*382. Как испортилось "Яблоко"

[Сергей Черняховский]

http://www.novopol.ru/-kak-isportilo...ext112128.html

09 ноября 2011

доктор политических наук, профессор, действительный член Академии политической науки
Политическая партия "Яблоко" – все таки странная организация. Многие годы она воспринималась, вне зависимости от отношения к ее политическим и идеологическим установкам, как партия порядочных людей. И даже когда она совершала те или иные спорные поступки, было впечатление, что эти странности и ошибки – лишь производные от ее принципиальности и политической наивности.

Только этих странностей накапливается все больше и они становятся все более специфическими.

В преддверие ноябрьского праздника, в своем нынешнем варианте вызывающего все больше споров, эта партия обратилась к властям с призывом принять официальное правовое решение, объявляющее преступной Октябрьскую революцию 1917 года, которую сами "яблочники" называют "переворотом". Они просят признать ее "нелегитимной" и осудить как "насильственный захват власти", уверяя, что она привела к кровопролитной гражданской войне и расколу общества.

Вообще-то, Конституция России утверждает в стране идеологическое многообразие. Каждый имеет право на ту или иную оценку Октябрьской революции 1917 года. Но это, между прочим, предполагает и признание подобного права за другими. "Яблоко" же пытается в юридическом порядке закрепить в качестве единственно законной вполне своеобразную точку зрения, не пользующуюся, кстати, поддержкой большинства общества. Судя по последним данным Левада-центра, 53 % граждан дают этому событию позитивную оценку, и только 27 % – отрицательную.

Более того, даже среди сторонников "Яблока" большинство было против отмены празднования 7 ноября.

"Яблоко" пытается закрепить в качестве единственно законной вполне своеобразную точку зрения
То есть "Яблоко, занимая позицию, поддерживаемую явным меньшинством общества, пытается навязать эту оценку явному большинству. Говори об этом Жириновский, это было бы понятно. Но когда "Яблоко", официально объявляя себя демократической партией, пытается в юридическом порядке навязать большинству мнение меньшинства, встает вопрос о ее соответствии заявленной идеологии.

Эта партия, не имея минимальной общественной поддержки, на каждом шагу клеймит власть, объявляя ее коррумпированной, преступной, бесчестной, и одновременно просит ее объявить преступным некое событие, которое ей не нравится, зато нравится ее политическим конкурентам. Фактически она просит власть нанести политический и идеологический удар по последним. То есть в борьбе со своими конкурентами она признает власть своим союзником. "Яблоко" не обращается к избирателям со словами: "Проголосуйте за нас – и мы признаем это событие преступным". Оно понимает, что избиратели его не поддержат, во всяком случае при таком лозунге. Оно обращается именно к власти.

Кстати, двумя годами ранее "яблочники" также обращались к власти, пугая ее "ресталинизацией" и призывая юридически осудить и признать преступным известный период в истории страны, запретить высказывать иную точку зрения на него. Дело опять-таки не в Сталине – к единой точке зрения на его роль общество придет еще не скоро. Дело в моральной составляющей "Яблока" – в том, что донос на политических конкурентов принят им как допустимый вид политической деятельности.

Заслуживает внимания и уровень грамотности аргументации, которую предлагает партия. "Яблоко" объявляет и требует узаконить, что Октябрьская революция была "нелегитимной".

Лидеры "Яблока" очень странно учили историю. Где они видели легитимные и законные революции? Революция потому и называется революцией, что меняет порядок вещей. Собственно, первоначально слово "революция" и вошло в науку как аналог слова "переворот". В частности, переворот в существующем порядке вещей. И подавляющее большинство вошедших в историю революций разумеется противоречили существовавшему на тот момент законодательству: и английская, и американская, и французская... Практически любая. Руководители же "Яблока", судя по их лексике, об этом не знают.

Кроме того, они уравнивают законность и легитимность. То есть говорят то, за что на экзамене по политологии студент получает двойку. Легитимность по определению мало связана с законностью. С законностью связан лишь рационально-легальный тип легитимности. Тогда как два других – традиционная легитимность и легитимность харизматическая – вообще не имеют отношения к законности. Легитимность означает, что массы соглашаются подчиняться данной политической элите в силу тех или иных своих предпочтений и установок, обосновывающих право элит приказывать и обязанность масс подчиняться.

И когда эти социально-значимые основания теряются, народ подчиняться перестает, а если власть на таком подчинении настаивает, то он поднимается, чтобы ее свергнуть.

В борьбе с конкурентами "Яблоко" фактически признает власть своим союзником
Право же народа на восстание было обосновано в декларации независимости США, не говоря уже о Великой хартии вольностей еще начала XIII века, и признано Всеобщей декларацией прав человека. Но руководители "Яблока", судя по всему, этого не знают, поскольку требуют осуждения самого факта насильственного завоевания власти.

Вообще, в поведении "яблочников" всегда были двусмысленности. Партия выступала и выступает против "вертикали власти", но в первой половине 2000-х поддержала все меры по ограничению полномочий глав субъектов Федерации.

"Яблоко" ругало власть и "Единую Россию", но в 2002 году вступило с ними в союз, поддержав внутренний организационный переворот, который тогда позволил "Единой России" установить бюрократический контроль над парламентом.

При этом "Яблоко" было чуть ли не единственной партией, выступившей в 1999 и 2000 годах против борьбы с терроризмом в Чечне.

А уже в последние годы один из наиболее известных ее членов и руководителей Алексей Мельников публично выступал с требованиями реабилитировать генерала Власова и признать его подлинным патриотом и героем России. Руководство партии выступило с осуждением его позиции, но лишь тогда, когда увидело, что эта позиция вызвала волну возмущения в обществе. Кроме того, Мельников так и не был исключен из партии. То есть последняя считает возможным пребывание в своих рядах лиц, публично оправдывающих предательство и сотрудничество с Гитлером.

Еще раз повторим, что первоначально "Яблоко" воспринималось, как партия честных и порядочных людей. Но время идет. И наблюдая ее репрессивную политику по отношению к самым перспективным своим членам, готовность служить власти на фоне публичного ее проклинания, стремление навязывать свое мнение большинству, приходится очень серьезно задуматься о том, как относиться к ней дальше.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

Ключи: партия Яблоко

[Сергей Черняховский]

http://file-rf.ru/analitics/572
Политика

05 мая 09:30

Сергей Черняховский
доктор политических наук

Возвращение Владимира Путина на должность президента Российской Федерации – ключевое событие в истории новой России.


Возглавить страну, как и потерять власть – можно иногда в силу случая. Чтобы вернуться – нужно заслужить это делами.

В 1999 году Путин пришёл к власти, не желая её и первоначально от неё отказываясь. В 2008-м он оставил президентский пост не потому, что проиграл выборы или был смещен – а потому, что этого требовала Конституция.

Можно как угодно относиться к нему, его политике, его курсу и его возвращению – но и быть выдвинутым на пост президента, и победить на выборах 2012 года он смог только потому, что имел поддержку общества и был популярен.
Первая инаугурация Владимира Путина. 2000 год. Фото ИТАР-ТАСС.

Можно обвинять выборы 4 марта в чём угодно, но бесспорно очевидное: все последние годы Владимир Путин – самый популярный политик России.

В 1999 году он возглавил структуры власти – на тот момент явно обречённой. Возглавил их с рейтингом доверия в 2%. И был объявлен преемником политика, в тот момент едва ли не самого непопулярного в стране.

Кто-то может говорить, что Путину повезло – и он был назначен Ельциным на этот пост случайно. Но получить власть от него (при прочих равных условиях) – означало политическую смерть. И то, что Путин добился успехов – уже означало наличие особых качеств и умений.

Путин добился того, чего не смогли другие. Выдвинутый непопулярным антигероем, он стал популярным. Несмотря на то, что в Ленинграде работал вместе с Собчаком. Несмотря на то, что его поддерживал Чубайс.

Но общественное сознание не связывает Путина с этими персонами. Оно связывает его с одним образом – самого Путина.

Кто-то уверяет, что его популярность – результат постоянного присутствия на телеэкране. Брежнев там тоже был, и не меньше – с результатом почти противоположным. Несмотря на то, что эпоха Брежнева была, в общем-то, более чем благополучной.
За штурвалом стратегического бомбардировщика Ту–160.

Значит, есть что-то в личности Путина, что позволяет заведомо большей части общества его принимать как государственного лидера. А значит, есть у него то, что позволяет ему понимать общество.

Путин понимает общество и принимаем им – потому что он такой же, как большинство. По своим пристрастиям, приоритетам, ценностям. Или он, как минимум, понимает, каковы эти приоритеты и ценности у большинства. Он – эмпатичен. И он – антиэлитарен.

Путин – первый руководитель России в новейшей её истории, выросший и сформировавшийся в среде большого города. Он – носитель городской культуры, но не элитных районов и рафинированных кланов, а обычных жителей. Выросших в коммунальных квартирах и в дворовых компаниях.

В известном смысле Путин – представитель самого здорового из последних поколений страны: тех, кто родился в 50-е годы и вступил в жизнь в 70-е. Семидесятников. Разрушающий сознание удар хрущёвского доклада 1956 года прошёлся мимо них – они уцелели. Зато когда их сознание формировалось, они были свидетелями полёта Гагарина, и при них взлетали ещё несовершенные, но триумфальные корабли серии «Восток». Они входили в жизнь после окончания «волюнтаризма» Хрущёва – но до начала «застоя» позднего Брежнева. И видели, что жизнь улучшается на глазах, что в мире «ни одна пушка не может выстрелить без нашего на то соизволения».

Жизнь была налажена. Нормальна. Безопасна. Чтобы добиться успеха – нужно было просто спокойно работать. Хорошо и профессионально. Многое было не идеально, но всё казалось преодолимым. Сын мастера вагоностроительного завода, прошедшего службу на подводном флоте и защищавшего «Невский пятачок», в 70-м поступил на юрфак ЛГУ.
Размышления о земле. Фото ИТАР-ТАСС.

Именно у этого поколения «прорабы перестройки» украли страну и будущее в 1985-м.

Путин как-то сказал, что его любимая книга – «Щит и меч». А любимый фильм – «Офицеры». А в 73-м все смотрели «Семнадцать мгновений весны». Наверняка и книга, и фильмы повлияли на жизненный выбор: после ЛГУ он – в контрразведке, а затем – в разведке.

Если даже не особенно присматриваться, но просто обратить внимание – можно заметить, что мимика Владимира Путина очень часто совпадает с мимикой Вячеслава Тихонова в роли Штирлица в «Семнадцати мгновениях» и Станислава Любшина в «Щите и мече».

Работая в Германии, он увидел шабаш местной «перестройки». И однажды сказал погромщикам, идущим на штурм советского представительства: «Я офицер. Вы меня не запугаете!»

