institutional and Theoretical Economics", 1984, v. 140, No. l. p. 230].

С другой стороны, это ведет к "зацикленности" на государственном вмешательстве (прежде всего, в форме установления налогов и предоставления субсидий) как универсальном способе решения любых экономических проблем. Экстерналии носят всепроникающий характер и сопровождают нас на каждом шагу. И если учесть, что государственное вмешательство сопряжено с немалыми издержками, а никакое правительство не застраховано от некомпетентности и коррумпированности, подвержено давлению извне, то обнаружение где-либо "вредных последствий" служит скорее аргументом против, а не в пользу государственного активизма, вопреки предписаниям стандартной теории благосостояния. Коуз убежден, что институциональное решение любой проблемы всегда многовариантно, и поэтому нелепо по всякому поводу призывать к расширению участия государства в экономике, тогда как более эффективными могут оказаться меры по поощрению конкуренции, изменению правовых процедур, отмене предыдущих административных регламентации или организации нового рынка.

Влияние Коуза -- как прямое, так и косвенное -- на развитие современной теоретической мысли по-своему уникально. Из его работ выросли такие новые разделы экономической науки как трансакционная экономика, теория прав собственности и экономика права. Его идеи дали толчок к переформулировке на принципиально новых началах всего корпуса микроэкономической теории. Непредвиденным следствием выдвижения "теоремы Коуза" стала происходящая сейчас смена самого рабочего языка микроэкономического анализа -- вместо теории равновесия эту роль постепенно берет на себя теория игр.

В более широкой перспективе идеи Коуза заложили основы для нового, чрезвычайно плодотворного направления в экономической науке -- неоинституционализма, объясняющего структуру и эволюцию социальных институтов исходя из понятия трансакционных издержек. Так, именно в отсутствии рыночных институтов, обеспечивающих минимизацию трансакционных издержек, Коуз усматривает главную беду бывших социалистических стран. "Мы говорим людям в Восточной Европе, -- замечает он, -- идите к рынку". Но к рынку идти нелегко, потому что необходимо иметь весь набор институтов, делающих возможным его существование". Развитие институционального подхода он считает делом всей своей жизни: "Моя мечта -- построить теорию, которая позволила бы нам анализировать силы, определяющие институциональную структуру производства. В "Природе фирмы" эта работа была доведена только до половины. Там объяснялся факт существования фирм, но не то, как распределяются среди них выполняемые ими функции. Моя мечта -- попытаться закончить начатое 55 лет назад и подключиться к разработке такой всеохватывающей теории... Я намерен вновь поднять парус, и если, отыскивая дорогу в Китай, я открою на этот раз всего лишь Америку, то не буду разочарован".

[И.Н.Шанкин]

https://studme.org/67424/politekonom..._uchenie_kouza

Значительный вклад в становление неоинституциональной теории внес Рональд Коуз (род. 1910)[1]. Его перу принадлежит работа "Природа фирмы" (1937), в которой рассматривается процесс порождения рыночной экономикой специфических издержек, названных им "трансакционными", и знаменитая статья "Проблема социальных издержек" (1960), в которой показано, что внешние эффекты (воздействия) можно уменьшить, если между его участниками заключить договор.

Теория трансакционных издержек. Исходной идеей теории является мысль о том, что "всякая сделка стоит денег". Центральным понятием теории стали трансакционные издержки – затраты по заключению сделок. В рыночной экономике они неизбежны и разнообразны. Эти издержки связаны с необходимостью вести переговоры, получать информацию о ценах и качестве товаров и услуг, обеспечивать юридическое сопровождение контрактов и сделок, контролировать их исполнение и юридическую защиту прав собственника или исполнителя в случае их нарушения. Таким образом, по мнению Р. Коуза, при каждой сделке возникают "издержки использования рыночного механизма", которые влияют на рыночные процессы, поэтому их необходимо учитывать. Используя понятие трансакционных издержек, он объяснил закономерности, управляющие процессом возникновения и роста фирм, и определил сроки их существования.


По Р. Коузу трансакционные издержки – это важная характеристика деятельности любой фирмы, их характер и масштабы оказывают большое влияние на само ее существование, и объясняется это тем, что всякая хозяйствующая структура встает перед выбором – оплачивать ли подобные издержки самостоятельно или нанять внешних агентов. Фирма существует до тех пор, пока издержки по заключению сделки, обеспечиваемые фирмой, остаются меньше стоимости подобных услуг на рынке. Перспектива роста фирмы будет сохраняться, пока экономия на издержках, связанных с заключением рыночных сделок, не начнет перекрываться увеличением издержек, связанных с использованием административного механизма. Их баланс устанавливается с помощью конкуренции. Нижним пределом трансакционных издержек являются издержки производства, верхний предел точно указать невозможно. Издержки трудно поддаются подсчету, так как они недостаточно четко определены и их обобщенная статистика отсутствует. Тем не менее, есть некоторые факты, определяющие масштаб трансакционных издержек. Например, соотношение "синих" и "белых" воротничков внутри фирмы отражает пропорции между производственными и трансакционными издержками: чем больше "белых" воротничков, тем издержки выше. Рост числа фирм, специализирующихся на сделках между производителями и потребителями, также неизбежно влияет на уровень трансакционных издержек. Еще одним фактором их увеличения является численность государственного аппарата.

Именно с позиций масштабов, динамики и роли трансакционных издержек Р. Коуз проанализировал экономику социализма. В условиях тотального государственного планирования и регулирования, когда государство превращается в одну огромную сверхмонопольную фирму и создается огромный бюрократический аппарат, администрация поглощает несоизмеримо большую долю национального дохода. В этих условиях неизбежен лавинообразный рост трансакционных издержек, что делает экономику социализма неэффективной и даже нежизнеспособной. Таким образом, выбор частной, корпоративной или государственной форм собственности определяется их сравнительными преимуществами, учитывающими экономию на трансакционных издержках.

Теория прав собственности. Р. Коуз сначала ввел фундаментальное понятие – "право собственности", а затем создал теорию прав собственности. Основная ее идея заключается в том, что не ресурс (материальный и нематериальный) сам но себе, а права на его использование являются собственностью. Нормы, регулирующие права собственности, могут санкционироваться как государством – в виде законов и официально установленных норм, так и обществом – в виде общепринятых обычаев, моральных установок, религиозных заповедей.

Права собственности влияют на поведение людей: законы и нормы поведения поощряют одни действия и подавляют или запрещают через систему штрафов и наказаний другие, повышая тем самым издержки. Таким образом, права собственности влияют на экономический выбор. Они распространяются как на материальные объекты, так и на результаты интеллектуальной деятельности. С позиций общества права собственности являются "правилами игры", которые упорядочивают отношения между хозяйствующими субъектами. Индивидууму права собственности представляются в виде "пучка полномочий" для принятия решений относительно того или иного ресурса. Полный перечень прав – ("пучок нрав") включает в себя право:

– владения – право исключительного физического контроля над благами;
– использования – право применения полезных свойств благ для себя;
– управления – право решать, кто и как будет обеспечивать использование благ;
– на доход – право обладать результатами использования благ;
– суверена – право на отчуждение, потребление, изменение или уничтожение блага;
– на безопасность – право на защиту от экспроприации благ и от вреда со стороны внешней среды;
– на передачу благ в наследство;
– на бессрочное обладание благом;
– на запрет на использование блага способом, наносящим вред внешней среде;
– на ответственность в виде взыскания – возможность взыскания блага в уплату долга;
– на остаточный характер – право на существование процедур и институтов, обеспечивающих восстановление нарушенных правомочий.
Каждый такой "пучок" не обязательно должен принадлежать одному экономическому агенту. В реальности конкретные полномочия могут принадлежать разным людям – часть одному, часть – другому. Чем больше набор возможностей, закрепленных за ресурсом, тем выше его ценность. Любой акт обмена с точки зрения новой институциональной теории есть не что иное, как обмен "пучками прав собственности".

Для эффективной работы рынка необходимо определить и разграничить права собственности с максимально возможной точностью. Только в этом случае права собственности могут быть надежно защищены. Если определение и разграничение прав собственности проведены правильно, то действия экономических агентов приведут к росту их благосостояния. Разграничения прав способствуют принятию наиболее экономически эффективных решений. Противоположное явление известно как "размыкание" прав собственности. В этом случае полномочия собственников не разграничены полностью и права собственности установлены неточно. Как следствие, права защищены недостаточно хорошо и могут подпадать иод различные ограничения и обременения.

