*5010. Публикации Владислава Иноземцева

[Владислав Иноземцев]

http://www.forbes.ru/mneniya/makroek...hizn-posle-vvp
Новые данные: есть ли жизнь после ВВП

Фото REUTERS / Edgar Su
Мир находится в преддверии новой эпохи, отрицающей традиционную экономику. И она окажется менее предсказуемой, чем прежняя

Выйдя из кризиса 2008–2009 годов, мировая экономика растет уже седьмой год подряд, но ее рост остается анемичным и поддерживается беспрецедентно низкими процентными ставками, без которых, как считает большинство экспертов, развитым странам сегодня не выжить.

Подобное предположение весьма реалистично, но лишь при допущении традиционного понимания экономического роста. Оно, как известно, основано на учете всей добавленной в течение года стоимости, суммирующейся в понятии валового внутреннего продукта. Считается, что чем больше прирост этой величины, тем успешнее экономика.

Концепцию ВВП, сформировавшуюся в середине ХХ века, критиковали многие. Часто указывали на то, что в показатель включается даже заведомо вредная деятельность (так, ВВП растет в случае больших катастроф, на преодоление которых затрачиваются дополнительные усилия, или, например, при производстве большего количества табачных изделий, что вызывает болезни и смерть, но приводит к экономическому росту «по всей цепочке» — от сельского хозяйства до здравоохранения). Предлагались и альтернативы — в виде индексов благосостояния (ISEW) или уровня счастья (HPI).

Однако, на мой взгляд, вся критика акцентировалась на частных моментах, оставляя в стороне два фундаментальных обстоятельства.

Вся экономическая теория основана на гипотезе об относительно неизменных условиях воспроизводства. Чтобы выпустить новую единицу продукта, нужно приблизительно столько же труда, материалов и капитала, сколько и для выпуска предыдущей. Чтобы усовершенствовать ее потребительские свойства, нужны дополнительные вложения, и потому более сложное изделие будет дороже. Отсюда номинальный рост цен (средний автомобиль сегодня в США стоит $33 500 против $345, в которые оценивался Ford T в 1916 году), инфляция, возможность положительных процентных ставок, расширение спроса на трудовые и иные ресурсы.

Эта модель предполагает ограниченную роль технологического прогресса, эпизодическое появление качественно новых продуктов и возмездность приобретения экономических благ. Однако данные условия сегодня нарушаются все более радикально.

Развитие технологий вызвало к жизни ряд отраслей, воспроизводство в которых не подчиняется прежним законам. Компьютеры за последние 20 лет увеличили свое быстродействие в 40–60 раз, объем их жестких дисков вырос в 80–130 раз, появились ранее неизвестные функции — но при этом цена среднего ноутбука даже в текущих ценах упала почти в шесть раз. Революция в цифровых носителях информации убила целые отрасли — например, производство фотоматериалов и даже магнитных пленок, сократив материалоемкость данного сегмента в 6–11 раз. Новые технологии коммуникаций снизили средний тариф на телефонную связь более чем в 20 раз за четверть века и создали мобильники, конкурирующие с фотоаппаратами, плеерами и компьютерами. Наконец, интернет близок к тому, чтобы стать новым общественным благом, открывая путь к полностью бесплатным коммуникациям.

Все это означает появление целой сферы, где расширение потребительских свойств продукции идет параллельно со снижением ее цены. Рост потребления может происходить при стагнирующей или снижающейся величине добавленной стоимости. Фундаментальная основа процента — предпочтение благ настоящих благам будущим — исчезает, так как будущие товары оказываются лучше и дешевле. И сегмент, революционизирующий экономику, не является маргинальным: он определяет облик завтрашнего мира и уже сейчас обеспечивает более 15% занятости в ведущих странах планеты.

Это первая проблема. ВВП страны может снизиться, хотя уровень и качество жизни ее граждан вырастет.

Прогрессивная структурная перестройка хозяйства выглядит контрпродуктивной, если оценивать ее в прежних категориях, однако без нее любая страна останется в аутсайдерах. Возникает немыслимый ранее парадокс: отрицательный процент становится естественным для сектора новых технологий, и в то же время он демотивирует инвестиции в традиционные отрасли. Экономика как бы раздваивается: передовые сектора наращивают производство при снижающейся добавленной стоимости, а ранее существовавшие показывают минимальный рост при повышении цен. Это позволяет находить временный баланс, но не снимает проблемы: ВВП как показатель становится бессмысленным в новых условиях, ориентация на него задает ложный выбор.

С другой стороны, новая экономика порождает и новые мотивы. ВВП как важнейший индикатор возник в индустриальном обществе, когда показатель добавленной стоимости был важен прежде всего потому, что она составляла в совокупности заработную плату, прибыль и инвестиционный потенциал. Но сегодня, во-первых, наиболее важны инвестиции в человека — а они подчас неотличимы от потребления (и поэтому «экономика знаний» может расти даже при нулевой норме накопления); во-вторых, прибыль как источник дохода собственника компании все чаще заменяется повышением ее стоимости (акции той же Amazon с мая 1997-го по декабрь 1999 года выросли в цене почти в 60 раз, притом что компания была операционно убыточной); в-третьих, все большее число высококлассных специалистов работают прежде всего для самореализации и самоутверждения и уже потом для заработка. Оказывается, богатство необязательно связано с добавленной стоимостью, как это было прежде. И потому Apple может перенести все свое производство в азиатские страны, но на протяжении почти 10 лет ежегодно увеличивать свою рыночную капитализацию на сумму, достигающую 0,5% ВВП Соединенных Штатов.

Радикальные изменения в мировой экономике приводят к тому, что люди, в индустриальном обществе обоснованно рассчитывавшие на достойную оплату, сегодня добиваются ее все реже, а те, кто может проявить свою индивидуальность практически в любой сфере, получают невообразимые доходы, по сути, не эксплуатируя других (что относится к крайне широкому кругу людей — от спортсменов и эстрадных звезд до программистов, юристов и биржевых игроков). На наших глазах формируется система, которая никак не подчиняется экономическим законам времен Рикардо и Маркса, но которую мы по-прежнему пытаемся оценить через категории, адекватно описывавшие реальность лет сто тому назад.

