*2484. Инсинуации Латыниной

[Азеф на велосипеде]

http://www.ej.ru/?a=note&id=11223

2 АВГУСТА 2011 г.

Риа Новости
Так уж получилось, что на Земле вдоль экватора располагаются социальные помойки. Папуа — Новая Гвинея, Эквадор, Конго, Судан, Гаити, Карибы, Ямайка, дельта Амазонки, Маршаллы и Соломоновы острова, и пр. и пр. — все это какой-то паноптикум лености, коррупции и политиков-демагогов, покупающих своих избирателей за мешок с рисом и объясняющих все беды страны происками проклятых колонизаторов. Бывший премьер-министр Малайзии Махатхир даже выдвинул на этот счет специальную теорию. Малайцы, по его словам, ленивы. А ленивы они потому, что вокруг и так все растет.
И вот ты прилетаешь в крошечный Сингапур, который отделен от «ленивой» Малайзии проливом шириной в километр, и попадаешь в страну, которая занимает третье в мире место (рейтинг IMF) по уровню ВВП на душу населения, первое в мире по легкости ведения бизнеса (рейтинг World Bank) и делит вместе с Данией и Новой Зеландией первое место по отсутствию коррупции (рейтинг Transparency International).
Ты едешь по улицам, которые носят имена Китченера и Напьера. Их почему-то не переименовали в улицу Ким Чен Ира и улицу председателя Мао. И первый же таксист-малаец, который везет тебя из аэропорта не говорит «они нас обидели». Он говорит: мы — страна первого мира.
Я с таксистом не согласна. Первый мир отдыхает. К тому же Сингапур не совсем правильно называть «страной». Это такой город/ государство/корпорация. City/State/Corporation.

Транснациональная зелень
Первое, что ты видишь в Сингапуре — это зелень. Есть города, в которых расположены парки. А Сингапур — это парк, в котором расположен город. Более зеленого города (причем везде, в любом районе, в Сингапуре нет не зеленых районов, так же как нет трущоб или гетто), я в жизни не видела, ему уступает даже великолепный, божественный Сантьяго-де-Чили, в котором широкие проспекты между небоскребами тоже залиты зеленью.
Зелень — и чистота. Единственный, кто мусорит в Сингапуре — это деревья, их так много, что город с чудовищным популяционным давлением воспринимается как экваториальный заказник. И это настолько органично, что кажется, так было всегда. Экватор все-таки.
На самом деле экосистема города/государства/корпорации Сингапур абсолютно искусственна. Экваториальные дождевые леса — весьма неустойчивая эксистема. Если такой лес вырубить, вода тут же вымывает из почвы питательные вещества, а реки превращаются в сточные канавы. В начале ХХ века в перенаселенном колониальном Сингапуре все вытаптывалось людьми, съедалось коровами, а река Сингапур была сточной клоакой, которую можно было унюхать раньше, чем увидеть.
Чтобы превратить Сингапур в парк, пришлось посадить миллионы деревьев и кустарников. Специальные команды, разосланные по всему миру, привезли отовсюду 8 тысяч разновидностей растений, и 2 тысячи из них принялись в Сингапуре. Закислившиеся почвы известковали и удобряли. С берегов реки Сингапур отселили 900 тыс. свиней, которых разводили на 8 тыс. ферм.
Теперь в Сингапуре есть только одно место, где прямо-таки несет дерьмом. В Сингапуре есть третий в мире по величине нефтехимический комплекс. Он находится на острове Jurong, созданном из соединенных между собой искусственными насыпями семи островов. А прямо напротив ректификационных установок и разгружающихся танкеров расположен уникальный Birdpark с уникальными коллекциями птиц и самым высоким в мире искусственным водопадом. И вот в этом птичьем парке от розовых фламинго и прочих обитателей воняет так, что мама не горюй.

Сигапур - это не парк в городе. Это город в парке

То же самое и с чистотой. 80% населения Сингапура были китайцы, а у китайцев есть привычка, такая же древняя, как «Книга перемен», — плевать под ноги. В материковом Китае в ресторанах до сих пор стоят плевательницы с многомесячным содержимым.
И зелень и чистота были внедрены в Сингапуре драконовскими мерами. Двадцать лет на каждом перекрестке стоял полицейский и штрафовал тех, кто плюнул. Коров, пасшихся в городе, сдавали на бойню. (В 1964 году они паслись под окном премьерского кабинета.) Запретили тысячелетнюю китайскую привычку — фейерверки, запретили столетнюю американскую привычку — жвачку. После двадцати лет плевать перестали.
История создания города-парка из заплеванной помойки мне кажется совершенно символичной по двум причинам. Во-первых, огромное количество стран очень любит сохранять свои экосистемы. Самый простой пример — Австралия. Там в аэропорту тебя обнюхивает специальная собака, на предмет того, не привез ли ты в Австралию чужое яблоко. Премьер Сингапура Ли Куан Ю действовал наоборот: он привозил деревья, как инвесторов, со всего мира. Он не сохранял экосистему. Он создавал ее.
Во-вторых, великий руководитель всегда внимателен к деталям. Плохой руководитель внимателен только к деталям. Он будет ходить по улицам и проверять, чтобы не плевали, а за его спиной будут красть миллионы. А вот великий руководитель внимателен и к деталям. Он будет истреблять коррупцию железной рукой, но отучать людей плевать на улицах он тоже не забудет.

Мемуары
Современный Сингапур создали премьер Сингапура Ли Куан Ю и его команда. Ли Куан Ю написал потрясающие и совершенно политически некорректные мемуары, которые я всем рекомендую прочесть. И для тех, кто этих мемуаров не читал, я отмечу несколько политически некорректных вещей.
В своих мемуарах Ли Куан Ю пишет, что он — большой поклонник насилия, a great believer in violence. Так получилось, что Ли Куан Ю, который получил английское образование и на английском говорил долгое время лучше, чем на китайском, японскую оккупацию пережил в Сингапуре. Ли Куан Ю пишет, что именно японская оккупция убедила его в эффективности насилия: нищета в Сингапуре была абсолютная, но преступность была почти на нуле, потому что японцы по любому поводу расстреливали на месте.
Напомню, что в Сингапуре до сих смертная казнь за провоз наркотиков: иначе этот торговый хаб превратился бы в рассадник наркомании. И что в Сингапуре до сих пор существуют телесные наказания. В 1993 году в Сингапуре приговорили к шести ударам палками американского гражданина, и американская пресса орала как резаная.
Ли Куан Ю не раз с презрением отзывался о суде присяжных. Опять-таки на основе собственного опыта. Еще когда Сингапур был английской колонией, Ли Куан Ю, которого тогда гораздо чаще звали Гарри Ли (у всех сингапурских китайцев два имени, одно английское, перед фамилией, другое китайское, после фамилии), добился от присяжных оправдания четырех подонков, убивших в ходе расовых беспорядков английского офицера, и сделал вывод, что двенадцать неграмотных обывателей легко становятся добычей ловкого адвоката.
Ли Куан Ю много раз с большим скепсисом отзывается о всеобщем избирательном праве. Он с восхищением пишет о Гонконге, где люди не имеют социальной страховки и потому добиваются большего. Будучи выборным политиком, сетует Ли Куан Ю, он не имел такой свободы, как колониальная администрация, не подотчетная избирателю. Ли Куан Ю заявлет, что идеальной системой была бы та, которая предоставляла бы ответственным людям — главам семей — пропорционально большее количество голосов.
И вот такой человек пришел к власти в Сингапуре в результате демократических выборов в 1959 году, во главе социалистической партии, которая называлась People’s Action Party и которая первоначально блокировалась с коммунистами, а потом стала их злейшим врагом.
Он победил в тяжелейшей политической борьбе. Достаточно сказать, что ему, англоязычному китайцу, приходилось митинговать на китайском, который он знал куда хуже, чем неграмотные коммунисты. Поэтому Ли Куан Ю выучил мандарин. А так как большинство китайцев в Сингапуре говорило не на мандарине, а на хоккиен, ему пришлось выучить и хоккиен, причем так, чтобы перекрикивать коммунистов. А так как кроме китайцев в Сингапуре были еще и малайцы, то пришлось выучить и малайский.
Ли Куан Ю стал премьером, когда Сингапур еще был частью Малайзии, а в 1965-м случилась катастрофа: Сингапур вышел из состава Малайзии ввиду непреодолимых национальных противоречий. Политика Малайзии всегда имела значительную долю национальной нетерпимости; сейчас эта национальная нетерпимость все более переходит в религиозную.

Основатель Сингапура сэр Стемфорд Раффлс. Именем «Стемфорд» и именем «Раффлс» в Сингапуре до сих пор называется все, что можно

Выжить было нельзя
В 1965 году перед Сингапуром стояли две основные проблемы. Первая — физическое выживание государства. Сингапур — это не Карибы, где США никого не станут захватывать и никому не позволят это сделать. Сингапур — это Юго-Восточная Азия, где в середине 60-х не было иного регулятора, кроме силы. Это крошечный остров, без ресурсов, без защиты, в котором англичане сделали свой хаб именно потому, что он был остров, а Великобритания была морская империя и стенами этой империи были борта ее кораблей.
Как только англичане ушли, островное положение Сингапура из преимущества превратилось в колоссальную слабость. Достаточно сказать, что у Сингапура не было даже питьевой воды. Ее импортировали по водопроводу из Малайзии, и Малайзия, чуть что, перекрывала Сингапуру кран, как Россия Украине. Сингапур импортировал воду, очищал ее… и экспортировал обратно, в Малайзию.
Как только Сингапур вышел из состава Малайзии, он потерял свою роль административного, делового и военного центра Юго-Восточной Азии. Британия покинула Сингапур. Малайзия закрыла для него рынок. Индонезия фактически объявила ему войну.
То есть первой задачей Ли Куан Ю было сделать так, чтобы Сингапур было невыгодно и невозможно завоевать.

Бронзовый Дэн Сяопин смотрит через речку Сингапурку на Bank of China

Вторая проблема была — коммунисты. Сингапур был китайским и нищим. Только в начале ХХ века в Сингапуре было 20 тыс. рикш, исполнявших обязанность тяглового скота.
Это было время расцвета китайского коммунизма. Китай председателя Мао в этот момент воспринимался в Азии как символ достижений желтой расы. Китайский коммунизм был максимально эффективнен в том, что касалось насилия и лжи. Даже сталинский Коминтерн не идет ни в какой сравнение с пропагандистско-диверсионной машиной Мао.
В своих мемуарах г-н Ли рассказывает одну замечательную деталь: Ли Куан Ю сначала очень нравилось, как коммунистическая толпа спонтанно хлопает оратору. А потом он заметил, что толпа хлопает не спонтанно. Что в ней есть особые люди, которые подают сигналы. И что в свободное от митингов время эти люди вместе с подручными собираются в лесу и отрабатывают приемы хлопанья по сигналу.
Казалось, нищий Сингапур, переполенный кули и чернорабочими, раздираемый расовыми противоречиями, Сингапур, откуда ушли англичане, забрав с собой правящую элиту и уничтожив рабочие места, — экваториальный перенаселенный остров с клоакой вместо речки и коровами, пасшимися под окном премьерского кабинета, был обречен. Либо на коммунистический переворот, либо на завоевание Малайзией или Индонезией, расположенными, соответственно, в 1-м и в 20 км от Сингапура (через Джохорский и Сингапурский проливы).
Что сделал Ли Куан Ю? В общем-то — с поправкой на эпоху — то же самое, что Фридрих Великий и другие монархи времен просвещенного абсолютизма.

Транснациональные корпорации
Ли Куан Ю пригласил в страну транснациональные корпорации. В то время, когда все вожди развивающихся стран и политически корректные экономисты рассказывали, что транснациональные корпорации являются эксплуататорами, вытягивающими из стран «третьего мира» последние ресурсы, сингапурская Economic Development Board обивала пороги всех транснациональных корпораций.

СингапурНано, он же Биополис. Надо сказать, это единственное начинание Сингапура, по поводу которого у меня есть большие сомнения. Единственным убыточным госпредприятием Сингапура в течение многих лет была компания Chartered, занимавшаяся производством полупроводников. В конце концов ее сбагрили арабам

Первыми — в конце 1968-го — они буквально заманили в страну Texas Instruments. За ней пришел ее главный конкурент, National Semiconductor. За ней — Hewlett-Packard. К 1980-му Сингапур был уже одним из главных экспортеров электроники. К 1997-му около 200 американских компаний вложили в Сингапур 19 млрд долларов. К 1990-му Сингапур стал третьим в мире центром нефтепереработки после Хьюстона и Роттердама. К началу XXI века он стал крупнейшим финансовым хабом Юго-Восточной Азии. За сорок лет правления Ли Куан Ю ВВП на душу населения увеличился в 40 раз. Для сравнения: в золотой век роста США, с 1850 по 1900-й, ВВП США на душу населения увеличился в 13 раз.
Присутствие транснациональных корпораций не только обеспечивало безопасность страны (понятно, что Сингапур с начинкой из 200 американских компаний сожрать труднее, чем без такой начинки), но и ограничивало власть ее руководства. Это очень важный момент: инвестора, в отличие от избирателя, не обманешь. Когда диктаторы освободившихся колоний пугали свой народ рассказами про страшные транснациональные корпорации, переводилось это так: мы не хотим быть связанными мировой экономикой, а уж вас, избиратели, мы как-нибудь сможем обмануть. Ли Куан Ю мог сажать оппозицию, но пальцем не трогал инвесторов.