В интересах и государства, и общества обеспечить выполнение разграничений прав собственности. Проблема, однако, заключается в том, что их выполнение не может быть бесплатным. Нередко эта процедура требует огромных затрат. Степень точности разграничения зависит от издержек, сопровождающих установление и защиту тех или иных прав. Следовательно, любое право собственности относительно – в реальной хозяйственной жизни оно не может быть определено с исчерпывающей полнотой. Его точность и надежность – это всегда вопрос меры. Способом передачи права собственности является контракт. В нем фиксируются конкретные права собственности и условия их передачи. Контракт ограничивает и предопределяет будущее экономическое поведение сторон. Чем объемнее вовлеченные в обмен блага и чем сложнее структура относящихся к ним трансакционных издержек, тем сложнее контракт. Новый раздел современной экономической теории – экономика права сформировался на основе этих подходов.

Теорема Коуза. В работе "Проблема социальных издержек" Р. Коуз сформулировал положение, которое стало одним из центральных в новой институциональной теории. В современной экономической науке его принято называть "теорема Коуза", хотя сам автор так его не называя. Ученый установил взаимосвязь между правами собственности и трансакционными издержками: если трансакционные издержки равны нулю и при этом права собственности четко определены, то структура производства (аллокация ресурсов) будет оставаться неизменной и эффективной независимо от изменений в распределении прав собственности. Теоретически в условиях нулевых трансакционных издержек правовые решения не оказывают влияния на максимизацию стоимостного объема производства. Однако в реальности издержки всегда есть величина положительная. Следовательно, и распределение прав собственности не может рассматриваться как нейтральный фактор: права собственности и юридические нормы неизбежно влияют на эффективность и структуру производства.

Из теоремы Коуза следуют важные теоретические и практические выводы:

– государство способно снизить трансакционные издержки путем принятия соответствующих законов и обеспечения их соблюдения. Определив основные правила, можно снизить издержки обмена;
– задачей экономической политики государства является выбор таких юридических норм, процедур и административных структур, которые способствовали бы максимизации стоимостного объема продукции;
– государство способно разработать для хозяйствующих субъектов новые правила, определив, прежде всего, права собственности на те ресурсы, на которые до этого прав собственности в принципе нс существовало (из категории неограниченных они переместятся в категорию ограниченных, например вода, воздух) и детализировав права собственности в тех областях, в которых они были нечетко определены.
Таким образом, Р. Коуз доказал допустимость вмешательства государства в экономику ради сокращения трансакционных издержек. Однако при этом он выступил против прямолинейного решения проблемы. По его мнению, в государственном контроле за экономикой содержатся как позитивные, так и негативные моменты. Прямое правительственное регулирование далеко не всегда может обеспечить лучшие но сравнению с рынком результаты. Потери, наносимые обществу рыночными отношениями, и издержки, возникающие из-за обладания правами собственности, не превышают ущерба от государственного вмешательства в экономику. Таким образом, теория Коуза, базируясь на изучении различных правовых режимов и форм собственности (коллективной, государственной и акционерной), позволяет реально оценить их эффективность в проведении сделок на рынке.

[1] Рональд Гарри Коуз родился 29 декабря 1910 г. Американский экономист. Окончил Лондонскую школу экономики; преподавал в Лондонской школе, в Виргинском и Чикагском университетах. Является научным руководителем Института, носящего его имя. Лауреат Нобелевской премии по экономике 1991 г. "за открытие и прояснение точного смысла трансакционных издержек и прав собственности в институциональной структуре и функционировании экономики".

[Вадим Новиков]

http://www.sapov.ru/seminar/seminar8-text.htm

(доклад на 8-м семинаре ЭТИХиП 30.06.2005)



1. ВВЕДЕНИЕ

Многие искренние сторонники свободы считают Рональда Коуза одним из лидеров либеральной экономической мысли. На первый взгляд, это мнение подтверждается множеством доводов.
Так, на примере маяков в Великобритании Р. Коуз демонстрировал способность рынка предоставлять так называемые «общественные блага». Анализируя регулирование радиочастотного спектра, Р. Коуз показывал, что рынок может справиться и с этой задачей, если права на спектр четко специфицировать и допустить их рыночный оборот. И, наконец, нобелевский лауреат писал, что при низких трансакционных издержках рынок приводит к эффективному использованию ресурсов даже вне зависимости от распределения прав собственности.
Таким образом, если отождествлять либерализм с поддержкой рынка, то Р. Коуз, бесспорно, является одним из лидеров экономического либерализма. Ведь даже среди экономистов чикагской школы далеко не каждый решится отказаться от государственного распределения радиочастот.
Тем не менее, если принять во внимание тот факт, что либерализм предполагает и защиту прав собственности, то придется признать, что Рональд Коуз – не либерал, а просто рыночный социалист, хотя и «очень рыночный». Рыночный социалист – это такой человек, который видит в хозяйственной жизни весьма широкое поле применения рыночных обменов, но который считает собственность не правом, а обязанностью и, соответственно, собственника – не свободным человеком, а важным функционером в сфере управления народным хозяйством.
Данный доклад является попыткой обосновать именно этот весьма неочевидный взгляд на концепцию Рональда Коуза. Предметом анализа станет изложение коузианской теории права и прав собственности в его статье «Проблема социальных издержек» [Coase, R., 1959], однако иногда будет привлекаться и тесно связанная с ней работа – «Федеральная комиссия связи» [Coase, 1960]. Важность первой из названных работ определяется тем, что она стала одним из оснований научного направления – «право и экономика» (Law and Economics).

Инструментом анализа экономической проблематики в статьях Р. Коуза станет праксеология (Л. фон Мизес, М. Ротбард, В. Блок). Критика экономистами австрийской школы Р. Коуза и его последователей содержится в приведенных в списке литературы работах Р. Арнольда, Р. Кордато, Г.-Г. Хоппе, Г. Норта, М. Ротбарда. Некоторые аспекты темы были также освещены в моей статье «О праве собственности на внешние эффекты». Правовые аспекты концепции Коуза анализируются с привлечением инструментария, развитого в рамках либертарно-юридической теории (В.С. Нерсесянц, В.А. Четвернин).



2. КОУЗИАНСКЯ ТЕОРИЯ ПРАВ СОБСТВЕННОСТИ
Для удобства дальнейшего обсуждения рассмотрим кратко логику статьи Р. Коуза «Проблема социальных издержек».

Определенные способы использования имущества одними людьми нередко оказывают негативное (вредное) влияние на положение других людей. Примерами могут являться пожары на полях, возникающие от искр паровоза с проложенной рядом железной дороги; потрава посевов пшеницы одного фермера скотом, принадлежащим другому; выбросы вредных веществ в воздух, окружающий фабрику; помеховое взаимодействие радиопередающих устройств; запрет на пользование тропой, проходящей по частному участку и т.п.

Такие случаи нередко являются предметом рассмотрения в суде. Если трансакционные издержки невелики, судебное решение о том, кому принадлежат права собственности, не имеет значения – стороны договорятся о передаче права тому, кто больше готов за него заплатить. Другими словами, конечное распределение субъективных прав не будет зависеть от того правила, по которому устанавливается первоначальный собственник имущества.

В тех же случаях, когда трансакционные издержки высоки, решение суда, по мысли Коуза, будет влиять на конечное распределение субъективных прав. Рынок в этих условиях не всегда сможет «передать» собственность тому, кто больше всего готов за нее заплатить. И даже фирма – инструмент уменьшения трансакционных издержек – не всегда сможет преодолеть этот недостаток. В этой ситуации, считает Коуз, возможность повышения эффективности экономики связана с государством – ведь возможности добровольных институтов (рынок и фирма) не всегда достаточны для максимально эффективного распределения прав.

На этом основании Коуз считает желательным, чтобы

«суды понимали экономические последствия своих решений и учитывали эти последствия в своих решениях в той степени, в какой это возможно без создания чрезмерной правовой неопределенности».

В условиях высоких трансакционных издержек, даже если

«можно изменить законное разграничение прав с помощью рыночных трансакций, весьма желательно уменьшение потребности в таких трансакциях, чтобы таким образом уменьшить вовлеченность ресурсов в осуществление таких трансакций».

