*3189. Аристотель и Перипатетики

[Михаил Ломоносов]

http://www.bm-info.ru/pages/63.htm
Некоторого рода среднее положение между «практическими» науками и науками о творчестве занимает риторика. А именно, с одной стороны она определяется как учение об искусстве, а с другой стороны, — как ветвь диалектики и политики или этики, применение диалектики для целей политики. Задача оратора состоит в убеждении слушателей через вероятные основания; задача риторики же — в техническом руководстве к этой деятельности в различных областях, на которые направлена совещательная, судебная и убеждающая речь.

Поэтому главный отдел риторики составляет учение об ораторских доказательствах, которому посвящены I и II книги «Риторики»; по сравнению с этим делом, Аристотель приписывает лишь подчинённое и условное значение тому, в чем риторика доселе привыкла, главным образом, искать свою силу — возбуждению гнева или сострадания, изяществу речи, искусности изложения.

Из изящных искусств Аристотель, по-видимому, обсуждал в специальных работах только поэзию; и так как его «Поэтика» дошла до нас лишь в неполном виде, то из сочинений нашего философа нельзя извлечь не только законченной эстетической теории, но и законченного учения об искусстве. Основное понятие современной эстетики — понятие красоты — остаётся у Аристотеля столь же неопределённым, как и у Платона, и не различается точнее от блага. Искусство Аристотель, подобно Платону, подводит под понятие подражания; но то, что оно изображает через подражание, есть, согласно Аристотелю, не чувственное явление, а внутренняя сущность вещей, не то, что фактически совершилось, а то, что должно совершаться согласно природе данного предмета: образы искусства суть типы общих законов; и потому поэзия ценнее и ближе стоит к философии, чем история.

И именно на этом основано её своеобразное действие. Аристотель различает, прежде всего в отношении музыки, четвероякое употребление искусства: оно может служить для развлечения, для нравственного развития, для интеллектуального удовольствия, сопоставляемая с и для «очищения», и всякое искусство может быть использовано в одном из этих направлений; однако, простое развлечение никогда не может быть последней целью искусства; три же остальные его действия все основаны на том, что художественное произведение на индивидуальном примере выражает и делает наглядным общие законы.

Точно так же и катарсис (очищение), т. е. освобождение от вредных душевных движений, нельзя усматривать вместе с Бернайсом и др., только в том, что аффектам даётся возможность разрядиться через проявление при созерцании художественного произведения; художественное очищение, в отличие от иного, может быть обусловлено лишь таким возбуждением душевных движений, при котором последние подчиняются твёрдой мере и закону и с личных переживаний и состояний направляются на то, что общее всем людям. В этом смысле надлежит понимать знаменитое определение трагедии.

О религии Аристотель высказывался лишь мимоходом. Его собственная теология есть абстрактный монотеизм, который исключает всякое вмешательство божества в ход мира; и если он и находит в природе и её обусловленной целью деятельности, и ещё яснее — в человеческом духе — нечто божественное, то все же он далёк от мысли сводить какие-либо явления к иным причинам, кроме естественных, и в его системе нет места для сократовской веры в провидение даже в той форме, в которой её усвоил себе Платон. Точно так же у него нет и веры в посмертное воздаяние. Он признает в божестве последнее основание связи, порядка и движения мироздания, но все частные явления в мире должны быть объяснены из чисто естественных причин; он поклоняется божеству, восхищается им и любит его, но не требует от него взаимной любви и особой заботы о себе.

В религии своего народа он, конечно, усматривает нечто истинное, как во всяком общераспространённом и давнишнем убеждении; но эта истина заключается только в вере в божество и в божественную природу неба и звёзд; «всё же остальное — мифические придатки», которые философ выводит частью из склонности людей к антропоморфическим представлениям, частью из политического расчёта. Но он хочет, чтобы в государстве сохранялась существующая религия, и он не требует никаких её преобразований, вроде тех, которые считал необходимыми Платон.

[Михаил Ломоносов]

http://www.bm-info.ru/pages/64.htm
После смерти своего основателя перипатетическая школа получила главу в лице его верного друга, учёного и красноречивого Феофраста из Эреса на Лесбосе (умер в 288/6 г. до P. X. в возрасте 85 лет). Своей долгой и успешной учебной деятельностью и своими многочисленными работами, охватывавшими все области философии.

