7638. Любовь и “Сволочи”

[Александр Мельман]

https://www.mk.ru/social/highlife/in...-svolochi.html
Владимир Меньшов: “Большую часть жизни я был очень зажатый и стеснительный”

16.09.2009 в 17:44

За фильм “Москва слезам не верит” Меньшов получил народную любовь, славу, зависть коллег и премию “Оскар” в придачу.

Что еще нужно для счастья? Богатство Меньшова не знает границ. Помимо пяти фильмов, ставших культовыми, это еще и около ста ролей в кино, а также красавица-жена Вера Алентова (великолепная актриса, между прочим)

и красавица-дочь Юлия (тоже актриса). Конечно, он не Гоша, не Гога и не Жора, но и Владимир Меньшов звучит вполне себе гордо. Сегодня Мастеру исполняется 70 лет.

“Меня похоронили, считали, что спился…”

— Владимир Валентинович, вам не кажется, что многие режиссеры с возрастом теряют свою квалификацию?

— Талант, по моим наблюдениям, конечен. Одна из версий, что он соразмерен сексуальному началу в человеке, и, когда угасает это начало, угасает и талант. Черт его знает! Вокруг себя я вижу немало режиссеров, которые были талантливы в молодости, в режиссуре. А потом он снимает кино, и вроде все элементы его успеха присутствуют, да и актеры чуть ли не те же, но вдруг все это вяло, малоинтересно, скучно, да и не смешно к тому же, если это связано с кинокомедией. Даже Чарли Чаплин в своих последних картинах совсем не тот, что вначале. Это очень болезненно. Где-то я читал, что у японцев был такой обычай — достигнув определенного возраста, знаменитые мастера меняли свою жизнь и даже фамилию, уезжали куда-нибудь в провинцию, где их никто не знал. Это, конечно, был бы идеальный вариант, но он нереален сейчас. Бывает, человека талант оставил, а он еще думает, что все у него прекрасно по-прежнему. Разумеется, сам себе он никогда в этом не признается, а сказать ему об этом — значит либо его убить, либо приобрести серьезнейшего врага.

— Как вы правильно все это говорите… про других. Но, наверное, как умный человек думаете-то при этом и о себе.

— Конечно, про себя я думаю: да я еще ого-го-го, я еще могу, вот вы увидите! Не так давно начал картину в новом для себя жанре мюзикла, снял хороший кусок. Хороший, я за это отвечаю. Но мне денег не хватило. А если у меня не получается, я и не настаиваю, не борец. Если не идет, значит, высшим силам не хочется, чтобы я снимал, и не переживаю по этому поводу. У меня была 11-летняя пауза между “Любовь и голуби” и “Ширли-мырли”. За это время меня похоронили, считали, что я спился, пропал, ничем не занимаюсь. Но “Ширли-мырли” вполне достойная картина, как я считаю.

— Простите, но ваши “Ширли-мырли” я просто не понял. Может, объясните, в чем там цимес?

— Это нельзя объяснить. Я присутствовал на просмотре, причем не в зале, и со мной сидели человек пять. Я видел, что они настроены на ту же волну, что и я, у них такое же чувство юмора. Я наблюдал, как люди сползают со стульев. Они говорили мне, что ничего смешнее не видели. А недавно Катя Васильева сказала, что смотрела этот фильм со своим сыном-священником и они просто хохотали до истерики. Рейтинг “Ширли-мырли” повышается после каждого просмотра, продажи растут и растут.

— Вот как вы заговорили — рейтинг, продажи. Это же совсем не ваши слова.

— А на каком же языке мне к вам обращаться? “Ширли-мырли” — это вообще документ эпохи, она точно передает атмосферу перестроечного времени и 90-х годов — идиотизм вместе со свободой. Так что зрители еще ее догонят. К тому же я никогда не притворялся и не говорил, что мне абсолютно наплевать на мнение зрителя. Коллеги не редко заявляют, что снимают для себя, для друзей, ну а я анализирую рейтинги. А как я еще могу узнать популярность картины, если она идет по телевизору? Ходить и спрашивать у людей?

