*343. О легитимации национализма

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56CF6DA9A5544
26-02-2016 (00:13)

случай Яковенко, Ихлова и Розова

Ухаживание за избирателем принципиально не отличается от ухаживания за женщиной. В обоих случаях надо понравиться, очаровать, завоевать. Про избирателей говорить не будем, и так все сказано, а вот о том, как бабу охмурить, есть два способа. То есть существуют и другие, но мы о двух наиболее популярных направлениях съема.

Первый – пытаться понять, что ей собственно надо-то, и потом напором и мольбою делать вид, что этим ожиданиям соответствуешь. Врешь, как первоклассник, изображаешь из себя героя или разочарованного в жизни богача, преувеличиваешь, прикидываешься другим, таким, какой нужен. О неприятном умалчиваешь, о достоинствах говоришь как на трибуне партсъезда. Подбиваешь клинья, кадришь во всю ивановскую. Чтобы обернуться прекрасным принцем на белом коне. По твоему мнению, то есть – по ее.

Второй способ – прямо противоположный. Никаких манипуляций, режешь правду-матку, предстаешь таким, каков есть. И весь пыл – а он необходим – тратишь на то, чтобы точнее описать себя. А дальше все будет, как будет. Хочет вешаться на шею, пускай, ее дело. Ты все сказал. Не хочет: ищи другого жениха, подруга.

Если внимательно прочесть полемику Яковенко, Ихлова и Розова, то речь у них идет как раз о способах охмурения. И нет никакой возможности, по крайней мере, у меня, сказать, кто из них прав. То есть все правы, а кого предпочла бы красавица из Крыжополя, если бы наши женихи поехали свататься гуртом, это только опытным путем. ПОтом и опытом, так сказать.

Напомню только слова мудрой Надежды Яковлевны Мандельштам, которая как-то заметила, что женщины любят не красивых или умных, а тех, кто ими занимаются. В яблочко?

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56DDE8F880FEF
08-03-2016 (12:23)

Я из России, но я не за Путина

Вчера в магазине, отвечая на самый частый американский вопрос: ты откуда, мил-человек, я ответил, как отвечаю давно: я из России, но я не за Путина. Вообще-то отвечать так – малодушие, свой крест надо нести стойко, раз ты родом из Путинлэнда, шуткой дело не исправишь. Пусть сами разбираются, каков ты на самом деле. Но я это не для самобичевания вспомнил, а ради ответа, который был ожидаем, но стал входить в обиход совсем недавно. "Ну что поделать, – сказали мне со вздохом, – и у нас есть Трамп".

Трамп – конечно, страшный удар по американской самоидентификации. Как-то так считалось, что у многоопытной демократии иммунитет на популистские вирусы типа нацизма и расизма. Но, как выяснилось, демократический опыт – вовсе не вакцина от массовых заблуждений и глупости. Вакцина (причем, скорее всего, краткосрочного действия) – сам вирус. Действует, правда, не на всех (Россию вообще уроками истории не проймешь, хоть каждый день коли себе коктейль из коричневой чумы и красной оспы), и уж точно не навсегда.

Страсть к упрощению, к рекам из молока и прочим чудесам в решете – слишком человеческое чувство. И сколько еще впереди открытий чудных (самых удивительных повторений), познают наши потомки, такие же, в общем, прекраснодушные, как и мы.

Даже если в результате любовь к трем апельсинам (Трем толстякам) от Трампа ограничится страхом и мокрой спиной, обнажилось то, что обнажает только опыт: вчера ты еще – мудрый пескарь-демократ, а сегодня в плену у краснобая.

Это если все обернется только испугом и позором, на что пока еще можно рассчитывать. Но в любом случае несколько уроков для, так сказать, молодой российской демократии (это когда она опять вернется вместе с теплым ветром перемен и оттепели) уже есть.

Попытаемся увидеть пару ярких и наиболее очевидных причин кризиса американской политической системы, значимых не только для нее самой. Начнем с самого простого – президентская республика. Если бы между собой в Новом свете соревновались не личности, а программы, как в республике парламентской, вероятность западания избирателя на яркого шоумена-пустобреха была бы меньше. Конкуренция программ, подкрепленная репутацией, – куда более безопасный путь для демократии, чем конкуренция обольстителей масс.

Казалось бы, все продумано: разделение властей, сложная система равновесия разных институтов, известных настолько, что и перечислять их уже неловко. На самом деле все эти институты хорошо работают, когда до пропасти три года скакать, не доскачешь. А вот когда зеркальный шкаф встал на ребро, институты обнаружили свою уязвимость и даже управляемость со стороны тех, кто вроде как такой же гражданин, как ты да я, да мы с тобой.

Если вы думаете, что я опять о Трампе, то это не совсем так. Ибо политический кризис сегодня почти в равной степени затронул как республиканцев, которые просто в панике от выбора сердцем у рядовых членов партии, так и демократов, проявляющих, возможно, не меньшую растерянность.

Если сегодня республиканский истеблишмент в одном шаге от того, чтобы применять к Трампу прием ниже пояса и снять его с дистанции со скандалом, чреватым потерей партией лица; то и у демократического истеблишмента ситуация ненамного лучше. Противостояние Клинтон и Сандерса, выявило такой же страх потери контроля, который заставляет видных республиканцев уже завтра призвать голосовать хоть за черта, хоть за Клинтон, только не за Жирика с берегов Потомака. И в чем этот страх проявился? В использовании орудия, о существовании которого демократическая Америка и не подозревала.

То есть, конечно, все (кому интересно) знали, что в съезде демократов, объявляющем кандидата в президенты, принимают участие не только делегаты, полученные тем или иным кандидатом в президенты, но и суперделегаты. Но на эту деталь политического гардероба не очень обращали внимание, пока она не превратилась в дубину политической войны.

Дело в том, что обычно праймериз разыгрывался между, так сказать, своими, и суперделегаты – высокопоставленные партийцы – делились примерно в той же пропорции, что и обыкновенные делегаты. То есть если за кандидатский минимум борется условный Буш с условной Клинтон, то голоса 717 суперделегатов делятся между ними, согласно их популярности. И все тебе демократичненько и незаметненько. Но как только с системным кандидатом Клинтон стал бороться никому неведомый Берни Сандерс, то выяснилось, что суперделегаты – это тайное орудие против демократических заблуждений электората.

Не было бы так стыдно, если бы такое орудие вынули из-под полы запаниковавшие республиканцы и применили его против Трампа. Не очень красиво, не очень демократично (то есть совсем недемократично), однако когда пахнет жареным, не до веера. Но когда демократический истеблишмент единым строем суперделегатов пошел в одну сторону, это обнажило те тайные нити управления, которые система держала, так сказать, про запас. И запас немаленький: из необходимых 2383 делегатов съезда почти одна треть не избирается.