Впервые по телевидению Путина показали ещё в 1992 году – представляя мэрию Северной столицы на пресс-конференции, он сказал: «Все должны понять: власть нельзя трогать руками».

Потому что он видел и в Германии, и позже в СССР, что бывает со страной, когда власть позволяет «трогать себя руками».

Его «ленинградский период» вызывает много толкований. И обвинений. Как в отношении экономических и финансовых вопросов, так и в отношении той политической команды, в которой он работал. На это можно реагировать по-разному.

Оппоненты всегда найдут, что вменить в вину из прошлого человеку, стоящему во главе страны. В первой половине 90-х многие, если они хотели желать сделать хоть что-то, вынуждены были делать и то, что совсем не соответствовало их желаниям и предпочтениям.

Но политику, прекратившему Смуту, вряд ли стоит вменять в вину разные аспекты его участия в ней. Не он её начинал.

Владимир Путин и Евгений Примаков. Фото ИТАР-ТАСС.

Став директором ФСБ и проявляя к власти лояльность, Путин однажды демонстративно ее нарушил. Через неделю после отставки Примакова он поехал на дачу к попавшему в немилость к Ельцину экс-премьеру и вручил подарок – винтовку с дарственной надписью от коллегии ФСБ. И это было показано в новостях по ведущим каналам ТВ.

В 1999 году он действительно отказывался от поста премьера и будущего президентства. А осенью того же года даже писал заявление об отставке.

Сергей Доренко рассказывал, что Путин тогда ему сказал: «Лично у меня всё есть – я получил и то, что хотел, и то, на что не мог рассчитывать. Но ведь нужно и стране помочь».

Согласиться в 1999 году стать официально провозглашённым преемником Ельцина не означало принять у последнего власть – её у того уже просто не было – это означало принять вызов и пойти на риск.

И все 12 лет с тех пор он постоянно делал одно – принимал вызовы и шёл на риски.

Начать в условиях «хасавьюртовского синдрома» и при дезорганизованной и не получающей жалованья армии реальные боевые действия против ваххабитской Ичкерии – значило принять вызов и пойти на риск.

Стать президентом, когда есть мощная оппозиция, элита расколота и часть её относится к тебе явно недоброжелательно, а часть полагает, что ты будешь ей подчиняться, а у тебя нет ни собственной реальной партии, ни группы поддержки, ни верных частей – это значило принять вызов и рисковать.

И употребить выражение «мочить в сортире», вызвавшее негодование политического класса и телевидения – было рискованно. Он сказал так не по подсказке – он сам не знал, почему. Сказал так потому, что страна, которой надоели невнятные и обтекаемые речи, хотела, наконец, услышать что-то внятное.

Вернуть стране часть советской символики – означало риск.

Ввязаться в противостояние с катающимся, как отвязавшаяся в шторм пушка на палубе, и превратившимся в самостоятельную ветвь власти телевидением – значило принять вызов и пойти на риск.

Против Путина тогда были:
С рабочим классом.

– левая оппозиция, удерживавшая власть в половине регионов страны и имевшая контрольный пакет голосов в парламенте;

– «либеральное» телевидение;

– региональная губернаторская и подчас явно сепаратистская фронда;

– ведущие «олигархи» страны (вообще-то они были плутократы);

– мощная фракция элиты, сплотившаяся в «Отечество–Вся Россия»;

– международные ваххабитско-террористические круги.

Война на Кавказе, разрушенная промышленность, деградирующая государственная структура, огромные госдолги, нищее после дефолта 1998 года население.

За Путина выступали остатки тех самых структур, от которых и от последствий действий которых и нужно было спасть страну. Тех, кто на деле был его противниками. Против него были и реальные противники, и те, кто объективно мог стать его союзниками. Он был свой среди чужих и чужой среди своих. И никакой способной поддержать его «партии большевиков».

Кому-то не нравился один вектор его курса, кому-то – другой. Кто-то хотел бы, чтобы он вернул страну в 1992-й год, назначил премьером Чубайса и главой Центробанка Гайдара. Только понятно, что было бы тогда со страной.

Путин принимал все вызовы и не уходил от них. Решал проблемы в той ситуации, которая реально была – и с теми людьми, которые реально были.

Он не менял подряд всех, кого, наверное, хотел бы сменить. Ещё и потому, что всегда стоял вопрос, кем их заменить: он пришёл к власти без своей команды и кадрового резерва. И работал с теми, кто мог действовать.

Единственное, что у него было – нормальный навык человека его поколения: работать. Расшивать ситуации. Осуществлять ручное управление. Он создал систему из того, что ему досталось в наследство – из груды политического хлама. И сконфигурировал его так, чтобы этот хлам работал.

И ещё у него была способность чувствовать настроения и ожидания общества. И как минимум говорить то, что общество от него ждало бы.

Кто-то скажет, что он это только говорил, но не делал. Но даже если бы они были правы – он-то умел понять и выразить то, что чувствует общество. Другие – не умели. Да и не только выразить – но и делать.

На борту атомного ракетного крейсера «Пётр Великий».

Губернаторская фронда была подавлена. Телевидение взято под контроль. На элиту был надет железный обруч. И было сказано одному из экономических теоретиков правительства, упомянувших о том, что экономического ведомство намерено провести эксперимент: «Вот эксперименты – на кроликах. На людях эксперименты делать не нужно».

И был «Норд-Ост». В 95-м, когда Басаев захватил роддом в Будённовске, Черномырдин пошёл с ним на переговоры и отпустил с миром. В 96-м был Хасавьюрт, когда Лебедь сдал позиции Центра в Чечне, практически пошёл на её отделение, что обернулось нападением на Дагестан в 99-м.

Как голосили в дни «Норд-Оста» московские элиты, настаивая на капитуляции власти. Требовали принять все условия террористов. Но Путин пошёл на риск: террористов уничтожили, подавляющее большинство заложников освободили. Подобных захватов в Москве с тех пор не было.

Ходорковский – это тоже вызов. Он вступил в борьбу за власть. Используя неконвенциональные методы. А власть всегда должна уметь защищаться. Иначе она просто перестанет быть. И общество будет само, на уровне «войны всех против всех», выяснять отношения внутри себя.

Со времён Горбачёва в обществе утвердилось представление, что политика – это некая беспроигрышная игра: выиграл – получил власть; проиграл – ничего не потерял.

Путин вернул политике её содержание. Те, кто говорит, что при Путине политика ушла из нашей жизни, что её теперь нет – лукавят. Ушла не политика – ушла игра в политику. Имитация. А политика вернулась.

Заниматься ею – то есть на самом деле рисковать – играющим в политику не хочется. Им хочется играть так, чтобы, если получится – получить всё. А если не получится – не потерять ничего. Это рождает авантюризм и безответственность. Привычку ставить эксперименты на людях и на стране.

Реальная политика – там, где за ошибки и неудачи в ней платят свободой и жизнью. Участия в политике достойны те, кто ими рисковать способен. Это выковывает ответственную элиту.

Путин на это был готов. Его оппоненты – не готовы. Поэтому он выигрывал – а они проигрывали. И поэтому на выборы 2004 года не вышли ни Зюганов, ни Жириновский, ни Явлинский.

Сегодня мало обращают внимания на то, с чем был связан максимальный взлёт популярности Путина. До 2005 года она была высока, но примерно как к концу 2011 года.

Кривая поддержки Путина рванулась вверх сначала после предпринятой им корректировки рыночной авантюры «монетизации льгот», когда люди стали массами выходить на улицы и перекрывать магистрали и железные дороги. Затем после «левого поворота» осени 2005 года, когда экономический курс был развёрнут в сторону осуществления социальных программ. И затем – после Мюнхенской речи, когда он бросил вызов западным оппонентам России.

Страна почувствовала улучшение жизни. И что самое главное – начала чувствовать самоуважение.

Путин всегда принимал вызовы. В 2008 году он ничем не рисковал, если б ушёл на гарантированный политический покой. Он ушёл бы на гребне популярности, при наличии закона о гарантиях оставившему должность президенту РФ и при удовлетворении и успокоении международных элит.

Принять пост премьера в этих условиях – тоже означало принять вызов и рискнуть. Потому что означало принять на себя ответственность за экономическое положение страны – но без высших полномочий президента.

До тех пор в России даже слабый и непопулярный президент оказывался сильнее сильного (как Черномырдин) и к тому же сверхпопулярного (как Примаков) премьера. К тому же, когда Путин принимал этот пост – волны мирового кризиса 2008 года уже были видны. И он как минимум допускал возможность того, что противостоять кризису придётся именно ему.
Москва. Поклонная гора. Февраль 2012 года. Фото ИТАР-ТАСС.

Может быть, решение вернуться на пост президента было самым большим риском Путина.

В 2011 году явно обозначилось нежелание влиятельной части российской политической и бизнес-элиты допускать его возвращение. Причём и со стороны тех, кто десятью годами раньше делал на него ставку.

Суть их стремления не допустить его возврата однажды довольно точно сформулировал Глеб Павловский: курс Путина основными своими двумя стержнями имеет сильную социальную политику и укрепление международного положения России. А это «требует постоянной экспансии». Требует постоянного увеличения расходов на социальные нужды, на оборону – и постоянного противостояния на мировой арене.

Для определённой части элиты это означало недовольство их партнёров за рубежом, невозможность присваивать себе государственные средства, необходимость так или иначе подчинять свои интересы интересам политики страны. И ещё – ограничение возможности либо полная невозможность принять участие в новой приватизации той госсобственности, которая была Путиным либо собрана, либо вновь создана.

К началу 2011 года Путиным решение о президентстве ещё не было принято. Неизвестно, каким бы оно было. Но на него начали оказывать давление. Вице-президент США Байден от имени мировых элит, Юргенс от имени российских – требовали от Путина отказа от выдвижения его кандидатуры.

Вопрос выбора стал вопросом вызова. И выдвижение – стало рискованным. Ему откровенно грозили египетским сценарием.

Но он всегда принимал вызовы. И не боялся рисков. Кроме того – он чувствовал. Чувствовал, что большая часть общества ждёт. Именно его возвращения. Что большинство настроено его поддержать. И не просто поддержать, если выдвинется – а именно сильно хочет его возвращения.

Потому что после 2008 года (и не только из-за кризиса – его Россия пережила относительно спокойно), в обществе стало нарастать что-то нездоровое. Что-то стало теряться из атмосферы и надежд 2000-х. И как-то повеяло концом 80-х и 90-ми. Оживились тени прОклятой эпохи. Осмелели политики, давно ставшие маргиналами.