“Гоша и Баталов — практически антиподы”

— Известно, что на главную роль в фильме “Москва слезам не верит”, которую сыграла ваша супруга Вера Алентова, вы поначалу хотели взять Ирину Купченко, затем Маргариту Терехову. Обе отказались. А если пофантазировать и там играла бы Терехова — это было бы совсем другое кино?

— Не думаю, я бы все равно настаивал на этом рисунке роли. Но сейчас мне кажется, что приглашение Тереховой было бы неправильным. Не смотря на то, что она была очень модна, да и актриса великолепнейшая. Она все время играла интеллигентных женщин, а это все-таки не простую работницу сыграть. Хотя и для Веры роль стала испытанием, она ведь тоже совсем не простая работница. А вот когда я придумал Баталова на роль Гоши, то сразу все изменилось в восприятии этого образа. Я-то искал среди 40-летних, но так и не нашел. Не было такого актера.

— Так вы же хотели снять Виталия Соломина.

— Виталик — прекрасный актер и человек был замечательный, но в этой роли нужно было брутальное мужское начало, которого в Виталике не было.

— В фильме есть очень хорошие слова, которые произносит Гоша: “Все в жизни я буду решать сам на том простом основании, что я мужчина”. Вы в своей семье тоже так иногда ставите вопрос, стуча кулаком по столу?

— Вообще, эту реплику написал я, ее нет в сценарии. Конечно, я принимал участие в создании этого образа. Ведь Алексей Владимирович Баталов человек мягкий и сильно не похож на Гошу. Они практически антиподы. Я всячески вытаскивал из него мужское начало, которое так нравится женщинам, так подкупает в нем. Феминистки таких заявлений не выдерживают. У Веры было несколько стычек по этому поводу с ними в разных странах. Семьи, в которых женщина взяла верх и является главным человеком, мне кажутся неполноценными.

— Баталов рассказывал, что в сцене, где он пьет горькую, были вырезаны моменты, когда Гоша встает и видно, что плащ надет у него на голое тело.

— Картина ушла в легенды. Я читаю воспоминания о съемках Олега Табакова, слушаю то, что говорит Алексей Баталов, и понимаю, что все врут как очевидцы. У меня совершенно другие воспоминания! Ну, надел он на голое тело плащ, да и не на голое, там трусы у него были. Но я-то помню, что Алексей Владимирович был не очень здоров, а мы снимали в каком-то холодном, нетопленом интерьере, и я очень опасался, чтобы он там не простыл.

— В фильмах “Москва слезам не верит” и “Любовь и голуби” чувствуется какая-то неповторимая атмосфера между артистами. Вот Михалков для тонуса играет с актерами в футбол. А вы что делаете?

— У меня такая атмосфера создается ни после, ни до, а во время съемок. Мы и без футбола выматываемся. Мне очень важно увидеть юмор в ситуации. На картине “Москва слезам не верит” очень много смеха, хотя по жанру это мелодрама. В подавляющем большинстве это смех от узнаваемости происходящего. Люди говорят: “Ой! И со мной это тоже было” и хохочут. Сейчас атмосфера совсем ушла со съемочной площадки, всем правит техника, электроника, режиссера просто нет. Он сидит отдельно и смотрит на монитор. Я так никогда работать не буду.

“Во мне многое от “Нофелета”

— Вы на съемочной площадке кто — диктатор или демократ?

— Может, режиссер и должен быть диктатором, но любимым. Спорить можно, но я мало припоминаю случаев плодотворности этого спора. Почти всегда актер несет ахинею. Если артист говорит: “Мне здесь неудобно”, это я понимаю. А если говорит: “Нет, этот человек так поступить не может, потому что я считаю…” Боже мой, да ты сделай сначала, как я прошу, а потом мы с тобой все обсудим. А раз не можешь сделать, то и споришь. Я сам был такой дурак, спорил с режиссерами, а теперь думаю: “Ой, как они-то меня воспринимали?” Ведь наспорятся вдоволь, наобижаются, а потом сидят, уронив головы, — разойтись нам, что ли? Это же бред!

— Можно ли по ролям актера понять, что он за человек и какой у него характер? Вы-то тогда кто больше по жизни — мягкотелый “Нофелет” или строгий дядечка из “Курьера”, наезжающий на своего сына только за то, что тот пьет молоко из банки?

