*343. О легитимации национализма

[Михаил Берг]

http://www.ej.ru/?a=note&id=11444

3 НОЯБРЯ 2011 г.

Вслед за песнопениями на тему оправдания русского национализма, последовали рулады оправданий национализма еврейского. Если можно Ивану, почему нельзя Абраму. Хрен редьки не слаще. Латынина с Миловым и Навальным хозяйственным мылом отмывают своего черного русского кобеля, Носик французским шампунем — свою нервную сионистскую левретку. То есть легитимация идет не со стороны мерзкой и подлой путинской власти, для которой национализм (понятно русский) давно стал заменой национальной идеи. Или простонародно-телевизионной толпы, традиционно падкой на сладкую националистическую и великодержавную лесть. А со стороны тех, к кому мы сами каким-то боком-припеком принадлежим. К русской интеллигенции — уже вроде не скажешь: пафосно да и немодно, расхерачила перестройка и это понятие, и это явление. К русским интеллектуалам — звучит слишком широко, громогласно и как-то нескромно. К российским либералам — неточно: либерализм и национализм нигде, кроме нас, не перемешивается, как вода и керосин. Кто мы такие, если возле тут есть место столь разным и полярно непохожим. Проблема самоопределения, между прочим, только кажется надуманной и легко решаемой. В любом случае не здесь и не сейчас. Но пока пусть будет более-менее образованная часть российского общества. С Радзиховским, но без Шевченко, с Латыниной, но без Пушкова, с Лимоновым, но без Леонтьева. То есть с теми, кто мыслит, пусть и противно и даже подчас неприемлемо, как некоторые перечисленные, но не принадлежит к обслуге власти, то есть мыслит, скажем так, независимо.

Не буду говорить, что национализм сегодня есть только у нас по причине нашей дремучести. Дремучесть в наличии, но лукавые попытки легитимации национализма предпринимаются и старушкой Европой, и сомнительной молодушкой Америкой. Другое дело, что западное общество поопытнее и пообразованнее нашего будет, но правые — они есть везде (а именно правые и есть по большей части националисты). С ними надо как-то жить, хотя очень часто не хочется, в том числе полемизировать. Отличие России от Запада состоит только в том, что на Западе быдловатый национализм правых в отчетливом меньшинстве (разве что в Израиле он вездесущ как воздух), а в России ему явно или тайно симпатизирует подавляющее большинство. И вот в ту же дуду стали дуть — пока осторожно — братья по разуму.

Хотя после опыта Освенцима, то есть немецкого национал-социализма, любой стеснительный пропагандист национализма вынужден дистанцироваться от нацизма (о тех, кто не дистанцируется, мы здесь не говорим). То есть делить национализм на плохой и хороший. Мол, плохой — это ксенофобы и фашисты (хотя фашисты здесь вообще ни при чем, это их Сталин приплел для маскировки, чтобы затушевать рифму национал-социализма и просто социализма и скрыть, что советский народ борется не со своей тенью). Хороший — тот, что национальные особенности заставляет работать на общее дело единения нации во имя самых светлых целей. И такие цели, сразу скажем, бывают, особенно когда на нацию малую наваливается с агрессивными намерениями нация большая; тогда малой, чтобы выжить, надо объединиться, что называется «явить национальную солидарность». То есть, скажем, нападает на раздробленную и островную Грецию безудержная континентальная Персия, и Греция, дабы дать отпор, призывает всех греков объединиться, а объединившись, дает врагу полный отлуп.

Правда, люди грамотные нас бы уже давно поправили, сказав, что никаких греков никто никогда не пытался объединить — объединить пытались граждан, среди которых были и греки, и не греки, а вот неграждан, в том числе греков, никто объединяться не приглашал. Большая разница.

Согласно наиболее вменяемым и авторитетным исследователям нашего предмета (Б. Андерсон, Э. Хобсбабум и др.), само понятие нации появляется только на границе XVIII и XIX веков. И ему синхронны такие явления, как переформатирование Европы после французской революции и — одновременно — колониализм. То есть в империи, скажем, Римской, нет никаких наций, есть опять-таки граждане или подданные. Никакой графы национальность, нации появляются при распаде империи, когда обнаруживается необходимость собрать воедино ту стайку рыб, что начинает разбегаться, если сеть порвалась.

То же самое происходило при колонизации, в Африке или Америке. То есть захватывают какие-нибудь испанцы или британцы новую страну и сталкиваются с проблемой легитимации своего привилегированного положения. Вот тогда они и говорят: мы — скажем, британцы — привезли вам свет и цивилизацию, а у вас — индейцев — теперь есть возможность хвалить нас за это и благодарить. И работать на нас. Кто здесь индейцы, почему индейцы — само обозначение появляется от противного: те, кто не испанцы и не британцы. То есть не захватчики. Иначе говоря, индейский национализм, когда он появился, а он появился — возник как реакция на попытку отнять былую жизнь. Те, кого назвали индейцами, никогда себя индейцами не называли. Они называли себя Звездная Гора или Горная Звезда. А им сказали: никакая ты, мил человек, не Звездная Гора, а индеец. То есть член общества, не входящий в круг цивилизованных захватчиков, а принадлежащий к числу порабощенных местных жителей. Таков, если объяснять на пальцах, процесс появления наций.

Еще раз: нация появляется от разделения на правых и виноватых. На цивилизованных и не очень. И если искать относительно оправданный национализм, то это — национализм малых и слабых. Тех, кого заставили быть нацией по сути насильно и кто восстал, чтобы не быть уничтоженным до конца. То есть это и есть вариант хорошего национализма, если уж называть этим неточным выражением то, что мы понимаем под простым лейблом свобода и независимость. Если национализм — это защита малого и слабого, то так и быть, пусть среди других приемов объединения для отпора большому и сильному врагу будет и национализм. Но здесь нужно быть очень точным и тщательным в выборе слов, а желательно и интеллектуально честным.

Возьмём такую штуку, как русский национализм. Чтобы ему стать хорошим, необходимо, чтобы был враг — большой и страшный. И наши посконные националисты этого раскладного врага всегда имеют под своей подушкой — этот враг неправославный Запад. То есть любая пропаганда антизападничества есть на самом деле попытка сделать мерзкий русский национализм хорошим. Хотя хорошим он может быть только в том случае, если Запад и взаправду мечтает отобрать нашу нефть (молочные реки) и лакомую территорию (кисельные берега). А поскольку это не так, русский национализм и не может быть хорошим.

