877. Еще раз про Послание Путина

[Николай Злобин]

http://www.echo.msk.ru/blog/nzlobin/1219425-echo/
16 декабря 2013, 23:06
Президентское послание 2013 года вызвало противоречивую реакцию. Одни увидели в нем новые идеи и подходы, другие – перевод дискуссии на второстепенные детали. Одни восприняли послание как стратегический документ, другие – как хозяйственный обзор. Разнообразие мнений отразило палитру политических взглядов, которые есть в России. Собственно, общественная реакция и есть одна из целей ежегодного послания президента любой демократической страны. Это всегда весьма личностный документ, отражающий видение конкретного национального лидера. Хотелось бы посмотреть на послание Путина именно с этой точки зрения.

Лет десять назад я написал статью, где анализировал взгляды Путина на страну, во главе которой он – во многом неожиданно для себя – оказался. Я пытался понять, как он видит Россию, есть ли у него вообще ее видение, как он понимает собственную роль в трансформации страны. Главные выводы, к которым я тогда пришел, были позже, скорее, подтверждены, чем опровергнуты действительностью. Увидел я это подтверждение и в очередном, десятом для Путина, послании Федеральному собранию.

Во-первых, у Путина десять лет назад уже были и, как показало послание, есть и сейчас достаточно взаимосвязанные, в целом системные представления о том, как он видит Россию. Можно (и нужно) спорить об адекватности, неверности или искаженности этих его представлений, соглашаться с ними или отвергать их, но бессмысленно оспаривать их наличие. У президента есть достаточно логичная – по крайней мере, с его личной точки зрения, - и целостная картина страны, которую он возглавляет. В этой картине экономические, политические, социальные и идеологические кирпичики тесно взаимосвязаны и лежат на своих местах. Как сложенная из «Лего» конструкция, из которой нельзя изъять какую-то отдельную деталь без того, чтобы не обрушить ее всю.

Эта целостность является и слабой, и сильной стороной путинского видения. Сильной, ибо неприятие оппонентами деталей этой картины для него просто непродуктивно и никак не нарушает ее целостности. Победить Путина можно только предложив обществу не улучшенную и исправленную «Россию Путина», а не менее целостную, взаимосвязанную и непротиворечивую картину развития страны, которую общество согласится принять. Не менее привлекательную. Пока ни одна из оппозиционных сил не оказалась в состоянии такое предложить. Они упорно оппонируют Путину по отдельным деталям его собственной конструкции, тем самым невольно укрепляя конструкторскую роль самого Путина. Своего «Лего», похоже, они так и не приобрели. Слабость же заключается в том, что уже и самому Путину все труднее выйти за рамки собственной конструкции, взглянуть на все со стороны критическим взглядом. В результате, он все больше и больше занимается лишь доводкой и полировкой тех или иных деталей своего творения. Новых деталей и в его «Лего» осталось не так много.

Во-вторых, наличие стратегии отнюдь не сопровождается инструкциями по ее реализации. Правильная тактика, - самая, наверное, трудная часть политической работы, которая лежит на плечах лидера любой страны, особенно такой запущенной как Россия. Серьезный политик должен быть, если хотите, не только стайером, но и бегуном на короткие тактические дистанции, «политическим спринтером». Спору нет, Путин оказался талантливым «политическим спринтером», наверное, самым сильным в нынешнем поколении лидеров. Однако надо уметь не только быстро добраться до следующего промежуточного финиша, следующего угла, но и точно определить, где он. Системное целеполагание и критическое осмысление не являются сильными сторонами российской политической культуры. Путин, конечно, цепкий политик, но неспособность критически посмотреть на свои усилия не позволяет создать связку «признание проблемы – механизм решения». Нельзя решить проблему, если, скажем, личная «целесообразность» мешает определению ее реальных причин. Так, эффективность нынешней внешней политики России, в частности, связана с отсутствием в ней многих субъективных «целесообразностей», часто погребающих под собой самые разумные внутриполитические действия. Во внешнем мире Путин ведет себя «по гамбургскому счету» и часто выигрывает, но во внутренней оказывается опутанным огромным количеством условностей, неформальных правил и отношений. Тактика превращается в импровизацию, следующая цель вдруг оказывается в противоположном углу от предыдущей, а общество становится заложником медийных вбросов на тему, что может неожиданно сделать власть.