Феофраст много содействовал распространению и укреплению школы; он оставил ей также по завещанию собственную землю. В качестве философа он, правда, в общем всецело стоял на почве аристотелевской системы, но пытался в частностях дополнить и исправить её самостоятельными исследованиями. Вместе с Евдемом он в некоторых отношениях расширил и изменил аристотелевскую логику; главнейшие изменения состояли в отдельном обсуждении учения о предложениях, в сведении различий в модальности суждений на степень субъективной достоверности, в обогащении силлогистики учением о «гипотетических» умозаключениях, к которым, однако, причислялись и разделительные умозаключения.

Феофраст находил далее, как свидетельствует отрывок из его метафизического сочинения, некоторые трудности в существенных определениях метафизики Аристотеля, в особенности в учении об обусловленной целью деятельности природы и об отношении перводвигателя к миру; мы не знаем, как он разрешал эти трудности, но во всяком случае из-за них он не хотел отказываться от самих этих учений.

Он видоизменил учение Аристотеля о движении и приводил существенные возражения против его определения пространства; однако, в преобладающем большинстве случаев он следует за физикой Аристотеля; в частности, он защищал (против стоика Зенона) учение о вечности мира. Его два сохранившиеся произведения о растениях, которые, впрочем, в своих руководящих идеях всецело примыкают к Аристотелю, сделали из него учителя ботаники для всего периода средних веков. Деятельность человеческого мышления он обозначает, уклоняясь от Аристотеля, как движение души; он подробно отмечал трудности, связанные с различием между страдательным и действенным разумом, но из-за них не отказывался от самого этого различия.

Его этику, которую он излагал во многих сочинениях и подробно развивал с большим знанием людей, стоики упрекали в чрезмерной оценке внешних жизненных благ; однако между ним и его учителем в этом отношении существует, в крайнем случае, лишь малозаметное различие в степени. Далее уклоняется он от Аристотеля своим отрицательным отношением к браку, который, по его мнению, мешает научной деятельности, и своим порицанием кровавых жертв и употребления мясной пищи, что он обосновывал на сродстве всех живых существ. Напротив, он следует лишь примеру Аристотеля, когда утверждает, что все люди, а не только члены одного народа, по природе связаны и родственны между собой.

Наряду с Феофрастом, наиболее заметным из личных учеников Стагирита является Евдем из Родоса, который также был преподавателем философии, вероятно на своей родине. Он приобрёл большую заслугу в истории науки своими учёными историческими работами.

В своих воззрениях он ещё менее уклонялся от своего учителя, чем Феофраст: Симплиций называет его вернейшим учеником Аристотеля. В логике он присоединялся к реформам Феофраста; в своей физике, как свидетельствуют отрывки из неё, он всецело, и нередко дословно, воспроизводил «Физику» Аристотеля. Существенное различие между его этикой (включённой в собрание сочинений Аристотеля) и этикой последнего состоит в том, что он, по примеру Платона, тесно связывал этику с теологией. А именно, он, с одной стороны, выводит склонность к добродетели из божества, и с другой стороны — точнее определяет ка богопознание то созерцание, в котором Аристотель усматривал высшее счастье; ценность всех вещей и поступков измеряется у него их отношением к этому богопознанию.

Внутреннее единство всех добродетелей он находит в любви к благому и прекрасному ради них самих.

Третий перипатетик, Аристоксен из Тарента, известен дошедшей до нас «Гармоникой» и другими сочинениями по музыке. Перейдя из пифагорейской школы в перипатетическую, этот философ соединял в своих нравственных предписаниях, как и в своей теории музыки, пифагореизм с аристотелизмом. Вместе с некоторыми из младших пифагорейцев он признавал душу гармонией тела и потому отрицал её бессмертие; и в этом отношении к нему примыкал его соученик Дикеарх из Мессины. Последний уклонялся от Аристотеля в том отношении, что отдавал практической жизни преимущество перед теоретической; тогда как его «Триполитик» по существу стоит на почве аристотелевского государственного учения. От Фания и Клеарха до нас дошли лишь немногие, по большей части исторические замечания (от первого также — естественно-исторические); Каллисфен, Леон из Византия и Клит известны нам лишь как историки, Meнон — как врач. То же можно сказать и об учениках Феофраста Деметрии Фалерском, Фуриде, Хамелеоне, Праксифане: все они — скорее учёные и литераторы, чем философы.

