*3259. Вы все еще ищите логику?

[Андрей Мовчан]

https://www.facebook.com/andrei.movc...04653716257503

Размышление глядя на мерзостную выходку в Анапе, войну на кладбище, безумный принтер, Милонова, Яровую, ненависть к Евровидению, атаку на РБК, сгоревший дом, плиточную манию, посадки за посты и прочее и прочее и прочее. Это же все выглядит полной бессмыслицей, не так ли? Дурацкие законы, дурацкие выходки, тотальная false agenda, активная борьба с совершенно безобидными людьми, уничтожение собственного имиджа, искусственное раздувание рисков, поддержка и распространение зачастую неоправданных но всегда - негативных слухов...

Вот какая есть версия.

Предположим, вы заработали (украли, взяли подержать, получили на день рождения) много денег, и у вас есть достаточно возможностей чтобы себя защитить - позиция в иерархии, связи, деньги на охрану и пр. В какой стране вы теперь хотите жить - в цивилизованной, где дорого, где конкуренция, где закон для всех, где надо пробиваться и соответствовать?

По здравому размышлению вы захотите жить в стране, в которой все дешево и доступно, конкуренции у вас и у ваших детей нет ни внутренней, ни внешней, в которой людей все меньше (на то же количество природных богатств), а ваши деньги - все ценней (то есть приток денег в страну все меньше). Вы захотите быть белым господином среди туземцев, прислуживающих вам в полуголом виде.

Что для этого надо сделать? Неужели надо всерьез превращать свою - вполне приличную - страну в джунгли? Не обязательно. Достаточно просто создать ей такой имидж. У нас вообще все строится на карго-культах. Но если привычный карго-культ это ритуальные действия в надежде на реальный результат, то карго-джунглирование это имитация джунглей с целью убедить всех в том, что кругом - джунгли.

Что делать? Как можно активнее пугать иностранцев, да и своих тоже, тотальным беззаконием, страшными силовиками, мигрантами, бандитами, коррупционерами, фашистами, танками, ракетами, катастрофами, пропагандой и прочими кошмарами. Для этого надо создавать мелкие но постоянные прецеденты кошмара и невероятно раздувать их в СМИ, желательно - с общемировым покрытием. Для этого вполне подойдут оппозиционные СМИ - они на этом фокусируются. Кстати, периодически можно и их кошмарить - уж это точно получит широкую огласку. Там, где не хватает кошмара, можно добавить безумной риторики, военных парадов, пароксизмальных военных кампаний против соседей и не соседей. Там, где реализовывать кошмар накладно, можно давать утечки о готовящемся кошмаре (о законе о запрете всего, повышении налогов до 146%, аресте всех рыжих, принудительном оплодотворении жен, эмиссии триллиарда рублей) и выпускать на трибуну штатных сумасшедших, обрушивающих на публику такие предложения.

Что будет в итоге? Инвесторы разбегутся - твои деньги будут дороже стоить; интеллигенты разбегутся - скудный твой ум будет больше цениться; предприниматели разбегутся - ты за гроши захватишь больше бизнеса; население обнищает - все будет дешевле и ты сможешь скупить всего больше. Ведь нефть и газ, железо и никель, вода и воздух, территория, куда можно закопать отходы - никуда не убегут, так же, как и их покупатели. А больше никто тебе и не нужен. Нет, стоп - нужен: нужно иметь тех, на ком показывать кошмар, и тех, кто про него будет громко кричать. Поэтому надо сохранить немного непримиримой оппозиции и немного оппозиционных СМИ, немного сумасшедших и немного официальных представителей МИДа. Ну и конечно - ядерное оружие, чтобы никто не решил исправить ситуацию.

Помните, как Шрек защищал свое болото, изображая страшного людоеда? Кажется все, что происходит в России в последние годы - это просто такой большой знак BEWARE OF OGRES, показываемый нашим коллективным Шреком всему окружающему миру и жителям России заодно. Жаль только, что часто, чтобы убедить мир в своем людоедстве, ему приходится не понарошку есть людей. И - есть еще проблема: убедив окружающих, что они живут в джунглях, ты не только выгоняешь тех, кто жить в джунглях не хочет. Ты еще убеждаешь оставшихся вести себя как в джунглях. Поначалу ты даже радуешься - тебе все меньше надо организовывать, оно все больше случается само. Но в один прекрасный момент то, что задумывалось как твой милый мир, внешне напоминающий джунгли, действительно становится джунглями, и тебя больше не защищают стены твоей виллы и преданные полуголые нукеры.

Хотя тогда, в конце концов, можно и самому уехать - туда, где дорого, большая конкуренция, засилье закона. Поэтому деньги лучше все же держать в оффшоре - на всякий случай.

[Андрей Мовчан]

https://snob.ru/selected/entry/112295
15.08.16

Иллюстрация: РИА Новости

«Единая Россия» пойдет на выборы под лозунгом «Большинство не ошибается». Использование в начале XXI века argumentum ad populum кажется шуткой, но это не шутка. Для мало-мальски образованного человека такой лозунг выглядит откровенным вызовом — опыту, науке, культурным и этическим основам общества, наконец, здравому смыслу. У человека, обладающего неплохой памятью, он вызывает неприятные ассоциации: что-то подобное изрекали Муссолини и Гитлер и повторяли Марин Ле Пен, Кастро и Чавес.

Бессмысленность лозунга начинается со слова «большинство». Большинство кого? Если это — большинство населения Земли, то при чем тут «Единая Россия» и как быть с тем, что большинство стран мира официально неоднократно осуждали политику России с трибуны ООН в последнее время? Может, речь идет о большинстве населения России? Но разве Россия однородна? А что если разделить это население на, скажем, мужчин и женщин и сравнить их мнения (христиане и мусульмане, москвичи и немосквичи, молодые и пожилые — тоже подойдут)? А если мнения двух этих частей окажутся в чем-то разными, чье большинство будет правее и как быть с другим, неправым большинством? А когда начинается гражданская война, как 100 лет назад в России, где искать это всегда правое большинство? Или в этой ситуации появляются два большинства — по обе стороны фронта? Кто из них прав? Тот, кто победил? А когда большинство часто и беспричинно меняет свое мнение (а это регулярно происходит), когда оно право — сперва или потом?

Но даже если отбросить вышеуказанные соображения как «придирки», идея «народ всегда прав» прямо противоречит и российским религиозным «скрепам», и основам философии, и базовым представлениям психологии. Потому естественно, что с исторической, как и с социологической, точки зрения она не выдерживает самой элементарной проверки. Да, убеждать в этом нам кажется некого: нынешняя власть в России категорически не верит в этот лозунг сама и постоянно это открыто демонстрирует.

Христианство (а православие все еще считается его иерархами христианством) ставит во главу угла личность, а не общество и отрицает как безгрешность, так и абсолютную мудрость и того и другого. Но если человек в представлении христианина еще может путем духовного усилия стать лучше и способнее к принятию нравственно правильных решений ( и то только в диалоге с Богом), то общество в целом в принципе не знает такого пути. Библия недвусмысленно противопоставляет личные решения и решения большинства. Большинство населяет Содом и Гоморру, рвется назад в Египет, создает золотого тельца, постоянно отклоняется от веры и Завета, гонит и проклинает пророков, наконец требует распятия Иисуса, а затем подвергает преследованиям святых мучеников и страстотерпцев. Противостоят этому большинству личности — праотцы и пророки, учителя и проповедники, святые и мученики (от большинства принимающие свои мучения).

Философия достаточно четко определяет роль большинства в процессе развития общества. Новое, более прогрессивное, создается незначительным меньшинством и изначально всегда отрицается большинством, которое интенсивно борется за сохранение старого. Постепенно новое завоевывает все больше сторонников, и, когда их становится достаточно, новое наконец начинает доминировать — и в этот момент устаревает и становится тормозом для следующего нового. Это всего лишь социальная реализация закона «отрицания отрицания», одной из основ современной диалектической философии. «Племя часто думает, что провидец повернулся к нему спиной, когда, на самом деле, он просто повернулся лицом к будущему», как сказал Рей Девис. Большинство не просто ошибается, оно ошибается всегда, поскольку всегда является тормозом на пути прогрессивного развития.

Большинство — носитель стереотипов и отживающих норм. В процессе развития человечества большинство последовательно поддерживало каннибализм и человеческие жертвоприношения, братоубийственные войны, веру в способность молитвы вызвать дождь и в возможность предсказывать будущее по внутренностям животных, теории о том, что Земля плоская, мыши заводятся из грязи на белье, от совокупления дьявола с женщиной рождаются дети, а чума — божья кара. Большинство не так давно требовало от мужчин носить чулки, серьги, шляпы и красить лицо, а потом стало требовать того же от женщин; большинство принимало рабство вплоть до конца XIX века, монархию — до начала XX. Большинство в разных странах уже в XX веке известно тем, что принимало сегрегацию и апартеид, фашизм, коммунизм, маоизм, национал-социализм и прочие порождения бесовского разума. Большинство выступало за тюремное заключение для геев и запрет женщинам носить штаны — ах да, незадолго до этого оно выступало за запрет получения женщинами высшего образования. Множество исторических личностей, правоту которых не принимало большинство (Галилей или Джордано Бруно — самые банальные примеры), дополняют пантеон христианских мучеников. В этом смысле, конечно, «христианское большинство» никак не отличалось от любого другого: продажи индульгенций, охота на ведьм, освященное церковью рабовладение, внутрихристианские религиозные войны — это только часть «достижений», поддержанных в свое время христианским европейским большинством. Стефан Цвейг описывает свой ужас, вызванный поддержкой идеи начала Первой мировой войны абсолютным большинством населения христианской Германии.

История России тоже полна ошибками большинства — от периода Смутного времени (когда большинство поддерживало то Годунова, то польского ставленника лже-Дмитрия, то его врага Василия Шуйского, то бандитов) до революции 1917 года, когда большинство поддержало радикальных политических бандитов. Почитаемые сегодня (справедливо и не очень) российской властью исторические личности — Рюрик, Владимир, Александр Невский, Иван Грозный, Петр I, Столыпин и прочие — все шли против мнения большинства, причем иногда делали это с невероятной жестокостью. В то же время герои прошлого, старавшиеся опереться на большинство (как, например, Ленин или Ельцин), сегодня явно не в почете у официальных агитаторов.

На практике власть в России публично демонстрирует неприятие выбранного ею же предвыборного лозунга. Во всех аспектах своей деятельности она последовательно стремится минимизировать роль самоуправления, принятия решений большинством, выдвижения общественных инициатив. Отменено большинство выборных процессов, включая выборы губернаторов; регулирование во всех сферах достигло невиданного даже в СССР уровня, инициатива общества полностью подавлена; система управления страной фактически свелась к личному ручному администрированию через распоряжения президента; количество контролирующих организаций, полицейских, сотрудников других силовых структур на душу населения выше, чем в большинстве стран мира; уровень требуемой «открытости» и подотчетности также является беспрецедентным; фактически ограничена свобода любых общественных действий, в первую очередь собраний. Очевидно, что власть не готова доверить ни большинству, ни какой бы то ни было части общества принятие мало-мальски существенных решений, кроме разве что решения в очередной раз поддержать эту самую власть.

Как ни странно это прозвучит, реальная, а не пропагандистская позиция российской власти, отказывающей большинству в праве на принятие решений, в каком-то смысле разумна. Человеку свойственно ошибаться, говорили древние римляне. Тем более свойственно ошибаться обществу, общественному большинству, говорят психологи и социологи.

Самое простое (но недостаточное) объяснение этого феномена нужно искать в составе «большинства». К сожалению для нашего сегодняшнего мира, большинство в нем составляют те, кому мы не хотели бы доверять ответственные решения. Большинство людей и в мире, и в России не имеет высшего образования, а профессионалы в процессах принятия решений, экономике, политологии, истории составляют доли процента. Да что высшее образование — в России средний балл по базовому (!) ЕГЭ по математике в 2015 году составлял меньше четырех по пятибалльной шкале — более 50% выпускников оказались троечниками даже на базовом — примитивном уровне проверки знания математики. В России существенное большинство мужчин курит (а вместе с курящими женщинами это 37% населения). Большинство людей в России подвергают себя риску ранней смерти от сердечно-сосудистых заболеваний, ведя нездоровый образ жизни, а более 60% смертей от неинфекционных болезней в возрасте до 70 лет в России являются следствиями такого образа жизни (примерно 30% — это алкоголизм, и более 30% — сердечно-сосудистые заболевания). По статистике, более 50% людей в России не способны совершить эффективный выбор долгосрочного партнера и более половины браков распадаются (в 2014 году отношение разводов к заключенным бракам вообще дошло до 83%).