Образование
Ли Куан Ю с самого начала уделял огромное внимание образованию. Правительство оплачивало лучшим студентам образование за рубежом, в обмен на последующую работу в правительстве. При этом зарплата, которую получает правительственный чиновник, аналогична зарплате, которую получает менеджер на схожем по ответственности посту в коммерческой корпорации.
В Сингапуре, где 80% населения составляли китайцы, все говорят на английском. Все высшее образование — только на английском. Недавние нейролингвистические исследования показали, что мозг сингапурца в языковом отношении работает принципиально по-другому, чем мозг любого другого обитателя Земли. Везде родной язык хранится в правом полушарии, а второй, выученный — в левом. У сингапурских китайцев английское и китайское слова, обозначающие, к примеру, ложку, хранятся не только в одном и том же (правом) полушарии, но и записаны в одном и том же нейроне. Ли Куан Ю сумел полностью навязать стране чужой язык.
Сейчас в Сингапуре одно из лучших в мире образований. Уровень математических успехов школьников самый высокий в мире и выше даже Китая, не говоря уже о США, однако правительство по-прежнему посылает лучших в MIT и Гарвард.
Такая образовательная политика имела два побочных эффекта: во-первыхъ, она фактически обескровила частный бизнес в Сингапуре. Сингапурские госкорпорации успешней многих транснациональных, однако частных миллиардеров в Сингапуре почти нет, если не считать строительства и финансов. (Как правило, эти миллиардеры в школе не очень успевали.) Весь Сингапур является государством-корпорацией.
Второй побочный эффект заключался в том, что такая политика обескровила оппозицию. Она лишила ее и мозгов, и потенциальных источников финансирования.
Третий побочных эффект такой политики упоминают реже всего, но он мне кажется самым важным. Дело в том, что, как вы уже, наверное, заметили, в Сингапуре не очень хорошо с демократией.
То есть положение с демократией лучше всего живописует рейтинг The World Audit on corruption, democracy and freedom of press, который дает Сингапуру 1-е место в мире по отсутствию коррупции, 69-е — по демократии и 111-е — по свободе слова.
Так вот: пример Сингапура показывает, что лучшим ограничителем для авторитарной власти является не свобода слова, и даже не свобода выборов, а уровень образования и уровень присутствия иностранного капитала. Благодаря английскому и уровню образования сингапурец может уехать учиться и работать куда угодно. Но уровень brain drain в Сингапуре невысок: куда чаще можно встретить австрийского банкира или немецкого биолога, приехавшего работать в Сингапур, чем сингапурца, уехавшего в Австрию или Германию.

Pay and Pay, или Государство-корпорация с избирателями-собственниками
Ли Куан Ю никогда не верил в welfare. «Способности людей неравны, — напоминает он в своих мемуарах. — Когда государство берет на себя те обязанности, которые должен нести глава семьи, упорство людей слабнет. Благосостояние ведет к утрате опоры на собственные силы. Люди перестают работать на благо своей семьи. Образом жизни становятся бесплатные поблажки».
Поэтому в 1960-х, когда провал европейской модели государства всеобщего благосостояния еще не был очевиден, Ли Куан Ю создал принципиально иную модель.
В Сингапуре сейчас безработица составляет 2% от населения. Безработицы нет, потому что нет пособия по безработице. Зато есть CPF — Central Provident Fund, частный пенсионный счет работающего, отчисления в который первоначально составляли 10% от заработной платы (5% платил работник и 5% работодатель), а сейчас составляют 40%.
Под эти личные деньги можно взять кредит и использовать его на покупку дешевого жилья, построенного государством. Первое, что сделал Ли Куан Ю, — он сделал избирателей собственниками жилья, но за это жилье они платили. Эти деньги могут быть использованы на лечение. C 1978 года эти деньги могут быть инвестированы в акции сингапурских компаний.
Почти 80% сингапурцев живут в домах, которые выстроены государством, но куплены за их собственные деньги. Одна из самых удивительных особенностей Сингапура заключается в том, что внешне эти дома не всегда можно отличить от роскошных кондоминиумов (внутри, разумеется, разница колоссальная). Отличие только одно: частный дом всегда огражден забором, государственный всегда без забора.
У идеи сделать из человека собственника была и другая, чисто политическая, сторона. В 1960-х государственные дома покупали очень бедные люди. Некоторые из них даже забирали с собой своих кур и свиней. О том, чтобы, например, эти люди купили телевизор, и речи не было: телевизор был роскошью, его смотрели всем кварталом.
И вот при каждом квартале создавалась People’s Association, которая обеспечивала разные социальные блага: тот же телевизор на весь квартал. И, конечно, эти первички и домкомы не состояли в People’s Action Party. Но их члены — состояли. И благодаря наличию этих домкомов и первичек народ, живущий в многоквартирных домах, очень охотно голосовал за PAP.
С течением времени телевизоры появились у всех, пришлось перестраиваться. Одной из форм вовлечения избирателей стало, несомненно, владение акциями, которые тоже можно оплатить из своей доли в CPF. В 1993-м, при IPO Singapore Telecom, его акции купили 90% сингапурцев. Акции продавались с дисконтом, по специальной схеме «народного IPO», но вышло не очень удачно: компания оказалась переоценена, цена акций пошла вниз, те, кто купил с дисконтом, нельзя сказать, что потеряли, но и не выиграли.
Возможно, поэтому государство отложило планы акционирования сначала Сингапурского морского порта, а потом и Сингапурских авиалиний. А акции выходящих на биржу компаний покупались уже по рыночной цене. Большинство их, такие, как Keppel (бывшие английские военные верфи, которые сейчас являются первой в мире компанией по строительству морских буровых установок) или Singapore Technology Engineering (госкомпания, которая первоначально производила патроны для сингапурской армии, а теперь занимается высокотехнологичной оборонкой), были потрясающе прибыльны.
Благодаря системе CPF Ли Куан Ю превратил инструмент социальной страховки в инструмент создания собственника. Ли Куан Ю пытался создать из государства — корпорацию, а из избирателя — акционера. Первое, впрочем, удалось лучше второго. А остряки стали расшифровывать PAP — как Pay and Pay.

[Азеф на велосипеде]

4 АВГУСТА 2011 г.

При британцах Сингапур был весьма коррумпирован. Местные полицейские-китайцы обкладывали данью лавочки и делились со своими английскими начальниками. Бизнес платил триадам, которые полиция старалась не замечать.

Никакого экономического роста в Сингапуре не было бы, если б государство не искоренило беспощадно преступность и коррупцию.

Борьба с преступностью и коррупцией

Преступность в Сингапуре была ликвидирована без всяких судов присяжных: согласно Internal Security Act, для того чтобы без суда и следствия посадить члена триады, достаточно было трех свидетелей. Эти свидетели были анонимны для публики, но не для власти. Без суда можно было держать человека за решеткой два года, после чего специальная advisory board рассматривала вопрос, выпустить его или оставить на следующие два года. Никаким другим путем с триадами совладать было нельзя: в любом суде против них отказались бы свидетельствовать. Такая же процедура использовалась против коммунистов, а сейчас применяется против исламских террористов.

Так же беспощадно боролись и с коррупцией, причем первым примером был сам Ли Куан Ю, который расправлялся с любым из своих соратников, заподозренных во взятке.

Сейчас Сингапур — единственная страна в мире, где маленький чиновник может украсть больше большого. Самая крупная кража в истории Сингапура случилась в 2004 году, когда выяснилось, что один из менеджеров «Сингапурских авиалиний» Тео Чен Киа спер 35 млн долларов, систематически фальсифицируя инвойсы. Для сравнения: самый крупный за последнее время случай коррупции (министр, отвечавший за воду, предоставлял за взятки информацию при проведении тендеров), навзяточничал всего на 7 млн долларов.

То, что в Сингапуре нет коррупции, не значит, что в Сингапуре нет личных отношений. Наоборот, они составляют основу общества. Сингапур — это очень закрытая и высокоэффективная азиатская корпорация. В конце концов, лучшим примером такой закрытости и преемственности является сам Ли Куан Ю, который назначил своим преемником сына, а сам занял должность «министра-ментора».

Недавно в Сингапуре был скандал: одного из парламентариев PAP уличили в том, что он трудится на 64-х разных постах. Однако парламентарию было легко оправдаться: он тут же отчитался, что большинство этих постов — совершенно бесплатные. В сингапурской политике очень высок удельный вес личных связей, но благодаря беспощадной борьбе с коррупцией эти связи не монетизируются и работают на благо государства, а не во вред.

Сейчас почти вся Азия пытается повторить пример Сингапура. Но все азиатские страны изрядно коррумпированы. И в результате все деньги идут в них через Сингапур — потому что только Сингапуру доверяют, и все деньги, которые заработали чиновники и бизнесмены, включая деньги Китая, уходят в Сингапур, опять-таки потому что Сингапуру доверяют. К примеру, когда Малайзия попыталась создать порты, которые заменят порт Сингапура, то из-за коррупции и неэффективности у нее просто ничего не вышло.

Оппозиция

Ли Куан Ю трудно назвать демократом и невозможно назвать диктатором. Он реально побеждал на выборах, потому что он обеспечил нации за время своего правления 30-кратный рост благосостояния. С такими результатами не могли потягаться самые отмороженные демагоги.

Но с оппозицией и СМИ Ли Куан Ю боролся весьма жестко. Он закрывал газеты или ограничивал тираж тех СМИ, которые, как ему казалось, неправильно освещали ситуацию в Сингапуре. При этом Ли Куан Ю никогда не прятался за спорами «хозяйствующих субъектов».

Когда, например, в 1971 году власти закрыли выходящую на китайском газету «Наньян сиан пау» и арестовали без суда четырех ее руководителей, они без обиняков заявили, что газета «превозносит коммунизм» и «поощряет китайский шовинизм», изображая «власти в качестве угнетателей китайской культуры и языка».

Ли Куан Ю посадил или разорил многих оппозиционеров — за клевету, как он объяснял. Сейчас президент Грузии Саакашвили говорит, что он хочет построить «второй Сингапур». Должна сказать, что в «первом Сингапуре» такие персонажи, как Нино Бурджанадзе, Леван Гачечиладзе или Эроси Кицмаришвили, уже давно бы сели.

Сингапур — хороший пример того, что в политической жизни все взаимосвязано. Как в двойной цепочке ДНК, напротив аденина всегда будет стоять тимин, а напротив гуанина — цитозин, так нищее государство, беспощадно борющееся с коррупцией, преступностью и терроризмом, никогда не сможет сделать это с помощью суда присяжных. Нищее государство, в котором правительство пытается сделать народ собственником, никогда не допустит в СМИ той свободы высказывания, которая позволит оппозиционным партиям уничтожить само основание этого государства.

Сейчас Сингапур стал значительно либеральнее. На недавних выборах оппозиция получила дополнительных четыре места в парламенте и получила бы даже больше, если бы не весьма специфическая избирательная реформа, о которой ниже. Но ответ заключается в том, что оппозиция больше не опасна. Это не коммунисты, которые хотят отменить сами основы государства-корпорации. Это просто миноритарии, которые тоже хотят защищать права акционеров. И акционеры-избиратели с удовольствием голосуют за них, при условии, что прежний, столь успешный менеджмент, сохранит контрольный пакет.

Исламский терроризм

Межконфессиональный мир в многонациональном Сингапуре возник отнюдь не сам собой. Это продукт такой же кропотливой государственной прополки, как зелень и чистота на улицах Сингапура.

Мусульмане в Сингапуре есть, а террористов нет

В Сингапуре есть значительное мусульманское меньшинство, прежде всего малайцы; меньшинство это менее успешно, чем основная масса населения, а такая ситуация обыкновенно ведет к зависти, представляющей лучшую питательную среду для экстремизма. История Сингапура в 50-х и 60-х была омрачена расовыми и религиозными беспорядками, типичными для нищей страны. Соседи Сингапура все более и более исламизируются, исламский фанатизм в Малайзии и Индонезии становится такой же политической реальностью, как маоистские фанатики в 60-х.

Почему же в самом Сингапуре не было 11 сентября?

Ответ заключается в том, что 11 сентября в Сингапуре было предотвращено. Вскоре после 11 сентября «Джамаа Исламия» планировала в Сингапуре громкий теракт — собиралась взорвать 7 посольств, потратив на каждое по 2 тонны взрывчатки.

Теракт был предотвращен очень просто: один из мусульман Сингапура донес на мусульманина по имени Аслан, что он, мол, ходит в мечеть, но молится отдельно от всех. За Асланом стали следить. Когда он поехал в Афганистан, его поймали. После того как его поймали, спецслужбы стали слушать его контакты. Их удивило, что друзья Аслана решили заняться импортом удобрений. А именно: импортировали в промышленных количествах нитрат аммония, стандартное сырье для приготовления самодельной взрывчатки. Их взяли: выяснилось, что ребята собирались взорвать 7 посольств.

Этот теракт был предотвращен не случайно. Он был предотвращен именно благодаря тому, что в Сингапуре государство тщательно контролирует политические и религиозные мутации на первичном уровне. В Сингапуре нет такого, как в Европе, когда радикальные проповедники в мечетях призывают людей к джихаду и превращают их в пункты вербовки, а государство потом разводит руками: «Ну, это же свобода слова!». В результате любой исламский террорист в Сингапуре является маргиналом, и на этого маргинала, как правило, доносит коллектив.

Расовые и религиозные беспорядки в Сингапуре маловероятны еще и потому, что для беспорядков нужны гетто. В Европе кварталы и целые пригороды, где добровольно кучкуются представители одной расы или национальности и куда боятся заходить местные полицейские, стали привычной частью социального пейзажа.

В Сингапуре образование таких гетто просто-напросто запрещено законом. В любом квартале города не может жить больше 25% малайцев и больше 13% индусов. (Закон этот часто влечет финансовые потери: допустим, человек хочет продать квартиру, самые богатые все равно китайцы, а китайская квота уже выбрана, и он не может продать китайцу.)

А вслед за этим был принят другой закон — о том, что вместо одного кандидата, баллотирующегося от одного избирательного округа, отныне положено 3-4 кандидата, баллотирующихся в сумме от 3-4 округов. Потому что в противном случае во всех округах побеждали бы китайцы. Как следствие китайский шовинист не может быть избран в Сингапуре в парламент, потому что он сразу теряет 25-30% голосов.

Этот замечательный закон о расовом равенстве имел еще одно, менее публичное, последствие: он сделал невозможным победу оппозиции. Потому что для того, чтобы оппозиция победила, ей надо найти не одного кандидата на один округ, а четырех — на четыре. Да еще один из них должен быть малаец, а дельных малайцев немного, а какие есть — те идут в правительство. И кто же будет голосовать за четырех клоунов, если рядом — четыре серьезных человека, из которых, как правило, один министр?

City/state/corporation

Система медицинского обслуживания в Сингапуре одна из лучших в мире и одна из самых дешевых среди развитых стран

Есть страны пятизвездочные, например Франция. А есть семизвездочные — это Сингапур.

Во всех мировых рейтингах Сингапур неизменно входит в тройку лидеров по уровню образования, медицинских услуг, качеству жизни, отсутствию коррупции и глобализации экономики.

При этом с неизменным постоянством мы видим две вещи. Первое: это богатство имеет широчайшую социальную базу. В Сингапуре богат не 1% населения, не 2% — по гамбургскому счету богаты все. Нищие и неблагополучные кварталы есть в Париже и Чикаго — но их нет в Сингапуре.

Второе: эта страна наплевала на все политкорректные максимы, которые считаются общим местом в Европе. В Сингапуре нет пособий по безработице, нет минимальной заработной платы. По мере старения населения пенсионный возраст был повышен там без особых дебатов с 55 до 62 лет. Сингапур — один из самых здоровых городов мира при самом низком среди развитых стран уровне государственных расходов на медицину (5% от ВВП).

Сингапур и не думает подписывать бюрократическое фуфло под названием «Киотский протокол», но весь город является природным парком, а напротив третьего в мире нефтехимического комплекса устроен птичий заповедник.

