*2555. Публикации Николая Вардуля

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2014/05/1...a-valyuta.html
Почему воспрянула российская валюта?

Рубли крепки, и танки наши быстры

Май загадывает загадки. Прогнозисты соревнуются в том, чьи очки чернее. Минэкономразвития уже считает основным прогнозом на 2014 год тот, что предусматривает возможность падения ВВП. ЦБ провел стресс-тесты, от которых можно получить тот еще стресс: «пессимистический» вариант предусматривает возможность потери российскими банками в этом году 2,6 трлн руб. И вот на этом фоне рубль в мае вдруг окреп. Как такое может быть?

фото: Наталья Мущинкина

Есть универсальный ответ от Никиты Михалкова. Рубль русский, это многое объясняет. Но хотелось бы подробностей. Конечно, прогнозы прогнозами, но валютный рынок живет здесь и сейчас. Именно живет, то есть колеблется. Используя для этого любые поводы. Так что же подтолкнуло рубль вверх: перед Первомаем доллар стоил 36,02 рубля, а 16 мая — «всего» 34,7?

Аналитики Нордеа Банка считают, что подъем рубля вызван тем, что «рынок постепенно съедает геополитический дисконт, который пока присутствует в рубле». Сказано красиво. Смысл в том, что хотя санкции формально ширятся, рынок их уже в значительной мере отыграл.

Возможно, хотя главное в санкциях даже не формальные запреты, а создаваемая ими атмосфера, которая уже резко ограничивает возможности получения российскими банками рефинансирования за рубежом. Так что позиция Нордеа Банка еще не ответ на вопрос, почему рубль устроил альпинистскую вылазку. Ведь весь «геополитический дисконт» ему все равно явно не по зубам.

Есть искушение увидеть в некотором укреплении рубля долгожданный знак того, что мы крепчаем, как бы санкции над нами ни измывались. Но искушение потому и искушение, что ему не стоит сразу поддаваться. Хотя с санкциями феномен укрепления рубля, думаю, связан.

Но не с теми, которые на Россию накладывает зловредный Запад, а с теми, которые готова ввести она сама. «МК» писал о практически готовом решении перейти в расчетах за экспорт нефти, газа, танков и металлов на рубли. Это и есть самоналожение санкций, потому что на валютные санкции команды от «вашингтонского обкома» пока не было. Шума вокруг рублей, которыми надо будет рассчитываться за российский экспорт, было предостаточно. Рынок попытался упредить переход на рубли, а значит, вложился в них. Рубль послушно отозвался ростом.

Победа? Нет, маневры. Это не перелом тенденции. Ведь рубль в расчетах за российский экспорт будет не хозяином застолья, а официантом. Как посредник он будет лишь эти расчеты обслуживать. Конечно, покупатели российского сырья, в отличие от российских экспортеров, будут заинтересованы в дорогом рубле. Но их влияние не стоит переоценивать. Тем более что если им нужны рубли, то их валюта понадобится российским импортерам, так что принципиально ничего не меняется.

Главный тренд сохраняется — рубль будет продолжать обесцениваться из-за плачевного состояния экономики (стоит вспомнить упомянутые пугающие прогнозы). Но рынок был бы не рынком, а Невским проспектом, если бы этот тренд (как и любой другой) реализовывался бы прямолинейно. Спекулянтам нужны деньги, а их приносят колебания рынка. Они продолжатся.

Новые поводы дадут те же санкции, но уже аутентичные. И они будут тянуть рубль совсем не вверх. Впереди скорее дефицит долларов, евро и фунтов в России, а не их изобилие. В мае рубль находился в ремиссии.

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2014/06/1...-bogateet.html

Мы привыкли к рефрену о том, что живем не только в самой большой (это точно), но и самой богатой (а вот это точно не так) стране. Что ни говори, а это поднимает чувство комфорта. Тогда и с текущими невзгодами смириться проще. Как почти 50 лет назад (!) пели в «Айболите*66»: «Это даже хорошо, что пока нам плохо!» Но насколько богата Россия? И, что еще важнее, становится ли со временем она богаче?

Компания ФБК решила применить свои аналитический и аудиторский потенциал для ответа на эти вопросы. Первое исследование «Сколько стоит Россия?» было реализовано в 2004 году, а сейчас оно продолжено, выпущен доклад «Сколько стоит Россия 10 лет спустя?». Возможно, если продолжить напрашивающуюся аналогию с мушкетерской сагой Александра Дюма, дойдет и до «Виконта де Бражелона». Пока же нам предложена десятилетняя динамика. Так что же она демонстрирует?

Дадим слово авторам: «В самом начале реализации проекта «Сколько стоит Россия: 10 лет спустя» невозможно было предугадать, какова будет итоговая стоимость российской экономики, посчитанная на основе метода дисконтированных доходов. Однако проект завершен, и результаты у нас получились следующие. Стоимость российской экономики, оцененная как совокупная стоимость всех отраслей, приведенная к концу 2012 года, составила 3460,1 трлн руб.

Для сравнения со стоимостью российской экономики в 2002 году необходимо перевести полученную 10 лет назад оценку (974,7 трлн руб.) в цены 2012 года путем умножения ее на цепной индекс — произведение дефляторов ВВП за 2003*2012 годы. Цепной индекс за этот период составил 366,3%. Таким образом, в ценах 2012 года стоимость исходя из условий 2002 года составила бы 3570,1 трлн руб. Таким образом, за 10 лет стоимость российской экономики снизилась на 3%. Важно даже не то, что стоимость российской экономики сократилась. Важно то, что она спустя 10 лет не выросла”.

Вывод кажется едва ли не оскорбительным и уж во всяком случае не патриотичным: как же так, 10 лет пролетели зря? И ведь какие годы, темпы роста ВВП до 2009 года теперь нам могут только сниться! А национальное богатство так и не выросло? Как связаться с прокуратурой?

Если серьезно, то все дело, конечно, в выбранной методике подсчета. Здесь аналитики*аудиторы из ФБК кардинально расходятся с Росстатом. Статистическое ведомство считает основные фонды и оборотные средства. Их сумма и есть национальное богатство, которое растет, а не стоит на месте или падает.

Аналитики*аудиторы ФБК выбирают другой маршрут. Они свой метод в вышеприведенной цитате уже назвали: «дисконтирование доходов». То есть это не затратный, не сравнительный, а именно доходный метод. Почему выбран именно он? Во-*первых, он самый рыночный – это счет, отталкивающийся от доходности тех или иных финансовых и нефинансовых, материальных и нематериальных активов. Как пишут авторы, они учитывают «все*все, в результате чего генерируется новая стоимость». Во-*вторых, в системе национальных счетов, некой методичке, выпущенной ООН для органов национальной статистики, в частности, говорится: «Стоимость может быть приблизительно определена как настоящая или дисконтированная, стоимость будущих выгод, ожидаемых от данного актива».

Правда, как выяснилось в ходе презентации исследования, ни в одной стране национальное богатство исключительно методом доходности активов не считали. Так или иначе учитывался и затратный метод. Руководитель исследования Игорь Николаев уверен, что монометод способствует стройности предпринятого исследования и вообще выполненная работа пионерная в международном плане. Так и есть, но в приоритет отечественной экономической науки в каком угодно ее сегменте верится с известным напряжением. Хотя авторы ссылаются на то, что именно в это направлении движется, например, Всемирный банк в своих статистических оценках развития отдельных стран.

Сергей Гуриев, виртуально участвовавший из Парижа в обсуждении, проходившем в ФБК, считает выбранный метод совершенно верным. Он привел весьма характерный и отнюдь не исключительно статистический пример. Россия строит исследовательский центр Сколково. Строительство, естественно, стоит денег. Но понесенные затраты будут равны нулю, если построенный центр не даст научных рекомендаций, которые приведут к прогрессу в экономике.

Пример, помимо всего прочего, хорош и тем, что показывает связь метода дисконтированных доходов с прогнозными оценками роста экономики в целом и ее отдельных отраслей. Строго говоря, здесь заложен немалый риск. Авторы исследования опирались на официальный долгосрочный прогноз Минэкономразвития. Но всем известно, что эти прогнозы крайне уязвимы в силу своей слабой достоверности. Они регулярно и весьма кардинально пересматриваются, вплоть до того, что может быть изменен сам вектор экономической динамики – от низкого, но роста к не катастрофическому, но падению, что характеризуют принципиально различные состояния экономики. Эти прогнозы бывают точны лишь когда от их последнего пересмотра до точки окончания прогнозируемого периода остаются недели.

Так в последнее время постоянно случается с годовыми прогнозами. Этот риск внешний, не зависимый от аналитиков ФБК. Тем не менее он показывает известную условность полученных результатов, в них важны не столько конкретные полученные цифры, сколько тенденции.

Главная тенденция, подчеркну еще раз, в том, что за прошедшие 10 лет национальное богатство, рассчитанное методом дисконтирования доходов, не выросло.

Семь пар чистых и семь пар нечистых

Это в целом, а что происходило по отраслям? Авторы выделяют отрасли, где произошел самый крупный прирост стоимости. На первом месте оказывается связь. Прирост – 533,7% (почти в 6 раз), на втором – финансовая деятельность – прирост на 374,7%, дальше все скромнее: здравоохранение и социальное обеспечение – прирост на 58,2%, образование – на 27%, торговля и общественное питание – на 24,8%, строительство – на 20,8%. Есть и отрасли, где выработка стоимости сократилась. В сельском хозяйстве почти вдвое (минус 50,4%), в промышленности – минус 49,5%, ЖКХ – минус 46,6%, транспорт – минус 44,3%, культура и искусство – минус 37,2, управление и оборона – минус 30,8%, наука –минус 19,1%.

