5744. Леонид Млечин: Жenm какая-то!

[Александр Мельман]

http://www.mk.ru/editions/daily/arti...-kakayato.html
9 сентября 1999 в 00:00,

Леонид Млечин — многостаночник канала ТВ-Центр или Центрального ТВ, как теперь принято говорить. Причем все его программы абсолютно разные. “Поздний ужин” — что-то вроде детектив-шоу. “Особая папка” — исторические архивные видеоматериалы советского периода. А теперь он еще дебютировал в новостных “Событиях”. У него есть пять минут, чтобы выдать свой ироничный комментарий к “событию дня”. — Мы слишком серьезно воспринимаем политиков, а они того не стоят. Я пытаюсь чуть-чуть изменить угол зрения и доказать, что они не такие прекрасные, какими себе кажутся. Политик что-то говорит увесистым тоном, диктор все это воспроизводит, и зритель думает, что за надуванием щек что-то есть. Это чушь собачья. — Но вы не будете так говорить про людей, которые входят в "Отечество — Вся Россия"? — Это ключевой вопрос. Телеканал имеет право на собственный интерес, и штатные сотрудники должны его разделять. С другой стороны, мы с вами знаем, что попадание в те же "Куклы" украшает человека. Но не все наши политики — персонажи "Кукол" — обладают достаточным чувством юмора, чтобы это понять. — Вашу программу "Поздний ужин" многие принимают за чистую монету. Неужели вы все это придумываете? — Да. Каждую неделю пишу по рассказу и получаю от этого удовольствие. Многие из этих историй оказываются мистическими — полное ощущение, что это происходило на самом деле. У меня был сюжет про медсестру, которая ночью в больнице не могла заснуть, потому что каждый раз в одно и то же время слышала какие-то шаги. И когда к ней ворвался наркоман, она не спала, что ее и спасло. А шаги эти остались у нее в памяти от умершего сторожа, который всегда в это время делал обход. Жуть какая-то! Но зрители были уверены, что все так и случилось на самом деле. Хотя играют у нас в основном не профессиональные актеры, а осветители, администраторы или ассистенты режиссера. — Сколько они получают за съемку? — Сто рублей. — Но у них неплохо получается. — Они играют достоверно, не по-киношному. По истечении двух лет я могу судить — образовался некий круг зрителей, которые не лягут спать, пока не посмотрят "Поздний ужин". — Ваша вторая программа — "Особая папка" — о советском периоде в нашей политжизни. Но об этом времени все уже сказано. Неужели сейчас это кому-нибудь интересно? — С помощью архивов я говорю о сегодняшнем дне. Но вы правы, для молодых эта история как бы не существует. Но на самом деле ничего еще не сказано и ничего не раскрыто. Я получаю немецкую прессу. Там в каждом еженедельнике есть рецензия на две книги, посвященные нацистскому периоду. В Германии открыты все архивы до последнего листочка. С 45-го года идет непрерывная публикация документов. И немцы считают, что еще не во всем разобрались. У нас же только чуть приоткрыли щелку, и тут же ее закрыли. — Как вам удается находить эти архивные документы? — Дверка и передо мной захлопнулась, но есть еще живые люди, участники процесса. Жив председатель КГБ Семичастный, первый секретарь горкома Егорычев, который недавно мне рассказал ужасную историю о самостреле во время войны. — Что за история? — В пехоте воевал уникальный мастер, который делал мундштуки из гильз. Один раз гильза взорвалась, и ему оторвало два пальца. За это его решили показательно расстрелять перед строем. Поставили цепочку. "Огонь!!" — и только одна пуля его задела. Никто не хотел в него целиться. Еще залп — он опять жив. Тогда командир дивизии подошел и выстрелил ему в голову. — Почему ваши сюжеты часто посвящены КГБ? Вы были связаны с органами? — Нет, я просто писал о разведке как детективщик. Мне всегда это было интересно. — Но чтобы писать о разведке, нужно об этом знать, то есть как-то сотрудничать с этой структурой. — Когда вышла моя первая повесть, мне было 23 года. Ее сразу же перевели в Японии, были огромные тиражи. Так что я только писатель. — Но чекисты могли обвинить вас в дилетантстве. — Конечно же, я изучал эту систему. Много читал. Но когда в 88-м году познакомился с одним делом, то понял, что мои представления о разведке были наивными. Я получил материал о двух выдающихся разведчиках — белом генерале Скоблине и его жене, выдающейся певице Надежде Васильевне Плевицкой. То, что я тогда понял, — чудовищно. Это были несчастнейшие люди. А то, о чем я пишу, — всего лишь игра, развлечение. В жизни настоящая разведка — это черт знает что. Сколько людей доносили — ведь за это деньги платили. Строчили что угодно. Просто волосы дыбом. А вот Дзержинский, к примеру, открылся мне с совершенно другой стороны. После гражданской войны он в основном занимался экономикой и был абсолютным рыночником и монетаристом. Если почитать его работы, то станет ясно, что с нашими коммунистами он никогда бы не сел за один стол. — Сейчас при новом руководстве ТВЦ "Особую папку" могут пристегнуть к борьбе за "Отечество"? — Невозможно, чтобы все программы в этом участвовали. "Особая папка" не годится для этого. Вместе с тем разумный человек всегда поймет, что я хочу сказать. Я делал передачу о Слободане Милошевиче, который разрушил Югославию, предал сербов в Краине, Боснии, Косове. Ну какой вывод можно из этого сделать? — А возможен мягкий переход программы от работы с архивами к выпечке компроматов на сегодняшних политиков? — Я очень щепетильно отношусь к компроматам. Я воспитан в советской школе журналистики. Нас тогда заставляли врать по-крупному, но учили не ошибаться по мелочам: даты, названия, должности, факты — здесь журналисты отвечали головой. Этот урок я усвоил навсегда, поэтому к фактам отношусь свято.