В-третьих, традиционная Россия – плоская страна с очень сложной по сравнению с любыми западными аналогами иерархией власти, где общинная, местная, а не центральная власть реально являлась основой единства страны, главным механизмом управления. В отличие от сравнительно небольших европейских государств, любая вертикаль власти в обширной России всегда носила ограниченный и временный характер, а реформы местного управления исторически были главными политическими реформами. Скорее, Россия напоминает США, где, как говорят американцы; «вся политика – это политика местная», ибо местная власть оказывает на повседневную жизнь избирателя гораздо больше влияния, чем любые вертикали. Этот подход не только снова нашел отражение в путинском послании, но и оброс в нем конкретными деталями. Конечно, еще остается немало «белых пятен» - от распределения налогов и прибылей до разграничения ответственности. К примеру, в чем главная функция губернаторов? Являются ли они представителями центральной власти в регионах, как в ряде европейских стран, или, наоборот, защитниками региона от центральной власти, как, скажем, в США? В первом случае неразумно их избирать, во втором, неразумно их назначать. То же можно сказать о некоторых других ступенях управленческой структуры – от загадочных представителей президента в федеральных округах до мэров городов, чья функциональная значимость очень туманна.

В-четвертых, оба последних послания Путина показали, что для него на первое место сегодня выдвигаются ценностные проблемы. Лучше поздно, чем никогда. Отказ от государственной идеологии, закрепленный в Конституции, отнюдь не означает ликвидацию идеологии как таковой. Любому обществу нужна определенная система ценностей, в том числе политических и идейных, вокруг которых складывается концепция национального мировоззрения и поведения. Смена идеологии является целью любой революции. Этим они отличаются от переворотов и мятежей. С идеологии начинали большевики в 1917 году, реформы Горбачёва старовали с гласности, а Ельцина – с антикоммунизма. Успех любой масштабной реформы в значительной степени зависит от того, насколько она вписывается в систему ценностей и приоритетов, существующих в обществе. Даже толерантность и конкуренция политических идей в демократической стране отнюдь не есть отсутствие идеологии, но, напротив, ее наличие является их условием. Не может общество, как говорили раньше, «без царя в голове», то есть без ценностных ориентиров, не только эффективно позиционировать себя в мировой конкурентной среде, но и быть привлекательной моделью для других, то есть обладать моральным и интеллектуальным международным влиянием, отличным от просто военного. Холодная войны – апофеоз международного авторитета СССР и США – было противостоянием двух идеологий: коммунистической и либеральной. Крах одной из них и дискредитация другой привели к падению международного авторитета и привлекательности обеих стран, что стало большой проблемой для стабильности всего миропорядка.

Другое дело, что нигде и никогда власть сама не может быть источником общенациональных ценностей и тем более, идеологии. Она сама – их временное производное. Национальная идеология и система ценностей вырабатываются, развиваются и поддерживаются всем обществом. Ответственная власть может инициировать этот процесс, участвовать в нем, но не навязывать его содержание. Кроме того, далеко не все традиционные ценности являются действительно полезными или прогрессивными. Многие из них носили конкретно исторический, прикладной политический характер и сегодня будут неадекватны, как бы привлекательными они ни выглядели. К примеру, «традиционная семья», о которой говорит Путин – очень неоднозначное понятие в мировой истории, прошедшее через множество религиозных, правовых, нравственных, гендерных, экономических коллизий и конкретных форм. Какую именно семью собирается защищать Россия - один из мировых лидеров по числу разводов, абортов и домашнего насилия? Или земство, которое на фоне многовековой истории российской государственности существовало так недолго и никогда в полном виде не было реализовано. Можно ли его считать национальной традицией? С другой стороны, предложения, например, по деофшоризации российской экономики противоречат российским привычкам и глубоким традициям. Но они полностью соответствуют нынешним нормам и правилам многих европейских стран. Хоть это не российская традиция, но, судя по словам Путина, он считает деофшоризацию крайне полезным для страны делом и, похоже, готов добиваться ее реализации, вопреки желаниям немалой части политического класса.

Это закономерно. Российская демократия еще так молода, что своих традиций у нее немного, а вульгарная попытка просто извлечь что-то из советского или царского прошлого может привести к противоположным результатам. Однако стратегически совершенно правильно: Россия может стать привлекательной для других стран и влиятельной глобальной силой, выступая гарантом ряда традиционных ценностей, нравственных и гуманных принципов в мировой политике. Это сегодня самый эффективный и не опустошающий казну путь превращения России в своего рода нравственную сверхдержаву, запрос на которую так быстро растет в современном мире. Однако это невозможно, если, с одной стороны, не производить тщательного и беспристрастного отбора исторических традиций и ценностей, которые хочет Россия защищать и олицетворять, а с другой – если внутри ее самой будет существовать совсем другая система приоритетов и ценностей, выгодная только самой нынешней власти.

[Николай Злобин]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...sarya-v-golove
30.09.2013

В Кремле есть понимание того, что прежняя модель управляемой демократии исчерпала свои возможности
Президент РФ Владимир Путин (слева) с участниками юбилейного заседания Международного дискуссионного клуба "Валдай"
Президент РФ Владимир Путин (слева) с участниками юбилейного заседания Международного дискуссионного клуба "Валдай" Фото: ИТАР-ТАСС

Кремль готов скорректировать свою внутреннюю политику? О том, каких именно изменений стоит ждать и почему, в интервью «Профилю» размышляет президент Центра глобальных интересов (США) Николай Злобин — постоянный участник «Валдайского форума», давний собеседник президента России.