Это не единственное откровение, которое преподнесла миру американская политическая система. Пока республиканцы боролись с демократами в виде своих центристских представителей, друг от друга малоотличимых, система разделения властей казалась незыблемой. Но как только пошел махач не понарошку, а в полную силу, выяснилось, что институты, например Верховный суд – далеко не такая уж независимая и чисто правовая сила. Обнаружилось, что судьи Верховного суда совсем даже не забывают о своей партийной принадлежности, как хотелось бы, и продолжают отстаивать свои политические пристрастия.

Умер член Верховного суда с республиканской подноготной и выяснилось, что назначение президентом нового – огромная проблема. Республиканцы, контролирующие палату представителей и во многом сенат, заявили, что будут блокировать любое назначение демократом-президентом своего кандидата. И все потому, что привыкли держать под уздцы Верховный суд, который давно перестал быть беспристрастно-юридическим, а стал партийным. Попросту говоря, еще одним форпостом республиканской обороны.

Смешно говорить, но даже главная американская гордость – незыблемая конституция – выявляет последнее время свою архаичность. Предположим, большинство избирателей полагает, что право покупки оружия должно быть более строгим, дабы ежемесячная пальба по сокурсникам, зрителям в кинотеатре или сослуживцам перестала быть видом жестокой национальной забавы. Кстати, большинство американцев так и считают – надо если не запретить свободную продажу оружия, то усилить контроль над выдачей разрешения на покупку и ношение мистера кольта. Так же считает президент, многие депутаты и сенаторы, а возражает им, прежде всего, оружейное лобби. Ну, казалось бы, мало ли каких лоббистов в Америке. Но в то-то и дело, что право на оружие закреплено особой поправкой в конституции, и пока эта поправка действует – обойти ее практически невозможно.

Понятно, что я пробежался по верхам, проблем у американской политической системы намного больше. Да, все так сошлось. Трамп обнаружил, что среди американских избирателей наивных и мракобесных так много, что уже Шварценеггер призывает голосовать за непроходимого Джона Касича, а не за трех первых номеров президентской гонки среди республиканцев.

Потому что все трое для республиканского начальства – не вполне республиканцы, а чайники (Трамп в квадрате), решившие оседлать правый поворот. Клинтон, которая устраивает и демократический, и даже республиканский истеблишмент, конечно, лучше Трампа. Но многие демократы ее не терпят почти так же, как республиканцы своего шоумена: слишком часто она попадалась на лжи, лицемерии и зависимости от Уолл-стрит (толстосумов), чего американцы вообще-то не любят. А уж молодые и социально активные демократы – в первую очередь. Не любят настолько, что если Берни Сандерс будет зарублен на корню, к чему все и идет, а у республиканцев выйдет тот же Касич (что невозможно, но это я чисто гипотетически, для увеличения ощущения абсурда), то многие, скорее всего, сочтут, что пристойный республиканец лучше расписной демократки.

Если это не кризис, то я уже не знаю, что такое для вас кризис. Так что молодой российской демократии, когда она в очередной раз заменит на пять минут страсть к отеческому кнуту, будет, на чем поучиться. Хотя чужие ошибки не столько поучительны, сколько заразительны. Раз – и ты под колпаком у Мюллера.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56E45F40E1318
12-03-2016 (21:27)
Сомневаетесь, что это случится скоро?

Дурные примеры заразительны. Путин стал использовать формулу "не пойман – не вор" практически сразу, как только получил власть. Первой проверкой общества на вшивость с припевом "а вы докажите" стало похищение в начале 2000-го журналиста Бабицкого, которого по распоряжению Путина (недовольного позицией журналиста по Чечне) для острастки другим удерживали и передавали друг другу разные группы боевиков и правоохранителей. А Путин стеснительно улыбался и советовал не волноваться: мол, все будет с Бабицким хорошо.

Это было еще до того, как Путин был избран президентом, только месяц прошел, как Ельцин сделал его наследником престола.

Так как это прокатило, то механизм по комбинированию лжи с требованием доказательств стал фирменным. "У Ходора руки по локоть у крови". Докажи, что не так.

Литвиненко полонием завода "Авангард" отравили. А где неопровержимые факты? И дабы выделить капслоком усмешку – Лугового в сенаторы.

Вежливые человечки? Так ведь форму в любом военторге купить можно.

И даже если факты предъявляются и факты неопровержимые, что с того? Доказали, что российские военные сбили малазийский Боинг? А я вам не верю, как Станиславский, ну что со мной, Фомой-неверующим, сделаете? У меня президентский иммунитет.

Понятно, что рецепт успеха был в открытом доступе, и начальнику стали подражать подчиненные. Как ни смешно, у Кадырова, скорее всего, что-то вроде стокгольмского синдрома (кстати, а разве не то же произошло и с Бабицким). Да и вообще – дитя войны, войной ушибленное. Он в какой-то мере жертва насилия, перенявшая у насильника его манеру. Политковская? Да зачем мне это нужно, меня подставляют. Убиты многочисленные политические противники? А вы свечку держали? Немцов? Не мой уровень. И так как остановить ученика нельзя, не разоблачив сначала учителя и его способ врать в глаза и не краснеть, выступление на арене будет продолжаться..

Нападение на журналистов типа на нейтральной полосе (а у вас есть бумага с печатью и подписью, что это я приказал?) – всего лишь инерция. Почему не использовать этот ход, если он работает? Вы говорите: вседозволенность, я говорю: не пойман – не вор. И поймать вора можно будет только тогда, когда рецепт по смешиванию наглости и лицемерия будет признан уголовно наказуемым. Сначала сквозь строй учителя, потом ученика. "Первым Карлик. Я сказал – Карлик".

Сомневаетесь, что это случится скоро? Что поделать, и я сомневаюсь.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56EAF7D06B417
17-03-2016 (21:34)
это как бы та мертвая вода, на которой и был собран "русский мир"

! Орфография и стилистика автора сохранены

Понятно, что идея загнивающего Запада, Европы, капитализма-протестантизма – часть комплекса неполноценности. Когда смерть оппонента, выбывание из игры, соревнования, борьбы обеспечивает незаслуженную победу. Боролся с ним, боролся, вдруг ноги у него подкосились, глаза закатились, все детали сложной конструкции рассыпались до винтика, и вместо грозного противника – кучка вторсырья, негодного в употребление.

Ненависть (а точнее страх) к Западу – это как бы та мертвая вода, на которой и был собран "русский мир". Ведь если Запад не враг, то кто мы со своим православием и претензиями на западное же наследство? Если мы не третий Рим, а Рим себе стоит и в ус не дует, какой мы-то Рим, поддельный? Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых. Мы сидим у постели богатого и нелюбимого дядюшки, отрабатывая роль бенефициара. Его конец – наш выигрыш будущего. Пересидели старого хрена, теперь покрутим твою швейную машинку.