[Степан Корнеев]

http://www.pravda.ru/society/fashion...chin_leonid-0/
15 авг 2014 в 19:03

Общество » Наследие » Советское наследие

Мемориал Славы 28 Панфиловцев в Алма-Ате

Диковинные персонажи встречаются порой в российском медийном пространстве. Вот, например, "не историк, а любитель истории", как он сам себя аттестует, Леонид Михайлович Млечин. Этот журналист, ведущий телепрограммы "Документальное кино Леонида Млечина" на телеканале "ТВ Центр" и автор ряда книг об истории и исторических персонажах, трактует историю весьма странным образом, особенно подвиг 28 героев-панфиловцев.

Чтобы понять, с каким не историком имеет дело читатель, достаточно привести один показательный пример. В книге Леонида Млечина "Брежнев", выпущенной в серии "ЖЗЛ", читаем: "В 1977 году у Виктории Брежневой, которая училась в ГИТИСе на театроведческом факультете, завязался роман со студентом Геннадием Варакутой.

Леониду Ильичу не понравился кандидат в женихи. Руководитель московского управления КГБ генерал Виктор Алидин выделил сотрудника пятой службы, который занялся Варакутой. За молодым человеком ходили оперативники службы наружного наблюдения, его телефон прослушивался. Все материалы изучал старый друг Брежневых первый заместитель председателя КГБ генерал Цинев.

Геннадия Варакуту перевели в Ленинград в надежде, что расстояние разлучит его с внучкой генерального секретаря. Но роман продолжался. Московские чекисты приезжали посмотреть, как ведет себя жених.

Геннадий и Виктория все-таки поженились, у них родилась дочь Галина, названная в честь бабушки. Виктория уехала к мужу в Ленинград. Расставаясь с внучкой, Леонид Ильич всплакнул. Потом и этот брак распался…"

Занимательно, не правда ли?! Кроме одного. Внучка Леонида Ильича Брежнева в то время в ГИТИСе не училась! Студенты ГИТИСа знали бы о ней, учись она хоть под чужим именем. Дело не только в слухах, но и в охране, которую невозможно было скрыть. "А кого это мы там охраняем?" — подумали бы студенты и быстренько вычислили бы "засекреченную" студентку. Но такой в то время в ГИТИСе не было. Из "золотой молодежи" в то время там училась, кажется, внучатая племянница Екатерины Алексеевны Фурцевой. И об этом тогда знали все студенты и преподаватели. Несмотря на то, что "Екатерина Великая", в 1977 году уже три года как не занимала пост министра культуры СССР. О том, что в этом вузе учится внучка Брежнева, бывшего на тот момент генеральным секретарем, молва бы разнесла моментально. Короче говоря, Млечин выдает непроверенную информацию, которую ему поставляют его "литературные негры".

