1384. Как считать бедность

[Эксперт online]

http://www.expert.ru/2010/12/13/kak-schitat-bednost/

"Эксперт"№49 (733) / 13 дек 2010, 00:00

* Александр Кокшаров.
https://radikal.ru/video/fXMwhq8DSBD
Статистические показатели мало говорят о реальном количестве бедных и материально обездоленных людей, но свидетельствуют о глубоком и нарастающем социальном неблагополучии в странах ЕС
эксперт 49 1-51
Деловой центр Кэнери-Уорф окружают бедные районы Восточного Лондона
East News

В один из последних дней ноября несколько тысяч человек сформировали живую цепь вокруг здания Европейского парламента в Страсбурге. Так члены разных неправительственных организаций попытались привлечь внимание к проводимому в ЕС Году против бедности — уходящему 2010-му.

Год практически закончился, однако, по мнению участников акции, бедность в Европе превратилась в проблему еще более острую, чем раньше. Виной тому никак не проходящий во многих странах ЕС экономический кризис — последние его жертвы Ирландия и Португалия совсем недавно объявили о резких секвестрах своих бюджетов в попытке избежать суверенных дефолтов.

Реальность оказалась куда печальнее оптимистичных настроений европейских лидеров, которые десять лет назад подписались под Лиссабонской стратегией. В течение десятилетия она должна была сделать ЕС самой конкурентоспособной экономикой в мире, а бедность в Европе — историей. Но самый серьезный со времен 1930-х экономический кризис скорректировал планы, под которыми, как оказалось, не было реальной основы. И сегодня, спустя десять лет после запуска Лиссабонской стратегии, бедность остается серьезной европейской проблемой.

По оценке Евростата, на сентябрь 2010 года в 27 странах Евросоюза за чертой бедности жили 84 млн человек — каждый шестой. Количество бедных в Европе превосходит население самой большой европейской страны — Германии. Конечно, не везде ситуация плачевна, в отдельных странах она значительно лучше, чем в целом по ЕС. Например, в Скандинавии, Нидерландах и Австрии бедных всего около 10%. Невысокий уровень этого показателя характерен и для некоторых стран Центральной Европы — Чехии, Словении, Словакии. Но в присоединившихся к ЕС менее четырех лет назад Румынии и Болгарии бедных более 20%.

При этом даже экономические лидеры ЕС серьезно различаются по уровню бедности. Во Франции за опасной чертой 13%, в Германии — 15%, а в Британии — целых 19%. Различия характерны не только для стран, но и для регионов. Так, в небогатой испанской Андалусии за национальной чертой бедности 25% жителей, а в, казалось бы, богатом Лондоне (после вычета трат на жилье) — 27%. Это делает британскую столицу одновременно и самым богатым по среднему уровню доходов регионом Британии, и самым бедным. Неравенство в распределении доходов привело к тому, что во многих европейских городах бедные с богатыми и даже со сверхбогатыми живут на соседних улицах.

Само определение бедности меняется от страны в стране, но везде это понятие относительное. В Евросоюзе оно трактуется следующим образом: категория граждан, которые зарабатывают менее 60% средней зарплаты по стране. Относительность такого определения очевидна из-за разного уровня экономического развития (и, следовательно, зарплат) в странах Евросоюза. Если в Британии бедными являются те, кто зарабатывают менее 970 евро в месяц, то в Румынии лишь те, чьи доходы не превышают 160 евро.

Французская неправительственная организация l’Observatoire des Inegalites отмечает, что «бедные на востоке Европы оказываются значительно более бедными, чем на западе». С такой точкой зрения не согласны многие экономисты, считающие, что бедность всегда относительна и зависит от условий местной экономики. «Ведь более высокие доходы на западе ЕС сопровождаются более высокими ценами, особенно на жилье, отопление, электроэнергию и транспорт. Поэтому даже при больших доходах бедные на западе ЕС продолжают ощущать себя бедными. Иногда — даже более бедными. Бедные в Париже или Лондоне видят рядом куда больше богатства, чем бедные в Бухаресте или Софии», — считает Питер Кенуэй, экономист лондонского Нового института экономической политики (NPI).

В связи с этим французский социолог Серж Погам предлагает расширить определение бедности, объясняя, что она создает состояние зависимости. Образ жизни людей в таком состоянии определяется типом общества, в котором живут бедные. Социолог выделяет три типа бедности. Для стран с невысокими доходами преимущественно характерна «обычная бедность». В тех странах, где бедных относительно немного, присутствует «маргинализованная бедность». Наконец, «исключающая бедность» — самый социально опасный вариант, который все больше распространяется в богатых странах, где отмечается экономический кризис и растет безработица. Поэтому 84 миллионов европейцев переживают свою бедность по-разному. «Бедность в средиземноморской деревне или в центре мегаполиса с психологической точки зрения совершенно разная», — отмечает экономист британского Батского университета Тесс Ридж.

В сентябре 2010 года в 27 странах Евросоюза за чертой бедности жило 84 млн человек — каждый шестой. Это превышает население самой большой европейской страны — Германии

Важно, что даже наличие работы в Европе не является гарантией от бедности. Во-первых, во многих европейских странах отсутствует понятие минимальной зарплаты, что гарантировало бы адекватный уровень доходов. Во-вторых, даже там, где минимальная зарплата есть (например, таковая была введена при лейбористах в Британии), она может оказаться не соответствующей уровню цен. В целом по ЕС на «бедных с полной занятостью» приходится 9% всех занятых. Бедность серьезно бьет по многим другим уязвимым группам — детям, бездомным, пенсионерам, инвалидам и иммигрантам. Несмотря на разнообразные схемы социальной поддержки семей, 20 млн детей в странах Евросоюза растут в условиях бедности.

Говоря о бедности, следует иметь в виду не только текущий доход, но и материальную обездоленность. Европейское статистическое агентство определяет это понятие как отсутствие хотя бы трех их девяти материальных благ. К ним относятся способность оплатить непредвиденные расходы и неделю отпуска в другом городе хотя бы раз в год, поддержание жилья при адекватной температуре, отсутствие задержек в платежах (за жилье, коммунальные услуги и т. д.), возможность включать в рацион мясо, птицу или рыбу хотя бы через день, а также наличие стиральной машины, телевизора, телефона или автомобиля. Естественно, из этого определения исключаются те, кто имеет возможность приобрести такие товары или услуги, но сознательно этого не делают.

Согласно данным Евростата, 17% населения ЕС страдают от материальной обездоленности. Разбежка между странами по этому показателю даже более радикальна, чем по показателю доходов. Например, приведенный набор товаров и услуг не могут позволить 50% жителей Румынии, 40% — Латвии и 30% — Польши, Литвы, Словакии и Венгрии. Причем в некоторых странах (особенно на востоке и юге Европы) материально обездоленные не считаются формально бедными, поскольку средний уровень доходов в этих государствах ЕС очень низкий. Однако, как подсчитал Евростат, в целом по Евросоюзу 32 млн человек оказываются и бедными, и материально обездоленными. Для масштаба: это эквивалентно половине Франции или двум Нидерландам.

Лондон

[Эксперт online]

http://www.expert.ru/2010/12/13/sots...yavlena-vojna/

«Эксперт» №49 (733) / 13 дек 2010, 00:00

* Сергей Сумленный.

