2418. Кто мы? Русские в поисках нации

[Мария Снеговая]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...-poiskah-nacii

Проект «Русский мир» представляет собой архаичный ответ Путина на «гражданскую нацию» Алексея Навального: империя вместо национального государства. империя вместо национального государства и диктатура вместо демократии. Это та же попытка дать россиянам ответ на острый вопрос «Кто мы?»

Россия ельцинской поры так и не смогла найти ответ на вопрос «Кто мы?». Причина провала лежала в фундаментальном противоречии, заложенном в структуру государства ельцинской поры, — в сочетании недораспавшейся империи с демократическим госустройством.
Проблема лежит в исконной дихотомии между империей и гражданской нацией.

Многие считают, что взметнувшиеся вслед за присоединением Крыма рейтинги Путина — результат усиленной промывки мозгов кремлевскими властями, у самих же россиян готового мнения по таким вопросам нет. Однако крымские события показали, что мнение есть и значительная часть общества поддерживает имперские устремления российской элиты. Именно к этой части общества обращен путинский проект «Русский мир», контуры которого показаны в «Материалах и предложениях к проекту основ государственной культурной политики», опубликованных на прошлой неделе.

Наличие культурной общности между русскоязычными жителями из разных стран подтверждают результаты опросов русскоязычного населения Восточной Европы, которое часто оказывается ценностно ближе к россиянам, чем к титульному населению своих стран. Например, как и россияне, русскоязычные граждане балтийских стран в основном поддержали присоединение Крыма. Так, по данным опроса исследовательского центра SKDS, в Латвии неоправданными действия России в Крыму назвали 35,7% русскоязычных латышей против 78,3% латышскоязычных. Полностью оправданными действия России считают 43,1% русскоязычных и только 8% латышскоязычных. Такой огромный разрыв в оценках среди людей, долгое время проживающих в одной стране, можно объяснить только культурными отличиями. По аналогии: в статье 2009 г. Максим Руднев, социолог из НИУ ВШЭ, обнаруживает, что русскоговорящие жители Эстонии очень похожи на россиян по своим ценностям и установкам и совсем не похожи на эстоноязычных жителей (Руднев М. Влияние «русскоязычности» на жизненные ценности. — Журнал «Социология: 4М», 2009, N 28).

Поиск национальной самоидентификации

Политолог Брюс Капферер в книге «Легенды народов: государственные мифы» (Kapferer B. Legends of People, Myths of State: Violence, Intolerance and Political Culture in Sri Lanka and Australia, 2012) на примерах из истории Шри-Ланки и Австралии показывает, что часто политики не столько манипулируют сознанием масс, сколько сами разделяют общие онтологические мифы со своим народом и апеллируют к этим мифам. Так, по-видимому, искреннее мнение Владимира Путина о распаде СССР как крупнейшей катастрофе ХХ в. разделяет и большинство россиян: по опросу «Левада-центра» в декабре 2013 г., о распаде СССР сожалеют 57% россиян. Политики часто не столько создают государственные мифы, сколько формулируют их, вербализуя и структурируя уже существующий в сознании масс смутный и расплывчатый запрос. Успешность же государственных мифов зависит от того, насколько чутко политики улавливают этот запрос.

Именно таким размытым запросом в сознании россиян стал идеологический вакуум, возникший с распадом СССР. Коллективный поиск национальной идеи в 1990-е гг. часто приобретал откровенно комический оттенок. Но Россия ельцинской поры так и не смогла найти ответ на вопрос «Кто мы?». Причина провала лежала в фундаментальном противоречии, заложенном в структуру государства ельцинской поры, — в сочетании недораспавшейся империи с демократическим госустройством.

Проблема лежит в исконной дихотомии между империей и гражданской нацией. Как показывает историк Джеффри Хоскинг (Хоскинг Д. Россия: народ и империя, 1552-1917. 2001), Россия всегда была империей: не национальным государством, построенным на основе народного суверенитета, а метрополией, объединяющей вокруг себя покоренные колонии. Специфика России состояла в континентальном характере империи: колонии географически не были отделены от метрополии, но территориально образовывали с ней одну страну. Отсюда исконная потребность в сильной авторитарной власти для удержания колоний, которая замедляла демократические процессы в метрополии. Политолог Дмитрий Фурман писал: «Все иные национализмы, складывающиеся в Российской империи, могли апеллировать к демократическим ценностям, но русский не мог этого делать, ибо в континентальной империи с неясными границами между имперским центром и периферией нельзя демократизировать центр, не допуская сепаратизма окраин...» Это четко сформулировал Александр II: «Если дать России конституцию — она развалится, поэтому я не даю, а не потому, что мне жалко поступиться своими правами» (см.: «От Российской империи к русскому демократическому государству», polit.ru, 8.12.2010). Отличие русского имперского национализма поэтому состояло в том, что русский народ традиционно считал своей сверхзадачей удержание «братских народов» в едином «дружественном» ярме. Имперская ориентация была неразрывно связана с авторитарной системой управления. Позднее имперская структура, существовавшая в Российской империи, воспроизвела себя и в СССР.