С одной стороны, стало исчезать ощущение подъёма, выздоровления, которое было в середине нулевых. С другой – вновь зазвучала лексика и замерцали персонажи прошлого. Заговорили о новой приватизации, запрете на профессии…
Митинг в поддержку Владимира Путина на Поклонной горе. Февраль 2012 года. © РИА «Новости».

Всё как-то заколебалось, появилась неуверенность, опасения, что вновь придётся пережить ужас двадцатилетней давности. Как призрак, появилась тень Тёмных Лет. В воздухе явно носился гнилостный болотный запах.

Путина ждали именно как возвращения надежд прошедшего десятилетия.

Все помнили, как и чем отличалось время его правления от времени 90-х. Воспринимали это отличие как чудо. И хотели повторения этого чуда: чтобы с его возвращением жизнь страны вновь сделала такой же рывок от состояния 2008–2011 годов, какой она сделала за десять лет до этого.

И он это ожидание почувствовал.

Определённые элиты были против. Тем, кто рассматривает страну как ресурс для распродажи, Путин не нужен.

«Оранжевый» мятеж не удался, но его попытка была. На выборах народ Путина активно поддержал – но люди в первую очередь поддержали совпадение программных установок Путина и своих ожиданий. Теперь народ ждёт реализации этих установок.

Ждёт реинтеграции Союзного государства. Реиндустриализации страны. Восстановления социальной справедливости. Реализации принципиальных начал программы Путина.

Ждёт того, чтобы власть выражала и защищала интересы подавляющего большинства и опиралась на это большинство, а не на демонстративные истерики людей, давно признавших над собой юрисдикцию международных структур.

Ждёт устранения предельного характера дифференциации современного российского общества.

Ждёт создания такой организации социальных отношений, когда главным мерилом человека, главными «социальными лифтами» станут образование, способности, труд и профессионализм, а не богатство и связи.

Ждёт того, чтобы государство действовало во имя человека. Чтобы люди опять стали главным богатством общества.

Ждёт постановки во главу угла интересов тех, кто, говоря словами самого Путина, своим трудом держит страну: рабочих, крестьян, врачей, учителей, инженеров. Решения задач производственного и экономического прорыва.

Признание в своей программе, что то, что ему до сих пор удалось сделать – это только платформа, фундамент для будущего здания, и говоря о том, что настал момент перехода к строительству самого здания нового общества, Путин поставил вопрос о качественном изменении политики.

Тем самым он, по сути, поставил задачу экономической, социальной и производственной революции в стране.

Создания новой экономики «передовой индустрии и прорывных технологий, устойчивой к конъюнктурным перепадам, с центрами роста по всей территории страны, с опорой на мощную инфраструктуру».

Путин обещал именно это. Этого от него сегодня и ждут.

Он пошёл на очень серьёзный риск, опять став президентом. Он опять принял вызов – может быть, самый ответственный в своей жизни: он согласился на построение Нового Мира.

К концу 2011 ему некоторые твердили, что у него не получится. Что народ против. Что нужно остановиться. И он решил проверить. Ему действительно нужны были честные выборы. Кстати – чуть ли не единственному.

Потому что остальным нужны были такие выборы, на которых они бы получили свое сильно жаждуемое – чтобы тогда объявить их честными.

Путину они нужны были, чтобы проверить себя – и понять, с ним ли народ.

За Путиным (и с ним) сегодня – страна, большинство.

Фактом остаётся то, что в отличие практически от всех его оппонентов – он всегда принимал те вызовы, перед которыми его ставила ситуация. И не боялся риска. И ответственности. И побеждал. Он чувствовал, чего ожидает общество – а другие чувствовали только то, чего хотят они.

Он, не имея популярности изначально, её обрёл и сохранил.

В него народ верит.

[Сергей Черняховский]

http://www.km.ru/v-rossii/2013/12/25...rkovskii-prizn
12:52 25.12.2013

Пикет в поддержку Ходорковского © KM.RU

Одной из наиболее обсуждающихся в связи с освобождением Ходорковского тем стало то, означало или не означало прошение о помиловании признания им своей вины.

Изначально в большинстве комментариев констатировалось, что, безусловно, означает. Через день пресс-служба экс-олигарха заявила, что о признании вины речь не шла, и тут же дружественные известным политическим группам журналисты стали, как по команде, утверждать, что прошение о помиловании не предполагает признания виновности.

Спор от обсуждения естественного факта перешел к противостоянию трактовок. И не столько к оценке самой истории ЮКОСа, сколько к оценке того, чем и зачем занимались люди, превратившие свой личный пиар в качестве «защитников Ходорковского» в свой личный бизнес.

Если Ходорковский признал вину – значит, либо они все ошибались, доказывая его невиновность, и были наивными чудаками, на мнение которых в будущем не стоит обращать внимания, либо же они все были мошенниками, наживавшимися на утверждениях о невиновности виновного. Мошенниками, откровенно лгавшими, утверждая, что Ходорковский невиновен, в расчете заработать деньги и известность. И так к ним ко всем в будущем и нужно относиться.

Так что если «Единая Россия» – «жулики и воры», то они все – корыстные лжецы и мошенники, готовые за деньги твердить что угодно: что Земля круглая – и что она квадратная; что Бог есть – и что Бога нет; что люди ходят на ногах – и что люди ходят на головах...

В рамках этого, если Ходорковский не признал вину, то можно представлять его освобождение как подтверждение его невиновности и признание властью либо неоправданности своих обвинений в его адрес, либо своей слабости и капитуляции – то есть уже своей вины и своего поражения в противостоянии с Ходорковским. Тогда он – герой, победивший «кровавую тиранию», вышедший на свободу с гордо поднятой головой «в результате мужественной и честной борьбы честных простых людей, принявших вызов противостояния с бесчеловечной системой». И тогда те люди, которые вели «борьбу за его свободу» все эти десять лет, – герои и праведники, «совесть нации» и, может быть, даже ее «мозг».

В принципе, понятно, что больше всех заключение Ходорковского было нужно именно им, ибо давало им комфортное и хорошо оплачиваемое занятие на длительное время. Желательно – пожизненно. И освобождение Ходорковского – в любом случае удар именно по ним, поскольку ведет их к трагической потере данного поля деятельности и данного заработка.

Для власти освобождение Ходорковского несло в себе большой риск, потому что могло выглядеть как ее капитуляция перед олигархическими кланами, как признание своего бессилия. Форма помилования, осуществленного (неясно, намеренно или нет, но, тем не менее, почти символически) в «День чекиста», эти риски минимизировала.

Помилование в день образования Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, с одной стороны, почти открыто декларировало, кто помиловал и кто вообще имеет право миловать и, следовательно, казнить в России. С другой стороны, оно намекнуло или напомнило, что контрреволюция и спекуляция – вещи неразделимые: где имеет место контрреволюция, всегда можно будет найти и спекуляцию. Имея в виду под первым преступление политическое, а под вторым – преступление экономическое.

Если быть точными, то заявление о том, что при подаче прошения о помиловании речь о признании вины не шла, вовсе не означает, что вина отрицалась. «Речь не шла» ровно также может предполагать, что она не оспаривалась, что вопрос не обсуждался как по умолчанию принятый в своей на сегодня официальной трактовке: где есть контрреволюция, там найдется и саботаж, и, тем более, спекуляция. Как честно сказал в одном из интервью Ходорковский: «Мы все понимали – и я, и власть».

И здесь, тем не менее, есть два интересных и заслуживающих внимания вопроса. Первый: является ли само по себе помилование фактом признания вины? Второй: о признании или непризнании какой, собственно, вины идет речь?

Помилование, по определению, есть акт верховной власти, полностью или частично освобождающий осужденного от наказания либо заменяющий назначенное ему судом наказание более мягким. Осужденный – значит признанный виновным. Прошение о помиловании, таким образом, есть признание себя осужденным (то есть, опять же, признанным виновным) и отказ от оспаривания этого признания.

Признание или непризнание вины – это некая публичная позиция. Не признающий себя виновным либо требует официального оправдания, либо принимает наказание со словами: «Все вытерплю, но правда – на моей стороне». То есть восходит на крест, подвигом утверждая свою правоту. Но тогда он восходит на свой крест и несет его до конца.

Есть, впрочем, и третий вариант, когда не признающий себя виновным говорит что-то вроде: «Да, я невиновен, но сил терпеть моих больше нет. Будьте людьми, пожалейте». И тогда ему могут сказать: «Ладно. Мы же люди. Иди. Но помни, что ты виноват. И подумай – больше так не делай».

Возможно, именно так и было в данном случае. Но об этом никому не известно. А все эти варианты – варианты публичной декларации. Без публичной фиксации они для общества не существуют.

Помилование – акт милости, освобождение от наказания, признанного справедливым. Прошение о милости есть отказ от борьбы и признание как поражения, так и заслуженности наказания. По российскому законодательству «актом помилования лицо, осужденное за преступление, может быть освобождено от дальнейшего отбывания наказания либо назначенное ему наказание может быть сокращено или заменено более мягким видом наказания».

Когда-то спорили о том, бывает ли преступление без наказания. Потом – бывает ли наказание без вины. Можно, конечно, спорить, бывает ли освобождение от наказания за преступление без преступления. Но – не бывает. Не бывает помилования без преступления хотя бы потому, что тогда это не помилование, а оправдание. И не бывает прошения об освобождении от наказания за преступление без признания факта преступления: тогда это не прошение о помиловании, а апелляция на приговор, объявляемый несправедливым.

Кстати, сам спор о признании или непризнании вины Ходорковским лукав, ибо важно, о признании или непризнании какой именно вины идет речь. Если речь идет о том, что было объявлено его виной судом, – это одно. И это, вообще-то, никому не интересно: никого не волнует, что делал Ходорковский с «нефтяной жидкостью», равно как никто не знает и никому не интересно, что это вообще такое.

Все понимали, что вина Ходорковского в другом: мягко говоря, в «борьбе за власть неконвенциональными способами». В такой борьбе либо побеждают, либо несут бремя поражения.

Любое артикулированное признание или непризнание им вины рождало бы вопрос о том, к чему оно относится – к «нефтяной жидкости» или к «борьбе за власть». «Нефтяная жидкость» никому не интересна, «борьба за власть» всем очевидна.

Признаешь вину по «нефтяной жидкости» – получается, что отрицаешь вину в борьбе за власть, то есть отрицаешь очевидное. Отрицание очевидного делает тебя смешным. Признаешь вину в «борьбе за власть» – так ее никто и не оспаривал...

Вообще в борьбе за власть всегда есть только одна вина – поражение. Рискнул – выиграл – все твое. Проиграл – получи «ответку» и не жалуйся.

Ходорковский рискнул. И проиграл. Сколько мог – пытался выиграть. Когда стало ясно, что не получится, – признал поражение. Тем более что вел борьбу «неконвенциональными методами».