В Германии идет целенаправленный демонтаж социального государства, который уже в скором времени может подорвать демократические институты и привести во власть радикалов
эксперт

Кристоф Буттервегге

Почему человек с доходом 800 евро в месяц − бедняк, как создаются городские гетто и что будет, когда европейские государства свернут свои проекты социальной поддержки неимущих? Корреспондент «Эксперта» беседует с Кристофом Буттервегге — автором книги «Бедность в богатой стране», социологом, профессором Кёльнского университета.
Новые победы неолиберализма

— Господин профессор, насколько бедно население Германии?

— Говоря о теме бедности, важно различать абсолютную, или экзистенциальную, бедность и относительную бедность. Под абсолютной бедностью понимается существование за гранью физического выживания. Такой тип бедности доминирует в странах третьего мира — в первую очередь в Африке, хотя представлен и в благополучных странах Европы: например, среди бездомных, наркоманов, беспризорных детей. Таковые есть и в Германии — хотя и не в таких масштабах, как в странах Южной Америки или в Африке.

Для меня, однако, важна — и я пишу об этом в своей книге — вот какая вещь: в Германии мы постоянно успокаиваем себя тем, что у нас есть «только лишь» относительная бедность. Бедность, которая характеризуется тем, что люди могут позволить себе все меньше и меньше из того, что в обществе всеобщего благоденствия считается нормальным. Те вещи, которые сегодня есть у всех, например мобильные телефоны. А раньше — черно-белый телевизор. В Германии наличие этих вещей у человека — минимальный стандарт жизни. И политики, общество, даже ученые успокаивают друг друга, говоря: ну, у нас же нет такой бедности, как в Буркина-Фасо, в Бангладеш, в Нигерии. Мне это кажется в корне неправильным.

Богатство, наблюдаемое вокруг, делает бедность еще более невыносимой. В такой богатой стране, как Германия, бедность унижает куда сильнее, чем бедность в бедной стране. Если подросток растет в трущобах Найроби, другие дети вокруг него тоже бедны. Но если ребенок из бедной семьи живет в Дюссельдорфе или Мюнхене, где везде вокруг богатство, где он окружен дорогими магазинами, бедность ощущается острее. Да, люди живут не на грани физического выживания, но на грани социокультурного выживания. Они выпадают из уровня потребления — у детей не такая, как у одноклассников, одежда. Это разрушает чувство собственного достоинства, особенно у подростков.

— Но тех, кто говорит, что бедность в Германии несравнима с подлинной бедностью, можно понять. Даже самые бедные дети в Германии не продают себя на улице, как малолетние проститутки в Камбодже, и не должны воевать, как дети-солдаты в Африке. А от психологического дискомфорта еще никто не умирал.

— Да, это верно. Относительная бедность физическому выживанию не угрожает: у людей есть еда, крыша над головой и так далее. Тем не менее я считаю тему относительной бедности очень важной. В Германии относительная бедность мгновенно вызывает выпадение из общества. В Южной Америке бедняки сплачиваются, создают профсоюзы и пытаются защищать свои права на политическом уровне. А у нас бедняки прячутся, мучаются наедине с собой. У нас бедность разъединяет. Общество ограждается от бедняков, высмеивает их — особенно детей. Когда ребенок холодной зимой стоит на школьном дворе в сандалиях и летней одежде и одноклассники над ним смеются — это унизительно. Повторю еще раз: мы не имеем права успокаивать себя тем, что у нас никто не умирает с голоду, — в конце концов, это был бы скандал, если бы в такой богатой стране, где пара богатейших немцев владеет состоянием более 50 миллиардов долларов, люди умирали с голоду.

— Сколько вообще бедных живет в Германии?

— По статистке Евросоюза, 15 процентов населения Германии, 12,5 миллиона человек, − бедные. Это люди с доходом, составляющим менее 60 процентов среднего дохода по стране, — так ЕС понимает бедность. Но все эти данные недостаточно надежны. 60 процентов от среднего дохода сегодня — это 781 евро в месяц. Попробуйте прожить на эти деньги месяц в Мюнхене или в Кельне, где только аренда квартиры обойдется дороже. Далее. Если доход человека чуть больше, чем эта сумма, говорят уже не о бедности, а об «угрозе бедности». Для меня, однако, каждый, кто, живя в Германии, имеет менее 1000 евро дохода в месяц, однозначно беден. Существует еще одна важная граница — доход, при котором человек не может нести материальную ответственность по гражданским искам. Сегодня граница проходит на уровне 985 евро в месяц. Этот уровень был бы логичной чертой бедности, но при его введении доля бедных в Германии однозначно превысила бы 20 процентов, что, конечно, недопустимо для правительства.

— Бедных сейчас больше, чем раньше?

— Да, однозначно. Приведу лишь одно доказательство: двадцать лет назад один ребенок из 75 жил в семье, получавшей социальную помощь, а сегодня так живет каждый четвертый или пятый ребенок.

— Но, возможно, за эти годы просто изменились стандарты понимания бедности?

— Я бы не сказал. Уровень социальной помощи практически не изменился. Некоторые исследователи полагают даже, что социальная помощь сегодня покрывает меньший объем нужд, чем раньше, например в том, что касается одежды. До объединения Германии в 1990 году законодательно было установлено, что у людей есть право на определенный жизненный стандарт. Человек, даже долгое время остающийся безработным, не должен был бояться, что он окажется на дне общества. Он получал — исходя из его доходов по последнему месту работы — некоторую сумму. Она была ниже, чем его зарплата, но сохранялась до пенсии.

В 2005 году произошла большая социальная реформа, был принят так называемый пакет законов Hartz IV. По новым законам человек очень быстро скатывается на более низкий уровень жизни только за счет социальной помощи. Фактически под давлением работодателей для людей был введен жесткий режим бедности. В ходе кризиса режим еще сильнее ужесточился: из центра городов изгоняются попрошайки, бездомных выгоняют с улиц. Недавно в городе Гёттинген социальная служба стала наблюдать за попрошайками и протоколировать количество собранных ими денег — чтобы вычитать эту сумму из социальной помощи. После протестов общественности эта практика была прекращена, но в целом неолиберальное мировоззрение побеждает все чаще.
Жизнь за заборами

— И каков типичный немецкий путь к бедности? В США, например, таковым часто оказывается болезнь: даже если у гражданина есть медстраховка, он легко может утонуть в долгах.

— Это объясняется особенностями американской системы здравоохранения. В Германии главная причина бедности — безработица. Когда человек долгое время остается без работы, он теряет квалификацию и шансы вернуться на рынок труда. Вторая причина — развод. После развода, особенно если у женщины остаются дети, финансовое положение резко ухудшается. Именно поэтому бедность среди матерей-одиночек так высока: до 40 процентов из них получают социальную помощь по законам Hartz IV, то есть являются бедными. Наконец, третья группа — это многодетные семьи, от четырех детей. Дети остаются серьезным фактором, обусловливающим скатывание в социальные низы. Конечно, сильно затронуты и семьи мигрантов, в том числе потому, что у них обычно больше детей и меньше шансов получить хорошую работу.

— Есть ли разница между бедностью в крупных городах — Мюнхене, Берлине, Гамбурге — и бедностью в сельскохозяйственных регионах?

