3651. Князь Андрей Курбский

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/digest/14831/
«Прекрасный исследователь московских дел»

Историк Константин Ерусалимский о полководце и литераторе Андрее Курбском.
«Прекрасный исследователь московских дел»
Прошла лекция историка и профессора кафедры Истории и теории культуры РГГУ Константина Ерусалимского о русском полководце, политике и писателе князе Андрее Курбском. Он известен как близкий соратник Ивана Грозного, впоследствии попавший в опалу царю. Доклад был приурочен к изданию книги Курбского «История о делах великого князя московского», над реконструкцией которой трудился историк. «Лента.ру» записала основные тезисы его выступления.

Герой-полководец

Знаменитая картина, на которой изображен, как считают историки, Андрей Курбский, является репродукцией портрета неизвестного, хранившегося в галерее Несвижского замка князей Радзивиллов (богатейший род в Великом княжестве Литовском — прим. «Ленты.ру»). Он принадлежит эпохе сарматского портрета — так этот стиль живописи называли в XVI веке. В XIX веке его приписывали кисти князя Михаила Борисовича Тверского. По всей видимости, на нем изображено высокопоставленное лицо восточно-русского или восточного происхождения. Это действительно может быть Курбский, поскольку в собрании князей Радзивиллов значился потрет под названием «Князь Курбский старый», но он либо не сохранился, либо до сих пор не идентифицирован.

Полководец неоднократно представлен и в Лицевом летописном своде — это бородатый мужчина, изображаемый в сценах битв. Одна из самых ярких миниатюр Свода — падение Курбского под копыта коня в момент штурма Казани. В Москве князь воспринимался именно в качестве героя, сделавшего стремительную карьеру на военном поприще. К 27 годам он уже стал боярином, а затем — первым воеводой большого полка в одном из походов. Если сравнивать карьеры полководцев XVI и XX веков, то Курбский больше всего напоминает маршала Тухачевского.

Князь Андрей был официально созданным героем. В разрядных книгах и летописях он часто упоминается как «раненый», и уж если государственные документы рассказывают о нем как о человеке, получившем ранение, то это имело значение для современников.

30 апреля 1564 года Курбский покинул юрьевский пост наместника и бежал к королю Сигизмунду Августу (великий князь литовский, король польский — прим. «Ленты.ру»), от которого получил имения в Великом княжестве Литовском. Стремясь стать ротмистром, он продолжал военную карьеру до 1569 года, а затем на какое-то время прервал ее и работал в имении. В конце 70-х годов XVI века он вернулся на военное поприще и принял участие в походах 1579-1581 годов, будучи совсем немолодым и довольно больным человеком.

Для исследователя наибольший интерес представляет литературная работа Курбского, прославившегося в качестве автора посланий, известных уже в его московский период.

В первом послании Ивана Грозного князю Андрею процитировано около 40 процентов письма Курбского, а остальное пересказано близко к тексту. Таким образом, в России послание «государева изменника» могли читать не только в оригинале, но и в изложении царя. Письмо Курбского хранилось в царском архиве, в собрании монахов, у Строгановых и других лиц, вовлеченных в политику.

В Речи Посполитой князь тоже был известен как литератор. Всего через год после его смерти геральдист Бартош Папроцкий описывает Курбского как «мудрого человека». Доминиканский монах Симон Окольский в трактате Orbis Polonus («Мир Польский») пишет, что Курбский — «прекрасный исследователь московских дел». О его писательской деятельности известно также из посланий короля Стефана Батория (король польский и великий князь литовский — прим. «Ленты.ру»).


Курбский — ритор и цицеронианец

Курбский-историк представляет собой удивительный сплав самых разных культурных стратегий — он стал памятником скорее мировой, чем только русской литературы. Это мыслитель, чей язык до сих пор непонятен. Как говорил Эдвард Кинан (американский историк, славист, исследователь Средневековой Руси — прим. «Ленты.ру»), он мыслил и писал на «макароническом» языке — смеси московского, рутенского и книжно-славянского. Фактически князь изобрел этот язык сам. Его подобия возникнут позднее, в частности, у Ивана Тимофеева и Юрия Крижанича.

Язык Курбского заставляет задуматься над проблемой культурных контактов. В какой культурной среде он жил и мыслил себя? Этот вопрос напрямую связан с проблемой реконструкции «Истории о делах великого князя московского».