То же самое, кстати, и с еврейским национализмом. То есть если это попытки отстоять свою национальную идентичность в окружении большой и сильной нации (скажем, евреи в диаспоре, среди русских или в любой другой стране, кроме Израиля), то здесь все в порядке. Формула малого в окружении большого работает. Также это работало, пока Израиль казался малым и слабым во враждебном окружении безбашенных арабских стран. Но вот по отношению к палестинцам еврейский национализм ничем не отличается от русского империализма. Так как палестинцы заведомо слабее, их национализм более светлого оттенка, что ли. И именно поэтому Израиль во всем видит заговор антисемитов, для него и Европа — антисемитская, и Африка, и латинская Америка. Потому что надо, чтобы враг был больше и сильнее, хотя бы на словах. Но наиболее точное понятие нации дал Бенедикт Андерсон, назвавший нацию воображаемым сообществом. Нет никакой возможности в современном мире найти чистую нацию, поэтому нация, в отличие от общества, понятно как образующегося, нечто иллюзорное и пригодное в основном для пропаганды.

Или, как сказал русско-израильский поэт: моей бы ангельской державушке два чистых ангельских крыла. Но если был бы хуй у бабушки, она бы дедушкой была.

Содержание темы:
01 страница
#01. Михаил Берг. О легитимации национализма
#02. Михаил Берг. Тяжелая беременность с токсикозом
#03.
#04.
#05.
#06.
#07.
#08.
#09.
#10.
02 страница
03 страница
04 страница
#39. Михаил Берг. Почему невозможно убедить оппонента
#40. Страшный Путин им лучше, чем без
05 страница
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.

[Михаил Берг]

http://www.ej.ru/?a=note&id=11999
5 ИЮЛЯ 2012 г.

Мария Олендская / ЕЖ


Ты проснешься, скажешь: «Здрасьте!

Нет нигде советской власти!

Как прекрасен этот мир! Посмотри-и!»


Эмоциональное сегодня побеждает рациональное. Вопрос «Когда кончится путинская эпоха?» кажется более существенным, чем вопрос «Чем она сменится?». То есть как — чем? Эпохой без Путина и его присных, с честными выборами, независимыми судами, нормальными полицейскими и т.д. Честными-честными-честными! А почему и как? Почему от замены Пупкина на Муткина изменится русская матрица, изменится не название, не риторика системы, а ее суть — институты? Почему если раньше никогда не получалось всерьез и надолго, то в этот раз обязательно получится? Почему подлецы уйдут словно по волшебству, а их место займут бескорыстные и честные-пречестные Штольцы, а все Обломовы, городничие, унтеры Пришибеевы, Смердяковы растворятся в молоке тумана нового дня.

Потому что — отвечаем — нет сил терпеть это беззаконие и издевательство над здравым смыслом, потому что так больше жить нельзя. Это и есть эмоциональная составляющая наших ожиданий. А рациональная, куда менее оптимистическая и стремительная, твердит в ответ какую-то мерзкую радзиховщину: что-то мне сомнительно очень, чтобы Обломовы разом сменились Штольцами, не Германия чай, не Швейцария с Голландией, где все трансформировалось веками, а такого унижения человека, как у нас, не было вовсе.

Хотя на самом деле новый мир уже рождается, он зачат, им беременно старое тело разлагающейся русской авторитарной государственности, и в некотором смысле очертания нового проступают в старом облике. Нам правильно кажется, что удачные роды будут зависеть от нашей активности, что сам акт рождения и вынашивания — мучительный, что родившееся новое не сможет с первых дней ходить на собственных ногах и потребует заботы и участия многих. Но родится это новое не на небе, беременном будущим, а в тверди, кишащей червями. Нам так же ненавистна власть немногих и безвременье и хочется начать жить во времени, то есть в истории, когда опыт оказывается возможным. Но с какой стати яблоко должно так далеко упасть от яблони только потому, что нельзя дышать?

Новая эпоха не может родиться вне существа путинского режима, потому что и этот режим есть в свою очередь естественное продолжение советского, от которого не хватило сил и духа отказаться в перестройку прошлого века. У нас плохая, дурная инерция исторического развития, но дело не в эволюционном или революционном способе отказа от неправильного в прошлом (а правильного в нем было столь мало, сколько может поместиться в одной отдельной душе, обреченно сопротивляющейся этому неправильному из гордости и принципа). Вопрос: насколько вообще возможна эволюция или революция вне связи с той тяжестью неправильного, бесчестного, жестокого, которое не пережито, не отвергнуто, не отрефлексировано коллективным сознанием?

Оптимисты говорят о новых сорока годах блуждания по пустыне, доброхоты утверждают, что все реальное возможно, скептики уверены, что путинская камарилья будет сопротивляться до последней капли нашей совести, которая уже сегодня не справляется с токсинами лжи и чиновничьего лицемерия. И даже те, кто жил при совке и совок люто ненавидел, дружно утверждают, что тогда было легче, потому что при престарелых советских вождях беременность будущим была обрисована в столь летучих контурах, как неизбежное, но далекое, что было смешно смотреть на попытки советского строя удержаться на котурнах, а сейчас не смешно, а гадко и мерзко от беспомощного отчаянья. И эта свинцовая мерзость так сильна, что все силы уходят на сопротивление мысли, из какого сора будет рождаться новое нежное будущее, из какой гниющей клоаки.

Конечно, мы живем при совке. При совке, который прикидывается буржуазным, рыночным и парламентским, хотя на самом деле является архаичным, имперским и традиционным. И если откинуть все приемы его мимикрии, то все равно останется советское имперское общество с лицемерием по поводу заботы о многих при неограниченной лакомой власти немногих. С дурной мечтой о возвращении империи. Возможно, империя и есть главная загвоздка, противостоящая норме на наших безграничных пошехонских просторах. Мы давно бы стали чехами, венграми или литовцами, то есть младшими европейцами, если бы не были больны чесоткой имперской великодержавной заразы, передающейся от поколения к поколению посредством власти, которой имперским народом управлять легче, чем каким-нибудь другим.

Если то новое, чем отчетливо беременна сегодня путинская Россия, не избавится окончательно от имперской спеси, от имперской косточки в душе, то рожденное в чреве опостылевшего залгавшегося режима рано или поздно станет столь же постылым, лживым и имперским — имперской демократией, демократией по-русски, восточной деспотией с приемами демократической мимики. То есть мы опять пойдем по замкнутому историческому кругу, по которому ходим уже много веков, и сколько этих попыток еще осталось, чтобы история не провалилась у нас под ногами, — кто знает.

Фотография Марии Олендской / ЕЖ

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=562F9E5042073

27-10-2015 (18:58)

У проблемы с репутацией (и судьбой) господина Путина не так-то много развилок. И концептуально у этих развилок – общая основа, так сказать, по Проппу. Налево пойдешь, направо или вперед – везде простор для алармизма.

Есть, однако (если серьезно), два параметра, которые свойственны политическому поведению нашего "Незнайки на луне" при любой погоде. Путин никогда не движется в обратную сторону, то есть не отступает, даже если это отступление кажется кому-то единственно возможным. Он далеко не всегда вообще движется, очень часто он выжидает, как кот птичку под дачным кустом смородины, причем довольно долго, до рези в глазах. Но движется только вперед.