ПРОФИЛЬ: Николай, я почитал отзывы о недавней встрече участников «Валдайского форума» с Владимиром Путиным — почти все эксперты в восторге. Чем президент вас так очаровал?

Злобин: Я бы разделил эту встречу на действо и содержание. С точки зрения действа это был «Бродвей», театр одного актера, шоу триумфатора — назовите, как хотите. Путин выступал в роли лидера страны, который чувствует себя абсолютно уверенно. Он самодостаточен, спокоен, открыт, знает, чего хочет, не боится вызовов — по крайней мере, производит такое впечатление. Было видно, что он получал удовольствие от этой встречи, вероятно, чувствуя себя хозяином положения. В общем, за десять лет существования «Валдайского форума» такого Путина мы никогда не видели: это был молодой, уверенный в себе Путин, которого просто «прет» от того, что он делает. Было видно, что он знает, что надо делать, как надо делать, и поэтому легко отбивает атаки оппозиционеров, которым он, кстати, сам же и предлагал задавать ему вопросы. В итоге все участники встречи выходили оттуда со словами: «Какое прекрасное шоу!» Что касается содержания, то на следующий день после этой встречи мы стали анализировать, что именно сказал Путин. И здесь уже мнения разделились, и оценки были куда сдержаннее. Но это было на следующий день...

ПРОФИЛЬ: Наблюдая за происходящим на Валдае, я лишний раз убедился в кризисе политологической мысли: полтора года назад, во время событий на Болотной, многие «эксперты» прочили Путину закат карьеры. Но заката что-то не видно. Согласен?

Злобин: Ты прав. Как после московских выборов стало очевидно, что обанкротилась прикладная социология, которая не смогла даже близко предсказать результаты Собянина и Навального, так и в случае с Путиным обанкротилась прикладная политология. Причем и российская, и зарубежная. Надо признать, что большинство западных «советологов» и прочих «специалистов по Путину» не смогли адекватно оценить его перспективы. Некоторые действительно писали, что Путин — едва ли не «политический труп». А сейчас даже им стало очевидно, что у Путина по-прежнему большой потенциал — и личный, и командный. Ведь перед тем как встретиться с «валдайцами», Путин показал нам свою ближнюю команду: Вячеслав Володин, Сергей Иванов, Сергей Лавров, Сергей Шойгу... Выяснилось, что, во-первых, такая команда есть, и, во-вторых, она очень сильная: посмотри, Сергей Лавров переигрывает всех, это — тяжеловес. При этом они вовсе не «облизывали» Путина, они говорили о серьезных, системных вещах, которые хотят сделать в России. Вячеслав Володин, например, подробно рассказал о том, какими будут контуры внутренней политики Кремля, и с чем-то из того, о чем он говорил, мне трудно поспорить. Кажется, мне стало понятно, для чего Путин пошел на третий срок...

ПРОФИЛЬ: Интересно!

Злобин: Я считаю, что сверхзадача, которую он перед собой ставит, — сделать свое третье президентство президентством ценностей. Экономикой, политикой он, разумеется, занимался и будет заниматься, но с ними ясно, что делать. А вот с идеологией, с ценностями — полный бардак. Россия уже превратилась в страну с царем во главе, но она по-прежнему без царя в голове. Мне кажется, Путин это понимает и пытается решить эту проблему так, как он это видит. Грубо говоря, он пришел на третий срок поставить этого «царя в голове». Разумеется, того «царя», который ему нужен...

ПРОФИЛЬ: А какими при этом будут контуры реальной политики? С внешней все ясно, а вот по поводу внутренней есть разные мнения...

