4176. Публикации Дмитрия Травина

[Дмитрий Травин]

http://www.rosbalt.ru/blogs/2016/01/25/1483206.html
25 января 2016, 19:49 | Кризис | власть | народ
«Персональная антикризисная программа» Путина
Вместо экономических реформ народу предлагаются патриотические лозунги.
Спасать экономику никто не собирается © CC0 Public Domain

Кандидат экономических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Кризис углубляется, и дальше будет еще хуже. Осознание этого простого факта постепенно овладевает массами, и все чаще приходится слышать обращенный к экспертам вопрос: что же все-таки можно сделать? Увы, получить ответ не удастся, потому что сам вопрос поставлен неправильно. Он исходит из совершенно ошибочного представления, будто государство и экономическая наука ночей не спят – все гадают, как бы помочь народу.

До тех пор, пока народ будет так думать, ему никто не поможет, поскольку в кризис каждый ищет спасительную стратегию в первую очередь для себя. Министр неудачливого правительства будет решать свои личные проблемы, не обращая внимания на судьбу дворника, а силовик с энтузиазмом оттяпает то, что вчера еще принадлежало учителю.

Владимир Путин в конце 2013 года (когда ВВП перестал расти при еще достаточно дорогой нефти) должен был, по всей видимости, понять, что экономика зашла в тупик, развитие при выбранной им модели невозможно и, следовательно, для сохранения властных позиций надо придумывать что-то новенькое. Через пару месяцев Россия присоединила Крым, рейтинг Путина вновь резко пошел вверх и задача сохранения власти фактически оказалась решена. «Персональная антикризисная программа» сработала идеально.

Вложение материальных и интеллектуальных ресурсов в патриотизм оказалось намного выгоднее возможных инвестиций в экономические реформы. Более того, любые преобразования, как показывает опыт Горбачева и Ельцина, поначалу усугубляют трудности, а значит приносят пользу лишь будущим правителям. Развитие по такому сценарию Путину вряд ли нужно, поэтому не удивительно, что никаких реформ не происходит и мы продолжаем искать «дно» падения экономики.

Вместе с Путиным по «патриотическому пути» сегодня радостно движутся силовики и представители ВПК. Кому, как говорится, война, а кому - мать родна. Бюджет перераспределяется в их пользу, что позволяет бизнесу получать выгодные заказы, а чиновничеству с генералитетом контролировать их распределение и выполнение. Особых проблем из-за кризиса они не испытывают. Понятно, что общий объем кормушек сейчас неизбежно сокращается, но силовики, владельцы предприятий ВПК и Рогозин с Ротенбергами пока побеждают в конкурентной борьбе за ресурсы таких людей, как Якунин или Евтушенков. Соответственно, «патриотических деятелей» волнует не кризис как таковой, а лишь сохранение собственных номенклатурных позиций, влияющих на доходы.

СС0 Государство присматривается к феодализму

Среди технократов, находящихся на правительственно-парламентском уровне или несколько ниже, сложилась иная ситуация. Формально именно они должны заботиться об экономике. Но в условиях жесткой внешнеполитической конфронтации - с санкциями, критическими антикремлевскими статьями в мировой прессе и падением финансово-экономических рейтингов России - шансов что-либо принципиально изменить все равно нет. Внутренние ресурсы, необходимые для выхода из кризиса, быстро сокращаются, а иностранных инвестиций трудно дождаться, когда Кремль использует любую возможность, чтобы еще с кем-нибудь поссориться. Поэтому технократы вряд ли связывают свое будущее с развитием российской экономики, да и с Россией вообще.

Те, кто уже достаточно богат и имеет квартиры в Лондоне, попытается соскочить при первой возможности, мирно перейдя в зарубежный частный бизнес, либо уйдя на покой. Те, кто помоложе и не успел еще покормиться на контролируемых властями ресурсах, тоже попытается соскочить, найдя себе приличную синекуру в отечественном окологосударственном бизнесе. Попасть на хорошую должность проще всего с поста министра или его заместителя. Пять лет позора и двадцать пять - безоблачного счастья. Иными словами, какое-то время говоришь о грядущих успехах российского импортозамещения или о тайных резервах рубля, зато потом до пенсии пребываешь на хорошо оплачиваемом посту.