Сингапуром правит бюрократия, но это очень странная бюрократия, принципиально отличающаяся от европейской. Европейская бюрократия все время вмешивается в экономику. Она обкладывает тех, кто трудится, непомерными налогами, предоставляет потомственным алкоголикам и наркоманам защиту и преимущества и регулирует все, что угодно — от выбросов СО2 до величины огурцов.

Сингапурская бюрократия никогда не вмешивается в экономику, но очень часто вмешивается в частную жизнь граждан.

Сингапур дважды менял свою политику в отношении рождаемости (сначала ограничивал, а потом поощрял). Ли Куан Ю объявлял кампании, которые в Европе были б заклеймены как неполиткорректные (он поощрял мужчин брать образованных /читай — китайских/ женщин замуж, он объявил кампанию по повышению уровня образования среди отстающих малайцев).

После кризиса 2008 г. Сингапур фактически уничтожил рынок жилья: сейчас каждый, кто купит частное жилье и продаст его на следующий год, вынужден будет уплатить 16% от стоимости продажи, а каждый, кто продаст государственное жилье и купит себе новое, уплатит 24% налога со старого дома. Иначе в крошечном Сингапуре, где покупают себе жилье все миллионеры Китая и Юго-Восточной Азии, цены бы взлетели до небес.

В Сингапуре очень сильные ограничения на покупку машин. Как только государство увеличивает свою дорожную сеть, оно увеличивает квоту на машины, которые могут иметь сингапурцы, и продает на аукционе certificate of entitlement — позволение купить машину. COE может стоить дороже машины, а выдается на 10 лет, поэтому все машины в Сингапуре — с иголочки. Однако Сингапур сейчас настолько богат, что, несмотря на прекрасно развитый общественный транспорт и астрономическую цены машины (вместе с COE она легко может стоить до 200 тыс. долл., а пятикомнатное жилье в некоторых районах можно купить за 300 тыс.), в Сингапуре на 5 млн жителей, из которых 3 млн граждан, приходится почти 1 млн машин.

Это очень важный момент. В социалистической Европе бюрократия делает вид, что заботится о народе. Она говорит о свободе выборов и свободе слова. Но и то и другое почему-то неизменно приводит к увеличению бюрократических полномочий и количества тех, кто нуждается в помощи государства.

В авторитарном Сингапуре бюрократия заботится о бизнесе и о будущем. В результате нищих в Сингапуре нет, а уровень государственных расходов в ВВП — 20% — оказывается вдвое меньше, чем в Европе.

Китай

Как я уже писала, необходимость борьбы с диверсионно-пропагандистской машиной китайских коммунистов немало способствовала быстрому развитию Сингапура.

И вот прошло 20 лет, в 1978 году, после смерти Мао, Дэн Сяопин приехал в Сингапур. Он не мог приехать в Гонконг, это была британская колония, он не мог приехать на Тайвань, это был враг. Он приехал в Сингапур. И его реакция была очень простая: мы же тоже так можем! Именно после возвращения Дэн Сяопина из Сингапура в Китае начались реформы, которые по сути являются адаптацией принципов Ли Куан Ю для управления огромным по территории государством.

Прекрасный будущий мир

Я описываю принципы устройства Сингапура так подробно по двум причинам. Первая заключается в том, что, с моей точки зрения, Сингапур, нравится нам это или нет — государство будущего. В XXI веке сингапурская модель (через Китай) будет доминировать над миром, а звезда Европы и, возможно, США, закатится.

Европейская модель государства всеобщего благосостояния быстро исчерпывает себя и оказывается тупиковой ветвью социальной эволюции, неконкурентоспособной по сравнению с сингапурской моделью.

В ней есть два главных недостатка. Первое: как показал опыт, заботу о благосостоянии нельзя переложить с плеч граждан на плечи государства. Иначе избиратели вырождаются в попрошаек, а государство — в неэффективную и коррумпированную бюрократию.

Этот недостаток уже вполне очевиден, и о нем громко говорят и в Европе, и в США. Но есть недостаток второй, о котором не говорит никто, он лежит в самом основании нынешнего Запада, и осознавать этот недостаток лично мне, журналисту и писателю, крайне неприятно.

Недостаток заключается в том, что, как показал опыт, заботу об идеологии нельзя переложить с плеч государства на плечи граждан. Свобода махать кулаками ограничена расстоянием до чужого носа. Свобода слова тоже не может быть безграничной.


Ботанический сад (вверху) и городская улица (внизу). Найдите десять отличий

Я не оспариваю право журналистов изобличать коррупцию. Я имею в виду другое: именно благодаря лозунгу «свобода прессы есть sine qua non, читатель сам разберется» ХХ век стал веком постепенной капитуляции Запада перед маргинальными поначалу идеологиями, навязываемыми большинству агрессивным меньшинством.

Сначала он привел к капитуляции перед социалистической идеологией, а теперь ведет к капитуляции перед воинствующим исламизмом. Некоторые идеологии надо запрещать, как запрещают наркотики.

Ли Куан Ю никогда не смог бы заставить свою нацию говорить по-английски и никогда не увеличил бы доходы сингапурцев в 40 раз, если бы газеты типа «Наньян сиан пау» смешивали его с грязью как национал-предателя, продавшего китайцев в рабство транснациональным корпорациям и уничтожающего их культуру.

Будущее России

Вторая причина, по которой я пишу этот текст — будущее России. Рано или поздно, если Россия хочет выжить, нам придется проводить реформы.

Какие это будут реформы?

Программа нынешней демократической оппозиции поражает крайним инфантилизмом. В целом она сводится к тому, что надо провести честные выборы и от честных выборов все болячки рассосутся сами собой.

Спросишь их, что надо делать на Кавказе, и в ответ слышишь, что кровавый режим убивает на Кавказе невинных людей без суда и следствия и, как только в Россию вернется демократия, Кавказ станет мирным сам собой. Неправда: не станет. Главной проблемой Кавказа являются не бессудные казни, а воинствующие фундаменталисты, которые хотят построить там царство Аллаха. В условиях демократии и мягких законов фундаменталисты начнут размножаться, как кишечная палочка в чашке Петри.

Спросишь, как бороться с бандитами в погонах и без, получишь ответ, что нужны суды присяжных. Глупость: каждый процесс с судом присяжных будет длиться по десять лет, будет стоить безумных денег, присяжных купят или запугают, бандит выйдет на свободу. Рак не лечат аспирином, а тотально мафиозное общество — судами присяжных.

Если демократическая оппозиция собирается осуществить реформы, которые позволят малоимущему большинству стать собственниками и налогоплательщикам, то как эти реформы уживутся со свободой слова, кричащего на всех перекрестках, что жестокие власти малоимущих обижают и заставляют работать, вместо того чтобы дать им все даром? А если оппозиция налогоплательщиков и собственников создавать не собирается, то кончит она так же, как Путин.

На самом деле сингапурская, а теперь и китайская модель не так уж нова. Эта новая модель — хорошо забытое старое. Именно так — избиратель, являющийся собственником, но не халявщиком, и государство, обеспечивающее безопасность, но не социальные блага — были устроены и Великобритания в XVIII веке, и США в XIX-м. Эта модель разрушилась, прежде всего из-за наркотика социализма и наркотика бюрократии. Запад ушел на Восток.

На Востоке встает новое солнце.

Фотографии автора

[Игорь Гуковский]

http://www.rusolidarnost-msk.ru/obzo...a-19-veka.html

Вчера, 06:37 |

Игорь ГуковскийКак известно, Юлия Латынина в последнее время очень любит хоронить демократию, осуждать свободу слова и, особенно, всеобщее избирательное право. Аргументацию Латыниной в историческом разрезе повторять не буду, отмечу лишь, что для неё очень важно доказать, что того уровня развития, которого достигли ведущие страны мира, они никогда бы не достигли, имея бедное большинство голосующих на выборах.

Никаких серьёзных межстрановых сравнений при этом она не приводит, полностью игнорируя страны Западной Европы, ссылаясь всего лишь на два примера из истории, а именно Великобританию и США 19 века. Насчёт Великобритании не буду спорить, тут Латынина в целом права (хотя избирательное право последовательно расширялось в ходе реформ), а вот историю США, увы, она не знает в принципе. Всего лишь одна цитата (они все очень похожи друг на друга):

"Отцы-основатели США также ограничили круг избирателей кругом налогоплательщиков. Несмотря на декларацию независимости, гласившую, что all men are born equal, они не предоставили права голоса ни женщинам, ни рабам, ни беднякам. Если бы они это сделали, то США ожидала бы судьба Гаити.

По мере подъема экономического благосостояния, круг налогоплательщиков расширялся, и долгое время рост экономики обгонял рост числа избирателей. Это соотношение было впервые поколеблено во время «Нового курса» Рузвельта. Государство впервые расширило свои права, а в США впервые появилась значительная прослойка избирателей, заинтересованных не в минимизации, а в максимизации государства." (с) "Партия трех оболов. Часть вторая"

Вероятно, она путает ненавистного ей "социалиста" Рузвельта с Эндрю Джексоном и другими политиками, уничтожившими к 1850 году понятие избирательного ценза на территории первой в мире демократии.

В качестве примера приведу голосование на губернаторских выборах в штате Нью-Йорк в 1860 году. Штат был выбран практически произвольно, уверен, что схожие результаты были бы получены при анализе результатов в любом другом крупном штате в тот же год. При выборе года я руководствовался тем, что 1860 год был последним годом, в который проводилась перепись,перед тем, как право голоса (теоретически) было предоставлено неграм, которых этого права, действительно, злостно лишали.

1910270 - число белых мужчин, проживавших в штате (согласно официальному отчёту о проведённой в 1860 году переписи, 10-ый PDF-файл в архиве, стр. 323);
1112777 - белые мужчины в возрасте до 20 лет включительно;
797493 - совершеннолетние белые мужчины;
672925 - число голосовавших за 3 наиболее популярных кандидатов в губернаторы;
84,38% - процент голосовавших на выборах от числа лиц, теоретически имеющих право голоса.

Вывод из этих рассчётов может быть сделан самый простой - тезис Латыниной об отсутствии в США 19 века всеобщего избирательного права, в т.ч. права малообеспеченных слоёв общества голосовать, несостоятелен. Научную или познавательную ценность текстов уважаемой Юлии Леонидовны, а также её академическую (или публицистическую) честность оценивайте самостоятельно.

http://jstoruser.livejournal.com/21648.html

член политсовета московской «Солидарности»

[Азеф на велосипеде]

http://www.echo.msk.ru/programs/code/801942-echo/


Время выхода в эфир: сб, 19:08

Суббота, 13.08.2011
Правда, в свете новейших событий – я имею в виду чудесную находку 2-х амфор на страшной глубине в 2 метра... Я, вот, все думаю, как же это можно нырнуть на 2 метра? Ну, понимаю, Прохорову на 2 метра, например, вообще не нырнуть, макушка покажется над водой. Так вот, в свете с находкой амфор на 2-х метрах глубины я предлагаю рецепт решения российского экономического кризиса: Путину нужно просто прийти на каждый приусадебный участок, и там обязательно найдет клад и все у нас будет замечательно.

Ну, если говорить серьезно, то, конечно, кризис на Западе есть. Собственно, мы живем в эпоху конца 500-летнего доминирования Запада. Не мои слова – слова замечательного современного историка Ниала Фергюсона, и мы имеем дело не с экономическим, а с культурным кризисом. Собственно, это кризис социализма как в 1991 году в России. Социалистическая экономика является недееспособной вне зависимости от того, вы людей автоматом загоняете в колхоз как это было при Сталине или вы просто берете у людей чужие деньги, у тех, кто работает, и раздаете их тем, кто не работает в результате системы всеобщего избирательного права. Хотя, естественно, социализм как и сифилис бывает разный, то есть если у вас колхоз, у вас голод начинается на следующий год. А если у вас всеобщее избирательное право и богатая страна, то вам, все-таки, нужно несколько десятилетий на то, чтобы доломать машинку. И в этом смысле бунты в Лондоне – более показательная вещь, чем снижение кредитного рейтинга США, точнее, не сами бунты, а реакция системы на них, потому что, вообще-то, любую систему характеризует не ошибка – ее характеризует реакция на ошибку.

Я, вот, собственно, напомню, с чего все началось. Там был 29-летний гангстер, который нигде не работал, имел 4-х, по некоторым источникам 5 детей от разных матерей, стрелял в полицейского и был застрелен в ответ. После чего банда, в которую входит Марк Дагган, принялась жечь магазины, ну и к ней присоединились все остальные банды. И, вот, как я уже сказала, бунт – самое не важное в этой истории, важна реакция на бунт. Первые пару дней английские газеты половину статей о Марке Даггане посвящали цитатам из его родственников о том, какой уважаемый это был член общества и как эти суки полицейские посмели убить такого ангелочка.

Вот, я смотрю «The Guardian», Она описывает одну из сожительниц Даггана, тоже 29 лет, девушку зовут Семона Уильямс, тоже нигде никогда не работала, существует с 3-мя детьми на их пособия. Семона говорит, Семона еще не объяснила своим детишкам, что их папочка мертв: «Как я объясню своим детишкам, что папочку они больше не увидят?» Цитата дословная. Особенно интересно, что детишкам, одному из них 10 лет и, учитывая, что происходит по телевизору, детишка, наверное, уже знает.

Самые храбрые упоминали, что Дагган первым стрелял в полицейского. Но, вот, упомянуть о том, что главным источником денег для покойника и сожительницы являлись, собственно, даже не наркотики, а госпособие на детей. И по одной, собственно, этой причине Дагган явно жениться не собирался, был, ну, моветон.

По мере роста погромов тон либеральных СМИ (а почти все СМИ на Западе либеральные) несколько изменился. Там все начиналось так: «Насилие оправдать нельзя» - эта фраза дежурная шла в начале, после чего шло, собственно, оправдание насилия, и авторы начинали рассказывать, почему погромщики чувствуют себя отвергнутыми обществом, и что им общество должно. То есть все рассказывали, что мы должны сделать для этих ребят, и никто не спрашивал, что эти ребята должны сделать для себя.

«The Guardian» разразилась целой статьей редакционной о том, что во всем виновата проклятая политика министров-капиталистов, которые сокращают рабочие места. Вот интересно, хоть один из погромщиков с BlackBerry в руках когда-нибудь работал?

Вот еще одна типичная статья. Госпожа Батмангелидж, «The Independent»: «Молодые, умные граждане из гетто ищут объяснения, почему они приговорены к темноте, к тьме, где их человеческая сущность не оценена достаточно, чтобы им была оказана помощь? Идите в молодежный центр, - продолжает господа Батмангелидж, - и вы увидите, что персонал там заперся в офисе, потому что молодые люди повсюду расхаживают со своими злобными собаками».