Прошение о помиловании есть декларация о прекращении борьбы. Раз борьба прекращена – значит, она была. Если она была – то была и вина. Что им и признано. И, по молчаливому согласию, всем понятно, в чем она признана.

Sapienti sat. Умному достаточно.

Неразумные же пусть смешат людей утверждениями о непризнании очевидного. Самое интересно, что они исходят из того, что, по их мнению, непризнание Ходорковским вины было бы достоинством, не понимая, что в сложившейся ситуации достоинство – именно в признании вины. Потому что тот, кто, потерпев поражение, открыто говорит: «Я проиграл, я виноват», выглядит куда лучше, чем тот, кто начинает царапаться, плеваться и истеричным голосом осыпать всех проклятиями и угрозами.

Истерика – не дело серьезных мужчин. Истерика – амплуа квазилибералов и «правозащитников».

Читать полностью: http://www.km.ru/v-rossii/2013/12/25...rkovskii-prizn

[Сергей Черняховский]

http://www.stoletie.ru/obschestvo/se...naroda_422.htm
Беседа с доктором политических наук, членом Общественного совета при Министерстве культуры и Изборского клуба
28.08.2014

Осенью российскому обществу будет представлена дорабатываемая ныне «Концепция государственной политики в области культуры», еще на стадии проекта вызвавшая немалое раздражение у наших либералов самой попыткой госрегулировании в этой сфере.

– Сергей Феликсович, в последнем выступлении на Валдае президент Путин впервые четко обозначил необходимость культурной самоидентификации современной России, основанной на национальных духовных и культурных кодах. В администрации президента разработан проект программы «Основы государственной культурной политики». В Совете Федерации в начале июля прошли парламентские слушания по этой теме. Затем в экспертных кругах была разработана концепция «культурного суверенитета». В чем сходство и различие президентской и экспертной концепций?

– Документ под названием «Концепция государственной политики в области культуры» родился в одном из исследовательских центров Минкультуры. 5 июня он был представлен на круглом столе в Университете культуры. Эта концепция широко обсуждалась также и в Изборском клубе, в котором я состою.

Выработанное нами понятие культурного суверенитета содержит три основных постулата. Во-первых, каждый народ имеет право жить в соответствие с теми установками и нормами, которые выработаны веками и значимы для него, никто не вправе навязывать ему неких «универсальных» норм. Строго говоря, это положение соответствует конвенции ЮНЕСКО о сохранении самобытных культур в её более широком толковании. Во-вторых, государство и народ имеют право защищаться и пресекать распространение тех культурных образцов, которые нарушают нормы, ими принятые. И наконец, в-третьих, государство и народ имеют право пресекать попытки использования сферы культуры в целях разрушения политического суверенитета страны. Авторы документа выступают за то, чтобы такой или похожий по смыслу концепт лег в основу новой государственной политики в сфере культуры.

– В чем основное противоречие вашего подхода и сегодняшних официальных проектов?

– Оно, я бы сказал, методологическое. В Кремле традиционно пытаются вырабатывать компромиссные документы, которые учтут и как-то совместят весь спектр позиций в обществе. Мы же считаем, что в судьбоносных вопросах за основу нужно брать позицию абсолютного большинства народа. Уточню, какого большинства: того, что при всех идеологических, политических и если хотите, эстетических различиях считает, что судьбу народа и выбор его целей развития должен решать сам народ, внутри страны. Что касается меньшинства, то это малочисленная, но очень активная и весьма специфическая часть общества, которая убеждена, что решать за народ должны некие внешние «прогрессивные» силы и структуры. Так вот, мы не ставим перед собой задачу – примириться с этой частью общества, которой от силы наберется 10 %. Гораздо важнее - объединить 90 %. Если мы посмотрим на «Всеобщую декларацию прав человека», на которую наше деструктивное меньшинство любит ссылаться, то увидим, что там есть положения, которыми ограничено действие нескольких десятков перечисленных в ней прав. Например, сказано, что отношения между людьми должны основываться на духе братства; каждый гражданин может требовать соблюдения своих прав, только если несет обязательства перед обществом; осуществление прав может быть ограничено, если они расходятся с требованиями общественной морали.

– Но ведь сегодня на «просвещенном» Западе сами требования морали подвергаются значительной деформации, причем уже де-юре…

– Мы считаем, что если большинство общества не приемлет каких-то этических новшеств, то они не являются неотъемлемыми «правами человека». В конце концов, есть классическая «вольтеровская» максима либерализма о том, что моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. А например, оскорбление религиозных или национальных чувств – это тот же удар по коллективной свободе народа. О чем наши «свободолюбцы» предпочитают забывать.

Кроме того, по сравнению с традиционной трактовкой, определенной, в частности, документами ЮНЕСКО, мы расширяем понятие «культурное наследие». Помимо двух признанных его составляющих: материальная и нематериальная культура, мы вводим еще одну – нормативно-ценностную, подразумевающую привычные приоритеты, ценности, нравственные установки. Главное, что эти установки признаются сегодня ценными большинством общества. Мы утверждаем, что нельзя разрушать ценностный мир другого человека, как и другого государства. По сути, – это глубоко либеральный подход в классическом понимании слова «либерализм».

– Когда мы говорим о внешней угрозе культурно-духовному коду нашего народа, не следует ли на первое место среди угроз поставить общее чудовищное падение культуры в широких слоях общества: от рабочих до высших чиновников, от школьников до их учителей?

– Сегодня возникла огромная пропасть между теми, кто признает, что есть безусловное понятие добра и зла, высшей истины и теми, кто видит цель человека только в удовлетворении любых его прихотей, кто утверждает, что истин бесконечное множество, а добро и зло относительны. Так я, будучи, кстати, атеистом, настаивал на наиболее жестком судебном решении по провокации «Пусси райт». Поскольку, если православные могут, в силу евангельских постулатов, простить такое безобразие, то атеисты просто обязаны защитить права верующих, поскольку речь идет о надругательстве над ценностным миром.

– Не типичный вы, однако, атеист... Впрочем, давайте вернемся к угрозам культурному суверенитету.

– Угрозы эти делятся на субъективные и объективные. Из числа первых – угроза информационной агрессии, направленной на разрушение культуры и политического суверенитета. Объективная же угроза – это утверждение стереотипов общества потребления, которое превращает человека в объект. Установка на безграничное потребление уничтожает мир. Противоположность ему – общество созидания, где главным достоинством человека становится не мера его потребления, а то, что он смог привнести в мир. Такая установка всегда была значима для русской культуры и нашла концентрированное воплощение в советскую эпоху.

Другая объективная угроза – массовая культура, когда широким массам преподносится опошленный эрзац великих культурных достижений. В результате от Вольтера остается только скепсис, от Шекспира – только борьба за власть и любовные страсти, от Боккаччо – лишь скабрезность. Можно ли этому противостоять? Такой, на мой взгляд, выдающийся советский писатель-философ, как Борис Стругацкий (которого нынешние псевдолибералы совершенно напрасно записывают в «свои») писал, что противостоять агрессивной западной масс-культуре можно только развивая и укрепляя собственную национальную культуру.

Третья объективная угроза – кризис так называемого общества Модерна. В Европе, со времени Декарта, само понятие разума стало такой же неотъемлемой традицией, как и вера. Однако сейчас, когда западный мир стирает все традиции, он также стирает и понятие разума.

– Позволю себе процитировать известного публициста Сергея Кара-Мурзу, выступившего на слушаниях по культурной политике в Совете Федерации. «В ближайшие 10–15 лет Россия окажется перед лицом угроз, которые лишь зародились в ходе реформ и в зрелой форме реализуются уже тогда, когда сойдет с арены поколение советских людей с их знанием, навыками и ценностями. Люди какого культурно-исторического типа должны будут преодолевать эти угрозы?» Как бы вы ответили на этот вопрос?

– Я бы сказал, что этот искомый тип «новые советские». Это люди – созидатели, чувствующие родство со своей историей, но продолжающие идти выше и дальше. Откуда они возьмутся? А они есть среди нас. Такие люди всегда рождались даже в самые темные времена. Просто государство должно помогать, поддерживать в своих людях этот огонек творчества. Объединить российских людей можно только общим делом и движением в будущее. Об этом свидетельствует вся наша история.

– Известный пушкинист Валентин Непомнящий утверждал, что культурное пространство России всегда равнялось нравственному, духовному. И в нем всегда была вертикальная лестница – от хаоса к гармонии. А ныне эта лестница, по его словам, лежит плашмя. Сегодня государство производит запоздалые манипуляции с этой лестницей. Но тоже какие-то странные: одной рукой приподнимает ее, а другой – отпускает: мол, у нас свобода падать. Чем на ваш взгляд вызвана такая непоследовательность?

– К сожалению, наше государство не может до конца определиться с целями и установками. Не стоит забывать о том, что 23 года назад произошло крушение страны. У нас государственность сегодня только-только восстает из обломков, что вполне сопоставимо с восстановлением Руси после татарского нашествия. Но сегодня нашему государству пришла пора уже опереться на народ, в широком понимании этого слова, на богатые культурные традиции прошлого.

– Сейчас уже далеко не редкостными стали намеренно провокационные, кощунственные выставки так называемого «актуального искусства», издевательства над классикой в театрах. Но ведь это, так сказать, боевая «верхушка» антикультуры. Ее основная армия, имя которой, к сожалению, легион, густо разлита вокруг: в теле- и радиоэфире, глянцевых журналах, визуальном пространстве городов… Как бороться с этой массовой пошлостью? Это ведь сложнее, чем просто запретить мат в кино, не так ли?

– Прежде всего, надо поддерживать классические образцы культуры и те морально-нравственные императивы, эстетические основы, которые они генерируют. Давно замечено: культура расцветает отнюдь не в условиях вседозволенности. Требования и ограничения, предъявляемые извне, концентрируют мысль создателя произведения культуры, позволяя высказаться глубже и многограннее. Отсутствие запретов расслабляет не только дух, но и разум. В конце концов, сама культура – это система запретов, так было всегда. От запретов свободен дикарь, исповедующий промискуитет и съедающий побежденного врага.

Проблема в том, что когда людям нечего сказать в содержательном смысле, они пытаются утвердить себя произвольным изменением формы. В конце 1980-х – начале 1990-х произошел ценностный погром в нашем обществе. Но внутренне большинство людей, даже неосознанно, сопротивлялось этому. Именно поэтому советские фильмы до сих пор пользуются массовой популярностью: там внутренне близкие для большинства моральные установки. Кстати, нам в советское время показывали лучшие образцы зарубежного кино, прошедшие через тщательный отбор, и мы ими очаровывались. И лишь потом, когда к нам хлынуло их массовое, второсортное кино, мы увидели, что оно гораздо ниже уровнем, чем отечественное. Не следует забывать и о том, что сам Запад за последние десятилетия сильно деградировал.

