*397. К столетию бегства Толстого

[Алексей А. Шепелёв]

http://www.chaskor.ru/article/ne-vst...tolstogo_42391

Ореханов, Г. Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы. – М.: Эксмо, 2016. – 608 с.

«Неужели нужна ещё одна книга о Л. Толстом?» — именно этот вопрос задаёт себе автор в прологе книги «Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы», нового фундаментального исследования личности и творчества русского классика в контексте его отношений с Православной Церковью. Протоиерей Георгий Ореханов – известный богослов и историк, доктор церковной истории, доктор исторических наук, профессор, на сегодняшний день один из ведущих российских исследователей Толстого.

Новая книга примечательна уже тем, что в ней писатель ставит себе задачу синтеза двух своих «светских» ипостасей – учёного, автора чисто академических монографий и научных статей, а также популяризатора, часто выступающего с лекциями (например, цикл «Лев Толстой и Церковь» на телеканале «Союз»), берётся изложить материал «просто, но научно». Анализируя вопросы аудитории («А как бы Толстой отнёсся к ИГИЛ?», «Когда же Церковь простит Толстого?») и даже упрёки коллег («для людей эпохи постмодерна это не очень актуально»), автор создаёт концепцию своего исследования как ответа на «острый общественный запрос на тему „Л. Толстой и Церковь“». «Современный мир, - пишет отец Георгий, - несёт на себе печать толстовства, а жители этого мира, всё менее знакомые с текстами Толстого, всё чаще повторяют его аргументы. Поэтому данная книга не только о Толстом и его эпохе. В каком-то смысле я хотел написать книгу о сегодняшнем дне, о современности, о всех нас. О том, как и во что мы верим. И как живём по своей вере». По сути, это попытка ответа на тот же толстовский вопрос «В чём моя вера?», и попытка для автора и читателя действительно плодотворная.

Можно предположить, что современный читатель, далёкий от Церкви, а может быть, наоборот к ней близкий, вполне может ожидать от книги о Толстом, написанной православным священником, что её автор со всей мощью научной аргументации и всем пафосом публицистики заклеймит и уничтожит заблудшего еретика, устроив очередной сеанс своего рода литературно-исторического экзорцизма. Однако ничего подобного: принимая с сочувствием мучительный духовный поиск Толстого-человека, вдумчиво и тонко восхищаясь его талантом сочинителя, автор книги, естественно, отметает еретические постулаты толстовской «новой веры», иногда опровергает их, противопоставляет им свои собственные убеждения и свою веру. Но это всё не главное, как бы само собой разумеющееся. Главная же ценность книги Георгия Ореханова, пожалуй, в том, что в ней воссоздаётся не привычный современному человеку образ Льва Толстого, писателя-классика, автора «Войны и мира» и «Анны Карениной», чудаковатого поборника малоприложимых к жизни непротивления и опрощения (нередко всё это без какого бы то ни было противления упрощается не только в школах или на ТВ, но порой даже и на филфаках или в иных книгах, - хотя Лев Николаевич сам ещё сетовал на современников, что не за то его ценят!), но образ именно религиозного философа – по-настоящему многомерного, противоречивого, с церковной точки зрения добровольно отринувшего истину и отпавшего, но не проклятого, искренне и до последнего вздоха эту истину искавшего.

В соответствии с концепцией книги необычна и её структура, сам подход исследователя к освещению некоторых вопросов. Помимо вполне ожидаемых хрестоматийных глав «Эпоха» (гл. 1) или «Духовная биография» (гл. 2) в главе третьей мы попадаем в «Пространство духовного опыта» Л.Н. Толстого, и здесь же начинаются особые подглавки-интермедии, имеющие общий подзаголовок «не-встреча с Достоевским»: «Первая не-встреча с Достоевским: образ Христа», «Вторая не-встреча с Достоевским: праздношатайство» и т.д. В этих десяти главках, как бы вклиненных авторским замыслом в основную (линейную) архитектонику, речь идёт, конечно, не о хорошо известной исследователям единственной исторической возможности встречи двух классиков, когда оба они присутствовали на лекции Вл. Соловьёва. Отталкиваясь от этого ставшего легендарным (напр., пародийно переосмысленного В. Пелевиным в романе «t») факта невстречи, Георгий Ореханов трактует свой термин как «идейные встречи, встречи на перекрёстках мысли» Толстого и Достоевского, «встречи их текстов и встречи в их текстах тогда, когда они… говорят о чём-то важном для обоих». Такое сопоставление, отличное как от привычного для литературоведения биографического, так и компаративистского методов, близкое, скорее, к приёму художественной литературы, позволяет, используя подчас далёкие друг от друга источники, воссоздать «живой диалог» двух писателей, провести оригинальный и не совсем обычный анализ взглядов Л. Толстого в идейно-художественном контексте XIX в.

В последующих главах Ореханов не только подробнейшим образом описывает и разбирает такие основополагающие для его темы (и также почти уже ставшие мифологемами) эпизоды, как «отлучение Толстого» (подготовка Синодального акта 1901 г., анализ текста документа, комментарии и переписка причастных к нему лиц и т.д.) и «уход Толстого» (напр., параграф называется «Круг замкнулся»: «В центре „круга“ – Л.Н. Толстой, одинокий и больной, ещё недавно искавший встречи со старцами, а теперь полностью зависящий от своего окружения»), но в главах 5-7-й расследует преступление Толстого. Сразу оговорившись, что понимает преступление не в юридическом смысле, автор «теологического детектива» (вскользь брошенное шутливое определение самого исследователя) проводит «расследование» и «суд» над Толстым, а вернее, над его идеями и деятельностью.