Ну, вот, странное дело. Если государство строит молодежные центры, а молодые павианы превращают их в хлев, наверное, дело не в центрах? Как говорил профессор Преображенский, разруха не в клозетах – она в головах. Госпожа Батмангелидж так не думает, она просит еще больше денег, чтобы построить еще больше центров, в которых разведется еще больше молодых павианов.

Вопрос: почему госпожа Батмангелидж так странно думает? Ответ заключается в том, что она профессионально занимается благотворительностью, профессионально осваивает деньги на заботу вот об этой бедной неприкаянной молодежи. То есть, вот, есть страшный наркотик, на который посадили безработную молодежь, - этот наркотик называется «социальное пособие», с него слезть сложнее, чем с героина. Экспертами по социальной политике при этом являются раздатчики героина. При этом политическая корректность удивительно не соответствует политической реальности. Потому что политическая реальность выражается в том, что уже свыше 100 тысяч англичан подписали петицию, требующую лишить погромщиков пособий. Ну, как? Как может общество содержать тех, кто его громит?

Но я... Может быть, я чего-то пропустила, но я не видела ни одной статьи, в которой черным по белому было бы сказано, что все эти банды живут не на наркотики, а на социальные пособия. Самые жесткие слова в этой истории сказал премьер Великобритании, он сказал «Эти люди думают, что мир должен им что-то, что их права перевешивают их обязанности». И даже сам Кэмерон не стал уточнять, почему эти странные люди думают, что мир им должен.

А, кстати, к вопросу о том, что сказал лидер оппозиции Эд Милибэнд. Он сказал, что у погромов есть сложные причины. А причины эти, цитирую, частично кроются в ответственности родителей, частично связаны с бандами и частично с культурой. Ну, ё-моё, глубина у лейбористского лидера, я просто тащусь!

На самом деле, вот, все эти репортажи с улиц Лондона мне страшно напоминали репортажи из горячих точек, потому что за последние 10 лет с 11 сентября есть нерушимый канон либерального репортажа об исламских фундаменталистах. То есть, есть ребята, которые режут неверных, потом этих ребят мочат, потом приходят неверные с телекамерой и рыдающая семья рыдает на видеокамеру, как кровавый натовский режим ни за что, ни про что убил мирного жителя. Это такое правило игры: «Мы будем резать неверных. Когда неверные ударят в ответ, мы будем плакать в их телекамеру».

И вот я все думала, когда эта замечательная история вернется в Европу, и она вернулась: вот, мы будем стрелять в полицейских, а потом мы встанем перед телекамерой и пожалуемся, что нашу человеческую сущность недостаточно уважают.

Кстати! О неуважаемой человеческой сущности. Вот этой вот госпоже Уилсон, сожительнице гангстера 29 лет с 3-мя детьми, она – студентка университета Миддлсекса. Вот, я хотела бы узнать, в какую эпоху и в каком обществе 29-летняя сожительница гангстера с 3-мя детьми могла бы за деньги налогоплательщиков учиться в университете? Вот, эти ребята жалуются, что общество их бросило.

Кстати, еще такое маленькое отступление. Я, вот, тут на прошлой неделе рассказывала про Кущевскую и поведение людей, которые деградировали до уровня обезьян. Ну, конечно, могу счастливо вам сообщить, что это происходит не только в Кущевке, но и в Лондоне. Но такой очень интересный момент. Есть самая знаменитая исследовательница поведения шимпанзе – это Джейн Гудолл, которая там с ними в Кенийском национальном заповеднике, там, надцать лет жила в стае. И там была такая, очень интересная история, которая заключалась в том, что 8 лет госпожа Гудолл не наблюдала особой агрессивности среди шимпанзе. То есть это вообще агрессивное животное с четко выраженной иерархией, с лидером, который отнимает у всех банан. Но, вот, бананы отнимали, а яички не откусывали. Вдруг через 8 лет начали откусывать яички. Знаете, почему? Потому что их начали кормить нахаляву.

Итак, возвращаясь к приматам в Лондоне. Вот такой внутренний Хамас. «Поняли, суки? Мы тут, в натуре, ваши жертвы, а кто это не признает, того порвем на хрен. Мы вас ненавидим, а вы нам должны». И, вот, как я уже сказала, все обсуждают, что мы должны сделать для них, а никто не обсуждает, что они должны сделать сами. И все говорят про вопиющую несправедливость современного социального устройства, и я должна сказать, что оно, действительно, вопиюще несправедливо. И вопиющая несправедливость заключается в том, что у работающего человека берут деньги и отдают их гангстеру Даггану, что у работающего человека берут деньги и строят на них молодежный центр. И что если ты – мать-наркоманка с 5-тью детьми, то у тебя будет, на что жить, а если у тебя нормальная семья, муж и работа, то дай бог тебе содержать 1-го ребенка и, выбиваясь из сил, платить налоги.

И проблема заключается в том, что, вот, у господина Даггана, гангстера было 4, а то и 5 детей, причем, ему было 29 лет, так что вы понимаете, он бы еще наплодил. Вот, зуб даю, что у полицейского, который его убил, был 1 ребенок. И если в 1-м поколении у нас один Дагган на 1-го полицейского, то во 2-м поколении, знаете, как-то уже совсем много Дагганов получается.

И все, что случилось в Лондоне, на мой взгляд, было бы невозможно, например, в Сингапуре. Потому что в Сингапуре нет пособия по безработице, и поэтому там нету 20 и 30 процентов безработных. И потому, что гетто там нету. Там есть менее успешные группы населения, например, малайцы, но гетто при этом тупо запрещены, потому что все, в любом квартале не может быть больше 25% малайцев и 13% индусов. Но уж, конечно, если бы в Сингапуре кто-то вздумал в знак протеста против того, что ему дают мало халявы грабить витрины, то вряд ли бы местная пресса ему сочувствовала.

О Сингапуре я вспомнила вот почему. На прошлый эфир один из слушателей присылает мне вопрос, который я процитирую: «Должен признаться, мне совсем не по душе сингапурская модель. То есть я полностью согласен с тем, что жизненно необходимо повышать уровень дохода населения, но мне претит от страны, где все как муравьи слушаются приказов сверху, и единственный мудрый руководитель решает, как всем жить. Вместе с тем нельзя не согласиться, что Ли Куан Ю очень мудр». Собственно, эти слова полностью отражают мое собственное ощущение от Сингапура, это очень печальная проблема, потому что, в общем, то поколение российских интеллектуалов, к которым я принадлежу, они выросли с оглядкой на современный Запад и на 2 главные ценности, которые нам всегда говорили «Вот, супер, без них никуда», - демократия и свобода слова. Вот, нам всегда говорили: «Вот, есть замечательный Запад – там выборы всеобщие, там пресса свободная».

Сейчас в результате всеобщих выборов и свободной прессы возникает несколько проблем. Потому что в результате свободной прессы оказывается, например, что где-то там 30% американцев думает, что правительство может быть как-то причастно к 11 сентября. Это, простите, очень больное общество, это общество, в котором кучка маргиналов, больше того, исламистов, врагов этого общества сумела навязать значительной части общества свою точку зрения под видом «Давайте обсудим». Давайте обсудим, земля плоская или земля круглая? Давайте обсудим.

Другой пример. Россия, которую никто не называет свободным и справедливым государством. Вот, есть в России некая группа людей, которая искренне считает, что каждый сидящий на скамье подсудимых невиновен. С точки зрения этих людей Путин взрывал дома в Москве, лично убил Политковскую, разбил самолет Качиньского, устроил резню в Кущевке. Там возникает вопрос: где кончается критика коррумпированного диктатора и где начинается паранойя?

Ну и, собственно, третий пример, о котором я и сейчас говорю. Вот, есть Европа. И в этой Европе в XIX веке Томас Маколей – это известнейший британский историк, член парламента, кстати – писал, что всеобщее избирательное право не совместимо с цивилизацией. Ну, вот, попробуй сейчас это пойди напиши, когда приматы в Лондоне громят магазины. Попробуй, да? Приматам не надо предоставлять избирательного права, пока они не стали людьми. Накинуться, задушат, скажут, что фашист, негодяй, ретроград. На минуточку у меня такой вопрос, где всеобщее избирательное право приводило к процветанию? В нищей Африке после деколонизации? Там оно мгновенно кончалось резней и диктатурой. В богатой Европе? Ну, слушайте, понадобилось всего несколько десятилетий, чтобы с помощью всеобщего избирательного права свести вековое преимущество Европы на нет. И там оно превращается... Кончилось появлением бюрократии, которая забирает деньги у тех, кто их зарабатывает, превращает эти деньги в наркотик социальной помощи и сажают на него бедных, чтобы они никогда не научились зарабатывать.

Вот у меня вопрос. Вот, есть некая точка зрения, которая, ну, не выдерживает проверки фактами или, по крайней мере, является сомнительной хотя бы с точки зрения Маколея. Но вот она в условиях свободы слова стала общепринятым мнением и общепринятой политической реальностью. И мне скажут, что это и есть свобода слова: вот ты высказываешь одно мнение, вот противник твой высказывает другое, а в результате вашего спора рождается истина.

Маленькая проблема заключается в том, что свобода слова действует только в научных дискуссиях. Вот, в конце XVIII века была такая, замечательная научная дискуссия между Бертолле (это знаменитый химик, изобретатель Бертолетовой соли) и неким Жозефом Луи Прустом, другим химиком. Потому что Бертолле считал, что химические элементы могут соединяться в любой пропорции, а Пруст считал: «Нет, только в определенной». 8 лет Пруст доказывал, что он прав. Через 8 лет Бертолле говорит: «Да, ты знаешь, Пруст, ты прав. Я был не прав».

Но это научная истина. С социальными истинами дело обстоит по-другому, потому что для большинства людей те взгляды, которые они высказывают, связаны с их положением внутри общества. Они, эти взгляды не существуют сами по себе, ни функция от их окружения или функция от их каких-то психологических комплексов.

Ну хорошо, ты приходишь в суд, который взял деньги за освобождение гангстера, начинаешь доказывать суду, что это гангстер. Ноль внимания, фунт презрения. Или, там, представим себе, что консерватор спорит с упоминаемой мною госпожой Батмангелидж, доказывает, что «вот, общество выделило 1 миллион на молодежные центры, а там устроили свинарник. И если общество выделило 2 миллиона на молодежный центр и там устроили свинарник, то не надо выделять 3 миллиона. Надо подумать так, как получается, что строят нахаляву молодежные центры, а получаются свинарники».

Ну, вот, представляете Ольгу Слуцкер? У нее существуют фитнес-центры, которые она строит за деньги, ходят туда за деньги. И почему-то никакого свинарника там не образуется.

Ну, понятно, что с госпожи Батмангелидж будет как с гуся вода, потому что она вздохнет и объяснит, что бедным, отчужденным подросткам нужно обязательно за 3 миллиона. И когда нам говорят «Говорите все – правда найдет дорогу», вот, не получается. Потому что история науки, действительно, состоит из того, что приходит человек, говорит, что земля не плоская, а круглая. И рано или поздно это пробивает себе дорогу. А, вот, история человеческого общества состоит из того, что приходит фанатик и навязывает свою идею людям.

Вот есть благополучная Римская империя, там стоики, эпикурейцы. Вдруг появляется группа людей, которая сообщает, что у них тут кого-то распяли на кресте и он воскрес. И эти люди готовы умирать и готовы убивать. Стойки эпикурейцы – они как-то не готовы умирать и убивать. И все, рушится великая Римская империя и на несколько сотен лет мир погружается во мрак.

И, вот, точно также государство, да? Может заботиться либо о частной собственности, либо о бедных. И в XVII-XVIII веке, наконец, в Европе появляется государство, которое заботится о частной собственности, и мир идет по пути прогресса. И вдруг появляется Карл Маркс, кстати, живет в этом же самом Лондоне, нищий, но обязательно со слугой (у нас освободители человечества без слуг не живут), на деньги живет капиталиста Энгельса (опять же освободители человечества на жизнь сами не зарабатывают), и не то, чтобы просто Маркс жил на деньги, которые Энгельс ему давал, он жил на деньги, которые Энгельс зарабатывал. Потому что Карл Маркс плохо знал английский, но при этом он числился английским корреспондентом «New York Daily Tribune». Идея была такая, что Энгельс будет писать, а Маркс будет получать зарплату. Вот этот человек, который забирал деньги за то, что писал Энгельс, рассказывал про капиталистов плохих, которые забирают прибавочную стоимость.

И все. И оказывается, что когда вам говорят, что капиталисты плохие, они грабят бедных и надо все поделить, этому нечего противопоставить, потому что доказательство того, что если вы сейчас будете делить собственность, то в конечном итоге вы сделаете плохо самим бедным, оно, знаете, как-то слишком долго и для бунта, и для избирательной кампании.

И получается проблема, потому что 80% интеллектуалов, начиная с конца XIX века, - это, ведь, такие Карлы Марксы. У них гораздо больше общих психологических черт с бездельником, громящим лавки, чем с инженером или бизнесменом. Потому что свобода прессы свободой прессы, но 80% людей, которые пишут в той же западной прессе, имеет свои большие тараканы в голове и они хотят все объяснить, почему они такие хорошие и умные и не такие богатые как Уоррен Баффетт или Михаил Фридман.

И проблема заключается в том, что система не регулируется сама – она экологически оказывается неустойчивой. Демократия – это не устойчивая вещь. Она не устойчивая вещь где-нибудь в Африке, она оказалась неустойчивой вещью и в Европе. Она не обладает способностью к регулированию – так не происходит, что, вот, бездельников становится все больше, государство беднеет, после чего халявщики говорят «Ой, ё-моё, нас тут много, давайте проголосуем за то, чтобы государство распределило меньше». Там положительная обратная связь: чем больше халявщиков, тем больше они требуют.

Теперь вы меня спросите «А что вместо этой системы? Если общество не может регулировать себя само, в том числе демократическое, то где возьмется регулятор? Кто повесит кошке на шею колокольчик? Не, там, товарищи же типа Дювалье или Маркоса, или типа российской системы?» Есть некоторые другие системы. Первая называется «представительный образ правления», когда голосуют собственники и, причем, этих собственников много. Потому что 2-е не менее важное, чем 1-е. Потому что если собственников мало, они закрепляют свои преимущества неконституционным путем – это то, что происходило, например, в Латинской Америке или в олигархической России. И, вот, 2 страны, которые развивались в XIX веке лучше всего (это Великобритания и Америка), были устроены представительным образом правления.