Тенденции позволяют сделать ряд важных выводов. Во*первых, социальные отрасли: здравоохранение, образование, культура остаются в России недооцененными. С одной стороны, это следствие традиционалистского подхода, согласно которому главное – промышленность с сельским хозяйством, все остальное – или спекуляции (торговля и финансовый сектор), или вообще нечто исключительно затратное, не приносящее отдачи. Он устарел до полной замшелости.

Традиционные промышленность и сельское хозяйство уже не играют прежней роли в генерировании добавленной стоимости, а в дальнейшем их роль будет еще интенсивнее угасать. Правда, одним из объяснений может быть и неразвитость самих российских промышленности и сельского хозяйства, но это дополнительное объяснение, главной тенденции оно не отменяет. Из сказанного следует, что к промышленной политике, о которой многие сегодня пекутся, появляются вопросы. Промышленность уже не флагман экономического развития, стоит усилить акцент на инновационной политике.

Развитие человеческого капитала открывает новые перспективы. И это следует не из благих пожеланий, не из статей российской Конституции о том, что Россия – социальное государство, а из тенденции, которая уже развивается и которую надо поддержать. Для чего следует еще раз обратиться к выбранным приоритетам бюджетной политики.

Что делать и кто виноват?

Тема эффективности экономической политики непосредственно вытекает из оценки национального богатства России. Начать стоит с того, что управление и оборона, как уже было сказано, показывают снижение генерирования стоимости. Да, это специфический вид деятельности, как подчеркнул Сергей Гуриев, добавленная стоимость в ней появляется по затратному принципу. Затраты*то растут, а вот результаты...

Численность работающих в органах исполнительной власти выросла за 10 лет на 21,7% — с 1 070 200 человек до 1 301 900 человек. При этом сильнее всего вырос штат работников федеральных органов — на 37,7% (с 444 400 человек в 2002 г. до 612 100 человек в 2012 г.). Меньше всего разросся штат муниципальных чиновников — всего на 6,2% (с 448 700 до 476 600 человек за тот же период).

А что с критериями эффективности? Вслед за авторами исследования сошлемся на Всемирный банк, который ведет статистику шести «индексов государственного управления»:

– учет государством интересов общества (voice and accountability);

— политическая стабильность и отсутствие насилия/терроризма (political stability and absence of violence/terrorism)

— эффективность правительства (government effectiveness);

— качество регулирующих мер (regulatory quality);

— соблюдение законодательства / верховенство права (rule of law);

— коррупция (control of corruption).

По всем указанным показателям Россия за 10 лет откатилась назад: мало того, что, как в 2002 г., так и в 2012 г. она оказалась ниже уровня развитых стран, сами показатели российского госуправления по данным Всемирного банка не улучшились, а ухудшились.

Можно, конечно, высказать претензии к критериям ВБ и к его подсчетам. Но само исследование динамики национального богатства России заставляет задаться вопросом: кто виноват в том, что это богатство не растет?

На обсуждении в ФБК мнения разделились. По мнению Гуриева, качество экономической политики (добавим: не только с точки зрения управления стоимостью) – это рост экономики и перспективы дальнейшего роста. Здесь у России полный провал. Ссылки на международную экономическую и политическую конъюнктуру не проходят. Потому что российская экономика задолго до санкций вступила в противофазу к развитию мировой экономики. Мировая, американская, европейская входят в фазу оживления, российская замедлялась три года подряд и в конце концов оказалась на грани «отрицательных темпов роста».

Участвовавший в обсуждении зампред ВЭБа Сергей Васильев возражал. По его мнению, «никакая экономическая политика» на динамику национального богатства серьезно не влияет, это не ее калибр. Он напомнил, что на нацбогатство влияют не только традиционный капитал, но и человеческий капитал, социальный или организационный капитал – это устройство связей в обществе, а все это гораздо фундаментальнее тех задач, которые оперативно решает экономическая политика. По Васильеву, виновата неразвитость российских институтов.

Он прав. Правда, дальше возникает резонный вопрос: а кто виноват в недоразвитости российских институтов? Так что если Васильев возражал Гуриеву, защищая коллег по экономическому блоку правительства в широком смысле, то получилось у него даже рискованнее, чем у Гуриева: в том, что национальное богатство России не растет, виновата политика, и не только экономическая. Добавить нечего.

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2014/09/0...ogo-dvora.html
Тайны монетного двора
1 сентября 2014 в 17:35, просмотров: 2025

12 сентября Банк России обнародует «Основные направления кредитно-денежной политики на 2015-й и 2016–2017 годы». «МК» стали известны ее основные приоритеты. Документ должен ответить на сложные вызовы со стороны российской экономики, балансирующей на грани стагфляции и продолжающегося украинского кризиса, который все ощутимее сказывается на России. Обстановка новая, а кредитно-денежная политика?

Что скрывают «Основные направления кредитно-денежной политики»?
фото: ru.wikipedia.org

Тайна №1.

Рубль как идеология

ЦБ твердо стоит на том, что его стратегия остается неизменной. Как и цель — таргетирование инфляции, задача — уложить рост цен в 4% годовых в 2017 году. Уверенность в верности избранного курса, последовательность — достойные качества. Тем более что у ЦБ по долгу службы есть свой символ веры — это рубль.

Что значит верить в рубль? Для ЦБ, в отличие от тех, для кого дензнаки — всеобщий эквивалент успеха, важно поставить рубль на пьедестал. Он уже давно не «деревянный», но все равно на родине продолжает восприниматься как ограниченно годный. Это понятно, 1990-е годы с их умопомрачительным обесценением рубля, превращение доллара во вторую (а в ряде внутренних операций — первую) национальную валюту не забыты. Как и черные вторники с четвергами, когда рубль враз сдувался как пузырь. ЦБ оперирует с рублем и через рубль; соответственно, первостепенная задача для него — восстановить доверие к рублю.

Как? Прежде всего снижением темпа роста цен. Логично.

Тайна №2.

Дон Кихот под кроватью

Однако может ли ЦБ добиться того, чтобы в 2017 году инфляция опустилась до 4%? Я не сомневаюсь в высоком профессионализме работников ЦБ. Мой вопрос вот в чем: если в рамках кредитно-денежной политики этой цели достичь можно, то значит ли это, что инфляция и в самом деле будет «плановой»? Ведь помимо кредитно-денежной политики на рост цен оказывают влияние другие факторы, не подвластные Банку России. Это санкции и контрсанкции, из-за которых цены на продовольствие уже совершенно сверхпланово ползут вверх. Это российские монополии, цены которых можно ограничить лишь внеэкономически — приказом президента. Это, в конце концов, возвращающийся налог с продаж, который, как неохотно признают на Неглинке, они в своей цели — рост цен не выше 4% в 2017 году — не учли, потому что «с ним еще не все ясно».

Когда-то в «Основных направлениях кредитно-денежной политики» прямо писали: есть монетарные и немонетарные факторы инфляции, ЦБ берет на себя ответственность лишь за монетарные. Получалось честно, но коряво: ЦБ расписывался в том, что выдрессировать цены не в состоянии.

Теперь в ходу крученый аргумент: есть уровень (плато) цен, есть переход с уровня на уровень, а есть рост цен на том или ином плато. Это значит, что продовольственное эмбарго из стран Европы и Северной Америки — это переход цен на новое плато, налог с продаж — тоже переход, вероятно, уже на другое плато, зато потом рост цен войдет в обычную колею, и ЦБ в состоянии на них повлиять. Даже на цены и тарифы монополий.

Последнее утверждение оставлю без комментариев. Суть же позиции ЦБ, увы, не удовлетворяет. Теоретически, может быть, все совершенно верно, но для субъектов экономики, помимо ЦБ, все равно, растут ли цены на маршевом перегоне с уровня на уровень или «трамбуют» занятое плато. Любой рост цен тормозит долгосрочные инвестиции, ограничивает перспективы роста, подрывает доверие к национальной валюте. Раз ЦБ не может влиять на то, что переходы с уровня на уровень происходят, он не может влиять на конечный показатель инфляции.

На примере условной недели это выглядит так: ЦБ может влиять на рост цен в среду и четверг, но никак не на протяжении всей недели, если в понедельник и в пятницу политики или законодатели вдруг бросают цены в марш-бросок.

Есть и очевидное сегодняшнее противоречие между целью ограничения роста цен и отправкой рубля в свободное плавание, когда поэтапное снятие Банком России с себя ответственности за текущий курс рубля в имеющихся экономических и политических условиях оборачивается ускоренным обесценением рубля, как это было во второй половине февраля этого года, после того как ЦБ сократил валютные интервенции. Геополитические риски — события на Московской бирже 28 августа это в очередной раз подтвердили — используются спекулянтами как повод для успешных атак на рубль, оставленный без прежнего прикрытия ЦБ. А слабеющий рубль — это приглашение к ценам пойти на новый тур вальса. Импорт того же продовольствия никто не отменял, поменяются только поставщики, значит, курс рубля остается в игре.

В результате ЦБ предстает этаким Дон Кихотом. У него есть вера в рубль. Эта вера деятельна: он активно проводит антиинфляционную кредитно-денежную политику. Вот только его борьба с ростом цен оказывается борьбой с ветряными мельницами — инфляция каждый раз оставляет его с носом.

Никуда не деться от циничного подозрения. ЦБ все это прекрасно видит, но настаивает на своем, чтобы снять с себя ответственность. Он, руководствуясь древнеримским девизом, делал что должен. Вот только для сражающегося воина этот девиз безупречен, а для органа экономической политики важно достигать поставленных целей. Или, если это невозможно, браться за другие.