— Бедность в Германии — это городской феномен. Она концентрируется в крупных городах. В последние годы, однако, мы наблюдаем рост бедности и в сельской местности. Раньше было иначе: благодаря социальным сетям, благодаря взаимопомощи. Сегодня процессы разобщения происходят и там. Однако выглядит это по-другому. В крупных городах есть отчетливая тенденция к формированию бедных гетто. Бедные концентрируются в так называемых проблемных районах, создают параллельные сообщества. Кстати, богатые тоже делают это — в виде gated communities с частными охранными службами и высокими стенами. В Германии это еще не так развито, как в США или во Франции, но и здесь мы можем наблюдать нечто подобное.

— Насколько предопределено будущее детей, вырастающих в таких социальных гетто, посещающих школы в бедных районах?

— Это настоящий заколдованный круг бедности. Дети, вырастающие в горячих точках — или, как их эвфемистически называют в Германии, «округах с особой потребностью в развитии», — очень часто сами становятся бедняками. И в дальнейшем уже их дети обречены на бедность. Из этого круга очень трудно выйти — в первую очередь потому, что у людей нет денег на переезд в лучший район.

— Ваши оппоненты возразят, что на мобильные телефоны и плазменные панели деньги у бедняков находятся.

— Часто, покупая мобильные телефоны и другие подобные вещи, бедные семьи пытаются компенсировать голод в отношении культурных ценностей. Они покупают плазменную панель или другую электронику — и экономят при этом на еде, книгах или театре. Проблема в том, что бедность затрагивает все аспекты жизни семьи. Например, бедные не могут полностью раскрыть свои таланты, они не могут организовать свой досуг. И общество полностью игнорирует эти проблемы. Мало кто понимает, что, покупая плазменный телевизор, бедняк пытается найти себе обезболивающее. Бедняки бегут от бедности — с помощью наркотиков, или с помощью развлекательной электроники, или с помощью каких-то других покупок, которые могли бы сигнализировать обществу, что у них все в порядке. Вытеснение из общества — это главная проблема бедняков в Германии. Обеспеченные и богатые слои населения говорят беднякам: вы никчемные, вы нам не нужны. С помощью потребительских товаров, выставляемых напоказ, бедняк хочет купить пропуск обратно в социум, стремится замаскироваться. Фактически бедняки пытаются замаскироваться либо не показываясь на глаза людям, либо пытаясь притвориться обеспеченными.
Бедных будет больше

— Связано ли происходящее сейчас с тем, что общество воспринимает себя как общество равных шансов — а значит, бедняки сами виноваты в своем положении?

— Это главный механизм дискриминации. С помощью перекладывания вины за бедность на самих бедняков общество меняет местами причину и следствие. Беднякам, например, вменяется в вину, что они целый день сидят в спортивных костюмах перед телевизором с пивом. Что они ленивы и не способны выбраться из затруднительного положения. Но в действительности все совершенно иначе: именно из-за того, что люди оказались в тупике, из которого нет выхода, они глушат свою боль пивом. Впрочем, такое отношение к бедным не новость. Так поступает современное общество, но так поступало и общество сотни лет назад: бедняков постоянно обвиняют в том, что они, а не общество, виноваты в бедности.

— То есть это такое протестантское представление о том, что богатство — это благословение Божье праведным, а бедность — наказание неправедным?

— Не только. Одним из главных мифов ФРГ является миф об усердии. В 1948 году в Западной Германии прошла валютная реформа, и каждый гражданин получил по 40 марок. Потом кто-то стал богатым, а кто-то остался бедным. То есть, говорит миф, был некий исходный «час ноль», а затем каждый получил столько, сколько смог заработать. Однако этот миф не упоминает о том, что у некоторых людей на руках были не только 40 марок. У кого-то были фабрики, земельные участки, ценности, товары — которые на следующий день были выложены на прилавки. Тем не менее миф о том, что усердные были вознаграждены, а ленивые не смогли сделать ничего, живет.

— Это что-то вроде американской мечты? Все приехали в США с одной рубашкой, но кто-то стал миллионером, а кто-то остался бедным.

— Такое представление есть во многих обществах, но выражается оно с разной интенсивностью — в США благодаря духу пионеров оно особенно сильно. Именно поэтому общественное благосостояние там настолько низко и система здравоохранения настолько развалена. Американцы говорят: каждый должен заботиться о себе. В Германии христианский социализм католиков побуждает смотреть на вещи иначе. Много лет было популярно представление, что государство должно заботиться о бедняках. В последние годы, однако, от этой идеи отходят. С момента объединения Германии в 1990 году все изменилось.

После победы над социализмом социальному государству была объявлена война. Уже не нужно соревноваться с ГДР, СССР и другими странами Восточного блока и показывать, насколько хорошо живется людям в капиталистической ФРГ. Давление, заставлявшее ФРГ быть витриной капитализма, ослабевает — и бедным в Германии приходится все тяжелее. Например, раньше в ФРГ было развито строительство социального жилья. Люди заботились о том, чтобы у бедных семей было достойное жилье. Сегодня такого строительства практически нет. Это изменение я бы тоже связал с крахом социализма — существовал он в реальности или нет, он был социальным вызовом для Германии, лежавшей на границе миров.

— Если число бедных, как вы говорите, растет, то это означает, что бедными становятся те, кто ими не был. Насколько силен в Германии страх стать бедным?

— Конечно, в обществе распространен страх социального падения и деградации. Социальное восхождение удается лишь немногим, средний класс размывается.

— А долгие годы семьи среднего класса, уверенные в том, что они будут жить в собственном доме, что будущее их детей и их собственная работа обеспечены, были опорой демократии…

— Да, и поэтому страх скатиться вниз может стать и политически опасным, поскольку он является хорошей почвой для праворадикального экстремизма. Демонтаж социального государства и социальная поляризация — несомненная угроза демократии. В ФРГ долгие годы базисом демократии была система социальной рыночной экономики и перераспределения благосостояния. Сегодня, когда капитализм упраздняет возможность социального подъема через упорство и одаренность, эта легитимация исчезает. Политическая система становится как минимум уязвимой — люди начинают выбирать экстремистов. В Германии ничего подобного пока не произошло, и мы успокаиваем себя этим. Но если посмотреть на другие страны — Бельгию, Голландию или Венгрию, — то там перемены уже случились. Я не уверен, что стабильность, существующая в Германии с момента основания ФРГ, сохранится.

— Если рассмотреть социальные реформы последних лет, можно ли говорить о тенденции демонетизации льгот, замены денег купонами, чип-картами и так далее? Не является ли это попыткой отчуждения у бедных права выбора и распоряжения социальной помощи?

— Да, существует идея замены детских пособий чип-картой, с помощью которой будут безналично оплачиваться определенные услуги. Раньше такая же система, только в виде купонов, применялась для выплат пособий беженцам. Это тоже часть ужесточения режима бедности. Интересно, что забрать у бедняков право голоса и увеличить давление на них пытается либеральная СвДП — партия, которая выступает за максимальную свободу. А ведь в потребительском обществе, которым является германское, гражданин должен располагать деньгами, чтобы иметь возможность выбора. По сути, богатство можно определить как полную свободу выбора: если человек богат, он не зависит от регулярного дохода. Даже если он просто живет на свое состояние, его уровень жизни признается обществом. Бедность же — это обратное состояние, состояние несвободы.