Коуз признает при этом, что суды, тем не менее, вполне оправданно могут учитывать более широкий спектр соображений, включая этические и эстетические.

В той мере, в какой суды учитывают экономические соображения, необходимо, чтобы они применяли правильный экономический анализ, т.е. правильно формулировали экономическую проблему и правильно ее решали. При этом тот экономический анализ, который обычно применяется, не верен.

Как правильно ставить экономическую проблему и в чем, по мнению Коуза, ошибка общепринятого подхода? Дадим слово автору концепции. По Р. Коузу:

«Традиционный анализ затемнял природу предстоящего выбора. Вопрос обычно понимался так, что вот А наносит ущерб В, и следует решить, как мы ограничим действия А. Но это неверно. Перед нами проблема взаимообязывающего характера. Оберегая от ущерба В, мы навлекаем ущерб на А. Вопрос, который нужно решить, – следует ли позволить А наносить ущерб В или нужно разрешить В наносить ущерб А? Проблема в том, чтобы избежать более серьезного ущерба».

Другими словами, по мнению Коуза и его последователей, основная ошибка традиционного анализа состоит в том, что в случаях причинения вреда вина возлагается только на одну сторону. Коуз и его последователи полагают, что на самом деле, если обсуждать проблему в терминах причинности, в наносимом вреде виноваты обе стороны. Так, «в случае со скотом и посевами бесспорно, что ущерба посевам не было бы, не будь здесь скота. Равно справедливо и то, что ущерба посевам не возникло бы, не будь там посевов».

Рассмотрим теперь второй вопрос: как правильно учитывать экономические соображения при решении спора между двумя тяжущимися сторонами? Для ответа на него необходимо «сравнивать полный продукт, получаемый при альтернативных социальных установлениях». И хотя проведенный в статьях анализ «был ограничен сравнением ценности производства, как она измеряется рынком», желательно, чтобы во внимание принимались более «общий эффект использования этих альтернативных установлении во всех сферах жизни». Сказанное можно проиллюстрировать на известном примере отбившегося от стада скота, который уничтожает соседские посевы.

«Если часть скота будет обязательно отбиваться от стада, рост предложения мяса может быть получен только за счет сокращения предложения зерна. Природа выбора очевидна: мясо или зерно. Ответ, конечно, не ясен, пока мы не знаем ценности того, что приобрели, и ценности того, чем пожертвовали».

Причина, по которой традиционный анализ не смог сформулировать верное решение проблемы вредных последствий, согласно Р. Коузу, состоит в неверном понимании того, что есть фактор производства.

«Обычно он мыслится как нечто вещественное, как то, что бизнесмен приобретает и использует (акр земли, тонна удобрений), а не как право выполнять определенные (физические) действия».

И, тем не менее, именно второе определение верно отражает существо дела. Если же

«о факторах производства мыслить как о правах, становится легче понять, что право делать что-либо, имеющее вредные последствия (вроде дыма, шума, запахов и т. д.), также является фактором производства. Мы можем использовать кусок земли таким образом, чтобы не давать другим пересекать ее, или ставить свою машину, или строить на ней свой дом, но точно так же мы можем использованием ее лишать их вида на пейзаж, или тишины, или чистого воздуха. Издержки осуществления прав (использования фактора производства) – это всегда убыток, сказывающийся где-либо еще как результат осуществления этого права: невозможность пересечь участок земли, поставить машину, построить дом, наслаждаться пейзажем, покоем и тишиной или дышать чистым воздухом».



2. ЭКОНОМИКО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Изложенные Коузом рекомендации для деятельности суда предполагают использование аппарата экономической теории в разрешении судебных споров. Таким образом, статья Р. Коуза является вкладом сразу в две дисциплины: экономическую теорию и право.

Правовые взгляды Коуза станут предметом рассмотрения в следующем разделе, а сейчас мы обратимся к экономическому содержанию статьи.

Наиболее серьезные недостатки работы связаны с трактовкой Коузом понятия «издержки». В современной теоретической экономике под издержками понимаются «альтернативные издержки», то есть ценность наилучшей из отвергнутых в момент конкретного акта выбора альтернатив. Экономическое понимание издержек влечет ряд последствий:

издержки существуют только у принимающего решение, их невозможно перенести или наложить на других;
издержки субъективны; они существуют только в сознании принимающего решение индивида и нигде больше;
издержки основаны на предвидении;
издержки никогда не могут быть точно определены, поскольку отвергнутая альтернатива так никогда и не будет проверена;
издержки не могут быть измерены внешним наблюдателем, так как отсутствует возможность прямого наблюдения субъективного опыта;
издержки датируются моментом принятия решения.
См. [Buchanan, 1996], а также [Buchanan, Thirlby, 1981]
Легко обнаружить, что Р. Коуз понимает под издержками нечто иное, а именно – рыночную ценность товаров, которые могли бы быть произведены при ином использовании ресурсов. Нельзя сказать, что такой подход к пониманию издержек не оправдан ни в каких случаях – он имеет длинную историю в домаржиналистской теоретической экономике, а сейчас используется в целях экономического расчета бухгалтерами и составителями экономических прогнозов. Проблема в том, что этот взгляд на издержки не подходит для обсуждения тех вопросов, который Р. Коуз избрал для рассмотрения.

Прежде всего, акцент на рыночной оценке различных вариантов использования имущества игнорирует тот факт, что ценность бывает не только меновая (объективная), но и потребительская (субъективная), а, следовательно, такими же бывают издержки, то есть ценность нереализованной альтернативы. Различие между этими двумя видами ценности не вызывает проблем для анализа Р. Коуза в тех случаях, когда меновая ценность превышает потребительскую, ведь тогда альтернативные издержки относятся именно к меновой стоимости. Однако если потребительская ценность превышает меновую, то анализ Р. Коуза неверно описывает процесс выбора между различными альтернативами и, даже если бы понятие «социального продукта» имело смысл, не позволяет корректно подсчитывать «социальный продукт», который получается при тех или иных социальных установлениях.

Кроме того, меновая ценность в теоретической экономике носит субъективный характер. Другими словами, то, что принимается во внимание в процессе решения, это не собственно цена – 100 руб., а ценность 100 руб. в сравнении с ценностью других вариантов использования имущества. Поэтому рыночная оценка «общественного продукта» не является корректной мерой «общественного благосостояния», тогда как разумно предположить, что именно последнее является предметом нормативных суждений Р. Коуза.

Ошибка отождествления издержек с рыночной ценой, а имущества с факторами производства позволили Р. Коузу не заметить технической ошибки в формулировке знаменитой теоремы Коуза, сделавшей ее автора знаменитым. Так, согласно Р. Коузу тот индивид, который, пользуясь определенным фактором производства, может произвести наиболее дорогостоящие товары, выкупит фактор производства у того, кто использует этот фактор менее эффективно с точки зрения рыночной оценки. Поэтому конечное распределение собственности не будет зависеть от начального ее распределения (распределения в ходе судебного рассмотрения), если, конечно, трансакционные издержки равны нулю и, следовательно, заключению всех необходимых сделок по выкупу прав ничто не препятствует.

Однако в ряде случаев потребительская ценность имущества превышает ее меновую ценность, и при данных предпосылках становится весьма вероятным, что конечное распределение прав собственности будет зависеть от судебных решений. В духе Коуза рассмотрим это на условном примере (изложение нижеследующего сюжета основывается на работе [Block, 1977]).

Предположим, что традиционные обитатели «Вишневого сада» оценивают владение в 100 000 долларов, тогда как девелоперы - в 75 000 долларов. Если суд или закон закрепляет владение за его традиционными обитателями, то именно они и будут конечными владельцами имения – для девелоперов покупка за 101 000 долларов была бы убыточной, какой она была бы даже при цене в 76 000 долларов.

Однако, если суд или закон закрепляет владение за девелоперами, то в этом случае все зависит от того, обладают ли традиционные обитатели владения средствами на его выкуп. Для девелоперов наличие таких средств было весьма вероятным – они могли бы получить кредит под обеспечение будущих доходов. Но не таково положение помещиков – ценность, которую они приписывают имуществу, связана с их привязанностью к поместью и приятными воспоминаниями. Но даже если это очень большая привязанность и очень приятные воспоминания, к сожалению, они не являются хорошим обеспечением кредита. Поэтому возможность выкупа поместья у девелоперов будет ограничена наличием у них денежных средств. Следовательно, конечное распределение собственности будет связано с тем, кому именно вначале присуждено право собственности, что означает, что при введенных ее автором предпосылках «теорема Коуза» не верна.

