*2782. Третий путь патриция

[Сергей Шелин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/06/08/1521369.html
8 июня 2016, 09:11

Равнодушие наших людей к зажиманию их же прав кажется странным только на первый взгляд.
Люди не хотят рисковать тем, что имеют, и не видят смысла в борьбе. ©

Опрос Левада-центра о том, ведут ли наши власти «наступление на свободу слова, ущемляют ли независимые СМИ», или же напротив «нисколько не угрожают свободе слова и никак не ущемляют независимые СМИ», вызвал почему-то некоторую сенсацию.

Во всех «докрымских» опросах той же службы доля сообщивших, что «не угрожают и не ущемляют», колебалась между 50% и 60%. А сейчас вдруг упала до 35%. Неужели россияне почуяли, что со свободой у нас что-то неладное? Именно так их и поняла часть аналитиков.

На самом деле граждане просто решили уйти от ответа. Число согласившихся с тезисом, что «власти России ведут наступление на свободу слова и ущемляют независимые СМИ», сейчас мало как никогда — 21%. В первой половине двухтысячных эту точку зрения разделяли почти 40% участников опросов. Зато сейчас резко подскочила доля затруднившихся ответить — до 44%. Еще пару лет назад она была меньше 20%.

Конечно, кое-кто струхнул и соврал. Но вряд ли безобидный вопрос, никого из начальствующих лиц персонально не задевающий, мог вызвать среди опрошенных панику. Смысл их ответов, видимо, такой: «Мы в общем догадываемся, что происходит, но вникать не хотим и близко к сердцу не принимаем».

О том же самом говорят и ответы, касающиеся цензуры (которая, напомню на всякий случай, в России запрещена). Нисколько не страшась этого запрета, 58% респондентов против 20% присоединились к мнению, что «на основных каналах телевидения в России существует цензура со стороны государства».

Но сильно ли это их заботит? Вряд ли. Ведь 86% опрошенных сообщили попутно, что как минимум еженедельно, а обычно и гораздо чаще, смотрят на упомянутых «основных каналах» новости и аналитические программы.

И 82% заверили, что «не могут назвать ни одного случая государственного давления на СМИ». Опросная служба перечислила на выбор пять соответствующих медиа-событий, произошедших с 2001-го по 2016-й, но подавляющее большинство и не подумало клевать на эту удочку. Неужели из осторожности? Думаю, чаще всего нет. Скорее — из равнодушия.

И еще немножко о несуществующей у нас цензуре и об Интернете, этом общепризнанном царстве свободы и всевозможных альтернатив, атмосферой в котором Левада-центр в данном случае интересоваться не стал. Однако постоянную интернет-аудиторию (которая сейчас охватывает больше половины россиян) регулярно и детально изучает другая наша опросная служба — Фонд «Общественное мнение».

И даже настолько детально, что в начале нынешнего года надумал расспросить ее об отношении к Роскомнадзору: «Как вы относитесь к деятельности Роскомнадзора в сфере регулирования Интернета?»

После того, как были исключены из подсчетов интернет-пользователи, которые заверили, что понятия не имеют об этой организации (таковых в разных слоях обитателей Рунета оказалось от трети до половины), ФОМ получил следующий расклад: 51% относятся к регулированию Интернета Роскомнадзором положительно, 14% — отрицательно, а 35% не стали отвечать. Что подтверждает старую истину: чем меньше борешься за популярность, тем легче она приходит.

Симпатичную в целом картину слегка (но не так уж сильно) подпортила только Москва. Среди столичных интернет-пользователей положительные отзывы Роскомнадзору дали 40%, отрицательные — 27%, неясные — 33%.

Подобьем предварительный итог. Наш среднестатистический потребитель информации — как офлайновой, так и онлайновой — до смешного низко ценит медиа-свободу, а напутственное воздействие властей и цензуру считает чем-то само собой разумеющимся и вовсе не обязательно плохим. Любитель эротики вполне может одобрить блокировку каких-нибудь болтающих лишнее несистемных сайтов. А потребителя антисистемных новостей ничуть не огорчат гонения на интернет-шалости. Людей, готовых всерьез отстаивать свободу как таковую, у нас очень мало. И это касается вовсе не только свободы прессы.

Говорят: да, наши люди пренебрегают пока духовными свободами, но цепляются за материальные права и удобства, которые нам принес капитализм.

Так ли это? Продовольственное эмбарго — попрание свободы есть, что хочешь. Велики ли были протесты? Запрет на отдых в Турции перечеркнул право на поездки, которое считается высоко ценимым. Слышны ли были ссылки на это право?

Две эти ситуации как раз и показывают, что объяснять пренебрежение наших людей к собственным правам и свободам одной только духовной их неразвитостью совершенно неправильно. В этом пренебрежении есть свой смысл и своя логика.

Недавно профильные наши структуры огорченно сообщили об участившихся случаях проникновения российских туристов на курорты Турции с целью отдыха. Оказывается, сограждане вовсе не отбросили мечты о турецких радостях и пытаются пробраться к ним окольными путями.

А вот мысль о том, чтобы прямо потребовать от властей снятия запрета, им чужда. И не только по незрелости и неумению объединяться в группы давления, но еще больше по знанию, что коллективные требования у нас хоть и не запрещены, но почти всегда игнорируются, а уж попытки на них настаивать безусловно наказуемы.

То же и с санкционкой. Даже деликатнейшая петиция со скромной просьбой не жечь вражью еду, а хотя бы раздавать ее бедным, которая собрала огромное число подписей, не возымела никакого действия. И подписанты благоразумно умолкли, не стали искушать судьбу.