Одна беда: он болеет, болеет уже какой век, но помирать явно не собирается. Скорее, наоборот, готов выступить – о чем страшно помыслить – распорядителем на наших похоронах. А это уже никуда не годится, и мы от ужаса воем: изыди, бездуховная трухлявая моль, я тебя уже давно похоронил в уме.

Каждое поколение русских и советских людей по-своему хоронят тлетворный Запад, а он, как двое из ларца, тут как тут. Готов даже нам помогать, не понимая нашей ненависти и полагая ее видом юношеского сперматоксикоза с прыщами и безумными неосуществимыми желаниями.

Еще раз: мы не о полюсах добра и зла, мол, Запад – свет, а мы – империя зла. Не о том сейчас речь, речь совсем о другом: кто у кого пировать на похоронах будет. И будет ли вообще?

По той страсти, с которой мы пытаемся накликать беду распада и смерти на гипнотический Запад, нетрудно понять, что мы этот распад и смерть самих себя чувствуем, как главную угрозу. Мы сами боимся и готовимся к аннигиляции. И чтобы не было так страшно, постоянно представляем себе похороны оппонента.

Возможно, что у ненависти к Западу три источника, три составные части. Как иначе. Первый источник – максимализм. Мы ведь в реальности не большие доки, мы больше по духовной части. Нам все эти гуглы-шмуглы, айфоны-афони – игрушки детей неразумных. Мы либо православные и единственные, либо пусть весь мир катится в тартарары. Поэтому гибель Запада нужна для подтверждения нашей истинности. У нас каждая точка боговдохновенна. Мы на правильном пути или нас нет. Пожелание гибели Европе – это как бы пожелания здоровья – себе. Алаверды. Другого не дано.

Второй источник – теория Маркса и его призрак, бродящий по Европе с желанием хоть кого-нибудь по пути зарезать. Европа и Запад в целом превратились в уже знакомую версию незакопанного покойника, которого если не мы предадим земле, так вездесущий пролетариат. В конце концов – не все ли нам равно, кто работает волшебником. Главное результат. Пусть дело не в православии, которое они отвергли, а в буржуазности, которой у нас по счастливой случайности почти нет. Главное: копайте, ребята, копайте и закапывайте все трупы, которые найдете, даже если они живые.

Третий источник – наши имперские победы и наша великодержавная спесь. Мы – младшие на этом празднике жизни. Мы пришли в этот мир, когда все уже состоялось: греки разные, волчица Рима, Возрождение и Просвещение. А мы – как незваные сельские дети в доме у помещика Ноздрева. И пукнуть страшно, и от ненависти и зависти сухо во рту. И ничто не в состоянии перебить этот страх и зависть, как наш ответ Чемберлену. Как аннексия у гнилого Запада того, что ему принадлежит или даже то, что он только поглаживает своей слабой старческой дланью. Отнимая у него, мы просто переходим из класса в класс. И отняв его жизнь, станем, наконец, с ним вровень.

Желание смерти Западу – и есть русская идея. Он умрет, а мы останемся, и будем править всем миром, за который некому будет вступиться.

Нас не должно смущать, что вместе с ненавистью к Западу нас сжигает и любовь к нему. Это любовь – как нейтронная бомба. К так называемым камням Европы. Мы, словно нерадивые ученики, хотим смерти учителю, чтобы некому было ставить нам размашистые двойки в дневник. Мы хотим этот западный мир, но населенный не высокомерными менторами, а нашими рабами, которые будут нам делать айфоны, бентли и боинги, а мы будем повелевать и великодушно похлопывать по плечу: молодец, Джон, умеешь, когда хочешь.

И что важно, мы не хотим убивать Запад, мы хотим, чтобы он сам развалился, как стены Иерихона, от нашей праведной молитвы. От мигрантов, чумы, любви к жизни и болезни духа. Мы, конечно, знаем, что ничего этого не будет. Нам просто страшно быть никем, и поэтому наша мечта, наш девиз, лозунг над колыбелью: победителю-ученику от побежденного учителя. Пусть ихний Байрон поклонится в ножки нашему Пушкину, и мы тогда все простим. И вместе выпьем и закурим. Ведь сила в правде, брат Джон, не так ли?

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56F5715D589E1
25-03-2016 (20:16)

спор идет о том самом будущем, в которое никто не верит, но все готовятся

Есть симптомы болезни, к которым стоит присмотреться пристальнее. Спор между людьми системными и несистемными идет всегда. Те, кто помнит совок, помнит и противостояние между советскими либералами и антисоветчиками (назовем их так). Этот спор шел ровно до победы перестройки, когда советские либералы, люди, очень часто сочетавшие в себе пристойное образование, ум и разного градуса конформность, вдруг – по мановению волшебной палочки – стали антисоветчиками. Причем такими оглушительными и страстными, что сами антисоветчики в их тени стушевались и выпали в осадок. В результате советские либералы заняли приоритетное место экспертов, советников и сотрудников власти, а антисоветчики, как слишком рьяные максималисты, вышли по сути дела в тираж.

Почему я об этом вспомнил? Потому что ситуация повторяется с поправкой на разницу во времени. За тем, как власть крошит в капусту так называемую оппозицию (они же – "непримиримые критики власти", они же – "революционеры на диване", они же – "грантоеды и пятая колонна") наблюдать неинтересно. Куда поучительнее следить за критикой оппозиции со стороны сегодняшних системных либералов, позицию которых озвучивают такие звезды "разрешенной" журналистики (антоним – "ворованный воздух") как Белковский, Невзоров, Познер, Латынина и др.

Я бы мог назвать еще пару десятков фамилий, менее популярных, но этого и не надо. Так как критика "непримиримой оппозиции" проскакивает у многих, если не у всех известных политологов и журналистов "разрешенных" изданий. Но у людей эмоциональных часто прорывается то, что люди более сдержанные и осторожные, держат при себе. Нам, перефразируя (не знаю, насколько уместно) пословицу, интереснее не то, что у трезвого на уме, а что у пьяного на языке.

Нет, никаких претензий по поводу вредных привычек, не о том речь. Суть проблемы: поведение звезд либерального сектора системной журналистики легко укладывается в определенную формулу. Пока они, эти звезды, говорят о власти или о нелиберальном вагоне путинского поезда, они сверкают гневом и остроумием (Невзоров гоняет по кругу ненавистных потных попов со свечками, Белковский поет о миллиардах Путина и неизбежном его крахе по какому-нибудь гороскопу, Латынина приводит закрытые данные ФСБ об уровне коррупции среди членов кооператива "Озеро", Познер вальяжно рассуждает о недостаточном профессионализме представителей партии жуликов и воров).

Все резонно, смело, умно, уместно. Но, как только речь заходит о несистемной оппозиции, как происходит мгновенная рокировка, и вместо системного либерала перед микрофоном оказывается заезженная пластинка от кремлевского патефона со знакомыми аргументами и интонациями.