Тайна №3.

Призрак Улюкаева

Какие другие цели? В «Основных направлениях кредитно-денежной политики на 2015-й и 2016–2017 годы» их искать бессмысленно, их там нет. Зато они есть в опубликованных в августе статьях министра экономического развития, а в недавнем прошлом первого зампреда ЦБ Алексея Улюкаева. Это не просто статьи, это меморандум обновления экономической политики.

Улюкаевская экономическая политика должна сменить ту, основы которой заложил Алексей Кудрин. Вот что пишет Улюкаев: «Идеологическая конструкция государства-рантье, в которой для обеспечения долгосрочной стабильности требуются преобразование нефтегазовых активов из физической формы разведанных запасов в финансовую и финансирование бюджетных расходов за счет инвестиционного дохода от этих активов, представляется сомнительной. Если для малой монокультурной экономики это в какой-то мере допустимо, то для большой, многоотраслевой, диверсифицирующейся экономики финансирование государственных функций за счет «стрижки купонов» совершенно неприемлемо».

Улюкаев считает, что в нынешних сложных условиях государство должно инвестировать свои средства, и прежде всего Фонд национального благосостояния (ФНБ), причем в первую очередь в инфраструктурные проекты. Но средства ФНБ ограничены и к тому же уже практически разобраны лоббистами. Откуда государство может взять новые ресурсы? Улюкаев призывает ЦБ сменить его политику: «Безусловно, Банк России может активизировать операции на открытом рынке, увеличивая свой баланс за счет приобретения риска по суверенному долгу с балансов коммерческих банков».

Когда это предложение пойти по стопам ФРС США или ЕЦБ пробуешь обсудить с сотрудниками ЦБ, в лучшем случае получаешь академический ответ о том, чем рынок госдолга в РФ отличается от рынка госдолга в США или долга отдельных государств в ЕС. Очевидный крен в сторону эмиссии по образцу тех же ФРС или ЕЦБ, содержащийся в предложениях Улюкаева, в Банке России табу.

Улюкаев, конечно, прекрасно осведомлен о позиции ЦБ. Но он политик, а не просто эксперт. А политик не просто так выдвигает идеи, идущие вразрез с проводимым курсом, он претендует на роль проводника новой политики. В каком качестве?

ЦБ для Улюкаева родной дом. Есть ощущение, что многие на Неглинке не исключают, что он готов вернуться в Банк России в ранге его руководителя. Однажды при мне Ксению Валентиновну Юдаеву, первого зампреда ЦБ, не где-нибудь, а на Неглинке, 12, назвали Ксенией Валентиновной Улюкаевой. Оговорка по Фрейду.

Но, по-моему, цель Улюкаева другая. В рамках реализации закона о стратегическом планировании Минэкономразвития может быть преобразовано, сегодняшнее министерство с расплывчатыми административными функциями явно претендует на роль современного Госплана, то есть стратегического центра всего экономического регулирования. О такой возможности публично говорил, уходя из Минэкономразвития, Андрей Клепач. Во главе этого органа Алексей Улюкаев может браться за новую экономическую политику.

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2015/10/2...ekonomiki.html

Новый Дзержинский уже есть
Сегодня в 16:50,

фото: Геннадий Черкасов

Бюджет и нефтянка нераздельны, как наган и кожанка. Президентская комиссия по Топливно-энергетическому комплексу (ТЭК) — это ВЧК нашей экономики. ВЧК (если кто забыл, это Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем) занималась текучкой, нескучной, бурно-кровавой. Задумываться о будущем, которое надлежало сделать светлым, было некогда — контра не позволяла. Будущее получилось соответствующим. Комиссия по ТЭК 27 октября пыталась заглянуть за 2016 год, но пока так и не смогла — бюджетники помешали.

Именно бюджетные меры — повестка комиссии по ТЭКу. Как бюджет наполнить, а он уже сейчас больше чем наполовину из нефтегазовых доходов, а дальше будет еще больше, просто потому что больше доходы брать неоткуда, но так, чтобы нефтяники инвестиционные программы не сворачивали.

Арифметически — никак.

Временно отложим кожанку с наганом. В чем стратегическая, а не только сегодняшняя проблема нашей экономики? Не буду пускаться в ученые рассуждения. Факт в том, что экономика РФ перед тем, как начать пятиться, неуклонно замедлялась с 2004 года — 10 лет. Замедлялась — когда цены на нефть были чуть ли не в 3 раза выше нынешних. Рост нефтяных цен перестал быть локомотивом: они росли, а ВВП замедлялся, он следовал за ценами на нефть, только когда те шли вниз. Что еще нужно для того, чтобы, наконец, начать менять модель нашей экономики?

Но ничего не меняется. Характерный пример: ждали, что на заседании комиссии по ТЭКу 27 октября будут рассмотрены предложения ФАС о разделе «Газпрома» на добывающую и инфраструктурные части, но, оказалось, не до этого.

Комиссия по ТЭКу занималась другим, это был ринг, на котором Игорь Сечин сошелся с Антоном Силуановым. Дрались за налоги. Бой начался еще на форуме «Россия зовет».

«Мы в последнее время только нефтянке и помогали — «самым обездоленным» в кавычках. Нам меньше нужно заботиться о нефтяном секторе, потому что он и в условиях кризиса чувствует себя неплохо», — это джеб Антона Силуанова.

«Разница в фискальной нагрузке у нас просто необъяснимая: от 1% до 82%, как в нашей компании. За это я должен поблагодарить Антона Германовича. Он сказал, что мы живем очень хорошо: 82% — это наш вклад. Такого не бывает», — это хук от Игоря Сечина.

«Триллионные расходы, триллионные! А кто смотрит их качество?» — пытался пробить в печень своему оппоненту министр финансов.

«Наши издержки — самые низкие в мире. Это я вам ответственно заявляю», — парировал глава «Роснефти».

Предыдущий раунд, как известно, закончился тем, что предложения Минфина поднять НДПИ на нефть не прошли, зато нефтяная экспортная пошлина год снижаться не будет. Характерен финальный удар Сечина, нанесенный, когда гонг уже прозвучал: «Если речь о годе, то это одно. Если о трех годах, то другое: и мы будем иначе реагировать».

На заседании комиссии по ТЭКу телекамер не было, но, как рассказывали комиссионеры, обсуждали перспективы налоговой нагрузки на ТЭК. «После 2016 года нужно будет серьезно заниматься системой налогообложения нефтяной отрасли. Мы будем предлагать постепенно вводить налог на добавленный доход. Минэнерго хочет НФР (налог на финансовый результат), мы хотим свой вариант доработанный — заменять постепенно экспортную пошлину на НДД», — это рассказывает Антон Силуанов.

Если не вдаваться в детали, то проект Минфина, кто бы сомневался, бюджет не обидит. Хотя бы потому, что это дополнительный налог, сохраняются и НДПИ, и на первых порах экспортная пошлина.

Но комиссия заседала не для того, чтобы выслушивать изыскания Минфина. Все ждали, что скажет председатель комиссии Владимир Путин. «Важно не потерять горизонт развития и не допустить инвестиционной паузы. Поскольку ТЭК играет ведущую роль в формировании доходной части бюджета, надо стремиться к тому, чтобы дополнительные изъятия из отрасли не привели к сокращению инвестпрограмм энергетических компаний», — вот постановка задачи от президента. Он уточнил: «Вопрос финансового обеспечения инвестпрограмм ТЭКа сегодня является ключевым, чтобы он продолжил играть роль одного из локомотивов экономики».

Значит ли это, что Минфин решительно получил по рукам? Нет. Политические решения, если они не сродни спецоперациям, как это было в Крыму или в Сирии, у нас принимаются так: каждый занимается своим делом — Минфин дорабатывает закон о НДД, нефтяники отстаивают свои инвестиционные планы. Арифметически, как уже было сказано, одно прямо противоречит другому. И рано или поздно арифметика заставит политику считаться с собой, тогда и произойдет фактический выбор. Управлять — значит предвидеть, это не про нас.

Ведь речь идет о том, что будет за 2016 годом. Многое зависит от того, как изменится экономика. А и в самом деле: как?

Угадывать будущие цены на нефть, как давно известно, занятие неблагодарное, но пока факторов их дальнейшего снижения больше. Вот самая последняя «сводка с полей».

Аналитики инвестиционного банка Goldman Sachs сосредоточились на таком прозаическом факторе, как затоваренная бочкотара, и пришли к выводу: «Объем используемых мощностей для хранения дистиллята в США и Европе близится к историческому максимуму на фоне почти рекордной загрузки нефтеперерабатывающих заводов, слабого роста спроса (особенно на бензин)». Если это наблюдение верно, то следующий вывод уже выплескивается наружу: цены на нефть пойдут дальше вниз. В Goldman Sachs ссылаются на прецеденты: нефть и нефтепродукты уже лились через край хранилищ в 1998 и 2009 годах. Тогда, нетрудно вспомнить, последовало резкое снижение цен на нефть.

У меня, кстати, вопрос: а что, наполняемость хранилищ нефти и нефтепродуктов, как и загрузка НПЗ, — страшная военная тайна, которую спецагенты из Goldman Sachs героически выкрали и с риском для жизни предали огласке? Разве для их российских коллег прежде всего из Минэкономразвития при очевидной критической значимости прогноза цены нефти и при том, что подобные прогнозы — центральная задача, которую должно решать это ведомство, если оно занимается прогнозами, данные о наполняемости той самой бочкотары недостижимы или руки вместе с головами «не дошли»?