А ведь любое право соблюдается и ценится только тогда, когда его коллективная защита имеет успех. Свободы ценят не отдельно от всего остального, а лишь тогда, когда их реализация что-то меняет в окружающем мире.

Например, гласность в масс-медиа люди ставят высоко и придают ей большое значение, только если она обладает силой воздействия — способна сломать карьеру сановнику, помешать принятию антинародного закона, воспрепятствовать вынесению неправосудного приговора. А такую гласность, которая иногда наказывается, иногда нет, но в любом случае не может ничего изменить, ценят гораздо ниже — и по-другому быть не может.

В нашей сегодняшней системе обычный человек, если он не заядлый нонконформист, ведет себя так, как ему подсказывает действительность: заботится не об общих правах и свободах, а о личных своих выгодах, привилегиях и удобствах — находит способ куда-то поехать, обзаводится каналами поставки еды, обеспечивает себе информационный уют в социальных сетях. О коллективном и отвлеченном по возможности не думает. И еще долго не будет думать, в том числе и о своих свободах, — пока система будет позволять ему жить так, как он устроился, и препятствовать жить иначе.

Долго, но не всегда. Ведь свобода — категория вечная, а любая общественная система — это лишь историческое явление, имеющее начало и конец.

[Сергей Шелин]

http://blog.newsru.com/article/08jul2016/zakony
8 июля 2016 г.
время публикации: 09:12

По мнению журналиста, подписание президентом антитеррористического пакета законов и неразбериха, возникшая вокруг подписанного ранее закона "Об оружии", дают наглядное представление о том, как устроена российская вертикаль власти.

"Во-первых, законом у нас является то, что подписал Путин. Даже если текст завизированной им бумаги по чистому недоразумению был не тот, который утвердили Дума и Совфед.

И даже если бумага, утвержденная Думой и Совфедом, исходила от самой Яровой, то есть была согласована в каких-то очень и очень руководящих сферах. Яровая по всем правилам думского регламента провела поправку о десятилетнем сроке действия лицензии на оружие, а Путину непонятно как попал и был подписан вариант, в котором сказано про пятилетний, и ни главы палат, ни даже роковая Яровая не усмотрели в этом ничего особенного, совершенно не собираются поправлять вождя и просто стерли случившееся из памяти", - пишет Сергей Шелин на своей странице в Facebook.

"Во-вторых, если текст принятого палатами закона, мягко говоря, не сакрален, то сам факт формального утверждения ими какой бы то ни было бумаги с неизбежностью влечет подписание ее вождем.

Сколько бы граждан, бизнесменов и даже приближенных людей ни умоляли Путина отказаться от подписывания "пакета Яровой", они сами знали, что зря стараются. Дело тут вовсе не в путинском почтении к парламентаризму, лично к думским суперзвездам и даже к тем анонимам, которые ими манипулируют, а исключительно в необходимости соблюдать святость вертикали. Вертикаль не вступает с подданными в дискуссии о том, выполнимы ее вердикты или нет.

В-третьих, сакральна только процедура высочайшего одобрения очередного закона. Дальнейшая его судьба бывает какой угодно. Он может быть даже заранее и притом публично приговорен к переделке. "Пакет Яровой" именно из таких: "Кабмину поручается мониторить ход имплементации этого закона, чтобы при необходимости минимизировать возможные риски, связанные с расходами, использованием отечественного оборудования для хранения информации и прочее, и при необходимости выступать с должными инициативами по принятию соответствующих актов, которые бы эти риски минимизировали".

И ни Яровая, ни парламент, ни правительство, ни прочие агрегаты, узлы и винтики властной вертикали не видят в этом ничего странного и огорчительного. Наоборот, готовятся и дальше заботиться о народе, "при необходимости выступая с должными инициативами".

Но не унывает и 99% народа, хотя все 100% "рисков" и "расходов" заранее переложены начальством на него. Почему? А потому, что система научила никогда на нее не обижаться. Вот в чем главная ее тайна".

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...egkost-pogroma
29.10.2016

Мастера культуры не отозвались на призыв Райкина. Но главная беда в другом: перед властью и ее волонтерами заранее пасуют широкие массы потребителей искусства.

Отклики на двенадцатиминутную речь Константина Райкина против госцензуры и террора казенных волонтеров, закрывающих выставки и спектакли, делятся на три группы. Во‑первых, отрицательные – отсылающие к биографии оратора, участию его в провластных акциях, увенчанности орденами и премиями. Сегодняшняя его смелость трактуется как следствие материальных бед театра «Сатирикон». Это правда, но не вся. Проблем сейчас полно у многих культурных учреждений, однако их начальники помалкивают. А лоялизм, имеющий хоть какие-то границы, куда симпатичнее, чем лоялизм без берегов. Так или иначе, но чем больше людей узнавало об этой речи, тем чаще в сетях отзывались о ней одобрительно и даже восторженно. Хотя называть это выступление манифестом свободы – явный перебор. В своей хорошо продуманной и довольно осмотрительной речи Райкин, по сути, призвал вернуться на несколько лет назад, когда давление государственных смотрящих не было таким безграмотным и хамским, а погромные активисты и церковники еще не догадывались, как широки их возможности. И, наконец, третья категория отзывов – мысли людей казенных, от президентского мотоциклиста Хирурга и до его же пресс-секретаря Пескова. Причем оба не отошли от привычных ролей ни на миллиметр. Хирург жаловался на российские вольности, из-за которых «в Америке райкины не существуют, а у нас существуют». А Песков, которого по ошибке считают ретранслятором Путина, хотя он для этого недостаточно осведомлен, повторил тезис, который в глазах бюрократии выглядит самоочевидным. Что чиновничество («государство») – собственник всех богатств страны и вправе приказывать, как их потратить, любому, кому оно что-то жалует, будь он танкостроителем или деятелем культурного фронта.