В большинстве своем людям свойственны существенные ошибки восприятия, влияющие на принятие решений. Основными являются «заякорение» — принятие предложенного количественного уровня или качественной характеристики как точки начала отсчета, вне зависимости от его (ее) осмысленности (это отлично знают продавцы на восточных рынках, сразу называя цену во много раз больше желаемой); согласие с ложной индукцией, то есть принятие за истину логически верного построения на базе неверной посылки; переоценка собственного опыта и доступной информации (редкое, но пережитое нами или хорошо известное событие кажется нам более вероятным, чем более частое, но неизвестное нам по опыту). Наконец, большинству людей свойственно существенно переоценивать свои способности и возможности. Простые опросы показывают: порядка 70% человек верят, что они водят машину «лучше среднего»; эксперименты, в которых испытуемых просят ответить на вопросы с «90%-ной точностью», обычно дают точность ответов не выше 50–60%. Особенно ярко эти явления проявляются в профессиональной сфере: более 90% инвестиционных фондов показывают результаты хуже индексов; более 50% стартапов не проживают года, более 90% — умирают, не принеся прибыли создателям и инвесторам; средний инвестор на рынке проигрывает инфляции; людям свойственно участвовать в конкурсах, в которых побеждает менее половины участников, чаще — один из нескольких (соответственно, большинство переоценивает свои шансы). Большинство же (по статистике) верит коммерчески мотивированным фальсификациям, таким как гомеопатия или финансовые пирамиды, не принимая во внимание отрицательные результаты научных проверок и данные статистики (я уже не говорю о соображениях логики); большинство легко поддается на рекламные трюки, принимает нерациональные финансовые решения, действует себе во вред в групповых взаимодействиях, поскольку не способно адекватно просчитывать потенциальные результаты и/или совершает эмоциональные, а не рациональные поступки. Ярким свидетельством ограниченности возможности принимать рациональные решения является религиозность большинства населения Земли — приверженность религии очевидно невозможно объяснить рациональными соображениями.

Но большинство плохо принимает решения не только потому, что оно состоит в основном из неготовых к рациональному принятию решений индивидуумов. На общество давит groupthink — эффект стремления к конформности и иллюзии отсутствия персональной ответственности в процессе присоединения к решению группы. То, что группа думает хуже, чем индивидуумы в отдельности, а «большинство» опаснее, чем личность, отлично знают законодатели со времен еще Древнего Рима. Совершение деяния группой является отягчающим обстоятельством (примерно так же, как совершение его в состоянии алкогольного опьянения) в большом количестве уголовных кодексов: снижающуюся в группе способность адекватно мыслить законодатели пытаются уравновесить увеличением тяжести наказания, чтобы члены группы были не менее осторожны, чем по одиночке.

Групповые решения большинства, как правило, являются не информированными и обдуманными, а индуцированными сочетанием активно продвигаемых идей небольшого числа лидеров группы (преследующих собственные интересы) и сильным желанием основной массы членов группы соответствовать большинству и избегать конфликта. «В группе людей… конформизм или желание социальной гармонии приводят к некорректному или нерациональному принятию решений», — пишет Ирвинг Джейнис, автор понятия groupthink. Результаты многочисленных экспериментов подтверждают, что даже большие группы профессионалов, принимающие решения большинством голосов, как правило, демонстрируют нисходящую динамику качества принимаемых решений, очень скоро «опускаясь» на уровень решений менее рациональных и эффективных, чем у непрофессионалов, принимающих те же решения индивидуально.

«Члены группы пытаются минимизировать конфликт и достичь единого решения без достаточной критической оценки альтернативных точек зрения, активно пресекая отклоняющиеся мнения и изолируя себя от внешнего влияния. В такой ситуации единомыслие приобретает бо́льшую ценность, чем следование логике и рациональному мышлению. Уровень конформизма при этом значительно возрастает, существенная для деятельности группы информация подвергается тенденциозному толкованию, культивируется неоправданный оптимизм и убеждение в неограниченных возможностях группы. Информация, которая не согласуется с принятой линией, членами группы игнорируется или значительно искажается. В результате складывается впечатление о единогласном принятии решений. Групповое мышление может иметь далеко идущие социальные и политические последствия: в истории есть много примеров трагических ошибок, совершенных в результате подобных решений», — утверждает Ирвинг Джейнис.

Он же выделяет восемь признаков развития феномена «группового мышления» в группе.

Идея верности всех принимаемых решений, создающая неоправданный оптимизм и побуждающая к принятию высокого уровня риска.
Вера в понимание группой «настоящих» морально-нравственных истин и, как следствие, игнорирование членами группы реальных последствий своих действий.
Игнорирование информации извне, если она может поставить под сомнение выводы, сделанные группой.
Представление оппонентов группы как слабых, корыстных, злобных и неумных.
Самоцензура каждым членом группы своих собственных идей, которые могут противоречить общему мнению группы.
Иллюзия единогласия, когда молчание принимается как знак согласия.
Прямое давление группы на каждого ее члена, обвинение в нелояльности любого члена группы, который подвергает сомнению ее решения.
Появление «контролеров мышления» разного типа («стукачей», «идеологов», «фанатиков») — членов группы, которые ограждают группу от информации, противоречащей общему мнению группы, и от отличных от принятого мнений.

Современный развитый мир достаточно последовательно двигается в сторону все большей демократизации, которая на первый взгляд выглядит как движение в сторону все большего веса решений, принимаемых «большинством». Многим известным ученым и политикам случалось даже обвинять демократию в стремлении к «подчинению групповым решениям», в том числе Френсису Гальтону, крупнейшему психологу (он так же приходился двоюродным братом Чарльзу Дарвину). «Чтобы разочароваться в демократии, достаточно пять минут поговорить со средним избирателем», — говорил Уинстон Черчилль, последовательный сторонник демократии, имея в виду, конечно, не саму демократию, а вульгарное ее понимание — так называемую «охлократию», прямую власть большинства. Конечно, «перекос» в групповую сторону скорее является опасным отклонением, временной остановкой на пути развития демократии, чем нормой, и это хорошо понимают демократические лидеры.

Реальным достижением развитой демократии является не принятие позиции большинства или создание механизмов группового принятия решений, а защита прав меньшинства и успешное подавление эффекта groupthink, при сохранении возможности всех членов общества влиять на управление страной. Развитые демократии сформировали целый арсенал мер и механизмов, которые защищают общество от диктатуры большинства и эффекта группового мышления:

предоставление личности права индивидуальных, а не групповых, решений в возможно более широком спектре вопросов (значительное расширение права человека на принятие собственных решений и толерантность, отход от групповых стандартов, индивидуальность решений при голосовании);
естественное разбиение общества на конкурирующие группы (в том числе партии) не с целью выбора большинством одной лучшей, а с целью формирования палитры разных мнений, препятствующих возникновению конформного консенсуса;
свобода доступа к информации, провоцирующая возникновение разных мнений;
свобода критики общества и власти и даже провокация такой критики в процессе политической борьбы;
обязательная частая сменяемость лидеров;
учет minority opinion в самых разных формах;
создание двухпалатных органов принятия решений, с формированием палат по разным принципам, причем иногда одна из палат вообще формируется не методом мажоритарных выборов;
формирование обязательных экспертных фильтров для любых значимых решений;
создание жесткой конструкции из базовых законов (типа конституции, билля о правах), которые защищают основы демократии и права меньшинств и не могут быть отменены просто решением большинства;
распределение полномочий — в органах власти, в системах принятия решений, контроля, законотворчества;
федерализация с предоставлением права принятия большого числа решений на местном уровне;
наконец, максимальная индивидуализация системы принятия решений даже внутри системы власти, в том числе путем наделения чиновника максимальной свободой принятия решений (естественно в рамках закона) и правом на инициативу.

Наконец, огромную роль в защите общества от группового мышления в демократических странах (да и в других тоже) играет особая прослойка граждан, иногда называемая «интеллигенцией». Эти люди, как правило, высокообразованные и профессиональные в своих сферах, обладают гипертрофированно индивидуалистическим складом характера и занимают позицию критиков общества, существующей реальности, власти — позицию, которая иногда кажется деструктивной («а что вы предлагаете-то, почему только критикуете?»), но является крайне важной в деле защиты общества от эффектов группового мышления, как и в стимулировании конструктивного развития. Интеллигенция пользуется большим уважением в демократических обществах и, разумеется, является гонимой в обществах, где групповое мышление служит интересам власти, поддерживаемой большинством.

При всем при этом нельзя не признать, что демократия периодически дает сбои — и в самых развитых демократиях argumentum ad populum и групповое мышление время от времени прорываются сквозь преграды — так появляются роковые ошибки, ведущие к страшным последствиям. Демократия, например, не защитила Германию от нацизма, а (пример другого масштаба, но показательный) Великобританию — от попадания на грань выхода из ЕС. При этом в последнем случае мы видим, как механизмы защиты в демократической системе начинают срабатывать: несмотря на решение референдума, Соединенное Королевство пока не торопится с действиями.

Демократическое общество и структурно, и с точки зрения процессов противопоставлено в этом смысле примитивным группам, руководимым автократичными лидерами. Именно в последних (как это ни странно кажется на первый взгляд) решения в конечном итоге принимает большинство, толпа: большинство всегда имеет физическую возможность сменить лидера, и разрушенные (или не созданные) в автократиях общественные институты не защищают его, как в демократии. Конечно, автократичные лидеры не верят в эту возможность, но лишь в силу тех же ошибок восприятия — переоценки собственных сил и недооценки вероятности негативных явлений. По статистике, подавляющее большинство авторитарных лидеров сменяется в процессе народного противостояния, большинство таких лидеров до сих пор заканчивают свою жизнь либо в результате убийства, либо в тюрьме. Лозунг «Дуче не ошибается», который, как правило, принимается большинством в примитивной группе — будь на месте Дуче сам Муссолини, Сталин, Гитлер, Мао, главарь мелкой банды или лидер деструктивного культа, — является всего лишь отражением лозунга «большинство не ошибается» в вопросе выбора этого лидера; «не ошибающееся» большинство при этом часто меняет свое мнение.

Автократичные лидеры стремятся спровоцировать групповое мышление в управляемом ими социуме, чтобы защитить себя от конкуренции. Лидеры таких примитивных групп в борьбе за сохранение своего статуса играют на простых желаниях и пороках большинства. Лесть в адрес общества, заигрывание с примитивными эмоциями, в том числе использование переоценки членами общества своих возможностей и их стремления к конформности, к присоединению к большинству, за мнение которого выдается мнение власти, — стандартные атрибуты политики авторитарных и автаркических лидеров. Но их несменяемость, формирование закостеневшего круга элиты, активная борьба с критикой под видом борьбы с «врагами общества», изоляция существенной части или всего общества от контактов с внешним миром ведут не просто к доминированию группового мышления, а к образованию «вложенных групп», ситуации, при которой групповое мышление становится базой для принятия решений не только в «послушном обществе», но и в самой власти, на каждом уровне иерархии, включая самый высокий.

О том, что в России победила идеология «примитивной группы», уже написано много, в том числе и мной. Не стоит удивляться, что правящая партия (а на самом деле — техническая структура, позволяющая одной группе удерживать власть в стране и подтверждать свое право на нее путем проведения выборов) берет для саморекламы лозунг, отражающий самую суть мышления примитивной группы. Странно лишь, что этот лозунг слишком уж открыто произнесен: как правило, члены примитивной группы инстинктивно скрывают свое положение и свою мораль, а откровенность скорее пугает их, чем привлекает. Судя по всему, уровень качества работы с обществом (как, впрочем, и всех других активностей) у власти падает, сама власть становится жертвой деструктивных последствий группового мышления и продвижения на первый план примитивных, неэффективных и даже саморазрушительных идей. А может быть, все еще проще: этот лозунг порожден тонкой иронией подрядчиков, создающих «имидж» «Единой России». Циничные профессионалы, которые за большие деньги готовы организовать PR хоть самому черту, видя откровенно низкий уровень запросов заказчика, позволяют себе получить удовольствие от неприкрытого троллинга.

У появления этого лозунга здесь и сейчас есть своя мораль. Чем дальше развивается ситуация в России, тем более явной становится попытка построить своеобразную реплику СССР, с его псевдоидеологией «диктатуры большинства». Опыт СССР, как все мы помним, начался, продолжался и завершился трагически. Похоже, что снова оказывается прав Георг Вильгельм Фридрих Гегель: история, повторяясь дважды, в первый раз предстает в виде трагедии, второй — в виде фарса. Возможно, в этом переходе — из трагедии в фарс — и состоит главное достижение России в последние 25 лет, а появление подобного лозунга — хороший признак: жить в эпоху фарса не слишком приятно, но все же лучше, чем в трагическую эру.

[Андрей Мовчан]

http://www.ng.ru/ng_politics/2016-09...estanovki.html
06.09.2016 00:01:10

Об иллюзиях значимости кремлевских отставок
Автор: – руководитель экономической программы Московского центра Карнеги.

«Свобода – это когда забываешь отчество у тирана», – писал Иосиф Бродский. Интерес граждан к перестановкам и интригам при дворах и в кулуарах правительств действительно обратно пропорционален степени демократичности общества: чем автократичнее режим, тем больше иллюзия влияния личности (диктатора, всесильных министров, фаворитов и фавориток, членов семьи) на процессы, происходящие в обществе.

Нет, невозможно оспорить тот факт, что в автократиях возможности личности, оказавшейся у или при власти, принципиально больше, чем в демократии, – как в плане общественного воздействия (проведения новых законов, изменения институтов), так и в плане личном (обогащения, пренебрежения законом и пр.). Фантастическое обогащение и полная безнаказанность – действительно стандартные привилегии высших чиновников и приближенных лидеров автократических государств. Причин того, что в общественном плане реальное влияние личности в диктатурах и гибридных государствах едва ли не ниже, чем в демократиях, несколько.