Русские в российской империи

Другой особенностью российской империи было то, что русские как бы жертвовали признанием себя как титульной нации в обмен на неформальный статус «старшего брата» в семье народов империи. Например, в СССР в отличие от других республик у РСФСР даже не было собственных национальных институтов, поскольку было понятно, что общесоюзные институты и так были преимущественно русские. Но отсутствие формального признания титульности русской нации в составе империи со временем вело к росту недовольства среди русских, ощущению ущемления своих прав. В результате формировался комплекс — «русских ущемляют», что, по Фурману, обусловило особость русского национализма: русский национализм «не стремится к распаду империи, он стремится к превращению СССР в государство с ясными преимуществами русских, ясное национально русское государство» (Фурман Д. «От Российской империи до распада СНГ», лекция в ОГИ, poilt.ru). Перефразируя известную поговорку, русский национализм стремился стать не свободным, а господином (над другими нациями). Именно этому запросу и отвечает текущий кремлевский проект «Русского мира».

Ельцинская же Россия, возникшая на месте недораспавшегося Союза, не стала ни национальным (русским) государством, ни империей, железной рукой удерживающей «братские народы» в едином государстве. Именно поэтому чеченская война 1994 г. стала столь сильным ударом по демократическому проекту Ельцина — она прямо обозначила неразрешимые противоречия между демократией и империей. Пытаясь найти решение этой проблемы, ельцинские элиты предложили искусственный термин «россияне». Но на этой основе устойчивая национальная идентичность возникнуть не смогла именно в силу фундаментальных противоречий в структуре государственности ельцинской поры: демократия стимулировала сепаратистские тенденции в наднациональной федерации — вновь возникшие «россияне» стремились вон из России. Отметим, что в этом смысле действия Владимира Путина, восстановившего контроль над Чечней параллельно с отменой выборов губернаторов и воссозданием авторитаризма, гораздо более последовательны.

Не решенный в 1990-е гг. национальный вопрос в начале 2000-х обострился из-за притока в страну большого числа мигрантов из Средней Азии и возросших трений с коренным населением. Устойчиво росла популярность лозунга «Россия для русских».

Алексей Навальный был одним из первых политиков, уловивших этот запрос и предложивших на него свой ответ — демократия и гражданский национализм. Казалось, что Путин, пришедший к власти на волне победы во второй чеченской войне, не сможет найти убедительной альтернативы идеям гражданского национализма Навального. Однако к началу 2014 г. Кремль, чутко прислушивающийся к настроениям россиян, сформулировал конкурирующий проект — «Русский мир» («Материалы и предложения к проекту основ...», см. выше).

Ответ Путина Навальному

Проект «Русский мир» представляет собой архаичный ответ Путина на «гражданскую нацию» Алексея Навального: империя вместо национального государства и диктатура вместо демократии. Это та же попытка дать россиянам ответ на острый вопрос «Кто мы?». Однако для большинства россиян путинский проект несомненно привлекательнее «гражданской нации» Навального по двум причинам. Во-первых, российские либералы, в силу разных факторов являющиеся преимущественно носителями имперского сознания, не смогли сплотиться вокруг национального проекта Навального (как показали губернаторские выборы в Москве в 2013 г.) и лишили этот проект необходимой поддержки.

Во-вторых, еще важнее то, что «Русский мир» основан на вековых традициях русского имперского национализма и тонко увязывает между собой особую роль титульной русской нации с имперскостью. «Русский мир» апеллирует к постимперскому синдрому россиян, воскрешая в их глазах былое величие Российской империи и Советского Союза. Проект описывает «единую российскую культуру» как правопреемницу «достижений всех коренных народов» страны. Одновременно «Русский мир» тонко интегрирует в себя идею «Россия для русских» и дает ответ на вековой запрос русской нации стать титульной в рамках империи. Проект подчеркивает опору на русских как титульную нацию: «...Исторически именно русский народ являлся и является государствообразующим. Отрицание этого факта равносильно отрицанию межнациональных различий вообще. (Около 80% граждан Российской Федерации — русские.) Аналогичным образом подавляющее большинство культурных достижений нашей страны связано с именами деятелей культуры, творивших в рамках русской культурной традиции». Подчеркнем революционность самого признания этого факта — опоры на титульную нацию, ведь исторически (за вычетом редких периодов, подобных правлению Александра III) российская власть формально не признавала русских как государствообразующую нацию. Путин же дает ответ именно на этот вековой запрос россиян.