Есть вторая система – просвещенный абсолютизм. Вы мне скажете «А как же отличить просвещенного деспота от тирана?» Ответ: «Глазами». Отличие Екатерины II от Петра III видно невооруженным взглядом, отличие Ли Куан Ю от Путина заключается в том, что первый поднимает ВВП на душу населения в 40 раз, а второй строит дворец в Геленджике. Это, вот, как вопрос, да? «А как отличить чемпиона мира от наркомана, который валяется в канаве?» Ответ: «По результатам соревнований». А наркоман, вот, тоже говорит, что он – чемпион. Ну хорошо, кроме него это кто-то говорит?

И вы мне скажете, что эти 2 режима тоже неустойчивы, что просвещенный абсолютизм увеличивает число собственников, смягчается и переходит в демократию. Что это, знаете, такой бустер для ракеты на коротком историческом отрезке, первая ступень.

А вот это самая главная вещь, которую я хочу сказать, потому что у нас почему-то считается, что хорошо бы, чтобы все человечество было едино, чтобы была ООН, всемирное правительство, чтобы все друг с другом не воевали и так далее. Вот, история человечества как раз заключается в том, что саморегуляция системы возможна только на надгосударственном уровне.

Вот, был замечательный Китай XII века, который был очень совершенной для своего времени страной. И вдруг его стала обгонять драная нищая Европа. Вот, у вас есть Европа бюрократическая, мультикультурная, со свободой СМИ, и вдруг ее начинает обгонять опять Китай и Сингапур. Каждое человеческое государство, которое развивается не равновесно. Равновесным является только застывшее общество – вот, приехал Лаперуз в Австралию и нашел, наверное, там дикарей, которые были равновесны.

Еще раз, ни одно из более или менее хорошо устроенных обществ – то есть это просвещенный абсолютизм, это представительное правление с широкой базой, это богатая демократия – не являются устойчивым, потому что в своем развитии они отрицают сами себя. Но поскольку кроме внутреннего развития общества есть еще и внешняя конкуренция, то пока человечество двигалось вперед. И, похоже, в ближайшие несколько десятков лет оно будет двигаться вперед не на Западе. Перерыв на новости.

[Азеф на велосипеде]

http://www.echo.msk.ru/programs/code/804072-echo/


То, о чем я говорила в прошлый раз и выражалась весьма саркастически, а именно об европейских ценностях и о всеобщем избирательном праве. У нас всеобщее избирательное право – это ведь главное табу. Можно трогать всё что угодно, можно трогать даже социальное государство... Сейчас уже некоторые говорят, что, если кормить людей на халяву, не очень хорошо получается. Но всеобщее избирательное право трогать нельзя. Если ты его трогаешь, то ты сразу получаешь название фашист. И вот как я его тронула, я смотрю, возникла большая дискуссия, мне отвечали и Пионтковский, и Шевцова.

И почему-то отвечали Латыниной, чему я, конечно, была очень тронута. Но я в данном случае не претендую на оригинальность. Я бы не хотела присваивать себе те лавры, которые полагаются Джону Локку, или Томасу Джефферсону, или хотя бы британскому историку Маколею, который в середине 19 века писал, что всеобщее избирательное право – это конец цивилизации, что это несовместимо с цивилизацией.

Т.е. идея о том, что должны голосовать налогоплательщики, о том, что должен быть имущественный или образовательный ценз, и о том, что если у вас в стране голосуют нищие, то ничего хорошего не получается, эта абстрактная идея, которая вполне получила свое подтверждение где-нибудь в африканских выборах и, к сожалению, после российского 91 года, в общем-то, эта идея, она в 19 веке владела всеми умами.

Я хочу поговорить в этом смысле о том, что у нас сейчас называют европейскими ценностями. Я написала об этом большую статью в «Новой газете», которую я тоже рекомендую слушателям. Меня очень смущает… Я сначала объясню, что меня смущает в нынешней социал-демократической идеологии вообще, а потом я объясню, что меня в ней смущает применительно к России. Есть некие вещи, которые надо назвать, – европейские ценности. И все эти ценности – это офигеть и венец развития, и всем надо смотреть, открыв рот, и подражать. Давайте пересчитаем эти ценности.

Нам говорят, что ценность первая – это единство Европы. Европа объединяется, исчезают границы, чиновники в Брюсселе принимают благодетельные указы о степени кривизны огурцов. Объединение – это, может, и замечательно, но проблема заключается в том, что Европа с момента распада империи Карла Великого и до момента образования Евросоюза не была единой. Китайская империя была единой, а Европа не была. И пока Европа завоевывала мир, части ее находились в жесточайшей конкуренции между собой. Эта конкуренция и способствовала прогрессу. Я что хочу сказать? Может быть единство Европы – это офигительно. А Первая и Вторая мировые войны, вызванные этой конкуренцией, это очень плохо, я же не спорю. Но это не есть европейская ценность времен расцвета Европы. Потому что в зените своей славы Европа не была единой.

Только что я говорила о всеобщем избирательном праве, которое тоже называется самой главной европейской ценностью. Сейчас я не буду говорить о работоспособности всеобщего избирательного права в Гане или Палестине, но вот вопрос: а какое отношение всеобщее избирательное право имеет к традиционным ценностям Европы? Т.е. для какой такой демократии Колумб открывал Америку?

На Западе времен его расцвета были представлены самые разные режимы. Была парламентская монархия, как в Великобритании, где круг избирателей был ограничен налогоплательщиками, причем избирателей было немного, процентов 10, что, кстати плохо. Была республика, как в США, где опять же избиратели были налогоплательщиками, причем круг их был очень велик. Потому что несмотря на то, что имущественный ценз был, практически любой человек, приехав в Америку и немного поработав, получал если не 50 акров земли, то около этого. Была абсолютная монархия, как в Пруссии или России. Но вот всеобщего избирательного права не было решительно. И ни отцы-основатели, ни британская монархия его не предусматривали.

И первый раз всеобщее избирательное право было введено во Франции во времена Великой французской революции и кончилось гильотиной. Потом его для мужчин ввел железный канцлер Бисмарк в Германской империи в 1871 году, специально чтобы разбавить свободомыслие всяких собственников замечательным немецким патриотизмом.

По мере того, как понижался ценз и избирательное право распространялось на неимущих после Первой мировой войны, оно стало окончательно всеобщим только после Второй мировой, причем в значительной степени под влиянием социалистической идеологии. К сожалению, во всех нищих странах, в которых его пытались ввести, оно приводило к переделу собственности, оно приводило к религиозному и национальному фанатизму и кончалось, как правило, диктатурой.

Но я сейчас не об этом. Допустим, всеобщее избирательное право – это венец развития. И каждый безработный ублюдок, который громит лондонский магазин, он и обладает замечательным правом решать, как нам всем жить, и кто это отрицает, тот ретроград и фашист. Вот не бывает всеобщих водительских прав. Странно будет, если кто-то заявит: знаете, права надо выдать каждому водителю. А если вы, допустим, не будете выдавать права дальтонику, то вы ретроград и фашист, и сегодня вы не выдадите права дальтонику, а завтра вы не выдадите их Немцову.

Допустим, избирательное право выдается всем, а водительское не всем. Но опять же причем здесь европейские ценности? Всеобщее избирательное право не существовало на Западе, пока Запад владел миром. Когда оно пришло на Запад, в рекордные сроки господство над миром было утрачено.

Есть еще третья ценность – социальная справедливость. Я, честно говоря, не люблю название этой ценности, потому что гораздо честнее сказать уравниловка. Потому что социальная справедливость у нас давно уже заключается в том, что богатые содержат бедных.

Если вы посмотрите на ту же Англию, вы увидите, что 20% населения, которые имеют самые высокие доходы, они имеют до уплаты налогов 78 тысяч фунтов, а после уплаты налогов – 58 тысяч фунтов. А 20% самых бедных до получения пособия имеют 5 тысяч фунтов, а после получения – 15. Т.е. давно уже не богатые эксплуатируют бедных, а бедные эксплуатируют богатых.

И возникает вопрос: а что такое справедливость? Одни скажут, что это чтобы бедному дали деньги, которых он не заработал. А мне кажется, что несправедливость – это когда у человека отнимают те деньги, которые он заработал, и отдают их тем, кто не заработал.

Я опять же о другом. Какое это имеет отношение к европейским ценностям? Допустим, Британская империя, над которой не заходит солнце. Представьте себе, женщина с тремя детьми, которая не вышла замуж. Ей что, пособие давали, квартиру? Очень тяжелая была у нее судьба.

Еще одна замечательная ценность – мультикультурализм. Она гласит, что все культуры замечательно важны. Каждый иммигрант, который приехал в Швецию или Голландию, он имеет право на сохранение своих замечательных традиций, и если кто-то из ограниченных людей не понимает, какое это счастье для арабской женщины, что она должна завернуться в эту свою накидку и что брат ее имеет право убить ее, если она налево сходила, этот человек чего-то не понимает в жизни.

Тут, во-первых, я должна сказать, насчет традиций я что-то не понимаю. Ну, были у Европы свои традиции – в Британии рубили на четыре части, государственным преступникам перед этим еще кишки вытаскивали живьем и поджаривали. Но как-то я не представляю себе, что Дэвид Кэмерон своей жене отрубил голову и сказал: а я следую традициям Генриха VIII.

Но сейчас не об этом. Какое отношение мультикультурализм опять же имеет к европейским ценностям? Был такой человек Васко да Гама. Кстати, очень жестокий человек, омерзительно вел себя: дорвавшись до Индии, топил корабли с паломниками, идущие в Мекку, ядрами садил по мирному населению. Понятно, что он попал бы в Гаагу пожизненно по нынешним временам. А где был мультикультурализм Васко да Гамы?

Т.е. европейские ценности времен колониализма – это представление о безусловном примате прогресса и европейской цивилизации. При этом одни европейцы были в чистом виде расистами, позволяли себе высказывания, что черная и желтая раса вообще неполноценны, а другие, наоборот, считали, что нет, эти люди сейчас стройными рядами вольются в прогрессивное человечество. Но не было тех, кто считал, что каннибализм – это такой замечательный альтернативный культурный обычай, который надо лелеять.

Сражались аболиционисты в США за хижину дяди Тома. Но они не сражались за то, чтобы дядя Том опять снял с себя штаны, опять надел набедренную повязку, чтобы он от имени Том отказался, отказался от английского языка и заговорил на своем киньярванда. Им бы в голову не пришло за это сражаться.

Как ни печально, как только идея превосходства европейской цивилизации, христианской цивилизации кончилась, кончилось и превосходство христианской цивилизации. Вместо Европы, которая колонизует весь мир, мы теперь имеем весь мир, который колонизует Европу. Еще раз повторяю: возможно, мультикультурализм – это замечательно, но я не понимаю, какое отношение он имеет к тем ценностям, которые исповедовала Европа времен расцвета.

Есть еще одна ценность, о которой почему-то мало говорят. Это государственное регулирование всего и вся. Не говорят по простой причине – эта ценность противоречит идее частной собственности. Либо частная собственность, либо регулирование. Я уже много раз говорила, что идея частной собственности в той же Британской империи была развита до такой степени, что ни одно современное государство Британскую империю не поняло. Оно бы не поняло частные компании, которые завоевывают для Британии Индию и Африку.

Знаете, что в Британии до конца 19 века не было закона об охране памятников культуры? Там через Стоунхендж чуть не проложили железную дорогу. И тори Бенджамин Дизраэли сказал, что идея сохранения памятников культуры противоречит идее частной собственности. Сейчас есть некие законы бюрократической Европы. На мой взгляд, они достаточно странные.

В Испании целые сельскохозяйственные регионы превращаются в пустыни, потому что фермерам платят за то, чтобы они не выращивали продукцию. А в Германии экономные немцы освещают солнечные батареи электрическими лампочками, потому что выработанную так электроэнергию забирают в сеть с премией. Но опять же я не могу себе представить, чтобы в Европе 18 века выдавали субсидии крестьянам или парламент определял форму огурцов.

И вот это первая вещь, о которой я хочу сказать. Я не совсем понимаю, почему те люди, которые говорят о социальной справедливости, всеобщем избирательном праве, говорят о европейских ценностях. Это ценности социал-демократические. Может быть, они замечательные. Но они появились в конце 19 века, они укрепились благодаря победам левых на выборах и диверсионно-идеологической мощи СССР. В общем-то, то, о чем писал Локк, или Джефферсон, или Адам Смит, они не имеют ничего общего.

И мне не нравится, когда называют общечеловеческими ценностями, или европейскими ценностями, то, что не является европейскими ценностями, то, что не являлось этим век назад. Потому что я не люблю, когда вещи называют другими именами. Мы все в СССР это проходили – всё прогрессивное человечество. А если ты к прогрессивному человечеству не присоединяешься, то ты козел и негодяй.

Но самое печальное другое. Мне скажут: хорошо, пускай эти ценности не были ценностями Европы 200 лет назад. Но ведь мир не стоит на месте! Мало ли что было в 18 веке! Я уже сказала, что в 18 веке в Лондоне было 52 трупа на 100 тысяч населения, был 14-часовой рабочий день для девятилетних детей, блохоловки были, корсеты. Я же, наверное, с блохоловкой не хочу ходить?

Но проблема заключается в том, что выясняется, что 500 лет крошечная часть света – Европа – властвовала над миром. Она добилась этой власти благодаря частной собственности, техническому прогрессу, конкуренции европейских стран между собой, ощущению собственного цивилизационного превосходства и минимальному государству. А за 20 лет, прошедших с момента объединения Европы и торжества общечеловеческих ценностей, она это лидерство продолбала, скажем так.

Я не призываю вернуться к временам Васко да Гамы. Но я призываю подумать о том, что случилось. Это именно очень большое значение для того, что происходит в России, прежде всего. Мы сейчас празднуем (вернее, не празднуем) 20 лет 1991 году, неудавшемуся путчу. И тогда казалось, что сейчас в России будет всё замечательно. Но выяснилось, что те люди, которые пришли к власти в России, руководствовались приблизительно тем набором ценностей, которые исповедуют европейские социал-демократы.

И выяснилось, что эти ценности должны победить: а) в стране, где 90% населения привыкли жить на халяву и не привыкли работать; б) в этой стране существуют гигантские группы влияния, прежде всего силовиков, которые рассматривают власть как способ преумножения собственности и которые очень легко используют в том числе и демократические рычаги для этого; в) представления, достаточно прекраснодушные российских социал-демократов, или российских левых либералов, о том, что достаточно провести всеобщие выборы и наступит всеобщая благодать, они не оправдались, так же как и в Африке. И наверное, придется делать в следующий раз что-то другое. Всего лучшего. До встречи через неделю.