— Очень сложно вычислить личность актерскую из его ролей. Бывает, что яркий актер может оказаться малоинтересной личностью, и, сидя в одной гримерке с ним, соскучишься уже через час. Скажешь: “Я сегодня прочел в газете…” А он: “Нет, не читал, да ну их на хрен, давай лучше выпьем по рюмашке”. А потом включится камера, мотор, он выйдет на площадку и так ярко и мощно сыграет, как никто. Зато по фильмам режиссеров смогу составить представление, что это за человек. Например, по картинам Тарковского, Ромма можно понять их пристрастия, характер, интеллект. А вот по “Крепкому орешку” нельзя.

— Но в том самом “Курьере” ваш персонаж очень был похож на вас, когда вы вручали премию MTV фильму “Сволочи”.

— Сам-то я очень разный. Во мне есть многое от “Нофелета”. Большую часть жизни я был зажатый и очень стеснительный. Даже уже после “Оскара” всегда старался, чтобы меня не заметили.

— А может, это красивая, умная и талантливая жена вас переделала?

— Да она еще в большей степени человек закрытый. И другой стать даже не пыталась. Для нее самое большое удовольствие — сидеть дома, читать спокойно, телевизор смотреть, стирать, гладить. Так что от своей стеснительности я уже сам освободился. Положение обязывало.

— Так за что же вы все-таки этих “Сволочей” так опрокинули, конверт на пол бросили? Сейчас, наверное, так бы уже не поступили?

— Тема Великой Отечественной войны для меня святая. Это громадный подвиг народа, оправдывающий и объясняющий очень многое в нашей жизни. Вся наша история ХХ века была подготовкой к этой войне, а сейчас это убирают и говорят, будто были только одни репрессии. Когда сейчас пытаются принизить подвиг народа, у меня это вызывает возмущение. Фронтовики по поводу “Сволочей” говорили, что это позор и таких детей-смертников просто не могло быть. Автор сценария сначала кипятился, говорил, что он сам жил в таком лагере, а потом был военным летчиком. Но, когда занялись проверкой документов, оказалось, что он вроде вообще не воевал. Потом он сказал, что все это придумал, и извинился. Но вдруг снимается картина на эту тему, да еще и получает главный приз. Это меня и возмутило. Я сказал, что этот приз вручать не буду.

— У вас около 100 ролей, но было удивительно узнать, что вы сейчас снимаетесь в фильме “Любовь-морковь-3” и там с героем Гоши Куценко меняетесь телами. Зачем вам это нужно?

— Мне интересно. Хороший сценарий, хорошая роль. Вы говорите, попса? Но мою репутацию это не уничтожит. Мы стараемся делать комедию.

— Для вас в согласии на подобные роли существует такой простой человеческий мотив, как сумма гонорара?

— Так надо же на что-то жить. У меня есть граница, через которую я точно не переступлю. Если меня пригласят на такой фильм, как “Сволочи”, то я там никогда не снимусь. Но, когда начинаешь, не знаешь, что получится. Конечно, мне было бы приятнее сидеть на даче, смотреть в окошко, лежать, думать, писать. Но разве это жизнь? А снимаясь с молодыми режиссерами, модными актерами, я многое узнал про современное кино.

“Вере есть что показать, и она это показала”

— Зачем вы раздели вашу любимую жену в фильме “Зависть богов”? Наверное, после этого слышали за спиной всякие смешки, упреки?

— Сам я ни одного смешка не слышал, только в передаче других. Да, есть люди, которые возмущены тем, что Вера снялась там обнаженной. Этим людям уже ничего не докажешь, они остались в прошлом веке. Это дурь какая-то, недоразвитость. Слава богу, что мы избавились от этой цензуры. У меня в картине никакой порнографии нет! Я знал, что это будет фильм с эротическими сценами, и хотел показать, как девушка, прожившая жизнь, не знала, что такое страсть, настоящая любовь. Таких женщин дикое количество. И когда она все это в себе почувствовала, то поняла, что жила до этого зря. Словами в кино такое не объяснишь, мне было важно, чтобы это происходило именно в кадре и люди видели, как она сходит с ума от страсти в прямом смысле слова. Без этих сцен нельзя было обойтись. Меня спрашивают: “Откуда вы так женщин хорошо знаете, это жена вам объяснила?” Жена мне такое объяснить не может, я это знаю лучше нее. Попытки снять эротические сцены я предпринимал и в “Москва слезам не верит”, но тогда это было невозможно.