Так, глава пятая носит название «Преступление. Главный соучастник» и посвящена В.Г. Черткову. Эта тема разработана Г. Орехановым в его научной монографии 2009 г., и здесь, отвечая на критические замечания в «очернении» Черткова, недостоверности психологического портрета главного сподвижника Толстого, учёный даёт новый очерк его деятельности и отношений с писателем, с малоизвестными ранее значимыми подробностями, в частности, о его жизни после Октябрьской революции. Особый акцент делается на высоком аристократическом происхождении Черткова, влиятельности при дворе его матери. Глава шестая «Свидетели обвинения» имеет состав: «Жена», «Обер-прокурор» (К.П. Победоносцев), «Консул» (К.Н. Леонтьев), «Философ» (В.С. Соловьёв), глава седьмая: «Жена», «Тётка» (знаменитая «бабушка» А. А. Толстая), «Сестра» (М.Н. Толстая, шамординская монахиня), «Дочь» (младшая дочь А. Л. Толстая), то есть задействовано едва ли не всё ближайшее окружение великого писателя, общественное и семейное. Примечательно, что супруга писателя выступает и на той, и на другой стороне. Большое значение в раскрытии её роли в жизни Л. Толстого имеют, по признанию автора, недавно изданные воспоминания С. А. Толстой «Моя жизнь» (М., 2014). Вообще обилие справочного историко-биографического, в том числе и не публиковавшегося ранее архивного материала является сильной стороной пусть и написанной в популярной манере, но всё же академически тщательно проработанной, отличающейся объективно-научным подходом к рассмотрению фактов книги Г. Ореханова. Однако выводы исследователя-священника лишены сухой «бескровной» научности: «Мне кажется, главный смысл воспоминаний… и самой жизни С. А. Толстой заключается в напоминании всем мужьям, даже таким великим, как её собственный муж, о том, что рядом с ними часто смиренно и нетребовательно живут их жёны, перед которыми и только перед которыми открывается вся правда их жизни с её мелочностью, слабостями и пороками. Существа, которых обмануть уже невозможно».

Пытаясь найти ответ на один из главных вопросов книги: «В чём причина конфликта Л. Толстого с Русской Церковью и почему этот конфликт приобрёл такие агрессивные формы?», исследователь проводит интереснейший социологический и исторический анализ, попутно проясняя вопросы «Что такое антиклерикализм?», «Что такое секуляризация?», «Толстой и русская интеллигенция», «Религиозный кризис русского общества». Но особую ценность имеет понимание автором современности, его неоторванность от нынешней духовной реальности, например, то, что в книге учитывается и формулируется credo человека индустриального и постиндустриального общества – печворк-религиозность. Вслед за западными социологами определяя это понятие как некое подобие лоскутного одеяла, сшитого из различных клочков метафизических верований и представлений, когда едва ли не каждым индивидом провозглашается «своя религия», «своё понимание Бога», Георгий Ореханов усматривает корень этого явления, ставшего бичом для традиционных конфессий, в «религиозной свободе» Льва Толстого. «Граф Толстой, - остроумно замечает учёный, - единственный человек в России конца XIX – начала ХХ века (а может быть, и в мире), который мог позволить себе быть по-настоящему свободным». («Лев Толстой – свободный человек» - как будто эхо-отголосок этой фразы в названии нового романа П. Басинского, выпущенного практически одновременно с книгой «Пророк без чести»!) Однако эта свобода сыграла злую шутку не только с самим известным на весь мир «яснополянским старцем», «пророком новой христианской эры», но, возможно, и со всеми нами, в широком смысле его современниками. С течением времени философско-религиозные идеи Льва Толстого, довольно сложные и причудливые, связанные с «сакрализацей собственного эмоционального мира» (автор, ссылаясь на дневниковые записи писателя, постоянно подчёркивает их неоконченность, изменчивость, текучесть, амбивалентность – в отличие от толстовства или трактовки их Чертковым), всё более костенеют, искажаются и вульгаризируются, порождая сначала безрелигиозный гуманизм, для которого религия не призвана, как у самого Толстого, «охватывать все без исключения сферы жизни (политика, экономика, мораль, наука, искусство)… быть для них фундаментом», но «становится одним из „аспектов жизни“, приобретает характер „музейного экспоната“», затем воинственную антирелигиозность большевистского и советского периода, и наконец, постмодернисткую всеядность и теплохладность, именуемую patchwork-религиозностью.