В целом же, несмотря на сетевой резонанс, демарш Райкина своей задачи не решил. Призывы к собратьям проявлять цеховую солидарность, «не ябедничать», не отступать перед «группками оскорбленных якобы людей, которые закрывают спектакли», не упрашивать Путина «установить границу трактовки классики» – все они упали на почву, заведомо бесплодную. Люди, которые сотнями – случалось, что и вместе с Райкиным – строились для выражения верноподданнических чувств, глубоко чужды корпоративной взаимовыручки. Слова поддержки были единичны и исходили от людей нетипичных. От знаменитого кинорежиссера Андрея Звягинцева. От главы Эрмитажа Михаила Пиотровского, чей должностной статус уж никак не ниже статуса министра культуры. А рядовая творческая масса безмолвствовала.

Но самое грустное как раз и не в этом. У продукции культурных учреждений миллионы интеллигентных потребителей. Константин Райкин о них не упоминал и защиты у них не просил. Хотя именно их согласие или отказ лишиться любимых зрелищ будет решающим в том, что произойдет дальше.

И особых причин для оптимизма нет. Прихлопнуть спектакль или выставку легко до невероятия. Никаких буйствующих толп вовсе и не нужно. Искусство вместе со своими адептами в панике отступает при первом же окрике. Десятка костюмированных в камуфляж плюгавых «офицеров России» откровенно неофицерского вида вполне хватило для закрытия пропущенной через наши же цензурные фильтры фотовыставки Джока Стерджеса, притом закрытия позорного, с традиционной уже мочой и угодливыми расшаркиваниями устроителей.

Ну ладно. Допустим, своеобразие сюжетов в данном случае помешало любителям изящного сплотиться ради защиты гонимого искусства.

Но прошлогодний разгром выставки Вадима Сидура, казалось, давал для сплочения все возможности. Однако видео, сделанное чьей-то недрогнувшей рукой, изумляет непротивлением, на фоне которого происходили все гнусности. Кучка вбежавших в Манеж «активистов» многократно уступала числом охранникам, администраторам и публике. Съемка крупным планом: гопница не спеша идет вдоль экспозиции, срывает экспонат, швыряет на пол, переходит к следующему. И не нашлось никого, кто просто преградил бы ей дорогу. Этот погром, предельно легкий и безопасный для исполнителей, стал образцом для всех последующих. Волны праведного гнева кипели в сетях, но в реальную жизнь почему-то не прорывались.

Но если кто и способен остановить государственные и инициативные погромы, то это не производители культурной продукции, а только те ее потребители, для которых она стоит того, чтобы из-за нее хоть чем-то рискнуть.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...egkost-pogroma
29.10.2016

Мастера культуры не отозвались на призыв Райкина. Но главная беда в другом: перед властью и ее волонтерами заранее пасуют широкие массы потребителей искусства.

Отклики на двенадцатиминутную речь Константина Райкина против госцензуры и террора казенных волонтеров, закрывающих выставки и спектакли, делятся на три группы. Во‑первых, отрицательные – отсылающие к биографии оратора, участию его в провластных акциях, увенчанности орденами и премиями. Сегодняшняя его смелость трактуется как следствие материальных бед театра «Сатирикон». Это правда, но не вся. Проблем сейчас полно у многих культурных учреждений, однако их начальники помалкивают. А лоялизм, имеющий хоть какие-то границы, куда симпатичнее, чем лоялизм без берегов. Так или иначе, но чем больше людей узнавало об этой речи, тем чаще в сетях отзывались о ней одобрительно и даже восторженно. Хотя называть это выступление манифестом свободы – явный перебор. В своей хорошо продуманной и довольно осмотрительной речи Райкин, по сути, призвал вернуться на несколько лет назад, когда давление государственных смотрящих не было таким безграмотным и хамским, а погромные активисты и церковники еще не догадывались, как широки их возможности. И, наконец, третья категория отзывов – мысли людей казенных, от президентского мотоциклиста Хирурга и до его же пресс-секретаря Пескова. Причем оба не отошли от привычных ролей ни на миллиметр. Хирург жаловался на российские вольности, из-за которых «в Америке райкины не существуют, а у нас существуют». А Песков, которого по ошибке считают ретранслятором Путина, хотя он для этого недостаточно осведомлен, повторил тезис, который в глазах бюрократии выглядит самоочевидным. Что чиновничество («государство») – собственник всех богатств страны и вправе приказывать, как их потратить, любому, кому оно что-то жалует, будь он танкостроителем или деятелем культурного фронта.

В целом же, несмотря на сетевой резонанс, демарш Райкина своей задачи не решил. Призывы к собратьям проявлять цеховую солидарность, «не ябедничать», не отступать перед «группками оскорбленных якобы людей, которые закрывают спектакли», не упрашивать Путина «установить границу трактовки классики» – все они упали на почву, заведомо бесплодную. Люди, которые сотнями – случалось, что и вместе с Райкиным – строились для выражения верноподданнических чувств, глубоко чужды корпоративной взаимовыручки. Слова поддержки были единичны и исходили от людей нетипичных. От знаменитого кинорежиссера Андрея Звягинцева. От главы Эрмитажа Михаила Пиотровского, чей должностной статус уж никак не ниже статуса министра культуры. А рядовая творческая масса безмолвствовала.

Но самое грустное как раз и не в этом. У продукции культурных учреждений миллионы интеллигентных потребителей. Константин Райкин о них не упоминал и защиты у них не просил. Хотя именно их согласие или отказ лишиться любимых зрелищ будет решающим в том, что произойдет дальше.