Задача реконструктора состоит в том, чтобы из нескольких рукописей, на основе которых можно воссоздать архетип, выбрать чтения, стоящие ближе всего к культурной среде Курбского. Ее трудно определить, даже если локализовать поиски по месту работы над «Историей», поскольку он создавал этот труд очень долго. Часть сочинения князь написал в Москве, а после миграции дорабатывал его в несколько приемов.

В результате появился удивительный текст. Например, его конструкции будто заимствованы из латинского и польско-литовского контекста — постоянные «бо» и «поне». Эти логические переходы сильно отличают работу князя Андрея от современной ему русской летописной традиции. Они звучат необычным образом, не богословским, а совершенно практическим, земным. Такая логика характерна для мыслителей университетской выучки.

Язык Курбского очень труден для восприятия. В оригинальной версии, которую удалось реконструировать на основе нескольких рукописей XVII-XVIII веков, виден сильно полонизированный и латинизированный текст с непонятной основой, опирающейся на историографические латинские модели. Например: «А к тому да и лепше памяти тамо живущим оставляю, понеже аз еще во среду беды тое презелные отоидох ото отечества моего, а уже и тогда виденнаго и слышаннаго о таковых злостях и гонениях не могл бы на целую книгу написати, яко вмале и вкратце воспомянух о сем в предословию, от нас написанном на книгу Словес Златоустовых, глаголемую "Новыи Маргарит", ему же начало: "В лето осмые тысящи веку звериннаго, яко глаголет во святои Апокалипси", и прочие».

«Не могл бы» — рутенская конструкция, ее нельзя найти в московских текстах. Дальше Курбский обращается к неким «светлым мужам» — видимо, образованным и знатным шляхтичам рутенского и московского происхождения, однако этим обращение не исчерпывается. Текст пишется, в том числе, для потомков, и поэтому вспоминается латинская традиция и сочинения, восходящие к позднему цицеронианству, хорошо знакомые князю.

Еще одна риторическая форма, характеризующая Курбского как блестящего ритора, на современном русском выглядит как «разве то-то?» или «разве не так-то?». На языке оригинала, где он обращается к «приблаженным и достохвальным святым мученикам, новоизбиенным от внутреннего змия», она звучит иначе.

«Мученики» — это жертвы Ивана Грозного, а «внутренний змий» — либо сам царь, либо вселившийся в него змий. Далее Курбский пишет: «За добрую совесть вашу пострадасте и мало зде претерпевше и очистившеся прехвальным сим крещением чисти к пречистеишему Христу отоидосте мзду трудов своих восприяти. Едали ("разве") те много не потрудишаса? Едали те не добре страдаша, не токмо християн убогих от варваров в земле своеи оброняюще, но и царства кровопииственные бусарманские целые мужеством храбрости своея разориша, и самим цари их безверными и пределы разширяша, царства християнского аж до Каспииского моря и окрест и грады тамо християнское поставиша и святиa олтари воздвигоша, и многих неверных к вере приведоша». Здесь присутствует тоника, превращающая текст в подобие стихотворной прозы.

Конец этого отрывка примечателен с точки зрения новаций Курбского в области политики: «И что возглоголю о разпространению границ и на другие страны служаще цареви своему и общеи вещи християнскои верне». Понятие «общеи вещи» в глоссе к этому тексту сам Курбский разъясняет как «посполитая речь», а в других — как «республика».

Таким образом, князь Андрей стал первым республиканцем, пытающимся, как ни парадоксально, объединить имперскую традицию с цицеронианством и шляхетской традицией. Он хотел, чтобы на Руси происходило то же, что и на сеймах в Речи Посполитой, — это шляхетская утопия.

Когда Курбский обращается к идеальному шляхтичу, утопия должна стать моделью поведения. Он призывает «светлых мужей», с одной стороны, быть храбрыми на поле боя, а с другой — умными, образованными, приобщенными к университетской традиции.

Монархист-аристотелианец

В кружке Курбского, около 15 лет работавшем на Волыни, несколько человек получили европейское университетское образование. Это московит князь Михаил Ноготков-Оболенский, ездивший в Италию и Краков, бакалавр Амброжий и другие. Князь интересовался такими людьми и ангажировал их.

Курбский-мыслитель необычен своими политическими и историко-культурными взглядами. В качестве историка он пытался реализовать нечто большее, чем рассказ о тирании, жестокости и верной службе московских воевод.