Злобин: С внешней действительно все понятно — и Лавров, и Шойгу прямо заявляли, что ни о какой конфронтации с США речь не идет. Россия не намерена вставать на антиамериканские позиции. В этом смысле конфронтационный стиль больше рассчитан на внутреннего потребителя, чем на внешнего. Что касается внутренней политики, мне кажется, в Кремле есть понимание того, что прежняя модель управляемой демократии исчерпала свои возможности, что скамейка запасных пуста. Нужны новые люди, и такие люди за десять лет уже подросли, им по 30—40 лет, их нельзя уже сдерживать, они не маленькие мальчики — с ними нужно работать. Как работать — это вопрос политтехнологический. С одной стороны, их надо допустить к каким-то структурам управления, не надо делать проблему там, где ее нет. В этом смысле можно сказать, что Путин поддержал желание оппозиционеров — того же Ильи Пономарева, Владимира Рыжкова — участвовать в выборах. С другой стороны, нужно использовать старую добрую тактику: задушить врагов в объятиях — попытаться вовлечь, сделать несистемных политиков системными и т.д. Пусть эти энергичные люди избираются в мэры, городские и региональные Думы: кто пройдет, тот пройдет. А дальше мы будем с ними работать — пусть вживаются в систему. Думаю, таков нынешний подход: кто хочет работать, пусть идет и работает. В этом, я думаю, и будет состоять главная опасность для оппозиционеров: отвергнуть это предложение власти они не смогут, а вживание в систему может означать для них фактическое вступление в «Единую Россию». В фигуральном, разумеется, смысле. Для оппозиции содержательной, типа Владимира Рыжкова, это хороший вариант. Для оппозиционеров-ораторов, политических блогеров это неприемлемый вариант: работать-то они не хотят. Так что у оппозиции появился выбор: либо оставаться оголтелой оппозицией, либо встраиваться в систему. Но система съест...

ПРОФИЛЬ: Встреча показала, что приглашенные оппозиционеры были довольно благодушно настроены к Владимиру Владимировичу...

Злобин: Ну а что ты хочешь? Во-первых, они до последнего опасались, что их не пустят на встречу с Путиным. Во-вторых, Путин их просто очаровал. Назвав Рыжкова Володей, а Собчак — Ксюшей, он фактически не оставил им возможности хамить, говорить колкости в его адрес. Рыжков (это было видно) растаял — это и понятно: он, известный в России политик, бывший первый вице-спикер Думы, двенадцать лет не общался с президентом, его все это время не пускали на экраны, всячески препятствовали деятельности его партии. А тут — «Володя»... Мне кажется, они поддались и задали мягкие вопросы. Никто не говорил про антинародный режим, про нелегитимные выборы — многие от них ждали другого...

ПРОФИЛЬ: Нет ощущения, что оппозиция вообще спорит с Путиным по деталям?

Злобин: Даже Навальный спорит о деталях! По большому счету, это свидетельствует о банкротстве российского интеллектуального класса. Иногда мне кажется, что оппозиция вообще спорит с Путиным по тем темам, по которым ему хочется, чтобы с ним спорили. Мне недавно довелось слышать такое сравнение: представим себе такой же «Валдай», только в начале прошлого века. На сцене — Николай II, в зале среди прочих — Милюков, Троцкий, Ленин. И Николай дает слово: «Давай, Володь, задавай свой вопрос!» Правда, трудно такое представить? Сейчас же схожую ситуацию страна наблюдала в прямом эфире. Да, говорят, «Навального на него не было!». Но что предлагает Навальный? «Если наступит время переворачивать машины и поджигать фаейры, я вам об этом объявлю!» Но серьезный политик не может рассчитывать на поддержку москвичей с такими призывами. Машины-то свои! Автомобилисты будут против!

ПРОФИЛЬ: Есть, на твой взгляд, перспектива у тех оппозиционеров, кто выберет путь, как ты выразился, «оголтелого» противостояния с властью?

Злобин: Мне кажется, только если система рухнет. Пока она работает, политических перспектив нет. Сейчас система устойчива, и изнутри ее взорвать не удастся. Но все-таки скажем несколько слов в пользу Навального: он силен тем, что за ним стоит политическая сила нового типа. Я считаю, что время политических партий во всем мире уходит в прошлое, на их смену приходят неформализованные «гибкие коалиции» граждан, не заточенные под конкретную программу. Их не за что ущипнуть — им не нужны регистрации в Минюсте и прочие формальные вещи. Такой структурой, кстати, была польская «Солидарность». За Навальным стоит примерно такая же сила. Но и власть этот тренд видит: Общероссийский народный фронт Путина может стать ответом на такого рода вызов. Главное, чтобы его не формализовали, не сделали из него вторую «Единую Россию». А в том, что у такого движения, как ОНФ, может быть потенциал, сомнений нет. Давайте не будем упрощать ситуацию: в такой большой и сложной стране, обладающей к тому же ядерным потенциалом, немало умных и влиятельных людей, которые надеются на стабильность. Пусть и при смене лиц, при более широкой политической конкуренции, но на стабильность. Так что Путину с его программой объективно есть на кого опереться.

ПРОФИЛЬ: То есть раньше 2024 года, когда истечет гипотетический четвертый срок Путина и возникнет ситуация «пересменки», ничего не может произойти? Злобин: До 2024 года еще надо дожить. Я думаю, к тому времени наверняка изменится Конституция и будет другая политическая система.