И особых причин для оптимизма нет. Прихлопнуть спектакль или выставку легко до невероятия. Никаких буйствующих толп вовсе и не нужно. Искусство вместе со своими адептами в панике отступает при первом же окрике. Десятка костюмированных в камуфляж плюгавых «офицеров России» откровенно неофицерского вида вполне хватило для закрытия пропущенной через наши же цензурные фильтры фотовыставки Джока Стерджеса, притом закрытия позорного, с традиционной уже мочой и угодливыми расшаркиваниями устроителей.

Ну ладно. Допустим, своеобразие сюжетов в данном случае помешало любителям изящного сплотиться ради защиты гонимого искусства.

Но прошлогодний разгром выставки Вадима Сидура, казалось, давал для сплочения все возможности. Однако видео, сделанное чьей-то недрогнувшей рукой, изумляет непротивлением, на фоне которого происходили все гнусности. Кучка вбежавших в Манеж «активистов» многократно уступала числом охранникам, администраторам и публике. Съемка крупным планом: гопница не спеша идет вдоль экспозиции, срывает экспонат, швыряет на пол, переходит к следующему. И не нашлось никого, кто просто преградил бы ей дорогу. Этот погром, предельно легкий и безопасный для исполнителей, стал образцом для всех последующих. Волны праведного гнева кипели в сетях, но в реальную жизнь почему-то не прорывались.

Но если кто и способен остановить государственные и инициативные погромы, то это не производители культурной продукции, а только те ее потребители, для которых она стоит того, чтобы из-за нее хоть чем-то рискнуть.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...ovo-na-bukvu-r
27.02.2017

Власти на ходу переделывают сценарий подачи юбилея–1917. Придать нескандальный вид своему ужасу перед самодеятельностью простонародья им никак не удается

С самого начала было ясно, что столетие революции станет для нашего режима идеологической головоломкой. Уклониться от празднования столь грандиозных событий трудно, но поднести их в приемлемой для путинской эпохи форме – еще труднее. Само слово «революция» вводит казенных агитаторов в такой ужас, что его заменяют иносказаниями наподобие «майдана».

Предварительный сценарий юбилея явно рождался в муках и предполагал серию ритуальных примирений белых с красными, венцом которой станет возведение монумента, разъясняющего публике, что у тех и других была «своя правда».

На бумаге смотрелось гладко, хотя и было выдумкой. Большую часть жертв революции составили не белые с красными, а миллионы обывателей города и деревни, умерших от голода или убитых в погромах и грабежах.

Не говоря о том, что, например, социалистов‑революционеров, гонимых как большевиками, так и их врагами, а позднее истреблявшихся советским режимом, было в 1917‑м в несколько раз больше, чем большевиков.

Наличием «своей правды» у всех вышеперечисленных решили не заморачиваться. Но даже и в предельно суженном виде доктрина «примирения» оказалась неприложимой к практике.

Попытки установить в Петербурге памятные доски Маннергейму и Колчаку закончились тем, что первую из них пришлось снять, а вторая, регулярно заливаемая черной краской, превратилась в головную боль для властей.

Российский правящий класс, происходя почти поголовно из красных, очень любит белых. Но это чувство, во‑первых, не разделяется народом, вполне к ним равнодушным, а во‑вторых, поднимает на борьбу малочисленные, но задорные группы левых активистов. Задуманное мемориальное благолепие обернулось скандалом.

Действительно ли нехватка хлеба стала толчком для Февральской революции

Впрочем, небольшим. Прологом февральского юбилея стал куда более мощный скандал – из-за передачи РПЦ Исаакиевского собора.

«Передача собора в год столетия революционных событий призвана стать символом примирения… Мир вокруг возвращенных церквей должен стать олицетворением согласия и взаимного прощения – белых с красными, верующих с неверующими, богатых с бедными». Так сказал патриарх Кирилл в полном соответствии со сценарием юбилея.

Но в вопиющем противоречии с жизнью. Полтора десятка лет верующие мирно молились в Исаакии, а все прочие безвозбранно его осматривали. Но стоило разыграть акт «примирения и прощения», как поднялись протесты, которых давно не видывали. Причем противников передачи собора, среди которых было и большинство рядовых православных, оказалось гораздо больше, чем сторонников.

Подчиненные патриарха, свободные от пут высокой политики, не стали маскироваться. «… Февральская революция ввергла Отечество в страшную пучину… Сто лет спустя происходят те же процессы и преследуются те же цели. Под видом протеста против передачи Исаакиевского собора Церкви осуществляется попытка формирования майдана в России… Перед нашими глазами должны зримо всплывать образы февраля 1917 года, а мы слепо начинаем повторять ошибки столетней давности – идем за людьми, последователями революционеров 1917 года…»

Протоиерей Димитрий Василенков успел честно сформулировать охранительное неприятие Февраля как раз накануне того, как анонимный кремлевский приказ о заморозке передачи собора замкнул ему уста. Согласимся, что у протоиерея «своя правда» есть, а вот в высочайше утвержденном юбилейном сценарии она и не ночевала.

РПЦ канонизировала Николая Второго. Он – святой. Какое может быть «примирение» у последователей великомученика с потомками его мучителей–красных? Не «прощать» потомки красных должны потомков февральских побежденных, а слезно перед ними каяться. Ввиду симфонии наших властей и РПЦ можно было бы ожидать корректировки сценария примерно в этом направлении. Но такое как раз и невозможно.

Февральская революция была антимонархической, антиклерикальной, антиистеблишментарной и по духу своему социалистической, пусть и в эсеровском, а не в большевистском понимании этого слова. Таков был выбор страны. Последующие большевистские и небольшевистские жестокости его не отменили. Сегодняшняя Россия – страна потомков красных и тех, кто к ним присоединился.