Я совсем даже не о том, что критиковать несистемную оппозицию нельзя или не за что. Мол, в то время как власть сажает и выдавливает из страны своих политических противников, нельзя возвышать голос. Можно и даже нужно. Амбиции чаще сильнее убеждений и поэтому заставляют ошибаться (назовем это так) и политических святых (если они есть, а их нет).

Но и нам никто не запретит задаться рядом вопросов. Почему критика оппозиции звездой либерального системного сектора так похожа на критику той же оппозиции властями? Почему у разных персонажей повторяются одни и те же аргументы? Зачем вообще это нужно системным (возьмем широко) либералам? Почему они ненавидят (если ненавидят) несистемную оппозицию до искр из глаз и мгновенного оглупления?

Предложу два объяснения.

Спор идет о куда более принципиальных вещах, чем порой, кажется.
Этот спор имеет (позволю сказать наукообразно) прогностический характер. То есть спор идет здесь и сейчас, а о вещах, которые имеют отношение к будущему (далекому или недалекому, мы еще поговорим).

Если вернуться к тому, с чего начали, то это старый спор между антисоветчиками и советскими конформистами: что требовать – полной гибели всерьез (у которой есть шанс на победу где-то там, за воображаемой линией горизонта) или вполне разумного и осторожного поведения, при котором дивиденды можно получать прямо тут и сейчас, не отходя от кассы?

Что побеждает: теория малых дел или бескомпромиссность и максимализм? Понятно, что если говорить о сегодняшнем дне, то и предмета спора нет. Максималисты, как и водится, в полном общественном отстое. Их власть стерла в порошок, не прибегая к пулям и арестам в массовом порядке, а убрала со сцены, как реквизит вчерашней пьесы. Зато представители либерального системного сектора продолжают игру, умножают свою известность на гонорары и объективно ощущают свою востребованность. Причем до такой степени, что непонятно, о чем и с кем спор? Оппонентов не видно и не слышно, они где-то там, за чертой видимости в презренном фейсбуке или заблокированных сайтах с такими же, как они, максималистами-читателями. О чем базар?

Но в том-то и дело, что эта область невидимой обществу активности, почему-то не дает покоя и заставляет представителей "либерального системного сектора" при каждом удобном случае поносить несистемную оппозицию и ощущать исходящую от нее нешуточную опасность.

И они, вы будете смеяться, правы. Правы потому, что спор идет о том самом будущем, в которое никто не верит, но все готовятся. Какие оценки поставит послепутинское общество максимализму и конформизму? Тут надо бы говорить об уровнях и долях, а о полюсах короче, однако читатель, несомненно, и сам понимает, о чем речь.

Путин вместе со своей крупнозернистой пропагандой и силовиками всех мастей (в том числе самой репрессивной масти) не так пугает представителей либерального системного сектора, как эти невидимые глазу отщепенцы и блоггеры. Эти ребята знают то, что подсказывает им их третий глаз – предвидение будущего. Что не Путин, их будет судить, а общество, которое качнется в обратную сторону и возьмет на вооружение не любимую "теорию малых дел", а как раз бескомпромиссность, которой они лишены. Точнее лишили себя вполне сознательно, и известно, почему и зачем.

Поэтому критика "невидимого" оппонента и собеседника ведется с истерической страстностью. А судьи кто? – вопит душа от страха или беспокойства. И этот страх заставляет забыть о только что использованных инструментах анализа и спустится на пять октав ниже, где не мысли и аргументы, а чувства, обиды и эмоции. Вы не имеете права нас судить, мы делали, что могли, без нас общество осталось бы наедине с Кремлем, Соловьевым и Киселевым. И это правда. Но эта правда почему-то не успокаивает и заставляет с неугасимым напором сражаться с теми, кого почти нет. Почти. Но сегодня. И сторонники малых дел чуют запах горелого волоса и кричат, что судьи (блоггeры) не профессиональны. Только их миссия – говорить в полголоса и слышать в полуха – это правда. И почему-то боятся этого "завтра", как будто получали свое назначение в Кремле у Суркова и Володина, а не у Венедиктова и Синдеевой. Вспоминают о будущем.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56F8086E32862
27-03-2016 (19:27)

вспоминайте службу на ельцинскую эпоху

! Орфография и стилистика автора сохранены

Как бы не противопоставлялись ельцинские девяностые и путинские нулевые – как лихие 90-е и путинская стабильность (властная версия) или как заря демократии и ее закат (либеральная версия), общего у них не меньше, чем различий. Более того, ельцинская эпоха во многом являлась репетицией путинского "русского мира", а кое в чем, возможно, генеральной репетицией.

Ведь антизападные настроения и ностальгия по советскому могуществу возникли не при Путине, а при Ельцине. И заигрывание с великодержавностью и панславизмом появились и стали использоваться пропагандой при президенте-истинном демократе.

Формально причин было две: неудача гайдаровских реформ и как следствие – обнищание общества (а нищее общество всегда хватается за идеологическую соломинку), и жестокое подавление октябрьского путча 1993-го, вызвавшее не менее жесткую критику Ельцина Западом и его (Ельцина) последующие попытки от Запада (и его критики) дистанцироваться.

Не менее важным было эксплуатирование во многом иллюзорной коммунистической угрозы и идейная борьба с коммунистами-патриотами, имевшая форму дымовой завесы, за которой проходила реальная борьба за приватизацию бывшей советской собственности. И участие в создании этой дымовой завесы либералов – одна из причин потери ими репутации. О чем либералы (либералы как обобщение, без перехода на личности, которые разные) очень не любят вспоминать.

Характерно, что легитимация ностальгии по "совку" была проведена во многом руками либералов: "Песни о главном" (1995) и "Песни о главном 2" (1997) были сделаны Парфеновым и тогда вполне еще либеральным Эрнстом.

Очевидная рифма между Путиным и Ельциным – чеченские войны и поддержка именно ельцинской пропагандой сербской имперской власти в конфликте с хорватами и косоварами. По ельцинскому приказу совершается марш-бросок на Приштину и нарастает антиамериканская риторика при подавлении зарвавшегося Милошевича. Кстати, и российские протесты против независимости Косово – если не аналог, то предтеча путинского Крыма.

То же самое и по поводу экономики: передел собственности путинскими силовиками – это вторая часть марлезонского балета под названием "Залоговые аукционы".

Ну а подтасовка выборов 1996 года (голосуй или проиграешь) – это, безусловно, введение в путинскую монографию по манипулированию выборов по Чурову.

Еще раз обращу внимание на тех, кто осуществлял идеологическое прикрытие ельцинскому антизападному повороту к мягкому варианту ностальгии по "совку", борьбе с преувеличенной (если не мифической) коммунистической угрозой и переделу собственности между своими (бывшими номенклатурщиками) – это были постсоветские либералы. Им казалось, что здорово быть младшим братом крепнущей в своем робко патриотическом тренде российской власти, они в полную силу оттаптывались на гуттаперчевых коммунистах как страшных врагах молодой демократии, им хорошо платили за их пропагандистские услуги по упрощению интерпретации реальности. И они не заметили, как заменили коммунистов в роли главного врага, хотя ложе для этой позиции сами любовно вырезали из березы и устилали соломой.