Лично у Медведева, как нашего главного технократа, положение промежуточное. Он ведет себя как верный последователь вождя. Сменил либеральную риторику на язык силовиков и явно надеется в 2024-м еще разок стать преемником Путина на президентском посту. Теперь уж всерьез – с реформами, с разрядкой международной напряженности и лаврами нового Горбачева. Медведеву к тому времени будет всего лишь 59 лет - младореформатор хоть куда!

Правда, велик риск, что Путин захочет рано или поздно списать на Медведева нынешние экономические провалы. Тогда «преемнику» в 2024 году ничего не светит. Но пока президент не ищет крайних, поскольку народ от него этого и не требует. Соответственно, Медведев еще держится. Никаких реформ до своего вторичного восшествия на престол он не планирует, поскольку в нынешнем своем положении должен быть тише воды ниже травы. Как Горбачев при Брежневе.

Фото Марины Бойцовой Год предвыборной турбулентности

Теоретически к реформам должна призывать оппозиция - в надежде пробудить народ, выиграть выборы, прийти к власти и сменить курс. Но в наших условиях пробудить никого невозможно, если не врубить на полную громкость телевизор, а доступ к нему регулирует власть. Поэтому системная оппозиция помалкивает, опасаясь, что волшебник Чуров на очередных выборах превратит ее в мышонка, лягушку, неведому зверюшку или оппозицию несистемную, которую тут же отдадут на растерзание Кадырову. Фактически как системные либералы (сислибы), так и системные оппозиционеры (сисоппы) превратились в обычных чиновников без явных политических взглядов, но с явным желанием экономических синекур.

Наконец, экономисты. Они, вроде, должны стремиться к реформам хотя бы потому, что для них это лучший путь самореализации. Как бы народ наш ни относился к Гайдару и Чубайсу, в мировой экономической науке у них очень высокая репутация, поскольку они смогли осуществить на практике реформы, о которых ведущие западные профессора лишь книжки писали.

Насчет того, какие России нужны преобразования, в умах экономистов царит почти полная ясность - даже обсуждать на научных конференциях лет двадцать как практически нечего. Однако сегодня перспективы реформ настолько призрачны, что нет смысла тратить силы на всякого рода программы, трансформируя свои знания в советы правителям.

Экономисты уже готовили недавно программу-2020 и некоторые другие тексты, но превратились не в ведущих экспертов мировой науки, а скорее в объект для насмешек со стороны коллег. Мол, подсуетились, ордена получили, бабла срубили - а экономика тем временем совсем развалилась. Поэтому для хороших молодых специалистов магистральным путем вхождения в науку становится отъезд на Запад. Конечно, покидая Россию и обретая престижную профессуру за рубежом, ты лишаешься возможности добиться яркого взлета, какой был четверть века назад у Гайдара, но в нынешних обстоятельствах так надежнее. Гайдаром все равно не станешь. Станешь Дворковичем. А это – грустное зрелище. За границей же есть яркий пример Сергея Гуриева, бросившего попытки писать бессмысленные программы для Медведева и ставшего в эмиграции главным экономистом ЕБРР.

СС0 Public Domain От народа потребуют чудес долготерпения

В общем, складывается парадоксальная, казалось бы, ситуация. Кризис на дворе, но, по большому счету, никто с ним бороться не собирается. У тех, кто теоретически может хоть что-то сделать, нет резона напрягаться. А те, кто действительно от кризиса страдает, все равно бессильны. Голосуй, не голосуй – получишь «Единую Россию» со всеми вытекающими последствиями.

Еще примерно год назад душа отказывалась верить в подобное, но сегодня никакого иного объяснения происходящего предположить невозможно. Страна превратилась в сонное болото, где кто-то уже булькает, пуская пузыри, а кто-то сидит на кочке, боясь пошевелиться, прижимая к пузу мешок с деньгами и бормоча сквозь зубы «крымнаш», «кадыровпатриотроссии» и что-то еще в этом же роде.

профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

[Дмитрий Травин]

http://worldcrisis.ru/crisis/2257411?COMEFROM=SUBSCR
Возможности для реальной трансформации российской экономики появятся только после ухода нынешнего поколения политиков.
Российская экономика в кризисе. Обсуждаются три возможные стратегии его преодоления.