Бунт Толстого против Церкви, толстовское «учение» не были чем-то сверхоригинальным: выходец из эпохи Просвещения, поклонник Руссо, интеллектуал и полиглот, хорошо знакомый с новейшими трудами немецких, французских и американских теологов, Толстой, по Ореханову, в России осуществлял примерно то же, что до него делали европейские религиозные реформаторы или представители популярного в ХIХ веке направления «демифологизации Евангелия» вроде Ж.-Э. Ренана. В свою очередь, отмечает, анализируя вопрос, Г. Ореханов, книги самого Толстого оказали большое влияние на протестантскую теологию века ХХ. Однако для отечественного читателя, возможно, куда более значимой – и скорее всего, весьма неожиданной - будет обнаружение другой генеалогии: «…род Толстых (по линии князей Волконских) дал России не только выдающихся государственных деятелей, но и многих святых. Его родоначальником был святой мученик Михаил Черниговский». Далёкими предками Л.Н. Толстого также были известнейшие русские святые княжеского рода: Ольга, Владимир, Борис и Глеб, Андрей Боголюбский, Александр Невский и Дмитрий Донской. Автор также обращает внимание на известные, но зачастую как бы находящиеся в тени факты, среди которых религиозность матери Толстого, или что писатель много раз бывал в Оптиной пустыни, часто гостил у сестры-монахини М. Толстой в Шамординской обители, и при этом тамошние монахини даже ждали его приезда и любили с ним общаться, вообще много беседовал со священниками, архиереями и старцами.

В качестве одного из немногочисленных недостатков книги Ореханова можно указать на то, что нигде в тексте, при самом детальном рассмотрении истории отлучения Толстого, его причин и т.д. (то же самое и в многочисленных лекциях о. Георгия) не приводится контраргументов – прежде всего филологических и богословских – самой толстовской критике Евангелия и догматов, высказанной писателем, например, в том же трактате «В чём моя вера?». Ещё менее существенным является то, что достаточно активно цитируя работы новейших авторов – прежде всего изданный в 2012 г. курс лекций В. Бибихина «Дневники Толстого», а также известные книги П. Басинского «Бегство из Рая» и «Святой против Льва» (некоторые выводы беллетризованных работ последнего, связанные с церковными вопросами, автор-священник корректирует), исследователь указывает в библиографии годы не первых публикаций этих книг: 2015 вместо 2010, 2016 вместо 2013; неоднократно цитируя книгу И. Волгина «Последний год Достоевского», пользуется старым изданием, которое было в 2010 г. исправлено и дополнено автором. Досадным недочётом самого издания является приличное количество опечаток, подавляющее большинство которых связано со слиянием рядом стоящих слов.

И всё же для Ореханова Толстой – «пророк без чести», а его идейная и историческая биография – «хроника катастрофы». Данные подзаголовки читаются как своеобразный вердикт «суда» книги, а один из главных выводов Ореханова, не выделенный автором особо как вывод, но тем не менее, представляющий собой как бы итоговую оценку жизненного и творческого пути «великого писателя земли русской», поражает своей неожиданностью и парадоксальностью – особенно, если учесть, что вывод этот делается священнослужителем. По мнению Ореханова, «Восстание против государства или даже Церкви – это грехи, которые могут найти рациональное объяснение. Но бунт против своего естества, против того, что сам Толстой называл художеством…» - это и есть то, что в Евангелии названо «хулой на Духа Святого», главное, метафизическое преступление Льва Толстого. На таком «суде» речь не может идти о формальном покаянии писателя (по-древнегречески покаяние – μετάνοια, «изменение ума»), и о таком же формальном прощении его современной Церковью.

Лев Толстой не смог и не захотел покаяться. Писателя, как иногда ошибочно считают и даже пишут, не преследовало государство, многие православные, особенно священнослужители, ждали его покаяния – как завершающего земной путь духовного подвига. «Его примирение с Церковию будет праздником светлым для всей Русской земли, всего народа русского…» - приведённые в книге слова митрополита Антония (Вадковского) чем-то напоминают слова старца Тихона из «Бесов» Достоевского, обращённые к главному герою романа Николаю Ставрогину, носителю абсолютной свободы, идеологическому предшественнику ницшеанского сверхчеловека. О настоящем, не мнимом раскаянии Ставрогина Тихон говорит: «…подвиг ваш, если от смирения, был бы величайшим христианским подвигом...». Погибель главного «беса» старец предрекает зеркальным отражением знаменитого идеала Достоевского: «Некрасивость убьёт». Для автора «Братьев Карамазовых» (именно этот роман Толстой читает перед уходом из Ясной Поляны), как справедливо отмечает протоиерей Георгий Ореханов, это не просто соединение морального и эстетического, по Достоевскому, это именно спасительная красота «сияющей личности» Христа, от которой Лев Толстой добровольно отказался. Главная невстреча всей жизни Толстого – с Христом.

Источник: «Православное книжное обозрение», №7-8, 2017.

[Л.Н. Толстой]

https://philologist.livejournal.com/2017/11/17/

Текст письма приводится по изданию: Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 т. - М.: Художественная литература, 1984. Т. 20. С. 502—508.
НИКОЛАЮ II
1902 г. Января 16. Гаспра.

Любезный брат,

Такое обращение я счел наиболее уместным потому, что обращаюсь к вам в этом письме не столько как к царю, сколько как к человеку — брату.

Кроме того еще и потому, что пишу вам как бы с того света, находясь в ожидании близкой смерти. Мне не хотелось умереть, не сказав вам того, что я думаю о вашей теперешней деятельности и о том, какою она могла бы быть, какое большое благо она могла бы принести миллионам людей и вам и какое большое зло она может принести людям и вам, если будет продолжаться в том же направлении, в котором идет теперь.