Были врагами страшные коммунисты, стала "пятая колонна": хрен и редька в одной упаковке. Мне совершенно не жалко коммунистов, им любая кара меньше Нюрнберга – не в коня корм. Но ложь, прикрытие воровства и пропаганда, в которой участвовали либералы, – это и есть истоки путинизма, только в других личностных характеристиках. От Ельцина, а не от его либеральной обслуги зависело – стать ему Путиным или нет. Ельцин просто росточком повыше, широтой поширше, мстительностью поменьше, но антизападничество как защита своей авторитарности после 1993 года – это его, а не Путина, ноу-хау. Его авторитарная конституция, придуманная советниками-либералами, была использована Путиным, которому и выдумывать ничего не нужно было.

Вы посмотрите на биографию практически любого видного либерала или олигарха: комсомольский или кагэбэшный бэкграунд, неистовая борьба с коммунистической заразой при Ельцине и путинский список "Форбс" вместо сигары в бильярдной.

А даже если не список "Форбс", а просто сытая редакторская или издательская должность вместе с пучком акций в заднем кармане брюк – найти системного либерала, который не трудился бы в ельцинскую эпоху на борьбе с иллюзорными врагами, труднее, чем ушко для верблюда.

Понятно, что путинские наветы и расправа с ельцинскими комиссарами имеет совсем другие цели, нежели расплата по счетам. Но когда ропщите о несправедливых гонениях (а они несправедливы, увы), когда недоумеваете, зачем использовать вас как врагов, если вы иллюзорны и как враг, и как либерал – вспоминайте службу на ельцинскую эпоху, либеральную империю, две "Волги" на ваучер, славянское братство с Милошевичем, Кириенко в премьеры, Путина в президенты – легче на душе не будет, но, может быть, понятнее, как думаете?

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56FE2AA7172C0
01-04-2016 (11:03)

У нас как-то все по кругу больше: раз головой в очко, два — головой в очко, три — головой в очко

В той ситуации, в которую попала Россия, нет ничего оригинального. Наблюдатели-оптимисты недоумевают, почему Россия проваливается так легко и откровенно, но при этом злится не на тех, кто виноват (на себя и Лилипутина), а на тех, кого пытается ограбить, объегорить, замочить в сортире, как шашлык. То есть чем отчетливее неизбежность провала Штирлица, тем сплоченнее ряды и безумнее глаза, а язык просто заплетается от ненависти к врагам и любви к своему безмолвному отражению в зеркале.

Те, кто пророчествует неизбежность расплаты и обводят контуры Каддафи и Чаушеску, скорее всего, правы, но этот миг между прошлым и будущим — только точка на контурной карте, а любовь к своему искажению — вот она, брызжет слюной и заливается соловьем. И ни тебе доллар и баррель, ни квартира в десять комнат и четыре уборные, никакой другой экономический и социальный аргумент впечатления не производят. А если и производят, то обратный ожидаемому.

Почему? Объяснений множество, есть среди них универсальные и доморощенные. Но попытаемся найти такое, что объединяет в себе первое и второе, как дуля. Точнее всего об этом сказал философ-парадоксалист, о котором еще в той жизни я написал роман.

"Счастливую и веселую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец глупа, наконец даже порочна. Именно, именно когда наша "мать" пьяна, лжет и вся запуталась в грехе, — мы и не должны отходить от нее".

Казалось бы, это чисто русский поворот сюжета: чем хуже, тем лучше. То, что наша родина — не счастливая и не веселая — здесь сомнений нет. То, что происходящее походит на абстинентный синдром — кто только ни писал. Да, лжет (давно и непрерывно), запуталась в грехе (если самообман — это грех), глупа и простодушна до удивления и порочна до изнеможения — это так. Но вот любить не честное и прямое, как ствол ясеня, а кривое и затхлое, как яма для Саддама Хусейна, — это на самом деле вполне человеческое свойство. Полюби меня, дядя, а черненькой, беленькой меня каждый дурак полюбит.

Чтобы не ходить шибко далеко, возьмем самую типичную и универсальную ситуацию. Ваша родина начинает войну. Мать посылает сыновей умирать за пшик. Именно начинает (хотя война такая вещь, которую, как развод, обычно начинают и продолжают с двух сторон), как начали войну Россия, Германия, Австрия, Франция и другие сто лет назад. Эта война была достаточно давно, чтобы отношение к ней менее поддавалось идеологизации, нежели войны более к нам близкие, свежие и родные.

Итак, пошли воевать. Наша родина в опасности, ее танки на чужой земле. Как правильно относиться к началу войны (если вы не Ульянов-Ленин и не национал-предатель), становится обычно ясно только в самом конце, когда все тяготы и бумеранги, уже вернулись тысячами похоронок и гробов. Тогда все — мудрые и клянут начальство, обманувшее свое население и заставившее его играть в солдатики как бы понарошку.

Но, напомним, — мы на старте. Послушаем не гопоту и толстопузых лавочников, бьющих стекла в немецком посольстве на Исаакиевской площади, а, как говорится, соль земли. Людей с умом и талантом, которых угодила судьба родиться в одной шестой. С нее начнем.

Куприн, записавшийся добровольцем в 1914-м: "Эти народы, культивировавшие сотни лет прикладные знания и фабрикующие прекрасных техников и инженеров, только с этой чисто внешней стороны и носят следы культуры — интеллектуальная же их сущность немногим отличается от сущности средневекового варвара. Особенно прямо-таки непонятна злоба и неприязнь против русских. Что сделала Россия и русские плохого Германии? За что такая ненависть к нам царит на берегах Рейна? Разве за то, что Россия кормила их своим хлебом, за то, что у них сотни тысяч немцев имели самый радушный прием".

Федор Сологуб, автор "Мелкого беса": "Довольно нам ориентироваться на Запад, пора нам найти в самих себе нашу правду и нашу свободу, опереться на исконное свое, вспомнить древние наши были, оживить в душе торжественные звоны вечевых колоколов". "Звоны вечевых колоколов" — это какая-то передоновщина уже.

Александр Блок, призванный в 1916-м (в 35 лет, не мальчик, кажись): "Чувствую войну и чувствую, что вся она — на плечах России, и больнее всего — за Россию, а остальные — Бог с ними…"

Петров-Водкин, встретивший войну, как первую любовь: "Я изголодался по живописи, и это прежде всего — особенно потому, что Германия скоро подохнет, и жизнь, надеюсь, станет светлой".

Гумилев, пошедший, конечно, добровольцем: "Словно молоты громовые/ Или воды гневных морей,/ Золотое сердце России/ Мерно бьется в груди моей./ И так сладко рядить Победу,/ Словно девушку, в жемчуга,/ Проходя по дымному следу/ Отступающего врага".