[Азеф на велосипеде]

http://www.echo.msk.ru/programs/code/801942-echo/


| Время выхода в эфир: сб, 19:08

Суббота, 13.08.2011
Правда, в свете новейших событий – я имею в виду чудесную находку 2-х амфор на страшной глубине в 2 метра... Я, вот, все думаю, как же это можно нырнуть на 2 метра? Ну, понимаю, Прохорову на 2 метра, например, вообще не нырнуть, макушка покажется над водой. Так вот, в свете с находкой амфор на 2-х метрах глубины я предлагаю рецепт решения российского экономического кризиса: Путину нужно просто прийти на каждый приусадебный участок, и там обязательно найдет клад и все у нас будет замечательно.

Ну, если говорить серьезно, то, конечно, кризис на Западе есть. Собственно, мы живем в эпоху конца 500-летнего доминирования Запада. Не мои слова – слова замечательного современного историка Ниала Фергюсона, и мы имеем дело не с экономическим, а с культурным кризисом. Собственно, это кризис социализма как в 1991 году в России. Социалистическая экономика является недееспособной вне зависимости от того, вы людей автоматом загоняете в колхоз как это было при Сталине или вы просто берете у людей чужие деньги, у тех, кто работает, и раздаете их тем, кто не работает в результате системы всеобщего избирательного права. Хотя, естественно, социализм как и сифилис бывает разный, то есть если у вас колхоз, у вас голод начинается на следующий год. А если у вас всеобщее избирательное право и богатая страна, то вам, все-таки, нужно несколько десятилетий на то, чтобы доломать машинку. И в этом смысле бунты в Лондоне – более показательная вещь, чем снижение кредитного рейтинга США, точнее, не сами бунты, а реакция системы на них, потому что, вообще-то, любую систему характеризует не ошибка – ее характеризует реакция на ошибку.

Я, вот, собственно, напомню, с чего все началось. Там был 29-летний гангстер, который нигде не работал, имел 4-х, по некоторым источникам 5 детей от разных матерей, стрелял в полицейского и был застрелен в ответ. После чего банда, в которую входит Марк Дагган, принялась жечь магазины, ну и к ней присоединились все остальные банды. И, вот, как я уже сказала, бунт – самое не важное в этой истории, важна реакция на бунт. Первые пару дней английские газеты половину статей о Марке Даггане посвящали цитатам из его родственников о том, какой уважаемый это был член общества и как эти суки полицейские посмели убить такого ангелочка.

Вот, я смотрю «The Guardian», Она описывает одну из сожительниц Даггана, тоже 29 лет, девушку зовут Семона Уильямс, тоже нигде никогда не работала, существует с 3-мя детьми на их пособия. Семона говорит, Семона еще не объяснила своим детишкам, что их папочка мертв: «Как я объясню своим детишкам, что папочку они больше не увидят?» Цитата дословная. Особенно интересно, что детишкам, одному из них 10 лет и, учитывая, что происходит по телевизору, детишка, наверное, уже знает.

Самые храбрые упоминали, что Дагган первым стрелял в полицейского. Но, вот, упомянуть о том, что главным источником денег для покойника и сожительницы являлись, собственно, даже не наркотики, а госпособие на детей. И по одной, собственно, этой причине Дагган явно жениться не собирался, был, ну, моветон.

По мере роста погромов тон либеральных СМИ (а почти все СМИ на Западе либеральные) несколько изменился. Там все начиналось так: «Насилие оправдать нельзя» - эта фраза дежурная шла в начале, после чего шло, собственно, оправдание насилия, и авторы начинали рассказывать, почему погромщики чувствуют себя отвергнутыми обществом, и что им общество должно. То есть все рассказывали, что мы должны сделать для этих ребят, и никто не спрашивал, что эти ребята должны сделать для себя.

«The Guardian» разразилась целой статьей редакционной о том, что во всем виновата проклятая политика министров-капиталистов, которые сокращают рабочие места. Вот интересно, хоть один из погромщиков с BlackBerry в руках когда-нибудь работал?

Вот еще одна типичная статья. Госпожа Батмангелидж, «The Independent»: «Молодые, умные граждане из гетто ищут объяснения, почему они приговорены к темноте, к тьме, где их человеческая сущность не оценена достаточно, чтобы им была оказана помощь? Идите в молодежный центр, - продолжает господа Батмангелидж, - и вы увидите, что персонал там заперся в офисе, потому что молодые люди повсюду расхаживают со своими злобными собаками».

Ну, вот, странное дело. Если государство строит молодежные центры, а молодые павианы превращают их в хлев, наверное, дело не в центрах? Как говорил профессор Преображенский, разруха не в клозетах – она в головах. Госпожа Батмангелидж так не думает, она просит еще больше денег, чтобы построить еще больше центров, в которых разведется еще больше молодых павианов.

Вопрос: почему госпожа Батмангелидж так странно думает? Ответ заключается в том, что она профессионально занимается благотворительностью, профессионально осваивает деньги на заботу вот об этой бедной неприкаянной молодежи. То есть, вот, есть страшный наркотик, на который посадили безработную молодежь, - этот наркотик называется «социальное пособие», с него слезть сложнее, чем с героина. Экспертами по социальной политике при этом являются раздатчики героина. При этом политическая корректность удивительно не соответствует политической реальности. Потому что политическая реальность выражается в том, что уже свыше 100 тысяч англичан подписали петицию, требующую лишить погромщиков пособий. Ну, как? Как может общество содержать тех, кто его громит?

Но я... Может быть, я чего-то пропустила, но я не видела ни одной статьи, в которой черным по белому было бы сказано, что все эти банды живут не на наркотики, а на социальные пособия. Самые жесткие слова в этой истории сказал премьер Великобритании, он сказал «Эти люди думают, что мир должен им что-то, что их права перевешивают их обязанности». И даже сам Кэмерон не стал уточнять, почему эти странные люди думают, что мир им должен.

А, кстати, к вопросу о том, что сказал лидер оппозиции Эд Милибэнд. Он сказал, что у погромов есть сложные причины. А причины эти, цитирую, частично кроются в ответственности родителей, частично связаны с бандами и частично с культурой. Ну, ё-моё, глубина у лейбористского лидера, я просто тащусь!

На самом деле, вот, все эти репортажи с улиц Лондона мне страшно напоминали репортажи из горячих точек, потому что за последние 10 лет с 11 сентября есть нерушимый канон либерального репортажа об исламских фундаменталистах. То есть, есть ребята, которые режут неверных, потом этих ребят мочат, потом приходят неверные с телекамерой и рыдающая семья рыдает на видеокамеру, как кровавый натовский режим ни за что, ни про что убил мирного жителя. Это такое правило игры: «Мы будем резать неверных. Когда неверные ударят в ответ, мы будем плакать в их телекамеру».

И вот я все думала, когда эта замечательная история вернется в Европу, и она вернулась: вот, мы будем стрелять в полицейских, а потом мы встанем перед телекамерой и пожалуемся, что нашу человеческую сущность недостаточно уважают.

Кстати! О неуважаемой человеческой сущности. Вот этой вот госпоже Уилсон, сожительнице гангстера 29 лет с 3-мя детьми, она – студентка университета Миддлсекса. Вот, я хотела бы узнать, в какую эпоху и в каком обществе 29-летняя сожительница гангстера с 3-мя детьми могла бы за деньги налогоплательщиков учиться в университете? Вот, эти ребята жалуются, что общество их бросило.

Кстати, еще такое маленькое отступление. Я, вот, тут на прошлой неделе рассказывала про Кущевскую и поведение людей, которые деградировали до уровня обезьян. Ну, конечно, могу счастливо вам сообщить, что это происходит не только в Кущевке, но и в Лондоне. Но такой очень интересный момент. Есть самая знаменитая исследовательница поведения шимпанзе – это Джейн Гудолл, которая там с ними в Кенийском национальном заповеднике, там, надцать лет жила в стае. И там была такая, очень интересная история, которая заключалась в том, что 8 лет госпожа Гудолл не наблюдала особой агрессивности среди шимпанзе. То есть это вообще агрессивное животное с четко выраженной иерархией, с лидером, который отнимает у всех банан. Но, вот, бананы отнимали, а яички не откусывали. Вдруг через 8 лет начали откусывать яички. Знаете, почему? Потому что их начали кормить нахаляву.

Итак, возвращаясь к приматам в Лондоне. Вот такой внутренний Хамас. «Поняли, суки? Мы тут, в натуре, ваши жертвы, а кто это не признает, того порвем на хрен. Мы вас ненавидим, а вы нам должны». И, вот, как я уже сказала, все обсуждают, что мы должны сделать для них, а никто не обсуждает, что они должны сделать сами. И все говорят про вопиющую несправедливость современного социального устройства, и я должна сказать, что оно, действительно, вопиюще несправедливо. И вопиющая несправедливость заключается в том, что у работающего человека берут деньги и отдают их гангстеру Даггану, что у работающего человека берут деньги и строят на них молодежный центр. И что если ты – мать-наркоманка с 5-тью детьми, то у тебя будет, на что жить, а если у тебя нормальная семья, муж и работа, то дай бог тебе содержать 1-го ребенка и, выбиваясь из сил, платить налоги.

И проблема заключается в том, что, вот, у господина Даггана, гангстера было 4, а то и 5 детей, причем, ему было 29 лет, так что вы понимаете, он бы еще наплодил. Вот, зуб даю, что у полицейского, который его убил, был 1 ребенок. И если в 1-м поколении у нас один Дагган на 1-го полицейского, то во 2-м поколении, знаете, как-то уже совсем много Дагганов получается.

И все, что случилось в Лондоне, на мой взгляд, было бы невозможно, например, в Сингапуре. Потому что в Сингапуре нет пособия по безработице, и поэтому там нету 20 и 30 процентов безработных. И потому, что гетто там нету. Там есть менее успешные группы населения, например, малайцы, но гетто при этом тупо запрещены, потому что все, в любом квартале не может быть больше 25% малайцев и 13% индусов. Но уж, конечно, если бы в Сингапуре кто-то вздумал в знак протеста против того, что ему дают мало халявы грабить витрины, то вряд ли бы местная пресса ему сочувствовала.

О Сингапуре я вспомнила вот почему. На прошлый эфир один из слушателей присылает мне вопрос, который я процитирую: «Должен признаться, мне совсем не по душе сингапурская модель. То есть я полностью согласен с тем, что жизненно необходимо повышать уровень дохода населения, но мне претит от страны, где все как муравьи слушаются приказов сверху, и единственный мудрый руководитель решает, как всем жить. Вместе с тем нельзя не согласиться, что Ли Куан Ю очень мудр». Собственно, эти слова полностью отражают мое собственное ощущение от Сингапура, это очень печальная проблема, потому что, в общем, то поколение российских интеллектуалов, к которым я принадлежу, они выросли с оглядкой на современный Запад и на 2 главные ценности, которые нам всегда говорили «Вот, супер, без них никуда», - демократия и свобода слова. Вот, нам всегда говорили: «Вот, есть замечательный Запад – там выборы всеобщие, там пресса свободная».

Сейчас в результате всеобщих выборов и свободной прессы возникает несколько проблем. Потому что в результате свободной прессы оказывается, например, что где-то там 30% американцев думает, что правительство может быть как-то причастно к 11 сентября. Это, простите, очень больное общество, это общество, в котором кучка маргиналов, больше того, исламистов, врагов этого общества сумела навязать значительной части общества свою точку зрения под видом «Давайте обсудим». Давайте обсудим, земля плоская или земля круглая? Давайте обсудим.

Другой пример. Россия, которую никто не называет свободным и справедливым государством. Вот, есть в России некая группа людей, которая искренне считает, что каждый сидящий на скамье подсудимых невиновен. С точки зрения этих людей Путин взрывал дома в Москве, лично убил Политковскую, разбил самолет Качиньского, устроил резню в Кущевке. Там возникает вопрос: где кончается критика коррумпированного диктатора и где начинается паранойя?

Ну и, собственно, третий пример, о котором я и сейчас говорю. Вот, есть Европа. И в этой Европе в XIX веке Томас Маколей – это известнейший британский историк, член парламента, кстати – писал, что всеобщее избирательное право не совместимо с цивилизацией. Ну, вот, попробуй сейчас это пойди напиши, когда приматы в Лондоне громят магазины. Попробуй, да? Приматам не надо предоставлять избирательного права, пока они не стали людьми. Накинуться, задушат, скажут, что фашист, негодяй, ретроград. На минуточку у меня такой вопрос, где всеобщее избирательное право приводило к процветанию? В нищей Африке после деколонизации? Там оно мгновенно кончалось резней и диктатурой. В богатой Европе? Ну, слушайте, понадобилось всего несколько десятилетий, чтобы с помощью всеобщего избирательного права свести вековое преимущество Европы на нет. И там оно превращается... Кончилось появлением бюрократии, которая забирает деньги у тех, кто их зарабатывает, превращает эти деньги в наркотик социальной помощи и сажают на него бедных, чтобы они никогда не научились зарабатывать.

Вот у меня вопрос. Вот, есть некая точка зрения, которая, ну, не выдерживает проверки фактами или, по крайней мере, является сомнительной хотя бы с точки зрения Маколея. Но вот она в условиях свободы слова стала общепринятым мнением и общепринятой политической реальностью. И мне скажут, что это и есть свобода слова: вот ты высказываешь одно мнение, вот противник твой высказывает другое, а в результате вашего спора рождается истина.

Маленькая проблема заключается в том, что свобода слова действует только в научных дискуссиях. Вот, в конце XVIII века была такая, замечательная научная дискуссия между Бертолле (это знаменитый химик, изобретатель Бертолетовой соли) и неким Жозефом Луи Прустом, другим химиком. Потому что Бертолле считал, что химические элементы могут соединяться в любой пропорции, а Пруст считал: «Нет, только в определенной». 8 лет Пруст доказывал, что он прав. Через 8 лет Бертолле говорит: «Да, ты знаешь, Пруст, ты прав. Я был не прав».

Но это научная истина. С социальными истинами дело обстоит по-другому, потому что для большинства людей те взгляды, которые они высказывают, связаны с их положением внутри общества. Они, эти взгляды не существуют сами по себе, ни функция от их окружения или функция от их каких-то психологических комплексов.

Ну хорошо, ты приходишь в суд, который взял деньги за освобождение гангстера, начинаешь доказывать суду, что это гангстер. Ноль внимания, фунт презрения. Или, там, представим себе, что консерватор спорит с упоминаемой мною госпожой Батмангелидж, доказывает, что «вот, общество выделило 1 миллион на молодежные центры, а там устроили свинарник. И если общество выделило 2 миллиона на молодежный центр и там устроили свинарник, то не надо выделять 3 миллиона. Надо подумать так, как получается, что строят нахаляву молодежные центры, а получаются свинарники».