Есть и еще новая информация. В ходе дежурных и предсказуемых вашингтонских боданий демократов с республиканцами по поводу очередного повышения планки госдолга США всплыла новая тема. Появилась информация о возможной распродаже части стратегических резервов нефти в США для увеличения госдоходов и финансового оздоровления бюджета. Это очевидная угроза падения цен на нефть, хотя чего только не говорят политики, когда стремятся «договориться».

Повторю, это самое «свеженькое». Но есть и «осетрина второй свежести», которую все равно придется съесть. Это неумолимо приближающийся десант на рынок иранской нефти. Что бы ни говорили рыночные аналитики о том, что в текущих ценах на нефть этот фактор уже отыгран, дополнительное иранское предложение цену опустит еще ниже. Еще один фактор, действующий в том же направлении, — дамоклов меч повышения ставки ФРС. Этот шаг постоянно отодвигается, но когда-то он произойдет, и сама ФРС прекрасно отдает себе отчет в том, что у постоянного откладывания есть предел. А повышение ставки — это укрепление доллара. А укрепление доллара — это дешевеющая нефть.

В общем, баррель России не помощник. Самое время вспомнить, что в бюджете на 2016 год его цена — $53. К падению цен на нефть бюджет категорически не готов. Замминистра экономического развития Алексей Ведев напутствовал депутатов, рассказав о прогнозе сохранения цен на нефть на уровне $40 за баррель до 2018 года, что означает пребывание экономики в кризисе до 2020 года. Принимать бюджет стало гораздо легче.

Реакцию власти лучше других продемонстрировал первый зампред ЦБ Дмитрий Тулин. 23 октября он громогласно заявил: «Мы готовы к ценам на нефть сильно ниже 40 долларов». И тут же признался: «Мы бы очень хотели, чтобы курс рубля хотя бы к корзине валют был стабилен, это было бы очень полезно экономике и антиинфляционной политике. Но обеспечить это невозможно». Банк России готов к любым ценам на нефть. Но обеспечить стабильность рубля «хотя бы к корзине валют» не в состоянии. Замечательная готовность.

Хочешь не хочешь, а приходится возвращаться к нагану с кожанкой. В роли Дзержинского давно мечтает выступить Сергей Глазьев. Модель мобилизационной экономики у него уже есть. Вот таким оно может стать, светлое будущее.

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2016/01/1...in-recept.html
Что нужно нашей экономике кроме секвестра бюджета
Вчера в 15:55,

2016-й начался бурно. Хотя динамика цен на нефть полностью отражает происходившее год назад, но смотреть надо вперед. Что видим? Во-первых, просматриваются контуры возвращения мирового кризиса. Можно предположить, что он просто брал антракты, а разворачивается в трех действиях: первое действие — США, ипотечный кризис, Lehman Brothers; второе действие — Европа, Греция, евро; третье действие — развивающиеся страны и прежде всего Китай. Во-вторых, Россия пусть не в главной роли, но задействована во всех трех действиях и имеет все предпосылки к тому, чтобы из кризиса в 2016 году так и не выйти.

фото: Геннадий Черкасов

Они

А теперь подробности. Если присмотреться к трем действиям мирового кризиса, то в первом повинна политика дешевых денег Федеральной резервной системы США, во втором – помимо слабой общей бюджетной конструкции еврозоны, те же дешевые деньги. Эстафету от ФРС принял ЕЦБ.

Давно известно, лекарство часто бывает ядом, все дело в дозировке. «Больным» США и Европе дешевые деньги помогли выйти из кризиса. Но наступило третье действие.

Да, здесь в центре событий Китай, проблемы его экономики и политика девальвации юаня. Но не только.

4 и 7 января в Китае останавливались торги из-за резкого падения котировок и панических распродаж. Но такое уже бывало. С середины июня до 8 июля 2015 года индекс Shanghai Composite потерял 35%. В Китае тогда предпринимались отчаянные меры: от вливания на фондовый рынок около 200 млрд долларов до арестов трейдеров, чиновников и даже журналистов, «виновных в панике» на биржах. Но тогда отзвук на американских рынках был куда глуше.

Что же изменилось? Изменилась политика ФРС. В декабре был совершен поворот к ужесточению кредитно-денежной политики. Хотя он был сделан весьма осторожно, тем не менее, это был сигнал. С одной стороны, сигнал к перетоку капиталов из развивающихся стран в США - но если бы дело ограничивалось только этим, фондовый рынок США не падал бы, а рос.

Есть другая сторона – появились контуры новой старой реальности, то есть возвращения экономики с облаков дешевых денег, которые расшатали основы эффективной экономики – рациональное использование имеющихся ресурсов и прежде всего рост производительности труда. Это возвращение имеет свою цену. Маршрут проходит через лопающиеся пузыри на фондовом рынке. Китай лишь первым их проткнул. В США же нового краха Lehman Brothers не будет, в частности, потому что рынок поддержат капиталы из развивающихся стран.

Мы

Теперь обратимся к России. Ключ наших проблем – цена нефти. Почему она нырнула так глубоко именно сейчас? В избытке предложения над спросом ничего не изменилось, о приближающихся иранских поставках известно давно. На практике изменилась все та же политика ФРС.

При чем тут цена нефти? Повышение ставки ФРС, а – главное – сам поворот в кредитно-денежной политике регулятора в сторону более дорогого доллара являются фактором удешевления нефти, точнее, стали толчком к ее снижению. Можно сказать иначе: в Китае и США главные болевые точки – лопающиеся пузыри на фондовом рынке, в России – лопнувший пузырь нефтяных цен, который был надут все теми же дешевыми долларами.

Где оно, очередное дно цен на нефть – этого аргументированно не скажет никто.

Какие отсюда следуют выводы, продемонстрировал Минфин, который готов на 10% сократить российский федеральный бюджет. Мера практически безальтернативная. Верить при текущих ценах (а нефть марки Urals упала ниже $30 за баррель) в то, что в 2016 году цена нефти в среднем составит бюджетные $50, уже не просто наивно, но и безответственно.

Можно задаваться вопросом, почему в эти $50 вообще поверили, почему в арсенале Минфина лишь секвестр – стрижка всех под одну гребенку, а не сохранение приоритетов, которые помогли бы экономике, но ситуацию это уже не изменит.

Перспектива

Само по себе сокращение бюджетных расходов – это сокращение спроса. С учетом места государства в экономике это новое испытание. Позитив в том, что иначе – эмиссия и новый экономический хаос. Дополнительный позитив секвестра – поддержка курса рубля.

А вот вопрос, на который надо ответить обязательно: так за счет чего российская экономика может перейти в рост?

У правительства ответа нет. ЦБ делает вид, что вопрос вообще не к нему. А отвечать надо, иначе вся наша экономическая политика будет сродни секвестру, стрижке вовсе не модельной. Ответ – ключ к той экономической политике, которую следует проводить.

Прежние драйверы – углеводородный экспорт и потребительский спрос с задачей «вытянуть бегемота из болота» не справятся. Что же остается?

Ресурсы самих российских компаний. А они есть – за первые 9 месяцев 2015 года их чистая прибыль выросла на 29,7%. Этот рост наблюдается в добывающем секторе (+21,6%), в обрабатывающей промышленности (+55,3%), в розничной и оптовой торговле (+30,3%), в транспорте и связи (+17,2%), в сельском хозяйстве (+46,7%).

Именно корпоративный сектор, прибыли компаний могут стать драйвером роста.

Но для этого прибыли должны быть конвертированы в инвестиции. Чтобы это произошло, необходимо предъявить весомые аргументы. Они не исчерпываются традиционной суетой вокруг административных барьеров, необходимо доказать на практике рост защиты частной собственности, в том числе от посягательств многочисленных чиновников и силовиков. А это задача, которую должна решить в первую очередь судебная система. Без этого новая модель экономического роста не заработает.

Есть и альтернативы. Самая известная — программа советника президента, академика РАН Сергея Глазьева. С эмиссионным финансированием жестким административным контролем индикативным планированием и видами на мобилизационную модель экономики. Это ставка не на компании, а на государство.

Надо выбирать. И курс, и реформаторов. В правительстве их не нашлось. Стоит вспомнить вброшенную в конце декабря агентством Bloomberg информацию о том что и Владимир Путин, и Дмитрий Медведев провели встречи с Алексеем Кудриным Если речь шла о возможном возвращении Кудрина во власть, это значит, что поворота к «глазьевской» модели не будет. Но справится ли Кудрин с ролью главного реформатора?

Бюджетную сферу он уже реформировал, сделает это и еще раз, проведет и повышение пенсионного возраста. Но для роста экономики, для превращения прибылей российских компаний в новые инвестиции этого недостаточно. Нужны в том числе и политические реформы. Кудрин это прекрасно понимает: еще в июне 2015 года он не исключал своего возвращения во власть, но подчеркивал, что условием этого является проведение реформ в том числе политических. Годы во главе Комитета гражданских инициатив он вряд ли зачеркнет.

Своей отставкой Кудрин доказал, что у него есть позиция и твердый характер. Правда, продемонстрировал он их тогдашнему президенту Медведеву, а теперь ему предстоит их демонстрировать президенту Путину.

Итоги переговоров Кудрина с первыми лицами российского государства неизвестны. Зато известно, что реформы России совершенно необходимы. Как и реформаторы.

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2016/04/2...ekonomika.html

Нам снова придется привыкать к жизни в условиях дефицита бюджета
Вчера в 18:25,

фото: Алексей Меринов

Норма — прелюбопытная тема и в политике, и в экономике. В экономике она сейчас активно дискутируется. Развитие — это смена норм. Что в этом процессе движется само, где требуется политическое вмешательство?

Норма — это большинство. Большинство — это не хорошо и не плохо, это не мандат на истину, это арифметический, вероятностный, статистический и социальный феномен. В последнем случае это привычка общества.