Беседовал Владимир Рудаков

[Николай Злобин]

http://echo.msk.ru/blog/nzlobin/1273556-echo/
06 марта 2014, 17:04
Я писал и говорил об этом довольно много. Подробно писал в своей книге "Второй новый миропорядок", которая вышла на русском языке в 2009 году. Приведу только одну цитату из самого себя четырехлетней давности. Извините за ее длинноту)

Это касается, конечно, не только Крыма. Со мной, кстати, спорили все, кому ни лень по обе стороны океана...

Распад СССР не закончился («Эхо Москвы», апрель 2010 г.): ...

«Распад СССР еще не закончился. Мы находимся в процессе. Наивно полагать, что империя рухнула в один день. Империи распадаются долго и мучительно. Особенно если они состояли из соседствующих территорий и перемешанного по множеству критериев населения. Когда несколько лет назад я впервые высказал этот тезис, он был воспринят с большим скептицизмом. Сегодня его подтверждает сама жизнь. Не менее наивно полагать, что распад произошел в соответствии с границами союзных республик и на этом дело закончилось.

Многие из границ носят неестественный характер и не совпадают с границами историческими, этническими, культурными, религиозными, экономическими. Границы внутри СССР носили прикладной политический характер. Сегодня они часто выглядят нелогично, противоречат реальности. Они не могут стать долгосрочной основой новой политической географии Евразии. Существующие ныне на постсоветском пространстве границы неизбежно будут меняться. Как результат, постсоветское пространство является нестабильным регионом, с высокой степенью непредсказуемости и высокой долей политической импровизации. Здесь есть вероятность появления новых государств и распад или изменение территории ряда нынешних...

Как бы там ни было, я просто не вижу автоматизма в том, что распад СССР по границам бывших республик автоматически приведет к такому же количеству появления независимых государств. Мы знаем, как строились внутренние границы в СССР, как они чертились – возьмите ту же проблему Крыма, например, да и многие проблемы. И считать, что именно эти границы станут границами политическими, экономическими, этническими, религиозными, культурными – какими угодно – и установятся в качестве независимых государств, я бы не стал...

Вообще, я историк, и как историк могу сказать, что в принципе, ничего вечного нет – государства не бывают вечными – они умирают, раздвигают границы, расширяются, сужаются, приобретают новые территории – в этом весь смысл изменения политической географии – она происходит всегда. Вообще, распад СССР само по себе большое изменение политической географии. Но считать, что СССР распадется на 15 кусков и на этом кончится, по-моему, это глупость и наивность. В принципе я думаю, что распад СССР еще не закончился, и мы находимся в процессе».

[Николай Злобин]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../5994585.shtml
O том, почему в будущем Россия рискует оказаться в положении Украины

16 апреля 2014, 13:30

Не возникало особых сомнений, что по мере приближения назначенных на 25 мая президентских выборов на Украине ситуация как внутри нее, так и вокруг будет обостряться. И это немудрено.

С одной стороны, ни одна серьезная внешняя сила, естественно, не рискнет выступить против проведения выборов в любой стране, находящейся в длительном политическом кризисе. Никаких иных вариантов формирования легитимной власти просто не существует. Кроме того, препятствовать выборам – значит так или иначе способствовать неопределенности, напряжению и продлению жизни власти, легитимность которой действительно стоит под сомнением. Но с другой стороны, в случае успешно проведенных выборов, а то и референдума политические возможности влияния на Киев как извне, так и изнутри будут в значительной степени утрачены.

Запад примет любые результаты выборов, тем более что удивительно, но пророссийские и русскоязычные силы, которые в немалом количестве есть на Украине, так и не выдвинули на них своего кандидата.

Насколько можно понять, они даже не попытались, как это принято, договориться с кем-то из нынешних кандидатов о своей поддержке в обмен на гарантии после победы.

Россия, которая позиционирует себя как сторонник традиционного права и которая в принципе сотрудничает лишь c легитимной властью, тоже, конечно, не сможет не признать результаты выборов. Москва будет вынуждена работать с любым украинским руководством, сформированным после 25 мая.

Украинским протестующим в восточных областях после президентских выборов и возможного общеукраинского референдума будет трудно найти повод для акций неповиновения. Им и сейчас это на самом деле нелегко: от чего именно им так срочно хочется отдалиться? Старой власти нет, новая украинская не только не успела ничего «антивосточного» сделать, да и будет еще существовать она лишь чуть больше месяца.

Требовать же референдум, одновременно игнорируя выборы президента и обсуждение конституции, абсурдно.

Такое впечатление, что они активизировались, чтобы наконец понять, кому эти области нужнее – Москве или Киеву (пока, кажется, никому), и попробовать затормозить выборы, вынудив власти страны ввести чрезвычайное положение и поставив Москву перед выбором из двух зол.

Иногда ситуация выглядит так, как будто киевские власти специально сдают восточные области, с тем чтобы заставить Москву сделать выбор, который окончательно поставит ее в положение международного изгоя.