Что же будет дальше? На мой взгляд, мир находится в преддверии новой эпохи, отрицающей традиционную экономику. Эта эпоха несет много вызовов, и вопрос о том, как исчислять хозяйственный рост, не является самым важным. Жизнь «после ВВП» поставит перед нами более сложные вопросы. Какой будет финансовая сфера, если цены начнут устойчиво снижаться, а не расти? Смогут ли банки пережить десятилетия отрицательных ставок? Как будет переосмыслена сама идея накопления? Что случится, если добавленная стоимость действительно перестанет быть основным источником благосостояния? Какими стимулами может общество воздействовать на индивидов, не стремящихся к повышению материального благосостояния? Что будет представлять собой новое неравенство и как с ним бороться?

Жизнь после ВВП наверняка будет, она, судя по всему, окажется куда менее предсказуемой, чем прежняя. И задумываться о том, какими будут ее контуры и чем чреваты происходящие изменения, стоит уже сейчас — по крайней мере в той части мира, где данная аббревиатура означает показатель измерения общественного богатства, а не что-то иное…

[Владислав Иноземцев]

http://www.forbes.ru/mneniya/makroek...-neftyanykh-ts
Макроэкономика
28.09.2016 08:01

Фото Н. Меньшиков / РИА Новости
Живя в России, трудно не поверить в рассказы о том, что нефть находится в центре мировых геополитических игр, а Россия, как крупнейший ее производитель, выступает их важнейшим участником.

Живя в России, трудно не поверить в рассказы о том, что нефть находится в центре мировых геополитических игр, а Россия, как крупнейший ее производитель, выступает их важнейшим участником.

Действительно, нефть — наиболее активно торгующийся биржевой товар в мире, ее потребление в 2015 году оценивается в $1,86 трлн, причем 64,5% этого объема пересекает национальные границы. Нефть выступает основным источником дохода почти для каждого десятого жителя Земли — от нее критически зависят условия жизни граждан Нигерии, Анголы, Венесуэлы, Ирака, Ирана и ряда других государств, более 90% экспорта которых приходится на углеводороды. Несмотря на то что многие специалисты обещают наступление эры возобновляемых источников энергии (и таковая действительно имеет шансы стать реальностью), нефть до сих пор занимает почти 33% в глобальном энергетическом балансе. Но означает ли это, что ее роль остается и останется прежней?
Фотогалереи

Самые удачные новые бренды — 2016: рейтинг Forbes

Рейтинг самых богатых наследников российских миллиардеров—2016

Неспортивное поведение: у кого из атлетов были проблемы с законом
Все фотогалереи →

Ряд экспертов связывают грядущие проблемы нефтедобывающих стран с тем, что глобальное потребление нефти сократится, товар этот станет излишним и цены на него рухнут. Такое утверждение, однако, кажется мне слишком прямолинейным и сомнительным — по крайней мере, катастрофические (для петрогосударств) ценовые минимумы 1989 и 1998 годов наблюдались на фоне растущего мирового потребления нефти (соответственно на 2,0% и 1,0%, что оставалось в пределах многолетней средней). Альтернативные источники энергии остаются довольно дорогими, и вряд ли их быстрое развитие возможно при падении цен ниже $50 за баррель. Проблема, на мой взгляд, состоит в другом — в том, что колебания на рынке нефти, оказывая не менее значимое, чем прежде, влияние на экономику ее производителей, уже практически не волнуют страны-потребители и, таким образом, радикально снижают шансы петрогосударств влиять на глобальные процессы.

Между 1973 и 1982 годами западный мир столкнулся с энергетическим кризисом — фактически единственным в своей истории. Резкий рост котировок нефти (с $2,48 за баррель в 1972 году до $35,9 в 1981-м в текущих ценах) привел к нарастанию инфляционных процессов (CPI в США в 1979 году достигла 13,3%), стремительному росту процентных ставок и обвалу инвестиций. Несмотря на то что с начала 1980-х ведущие экономики стали приспосабливаться к новой реальности, а затем и цены на нефть начали снижаться, удар нельзя было не признать очень чувствительным. Это был звездный час нефтяного и прочих сырьевых картелей, когда развивающимся странам показалось, что совсем немногое отделяет их от исторического реванша и установления нового мирового экономического порядка. Причина же такого положения крылась в одном довольно простом и очевидном факте.

Экономики большинства развитых стран в середине 1970-х относились к энергии и топливу как к ресурсу, предлагающемуся в избытке. В 1974 году все использовавшиеся в ФРГ автомобили потребляли столько же бензина и дизеля, сколько и все ездившие по дорогам объединенной Германии 40 лет спустя, хотя их стало почти втрое больше. В 1976-м двигатели самых больших американских легковых автомобилей по мощности превосходили двигатели легких бомбардировщиков времен Второй мировой войны. Все это и многое подобное приводило к тому, что общее потребление нефти в США (18,4 млн баррелей в сутки в 1979 году) оценивалось в текущих ценах в $213 млрд, или 8,3% ВВП Соединенных Штатов. В Европе показатели составляли 6,4–7,6%, но все равно не стоит сомневаться, что еще одного, например двукратного, роста цен ни одна западная экономика не выдержала бы без того, чтобы уйти в серьезный кризис, который мог затянуться не на один год.

За прошедшие 40 лет ситуация изменилась радикально. Если повторить тот же расчет и оценить в текущих ценах потребление нефти в США в прошлом году (даже не касаясь вопроса о том, какова в нем доля импорта), совокупный «чек» составит $370 млрд, или 2,1% американского ВВП. Иначе говоря, доля нефти в валовом продукте сократилась не на какие-то проценты, а в четыре раза — и ровно во столько же раз, рискну я предположить, снизилось и влияние петрогосударств, что бы они сами ни говорили о «возвращении истории», «вставании с колен» и неизбежном росте своей роли в глобальной политике. В отличие от 1970-х годов, рост цен на бензин в США с $0,96 за галлон в феврале 1999 года до $4,11 за галлон в июле 2008-го не привел к сокращению его потребления. Экономика стала слишком большой и диверсифицированной, чтобы замечать, сколько долларов надо отдать Чавесам и Путиным за импортируемые нефть и газ.
Мир
03.08.2016 16:55
Так похоже на Россию: зачем страны Персидского залива начинают диверсификацию экономики

Так похоже на Россию: зачем страны Персидского залива начинают диверсификацию экономики

Нынешнее положение арабских монархий, в особенности саудовцев, во многом напоминает российские реалии. Однако, как показывает опыт Объединенных Арабских Эмиратов, слезть с «нефтяной иглы» — выполнимая задача→

Рынок, который казался лидерам нефтедобывающих стран третьего мира гигантским, не утратил своего абсолютного масштаба — он скорее стал видеться экономикам-лидерам куда менее значимым. Именно поэтому сейчас не западные страны ссорятся друг с другом из-за того, как и где будут закупаться энергоресурсы (а именно это происходило тогда, когда европейцы решились увеличить закупки газа у СССР против воли США — вспомним знаменитую сделку «газ — трубы»), а производители борются друг с другом и с международными регуляторами за право поставить дополнительные объемы нефти и газа на наиболее привлекательные рынки.