Во-первых, везде и всегда личности приходят к власти в результате конкуренции. В демократических странах это конкуренция команд, которую судит публика. Борьба идет через критику существующей власти и предложение изменений. К власти в итоге приходят игроки, умеющие предлагать (и часто – проводить) изменения. В автаркиях же конкуренция за власть вырождается в борьбу кланов или элит, в которой публика если и участвует, то в роли статиста, и к власти в итоге приходит лидер, сумевший подкупить одних и устранить другие группы влияния. Такой лидер обладает совершенно другим комплексом достоинств – его задачей является консервация статус-кво. Власть в автократии и в дальнейшем вынуждена опираться на поддержку элит, преследующих свои корыстные интересы. Она вынуждена балансировать между группами влияния и удовлетворять их, чтобы сохраниться, – это накладывает существенные ограничения на «свободу маневра».

Во-вторых, автократическая система правления вынужденно отличается от демократической в части распределения полномочий. Внутри пирамиды власти в автократии идет кулуарная борьба, лидер вынужден опасаться своих же подчиненных и сосредотачивает максимум власти у себя в руках. Централизация власти оставляет чиновникам и приближенным существенно меньше возможностей, а их мнения являются существенно менее ценными для принимающей решения узкой группы приближенных лидера – в каждом их предложении лидер подозревает либо корысть, либо подвох. Это ведет к отрицательной селекции в институтах власти – наиболее талантливые, открытые к изменениям, независимые специалисты отказываются принимать участие в системе, не предполагающей личной инициативы и права голоса. Проходит совсем мало времени, и власть сталкивается с ситуацией невозможности реализации сколько-нибудь сложного изменения: не остается людей, способных на что-то большее, чем выражать лояльность, параллельно набивая карманы.

Наконец, даже преодолев проблему отсутствия профессионалов (например, путем их импорта) и сломав сопротивление элит (например, уничтожив их), автократия сталкивается со своей беззащитностью перед лицом народа. В демократиях народ выбирает власть на избирательных участках, а в автократиях – на площадях. Слабые или отсутствующие государственные институты не дают власти опереться на закон и порядок и не позволяют благодаря подтвержденному институтами мандату совершать непопулярные реформистские действия. Власть, потерявшая защиту элит, чаще всего быстро погибает при попытке проводить в жизнь изменения – это хорошо (по опыту своих мертвых коллег) знают живые диктаторы, и потому, избавившись от элит, они максимально консервируют общество.

Но и в демократиях нельзя переоценивать роль личности, даже самой выдающейся. Проявляясь в короткие периоды турбулентности, во время естественного слома трендов, великие личности, облеченные доверием народа и получающие право на перемены, быстро лишаются таких прав и сходят со сцены, когда ситуация стабилизируется, – Черчилль, Де Голль и Тэтчер являются хорошими примерами.

В Великобритании с 1945 года сменилось 15 премьер-министров, и половина была уволена несмотря на то, что их партия оставалась правящей; в США и Франции сменилось по 12 президентов; в Германии – 14 президентов и 10 канцлеров. Рекорд, кажется, принадлежит эмоциональным итальянцам – с 1945 года у них сменилось 12 президентов и 41 премьер-министр.

Мало влияют перестановки и на функционирование министерств и ведомств. Например, в Канаде с 1945 года сменилось 32 министра труда. Это не мешает Канаде быть одним из самых привлекательных рынков труда в мире. За тот же период в Великобритании, мировом лидере в области образования, сменилось 37 министров образования (они носили разные названия, но выполняли одну функцию). Средний срок «жизни» министра правительства развитой страны на своем посту – около двух лет, главы кабинета или президента побольше – около пяти-шести лет.

В России сроки «жизни» чиновников существенно выше. С 1945 года Россия (СССР) сменила всего семь первых лиц (включая действующего президента), причем более половины из них просто умерло на своем посту, то есть смена была вынужденной. С 1945 года (с некоторой натяжкой, поскольку министерства в СССР и России сливались и разъединялись довольно часто) в СССР–России сменилось 13 министров образования, 19 министров обороны, 17 министров труда (но из них пятеро были техническими со сроками работы по несколько месяцев), 19 министров финансов (из них аж 10 были техническими, проработавшими от нескольких дней до 10 месяцев).

За редким исключением замены фигур в советской и потом российской системе власти не оказывали существенного влияния на политику и экономику страны. В советское время над хозяйственной частью управления страной доминировала идеологическая в виде ЦК КПСС и Политбюро (а там сменяемость была почти равна нулю, Суслов просидел в Президиуме ЦК с 1947-го а в Политбюро – с 1955-го и до 1982 года); в современной России роль политбюро перешла к администрации президента: только за август 2016 года президент России выпустил не менее 56 поручений, в среднем из АП выходит более одного поручения в день. Множество источников утверждают, что в последние годы индивидуальное влияние даже высокопоставленного чиновника на политику и экономику в стране свелось фактически к нулю, а его функции – к формированию оптимистических отчетов о выполнении распоряжений первого лица. Разумеется, эта информация носит неформальный характер и потому должна восприниматься с осторожностью, но уж слишком многие косвенные факторы – от количества прямых поручений президента до случайных публичных оговорок различных представителей власти, от ставшего стандартным ответа на любые вопросы «Надо получить санкцию у первого лица» до ставшего стандартным обращения напрямую к президенту по любому поводу – говорит в пользу достоверности этой информации.

И тем не менее отставки случаются. За 16 лет правления Владимира Путина в России было целых два министра финансов, целых три министра труда, три министра обороны и теперь уже четыре министра образования. Отставки на уровне заместителей министра и начальников департаментов министерств происходят даже несколько чаще, а если считать отставками переводы и реорганизации – намного чаще.

Чтобы понять причины этих процессов, стоит разобраться в том, как устроена система российской высшей бюрократии.

При взгляде на российскую систему госуправления прежде всего бросаются в глаза три странности: во-первых, работа в госорганах очень плохо оплачивается. Чиновники региональных правительств получают копейки, чиновники центрального аппарата – намного меньше, чем сотрудники компаний (в том числе государственных), с эквивалентными полномочиями. Во-вторых, работа чиновников очень напряженна и как будто специально сделана для того, чтобы утомлять и отвращать: бесконечная бюрократия, постоянные вызовы в выходные и авралы на работе, требования в любой момент вернуться из отпуска на очередное бессмысленное совещание («на возвращение дается время, равное времени перелета на самолете плюс три часа, опоздал – серьезное взыскание или увольнение, причем, как правило, вызовы на такие совещания бессмысленны, вызванного даже не упоминают…» – это цитата из моего разговора с визави из числа «причастных»), а в последнее время даже и этот отпуск на нервах можно проводить только на территории России. Наконец, в-третьих, в российской чиновничьей иерархии нормой является неуважение к нижестоящему. По свидетельствам большого количества людей (и опять же это – не доказательства, но стиль публичных выступлений и доступные видео свидетельствуют в пользу истинности этих свидетельств) среди чиновников и менеджеров госкомпаний, особенно в центральном аппарате, нормой является агрессивно-пренебрежительное взаимодействие по принципу «ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак», оскорбительные высказывания и действия (лично видел, как высокий чин, прилюдно щипая зама за живот, приговаривал: «Спортом надо заниматься, нажрал тут брюхо, в кресле сидя!»).

Казалось бы, кто из нормальных людей согласится идти на такую работу – ведь совсем рядом, по тем же улицам ездят в хороших машинах их одноклассники и одногруппники по университетам, зарабатывающие не в пример больше и без всяких унижений, свободные в выборе занятия, места жительства и режима дня (в подавляющем большинстве коммерческих компаний сегодня результат ставится на первый план, а пребывание в офисе мало кого интересует); дошло до того, что «свободные» – чтобы не получать визы – массово владеют израильскими, мальтийскими, кипрскими, а кто и британскими паспортами. Конечно, есть чиновники, пришедшие во власть по зову сердца – как идеалисты, верящие вопреки всему в свою способность что-то полезное сделать, так и люди с проблемами психики, готовые терпеть все вышеописанное ради иллюзии высокого положения и ощущения власти. Но большинство чиновников появляется все же тремя другими путями.

Первые командированы во власть лоббистскими группами, которые нуждаются в «своих людях» для обеспечения принятия нужных решений, получения инсайдерской информации и передачи «правильных» данных наверх. Годы назад я случайно был свидетелем разговора «очень крупного лица» по телефону со своим приятелем и младшим партнером. Последнего секретарь нашел в аэропорту Ниццы как раз в момент, когда я был на встрече с этим «лицом». «Ну привет, – говорило очень крупное лицо в трубку. – Наконец нашел тебя. Ну, ты отдохнул? Хорошо? Очень хорошо? Ну вот и славно. А мы тебя, знаешь, тут в рабство продали. Министром будешь». Конечно, министров таких немного (а, может, уже и нет совсем), но на уровне начальников департаментов и ниже это, похоже, нередкая ситуация. «Делегаты» не вольны решать – они продолжают работать на свои группы, продолжают получать от них крупное вознаграждение и внешне должны изображать независимость и скромность, пока занимают пост. Один мой дальний знакомый, работавший сперва на подобную группу, а потом приглашенный на «ответственный пост» в правительстве, неожиданно позвал меня на день рождения. Праздник проходил в очень дорогом ресторане на очень широкую ногу, с культурной программой и эксклюзивным баром. Родители юбиляра громко умилялись достижениям сына, который «стал властью». А под конец вечера виновник торжества, улучив момент, вышел со мной на террасу и, по-дружески положив руку мне на плечо и заглядывая в глаза снизу вверх, тихо попросил: «Тут, знаешь, дело такое – в общем, если кто спросит, скажи, пожалуйста, что ты как мой старый друг и богатый человек все это оплатил в качестве подарка мне на день рождения, ладно?»

Вторые приходят во власть по приглашению сверху и в обмен на какие-то очень дополнительные блага. Чаще всего таким благом является уже не право воровать, как было когда-то давно, а обещание высокой денежной должности или коммерческих возможностей в будущем, «когда отработаешь». Говорят, такие «временные назначенцы» часто просят начальство отпустить их поскорее, а начальство так же часто отвечает: «Еще не пришло время, поработай пока». Но все же – срок выходит, и их отпускают.

Третьи – это дети и родственники высокопоставленных чиновников, которые не могут либо не хотят делать ничего другого. И их, и их родителей можно понять – первые просто ничего другого никогда не видели и привыкли уважать то, что делают родители и как они это делают, а вторые видят в этом наиболее легкий способ устроить жизнь своего «оболтуса».

Источники появления чиновников определяют и реальные причины их отставок, назначений и перемещений. Часто это простое изменение расклада в сферах влияния лоббистских групп, или – внутренний конфликт между этими группами (предельным вариантом такого конфликта является конфликт личный, даже на сексуальной почве, пару таких конфликтов, явившихся причиной громких отставок, мы наблюдали не так давно). Нередко вне всякого конфликта отставка (особенно с назначением в госкорпорацию) означает: человек отмучался и получил в награду синекуру. Среди частых причин есть и вдруг возникшая необходимость продвинуть другого: например – возвращается с учебы за границей (вариант – стал так ужасно себя вести, что срочно надо взять под контроль) сын или дочь очень высокопоставленного лица, а вакантного места подходящего уровня нет. Отставка чиновника может быть связана и с его выгоранием – усталость от необходимости постоянно держать огромную фигу в кармане наступает быстро. «Мы сколько раз приносили разумные предложения, а нам отвечали: все равно будет по-другому, хотите уволиться – увольняйтесь» – это тоже цитата. Наконец, суть системы часто дает о себе знать спонтанными решениями, граничащими с самодурством: кадровые решения принимаются под влиянием аффекта или неверно понятого указания начальства.

Конечно, среди мотиваций кадровых перестановок могут быть и другие. Теория говорит, что в авторитарных системах руководство стремится заменить подчиненных на возможно более лояльных. Однако российская практика в этом редко нуждается – в центральной власти проявлений малейшей нелояльности не видно, а случайные редкие не вполне лояльные региональные чиновники чаще всего не просто увольняются, а сразу получают и «казенное жилье» на много лет. Наконец, перестановки в правительстве и ведомствах могли бы быть связаны со сменой курса. Однако моменты таких смен курса (притом что в российской экономике их с 2000 года вообще не было, а в политике, пожалуй, их было только два во внешней – в 2008 и 2014 годах, и один во внутренней – в 2012 году) не совпадают (не предшествуют и не следуют) с перестановками и новыми назначениями.

Наблюдение за перестановками в российской власти может, конечно, развлечь и даже иногда заинтриговать. Однако вряд ли стоит искать в них как ответов на общественно значимые вопросы, так и надежд на какие-либо изменения. Они скорее похожи на случайно подсмотренные эпизоды из латиноамериканских сериалов, чем на судьбоносные вехи истории.

Впрочем, на Западе ситуация не сильно отличается от российской: за все время измерений индекса широкого рынка Доу Джонса в США сменилось два десятка президентов и основные политические партии многократно сменяли друг друга у власти. Тем не менее средний годовой прирост стоимости этого индекса, считающегося определяющим для американской экономики, в годы правления демократов и в годы правления республиканцев практически совпадает. Так что можно безнаказанно забыть не только отчество, но даже имя и фамилию и тирана, и любого другого представителя власти: их изменение мало на что влияет.

[Андрей Мовчан]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=57D501D374F1D

1-09-2016 (10:20)

Чаще проверяете? Строже караете? Будут брать больше...