– Сегодня нас всех последовательно превращают в homo economicus, выведенного впервые в трудах теоретика современного капитализма Макса Вебера. Общие условия рыночной «игры» таковы, что любая публичная деятельность, в том числе в сфере культуры зависит от дебета-кредита, за всем стоит банковский ростовщический капитал. А рыночные механизмы, как известно, в итоге воспроизводят для массового потребления – играя на самых низменных чувствах – секс, насилие, пошлость. Как нам выбраться из этой западни?

– Рыночные отношения – это система короткой мотивации. Поэтому вполне естественно, что в рамках этой парадигмы торговать порножурналами выгоднее, чем продавать Гегеля или Трубецкого. Но когда мы начинаем удовлетворять какие-то потребности, мы начинаем их и стимулировать. Неизбежно возникает вопрос целеполагания. Поэтому позиция «допустимо все», которой долгое время придерживалось Министерство культуры и до сих пор придерживается влиятельная часть чиновников – лукава. На недавнем заседании общественного совета Минкультуры и СПЧ под председательством господина Федорова, мы высказали свои замечания о недостаточной последовательности государственного регулирования в сфере культуры, а они, наоборот, были недовольны самой тенденцией начавшегося регулирования. Такое вот принципиальное противоречие в обществе.

– Тот же Сергей Кара-Мурза, называет одной из явных угроз российскому обществу углубляющийся ценностный раскол, выход из которого «сильное» меньшинство ищет в социальном и культурном апартеиде. Сергей Георгиевич предлагает обдумать «обеспечение культурной автономии расколотых частей общества и диалог между ними, чтобы затормозить стихийный уход большинства в катакомбную культуру». Поставлю вопрос так: а остались ли общие культурные доминанты у нашего расколотого общества?

– Общество расколото по многим направлениям. Но центральный пункт раскола тот, о котором я уже упоминал: одни считают, что народ должен сам решать свою судьбу, определять форму государственности, нормы культуры и морали, другие – с разной степенью откровенности – выступают за подчинение в этих вопросах внешним силам.

Перед лидером страны сегодня стоит очень серьезный выбор: стать на позицию меньшинства, как это было в 90-е годы, попытаться примирить обе части общества в некоем паллиативе или же твердо встать на позицию большинства народа. Первый путь явно катастрофичен и чреват социальным взрывом, второй – практически исчерпан. Примирить непримиримое уже не получится: недовольны будут и те и другие, а в итоге клубок противоречий все равно обратится против государства. Для искренних государственников и патриотов остается только третий путь и на него надо вступить обеими ногами после стольких лет балансирования.

– Стоит уточнить, что в отличие от начала 2000-х, когда эта политика баланса и «примораживания» была относительно успешна, сегодня сами противоречия вышли на новый уровень глубины и остроты. Особенно, в связи с событиями на Украине. Порой кажется, что у нас в государстве живут два разных народа…

– Так оно и есть. Формирование современных западных наций происходило как хозяйственно-рыночное объединение на языковой культурной основе. Сейчас складывается наднациональный рынок, который начинает эти нации разрушать. Противостоять этому может только сохранившийся языковой культурный компонент. Если он ослаблен, то народ превращается в беспамятных туземцев, полностью открытых самым примитивным внешним влияниям. Скажем, прибывает миллионер на роскошной яхте, и туземец думает: если у меня будут такие же белые штаны, я буду таким же, как он. И тогда он либо крадет эти штаны, либо сшивает их из банановых листьев и красит белой краской. Но он не становится от этого миллионером.

–- Ведущие западные социологи и культурологи, а вслед за ними и некоторые наши «прогрессисты» утверждают, что время национальных культур ушло безвозвратно, а вместо них пришла транскультура. При этом они как бы не отрицают национального своеобразия, если подавать его как хорошо упакованный рыночный брэнд. То есть, перефразируя известный советский постулат, «национальный по форме, капиталистический по содержанию». На этом фоне многие наши соотечественники весьма эмоционально требуют возврата «железного занавеса». Другие возражают: у России есть шанс стать новым центром духовно-культурной «сборки» мира. Что вы думаете по этому поводу?

– Надо просто идти своим путем. Конечно, есть ветви восходящего цивилизационного развития. Если говорить о европейском восходящем потоке, то он сегодня остался только в России. В Западной Европе в целом утеряна классическая европейская идентичность, к которой мы часто еще по привычке апеллируем. То, что там именуется «развитием» и «прогрессом», к традиционной культуре уже не имеет никакого отношения.

Трудно сохранить свою идентичность в одиночку – в необъятном окружающем море распада. Чтобы нам ее сохранить, нужно сегодня поддержать классическую европейскую культуру, ее корневые начала, ее оставшихся немногих носителей. Сегодня Россия отчасти, пока, правда, больше на уровне деклараций, уже начала это делать. Но требуются более последовательные и системные усилия. Я вижу их в ретрансляции лучших (не только российских) образцов культуры на весь мир, создании культурных представительств, своеобразного «Культинтерна» под покровительством Москвы, противостоящего культурной и моральной деградации. Ведь особенность российской культуры еще и в том, что, выйдя на историческую арену позже культур западных народов, она стремительно возвысилась, вбирая и переосмысливая лучшие достижения Запада и Востока. В итоге русская культура стала интегративной или «всечеловеческой», что подметил еще Достоевский. И сегодня мы можем и должны возвратить Западу то, что он практически утратил.

– Многие исследователи констатируют, что идеологическая, общественная, культурная надстройка обществ в большинстве стран превратилась в борьбу симулякров, то есть объектов, лишь имитирующих эту борьбу. Есть, скажем, симулякры борьбы за справедливость, симулякры патриотизма и духовности. И это очень удобно для тех, кто «рулит». Возможно ли, на ваш взгляд, сегодня в рамках одного государства справиться с этим?

– Когда некие силы начинают играть формой, игнорируя или извращая содержание, они не только уничтожают его, но и невольно пропагандируют… Россия не просто отдельная страна, а одна седьмая часть планеты Земля. На такой территории и с такими традициями, безусловно, можно сделать что-то свое. Нам необходимо сыграть на естественном глубинном протесте против манипулятивных западных симулякров, который бродит в умах и сердцах значительной части тех же европейцев. Мы сегодня находимся в ситуации, когда у нас, с одной стороны, нет сил, готовых к напряженной созидательной работе в обществе. А с другой – у нас нет и 4-5 лет, чтобы запустить, как в центрифуге, процесс кристаллизации этих сил. Поэтому приходиться действовать осторожно, не допуская разрушений, но, при этом, ловя моменты созидательного начала, чтобы их консолидировать и развернуть для созидания нового государства.

В конце концов, перед Россией стоит вызов: согласиться с нынешним «беспорядком вещей» и исчезнуть, либо попытаться изменить мир, вернув ему смыслы.

– Кто должен сделать это: государство, народ, гражданское общество?

– Прежде всего, это может сделать та часть государственных людей, которые понимают сам вызов, и та часть общества, которая хочет этого. Тем более что в союзе они составляют абсолютное большинство.

Беседу вёл Андрей Самохин
Специально для Столетия

[Сергей Черняховский]

http://file-rf.ru/analitics/1176
04 декабря 16:20

доктор политических наук

Михаил Федотов называет себя человеком совести и нравственного закона. И ещё – убеждённым сторонником диалога и поиска согласия.

Михаил Федотов. Фото ИТАР-ТАСС.

Правда, когда его назначили постоянным представителем России при ЮНЕСКО – он категорически выступил против существования в постпредстве профсоюзной организации. Заявив: «Демократии не должно быть слишком много. Меня вам будет вполне достаточно».

Вообще-то он – за демократию. Только полагает, что «настоящая демократия – это диктатура настоящего демократа».

Обычно такая диктатура называется «просвещенным абсолютизмом» – но он не историк и не политолог. Он – юрист и правозащитник. А их такие вещи не интересуют и они об этом ничего не знают…

Людмила Алексеева и Михаил Федотов. © РИА «Новости» / Дмитрий Астахов.

А ещё он недавно прославился новым изречением: «Экспертов должны отбирать эксперты». А ни в коем случае не те, кому нужна их экспертиза и не общество, которое должно подчиняться власти, подчиняющейся воле экспертов. Избранных другими экспертами.

В 1949 году он родился, как любит вспоминать, в семье «потомственных юристов». Правда, о том, кто это был – публично не вспоминает, как не говорят об этом и его биографии.

Во всяком случае, потомку потомственных юристов было не сложно в 1966 году поступить на юридический факультет МГУ, имевший тогда один из самых высоких конкурсов в стране. Откуда был отчислен за «длинный язык» уже через два года.

Но как за члена семьи потомственных юристов – за него тут же вступились влиятельные профессора факультета.

Советский период страны Федотов называет тоталитаризмом. И, очевидно, тоталитаризм был явно мрачный и тяжёлый – потому что после такого отчисления его тут же восстановили на вечернем отделении.

И приняли на работу журналистом в газеты «Вечерняя Москва» (издание МГК КПСС и Моссовета), «Социалистическая индустрия» (издание ЦК КПСС), журнал «На боевом посту» (издание МВД СССР).

Закончив в 1972 году юрфак МГУ, Федотов тут же оказался в аспирантуре Всесоюзного заочного юридического института (что было нелегко), и в 1976 году успешно защитил кандидатскую.

И не по деполитизированной теме – по сугубо идеологической. Доказывающей преимущества советского строя: «Свобода печати — конституционное право советских граждан».

Замечу – это ещё только 1976-й год, то есть в стране действует Конституция 1936 года – Сталинская. То есть тогда он предпочитал уже доказывать, что советским гражданам свобода печати была гарантирована именно по сталинским конституционным нормам.

А через 13 лет он оформит своё видение ещё более концептуально и защитит докторскую - «Средства массовой информации как институт социалистической демократии (государственно-правовые проблемы». Борец за социалистическую демократию.

Это было не слишком престижным делом (как и заочное образование, с подачи Аркадия Райкина иногда называвшееся «заушным» – «за уши тащили») – зато комфортным. Студенты приезжали на сессии – преподаватель в форсированном режиме месяца за два отчитывал им курсы – зато всё остальное время мог ничего не делать.С 1976-го по 1990-й год относительно спокойно отпреподавал в том же Всесоюзном заочном юридическом институте.

Те из студентов, кто действительно хотел учиться – учились большей частью сами. Те, кто не хотел – вытягивались, чтобы не портить отчётность вуза. Работа преподавателя с ними была сведена до минимума.

В таких вузах большей частью работали либо те, кого больше никуда не брали – либо те, кто сам особо напрягаться не хотел, но хотел жить особо вольной жизнью.