Подавать этот юбилей то ли под чисто охранительным соусом, то ли смешивая пополам революционность с контрреволюционностью – значит, превращать акции памяти в скандальный и небезопасный для властей балаган.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...podarit-rossii
26.03.2017

До президентского избрания меньше года, а как будут готовить народ к этой церемонии, пока не ясно. Ни денег, ни популярных мероприятий, ни даже лучезарных посулов в запасе не осталось

Задумано, что продление правления Владимира Путина в марте 2018‑го должно произойти не кое-как, а в атмосфере определенного воодушевления. Но как довести народ до необходимой кондиции? Нужны материальные и моральные подарки свыше.

Когда-то подарком выглядел сам Путин – молодой и внушающий надежды лидер. Но это было очень давно.

Когда-то имело место также и хозяйственное чудо, сопровождавшееся взлетом уровня жизни. Но весной 2018‑го исполнится десять лет с тех пор, как рост экономики почти прекратился, и пять лет с того момента, когда доходы граждан пошли вниз.

Временным заменителем утраченных радостей стало обретение Крыма. Но экзальтация успела увясть. И мало надежды, что она всерьез вспыхнет, если будет поставлена, так сказать, вторая серия – присоединение к России «отдельных районов Донецкой и Луганской областей» (ОРДЛО), они же – ДНР-ЛНР. Хотя, может быть, от безысходности на эту акцию все же пойдут, несмотря на чрезвычайно высокую внешнеполитическую ее цену.

Однако пока с народом пытаются работать в более вегетарианском ключе, убеждая его, что затягивание поясов подходит к концу и впереди – какое-никакое, но улучшение жизни.

К настоящему моменту в этом направлении сделаны три вещи. Путин и Собянин объявили о гигантской программе сноса московских пятиэтажек. Экономические ведомства пообещали, что в 2017‑м рост экономики достигнет двух процентов. А глава государства сообщил, что продолжительность жизни сейчас на 6,5 года больше, чем в 2005‑м, и велел подчиненным исправить главный в его глазах недостаток поликлиник и больниц: «Сложно записаться к нужному специалисту, а в регистратурах еще часто встречается хамство».

Даже самый ярый приверженец режима согласится, что народного оптимизма из всего этого не вылепить. О плохих регистратурах промолчим из вежливости. Необходимость ссылаться на давно прошедший 2005‑й указывает лишь на то, что в последнее время продолжительность жизни расти почти перестала. Печальным дополнением к этому сделалось возобновление естественной убыли населения, прекратившееся было некоторое время назад. В январе 2017‑го число умерших превысило число родившихся в 1,3 раза.

Что же до великого сноса столичных хрущевок, то шумная реклама этого народолюбивого, по мнению Кремля, проекта вызвала сложную гамму чувств у москвичей и острое раздражение во всех других краях. Для десятков миллионов человек «устаревшая» московская пятиэтажка – жилище, о котором они и мечтать не смеют. Тем более строительство жилья в стране идет вниз. В 2016‑м общая площадь введенных жилых помещений уменьшилась на 6,5%. В январе–феврале 2017‑го, по свежему сообщению Росстата, – новый спад, на 19,5% против прошлогоднего.

Понятно, что Росстат под раздачу и попал. И не только за неудачи в строительстве и рождаемости. Всегда стараясь сообразовывать свои рапорты с видами начальства, он вдруг дал маху: объявил, что в первые месяцы 2017‑го очищенный от сезонных факторов индекс промышленного производства откатился к показателям годичный давности, а в обрабатывающей промышленности – даже и двухлетний.

«Опубликованная Росстатом статистика является нерепрезентативной… Данные за январь и февраль текущего года могут быть в дальнейшем значительно пересмотрены…» Праведный гнев министра экономразвития Максима Орешкина легко понять: лучезарные прогнозы его ведомства совершенно не приспособлены к такой статистике. Значит, статистике предстоит приспособиться к прогнозам. Думаю, ждать недолго.

Труднее будет приспособить рядовых людей. Вот не верят, что дела в стране пошли на поправку, и в этом единственном пункте неподатливы ни к какой пропаганде.

Впервые у казенной машины не заготовлено для народа никаких подарков. До сих пор хоть что-нибудь изобреталось даже и в самые скудные времена. А сейчас – ни денег, ни послаблений, а обещания такие, что вздрогнешь. Правительствующие технократы делятся планами обложить граждан добавочными сборами, повысить НДФЛ и увеличить пенсионный возраст. Володинская Дума штампует запреты почти в том же темпе, что и ее предшественник-принтер. А сам харизматический лидер повторяет старые речи, старые предписания и старые шутки.

«Все равно никуда не денетесь». Девиз кампании‑2018, похоже, окажется простым, хотя, быть может, и недостаточно надежным.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...-s-eltsinizmom
23.04.2017

Первый президент России Борис Ельцин умер ровно десять лет назад – как раз тогда, когда режим Владимира Путина окончательно распрощался с его стандартами правления

23 апреля 2007 года врачи ЦКБ зафиксировали смерть Бориса Ельцина. Он прожил в отставке семь с половиной лет, лишь немногим меньше, чем был президентом. Помню многочасовую очередь в храм Христа Спасителя. Попрощаться с неудачливым правителем, а заодно и с последними отблесками проклинаемых девяностых годов пришло совсем не мало людей. Протокольные обязанности перед памятью предшественника Владимир Путин выполнил с ледяной вежливостью. Национальный траур в день похорон, трансляция по государственным каналам, воинские почести. Официальные лица на церемонию явились, но слез не лили.