Второй параметр проявляется с никак не меньшим постоянством: если Путину сопутствует удача, то он позволяет себе тормозить и как бы почивать на лаврах. Но если результаты его предыдущих действий неутешительны, то полковник никогда не спит и выбирает только один вариант: повышение ставок и наступление.

В этом смысле вероятность того, что (если с ним не договорятся, а это проблематично) он попробует все поставить на зеро – сыграет в войнушку на уничтожение, представляется довольно высокой.

Попробовать выиграть, рискнуть всем, уничтожить противника, занять его место, захватить его жену и ресурсы и сделать то, на что, кроме него, в трезвом уме и твердой памяти никто не решится, это, безусловно, его мечта. Те, кто уповают на осторожность Путина (она в какой-то степени есть), его рациональность (здесь сомнений намного больше), на то, что Путин не захочет ставить на кон миллионы чужих и свою жизнь, возможно, ошибаются. Один раз рискнуть, ударить первым, переплюнуть всех политиков-авантюристов – типа Гитлера-Сталина (про трусливых советских вождей вроде Хрущева или Брежнева, мы не говорим): раз – и ты либо на небесах вместе со своим покорным народом, либо на месте белого вождя из Вашингтона, и твоя боевая палатка "Турист" на двоих с Медведевым стоит на берегах Потомака.

Если не он, как говорится, то кто? Больше дураков нет.

Но логика развития событий все отсекает и отсекает возможности других вариантов по мере того, как градус путинских авантюр (и поддержка их азартным обществом, если это слово подходит для 90%) возрастает.

В Сирии он еще ближе к мигу блаженства, чем в Украине. Он, надо сказать, безусловно, последовательный политик: с первых шагов, с вранья по поводу журналиста Бабицкого (вот у кого судьба для триллера с подъемом-переворотом в середине), со спора хозяйствующих субъектов (при конфискацию НТВ), с посадки Ходора и так далее – только в одну сторону, в сторону той войны, которая ему снится душными августовскими ночами. В сторону реинкарнации детства и мечты разведчика, в сторону безусловной и окончательной победы над противником, которого он, как мы видим, сильнее духом по-русски.

Сильнее духом в том смысле, что у другого подчас дрогнет ретивое поставить весь мир на попа, а у него если и дрогнет, то веко. Моргнет электричество, и все. Многие заметили, что коленки у парня трясутся и гуляют как по Ивановской, будто прямо сейчас напузырит в штаны. Думают – болезнь, коварная, мочеполовая и неизлечимая (может быть, но болезнь эта – гирька на чаше весов самого радикального выбора). Думают, вот прямо сейчас позвоночник выскочит из пазов, и пена пойдет изо рта, белая или желтая, кому какая нравится.

Но мне кажется, это его трясет от напряжения выбора: он-то знает, на что уже решился и только ждет шанса под смородиновым кустом, а прекраснодушные думают подождать еще немного, еще чуть-чуть, когда его карачун, наконец, хватит. А его просто трясет от нетерпения, что он уже знает ответ в задачнике, а эти мелкие людишки даже не представляют, в какую игру (и с КЕМ) играют.

То есть, конечно, на Пенсильвании авеню и на Даунинг стрит, 10 давно этот вариант рассмотрели со всех сторон и по мере сил готовятся. Но и наш парень не мыльным пальцем сделанный: чего-чего, а удивлять и обводить вокруг засады глубокомысленного оппонента-джентльмена он умеет.

Наш браток, безусловно, знает и понимает, что в лобовой атаке с шашкой из музея Чапаева у него шансов немного: силы не равны.

А если придумать махроть всея Руси и запустить мокрого ежа или Шойгу в трусы Меркель? По крайней мере, пока ни один из его парадоксальных ходов предугадать не смогли. И все время с одним и тем же набором аргументов: ну не слетел же он с катушек в самом деле, не совсем же он идиот? Совсем и слетел. И давно. А то, что умело притворяется частично вменяемым, то это его в детской комнате милиции, а потом в самодеятельности на Литейном, 4 научили: впаривать липовую легенду от Штирлица с такой убедительностью, чтобы верили даже старики МХАТа.

Понятно, что Пу давно отдал все приказы на случай серебряной пули, думаю, он даже подготовил фишку о связи последних содроганий с замком ядерного чемоданчика и красной кнопкой с помощью какого-нибудь Wi-Fi из Сколково.

Чтобы не пропасть по-одиночке, а загудеть вместе со всей гоп-компанией. Ему одному скучно за всех в земной или небесной Гааге огребать, ему праздник, который всегда с тобой, устроить хочется.

Представляю, какие сюжеты разрабатывает футуристический отдел ЦРУ, на сто лет работы Голливуда хватит, что там твоя "Матрица" или "Властелин колец" – я присмотрелся бы к Пазолини, снимающему вторую серию "Апокалипсиса сегодня". Содом в Кремле, Калигула в соборе Василия Блаженного, Нарышкин в роли лошади. А мы – в партере, хотя расстояние между сценой и залом – минимальное. Нет – иллюзорное.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56363C39E47A3
01-11-2015 (19:25)

Все дело в процентах

Понятно, что в обществе и помимо Крыма и Путина – гражданская война. Самая жестокая и непримиримая, хотя пока во многом символическая. Стоящая из последних сил на цыпочках, и вот-вот встанет на полную стопу. Унизить, урезонить, ущучить оппонента (даже если речь идет о катастрофе гражданского самолета) порой очень хочется. Давно понятно, что разогретое на медленном огне общество готово уже на многое (если не на все), и сдерживает его только отсутствие повода или команды.

Но как бы ни было все это прискорбно (отвратно, грустно, да и опасно, что говорить), есть вещи, которые, на мой взгляд, еще хуже. Главное среди них – упрощение. Которое, чаще всего, проявляется в попытке отождествлять политические и идейные убеждения с этическими.

Это я не к тому, чтобы отрицать, что некоторые политические убеждения вполне сами по себе безобразны. Но все равно есть существенная разница между убеждениями (мыслепреступлениями, если хотите) и действиями. И как бы ни были они связаны, различать их полезнее для собственного (и общественного) интеллектуального здоровья. Тем более что есть, так сказать, вольные и невольные, что ли, носители самых прискорбных убеждений.

Так вот, считать политического оппонента исчадием ада, только исходя из его мнений, это – самообман, пусть и чрезвычайно распространенный.

Да и удобный, что скрывать. Кому не охота бесплатно походить гоголем в праведниках и пророках. И дело не в том, что на нашей стороне, стороне как бы демократов – ослепительное многообразие примитивно самоуверенных, желчно амбициозных, наивно самовлюбленных персонажей. То есть далеких от любого вида совершенства, как лунный свет от Розанова.