Что такое норма в экономике? Экономика — это одна из форм жизни общества. Если же отталкиваться от мнения большинства наших соотечественников, то нынешняя экономическая система изначально ненормальна, если она рыночная. Ведь в этом качестве она должна иметь опорой частную собственность и соответствующие ценности, которые принято считать либеральными. Но само слово «либерал» для большинства жителей России сродни ругательству. А частный предприниматель, двигатель и герой либеральной экономики, если судить по статистике правоохранительных органов, — это патологический преступник.

Что же тогда норма? В реальности свыше 60% российской экономики контролируется государством, так что ее рыночность весьма условна, либеральность — тем более.

Наша норма — это госэкономика. Но помимо коррупции она постоянно порождает миражи, которые претендуют на роль маяков, ведущих, увы, не вперед, а назад.

Но норма — это не приговор, вредную привычку надо исправлять.

Для России с традиционным педалированием ее «исторических особенностей» это сложная задача. Как ни странно, сегодня она становится еще сложнее из-за внешних факторов.

В январе 2012 года Алексей Улюкаев на Гайдаровском форуме заявил, что весь мир, а вместе с ним и Россию окружает... нет, не новая реальность, это было бы слишком банально, а «новая нормальность». Смена норм определяет новое качество экономики. Улюкаев назвал три отличительные характеристики «новой нормальности»: низкие темпы экономического роста, высокая турбулентность на всех важнейших рынках и снижение эффективности традиционных инструментов государственного регулирования экономики.

Кто автор термина «новая нормальность», доподлинно неизвестно. The Economist называет Мохамеда Эль-Эриана, одного из руководителей компании PIMCO (Public Investment Management Company). Зато совершенно очевидно, что этот термин родился в мировой кризис 2008–2009 годов.

В России первой об американской New Normal в конце 2010 года писала Ксения Юдаева, тогда директор Центра макроэкономических исследований Сбербанка России, но позднее высказывание Улюкаева получило больший резонанс.

Насколько обоснованна смена «нормальностей»? Замедление темпов мировой экономики налицо. Тупики в деятельности мировых регуляторов также. Вопрос в том, можно ли, как и когда из этого тупика выбраться? Если это «новая нормальность», то в ближайшее время — никак.

Есть старый анекдот: «Не трать силы, старик, иди на дно!». «Новая нормальность», даже если этот термин отражает существующее положение дел, не должен становиться обоснованием пассивности тех, кто профессионально занимается экономической политикой, а такое искушение возникает (что вы хотите, такова «новая нормальность»). Путь рывку должна проложить экономическая наука. А она и в мире, и в России пока не может сойти с накатанных рельсов. Одни предлагают двигаться по ним дальше, не обращая внимания на то, что они уже завели в тупик, другие — двигаться по тем же рельсам, но назад.

Именно «новая нормальность» позволяет сравнить мировой кризис 2008–2009 годов с Великой депрессией 1929–1932 годов. Возникшая тогда «новая нормальность» была куда страшнее, она стала одной из предпосылок Второй мировой войны, которая и взорвала ту жутковатую «нормальность». Если же оставаться на поле экономики, выход был найден во взлете кейнсианства и его воплощении и развитии в Новом курсе Рузвельта. Из окружающей нас сегодня «новой нормальности» выход, увы, пока не просматривается.

В недавнем интервью первый зампред Банка России Ксения Юдаева сказала: «Я не концентрировалась бы на слове «кризис». Нашу ситуацию лучше всего описывает термин «новая реальность», то есть это не временные трудности, а новые координаты, в которых нашей экономике предстоит развиваться».

Юдаева уверена, что и после формального выхода из кризиса «новые координаты, в которых нашей экономике предстоит развиваться» принципиально не изменятся. Это и есть не просто новая реальность, а «новая нормальность».

Итак, о высоких темпах экономического роста остается только мечтать. Экономика России вынужденно перестраивается, причем делает это самостоятельно, независимо от правительства. Есть отрасли и сектора, где компании фиксируют значительную прибыль. Это в первую очередь следствие свободного плавания рубля, который сделал прибыльным практически все, что можно продать на экспорт, а при обесценивании рубля продать можно и то, что раньше покупать отказывались. Конкурентоспособность выросла. Пока не за счет качества предложения, а банально за счет цены, но важно на внешнем рынке закрепиться, тогда конкуренция подтолкнет и к новому качеству.

Принципиально важно, чтобы прибыли превращались в инвестиции, и лучше в России, чем за ее пределами, чего пока, как показывает Росстат, не происходит. А это значит, что помимо решительных прорывных политических действий в улучшении делового климата (укрепление независимости суда, результативная борьба с коррупцией, в которой не должно быть неприкасаемых фигур и этажей во властной иерархии, ограничение действий правоохранительных органов в экономике) нужно, чтобы Минфин не покушался на курсовую составляющую прибылей компаний-экспортеров, во всяком случае, действующих в несырьевом секторе.

Но есть и такое неизбежное следствие из «новой нормальности» для России: нам снова придется привыкать к жизни в условиях дефицита бюджета. Ничего страшного в этом нет, дефицитен бюджет практически любого государства — это старая нормальность, проблема в величине дефицита и в способе его покрытия.

Россия приближается к большому электоральному циклу. А это значит, что социальные расходы если и будут снижаться, то очень и очень осторожно. Против снижения военных расходов выдвигается масса «непробиваемых» в современных условиях аргументов, но даже они будут снижаться, другого варианта просто не остается, потому что социальные и военные расходы — это костяк расходной части бюджета.

Именно проблема бюджетного дефицита даст в полной мере почувствовать негатив от финансовых антироссийских санкций. Планы Минфина привлечь $3 млрд за счет размещения за рубежом евробондов провалились. Санкции могут негативно повлиять и на планы привлечения в бюджет 1 трлн рублей за счет приватизации.

Остается трата резервов. А они конечны.

Альтернативы четко прорисовываются. Их три.

Первая — российская экономика в ближайшие два года переходит в рост, путь «новонормальный». Тогда будет расти и бюджет, и возможности решения задач в развитии прежде всего человеческого капитала. Но для этого экономике нужны политические реформы, о которых речь уже шла.

Вторая альтернатива — экономика, не успев подняться, будет задавлена новыми налогами. Это постоянная угроза, переходящая в реальность, что бы нам ни говорили сверху.

Третья альтернатива — привычка тратить резервы перерастет в эмиссионное финансирование дефицита бюджета с новым подъемом инфляции и разбалансировкой государственных финансов. Это курс на очень старую реальность, в которую зовет академик Сергей Глазьев.

Альтернативы, таким образом, политические. Именно политика изменит или не изменит представление общества о норме, в том числе экономической.

Для выбора третьего варианта сложившуюся норму менять не придется. А вот для роста ускорение пересмотра нормы совершенно необходимо.

Главный редактор "Финансовой газеты"

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2016/06/0...tstalosti.html
В мировой экономике идет пусть медленный, но рост, а у нас — падение
Вчера в 15:34,

фото: Алексей Меринов

Состояние российской экономики описывается фразой «околоноля». В переводе с образного театрального языка (именно так называется пьеса, авторство которой приписывается Владиславу Суркову) на сухой экономический это — стагнация. Вопрос в том, в какую сторону она качнется — вниз (рецессия) или вверх (оживление). И, что не менее важно, когда качнется.

Хочу сразу заступиться за Алексея Улюкаева. У него сложное положение, которое он и сам не раз отмечал, — быть министром экономического развития при, мягко говоря, неторопливом развитии экономики. Зато он мастер на образы. Именно он, и уже достаточно давно, изобрел образ «хрупкого дна» как характеристику текущего места пребывания российской экономики. С одной стороны, вот оно, дно, а с другой, дно такое, что от него никак не оттолкнешься. Этот образ уже отыграли коллеги-журналисты, но я хочу отдать Улюкаеву должное. Он как поэт сформулировал то, что понял как экономист: «хрупкое дно» — это надолго, это признание длительного погружения в стагнацию.

Хотя прогнозы у нас меняются быстро. Настолько, что прогнозистам верить решительно нельзя. Они давно не предсказатели, а флюгеры. Их прогнозы скоротечны, как насморк. Что ни месяц, то или трепетное ожидание восторга, или трагическое разочарование.

И все-таки, что же дальше? Остается находить в разных прогнозах общее.

Возьмем для примера свежую продукцию прогнозистов Райффайзенбанка и банка Credit Suisse. В первом интерпретируют апрельскую статистику Росстата с оптимизмом. Все хорошо, вот только строительство подкачало, там падение нарастает, да розничная торговля как падала, так и падает, но зато «стабильным темпом». Главное: есть «драйвер восстановления». Это экспорт, который продолжает расти за счет девальвации рубля, произошедшей в 2014–2015 годах (в 2016-м пока ЦБ миловал).

Ну и спрашивается, что из этой конструкции вырастет? Ответ Райффайзенбанка: уже в текущем 2016 году ВВП РФ вырастет на 1%. И это при том, что, как подтверждает апрельская статистика и прогнозисты банка, «внутренний спрос (инвестиции+потребление) продолжает падать».

Что в прогнозе Credit Suisse? Начало почти такое же: «Мы считаем, что экономическая активность в первом квартале была обусловлена относительно хорошим потребительским спросом, сильным экспортом, связанным с энергетикой». Но дальше подчеркивается ненадежность экспорта как драйвера: «Мы также считаем, что вклад чистого экспорта в рост реального ВВП будет значительно ниже, чем в последние несколько лет, в связи с восстановлением импорта, которое будет зависеть от стабильного курса рубля и спроса на инвестиционный импорт».