Дмитрий Медведев и Алексей КудринФото Дмитрия Астахова / ТАСС

Условно их можно назвать «стратегия Медведева», «стратегия Кудрина» и «стратегия Глазьева». Почему они едва ли могут быть реализованы, рассказал Дмитрий Травин, научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге. Forbes публикует избранные фрагменты его лекции, прочитанной на Зимней дискуссионной школе GAIDPARK – 2016, организованной Фондом Егора Гайдара и Университетом КГИ*.

В поисках дна

Уже с начала 2000-х гг. в России не происходило качественных изменений в институциональном дизайне (единственное исключение – налоговая реформа). Теперь мы столкнулись с последствиями этого – вошли в глубокий экономический кризис. По итогам 2015 года российский ВВП рухнул почти на 4%. Сейчас мы живем намного беднее, чем год или два назад.

Властями экономический кризис подается как явление временное, которое должно вот-вот закончиться. Владимир Путин еще на весенней пресс-конференции 2015 года отказывался называть сложившуюся ситуацию кризисом. Уже к лету не замечать очевидного стало невозможно, и самому Путину, а также министру экономического развития Алексею Улюкаеву пришлось признать: кризис в экономике все же существует. При этом Улюкаев говорил, что мы уже достигли предельной точки падения, пресловутого «дна», и дальше нас должен был ожидать только рост.

Эти слова звучали, когда цена барреля нефти колебалась в районе $50. Сегодня нефть стоит около $30 с риском падения к отметке в $15. По последним прогнозам министерства, падение экономики в 2016 году составит еще 0,8%. Может, дна мы и достигли, но теперь оно опускается вместе с нами.

Девиация «тучных» нулевых

Если составить график, отражающий развитие российской экономики начиная с 2000 года, можно проследить две четкие тенденции. С 1999 года по 2007 гг. экономика в среднем росла на 6,2% в год. Это меньше, чем темп развития Китая (где рост иногда измерялся двузначными числами), но больше, чем Западная Европа или США (2-4%), что позволяет говорить о догоняющем развитии. В период, начавшийся в 2008 году, среднегодовой экономический рост составлял менее 1%. Это стагнация.

Если посмотреть на экономическую динамику в еще большем масштабе, с учетом падения экономики в последние годы существования СССР, российский ВВП на протяжении четверти века сокращается, и только в 1999-2007 гг. наблюдался экономический подъем. Для целого поколения россиян это «отклоняющееся» от нормы, девиантное поведение экономики превратилось в тенденцию, в закономерность.

Мы находились в тяжелом положении все 1990-е годы, находимся в нем же сейчас и, похоже, нас ожидает еще много трудных лет.

Чем мы обязаны светлой полосе «тучных» нулевых? Самая очевидная причина экономического роста – быстрое увеличение цен на энергоносители и другие природные ресурсы, которые Россия экспортирует. Полученные в этот период доходы инвестировались в экономику и повышали благосостояние народа. Но вместе с падением цены нефти (на пике она достигала $140 за баррель) иссяк и потенциал роста.

Получается, никакого путинского экономического чуда не было: приход к власти нового президента просто совпал с изменившимися условиями в мировой экономике, которые и привели к временному отклонению российской экономики от ее устойчиво плохого курса последней четверти века.

У мировой экономики сейчас не лучший, но точно и не худший период: и в США, и даже в ЕС наблюдается экономический рост, в Китае он составляет почти 7%. Это ниже прежних темпов роста Китая, но выше нашего роста в 2000-х гг. Сейчас в мире вообще очень немного стран, переживающих столь же тяжелые годы, как Россия. Способов выйти из этой ситуации – перезапустить экономический рост — у России может быть несколько. Я назвал бы эти стратегии по именам самых известных наших сторонников соответствующих подходов : Дмитрия Медведева, Алексея Кудрина и Сергея Глазьева.

Стратегия Медведева. Импортозамещение 2.0

Действующее правительство проводит курс, логика которого укладывается в новомодное слово «импортозамещение». В условиях падения экономики Кремль пытается создать новые предприятия, способные заменить на рынке исчезнувшую импортную продукцию. Однажды, после кризиса 1998 года наша страна уже успешно провела импортозамещение. Тогда после 5-кратной девальвации рубля российские потребители были не состоянии покупать уже ставшие привычными импортные товары – продукты питания, одежду, технику. В начале 1999 года на прилавках стало появляться отечественное продовольствие. По сравнению с товарами советского времени оно оказалось неплохого качества; в следующие годы это качество улучшалось. Оказалось, что став плохо жить в 1990-е гг., мы научились хорошо работать, и что освободившееся на рынке место может быть с успехом занято нашими предприятиями – без дополнительных таможенных барьеров.