! Орфография и стилистика автора сохранены

Экономисты - умные. Они знают, как устроены люди. А люди устроены вот как: выбирая действие, они взвешивают ожидаемую выгоду и ожидаемые риски.

"Ну, это мы знаем!" - скажут неэкономисты с презрением. Подумаешь, новость.

Правда, это все знают. Но вот вопрос - как люди это делают?
"Они идут на действие, если польза сравнительно высока, а риски - сравнительно малы, - скажут неэкономисты, - это тоже очевидно".

Да, это так, снова угадали. Последний вопрос: предположим, вам не нравится определенный вид действий, а люди все равно их совершают. Как быть?

"Элементарно! Надо повысить риски! - скажут неэкономисты. - чего же проще? Тогда люди решат, что риски слишком высоки для выгоды, которую они получают, и перестанут так делать".

И вдруг - реальность оказывается совершенно другой. Прямо, я бы сказал, обратной: где больше сажают - больше преступников; в финансовые пирамиды дают больше денег, чем в банки на депозит; запрет наркотиков провоцирует потребление... Неэкономисты либо это игнорируют, либо делают вывод - мало риски увеличили.Зато экономисты знают, в чем дело.

Во-первых, выбор людей как правило обусловлен - средой, опытом, умениями, образом мыслей, наконец конкуренцией и интересами (и действиями) других. Поэтому чаще всего они решают не что делать, а - как это делать. Поэтому их выбор часто очень неэластичен по рискам - ты их повышаешь, а они тупо делают то же самое, деваться-то им некуда!

Во-вторых, люди все же очень хотят, чтобы выгода от их действий существенно превышала риски. Поэтому если риски повышаются, и деваться некуда - люди всячески стараются повысить и выгоду - то есть совершают те же действия еще больше, еще циничнее, еще чаще.

В-третьих, у каждого свое отношение к рискам. Можно повысить риски и заставить тех, кто раньше делал это действие, перестать. Но - на их место тут же придут более отвязные, которых устраивают более серьезные риски, и которых раньше просто не подпускали более "спокойные".

Надеюсь, я внятно объяснил, почему борьба с коррупцией методом ужесточения проверок и усиления наказаний ведет к тому, что бизнес окончательно загибается, а у полковников находят уже не жалкий миллион долларов и дом за полмиллиона, а 120 миллионов кэшем и бог знает сколько в активах?

Чаще проверяете? Строже караете? Значит будут брать больше. И свидетелей убирать. Значит - будет только хуже.

Что же делать? Очень просто. Во-первых - надо ликвидировать базу для самого действия. То есть, максимально убирать государство из экономики. Не за что брать - и брать не будут.

Во-вторых - надо не повышать риски для чиновника и силовика, а - снижать для их жертв: обеспечивать презумпцию невиновности, вводить запрет на аресты, остановку бизнеса, делать однозначными законы, вводить присяжных в арбитраж и уголовный суд по экономическим преступлениям, передавать контрольные и тендерные функции от государства к СРО и пр. Так будет много труднее запугать, заставить дать взятку.

В-третьих, надо снижать риски и для самих чиновников и силовиков - упразднить все эти многоуровневые антикоррупционные департаменты, дать чиновникам максимум прав по принятию решений в рамках их полномочий, вместо запрета на бизнес ввести публичное декларирование бизнеса и пр.

В-четвертых, надо повышать легальные доходы чиновников и силовиков. На нынешние зарплаты жить не будет никто, можно даже не надеяться. В США в свое время победили коррупцию в полиции, просто подняв зарплаты и дав высокие пенсии: никто не захотел рисковать даже увольнением с лишением пенсии.

Наконец - надо существенно изменить уголовное право, сделав акцент на преступлениях против личности. Нельзя за получение взятки сажать на больший срок, чем за убийство. Может и сажать то за получение взятки не надо - достаточно условного срока, штрафа в 100-кратном размере и пожизненного запрета на работу в госструктурах. Это многократно снизит размер взяток: риски меньше, можно и доходы уменьшить.

Да, и конечно надо максимально снизить риски тех, кто взятки дает. Я бы вообще освободил от ответственности, но боюсь это слишком смело. Так что, чтобы не шокировать публику, давайте будем освобождать тех, кто сам пришел с повинной, а тех, кто не пришел, но чистосердечно признался на этапе следствия, просто штрафовать на 10-кратный размер взятки. Сегодня коммерсант стоит перед выбором - не дать взятку и сообщить о вымогательстве (и тогда конечно никакого бизнеса не будет, хорошо если ноги унесешь) или дать, и молчать под страхом смерти, потому что ты уже соучастник и преступник. Если же ситуацию изменить, то те, у кого вымогают, не будут бояться дать, а потом, если и когда взяточника прищучат, честно все рассказать - не будет круговой поруки, в которой жертвы покрывают вымогателей.

К сожалению, у власти у нас классические неэкономисты. Поэтому ждите ужесточения законов и увеличения штатов проверяющих. Скоро будем по миллиарду изымать у каждого полковника. Если еще останется у кого эти миллиарды взятками брать.

[Андрей Мовчан]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=57D64F2D40D69

Бойкот выборам. Источник - socialismkz.info

12-09-2016 (09:56)
Каждые выборы укрепляют власть и ухудшают позиции "оппозиции"

! Орфография и стилистика автора сохранены

Мой друг и уважаемый мной умница и честнейший человек, Сергей Романчук, активно агитирует идти на выборы в расчете на то, что удастся провести в думу значимое число "своих" и они смогут влиять на решения. Более того, он уверен, что как только это случится, народ увидит, что это возможно, и на следующих выборах проголосует за оппозицию.

Я уже писал, все что думаю про выборы - что они нужны прежде всего власти, и чем активнее в них участвует оппозиция, тем власти лучше. Я бы не писал больше ничего - не о чем тут писать. Но Сергей полемизирует со мной и приглашает к дискуссии. Ну что же - не могу отказаться.

Сергей относится к "высшей лиге" интеллектуалов. Он умеет думать. Боюсь, однанко что сейчас ему так хочется быть правым, что он теряет класс аргументации. Его пост наполнен словами "очевидно", "единственный аргумент" и прочими в том же духе. Нет, Сергей, не очевидно. Очевидно бывает только Киселеву, Энтео и Васильевой. Нет, то, что с низкой явкой выборы будут менее легитимными, это не единственный мой аргумент, и вообще не мой аргумент, я вообще не понимаю, что такое легитимность. Не надо вместо дискуссии с оппонентом реальным придумывать оппонента-дурачка и побеждать его в споре. Попробуйте поспорить с реальным мной, с моими реальными доводами:

(1) Настоящая поддержка кого-то кроме власти и провластных спойлеров (включая пассивную и половинчатую) не превышает 20 - 25%. (О, не спорьте, повторяя мантры о том, что "все честные люди возмущены" и "Навальный получил не знаю сколько, но очень много в Москве". Посмотрите внимательно опросы Левады). 20 - 25% то лучший результат, который можно получить на а) совершенно честных выборах, б) на которые придут все, в) где никто не запутается, не обманется, все будут осведомлены о реальных взглядах кандидатов и пр.

2) Поддержка этих 20 - 25% делится между 5-6 партиями, при этом на 3 более крупных (вообще-то лилипутских, но на фоне остальных бактерий) с понтом либеральных партии - Роста, Парнас и Яблоко, в сумме не приходится более 15%.

3) Эти три партии делают все, чтобы голоса за них распределились поровну, то есть в Думу не прошел никто. Вместо объединения, они погрязли в скандалах и спорах, и это лучшее доказательство того, что они (да, все три!) тоже спойлеры, Партия Роста откровенно создана Кремлем когда показалось, что поддержка Яблока и Парнаса в сумме превышает 10%, но и Парнас с Яблоком не лучше.

4) В России на выборах в нынешней конфигурации, даже если все мы бросимся голосовать и даже если выборы не сфальсифицируют, лучшее, на что можно надеяться - это 1-2% "своих" депутатов в Думе, из которых часть - функционеры из ПРоста, покрасившиеся по приказу, а часть быстро станет совсем не своими - мы это уже многократно наблюдали. Они либо окажутся "засланными казачками", либо им быстро сделают предложение, от которого они не смогут отказаться. В итоге мы получим человек 5, которые немного покричат, а потом их лишат мандата, обвинив, например, в педофилии (или оскорблении чувств верующих). Или нет - им дадут кричать, чтобы о них не забывали. А параллельно будут по НТВ показывать, как они спят с малолетками в американском посольстве, на кровати, купленной за деньги ИГИЛ (запрещена в России, кстати, не забудьте).

5) Народ, о котором Вы так печетесь, запомнит следующее: (а) либерасты - дебилы, их все равно никто не выбирает, а им так хочется! да если их избрать, еще хуже будет, они только к власти и рвутся (б) козлы даже договориться между собой не могли (в) ну, может и сфальсифицировали чего, но ясно же что большинство за Путина! Значит это правильно. (г) мы не забываем, кто тут пи**сы и кто получает деньги от США! А Путин - настоящий либерал, даже в Думе их терпит.

В итоге каждые выборы укрепляют власть и ухудшают позиции "оппозиции". И единственное что возможно делать реально - это бороться за рост поддержки в обществе; но для этого категорически надо отказаться от самокомпрометации, в которой выборы - стержневой элемент. Нам нужно забыть про выборы на много лет. Нужна сила, которая не ставит своей задачей победить на выборах, а видит свою цель в том, чтобы общество в будущем выбрало либерализм и демократию. Когда общество будет к этому готово, появится много политиков, готовых реализовать этот запрос во власти. Они ничем не будут лучше нынешних, но делать будут другое. Кажется нам именно этого и надо? Нам же не нужна власть?

[Андрей Мовчан]

http://ej2015.ru/?a=note&id=30660
30 ЯНВАРЯ 2017,

ТАСС

Мораль и ценности, охранять которые в России от влияния Запада предлагают всенародно избранный и поддерживаемый президент России и его коллеги и единомышленники, просто не могут иметь евангельских корней. О какой морали и ценностях говорят российские политики, по привычке употребляя слово «христианские», если не о евангельских? Ведь для апелляции к морали нужна идеология, которая эту мораль вводит и проповедует.

Идеология у правящей верхушки есть. Эту идеологию разделяет и большая часть населения страны. Я бы назвал ее идеологией «зоны в кольце свободных поселений». Психологи, вероятно, употребили бы вместо «зоны» термин «примитивная группа». Примитивная группа не занимается сложными творческими процессами, не производит сложный продукт. Она может добывать, распределять, потреблять — решать простые, стандартные задачи в рамках неограниченного ресурса. Уровень сотрудничества в таких группах минимален, само сотрудничество механистично (иначе в иерархии ценилась бы способность сотрудничать), результат (объем приобретаемых ресурсов) мало зависит от качества действий членов группы (иначе в иерархии ценились бы эффективные игроки). В условиях, когда личные свойства индивидуума незначительно влияют на изменение общего результата действий, дифференциация происходит только по способности индивидуума присвоить себе большую часть общего дохода. Члены примитивной группы оцениваются исключительно с точки зрения положения в иерархии, которое, в свою очередь, определяется силой (в широком смысле) и корреспондирует с правом на распределение (в первую очередь отбор в свою пользу) имеющихся у группы ресурсов.

Примитивная группа уходит корнями в сообщества давних предков человека. Ученые изучают такие группы на примерах современных обезьян, в частности гамадрилов, макак, некоторых павианов. «Экономика» стада гамадрилов на сто процентов дистрибутивна: во главе стада стоит вожак (альфа) и несколько самцов «ближнего круга» (бета); добыча сдается вожаку, который ее распределяет; самостоятельное потребление найденного пресекается. Социальная иерархия определяется физической силой и смелостью; самцы стоят выше самок, ниже бета в иерархии находятся гамма-самцы — ведомые, послушные вожаку, и еще ниже дельта — забитые, не имеющие почти никаких прав. «Ниже в иерархии» и «ты для меня как самка» — синонимы: утверждающий свое превосходство самец может имитировать половой акт с более слабым. Демонстрация силы не ограничивается собственными возможностями — вожаки имеют «охрану». Другие стада гамадрилов воспринимаются только в качестве претендентов на ресурсы твоей территории. При встрече вожаки «ведут переговоры» на границах территорий, окруженные с тыла телохранителями. Люди воспринимаются гамадрилами прагматически: понимая невозможность конкуренции, гамадрилы знают: у людей можно выпрашивать подачки; можно даже воровать, пока сородичи отвлекают выпрашиванием подачек. При этом идей сотрудничества с людьми у гамадрилов не возникает.

В современной человеческой жизни нет ярче примера примитивной группы, чем российские места лишения свободы. Российская история заставила огромное множество людей пройти через зоны – в жесточайшей форме ГУЛАГа, жесткой форме современной тюрьмы (у нас и сегодня в тюрьмах 603 человека на 100 тысяч населения, в Германии — 95), в мягкой форме армейской службы, легкой форме советского детского сада, школы, пионерского лагеря. Этим и волнами геноцида (с 1917 года с завидной регулярностью войны, репрессии и эмиграции уносили в первую очередь ярких, независимых, не готовых подчиняться системе примитивной группы) XX век сформировал в России доминанту зонной идеологии. Чего удивляться, что именно эта, «почвенная», идеология стала новой идеологией власти — мало того что ее поддерживает народ, она еще и является экстремально удобной для ее (власти) удержания, так как в своей сущности предполагает абсолютное отсутствие лифта из народа во власть любым способом, кроме полного принятия идеологии «зоны» и следования ей.