Прямая связь проекта «Русский мир» с историческими архетипами не позволяет усомниться в потенциальной успешности этого проекта. Именно культурой (а не просто «маленькой победоносной войной») объясняются зашкаливающие путинские рейтинги по результатам украинской кампании. Более того, по той же причине Кремлю удалось почти мгновенно переманить на свою сторону русских националистов (например, Егора Просвирнина, Александра Храмова), бывших сторонников идей Навального, которые теперь активно поддержали аннексию Крыма. В отличие от либерального сообщества Кремль отлично понимает культурные особенности России и успешно апеллирует к ним.

Несмотря на то что путинский проект будет пользоваться огромной популярностью у большинства россиян, он, по сути, представляет собой повторение все того же многократно пройденного Россией пути, который неизменно заканчивался для нас катастрофой.

[Мария Снеговая]

Выборы помогают российскому режиму выжить, хотя никто не верит в их честность и законность

Vedomosti.ru
15.09.2014

В России 14 сентября в очередной раз прошли очередные выборы. Их характерная особенность состоит в том, что в выборы, как правило, не верит ни власть, ни оппозиция, ни население. По данным «Левада-центра», в августе 2014 г. 37% россиян называли предстоящие выборы честными и законными (в 2013 г. — 25%). Факт всеобщего скепсиса по отношению к выборам не связан напрямую с поддержкой властей. Люди могут не доверять выборному процессу и не верить в демократию, но продолжают пассивно поддерживать власти. Распространенное мнение «а что я вообще могу изменить своим голосом» ведет к пассивности избирателей, которые не готовы ходить ни на выборы (как показала беспрецедентно низкая 20%-ная явка в Москве 14 сентября), ни на протесты, предпочитая «оставаться в стороне от политики».

На фоне всеобщего разочарования в выборах не ясно, почему власти так упорно продолжают их проводить. Выборы (особенно региональные) слабо вписываются в четко обозначившийся с 2012 г. тренд на концентрацию власти в одних руках. Отмена выборов глав регионов в 2004 г. не вызвала возражений со стороны большинства россиян. Зачем же власти продолжают тратить на выборы силы, время и нервы, а не отменят их совсем?

Московская власть, напуганная горьким опытом мэрских выборов 2013 г. (тогда оппозиционный кандидат Алексей Навальный чуть не прошел во второй тур), на этот раз максимально устранила оппозиционеров от участия в выборах. Но для небольшого числа независимых кандидатов лазейки все же остались. Несколько кандидатов смогли собрать необходимое для выдвижения число подписей, другие сумели выдвинуться по партийным спискам. Большинство независимых кандидатов не попало в Мосгордуму, но у части из них шансы были. Поэтому многие из тех независимых кандидатов, что сумели добраться до выборов, финишировали вторыми или третьими. Зачем же проводить выборы?

Политологи подчеркивают, что для диктатур (электоральных автократий) российского образца сохранение выборов (пусть в максимально ослабленной и фиктивной форме) и оппозиции все же необходимо. Выборы позволяют системе повышать легитимность, четче измерять запросы населения, рекрутировать новую элиту и стабилизировать систему. Выборы — это важнейший инструмент измерения лояльности, радивости и эффективности работы чиновников на местах, пишет Стивен Холмс (Демократия в российском зеркале. Под ред. А. Миграняна и А. Пшеворского, М., МГИМО-Университет, 2013).

Губернаторы, не сумевшие обеспечить высокий уровень поддержки «Единой России» и президента, обычно теряют работу. Такая судьба постигла тверского губернатора Дмитрия Зеленина, когда ЕР набрала в Твери на выборах 2010 г. лишь 35%. Согласно «Рейтингу выживаемости губернаторов» (фонд «Петербургская политика» и «Минченко консалтинг») в регионах, где «Единая Россия» показала низкие результаты на выборах 2011 г., незадачливые губернаторы были устранены. А главы регионов, где партия набрала много голосов, часто получали продвижение по службе. Как подчеркивает Стивен Холмс (An Autopsy of Managed Democracy), «показательные публичные увольнения недостаточно послушных мелких сошек, видимо, должны заставить других единороссов на местах тщательнее исполнять свою роль, обеспечивая ауру непобедимости вокруг находящихся во власти. Это, безусловно, включает и обеспечение парламентского большинства, если не сказать — супербольшинства, в Госдуме».

Получается, цель выборов в электоральных автократиях не столько в попытке сымитировать демократию, сколько в обеспечении выживаемости всей системы. И парадокс в том, что выборы помогают режиму выжить именно в силу того, что никто в стране не верит ни в их честность, ни в их законность.

Российский режим не первооткрыватель этой схемы. Большинство современных диктаторских режимов сохраняют как минимум фасадную имитационную оппозицию. Как показывает Люк Марч (Managing Opposition in a Hybrid Regime), распространенная проблема многих автократий — невозможность правящей партии инкорпорировать в себя весь разнообразный спектр групп интересов, присутствующих в обществе. Но встраивание части этих групп в систему режиму необходимо, чтобы снизить градус оппозиционных настроений в обществе.