Курбский занимает одно из самых ярких мест в шляхетской публицистической традиции. Князь Андрей не похож на католических мыслителей, например Анджея Фрыч-Моджевского — убежденного католика-реформиста, предлагавшего концепцию народного абсолютизма в Речи Посполитой. Он не похож на историка-кальвиниста Анджея Волана — аристотелианца и прекрасного ритора, доказывавшего, что человеческое существо стремится к свободе. Нет у Курбского и радикального католицизма Петра Скарги, писавшего в «Сеймовых поучениях» и трактате «О Церкви Божьей под единым пастырем», что монархия — это неудачная форма правления, которую необходимо всеми способами ограничивать, поскольку шляхта самодостаточна и может сама защитить свои права даже от такого внешнего агрессора, как Москва.

О князе принято думать как об аристократическом теоретике, мыслившем прошлое в категориях протеста и фронды, а настоящее — в категориях Избранной Рады, создающей правильную форму правления, искажением которой является опричнина. Увы, с такой точки зрения остается без внимания самое важное.

По своему кругу чтения Курбский — монархист-аристотелианец. Он убежден, что именно в «Физике» и «Никомаховой этике» излагается подлинный идеал государственного устройства. Это не значит, что Аристотель был монархистом, но его идеал «политии» в глазах современников Курбского был не лишен монархизма, который тот нигде не отрицает.

В «Истории» он называет Ивана Грозного «царем», что у его современников могло зародить подозрения, ведь в делопроизводстве Речи Посполитой было запрещено так называть московского правителя. В начале правления Грозного монархическая форма власти допускала участие в ней «всенародных человек», избранного совета. Это очень точно вписывается в логику Аристотеля, у которого можно проследить и общенародную, и аристократическую составляющую, и идеального правителя.

Иван Грозный был идеален, когда его утверждали, как пишет Курбский, «аки столпы советники добрые». В последние же годы правления царь превращается у Курбского в «он», «змия» и «наше чудо», потому что он деградировал.

Голова и сердце

Другую интерпретацию политических идеалов Курбского предложила немецкий историк Инга Ауэрбах. Политические идеи князя близки к тому, как представляли себе устройство души и тела человека неортодоксальные мыслители XVI века, близкие к социнианству и антитринитаризму — например, Мигель Сервет и Маттео Коломбо. Они были медиками, религиозными мыслителями и реформаторами в области физиологии, в частности кардиологии. У Курбского есть много связанных с сердцем метафор, явно восходящих к трудам этих ученых.

Сердце здесь является абсолютным центром, подобным Солнцу в коперникианской гелиоцентрической модели. Курбский пишет, что до греха люди имеют свободный выбор, но выбирают грех и «ставят престол дьявола в сердцах своих. Уже никто не может исторгнуть их ото власти дьявола, токмо един Бог». Сердце загрязнено и «если приложить руку к сердцу, оно токает, сиречь биется».

Именно в этом органе концентрируется средняя часть души — та, которая находит прямую параллель общественному срединному устройству, идеальному с точки зрения Аристотеля. Срединная часть души в сердце является местом, откуда исходят все токи, грязные или чистые, что зависит от самого общества и его устройства. Это ее умная, словесная часть.

Процесс питания сердца имеет прямой аналог в христианской традиции — таинство Евхаристии. Это питание, которое через вино и кровь позволяет человеку перевести в желудок «брашно», где оно претворяется в «хилюс», оттуда следует в «чревцо», оттуда обращается в пар и «идет многими бесчисленными жильцами к легкому», обращаясь в кровь. «Владыка всего тела сердце» же распределяет чистую кровь во все жилы.

Если эту кардиологическую логику перенести на логику Избранной Рады, то проявится очень интересная картина, отнюдь не демократическая и не аристократическая. Она оказывается еще более абсолютистской, чем модель политической тирании. Курбский представляется теоретиком абсолютистской монархии, выступающим за очищение духа тем же образом, каким сердце претворяет «брашно» и происходит таинство Евхаристии. Все эти смысловые пласты соединяются в одном и показывают, что Иван Грозный — это голова республики, сердце которой — Избранная Рада. Не от царя зависит, как будет управляться республика. Когда Иван Грозный стремится к этому, то забывает, что он всего лишь голова. Истинный центр находится там, где может быть и сам царь, потому что это часть его же тела.