Москва, в свою очередь, похоже, пытается понять, насколько широка у нее поддержка в этих регионах, и не видит какого-либо удовлетворяющего ее результата.

Невозможно предсказать, чем именно закончится нынешний виток напряжения в краткосрочной перспективе, как (если) пройдут президентские выборы и референдум, каково будет будущее территориальное и конституционное устройство Украины. Какие еще просчеты сделают ее временные власти? Главное сегодня – избежать гражданской войны и человеческих жертв. Скорее более очевидны средне- и долгосрочные перспективы этого нарастающего противостояния.

Запад наконец с удивлением осознал, что его экономика, а особенно банковская система слишком тесно срослась за эти годы с российской.

Дальнейшее нарастание финансовых санкций против России чревато для него потерями, близкими к неприемлемым. Например, к утрате шансов на возврат большей части US $720-миллиардного российского внешнего долга.

Действия Запада будут все больше носить характер не финансово-экономических санкций, а постепенного и последовательного пересмотра своей экономической и технологической политики в отношении России при сохранении нормальных банковских отношений. По крайней мере, до тех пор, пока (если) недоверие к рублю как внутри России, так и в мире не достигнет критического уровня.

Многие полагают, что российская экономика и так входит в период стагфляции. Рубль будет слабеть. Поэтому, например, возможный переход на рублевые расчеты в долгосрочных энергетических контрактах с Китаем приведет к тому, что Пекин лет через семь-десять сможет получать российские энергоносители почти по символической рублевой цене и быстро подавит экономику, а потом и политику России, а также большей части постсоветского пространства. Одновременно Россия рискует утратить европейский рынок. Москва, считают в Вашингтоне, достаточно умна, чтобы это понимать.

Очевидно, что Запад вообще не заинтересован в обвале российской экономики, так как это вызовет цунами, способное нанести колоссальный вред всей глобальной экономике.

Санкции будут носить отчасти персональный, а главное – военный и социально-политический характер. Они неизбежно затронут вопросы международной безопасности. На Западе сегодня зреет желание не рассматривать больше Россию как часть общеевропейской системы безопасности, как это было на протяжении последних 25 лет. Иначе говоря, разделить зоны ответственности, не считать больше вызовы безопасности России – как внутренние, так и внешние – вызовами себе, на которые надо реагировать.

Это может быть самым крупным переосмыслением всей системы глобальной безопасности после распада СССР.

В условиях, когда ни одна страна мира не в состоянии самостоятельно решить проблему обеспечения своей стратегической безопасности, Россия может оказаться перед этой практически невыполнимой и чрезвычайно дорогостоящей необходимостью. Можно с сожалением вспоминать, как Запад несколько лет назад просто проигнорировал предложения Москвы, высказанные тогда президентом Д. Медведевым, по европейской системе безопасности, но в реальности Россия скоро может оказаться один на один со своими угрозами, от террористических и демографических до экологических и технологических. Конечно, одновременно окажутся сильно ослабленными восточные и юго-восточные границы зоны европейской зоны безопасности, где неизбежно возникнет зона постоянного напряжения, но которая на радость западным ястребам реально реанимирует НАТО.

Ожидать военного союза России и Китая нет никаких оснований. Пекин не раз давал это понять, даже в рамках Шанхайской организации. Китай гораздо эффективнее продвигает свои интересы через экономику и принципиально отказываясь разделять чьи-то позиции в политическом или военном противостоянии. Запад, безусловно, останется для России центром огромного политического, идейного, культурного и технологического притяжения, в то время как Китай уже является для нее все более мощным центром притяжения экономического.

В ближайшие четверть века Россия рискует невольно оказаться в нынешнем положении Украины, будучи раздираемой между этими двумя глобальными центрами.

Особенно если экономика самой России будет оставаться экономикой энергоресурсов, на которую лягут неизбежные в такой ситуации огромные военные расходы, а разница между ее регионами будет расти. России надо избежать такой участи.

Более того, уже сейчас Запад, в первую очередь США, который не видит пока других возможностей обеспечения безопасности своих интересов, может вновь вернуться к малопродуктивной попытке построения однополярного мира с мощным военно-политическим евроатлантическим полюсом.

Нынешнее бесполярное состояние миропорядка, повлекшее столь быстрое и не ожидаемое никем изменение национальных границ в Европе, похоже, не устраивает уже никого. Парадоксально, но события на Украине заставляют сегодня западный политический класс всерьез переоценить опыт «холодной войны».

Конечно, такая перестройка займет как минимум пару десятилетий и ляжет малоподъемным грузом на ослабевшую экономику Запада. Однако его политическая решимость в этом вопросе стала расти, да и США извлекли кое-какие уроки из неудачи администрации Джорджа Буша-младшего и будут теперь гораздо более селективны в выборе объектов для противостояния.
Единственной пока силой, способной бросить реальный вызов однополярному миру по-западному, похоже, будет Китай.