Экономика «зоны» основана на полной зависимости от внешнего мира (для колонии — буквально, для страны-зоны — через экспорт и импорт), низкоэффективном производстве низкокачественного продукта и стопроцентной дистрибутивной модели распределения. Идеология «зоны» сложна, но ее мораль можно свести к нескольким основным идеям.

Первая: незыблемость законов, устанавливающих иерархию, в которой почти нет социальных лифтов, а между сидящими (народ) и охраняющими (представители власти) их нет вообще.

Вторая: абсолютная поддержка иерархии всеми ее представителями через принцип «как с нами, так и мы».

Третья: расчет только на себя — «не верь, не бойся, не проси», все кругом враги, сотрудничество отсутствует, только соперничество; единственный способ подняться вверх — через опускание других вниз.

Четвертая: принцип идентичности — не отличайся, не высовывайся, не спорь, не стучи, не жалуйся, не проявляй ни доброты, ни слабости, ни инициативы, принимай все как должное.

Наверное, излишне говорить, насколько наша жизнь пропитана зонной культурой. Лексика, песни, понятия, переплетающиеся с законами, стремление иметь большую (признак силы) черную (видимо, признак положения в иерархии?) машину, зашкаливающий уровень агрессии (на дорогах, в интернете, в быту), табу на самокритику и критику своей страны, агрессивный консерватизм, неприятие нового, постоянная ностальгия по прошлому и отсутствие какого бы то ни было видения будущего (иначе как в виде возврата к прошлому) — свойства примитивной группы. Лояльность населения к нынешней власти (в отличие, кстати, от предыдущих) — результат соответствия ее действий общей идеологической модели. Власть даже разговаривает с намеренным добавлением фени и блатных слов и выражений, а ее действия — это действия «правильного» пацана, зону держащего: пайку увеличивает, своих не сдает, силу показывает, когда надо, и, главное, полностью воспроизводит спектр действий лидера примитивной группы — поддерживает понятия, консолидирует дистрибуцию ресурса, регулирует иерархию, вознаграждая лояльность. С точки зрения зэка, на такое начальство молиться надо: все «расконвоированные», на волю ходят по желанию (лишь бы к перекличке успевали), товаров с воли завались, чего еще надо?

Более того, если рассматривать Россию в контексте зонной идеологии, то многие кажущиеся абсурдными вещи становятся на свое место. Первый признак зоны — общее ощущение «не-дома». Согласно опросам, 63% россиян хотят сменить страну проживания. В кучах мусора, оставляемых по обочинам и в местах отдыха, в краткосрочности всех планов (включая инвестиционные), в пассивности и нежелании строить и создавать — во всем в России есть это ощущение «не-дома»: все не мое, я пользуюсь украдкой, заботиться не о чем, жалеть нечего.

В стаде гамадрилов, на зоне и в России те, кто распределяет и контролирует, всегда выше тех, кто производит. Силовики, чиновники, власти — весь этот набор, в разы превышающий своей численностью любые мировые стандарты бюрократии — заведомо не только имеют право на притеснение бизнесмена, но и обязаны в силу понятий (подкрепленных законом, который в России понятия очень напоминает) всячески контролировать и эксплуатировать последнего. Отсутствие защиты собственности в России, о котором так много говорят, не есть досадная недоработка: какая может быть собственность в зонной культуре, где «начальник дал — начальник взял»?

Стереотипы «командно-административного» управления оттуда же. Привычка высших российских чиновников унижать подчиненных, и даже независимых от них людей, публично, в том числе в прямом эфире, принятый фамильярно-хамский стиль обращения менеджмента с сотрудниками, традиции многочасовых ожиданий приезда высокого начальства или приема в высоких кабинетах своими корнями уходят в армейскую систему управления войсками охраны и жесткую дисциплину для обитателей колонии. «Мотивация» как понятие российской власти незнакомо, а знакомы лишь «запрет» и «приказ», что тоже характерно для зоны, и нет нужды объяснять, насколько эти понятия архаичны и неэффективны.

Коммуникация с населением России со стороны власти мало отличается от коммуникации с заключенными по стилю. Достаточно прочесть письмо из налоговой инспекции. Там не будет «Спасибо, что Вы своими налогами финансируете нашу страну!». Там будет десять предупреждений о карах за неуплату и просрочку.

Граждане не отстают: согласно докладу ИНДЕМ, есть только три страны в мире, где отношение к полиции хуже, чем в России. Всего в 14 странах граждане чувствуют себя менее безопасно на улице. Это объективно? Конечно, нет: в России полиция, конечно, не особенно хороша, но уж и не так плоха и на улицах сравнительно безопасно. Это — зонная идеология: никому не верь, все враги.

Тотальность отвержения гомосексуалистов в России тоже стопроцентно зонной природы. Это неотъемлемый элемент примитивной группы, в которой половой акт указывает на иерархию. При этом в отличие от СССР в России запрет на гомосексуализм вводиться не будет — кто же будет олицетворять собой дельта-уровень, с кем сравнивать оппонентов (кроме несистемной оппозиции)? Когда популярный политик публично приказывает жестко изнасиловать журналистку, не стоит ошибочно считать, что он подстрекает на тяжкое преступление и даже — что он оскорбляет женщину. Он всего лишь в рамках нашей системы ценностей и морали обращает внимание женщины на ее место в иерархии — традиционным (еще со времен, когда его предки были похожи на гамадрилов) способом, путем объяснения, кто может быть инициатором полового акта. Кстати, Государственная дума, ограничившаяся по этому поводу «порицанием», вполне понимает невинность данного действия и его соответствие нашим нормам.

Получение средств «с воли» на любой зоне строго регламентировано, так как добавляет к пайке, за которую надлежит работать и быть покладистым, неконтролируемый довесок. Поэтому неудивительно, что благотворительные организации, получающие деньги из-за рубежа, должны быть под жестким контролем. Призыв руководителя благотворительного фонда голосовать за кандидата в президенты лишь потому, что иначе он угрожает не дать денег (государственных) на детскую больницу и вообще прикрыть благотворительный фонд, только в свободном мире кажется абсурдным. А на зоне — естественным.

Наконец, последний запрет на выезд за границу сотрудников МВД кажется даже запоздавшим. Если смотреть на них как на срочников, охраняющих зону, то непонятно вообще, почему они должны иметь право на увольнение в город. Увольнение — это поощрение, пусть его в отделе кадров вместе с паспортом и выдают.

Не надо думать, что зона — это место, из которого всем хочется сбежать. Есть как минимум две категории людей, которые, наоборот, хотят на зоне оставаться: это те, кто пассивен, не готов на собственную инициативу, собственное мнение и собственные риски; это также те, кто обладает возможностями и/или способностями на зоне хорошо устроиться — от «начальников» до блатных (так сказать, актив зоны). Если ты принимаешь правила игры и находишься вверху иерархии, почему не оставаться «на зоне»? В России особенно много представителей и первой, и второй группы. Есть даже идеологи зоны, которые мечтают превратить в нее весь мир и видят в этом «особую миссию России». Хорошо, что пока эта версия разумно не поддерживается нашей властью. Отсюда — весьма особое отношение к внешнему миру.

Отношение к Западу у нас похоже на отношение стада гамадрилов к людям в поселке неподалеку. Мы не любим Запад, мы его боимся, мы его презираем. И мы же его боготворим, мы от него получаем почти все жизненно важное. Мы бесконечно у него просим: когда дела похуже, то кредитов, когда получше — то прав «как у людей», признания и уважения, при этом категорически отказываясь сотрудничать. Мы бесконечно возмущены, когда не получаем то, что просим, и презрительно усмехаемся, когда получаем. Мы все время остерегаемся их «коварных планов» и открыто веселимся, когда нам удается наш коварный план по отношению к ним.

Отношение к другим «зонам» у нас братское, можно и помочь, если надо. Помощь другой зоне состоит в поддержке на ее территории законов зоны и начальства зоны. Но если вдруг «братская зона» начинает менять свою идеологию на «вольную», мы видим в этом только одно — бунт заключенных. «Петухи взбунтовались!» — кричим мы в таком случае в праведном гневе и ужасе, что такое может случиться и у нас. Там, где мы не можем послать своих охранников «навести порядок», нам приходится посылать свой «актив» и помогать местным «активистам зоны». Неудивительно, что и в Крыму, и в ДНР и ЛНР у нынешних руководителей так много уголовного прошлого и/или слухов о связях с уголовным миром — где еще взять передовой отряд носителей этой идеологии?

Зонная идеология, ценности зоны, мораль зоны — это и есть наши «традиции и устои». Они не хороши и не плохи, их не надо стесняться, так же как ими, наверное, не стоит гордиться. Просто у нас своя мораль, у Запада — своя. Сходство с гамадрилами тоже не должно нас оскорблять: самолеты похожи на птиц лишь потому, что и те и другие должны летать. Гамадрилы и мы обречены жить в экономике одного типа — с неограниченным ресурсом, который мы легко собираем и на который живем. Понятно, почему президент России говорит о защите нашей морали от влияния Запада — нашей экономике западная мораль не подойдет. Но я бы поспешил его успокоить: наша мораль и наши ценности — продукт экономической модели. Их не вытравить ничем, пока потоки нефти и газа будут приносить нам доход, в ожидании доли которого все население будет выстраиваться в очередь — кто в огромном офисе с сотней охранников, кто с метлой в робе в толпе мигрантов.

Проблема в будущем. На зоне кажется, что она существует вечно. Но как бы ни была прочна колючая проволока, высоки вышки, сильны водометы и точны АК-74, современная зона существует, только пока она нужна воле (например, обеспечивает ресурсом и удерживает на своей территории множество ненадежных личностей). Когда-нибудь, не скоро, поток нефти из России закончится или станет не нужен. И тогда нашим детям (или даже внукам) придется встретиться с выбором, который сделали наши давние предки, видимо, во время резкого изменения климата: поменять мораль или — вымереть. Мы не знаем, какая их часть предпочла вымереть, не изменив устоям. Мы не знаем, что выберут наши дети. Но хочется верить, что они смогут выбрать западную мораль, избавившись от зонной идеологии. Она, собственно, ничем не плоха. Просто — ведет к вымиранию.

Фото: Гурин Владимир/Фотохроника ТАСС

[Андрей Мовчан]

http://echo.msk.ru/blog/movchan_a/2022028-echo/
13:09 , 20 июля 2017

автор
финансист, сопредседатель Совета директоров группы «Третий Рим»

Был вчера на встрече крупных зарубежных бизнесменов, дипломатов, немножко – политиков. Особняк, картины, скульптуры, ковры, разное вино к каждому блюду. После вступительного легкого чата о встрече G20 (в скором будущем G20 будет принимать Саудовская Аравия, и перлом беседы была фраза «Saudies at least will contol the street») был Разговор о России, именно «с большой буквы». Не то, чтобы этот разговор меня шокировал; нет, я ожидал, что слон – это не мягкая плюшевая игрушка, какие лежат на полках в магазине, а что-то большое, серое и небезопасное. Но одно дело знать про слона, а другое дело – с ним столкнуться на узкой тропе.

Все хотят работать в России. Политика вообще не волнует, важна экономика.

Представители IMF и западных коммерческих банков активно убеждали присутствующих, что в России все идет отлично – надо только дать стране время: результаты «точных и своевременных действий правительства», предпринятых в последние годы, проявятся в течение 3-5 лет. Особенных похвал удостаивалась монетарная политика; IMF верит, что низкая инфляция – результат действий ЦБ и считает это ключевым достижением, за которым придет рост. «Растет производительность, пусть медленно, но растет! – говорил представитель IMF, — мы ожидаем роста ВВП в 1 – 1,5% в год на длинном горизонте, даже с учетом отрицательной демографии. Сегодня мы можем наконец доверять политике Кремля, нам все понятно, зачем, почему и как. Провозглашенные задачи реализуются, если три года назад нас в Европе спрашивали, что в России с бюджетом, с рублем и пр., то сейчас все говорят – бюджет в порядке, колебания рубля уже не пугают, ждем роста».

Дальше – цитаты остальных участников:
«Внутренний спрос продолжает падать, но у нас в России есть колоссальное преимущество: иностранные компании занимают значительно дешевле российских, и по отношению к ним Москва ведет себя совершенно не агрессивно, мы не боимся, что бизнес отберут или оштрафуют на миллиарды, как наши местные конкуренты. После 14го года мало кто пришел в Россию, но мало кто и ушел — мы все сейчас заняты увеличением своей доли от сокращающегося пирога – главное чтобы была стабильность. Нас не волнует коррупция, коррупции хватает везде, нас скорее волнует логистика – вот таможня очень плохо работает, например. Нам выгодно, что внутреннему бизнесу в России сложно, нам легче конкурировать; легко сотрудничать с государственными бизнесами – они не думают о прибыли».

«У нас нет проблем с коммуникацией в России – мы легко общаемся с властью на всех уровнях. У нас огромная проблема с содержательностью этой коммуникации».