Тем более значителен Стратон из Лампсака, прозванный «физиком», преемник Феофраста, стоявший в течение 18 лет во главе перипатетической школы в Афинах. Этот проницательный исследователь не только находил нужным исправлять взгляды Аристотеля о отдельным вопросам, но он также выступил против всего дуалистически-спиритуалистического мировоззрения Аристотеля; он отождествлял божество с бессознательно действующей силой природы и вместо аристотелевской телеологии требовал чисто физического объяснения явлений; последние основания явлений природы он усматривал в тепле и холоде и особенно в первом, как деятельном начале.

В связи с этим он устранил также в человеке дух, как особую сущность, отличную от животной души, и рассматривал все душевные деятельности, мышление, как и ощущения, как движения одной и той же разумной сущности, которая помещается в голове, в промежутке между бровями, и распространяется отсюда по различным частям тела (по-видимому, вместе с пневмой, которая служит её субстратом).

За Стратоном следовал Ликон, который руководил школой в течение 44 лет, до 228/5 г. до P. X.; за ним Аристон из Кеоса, за Аристоном — Критолай из Фаселиды в Ликии, который в 155 году, по-видимому, уже в преклонном возрасте (он дожил до 82 лет) месте с Диогеном и Карнеадом был посланником Афин в Риме; за зим — Диодор из Тира, и за последним (вероятно, около 120 г. до P. X.) — Эримней. Современниками Ликона были Иероним из Родоса и Пританид; в начале второго века жил Формионв Эфесе.

Философские труды этих лиц, по-видимому, почти исключительно ограничивались сохранением традиционных учений перипатетической школы, и притом они преимущественно занимались практической философией; лекции Ликона, Аристона, Иеронима и Критолая славились своей блестящей формой. Критолай защищал вечность мира против стоиков, но, с другой стороны, сближался с ними в том отношении, что считал божественный, как и человеческий разум связанным с эфиром, как его субстратом. Существенное уклонение от аристотелевской этики нам известно только в отношении Иеронима: он объявлял высшим благом отсутствие страданий, которое он, однако, резко отличал от положительного удовольствия. Менее значительны уклонения Диодора: хотя он и находил высшее благо в добродетельной и безболезненной жизни, но необходимым условием такой жизни он вместе с Аристотелем считал добродетель.

Точно так же неподлинные части нашего собрания сочинений Аристотеля, которые мы можем отнести к третьему веку или, по крайней мере, к эпохе до конца второго века, уклоняются от Аристотеля лишь в деталях, которые имеют мало значения для всей системы в целом. И если в них можно найти лишнее свидетельство тому, что научная жизнь не вымирала в перипатетической школе и после Феофраста и Стратона, то они вместе с тем подтверждают и то, что эта школа умела разве только исправлять и дополнять Аристотеля в частных вопросах, но не могла открыть новых путей для разрешения более общих задач.

[Encyclopedia Channel]

[365 дней]

[Δημόκριτος]

[Елена Павлова]

[Елена Павлова]

[Юрий Аммосов]

https://slon.ru/posts/54179
24 июля, 14:42
Советник руководителя Аналитического центра при Правительстве РФ

Что Аристотель (384–322 гг. до н.э.) – величайший из философов, знают, возможно, даже те, кто о нем не знает ничего, кроме имени. Но даже те, кто читал Аристотеля, затрудняются объяснить, чем же он так велик. Самый короткий ответ будет таков: Аристотель создал приемы и методы мышления, которыми мы пользуемся до сих пор. Попробуем разъяснить, что именно это означает и почему почти 2500 лет спустя Аристотель остается незаменим.

До Аристотеля греческая философия существовала уже несколько столетий, это была почтенная история со своими традициями. Отсчет классической греческой философии принято вести от Сократа, но еще до Сократа были и Фалес, и Пифагор, и Зенон. Аристотель принадлежал к третьему поколению философов после Сократа, учился у Платона в его Академии (напомним, что Академия не название школы, а место, где Платон собирался с учениками – священная роща, посвященная легендарному герою Академу, общественное место за стенами тогдашних Афин). Но именно Аристотель стал опорным камнем следующих тысячелетий философии, науки и в целом создателем способа понимать вещи.