— Будет ли ситуация в Германии и ЕС меняться в ближайшее время?

— Я полагаю, что богатые будут богатеть. Бедные же будут становиться многочисленнее и беднее. Уже сегодня есть ученые, которые доказывают, что человек может нормально жить на 128 евро в месяц. Они говорят: пить можно одну воду, это еще лучше для здоровья. Есть можно только самые дешевые продукты, подсчитывая число калорий в них. Разнообразить еду тоже не нужно. То есть делается четкий упор на минимальнейшее покрытие нужд. В итоге бедные не будут умирать с голоду, но их будут все больше и больше вытеснять в сферу частной благотворительности. Государство будет говорить: от меня ты получишь только вот этот минимум. За остальным обращайся к частным благотворителям: в пункты раздачи одежды, суповые кухни и так далее.

Мы будем жить не в социальном и демократическом государстве, а в государстве суповых кухонь. О бедных должно заботиться государство, а не частные благотворители. Частный благотворитель в любой момент может закрыть свой проект. Частный благотворитель имеет право концентрироваться только на «симпатичных» бедных. Все сочувствуют детям — они считаются «невиновными» в том, что бедны. Но кто будет заботиться о взрослых?

Кёльн—Берлин

["Коммерсантъ"]

http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1556152

Журнал «Деньги» № 49 (806) от 13.12.2010

От получивших тюремный срок уголовников обитатели работных домов отличались тем, что их принуждали работать бессрочно
Фото: Mary Evans Picture Library/PHOTAS

5,5 млн граждан США до конца 2010 финансового года получат от правительства социальные квартиры, кроме того, власти выделят деньги на содержание этого жилья. А ведь в США вмешательство государства в экономику до сих пор рассматривается чуть ли не как угроза сползания к большевизму. Впрочем, путь к американской мечте в области социального жилья был весьма и весьма тернистым.

КИРИЛЛ НОВИКОВ

Достойные бедняки

Бедность создает проблемы не только для самих неимущих, но и для тех, кто вынужден с ней соседствовать. Одна из этих проблем — трудности с жильем. Бедняки не могут обзавестись хорошим жилищем, а потому либо населяют трущобы, либо живут на улицах. Трущобы во все времена были рассадниками преступности и болезней, да и бродяги доставляли окружающим немало хлопот. Выход из положения казался довольно простым: бездомным надо дать крышу над головой. Но на практике все оказалось гораздо сложнее.

В XVII веке государства и муниципальные власти были уже достаточно сильны и богаты, чтобы попытаться как-то решить жилищный вопрос для обездоленных. И уже в ту далекую эпоху выяснилось, что к бедности можно относиться по-разному. В Англии, например, на бездомных смотрели как на преступников и загоняли в работные дома, мало отличавшиеся от каторжных тюрем. Во Франции, напротив, стремились дать жилье и работу тем, кто послужил государству. В 1674 году в Париже открылся грандиозный Дом инвалидов, напоминавший королевский дворец. Здесь жили около 4 тыс. ветеранов французской армии, которые были не способны самостоятельно трудоустроиться и найти жилье. Ветераны и инвалиды работали в сапожной и гобеленной мастерских, принадлежавших короне, а самые способные раскрашивали гравюры. В общем, если Англия боролась с опасными деклассированными элементами, то Франция помогала тем, кто был способен подняться со дна. При этом честные английские труженики, временно оставшиеся без крова, имели все шансы попасть в работный дом, а бесчестные французские клошары так и оставались жить под мостами.

В XIX веке общественная мысль пришла к выводу, что крышу над головой должен иметь каждый. Предполагалось, что "достойных" бедняков можно отделить от "недостойных" и поселить их в разных местах. Любопытный эксперимент был проведен в Соединенных Штатах. В начале XIX века власти Бостона обследовали приюты для бездомных и ужаснулись тому, что эти заведения "без разбора принимают лиц самых различных свойств". Чиновники провели классификацию обитателей приютов и насчитали четыре категории бедняков: "бедные по причине возраста, бедные по причине несчастья, бедные по малолетству и бедные по причине пороков". В итоге в 1825 году в Бостоне были возведены Дом труда и Исправительный дом. В первом должны были жить и работать те, кто обеднел не по своей вине, а во втором — пьяницы, попрошайки, тунеядцы и прочие подобные личности.

На бумаге все выглядело просто замечательно. Бездомные получили жилье, а порок — по заслугам. Но на практике все было иначе. Во-первых, разница между домами для "достойных" бедняков и "недостойных" была минимальной. Оба дома были построены по одному проекту и выглядели как близнецы, а условия содержания в обоих заведениях мало чем отличались от таковых в английских работных домах. Во-вторых, идея отделения "достойных" от "недостойных" благополучно провалилась. Среди бедняков оказалось гораздо больше пьяниц и воров, чем честных тружеников, и потому "недостойных" все чаще определяли в Дом труда. В 1834 году газеты сообщали, что Дом труда сделался прибежищем для "мужчин и женщин, чье бесчестное и порочное поведение привело их к болезням и нищете". Таким образом, разница между "домом для хороших" и "домом для плохих" окончательно исчезла.

Неудача бостонского эксперимента могла бы показаться случайной, если бы последующая история социального жилья в Соединенных Штатах, да и в Европе, не развивалась бы по такому же сценарию.

Со всеми удобствами


ФОТО: Ullstein Bild / Vostock-Photo
Президент Рузвельт мечтал поделиться с жителями трущоб радостями жизни на свежем воздухе путем приобщения их к непосильному сельскому труду
На рубеже ХIX и ХХ веков большинство американцев были уверены, что жилищный кризис их стране не грозит. Еще при Линкольне в 1862 году был принят закон, позволявший любому американцу получить в собственность 65 гектаров земли на территориях, принадлежавших правительству, и обрабатывать их, так что сельскому населению было где развернуться. В городах в конце XIX века начали строить первые небоскребы, и газеты уверяли сограждан, что жилья теперь хватит на всех. Жилищный рынок целиком находился в частных руках, и американцам даже в голову не приходило, что в роли домовладельца может выступать государство.

Все изменилось с началом Великой депрессии. Строительство нового жилья практически прекратилось, потому что банки, сомневаясь в кредитоспособности большинства клиентов, свернули ипотечное кредитование. Миллионы лишились работы и больше не могли платить арендную плату. Домохозяева начали выселять жильцов, которым теперь некуда было идти. Хозяева, оставшиеся без жильцов, начинали повышать арендную плату для тех, кто еще не съехал, что мало кому нравилось. Возникла социальная напряженность. В стране стали создаваться комитеты безработных, которые начали организовывать "рентные стачки". Жильцы отказывались платить арендную плату и отказывались съезжать. Многих приходилось выдворять с помощью полиции, что только накаляло социальную атмосферу.

Правительство Рузвельта поначалу пыталось решить жилищную проблему чисто финансовыми средствами. В 1934 году был принят Национальный жилищный акт, в соответствии с которым была создана федеральная жилищная администрация. Этот орган занимался тем, что страховал ипотечные кредиты. Рынок жилья несколько оживился, но людям, лишившимся работы, не могла помочь никакая ипотека. Кризис зашел слишком далеко, и традиционными мерами было не обойтись. Правительству пришлось напрямую заниматься жилищным строительством. Администрация общественных работ начала субсидировать частные компании, строившие дешевое жилье, но масштаб строительства оказался весьма ограниченным. За четыре года было построено около 25 тыс. квартир, что было совершенно недостаточно.