Другая проблема в концепции Р. Коуза связана с важным для его рассуждений понятием «издержки совершения трансакций» (они же – «трансакционные издержки»). Именно от величины этих издержек зависят результаты функционирования рыночной системы и именно от нее зависит желательность судебного вмешательства в распределение прав собственности. Даже если отвлечься от уже описанных недостатков трактовки Р. Коузом категории издержек, все же остается сложная задача – трансакционные издержки необходимо аналитически отделить от трансформационных, производственных издержек. Судя по всему, Р. Коуз не затрудняется провести эту границу – он подразумевает наличие готового продукта, трансакции по поводу обмена которым требуют затрат. Легко увидеть, что такой взгляд не совместим с субъективной теорией ценности – ведь предполагается, что реальная ценность товара определяется не оценками потребителей, а производственными затратами, тогда как трансакционные издержки непродуктивны, уменьшают ценность социального продукта. Признание же субъективной теории ценности делает предлагаемое деление произвольным. Приведем высказывание на эту тему Н. Калдора: «Если бы «продукты» определялись в чисто физическом смысле (как определенное количество «вещества»), то все издержки можно было бы представить как «торговые издержки» {трансакционные издержки – прим. В.Н.}, так как все они участвовали бы в «смещении кривой спроса вверх»… Если бы, с другой стороны, «продукт» определялся рыночными критериями (т.е. отношением покупателей), тогда все издержки были бы «производственными издержками», так как все они подразумевают изменение «продукта», определяемого предпочтениями потребителей» (Kaldor N. The Economic Aspects of Advertising // Review of Economic Studies, Vol. 18 (1949-1950), цит. по [Кирцнер, 2001, стр. 143]). Легко обнаружить, что если отказаться от трактовки трансакционных издержек как «непродуктивных», то идея подчинения правовой системы задачи их уменьшения станет выглядеть не более разумной, как если бы в центр всей экономической политики была поставлена задача экономии на любом другом виде издержек – издержек на выплату процентов, заработную плату секретарей и т.д.

Тесно связанной с ошибочной трактовкой Р. Коузом «издержек» является трактовка понятия «социальные издержки», которые понимаются как «наивысшая ценность, которую могут принести факторы производства при альтернативном их использовании» (см. [Коуз, 1993, стр. 143]. При этом, под ценностью здесь следует понимать «рыночную стоимость», а под «альтернативным использованием» следует понимать любое использование, которое доступно кому-либо из членов данного общества. Данное определение, безусловно, является содержательным в математическом смысле, хотя и недоступным для точной оценки – ведь никто не может проверить, какая была бы ценность фактора производства при альтернативном его использовании. С практической точки зрения задача, которую ставит перед судом Коуз, является проблемой экономического расчета, которая стоит перед органом централизованного планирования в социалистическом государстве. Стоит заметить, что невозможность решения этой задачи была не только обоснована такими критиками социализма как Л. Мизес, Ф. Хайек и Б. Бруцкус (см. [Бруцкус, 1999], [Мизес, 1994], [Хайек, 2000]), но и признана советской экономической наукой (автор благодарит Ю.В. Кузнецова за указание на этот важный факт). Так, выдающийся советский экономист, профессор В.В. Новожилов в статье «Методы соизмерения народнохозяйственной эффективности плановых и проектных вариантов» констатировал, что «…народнохозяйственную эффективность нельзя выразить числом. Народнохозяйственный эффект планируемых затрат, как правило, состоит из ряда разнородных элементов, частью измеримых, но несоизмеримых друг с другом, частью – вовсе неизмеримых». Другими словами, соизмерение результатов «альтернативных социальных установлений» с необходимостью предполагает «ненаучную», ценностную оценку различных видов «социального продукта».

При этом, даже если абстрагироваться от практический и теоретической невозможности осуществления расчетов, которые подобны тем, что предполагаются Р. Коузом, то результат такого расчета едва ли будет иметь какие-то значимые соответствие в реальной жизни.

Прежде всего, в дополнение к перечисленным ранее недостаткам теории издержек, коузианский анализ предполагает возможность межперсональных сравнений ценности. Именно это подразумевается, когда речь идет о «избежании более серьезного ущерба». Однако, будучи порядковой величиной, которая относится к конкретному человеку, ценность не может быть предметом никаких математических операций, включая сложение (см. [Rothbard, 1956]). Если же Р. Коуз не отождествляет денежную цену с ценностью, то в этом случае предложенный им критерий теряет всю интуитивную привлекательность – почему, спрашивается, необходимо стремиться к такому положению дел, когда количество всех товаров, помноженное на их цену становится максимальным?

И, наконец, отметим, что для величины «социального продукта» не безразлично, как именно устроена система распределения прав собственности. Ресурсы, которые вовлечены в хозяйственную деятельность, не являются данными - их величина зависит от того, получают ли те, кто вовлекают их в оборот, абсолютные права собственности или такие права, которые в соответствии с доктриной «взаимного вреда» могут быть оспорены любой заинтересованной стороной. Поэтому, вопреки ее намерениям, коузианская концепция не приводит к максимизации «социального продукта», даже если ставить целью решение именно этой задачи (см. [Hoppe, 2004]).

3. ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ
Теперь перейдем к рассмотрению работы Р. Коуза с точки зрения права и покажем, что последовательная реализация советов Р. Коуза несовместима с личной свободой и означает отказ от признания прав человека, включая и права собственности.

Какие нормативные утверждения Р. Коуза делают допустимым правовой анализ? На мой взгляд, это те положения концепции Р. Коуза, где он утверждает, что судьи должны бы учитывать экономические последствия своих решений «в той степени, в какой это возможно без создания чрезмерной правовой неопределенности». И хотя Коуз не требует, чтобы судьи руководствовались только экономическими соображениями, но все же подразумевается, что среди правовых ценностей должна быть и экономическая эффективность.

Такой взгляд на право подразумевает, что (а) у права нет собственного принципа и оно нуждается в учете иных, не-правовых принципов; (б) право произвольно – оно может принимать или не принимать в расчет разные соображения, включая экономические, не переставая от этого быть правом.

С точки зрения философии права эту позицию можно охарактеризовать как позитивизм – учение о том, что правом являются «законы и другие официальные {властные} установления независимо от их содержания» (см. [Четвернин, 2003, стр. 11]). Другими словами, в данном учении отождествляются «право» и «закон». Государство в рамках позитивизма может отдать любой приказ и он будет «правовым» по определению. Соответственно, и государство является «правовым» по определению.

Характерно, что позитивистское учение говорит о «государстве», «праве» и «законах», а не о, допустим, «бандитах» и «приказах». На взгляд позитивиста, государство и бандиты отличаются не содержанием приказов, а тем, что государством называется самая могущественная сила на данной территории. Именно благодаря масштабам этой силы человек должен подчиняться ее произвольным приказам, тогда как он не обязан подчиняться приказам бандитов. В этом смысле позитивизм является апологией силы и произвола. Права человека и права собственности в позитивистском мире могут существовать только как дарованные государством, октроированные права, которые в любой момент могут быть «отобраны», или возвращены обратно государству.

Ну а раз уж право произвольно, то его можно наполнить любым содержанием. Возникает мысль, что можно напрямую в законы написать требования этики и эстетики, можно возвести в закон тексты уважаемого мыслителя или религиозное учение, и, кроме того, ничто не мешает основать законодательство на экономических соображениях максимизации производства. И во всех названных случаях результат можно будет считать правом.

Ошибка данного взгляда в том, что он игнорирует наличие у права собственного принципа – принципа справедливости, который устанавливает единую правовую меру людской свободы (подробнее см. [Четвернин, 2003], [Новиков, 2005]. Соответственно, право – не произвольное регулирование, а регулирование, подчиненное определенному принципу. В судебном разбирательстве нет места «экономической эффективности» и «социальным издержкам», а если, как показывает Р. Коуз, суд иногда принимает эти соображения во внимание, то речь идет об ошибках, которые нуждаются в исправлении, а не дополнительном обосновании.