Треть России находится в положении усиленной охраны, то есть вне закона. Армия полицейских — явных и тайных — все увеличивается. Тюрьмы, места ссылки и каторги переполнены, сверх сотен тысяч уголовных, политическими, к которым причисляют теперь и рабочих. Цензура дошла до нелепостей запрещений, до которых она не доходила в худшее время 40-вых годов. Религиозные гонения никогда не были столь часты и жестоки, как теперь, и становятся все жесточе и жесточе и чаще. Везде в городах и фабричных центрах сосредоточены войска и высылаются с боевыми патронами против народа. Во многих местах уже были братоубийственные кровопролития, и везде готовятся и неизбежно будут новые и еще более жестокие.

И как результат всей этой напряженной и жестокой деятельности правительства, земледельческий народ — те 100 миллионов, на которых зиждется могущество России, — несмотря на непомерно возрастающий государственный бюджет или, скорее, вследствие этого возрастания, нищает с каждым годом, так что голод стал нормальным явлением. И таким же явлением стало всеобщее недовольство правительством всех сословий и враждебное отношение к нему.

И причина всего этого, до очевидности ясная, одна: та, что помощники ваши уверяют вас, что, останавливая всякое движение жизни в народе, они этим обеспечивают благоденствие этого народа и ваше спокойствие и безопасность. Но ведь скорее можно остановить течение реки, чем установленное богом всегдашнее движение вперед человечества. Понятно, что люди, которым выгоден такой порядок вещей и которые в глубине души своей говорят: «après nous le déluge», могут и должны уверять вас в этом; но удивительно, как вы, свободный, ни в чем не нуждающийся человек, и человек разумный и добрый, можете верить им и, следуя их ужасным советам, делать или допускать делать столько зла ради такого неисполнимого намерения, как остановка вечного движения человечества от зла к добру, от мрака к свету.

Ведь вы не можете не знать того, что с тех пор как нам известна жизнь людей, формы жизни этой, как экономические и общественные, так религиозные и политические, постоянно изменялись, переходя от более грубых, жестоких и неразумных к более мягким, человечным и разумным.

Ваши советники говорят вам, что это неправда, что русскому народу как было свойственно когда-то православие и самодержавие, так оно свойственно ему и теперь и будет свойственно до конца дней и что поэтому для блага русского народа надо во что бы то ни стало поддерживать эти две связанные между собой формы: религиозного верования и политического устройства. Но ведь это двойная неправда. Во-первых, никак нельзя сказать, чтобы православие, которое когда-то было свойственно русскому народу, было свойственно ему и теперь. Из отчетов обер-прокурора Синода вы можете видеть, что наиболее духовно развитые люди народа, несмотря на все невыгоды и опасности, которым они подвергаются, отступая от православия, с каждым годом все больше и больше переходят в так называемые секты. Во-вторых, если справедливо то, что народу свойственно православие, то незачем так усиленно поддерживать эту форму верования и с такою жестокостью преследовать тех, которые отрицают ее.

Что же касается самодержавия, то оно точно так же если и было свойственно русскому народу, когда народ этот еще верил, что царь — непогрешимый земной бог и сам один управляет народом, то далеко уже несвойственно ему теперь, когда все знают или, как только немного образовываются, узнают — во-первых, то, что хороший царь есть только «un heureux hasard», a что цари могут быть и бывали и изверги и безумцы, как Иоанн IV или Павел, а во-вторых, то, что, какой бы он ни был хороший, никак не может управлять сам 130-миллионным народом, а управляют народом приближенные царя, заботящиеся больше всего о своем положении, а не о благе народа. Вы скажете: царь может выбирать себе в помощники людей бескорыстных и хороших. К несчастью, царь не может этого делать потому, что он знает только несколько десятков людей, случайно или разными происками приблизившихся к нему и старательно загораживающих от него всех тех, которые могли бы заместить их. Так что царь выбирает не из тех тысяч живых, энергичных, истинно просвещенных, честных людей, которые рвутся к общественному делу, а только из тех, про которых говорил Бомарше: «Médiocre et rampant et on parvient à tout»3. И если многие русские люди готовы повиноваться царю, они не могут без чувства оскорбления повиноваться людям своего круга, которых они презирают и которые так часто именем царя управляют народом.

Вас, вероятно, приводит в заблуждение о любви народа к самодержавию и его представителю — царю то, что везде при встречах вас в Москве и других городах толпы народа с криками «ура» бегут за вами. Не верьте тому, чтобы это было выражением преданности вам,— это толпа любопытных, которая побежит точно так же за всяким непривычным зрелищем. Часто же эти люди, которых вы принимаете за выразителей народной любви к вам, суть не что иное, как полицией собранная и подстроенная толпа, долженствующая изображать преданный вам народ, как это, например, было с вашим дедом в Харькове, когда собор был полон народа, но весь народ состоял из переодетых городовых.