Ну, вот, представляете Ольгу Слуцкер? У нее существуют фитнес-центры, которые она строит за деньги, ходят туда за деньги. И почему-то никакого свинарника там не образуется.

Ну, понятно, что с госпожи Батмангелидж будет как с гуся вода, потому что она вздохнет и объяснит, что бедным, отчужденным подросткам нужно обязательно за 3 миллиона. И когда нам говорят «Говорите все – правда найдет дорогу», вот, не получается. Потому что история науки, действительно, состоит из того, что приходит человек, говорит, что земля не плоская, а круглая. И рано или поздно это пробивает себе дорогу. А, вот, история человеческого общества состоит из того, что приходит фанатик и навязывает свою идею людям.

Вот есть благополучная Римская империя, там стоики, эпикурейцы. Вдруг появляется группа людей, которая сообщает, что у них тут кого-то распяли на кресте и он воскрес. И эти люди готовы умирать и готовы убивать. Стойки эпикурейцы – они как-то не готовы умирать и убивать. И все, рушится великая Римская империя и на несколько сотен лет мир погружается во мрак.

И, вот, точно также государство, да? Может заботиться либо о частной собственности, либо о бедных. И в XVII-XVIII веке, наконец, в Европе появляется государство, которое заботится о частной собственности, и мир идет по пути прогресса. И вдруг появляется Карл Маркс, кстати, живет в этом же самом Лондоне, нищий, но обязательно со слугой (у нас освободители человечества без слуг не живут), на деньги живет капиталиста Энгельса (опять же освободители человечества на жизнь сами не зарабатывают), и не то, чтобы просто Маркс жил на деньги, которые Энгельс ему давал, он жил на деньги, которые Энгельс зарабатывал. Потому что Карл Маркс плохо знал английский, но при этом он числился английским корреспондентом «New York Daily Tribune». Идея была такая, что Энгельс будет писать, а Маркс будет получать зарплату. Вот этот человек, который забирал деньги за то, что писал Энгельс, рассказывал про капиталистов плохих, которые забирают прибавочную стоимость.

И все. И оказывается, что когда вам говорят, что капиталисты плохие, они грабят бедных и надо все поделить, этому нечего противопоставить, потому что доказательство того, что если вы сейчас будете делить собственность, то в конечном итоге вы сделаете плохо самим бедным, оно, знаете, как-то слишком долго и для бунта, и для избирательной кампании.

И получается проблема, потому что 80% интеллектуалов, начиная с конца XIX века, - это, ведь, такие Карлы Марксы. У них гораздо больше общих психологических черт с бездельником, громящим лавки, чем с инженером или бизнесменом. Потому что свобода прессы свободой прессы, но 80% людей, которые пишут в той же западной прессе, имеет свои большие тараканы в голове и они хотят все объяснить, почему они такие хорошие и умные и не такие богатые как Уоррен Баффетт или Михаил Фридман.

И проблема заключается в том, что система не регулируется сама – она экологически оказывается неустойчивой. Демократия – это не устойчивая вещь. Она не устойчивая вещь где-нибудь в Африке, она оказалась неустойчивой вещью и в Европе. Она не обладает способностью к регулированию – так не происходит, что, вот, бездельников становится все больше, государство беднеет, после чего халявщики говорят «Ой, ё-моё, нас тут много, давайте проголосуем за то, чтобы государство распределило меньше». Там положительная обратная связь: чем больше халявщиков, тем больше они требуют.

Теперь вы меня спросите «А что вместо этой системы? Если общество не может регулировать себя само, в том числе демократическое, то где возьмется регулятор? Кто повесит кошке на шею колокольчик? Не, там, товарищи же типа Дювалье или Маркоса, или типа российской системы?» Есть некоторые другие системы. Первая называется «представительный образ правления», когда голосуют собственники и, причем, этих собственников много. Потому что 2-е не менее важное, чем 1-е. Потому что если собственников мало, они закрепляют свои преимущества неконституционным путем – это то, что происходило, например, в Латинской Америке или в олигархической России. И, вот, 2 страны, которые развивались в XIX веке лучше всего (это Великобритания и Америка), были устроены представительным образом правления.

Есть вторая система – просвещенный абсолютизм. Вы мне скажете «А как же отличить просвещенного деспота от тирана?» Ответ: «Глазами». Отличие Екатерины II от Петра III видно невооруженным взглядом, отличие Ли Куан Ю от Путина заключается в том, что первый поднимает ВВП на душу населения в 40 раз, а второй строит дворец в Геленджике. Это, вот, как вопрос, да? «А как отличить чемпиона мира от наркомана, который валяется в канаве?» Ответ: «По результатам соревнований». А наркоман, вот, тоже говорит, что он – чемпион. Ну хорошо, кроме него это кто-то говорит?

И вы мне скажете, что эти 2 режима тоже неустойчивы, что просвещенный абсолютизм увеличивает число собственников, смягчается и переходит в демократию. Что это, знаете, такой бустер для ракеты на коротком историческом отрезке, первая ступень.

А вот это самая главная вещь, которую я хочу сказать, потому что у нас почему-то считается, что хорошо бы, чтобы все человечество было едино, чтобы была ООН, всемирное правительство, чтобы все друг с другом не воевали и так далее. Вот, история человечества как раз заключается в том, что саморегуляция системы возможна только на надгосударственном уровне.

Вот, был замечательный Китай XII века, который был очень совершенной для своего времени страной. И вдруг его стала обгонять драная нищая Европа. Вот, у вас есть Европа бюрократическая, мультикультурная, со свободой СМИ, и вдруг ее начинает обгонять опять Китай и Сингапур. Каждое человеческое государство, которое развивается не равновесно. Равновесным является только застывшее общество – вот, приехал Лаперуз в Австралию и нашел, наверное, там дикарей, которые были равновесны.

Еще раз, ни одно из более или менее хорошо устроенных обществ – то есть это просвещенный абсолютизм, это представительное правление с широкой базой, это богатая демократия – не являются устойчивым, потому что в своем развитии они отрицают сами себя. Но поскольку кроме внутреннего развития общества есть еще и внешняя конкуренция, то пока человечество двигалось вперед. И, похоже, в ближайшие несколько десятков лет оно будет двигаться вперед не на Западе.

[Азеф на велосипеде]

http://new.novayagazeta.ru/politics/48064.html

Хорошо бы провести инвентаризацию европейских ценностей по гамбургскому счету
16.08.2011

Петр Саруханов — «Новая»Мне тут говорят, что я ругаю европейские ценности. Что вот, мол, нынешнее состояние Европы — это офигеть и венец развития, и всем надо смотреть, открыв рот, и подражать.

Хорошо бы провести инвентаризацию этих ценностей по гамбургскому счету.
Ценность № 1: единство Европы

Это сейчас — одна из самых важных европейских ценностей. Европа объединяется, исчезают границы, и еврочиновники в Брюсселе принимают благодетельные указы о степени кривизны огурцов и продаже яиц на вес. Объединение — это, может, и замечательно, но вот беда — с момента распада империи Карла Великого и до момента образования Евросоюза Европа не была единой.

Китайская империя была, Халифат был, Блистательная Порта были едиными — а вот Европа не была, и все время, пока Европа завоевывала мир, части ее находились в жесточайшей конкуренции между собой. И эта конкуренция и способствовала прогрессу. Великобритания стала империей не просто так, а в борьбе против Испании; Пруссия стала Германской империей не просто так, а в результате жестких реформ, без которых государство не выжило бы в кольце врагов.

То есть, внимание: может быть, единство — это очень хорошо. Это офигительно. Но это не есть европейская ценность времен расцвета Европы. В зените своей славы Европа не была единой.
Ценность № 2: всеобщее избирательное право

Еще нам говорят, что демократия — это европейская ценность и европейское завоевание; что это самый офигительно хороший режим, и при этом под демократией разумеют всеобщее избирательное право. Кто против всеобщего избирательного права — тот фашист, негодяй и вообще — гад.

Сейчас я на минуточку воздержусь от оценок работоспособности всеобщего избирательного права в какой-нибудь Гане или Палестине, но вот проблема: а какое отношение universal suffrage имеет к традиционным европейским ценностям?

Вы мне не подскажете, для какой демократии Колумб открывал Америку, а сэр Френсис Дрейк грабил испанские корабли?

На Западе времен его расцвета были представлены самые разные режимы: парламентская монархия, как в Великобритании, где круг избирателей был ограничен налогоплательщиками; республика, как в США, где опять-таки избиратели были налогоплательщиками. Абсолютная монархия, как в Пруссии, Испании или России.

Но вот всеобщего избирательного права не было решительно ни в Великобритании, ни в США, и Томас Маколей, историк и член британского парламента, писал в середине XIX века, что это понятие «совершенно несовместимо с существованием цивилизации».

Первый раз всеобщее избирательное право было введено во Франции во времена Великой французской революции и кончилось гильотиной и террором; второй раз (для мужчин) ввел его железный канцлер Бисмарк в Германской империи в 1871 году, желая разбавить свободомыслие немецких собственников шовинистическим угаром безмозглых масс.

Ценз стал понижаться, а избирательное право стало распространяться на неимущих после Первой мировой войны, и окончательно всеобщим оно стало после Второй мировой, под влиянием социалистической идеологии. Во всех нищих странах, в которых его пытались ввести — в той же Африке, — всеобщее избирательное право приводило к переделу собственности, распространению религиозного и национального фанатизма и кончалось диктатурой.

Но я сейчас о другом. Допустим, всеобщее избирательное право — это венец развития. Допустим, каждый безработный ублюдок, громящий лондонский магазин, — это и есть тот парень, который должен решать, как нам всем жить, и кто это отрицает — тот ретроград и фашист. Но при чем здесь европейские ценности? Всеобщее избирательное право не существовало на Западе, пока Запад владел миром. Когда оно пришло на Запад, Запад свое господство в рекордные сроки утратил.
Ценность № 3: социальная справедливость

Еще одной европейской ценностью в настоящий момент является социальная справедливость. Социальная справедливость выражается в том, что если у вас есть безработная наркоманка с пятью детьми, то она будет жить в роскошном особняке, потому что не должны же дети страдать! — это несправедливо, — а если у вас есть работа, муж и семья, то вы будете вкалывать, как ишак, и половину заработанного вами государство будет у вас отнимать, чтобы отдать безработной наркоманке.

Ну не знаю насчет справедливости — с моей точки зрения, несправедливо грабить тех, кто работает, чтобы отдать их деньги тем, кто бездельничает.

Но я о другом: какое это отношение имеет к европейским ценностям?

Напомнить вам, что было бы во времена Британской империи, когда над ней не заходило солнце, — с той же самой незамужней женщиной, у которой вдруг появился ребенок? Ей что, давали пособие? Квартиру? Особняк? Ответ: нет. Она становилась парией.

Во времена расцвета Европы вся забота о социальных благах — о воспитании детей, содержании родителей, медицине, образовании и пр. — была переложена на семью и ее главу, и общество жесточайше противилось любым попыткам переложить бремя этих расходов на общество.
Ценность № 4: мультикультурализм

Еще одной европейской ценностью является мультикультурализм. Он гласит, что все культуры замечательно важны; что каждый иммигрант, приехавший в Швецию или Голландию, имеет право на сохранение своих замечательных традиций, и что если кто-то не понимает, например, какое это счастье для арабской женщины, когда ее брат имеет право убить ее за прелюбодеяние, или какое это счастье для шестилетней сомалийки, когда ей обрезают без анестезии половые губы кухонным ножом на обеденном столе, — то он козел, фашист, ретроград и пр.

Тут надо сказать, я что-то не понимаю этого трепета перед традициями. У Европы были тоже свои традиции — в XV веке в Великобритании врагов короны рубили на четыре части, предварительно выдрав, живьем, кишки и поджарив. Но как-то я не думаю, что Дэвид Кэмерон может отрубить голову своей жене и сослаться на то, что следует традициям Генриха VIII.

Но я сейчас не о том. Какое отношение мультикультурализм имеет к европейским ценностям? Когда Кортес громил ацтекских божков — он что, мультикультурализм проповедовал? Когда Васко да Гама топил корабли с паломниками в Мекку и садил ядрами по мирному населению малабарского побережья — это что, была гуманитарная программа?

Европейские ценности времен колониализма были представлением о безусловном примате прогресса и европейской цивилизации. Одни европейцы были при этом в чистом виде расистами и рассуждали о том, что черная и желтая раса-де генетически неполноценны, другие полагали, что к идеям прогресса и западной культуры рано или поздно приобщатся и другие расы и народы. Но не было тех, кто считал, что каннибализм, или многоженство, или обычай сожжения вдов — это такой замечательный альтернативный обычай, который надо пестовать и лелеять. Аболиционисты в США сражались за свободу дяди Тома. Но они не сражались за то, чтобы дядя Том снял с себя штаны и надел набедренную повязку; чтобы он отказался от имени Том и взял себе имя праотцов — Нкунда или Мбонга, — и чтобы он отказался от английского и заговорил на родном киньярванда. Им бы в голову не пришло сражаться за подобный бред.

Как только эта идея — о превосходстве европейской цивилизации — кончилась, то кончилось и превосходство европейской цивилизации. Вместо Европы, которая колонизует весь мир, мы имеем теперь весь мир, который колонизует Европу.

Возможно, мультикультурализм — это замечательно, офигительно, и только ретрограды и фашисты не понимают, почему по улицам Лондона ходят закутанные в паранджу гражданки Великобритании. Но факт то, что мультикультурализм не имеет никакого отношения к традиционным европейским ценностям времен расцвета Европы.
Ценность № 5: государственное регулирование

Наконец, есть еще одна «европейская ценность», о которой нам почему-то мало говорят, но которая видна как на ладони. Это государственное регулирование всего и вся.

Причина, по которой об этой ценности не говорят, очень проста — она в корне противоречит идее частной собственности.
Либо частная собственность, либо регулирование.

Знаете ли вы, что в Великобритании до конца XIX века не было закона об охране памятников культуры? И когда в 1870-м его попытались принять, то тогдашний премьер Бенджамин Дизраэли прямо заявил, что он противоречит идее частной собственности. Стоунхедж чуть не снесли — едва не проложили через него железную дорогу.

Знаете ли вы, например, что статую Свободы в США установили на частные деньги? И федеральное правительство, и штаты, в которых правили налогоплательщики, запретили выделять хоть один казенный цент. Резон был простой: если это надо обществу, общество само даст деньги. И дали — Джозеф Пулитцер, издатель нью-йоркской World, печатал имена каждого, кто из последних сбережений присылал 5 или 60 центов. Это полезно вспомнить, когда читаешь, что конгресс без звука выделил на реставрацию статуи Свободы очередные двадцать с лишним миллионов долларов.