Инвестиционный импорт — это инвестиции. Credit Suisse рассчитывает на их рост, что и должно обеспечить рост экономики России на 1,7% в 2017 году, в этом году продолжится падение, но оно составит всего 0,3%.

В чем общий знаменатель? С тем, что девальвационный эффект, движущий экспорт, быстро выветривается, приходится согласиться. Значит, в конечном итоге вопрос в инвестициях. Внутренних — ведь по оценке того же Росстата за кризисный 2015 год прибыль российского корпоративного сектора выросла на 50,2%, вот только конверсии прибылей в инвестиции не произошло, инвестиции все равно упали, — и «инвестиционном импорте». Как правительство на этот вопрос ответит?

И тут мы оказываемся уже на политическом уровне. Сейчас едва ли не самая дискутируемая экономическая тема: как и что регулировать. Одни обличают: «либералы» уже больше 20 лет водят нас по кругу и все по той же пустыне. И, чтоб им неповадно было, регулировать отныне надо все. От выпуска денег, которых должно быть вдоволь для инвестиций, до, понятно, самих инвестиций, не говоря уже о курсе рубля. Другие, уцелевшие «либералы», гнут свое: до сих пор по-настоящему до институтов, необходимых для нормального развития и экономики, и общества дело (в отличие от разговоров), не доходило, теперь это приоритет, если вообще не последняя надежда, и начинать надо с освобождения, но не труда, как когда-то начинал Владимир Ленин, а суда. От прямой зависимости от исполнительной власти.

Дискуссия бурная, но при этом, если разобраться, содержательная. По сути, в наличии есть два полюса реформ, которые можно назвать хоть фундаментальными, хоть по привычке структурными.

Один полюс — реформы на случай политического выбора в пользу если не окончательного, то еще более решительного разрыва со странами, которые пока еще принято называть развитыми. Это выбор в пользу не только уже изрядно подзабытой «суверенной демократии», но и вовсе мифической в современных условиях «суверенной экономики». Зато никакой «торговли суверенитетом».

Второй полюс — на случай, если политический выбор делается исходя из того, что Европа — это не ругательное слово, характеризующее тупиковую ветвь эволюции, а еще и географическое понятие, и по таким понятиям Россия — все еще часть Европы.

Все дело, как всегда бывает в России (а описанная дискуссия восходит к славянофилам и западникам), в политике. На этом обычно ставится точка. Дескать, политика — уж точно не наше дело. Там решат. Но я рискну сделать небольшое продолжение. Не как политик — боже упаси, скорее как обыватель и немного экономист.

Политика — это не только защита суверенитета, она по определению еще и манипулирование. И за такими ее результатами бывает любопытно проследить. Социологические опросы показывают произошедшую смену ценностных приоритетов российских граждан. Был момент, когда ценности модернизации и развития экономики и общества находили живой отклик, а потом случилась замена. Теперь на первом месте геополитика и противостояние с Западом.

На мой взгляд, противостояние, если, конечно, речь не идет о настоящей горячей войне на уничтожение (не путать с придуманной политологами и отдельными генералами гибридной войной, которую каждый понимает, как ему выгоднее), — малопродуктивная ценность. Она, конечно, обладает немалым и легко используемым мобилизационным потенциалом. Но она же имеет эффект воронки. Такая ценность нуждается не только в «пятиминутках ненависти», в этом недостатка уже нет, но в постоянном всестороннем нагнетании напряжения. И в воронку уходят силы, мозги, ресурсы.

Все это было. История смерти Советского Союза — это не история перестройки, а история именно такой воронки.

Воронка свое дело сделает. Ценность противостояния недолговечна по определению.

Можно сделать и другой подход. Выбор в пользу новой и вовсе не желтой подводной лодки — это выбор с заведомо низким качеством жизни, да и попросту низким жизненным уровнем.

Но дело не только в уровне жизни, хотя он очень важен. Дело еще и в том, что условно изоляционистский путь — это путь вовсе не укрепления, а утраты суверенитета.

Суверенитет требует переосмысления, если его цена — отсталость. Мы уже отстаем. Просто потому, что движемся в противофазе к мировой экономике. Вокруг в целом рост, пусть более медленный, чем ожидалось, а у нас падение. Которое если и закончилось, то пребыванием в стагнации, выход из которой еще надо найти, для чего нужны условия привлечения инвестиций. Любых — государственных, частных, иностранных.

За экономическим отставанием следует технологическое и социальное отставание. Все это происходит именно тогда, когда в мире начинает разворачиваться «четвертая индустриальная», или вторая цифровая, революция, одно из проявлений которой — интернет вещей. В этих условиях сознательно идти на риск еще большего отставания значит рисковать отстать навсегда.

Пора научиться не повторять ошибки. Суверенитет обеспечивается не столько силой оружия, сколько силой экономики, силой науки, силой технологии, силой образования, силой мудрости, наконец.

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2016/09/2...nno-padat.html

ЦБ рано поверил в конец рецессии


Практически одновременно вышли два значимых документа: сначала очередные «Комментарии о государстве и бизнесе (КГБ)» от Высшей школы экономики, потом очередной обзор Банка России «О чем говорят тренды». Статистика и там, и там росстатовская, а выводы свои. Причем прямо противоположные. В ВШЭ считают, что российская экономика «нырнула под дно», в ЦБ — что рецессия закончилась, впереди пусть медленный, но все-таки рост. Кто прав?

Из-под глыб

Эксперты ВШЭ с первых страниц затевают спор с ЦБ. В последний раз, оставив свою ключевую ставку на уровне 10,5%, ЦБ сослался на оживление производственной активности в российской экономике. Ее во ВШЭ как раз и не видят, заявляя: «Глядя на одни и те же статистические данные, мы оцениваем происходящие макроэкономические процессы несколько иначе, нежели Банк России; если говорить прямо, — более пессимистично».

Базируясь на данных Росстата, в ВШЭ делают вывод: «В первом полугодии 2016 года наблюдалось падение почти во всех видах экономической деятельности, т.е. процесс сжатия экономики идет «широким фронтом», затрагивая все сектора». Единственное исключение — оптовая торговля, продемонстрировавшая рост к четвертому кварталу 2015 года на 1,7%. Важно, что, по оценке ВШЭ, темпы падения экономики не снижаются, а нарастают: ВВП после снижения в I квартале на 0,6% (-1,2% к соответствующему периоду прошлого года) сократился во II квартале, по нашим оценкам, на 0,8% (-1,4% год к году).

Если ВВП перестанет снижаться, то в целом за год падение составит 1,5%, что значительно хуже майского прогноза Минэкономразвития на этот год (-0,2%)».

Здесь уже можно было бы поставить точку. Но в ВШЭ общей оценкой динамики ВВП не ограничиваются, и картина становится не столь одноцветной. В ВШЭ признают, что промышленность демонстрирует положительные темпы роста год к году, но, «несмотря на рост в годовом выражении промышленности (за январь-июнь на 0,4% год к году), это не означает, что она сможет вытянуть вверх всю экономику, по крайней мере в ближайшие месяцы».

Важно: в ВШЭ не видят драйверов роста. Это не промышленность (спрос на продукцию растущих секторов промышленности нестабилен), не потребительский спрос из-за падения реальных доходов, не чистый экспорт (его вклад в прирост в ВВП в годовом измерении в первом квартале 2016 года упал с 6,4 процентного пункта в прошлом году до 0,5 п.п.), не инвестиции (их вклад, что особенно печально, и вовсе отрицательный).

«Рецессии — конец!»

Чем же отличается взгляд на экономику из Банка России? Оценкой последних изменений. Если ограничиться промышленностью, то позиция ЦБ такова: «Июньские данные Росстата по промышленному производству указывают на постепенное восстановление экономической активности. В годовом выражении рост промышленного производства ускорился до 1,7% год к году (г/г) против 0,7% г/г в мае 2016 года. В целом промышленное производство выросло на 0,4% г/г в первом полугодии 2016 года».

ЦБ уточняет: «Стоит отметить, что производство обрабатывающего сектора, которое являлось основным драйвером наблюдавшейся волатильности в предыдущие месяцы, постепенно восстанавливается, выходя на положительные годовые темпы роста во II квартале 2016 года». И делает вывод: «Поскольку стабилизация в обрабатывающей промышленности является ключевой для восстановления промышленности в целом, последние данные могут говорить о продолжении периода стабилизации».

Условный драйвер роста, таким образом, в Банке России все-таки нашли. Хотя ЦБ предусмотрительно оговаривается: «Тем не менее волатильность и разнонаправленная динамика по отраслям могут сохраниться и в ближайшие месяцы до перехода к более устойчивому восстановлению».

Подчеркнем: если ВШЭ оперирует данными первого полугодия в целом, то для ЦБ важно не столько все полугодие, а то, чем и как оно закончилось. Подход понятный и по-своему технологичный — ЦБ публикует то, «о чем ему говорят тренды», ежемесячно, — но все равно рискованный: месячная статистика (речь идет об июне) может и не справиться с ролью маяка, а может и вовсе оказаться Иваном Сусаниным. К тому же и динамика обрабатывающей промышленности — тот самый условный драйвер промышленности, как отмечают в ВШЭ, вряд ли потянет за собой всю экономику.

Все это, однако, не удерживает ЦБ от провозглашения громкого и торжественного вывода: «Рецессия — позади, впереди — медленный рост экономики». Обоснования уже были названы, но повторим еще раз вслед за ЦБ: «Позитивная июньская статистика по динамике производства в обрабатывающем секторе оказалась основным источником улучшения наших оценок». Запомним.