Учитывая гигантскую американо-китайскую экономику, неочевидно, что Пекин захочет этого военно-политического, но экономически убыточного противостояния. Но даже если это и произойдет, в мире так или иначе начнет складываться новый биполярный мир, в котором России, скорее всего, придется на практике довольствоваться ролью региональной державы и искать союза с одной из сторон, уповая на свое ядерное оружие, которое вряд ли она решится когда-либо использовать. Этой участи России также необходимо избежать.

Перед российским руководством сегодня стоят очень серьезные задачи исторического порядка.

Мировая история полна примеров, когда та или иная сторона триумфально выигрывала одну битву за другой, одно сражение за другим, но проигрывала войну. Нынешняя ситуация не устраивает ни Россию, ни Запад, ни все мировое сообщество. Хорошего выхода из нее пока тоже не видно. Западные санкции и попытки изолировать Россию стратегической политикой не назовешь. Это лишь ее беспомощная имитация.

Российское головокружение от успеха крымской операции и некоторое снисходительно-пренебрежительное отношение к Западу, который оказался не способен на быструю реакцию, – плохая почва для принятия взвешенных решений.

Москве как никогда сегодня нужна холодная и рациональная голова. Россия показала всем, на что она способна в военно-политическом и моральном плане. Убедила всех в наличии у себя воли. Теперь необходима демонстрация ее политического интеллекта. Глобальный правящий класс находится не в каком-то военном или экономическом, а именно в интеллектуальном тупике. Изоляция и истерия одних вкупе с самоизоляцией и самоуверенностью других будут его только усугублять.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Николай Злобин]

http://www.echo.msk.ru/blog/nzlobin/1378042-echo/
11 августа 2014, 21:53
Насколько можно понять, Россия полностью сняла с повестки дня лозунг федерализации Украины, который еще совсем недавно был центральной идеей ее политики там. Причины этого более или менее понятны. Что пришло взамен?

Признавать Новороссию Россия также не собирается. Если признавать, то надо было раньше, чтобы хотя бы спасти человеческие жизни. Использовать вариацию крымского сценария. Сейчас все это слишком поздно.

Три месяца назад я предлагал Москве попытаться заморозить конфликт и постараться перевести его в долговременную холодную стадию, по типу других замороженных конфликтов на постсоветском пространстве, связав его политически с продолжающимся процессом распада СССР. Продолжающийся до сих пор распад Советского Союза, изменение границ и постепенное создание новой политической географии на этой территории – процесс относительно объективный, имеющий свою логику, свои ускорения и обострения, но процесс длительный и, безусловно, болезненым. Некоторые страны неизбежно будут что-то терять, другие – приобретать, а когда-то сугубо внутренние границы между частями бывшего СССР еще долго будут оставаться подвижными.

Однако этот процесс не только вполне легитимный, исторически обоснованный, но и уже почти четверть века не вызывающий отторжения у Запада, да и у всего мира. Империи распадаются долго и мучительно, именно Западу это известно очень хорошо. Но признаков такой политики в Москве я пока не увидел. Очевидно, что теперь уже ни Киев, ни Запад, ни Новороссия так просто не согласятся на замораживание ситуации.

Стабильность украинского государства и его новой власти, похоже, была сильно недооценена в Москве. Рассчитывать на их крах из-за ситуации на востоке страны не приходится. А вводить в восточную Украину российские войска, чтобы поддержать силы, которые сама Москва не признала в качестве легитимных, значит вызвать такие глобальные последствия, о которых и думать не хочется.

На этой неделе Владимир Путин выступит в Крыму перед членами правительства и депутатами. Многие в мире убеждены, что российский лидер находится в глухой политической западне из которой вообще нет хорошего выхода. Любой шаг плох. Сумеет ли Путин найти эффектный выход? Как известно, он славится своими непредсказуемыми, неожиданными ходами. Это его фирменный стиль. Тем более, что российские политические институты его никак не сдерживают.

Обычно на глобальной сцене именно непредсказуемость того или иного политика вызывает наибольшее отторжение. Однако, парадоксальным образом, сегодня многие рассчитывают именно на путинскую непредсказуемость. На то, что он сделает что-то, что от него мало кто или вообще никто не ожидает. Нужен неожиданный политический финт. Надежда, правда, небольшая, но других надежд на цивилизованное разрешение украинского конфликта, похоже, в мире остается все меньше. Международные институты и структуры в очередной раз не справились с проблемой. Мы все стремительней втягиваемся в новое противостояние, масштаб и последствия которого ни Вашингтон, ни Брюссель, ни Москва просчитать просто не в состоянии.