Пастернак: "Нет, скажи ты, папа, что за мерзавцы! Двуличность, с которой они дипломатию за нос водили, речь Вильгельма, обращение с Францией! Люксембург и Бельгия! И это страна, куда мы теории культуры ездили учиться!"

Леонид Андреев: "Настроение у меня чудесное, — истинно воскрес, как Лазарь… Подъем действительно огромный, высокий и небывалый: все горды тем, что — русские… Если бы сейчас вдруг сразу окончилась война, — была бы печаль и даже отчаяние… (…я пишу, а Анна играет "Боже, царя храни", и я с удовольствием слушаю…)".

Стравинский: "Моя ненависть к немцам растет не по дням, а по часам, и я все более сгораю завистью, видя, что наши друзья Равель, и Деляж, и Шмитт — все в бою. Все!"

Казалось бы, обыкновенное русское умопомешательство на патриотизме, наша извечная великодержавность, ржавый имперский комплекс и прочие чудеса в решете.

Но вот и другая сторона. Так как нет в патриотическом безумии ни эллина, ни иудея. Посчитаем и сравним градус остервенения,

Томас Манн: "Как может солдат в художнике не благодарить Бога за крах этой мирной жизни, которой он сыт, сыт по горло!"

Кафка: "Я не нахожу в себе ничего, кроме мелочности, нерешительности, зависти и ненависти к идущим в бой, которым я со всей страстью желаю всего наихудшего". Здесь безумие, конечно, профессиональное, то есть стилистическое. Но желание воевать бьет электрическим током.

Роберт Музиль: "Когда над нашей страной с каждым часом сгущалась тьма, и мы, народ в самом сердце Европы и народ самого сердца Европы, вынуждены были осознать, что во всех концах континента собирается заговор с целью нашего истребления, — тогда-то и родилось новое чувство. Общие основы, которых мы в обычной жизни не ощущали, оказались под угрозой, мир раскололся на немецкий и противонемецкий, и оглушительное чувство общности вырвало сердце из наших рук, которые, возможно, хотели удержать его еще на мгновение размышления".

Зигмунд Фрейд: "Вероятно, впервые за 30 лет я чувствую себя австрийцем… Все мое либидо на службе у Австро-Венгрии". Ах, либидо, ты либидо, либединое мое!

Макс Вебер: "Неважно, чем все закончится, — в любом случае эта война велика и прекрасна".

Оскар Кокошка, доброволец, драгун: "…отсидеться дома означало бы покрыть себя вечным позором".

Стефан Цвейг: "Мы знаем: в этот раз на кон поставлено все. Бог защитит Германию! Не могу дождаться, когда призовут в ополчение, хоть и буду вынужден служить простым солдатом".

Арнольд Шенберг: "…у меня открылись глаза на то, почему у меня всегда было столько чувств против иностранцев. Мои друзья знают, я им это часто говорил: я никогда не мог найти ничего хорошего в иностранной музыке. Она всегда казалась мне выдохшейся, пустой, отвратительно слащавой, изолгавшейся и неумелой. Без исключения. Теперь я знаю, кто такие французы, англичане, русские, бельгийцы, американцы и сербы: черногорцы! Это мне уже давно сказала музыка. Я был удивлен, что не все чувствовали то же, что и я. Эта музыка уже давно была объявлением войны, нападением на Германию. Но теперь наступает время платить по счетам! Теперь мы снова возьмем в рабство всех этих посредственных создателей китча, и они должны будут прославлять немецкий дух и молиться немецкому богу".

В принципе длить эту позорную ленту цитат можно бесконечно. Если родина в опасности, значит, всем идти на фронт. Когда родина совершает безумие и оказывается под огнем (критики или реальным), любить ее на самом деле легче, чем когда она, вспомним Розанова, веселая и счастливая, полна благодати и благородства и собирает цветы на солнечной поляне в изумрудном лесу.

Это я к тому, что Россия — конечно, уникальная страна. Но только для нас. И Лилипутин — конечно, убогое творение рук человеческих, но и у мудрых и законопослушных нет приема, кроме лома, супротив фулигана Трампа. И вообще, вопрос, откуда у этих умных и культурных немцев вылез потный фюрер, а у наших лапотников, слышавших музыку революции, отец народов? Да он был там всегда, раздвиньте ножки и зовите к столу.

Другое дело, что у них это удовольствие раз в сто лет по обещанию, переболел — и опять, как молодец-огурец и ученик Гете, в строю, а у нас как-то все по кругу больше: раз головой в очко, два — головой в очко, три — головой в очко. И каждый раз возникает мысль, а может, и не вылезать на свет божий, может, мы дома?

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=570A66D013765
10-04-2016 (17:47)

Михаил Берг: Ты украл, значит ты и есть вор

Послушал у Фишмана Александра Лебедева, который инвестор "Новой газеты" и мордобитель Полонского, и разозлился: на себя, на дождливого Фишмана, на русский бизнес и, конечно, на самого говоруна.

Лебедев из тех чекистов-капиталистов, у которых все в тумане, кроме репутации на блюдечке, которую они сделали на поддержке ярких либеральных проектов. На одной чаше весов слухи о распиле "золота партии" и покупке долгов СССР, что и позволило разбогатеть за одну ночь. На другой – многолетняя поддержка "Новой газеты" и прочих "Московских корреспондентов".

Это и имеет отношение к тому, что я скажу, и не имеет. Купить репутацию тоже надо уметь. Вот Прохоров не умеет: вкладывает в проекты единокровной сестры и в не менее поучительные вещи, скорее всего, не меньше Лебедева, а как выглядел непутевым шалопаем, только подтверждающим предположение, что не умные делали состояние в перестройку, а ловкие при должности, так и выглядит.

Лебедев же – номенклатурщик и коллега Путина по разведке за твердую валюту – свои вклады не распыляет, а фокусирует. "Новая газета" у него как громоотвод: все молнии стекают как струи дождя по водосточной трубе, хотя молнии подчас нешуточные.

Но я не черные шары в лебедевской корзине взялся подсчитывать (и сравнивать их с количеством белых), а пытаюсь проанализировать сказанное Лебедевым по поводу белой Панамы, пушистого Путина и лохматого Запада.

Почти сорок минут Лебедев на все лады распевал одну мелодию (а я слушал): как, мол, можно упрекать в экономических преступлениях путинскую Россию и путинских же друзей по общаку, когда экономика функционирует по западным лекалам? Мол, российские преступления столь малы, что и говорить о них нет смысла на фоне того, что Запад (прежде всего, Америка) наваривают на всем этом на порядок больше. А кто больше наваривает (и устанавливает правила игры) с того и спрос, как со взрослого.

Казалось бы, о чем базар: Россия во многих смыслах – придурковатый недомерок Давид, взявшийся сражаться с переростком Голиафом. И капитализм русский списан с мифа о диком западном капитализме. И Путин пытается подражать не Ким Чен Иру, а Западу с кольтом в правой руке.