«Плохие правила лучше новых правил. В России правительство все время изобретает улучшение к законам и процедурам – так, что невозможно ни на что ориентироваться. Политика ЦБ в 2014 году вообще продержалась 3 месяца. Все социальные реформы все время в процессе. Нам все время обещают поменять налоги. Надо уметь останавливаться».

«В России государственный бизнес есть в любой области экономики – есть государственные рестораны, клубы, даже прачечные. С какой целью – загадка».
«Приватизация после шутки с Роснефтью вообще не интересна, можно ее даже не обсуждать».

«Российские чиновники в последнее время искренне задумались о развитии страны. Но они не понимают базовых вещей. Я был на выступлении высокого чиновника. Он говорил с упреком, обращаясь к бизнесменам в зале – вы отказываетесь инвестировать, приходится это делать государству. Он даже не понимал, что если бизнесмены отказываются инвестировать, то это его вина и недоработка, а не их. Здесь чиновники никогда не задают вопросы собеседнику, они только говорят сами. В одном из регионов очень прогрессивный чиновник мне жаловался – мы понастроили технопарков, а бизнес почему-то в них не пришел. Что надо было обсудить с бизнесом заранее, ему в голову так и не пришло».

«Еще недавно все региональные руководители, когда выступали перед иностранцами, начинали выступление со слов «Наш регион расположен на великой реке Волге». Я думал в России все регионы расположены на Волге».

«Успешные страны по большей части завозят сырье и человеческий капитал. Россия делает наоборот. С человеческим капиталом у них вообще проблема – он либо не производится, либо моментально уходит из страны».

«Плохая демография это факт. Можно было бы компенсировать это повышением производительности. Но Россия не закупает роботов – у нас есть статистика, Россия на душу населения закупает современных станков едва ли не меньше всех в мире».

«В России нет школы и навыков маркетинга, создания привлекательного продукта. У меня были когда-то Жигули, я знаю. Все говорят о инвестициях. Недостаточно просто инвестиций; более того – Саудовская Аравия тратит на инвестиции сколько? 30% ВВП? И что? Надо уметь делать. Россия отстала от Запада на 50 лет или больше в умении делать. Не догнать, можно только использовать западный опыт».
Яндекс.Директ
Монеты ЧМ по футболу 2018
50 рублей 2016 год ЧМ по футболу. Доставка РФ. Количество огра*ничено. Жми!
meshok-monet.net

«В Кремле очень хотят иметь свой продукт, чтобы всем его показывать. Их не волнует, приносит ли он экономическую выгоду стране. Это огромная возможность для нас. Они сделали самолет, на 80% из импортных комплектующих, производство убыточно, это самые большие убытки в стране. А те, кто поставляет комплектующие, зарабатывают. Мы можем, вместо того, чтобы биться за рынок, делать ту часть, которая приносит 99% value, поставлять в Россию, здесь будут добавлять 1%, называть своим именем и гордиться».

«Почему русские говорят о диверсификации? С 8го века Россия всегда была торговым партнером Европы, и всегда – вывозила сырье. Рабов, меха, мед, янтарь, пшеницу, уголь, сейчас – нефть и газ. Почему это должно измениться в ближайшую тысячу лет?»

«Мы должны быть благодарны России за то, что она развивает сельское хозяйство – эту головную боль всех развитых стран, в которой нет почти уже добавленной стоимости. Пусть удвоят, утроят сельское хозяйство, мы будем покупать».

«Про Крым все давно забыли… Кроме Сименса, ха-ха… Вопрос про восточную Украину, это России надо разрулить любым образом как можно скорее, тогда будет намного легче работать с Россией».

«Россия стремится к свободной торговле со странами своего уровня – Индией, Вьетнамом, и это очень правильно. Это шанс включить Россию в value chain по производству товаров, это всем выгодно».

Со странами своего уровня, my ass. Я чувствовал себя родственником мелкого индийского раджи, приглашенным для экзотики на раут англичан в Бомбее. Они – это наше зеркало; спасибо, что зеркало в общем-то доброжелательное, не желающее туземцам зла; а добра нам желать они совершенно не обязаны. Так что нечего на зеркало пенять. Есть повод о своей роже подумать.

[Андрей Мовчан]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31856
4 ДЕКАБРЯ 2017 г.

ТАСС

Финансист и директор программы «Экономическая политика» московского Центра Карнеги Андрей Мовчан рассказал о том, как экономика связана с политикой, как российское общество «адаптируется к тупику», и почему Россия может вот-вот упустить свой шанс оказаться в «первой лиге» экономически развитых государств.

— Вы, судя по большинству ваших высказываний и статей, занимаетесь экономической политологией. Для вас социум, его особенности, является создателем экономической уникальности, а не наоборот. Как и когда вы пришли к этой точке зрения?

— Я политикой и политологией в чистом виде не занимаюсь. Но политика — это продолжение экономики, просто другими средствами. Власть используется в основном для того, чтобы менять правила экономической игры. Поэтому очень сложно отделить экономику от политики не только в России, но и в самых демократических и экономически развитых странах.

— Представим себе страну размером с Россию. Но с менталитетом, например, финским — то есть где не воруют. Если бы такое количество нефтедолларов, что упало на Россию, получила бы эта воображаемая страна, стали бы все ее граждане фантастически богаты, развивались бы инновации, стала бы она в экономическом плане страной номер 1 в мире?

— Как ни странно, изначально не так важно, воруют или не воруют. Представьте, что человек А все украл у человека Б. Деньги теперь у человека А, но все равно они остались в системе. А, например, построил дом, а не Б. Но дом-то все равно построен!

Вопрос скорее в том, что делают с тем, что украли или сделают с тем, что собираются украсть? Ответ на этот вопрос уже и вытекает из факта воровства – раз все воруют, риски высоки, и ворованное надо не вложить в экономику, а либо сразу проесть, либо спрятать подальше. И еще не сворованное – тоже.

Так в России сложилась ситуация, когда основная масса тех денег, которые были заработаны за счет углеводородов, были либо потрачены непроизводительно – на роскошь, танки, бессмысленные проекты – либо были вывезены за границу. То есть не пошли стране впрок.

При этом обычно те, кто сначала ворует, потом, когда у них появляется много денег, начинают вдруг соблюдать и защищать законы – им надоедает прятать и вывозить, хочется себя обезопасить в своей стране. Так было в Америке, в Европе, многих восточных странах. Из полубандитского капитализма создавалась структурированная институциональная экономика, потому, что ее участники садились за стол переговоров и говорили «мы больше так не можем».

У нас же сформировалась система, которая монополизировала страну. Появилась вертикаль, которая ее контролирует. И члену вертикали уже все равно, воруют или нет вокруг, потому что внутри вертикали роли расписаны и права определены. Представителям вертикали даже выгодно, что вокруг воруют и законов нет, потому что так ее действия выглядят более законными на общем фоне, она даже претендует на борьбу за законность.

Поэтому никакого движения вперед у нас не получилось. Наша первоначальная капиталистическая раздробленность привела не к созданию соглашения, а к появлению монополиста.

— Эта монополизация власти и ресурсов надолго? Или есть шанс, что все изменится?

— Все бывало по-разному и в разных странах срабатывали разные сценарии. Прекрасный пример того, как из диктатуры может появиться верховенство закона — Сингапур, монополия, которая буквально родила коллективный договор благодаря во многом личности авторитарного правителя. Республика Корея — там диктатура также создала в итоге коллективный договор.

Так что, нельзя однозначно говорить, как будет дальше развиваться ситуация. Все зависит от массы факторов, как внутренних, так и внешних. Та же самая Южная Корея прошла этап осознания, что у нее нет шансов, кроме того, как открыться внешнему миру и поставить во главу угла закон. А ее северная тезка этого не сделала, наоборот, монополия там доведена до предела жесткости.

У России, с тем объемом ресурсов, которые у нас есть, пока нет насущной потребности ни открываться внешнему миру, ни переходить к более производительной форме экономической структуры. Можно худо-бедно жить, продавая ресурсы и покупая все остальное. Поэтому здесь вероятность естественной эволюции ниже.

— А насколько силен фактор менталитета? Попробуй во Франции сделать что-то такое, что ухудшит положение пенсионеров? Начнутся многомиллионные демонстрации протеста и забастовки. Нашим фактически сказали «денег нет, но вы держитесь» и на этом все закончилось.

— Конечно, нельзя с лету отвергать идею разной ментальности. Но, если присмотреться, мы увидим, что она сильно меняется у каждого народа. Возьмите Китай за последние столетия. Там была изоляционистская ментальность, колониальная ментальность, потом стала буржуазная, затем маоистская, теперь какая-то гибридная и эволюционирующая на глазах.

У Южной Кореи 50 лет назад ВВП был ниже, чем у Северной Кореи. Это была забитая, отсталая страна… И скорее всего, если бы ментальность нищеты не изменилась, страна была бы вскоре захвачена Северной Кореей, либо стала сателлитом Китая. Но сейчас — это одна из самых успешных экономик мира.

Сперва диктатура, затем засилье олигархического капитализма, потом диверсификация экономики и бурное развитие, копирование западных образцов. Сегодня Корея — главный конкурент в области высоких технологий, страна, до уровня которой по ВВП на человека Китаю расти еще десятки лет, если у него вообще есть возможность дорасти.

Так что ментальность меняется волшебным образом. Возьмите Норвегию. Где там ментальность викингов? Или Великобританию — где имперская ментальность, которая там была еще 100-150 лет назад? В США за 70 лет после убийства Мартина Лютера Кинга произошли кардинальные изменения в массовом сознании и ментальности. Шовинистическая, расистская, не толерантная страна, в которой афроамериканцев не пускали в автобусы, а женщинам не разрешали открывать счета в банках без согласия мужа, в которой еще 75 лет назад ведущий университет не брал евреев, превратилась в одну из самых толерантных стран. Сменила призыв на контрактную армию, выбрала афроамериканца на два срока президентом и, похоже, выберет президентом женщину.

— Не считаете, что российская ментальность более инертна?

— Конечно нет. 30 лет назад тех ребят, которые делали «варенку», искренне считали врагами-спекулянтами и тунеядцами, людьми, которые подрывают общественный строй. Вспомните, как тогда воспринимали США, КГБ, КПСС, ученых, торговцев, рабочих?

Ментальность зависит от обстоятельств, от ситуации, глобальнее – от социальных изменений. Когда исчезло рабство? Когда неквалифицированный подневольный труд стал невыгодным. Когда сексуальные нормы стали существенно мягче? Когда значение наследования имущества в экономике стало намного меньше (ну и когда появились эффективные контрацептивы).

В каких обществах растет толерантность к «другим»? В тех, где важен вклад каждого в экономику. Ну и конечно в обществах, где все построено на распределении ограниченного ресурса, любой предлог будет поводом для ненависти – хорошо у нас еще рыжих не травят.

— Если в 90-е годы наиболее желанным был вариант стать преуспевающим бизнесменом, в нулевые молодежь мечтала работать в «Газпроме» или «Роснефти», то сейчас многие хотели бы стать госчиновниками. Это тоже смена ментальности? Или во времена СССР, к которым страна так стремится, было так же?

— Нет, насколько я помню. Тогда были три уважаемые категории — физики, лирики и передовики производства. А чиновники воспринимались скорее отрицательно — мутные люди, бюрократы, властолюбцы. Так что сегодня это – четвертый вариант.

Но ментальность — еще более гибкая вещь. 10 лет назад проводился опрос о том, как граждане России относятся к США и почти 80% опрошенных отвечали, что Штаты — наш друг. Сейчас большинство искренне считает, что Штаты — враг. Ментальность иногда меняется даже просто под воздействием упорной пропагандистской работы.

— Если цена на нефть не вырастет, рискует ли Россия остаться без таких базовых вещей, как катализаторы для нефтехимии? Свою, советскую нефтехимическую промышленность нефтекомпании давно заменили на более эффективную западную. Возможно ли, что мы просто останемся без высокооктанового бензина, каких-то других необходимых вещей?

— Думаю, не останемся. Нам вполне хватает нынешней цены на нефть, страна конечно меньше импортирует, но при этом баланс текущегоcчета у России позитивный, и он будет таким оставаться многие годы. Просто потребление сильно сжалось. Мы же очень просто устроены: зарабатываем деньги на продаже нефти и распределяем их на все население. И когда цена снижается, то и население начинает меньше получать. Соответственно, оно начинает меньше потреблять. Таким образом, баланс внешней торговли восстанавливается.

Если бы была противоположная ситуация, если бы у людей было бы много не зависящих от нефти источников внутреннего дохода, в ситуации, когда экспорт очень сильно упал, потребители покупали бы валюту для приобретения импорта, как и раньше. И рубль бы падал намного сильнее.

Но у нас не зависящих от нефти источников дохода очень мало. Поэтому жить будем немного беднее сейчас, затем немного беднее потом и так далее.

А на катализаторы денег пока хватит, ну или потом сами снова научимся их создавать. Сейчас, кстати, идет именно этот процесс — попытка вместо эффективного встраивания в международное распределение труда создавать для себя какие-то вещи плохого качества и дорого, учиться самим себя обеспечивать любой ценой, как при средневековом натуральном хозяйстве, только в масштабах страны. Мы будем делать больше автомобилей, холодильников, вагонов. Собственные технологии будем разрабатывать, как это было раньше. Другое дело, что без международной кооперации и многолетней школы конкурентных разработок мы вернемся к советскому состоянию, с нашими «Жигулями» и туалетной бумагой, которая не рвалась по перфорации.