Нынешние законы бюрократической Европы безумны. В Испании целые сельскохозяйственные регионы превратились в пустыни, потому что фермерам платят за то, чтобы они не выращивали продукцию. В Италии поля покрыты солнечными батареями, которые не передают выработанную электроэнергию никуда, потому что им все равно за нее платят; в Германии экономные немцы освещают солнечные батареи… электрическими лампочками, потому что выработанную так энергию забирают в сеть с премией.

Вы можете себе представить, чтобы в Европе XVIII века платили субсидии крестьянам или парламент диктовал форму огурцов?
Социал-демократические, а не европейские

Итак, вот первая вещь, о которой я хочу сказать. Я не понимаю, почему люди, рассуждающие о терпимости, социальной справедливости, всеобщем избирательном праве, демократии и пр., — говорят о «европейских ценностях».

Это не «европейские ценности». Это социал-демократические ценности. Это ценности, которые не имели ничего общего с теми ценностями, которые исповедовали Колумб, Ньютон, Васко да Гама и даже Томас Джефферсон. Эти ценности появились в конце XIX века, а укрепились благодаря победам левых на выборах и диверсионно-идеологической мощи сталинского СССР.

Это также не «общечеловеческие ценности». Эти ценности не исповедовали ни Джон Локк, ни Адам Смит, ни авторы Декларации независимости. Что еще важнее: эти ценности так же не исповедуют — в другом смысле — ни Бен Ладен, ни воинствующие исламисты, ни деклассированные подонки, устраивающие погромы на улицах Лондона. Это, согласитесь, некоторая проблема, когда группка мусульман объявляет лондонский пригород Waltam Forest зоной шариата и обещает заставить женщин закрывать свои лица, а либеральные созерцатели этой инициативы кивают головами: вот, мол, есть и такая мультикультурная точка зрения.
Мне не нравится, когда мне называют «общечеловеческими» и «европейскими ценностями» то, что не является ни тем, ни другим. Мы этого добра уже накушались в СССР. Там сплошь тоже все вверху были большие любители социалистических ценностей, которые были самыми прогрессивными и должны были восторжествовать во всем мире.
А дальше?

Но самое главное другое. Хорошо, скажете вы мне, пускай эти ценности не общечеловеческие и не европейские. Пусть правящая европейская бюрократия и левые европейские интеллектуалы тут нам врут.

Но ведь мир не стоит на месте! Мало ли что там было в XVIII веке! В XVIII веке вешали за кражу курицы. В XVIII веке в Лондоне не было полиции, а количество убийств составляло 52 трупа на 100 тысяч (в 52 раза больше, чем сейчас). В XVIII веке люди не мылись неделями, в Лондоне не было канализации, а 9-летние дети на мануфактурах вкалывали 14-часовой рабочий день. В XVIII веке женщины носили корсеты, а к парикам полагались блохоловки — вы же, Юлия Леонидовна, не хотите ходить в корсете и с блохоловкой? И, наверное, вам не кажется справедливым, чтобы дети работали по 14 часов?

Вот были такие ценности, а стали другие. Лучше.

На это я отвечу так. Во-первых, нечего примазываться. Кошку надо называть кошкой, а не утконосом. Не называйте свои ценности «европейскими», а честно называйте их «социал-демократическими». И докладывайте без утайки, что вот, мол, исходные европейские ценности были дрянь, но мы их все аннулировали и построили прекрасный новый мир.

Второе. Перечисляйте мне все ценности. Не рассказывайте мне, пожалуйста, что в Европе осталась свобода предпринимательства. А говорите честно: «Мы, государство, считаем правильным забирать деньги у работающих людей и отдавать их неработающим. Потому что чем больше мы забираем денег, тем больше возрастает наше могущество и тем больше возрастает количество избирателей, которые зависят от распределяемых нами денег и голосуют за нас». Перечисляйте свои ценности в правильном порядке, и если торгуете курицей, не называйте ее карпом.

А в-третьих, понимаете, какое дело. Конечно, в мире все меняется — кроме желания толпы жить на халяву и иметь вожака, который эту халяву подарит. Но вот какая проблема. 500 лет крошечная часть света — Европа — властвовала над миром. Она добилась этой власти благодаря частной собственности, техническому прогрессу, конкуренции европейских стран между собой, ощущению собственного цивилизационного превосходства и минимальному — по сравнению с азиатскими — государству. И за 20 лет, прошедших с момента объединения Европы и торжества «общечеловеческих ценностей», это лидерство профукали.

Такого фантастического отрицательного результата не добивался даже Китай эпохи Цинь.

[Alexandr_ Cammina]

22 Август 2011 в 19:03
Ну что ж, после старательного обсуждения, где тут хором пытались найти крупицы истины в данном творении, г-жа Латынина все же тиснула его на Эхе практически в том же виде. Подтвердив репутацию человека, которого заданная идея зачастую волнует меньше собственной репутации.

Нам остается попробовать применить ее способы логического доказательства, основанного на простой связке "до того - после того".

Возьмем ее фразу:
"Всеобщее избирательное право не существовало на Западе, пока Запад владел миром. Когда оно пришло на Запад, в рекордные сроки господство над миром было утрачено."

и применим ее к проблеме предоставления избирательного права женщинам. Такой авторитет как английский премьер Гладстоун в 1880-е годы заявил что не может одобрить предоставление избирательного права женщинам потому что он слишком уважает их, чтобы "посягать на утонченность , чистоту, изысканность и благородство" их натуры, вовлекая их в в вульгарную политическую жизнь.

Еще раньше времена знаменитый филогсоф Дж.Милль высказался за предоставление этого права женщинам, но он же был сторонником образовательного ценза, и женщины в связи с малообразованностью могли получить всего по 1 голосу (против 6 у юристов или сященников).

Итак следуя за Латыниной, мы можем теперь с совершенной определенностью заявить что всем нравственным бедам нашего столетия мы обязаны исключительно этой неразумной реформе. Когда избирательное право пришло к женщинам нравственность погибла.

Доказательство: Как мы знаем одними из первых дали женщинам это право в американском штате Юта. Большую часть его населения составляли мормоны, имевшие каждый от 3 до 5 весьма послушных жён (у начальства до 25). Зато одновременно воздержание от табака, алкоголя и внебрачных связей давало результат - смертность от рака легких пищевода и матки была на 22% ниже среднего по Америке. Так что в прагматическом плане г-жа Латынина имеет еще материал для дальнейших интересных идей.

[Николай Кавказский]

http://yabloko.ru/blog/2011/08/24

// Живой журнал Николая Кавказского,24.08.2011
Юлия Латынина написала очередную провокационную статью «Европа, ты офигела». Латынина в своей статье критикуют «европейские» ценности, ей не нравится, например, всеобщее избирательное право. Наверное, по мнению Латыниной, демократия - это власть демократов? Да, действительно, на свободных выборах могут победить кто угодно, но это не значит, что свободные выборы не нужны. Демократы, с одной стороны, не должны быть популистами и идти на поводу у людоедско настроенного народа. Также демократы не должны в чем то ограничивать права граждан, если позиция этих граждан не совпадает с позицией демократов. Демократы, на мой взгляд, должны пытаться переубедить население, объяснить народу, например, что национализм - это плохо, потому что не бывает плохих народов, а бывают плохие люди среди представителей любого народа.

Юлии Латыниной не нравится и социальная справедливость: социальные гарантии малоимущим она называет грабежом. По мнению Латыниной незамужние женщины, которые посмели родить ребенка, должны становится изгоями общества, а лучшей моделью семьи является семья патриархальная.

Латынина критикует и европейский мультикультурализм. Однако, под мультикультурализмом она почему-то понимает исключительно обычаи сожжения вдов, многоженство, закутывание женщины в паранджу и каннибализм. На мой взгляд, очень странное определение мультикультурализма… Вот википедия дает другое определение этого явления: «мультикультурализм — один из аспектов толерантности, заключающийся в требовании параллельного существования культур в целях их взаимного проникновения, обогащения и развития в общечеловеческом русле массовой культуры». Я не слышал о том, что бы сторонники мультикультурности утверждали, что это явление заключается в праве различных религиозных фанатиков забивать своих жен камнями за «супружескую неверность». На мой взгляд, тут банальная подмена понятий, когда автор сначала под термин подводит то определение, которое он сам придумал, а затем с легкостью его критикует.

Далее автор статьи утверждает, что частная собственность и государственное регулирование вместе существовать не могут. Однако, государственное регулирование всегда существовало ровно столько, сколько само государство. Во всех странах мира сейчас существует государственное регулирование. Государство без государственного регулирования - это что-то из области отнюдь не научной фантастики.

Кстати о фантастике. У Латыниной с художественной точки зрения не такая уж и плохая фантастика. Но идеи, заложенные в ее книгах такие же человеконенавистнические, как и в ее статьях. Взять хотя бы цикл Вейская империя, где у одного из главных положительных героев есть личная тюрьма, в которой пытают людей. А другой положительный герой цинично убивает своих союзников марксистов, которые больше ему не нужны. В одной из этих книг Латынина выступает и против всеобщих выборов, на которых подавляющее большинство у нее получают сектанты мракобесы.

В своей статье Латынина возмущается тем, что социал-демократические ценности стали вдруг европейскими и общечеловеческими. Но левые начали приходить к власти на выборах в Европе уже в начале 20го века. Почему за столетие социал-демократические ценности не смогли превратиться в общеевропейские? Европейские страны уже находятся на очень высокой стадии экономического развития, а бурный экономический рост Китая и Индии возможен как раз и из-за того, что до сих пор очень сильно отстают в уровне жизни и благополучия от развитых европейских стран.

Для Латыниной приоритет - это мировое лидерство и власть. Для людей цивилизованных приоритетом является свобода, экономическое благополучие и права человека. Европа выбрала левые социал-демократические ценности и постепенно идет к демократической многоукладной экономике. Да и идеология либерализма в последнее время начала леветь.
И если более радикальные сторонники правой консервативной идеологии, от отчаяния как Андерс Брейвик, устраивают теракты, то Латыниной остается, лишь эпатировать публику своими статьями.

Атор - член социал-демократической и молодежной фракций партии "Яблоко"

[Falanster]

28 August 2011 @ 01:06 pm

28.08 в 21.30

Уважаемая редакция «Новой газеты»!

Поводом для нашего обращения послужила программная, очевидно, статья Юлии Латыниной «Европа, ты офигела!», опубликованная в номере вашей газеты за 16.08.2011
27.08.2011

К сожалению, выраженные в этом манифесте взгляды не являются чем-то принципиально новым для достаточно широкого сообщества либеральных авторов. Неприязнь к «социалистической» и «толерантной» Европе, апология стихии «свободного рынка», яркий антидемократический пафос и культивируемая ненависть к «быдлу», презрение к слабым и проигравшим, переходящее в оголтелый этнический и социальный расизм — все это давно уже стало основанием для своеобразного либерально-консервативного консенсуса, и последняя статья Латыниной выделяется на этом фоне разве что нарочито-провокативной формой изложения. Тот факт, что люди, высказывающие подобные взгляды в России по странному стечению обстоятельств одновременно являются борцами за политические свободы и «честные выборы», не должен вводить в заблуждение.

Стоит напомнить, что совсем недавно именно подобное сочетание — антиэгалитаризма, антимарксизма, исламофобии в трогательном единстве с приверженностью консервативным ценностям и идеологии свободного рынка породило Андерса Брейвика, устроившего бойню на норвежском острове Утойя. Эти события бросают кровавый отблеск на манифест Латыниной, который не выглядит более как невинная игра ума интеллектуала увлеченного идеями фон Хайека, Пиночета и Ли Куан Ю. Очевидно, что в условиях краха неолиберальной модели развития мировой экономики тонкая грань разделяющая откровенных неонацистов и рукоподаваемых носителей консервативных и неолиберальных ценностей становится все более призрачной как в Европе так и в России. Мы считаем взгляды, представленные в тексте Латыниной, крайне опасными и убеждены в необходимости публично и жестко им оппонировать. Такая дискуссия — о кризисе европейского «социального государства», будущем демократических институтов, справедливом перераспределении общественных благ, «мультикультурализме» и различных альтернативах ему — необходима не столько для соответствия ритаулам плюрализма, но прежде всего для противодействия мутной реакционной волне, захлестнувшей наше общественное пространство.

Мы рассчитываем на то, что одной из принципиальных площадок для подобной дискуссии станет ваша газета.

С уважением,

Алексей Цветков, писатель

Андрей Лошак, журналист

Борис Куприянов, проект «Фаланстер»

Николай Олейников, художник

Екатерина Деготь, искусствовед, куратор

Илья Будрайтскис, публицист, учитель средней школы

Александр Тихонов, историк (Ярославль)

Денис Мустафин, художник

Илья Матвеев, аспирант МГУ

Дмитрий Потемкин, редактор, переводчик

Дмитрий Райдер, переводчик, журналист

Алексей Пензин, философ, научный сотрудник ИФРАН

Мария Чехонадских, критик искусства, куратор, исследователь

Леонид Чучман, монтажник ТАКП, малоточных сетей

Таус Махачева, художник, участник 4й Московской Биеннале

Арсений Жиляев, художник, куратор

Анастасия Потемкина, художник

Александр Евангели, критик и теоретик искусства

Павел Арсеньев, поэт и критик

Влад Софронов, публицист, переводчик

Александр Дельфинов, поэт (Берлин)

Ника Дубровская, исследователь (Берлин)

Сергей Козловский, профсоюзный работник (Москва)

Антон Очиров, поэт

Владимир Плотников, политический и профсоюзный активист

Диана Мачулина, художник

Оксана Тимофеева, философ

Григорий Кудряшов, юрист

Филипп Перхов, художник, издатель

Александра Сухарева, художник

Дмитрий Виленский, художник, редактор газеты «Что делать?»

Дарья Атлас, критик, искусствовед

Иван Бражкин, художник

Александр Лехтман, социальный активист

Екатерина Лазарева, искусствовед

Александр Адрианов

Борис Пастух, профсоюзный работник

Сергей Гуськов, журналист

Александр Касьяненко​, издатель

Стас Шурипа, художник, преподаватель

Кербиков Михаил, историк, научный сотрудник ЯМЗ (Ярославль)

Аня Титова, художник

Егор Сковорода, журналист

Юлиана Лизер, режиссер документалист

Денис Денисов, грузчик

Карен Саркисов, философ, преподаватель

Игорь Люлюшин, юрист (Рыбинск)
Список подписантов растет и обновляется на специально сделанной страничке http://openletter2011.wordpress.com/

Если вы солидарны с нашими тезисами, можете поставить под открытым письмом свои подписи.
Присылайте свои имя, фамилию, род занятий (прочее – опционально) на адрес: openletter2011@gmail.com

Кросспост приветствуется