— Скажите, если это не секрет, в этих прекрасных сценах снялась именно Вера Валентиновна или другая актриса?

— Разумеется, Вера Валентиновна. И никаких склеек там нет. Ей есть что показать, и она это показала.

— В 90-х ваша дочь Юлия благодаря ТВ-шоу “Я сама” была очень популярна. Помню, про вас тогда говорили, что вы просто папа Юли Меньшовой. Передача закончилась, она выпала из ящика, и про нее тут же забыли. Как вам все это?

— Все-таки ее еще не забыли. Юлю так сильно полюбили тогда, что до сих пор помнят. Но с другой стороны, пересидеть в телевидении тоже крайне опасно, и примеров тому немало. Человек уже не в состоянии понять, что его на ТВ слишком много, он начинает надоедать. Хотя это и не от него зависит.

— У вас налажен контакт с Юлей? Вы хорошо ее понимаете?

— Мы не настолько близки, она человек довольно закрытый. К тому же мы все по-дурацки сильно заняты, нам сойтись всем вместе очень нелегко, такое редко случается. В этом году это случилось летом: Юля жила на даче, у нее был ремонт, и мы тоже иногда к ней туда наезжали. Бывает, что мы с Верой сидим с внуками, Юля совсем в другом месте. Редко нам удается поговорить по душам, но я многое о ней знаю. А матери она говорит еще больше, потом уже Вера мне докладывает.

— Вы сказали, что по фильмам, которые снимает режиссер, можно понять, что у него за душой. Что можно понять про человека, снявшего “Москва слезам не верит”, “Любовь и голуби”, “Зависть богов”?..

— Лучше, конечно, людей поспрашивать. Но сошлюсь на письмо одной женщины. Его мне передали наутро после премьеры “Зависти богов”. Она написала, что все мои фильмы учат милосердию. “В ваших картинах нет плохих людей, вы ко всем относитесь с пониманием и с сожалением”. Действительно, каждому своему плохому герою я даю сцену, где его станет жалко. Ну, сделал он плохой поступок, но не сволочь же он на всю жизнь. Человеку это необходимо, его надо пожалеть, пригреть.

[Александр Мельман]

https://www.mk.ru/culture/2012/02/20...ustroilos.html
20.02.2012 В 14:47
КУЛЬТУРА

Вера Алентова: «Когда я в Москву приехала, то была невинной девочкой, и мат воспринимала буквально»

Я очень хотел, старался — ни слова про «Москва слезам не верит». Но как это возможно?! Ведь фильм точно про меня, значит, Катерина — я сам и есть. Вошел в парадное, там консьержка: «Вы в какую квартиру?» Назвал номер. «А, к Алентовой? Ну идите». И сразу в голове пронеслось: «Хэлло, общежитие слушает». Помните? Вот и я помню.

Напротив меня, уютно устроившись на диванчике, сидит Вера Алентова. Мы вдвоем, мужа-то никакого нет. Он в отъезде. Какая же она молодая, красивая… Закрытая? Холодная? Разная. Единственная и неповторимая. У нее вообще нет недостатков. Зато есть юбилей. Отличный повод для душевного разговора.

Вера Алентова: «Когда я в Москву приехала, то была невинной девочкой, и мат воспринимала буквально»
ВЕРА АЛЕНТОВА.
ФОТО: МИХАИЛ КОВАЛЕВ
«Никому и ничем я не обязана»

— Говорят, вы не любите и даже не умеете готовить. Это правда?


— Не люблю и не умею.

— И Владимир Валентинович должен был к вам в этом смысле пристраиваться?

— Он пристроился — научился сам готовить.

— Неужели эта пристройка происходила мирно, без боев местного значения?

— Он понял, что если будет есть то, что буду готовить я, то быстро протянет ноги. Так что проблема решилась сама собой. Вы знаете, ко всему нужно иметь пристрастие. Моя мама тоже была актрисой и тоже не умела готовить. А у Володи прекрасно готовила мама. Он родился в Баку, где мужчина считается главным кулинаром. Да, готовить я не умею, но зато умею все остальное.