[Николай Злобин]

https://republic.ru/russia/kak_ya_po...m-699395.xhtml

Как я поспорил с Путиным Фото: ИТАР-ТАСС/ Артем Коротаев

Последняя встреча премьер-министра Путина с Валдайским клубом была, наверное, одной из самых интересных, содержательных и живых в рамках всех встреч за эти годы. Я вступил с ним в дискуссию по поводу системы ручного управления, причем именно его, путинскими руками осуществляющейся. Я спросил, не волнует ли его тот факт, что за последние годы в России не появились новые политики? Ведь после Дмитрия Медведева в Россиии не появилось ни одного хорошего политика, национального масштаба. Этот вопрос как-то разогрел Путина, он оживился и стал говорить много, и втянул меня (или я его) в целую дискуссию по поводу роли лидерства и роли политических партий, и того, как это должно строиться и откуда берутся лидеры. Но на мою просьбу назвать новые фамилии, он сказал, что есть пока Дмитрий Медведев: «И вот есть Дмитрий Медведев, и вот есть еще люди, но фамилии называть я вам не буду». Я очень сомневаюсь, что у него были фамилии, чтобы их назвать.

Мне кажется, проблема новых лидеров – одна из серьезнейших политических проблем России. Но когда я попытался перевести этот вопрос в системный, говорю: «Что же не в порядке в этой системе, что новые лидеры не появляются, а заточено все под вас?», – Путин свел этот разговор к разговорам о других странах, говоря, что у республиканцев в США тоже сейчас нет лидера, или Берлускони уходит, а кто вместо него – в Италии тоже нет очевидного лидера. Что это не только проблема президентской системы власти, но это проблема и развитых демократий, где тоже возникают проблемы недостатка лидерства. И вообще, рано его хоронить. Он никуда не собирается, у него есть свое видение на 5, 7, 10 лет вперед, и он остается у власти отнюдь не для того, чтобы зацепиться во власти. Путин снова сказал, что если бы он хотел зацепиться за власть, он бы легко 4 года назад добился бы изменения Конституции, остался бы на 3-й срок подряд. Что, в общем, тоже не лишено смысла, потому что это, безусловно, было одним из вариантов 2008-го, который, как известно, широко обсуждался.

О втором сроке говорить пока рано, конечно (1-й срок – 6 лет, это достаточно долго, в современном мире это очень долго). Но видение, которое он нам излагал, конечно, не ограничивается 6 годами, это тоже очевидно, Путин строил планы на 7–10 лет вперед.

С точки зрения потенциала чисто физического, эмоционального, интеллектуального, Владимир Владимирович, конечно, готов к длительному пребыванию у власти – здесь речи даже и нет, и ни грамма неуверенности, он очень уверенно себя чувствовал, уверенно отвечал на вопросы как обычно, без всяких бумажек, без всяких записок, без помощников, без ничего, сыпал фактами, цифрами, именами, приводил очень интересные, в принципе, факты, некоторые из них были новы даже для наших экспертов, для моих коллег, да и для меня.

На самом деле, человек он, безусловно, незаурядный, интересный, сильный, волевой, и здесь ему никак не откажешь. Другое дело, что, мне кажется, есть системная проблема, что политиков его масштаба в России нет, и отчасти это проблема для него самого, потому что любая монополия – она вредна изначально, потому что, в общем-то, она неизбежно рано или поздно приведет к очень серьезным системным ошибкам. Как решать эту монополию, на самом деле, избавляться от нее, он не объяснил. Я так понимаю, видения у него нету. Путин сказал, что ему нравится американская система, когда немного больших политических сил наверху конкурируют между собой, а вся политическая конкуренция, вся демократия, вся политическая борьба, праймериз – все это внутри партии, внутри партийных демократий развивается максимально, а наверх выходит несколько крупных сил, которые идут представлять интересы общества и между собой конкурировать. Как это будет происходить в России, в условиях отсутствия равных Путину лидеров или, по крайней мере, способных бросить ему вызов, я не очень понимаю. И Путин не очень понимает, похоже.

Мне кажется, вопрос его этот очень заинтересовал – может быть, ему в голову не приходил этот вопрос. Но он, действительно, загорелся и начал очень по-разному объяснять, доказывать, может быть даже самому себе. И мне кажется, что, в общем, он как-то задумался. Может быть, ему даже хотелось, чтобы такой вопрос ему задали, потому что после меня, отталкиваясь от моего вопроса, еще несколько человек поднимали эту же самую тему, говорили, что «Вот, Злобин задал такой вопрос – а давайте-ка к нему вернемся». Он к нему возвращался с удовольствием, еще и еще повторял свои тезисы. Но ответов у него нет, а вместо них есть ущербность в попытках Путина убедить нас и самого себя, что такую политическую систему он сможет построить.