Такая органическая метафора объясняет, как Курбский видит трагедию русской земли. Князь стал одним из первых, говорящих именно о трагедии, определение которой он вычитал у энциклопедистов XVI века: «добром начинается и злом сканчивается». Практически с этих слов начинается его «История».

Забытый просветитель

Примерно в 1576 году Курбский вместе с князем Константином Острожским (князь Константин Иванович Острожский — военный и государственный деятель Великого княжества Литовского из православного рода Острожских — прим. «Ленты.ру»). учредил православную академию на Волыни — одну из первых на Руси вообще (в документах 1579-1580 годов упоминается, что академия работает). Потом уже она существует как православная славяно-греко-латинская коллегия.

Это, а также «История» Курбского и другие его работы позволяют представить князя как просветителя, стремящегося создать собственный образовательный проект. Его риторические сочинения и переводы Иоанна Златоуста выполняют прямую миссию образования и книжного воспитания простого шляхтича-мещанина. Перевод Иоанна Дамаскина включает в себя и догматическое воспитание, и воспитание веры. Наконец, том «Симеон Метафраст» является житийным сочинением. В ту же линию вписывается «История» Курбского — все это часть одного большого образовательного проекта.

Почему он остался в забвении? Возможная причина очень проста: работа Курбского проводилась ad hoc — что было под руками, то он и использовал, не располагая опытными книжниками. В его распоряжении находились и латинисты, и слависты, но их было недостаточно, на что жаловался сам Курбский. Свои книги он писал на очень сложном, непонятном языке — фактически языке ни для кого, и читать его было некому. Распространять эту традицию в рукописях никто не взялся. Идеалы книжности на Волыни на тот момент уже тяготели к тому, что Курбский называет «польской барбарией».

Когда князь Андрей умер, его образовательный проект был уже не столь влиятелен, как проект Острожского. С Острожским работали совсем другие интеллектуалы, проводившие новую работу по подготовке книг для воспитания православных шляхтичей. Сочинения Курбского оказались распространены в единичных списках в Великом княжестве Литовском, совсем немного — в Короне Польской.

Его непереводные, авторские работы стали не интересны следующему поколению. Они посвящены Ивану Грозному и разным московским князьям, которых уже давно не было в живых. В начале XVII века потомки самого Курбского ушли из его культурной среды. Сын князя обратился в католичество, а дочь Маруша осталась православной. Она унаследовала книги отца и завещала их часть Виленскому православному братству, находившемуся уже в довольно конфликтной среде, — это одна из причин забвения. Книги Курбского могли использоваться в братстве лишь изредка, их не переписывали.

Работы князя Андрея родились в удивительной, многокультурной, очень дискуссионной православной среде, в которой кипели католические, протестантские, реформистские, православные, контрреформационные идеи XVI века. Ничего подобного после смерти Курбского уже не было.

Лента.ру

[Russia Today]

https://russian.rt.com/science/artic...rbskiy-begstvo

30 апреля 2019, 13:22

455 лет назад из России в Литву бежал воевода Андрей Курбский, сподвижник царя Ивана Грозного. Учёные называют Курбского одним из наиболее «высокопоставленных перебежчиков» в российской истории. Его личность до сих пор оценивают весьма противоречиво: с одной стороны, он был талантливым военачальником, видным мыслителем своей эпохи и защитником православия в Речи Посполитой, с другой, совершил предательство по отношению к царю и к России.
«Высокопоставленный перебежчик»: какую роль в отечественной истории сыграл воевода Андрей Курбский
Б. Чориков «Иван Грозный выслушивает письмо от Андрея Курбского», 1836; Павел Рыженко «Андрей Курбский», 2009

Князь Андрей Курбский родился в 1528 году в семье воеводы Михаила Курбского. Он принадлежал к знатному роду, восходившему к одной из ветвей Рюриковичей — князьям Ярославским. В начале XVI века Курбские, часто поддерживавшие оппозицию великим князьям московским, находились в опале и занимали достаточно низкое для своего происхождения положение в обществе. Впрочем, это не помешало Андрею Курбскому возвыситься при Иване Грозном.

Талантливый полководец
Молодой князь Курбский участвовал во втором походе Ивана IV против Казанского ханства в звании стольника. По возвращении он стал воеводой в Пронске и в 1551 году уже командовал полком правой руки, когда российское войско на Оке ожидало татарского вторжения. Примерно в то же время Курбский был приближен к Ивану IV и начал выполнять его личные поручения.