В марте 1935 года произошло событие, изрядно напугавшее всю Америку. В нью-йоркском Гарлеме вспыхнул самый настоящий бунт. Все началось с того, что пуэрториканский мальчишка попытался что-то стащить в супермаркете, но был пойман продавцом. Воришка не сдался, укусил продавца за руку и убежал. Тут же какая-то женщина заголосила о том, что несчастного ребенка жестоко избили, и вскоре весь Гарлем был уверен, что ребенка убили за украденную конфетку. Чернокожее и цветное население района восстало и принялось крушить все вокруг. Вскоре страсти улеглись, но властям стало ясно: недовольство в бедных кварталах дошло до точки.

ФОТО: Getty Images/Fotobank
Погромы во время гарлемского бунта 1935 года показали, что квартирный вопрос плохо влиял на людей не только в Москве

Вслед за тем Рузвельт объявил о начале борьбы с трущобами. Президент рассчитывал уничтожить рассадники преступности и социальной напряженности и при этом решить квартирный вопрос, дав людям достойные жилища. Однако поначалу он и сам не очень ясно понимал, чем заменить снесенные трущобы. Рузвельт лелеял мечты о создании новых сельских поселений, где вчерашние обитатели плохих районов могли бы разводить индеек и пахать землю. Тем временем общественность требовала иного. Немногочисленные, но хорошо организованные активисты продвигали идею строительства государственного жилья, в котором арендная плата будет ниже рыночной.

Реформистам противостояло мощное квартирное лобби во главе с Торговой палатой США, Национальной ассоциацией домовладельцев, Ассоциацией домохозяев и прочими организациями, защищавшими интересы бизнеса. Однако архитекторы "нового курса" во главе с Рузвельтом считали, что проблемы страны нельзя решить без прямого государственного вмешательства.

В августе 1937 года конгресс принял Жилищный акт, установивший принципы строительства жилья для бедных. При федеральном правительстве было создано жилищное управление США, которое должно было выдавать кредиты местным жилищным управлениям. Всего на строительство социального жилья предполагалось выделить $500 млн. Были определены условия, на которых американская семья могла получить квартиру в социальном доме. Общий доход семьи не должен был превышать стоимость платы за аренду жилплощади, которую она занимала, больше чем в пять раз. Если на иждивении семьи было три человека или больше, требования смягчались.

Плата за квартиру в доме, принадлежавшем государству, должна была быть ниже ренты у частных владельцев. Квартплата была снижена, потому что государство в отличие от частного домовладельца не собиралось получать прибыль. Деньги жильцов собирались тратить только на оплату коммунальных услуг. При этом предполагалось, что качество домов, возводимых правительством, будет выше, чем в частном секторе. Достаточно сказать, что в Лос-Анджелесе того времени 30% квартир не имели туалетов, 50% были лишены ванн, а 20% находились в аварийном состоянии. Новые дома строились со всеми удобствами и даже имели горячую воду, что было настоящей роскошью по меркам 1930-х годов.

ФОТО: Fox Photos/Getty Images/Fotobank
Доступные дома для бедных стали любимой игрушкой рузвельтовской администрации

Социальное жилье возводилось крупными блоками на площади от 5 до 30 с лишним акров (акр — 4046,86 кв. м). Новые благоустроенные кварталы для бедных американцы стали называть проджектами (англ. project — "проект"). Первые проджекты представляли собой малоэтажные дома на несколько квартир каждый. Именно так выглядели Теквуд-Хоумс в Атланте, Рамона-Гарденс в Лос-Анджелесе, Сент-Томас-Девелопмент в Новом Орлеане, Олд-Харбор-Виллидж в Бостоне и многие другие. Парковые зоны, детские площадки, больницы, детские сады и учебные заведения находились в пределах досягаемости, а дороги были не хуже, чем в богатых районах.

Типичным примером социальной застройки тех лет был проджект Рамона-Гарденс в Лос-Анджелесе. На площади 32 акра располагались 112 двухэтажных домов на 610 квартир. Первые жильцы въехали в Рамона-Гарденс 2 января 1941 года. Это были супруги Моррис и Мэри Фоксман, двое их детей и престарелая мать миссис Фоксман. Раньше Фоксманы снимали дом с четырьмя комнатами, туалетом во дворе и без ванной. За все это семья платила $18 в месяц. В Рамона-Гарденс Фоксманы получили ванную комнату, туалет, систему отопления и кухню с подведенным газом. Месячная квартплата составляла $15.

Ранние проджекты были жильем для "достойных" бедняков. Большинство селившихся там людей имели стабильную, хоть и низкооплачиваемую работу. В Теквуд-Хоумс, например, проживало много рабочих завода Coca-Cola. Эти люди мало походили на типичных обитателей трущоб. У них была профессия, они не имели связей с криминалом, их дети ходили в школу, а не воровали из супермаркетов. В сущности, система социального жилья времен Франклина Рузвельта помогала встать на ноги американцам, которые до депрессии не были бедняками. Чтобы проджекты так и оставались поселениями квалифицированных рабочих, администрация проводила политику расовой сегрегации: белые и черные жили отдельно, что тогда никого не смущало.

С "недостойными" бедняками особо не церемонились. Большинство проджектов строилось на месте сносимых трущоб. Прежние обитатели этих кварталов часто не могли получить жилье в новых домах. Так, чтобы построить Теквуд-Хоумс, пришлось снести старый квартал, где жили 1611 семей, 24% из которых были черными. В готовый комплекс смогли въехать 604 семьи, и все они были белыми. Бедняки, не сумевшие получить квартиры в Теквуд-Хоумс, рассеялись по другим трущобам Атланты.

"Мы хотим дома"

ФОТО: Mary Evans/ East News
Американские солдаты Второй мировой возвращались домой в тесноте, а дома оказались в обиде

Правительственная программа социального строительства значительно улучшала жилищные условия работающих американцев. К 1941 году в стране строилось порядка 90 тыс. квартир в год. Но далеко не все были этому рады. Квартирное лобби пыталось убедить сограждан в том, что социальное жилье — прямой путь к большевизму. Сенатор от штата Виргиния Гарри Бирд, например, утверждал, что от этой программы "воняет неэффективностью и русским коммунизмом". Жители кварталов, подлежащих сносу, охотно в это верили. Так, в Лос-Анджелесе обитатели района Банкер-Хилл возмущались планами сровнять их жилища с землей: "Можно подумать, что мы где-нибудь в России, где целое сообщество граждан может быть уничтожено по желанию застройщика".

Некоторые аргументы критиков звучали куда более весомо. Бостонский чиновник Кельвин Юил задавался в 1940 году вопросом: "Что случится, когда рабочий, занятый в частном секторе, но живущий в государственном жилье, получит повышение зарплаты или предложение лучшей работы? Примет ли он предложение или откажется, чтобы не возвращаться в квартиру с холодной водой?" Вопрос был далеко не праздным, потому что жилец, чье материальное положение улучшалось, терял право на проживание в доме для бедных. А многие люди зарабатывали слишком много, чтобы получить квартиру в проджекте, но в то же время слишком мало, чтобы забыть о том, что такое бедность.