Если бы вы могли, так же как я, походить во время царского проезда по линии крестьян, расставленных позади войск, вдоль всей железной дороги, и послушать, что говорят эти крестьяне: старосты, сотские, десятские, сгоняемые с соседних деревень и на холоду и в слякоти без вознаграждения с своим хлебом по нескольку дней дожидающиеся проезда, вы бы услыхали от самых настоящих представителей народа, простых крестьян, сплошь по всей линии речи, совершенно несогласные с любовью к самодержанию и его представителю. Если лет 50 тому назад при Николае I еще стоял высоко престиж царской власти, то за последние 30 лет он, не переставая, падал и упал в последнее время так, что во всех сословиях никто уже не стесняется смело осуждать не только распоряжения правительства, но самого царя и даже бранить его и смеяться над ним.

Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделенной от всего мира, но не требованиям русского народа, который все более и более просвещается общим всему миру просвещением. И потому поддерживать эту форму правления и связанное с нею православие можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещения книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел.

И таковы были до сих пор дела вашего царствования. Начиная с вашего возбудившего негодование всего русского общества ответа тверской депутации, где вы самые законные желания людей назвали «бессмысленными мечтаниями»,— все ваши распоряжения о Финляндии, о китайских захватах, ваш проект Гаагской конференции, сопровождаемый усилением войск, ваше ослабление самоуправления и усиление административного произвола, ваша поддержка гонений за веру, ваше согласие на утверждение винной монополии, то есть торговли от правительства ядом, отравляющим народ, и, наконец, ваше упорство в удержании телесного наказания, несмотря на все представления, которые делаются вам об отмене этой позорящей русский народ бессмысленной и совершенно бесполезной меры,— все это поступки, которые вы не могли бы сделать, если бы не задались, по совету ваших легкомысленных помощников, невозможной целью — не только остановить жизнь народа, но вернуть его к прежнему, пережитому состоянию.

Мерами насилия можно угнетать народ, но нельзя управлять им. Единственное средство в наше время, чтобы действительно управлять народом, только в том, чтобы, став во главе движения народа от зла к добру, от мрака к свету, вести его к достижению ближайших к этому движению целей. Для того же, чтобы быть в состоянии сделать это, нужно прежде всего дать народу возможность высказать свои желания и нужды и, выслушав эти желания и нужды, исполнить те из них, которые будут отвечать требованиям не одного класса или сословия, а большинству его, массе рабочего народа.

И те желания, которые выскажет теперь русский народ, если ему будет дана возможность это сделать, по моему мнению, будут следующие:

Прежде всего рабочий народ скажет, что желает избавиться от тех исключительных законов, которые ставят его в положение пария, не пользующегося правами всех остальных граждан; потом скажет, что он хочет свободы передвижения, свободы обучения и свободы исповедания веры, свойственной его духовным потребностям; и, главное, весь 100-миллионный народ в один голос скажет, что он желает свободы пользования землей, то есть уничтожения права земельной собственности.

И вот это-то уничтожение права земельной собственности и есть, по моему мнению, та ближайшая цель, достижение которой должно сделать в наше время своей задачей русское правительство.

В каждый период жизни человечества есть соответствующая времени ближайшая ступень осуществления лучших форм жизни, к которой оно стремится. Пятьдесят лет тому назад такой ближайшей ступенью было для России уничтожение рабства. В наше время такая ступень есть освобождение рабочих масс от того меньшинства, которое властвует над ними,— то, что называется рабочим вопросом.

В Западной Европе достижение этой цели считается возможным через передачу заводов и фабрик в общее пользование рабочих. Верно ли, или неверно такое разрешение вопроса и достижимо ли оно или нет для западных народов,— оно, очевидно, неприменимо к России, какова она теперь. В России, где огромная часть населения живет на земле и находится в полной зависимости от крупных землевладельцев, освобождение рабочих, очевидно, не может быть достигнуто переходом фабрик и заводов в общее пользование. Для русского народа такое освобождение может быть достигнуто только уничтожением земельной собственности и признанием земли общим достоянием,— тем самым, что уже с давних пор составляет задушевное желание русского народа и осуществление чего он все еще ожидает от русского правительства.

Знаю я, что эти мысли мои будут приняты вашими советниками как верх легкомыслия и непрактичности человека, не постигающего всей трудности государственного управления, в особенности же мысль о признании земли общей народной собственностью; но знаю я и то, что для того, чтобы не быть вынужденным совершать все более и более жестокие насилия над народом, есть только одно средство, а именно: сделать своей задачей такую цель, которая стояла бы впереди желаний народа. И, не дожидаясь того, чтобы накатывающийся воз бил по коленкам,— самому везти его, то есть идти в первых рядах осуществления лучших форм жизни. А такой целью может быть для России только уничтожение земельной собственности. Только тогда правительство может, не делая, как теперь, недостойных и вынужденных уступок фабричным рабочим или учащейся молодежи, без страха за свое существование быть руководителем своего народа и действительно управлять им.

Советники ваши скажут вам, что освобождение земли от права собственности есть фантазия и неисполнимое дело. По их мнению, заставить 130-миллионный живой народ перестать жить или проявлять признаки жизни и втиснуть его назад в ту скорлупу, из которой он давно вырос,— это не фантазия и не только не неисполнимо, но самое мудрое и практическое дело. Но ведь стоит только серьезно подумать для того, чтобы понять, что действительно неисполнимо, хотя оно и делается, и что, напротив, не только исполнимо, но своевременно и необходимо, хотя оно и не начиналось.