При этом зарплата была та же: у доцента, каким был Федотов – 320 рублей в месяц. Тяжёлых, брежневских. За то, чтобы ходить на работу пару месяцев году, а 10 месяцев – не ходить.

Правда, он ещё был «бессменным научным руководителем Студенческой научно-исследовательской лаборатории государствоведческих проблем. Такая лаборатория для заочников был весьма интересный жанр. Ведь институту нужно показывать, что он что-то делает и между сессиями.

А в 1990-м году как-то сразу он поднялся наверх. Тогда это было несложно: требовалось проявить «новизну мышления». Как в одном позднем и абсолютно неполитическом советском фильме говорит герой: «Приеду, понесу Советскую власть – сразу все поймут, что перестроился».

Связи «члена семьи потомственных юристов» обеспечивали благосклонное отношение власти. Связи «участника правозащитного движения» – благосклонное отношение её противников.

И в сентябре 1990 года Федотов стал заместителем министра печати и массовой информации в созданном Ельциным правительстве России – целью своей деятельности ставившей противостояние с союзным центром и «демонтаж СССР».Почему-то все оглашенные биографии Федотова не упоминают ни его участия в избирательной кампании по выборам на Съезд народных депутатов РСФСР в 90-м году, ни активную деятельность в «Демократической России», ни активное лоббирование со стороны последней.

Но в мае 1992 года свой пост утратил – в условиях наступившей в стране катастрофы, к которой привела деятельность этого правительства. Съезд народных депутатов РСФСР встал на дыбы и потребовал от Ельцина удалить из правительства наиболее одиозные политические фигуры.

Хотя за прошедшее тогда время и у Федотова было реальное благое дело: разработанный и принятый закон «О СМИ». Действительно чрезвычайно демократический (в хорошем смысле слова) закон, обеспечивший в 90-е годы возможности существования свободной и независимой журналистики.

Но здесь политика по-своему пошутила над его авторами.

Закон был принят российским парламентом в декабре 1991 года. Прежняя система власти была разрушена, вместе со страной. Но разрабатывали закон раньше. С целью создать внешне безукоризненный документ, отвечавший демократическим декларациям – но позволяющий представителям вполне определённого политического направления вести борьбу против существующей страны и власти.

По сути – закон обеспечивал гарантии безопасности для ведения информационной войны против СССР и развязывания информационного террора против его защитников.

Но выполнить эту свою задачу не успел: страна оказалась разрушена быстрее, чем того ожидали её противники. И по иронии ситуации, оказалось, что теперь этот же закон обеспечивал некие возможности для противников разрушения. И тогда, в 90-е – те, кто стоял за этим человеком – попали в им же вырытую для других ловушку.

В правительство Федотова всё же вернули в декабре 1992 года. Когда его возглавил Виктор Черномырдин и по составу кабинета достигли компромисса между съездом и Ельциным. С повышением – теперь в качестве министра печати и информации России. Но не надолго. До августа 93-го.

Тогда съезд попытался ограничить информационную вольницу проельцинских СМИ, организовавших травлю высшего органа государственной власти страны и, по сути, открыто призывавших к государственному перевороту.

На пресс-конференции на тему «Дело Магнитского: случай и система». © РИА «Новости» / Алексей Филиппов.

Министра не устраивало такое ограничение, и он заявил об отставке в знак протеста. Изменения в Закон о печати всё равно внесли – но в заявленную отставку он уходить не стал: по его словам, «чтобы не нарушить баланс сил».

Борьба обострялась – и люди, пытавшиеся делать реверансы и в одну, и в другую сторону, не были нужны уже никому – Ельцин отправил Федотова в отставку, послав полномочным представителем России в ЮНЕСКО.

Где тот спокойно наслаждался статусом дипломата до 1998 года, когда оказалось, что и для этой должности он не вполне подходит: всё-таки к культуре, искусству и деятельности по их защите он особого отношения никогда не имел, как и особой компетенции. Разве что – навык к любительскому исполнению бардовских песен.

Но Федотов обеспечил персонально для себя существование в России кафедры ЮНЕСКО по авторскому праву и другим отраслям права интеллектуальной собственности.

После 1998 года он оказался секретарем Союза журналистов России – и гордо указывает эту должность в перечне званий. Кроме особо погруженных в тему, никто не знает, что в СЖ – примерно полтора десятка секретарей. Федотов – секретарь по юридическим вопросам, нечто вроде главного юрисконсульта.

Почти двенадцать лет мало кто знал, где он и что делает – его забыли. Правда, в начале 2000-х, когда в Госдуме было представительство СПС, он входил в состав федерального политсовета этой партии. Но потом – поссорился и с ними.

И неожиданно в 2010-м Федотов вдруг оказался в составе Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека.

Это было время, когда ностальгенты 90-х собирали силы для намечавшегося ими реванша. Собирали «старых бойцов». Внедряли их в государственные и политические структуры.

Федотов выговорил себе статус советника президента РФ: чтобы работать не на общественных началах, как прежде Памфилова, а штатным госслужащим высшего ранга. И вывел политические скандалы, инициируемые Советом, на новый уровень.

Сначала он включился в лоббирование идеи оправдания Ходорковского. Потом – Магницкого.

Параллельно разработал план «детоталитаризации страны» – как настоящий «демократ», потребовав запрета на профессии для всех, кто не согласен с его уничижительной точкой зрения на историю страны.

Причём, к тоталитаризму он отнёс не только сталинский период – но и всю ее историю с 1917 по 1991 год. И потребовал признать ответственность СССР «за геноцид» (какого народа?) во Вторую мировую войну. То есть, по его мнению, войну начали не Гитлер и пестовавшие его в противовес СССР олигархические круги Запада – а Советский Союз.

Что не слишком удивительно, учитывая его бывший статус представителя Ельцина на процессах в Конституционном суде, когда он сначала требовал признать антиконституционной КПСС, потом – только что созданный Фронт национального спасения, пытавшийся противостоять авантюризму тогдашнего правительства, потом – пытался опротестовать создание Верховным советом наблюдательных советов на телевидении.

Журналисты определенной политической тенденции говорят о Федотове как о «юридическом гуру». Юристы и депутаты так не считали.

В октябре 91-го он был выдвинут активистами «Демроссии» кандидатом в члены Конституционного суда – но Верховный совет трижды его провалил.

В 97-м Ельцин выдвинул Федотова на ту же должность. Однако теперь его кандидатуру провалил Совет Федерации.

Зимой 2011-2012 годов Федотов требовал уступок «людям Болота». В июне – категорически возражал против ужесточения ответственности за нарушение правил организации и проведения митингов.

Тогда же – против закона «Об иностранных агентах» и возвращения ответственности за клевету, рассматривая её как естественное и правомерное проявление свободы слова.

Бурно возмущался, когда после выхода из Совета ряда общественных аллергенов было предложено, чтобы кандидатуры в его состав вносились не его председателем, а общественными организациями. Был резко против расширения круга принимающих участие в обсуждении и выдвижении этих кандидатур. Требуя сохранить положение, когда только он и группа его единомышленников имела бы право определять, кто может претендовать на место в Совете.
Митинг оппозиции на Болотной площади. © РИА «Новости» / Илья Питалёв.

Вступал в поддержку особей из группы «пусси» и настаивал на их освобождении от ответственности.

При этом ни разу за время руководства данным Советом не обратился к теме защиты реальных социальных прав граждан. К вопросам их достойной зарплаты. К её задержкам на многих предприятиях. Ни слова не сказал о том, что пенсии в стране малы. О том, что стипендии студентов недостаточны…

Он готов защищать кого угодно – только не тех, кто принадлежит к людям, трудом которых кормится страна. И любые права – кроме тех, которые реально волнуют людей.

Вот ведущих войну против страны на деньги иностранных спонсоров он защищает. Буйствующих на улицах – тоже. Работодателей – однозначно. Как он сам сказал в одном из интервью, профсоюзы не должны слишком сильно «кусать работодателя за пятку» – вдруг разорится. Щадить его нужно.

И «олигархов» защищать будет – требовал и будет требовать пересмотра «дела Ходорковского». И не просто так. Если посмотреть внимательнее – среди его старых знакомых, в частности прошедших его «студенческую научную лабораторию» ещё в 80-е годы – есть люди, напрямую связанные с тем же ЮКОСом.

Так что далеко не всё в его правозащитной деятельности ясно.

[Сергей Черняховский]

http://novopol.ru/sergej-chernyaxovs...eofashizm.html
19:43, 6 марта 2016

доктор политических наук, профессор, действительный член Академии политических наук.