Однако, несмотря на протесты и критику, правительство и не думало отступать. Когда же Америка вступила во Вторую мировую войну, пути для отхода и вовсе оказались отрезанными. Военная индустрия создала тысячи новых рабочих мест, и в города с оборонными предприятиями потянулись люди из глубинки. Всех их нужно было где-то селить, и правительство взялось строить дополнительные квадратные метры. Когда же война закончилась, многие рабочие остались в крупных городах. Между тем с фронта возвращались ветераны. Молодые люди, окрыленные победой, хотели начать новую жизнь в собственной квартире или доме. Но старый жилищный фонд уже обветшал. В стране наблюдался настоящий квартирный голод. Ветераны же были настроены весьма решительно. Возникли ветеранские организации, которые требовали жестких и далеко не рыночных мер. Бывшие солдаты требовали запретить любое коммерческое строительство, чтобы бизнес не строил "коктейль-бары вместо домов". Заклинания квартирного лобби на них тоже не действовали. Однажды, обращаясь к активисту ветеранского движения, некий чиновник из Огайо воскликнул: "Вы сражались за свободу. Не хотите же вы теперь социализма!" "Верно,— ответил ветеран.— Мы хотим дома". В целом в те годы в срочном улучшении жилищных условий нуждалось около 8 млн американцев.

В 1945 году администрация Трумэна, вынужденная что-то делать с разразившимся жилищным кризисом, разработала экстренную программу обеспечения ветеранов жильем. По этой программе правительство в кратчайшие сроки построило десятки тысяч квартир для демобилизованных военных.

Вскоре президент Трумэн решил обуздать жилищный кризис путем масштабного социального строительства. В 1949 году он провел через конгресс очередной Жилищный акт, согласно которому правительство должно было профинансировать строительство 800 тыс. квартир в течение ближайших семи лет. К 1951 году масштабы строительства почти достигли довоенных показателей: было построено около 70 тыс. квартир. Но больше таких рекордов американские строители социального жилья не ставили.

Общая геттизация

ФОТО: Getty Images/Fotobank
Необычайно разрекламированные дома квартала Квинсбридж очень быстро превратились в каменные джунгли, живущие по законам джунглей

После прихода к власти в 1953 году республиканской администрации Эйзенхауэра затраты правительства на социальное строительство резко сократились. Республиканцы традиционно поддерживали бизнес, а предпринимателям конкуренция с государством на рынке жилья была совершенно ни к чему. К тому же острая фаза жилищного кризиса миновала. Теперь частные компании возводили достаточно качественного и недорогого жилья, так что работающие американцы вполне могли найти квартиру с ванной и горячей водой за пределами госсектора. В целом строительство упало до 20-30 тыс. квартир в год.

При либерально настроенной администрации Джона Кеннеди строительство проджектов вновь несколько оживилось, но теперь социальное жилье уже мало чем напоминало чистенькие поселки времен Франклина Рузвельта. Дело было в том, что из проекта по оказанию помощи "достойным" беднякам социальное жилье превратилось во второе издание трущоб.

Проджекты уже мало походили на раннюю рузвельтовскую застройку. Теперь это были не типовые малоэтажные домики, а высотные башни. В послевоенные годы обычно возводили семиэтажные дома, но с годами этажей становилось все больше. Так, в 1951 году в Нью-Йорке возвели Бронкс-Ривер-Хаусез — комплекс из 9 14-этажных башен, в котором было 1245 квартир.

Изменились и взгляды американцев на социальное жилье. Если во времена Великой депрессии на дешевые квартиры с ванными и туалетами люди взирали с восторгом и завистью, то теперь они были готовы на все, лишь бы не попасть в государственный дом. Когда в 1958 году в Бостоне планировали перестроить район Уэст-Энд, жителям задали вопрос, согласны ли они переселиться в социальный сектор. Три четверти опрошенных сказали категорическое "нет". Люди подробно объяснили, почему они не хотят жить в новых многоэтажках: там слишком много народу — тесно, как в лодке; слишком много семей живет рядом, каждая семья знает, что делает другая; проджекты выглядят и воняют как приюты для слабоумных.

Наряду с проджектами появился и иной вид социального жилья. С 1960-х годов власти начали заключать договоры с домовладельцами о сдаче квартир внаем по сниженным ценам. За то, что хозяин пускал к себе бедняка, государство выплачивало ему компенсацию.

ФОТО: Time Life Pictures/ Getty Images/ Fotobank
Жилье для бедных, появление которого считали происками коммунистов, до сих пор возводится ударными капиталистическими темпами

И все же у честных тружеников была причина избегать социального сектора. Начиная с 1940-х годов чернокожее население Соединенных Штатов пришло в движение. Вчерашние поденщики с Юга, где все еще господствовала сегрегация, устремились в промышленные центры Севера и Запада. Среди мигрантов с Юга было немало полуграмотных людей, которые с трудом находили себе работу и жилье. Привыкнуть к цивилизованному образу жизни в большом городе им было еще труднее.

В годы войны один калифорнийский служащий, ответственный за управление социальным жильем, представил начальству доклад, в котором призывал не селить черных рядом с белыми. Чиновник писал: "Они (чернокожие.— "Деньги") приехали сюда, чтобы работать на военных заводах, и когда наступает субботний вечер, у них в карманах оказывается слишком много денег. Они напиваются, курят марихуану и начинают создавать проблемы. Мы, жилищная администрация, не можем взять на себя ответственность за них". Однако в течение 1950-1970-х годов в города перебралось около 5 млн чернокожих, и чиновникам пришлось брать на себя ответственность за них, как бы им ни хотелось ее избежать.

При Кеннеди началась активная борьба против расовой сегрегации, и в 1962 году всякая дискриминация при предоставлении социального жилья была запрещена. Чиновники пытались саботировать политику президента как могли. Так, в Бостоне они вселили в белый проджект престарелую негритянку и отрапортовали о десегрегации. Через пару дней расисты побили в доме несчастной старушки все окна, и она была вынуждена переехать в негритянское гетто. Однако саботаж чиновников не мог продолжаться вечно. Проджекты начали стремительно темнеть, и белым квалифицированным рабочим пришлось соседствовать с выходцами из аграрной глубинки. Белые стали покидать социальное жилье при первой возможности. В социальном секторе начался процесс, который в Америке назвали геттизацией.

Далеко не все белые, бежавшие из проджектов, были закоренелыми расистами. Большинство просто опасалось новых соседей, имея для того основания. Так, в Чикаго в проджекте Роберт-Тейлор-Хоумс с января по апрель 1964 года произошло 7 изнасилований, убийство и 44 ограбления. В архиве чикагского строительного управления сохранились данные о семьях, проживавших в Роберт-Тейлор-Хоумс: "Мать и восемь детей. Отец отбывает пятилетний срок в тюрьме штата за изнасилования своей четырнадцатилетней приемной дочери... Полуграмотная мать мало заботится о детях. Один из детей совершал противоестественные половые акты с соседскими детьми". "Мать и девять детей. Отец отсутствует. Старший сын находится в тюрьме за вооруженное ограбление и другие преступления. Известно, что мать подстрекала младших детей воровать молоко". "Семья, состоящая из отца, матери и семерых детей. Душевное и физическое здоровье отца подорвано сифилисом, что не позволяет ему осуществлять надлежащий контроль над женой и детьми". И так далее и тому подобное. К концу 1970-х годов белое население в чикагских проджектах составляло не более 5%.