Импортозамещению способствовали несколько важных факторов: повышение цен на энергоносители, рост инвестиций в реальный сектор, наличие свободных производственных мощностей. Достаточно было их обновить, и можно запускать новое производство.

Однако сейчас проводимая уже два года политика импортозамещения проваливается. Рост имеется только по отдельным категориям товаров – сыр, медикаменты, некоторые отрасли сельского хозяйства. И это несмотря на искусственно созданные для поддержки отечественных предприятий барьеры в виде контрсанкций. Есть принципиальная разница с 1998-м годом: девальвация рубля оказалась «всего двукратной» (по сравнению с 5-кратной в 1998-м году), чего для полного удаления с рынка импорта недостаточно (особенно учитывая наличие обходных путей – например, через Белоруссию). При этом российские власти боятся дальнейшей девальвации рубля, опасаясь слишком резкого падения уровня жизни людей. А свободных производственных мощностей, которые могли бы заместить импорт, в экономике просто нет. Резервы экстенсивного развития исчерпаны.

Конечно, производственные мощности можно создать с нуля. Но российский парадокс заключается в том, что для этого нужно сначала импортировать с Запада новое оборудование. А оно подорожало по сравнению с 2013 годом в 2-2,5 раза (если считать в рублях). Конечно, можно взять кредит. Но доступ к иностранным кредитам перекрыт санкциями, в российском бюджете на эти цели денег нет, а Центробанк в момент девальвации резко поднял ставку рефинансирования, повысив стоимость коммерческих кредитов.

Бизнесу, связанному с импортозамещением, очень важно уже сейчас иметь четкие гарантии сохранения контрсанкций еще на несколько лет, за которые можно окупить инвестиции. В случае отмены ограничений, скажем, на импорт польских яблок или финских молочных продуктов наши новые сыры не выдержат обострившейся конкуренции и будут вытеснены с прилавков. Но государство не может дать производителям даже таких гарантий. Позиция Кремля: если США и ЕС отменят санкции, мы тоже их отменим. В силу всех этих причин при текущей констелляции факторов политика импортзамещения, в отличие от 1999 года, не даст большого эффекта.

Стратегия Кудрина. Инвестклимат или смирительная рубашка

Чтобы в стране был хороший сыр, не обязательно его самостоятельно производить. Сыр можно купить в обмен на прибыль, полученную от экспорта других товаров. Но товары нужно создать, для чего нужны инвестиции. Государство этих инвестиций сейчас позволить себе не может, и главное, государство – плохой собственник. В рыночной экономике предприниматель свободен в выборе страны для инвестиций. Страны конкурируют за инвестиции, им надо добиться любви инвесторов, создать хороший инвестклимат: обеспечить гарантию собственности, низкую инфляцию, политическую стабильность и т.д. В этом и состоит суть стратегии Кудрина: создать хорошие условия для инвестиций и не мешать частному бизнесу.

Капитал может быстро реагировать на изменения инвестклимата в разных странах, в один клик переводя средства из одной страны в другую. Известный экономический журналист Томас Фридман называет этот эффект «золотой смирительной рубашкой»: капиталисты надевают ее на политические режимы, которые в силу тех или иных причин значительно повышают риски для бизнеса и ухудшают свой инвестиционный климат. Капитал уходит из страны, сворачивается производство, начинает действовать смирительная рубашка.

Этот наряд особенно ярко проявился в нашем случае после того, как руководство страны решило, что больше не может жить без Крыма. Россия оказалась под санкциями, что добило наш и так не самый лучший инвестклимат. А учитывая, что сегодня мы активно создаем в публичном поле иллюзию «осажденной крепости», вокруг которой только враги; бряцаем ядерным оружием, бизнес реагирует и на это: продолжает уводить капиталы. Смирительная рубашка становится все более узкой.

Стратегия Кудрина – самая перспективная.