Расцвет греческой философии пришелся на время, когда полисная Греция уже клонилась к закату. Эпоха греко-персидских войн, просвещенного правления Перикла в Афинах осталась в прошлом столетии, Пелопоннесская война Спарты и Афин разорила оба государства. В молодости Аристотеля сильнейшим государством-гегемоном Греции были еще Фивы, но царь Македонии Филипп, при чьем дворе вырос Аристотель, постепенно одолел всех своих соперников-эллинов и собрал силы и ресурсы, которые позволили его наследнику и ученику Аристотеля Александру покорить Персидскую державу и создать на ее месте огромную эллинистическую монархию. Со смертью Александра мир вступил в новую эпоху эллинизма, в котором греческая культура стала мировой. Все правящие династии нескольких будущих столетий были основаны учениками Аристотеля.
реклама

Аристотель родился в принадлежавшем Македонии греческом городе Стагир (недалеко от горы Афон) – отсюда его алиас «Стагирит», «уроженец Стагира». Его отец Никомах был придворным лекарем царя Аминты Македонского (отца Филиппа Македонского и деда Александра Великого). Аристотель покинул родину в возрасте 18 лет, уехав учиться в Афины. Следующие 20 лет жизни (367–347 гг. до н.э.) он провел в Академии учеником Платона и покинул Афины, когда Платон то ли умер, то ли умирал. Академия перешла по наследству к племяннику Платона, Спевсиппу, который и близко не мог сравниться с дядей, а македонцам стало небезопасно находиться в Афинах. Еще два года Аристотель прожил у друга Гермия, тирана (правителя) города Атарней в Малой Азии, но затем Гермия казнили персы, заподозрив в нем союзника Македонии, и Аристотель после недолгих путешествий осел в 343 году до н.э. в столице Македонии Пелле, неподалеку от родного Стагира, получив приглашение от царя Филиппа стать наставником юного царевича Александра и его друзей – Птолемея (будущего царя Египта) и Кассандра (будущего царя Македонии).

В 335 году Александр Великий разорил Фивы и стал новым гегемоном Эллады, а Аристотель вернулся в Афины. Александр продолжит многолетние войны с Персией, создаст империю и умрет, оставив ее своим диадохам, которые разделят ее на новые эллинистические монархии. А Аристотель создает в Афинах свою школу, Ликей (по названию места, посвященного образу Аполлона-волка, «ликос» – «волк»). Изначально ликеисты собирались на лекции под колоннадой (перипатос), в последующие столетия их по созвучию стали называть «перипатетиками» – «гуляющими философами», хотя Аристотель вел занятия не на ходу, а стоя перед аудиторией, сидевшей в тени на ступенях колоннады. В дальнейшем, возможно, Ликей получил новые здания (их фундаменты открыты для посещения с 2009 года), где хранились дары Александра – захваченные им в походах книги, редкие животные и растения, диковины и прочие интересовавшие Аристотеля предметы. Именно в это время, по-видимому, Аристотель и написал основной массив своих сочинений.

Итальянская рукопись работ Аристотеля с миниатюрами. Художник Джироламо да Кремона, 1483

Далеко не все, что было написано Аристотелем, дошло до нашего времени. Известно, что древние различали «экзотерические» («популярные») и «эзотерические» («для внутреннего пользования школы») сочинения. Но мы не знаем даже, к какой категории относятся дошедшие до нас работы, не говоря уже о том, сколько всего их было. Страбон и Плутарх сообщают, что библиотека рукописей Аристотеля передавалась по наследству и долгое время пролежала в сыром погребе. Через несколько столетий, в 86 году до н.э., римский диктатор Луций Корнелий Сулла, посетив Грецию, потратил много сил на поиск всех уцелевших сочинений Аристотеля, перекупил рукописи у купившего их ранее богача Аполликона и передал свои находки в Рим, где философ Андроник Родосский обработал их, очистил от правок и реконструкций Аполликона и впервые стал издавать Аристотеля в большом числе экземпляров. Очевидно, уже Сулла и Андроник знали, что часть текстов Аристотеля утрачены навсегда. После падения Римской империи много столетий основными переписчиками Аристотеля были не европейцы, а арабы, сирийцы, армяне. Европа много столетий знала Аристотеля по латинским переводам «последнего римлянина» Боэция (нач. VI века). Средневековый «корпус Аристотеля» был собран из текстов, сохранившихся на любых языках, и содержал в себе не только собственные сочинения Аристотеля, но и тексты, которые благодарные потомки приписали его авторитету. Современная наука считает, что тексты «псевдо-Аристотеля» – это отчасти сочинения его школы, отчасти книги, вообще не имеющие отношения к Аристотелю.