Также по теме
Василий III и Елена Глинская. Худ. Клавдий Лебедев
«Создавая основу будущей России»: какой вклад в отечественную историю внёс Василий III
540 лет назад родился государь и великий князь всея Руси Василий III — сын Ивана III и отец Ивана Грозного. Он проводил политику...
В 1552 году отряд под командованием Андрея Курбского и Петра Щенятева снял крымско-татарскую блокаду с Тулы, а затем разгромил ханское войско. Несмотря на несколько тяжёлых ранений, князь Курбский уже через восемь дней присоединился к новому походу на Казань. Во время взятия города силы Курбского перекрывали Елбугины ворота, чтобы не дать казанскому гарнизону отступить. Когда же несколько тысяч татар переправились через реку Казанку, Курбский с отрядом кавалерии численностью примерно в 200 человек настиг беглецов. Он снова был ранен, и его поначалу даже сочли мёртвым.

В то время Курбский был уже одним из ближайших сподвижников царя. В 1554 году он участвовал в подавлении восстания казанских татар, а два года спустя — в разгроме восставших черкесов и в охране южных рубежей царства от крымского войска. Вскоре после этого Иван IV сделал Курбского боярином.

В 1558 году началась Ливонская война. Курбский вместе с Петром Головиным командовал сторожевым полком. Затем он был назначен первым воеводой первого полка, возглавив авангард русской армии. Кампания оказалась успешной — было захвачено около 20 ливонских городов.


Воеводы князь Петр Иванович Шуйский и князь Андрей Михайлович Курбский. Взятие Новгородка, 1558 © Ли*це*вой ле*то*пис*ный свод XVI в.
После того как в 1560 году в Ливонии начались проблемы, Иван IV поставил Андрея Курбского во главе действовавшей там армии и одновременно назначил воеводой в Юрьев. Это стало пиком карьеры князя. Он нанёс ливонцам несколько жестоких поражений. В дальнейшем Курбский действовал как самостоятельно, так и в составе объединённого войска вместе с Петром Шуйским и Иваном Мстиславским.

Именно силы Курбского приняли на себя первый удар вступивших в войну за Ливонию польско-литовских войск и успешно разгромили нового противника. В дальнейшем он участвовал в походе на Полоцк. В 1562 году Курбского постигла неудача: в битве под Невелем его отряд разбили литовцы. Однако князь сохранил статус Юрьевского воеводы и командование доверенным ему ранее войском.

Бегство в Литву
Историки до сих пор не могут ответить на вопрос, что именно подтолкнуло Курбского к предательству. После поражения под Невелем и ещё нескольких неудачных военных эпизодов он сохранил свой пост. И даже когда в Москве несколько приближённых князя попали в опалу, царь не предъявил Курбскому никаких претензий. Тем не менее воевода решился на бегство из России.

«В этой истории Курбский показал себя не с лучшей стороны. Он начал торговаться с польско-литовскими властями, добиваясь для себя определённых привилегий. А непосредственно в момент бегства бросил на произвол судьбы все вверенные ему войска и свою семью», — рассказал в интервью RT профессор факультета политологии МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор исторических наук Сергей Перевезенцев.

В ходе переговоров Курбский, чтобы подтвердить твёрдость своих намерений, как считают некоторые историки, передавал врагу сведения о передвижении российских войск, из-за чего русские понесли серьёзные потери. 30 апреля 1564 года Курбский покинул Россию и перешёл литовскую границу. Семья Курбского в России подверглась гонениям, некоторых его родственников, по свидетельству самого Курбского, Иван Грозный якобы «поморил».

Также по теме
Борис Годунов
Мастер интриг или жертва обстоятельств: какую роль Борис Годунов сыграл в истории России
420 лет назад Бориса Годунова благословили на царствование. Несмотря на то что одним из итогов этого правления стала Смута, историки...
«В Литве Курбский сразу же столкнулся с порядками, кардинально отличавшимися от российских. С собой он прихватил три воза различного добра, но его ограбили польско-литовские военные, и перед королём Польши князь предстал без какого-либо дара», — добавил Перевезенцев.