Я лично думаю, что в наше время земельная собственность есть столь же вопиющая и очевидная несправедливость, какою было крепостное право 50 лет тому назад. Думаю, что уничтожение ее поставит русский народ на высокую степень независимости, благоденствия и довольства. Думаю тоже, что эта мера, несомненно, уничтожит все то социалистическое и революционное раздражение, которое теперь разгорается среди рабочих и грозит величайшей опасностью и народу и правительству.

Но я могу ошибаться, и решение этого вопроса в ту или другую сторону может быть дано опять-таки только самим народом, если он будет иметь возможность высказаться.

Так что, во всяком случае, первое дело, которое теперь предстоит правительству, это уничтожение того гнета, который мешает народу высказать свои желания и нужды. Нельзя делать добро человеку, которому мы завяжем рот, чтобы не слыхать того, чего он желает для своего блага. Только узнав желания и нужды всего народа или большинства его, можно управлять народом и сделать ему добро.

Любезный брат, у вас только одна жизнь в этом мире, и вы можете мучительно потратить ее на тщетные попытки остановки установленного богом движения человечества от зла к добру, мрака к свету и можете, вникнув в нужды и желания народа и посвятив свою жизнь исполнению их, спокойно и радостно провести ее в служении богу и людям.

Как ни велика ваша ответственность за те годы вашего царствования, во время которых вы можете сделать много доброго и много злого, но еще больше ваша ответственность перед богом за вашу жизнь здесь, от которой зависит ваша вечная жизнь и которую бог дал вам не для того, чтобы предписывать всякого рода злые дела или хотя участвовать в них и допускать их, а для того, чтобы исполнять его волю. Воля же его в том, чтобы делать не зло, а добро людям.

Подумайте об этом не перед людьми, а перед богом и сделайте то, что вам скажет бог, то есть ваша совесть. И не смущайтесь теми препятствиями, которые вы встретите, если вступите на новый путь жизни. Препятствия эти уничтожатся сами собой, и вы не заметите их, если только то, что вы будете делать не для славы людской, а для своей души, то есть для бога.

Простите меня, если я нечаянно оскорбил или огорчил вас тем, что написал в этом письме. Руководило мною только желание блага русскому народу и вам. Достиг ли я этого — решит будущее, которого я, по всем вероятиям, не увижу. Я сделал то, что считал своим долгом.

Истинно желающий вам истинного блага брат ваш
Лев Толстой.
16 января
1902.

[Известия]

Фото: РИА Новости/О. Игнатович
9 сентября 1828 года в Тульской губернии родился Лев Николаевич Толстой — один из величайших русских писателей. На фото: Лев Николаевич Толстой разбирает утреннюю почту, Мещерское Московской губернии, 1910 год

[Евгений Сухарников]

https://histrf.ru/biblioteka/book/kr...-ghraf-tolstoi
9 сентября 2017

9 сентября (28 августа по ст. с.) 1828 года родился один из величайших писателей в мировой истории – граф Лев Николаевич Толстой. Легенда русской литературы, участник обороны Севастополя с ноября 1854 по август 1855 года, просветитель, философ и религиозный мыслитель, член-корреспондент Императорской Академии наук. Сегодня мы расскажем о некоторых любопытных фактах из жизни гения, которые вы могли не знать.

До этого графа подлинного мужика в литературе не было.
В. И. Ленин

Открыл все тайны

В 34 года Лев Николаевич женился на 18-летней Софье Андреевне. Накануне свадьбы, желая быть честным и справедливым, он познакомил будущую супругу со своими дневниками, в которых описывались его многочисленные добрачные связи. В браке у графа и Софьи Андреевны родилось 13 детей, 5 из которых умерли в детстве. Начало семейной жизни было самым светлым периодом в жизни Толстого. В лице супруги он нашел верную спутницу и помощницу. Но вскоре их гармоничные отношения стали омрачаться мелкими размолвками, ссорами и недопониманием, которые с годами только усиливались. Всю жизнь Толстой стремился помогать крестьянам в том, в чем у него была возможность. Лев Николаевич был убежден, что жить нужно в бедности, и даже собирался отказаться от авторских прав, которые приносили основной доход. Это серьезно способствовало ухудшению его отношений с Софьей Андреевной. Имея в виду, что граф не думает о благосостоянии потомства, супруга говорила: «Он проповедует любовь ко всему человечеству, но ненавидит собственных детей».

Отлучен от церкви?

Многим известно, что Лев Николаевич Толстой якобы был отлучен от Православной церкви. Однако факт состоит в том, что никто его не отлучал. Имело место быть то, что правильнее было бы назвать «самоотлучением». В своем определении Святейший Синод лишь свидетельствует: «Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины». Граф к концу жизни выработал свою мировоззренческую этическую систему. Ее суть сводится к трем основным принципам: непротивление злу насилием; отрицание частной собственности; полный нигилизм в отношении любых авторитетов (церковных, государственных и любых других). На закате лет Толстого появилось даже псевдорелигиозное или, точнее, философско-религиозное течение – «толстовство».