Но несколько ключевых сочинений Аристотеля – среди них «Органон», «Физика», «Метафизика», «Политика» и «Никомахова этика» – прошли через все времена и оказали на мир неизгладимое влияние. Для современного читателя понимание Аристотеля по большей части тяжелый труд. Термины Аристотеля для него темны. Однако за ними скрыто содержание, которое привычно нам даже не до очевидности, а до непонимания, зачем его вообще понадобилось формулировать. Аристотель продумал принципы создания типологий и классификаций, которые легли в основу наших последующих представлений о мире. Когда мы мыслим – мы, сами того не осознавая, пользуемся техниками и методами Аристотеля.

Современному читателю легко дается «Политика» – типология форм правления, созданная Аристотелем, знакомая нам по школьным учебникам и газетам. Пары «монархия – тирания», «аристократия – олигархия» легко ложатся в наше мировоззрение. А вот то, что третья пара, «полития – демократия», у Аристотеля означала не то, что привыкли понимать под демократией мы, изучающих Аристотеля часто ставит в тупик. Мы привыкли считать «демократию» позитивным институтом, а для Аристотеля это власть эгоистической толпы, в то время как «полития» сочетает в себе преимущества и единого руководства, и влияния лучших граждан, и учет интересов всех и каждого без недостатков «тирании», «олигархии» и «демократии». Впрочем, для гибкого ума это и повод задуматься, что же построил современный мир: хорошую Аристотелеву политию или демократию, ведомую властолюбивыми демагогами-эгоистами? Кстати, и термин «демагог» – «ведущий народ», происходит из времен полисной демократии, когда он обозначал популярного политика, способного манипулировать массовой поддержкой в своих интересах.

Другие тексты Аристотеля имеют репутацию намного более «темных». Название одного из них, «Метафизика», стало метафорой для «Что-н. непонятное, заумное, чересчур отвлеченное» (Толковый словарь Ожегова, 1949), хотя изначально не было даже термином Аристотеля – так его античный издатель Андроник Родосский назвал четырнадцать сочинений, следовавших за «Физикой» («мета Физика» – др-гр. «после “Физики”»). Но «Метафизика» содержит не темные умствования обо всем и ни о чем, а четко и понятно раскладывает на элементы то, что мы бы сейчас назвали «теорией познания». Аристотель разбирает отличия «опыта», «искусства» и «мудрости», различая их примерно так же, как мы различаем «восприятие», «прикладное знание» и «теоретическую науку». «Опыт», по Аристотелю, состоит из «чувств» и «памяти» и есть и у животных, «искусство» обобщает опыт, а «мудрость» анализирует причины «вещей» (то есть наблюдаемого мира в целом). Опираясь на эти положения, Аристотель обсуждает различные аспекты и спорные вопросы представлений о мироздании.

Вот что Аристотель пишет в 13-й главе «Метафизики»:

«Количеством называется то, что делимо на составные части, каждая из которых, будет ли их две или больше, есть по природе что-то одно и определенное нечто. Всякое количество есть множество, если оно счислимо, а величина – если измеримо. Множеством же называется то, что в возможности делимо на части не непрерывные, величиной – на части непрерывные; а из величин непрерывная в одном направлении есть длина, непрерывная в двух направлениях – ширина, непрерывная в трех направлениях – глубина. Из всех этих количеств ограниченное множество есть число, ограниченная длина – линия, ограниченная ширина – плоскость, ограниченная глубина – тело».

Для «социогуманитарного мыслителя» это звучит абстрактно. А что тут прочтет, одолев непривычные термины, инженер? «Любое число может быть представлено как сумма единиц». «Величины могут быть непрерывными или дискретными». «Объект обладает границей в одном или более измерениях». Это те же математические представления, которые разделяем и мы. Различие лишь в том, что Аристотель создавал терминологию сам, и делал это первым в истории. Нам эти мысли кажутся самоочевидными, но эта самоочевидность двух с половиной тысячелетий. Когда Аристотель писал «Метафизику», ему было не на что опереться. Он должен был сам найти то, что называл «первопричинами вещей» – всеобщие связи и отношения.

Один из самых влиятельных трудов Аристотеля известен как «Органон». Это тоже термин Андроника Родосского. «Органон» обычно называют первым системным изложением формальной логики, но значение этого труда, а особенно его первой части, «Категорий», намного больше. Собственно, и термин «категория» в значении «интеллектуальная метка-обобщение» был введен именно Аристотелем. «Категории» содержат понятия «сущности», «свойства», «количества», «качества», «отношения» и другие предикаты – базовые понятия рассуждения.