Многие уверены, что режим Путина – прямое продолжение режима Ельцина. С поправкой только на разницу в темпераменте, личном везении и ценах на нефть. Считаю, что 2007 год оказался последним, когда это действительно было так.

Почти все великое, что совершил Борис Ельцин, он сделал в первые три-четыре года своего правления и этим не отличается ни от череды своих предшественников – Хрущева, Брежнева и Горбачева, ни от преемника. Первую путинскую трехлетку, отмеченную умеренным завинчиванием гаек, сближением с Западом и стремительным ростом экономики и благосостояния, вполне можно назвать временем успешной наладки и приведения в рабочий вид системы, доставшейся от Ельцина. Вторую часть своего правления Ельцин, как и прочие наши правители, посвятил мероприятиям, продлевающим его пребывание у власти, и заботе о ближнем круге. Примерно то же самое можно сказать и о большей части второго президентского срока Путина. Место «Семьи» занял «кооператив «Озеро». Властная вертикаль стала жестче, свобод убавилось, но в быт граждан режим не влезал, духовным контролером подданных стать не пытался, окружающему миру себя не противопоставлял. Говорят, Борису Ельцину не по душе были возвращение советского гимна и отмена выборности губернаторов, но протестовать он не стал. Не только опасаясь за близких, но, видимо, вспоминая, что и сам эту выборность вводил неохотно и не сразу, а в 1996‑м реставрировал красный флаг под названием «символ Знамени Победы».

Если бы Ельцин оставил политическое завещание, то в нем, вероятно, просил бы новых глав России следовать в русле собственных понятий о том, что дозволено правителю. То есть сохранять какой-то минимум идейной преемственности с революцией начала 1990‑х; признавать распад советской империи как свершившийся факт; не совсем упразднять вольности; отстаивать статус России как западной, капиталистической, а в некоторых проявлениях даже и демократической страны; ограничивать авторитарную суть режима регулярной, через каждые два президентских срока, сменой первого лица – пусть и с правом выдвинуть преемника.

Как ни относись к первому президенту, он поставил своей власти границы и не переходил их. Поэтому даже и вторая половина его правления – это не одни только промахи, обманы и корыстные уловки. Дух 90‑х, олицетворением которого до конца дней был Ельцин, – это еще и свобода. Он не всегда ее уважал, но в ее удушении не находил ни удовольствия, ни смысла своей деятельности. Режим Ельцина имел берега. Режим Путина до 2007‑го кое-как в этих берегах держался, но к концу этого года навсегда из них вышел.

Хронологическая близость к смерти Ельцина, скорее всего, случайна. Еще при его жизни, в феврале 2007‑го, Путин выступил с Мюнхенской речью, одним из самых выношенных своих заявлений. Эта речь обозначила путь, по которому режим идет до сего дня. Разрыв с Америкой, с Европой, с Украиной уже незримо там присутствовал. А осенью 2007‑го закончились поиски формулы увековечения путинской власти. По примеру банановых республик великой державе предъявили кандидата в зиц-президенты, а в 2008‑м усадили его в кремлевское кресло с предписанием вовремя его освободить.

Из этого и вытекает почти все дальнейшее. Удержание власти стало уже не просто важной, а единственной заботой режима. Любые идеологические, репрессивные и бюрократические зигзаги, обслуживающие эту всепоглощающую страсть, автоматически стали дозволенными. Те, кто пришел в последний раз увидеть Бориса Ельцина, прощались с правителем, в котором до конца сохранялось что-то от лучших его дней. Люди, выросшие при Путине, вряд ли сберегут эту память. Но собственные свободы будут, похоже, завоевывать сами, не надеясь, что кто-то пожалует их сверху.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...otiv-molodezhi
28.05.2017

Режим открыл для себя, что подростки его не любят, и судорожно пытается их усмирить. Но антимолодежность составляет самую суть нашей системы. От нее чиновникам не отречься.

Главный государственный специалист по опросам, начальник ВЦИОМ Валерий Федоров специально пришел в Думу, чтобы утешить депутатский корпус: «Делать на основании некоторого шума в соцсетях или некоторых митингов вывод о том, что у нас есть революционно настроенная значимая группа молодежи, которая требует перемен здесь и сейчас, – это не так».

Добавочный терапевтический эффект должно было возыметь и сопутствующее выступление девятнадцатилетней видеоблогерши Саши Спилберг (Александры Балковской), специализирующейся на бытовой чепухе, косметике, забавах и рекламных беседах с начальствующими лицами. Набор рекомендаций полностью оставался в границах ее мирка.

Но руководящие умы, видимо, не были должным образом утешены ни уклончивым косноязычием ученого, ни почтительным щебетом юной красавицы. В предвидении нежелательных выходок на мероприятиях 12 июня по школам и вузам катится проработочная кампания, осуществляемая соответственно учительством и профессорско-преподавательским составом – как волонтерским способом, так и по прямым приказам местных администраций. Стилистика обращений к молодежи резко упростилась. Вместо россказней о происках Госдепа и деньгах Навального сыплются прямолинейные угрозы – что изобьют, арестуют, дадут волчий билет, не примут в вуз (или отчислят из него) и напакостят родителям.

Сдвиг руководящих настроений ясно прослеживается по эволюции самой, пожалуй, открытой из наших высших персон – Валентины Матвиенко. Сразу после протестов 26 марта глава верхней палаты объявила, что «нельзя прятать голову под крыло, умалчивая проблему», и поручила подчиненным «искать новые площадки для широкого диалога». А на днях она же велела примерно тому же кругу лиц подыскать юридические формулировки, которые поставили бы вне закона участие подростков в протестных акциях.