А раз так, не менее легко себе представить и обратную ситуацию, что ярый крымнашист и путинист (прежде всего, из бесплатных болельщиков, конечно, плывущих по течению, как почти все плывут этим самым удобным стилем) может вполне – за пределами политики – быть как бы доброжелательным и отзывчивым мэном.

То есть политические убеждения – даже в крайней форме нетерпимости – не исчерпывают всю сложность социального, нравственного и психологического поведения. Как бы, повторю, нам порой не хотелось упростить все до формулы: наш оппонент – либо дурак, либо подлец.

Если сказанное выше кто-то собирается интерпретировать как интеллигентское всепрощение и бесхребетное миролюбие, то это вряд ли. Я-то как раз, напротив, за максимальную жесткость в духе Локка в методах политического оппонирования. Но при этом и против упрощения: мол, если ты не с нами, то ни ума, ни таланта, ни совести у тебя априорно ни на грош. И вообще тут не символический Путин с другой (и вполне традиционной) версией России борется, а образы добра и зла в сердце нашего дурацкого русского мира.

И если Путин – и зло, а он, безусловно, похож на то, что называется злом соблазнения и совращения малых сих, злом самоуверенности и слепоты-незнания, то все равно не абсолютное, а вполне себе даже себе относительное.

И противопоставлять ему разные и прекраснодушные мифы о прошлом и будущем, о наших мечтах и Западе – не только глупо, но и некорректно, что ли.

Ибо если болит зуб, то это представляется ужасным злом, но если зуб не болит – это не абсолютное добро, а просто отсутствие зубной боли. В момент противопоставления это кажется полюсами, но если зуб прошел, то будет болеть что-то другое: душа, ухо, задница, совесть, например.

Хочется, конечно, чтобы политическому пространству безумия противостояло ясное и отчетливое пространство нормы.

Однако, как бы не был мерзок Путин и грустны все обстоятельства, его породившие, противостоят друг другу, так сказать, пропорции. Столько того-то, что мы считаем светом, столько-то того, что мы полагаем тьмой или говном (если хотите), столько-то нашего самообольщения и самолюбия, плюс невозможность (да и отсутствие желания) вместить сложное в одну алюминиевую кружку.

И опять – если кому-то кажется, что это я, мол, об относительности зла-добра в полупустом стакане, мол, все замазаны, все несовершенны, а кто совершенен, пусть кинет камень в самого чистого и беспартийного, если найдет, конечно. Нет, разница есть всегда, но определение границы этой, когда пунктирной, когда красной линии, этой точки невозврата, этой бессмысленной и неправдоподобной лжи – за которой якобы начинается уже безостановочное объявление приговора (или наоборот, столь же непрерывное движение в сторону ладоней, полных однозначного добра и света) – вряд ли возможно.

Так как сколь ужасным или прекрасным ни казался объект (любой, на самом деле), все равно это – пропорция. И даже если есть твердая уверенность, что путинская корпорация в той уже степени деградации, что путь обратно столь же проблематичен, как у мертвого билет на курорт, то вычислять, выявлять эти пропорции все равно стоит. В противном случае получается, что проклятой богом Рашке противостоит мир персонификации рая в виде придуманного и недостоверного Запада. Его картонного ореола.

Да, в нашем образе рая ватерлиния проходит так, что борт выше любых волн и брызг, но если захотите обнаружить в этом рае отсутствие хотя бы какого-нибудь преступления или просто недостатка, то это – Артель "Напрасный труд".

И коррупция есть везде (ау, Саркози, ты где?), и продажная полиция, и лживые судейские чиновники, и всевозможные преступления должностных лиц совершались, совершаются и будут совершаться. Другой числитель и знаменатель, особенно если смотреть из Путерлэнда через океан, но очертания Манхеттена – лучезарны, если там не живешь.

Но вот у меня приятель – так, для примера – оказался по работе в одном из южных штатов, и ужасу его, доложу я вам, нет пределов. На зеленый пешеходов не пропускают, как на углу Крупской и Елизарова, только если визжишь, грозишь кулаком и обещаешь водиле яйца оторвать.

Урн нет как класса, улицы (не буду сравнивать с Таганрогом), но, скажем, намного более грязные, чем на Востоке и Западе, да еще песок и глина, вполне по российскому образцу. В городской психушке, самой большой в штате, на территории огромной и очень знакомой посещавшим с грустной целью Пряжку – сломавшийся при Никсоне объект, более всего похожий на трактор, сваленные в год полета на Луну обломки бетонных плит и ржавых металлических конструкций.

Из-за республиканского правительства штата, для которых (я о республиканцах, конечно) – чем меньше налогов, тем якобы лучше – налогов собирается так мало, что в столице штата – ни одного парка, на улицах (за исключением кампуса, университет – святое) людей нет даже во время ланча. А почти все ушлые черные ребята еще в прошлом веке хоть тушкой, хоть чучелом свалили отсюда на север. За лучшей жизнью.

Зато есть куклуксклановцы, протестующие против снятия флага конфедерации, хотя мне и казалось, что они под запретом.

Да что там расисты-маргиналы, главный фаворит республиканцев в президентской гонке разыгрывает из себя смесь опасной социальной невменяемости с неуверенной реинкарнацией расиста-популиста, которых, казалось бы, нет и быть не может. А он не только есть, но впереди всего республиканского бомонда, давно списав на пенсию респектабельного Джеба Буша. И победить его может разве только еще больший расист и мракобес, или такая посредственность, которая на блеклом фоне стены может показаться светочем разума.

Иначе говоря, число людей, высказывающих вполне себе негуманистические, назовем их так, политические взгляды в стране образцовой демократии, так велико, что можно свитер днем надевать, дабы не знобило.

Да, надежда на пропорцию, на преобладание социальной нормы над социальной маргинальностью, безусловно, остается. Но вы чувствуете, как прихотлива эта пропорция? Настолько прихотлива, что использовать западный миф для противопоставления его путинской паранойе (вполне реальной, никто не спорит) надо с исключительной осторожностью. Болезнь социума – это его естественное состояние. А обострение периодично, почти как регулы.

И если кто-то указывает на чужое общество, как пример бодрого сибирского здоровья – лучше задать в ответ несколько наводящих вопросов.

Вы его так досконально изучили? И уверены, что есть на свете общество, свободное от искушений популизма?

Понятно, что все дело, как говорится, в дробях: в одном случае и надежды на социальную норму почти не осталось. В другом – вроде только тревога за эту норму, но тревога вполне реальная.

Можно, конечно, в целях самообмана уверять себя и окружающих, что твоя позиция – это лучезарность по сравнению с кромешной тьмой оппонента. Но отличаешься ли ты тогда от крымнашиста, у которого такие проблемы с артикуляцией на языке берез и осин, что ему все равно, где косноязычно одиноким?