Подчеркну, что способность права быть мерой людской свободы связана с тем, что право не является инструментом достижения коллективных целей. Если право закрепляет за всеми равную меру свободы, то конечный результат использования этой свободы будет неопределенным. Соответственно, если бы право было ориентировано на достижение конкретного результата, то для его достижения оно должно было бы произвольно манипулировать правами каждого члена общества.

Стоит обратить внимание, что под «коллективной целью» не только такая цель как «максимизация социального продукта», но и неявно поддерживаемая Р. Коузом цель «поддержании ценности отдельных ресурсов». Рассуждая в денежных терминах, Р. Коуз не проводил строгого разделения между правом собственности на вещи и правом на ценность вещи. Поэтому для него не было разницы между примерами потравы посевов скотом и помеховым взаимодействием радиостанций. Между тем, с правовой точки зрения разница есть и очевидна: потрава посевов мешает пользоваться посевами, тогда как две радиостанции не мешают друг другу свободно пользоваться оборудованием. То, чему помеховое взаимодействие действительно может мешать, это способности владельца приемника идентифицировать и выделить интересующий его сигнал. Другими словами, если правом на вещание на определенной частоте обладает А, тогда как В также начинает вещание на этой частоте, В мешает А оказывать определенное воздействие на слушателя С, которому (воздействию) А приписывает определенную ценность. Однако «право» на оказание определенного эффекта на других людей предполагает нарушение прав других людей. Во-первых, владельцев приемников, право на «общение» с которыми стало объектом установленного государством картеля. Во-вторых, потенциальных вещателей, аналогичных В, которые теперь ограничены в своем праве использовать оборудование.

В общем, речь идет специфическом виде прав – права на ценность ресурсов, осуществление которого несовместимо со свободой и традиционно понимаемыми правами собственности. Дело в том, что ценность ресурсов, когда речь идет о меновой ценности, определяет при помощи рыночных оценок тех людей, которым данный ресурс не принадлежит, покупателей ресурса. Поддержание рыночной ценности литра молока стало бы возможным только в том случае, если бы покупатели были лишены возможности менять свои предпочтения, а все прочие – лишены права входить на рынок производства молока. Введение «права на ценность» с необходимостью означает установление несвободы всех не-владельцев права, тогда как традиционное право собственности на вещи не ограничивает права других людей.

Рассмотрим теперь более подробно содержательные характеристики коузианского права. Такое право будет различать две ситуации – (1) воображаемый мир, где трансакционные издержки равны нулю или близки к этому, и (2) реальный мир, где эти издержки нельзя игнорировать.

В первой ситуации, с экономической точки зрения, не имеет значения, в чью пользу суд будет выносить решения в спорных вопросах. В этой воображаемой ситуации суд вполне может разрешать конфликты на основе прав собственности без нанесения ущерба экономической эффективности. Однако, стоит заметить, что права собственности здесь можно учитывать именно потому, что они никак не влияют на решение экономической задачи. Права собственности здесь просто не имеют значения, а потому не важно, будет ли суд решать дела на основе этих прав или просто станет подбрасывать монетку. Строго говоря, в этой ситуации не будет требоваться особый, коузианский судья – к судье не предъявляется никаких особых требований.

Во второй ситуации права собственности также не имеют значения – ведь если суд будет принимать их во внимание, экономика не будет максимально эффективной. Поэтому при рассмотрении дел суд должен не выяснять, кому какие права принадлежат, а определять, с каким использованием имущества связано большее увеличение общественного продукта. Например, в споре земледельца и скотовода он должен будет решить, что ценнее для общества: мясо или зерно.

Легко заметить, что такое – основанное на экономических соображениях – право не отводит при решении конфликтов об использовании имущества никакого места правам собственности. В воображаемой ситуации они не имеют значения, тогда как в реальной – имеют, и именно поэтому должны, по Коузу, игнорироваться. Поэтому в коузианском суде человек не может рассчитывать на государственную защиту прав собственности.

Рассмотрим теперь, каков правовой статус имущества в коузианском мире. Исходя из соображений логики, надо признать, что всем имуществом в коузианском мире владеет государство. Именно оно в конечном итоге определяет, кому принадлежит право пользования и распоряжения любым имуществом. Кроме того, оно определяет основное правило пользования и распоряжения имуществом – имущество должно использоваться таким образом, чтобы «полный общественный продукт» был максимальным. В тех случаях, когда это требование выполняется, государство не вмешивается в оперативное управление имуществом – ведь рыночные и внутрифирменные обмены позволяют решать поставленную задачу. В тех же случаях, когда требование не выполняется, государство должно изымать имущество, передавая его более эффективному управляющему.

В данной системе понятие «права собственности» не только излишне, но, скорее, вводит в заблуждение. Ведь в реальности речь идет об общественной обязанности «собственника» – общество (государство) дает ему пользоваться имуществом, надеясь на то, что он будет добросовестно выполнять ту общественную функцию, которая была ему предназначена.

Данный взгляд на природу прав человека и прав собственности не является новым словом в истории правовых учений. Стоит заметить, что вопреки распространенному мнению, не Р. Коуз и не коузианцы привнесли в право идею об «эффективности» как правовой ценности. Наоборот, подход коузианского типа уже существовал в юридической науке и был обнаружен Р. Коузом в ходе анализа судебных решений. Роль Коуза состояла в том, чтобы привнести эти идеи сомнительной ценности в экономическую теорию (см. [Stromberg, 2002, p. 108]). Аналогичные соображения высказывались «отцом современного позитивизма» О. Контом в начале XIX века и в конце XIX-начале XX сторонниками солидаризма (Г. Шварц, Л. Дюги), которые отрицали как понятие субъективного права, так и субъекта права. По их мнению, у любого имущества имеется правовая цель и именно она определяет, кто и как может его использовать .

Приведем несколько примеров. Так, по мнению О. Конта,

«решительное возрождение будет состоять особенно в том, чтобы постоянно ставить на место прав обязанности и тем сильнее подчинить личность общественности... Каждый имеет обязанности, и притом по отношению ко всем, но никто не имеет никакого права в собственном смысле слова. Никто не имеет другого права, кроме права всегда выполнять свой долг». (Цит. по Л. Дюги, 1908, стр. 23).

Л. Дюги заявляет, что

«живущий в обществе человек имеет права; но эти права представляют из себя не прерогативы, принадлежащие ему в силу человеческого достоинства, это – правомочия, принадлежащие ему потому, что он несет социальную обязанность и должен иметь право выполнить эту обязанность» [Дюги, 1908, стр. 21].

Относительно же права собственности он утверждает, что

«недвижимая, капиталистическая и наследственная собственность может объясняться только социальной полезностью, и законность ее можно доказать только в том случае, если будет доказано, что в данную эпоху она социально полезна. Из этого вытекает несколько очень важных следствий. Собственность, опирающаяся единственно на социальную пользу, должна существовать только в потребной для этой пользы мере... Если пришел момент, когда личная собственность не отвечает более общественной потребности, то законодатель должен вмешаться для организации другой формы приобретения богатств. В стране, где собственность утверждена положительным законом, собственник уже потому, что он собственник, должен выполнять определенную общественную роль; и объем этого права собственности должен быть определен законом и применяющей его судебной практикой, соответственно той роли, которую оно должно выполнять; он не может претендовать на другое право, кроме как на возможность свободно, полно и совершенно выполнять социальную функцию собственника». [Дюги, 1908, стр. 905].

Однако и солидаристы не были первопроходцами – любой социальный утопист (социальный инженер) с необходимостью приходит к подобного рода взглядам. По этой причине правовые идеи, которые следуют из учения Коуза, могут быть найдены уже у Платона, который предлагал подчинить все общественное устройство задаче реализации определенного проекта, в котором всем людям предписывается выполнение определенной функции. По сути, каждый гражданин, как в коузианском мире, так и в утопических построениях Платона, является государственным служащим.

Представление о гражданах как служащих государства отражено и в избранной Р. Коузом трактовке прав. Так, по его мнению, права собственности состоят в праве выполнять определенные физические действия с данным имуществом, а не в возможности исключить для всех не-владельцев пользование этим ресурсом. В такой системе преступления состоят не в нарушении чужих прав собственности, а в превышении своих полномочий. Приведу поясняющий эту мысль пример:

«… ответ на вопрос, имеем ли мы право стрелять над чужой землей, рассматривался как зависящий от того, кто владеет воздушным пространством над землей. Было бы проще обсуждать, что должно быть разрешено делать с ружьем» [Coase, 1959, p. 34].