Когда эти люди обвиняют ГУЛАГ, НКВД, тройки и «репрессии» это еще может выдаваться за идейную позицию. Хотя постоянная артикуляция одного и того же и постоянное оперирование давно опровергнутыми либо признанными, незначимыми и искаженными фактами – уже само по себе давно утомляет любого, кто хочет остаться минимально беспристрастным.
Во многом главное, что не устраивает антисталинистов в том, что они называют «сталинизмом», это его противостояние фашизму: как в виде гитлеровского нацизма, так и во всех иных формах. И их больше не устраивает не то, что под удар «карательных органов» попадали невиновные, а то, что под него подпадали как раз виновные. Это не значит, что из Гозмана нужно делать абажур: абажуром пользоваться будет противно. Но это и не значит, что его и таких, как он, нужно оставлять безнаказанными.
Люди этого типа заучено зовут к «суду над сталинизмом», пытаясь игнорировать то, что общество их давно отторгает и относится как к обычным уличным скандалистам, под вечер задирающим прохожих с банкой пива в руках.
Строго говоря, в содержательном плане сам термин «сталинизм» имеет не научный, а публицистически-бессмысленный характер. Фашистов называют фашистами, потому что те сами так себя называли, монархистов – потому что они сами избрали это имя, белогвардейцев белогвардейцами по тем же причинам. Даже единомышленников Гозмана, Сванидзе и Прохоровой называют либералами лишь потому, что те сами такими себя объявили. Хотя к либерализму имеют даже меньшее отношение, как Гитлер к социализму. Ни Сталин, ни его симпатизанты себя сталинистами не называли и никто из них сам термин «сталинизм» не использовал.
То есть, сам термин – это некое произвольное измышление тех, кто себя относит к «антисталинистам». Если «антисталинисты», – это те, кто против «сталинизма», а что такое «сталинизм» – остается не вполне понятным, встает вопрос все же против чего же выступает «антисталинизм».
Они повторяют, что считают «фашизм» и «сталинизм» одинаково «преступными». Но, если против гитлеризма боролся «преступный сталинизм», то и гитлеризм становится чуть «менее преступным». То есть атаки на «сталинизм» на самом деле являются скрытой формой реабилитации и оправдания нацизма, фашизма, и гитлеризма. Скрытой – не только потому, что открыто пытаться встать на сторону последних, тем более в России, слишком кощунственно, но и потому, что есть момент, действительно смущающий (но только смущающий) их в практике нацизма – его этническая политика и геноцид, среди прочего, по отношению к тому этносу, к которому принадлежат многие из этих людей.
В фашизме их не устраивает его этническая направленность, в «сталинизме» – классовая. Но, поскольку классовые интересы все же более значимы, чем этническое пристрастия, Советский Союз они ненавидят больше, чем фашистскую Германию, чья классовая политика и классовая сущность во многом является воплощением их социал-дарвинистских идеалов. Они также презирают народ, как презирал его фашизм. Они также видят себя высшими судьями и высшими вершителями судеб, как себя таким видели лидеры фашизма. Они также лгут, как лгали фашисты, они также ненавидят антифашистов, как ненавидел их Гитлер, они также своей демагогией развращают людей, как развращала их гитлеровская пропаганда. Они – такие же.
Кроме политических и идеологических причин, о которых стоит говорить отдельно, у антисталинизма есть и определенные политико-психологические причины. В первую очередь – это частью личностная ущербность, некое «обезьянье начало», протестующее против человеческого в человеке, напряженности и установки на мобилизационность, которой жили люди эпохи Сталина (http://zavtra.ru/content/view/2011-03-1562/). «Антисталинизм» — это обезьяна в человеке, это желание стоять на четвереньках. И зависть к тем, кто действительно стоит на ногах. И агрессивное требование ко всем опуститься на четвереньки.
Но в данном случае важнее другое. Антисталинизм, это, в первую очередь, ненависть ко всему, чем жила страна в период руководства Сталина, тому, что от этого осталось, и стремление все это разрушить. То есть, это не только неприятие либо осуждение издержек той эпохи и цены, которую пришлось заплатить за успехи, это именно неприятие всего и ненависть ко всему. Включая то положение, которое в мире занял СССР в результате победы во Второй Мировой войне.
Вообще их постоянное стремление перенести обсуждение с вопроса о том, что удалось получить, на вопрос о том, сколько заплатили, показывает их маниакальное стремление все получать бесплатно: в каком-то смысле психологически антисталинизм – это доведенный до патологии паразитизм.
И как любая идейно-политическая тенденция, он имеет разные формы проявления. Это может быть предметом особого академического анализа, но в данном случае и в общем плане можно выделить три такие формы, три его исторические воплощения.
Первая – это собственно гитлеризм и нацизм. Разумеется, Гитлер ставил своей задачей общее завоевание России, порабощение и уничтожение ее государственности и культуры. Но в не меньшей степени он ставил своей задачей именно уничтожение социально-экономического строя и политической системы существовавшей в СССР, образа жизни и отношений между людьми – всего того, что на тот момент и можно было назвать «сталинизмом». В отношении того, стал бы он уничтожать лагеря и освобождать «узников ГУЛАГа», большие сомнения. Хотя понятно, что тех, кто там оказался оправданно – тех же его сторонников и агентом – конечно, освободил бы. А «честных коммунистов-ленинцев» там бы и оставил.
Вторая историческая форма антисталинизма – это даже не хрущевство и фальсификация «XX съезда»: там «обвиняли» Сталина, но не покушались на совокупность созданного при нем отношений. Вторая форма – это «антисталинизм» периода «перестройки». Когда сначала задачи развития страны были подменены осуждением ее прошлого, а потом на фоне истерии по поводу этого монопольно навязанного «осуждения» осуществлено разрушение и экономики, и государственности, и позитивных латентных образцов, созданных в ту эпоху.
Третья историческая форма – непосредственное правление «антисталинистов» в 1990-е годы: уничтожение промышленности и экономики, обнищание населения, разграбление страны с количеством человеческих жертв в несколько раз превышающим общее число узников ГУЛАГа и в полтора десятка раз – число приговоренных к расстрелу по политическим статьям за все время правления Сталина.
Три исторические формы: гитлеровская, горбачевско-яковлевская, чубайсовская.
Обвиняющие «сталинизм» сегодня – по сути, большей частью в том или ином виде реабилитируют и защищают преступления Гитлера, «перестройки» и начала 90-х, чубайсовщины. Они – действительно враги страны, ее народа, ее истории и культуры. Но когда те, кого они объявляют своими врагами, говорят им, что тогда и их будут рассматривать как врагов, они гневно заявляют, что назвать врага врагом – это наследие ими же придуманного тоталитаризма. И твердят о своем праве критиковать государство – в основном потому, что считают себя подданными другого государства.
Любое упоминание осуществленного ими преступления они постараются утопить в массе уводящих в сторону обсуждений. И размыть любое обличение своих действий в истерических оскорблениях в адрес назвавшего их своим именем.
Во всех своих трех воплощениях «анстисталинизм» был направлен не только против коммунизма и социализма – но против России, ее культуры и ее суверенитета, ее влияния в международных отношениях. И каждый раз наносил катастрофический ущерб стране, равно как приводил к массовой гибели мирного населения.
Кстати, что есть по своему деятельностному характеру антисталинизм: возбуждение ненависти либо вражды, а также унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам национальности, происхождения, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации – пункт 1 статьи 282 уголовного кодекса РФ в чистом виде. И давно уже совершаемые организованной группой лиц с применением насилия (морального и информационного), а часто и с использованием служебного положения: второй пункт той же статьи. Еще раз: пресловутая 282 статья. Да и многие другие.
Антисталинисты шумят и скандалят, давно отвергнутые и презираемые обществом. Но если беспристрастно проанализировать, что такое антисталинизм, он оказывается предельно античеловечной и антироссийски ориентированной идеологией. Содержащей в себе попытки реабилитации и оправдания преступлений нацизма и гитлеризма. А как политическая практика – по количеству жертв, бесчеловечности, масштабу разрушений – бесчеловечной и преступной политикой.
Нужно, наконец, быть честными и сказать прямо: антисталинизм – это преступная идеология и политика. Антисталинизм – преступен.
И, пока его представители безнаказанно терроризируют людей, нанося удары по их исторической памяти и исторической самоидентификации и отводя их возмущение от себя, требуют «суда над сталинизмом», нужно просто поставить все с головы на ноги, вернуться к здравому смыслу официально провести суд как раз над антисталинизмом как преступлением против человечности, рассмотрев вопрос о совокупности его преступлений в 1940-е, второй половине 1980-х и 1990-е годы. И об их рецидивах в наше время.

[Сергей Черняховский]

http://khazin.ru/khs/2353578?COMEFROM=SUBSCR
29 мая, 17:28

Чем мы считаем нынешний украинский режим? Законной государственной властью, существующей в цивилизованном правовом поле? Или преступной диктатурой, что то же самое, что ИГИЛ.

Вот если ИГИЛ пошлет кому-нибудь запрос, понятно, как на него будут реагировать. Но поскольку киевский режим не приравняли пока к ИГИЛ — хотя, вообще-то, надо бы — естественно, он может чего-то требовать, выступать с протестами. И его позиция в какой-то мере более эффективна, чем позиция России. Потому что Украину — поддерживают. А Россию подвергают санкциям.

Почему, в частности? Потому что позиция Украины — будучи, безусловно, лживой, — последовательна. Потому что «свободная демократическая Украина», которая сделала европейский выбор, «борется с тоталитарным агрессором»… Это позиция логически завершенная.

У России нет логически завершенной позиции.

— Поясните?

— Вот если бы Россия сказала, что на Украине преступный режим, который мы не признаем, и, защищая украинский народ, освобождаем территорию Украины, это была бы логичная целостная позиция. Если бы Россия сказала: «На Украине гражданская война между теми, кто совершил переворот и теми, кто ему сопротивляется. И мы поможем тем, кто представляет остатки демократического конституционного поля Украины победить узурпаторов». Это была бы целостная позиция.

—А какая сейчас позиция у России?

— По всей видимости, она укладывается в те пункты Минских соглашений, которые так упорно саботирует Киев. И в невыполнении которых нас все время пытается обвинить Запад…

— Минские соглашения не представляют целостной позиции. Концептуальной. Потому что в них заложено то же самое противоречие. С точки зрения минских соглашений необходим внутриукраинский диалог между Донбассом и киевским режимом. Так? Значит, мы приравниваем Донбасс и киевский режим. Это две стороны, в которых мы не разбираемся, кто хороший, кто — плохой. Но есть конфликт — давайте помирим.

То есть, условно говоря, грабитель где-то в транспорте пытается отнять у вас сумочку с кошельком. Вы зовете полицию, а полиция говорит: «Ребята! Нам не важно, кто у кого, что украл. Нам важно, чтобы вы здесь не скандалили. Давайте, тихо-мирно разойдемся в разные углы. Половина содержимого кошелька одного, половина — другого».

— Как вы отнесетесь к такому полицейскому?

Вот минские соглашения написаны с этой точки зрения. Они не плохи были для приостановки кровопролития…

— В этом как раз была их главная задача…

— Понимаете, нет большей глупости, в принципе, чем пытаться уладить конфликт, останавливая кровопролитие. Потому что кровопролитие — не причина. Это — исход. Но когда это писалось, в том логика была.

Только выгодно это было не Донбассу и России, а выгодно это было киевскому режиму. Потому что когда между тем, кто проигрывает, и тем, кто выигрывает, заключается мир, это всегда выгодно тому, кто проигрывает.

Другой вопрос, что в этом была и дипломатическая логика, дающая, прежде всего, возможность сказать, что киевский режим не будет выполнять даже эти соглашения.

Вот только та политическая группа, которая находится у власти на Украине, она никакие соглашения никогда не выполняла. И Запад каждый раз закрывал на это глаза.

— Запад и сам сначала гарантировал Януковичу мирную развязку Майдана, а потом просто «умыл руки»…

— А перед этим было ведь еще несколько текущих соглашений. Потом женевские встречи в апреле…

Украина ничего так и не выполнила. А Запад промолчал.

Получается, позиция «незалежной» на международной арене на сегодня более эффективна, чем позиция России. И это не абсурд. Потому что западная коалиция и западная цивилизация, она наглость воспринимает как то, с чем надо считаться. А попытки пойти на уступки, как основание для новых требований.

Лидеры «семерки» накануне провозгласили необходимость новых санкций против России, одновременно с продлением нынешних. А ведь там были колеблющиеся — Италия, в частности, и Франция… А знаете, почему они приняли позицию остальных?

— Почему?

— Потому что была освобождена Савченко. Они решили, что Россию можно «продавить». Если бы они так не считали, они бы ничего не делали.

Вор, если уж он схватил вашу сумочку, делиться с вами не будет. Уступили? Значит, уступите еще.