В 2000-е годы, особенно в первой половине десятилетия, когда отечественные прогнозисты не могли поверить в новый тренд цен на сырье, были популярны рассуждения о том, выше какого уровня цен на нефть — $40, $70, $100 или $120 за баррель — мировую экономику ждет крах. Видимо, напрочь забыв об этих упражнениях ведущих российских исследователей, президент Владимир Путин в октябре 2014 года удивил мир утверждением о том, что такой результат станет неизбежен при падении цен ниже $80. Однако сейчас ясно, что ни сверхвысокие цены 2008-го и 2011–2013 годов, ни провалы начала 2016 года никого, кроме профессиональных трейдеров в развитых странах да работников министерств финансов в петростолицах, не волнуют.

Западному миру сегодня не нужно «полностью преодолевать» зависимость от нефти — она давно уже полностью преодолена. Ни сегодня, ни в будущем цены на энергоносители не способны спровоцировать кризиса; никогда больше эмбарго и иные искусственные ограничения не смогут дезорганизовать ведущие экономики мира. Именно поэтому новые картели нефте- и газодобытчиков сейчас нежизнеспособны: они не могут и не смогут выставлять ультиматумы противоположной стороне. Напротив, позволяя ценам колебаться под влиянием чисто спекулятивных факторов, западные державы «разрешают» петрогосударствам время от времени «накапливать жирок», а их руководителям — ощущать себя хозяевами жизни, рассуждающими о становлении многополярного мира.
Кризис
18.05.2016 17:37
Пробуждение от нефтяного сна

Пробуждение от нефтяного сна

Петр Авен, Владимир Назаров и Самвел Лазарян о том, какое будущее и какие вызовы вероятны для стран, поставивших свое благополучие в зависимость от мировой нефтяной конъюнктуры→

Собственно говоря, в этом нет ничего нового. Ровно то же самое мы видели в 1980-х годах, когда за десятилетием высоких цен на сырье последовало их снижение — и в то же время, запустив инфляцию в развитых странах и повышение там процентных ставок, развивающиеся сами подписали себе финансовый приговор, поскольку оказались не в состоянии обслуживать собственные займы. Сегодня экспортеры нефти запредельно завысили свои обязательства уже не перед иностранными кредиторами, а перед собственными подданными — что также грозит в будущем большими проблемами (пример тому Венесуэла, но будут и другие).

Эксперты, как и генералы, готовящиеся к прошлой войне, часто полагают, что мировая динамика зависит от неких «мегатрендов», от появления новых великих секторов экономической деятельности, от возникновения каких-то источников чуть ли не неограниченного богатства. Но, как говорил знаменитый Фрэнсис Бэкон, оставшийся в памяти людей как выдающийся философ, «я не совершил ничего великого, но лишь счел незначительным то, что считалось великим».

Именно так и посчитали пионеры современной экономики: они не произвели на рынках великого переворота, но сделали так, что нечто, казавшееся великим, вдруг стало не слишком существенным.

[Владислав Иноземцев]

http://www.rbc.ru/opinions/economics...7947a964a6da81
19 окт, 15:13
Поток сообщений о том, что Россия прошла дно кризиса, становится все обильнее. К позитивным прогнозам присоединились даже обычно пессимистичные исследователи из Высшей школы экономики. Банк России одерживает все новые победы над инфляцией, курс рубля стабилен, цены на нефть, похоже, вполне могут закрепиться выше $50 за баррель. И даже оставаясь полуфиктивными, приватизационные сделки способны закрыть до трети бюджетного дефицита этого года. Однако не следует исключать неприятные неожиданности, которые, как учат нас наши лидеры, приходят к нам исключительно из-за рубежа.

Время пришло

Попытаемся на время отвлечься от российских проблем и взглянуть на состояние глобальной экономики, частью которой мы останемся, несмотря на все усилия по «импортозамещению» и хозяйственной «автаркизации». Даже будучи неисправимым оптимистом сложно утверждать, что в мире все так уж хорошо, что нам ничто не угрожает.

Следует напомнить, что мировая экономика подвержена циклическим колебаниям, которые происходят с достаточно четкой периодичностью. Сейчас мир переживает седьмой год устойчивого экономического роста (средний темп прироста глобального валового продукта в 2010–2015 годах составил 2,9% в год, ВВП США — 2,1%, ВВП стран ЕС — 1,3%). Чем бы ни поддерживался этот рост, он не будет вечным: серьезные замедления в экономике тех же США отмечались в 1980 и 1982, 1991, 2001 и 2008–2009 годах (при этом в 2001-м рост все же был, тогда как в остальных случаях наблюдалась рецессия). Судя по периодичности, новый резкий спад должен наступить между 2016 и 2019 годами, то есть довольно скоро. И хотя экономика США страдала не очень сильно (в 2009 году максимальный за десятилетия спад составил 3,5%), фондовые рынки падали на 40–55%, а цены на сырье изменялись еще сильнее. Повторение чего-либо подобного в 2017–2018 годах практически наверняка нанесет российской экономике непоправимый ущерб. И что особенно неприятно, в мире появляется все больше примет, что кризис не за горами.

Абсурдные облигации

Во-первых, налицо новый пузырь, который может его спровоцировать. Если в 2000 году эту роль сыграл раздутый рынок акций (в первую очередь высокотехнологичных компаний), а в 2008-м рынок недвижимости и деривативы, то сейчас тревогу порождает рынок низкодоходных или не приносящих дохода облигаций. Сами по себе эти финансовые инструменты выглядят абсурдными, и рынок (особенно в ожидании декабрьского повышения ставки ФРС) начинает это понимать. С начала сентября в группу с положительной доходностью вернулись облигации номиналом в $10,4 трлн, или 13% бумаг, прежде торговавшихся с отрицательной доходностью. В случае роста доходности по американским казначейским обязательствам на 1 п.п. потери инвесторов по всему миру превысят $1 трлн, а возникающая паника может распространиться отнюдь не только на денежный рынок. Угроза более чем реальна, а $1 трлн — это даже больше, чем потери от обесценения американской недвижимости во второй половине 2008 года, и сложно даже предположить, какая волна может разойтись по поверхности финансовых рынков от такого землетрясения.