— Бюджет 2017 года предусматривает сокращение затрат на медицину, образование и даже на оборону. Это тот процесс — в русле того, о чем мы говорим?

— Медведев не соврал – в бюджете действительно нет денег. Для того, чтобы потратить больше, нужны деньги, пусть даже их придется напечатать. Но в этом случае инфляция будет снижать стоимость денег.

У нас правительство достаточно грамотное, хотя не реформаторское и не способное поменять ситуацию, но оно понимает, что расходы нельзя не балансировать с доходами. Пока есть резервы, правительство будет их потихоньку тратить. Когда резервы закончатся, оно начнет увеличивать внутренний долг, начнет занимать на рынке — благо лишних рублей даже сейчас на рынке много — и тратить занятое на покрытие дефицита бюджета.

Как это ни парадоксально, но в этом смысле властям не нужен рост экономики. Нынешняя стагнирующая экономика выбрасывает на рынок очень много ненужных рублей. Люди не хотят инвестировать рубли и не знают, куда их девать.

В случае, если экономика по каким-то причинам начнет расти, например, благодаря резкому изменению политической ситуации, падению рисков, то быстро образуется приличный дефицит рублей. Ставки на внутреннем рынке поднимутся и правительству будет тяжело занимать на свои нужды.

Это, кстати, одна из причин, почему они боятся реформ. Если они подтолкнут предпринимательскую активность, то возникнет денежный дефицит, который будет необходимо как-то замещать, мы это видели по реформам в других странах. Поэтому правительство рассчитывает на то, что все будет тихо, спокойно, денег на внутреннем рынке будет много и внутренний долг можно будет повышать и повышать. Лет на 10 такой политики хватит…

— То есть, не будет никаких шагов к инновационной экономике, о которой так любил говорить Дмитрий Медведев в бытность свою президентом?

— Шагов не будет по многим причинам. Я назвал только одну. Вторая в том, что российская властная вертикаль построена на сделке между властью и пирамидой управления страной, суть которой состоит, если хотите, в лозунге «лояльность в обмен на права».

Члены «вертикали» получают права на пренебрежение законами и правами людей, не входящих в вертикаль и более низко стоящих в вертикали, интересами общества. Если сейчас начать эти права отбирать, то моментально уйдет лояльность губернаторов, мэров, чиновников, силовиков. А это для власти очень опасно, поскольку если у этих чиновников не будет стимулов поддерживать центральную власть, то мы очень быстро получим классическую феодальную раздробленность. А то и новую власть, которая сможет подтвердить старый контракт.

Не будет реформ еще и потому, что нет заказа от населения. Для него реформы — это «лихие 90-е», бандиты, нищета, безработица, падение всех показателей экономики. Объяснять, что ситуация 90-х – следствие крушения СССР, которое было предопределено самой сутью социалистической системы, что реформы 90-х не только спасли страну от гражданской войны, но и спустя 20 лет в 2014–16 годах именно благодаря им Россия пережила нефтяной шок и выстояла – бесполезно, никто не слушает.

Еще причина — у нас реформы никто не умеет делать. Кому их делать — нанимать «варягов» из-за рубежа? Россияне боятся иностранцев, как во времена до Ивана Грозного, у нас опять свой путь. Где взять таких людей, у которых есть соответствующие знания и опыт работы? Не приглашать же Бальцеровича – точно обвинят в попытке продать Россию Америке!
(Лешек Бальцерович — польский экономист и политик, представитель монетаризма. Организатор и идейный вдохновитель польских экономических реформ.)

— Получается такая безрадостная картина. Все рванули вперед, а мы, как всегда, остались…

— Безрадостная, но не апокалиптическая. Страны типа Аргентины сотню лет так живут. Доля ВВП Аргентины в мире 100 лет назад была вдвое выше, чем сейчас. Ну и что? Сейчас российская доля ВВП составляет менее 2% от мировой, станет 1%, какая в конце концов разница?

— Получается, не Россия, а какая-то Верхняя Вольта с ракетами…

— Ну, до этого нам еще далеко. У нас все-таки более $8 тыс. ВВП на человека в год. Чтобы стать реально бедной страной, надо потерять половину, на это уйдут десятилетия при нынешних темпах.

— При этом создаются новые виды вооружения, Сирию используют для их тестирования…

— Тоже не совсем правильно. Мы на вооружение сегодня тратим меньше, чем Саудовская Аравия. Мы очень сильно проигрываем и США, и НАТО в целом, и Китаю, мы тратим всего в 1,5 раза больше, чем Германия. При этом у нас проблем с безопасностью гораздо больше. Германия, член НАТО, у нее маленькая граница, она окружена союзниками. У России ничего этого нет, лишь моря, океаны, горы, талибы на Юге, НАТО на Западе, Китай на Востоке.

К тому же, новые виды вооружения – это пропагандистское преувеличение. Те, о которых так прекрасно рассказывают по телевизору – это все разработки 1980-х годов прошлого века, которые мы стараемся улучшать. На эти улучшенные модели заказ вооруженных сил минимальный – новые самолеты и танки заказываются десятками, основное производство – старые модели. Я бы не преувеличивал темпы модернизации.

— Какая же все-таки историческая роль России, если она вообще существует?

— Я сомневаюсь, что понятие «историческая роль» вообще имеет смысл. У любой страны современного мира может быть только одна позитивная роль – обеспечивать своим гражданам высокий и постоянно растущий уровень жизни, комфорта и безопасности, и, по возможности, взаимовыгодно сотрудничать с другими странами.

На мой взгляд, Россия упустила свой исторический шанс стать одним из мировых лидеров по качеству жизни своих граждан. Шанс, который реально был после революции 1991 года и еще сохранялся в начале 2000-х.

Сейчас страна идет в тупик, и общество быстро адаптируется к этому тупику, не просто соглашаясь с ним, но и начиная блокировать любые возражения.

Мы загоняем самих себя в капкан лжи – все популярнее становится идея отказа от материального прогресса по причине нашего якобы морального превосходства над Западом. Только вот на практике по уровню преступности, количеству абортов и разводов, наркоманов и алкоголиков, семейному насилию и детской смертности мы на порядки опережаем тот самый Запад, а по тиражам книг и объемам благотворительности – кардинально отстаем.

Еще 10-15 лет, и шанс для вывода России в ее теперешних границах и с теперешней структурой общества в «высшую лигу» будет навсегда упущен. Возможно и страны под названием «Россия» на этом месте к концуXXIвека не будет, а будет что-то другое.

Anews.com

Фото: Павел Смертин/ТАСС

[Андрей Мовчан]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31788
20 НОЯБРЯ 2017

Со встречи в музее ГУЛАГа до меня долетел вопрос: «Сегодня разработано множество хороших экономических программ, как России перейти с "особого пути" на проторенную дорожку, в том числе и программа КГИ. Что/кто препятствует их имплементации?»

Отвечаю, насколько могу публично. Есть как минимум две серьезных проблемы.

Первая – это проблема, так сказать, бенефициаров. Тут стоит поговорить немного о концепции «локальной оптимизации». Люди, и особенно общества, оценивают свое положение (очень упрощенно) на координатном поле «качество жизни» — «риски». При этом (не математики – заткните уши) в зависимости от отношения к рискам люди и общества готовы менять качество жизни на риск в разной пропорции, но, вообще говоря, они готовы отдать/получить некое количество качества жизни (Х) за некое сокращение/прирост рисков (У). Если Х большое, а У маленькое – говорят, что этот человек очень осторожен. Если наоборот – то он очень «рисковый».

Соответственно, люди (и общества) говорят, что им стало «лучше», если они получили больше, чем Х в качестве жизни, а риски выросли меньше, чем на У (или они сократили качество жизни меньше, чем на Х, а риски сократились больше, чем на У). Людям, и особенно обществам, свойственно стремиться улучшить свое положение путем последовательных действий, результатом каждого из которых является позитивное изменение. Ни люди, ни общества, как правило, не способны к многоходовому планированию по типу «пять раз ухудшим качество жизни, чтобы потом его резко улучшить» — во многом потому, что видят в этом риски намного более высокие, чем просто сумма рисков каждого из отдельных этапов такой трансформации.

Теперь представьте себе, что на пути такого улучшения жизни человек попадает в «зону», любое движение из которой ведет либо к быстрому росту рисков с очень малой наградой, либо к очень большому падению качества жизни при малом сокращении рисков. Это (не математики, еще не открывайте уши) – локальный максимум функции. С учетом того, что процесс оптимизации жизни у людей строится из маленьких оптимальных шажков, выбраться из точки локального максимума становится невозможно, даже если он очень низок по сравнению с глобальным максимумом.

Ну так вот. Построенная (а в большой степени – стихийно построившаяся) в России общественная система, основанная на активной эксплуатации природных ресурсов и бюрократической иерархии, занятой их распределением, создала своего рода «локальные максимумы» для большинства членов общества, активно влияющих на состояние системы.

Сотня семей, близких к власти, и полмиллиона семей, обслуживающих их интересы, зарабатывают от потоков петродолларов, пользуются низким личным налогообложением и необязательностью законов, сравнительно низкими ценами на товары и услуги на внутреннем рынке, привилегированным положением и прочими бенефитами «белого человека» в колонии. Они больше всего боятся потерять свои возможности, закрепленные неформальными связями и многолетней наработкой доверия к себе их кураторов. Любые изменения несут в себе риски потери такого статуса.

Несколько миллионов человек, связанных с силовыми структурами и оборонным комплексом, помимо роста заработка в течение последнего десятка лет, получили комфорт стабильности своего положения и уважение общества – привилегии, о потере которых в 90-е они отлично помнят и очень боятся с ними расстаться.

Пара десятков миллионов «бюджетников» — чиновников среднего и мелкого ранга, менеджеров ГУПов, сотрудников госкомпаний нижнего уровня и пр. — никогда не видели другого источника дохода, кроме государства, другого способа его сохранения, кроме проявления полной лояльности, и другого способа его увеличения, кроме аппаратной интриги, и соревнования в преданности. Они боятся сокращений, боятся «рынка», на котором от них будут требоваться совсем другие качества, боятся неопределенности и нестабильности.

Миллионы пенсионеров в основном состоят из тех, кому на рубеже 90-х было 35 – 45 лет. Это были состоявшиеся в советской системе люди, уже не готовые в силу возраста менять парадигмы и профессии. Именно их в массе 90-е оставили на овсяной каше и воде на несколько лет, отобрали даже те малые доходы, которые они имели при социализме, заставили резко снизить свой социальный статус, унизили их, заставив все время чувствовать свою вину за то, как они жили до 1991 года. В нынешней системе они видят возврат к «разумному социализму», который оправдывает их прошлое и, одновременно, защиту от неопределенности и унижения 90-х годов. Да, они бедны – но они были бедны всегда; зато они не унижены и не боятся, что завтра вообще потеряют все; зато они могут наслаждаться осуждением тех, кто в 90-е разрушил их мир.

Миллионы людей, живущих, например, на Северном Кавказе, исторически привыкли быть конформными к сильной иерархии – они будут выступать за ту иерархию, которая докажет свою силу. Они не только вписались в новую систему, но и поддерживают ее, по крайней мере, пока наверху их иерархии стоят сильные люди, чья власть подкреплена вседозволенностью и нефтедолларами из центра. Перемены для них будут почти наверняка означать новые конфликты (скорее всего – кровавые), и отсутствие гарантий не только сохранения, пусть и низкого, статуса, но даже – жизни.

А есть еще миллионы людей, которые приспособились делать свой мелкий серый бизнес (кто возит контрабанду, кто преподает, кто лечит, кто торгует), вписались в систему и выживают – они знают, кому заплатить за безопасность и разрешение работать, как уйти от налогов, и свыклись со своей ролью. Перемены в их случае – это потеря «ниши» и необходимость начинать сначала, с новыми начальниками и бандитами, видимо – с налогами и пр.

Мы перечислили не так уж много людей – их количество вряд ли превышает те самые 15 – 20% населения, которые последовательно выступают за «реформы». И этот процент в основном концентрирован в очень узких стратах населения – среднем слое предпринимателей, остатках научной и культурной интеллигенции, молодых менеджерах и профессионалах среднего звена. Процент таких людей во власти, силовых структурах, региональных элитах близок к нулю – а именно эти страты общества в наибольшей степени определяют его готовность к изменениям и их «разрешенность».

Безусловно, путем логических рассуждений каждому представителю каждой вышеперечисленной группы можно доказать, что реформы нужны, что в результате реформ каждому из них (в том числе тем, кто близок к власти) может «стать лучше». Но абстрактная их нужность сопряжена с реальными рисками не только на годы потерять даже то, что есть сейчас, но и, в случае если реформы не будут успешными или если они пойдут не так, как анонсируются, потерять вообще все и навсегда. Поэтому те самые 80% населения не готовы поддерживать планы реформ, более того – они активно саботируют даже те реформы, которые пытаются насаждать «сверху»; во многом поэтому немногие реформы, проводимые «сверху», выглядят в результате половинчатыми и формальными.

Эта система живет, пока есть достаточные доходы от продаж углеводородов и «амортизация» технологического наследия советского времени и времен высокой стоимости нефти не зашла слишком далеко. По мере снижения доходов, накопления нереализуемой потребности в замещении выбывающей инфраструктуры и отставания в развитии от стран первой и второй группы по уровню экономики, различные крупные страты, сегодня дорожащие относительным комфортом, будут выходить в зону, в которой изменения для них будут предпочтительными по сравнению с сохранением статус-кво.