Любовь всей жизни – истина

Русская поэтесса Анна Ахматова вспоминала, как в детстве учила буквы по букварю Льва Николаевича, который тот составил для крестьянских детишек. Толстой оказал огромное влияние на мировоззрение Махатмы Ганди, знаменитого борца за независимость Индии от Великобритании, с которым вел переписку. Заболев в старости воспалением легких, Толстой отнесся к этому со свойственной ему философией. Врачам граф говорил: «Бог все устроит». Последние слова он произнес старшему сыну: «Сережа… истину… я люблю много, я люблю всех…» Упокоился Лев Николаевич Толстой 20 ноября 1910 года в возрасте 82 лет. Неподалеку от могилы графа, согласно завещанию, был похоронен его любимый конь Делир.

[Елена Яковлева]

http://www.aif.ru/culture/book/nadoe..._campaign=main
00:16 17/04/2017

Однажды американского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Уильяма Фолкнера попросили назвать три лучших романа в мировой литературе, на что он, не задумываясь, ответил: «“Анна Каренина”, “Анна Каренина”, и ещё раз “Анна Каренина”».
Лев Толстой за работой в Ясной поляне.
Лев Толстой за работой в Ясной поляне. © / www.globallookpress.com

Лев Толстой начал писать один из самых известных романов в истории русской литературы в 1873 году. Вся читающая Россия сгорала от нетерпения в ожидании новых глав «Анны Карениной», которые печатались в «Русском вестнике», однако работа над книгой шла тяжело — автор поставил точку лишь 17 апреля 1877 года.

АиФ.ru вспоминает 10 интересных фактов о великом романе.
«Невыносимо противно»

В конце 1874 года Толстой решился отдать в «Русский вестник» первые главы романа (который был ещё очень далёк от своего завершения), и теперь ему «поневоле» нужно было заниматься книгой, чтобы успевать за ежемесячным журналом. Иногда он садился за работу с удовольствием, а иногда восклицал: «Невыносимо противно», «Боже мой, если бы кто-нибудь за меня кончил “Анну Каренину”» или «Моя Анна надоела мне, как горькая редька».

Только у первой части романа было десять редакций, всего же объём работы над рукописью составил 2560 листов.

«Детство» Толстого: как 25-летний писатель изменил мировую литературу

«Неудачный» эпилог

К весне 1877 года Толстой уже мечтал поскорее закончить с «Анной Карениной», чтобы «опростать место для новой работы». Однако редактор журнала Михаил Катков оказался недоволен содержанием эпилога, так как в нём в отрицательном свете выставлялось добровольческое движение в России в пользу восставших сербов. Поэтому в очередном номере «Русского вестника» вместо эпилога появилась анонимная заметка «Что случилось по смерти Анны Карениной», в которой сообщалось: «В предыдущей книжке под романом “Анна Каренина” выставлено “Окончание следует”. Но со смертью героини, собственно, роман кончился. По плану автора следовал бы еще небольшой эпилог листа в два, из коего читатели могли бы узнать, что Вронский в смущении и горе после смерти Анны отправляется добровольцем в Сербию и что все прочие живы и здоровы, а Левин остается в своей деревне и сердится на славянские комитеты и на добровольцев. Автор, быть может, разовьет эти главы к особому изданию своего романа».

В итоге автор эти главы, конечно же, «развил». А «Анна Каренина» впервые была опубликована отдельным изданием в январе 1878 года.

Анна Каренина на картине Генриха Манизера. Не позднее 1925 года.
Зеркало эпохи. О чём рассказывает «Анна Каренина»
Подробнее

Ай да Пушкин!

Толстой сел за работу над «Анной Карениной» под впечатлением от прозы Пушкина. Об этом говорят и свидетельства Софьи Толстой, и собственные записи автора.

В письме литературному критику Николаю Страхову Толстой сообщал: «...Я как-то после работы взял этот том Пушкина и, как всегда (кажется, седьмой раз), перечел всего, не в силах был оторваться и как будто вновь читал. Но мало того, он как будто разрешил все мои сомнения. Не только Пушкиным прежде, но ничем я, кажется, никогда я так не восхищался: “Выстрел”, “Египетские ночи”, “Капитанская дочка”!!! И там есть отрывок “Гости собирались на дачу”. Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман, который я нынче кончил начерно, роман очень живой, горячий и законченный, которым я очень доволен и который будет готов, если бог даст здоровья, через две недели».

Но через две недели роман не был готов — Толстой продолжал работать над «Анной Карениной» ещё три года.

Пётр Толстой. Пётр Толстой: «Анну Каренину» надо читать после сорока

На станции

Толстого не раз упрекали в том, что он слишком жестоко поступил с Анной, «заставив её умереть под вагоном». На что писатель отвечал: «Однажды Пушкин сказал своему приятелю: “Представь, какую штуку выкинула моя Татьяна. Она вышла замуж. Этого я от неё не ожидал”. То же я могу сказать про Анну. Мои герои делают то, что они должны делать в действительной жизни, а не то, что мне хочется».

Местом действия для самоубийства Карениной Толстой избрал подмосковную железнодорожную станцию Обдираловку, и сделал это не случайно: в то время нижегородская дорога была одной из основных промышленных магистралей, по ней часто ходили тяжело груженные товарные поезда. В годы написания романа станцией пользовались в среднем 25 человек в день, а в 1939 году она была переименована в Железнодорожную.
Наследница поэта

Внешность Анны Карениной Толстой во многом срисовал с дочери Александра Пушкина Марии Гартунг. От неё же Карениной досталась и причёска, и любимое ожерелье: «Причёска её была незаметна. Заметны были только, украшая её, эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивающиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу».