Сказанное – повторю еще раз – ни в коей мере не означает желание сдержать чье-то политическое негодование (или нетерпение, по Трифонову). Скорее, наоборот. Гнать, смотреть и ненавидеть, не зависеть, не терпеть – славные, что и говорить, глаголы. А вот упрощение и подмена реальности чахлой и воспаленной мечтой – иллюзия, чреватая очередными разочарованиями. Как бы ни казался враг раскрашенной мишенью, трезвость – лучший товарищ. Все дело в процентах.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56594F7EC52AB
28-11-2015 (10:11)

Существенное уточнение о двух "настоящих пацанах"

! Орфография и стилистика автора сохранены

Хотя про двух пацанов из подворотни, автократов, любящих понт и популистов, на***щих своих, чтоб чужие боялись, сказано почти все, - одно несущественное уточнение. Эрдоган сбил русский бомбардировщик, на что более сильная держава, типа Британии или США, никогда бы не пошли, именно потому, что при относительной слабости (относительно Британии и США), труднее дозировать силу удара. При большой потенциальной силе удара, сделать удар соразмерным - намного легче, чем если удар находится на пределе твоих возможностей.
Это совсем не означает, что Турция, в случае военного столкновения с Россией - хрестоматийный аутсайдер. Крымскую войну, начатую предтечей Путина Первого - Николаем (как, впрочем, и ряд других) Россия проигрывала по одной и той же причине: встающая с колен неправильно оценивала перспективу соотношения сил. То есть Россия полагала, что прогуляется по буфету и научит немытую Турцию, кто старший в коровнике. Думая, что никто из европейских держав за Турцию (Османскую империю) не впишется. А эти державы вписывались и ставили России неуд за стратегическое планирование. Плюс техническая отсталость, которая сразу не видна, но проявляется неизбежно, как запущенная чахотка при беге в противогазе. Вот поэтому Берлускони и возлагал в Севастополе венки к памятнику солдатам Сардинского королевства, которое вместе с Англий и Францией показали, что надувать щеки - сильный, конечно, прием, если грозно смотришь на себя в зеркало. А так в минусе Севастополь и Черное море, прощай.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56768496E4270
20-12-2015 (13:40)

Противоречивая политико-экономическая позиция и избыточная амбициозность

Причин, по которым российское общество так слабо, состоит из очень мелких и обособленных групп и отдельных фигур, не умеющих договориться друг с другом, конечно, много. Я бы выделил из них – кризис доверия. Доверия внутри оппозиционного – даже слово не подобрать: движения, протеста, онлайн тусовки, что ли. Все слова неточные, но доверие между теми, кто разделяет оппозиционные настроения, – минимальное.

Некогда консервативный философ Фукуяма исследовал этот феномен, названный им "социальной добродетелью", показывая, как меняется поведение членов общества (и само общество) в зависимости от уровня доверия между ними.

Если добавить национальной специфики, то низкий уровень доверия внутри оппозиции, как и внутри образованного сословия людей, кажущихся нам единомышленниками, будет определяться рядом мифов, которые и представляют это сообщество точнее других.

Я бы выделил три таких мифа.

Первый – распространенное убеждение, что, кроме меня и некоторых моих знакомых и коллег, все замараны, когда-то работали на структуры администрации президента, отвечают в той или иной степени за установление путинского всевластия, и их оппонирование Путину сегодня – не вызывает доверия и одобрения.

Дело, конечно, не в Павловском, Гельмане и других, которые зарабатывали на проправительственной политтехнологии до тех пор, пока их услуги были востребованы, а затем резко, как стакан воды выпив, стали азартными критиками путинского режима и ими же созданной системы.

Дискуссия, состоявшаяся на одном либеральном ресурсе после опубликования там интервью Павловского, показала следующее: доверия в этой среде нет никому и никакому периоду в истории путинского (и допутинского) режима. Многие справедливо указывают, что уже согласием "не касаться политики", писать свои стать про кино, театр, литературу, искусство – многие представители интеллигентского сословия подписали негласный пакт о сотрудничестве с путинским строем, согласившись получать внушительные гонорары за невмешательство в политическую жизнь.

Теперь вдруг некоторые решили, что можно улучшить состояние общества, проведя новую границу, структурировав его из тех, кто не очень продался или продался по неразумению, или не продался, а только не до конца понял уровень опасности, когда обменял высокие гонорары на позицию невмешательства. И решили, что можно безболезненно трансформировать интеллигентское сообщество, выведя за его пределы наиболее одиозных персонажей.

Понятная, но трудно исполнимая задача. От сообщества поваров или садовников сообщество интеллектуалов отличается тем, что, даже при плохой репутации, может резервировать за собой право на высказывание, которое может оказаться более ярким, чем у деятелей с менее противоречивой репутацией. То есть Белковский, Павловский и иже с ними подчас говорят интереснее, чем их более нормативные, но ригористичные (мне-то ригоризм нравится) товарищи.

Скорее всего, дело упирается не в нравственность, а в финансирование культуры и вполне понятное нежелание культурных деятелей поздней путинской поры выбрать себе зияющую бедность и независимость как путь.

Это, а ни что иное, не дает сегодняшнему ригоризму по отношению к запятнавшим себя коллегам, стать трендом. Слишком многие куплены или были куплены ранее. Искушение деньгами не преодолено и не отрефлексировано. Культурной деятельности это подчас не мешает, но обратно получить девственность в массовом порядке – проблематично. Поэтому и происходит грызня по поводу: кто кого и насколько предал, кто, как это признал и искупил, а кому прощения не будет никогда.

Но при всей симпатии к стойкости и невозможности забыть про прошлые шалости культуртрегеров, бесперспективность деления по уровню продажности очевидна. Конформизм или нонконформизм – устойчивые стратегии, как бы кто (я, например) не ругали конформистов, их всегда будет подавляющее большинство. Резоннее не упрекать за душевную слабость (уж какая есть), а менять условия бытования культуры. Что в современных условиях такая же, впрочем, фантастика, как и другие виды плюрализма.

Вторая часть мифа (или второй миф), придающая слабость интеллигентской оппозиции Путину, – социально-экономическая.

По сути дела подавляющее большинство российской оппозиции исповедует правые политические и экономические взгляды. То есть среди тех представителей так называемой элиты, кто Путина (как символ, конечно) поддерживает, и тех, кто этого же Путина критикует, политико-экономической разницы практически нет. То бишь, конечно, есть, но требует самых разнообразных и не всегда конструктивных уточнений, которые не затушевывают одну отчетливую вещь: и противники Путина, и сторонники – за неограниченный социальными конвенциями олигархизм. И когда вы черпаете симпатию, да и финансовую поддержку из одного источника, вам требуются дополнительные усилия, чтобы декларировать различия между собой и своими оппонентами. Если, конечно, не прибегать к однообразным мантрам: мы за институты гражданского общества, суды, выборы, партии. Да, мы такие же правые, как путинские сторонники, но мы – хорошие и честные, а они обманщики, манипуляторы и авантюристы. Чуть-чуть замкнутый круг.