Во-вторых, на приближение спада указывают и некоторые процикличные тренды, прежде всего ситуация на глобальном рынке слияний и поглощений. Несмотря на ряд гигантских сделок, таких как покупка немецкой Bayer американской Monsanto за $66,2 млрд, суммарный объем сделок M&A в этом году едва превысит $3 трлн, сократившись по сравнению с 2015-м почти на треть. Здесь стоит заметить, что такие падения год к году случались лишь дважды за последние 15 лет — в 2001 и 2008-м, каждый из которых либо полностью приходился на кризисный период, либо становился годом начала кризиса. C конца 2011 года американские фондовые индексы выросли на 60–70% и уже около двух лет балансируют на достигнутом уровне, что указывает на исчерпанность лимита роста. Это очень напоминает состояние рынка с февраля 1999 по июль 2000 года, а также (в тот раз стабилизация была менее долгой) с января 2007 по март 2008 года. При этом рост в 2002–2008 годах был существенно менее значительным, чем в последние семь лет. Поэтому, если инвесторы усомнятся в стабильности того же облигационного рынка, индексам есть куда падать.

Дешевое сырье

В-третьих, в сырьевых отраслях продолжается снижение цен на нефть, металлы и большинство других видов сырья. Commodity price index, рассчитываемый МВФ, снизился с середины 2014 по весну 2016 года более чем в два раза и находится сейчас на средних уровнях 2005-го. Между тем в производство сырьевых товаров за последние десять лет было инвестировано по всему миру более $2,5 трлн и далеко не все вложения успели окупиться. Поэтому сохранение подобного состояния на сырьевых рынках (а перемен там ждать неоткуда, так как темпы развития экономики Китая не указывают на тенденцию к росту) может быть чревато банкротством десятков компаний (и даже стран — достаточно посмотреть на Венесуэлу и Анголу), что несомненно спровоцирует распродажу на фондовых рынках. Учитывая, что производство сырья (а особенно нефти и газа) сосредоточено сегодня в компаниях, в той или иной степени находящихся под государственным контролем, кризис на сырьевом рынке для развивающихся стран почти наверняка приобретет характер политического, что также не добавит мировой экономике стабильности и стимулов к росту.

Усталость от прогресса

В-четвертых, отрасли, на протяжении двух десятилетий бывшие главными драйверами экономического роста — производство компьютеров и бытовой электроники, средств мобильной связи и передачи данных, а также интернет-провайдеры, практически исчерпали свои возможности толкать вверх глобальный ВВП, так как в этих отраслях запустился механизм устойчивого снижения стоимости производимой продукции даже при постоянном повышении ее качества и технических возможностей. Эстафету, вероятно, в ближайшем будущем смогут перехватить фармацевтика, здравоохранение и биотехнологии; но сейчас новейшие продукты в этих сферах еще не доступны поистине массовому потребителю (приблизительно так же, как не были распространены мобильная связь и интернет в первой половине 1990-х годов), и поэтому серьезным препятствием на пути очередного кризиса этот сектор, вероятнее всего, не станет. Кроме того, заканчивается и период развития информационного сектора вширь: мир достаточно опутан коммуникационными сетями, а мощности и возможности современных компьютеров и смартфонов существенно превышают потребности пользователей.

В-пятых, практически перестал работать и самый значимый движитель глобального экономического роста — международная торговля. В 2016 году ее прогнозируемый прирост (1,7%) впервые в этом столетии окажется ниже темпа роста глобального ВВП (2,2%), при том что в 2009–2015 годах соотношение составляло 1,1, а в 2000-е годы держалось устойчиво выше 1,5. Основной индекс стоимости морских грузоперевозок Baltic Dry Index в 2016 году в среднем вдвое ниже, чем в 2014-м, а в феврале текущего года он проваливался по отношению к максимумам позапрошлого почти в шесть раз. В августе этого года объявила о своем банкротстве восьмая по объему перевозок шипинговая компания мира — южнокорейская Hanjin, а общая ситуация в этой отрасли остается самой тяжелой со времен кризиса 1997–1998 годов. Грузооборот порта Гонконга падает пятый год подряд, причем в этом году сокращение превысит 10%. Сегодня неиспользуемые мощности китайских портов эквивалентны общему грузообороту портов Японии, Южной Кореи, Тайваня и России, и их доля продолжает расти.

Открытая Россия

Можно оценить и другие тренды, показывающие, что до конца десятилетия очередной серьезный циклический кризис практически неизбежен, но даже отмеченные выше дают основания для беспокойства. Ведь, если оценить поведение российской экономики на протяжении последних 20 лет, мы увидим, что она исключительно болезненно реагировала на происходящие в глобальном масштабе пертурбации. В 1997 году российские фондовые индексы рухнули вслед за азиатскими и так и не восстановились вплоть до дефолта 1998-го, который был в значительной мере порожден внутренними причинами. В 2008–2009 годах начавшийся в США и распространившийся на большинство развитых стран кризис привел к тому, что российская экономика провалилась сильнее, чем любая из стран G20, в то время как порожденный скорее частными факторами кризис 2014–2016 годов проистекает пока гораздо мягче, чем предшествовавший. Все это свидетельствует о том, что Россия была и остается незащищенной перед лицом привнесенных извне кризисных явлений и потому должна с исключительным вниманием относиться к любому свидетельству ухудшения не только внутренней, но и внешней конъюнктуры.

[Владислав Иноземцев]

http://www.forbes.ru/biznes/336393-o...yu-rossiyskogo

[По официальным прогнозам, России пред- стоит умеренный рост на 0,6–1,7% в год в течение 18 лет. Так не бывает] По официальным прогнозам, России пред- стоит умеренный рост на 0,6–1,7% в год в течение 18 лет. Так не бывает Фото Анатолия Жданова / Коммерсантъ
В перспективе до 2035 года мы увидим несколько кризисов и несколько оживлений — и рассчитывать нужно именно на это, а не на пресловутые «околоноля»

В начале каждого года экономисты и политологи привычно обращаются к прогнозам и пытаются представить себе, какими окажутся его итоги. И, как правило, большинство из них ошибаются, так как развитие — причем не только России, но и мира в целом — становится все более волатильным. И странно видеть, как официальные российские прогнозы превращаются на этом фоне в нечто настолько линейное, что утрачивают остатки реалистичности.