С наследницей великого поэта Толстой познакомился в Туле за 5 лет до написания романа. Как известно, обаятельность и остроумие выделяли Марию среди других женщин того времени, и она сразу приглянулась писателю. Однако дочь Пушкина ни под какой поезд, конечно же, не бросалась и даже пережила Толстого почти на десятилетие. Она скончалась в Москве 7 марта 1919 года в 86-летнем возрасте.

Блогер Мария Way.
«Каренина. Живое издание»: от Лос-Анджелеса до Владивостока за 36 часов
Подробнее

«Редкие» женщины

Ещё одним прототипом для Карениной послужила некая Анна Пирогова, которая в 1872 году в окрестностях Ясной Поляны бросилась под поезд из-за несчастной любви. По воспоминаниям жены писателя Софьи Толстой, Лев Николаевич даже ездил в железнодорожные казармы, чтобы увидеть несчастную.

Кроме того, в роду Толстых было сразу две женщины, ушедших от мужей к любовникам (что в те времена было весьма редким явлением). Литературоведы уверены, что их судьбы оказали не меньшее влияние на образ и характер Карениной.
Вместо дневника

Константин Лёвин — один из самых сложных и в то же время автобиографичных образов в творчестве писателя. Во время написания «Анны Карениной» Толстой даже прекратил вести свои дневники, так как его мысли и чувства отражались в работе над образом этого провинциального помещика.

Сегодня фамилию Лёвина чаще всего произносят через букву «е», сам же Толстой произносил её через «ё», что лишний раз указывает на его связь с героем (современники звали Толстого не Лев, а Лёв).

Лёвина, как и самого автора, интересовали вопросы, которые игнорировала большая часть общества: нужно ли образование крестьянам, и что случится, если его дать? Даже внутренний кризис, который переживал Лёвин, исследователи соотносят с жизненным кризисом автора.

Ирэн Булатова: Анна Каренина как вечный символ России

Герой-любовник

Прототипом Вронского принято считать Николая Николаевича Раевского, внука прославленного генерала, героя 1812 года, чей подвиг Толстой описал на страницах романа «Война и мир».

Также образ одного из главных героев романа был близок поэту Алексею Константиновичу Толстому, ради которого Софья Андреевна Бахметева ушла от своего мужа — эта история наделала в свете много шума.
«Молодец баба»

В середине 1930-х годов, во время работы над юбилейным изданием сочинений Толстого, литературоведы исследовали рукописный фонд «Анны Карениной» и определили, что изначально роман начинался не со знаменитых слов «Всё смешалось в доме Облонских», а со сцены в салоне будущей княгини Тверской.

Называлась эта черновая рукопись «Молодец баба», а главную героиню сначала звали Татьяной, потом Наной (Анастасией) и лишь позже она стала Анной.

«Принцип Анны Карениной»

Роман открывает фраза: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — на основании которой учёные вывили так называемый «принцип Анны Карениной». Этот принцип описывает ситуации, когда успех какого-либо дела возможен лишь при одновременном наличии целого ряда факторов и используется в различных областях — от кризисов адаптации при смене климатических условий до смены спадов и подъёмов на финансовых рынках.

[История. РФ]

«Нам всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любят»
Лев Толстой

9 сент. 1828 родился великий русский писатель Лев Николаевич Толстой.

[Новомосковск]

18 сентября 1852 года была осуществлена первая публикация в печати Л. Н. Толстого повесть «Детство». Повесть была опубликована в журнале «Современник», № 9.

Впрочем, на страницах издания фамилия графа появилась не целиком: произведение было подписано лишь инициалами «Л. Н. Т». Гениальному прозаику на тот момент исполнилось 24 года. Публикация в невероятно популярном на тот момент журнале «Современник» стала путевкой Толстого в большую литературу.

[Петр Спивак]

18 сентября 1852 года в журнале «Современник» вышла повесть Льва Толстого «Детство» – первая из автобиографической трилогии. «...В третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой из сахарной бумаги на палке по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову...» Собрание сочинений Льва Толстого в 90 томах. Фото с сайта www.tolstoy.ru

[Историк. РФ]

https://историк.рф/history_day/18-%d...f%d1%83%d0%b1/

В этот день вышел очередной, девятый, номер журнала «Современник» за 1852 год с литературным дебютом юнкера Льва Толстого — повестью «Детство». Публикацию сразу заметили. Ценители литературы высоко оценили изящную ностальгическую повесть, в которой молодой автор проник в «диалектику души». «Я люблю в Вас великую надежду русской литературы, для которой Вы уже много сделали и для которой еще более сделаете, когда поймете, что в Вашем отечестве роль писателя — есть прежде всего роль учителя и, по возможности, заступника за безгласных и приниженных», — писал Толстому Николай Некрасов, поэт и издатель «Современника». В русскую литературу пришёл могучий автор, будущий классик.

[История. РФ]

19 сент. 1852 в журнале «Современник» состоялся литературный дебют 24-летнего Толстого – повесть «Детство»