— И гвоздь забить…

— Шить, вязать, розетку починить — это не проблема. Да и готовить я бы научилась, уверяю вас. Другое дело, что есть у людей к определенным вещам дарование. У меня приятельница, выйдя замуж, решила научиться готовить. И научилась. По книгам. Только есть это невозможно. А Меньшов любит это дело. У меня хорошо готовит Юля, папа ее научил. Они делают это быстро и с удовольствием. Вот есть люди, которые любят землю, дачу, сажают, а для меня это все темный лес, мне главное, чтоб были рядом телефон, книги… Я город люблю. Хотя ведь это здорово: однажды посадила огурчик, и когда увидела то, что из этого зернышка выросло, — меня это просто потрясло.

— Говорят, что вы очень сложный человек — согласны с этим?


— Что значит сложный? Несложный — значит примитивный? Я думаю, что вообще человек — это организация сложная. Наверно, имеется в виду, что человек я закрытый и со мной трудно журналистам. Я не считаю, что миллионы людей должны знать все о моей личной жизни. Это только мое пространство. Но сейчас выросло поколение, которое этого совсем не понимает.

— Потому что считают: вы публичный человек, значит, обязаны народу показать всю свою подноготную.

— Народу я ничем не обязана. И не должна я фотографироваться с первым встречным, и автографов давать никому не должна.

— Но под словом «сложная» я имел в виду не вашу закрытость. Такой человек взыскательно выбирает свой круг общения, его доверие заслужить непросто, чуть что не понравится, он может отшить, отбрить, всегда говорит то, что думает… Вот такой я вас вижу.

— То, что люди про меня говорят… Каждый видит меня по-своему, и каждый прав. Я вот свой портрет никогда бы не смогла нарисовать. И вы не сможете, мы будем необъективны. Человек всегда ошибается, когда о себе рассказывает.

— А вы любите себя?


— Я отношусь к себе с уважением.

— А я думал, вы скажете «местами».

— Нет, я хорошо к себе отношусь. Вообще, женщина должна себя любить, хотя и знать какие-то свои недостатки. Если женщина себя не любит, это неправильно. Зато строже судьи, чем я в отношении себя, просто нет, поэтому я не могу сказать, что во всем себе нравлюсь.

— А вы можете привести пример из недавнего, где вы бы себе сказали так, по-пушкински: ай да Вера, ай да молодец?

— Нет, я в этом смысле самоед. Поставить себе отметку «пять» по пятибалльной системе мне очень трудно. Вот я играю спектакль, но это настолько живое дело, что я сегодня могу сыграть на «пять», а завтра на «три». Но за то, что мы одолели строительство дачи, пожалуй, «пять» нам поставить можно. Мы сейчас ходим по ней и говорим друг другу: боже мой, неужели это можно было поднять?!

«Когда кого-то обижают, мне становится не по себе»

— Вы играете спектакль «Девичник-club» с Марией Ароновой и Ларисой Голубкиной. Мне рассказали, что на одной из репетиций Аронова чем-то обидела Голубкину, а вы за нее заступились и Аронову отбрили. Но та не обиделась, а поняла вашу правоту.

— Маша — большой молодец, потому что признать свою ошибку далеко не всякий может. Она очень хорошая актриса, но поняла, что все-таки субординацию поколений нужно соблюдать, она ведь намного нас моложе. Когда кого-то обижают, мне становится не по себе.

— А вы выбираете выражения в таких ситуациях?

— Когда я в Москву приехала и поступила в театральный институт, то была невинной девочкой и мат воспринимала буквально. Меня любое такое слово вводило в ступор. Но когда я села за руль, моя приятельница мне сказала: «Если ты каждый раз, уступая место в одну и другую сторону и задевая близлежащие машины, не научишься ругаться матом, ну хотя бы внутри себя, обязательно врежешься».

— Чтобы выпустить пар.

— Я последовала ее мудрому примеру, научилась произносить про себя самые последние слова и только тогда смогла нормально водить машину. Я не люблю ненормативной лексики со сцены, хотя бывают спектакли, где это оправданно. И еще я не люблю, когда раздеваются для того, чтобы привлечь зрителя.

— Но вам тут же вспомнят «Зависть богов».

— Вряд ли, там без таких сцен нельзя было обойтись. Это фильм о страсти. Да, можно, конечно, было закрыться зонтиком, но это трусость.