Нельзя сказать, что от поиска «площадок для диалога» отказались сразу же. Несколько обращений на предположительно понятном для молодежи языке появиться успели. Больше всего шума вызвали два – клип Алисы Вокс, в котором отставная солистка «Ленинграда», костюмированная учительницей, называла подростков «малышами» и советовала «взяться за ум», и ролик рэпера Птахи, исполнившего нечто неразборчиво‑верно-подданическое.

Чрезмерная даже и по казенной мерке бездарность этой продукции и полное ее неприятие целевой аудиторией заставили заказчиков прекратить эксперименты и вернуться к старому доброму инструментарию – репрессиям и запугиванию. «Молодежная политика» по состоянию на сегодня проста, как начищенный сапог.

Действительно ли молодежь на грани бунта? Далеко еще нет. Масштабы ее недовольства преувеличены. Валерий Федоров во многом прав. По сути, ни одно из неангажированных исследований молодежных настроений, проведенных за последние годы, не зафиксировало в этой среде сколько-нибудь глубоких оппозиционных чувств. Чего не увидели, того не увидели. Но зато заметили резкое ослабление так называемого «конфликта отцов и детей». В том числе и в области общественных воззрений. Протестовавшие 26 марта подростки и молодежь сплошь и рядом просто выражали те настроения, которые преобладали в их семьях, но из осторожности не афишировались. И не зря в те дни многие родители признавались, что своим конформизмом предали собственных детей.

Другой составной элемент сегодняшней «подростково‑молодежной» ситуации – жалкая роль учительства. Будучи выгодополучателями «майских указов», развратившись в выборных подтасовках, люди этой почтенной доселе профессии выдвинули из своей среды слишком много доносителей и шельмователей и слишком мало защитников собственных учеников и студентов. Добавьте сюда молчаливую трусость основной массы «наставников юношества», и картина морального краха этой прослойки станет полной.

Так что начальство со своей паникой обгоняет события. Запугивания еще действуют. Но если смотреть вперед, то способов подружиться с новым поколением у него действительно нет.

Трудно придумать более антимолодежный режим, чем наш, с его архаикой, ненавистью к новому, маниакальным запретительством, закрытостью для «не своих». Он по самой сути не способен ни говорить с неноменклатурной молодежью, ни тем более что-то ей дать. В нем все против нее восстает. Молодежь еще и не замахнулась на режим, а он против нее уже бунтует.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...-uzhe-ne-budet
26.06.2017

Впервые в XXI веке режим пытается приучить граждан к мысли, что ухудшение жизни – это не «временные трудности», а норма.

Хотя госстатистика вызывает сейчас меньше доверия, чем когда-либо, сравним ее рапорты о производственных секторах с ее же сообщениями об уровне жизни обычных граждан.

Если верить Росстату, то спад в обрабатывающих отраслях закончился в феврале, а в добывающих – и вовсе год назад. От месяца к месяцу все потихоньку растет, даже нефтедобыча, которую торжественно обещали уменьшить, чтобы поддержать мировые цены. На подъеме сельское хозяйство, транспортный грузооборот и даже инвестиции.

Но параллельно со всем этим реальные денежные доходы населения в январе – мае оказались на 1,8% меньше, чем за тот же отрезок 2016‑го, объем платных услуг остался прежним, а главный индикатор жизненного уровня, розничный товарооборот, сократился на 0,8%. Если исключить сезонно-календарные факторы, он сейчас на 14% ниже, чем в среднем в 2014‑м. Объем ВВП сейчас тоже поменьше, чем тогда, но только процента на три.

Все эти цифры приукрашены, но тенденция видна прекрасно. Сразу понятно, кто у нас заплатил за все – за иссякание нефтедолларов, за всплеск военно-охранительных трат, за войны в Донбассе и Сирии, за санкции и за контрсанкции. И не менее понятно, кому предстоит финансировать тот двух-трехпроцентный рост экономики, о котором власти грезят сегодня как о чуде.

Постоянно растут коммунальные тарифы и акцизы, не индексируется изрядная доля пенсий, вовсю рекламируется какой-то новый пенсионно-накопительный налог, который власти стесняются честно, по-сталински, назвать принудительным займом, – все начальственные новации, за вычетом нескольких косметически-предвыборных, клонятся к одному: рядовой человек должен платить больше, а получать столько же или меньше. Даже если кое-какой рост экономики и будет, ему не стоит претендовать на добавочные куски.

Для российского XXI века эта логика принципиально нова. С конца 1990‑х и до начала 2010‑х уровень потребления в России вырос (по официальным подсчетам) больше чем в два с половиной раза. Даже и с поправкой на казенные преувеличения за этим стоит самый стремительный скачок жизненного уровня за последние сто с лишним лет. Без этого не понять путинский режим. Три десятилетия рядовые люди терпели сначала застой, а потом – растущую бедность. И тут такое чудо.

Новая доктрина его отменяет, и понятно, почему. Свободный и конкурентный капитализм не получился. Значит, крупных частных инвестиций не будет. Чем их заменить? Государственными. Откуда взять деньги? У подданных. Открытой экономики тоже не вышло. Кому платить за «импортозамещение», то есть за замещение дешевых и хороших изделий плохими и дорогими? Тоже подданным.

Возможен ли в такой феодализированной экономике рост? Скромный, но возможен. Что от него получит простонародье? То немногое, что останется после того, как силовики, лоббисты и бюрократы заберут свое.

Замысел элементарен. «Россией легко управлять», – говаривал один из царей. От себя добавим: действительно легко, но при условии, что подданные будут терпеть любое обращение с собой.

А это не так очевидно, как может показаться на первый взгляд.

Забастовки редки и обычно заканчиваются неудачно. Но страх перед ними растет. Одна только угроза второй забастовки дальнобойщиков (оказавшаяся, как вскоре выяснилось, преувеличенной) заставила правительство упреждающим порядком резко уменьшить масштаб задуманного было повышения тарифов.