Первыми там окажутся бюджетники – им просто станет сильнее не хватать денег, а социальное обслуживание будет значительно хуже, чем сейчас. Параллельно изменят свое отношение региональные элиты и иерархии, которым тоже станет не хватать поступлений из центра. Достаточно быстро изменений захотят элиты центральные (возможно, кроме ближнего круга) – их быстро снижающиеся доходы не будут компенсировать общее ухудшение качества жизни в России и рост рисков. Страта «пенсионеров» к тому времени уйдет с политической сцены просто в силу естественных причин, социального обеспечения будут ждать те, кому в 1990-м было 20 – 25 лет, то есть те, кто как раз хорошо вписался в реформы и вправе задать вопрос: «Почему их плоды потеряны?»

Так или иначе, но постепенно перемен будут хотеть сильно больше половины граждан России, но и тут возникнет существенная дилемма: часть населения будет хотеть «левых» перемен – то есть перераспределения в их сторону остатков пирога; часть – «правых» перемен, то есть расширения возможности создавать пирог и его распределять. По опыту поставтократий социалистического типа, первых будет больше, так что «за» программы реформ, написанные до сегодняшнего дня, все еще будет меньшинство, и стране, видимо, придется пережить не только период банкротства «стабильности», но и затем период банкротства «левой демократии».

Ну и наконец – вторая причина проблем с экономическими программами значительно более прозаична. Она состоит в полной оторванности этих программ от реального экономического и политического контекста современной России. Все они отвечают на вопрос «что хорошо?», но ни одна не дает ответа на ключевые вопросы: «насколько это возможно?»; «как мотивировать общество на выполнение этой программы?»; «какие ресурсы для этого нужны, каким образом этого добиться, с учетом реалий и ожидаемой реакции общества?» «какие риски это в себе несет?»; «сколько времени это займет и что будет до того?»; «каков план Б на случай если это не будет получаться?» Как руководитель бизнеса (а я побывал руководителем нескольких бизнесов) я никогда даже не задумался бы о реализации плана, в котором нет ответов на перечисленные вопросы.

Так что, резюмируя, в России нет ни готовых к реализации программ, ни общества, готового какую бы то ни было программу реализовывать. Пройдет время, и в стране появится запрос на реформы – скорее всего, тогда же появятся и подходящие программы. Когда это будет – никто не знает; очень ориентировочно можно сказать, что это произойдет не ранее 30-х годов.

Фото: DPA/TASS

[Андрей Мовчан]

https://echo.msk.ru/blog/movchan_a/2112806-echo/
08:51 , 18 декабря 2017

автор
финансист, сопредседатель Совета директоров группы «Третий Рим»

Я вижу в сети много эмоциональных комментариев на мою критику экономической программы Навального.

Я оставлю в стороне комментарии полчища фриков, повернутых на моей национальности, уверяющих что я продался Кремлю или хочу отдать Россию мигрантам — это пусть Алексей сам разбирается, почему он привлекает столько буйных психов и хамов под свои знамена.

Комментарии же здоровых людей можно условно разделить на:
(1) Всё лучше, чем нынешний кошмар!
(2) Да не важно, какая программа, придет к власти все сделает как надо, он человек честный;
(3) Что вы нам цифрами тыкаете, ну ошибся — важна сама логика программы;
(4) Вместо критики надо бы поддержать — а вы гнобите единственного реального альтернативного кандидата в Президенты, как будто вы поддерживаете Путина.

Мой краткий ответ будет длинным, вы уж простите, ибо все вышеизложенное — ИМХО опасный фейк:

Навальный не придет к власти в ближайшие 5-6 лет, фулл стоп. На этот счет есть монолитная позиция властной группировки и молчаливое одобрение населения. Его не поддерживает элита, не поддерживает армия, не поддерживают силовики, не поддерживает большой бизнес — не с кем делать революцию, да он и не хочет вроде бы; а до выборов его не допустят. Любое рассуждение о Навальном-Президенте — уход от реальности, выгодный как раз нынешнему «кошмару» — пока мы калякаем, он будет спокойно доживать.

Экономические программы для выборов сегодня не нужны абсолютно. Истинная программа Путина, который всерьез не собирается никуда уходить (то ли нравится ему, то ли преемника достойного найти не может) и который устраивает (пока) всю (почти) влияющую на ситуацию элиту и 80% населения, это стареть вместе со страной и по возможности с ней умереть. Реальным кандидатам на место Путина (таким как Сечин или Кадыров) дорогу в кресло откроет не соревнование программ, а способность создать широкую коалицию во властных коридорах в сочетании с мягкой нейтрализацией оппонирующих силовых структур — экономика тут вообще ни при чем. Кандидатам нереальным (то есть артистам цирка «Выборы 18») программа тоже ни к чему, разве что как бабочка к смокингу, а поскольку они в цирке, то бабочка должна быть непропроционально большой, разноцветной и может даже позвякивать. Вот потому эти программы и выглядят так по-клоунски (с ипотекой по 2% и передачей Газпрома в ПФР, как у Навального, или с кредитами нужным людям, или вообще с отменой доллара и каждой бабе по мужику как у других — не важно).

Ошибка думать, что сегодня идет война за власть между авторитарным монетаристским кланом, представляемым Путиным, и демократической оппозицией, представляемой Навальным. Клан Путина уже не принимает никакого участия в борьбе — он погряз даже не в прошлом, а в позапрошлом, он пытается хоть как-то продлить сон общества, напевая ему колыбельные, составленные из былин древности и сказочных пугалок.

Но в какой-то момент (через 5-7 ли лет или 15) элита, контролирующая страну, станет окончательно рыхлой, противоречия усилятся до степени, когда власть будет просто вынуждена либо сбежать, либо обратиться к народу, как к арбитру, что в сущности примерно то же самое. Конечно, обращение к народу может быть как в форме гражданской войны (1917) так и в форме поиска мандата доверия (как в 1990). И то, в какой форме оно будет, и кому и какой будет выдан мандат, зависит от состояния умов активной части общества на тот момент. И поэтому то, что мы вбрасываем в интеллектуальное поле, сегодня имеет принципиальное значение: крайне важно, что выберет общество — конфликт или консенсус; власть или общество; создать или раздать.

Идеология войны, передела и раздачи (лево-популистская) справедливо считается наиболее продуктивной в плохо развитых гражданских обществах с точки зрения прихода к власти. Это — идеология, обещающая удовлетворить и жажду обогащения, и чувство зависти (которое обычно называют «чувством справедливости») и стремление ничего не делать, и желание не брать ответственность на себя. Это — идеология конфликта (сбросим, люстрируем, посадим, найдем и отберем, обложим налогом) вместо идеологии консенсуса (договоримся, обменяемся гарантиями и, с теми, кто их сможет дать, будем работать), идеология перераспределения (от военных — пенсионерам, из бюджета — в ПФР, из банков — ипотечникам, от коррупционеров — детям, от бизнесменов — нуждающимся, от владельцев дворцов — владельцам хижин, от всех — низкооплачиваемым) вместо идеологии строительства (увеличим экспорт, обеспечим гарантии инвесторам, поддержим уже работающих, привезем желающих работать, упростим систему, снизим риски).

А логика программы Навального как раз — левая, заточенная на взятие власти и перераспределение, о будущем страны, о том, что будет, когда перераспределятся все имеющиеся «богатства», там мало чего, кроме «все будет хорошо». Она конфликтная, выбрасывающая тем или иным образом на обочину миллионы граждан России, причем самых активных (хотя конечно не всегда честных и приятных — но сам же он, правда о своих оголтелых сторонниках, говорит, извиняясь, «другого народа у нас нет». Именно — нет, придется договариваться с чиновниками, бизнесменами, силовиками, учителями в школах, военными — они тоже наш народ); программа Навального с сильным лидером, государством, и социальным блоком, который всех кормит; наконец она — изоляционистская, потому что она про «защиту» рабочих мест и рынков. В этом смысле тезис «Навальный хоть что-то делает, не надо ему мешать» мне кажется неправильным. Либо Навальный вдруг «поправеет» (на что не похоже), либо — ему надо мешать (естественно не административными методами, а ведением дискуссии и разоблачением его позиции).

Нельзя закрыть глаза на очевидные ошибки и спекуляции программы — это сигнал обществу «так будет можно; вы опять выберете демагога и популиста и все будет хорошо; неважно, что я говорю — важно, нравлюсь ли я». Это — выбор в пользу власти, а не общества: нравится лидер, даем ему мандат. Рассуждать что «придет к власти честный человек и сделает как надо, не важно, что он сейчас говорит» может только человек, совсем не знающий истории и значения слова «честный». Политик честным не бывает. Тот, кто говорит неправду или то, что от него хотят, чтобы избраться, вряд ли будет в будущем честно выполнять обещания, данные узкой группе интеллектуалов. Скорее он будет делать то, что от него хотят, чтобы удержаться у власти. Путин в этом отношении — идеальный пример; до 2000 года он говорил ровно то же, что сейчас говорит Навальный. Политик — всегда заложник общества. Если я выпишу сюда в строчку имена лидеров, которые на протяжении человеческой истории так получали мандат, и потом гробили свои страны из лучших побуждений, мало кто сможет дочитать до конца. Нам нужны не «честные политики», а общество, требующее от политиков правильных действий. Нам вообще не нужны лидеры, нам нужны именно программы, вокруг неукоснительного исполнения которых можно объединить и элиты и общество.

Я не очень надеюсь быть услышанным (это сложная идея для общества, привыкшего перекладывать ответственность с себя на власть) но буду повторять снова и снова: единственный шанс России не превратиться лет за 20 в нищие задворки мира, погрязшие в междоусобицах, полные федеральными и местными популистскими хунтами, производящие беженцев, живой товар, наркотики и отмывание денег, непредсказуемые и вызывающие у остального мира лишь отрицательные ощущения (кто-то скажет «мы уже там» — о, вы не понимаете, как мы еще далеко), состоит не в новом хорошем лидере, «правда плохом экономисте». Она — в появлении единого интеллектуального фронта, обучающего общество базовым правилам обеспечения прогресса.

Если общество ближайшие годы, не имея консолидированного голоса «справа», будет находиться под информационным душем левых популистов, критика которых со стороны власти будет лишь придавать им легитимности, наша судьба предрешена, и похожа она будет на судьбу «неудачников» из Латинской Америки, где коррумпированные прогнившие правые автократии (а-ля сегодня у нас) сменялись не в процессе формирования национального консенсуса вокруг идеи процветания, а автократиями левыми; все они приходили к власти под одними и теми же лозунгами: «мы против коррумпированного режима, за народ, надо раздать украденное людям, у нас нет внятной программы, но все получится». Все они начинали с красивых жестов — создания демократических институтов, «независимых» судов, с субсидий на жилье, с финансирования медицины и образования; все они сталкивались с сопротивлением старых элит и оппонентов из числа бизнесменов, не понимавших, почему их честные доходы должны тоже «раздавать», и начинали сажать, для чего им быстро требовались «правильные» суды, а демократические институты, полные их сторонников, одобряли все их действия. Все они быстро понимали, что время идет, а рай не наступает, и продляли себе полномочия «навсегда» при «полной поддержке населения». Все они заканчивали разрухой, ростом преступности и нищетой много хуже, чем до прихода к власти.

Если у нас есть шанс, то он похож на те, что выпадали в 20 веке Южной Корее, Тайваню, Греции, Португалии, Испании, другим странам, проделавшим путь от консервативной автократии к развитой демократии, миновав левые повороты. Во всех этих странах мощное интеллектуальное влияние на общество (иногда внешнее и внутреннее, иногда — только внутреннее) изменяло страну, а страна изменяла власть. Во всех этих странах изменения создавали консенсус, а старые элиты и структуры частично получали возможность мягкого выхода, частично сохранялись. Во всех этих странах в центре программ реформ были способы развития экономики, основанные на снижении рисков, повышении привлекательности рынков и интеграции с миром, и уже ее развитие постепенно перетекало в рост уровня жизни — лошадь стояла впереди телеги. Во всех этих странах реформы опирались на активные классы — промышленную элиту, финансовые круги, предпринимателей. Всегда эти реформы сопровождались активной дискуссией, а силы, пытавшиеся доминировать со своей повесткой, отметались на периферию.

Я, собственно, был бы рад увидеть у Навального такую программу; я был бы рад любому, кто такую программу предложит. Я буду критиковать любую левую программу, в полном соответствии с моими убеждениями. Я не претендую на власть, на роль при власти, меня нельзя купить и нельзя продать, меня не пугают крики «фашист» и «продался», заявления «отписываюсь» и «в бан». Я легко переживу попытки травли со стороны фанатов любого лидера — терять мне особо нечего, в отличие от России и основной массы ее населения. Я бы хотел обратиться к тем, кто увидел во мне врага — на здоровье, если вам так нравится, только попробуйте отдать себе отчет, к чему вы на самом деле стремитесь? Вот Навальный не скрывает, что к власти. А вы? К процветанию страны? Ну так у меня другое мнение относительно будущих основ ее процветания. Вы бы вместо истерики попробовали прислушаться — я иногда бываю прав.