В нормальной ситуации она, бесспорно, могла бы помочь нашей стране вернуть эпоху высоких темпов роста. Но чтобы ее реализовать, недостаточно обладать экономическими полномочиями министра финансов или экономики. Необходимо изменять сам подход к политике, – принцип, действующий в России в последние два года. Если мы решили развиваться как «самостоятельная», «свободная» страна, которая приращивает к себе новые территории, нас будет стягивать золотая «смирительная рубашка». Если мы хотим жить без нее, надо возвращаться к общемировым правилам ведения политики и бизнеса.

Стратегия Глазьева. Печатный станок и группы интересов

Для разъяснения этой стратегии необходимо немного знать экономическую теорию, а именно – кейнсианство. Самое короткое объяснение теории Кейнса придумал польский экономист Михал Калецкий. Представьте себе крайнюю точку обжитой части Америки на Диком Западе. Один богатый человек приходит в бар в захолустном городке, находящемся на границе цивилизованного мира, и отдает бармену на сохранение все имеющиеся при нем накопления на время своего отсутствия в этом городке, чтобы по возвращении тот вернул их ему обратно. Владелец бара – неглупый человек: после ухода нашего путешественника он пустил эти деньги в оборот, на благо своего бара. Отремонтировал крышу, покрасил стены, увеличил ассортимент алкоголя. Эти инвестиции дали работу плотникам, малярам, фермерам; заработанные деньги они тоже вложили в экономику, увеличив потребительский спрос. Когда путешественник вернулся, он не узнал город – настолько он расцвел. Бармен встретил путешественника как героя и вернул ему деньги. Однако путешественник на глазах у изумленной публики сжег всю эту пачку купюр и объявил, что отданные им на сохранение деньги были фальшивыми, а настоящие он, конечно, забрал с собой.

Если сильно упростить, в этом суть экономической теории Кейнса: неважно, откуда берутся деньги в экономике; важно, что они в ней активно используются.

Примерно то же самое предлагает сделать в России советник президента по экономике Сергей Глазьев, призывая увеличить денежную массу. Центробанк, по его логике, должен включить печатный станок, выдать дешевые кредиты коммерческим банкам, а те – выдать дешевые кредиты бизнесу. Снабженный деньгами, механизм российской экономики перезапустится. Иногда такая политика срабатывала, но вряд ли это произойдет в современной России.

Придуманная Калецким схема – конечно, сильное упрощение. Никто из жителей городка во время отсутствия путешествия не проверил оставленные деньги на подлинность. Система сработала благодаря доверию людей к деньгам: они хотели их зарабатывать и не опасались держать у себя.

Россияне показали, как сильно они «доверяют» рублю, еще в декабре 2014 года – массово атаковали прилавки магазинов с единственной целью: обменять обесценившиеся рубли если не на валюту, то хотя бы на потребительские товары. К тому же основная масса рублей сегодня находится в стране у очень узкой прослойки людей, которым запуск экономической политики Глазьева не добавит и без того крайне слабой веры в российскую валюту. Они точно понимают, что печатный станок разгонит инфляцию, и лучше всего – перевести деньги в доллары или евро.

Бизнес также вряд ли будет использовать подешевевшие кредиты по назначению. В ситуации валютной нестабильности куда выгоднее вкладывать деньги не в реальный сектор экономики – прибыль будет съедена инфляцией – а в валютные спекуляции. Коллективный разум бизнеса всегда найдет огромное количество лазеек, которые позволят пустить целевые кредиты не на то, что изначально планировали Глазьев и Центробанк. Чтобы пресечь использование кредитов для покупки валюты придется ввести жесткие валютные ограничения, зафиксировать валютный курс, пресечь всякую легальную возможность вывода капитала за границу, – например, вернуть в Уголовный кодекс существовавшую в СССР статью за валютные спекуляции.

Но проблема экономических реформ в том, что они никогда не выполняются так, как изначально планировали их авторы.

Как только начинаются радикальные реформы, обнаруживаются группы интересов, которые будут пытаться эти реформы адаптировать под свои цели. В момент введения жесткого валютного регулирования к президенту придут его близкие друзья, которые, конечно, не будут против глазьевской политики «печатного станка», но настоятельно попросят повременить с установлением валютного коридора или назначить им специальный, более выгодный обменный курс. Даже такая реформа при всех ее откровенных минусах не будет реализована комплексно, а лишь разгонит инфляцию и окончательно уведет бизнес в теневой сектор.