Третий миф – о великой культуре. По умолчанию предполагается, что социальная и политическая жизнь у нас дрянная и позорная. А вот культура на удивление великая, эталонная, лучшая в мире.

Почему этот миф важен для интеллигенции, в том числе либеральной? Потому что представитель культуры, таким образом, не в болоте живет под именем российская социальная система, а как бы глубже, в толще самой культуры, и позиции эти значимые и знаковые, потому что символична и значима сама культура.

На самом деле русская культура вполне соответствует социальной и политической жизни, потому что культура, не в узком понимании, как сумма произведений прошлого и настоящего, а в широком, как совокупность традиций, привычек и обычаев, правил поведения и системы доминирующих ценностей, и есть основа того тупика, в котором много веков бьется рыбой об лед бестолковая русская жизнь.

Сбивает с толку некоторое количество европейски признанных создателей знаковых артефактов, но и эти артефакты, на самом деле, далеко не такие многочисленные, как в других более древних европейских культурах, не противоречат тому политическому и социальному тупику, который и представляет собой российская жизнь. А во многом этот тупик и продуцируют. Поэтому столь и отличаются местные, внутренние интерпретации этих артефактов, и внешние, мировые. Для внутреннего употребления распространены положительные, восторженные, комплементарные коннотации этих произведений, как вершин мировой культуры. В то время как внешние, в редких случаях совпадая по модулю оценки, делают акцент на экзотичности, парадоксальности, противоречивости заложенных в этих произведениях смыслах.

Но в любом случае, как бы не оценивать отдельные достижения русской культуры, эти достижения не меняют и вряд ли изменят тенденции развития русской истории, в которой, кроме парадоксальности и социальной несостоятельности, другой уникальности найти сложно.

Почему миф о великой русской культуре имеет отношение к невозможности оппозиционной интеллигенции ощутить солидарность и зримо противостоять каноническому движению в тупик (с редкими, раз-два за век попытками выйти на траекторию нормы в европейском понимании)? Потому что миф о великой культуре препятствует осознанию реальности и заставляет искать индивидуальную стратегию вписывания в мировой контекст, потому что только индивидуальные стратегии, как показывает опыт, бывают удачными.

В то время как более трезвое осознание и своего места в социальном пространстве, и своего места в культуре, и места отечественной культуры в пространстве мировой приучает к большей отчетливости и вменяемости.

В результате не столько мундиры голубые и покорный им народ, сколько отсутствие доверия, противоречивая политико-экономическая позиция и избыточная амбициозность оказываются причинами, препятствующими весомой политической роли российского образованного класса. Как результат, отсутствие уважения в обществе и роль аутсайдера.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56CF6DA9A5544
26-02-2016 (00:13)

случай Яковенко, Ихлова и Розова

Ухаживание за избирателем принципиально не отличается от ухаживания за женщиной. В обоих случаях надо понравиться, очаровать, завоевать. Про избирателей говорить не будем, и так все сказано, а вот о том, как бабу охмурить, есть два способа. То есть существуют и другие, но мы о двух наиболее популярных направлениях съема.

Первый – пытаться понять, что ей собственно надо-то, и потом напором и мольбою делать вид, что этим ожиданиям соответствуешь. Врешь, как первоклассник, изображаешь из себя героя или разочарованного в жизни богача, преувеличиваешь, прикидываешься другим, таким, какой нужен. О неприятном умалчиваешь, о достоинствах говоришь как на трибуне партсъезда. Подбиваешь клинья, кадришь во всю ивановскую. Чтобы обернуться прекрасным принцем на белом коне. По твоему мнению, то есть – по ее.

Второй способ – прямо противоположный. Никаких манипуляций, режешь правду-матку, предстаешь таким, каков есть. И весь пыл – а он необходим – тратишь на то, чтобы точнее описать себя. А дальше все будет, как будет. Хочет вешаться на шею, пускай, ее дело. Ты все сказал. Не хочет: ищи другого жениха, подруга.

Если внимательно прочесть полемику Яковенко, Ихлова и Розова, то речь у них идет как раз о способах охмурения. И нет никакой возможности, по крайней мере, у меня, сказать, кто из них прав. То есть все правы, а кого предпочла бы красавица из Крыжополя, если бы наши женихи поехали свататься гуртом, это только опытным путем. ПОтом и опытом, так сказать.

Напомню только слова мудрой Надежды Яковлевны Мандельштам, которая как-то заметила, что женщины любят не красивых или умных, а тех, кто ими занимаются. В яблочко?

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56DDE8F880FEF
08-03-2016 (12:23)

Я из России, но я не за Путина

Вчера в магазине, отвечая на самый частый американский вопрос: ты откуда, мил-человек, я ответил, как отвечаю давно: я из России, но я не за Путина. Вообще-то отвечать так – малодушие, свой крест надо нести стойко, раз ты родом из Путинлэнда, шуткой дело не исправишь. Пусть сами разбираются, каков ты на самом деле. Но я это не для самобичевания вспомнил, а ради ответа, который был ожидаем, но стал входить в обиход совсем недавно. "Ну что поделать, – сказали мне со вздохом, – и у нас есть Трамп".

Трамп – конечно, страшный удар по американской самоидентификации. Как-то так считалось, что у многоопытной демократии иммунитет на популистские вирусы типа нацизма и расизма. Но, как выяснилось, демократический опыт – вовсе не вакцина от массовых заблуждений и глупости. Вакцина (причем, скорее всего, краткосрочного действия) – сам вирус. Действует, правда, не на всех (Россию вообще уроками истории не проймешь, хоть каждый день коли себе коктейль из коричневой чумы и красной оспы), и уж точно не навсегда.

Страсть к упрощению, к рекам из молока и прочим чудесам в решете – слишком человеческое чувство. И сколько еще впереди открытий чудных (самых удивительных повторений), познают наши потомки, такие же, в общем, прекраснодушные, как и мы.

Даже если в результате любовь к трем апельсинам (Трем толстякам) от Трампа ограничится страхом и мокрой спиной, обнажилось то, что обнажает только опыт: вчера ты еще – мудрый пескарь-демократ, а сегодня в плену у краснобая.

Это если все обернется только испугом и позором, на что пока еще можно рассчитывать. Но в любом случае несколько уроков для, так сказать, молодой российской демократии (это когда она опять вернется вместе с теплым ветром перемен и оттепели) уже есть.

Попытаемся увидеть пару ярких и наиболее очевидных причин кризиса американской политической системы, значимых не только для нее самой. Начнем с самого простого – президентская республика. Если бы между собой в Новом свете соревновались не личности, а программы, как в республике парламентской, вероятность западания избирателя на яркого шоумена-пустобреха была бы меньше. Конкуренция программ, подкрепленная репутацией, – куда более безопасный путь для демократии, чем конкуренция обольстителей масс.