Родоначальник подобных практик — режим Институционно-революционной партии в Мексике. В авторитарной Южной Корее Чон Ду Хван в 1980-1987 гг. запретил все реальные оппозиционные партии и создал лояльную оппозицию с целью инкорпорировать в систему оппозиционных активистов. Особенно близок россиянам опыт Нигерии, где в 1996 г. генерал Сани Абача допустил к регистрации всего пять партий, каждая из которых затем «независимо» поддержала его безальтернативную кандидатуру на президентских выборах. Предшественник Абачи генерал Ибрагим Бабангида под лозунгом «перехода страны к демократии» основал в Нигерии в 1989 г. две прорежимные партии: одну «слегка левую» и одну «слегка правую». Эти партии с почти неразличимыми программами и финансированием от власти получили в Нигерии насмешливые названия «Партия «Да» и»Партия «Да, сэр».

Российский режим тоже сделал ставку на «управление», а не полное уничтожение политической оппозиции. Полуконкурентные многопартийные выборы, которые режим неизменно выигрывает, обеспечивают ему хотя бы какую-то легитимность в глазах населения и инкорпорируют часть оппозиции в систему. Так, «Справедливая Россия» была создана как социалистическая альтернатива в ответ на снижение популярности КПРФ и недовольство пенсионеров «монетизацией льгот». Ее мнимая оппозиционность позволила закрыть «левый фланг» политического спектра и инкорпорировать протест льготников в систему. Сделать это при отсутствии выборов режиму было бы гораздо труднее. Дмитрий Рогозин в своей книге «Враг народа» пишет, что еще в 2003 г. Владимир Путин сказал ему: раньше или позже коммунистов должна заменить серьезная и современная левая партия, и это будет хорошо для страны. Другой пример — неизменно возрождающаяся как феникс партия Михаила Прохорова, призванная встроить в систему бизнес и либералов. Но если фиктивные партии начинают проявлять слишком большую прыть и независимость и создают настоящую угрозу Кремлю, их тут же распускают, как это случилось с «Родиной».

Текущий спектр системных политических партий, по мнению части наблюдателей, не отражает свежих изменений в российском обществе — произошедшей мобилизации либерального и националистического крыла. Поэтому с большой вероятностью к выборам в Госдуму 2016 г. стоит ждать появления очередных системных суррогатов праволиберальной («новый Прохоров») и националистической («новый Рогозин») окраски.

Суррогатные партии и поочередная кооптация части оппозиционеров в систему (как это случилось с «Яблоком») позволяют режиму постоянно раскалывать несистемную оппозицию и усиливать проблему коллективных действий внутри несогласных сегментов общества. Очередной иллюстрацией стал раскол оппозиционеров по поводу участия или неучастия в прошедших московских выборах. Призывы к бойкоту со стороны части оппозиционных лидеров, скорее всего, повлияли на то, что в ряде московских округов независимые кандидаты не добрали до победы всего несколько процентов. Итоговым результатом такой политики властей становится растущее разочарование в выборах со стороны несистемных оппозиционеров и убежденность в своей «неспособности ни на что повлиять». В этом смысле, как подчеркивает Холмс, тактика режима направлена скорее на демобилизацию, чем на мобилизацию населения. На текущий момент российский режим справляется с этой задачей весьма успешно.

Итак, выборы необходимы Кремлю не только с целью сымитировать демократию и придать ей легитимность. Основная их задача — обеспечение выживаемости всей системы за счет сигнализирования уровня лояльности на местах и кооптации части протеста в систему. Можно не верить в честность выборов, можно не ходить на них, но режим продолжит использовать их в своих целях независимо от избранной вами стратегии.

Автор — политолог, докторант Колумбийского университета (Нью-Йорк)

[Живой Гвоздь]

https://www.youtube.com/watch?v=Wln-weajago
10 382 просмотра
Поддержать Живой гвоздь:

с карт российских банков https://pay.cloudtips.ru/p/7edd7c0e
с карт иностранных банков https://www.donationalerts.com/r/zhiv...
Boosty: https://boosty.to/zhivoygvozd
Криптокошелёк: bc1qmdt96xvsun9a8qxvgakfx9gqy4x72penx5rm2p
Trust Wallet: https://link.trustwallet.com/send?add...

В эфире Мария Снеговая*, научный сотрудник Джорджтауна и Центра стратегических исследований международной политики. Ведущий: Никита Василенко.

Телеграм-канал Марии Снеговой*: https://t.me/mariasnegovaya
Телеграм-канал Никиты Василенко: https://t.me/bookandroll

* — Мария Снеговая признана российскими властями иностранным агентом