Выступая на IX Белорусском международном медиафоруме, который состоялся в Минске в начале июня этого года, Леонид Михайлович в самом начале своей речи брякнул нечто невразумительное. Дескать, у него "душа не болит относительно американцев… поэтому я позволю себе говорить не об американском кризисе…" Что имела в виду эта телеголова? Причем тут Америка и какой там кризис?

"Я не такой пугливый, — скромно заметил наш Храбрый портняжка. — Меня по ночам не преследуют либералы. Я не просыпаюсь в холодном поту и в ужасе. Честно говоря, я занимаюсь не текущими делами, а прошедшими. Как у нас (?) шутят, я работаю с "мертвыми клиентами". Ужас состоит в том, что это прошлое действительно не умирает, как сказал один замечательный писатель, и поразительным образом сегодняшний конфликт строится на противостоянии прошлого".

Для зачина, как говорится, сойдет и такое пустословие. Не будем придираться и опустим, кто, где и как так по-черному шутит насчет "мертвых клиентов". Далее не профессиональный историк, а любитель-некрофил вслух поразмышлял над историческими проблемами во взаимоотношениях России с Польшей и Украиной и решил удивить публику "несколькими поразительными выводами".

"Во-первых, появились государства, у которых до 1992 года в общем не было собственной истории. У некоторых государств, выяснилось, история весьма короткая, и эту историю приходится создавать. Эта история создается иногда некоторым образом искусственно или за счет соседа. Это нужно понимать. Это реальная ситуация.

Второе. Естественным образом эта история национально центрична. Ну, конечно, для этой республики важно то, что происходило на ее территории и с ее народом, а не с тем, что происходило у соседей. Кстати говоря, нам в России это понятно. Когда ты приезжаешь в Тверь, то тебе с удовольствием расскажут, что вот вы, москвичи, пришли когда-то, завоевали и использовали нашу историческую судьбу. Это понятно.

Интересно прежде всего то, что касается собственной истории. Это нужно понимать и относиться более-менее спокойно. Постепенно, я думаю, люди дойдут до максимально возможного объективного подхода.

Но здесь и хорошая вещь. Она состоит в том, что историческая наука развивается. Я могу, я не историк, судить о состоянии российской академической науки. Она замечательна. Но беда состоит в том, что достижения академической науки не доходят до учебников и не доходят до массового сознания. То, что создано историками, к сожалению, не становится достоянием гласности".

Мы привели столь длинный пассаж из велеречивого доклада гсподина Млечина лишь для того, чтобы читатель уяснил, насколько бессодержательную речь произнес сей медийный, благодаря "ящику", персонаж. У Леонида Михайловича не должно возникнуть сомнений, что мы вырываем из контекста его слова, но публиковать его излияния полностью — себе дороже. Когда человек говорит очень долго, то, в конце концов, обязательно скажет какую-нибудь глупость. Эта формула Дюма-отца вполне применима к Леониду Млечину.

"Огромное достижение, что история наша становится глубже, объемнее, шире, — растекался млеком Млечин. — Но журналист тоже это должен понимать. И тоже должен ощущать, что происходит невероятный процесс — мы углубляемся, и нам открывается то, что прежде было невозможным. Иногда говорят, зачем вы в этом копаетесь? Зачем вы лишаете нас героев?

Ну, скажем, вот есть история, которая хорошо известна москвичам, связанная с 28 героями панфиловцами, которые защищали Москву. Это была осень 1941 года, когда немцы стояли около Москвы и "Красная звезда" в передовой статье написала о 28 героях-панфиловцах, которые все как один не пропустили немцев".

Сделаем небольшое отступление и напомним читателям, что о подвиге героев газета "Красная звезда" впервые сообщила 27 ноября 1941 года. В очерке фронтового корреспондента Василия Ивановича Коротеева (1911-1964) говорилось, что "погибли все до одного, но врага не пропустили". Не так давно появились сведения, что первая публикация о подвиге вышла в свет несколько ранее, 19 ноября 1941 года. Как бы то ни было, но 28 ноября 1941 года в "Красной звезде" была напечатана передовая статья под заголовком "Завещание 28 павших героев", где указывалось, что с гитлеровскими танками на подступах к столице сражались 28 бойцов 316-й стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Ивана Васильевича Панфилова.