Ситуация в российской экономике не просто плохая – она отвратительная. Но из рассмотренных нами трех вариантов в нынешней ситуации не сработает ни один, хотя вариант Кудрина вполне мог бы сработать в иной политической ситуации. Что же остается – нащупать экономическое дно и крепко на нем сидеть? Наверное, да, – по крайней мере до тех пор, пока не возникнут возможности для трансформации. Обычно это происходит не позже момента смены нынешнего поколения правителей на следующее. Подобное уже не раз было в российской истории: когда приходит новое поколение, носители свежих идей и новых взглядов, и начинает решать застарелые проблемы старой системы за счет ее трансформации.

* Текст подготовил Михаил Комин

[Дмитрий Травин]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30766
20 ФЕВРАЛЯ 2017,

ТАСС

Политика приватизации в России строилась на компромиссах. Все ведущие реформаторы-приватизаторы сходились в том, что имущество надо продавать за деньги, поскольку лишь так можно привести в страну стратегического инвестора, способного вложить в предприятия капитал. Но поди-ка, распродай Россию, когда тебе тут же скажут, что ты у народа собственность отнимаешь. В итоге зарубежные стратегические инвесторы получили сравнительно мало (да, они к нам и не рвались из-за финансовой и политической нестабильности), основная часть акций ушла к трудовым коллективам предприятий. Кое-что перепало широким народным массам за ваучеры.

Впрочем, ни коллективы, ни широкие массы свое «счастье» удержать в руках не смогли. Многие расстались со своими акциями. Часть акционеров ценные бумаги сохранила, но сами предприятия оказались столь убогими, что дохода люди не получили. И лишь те, кто случайно или по тонкому расчету оказались собственниками бумаг Газпрома и тому подобных компаний, смогли неплохо заработать на «распродаже России».

Главной проблемой для обладателей ваучеров стали чековые инвестиционные фонды (ЧИФы). То, что в них вложили, пропало практически без следа. Как из-за мошенничества, так и из-за того, что сами ЧИФы получать доход могли лишь с плохо развивавшихся российских предприятий «лихих 90-х».

Главной проблемой для трудовых коллективов стало то, что из-за задержек зарплаты и высокой инфляции, обесценивавшей доходы, многие рабочие продавали свои акции за бесценок. Лишь бы добыть денег на хлеб (а порой на водку). Директора предприятий вступали в сговор с инвесторами, пускали их представителей (скупщиков) за проходную заводов и таким образом акции попадали к вполне определенным лицам, а директора имели свой откат.

В принципе у народа не было особых причин быть недовольным такой приватизацией. До начала распродажи госимущества он ничего не имел (все было государственным, а реально контролировалось директорами). После распродажи он тоже почти ничего имел. Что получил – сам упустил. Произошло это из-за трудных условий жизни и неполноты знаний простых людей о мире капитала. Народ в потере не виноват. Но и приватизаторы не виноваты. Виноваты общий развал экономики, директора, разбогатевшие на народных несчастьях, и мошенники, за которыми государство в лице чиновников недосмотрело.

В итоге у приватизации в России сегодня плохая репутация. Значительно худшая, чем она того заслуживает. На самом деле экономический подъем 2000-х годов был бы невозможен, если бы предприятия так или иначе не попали в руки предпринимателей. Если бы ими руководили прежние директора и чиновники, а не бизнесмены, то вместо производства продукции и в 2000-х продолжалось бы разворовывание. Примерно как в нынешних крупных госкомпаниях, где менеджеры получают многомиллионные оклады, а компании не выдерживают конкуренции.

Плохая репутация приватизации – следствие не столько самого этого процесса, сколько общего разочарования в реформах. Тот, кто потерял в 1990-х старую работу, не приобрел новую и пострадал от обесценивания денег, надеялся на доход от собственности. Но и тут ему ничего не досталось.

Возьмем для примера ВПК. Его работники в процессе реформ испытали не только трудности физического выживания без привычной государственной подпитки, но и серьезные моральные страдания. Многие из них были высококлассными специалистами в своей области. Многие гордились тем, что работают в самой важной (как нам объясняли в советское время) отрасли. Многие ощущали превосходство еще и от того, что годами получали зарплаты более высокие, чем работники, делавшие колбасу, масло и сыр. Теперь же все вдруг сместилось. Пищевая отрасль оказалась востребована рынком, люди там стали неплохо зарабатывать. Чего не скажешь о ВПК, «оборонщикам» пришлось увольняться или подрабатывать где-то на стороне.