Все это означает, что суть коузианской правовой системы состоит в дозволениях, а не запретах, она построена на правовом принципе определения административной компетенции – «запрещено все, что прямо не разрешено».

Справедливости ради стоит заметить, что Р. Коуз, предлагая суду свои решения, сделал важную оговорку – учет экономических соображений желателен только

«в той степени, в какой это возможно без создания чрезмерной правовой неопределенности».

Оговорка достаточно примечательная – правовая неопределенность обычно следует либо из пробелов в законодательстве (в широком смысле слова) и неясности текста источников права, либо из произвольности изменения и применения законодательства. Достаточно очевидно, что речь идет именно о втором случае, что равнозначно неявному признанию того, что суть предлагаемого решения состоит именно в произволе.

Существуют несколько причин, по которым коузианские решения порождают правовую неопределенность.

Прежде всего, решение коузианского судьи зависит от постоянно меняющихся рыночных условий, в особенности, от денежных цен на продукцию и факторы производства. В зависимости от стоимости мяса и зерна права на землю будут перераспределяться между фермером и скотоводом. В этой ситуации сложно быть уверенным, какие и кто права имеет, и само понятие права собственности лишается всякого содержания.

Кроме того, в отличие от традиционного права, которое налагает запреты на определенные средства достижения целей, несправедливые действия, коузианское право предлагает судить о действиях по их результатам. Однако результат может проявиться только после действия, но не до него. Соответственно, до окончания действия никто не может знать, было ли оно допустимым.

Наконец, в коузианской правовой системе человек несет риск понести ответственность за нанесенный вред вне связи с любыми конкретными его действиями. Такое положение создается за счет доктрины «взаимного вреда». Из того факта, что любое действие имеет субъект и объект, Коуз делает вывод, что в «терминах причинности … обе стороны виновны в причинении ущерба». Ведь «в случае со скотом и посевами бесспорно, что ущерба посевам не было бы, не будь здесь скота. Равно справедливо и то, что ущерба посевам не возникло бы, не будь там посевов». Карманник и прохожий, насильник и его жертва, убийца и убитый - каждый из них виновен в причинении ущерба. Стоит также иметь в виду, что по Коузу само по себе обладание частной собственностью предполагает ущерб другому человеку - ведь владелец исключает возможность использования его имущества другими людьми. В общем, вред наносит каждый частный собственник и даже каждый человек, которого традиционные правовые теории называют «жертвой». В такой ситуации вне зависимости от своей воли человек может стать ответственным за ущерб: даже если он отказался от владения собственностью, он все еще может стать объектом личных посягательств и, в этом случае, все равно окажется виновным.

Легко заметить, что «оговорка Коуза» о правовой неопределенности ставит перед судьей действительно непростой выбор, при том, что судья остается без дальнейших указаний – Коуз не поясняет, что следует считать «чрезмерной правовой неопределенностью». Поэтому решение судьей вопроса об оптимальном соотношении права и произвола является произвольным.

То, что подобный подход к экономике и праву называют сегодня правовым и либеральным, показывает, насколько далекой от либерализма стала экономическая и правовая науки. Красноречивой иллюстрацией этого сдвига может служить изменение позиции такой авторитетной школы экономико-теоретической мысли, как чикагская. Как писал Ганс-Герман Хоппе,

«Еще в 1930-х и 1940-х годах чикагская школа считалась школой левого направления, и считалась, надо сказать, справедливо. М. Фридмен тогда обосновывал необходимость центрального банка и бумажных денег, выступая против золотого стандарта. Он искренне разделял принципы перераспределяющего государства, государства благосостояния, когда выдвигал свои предложения о гарантированном минимуме дохода (система так называемых отрицательных налогов), на уровень которого он не накладывал никаких ограничений. Фридмен защищал принцип прогрессивного налогообложения доходов, стремясь достичь максимально возможного уравнения богатства. Он участвовал в разработке концепции и практическом воплощении системы налогообложения дивидендов. Фридмен поддержал идею, в соответствие с которой государство может вводить налоги для финансирования производства благ, имеющих положительные экстерналии, или таких, про которые оно думает, что они могут иметь этот эффект. Это означало, что нет ничего такого, что государство не могло бы начать производить, финансируя это производство из налогов... Сегодня, полвека спустя, чикагская школа, не изменив существенно своих взглядов, считается школой правой, защитницей принципов свободного рынка. Более того, считается, что именно это направление в экономической науке является пограничным, отделяя респектабельных правых от правых экстремалов». [Hoppe, 1995].

* * *

Итак, коузианское «право» основано на отрицании права, прав человека и прав собственности. Государство действует как единоличный владелец всего имущества, от граждан требуется действовать так, как будто вся экономика является единым цехом. В этой ситуации, фирма, рынок и права – всего лишь способы решения государством одной задачи – максимизации общественного продукта. Суд есть только продолжение рынка другими средствами, а рынок – продолжение суда другими средствами.



4. ПРАКТИЧЕСКИЕ ПРИЛОЖЕНИЯ

Коузианская концепция прав собственности влияет на подходы к решению значительного количества практических проблем. В той или иной мере, к коузианскому можно отнести любое регулирование, где «права собственности» относятся к ценности, а не отношениям человека и вещи; где вводятся экономические механизмы распределения права на нарушение прав собственности; употребляется концепция «эффективного собственника»; противопоставляются трансформационные и трансакционные издержки.

Приведу лишь несколько примеров.

Существующее регулирование радиочастотного спектра основывается на защите ценности услуг владельцев радиопередающих устройств. Для защиты этой ценности вводятся ограничения для входа на рынок. При этом, государство произвольно защищает права на одни частоты, и не вводит прав на другие - например, видимый диапазон излучений или звуковые волны. Обычные этатисты предлагают сохранить государственное распределение спектра, тогда как коузианцы – развернуть торговлю созданными государством монопольными правами. Отказ от коузианства в этом вопросе состоит в отказе от государственного регулирования спектра (см. [Новиков, 2004, "Концепция регулирования радиочастотных спектров"].

Российская приватизация нередко оправдывается тем, что с экономической точки зрения не важно, кому досталась собственность – в конечном итоге она достанется эффективному собственнику. Разумеется, этот взгляд ошибочен с точки зрения коузианца – ведь Россия не является страной с нулевыми трансакционными издержками. Однако более важно то, что экономическая эффективность не является правовой категорией и потому не должна использоваться для оценки государственной политики. Отказ от коузианства в этой сфере состоит в основании приватизации на правовом подходе к правам собственности (см. [Rothbard, 1992].

Российское экологическое законодательство построено на публично-правовых началах. Собственники предприятий могут свободно загрязнять и портить чужую собственность до той поры, пока платят в пользу государства экологические налоги. Конечно, коузианству больше соответствовала бы система вовсе без налогов (ведь продукция предприятий в среднем важнее продукции пострадавших) или система с двойным налогом (ведь виноват не только загрязнитель, но и пострадавший). Однако основной посыл Р. Коуза выполняется – конфликт разрешается не на основе прав собственности, а на сравнении «мяса» и «зерна». Ратифицированный же Россией Киотский протокол – еще один шаг в коузианскую сторону. Теперь правами на нарушения прав собственности будут торговать (см. [McGee, Block, 1994]. Отказ от коузианства в этой сфере будет состоять в признании тесной связи между экологическим законодательством и законодательством о собственности, в установлении ответственности за экологический ущерб имуществу, в признании недопустимыми экологических налогов.

Вводимые антимонопольным законодательством ограничения прав собственности обосновываются соображениями повышения экономической эффективности и защитой ценности, которую получают потребители от операций обмена. Отказ от коузианства в этой сфере означает признание некорректности соответствующих аргументов в пользу вмешательства государства (см. [Новиков, 2003], [Новиков, 204]).

Законодательство об интеллектуальной собственности, как и регулирования радиочастот, сводится к защите ценности ресурсов, которые принадлежат определенной группе граждан. По сути, речь идет о созданной государством монополии. Отказ от коузианства в этой сфере повлечет за собой отказ от реализации данного вида регулирования.