Не историк Млечин продолжает: "И все 28 получили Золотые Звезды Героев Советского Союза посмертно. А в конце войны одного из героев нашли в тылу в роли (sic!) полицая, служившего у немцев. Расследование военной прокуратуры показало, что история была придумана. Потом возникли споры, а стоит ли рассказывать, потому что мы оскорбляем память военных. […] Меня, конечно, смущает герой, который служил в полиции".

Прежде чем перейти к сути сказанного, отметим, как коряво это все высказано. Не секрет, что человек говорящий не так стилистически безупречен, как человек пишущий, но ведь такая "говорящая голова", как Радзинский, говорит, как пишет, заслушаешься. Профессионализм телевизионщика Млечина несколько подкачал, но это не так уж и страшно. Не хочешь — не слушай. Главное, что хотел донести до слушателя не историк и бестолковый журналист Леонид Млечин.

Бой у разъезда Дубосеково, который 16 ноября 1941 года приняла четвертая рота 1075-го стрелкового полка против 2-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Рудольфа Файеля (Rudolf Veiel), по штату состояла из 162 красноармейцев. Накануне сражения командование отобрало наиболее храбрых и метких добровольцев, собрав их в специальную группу истребителей танков в количестве примерно 30 человек. Командовал группой политрук Василий Клочков. Подразделению было передано 11 противотанковых ружей, и потому вполне возможно, что из 54 танков, двигавшихся на панфиловцев, героям удалось уничтожить 18 машин, потерю 13 из которых признали сами панцерваффе. Известно, что немцы признавали танк потерянным лишь в том случае, если он не подлежал восстановлению, а если после боя танк отправлялся на капитальный ремонт с заменой двигателя и вооружения, такой танк потерянным не считался.

Вернемся к количеству героев-панфиловцев. Почему приблизительно их было около трех десятков? Да по той простой причине, что список бойцов спустя несколько дней по памяти составлял командир роты капитан Гундилович по просьбе корреспондента "Красной звезды" Александра Юрьевича Кривицкого. Поскольку в спецгруппу попали не только подчиненные капитана, но и добровольцы из других подразделений полка, он мог кого-то не вспомнить, перепутать имя и т. д. Чему удивляться, когда сидящие в тиши келий переписчики делали массу ошибок, а тут офицер на передовой!

В упомянутом нами "Завещании 28 павших героев" указывалось, что танки противника уничтожили 29 панфиловцев, но одного назвали предателем. Красноармеец Даниил Кожабергенов по приказу комиссара Клочкова отправился с донесением в Дубосеково. Однако деревню уже захватили немцы, и боец попал в плен. Вечером 16 ноября ему удалось бежать. На оккупированной территории во время рейда по тылам противника его обнаружили конники генерал-майора Доватора. После допроса в особом отделе, Кожабергенов признал, что не успел принять участия в бою у Дубосеково. Вскоре бойца отправили назад в дивизию Доватора.

В своем минском выступлении "журналист в третьем поколении" Леонид Млечин успел еще порассуждать о проститутках. "Мужчина с более удачливой судьбой не считает, что все женщины продажны. Я позволю себе заметить, как журналист в третьем поколении, что всегда были, есть и будут высокопрофессиональные журналисты", — отметил Млечин. Видимо, вспомнить о работницах первой древнейшей профессии навеяли затаенные мысли о продажных журналистах, как о представителях третьей древнейшей профессии. Вот и пошли разглагольствования "мужчины с удачливой судьбой" о "профессионализме".

В заключение Млечин блеснул оригинальным замечанием: "Непрофессиональная журналистика — это катастрофа. Незнание истории не освобождает от ответственности, как сказано в Уголовном кодексе". Так по какой статье будем судить этого не историка с удачливой судьбой?

[Александр Мельман]

http://www.mk.ru/editions/daily/arti...yi-terpet.html
27 февраля 2003 в 00:00,

Леонид Млечин — один из немногих честных журналистов на нашем ТВ. На канале ТВЦ. Делает программы “Особая папка” и “Поздний ужин”. В телетусовках не замечен. Не ангажирован. Тем и интересен.
— Что вы думаете о свободе слова?