Я не знаю, сколь серьезно в Министерстве экономического развития относятся к своему знаменитому прогнозу о долгих годах стагнации и будет ли он изменен новым руководством ведомства, но сам я отношусь к нему с изрядным скепсисом. Как известно, специалисты министерства верят, будто в России на протяжении ближайших 18 лет темпы экономического роста составят 0,6–1,7% в год, курс рубля к 2035 году составит 78,4 за доллар, а нефть подтянется к цене $55 за баррель.
Вас также может заинтересовать

Ничего подобного, я убежден, не произойдет. Если смотреть на 20 лет вперед, следует исходить из двух очевидных моментов. С одной стороны, на таком временном промежутке ни одна развивающаяся экономика не демонстрировала ровного тренда к росту с крайне низкими темпами; иначе говоря, застой, который предсказывают в Минэке, попросту невозможен. Развитие на глобальной периферии идет или устойчиво быстро (как в Юго-Восточной Азии), или от кризиса к кризису, как в Латинской Америке. Мы очевидно неспособны развиваться по азиатскому тренду — и это означает, что никакой стагнации у нас не случится. В перспективе до 2035 года мы увидим несколько кризисов и несколько оживлений — и рассчитывать нужно именно на это, а не на пресловутые «околоноля». С другой стороны, при прогнозировании всегда надо учитывать опыт прошлого, а он также не указывает на устойчивость трендов. Как можно предполагать, что рубль через 20 лет будет стоить на 19% меньше, чем сегодня, если за предшествующие 20 лет он обесценился почти в 10 раз(!), а средняя волатильность за последние три года составила 32%? На чем основана гипотеза о медленном поступательном росте цен на нефть на 20%, если в 2008–2016 годах колебания в среднем составляли почти 23% в год, а общее падение котировок достигло 54,5% (в текущих ценах)? Я убежден: нет оснований предполагать, что экономическое развитие в ближайшие годы окажется бескризисным — напротив, неустойчивость его будет расти.

Оценивая ближайшие перспективы, я бы счел их вполне безрадостными. С одной стороны, экономический спад 2016 года (0,6–0,8%) случился в условиях заметного стимулирования экономики за счет бюджетного дефицита в 3,7% ВВП, беспрецедентных военных расходов в 3,9 трлн рублей (4,7% ВВП) и финансирования крупных инвестиционных проектов (включая стройки к ЧМ-2018). Если бы вливания в ВПК оставались на уровне 2009–2010 годов, а дефицит бюджета не выходил за 2% ВВП, спад наверняка превысил бы 2%. При этом следует учитывать, что расходы по линии военного ведомства в 2017 году сокращаются на 750 млрд рублей (0,9% ВВП), а Резервный фонд может быть потрачен в 2018-м. Совершенно неочевиден и рост нефтяных котировок выше $50. Наиболее оптимистичные ожидания в сфере борьбы с инфляцией в последние недели года также показали свою безосновательность.

Самым важным трендом, однако, остается замедление инвестиционной активности (инвестиции падают третий год подряд и сократились по сравнению с 19.. — простите, 2013-м — на 16,4%). Наиболее драматичная ситуация складывается в провинции, где строительная индустрия попросту останавливается, продажи товаров длительного пользования падают на четверть и более, а население готовится к новому витку сжатия расходов. Экономический рост в условиях сокращения реальных доходов и ограниченности бюджетных средств невозможен — это аксиома. А переменам взяться неоткуда. Вопрос лишь в том, окажется спад в 2017 году существеннее нынешнего или его удастся удержать в пределах 1%. Оптимистический сценарий выглядит сегодня маловероятным.

Ситуацию можно было изменить, если бы правительство «повернулось лицом» к бизнесу и осознало, что задача роста важнее задач безопасности (лично мне не верится, что кто-то в мире покусится на страну, защищающую производимые ею 1,7% мирового валового продукта 44% глобального ядерного арсенала). Существенно снизив налоги, введя мораторий на силовое вмешательство в бизнес, амнистировав осужденных предпринимателей, приняв законы о свободе торговли и либерализации малого бизнеса, можно было добавить к экономическому росту 1,5–2,5% в год. Однако ничего подобного сделано не будет, и предприниматели продолжат сокращать инвестиции и продавать свои бизнесы. Поэтому я не вижу драйверов, которые в 2017-м могли бы поддержать российскую экономику даже на уровне 2016-го, не то чтобы обеспечить ей рост.

С другой стороны, мы не хотим признаться себе в том, что в течение 2016 года в мире не реализовалось ни одного негативного экономического сценария. В США не повышалась учетная ставка, и экономика показала неплохой рост (1,7%). В Китае, несмотря на накапливающиеся трудности, не произошло ни коллапса фондового рынка, ни резкого снижения потребления. В Европе продолжается количественное смягчение, а перспектива Brexit пока туманна. Деривативы, торговля которыми практически не снижается, не спровоцировали падения крупных банков. Среднегодовой темп прироста глобального валового продукта в 2010–2015 годах составил 2,9%, ВВП США — 2,1%, ВВП стран ЕС — 1,3%. Но и в такой относительно комфортной среде российская экономика отказывается расти — и это очень тревожный знак.

[Владислав Иноземцев]

https://www.gazeta.ru/column/vladisl...10761386.shtml
05.07.2017, 08:18
О том, почему сегодня не стоит бороться с теневой экономикой

Спектакль «Шерри-Бренди» в театре «Мастерская Петра Фоменко», 2010 год
Валерий Шарифулин/ТАСС

Авторитетная Ассоциация дипломированных сертифицированных бухгалтеров (Association of Chartered Certified Accountants, ACCA), объединяющая чуть менее 700 тыс. специалистов в 178 странах мира, опубликовала свой ежегодный отчет о состоянии теневой экономики за 2016 год.

Мало кого, наверное, удивит, что Россия заняла четвертое место в списке самых «теневых» экономик мира следом за Азербайджаном, Нигерией и Украиной. Показатель составил соответственно 66,1; 48,4; 46,0 и 39,1%.

На публикацию исследования ожидаемо откликнулась российская пресса, причем стоит отметить, насколько активно она цитировала в связи с этим давние заявления отечественных чиновников и политиков. Например, высказывания министра экономики Орешкина, который называл теневой сектор «одной из главных проблем для российской экономики» еще в начале января. Или слова вице-премьера Голодец, говорившей о 27 млн человек, или 36% трудоспособного населения, «не замеченных» в формальной статистике летом прошлого года

Все это — признак того, что тема теневой экономики в России не нова и власть вполне осведомлена о ее реальных масштабах, несмотря на рассказы Росстата, определяющего ее долю не более чем в 14% ВВП.

Соответственно, возникает вопрос: предполагается ли принять какие-то меры, направленные на приближение России к стандартам «цивилизованных» стран?