Вот типичный отрывок из «Органона»:

«Точно так же о подлежащем – об отдельном человеке говорится как о живом существе, но “живое существо” не находится в отдельном человеке. И далее, если нечто находится в подлежащем, то ничто не мешает, чтобы его имя иногда сказывалось о подлежащем, но определение не может сказываться о нем. Что же касается вторых сущностей, то о подлежащем сказываются и их определение, и их имя: ведь определение человека применимо к отдельному человеку и определение живого существа – точно так же. Поэтому сущность не принадлежит к тому, что находится в подлежащем».

На первый взгляд невозможно понять, к чему относится это нагромождение терминов. К грамматике (подлежащее, сказуемое, определение)? К естественным наукам? К математике? Но на самом деле перед нами универсальный классификатор понятий. Всякий уникальный предмет, говорит Аристотель, принадлежа к виду и роду, несводим к ним. Первичная сущность – это базовая смысловая единица, из которой не выделяются более узкие понятия. Далее в «Категориях» Аристотель говорит, что сущности обладают непрерывным или дискретным количеством (монет шесть или пять, а палка может быть любой длины), могут находиться в необходимых соотношениях друг с другом («раб» всегда «господина», поскольку «раб» без господина уже не «раб», а «свободный»), обладают свойствами (шар круглый, соль соленая, масло масленое)…

Франческо Хайес. Аристотель

На этом месте наш современник, имеющий опыт изучения компьютерных наук, начнет испытывать смутное чувство узнавания. Действительно, перед нами концепты объектно-ориентированного программирования (ООП). Аристотелевы «сущности», по сути, те же объекты, «первичные сущности» – инстанции, «вторичные» – классы, «связи» стали «методами», «количества» – типы переменных, целочисленные и с плавающей точкой, а «свойства» вообще не переименовывались. Создатели ООП вдохновлялись систематикой Аристотеля, и это не секрет (Rayside D., Campbell G., An Aristotelian Understanding of Object-Oriented Programming. ACM, 2000). Но Аристотель стал основой ООП не из экзотики, а от удобства.

Вот еще один современный спор, который не решается без Аристотелевых категорий. Используя большие данные, можно вычислить единичного человека по совокупности его признаков – интересов, действий, характеристик. Но значит ли это, что большие данные тождественны персональным – имени, фамилии, адресу, документам? Нет, поскольку персональные данные указывают на лицо как уникальную единицу, а большие данные ловят пересечение множеств; и пусть в этом подмножестве только один член, но все равно это не единица, а подмножество. Или, говоря словами Стагирита, персональные данные – первичная сущность, а большие данные – вторичная.

Влияние Аристотеля на последующие эпохи было колоссальным. «Последний римлянин» Боэций использовал Аристотеля как основу своей педагогики. Исламские средневековые теологи-хакамы считали его Первым Учителем. Средневековые схоласты с X по XIV век считали Аристотеля непререкаемым авторитетом, так же относились к нему и ранние гуманисты. В XV веке Аристотеля уже было принято критиковать – так тесно стало в нем мыслителям, выжавшим все, что можно, из каждого слова Стагирита. В XVI веке Аристотеля уже высмеивали, в XVII веке Фрэнсис Бэкон назвал свое эпохальное сочинение о научном методе «Новый Органон», претендуя на то, что нашел способ наконец-то системно заменить ученость Аристотеля, в XVIII веке Просвещение снова вернулось к Аристотелю уже как к образцу прошлой славы, в XIX веке труды Аристотеля перевели и критически изучили заново, а Дж. Буль создал на базе Аристотеля свою алгебру логики, которая легла в основу всех компьютерных достижений XX и XXI веков.

Каждая эпоха находила в Аристотеле что-то свое, но ни одна не смогла забыть его. И даже если захочет – не сможет, потому что сделать это в принципе невозможно. Классификаторы Аристотеля – это структура, незримо пронизывающая всю интеллектуальную активность нашего мира, на которой она держится, как на каркасе.

Вспомним, как учат детей в детском саду? «Возьми шарик. Покажи красный кружок. Вставь кубик в дырочку. Как говорит кошечка? Чей это мячик?» Несложно узнать в каждом из этих приемов категории Аристотеля. Аристотель вошел в нашу жизнь, как мука в пирог. Бывает пирог с начинкой и без, бывает печеный, жареный или вареный, бывает из слоеного или дрожжевого теста. Но не бывает пирога без муки. Так же и Аристотель стал для нашей цивилизации ее абсолютным интеллектуальным наполнителем.