Вере Алентовой - 70!
Вере Алентовой - 70!
СМОТРИТЕ ФОТОГАЛЕРЕЮ ПО ТЕМЕ
«Мы с Володей достаточно шумный народ»

— Вы сказали, что с Меньшовым очень разные. Наверное, это здорово — так вы только дополняете друг друга.

— Да, мы ссоримся очень шумно. Помню, мы с ним вместе играли спектакль под названием «Пизанская башня». Очень хорошая пьеса, и там хорошая история: два немолодых человека живут вместе и решают расстаться, причем решает она — интеллигентная, милая женщина, а он, хамоватый и пьющий человек, не отпускает ее. Весь смысл там в том, что любовь имеет разные формы. И вот после спектакля в гримерке мы с Меньшовым начали громко ссориться: «Ты не туда пошла и не так!» — «А ты вовремя реплику не подал!» Потом открыли дверь и увидели совершенно ошарашенных зрителей с цветами. Мы на них смотрим вот такими глазами — они на нас. О, ужас, мы ведь так кричали, что они о нас подумают?! Они стоят оцепеневшие с вазой, а я им: «Ради бога, проходите, все хорошо». Так что мы с Володей достаточно шумный народ. Но мне кажется, что это нормально.

— Вам важно, что о вас говорят другие?

— Важно, все-таки человек живет в социуме, в окружении. Мне важно, что обо мне подумают люди, потому что они почему-то знают цену практически каждому человеку. Понимаете, любой подлец никогда не согласится, что он подлец. Я же играла такую Валендру в фильме «Завтра была война», помните? Нас учили быть адвокатами своих ролей. Если вы скажете человеку, что он совершил дурной поступок, он в ответ вам выдаст монолог о том, что был прав абсолютно и сделал это из очень важных соображений.

— Ну да, людям свойственно себя оправдывать, иначе бы каждый второй кончал жизнь самоубийством.

— Как-то однажды мне напомнили одну неприятную историю, связанную со мной. А я ее совсем забыла, напрочь. Просто мой мозг выкинул ее, и все тут. Для актера очень важно понимать, что он несовершенен. Все-таки каждый человек хочет, чтобы думали, что он поступил хорошо и правильно. Каждый хочет, чтобы его любили. А шла ли я против большинства? Такое было, но нечасто. Но отнюдь не из-за трусости, а иногда из-за того, что это бессмысленно. Ну кто я такая, чтобы говорить кому-то правду? Все-таки жизнь меня научила понапрасну не обижать людей.

— Были такие моменты, когда чье-то мнение могло просто погубить вас?

— Было. Когда я выпускала свой первый спектакль в Театре Пушкина по Бернарду Шоу, у меня там была главная роль. Она мне очень нравилась, и мне казалось, что я играю это хорошо. Но на прогоне главный режиссер просто размазал меня. Это был ужас, мне страшно стало, ведь я была начинающей актрисой. Сразу сомнение: а правильно ли выбрала профессию, ведь я же ничего не умею? Но тут одна наша замечательная старая актриса встала и сказала главному режиссеру: «Я не согласна с вами». Так она меня спасла.

— А что такое театр как сообщество? Вот телевидение называют террариумом единомышленников. Так в театре это, наверное, еще страшнее?

— В театре есть всё: зависть, злоба, ненависть. Но есть и благородство, и любовь. Так, как везде. Просто, может, у артистов это более концентрированно. Но вот в нашем Пушкинском, знаете, есть какая-то атмосфера, когда люди, попадающие в его орбиту, даже если и выпадают из нее, то все равно вспоминают очень хорошо о коллективе. Это важно. Хотя интриги, конечно, были, и весьма неприятные. Был спектакль, где я должна была играть, но в распределении ролей меня не оказалось. Ничего не понимаю. Случайно встречаю одну актрису, а она: «Как жалко, что вы уходите на год из театра». И я понимаю, что режиссеру кто-то нашептал, будто я ухожу из-за съемок в кино, и, естественно, он ставит вместо меня другую. И такое было.

— Вы когда-то говорили, что зависти не подвержены. Но вот Кончаловский всегда заявляет, что зависть — это стимул для человека быть лучше.