5. ЛИТЕРАТУРА

Бруцкус Б.Д. Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта. М.: ООО «Издательство Стрелец», 1999. - 96 с.

Дюги, Л. Конституционное право. Общая теория государства. М.: 1908.

Кирцнер И. Конкуренция и предпринимательство. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2001. - 239 с.
http://www.libertarium.ru/libertarium/lib_competition

Коуз Р. Проблема социальных издержек. // Коуз, Р. Фирма, рынок и право. М.: Дело, 1993, сс. 87-141.
http://www.libertarium.ru/libertarium/l_lib_firm_05
Оригинал см. Coase, Ronald. The Problem of Social Cost. // Journal of Law and Economics.
Vol. 1 (Oct. 1960), pp. 1-40.

Мизес, Людвиг фон. Социализм. Экономический и социологический анализ. М., Catallaxy, 1994. - 416 c.
http://www.libertarium.ru/libertarium/l_lib_socialism0

Новиков, В.В. Влияние российского антимонопольного законодательства на экономическое развитие. // Вопросы экономики, 2003, N 9.
http://www.iet.ru/files/persona/novi..._1_novikov.pdf

Новиков, В.В. О праве собственности на внешние эффекты. // Вопросы экономики, 2004, N 1.
http://www.prompolit.ru/files/148245..._2_novikov.pdf

Новиков, В.В. Концепция регулирования радиочастотных взаимодействий.
http://www.prompolit.ru/files/162207/spectrum_oct04.doc

Новиков, В.В. Правовая и социальная справедливость в правовом и социальном государстве. Доклад на Лебедевских чтениях, М., 2005.
http://g-l-memorial.ice.ru/files/417...ikov_jun05.doc

Хайек, Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф, 2000. - 256 с.
http://www.libertarium.ru/libertarium/9935

Четвернин, В.А. Введение в курс общей теории права и государства. М., Институт государства и права РАН, 2003.

Arnold, R. Efficiency vs. Ethics: Which is the Proper Decision Criterion in Law Cases. // Journal of Libertarian Studies, 1982, vol. VI, N 1, pp. 49-57.
http://www.mises.org/journals/jls/6_1/6_1_3.pdf

Block, Walter. Coase and Demsetz on Private Property Rights. // Journal of Libertarian Studies, 1977, vol. 1, N 2, pp. 111-15.
http://www.mises.org/journals/jls/1_2/1_2_4.pdf

Block, Walter. Ethics, Efficiency, Coasian Property Rights, and Psychic Income: A Reply to Demsetz // The Review of Austrian Economics, 1995, vol. 8., No. 2, pp. 61-125.
http://www.qjae.org/journals/rae/pdf/rae8_2_4.pdf

Block, Walter. O.J's Defense: A Reductio Ad Absurdum of the Economics of Ronald Coase and Richard Posner // European Journal of Law and Economics, 1996, Vol. 3, pp. 265-286.
http://141.164.133.3/faculty/Block/B...OJsDefense.htm

Block, Walter. Private-Property Rights, Erroneous Interpretations, Morality and Economics: Reply to Demsetz // The Quarterly Journal of Austrian Economics, 2000, vol. 3., No. 1, pp. 63-78.
http://www.qjae.org/journals/qjae/pdf/qjae3_1_8.pdf

Block, Walter. Private Property Rights, Economic Freedom, and Professor Coase: Critique of Friedman, McCloskey, Medema and Zorn // Harvard Journal of Law & Public Policy.

Buchanan, J. M. Cost and Choice: An Inquiry in Economic Theory. Chicago: University of Chicago Press. 1969.
http://www.econlib.org/library/Bucha...6Contents.html

Buchanan, James and Thirlby G.F., eds. L.S.E. Essays on Cost. New York: New York University Press, 1981.

Coase, Ronald. The Federal Communications Commission, Journal of Law and Economicsm Vol. 2 (Oct. 1959), pp. 1-40.

Cordato Roy E. Chasing Phantoms in a Hollow Defense of Coase // Review of Austrian Economics. 2000, vol. 13, pp. 193-208.
http://www.mises.org/journals/scholar/Cordato3.pdf

Demsetz, H. Ethics and Efficiency in Property Rights Systems // Time, Uncertainty and Disequilibrium: Explorations of Austrian Themes. (Rizzo M. ed). Lexington, Mass., USA: D.C. Heath, 1979, pp. 97-116.

Demsetz H. Block's Erroneous Interpretations // The Review of Austrian Economics. 1997, vol. 10, No. 2, pp. 101-109 http://www.qjae.org/journals/rae/pdf/rae10_2_6.pdf

Hoppe, Hans-Hermann. Natural Elites, Intellectuals, and the State. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute Pamphlet, 1995. Русский перевод: http://www.sapov.ru/novoe/n07.html

Hoppe, Hans-Hermann. 2004. The Ethics and Economics of Private Property. //The Elgar Companion to the Economics of Private Property. E. Colombatto, ed. London: Edward Elgar.
http://www.hanshoppe.com/publication...diversions.pdf

McGee, Robert W. and Walter Block, Pollution Trading Permits as a Form of Market Socialism and the Search for a Real Market Solution to Environmental Pollution. // Fordham University Law and Environmental Journal, 1994, vol. VI, No. 1, pp. 51-77.
http://www.walterblock.com/publicati...ng_permits.pdf

North, Garry. The Coase Theorem: A Study in Epistemology. Tyler, Tex.: Institute for Christian Economics, 1992 http://freebooks.entrewave.com/freeb..._pdfs/gnct.pdf

North, Garry. Undermining Property Rights: Coase and Becker // Journal of Libertarian Studies. 2002, vol. 16, No. 4, pp. 75-101.
http://www.mises.org/journals/jls/16_4/16_4_5.pdf

Rothbard, Murray N. The Myth of Efficiency // Time, Uncertainty and Disequilibrium. Mario Rizzo, ed. (Lexington, Mass: DC Heath, 1979), pp. 90-95.
http://www.mises.org/rothbard/efficiency.pdf

Rothbard, Murray N. Law, Property Rights and Air Pollution. // Cato Journal, 1982, vol. 2, No. 2, pp 55-59.
http://www.cato.org/pubs/journal/cj2n1/cj2n1-2.pdf

Rothbard, Murray N. Toward a Reconstruction of Utility and Welfare Economics. // On Freedom and Free Enterprise: The Economics of Free Enterprise. May Sennholz, ed. Princeton, N.J: D. Van Nostrand, 1956.
Оригинал: http://www.mises.org/rothbard/toward.pdf
Русский перевод: http://www.sapov.ru/bureau/capitalis...nstruction.htm

Rothbard, Murray N. How and How Not to Desocialize //Review of Austrian Economics, 1992, vol. 6, No. 1, pp. 65-77
http://www.mises.org/journals/rae/pdf/rae6_1_2.pdf

Stromberg J.R. Douglass C. North and Non-Marxist Institutional Determinism // Journal of Libertarian Studies. 2002, vol. 16, No. 4, p. 101-137.
http://www.mises.org/journals/jls/16_4/16_4_6.pdf

[Ростислав Исакович Капелюшников]

http://www.strana-oz.ru/2004/6/teorema-kouza

К числу наиболее общих положений новой институциональной теории относится так называемая «теорема Коуза», основные выводы которой Рональд Коуз изложил в статье «Проблема социальных издержек»[1]. Сам Коуз не ставил перед собой задачи сформулировать какую-то общую теорему. Выражение «теорема Коуза», равно как и первая ее формулировка, были введены в оборот Джорджем Стиглером[2].

Теорема посвящена проблеме внешних эффектов (экстерналий). Так называют побочные результаты любой деятельности, которые касаются не непосредственных ее участников, а третьих лиц. Примеры отрицательных экстерналий: дым из фабричной трубы, которым вынуждены дышать окружающие, загрязнение рек сточными водами и т. д.

Примеры положительных экстерналий: частный цветник и лужайка, которыми могут любоваться прохожие, мощение улиц частными лицами за свой счет и др. Существование экстерналий приводит к расхождению между частными и социальными издержками (по формуле: социальные издержки равны сумме частных и экстернальных, т. е. возлагаемых на третьих лиц). В случае отрицательных внешних эффектов частные издержки оказываются ниже социальных, в случае положительных внешних эффектов — наоборот, социальные издержки ниже частных.