Аристотеля можно чтить. Аристотеля можно боготворить. Аристотеля можно обличать. Аристотеля можно высмеивать. Аристотеля можно провозгласить устаревшим, безумцем или гением. Нельзя сделать лишь одно – избавиться от Аристотеля. Если те методы мышления, которые он создал, а мы приняли от него и внедрили в каждое наше действие, каждый шаг, каждую мысль, исчезнут, невозможно даже и представить, чем можно было бы их заменить. Как минимум ничем, а как максимум – вместе с ними исчезнем и мы, поскольку перестанем существовать как мыслящие существа.

Возможно, то, что открыл Аристотель, для нас мог бы открыть и кто-то другой. Но то, что Аристотель сделал для нас, – сделал именно он. И каким был бы мир без Аристотеля, представить невозможно, потому что делать это придется тоже методами Аристотеля.

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91...82%D0%B8%D0%BA)

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Боэт
Βόηθος

Дата рождения:

ок. 75 г. до н.э.

Место рождения:

Сайда

Дата смерти:

ок. 10 г. до н.э.

Школа/традиция:

перипатетики

Боэт Сидонский (др.-греч. Βόηθος; ок. 75 г. до н. э. — ок. 10 г. до н. э.)[1] — греческий философ-перипатетик родом из Сидона, представитель позднего периода перипатетизма.

Он был учеником Андроника Родосского,[2] в ранние годы учился в Риме и Афинах. Страбон упоминает Боэта и его брата Диодота в числе знаменитых людей Сидона, называет его своим учителем перипатетической философии.[3] Среди его произведений, все из которых были утрачены, было сочинение о природе души и комментарии к Категориям Аристотеля, которые упоминает Аммоний в аналогичной работе. Боэт Сидонский, согласно Аммонию, считал, что изучение трудов Аристотеля следует начинать с Физики, однако Аммоний полагает, что изучение Аристотеля следует начинать с сочинений о логике.

Примечания

1.↑ «Commentators on Aristotle», A. Falcon, Stanford Encyclopedia of Philosophy, August 2005, webpage: UVA-Aristotle.
2.↑ Аммоний Гермий, Комментарии к Категориям"" Аристотеля.
3.↑ Страбон, Geographica, 16.2.24

[Δημόκριτος]

http://www.bm-info.ru/pages/65.htm
Переворот, который был произведён в жизни греческого народа расцветом македонского могущества и завоеваниями Александра, должен был глубоко повлиять и на греческую науку. В восточных и южных странах грекам открылось необозримое поле деятельности, оттуда притекало множество новых воззрений, возникали новые центры международного общения и культуры, и в сами греческие школы все чаще вступали, в качестве учителей и учеников, эллинизированные представители восточных народов.

С другой стороны, старая эллинская родина потеряла свою политическую самостоятельность и политическое значение, стала предметом спора для чужестранцев и ареной их битв; благосостояние и численность населения неудержимо падали; нравственная жизнь, которая давно уже не имела твёрдой опоры в старой народной вере в богов, и которая теперь лишалась поддержки сильной, направленной на великие цели политической деятельности, грозила потонуть в мелких интересах частной жизни, в погоне за наслаждениями и деньгами, в борьбе за ежедневное пропитание.

При таких условиях было вполне естественно, что склонность и способность к свободному, чисто научному миропониманию иссякала, что на первый план выступили практические задачи, и что главная ценность философии все более искалась в том, чтобы она давала человеку убежище от жизненных горестей. Тем не менее, в силу склонности греческого народа к умозрению и глубоко укоренившихся со времён Сократа убеждений, для этой цели тоже оказывалась необходимой определённая научная теория.

Понятно также, что осуществление указанной нравственной задачи усматривалось в конечном итоге лишь в том, чтобы личность стала независимой от всего внешнего и всецело сосредоточилась на своей внутренней жизни; и даже те направления, которые признавали ценность общественной жизни, требовали этой жизни, в согласии с условиями александрийской и римской эпохи, скорее в космополитическом, чем в политическом смысле. Этому содействовало и то, что уже Платон и Аристотель в их метафизике и этике содействовали отвращению личности от внешнего мира.