— Понятно, что признание постмайданной власти на Украине было ошибкой. Но теперь уже на попятную не пойдешь…

— Есть масса формул, как можно было бы себя вести по отношению к э тому вопросу. Например, есть такая формула, которую любят наши оппоненты — «данный правитель утратил легитимность».

Я опять-таки не к тому, чтобы сейчас высаживать десант в Киеве. Но, честно говоря, если бы Россия с самого начала после переворота ввела войска хотя бы до линии Днепра, то санкций было бы не больше. Может быть, меньше. И стороны конфликта вели бы переговоры, как урегулировать ситуацию на Украине.

А вот эти постоянные уступки, постоянное миролюбие России, оно реально играет роль поощрения агрессора.

— И как нам «разрубить гордиев узел» этот?

— Это зависит от каждой конкретной ситуации. Я не исключаю, что надо провести выборы в Донбассе и признать Донецкую и Луганскую республики. Признать их независимость.

И пора изменить риторику, как минимум. Я бы сказал, что на Украине осуществлена агрессия со стороны западной коалиции. Что законную украинскую власть и конституционный строй представляют ДНР и ЛНР. Что остальная территория оккупирована. И мы целиком поддерживаем освободительную борьбу украинского народа против марионеточной иностранной диктатуры.

Вопрос заключается в том, кто готов выдержать противостояние. Вести атомную войну против нас не будут. Я вас уверяю, что мы приобретем большее количество сторонников. Потому что наглость США угнетает многие европейские страны. Но когда стоит вопрос, чтобы однозначно повернуться в сторону России, они этого не делают по просто причине: наши потенциальные сторонники не знают, будет ли Россия бороться до победниго конца. Или она будет каждый раз о чем-нибудь договариваться и уступать.

[Сергей Черняховский]

http://www.nakanune.ru/articles/111861/
"Онэксим" после обысков продает все российские активы?

"Онэксим" Прохорова после обысков продает все российские активы, сообщают СМИ. Компания владеет активами в горно-металлургической отрасли (UC Rusal, "Уралкалий"), финансах (страховая компания "Согласие", банки "Ренессанс капитал", "Ренессанс кредит", МФК), энергетике ("Квадра"), недвижимости (ОПИН), медиа (РБК, "Сноб"). Крупнейшие из них – 20% "Уралкалия" (цена на Московской бирже в прошлую пятницу – 103,9 млрд руб.) и 17,02% UC Rusal ($765,9 млн на Гонконгской бирже).

Тут надо понимать, что Прохоров – человек достаточно зависимый от власти. И версия о продаже активов для того, чтобы бежать от власти, выглядит очень сомнительно. Тем более, он человек с простыми реакциями, с простым поведением.

Второй момент – безусловно, многие решения для Прохорова, решения политического уровня принимает его сестра. Он ее очень любит, он содержит ее журнал, она для него - большой авторитет. И, учитывая ее одиозные и антинациональные, антигуманистические воззрения, сложно предположить, на что она могла бы сориентировать его и как его использовать. Хотя считать ее какой-то политической интриганкой тоже нет оснований. Но наполнить его своими оценками – понятно, какими – она могла.

И третий момент. Возможно, это некая форма концентрации ресурсов в руках государства, и продажа российских активов Прохорова проводится не в знак, условно говоря, протеста или противодействия государству или противоборства с ним, а именно по неким достигнутым соглашениям. То, что за рубежом, - оставь себе, а здесь все нужно концентрировать в одних руках.

Есть люди, про которых сложно сказать, что у них на уме, потому что у них все запутанно, а у Прохорова обычно все неожиданно просто. Его попытки войти в политику показали, что он человек неполитический. Хотя он и участвовал в политических проектах, но с известным результатом. Он "политическую ткань" не понимает и вообще не особо рвался этим заниматься, но почему он этим занялся – отдельная тема. Когда он участвовал в выборах, то заявлял о многих диких вещах, наподобие пересмотра Трудового кодекса, то есть выдвигал инициативы в социал-дарвинистском направлении.

В данном случае в игровой роли "общипывания олигархов" он не участвует, не вписывается. Потому что некая политическая позиция не заявлена, если бы он сейчас что-нибудь заявил в этом ключе, тогда можно было рассматривать эту версию, но он же этого не делает.

Таким образом, обыски могут вписываться в президентский курс, как некая система взаимоотношений, направленная на концентрацию в государственных руках прохоровских активов. И обусловлено это не столько предвыборной, сколько общефинансовой ситуацией.

Профессор, политолог специально для Накануне.RU

[Сергей Черняховский]

https://zavtra-den-tv.livejournal.com/149634.html

Кудрин озвучил очень важные цифры. Кудрин, конечно, не экономист, а счетовод и бухгалтер. Но в данном случае у этого есть свои достоинства: цифры, которыми он оперирует и не понимает законов экономики как таковой.

Огромное достоинство – что при этом отлично знает цифры, умеет их сводить и считать. А не понимая, что они значат, проговаривается и оглашает то, о чём власть, отдавай она себе отчёт в значении этих цифр, предпочла бы молчать.

Что сказал Кудрин формально: что в России производительность труда отстаёт от производительности труда и наиболее развитых, и многих среднеразвитых стран, оставаясь на уровне производительности труда стран G-7 1980-х гг. В Турции сегодня в полтора раза больше, в США – в три раза больше.

Но главное, что он сказал – цифры: именно 23 доллара в час. Если он свою мысль выразил точно, то имеется в виду не выработка одного работника того или иного производства, а выработка в среднем на каждого работающего в стране.

Здесь есть два момента, вызывающих ремарки. Первый – и даже не самый главный – сколько собственно занимается выработкой, а сколько занимается смежными операциями.

Если на производстве в стране работает меньше 20% работающих (то есть непосредственно участвуют в производстве тех или иных продуктов, от станков и зерна до книг и картин), а остальные заняты участием в перераспределении произведенных ценностей в разных формах – от составления отчетной документации обслуживания чиновников, развоза пиццы и оформления покупок в торговых салонах и центрах, – то получится, что созданное одной пятой производительного труда распределяется и при расчете выработки, и при присвоении вырученных средств еще на четыре пятых.

То есть произведенное одним работником на производстве присваивает огромная армия к производству отношения не имеющих – от миллионов «офисного планктона» из торговых центров до нескольких десятков и сотен крупнейших собственников страны: «олигархов», банкиров, владельцев корпораций и т.д.

Если бы не было только последних, средняя выработка на работающего уже выросла бы в несколько раз. Правда, и в США, и в других поминаемых Кудриным странах они тоже есть. Только имущественный разрыв между «верхними» и «нижними» много меньше, чем в России.

Но это всё не ново и традиционно известно. Сократите число людей в торговле и увеличьте на производстве – уже показатели выработки изменятся.

Важнее, и с точки зрения значения приведенных Кудриным цифр – намного важнее — другое.

Если, как он сказал, выработка на одного работающего в стране составляет 23 доллара, значит, при 8-часовом рабочем дне она составляет 184 доллара в день. Иначе – по 15 000 рублей. Месяц считается в среднем состоящим из 22 рабочих дней, то есть – 184 доллара умножаем на 22 и получаем 4 048 долларов в месяц. Или, при нынешнем курсе 65 рублей за доллар – 263 120 рублей в месяц. В среднем на работающего.

А средняя зарплата в стране – 36 000 рублей. То есть работник в России получает примерно 13.7% того, что он произвел. Меньше одной седьмой.

Нет, конечно, понятно, что из произведенного часть денег идет на оборону, развитие производства, образование, здравоохранение, науку и культуру. Формально – 13% подоходного налога. Практически — много больше: 13% подоходного, 31% социального сбора, который формально платит работодатель, а на практике — хоть и он, но не из своей прибыли, а из заработанного работником, и еще 20% НДС – сбором которого Минфин компенсирует свое неумение приносить прибыль стране. Но все равно — вместе 64%.

Если так, то из месячной выработки среднего работающего, которая, по данным Кудрина, составляет 263 120 рублей, 64% должно уходить на данные налоги и сборы, а 36% — оставаться.

36% от 263 120 – это 94 723. Почти сто тысяч – это то, что при вычете даже наших немыслимых налогов должен получать средний работающий по стране. Еще раз – средний. Кто-то – 500 тысяч, кто-то – 50. Но средний – 97.7.

Получает – 36 000. 60 000 – просто исчезают.

Речь уже не идет о том, чтобы работающий получал, как по классике: зарплата минус подоходный – тогда было бы порядка 220 тысяч. Нет – всего 97 из 263, а две трети на вычет. Нет, платится вообще порядка одной десятой (13% с небольшим от выработки).

Строго говоря, считается, что определенное различие индустриального и постиндустриального производства в том, что если в условиях первого характер труда работника позволяет работодателю выплачивать ему треть произведенной стоимости, то в условиях второго – уже две трети.

Официальные экономисты постоянно апеллируют к условиям постиндустриального производства — и тогда в среднем работающему при названной выработке в месяц должно выплачивать под 180 000 в среднем по стране. Если принять, что Россия к постиндустриальному производству ещё не перешла (хотя отдельный вопрос, что считать постиндустриальным производством) и пока остается на предыдущем, индустриальном, выплачиваться должно в среднем как раз под 90 000 в месяц, что показали и предыдущие расчёты, основанные на цифрах Алексея Кудрина.

И в этом отношении – да, работник сегодня в среднем получает не одну треть от им созданного, а одну треть от одной трети им созданного. Строго говоря, как и считали – примерно одну седьмую.

Что хотел сказать Кудрин: что производительность труда в стране низкая, нужно повышать её, и пока она не будет повышена – не нужно повышать заработную плату.

Что сказал Кудрин: что производительность труда в стране относительно низкая – как в ведущих странах Запада в 1980-е годы — но и за нее коллективный работодатель с работающими не расплачивается, присваивая себе две трети от того, что при такой производительности работник должен был бы получать после уплаты самых грабительских налогов.

В принципе, любой минимально грамотный экономист знает, что после повышения налога на производителя выше 50% экономический рост стопорится – стимул для производителя исчезает. Экономист это знает из теории и истории. Предприниматель – из собственной практики и собственной психологии.

Налог на работающего – много больше: по сути оказывается даже не 64%, а 86%, только все делают вид, что не понимают, куда идут еще 22%, 60 тысяч из средней зарплаты среднего работающего.

Только если куда и кому они идут – это вопрос справедливости и политики, то сам факт, что они куда-то идут, оставляя среднему работнику 36 тысяч вместо 97 – это вопрос экономической эффективности.

Предприниматель не заинтересован развивать производство, если у него изымается более 50% средств. Не стоит удивляться, что работающий не хочет повышать производительность труда, когда у него изымается чуть ли не 90%.

Продолжение: http://zavtra.ru/blogs/proizvoditel_..._ekspluatatcii.