Впрочем, великий князь литовский и король польский Сигизмунд Август не обидел Курбского и сопровождавшую его свиту. Он пожаловал перебежчику во временное пользование обширные владения в западнорусских землях: город Ковель с замком, а также несколько посёлков и поместий. Три года спустя имущество было оформлено в наследственную собственность семьи Курбских. Уже в 1564—1565 году беглый князь участвовал в боевых действиях с Россией на стороне польско-литовских войск, в частности в осаде Полоцка и в опустошении Великолуцкой области.

«Вскоре Курбский столкнулся с ещё одной особенностью жизни в польско-литовских землях. Местные магнаты создавали банды, которые грабили соседей и силой отнимали у них земли. Курбский становился жертвой подобных набегов, но потом создал свою банду и занялся тем же самым», — рассказал эксперт.


Церковь Святой Троицы в селе Вербки, близ города Ковеля, где находится гробница князя Андрея Михайловича Курбского (с гравюры 1848 года) © «Военная энциклопедия И. Д. Сытина».
При этом Курбский так преуспел в грабеже и притеснении соседей, что те пожаловались на него королю. Но Сигизмунд Август, считавший переход Курбского под его власть личным достижением, наказывать перебежчика не стал.

В 1571 году монарх содействовал женитьбе Курбского на богатой вдове Марии Козинской, но её отношения с Курбским не сложились, и супруги вскоре развелись. После этого князь заключил удачный брак с волынской дворянкой Александрой Семашко, у них родились двое детей. В 1583 году Курбский умер в одном из своих имений.

«Перешёл на сторону врага»
«В историю Речи Посполитой Андрей Курбский вошёл в первую очередь как активный защитник православия. В XVI веке там как раз начались гонения на православную церковь, а он оказывал единоверцам посильную поддержку: заступался за них, помогал с изданием религиозных текстов. Правда, когда был поднят вопрос о том, что на польский трон в результате выборов может сесть сын Ивана Грозного Фёдор, Курбский выступил против православной литовско-русской партии и поддержал католическую, чтобы этого не произошло. В будущем это привело к большим сложностям для православных Речи Посполитой», — рассказал в беседе с RT старший научный сотрудник Института славяноведения РАН Вадим Волобуев.

По его мнению, несмотря на громкий побег, Курбский не сыграл практической роли в польской истории.

«Он в какой-то мере ослабил фронт, но в Ливонской войне Речь Посполитая победила гораздо позже. А вот его литературное и идеологическое наследие было весьма значительным», — пояснил Волобуев.


Послания Андрея Курбского Ивану Грозному по списку Государственного исторического музея, собр. Уварова
Сразу после бегства Курбский отправил Ивану IV письмо, в котором попытался объяснить мотивы своего поступка политическими взглядами. Иван Грозный ответил бывшему подданному в язвительной манере, дав понять, что все его оправдания ничтожны. В дальнейшем переписка вылилась в широкую социально-политическую дискуссию. Как отметил Вадим Волобуев, ценность переписки заключается в том, что она даёт нам представление о живой речи той эпохи. Помимо письменного общения с русским царём, Курбский также оставил после себя ряд историко-литературных произведений.

«Андрей Курбский стал весьма противоречивой и драматической фигурой в истории. С одной стороны он был талантливым военачальником, защитником православия, выдающимся политическим мыслителем. С другой — предал государя и Родину, перешёл на сторону врага.

Кстати, он стал одним из самых высокопоставленных перебежчиков в истории России, а может быть, и самым высокопоставленным. Это всё равно что Кутузов в 1812 году бросил бы армию и перешёл на сторону Наполеона», — отметил Перевезенцев.


Борис Чориков «Взятие Нарвы Иваном Грозным», 1836 год
Однако, по мнению историка, Андрей Курбский руководствовался собственной логикой. Во-первых, он считал, что царь должен опираться на своих ближайших советников и без них не может принимать никаких важных решений. Исходя из этого, он делил правление Ивана IV на два периода: когда тот прислушивался к своему окружению и принимал «верные» решения и когда перестал это делать, превратившись в «деспота».

Во-вторых, Курбский поддерживал феодальные идеи, дававшие князьям и дворянам право менять своих сюзеренов. Но если ещё за несколько десятилетий до того это воспринималось как норма, то во второй половине XVI века поступок Курбского уже расценивался как измена.

«Самым ярким наследием Курбского стал созданный им для самооправдания миф о том ужасе и терроре, которым якобы была охвачена Россия при Иване Грозном. Он был подхвачен в воевавшей с Россией Речи Посполитой, а затем распространился по Европе», — отметил Перевезенцев.