Проблема усугублялась тем, что далеко не все могли уволиться или подработать, даже если готовы были сменить профиль своей деятельности. Оборонные предприятия в целях секретности размещались в малых городках Сибири и на Крайнем Севере. В рыночных условиях жизнь там стала особенно дорогой, поскольку своих продуктов не было. А главное – не было иной работы, поскольку городки формировались вокруг одного-двух военных производств. Уволиться с предприятия можно было, но найти иной вариант выживания – крайне тяжело. Столь же тяжело было перебраться в крупные города, поскольку в гибнущих военно-промышленных городках квартиры ничего не стоили, не удавалось собрать денег даже на переезд, не говоря уже о приобретении недвижимости по новому месту работы. Особенно тяжело было вынести бремя перемен тем, кто достиг солидного возраста к началу 1990 годов. Если в молодости нетрудно сменить характер своей деятельности и получить иное образование, то в 40–50 лет и тем более непосредственно накануне выхода на пенсию таких возможностей практически не было.

Работники ВПК не были виноваты в том, что попали в такое сложное положение. Но не попасть в него они, увы, не могли. Необходимость частичного сворачивания ВПК не зависела от характера и темпа проведения реформ. Быстрее или медленнее они шли, проводили их Егор Гайдар, Виктор Черномырдин или Евгений Примаков – в любом случае «на выходе» доля ВПК в экономике должна была оказаться существенно меньше, чем «на входе» (в 1991 г.). При Гайдаре закупки вооружений пришлось сократить сразу в 8 раз, поскольку последнее советское правительство оставило страну без резервов с разваливавшейся экономикой и деньгами, не обеспеченными товарами. Но даже если бы сокращение можно было бы растянуть на несколько лет, а не делать единовременно, все равно в ВПК к концу 1990-х оказалось бы множество недовольных, потерявших работу, доходы и статус.

В то же время, олигархи нарочито демонстрировали свое внезапно обретенное богатство, разъезжая на «мерседесах», строя дворцы на Рублевке, вызывая неприязнь у населения. И хотя некоторые бизнесмены поставили на ноги доставшиеся им предприятия и к началу 2000-х стали выпускать качественную продукцию, общего негативного впечатления от «лихих 90-х» это не переломило. Люди думают, что приватизированная собственность досталась лишь мошенникам, значит, она нелегитимна, проще говоря, новые собственники не имеют на нее ни юридического, ни морального права.

Россияне стали бы воспринимать собственность легитимной, если получали от нее приличный доход. Но этого не случилось бы при любом развитии событий, поскольку советские предприятия, не приспособленные к рынку, не способны были принести такой доход без дополнительных капиталовложений стратегических инвесторов.

Собственность могла бы стать легитимной, если бы значительная часть россиян приобретала имущество иным путем – благодаря нормальному развитию экономики и хорошим заработкам. Тогда оснований ненавидеть бизнесменов было бы меньше. Такой созидательный бизнес в принципе возможен, но в России в 1990-х он так и не реализовался. В итоге отношение населения к частному бизнесу в России существенно отличается от развитых странах. Там оно относится к предпринимателям с уважением, воспринимает их как создателей новых рабочих мест, как людей, способных тиражировать разработки ученых, изобретения, пользующиеся спросом, гаджеты и новые услуги. У нас народ предпринимателей не любит, считает их «богатыми сволочами». Революций и экспроприаций он не устраивает, а просто безмолвствует. Как у Пушкина в «Борисе Годунове»: пусть бояре хоть глотки себе перегрызут, нам наплевать.

Когда у того или иного бизнесмена «отжимают» бизнес, народ считает, что «вор у вора дубинку украл». Если же «дубинку» украл не вор, а уважаемый лидер или его люди, то такой передел собственности, полагает народ, можно и поддержать. Особенно, если кража предприятия совершается под видом возвращения государству неправедно приватизированного имущества.


Фото: Россия. 1 октября 1992 г. Приватизация государственной собственности в России. Образец ваучера. Кавашкин Борис, Пахомова Людмила/ТАСС