Такого рода расхождения впервые исследовал Артур Пигу в книге «Теория благосостояния»[3]. Он характеризовал их как «провалы рынка», так как ориентация лишь на частные выгоды и издержки приводит либо к перепроизводству благ c отрицательными экстерналиями (загрязнение воздуха и воды, высокий уровень шума и т. д.), либо к недопроизводству благ с положительными экстерналиями (отказ частных лиц от возведения маяков, прокладки дорог и т. п.). Указания на «провалы рынка» служили для Пигу теоретическим обоснованием государственного вмешательства в экономику: он предлагал налагать на деятельность, являющуюся источником отрицательных внешних эффектов, штрафы (равные по величине экстернальным издержкам) и возмещать в форме субсидий эквивалент экстернальных выгод производителям благ с положительными внешними эффектами. Против позиции Пигу о необходимости государственного вмешательства и была направлена статья Коуза. Смысловым ядром, вокруг которого она строилась, являлось понятие трансакционных издержек, введенное в более ранней работе Коуза — «Природа фирмы»[4]. Под трансакционными издержками он понимал затраты и потери, неизбежно возникающие при заключении и совершении любых сделок (трансакций). Речь идет об издержках, связанных со сбором и переработкой информации, поиском партнеров, проведением переговоров и принятием решений, оформлением и юридической защитой контрактов, контролем за их исполнением и т. д. Выделение издержек этого класса означает признание «небесплатности» самого процесса взаимодействия между экономическими агентами. (По удачному определению американского экономиста Стивена Чена, в самом широком смысле «трансакционные издержки» представляют собой издержки, существование которых было бы невозможно представить в экономике Робинзона Крузо[5].)

Суть коузовской аргументации состояла в том, что в условиях нулевых трансакционных издержек (а именно из такой предпосылки неявно исходила неоклассическая теория) рынок сам в состоянии справляться с любыми внешними эффектами. Теорема Коуза гласит: «Если права собственности четко определены и трансакционные издержки равны нулю, то размещение ресурсов (структура производства) будет оставаться неизменным и эффективным независимо от изменений в распределении прав собственности».

Таким образом, выдвигается парадоксальное положение: при отсутствии издержек по осуществлению сделок структура производства остается той же самой независимо от того, кто каким ресурсом владеет. Теорема доказывалась Коузом на ряде примеров, частично условных, частично взятых из реальной жизни.

Представим себе, что по соседству расположены земледельческая ферма и скотоводческое ранчо, причем коровы ранчера могут заходить на поля фермера, нанося ущерб посевам. Если ранчер не несет за это ответственности, его частные издержки будут меньше социальных. Казалось бы, есть все основания для вмешательства государства. Однако Коуз доказывает обратное: если закон разрешает фермеру и скотоводу вступать в добровольные соглашения по поводу потравы, тогда вмешательства государства не потребуется; все разрешится само собой.

Допустим, оптимальные условия производства, при которых оба участника достигают максимума благосостояния, заключаются в следующем: фермер собирает со своего участка урожай в 10 центнеров зерна, а хозяин ранчо откармливает 10 коров. Но вот ранчер решает завести еще одну, одиннадцатую корову. Чистый доход от нее составит 50 долларов. Одновременно это приведет к превышению оптимальной нагрузки на пастбище и неизбежно возникнет угроза потравы для фермера. Из-за этой дополнительной коровы будет потерян урожай в размере одного центнера зерна, что дало бы фермеру 60 долларов чистого дохода.

Рассмотрим первый случай: правом не допускать потраву обладает фермер. Тогда он потребует от скотовода компенсацию, не меньшую, чем 60 долларов. А прибыль от одиннадцатой коровы — только 50 долларов. Вывод: ранчер откажется от увеличения стада и структура производства останется прежней (а значит, и эффективной) — 10 центнеров зерна и 10 голов скота.

Во втором случае права распределены так, что хозяин ранчо не несет ответственности за потраву. Однако у фермера остается право предложить ранчеру компенсацию за отказ от выращивания дополнительной коровы. Размер «выкупа», по Коузу, будет лежать в пределах от 50 долларов (прибыль ранчера от одиннадцатой коровы) до 60 долларов (прибыль фермера от десятого центнера зерна). При такой компенсации оба участника окажутся в выигрыше, и ранчер опять-таки откажется от выращивания «неоптимальной» единицы скота. Структура производства не изменится.

Конечный вывод Коуза таков: и в том случае, когда фермер имеет право потребовать компенсацию с ранчера, и в том случае, когда право потравы остается за ранчером (т. е. при любом распределении прав собственности), исход оказывается одним: права все равно переходят к той стороне, которая ценит их выше (в данном случае — к фермеру), а структура производства остается неизменной и эффективной. Сам Коуз по этому поводу пишет следующее: «Если бы все права были ясно определены и предписаны, если бы трансакционные издержки были равны нулю, если бы люди соглашались твердо придерживаться результатов добровольного обмена, то никаких экстерналий не было бы». «Провалов рынка» в этих условиях не происходило бы, и у государства не оставалось бы никаких оснований для вмешательства с целью корректировки рыночного механизма.

Из «теоремы Коуза» следует несколько важных теоретических и практических выводов.

Во-первых, она раскрывает экономический смысл прав собственности. Согласно Коузу, экстерналии (т. е. расхождения между частными и социальными издержками и выгодами) появляются лишь тогда, когда права собственности определены нечетко, размыты. Когда права определены четко, тогда все экстерналии «интернализируются» (внешние издержки становятся внутренними). Не случайно главным полем конфликтов в связи с внешними эффектами оказываются ресурсы, которые из категории неограниченных перемещаются в категорию редких (вода, воздух) и на которые до этого прав собственности в принципе не существовало.

Во-вторых, теорема Коуза отводит обвинения рынка в «провалах». Путь к преодолению экстерналий лежит через создание новых прав собственности в тех областях, где они были нечетко определены. Поэтому внешние эффекты и их отрицательные последствия порождаются дефектным законодательством; если кто здесь и «проваливается», так это государство. Теорема Коуза по существу снимает стандартные обвинения в разрушении окружающей среды, выдвигаемые против рынка и частной собственности. Из нее следует обратное заключение: к деградации внешней среды ведет не избыточное, а недостаточное развитие частной собственности.

В-третьих, теорема Коуза выявляет ключевое значение трансакционных издержек. Когда они положительны, распределение прав собственности перестает быть нейтральным фактором и начинает влиять на эффективность и структуру производства.

В-четвертых, теорема Коуза показывает, что ссылки на внешние эффекты — недостаточное основание для государственного вмешательства. В случае низких трансакционных издержек оно излишне, в случае высоких — далеко не всегда экономически оправданно. Ведь действия государства сами сопряжены с положительными трансакционными издержками, так что лечение вполне может быть хуже самой болезни.

Влияние Коуза на развитие экономической мысли было глубоким и разноплановым. Его статья «Проблема социальных издержек» стала одной из наиболее цитируемых в современной экономической литературе. Из его работы выросли целые новые разделы экономической науки (экономика права, например). В более широком смысле его идеи заложили теоретический фундамент для развития неоинституционального направления.

Однако идеи Коуза были восприняты другими экономистами односторонне. Для него самого анализ идеальной экономики с нулевыми трансакционными издержками был лишь ступенькой к рассмотрению реального мира, где они всегда положительны. К сожалению, в этой части его исследование вызвало меньший резонанс, чем знаменитая «теорема», на которой сосредоточилось внимание большинства экономистов, поскольку она отлично вписывалась в господствующие неоклассические представления. Как признавал сам Коуз, его попытка «выманить» экономистов из воображаемого мира «классной доски» не увенчалась успехом.

Справку подготовил Ростислав Капелюшников

[1] Coase, Ronald H. “The Problem of Social Cost”, Journal of Law and Economics 3 (1960), 1–44.
[2] Stigler, G. J. The Price Theory. 1966.

[3] Pigou, Arthur Cecil. The Economics of Welfare (London, 1920) [рус. перев.: Пигу А. Экономическая теория благосостояния: В 2 т. М.: Прогресс, 1985].

[4] Coase, R. Y. “The Nature of the Firm”. Economica. 4 (1937): 1, 386–405 [рус. перев.: Коуз Р. Фирма, рынок и право. М., 1993].

[5] Chuenhg S. N. S. The Myth of Social Costs. (L., 1978), 52.