Судя по тому, что Стратегия экономической безопасности России, подписанная президентом в мае, не содержит никаких конкретных рецептов борьбы с этой «болезнью», можно предположить, что «доктора» в ближайшие годы никуда посылать не будут. Если так и окажется, я смогу сказать, что это тот нетипичный случай, когда я полностью соглашусь с действиями властей.

Специалисты по теневой экономике в большинстве своем утверждают, что ее наличие — следствие неэффективности правительства, и если снизить уровень коррупции, повысить прозрачность госуправления, усилить контроль в сфере уклонения от уплаты налогов и легализовать некоторые сектора теневого бизнеса, проблема если и не решится полностью, то «зафиксируется» на фоне развитых стран (где этот сектор составляет 8–12% ВВП, меньшие значения не фиксируются даже в самых благополучных случаях).

Я не уверен в том, что эти рецепты применимы к России, и не советовал бы бороться с теневой экономикой в ее нынешнем виде.

Сегодня в России теневая экономика является экономикой perse — с четким учетом затрат, предельно эффективно организованными сбытовыми и организационными цепочками, максимально экономным производством и минимальными наценками — на фоне того огосударствленного «народного хозяйства», которое даже по официальным данным обеспечивает около 70% ВВП страны.

Уничтожать ее ради расширения неэффективного государственного сектора — значит «по определению» снижать общий, пусть даже и не фиксируемый Росстатом, уровень благосостояния граждан, увеличивать и без того высокую безработицу, получать на государственное иждивение людей, которые пока сами зарабатывают себе на жизнь.

По сути, государство сегодня добилось оптимального состояния: оно «поставило под контроль» те структуры, которые приносят значительные доходы, позволяющие поддерживать определенный уровень бюджетных трат, и во многом «оставило в покое» те сегменты, от которых никакой «формализацией» не добиться значительной выгоды.

Иначе говоря, прежде чем бороться с теневой экономикой, власти должны быть уверены в том, что налоги, взысканные с этого сектора, перевесят, с одной стороны, те социальные платежи, которые потребуется выделить для людей, теряющих работу из-за ужесточения регулирования; и, с другой стороны, то повышение цен на товары и услуги, которое неминуемо случится при «формализации» ныне неформальных отношений и которое тяжелым бременем ляжет, прежде всего, на средний класс и малообеспеченные слои населения.

В отличие от развитых стран, где налоговая система изымает некую часть доходов у успешных членов общества (в США, например, подоходный налог, обеспечивающий 49% всех доходов федерального бюджета, платят всего 54,7% домохозяйств, так как остальные вообще освобождены от его уплаты. Более того, 45,7% всего этого налога поступает от 1% самых богатых американцев и передает их менее успешным), в России налоги распределены пропорционально, но направляются в основном на проекты, обогащающие чиновников и предпринимателей-олигархов. И это определяет другой аспект борьбы с теневой экономикой:

в отличие от борьбы с коррупцией, в нашей стране она в обозримом будущем не добавит властям электоральной поддержки.

Кроме того, российская государственная машина исключительно громоздка и затратна. Если, например, в США или ЕС антимонопольные службы возбуждают по несколько сот дел в год, но собирают с нарушителей штрафы, достигающие миллиардов долларов, у нас ФАС открывает более 60 тыс. дел в год, но средний штраф чуть превышает 100 тыс. рублей.

Если принять за истину цифру в 27 млн человек, занятых в «неформальном» секторе, это означает, что в нем работают более 35% от официальных 75,8 млн так называемой активной рабочей силы.

Учитывая, что средний размер бизнеса в данном секторе в разы меньше, чем в официальном, контроль над ним потребует увеличения штатов государственных служащих даже нe на те же 35%, а значительно больше. Иначе говоря, транзакционные издержки полностью нивелируют любые выгоды для бюджета, а про катастрофические последствия дальнейшего роста бюрократии я и не говорю.

Наконец, необходимо взглянуть на то, что роднит те экономики, которые являются чемпионами по размерам теневой экономики в рейтинге АССА. Это экономики, крупнейшими игроками в которых выступают государственные сырьевые, металлургические или химические компании и где доминирующие позиции контролируются государственными или частными олигархами.

Высокая доля «серого» бизнеса в этих случаях — своего рода «свидетельство о разводе» государства и общества.

Власти эксплуатируют природные ресурсы или естественные монополии, удовлетворяя нужды правящей семьи (как в Азербайджане), банды (как в Нигерии) или причудливого созвездия олигархов (как на Украине). И все эти группы понимают, что лучше не трогать своих «бывших», условно называемых гражданами — тогда они как-то перебьются и дадут жить многим из тех, о ком государству заботиться просто недосуг.

В том же Киеве, где ресторанов и кафе в разы больше, чем в Москве, платит налоги хорошо если каждое десятое — зато никто не жалуется на завышенные цены и облавы санитарных служб. Как говорилось в старом фильме «Наверное, боги сошли с ума»: «Ты их не тронешь, и они тебя не тронут».

Теневая экономика в наиболее пораженных ею странах является важным залогом социального мира — пусть и основанного на принципе относительного невмешательства.

Все это, на мой взгляд, свидетельствует о том, что теневая экономика является для России феноменом вполне естественным. Однако даже если вслед за Голодец или Орешкиным считать, что с данным явлением следует бороться, нужно со всей четкостью поставить вопрос о том, к каким результатам мы можем стремиться.

Если снова обратиться к докладу АССА, можно увидеть, что существуют три группы стран по размерам теневой экономики.

«Высшая лига», в которой «играют» Азербайджан, Украина и Россия.

Наиболее «организованные» страны — США (7,8%), Япония (10,1%), Великобритания (11,5%), Сингапур (12,5%) и большинство стран Западной Европы (между 10 и 13%), в эту группу попадает также Китай, известный своими вдвое более низкими, чем в России, налогами и тысячами расстреливаемых каждый год коррупционеров.

И «середнячки» — ЮАР, Турция, Польша, Малайзия, Кения, Латвия и т.д. Доля «серого» сектора в экономике последних составляет 22–26%, т.е. его достижение может обеспечить «в идеале» дополнительные 12–15% ВВП.

Однако проблема состоит в том, что это «дополнение» окажется сугубо иллюзорным: никто его не почувствует, так как теневая экономика и сегодня является частью российской экономической системы. Иначе говоря, борьба за ее «обеление» — это борьба за более высокие доходы бюджета (которые, как известно, почти наполовину тратятся на правоохранительную систему, оборону и безопасность и «общегосударственные нужды»), но не за повышение уровня жизни людей, так как, повторю, возможное повышение тех же пенсий или затрат на образование за счет дополнительных налогов будет полностью нивелировано повышением цен на товары и услуги, сейчас обеспечиваемые «серым» сектором.