— Ну это только белая зависть, когда ты видишь, как человек прекрасно играет, в какой он форме. Иногда так сильно сожалеешь, что тебе не попался такой материал, что ты это хотя бы не попробовал! Но кнопки в обувь я никому не подкладывала. Мне, наверно, везло, я очень много играла хороших ролей и изначально столкнулась с прекрасными актерами. И в кино, и на телевидении, и в театре. Если бы этого не было, не знаю, что бы получилось. У меня много наград, это тоже имеет значение. Когда-то мне казалось: есть у тебя звание народного, нет — какая разница. А все-таки это важно для артиста. Именно оттого, что у меня всего этого достаточно, может, поэтому зависти ни к кому и не было. Мама мне говорила: ты единственная в своем роде, помни это, такой, как ты, больше нет. И никогда я не хотела на кого-то быть похожей, наоборот, если кто-то сделает так, я — обязательно — в другую сторону.

«32 года любви, это я вам скажу… это много»

— После фильма «Москва слезам не верит» у вас же была всенародная слава. Как вы ее перенесли?

— Поначалу меня никто не узнавал, и я очень хорошо себя чувствовала. Тогда, еще до «Оскара», я поехала получать приз «Сан-Мишель» за лучшую женскую роль в Брюссель. Но вовремя приехать не смогла. Вылетела позже, одна. Сказали, что меня встретят. Но я уже тогда снималась в каком-то телевизионном фильме и ради роли стала блондинкой. Поэтому человек, который должен был меня встретить, меня не узнал. Я тыкалась туда-сюда и никого не находила. Наконец встречающий увидел, что все разошлись, осталась лишь одна дама. Он подошел ко мне: «Вы Алентова?» На Западе, если ты в фильме прославился, то свой имидж менять уже не имеешь права. Твой внешний вид — твоя визитная карточка. Так же и в Москве на меня поначалу никто внимания не обращал. И только потом, лет через пять, посмотрев фильм уже несколько раз, меня стали узнавать.

— На самом деле это фильм про меня, я точно знаю. И так вам могут сказать миллионы людей.

— Вы правы абсолютно. Меньшов, например, считал, что он снимает фильм про себя. Мне точно так же говорили и во Франции, и в Канаде. Когда я приехала в Анголу, ко мне подошла местная дама и тоже сказала, что этот фильм про нее, и я поняла, что здесь угадано что-то сокровенное. И хотя я потом сыграла много разных ролей, но Катерина из «Москва слезам не верит» — моя визитная карточка. Эта любовь ко мне растянулась на очень долгие годы. Фильм снят в 80-м, а сейчас у нас 2012-й, а его всё еще смотрят с удовольствием. 32 года любви, это я вам скажу… это много.

— Известно, что, когда Высоцкий после гастролей в Болгарии показал таганковцам фильм о себе, после просмотра в зале стояла гробовая тишина. После «Москва слезам не верит» вас в театре так же глухо ненавидели?

— Меня-то нет. А вот у Юли, дочки, было такое. Когда она уже была на пике популярности как телеведущая, съемочная группа вдруг отказалась с ней работать. «Либо мы, либо она», — заявили они и пошли к начальству. Отлично помню, как Юле тогда было жутко. Но начальство выбрало ее. А потом уже, родив второго ребенка, она ушла с ТВ и больше туда не вернулась. Просто успех простить легко, а сумасшедший — невозможно. А у Юли тогда был сумасшедший успех.

— А можно ли вам, такой красивой женщине, задать бестактный вопрос, про старость? Помню, Алла Демидова как-то сказала про Ланового: «Как красиво он стареет». А вы?

— Благородная старость — это замечательно. «Легкой жизни я просил у Бога, легкой смерти надо бы просить». Особенно когда ты понимаешь, что это не так далеко. Но вы знаете, мы не очень отличаемся от себя 10–15-летних. Нас обижают те же самые вещи, что обижали и в малом возрасте. Душа-то не стареет!

— Но разве вы не видели совсем юных людей, которые в душе уже глубокие старики?

— Видела, конечно. Это обыкновенная леность. Так распорядилась судьба, что я на плаву и много работаю. Так что на вопрос, какие у меня отношения с моим возрастом, я отвечу: рабочие. Вы довольны?