Оптимизм заявлен парадно и громко, но в цифрах он более чем скромен: июльские оценки ЦБ незначительно выросли по сравнению с июньским прогнозом. В третьем квартале теперь ожидается рост ВВП на 0,4% по сравнению с июньской оценкой в 0,2%, в четвертом квартале, соответственно, 0,5% по сравнению с 0,4–0,5%.

Стоит привести и мнение Росстата с Минэкономразвития. Росстат, по предварительным данным, оценивает спад ВВП РФ во втором квартале на уровне 0,6% в годовом выражении. В первом квартале спад ВВП России, по оценке Росстата, был вдвое глубже и составлял 1,2%. «Индекс физического объема валового внутреннего продукта во втором квартале 2016 года относительно соответствующего периода 2015 года, по предварительной оценке, составил 99,4%», — говорится в сообщении Росстата.

С Росстатом полностью согласно Минэкономразвития: спад ВВП РФ во втором квартале замедлился до 0,6% в годовом выражении после спада в 1,2% в первом квартале. По итогам первого полугодия ВВП РФ сократился на 0,9% в годовом выражении. Базовый прогноз министерства, рассчитанный исходя из среднегодовой цены на нефть в 40 долларов за баррель, предполагает спад ВВП РФ по итогам 2016 года на 0,2%.

Что питает оптимизм ЦБ?

Вернемся к спору ЦБ и ВШЭ. Сравнение двух документов открывает широкий простор для разного рода спекуляций. Почему, в принципе опираясь на одну и ту же статистику, эксперты кардинально расходятся в выводах? Не потому ли, что ЦБ — один из главных штабов (а если называть вещи своими именами, то точно главный штаб) проводимой экономической политики, а эксперты ВШЭ позиционируются как независимые наблюдатели? Вопросы можно множить.

Но нужны ли они? Кто-то может заметить: весь спор ВШЭ и ЦБ — это спор о том, с какого конца разбивать яйцо. Действительно, зазор между оценками ЦБ и ВШЭ, несмотря на громкие словесные различия в цифрах, особенно в статике, не так уж велик. Плюсы долей процента ВВП в одном случае или минусы — в другом важны для научной градации, но в реальности означают лишь одно: состояние российской экономики описывается формулой «околоноля». В том смысле, что, во всяком случае пока, для российских граждан принципиальной разницы в том, падает ли ВВП на доли процента или уже на те же доли, к тому же в принципе остающиеся в зоне статистической погрешности, растет, нет.

Разница есть в динамике, в открывающихся перспективах. Как раз они у ЦБ и ВШЭ расходятся.

Мы уже отвечали на вопрос, почему в принципе одна и та же статистика в интерпретации ВШЭ и ЦБ приводит к диаметрально противоположным выводам. Добавим конкретики. Макроэкономический оптимизм ЦБ питают не только чистые научные изыскания, но и чисто служебные потребности. Объявленный конец рецессии должен выбить почву из-под ног критиков политики ЦБ, тех, кто считает, что со снижением ключевой ставки ЦБ стоило бы поторопиться.

Ответ ЦБ: нынешний уровень ставки не препятствует, а, наоборот, способствует экономическому оздоровлению и переходу экономики к росту, пусть и измеряемому скромными долями процента. Для ЦБ он тем более важен, что в его схватке с инфляцией в последнее время все идет не слишком гладко.

В обзоре ЦБ признает, что инфляционная динамика ухудшилась: «Годовая инфляция «зависла» в диапазоне 7,1–7,5% с марта. Снижение инфляционного давления и инфляционных ожиданий приостановилось». Тот же июнь, позволивший ЦБ провозгласить «конец рецессии», стал месяцем, когда фактическая динамика роста цен отклонилась вверх от целевой траектории, ведущей к годовому итоговому росту в 5,5%.

Это не парадокс. Для ЦБ это дополнительный аргумент в пользу того, что экономика оживает. А это значит, что ЦБ во втором полугодии вряд ли пойдет на существенное смягчение своей кредитно-денежной политики.

Обзоры — обзорами, рецессия — рецессией, но проводимая политика превыше всего. И кто скажет, что ЦБ в этом одинок?

Июль рассудил строго

Июль, открыв второе полугодие, заявил о себе как о месяце перемен. Они произошли, например, в бюджетной политике. Здесь их вектор — ужесточение и сдерживание расходов. Главный бюджетный итог июля — удержание дефицита бюджета на достигнутом за первое полугодие уровне. Этот уровень впечатляет — 1,5 трлн рублей.

Наталия Орлова, главный экономист Альфа-банка, подсчитала: если за первое полугодие сокращение бюджетных расходов в годовом исчислении составило всего 0,5%, то за июль расходы сократились разом на 4%. Думаю, правительство вряд ли сможет в условиях большого выборного цикла поддерживать июльские темпы сокращения расходов, но с точки зрения динамики ВВП сокращение госрасходов — минус. Таковы уж качели экономики: для ограничения дефицита бюджета госрасходы надо снижать, но если их снижать на фазе, когда экономика падает или балансирует между стагнацией и рецессией, то она, скорее всего, будет падать еще быстрее.

Главный макроэкономический итог июля — снижение промышленного производства. Данные промышленного развития в июле откровенно разочаровывали. Если в июне годовой рост промышленности составлял 1,7%, то в июле, по данным Росстата, общий показатель не вырос, а снизился на 0,3%.

Что важно, антидрайвером стала именно обрабатывающая промышленность. В компании «ВТБ Капитал» отмечают: «Результат обусловлен в основном замедлением годового роста в обрабатывающих отраслях с 1,6% в июне до минус 1,5% (ниже нулевой отметки впервые с марта 2016 г.) в июле, а месячный рост промпроизводства, очищенный от сезонного и календарного факторов, составил минус 0,9% (что является самым слабым показателем с апреля 2015 г., когда падение составило -1,4%)».

Как тут не вернуться к «концу рецессии», провозглашенному ЦБ! Ведь он возлагал основные надежды на рост именно обрабатывающих отраслей промышленности. И, похоже, просчитался. Хотя не будем повторять его первой и самой очевидной ошибки: месячные показатели недостаточны для серьезных макроэкономических выводов.

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/politics/2016/10/07...m-podiume.html
Политическая мода на экономическом подиуме

Сегодня в 15:32,

фото: Алексей Меринов

Где политика и где мода? Рядом.

Моды одновременно изменчивы и по-своему цикличны. Когда-то многое, если не все из того, что было в Советском Союзе, модно было считать «совком» и ставить на этом точку. Так было проще вживаться в новую жизнь. Хотя, без сомнения, в советской истории много героических страниц и великих достижений. В апреле 2005 года Владимир Путин назвал распад СССР «крупнейшей геополитической катастрофой» двадцатого века. Политическая мода стала быстро разворачиваться. Сейчас модно клеймить «либералов», а точнее — все, что восходит к началу становления нового российского государства, к революционным преобразованиям, которые произошли в нашей стране в самом начале 1990-х. Теперь то, что происходило тогда, модно если и признавать революцией, то исключительно «цветной», то есть заговором против СССР, конечно, вдохновленным ЦРУ. Майданом, одним словом.

Подобные волны моды типичны. Люди, успевшие пожить в Советском Союзе, помнят, что там всегда, после того как политические анекдоты перестали квалифицироваться как преступление, было модным острое вышучивание властей, потом появилась осознанная и все более системная критика — на этом выросло знаменитое поколение «шестидесятников», многих ярчайших представителей которого прошлая мода поднимала на пьедестал властителей дум, а нынешняя низводит до «национал-предателей».

В России модно жить с непредсказуемым прошлым.

Недооценивать политическую моду никак не следует. Мода — сила вполне материальная. Тем более что сегодня ее питает геополитический кризис, в котором находятся отношения России со странами Запада.

Политические моды представлены в различных дефиле. Я выбираю политику экономическую.

В России активно и вовсе не только на уровне специалистов ведется дискуссия о том, надо ли менять экономическую политику. Думские выборы ее только разогрели.

Это давняя дискуссия. Если не углубляться в историю, то сегодня ее суть — ответ на вопрос: надо ли продолжать делать основную ставку на борьбу с дефицитом бюджета и с инфляцией или же следует, не полагаясь на грядущий рост инвестиций, прежде всего частных, которого можно и не дождаться, реализовывать в первую очередь масштабные инвестиционные проекты за счет госсредств и госкомпаний прямо сейчас?

Те, кто в общественном российском мнении считаются либералами, не верят в эффективность госинвестиций, считая, что они уводят в сторону от магистрального движения к последовательно рыночной экономике. К тому же госинвестиции с точки зрения «либерала» — это каждый раз новый ящик Пандоры с гидрой коррупции и неэффективного использования ресурсов.

На другом полюсе — сторонники коренной ломки нынешней экономической модели и замены ее откровенно государственно-эмиссионной, приближающейся к мобилизационной. В первых рядах Сергей Глазьев и во многом опирающийся на его экономические воззрения Борис Титов, чья концепция отличается от глазьевской более скромными масштабами предлагаемой эмиссии и попыткой (шансов на успех у которой, однако, немного) избежать неминуемо сопутствующего этому выбору ужесточения административного регулирования валютного рынка, банковского сектора, инвестиционного процесса, госзаказа. Есть и те, чьи позиции более умерены, как, например, Андрей Клепач, он призывает государство занять более активную инвестиционную позицию и отойти от фетишизма сокращения бюджетного дефицита.

Сторонники «прорывной» экономической политики, которую они противопоставляли «бухгалтерской» логике, которой якобы руководствовался финансовый блок правительства, были активны с начала 2000-х, они опирались на поддержку Владислава Суркова, когда он был главным кремлевским идеологом. Но они не достигли своих целей в совершенно иной ситуации федерального бюджета.