"Одно нарушение — убирайся вон"

ФОТО: Getty Images/Fotobank
При Билле Клинтоне обитателей социального жилья начали выселять за малейшие асоциальные проявления

С американским социальным жильем произошло примерно то же, что и с бостонским Домом труда. Система, задуманная как средство для борьбы с бедностью, стала ее рассадником. Оказалось, что трущобы возникают не там, где покосились стены и облупилась штукатурка, а там, где селятся люди с трущобными повадками и трущобными взглядами на жизнь. Практика снова показала, что "разруха не в клозетах, а в головах".

В 1960-х годах американские власти окончательно забыли о рузвельтовской идее помочь подняться тем, кто хочет честно работать. Теперь социальное жилье строилось для тех, кто не способен или не желает трудиться. Строительство шло довольно быстрыми темпами. Если в 1970 году в проджектах проживало около 1 млн человек, то к 1980 году их было уже 3 млн.

Между тем нужда в доступном жилье сохранялась, если не увеличивалась год от года. Если во времена Великой депрессии полагали, что американец не должен тратить на жилье больше пятой части своих доходов, то к 1990 году считалось непозволительным тратить на квартирную ренту больше 30% доходов. При этом 12 млн американцев отдавали домовладельцам больше 50% своих финансовых поступлений. Разумеется, это не значит, что все эти люди были бедны. Многие просто предпочитали жить не по средствам и снимали слишком дорогие апартаменты. Однако нуждающихся среди них тоже хватало. Время от времени государство объявляло новые крестовые походы за доступное жилье, но сделать что-либо принципиально новое так и не смогло. Там, где возводился новый проджект, возникал новый очаг преступности, а значит, люди, еще не опустившиеся в пучину нищеты, готовы были отдать домовладельцам последний цент, лишь бы не оказаться в числе обитателей "обители зла".

В 1990-е годы была сделана серьезная попытка облагородить действующие проджекты. В 1992 году начала действовать программа "Надежда VI". С 1992 по 2005 год правительство выделило $5,8 млрд на улучшение социального сектора. Местным властям было выдано 446 федеральных грантов, самый большой из них составил $50 млн. Были приняты и меры полицейского характера. В 1996 году президент Билл Клинтон призвал ужесточить подход к нарушителям общественного спокойствия: "Отныне для всех жильцов, совершающих преступления и торгующих наркотиками, будет действовать правило: одно нарушение — убирайся вон". Теперь, если квартиросъемщик, кто-то из его домочадцев или даже его гость совершал преступление, право занимать государственную жилплощадь аннулировалось. За первые шесть месяцев действия нового закона из проджектов было выдворено 3847 человек. Однажды, например, выселили 63-летнюю старушку за то, что кто-то из ее внучат баловался наркотиками.

Изменилась и сама система строительства социального жилья. В 2000-е годы федеральные и местные власти напрямую финансировали в основном расчистку территории под будущее строительство. Затем государственные структуры проводили конкурс проектов между застройщиками. Побеждал тот, кто предлагал наиболее выгодную ренту для будущих жильцов при соблюдении всех требований к качеству жилья. Наиболее нуждающимся новоселам выдавались государственные субсидии на уплату ренты в частном секторе. Добиться этой льготы нелегко, но вполне возможно. Кроме того, подобная система вполне устраивала и устраивает квартирных хозяев, ведь субсидия оседает в их карманах.

Вместе с тем старые проджекты до сих пор имеют скверную репутацию. Вот, например, выдержка из криминальной хроники Нью-Йорка трехлетней давности: "В 2007 году значительно выросло число серьезных преступлений в шести комплексах социального жилья на северном побережье острова Статен-Айленд. Отмечается рост количества убийств, изнасилований, ограблений, драк, воровства и угонов автомобилей. Особенно выросло число насильственных действий, включая применение холодного и огнестрельного оружия, повлекших за собой тяжкие телесные повреждение, а также случаев домашнего насилия..."

Впрочем, нельзя забывать и о том, что некоторые нью-йоркские проджекты внесли неоценимый вклад в развитие мировой культуры. Например, район Квинсбридж считается колыбелью хип-хопа и родиной полутора десятков легендарных рэперов, а Бронкс-Ривер-Хаусез много лет был пристанищем международного хип-хоп-движения "Вселенская нация зулусов". Впрочем, "зулусы" процветали в Бронксе, пока мэр Нью-Йорка Джулиани не объявил их бандой и не заставил музыкантов очистить занимаемые помещения с помощью отряда полиции. Слава Квинсбриджа тоже не ограничивается рэпом. В 2005 году здесь была задержана банда наркоторговцев в количестве 37 человек, а в 2009 здесь же попалась банда из 59 человек. Так что, когда американские рэперы восхваляют бандитский образ жизни, они прекрасно знают, о чем говорят.

И все же власти не сдаются. Если в 2005 году на строительство социального жилья федеральный бюджет потратил $20 млрд, то через три года эта сумма достигла $23 млрд. Примерно столько же ежегодно тратят бюджеты штатов и городов, так что система социального жилья в Соединенных Штатах продолжает развиваться. Между тем голосов квартирного лобби в последние годы практически не слышно. Все дело в том, что система социального жилья, которую в свое время многие рассматривали как пролог к коммунизму, больше не конкурирует с частными домовладельцами. Социальное жилье стало прибежищем для неплатежеспособных жильцов, а такие домовладельцам совершенно неинтересны.

[Евгений Бирюков]

http://www.mgimo.ru/news/experts/document233496.phtml
7.12.12

В стратегиях ведущих зарубежных компаний важное место занимает корпоративная социальная ответственность (КСО). Старший преподаватель кафедры МЭО и ВЭС Евгений Бирюков считает, что по аналогии должен быть введен термин GSR — правительственная (g — governmental) или глобальная (g — global) социальная ответственность.

В современном маркетинге социальная ответственность играет важную роль. Многочисленные опросы показывают, что потребители, особенно в странах Запада, при прочих равных условиях отдают предпочтение товарам тех компаний, которые занимаются благотворительностью и защитой окружающей среды. Таким образом общество оказывает значительное давление на бизнес. Одним из основоположников концепции социально-этического маркетинга является всемирно известный классик Ф. Котлер.

Наряду с корпорациями граждане ряда стран и сами тратят огромные средства на благотворительность. В США, например, эта сумма составляет 300 млрд. долл. в год (всего у 33 стран мира ВВП больше этого показателя).

Для оценки разницы в доходах между 10% самых богатых и 10% самых бедных граждан используется так называемый децильный коэффициент. В скандинавских странах — Дании, Финляндии и Швеции — разница между данными группами составляет 3–4 раза. В Германии, Австрии и Франции децильный коэффициент варьируется от 5 до 7, в США равен 15, в Бразилии — 39. В СССР составлял менее 6, а в сегодняшней России равен 17. Оптимальным признается соотношение 5–7 раз, пороговым значением считается 10, при достижении этой цифры создаются условия для социальных беспорядков (за исключением США из-за особой национальной философии).