Казалось бы, все продумано: разделение властей, сложная система равновесия разных институтов, известных настолько, что и перечислять их уже неловко. На самом деле все эти институты хорошо работают, когда до пропасти три года скакать, не доскачешь. А вот когда зеркальный шкаф встал на ребро, институты обнаружили свою уязвимость и даже управляемость со стороны тех, кто вроде как такой же гражданин, как ты да я, да мы с тобой.

Если вы думаете, что я опять о Трампе, то это не совсем так. Ибо политический кризис сегодня почти в равной степени затронул как республиканцев, которые просто в панике от выбора сердцем у рядовых членов партии, так и демократов, проявляющих, возможно, не меньшую растерянность.

Если сегодня республиканский истеблишмент в одном шаге от того, чтобы применять к Трампу прием ниже пояса и снять его с дистанции со скандалом, чреватым потерей партией лица; то и у демократического истеблишмента ситуация ненамного лучше. Противостояние Клинтон и Сандерса, выявило такой же страх потери контроля, который заставляет видных республиканцев уже завтра призвать голосовать хоть за черта, хоть за Клинтон, только не за Жирика с берегов Потомака. И в чем этот страх проявился? В использовании орудия, о существовании которого демократическая Америка и не подозревала.

То есть, конечно, все (кому интересно) знали, что в съезде демократов, объявляющем кандидата в президенты, принимают участие не только делегаты, полученные тем или иным кандидатом в президенты, но и суперделегаты. Но на эту деталь политического гардероба не очень обращали внимание, пока она не превратилась в дубину политической войны.

Дело в том, что обычно праймериз разыгрывался между, так сказать, своими, и суперделегаты – высокопоставленные партийцы – делились примерно в той же пропорции, что и обыкновенные делегаты. То есть если за кандидатский минимум борется условный Буш с условной Клинтон, то голоса 717 суперделегатов делятся между ними, согласно их популярности. И все тебе демократичненько и незаметненько. Но как только с системным кандидатом Клинтон стал бороться никому неведомый Берни Сандерс, то выяснилось, что суперделегаты – это тайное орудие против демократических заблуждений электората.

Не было бы так стыдно, если бы такое орудие вынули из-под полы запаниковавшие республиканцы и применили его против Трампа. Не очень красиво, не очень демократично (то есть совсем недемократично), однако когда пахнет жареным, не до веера. Но когда демократический истеблишмент единым строем суперделегатов пошел в одну сторону, это обнажило те тайные нити управления, которые система держала, так сказать, про запас. И запас немаленький: из необходимых 2383 делегатов съезда почти одна треть не избирается.

Это не единственное откровение, которое преподнесла миру американская политическая система. Пока республиканцы боролись с демократами в виде своих центристских представителей, друг от друга малоотличимых, система разделения властей казалась незыблемой. Но как только пошел махач не понарошку, а в полную силу, выяснилось, что институты, например Верховный суд – далеко не такая уж независимая и чисто правовая сила. Обнаружилось, что судьи Верховного суда совсем даже не забывают о своей партийной принадлежности, как хотелось бы, и продолжают отстаивать свои политические пристрастия.

Умер член Верховного суда с республиканской подноготной и выяснилось, что назначение президентом нового – огромная проблема. Республиканцы, контролирующие палату представителей и во многом сенат, заявили, что будут блокировать любое назначение демократом-президентом своего кандидата. И все потому, что привыкли держать под уздцы Верховный суд, который давно перестал быть беспристрастно-юридическим, а стал партийным. Попросту говоря, еще одним форпостом республиканской обороны.

Смешно говорить, но даже главная американская гордость – незыблемая конституция – выявляет последнее время свою архаичность. Предположим, большинство избирателей полагает, что право покупки оружия должно быть более строгим, дабы ежемесячная пальба по сокурсникам, зрителям в кинотеатре или сослуживцам перестала быть видом жестокой национальной забавы. Кстати, большинство американцев так и считают – надо если не запретить свободную продажу оружия, то усилить контроль над выдачей разрешения на покупку и ношение мистера кольта. Так же считает президент, многие депутаты и сенаторы, а возражает им, прежде всего, оружейное лобби. Ну, казалось бы, мало ли каких лоббистов в Америке. Но в то-то и дело, что право на оружие закреплено особой поправкой в конституции, и пока эта поправка действует – обойти ее практически невозможно.

Понятно, что я пробежался по верхам, проблем у американской политической системы намного больше. Да, все так сошлось. Трамп обнаружил, что среди американских избирателей наивных и мракобесных так много, что уже Шварценеггер призывает голосовать за непроходимого Джона Касича, а не за трех первых номеров президентской гонки среди республиканцев.

Потому что все трое для республиканского начальства – не вполне республиканцы, а чайники (Трамп в квадрате), решившие оседлать правый поворот. Клинтон, которая устраивает и демократический, и даже республиканский истеблишмент, конечно, лучше Трампа. Но многие демократы ее не терпят почти так же, как республиканцы своего шоумена: слишком часто она попадалась на лжи, лицемерии и зависимости от Уолл-стрит (толстосумов), чего американцы вообще-то не любят. А уж молодые и социально активные демократы – в первую очередь. Не любят настолько, что если Берни Сандерс будет зарублен на корню, к чему все и идет, а у республиканцев выйдет тот же Касич (что невозможно, но это я чисто гипотетически, для увеличения ощущения абсурда), то многие, скорее всего, сочтут, что пристойный республиканец лучше расписной демократки.

Если это не кризис, то я уже не знаю, что такое для вас кризис. Так что молодой российской демократии, когда она в очередной раз заменит на пять минут страсть к отеческому кнуту, будет, на чем поучиться. Хотя чужие ошибки не столько поучительны, сколько заразительны. Раз – и ты под колпаком у Мюллера.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56E45F40E1318
12-03-2016 (21:27)
Сомневаетесь, что это случится скоро?

Дурные примеры заразительны. Путин стал использовать формулу "не пойман – не вор" практически сразу, как только получил власть. Первой проверкой общества на вшивость с припевом "а вы докажите" стало похищение в начале 2000-го журналиста Бабицкого, которого по распоряжению Путина (недовольного позицией журналиста по Чечне) для острастки другим удерживали и передавали друг другу разные группы боевиков и правоохранителей. А Путин стеснительно улыбался и советовал не волноваться: мол, все будет с Бабицким хорошо.

Это было еще до того, как Путин был избран президентом, только месяц прошел, как Ельцин сделал его наследником престола.

Так как это прокатило, то механизм по комбинированию лжи с требованием доказательств стал фирменным. "У Ходора руки по локоть у крови". Докажи, что не так.

Литвиненко полонием завода "Авангард" отравили. А где неопровержимые факты? И дабы выделить капслоком усмешку – Лугового в сенаторы.