— Сейчас взаимоотношения журналистики и власти изменились радикально. Когда я в “Известиях” был зам. главного редактора, мне из Администрации Президента позвонили только один раз. После визита Ельцина в Германию потребовали, чтобы я явился в Кремль и выслушал их замечания. Я им сказал, что не вижу предмета для беседы. И больше они никогда не звонили. Теперь же начальники между собой хвастаются, кто из них в большей степени имеет доступ к тому или иному кремлевскому чиновнику, кого этот чиновник из Кремля осчастливил своим звонком, и бьются за право быть туда приглашенными.

— Но благодаря дружбе с властью каналы получают информацию из первых рук. А народ давно устал от критики. Он хочет смотреть сериалы, “Аншлаги”, Комиссарова, “Последнего героя”.

— Правильно. Тогда кому нужна свобода слова? Уверен, что огромное число людей в стране даже были бы рады закрытию некоторых телевизионных каналов. Люди с удовольствием воспримут сокращение негативных новостей. Общество тянется к спокойствию, оно не хочет, чтобы его раздражали. И власти это на руку. Но тогда власть оказывается сама с собой, без общества. И это очень опасно. Я боюсь, что на нынешних президентских и парламентских выборах вообще не будет никакой дискуссии. Поэтому я непримирим к любой форме ограничения свободы слова.

— Так у нас нет зажима свободы слова, а есть акционеры. Весь вопрос в цене.

— Если вы о Йордане, то его судьба меня совершенно не интересует. Он наступил на те грабли, которые ставил другим. То, что проделали с НТВ, похоже на мародерство.

— Путина президентом сделало ТВ. Именно поэтому он придает такое значение телевидению?

— Любая власть во всем мире ненавидит свои средства массовой информации. Потому что СМИ мешают ей работать. Власть выглядит ужасно, когда выясняется, что она неэффективна. Но в хорошо организовавшемся обществе власть не имеет никакой силы над СМИ и вынуждена их терпеть. Наше общество не организовано. А что касается лично Путина, то он не создан телевидением. Просто он никогда не был публичной персоной и не был готов к тому, что каждый его шаг, действие, слово будут воспроизводиться, показываться, оцениваться и даже высмеиваться. Он не понимал этого, поэтому искренне обижался. Наверное, он думает: я тут пашу день и ночь, а надо мной еще и смеются.

— Сейчас очень модно, особенно на двух первых каналах, показывать: да, чиновники воры, но президент у нас — золото. Опять сказка про доброго царя.

— Во власти есть воры, некомпетентные, глупые, и они не хотят, чтобы об этом становилось известно. Когда я работал в газете, мы опубликовали материал о Центробанке. Его глава Геращенко позвонил: зачем вы об этом написали? А что, этого не было? Было. Но зачем об этом писать? Вот и вся их логика.

— Народ по-вашему доверяет ТВ?

— Телевизионная элита создала за последние годы за счет ТВ огромные состояния. Это привело к тому, что эти господа полностью оторвались от жизни людей. Ну и зачем людям, летающим на личных самолетах, вся эта чернуха?

— Но такими сюжетами можно позиционировать себя по отношению к власти и конкурентам. По НТВ или ТВС часто проходят репортажи о заброшенных деревушках, о том, как люди замерзают, и так далее...

— Никто не реагирует на то, что люди умирают от голода и холода. Страна застыла в равнодушии. ТВ унеслось на запредельную высоту.

[Александр Мельман]

https://www.mk.ru/social/article/200...h-pobedah.html
Известный журналист мог стать южнокорейским шпионом

14.06.2007 в 00:00, просмотров: 3891
Что такое Млечин, кроме его блестящих статей, документальных фильмов, исторических и шпионских романов? По-моему, Млечин — это прежде всего репутация. Очень высокая репутация.

А это, мне кажется, важнее всех статей, фильмов и книг.