Стоит также напомнить, что увеличение российского ВВП на 12–17% достигалось за два года в начале 2000-х годов, при ценах на нефть существенно ниже сегодняшних даже с учетом долларовой инфляции — просто за счет того, что обстановка в обществе и предпринимательский климат поддерживали инвестиционную активность и ожидания потребителей.

Подводя итог, можно сказать: доклад о теневой экономике — один из наиболее примечательных и важных сравнительных отчетов о глобальной экономике. Он вскрывает структуру и качество «общественного договора», существующего в различных странах мира. В одних случаях — как в Америке или Западной Европе — можно говорить о «крепкой семье» (пусть даже однополой), когда супруги не делают друг от друга «заначек» и постоянно делятся заработками или сбережениями.

В других — как в странах от Малайзии и ЮАР до Турции и Польши — имеет место скорее «брак по расчету», в котором партнеры четко просчитывают обязательства, не делятся лишним, а все совместные траты соизмеряют с брачным договором.

Наконец, в третьей группе стран — куда относится и Россия — мы сталкиваемся с супругами, давно находящимися в разводе, но вынужденными существовать на единой жилплощади.

В реальной жизни встречаются все три типа людского сосуществования — и если в каждом из случаев имеет место готовность продолжать в том же духе, не следует менять сложившийся порядок вещей. Потому что иначе выгод, в конечном счете, будет немного, а склок и ругани — хоть отбавляй.

[Владислав Иноземцев]

http://echo.msk.ru/blog/v_inozemcev/2017176-echo/
16:43 , 12 июля 2017
автор
д.э.н, директор Центра исследований постиндустриального общества

Мне кажется, что когда-нибудь благодарные американцы поставят на вашингтонском Молле достойный памятник Владимиру Владимировичу Путину. Ведь как надо было почуять, что демократии в США угрожает волна популизма! Как тщательно нужно было выжидать, пока популисты объединяться вокруг одного, наименее достойного власти! Как тонко нужно было провести спецоперацию по поддержке этого кандидата, причём расставив по ходу дела массу капканов и подножек, коррумпировав или дискредитировав практически всех его соратников!

Это гениальный план! Типа сусанинского — выманить противника в болото и утопить весь отряд. И тогда возникнет возможность вернуть американцам чувство исторической ответственности и гордости за свою страну. Восстановить влияние здоровых сил.

Конечно, при этом пострадают интересы самой России и россиян — но когда это принималось в Кремле в расчёт? Главное — всемирно-исторические задачи, а они, судя по всему, будут решены. Браво, Владимир Владимирович! Америка Вас не забудет!

[Владислав Иноземцев]

ПРОФИЛЬ ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛ № 12/4 апреля 2005
Политэкономика ЭКОНОМИКА И БИЗНЕС

Автор, доктор экономических наук, главный редактор журнала «Свободная мысль-ХХI».

Одной из основных тем, обсуждавшимися экономистами в последние недели, стал стремительный рост цен на торгующейся на бирже в Нью-Йорке нефти марки WTI достигла $57.60 за баррель; цена «нефтяной корзины» ОПЕК поднялась 18 марта до $51.76 за баррель; наконец, цена на российскую нефть марки Urals в тот же день зафиксирована на уровне $51.17. В такой ситуации не только такие экзальтированные политики, как Уго Чавес, но даже генсек ОПЕК Аднан Шихаб Элдин, за ним и директор-распорядитель МВФ Родриго де Рато заговорили о том, что ориентиром для нефтяных цен в ближайшие годы может стать уровень в $75-80 за баррель.
Насколько оправданны данные прогнозы и что несет новая ситуация нашей стране?
Прогнозы реалистичны. Рост цен на нефть сегодня естественен и определяется двумя обстоятельствами. С одной стороны, производящие мощности задействованы почти полностью. ОПЕК уже дважды увеличивала квоты добычи, доведя их до 28 млн. баррелей в сутки; не входящие в картель государства поставляют на рынок еще 55-56 млн. баррелей. Производствр нефти не сдерживается искусственно. Заметим, что нефтяная отрасль еще не отошла от шока 1997-1998 годов, когда по всему миру из-за низких цен на сырье было закрыто или законсервировано около миллиона нефтяных скваин (только в США-более 136 тыс.). Какими бы ни были инвестиции в новые производственные мощности, они не способны до 2010 года обеспечить прирост мировой добычи более чем на 5-6 млн. баррелей в день.
С другой стороны, спрос на нефть продолжает расти-в основном за счет США и Китая. Америке ежедневно требуется 20.3 млн. баррелей, к 2010 году эта цифра достигнет 22.7-23 млн. баррелей. При этом цены не останавливают потребителей: если в 1996 году на долю джипов и мелких грузовиков в США приходился 41% всех продаваемых новых автомобилей, то в 2003-м-уже 54%.
В Китае, используещем сегодня чуть более 6 млн. баррелей нефти в день, прирост потребления составляет 18-20% в год. Обе страны способны некоторое время не обращать внимания на цены: США-из-за возможности приобретать нефть в счет наращивания своего внешнего дефицита; Китай-из-за потенциала сокращения производственных издержек за счет сверх дешевой рабочей силы. Европа тоже выстоит: во-первых, рост цен на нефть в евро не столь заметен вследствие укрепления евро к доллару, во-вторых, в европейских странах от 48% до 59% цены на бензин составляет акцизы и некоторое их снижение способно подавить возможный ажиотаж.
Однако самое важное все же в ином. Нынешний пик цен вызовет резкое ускорение технологического развития западных экономик (кроме, быть может, только США, где энерго сбережению не придают особого значения). И тому уже есть прецендент: в период свервысоких цен на нефть в 70-80-е годы среднее энергопотребление в расчете на $1 ВВП сократилось в Европе на 38%, а в Японии-на 47%.
А вот у нефтедобывающих государств серьезные проблемы, связанные именно с отсутствием стимулов к развитию, могут усугубиться. С середины 70-х годов в странах ОПЕК м СССР складывались паразитические экономики, характерными чертами которых выступают замедление технологического прогресса и неумолимое нарастание социального расслоения и отчужденности.
Активное освоение нефтяных запасов Ближнего Востока совпало по времени преращением социальных преобразований в соответствующих странах, сделав регион наименее демократичным в мире. С середины 80-х здесь началось снижение ВВП на душу населения; к примеру, в Саудовской Аравии этот показатель с 1978 по 2004 год упал более чем на 37%. За последние 7 лет в США не зарегистрировано патентов, подателями которых были бы граждане или фирмы из стран Персидского залива. Зато военные расходы этих государств не имеют равных-в среднем 7.4% ВВП. В России мы видим то же самое: страна с валютными резервами в $136 млрд. рублей не может построить ни современнорго автозавода, ни скоростной железной дороги.
Сырьевые экономики сами по себе не востребуют технологического, а тем более человеческого развития. Социальное расслоение в России, сдерживавшееся при СССР идеологией, сегодня достигает немыслимых для Европы показателей. Основные доходы получают назначенные владельцы нефтяных компаний и госчиновники. Россия тут не исключение: так, в 2002 году Запад купил в той же Саудовской Аравии нефти на $57 млрд. Разница в $15 млрд. поша в карман членам королевской семьи и высшим чиновникам.
Вся новейшая история свидетельствует:
а) ни одна чрезмерно богатая природными ресурсами страна не построила процветающую индустриальную экономику и демократическое большинство; б) чем больше у правительства возможностей положиться на богатства недр, тем меньше у него желания вкладываться в развитие «человеческого потенциала»; в) любой рост ценна рынке «черного золота» делает золотой перспективу отдельных россиян и черным-будущее всей России.