Каковы результаты противостояния «государственников» и «либералов»? Одни в фаворе политической моды, другие безнадежно из моды вышли. Отражением этого является и резко возросший градус противостояния. Характерный пример: когда последний раз оппоненты столкнулись на публике — а это произошло на недавнем сочинском инвестиционном форуме, где Алексею Кудрину противостояли Борис Титов и Андрей Клепач, — то даже по телевизионной картинке было видно, что конфликт из профессионального уже прочно перерос в личностный. Комментаторы на канале, где форум был показан в прямом эфире, отмечали, что в момент выступления Кудрина Титов не отрывался от своего смартфона, всячески демонстрируя невнимание к тому, что говорил экс-министр финансов.

А что же сама экономика? Она остается в положении «околоноля» (так, кстати, называется пьеса, авторство которой приписывается Владиславу Суркову, но она совсем не об экономике). Но ВВП все-таки поднимается от отрицательных значений к нолю быстрее, чем предполагалось раньше. Показатель общего тренда — очередной прогноз мировой экономики, 4 октября представленный МВФ. О России в нем говорится: в 2016 году падение экономики продолжится, но не на 1,8%, как было в апреле, а на 0,8%. А дальше — начало роста.

Подведем промежуточный итог расклада сил между «либералами» и «государственниками». На стороне первых тот факт, что острая фаза экономического кризиса пройдена, «государственники» в этом смысле опоздали, но на их стороне политическая мода. И ее неотъемлемая часть — главенствующая идеология.

Задача: чем руководствоваться, принимая кардинальное политическое решение о будущей экономической политике?

Есть знаменитый китайский опыт, китайским реформаторам удалось с большим успехом совместить в экономике государство и рынок. Как они добились успеха?

Дэн Сяопин ничего не изобретал. Он сумел реализовать в Китае то, что начиналось в советской России как Новая экономическая политика. В СССР она была свернута, и последующие попытки, например косыгинская реформа, так и не сумели наверстать упущенное. Китай же свою Новую экономическую политику реализовал. Во-первых, потому что геополитический груз, давивший на СССР, был несопоставим с китайским. Во-вторых, и это почти столь же важно, потому что Дэн Сяопин сумел вывести реформы из-под давления идеологической инквизиции. Его простенькая фраза: «Не важно, какого цвета кошка; важно, чтобы она ловила мышей» — ключ успеха реформ.

Обращение к китайскому опыту — это подсказка. Если главное не идеология, не либерализм и не исторические традиции государственничества, а результат, то в принципе можно разрушить стену между лагерями политиков от экономики. Сами они с этой задачей не справятся, а вот президенту она по плечу.

О чем конкретно идет речь? Конечно, не о том, чтобы Кудрин рука об руку с Глазьевым написали общую программу. Они точно не Ильф и Петров. Но компромисс, как ни странно, возможен. Точки соприкосновения предлагает даже МВФ. Одна из его рекомендаций, 4 октября адресованная России, состоит в том, что ЦБ следует продолжить смягчение денежно-кредитной политики для перехода экономики от рецессии к росту. Ужесточать монетарную политику не стоит и когда подъем возобновится, считают в фонде.

Более зримые очертания компромисса были предложены Кудриным в Сочи, как раз в тот момент, когда Титов его демонстративно игнорировал. Компромисс такой: предлагается движение сразу по двум направлениям. Приоритет со стороны институциональных реформ — укрепление независимости суда, включая его высвобождение из кадровых объятий президентской администрации, которая активно влияет на формирование высших эшелонов судейского корпуса. Приоритет со стороны инвестиционного разогрева оживления экономики — реализация при ключевой роли госинвестиций инфраструктурных проектов.

Замечу: к госинвестициям можно относиться по-разному, но глупо игнорировать, что российская экономика огосударствлена минимум на 60%. Напомню, Алексей Улюкаев в свое время предлагал 100% средств Фонда национального благосостояния пустить на инвестиции именно инфраструктурных проектов. Выбор достаточно внятен: улучшение инфраструктуры привлечет новые инвестиции, включая частные, сам же частник за такие проекты не возьмется из-за проблем с их окупаемостью.

А независимый суд, беспристрастности которого доверяли бы все участники процесса, и вовсе в интересах всех граждан России.

Всем был бы замечателен предлагаемый сдвоенный прогресс, если бы не одно «но». Это острота бюджетных проблем и горячие лоббистские схватки вокруг приоритетов бюджетных расходов, в которых главная борьба разворачивается между социальными и военными расходами, а все расходы, которые относятся к поддержке экономики, идут под нож. Денег на крупные инфраструктурные проекты не остается.

Если госинвестиций найти так и не удастся, мы перед разбитым корытом. Или — эмиссия и передел экономики по-глазьевски, возможно, с поправками по-титовски. И практически нерешаемая задача строительства будущего с головой, повернутой в прошлое, что рано иди поздно обязательно приведет и к смене политической моды. Или — прежняя ставка на финансовую стабильность, при очень неспешном оживлении. И продолжающееся давление политической моды.

[Николай Вардуль]

http://www.mk.ru/economics/2017/01/0...2017-godu.html
Пришло время принимать стратегические решения
Вчера в 19:58, просмотров: 1678

фото: Наталья Мущинкина

Кто-то уверенно от поставленного вопроса отмахнется: ну какие революции?! Напомню один подзабытый прогноз, его выпустили в 2011 году не философы-политологи, а рыночные аналитики компании «Ренессанс капитал». Они попытались на основе сравнительно-исторического анализа 150 стран нащупать пороги в уровнях ВВП на душу населения, которые критически повышали риски массовых выступлений против существующего строя. Получилось вот что: с $10 000 на душу населения демократия — навсегда. Но это, увы, не про Россию. Из общего правила делается исключение для стран — экспортеров нефти. Оно обосновывается опытом стран Персидского залива с высокими доходами и «непоколебимой», по определению доклада, автократией. «Бессмертие» же нефтяной автократии, по оценке авторов доклада, наступает с $19 000 ВВП на душу нефтеэкспортирующего населения. Россия, впрочем, не полностью встраивается и в «персидский» ряд. Для нее придуман особый термин — «анократия» (слабая демократия с автократическими тенденциями). Подушевой доход оценен в $14 000; по мнению аналитиков, есть тридцатипроцентная вероятность, что Россия повысит уровень демократии. «Мы не удивимся, если президентские выборы 2018 года будут более конкурентными», — осторожно надеются авторы. Альтернатива — перспектива вступления России в клуб «бессмертных автократий». Вероятность такого сценария политкорректно не указывается.

К конкретным цифрам могут быть претензии, но суть не столько в самих цифрах, сколько в расставленных указателях. Россия в очередной раз оказывается перед судьбоносной развилкой. И куда она свернет или уже сворачивает, должен ответить именно 2017-й. Дело, понятно, не в далеких революциях, а в приближающихся президентских выборах 2018-го.

Прогноз от «Ренессанс капитал» легко критиковать. В несокрушимую автократию не в Катаре, а в России верится с трудом при любых обстоятельствах. Да и революции зависят не только от уровня ВВП на душу населения. Но списывать прогноз в архив не стоит. Что бы ни произошло с 2011 года в мире и на Ближнем Востоке, указатели прогноза повышают значение принимаемых в России стратегических решений.

Стратегия, даже при ее отсутствии, пахнет нефтью. Нефтедобывающей страной Россия, конечно, останется, как бы ни менялась ее экономическая модель. А что ее давно пора обновлять — общее место. Сначала (еще в эпоху заоблачных цен на нефть) экономика отказалась расти вслед за ростом цен, в 2015–2016 годах прибыли российских компаний росли, а инвестиции падали. Слово за политиками.

Позиция Владимира Путина двойственна. Он поставил перед правительством задачу подготовить программу, обеспечивающую темпы роста российской экономики, превышающие среднемировые. Если поручение президента не постигнет судьба печально знаменитых «майских указов», обновление экономической политики может означать и обновление экономической команды.

Однако пока президент не раз выражал поддержку ключевым фигурам финансово-экономического блока. А они не раз публично заявляли, что российская экономика, по крайней мере в среднесрочной перспективе, если и пойдет в рост, то скромный — никак не выше 2% годовых. Заведомо ниже среднемировых темпов.

Что же должно измениться в нашей экономике в 2017 году? Можно, нагнетая страсти, ждать революции в правительстве или в ЦБ. Но что мешает, например, реализовывать крупные инфраструктурные проекты с опорой на госинвестиции или инвестиции госкомпаний одновременно с институциональными реформами? Можно встать на пуристские позиции, утверждая, что еще более возросшая роль государства противоречит одному из кардинальных направлений институциональных реформ. Но в политике перевешивают прагматичные цели: инфраструктура нужна частным инвесторам не меньше потепления инвестиционного климата, она разбудит и частные инвестиции. А для сокращения роли государства есть широкое поле и за пределами инфраструктуры.

Начало 2017 года многообещающе. Это и достигнутый уровень цен на нефть, и появившиеся надежды на то, что «дно» санкций пройдено. Понятно, позитив может развеяться. Но вице-премьер Аркадий Дворкович может оказаться правым, утверждая, что текущие цены на нефть уже учитывают риски неполного выполнения договоренностей о сокращении добычи нефти. Тогда уровень в $55 за баррель может оказаться устойчивым. Что же касается надежд на улучшение российско-американских отношений, факт в том, что Дональд Трамп и его формирующаяся администрация не перегружены негативом от отсутствия должного взаимодействия между Вашингтоном и Москвой.

Самое время принимать стратегические решения в российской экономике.