— Леонид, вот и на вас нагрянул круглый юбилей! На днях отпраздновали 50-летие. Но вы же человек не пафосный, не любящий шиковать, реальный и адекватный. Я правильно вас воспринимаю?
— Абсолютно. Я совершенно не в состоянии выслушивать какие-либо тосты и поздравления в свой адрес. Для меня это совершенно невыносимо.
— Но если бы вы сами произнесли за себя тост, то что бы сказали?
— Я испытываю чувство злорадства.
— По отношению к себе или к своему юбилею?
— Именно к юбилею. Я все-таки его достиг.
— Ну а 50 лет для мужчины сегодня — это молодой возраст или уже вы с ярмарки идете?
— Я готов выйти на пенсию хоть завтра. По-моему, я прожил уже так много... А если еще учесть, в каких условиях мы жили… Это примерно получается, как пограничник, служивший в условиях Крайнего Севера, — год за три.
— Да куда ж вам на пенсию? Так страна потеряет очень хорошего публициста и журналиста. Не надо так пугать народ. Но в таком случае что бы вы делали на пенсии?
— Несколько дней я бы вообще ничего не делал… А потом начал бы опять работать. Натуру же не изменишь.
— Вы не умеете отдыхать?
— Так и не научился. Хотя думаю, что если бы очень постарался, то наверняка освоил бы эту новую профессию пенсионера. Но не уверен.
— А вы в отпуск-то вообще когда-нибудь ходите?
— Да, теперь хожу регулярно. Ведь в отпуске есть возможность написать то, что не успеваешь в течение года, и даже, может быть, куда-то съездить и что-то увидеть.
— Простите, но иногда кажется, что вы просто аскет и встретить вас гуляющим по Бродвею просто нереально.
— Это правда. Хотя у меня есть один любимый иностранный город — Лондон. Когда я туда попадаю, то скупаю в огромных количествах книжки. У меня есть две большие черные сумки, и, когда они забиваются до отказа, получается ровно 20 килограммов, положенных мне как авиапассажиру. Там, в Лондоне, я знаю все книжные магазины.
— Ну а что сегодня представляет собой ваша личная жизнь?
— В порядке иерархии это: мама, жена, ребенок и другие близкие люди. Дипломатично сформулировал.
— Ребенок? В этом месте немножко поподробнее.
— Ребеночек оканчивает III курс факультета журналистики и, вполне возможно, станет четвертым в династии Млечиных, занимающихся этой профессией.
— Тогда назовите двух первых до вас.
— Первый — это мой дедушка, Владимир Михайлович Млечин. В 30-е годы он был ответственным секретарем “Вечерней Москвы”. Потом работал в “Известиях”, руководил всей столичной театральной цензурой. Ни одна постановка в столице без его подписи не показывалась. Хорошее наследство, правда? Затем следует моя мама — литературовед, доктор наук, специалист по немецкой литературе, работала в “Литературке”. Там же в пору ее расцвета работал и мой отчим. И вот я, третье поколение.
— В таких случаях обычно спрашивается: как же это вы не отговорили сына от этой ужасной второй древнейшей профессии?
— Нет, журналистика — замечательная профессия, она мне очень нравится. Это тот редкий случай, когда ты получаешь удовольствие и за него тебе в отдельные периоды жизни еще и платят. Лучше этого я ничего не знаю.
— Ну а по поводу второй древнейшей что вы можете сказать?
— Это личный выбор каждого. Хочешь — продаешься, хочешь — служишь делу, которое себе выбрал. Это личный выбор. Я вообще считаю, что журналистика — это миссия: ты делаешь нечто, что другие сделать не могут. И в определенном смысле ты последняя инстанция, тот единственный человек, к которому кто-то может обратиться за помощью, и только ты можешь помочь. Я очень серьезно к этому отношусь.
— Не слишком ли много вы на себя берете?
— Дело не в том, сколько ты на себя берешь, а в том, что у тебя есть определенный долг — перед слушателями, читателями, зрителями. Ты не развлекаешься на работе, не зарабатываешь деньги, а делаешь то дело, которое никто за тебя не сделает. Я этому научен родителями.
— Среди членов своей семьи на первом месте для вас — мама. Жена не обидится?
— Не обидится. Мы с женой связаны еще и профессией — познакомились в первый день работы на телевидении, собственно, мы пришли туда в один день. И с первой программы мы все делаем вместе.
— Она в журналистике придерживается тех же принципов, что и вы?
— Да, а на практике у нас бесконечные споры и тяжелые дискуссии.
— Наверное, сын тоже к этим дискуссиям подключается?
— Нет, он в стороне. У него пока другие интересы: девушка, гитара, машина.