[Владислав Иноземцев]

ПРОФИЛЬ №03/30 января 2006 года

Автор, доктор экономических наук, научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества

Новейшая экономическая история США началась 15 августа 1971 года, когда президент Никсон обьявил о прекращении обмена доллара на золото.
Отказ от золотого обеспечения доллара позволил Америке забыть о привычных экономических законах и пропорциях. Если в 1945-1971 годах страна считалась с «правилами», требовавшими ограничения внешнего долга (который за это время удалось сократить с 121% до 38% ВВП) и поддержания сбалансированного внешнеторгового баланса (в 1945-1970 годах экспорт из США ежегодно превышал импорт), то с отменой золотого стандарта отношение к ним изменилось. Оставаясь некоторое время стабильным, внешний долг к середине 80-х превысил 40% ВВП. Суммарное отрицательное сальдо внешней торговли только за 1975-1980 годы превысило совокупный профицит за весь послевоенный период: а с 1984-го уже ежегодный дефицит внешнеторгового баланса превышал профицит 1945-1974 годов. Стал заметен быстрый рост долгов корпораций и частных лиц.
Сначала все это не воспринималось как норма. Мощные кризисы 1973-1975 годов, а также депрессия 1979-1981-го, инфляционный всплеск начала 80-х-все это отражало «трудности привыкания» к ситуации, в которой можно было жить взаймы, а недостающие товары и капиталы «высасывать» из внешнего мира, не слишком задумываясь о будущем. Однако когда постепенно и сами американцы и остальной мир начали свыкаться с новой реальностью, задачей финансовых властей стало ее использование во имя глобального доминирования США.
Именно тогда на арену вышел Алан Гринспен, 2 июня 1987 года назначенный Рейганом новым главой Федерального резерва. Хотя сама новость о назначении Гринспена, не написавшего не то что множества умных книг, но даже кандидатской (в российском понимании) диссертации, на место опытнейшего Пола Волкера вызвала самое большое дневное падение американских фондовых индексов за пять лет, с тех пор новый глава ФРС ничем не разачаровывал биржевиков. Более того, результаты его деятельности поражают воображение.
С 1987 по 2005 год средний уровень инфляции в США составил 3.04% против 6.38% за годы, когда ФРС возглавлял Пол Волкер; темпы роста ВВП с 2.78 % поднялись до 3.55%; безработица снизилась с 6.2% до 4.9%. В экономике было создано 30 млн. рабочих мест, ВВП почти удвоился-с $6.4 трлн. до $11.4 трлн., а фондовый индекс Dow Jones вырос в 4,5 раза. И что самое важное, экономика счастливо избежала кризисов-кстати, вполне вероятных.
В чем же гениальность Алана Гринспена? На мой взгляд, она отчасти и в том, что на протяжении всей своей карьеры этот хладнокровный прагматик оставался «человеком долга», последовательно придерживаясь принципа: у Америки нет причин избегать наращивания финансовых обязательств, если требование их погашения может больно ударить прежде всего не по стране, а по самим заимодавцам. За 18 лет его пребывания на посту руководителя ФРС наиболее динамичным сектором экономики стало накопление обязательств. Госдолг вырос с 43% до 71% ВВП, а в номинальном выражении-с $2.3 трлн., до $8 трлн. Суммарный торговый дефицит за это время превысил $4.5 трлн., достигнув в 2005 году почти 7%ВВП. Ссуды банков коммерческим компаниям увеличились в 3.5 раза-с $2.2 трлн. до $7 трлн., а выпуск компаниями необеспеченных бондов-в 6 раз, с $1. до $8.5 трлн. Втрое увеличился обьем потребительского кредитования и почти в четыре раза (с $2.9 трлн. до $11 трлн.)-сумма ипотечных кредитов. Общий прирост кредитных средств составил $30 трлн., в то время как ВВП вырос всего на $5 трлн. Вроде не есть хорошо.
Однако из окон здания ФРС в вашингтонском моле все выглядит иначе. О каких опасениях может идти речь, если в 2002-2004 годах, когда ФРС удерживала ставку ниже уровня инфляции, иностранцы скупили бондов федерального казначейства и оставили в своих валютных резервах американской валюты более чем на $1 трлн.! Билл Бернанке, который уже завтра, 31 января, станет преемником Гринспена на посту председателя ФРС, еще в ноябре 2002 года изложил свое видение финансовых проблем в знаменитом выступлении о «теории вертолета». Деньги, утверждает он, сегодня могут и должны сыпаться в руки американцев, как будто их сбрасывают с вертолета; если их окажется слишком много, проблему автоматически решит инфляция. Не этот ли яркий образ врезался в сознание президента Дж.Буша, выбравшего в качестве нового главы ФРС именно Бернанке?
Завтра Гринспен в последний раз спустится по широкой лестнице ФРС. 6 марта ему исполнится 80. Он уходит героем, который заставил весь мир почти двадцать лет финансировать американскую империю. В эти годы его сограждане научились жить в долг, не задумываясь о дне расплаты, который он умелыми действиями максимально отдалял. Сможет ли его преемник так же баловать Америку еще 18 лет? Ведь вертолеты, барражирующие над Вашингтоном, следят за террористами, а не разбрасывают зеленоватые банкноты….