Вежливые человечки? Так ведь форму в любом военторге купить можно.

И даже если факты предъявляются и факты неопровержимые, что с того? Доказали, что российские военные сбили малазийский Боинг? А я вам не верю, как Станиславский, ну что со мной, Фомой-неверующим, сделаете? У меня президентский иммунитет.

Понятно, что рецепт успеха был в открытом доступе, и начальнику стали подражать подчиненные. Как ни смешно, у Кадырова, скорее всего, что-то вроде стокгольмского синдрома (кстати, а разве не то же произошло и с Бабицким). Да и вообще – дитя войны, войной ушибленное. Он в какой-то мере жертва насилия, перенявшая у насильника его манеру. Политковская? Да зачем мне это нужно, меня подставляют. Убиты многочисленные политические противники? А вы свечку держали? Немцов? Не мой уровень. И так как остановить ученика нельзя, не разоблачив сначала учителя и его способ врать в глаза и не краснеть, выступление на арене будет продолжаться..

Нападение на журналистов типа на нейтральной полосе (а у вас есть бумага с печатью и подписью, что это я приказал?) – всего лишь инерция. Почему не использовать этот ход, если он работает? Вы говорите: вседозволенность, я говорю: не пойман – не вор. И поймать вора можно будет только тогда, когда рецепт по смешиванию наглости и лицемерия будет признан уголовно наказуемым. Сначала сквозь строй учителя, потом ученика. "Первым Карлик. Я сказал – Карлик".

Сомневаетесь, что это случится скоро? Что поделать, и я сомневаюсь.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56EAF7D06B417
17-03-2016 (21:34)
это как бы та мертвая вода, на которой и был собран "русский мир"

! Орфография и стилистика автора сохранены

Понятно, что идея загнивающего Запада, Европы, капитализма-протестантизма – часть комплекса неполноценности. Когда смерть оппонента, выбывание из игры, соревнования, борьбы обеспечивает незаслуженную победу. Боролся с ним, боролся, вдруг ноги у него подкосились, глаза закатились, все детали сложной конструкции рассыпались до винтика, и вместо грозного противника – кучка вторсырья, негодного в употребление.

Ненависть (а точнее страх) к Западу – это как бы та мертвая вода, на которой и был собран "русский мир". Ведь если Запад не враг, то кто мы со своим православием и претензиями на западное же наследство? Если мы не третий Рим, а Рим себе стоит и в ус не дует, какой мы-то Рим, поддельный? Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых. Мы сидим у постели богатого и нелюбимого дядюшки, отрабатывая роль бенефициара. Его конец – наш выигрыш будущего. Пересидели старого хрена, теперь покрутим твою швейную машинку.

Одна беда: он болеет, болеет уже какой век, но помирать явно не собирается. Скорее, наоборот, готов выступить – о чем страшно помыслить – распорядителем на наших похоронах. А это уже никуда не годится, и мы от ужаса воем: изыди, бездуховная трухлявая моль, я тебя уже давно похоронил в уме.

Каждое поколение русских и советских людей по-своему хоронят тлетворный Запад, а он, как двое из ларца, тут как тут. Готов даже нам помогать, не понимая нашей ненависти и полагая ее видом юношеского сперматоксикоза с прыщами и безумными неосуществимыми желаниями.

Еще раз: мы не о полюсах добра и зла, мол, Запад – свет, а мы – империя зла. Не о том сейчас речь, речь совсем о другом: кто у кого пировать на похоронах будет. И будет ли вообще?

По той страсти, с которой мы пытаемся накликать беду распада и смерти на гипнотический Запад, нетрудно понять, что мы этот распад и смерть самих себя чувствуем, как главную угрозу. Мы сами боимся и готовимся к аннигиляции. И чтобы не было так страшно, постоянно представляем себе похороны оппонента.

Возможно, что у ненависти к Западу три источника, три составные части. Как иначе. Первый источник – максимализм. Мы ведь в реальности не большие доки, мы больше по духовной части. Нам все эти гуглы-шмуглы, айфоны-афони – игрушки детей неразумных. Мы либо православные и единственные, либо пусть весь мир катится в тартарары. Поэтому гибель Запада нужна для подтверждения нашей истинности. У нас каждая точка боговдохновенна. Мы на правильном пути или нас нет. Пожелание гибели Европе – это как бы пожелания здоровья – себе. Алаверды. Другого не дано.

Второй источник – теория Маркса и его призрак, бродящий по Европе с желанием хоть кого-нибудь по пути зарезать. Европа и Запад в целом превратились в уже знакомую версию незакопанного покойника, которого если не мы предадим земле, так вездесущий пролетариат. В конце концов – не все ли нам равно, кто работает волшебником. Главное результат. Пусть дело не в православии, которое они отвергли, а в буржуазности, которой у нас по счастливой случайности почти нет. Главное: копайте, ребята, копайте и закапывайте все трупы, которые найдете, даже если они живые.

Третий источник – наши имперские победы и наша великодержавная спесь. Мы – младшие на этом празднике жизни. Мы пришли в этот мир, когда все уже состоялось: греки разные, волчица Рима, Возрождение и Просвещение. А мы – как незваные сельские дети в доме у помещика Ноздрева. И пукнуть страшно, и от ненависти и зависти сухо во рту. И ничто не в состоянии перебить этот страх и зависть, как наш ответ Чемберлену. Как аннексия у гнилого Запада того, что ему принадлежит или даже то, что он только поглаживает своей слабой старческой дланью. Отнимая у него, мы просто переходим из класса в класс. И отняв его жизнь, станем, наконец, с ним вровень.

Желание смерти Западу – и есть русская идея. Он умрет, а мы останемся, и будем править всем миром, за который некому будет вступиться.

Нас не должно смущать, что вместе с ненавистью к Западу нас сжигает и любовь к нему. Это любовь – как нейтронная бомба. К так называемым камням Европы. Мы, словно нерадивые ученики, хотим смерти учителю, чтобы некому было ставить нам размашистые двойки в дневник. Мы хотим этот западный мир, но населенный не высокомерными менторами, а нашими рабами, которые будут нам делать айфоны, бентли и боинги, а мы будем повелевать и великодушно похлопывать по плечу: молодец, Джон, умеешь, когда хочешь.

И что важно, мы не хотим убивать Запад, мы хотим, чтобы он сам развалился, как стены Иерихона, от нашей праведной молитвы. От мигрантов, чумы, любви к жизни и болезни духа. Мы, конечно, знаем, что ничего этого не будет. Нам просто страшно быть никем, и поэтому наша мечта, наш девиз, лозунг над колыбелью: победителю-ученику от побежденного учителя. Пусть ихний Байрон поклонится в ножки нашему Пушкину, и мы тогда все простим. И вместе выпьем и закурим. Ведь сила в правде, брат Джон, не так ли?