— А у вас есть машина?
— Нет, у меня даже нет водительских прав.
— Так вы на такси катаетесь?
— По сути я пешеход. К счастью, у меня от работы до дома ведет прямая ветка метро, так что можно доехать. Но вообще у нас телекомпания серьезная и есть служебные авто, так что с большими сложными поездками проблем нет.
— А друзья у вас есть?
— Конечно, у меня еще есть друзья даже со школьных времен. У нас был хороший класс, и сейчас удивительным образом все отмечают свои юбилеи. Смешно видеть своих школьных друзей в виде справляющих 50-летие девочек и мальчиков.
— Ваши одноклассники хорошо устроились в жизни?
— В начале 70-х в нашей 16-й школе был создан гуманитарный класс с углубленным изучением литературы и истории. В него собрали ребят со всей Москвы. Все, в общем, в этой гуманитарной сфере и остались. И, на мой взгляд, все преуспели в хорошем смысле этого слова, то есть занимаются тем, что им нравится.
— Сколько лет насчитывает ваш журналистский стаж?
— Если считать от стенгазеты, которую я выпустил в 3-м классе, то очень много. А если вспомнить момент, когда я уже начал штатно работать, то это было 1 февраля 79-го года.
— Простите за банальщину, но можете ли вы вспомнить к своему юбилею какой-нибудь необычный случай, связанный с вашей журналистской работой?
— Я никогда в жизни не забуду, когда в “Вечерней Москве” была опубликована моя первая заметка. Я ее купил на улице в киоске, отошел в сторону, смотрел на людей в очереди и думал: вот сейчас они раскроют газету и прочтут мою заметку. Это был 73-й год, я никогда не забуду того своего ощущения.
— Ну а если вспомнить что-то экстремальное?
— Самое экстремальное в моей профессии состоит в том, что ты часто должен совершать выбор. Ты понимаешь, что обязан это сказать или написать, но многие этого бы не хотели. И люди просят тебя не говорить, не писать этого. Ты это понимаешь, но все время должен выбирать — сказать или не сказать. Нет ничего экстремальнее этого выбора — говорить или не говорить правду.
— Но, может быть, вы вспомните что-то более понятное большинству под словом “экстремально”?
— Однажды меня вербовала южнокорейская разведка. У нас тогда еще не было дипломатических отношений с Южной Кореей. Я приехал в эту страну, и вдруг мне в гостиничный номер позвонили: “Мы из одного госучреждения. Вы не могли бы к нам спуститься или мы к вам поднимемся?” Я стал быстро соображать, что в таких случаях нужно делать, и сказал: “Лучше я к вам спущусь”, понимая, что надо беседовать на людях. Спустился, меня встретили два достаточно одинаковых господина. Они зажали меня, усадили на диванчик и стали расспрашивать. Потом говорят: “Может, мы с вами съездим в ресторанчик или к девочкам?..” И, хотя это звучало соблазнительно, я героически парировал: “К девочкам — это здорово, но я бы, пожалуй, без вас”. Они разочарованно встали, и один на отличном русском языке сказал: “Ну, пока. Мы с вами еще увидимся”.
— У вас были какие-то публикации, за которые вам сейчас стыдно?
— Когда я только пришел на работу в журнал “Новое время”, мне разрешали писать маленькие заметки. Я как-то написал статейку по материалам ТАСС о росте цен в Австралии. У нас в английской редакции работала племянница академика Тарле, которая выросла в Австралии. Она меня остановила в коридоре и сказала: “Вы знаете, молодой человек, там, в Австралии, не так плохо, как вы написали”. Тогда я думал, что просто сгорю от стыда, и больше никогда об Австралии не писал.
— А сами вы потом посетили Австралию?
— Нет, не получилось, но я верю на слово, что там все хорошо.
— Вы еще пишете очень откровенные эротические романы. Опять это как-то не вяжется с вашим образом, несмотря на фривольные воспоминания о корейских девочках.
— Понимаете, люди многогранны. К тому же это литература, а значит, игра. Игра для взрослых. Я развлекаюсь таким образом.
— Но это, может быть, с одной стороны, фантазии приличного человека, потому что, как говорил Лелик в “Бриллиантовой руке”: “Нет такого мужа, который хоть на час не мечтал бы стать холостяком”. А с другой стороны, у человека существует свой сексуальный опыт, которым он может поделиться в подобных романах.
— О сексуальном опыте не стоит рассказывать. Мужчина ничего не должен говорить о своих победах. А у меня просто литература, любовный детектив, который не имеет никакого отношения к реальности.