Я менее всего хотел бы мифологизировать западный или американский капитализм, противопоставляя его роли рая в запущенном путинскому аду. Но есть в рассуждениях Лебедева один, но важный системный изъян. Изъянов-то, точнее, много, но один важнее и принципиальнее прочих. Лебедев очень походит на нерадивого адвоката, который решил защищать вора известной мантрой, что это не вор, заблудшая душа, виноват, а социальная система, воровство и конкретного вора породившая. Социальная система, действительно, больше виновата, но воровать-то все равно грешно. Боженька ушки отрежет. И сколько бы мы ни пели, что надо систему менять, а потом с конкретного человека спрашивать, ни в одной социальной системе с этим не согласятся. Ты украл, значит, ты и есть вор. Возможно, и для каждой социальной системы найдется свой Ленин, Владимир Ильич, но за нарушение уголовного кодекса ответит не мумия из мавзолея, а ты, укравший или убивший ни за грош.

Не нравится параллель с Ильичом и социальными язвами капитализма, добро пожаловать в популярную теологию. Рассуждения Лебедева, о том, что бессмысленно осуждать российские преступления и путинских приспешников, а надо мол, спрашивать с заокеанских хозяев мира, можно уподобить поступку человека и всевидящему оку всевышнего. Мол, что с человека спрашивать, если ему бог попускает? Может ли волос упасть с головы человека без божественного волеизъявления? Нет, не может. Поэтому нечего с Путина и его команды зиц-председателей спрашивать, когда у нас есть США и их суровые вожжи в руках.

Хорошая была бы отмазка, кабы не была бы глупой и противной. И было, конечно, утомительно смотреть на бубнящего Лебедева и бьющегося как рыба об лед Фишмана, который искал как бы опровергнуть Лебедева, но все не находил слов, думая, возможно, о "Новой". Но как бы ни нравилась "Новая" (если она нравится), но не искупление она грехов настоящего и будущего. А Фишман не нашел слов, потому что в правилах российского либерализма черное и белое не называть, то есть о происхождении денег и капитала не говорить. Лучше пусть проклятая Америка за все ответит, чем залоговые аукционы и партийный и номенклатурный джокер при игре в приватизацию.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=57112CB96E4FD
15-04-2016 (21:05)
Фикцией оказалась и идея социального равенства

Социальное происхождение политика – далеко не приговор, а лишь один из многих параметров, не столь подчас и значительный. Возможность социального и культурного роста опровергает наивный социальный детерминизм: сын хрестоматийно известной кухарки может стать и академиком, и президентом, и плотником. Браки между аристократами и простолюдинками не только обновляли, как говорится, кровь, но не препятствовали (или даже способствовали) интеллектуальному росту. То есть социальное происхождение не имеет генетического тупика, что тысячи раз доказывала история разных стран.

Другое дело, что наша страна три четверти века прожила внутри мифа о хорошем, правильном и плохом, вредном социальном происхождении, когда в ответ на многовековое доминирование аристократии, обычно хорошо образованной и именитой, возникло государство, где пропуском к социальному росту стало принадлежность к низким, как это называлось, классам: рабочим и крестьянам. А вот аристократическое, буржуазное или интеллигентское происхождение ставило множество преград для карьеры, а иногда и жизни.

Более четверти века назад государство рабочих и крестьян приказало долго жить, и на его обломках возникло новое государство, в которое социальное неравенство было объявлено одним из предрассудков и ошибок прошлого. Вместо привилегированных классов была декларирована более прогрессивная идея социального равенства. Если вспомнить, с чего начиналась перестройка, то в ней нетрудно (помимо политического и экономического плюрализма) увидеть реабилитацию интеллекта. И фигуру извинения перед ним. Быть умным и образованным стало на время модно.

Говорить о том, что далеко не все декларации оказались воплощенными в реальность, было бы смешно. И рынок, и политические институты обернулись фикцией, и об этом сказано достаточно. Но есть еще один момент, на который стоит обратить внимание при всей спорности и неоднозначности всего дальнейшего. Фикцией оказалась и идея социального равенства.

Формально все, конечно, равны. Но на самом деле идея привилегированных классов по-советски очень быстро восстановила себя в правах. Конечно, никто сегодня не говорит о диктатуре пролетариата и о том, что народная мудрость ближе к простым людям, а не к интеллектуалам, всегда и всем недовольным. Но на самом деле социальное происхождение продолжает быть джокером, по меньшей мере, в политической карьере. И не только.

Чтобы убедиться в этом, достаточно провести самый поверхностный (и доступный любому) анализ социального происхождения современной политической элиты в России. На уровне открытых источников. И тогда обнаружится интересная деталь. Почти половина представителей правительства и администрации президента, губернаторского корпуса и партийных функционеров – выходцы из рабочих семей, другая существенная часть – выходцы из семей военных. Есть также продолжатели дела советской номенклатуры, а вот потомственных интеллигентов – кот наплакал.

Выходцы из рабочих на наиболее заметных постах (уточнения принимаются): Путин, Сечин, Собянин, Матвиенко, Нарышкин, Миллер, Набиуллина, Золотов, Колокольцев, Мутко, недавно еще влиятельный Лужков. Дети военных – Кудрин, Чубайс, Мединский, Полтавченко, Миронов, Патрушев, Грызлов, Тимченко (последний приведен не как бизнесмен, а как человек, близкий – или входящий – к кругу управления). Дети номенклатурных родителей: Лавров, Рогозин, Силуанов, Ткачев, Песков, Скворцова, Потанин, Усманов, Турчак, Хлопонин, Ливанов (предыдущий комментарий можно отнести к Потанину и Усманову). Выходцы из села – Володин, Зюганов, Худилайнен, Шанцев. Даже сын профессора – премьер-министр – напирает в биографии на свои крестьянские корни, "потомок крестьян Курской губернии" и партийных функционеров.

Еще одна приметная группа – дети, выросшие без отцов и в бедности: Сергей Иванов, Греф, Сурков, Жириновский, Тулеев. У некоторых видных кагэбэшников сведения о детстве и юности (например, Бортников) глубокомысленно закрыты, но канва биографии остается стандартной. Кстати говоря, практически вся политическая элита высшего эшелона и сама имеет советский номенклатурный опыт, большинство начинало карьеру в партийных, комсомольских, кагэбэшных кругах, многие служили в армии, были членами партии.

Это не означает, что никто из них не имел среди близких родственников учителей или врачей или студентов-отцов: матери учительницы и преподаватели у достаточного числа путинских функционеров первого ряда, у Александра Жукова отец – писатель-мракобес дворянского (не проверено) происхождения; но рабочие и военные корни, безусловно, превалируют.