Есть предел или, по крайней мере, своя логика и у репрессий. Один раз в Петербурге можно было взять в кольцо и незаконно отправить в заключение больше 600 молодых людей, которые шумно, но мирно, и не мешая никаким казенным затейникам и реконструкторам, каковых на Марсовом поле просто не было, митинговали против коррупции.

Но раз за разом повторять расправы в столицах и сотнях прочих городов, где такие же митинги будут собираться снова и снова – значит, ввести чрезвычайное положение. Способ управления известный и во многих странах отработанный, однако, мало где имевший долговременный успех.

Даже и в своей параллельной реальности начальство замечает, что раздражение рядовых людей растет буквально от месяца к месяцу. Отсюда и столько нелепых телодвижений и обещаний, которые оно выдает за ответы на трудности подданных. Но это не сработает ни в частностях, ни в целом.

Охватившая было верхи мечта приучить граждан видеть в растущей бедности норму жизни отправится в музей административных утопий.

[Сергей Шелин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...sya-byt-izgoem
31.07.2017

Взрыв гнева российской элиты из-за новой волны санкций показывает, насколько наш режим не понимает, что происходит и во внешнем мире, и дома.

Вводимые Соединенными Штатами антироссийские санкции, на основные пункты которых будет ориентироваться и Евросоюз, пусть немножко и побрюзжав, никоим образом не случайны. Тут и желание истеблишмента обеих американских партий связать руки Трампу на случай каких-то его попыток провернуть сделку с Путиным. И царящее в США ощущение, что Москва перешла красную черту во время прошлогодних президентских выборов. И, попутно, желание продвинуть на европейские рынки американский сжиженный газ, выдавливая с них российский.

Раскола на Западе ждать не следует. Слишком уж неподходящий фон. При всей расплывчатости Минских соглашений европейцы понимали их так, что бои в Донбассе закончены и Путин будет искать способ оттуда уйти. Прошли годы, но кровопролитие не прекратилось, а в последние недели идет по нарастающей. А тут еще подоспел скандал с турбинами Siemens, вдруг оказавшимися в Крыму.

Эта пацанская лихость смутила даже лояльнейшего шефа РСПП Шохина: «…Если контракт предполагал вполне определенную локализацию, то эти ошибки, назовем их так, дорого обходятся и формируют у Европейского союза негативное отношение к тому, соблюдаем мы или не соблюдаем договоренности…»

Заднего хода в санкциях не будет, и стране теперь предстоит под ними жить. Остаются три вопроса. Можно ли было их избежать? Большой ли вред нанесут? И добавят ли народной любви нашим властям?

Если режим становится мировым изгоем – а в 2014‑м именно это произошло с нашим режимом, – то при рациональном отношении к действительности он может научиться вести себя так, чтобы минимизировать повседневный вред, приносимый этим статусом. Например, не плутовать по мелочам в бизнесе и уж тем более не встревать в чужие политические скандалы.

Нет нужды по отдельности разбирать истории про «русских хакеров», про посланцев с антиклинтоновским компроматом и про задушевные беседы с трамповой родней. Что-то может быть раздуто, а что-то – и вовсе сочинено. О полном непонимании восприятия себя внешним миром говорят не отдельно взятые действия, а сама невероятная суматоха, поднятая Кремлем по поводу выборов в далекой сверхдержаве. Это именно то, чего там ни в коем случае не ждут от изгоев и за что обязательно выставляют счет.

Все эти три года наш режим исходил из фантастического представления, будто изгойство можно переиграть старыми своими способами – всемирной мобилизацией Putinversteher’ов, ставками на своих якобы людей на чужих выборах, щедрыми бизнес-предложениями и всем прочим в привычном вкусе. То есть делал именно то, чего должен был избегать, и, естественно, нарвался на проблемы.

Сильно ли повредят эти санкции? Ну конечно, уверяют, что ничуть. И даже без сотрудничества с Siemens, которым еще вчера так гордились, «вполне можно обойтись», как разъяснил вице-премьер Дворкович.

Обойтись можно без многого. Даже без SWIFT. Только жизнь станет совсем уж убогой. Американский санкционный закон сформулирован обтекаемо, и если специально не добиваться, чтобы его применили со всей возможной силой, то он лишь закрепит то, что и так уже действует, – ограничения допуска к кредитам, технологиям, инвестиционным ресурсам, а также довольно серьезные материальные проблемы для ограниченного, но имеющего тенденцию к расширению круга высокопоставленных физлиц.

Опыт показал, что для страны кремлевские контр-санкции гораздо вреднее западных санкций. Продуктовое «импортозамещение» обогатило аграрных баронов, сделало беднее всех прочих и при этом самообеспечения не принесло. За январь – май 2017‑го импорт еды в Россию увеличился на 14% против прошлогоднего и был в полтора раза больше ее экспорта (который вырос на 17%).

Это еще туда-сюда. Российское сельское хозяйство почти два десятка лет растет, и остановить его не так легко. Но если «импортозамещение» распространят еще и на турбины, гаджеты и другие изделия, более сложные, чем зерно, то наши дела плохи. Вопрос дня – не о западных санкциях, а о том, насколько разрушительными для России окажутся ответные меры нашего озлобленного начальства.

Разумеется, оно рассчитывает криками о кольце врагов в очередной раз сплотить народ вокруг себя. Но если это и даст эффект, то краткосрочный.

Не стоило бы повторять один и тот же ход столько раз подряд. Откуда у них эта уверенность, что народу нравится вечно жить в кольце врагов и разделять изгойство со своими руководителями?