Однако в мире разрыв между доходами населения значительно выше. Средний ВВП на душу населения в странах так называемого «Золотого миллиарда» (возьмем страны, входящие в ОЭСР — 1,2 миллиарда человек, 17,6% от населения мира) — составляет 31 тыс. долл. В то же время в мире существует 48 наименее развитых стран, в которых проживает 12% мирового населения. Их средний реальный годовой ВВП на душу населения составляет около 500 долларов. Более того, 2,7 миллиарда человек в мире (40% населения) живут на доход в размере меньше 2 долларов в день, более 1 миллиарда (15% мирового населения) — менее чем на 1 доллар в день (365 долларов в год).

То есть разница в доходах между гражданами «Золотого миллиарда» и гражданами наименее развитых стран (в эти полярные группы входит почти треть населения Земли) — более 60 раз. А децильный коэффициент для мира составляет около 100.

Внутри каждой отдельной страны правительства весьма эффективно снижают разрыв в доходах за счет налогово-бюджетных мер. В некоторых европейских странах налог на доход самых богатых составляет до 50%. Однако в мировом масштабе усилия по выравниванию уровней развития по сравнению с масштабом проблемы абсолютно ничтожны (хотя, возможно, что в будущем «Группа двадцати» или какой-то ее аналог будут достаточно представительными для решения подобной задачи). В 2005 г. в рамках «Группы восьми» была принята программа помощи Африке в размере 50 млрд. долл. в год, однако в полном объеме она не реализуется (хотя даже этих средств явно было бы недостаточно).

Учитывая показатель децильного коэффициента для мира, перечисление 1% ВВП развитых стран наименее развитым странам увеличило бы доход последних на 100%.

800 миллионов человек в мире ежедневно ложатся спать голодными, из них 300 миллионов — дети. В мире 114 миллионов детей не получают даже начального образования, 584 миллиона женщин (17% от всех женщин) неграмотны. Более 50% африканцев страдают от болезней, вызванных неудовлетворительным качеством воды. Ежегодно 300–500 миллионов человек заболевают малярией. 40% населения мира не имеют доступа к услугам здравоохранения.

Тяжесть всех этих проблем можно было бы в разы снизить в течение одного десятилетия за счет упомянутого выше перераспределения 1% доходов из развитых стран в наименее развитые и при условии планетарного сотрудничества, в том числе с использованием имеющихся и используемых на практике технологий стимулирования развития бедных территорий. (В 2006 г. бангладешский ученый и бизнесмен Мохаммед Юнус получил за эти технологии Нобелевскую премию по экономике; один из основных его постулатов — вместо стремления к максимальной прибыли надо развивать бизнес за счет предоставления услуг максимальному количеству бедных трудолюбивых людей по цене, близкой к себестоимости).

Изначально люди обладают равными возможностями, но люди, живущие в бедности, практически лишены шанса реализовать их. Они не могут влиять на бедность, а бедность влияет на них. У подавляющего большинства людей, оказавшихся на «обочине глобализации», нет никаких шансов значительно улучшить свое положение. В то время как в реальности их положение может быть улучшено практически незаметно для потребления в развитых странах.

Внутри стран механизмы перераспределения доходов работают — госбюджеты составляют, как правило, от 15 до 40% ВВП. Опыт ЕС, «наднациональный» бюджет которого составляет 1,27%, показывает, что 27 стран способны передавать во внешние фонды и большие суммы. Но то, что успешно реализуется 27 странами, оказывается нереальным для 194.

Подобное перераспределение дохода могло бы рассматриваться и как определенная «моральная плата» развитых стран развивающимся за интернационализацию и глобализацию. Ведь начиная с XVI–XVII веков ускорение развития нынешнего Запада происходило за счет использования ресурсов менее развитых стран. Можно привести только два характерных примера: во-первых, это среднегодовое сокращение ВВП Китая в период с 1820 по 1960 гг.; во-вторых, Африка, являвшаяся в 1960 г. экспортером продовольствия, импортирует в настоящее время треть потребляемого зерна. Экономическим фактом является то, что высокий уровень потребления, достигнутый к настоящему времени развитыми странами, кредитуется странами с формирующимися рынками (например, в десятке крупнейших держателей ценных бумаг американского Казначейства только 2 развитые страны).

Трактовка подобной «моральной платы» может казаться чрезмерной и необоснованной, но в реальности она сможет стать одним из основных факторов, который в ответ «поможет» Западу (в противном случае экономическое положение последнего ухудшится).

Есть ощущение, что глобализация начинает уже поворачиваться против развитых стран. Во-первых, важным является, насколько сам Запад готов поддерживать свой текущий уровень потребления — ведь за последние 30 лет уровень госдолга более половины западных стран увеличился на 50–100 п.п., иначе потребление было бы ниже текущего уровня (например, долг частных лиц и корпораций в Великобритании с 1980 по 2010 гг. вырос со 101 до 232% ВВП, Франции — со 126 до 224%). Но сохранение таких же темпов заимствований уже невозможно, хотя при замедлении темпов само соотношение долга к ВВП развитых стран в ближайшие годы может продолжить расти. Однако затем развитые страны неизбежно будут вынуждены снизить уровень потребления.

Поэтому возможно, что перераспределение 1% дохода и развитие отсталых стран являлось бы классическим случаем «win-win».

Подобный опыт осуществлялся Советским Союзом (если не брать многие исключения — военные поставки, списание долгов) — к 1991 г. наша страна построила в развивающемся мире предприятия, способные ежегодно производить 122 млн тонн угля, 22 млн тонн стали, 40,9 млн кВт электроэнергии, перерабатывать 39 млн тонн нефти. Продукция данных предприятий была вписана в экономические планы и взаимные поставки внутри социалистического лагеря, и это приводило к большей загрузке производственных мощностей и росту заработной платы в СССР.

В современных условиях рост потребления в наименее развитых странах мог бы привести к росту мировой торговли, росту экспорта развитых стран и росту общего мирового благосостояния — ведь в мире в целом при росте ВВП еще более быстрыми темпами растет торговля (только один из многих примеров, «консервирующих» неравенство: согласно данным ООН удобрения обходятся африканским фермерам в 2–6 раз дороже их стоимости на мировом рынке; если бы были налажены торговые механизмы, объем закупок увеличился бы — и выиграли бы все).

И, напротив, дестабилизация ситуации в развивающихся странах ведет к появлению т.н. «несостоявшихся» государств, росту миграции в США и Европу, т. е. затрагивает развитые страны.

С точки зрения теории сложных систем сложившиеся глобальные дисбалансы в мировой экономике являются только одной из частей большего системного кризиса — истощения экологических, сельскохозяйственных, природных и других ресурсов Земли; ускоренное технологическое развитие увеличивает размеры самой системы, но и экспоненциально увеличивает риски коллапса, т. к. другие составные части системы не развиваются столь же быстро, как технологии. Но решение сложных проблем возможно, если решать их по частям, начав с самых естественных проблем.

Возможно, что предложенный тезис о перераспределении доходов является нонсенсом в условиях нынешней общественно-политической формации — капиталистического строя, в основе которого лежит идея о максимизации прибыли. Но ведь это не конечная формация в развитии человеческой цивилизации, хотя и самая эффективная на данный момент. Тогда подобные инициативы будут реализовываться в будущем при какой-то другой формации. В любом случае, их справедливость и бóльшая эффективность не вызывают сомнений.
Источник: Портал МГИМО

Коммерческое использование данной информации запрещено.
При перепечатке ссылка на Портал МГИМО обязательна.
348