Какие из этого можно сделать выводы? Несколько очевидных, но все неутешительные. Социальное равенство в путинской России еще большая фикция, чем путинская демократия. Привилегированные классы, пусть это и не декларируется, остались. Идея социальной мести – без революционных лозунгов и истерик – определяет тонус политической карьеры. Среди путинских выдвиженцев нет людей, занимавших при советской власти политически независимую, оппозиционную или даже индифферентную (не очень понятно, куда отнести Михаила Меня) позицию (о диссидентах, нонконформистах я не говорю). И тот разлад, который возник (или выплыл на поверхность) между политической властью и интеллигенцией, конечно, не случаен. Это не просто отголоски классовой ненависти, это во многом ее продолжение в новых политических декорациях.

Сказанное, совершенно не означает, что интеллигенция, которую демонстративно гнобит коллективный Путин из рабочих окраин, – это тот полюс добра, который попирается наглым социально детерминированным злом. Ничего подобного. Постперестроечная интеллигенция никак не менее продажна и беспринципна (об исключениях не говорю), чем интеллигенция советская, служить Сталину, Брежневу или Путину для большинства не представляется проблемой. Более того, даже те, кто сегодня в оппозиции Путину, в ельцинскую эпоху или при раннем Путине сделали очень много, чтобы Путин и его государство фикций, притворяющееся буржуазным капитализмом, заняли то место, которое они сегодня занимают.

Но главный тезис эти уточнения не отменяют: Россия сегодня продолжает быть обществом, в котором пропуском в политическую элиту является рабочее, военное или номенклатурное происхождение. И эта преемственность отчетливей любой другой. Образование без правильного социального происхождения: пиво без водки. Миф о мудрости необразованного человека продолжает творить российскую историю и вдохновлять культуру. И классовая ненависть (и классовая солидарность имени "обида на шибко умных") под соусом народолюбия не растворилась в многомиллиардных состояниях – она оказалась сильнее и прочнее денег и власти. На то она и ненависть. По-русски.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=57178DE62886B
20-04-2016 (17:13)

Когда бы грек увидел наши игры...

Политики немного похожи на лошадей. И на женщин, и на мужчин, здесь — кто кому нравится. Это я к тому, что, помимо идейной, смысловой, сугубо политической составляющей, физиогномическая (нравится — не нравится, спи, моя красавица) всегда присутствует.

Вот по этому последнему критерию у Яшина, да и у Навального шансов понравиться избирателю, самому что ни на есть либеральному, конечно, заведомо больше, чем у Касьянова. Яшин и Навальный — живиальны, что ли; Касьянов — статуарен, неподвижен. Яшин и Навальный говорят на другом и более современном языке, чем довольно-таки пафосный и чиновный Касьянов. И если говорить о смысловой артикуляции, то этого смысла у Яшина с Навальным вроде как больше (хотя бывают и косноязычные политики).

Это плюс к тому, что ни Яшин, ни Навальный у Путина премьер-министром не работали, а более походят на людей из нонконформистской среды (если путинскую оппозицию можно сравнивать с брежневской, хотя сравнивать, конечно, трудно).

Я не буду подробно говорить о том, что вряд ли когда-нибудь забуду антимигрантскую пропаганду Навального во время мэрских выборов. Пропаганду, во многом легитимировавшую правый путинский поворот (мол, если уж либерал призывает высылать мигрантов, то значит — это правда и стесняться ее смысла нет). Но сейчас я о другом.

Яшинский (не только яшинский, но назовем его так для краткости) протест против первого места Касьянова без праймериз (без сомнения санкционированный Навальным) — очень неаппетитная история. И очень при этом симптоматичная. Начнем со второго. Симптоматика этого конфликта была описана еще в трагедиях Расина, где чувство, как сумасшедшее, боролось с долгом. И скучный долг чаще всего побеждал, что сюжетом неукоснительно наказывалось, потому что суконный долг для автора (и, может, для нас с вами) важнее.

И здесь нужно сказать, что чувство вообще безусловно и уверенно побеждает долг в русской культуре. Долг, закон, договор — это что-то протестантское, англосаксонское. Нам чувство безмерное и безбрежное подавай. Оно у нас (как синоним искренности) настолько сильнее рацио, что даже сравнивать трудно. Извечная борьба естественности против культуры, которая и есть набор условностей.

Именно поэтому Яшинский бунт против Касьянова — это типичный бунт искренности против условности, договора, долга. Да, договорились в прошлом году, но мало ли о чем договорились, времени немерено прошло, и надо от договора отказываться и заключить новый.

И неважно (мы о неаппетитности истории), что кремлевская пропаганда подпортила Касьянову имидж — ну, бывает, совпадем мы в мелочах с Путиным, не беда. Конечно, брать свое слово назад вроде как не по-джентльменски, тем более оправдывать сливы ФСБ и говорить в унисон с Кремлем. Хотя у Касьянова есть неоспоримое преимущество: его — непонятно почему — боится власть.

Да, как лидер демократов Касьянов не Александр Македонский. Не Троцкий, не Дантон и не Немцов, хотя Немцова при жизни как только ни высмеивали. Но слово в нашем случае и есть полномочный представитель долга. Пусть то, как Касьянов держится за свое первое место, дополнительное свидетельство его вероятной неуспешности на праймериз. Пусть это демонстрация не силы, а слабости. Вы заключили с ним соглашение, как с держателем партийной лицензии? Дал слово — держись, казак, атаманом будешь. И использовать позорный случай, как повод для расторжения договора, — политически неправильно.

Причем у этой неправильности есть, повторим, не только расинская, но и прагматическая сторона.

Яшин (вполне симпатичный молодой и энергичный политик) уже участвовал в выборах вместе с командой Навального и потерпел неудачу. В том числе потому, что никакой внятной и объединяющей программы у разных фракций демократической оппозиции нет. Одни потертые лозунги вокруг всем понятного стержня: Путин — преступник, Путин должен уйти. Ну и еще, конечно, институты: Путин развалил гражданское общество, а мы его построим.

А на каких основаниях? Или полагаете, что избирателям это неважно? Как поступите с приватизацией, с коллаборантами, олигархами, пропагандистами, будете строить американский капитализм 18-го века или европейский 21-го? Президентскую республику или парламентскую? Очередной вариант русской империи с либеральными присадками или федеративное государство с сильной местной властью? Мол, возьмем власть, потом обсудим? Не думаю, что это правильно: так называемый европейский выбор — сознательный, рациональный и программный. И если договор нарушается среди своих, то что стоит обмануть чужих, то есть избирателей?

Все это не означает, что надо Яшина с компанией смешивать с навозом и кричать, как кричат Венедиктовские прихвостни, что вы ничем не отличаетесь от путинских пропагандонов, только менее популярны. Нет, я, безусловно, на стороне оппозиции, но это не значит, что ошибки этой оппозиции должны прощаться. Все-таки долг и рациональность обязаны побеждать наши расхристанные и необузданные чувства, в этом товарищ Расин прав. Иначе мы никогда не увидим демократическую Федру в кремлевском многоярусном театре.