1915. Публикации Константина Сонина

[Константин Сонин]

Экономисты, которые уже двадцать лет без передышки выступают за решение всех проблем с помощью "печатания денег" (последняя реинкарнация - в докладах "Столыпинского клуба" и коллег из Финансового университета; как всегда - без какой-либо аналитики или расчётов), пропустили, естественно, момент, когда денежная политика ЦБ стала по-настоящёму жёсткой. Неудивительно, потому что если кричать "волки!" не переставая вне зависимости от того, есть волки или нет, то при - очень редком - появлении волков тебе никто не верит. Более того, когда ты занят криком "волки", то и времени нет следить за тем - появились эти волки на горизонте или нет. Если всё время требуешь сверхмягкой денежной политики, не считаясь ни с внешними обстоятельствами, ни с текущей политикой, то тогда, когда появляется смысл ставить вопрос о смягчении, даже не замечаешь, что вот он, момент.

Нет, я не агитирую за смягчение денежной политики. У ЦБ есть редкая возможность поставить, наконец, инфляцию под разумный контроль. Целевая инфляция в 4% при низких темпах роста - это, по-прежнему, не идеал; 2% было бы лучше. Но если удастся - после стольких лет (25? 35?) сделать рост цен разумно-стабильным, нельзя упускать такой исторический шанс. Тем более, что всё указывает на то, что денежная политика не снижает темпы роста - занятость по-прежнему близка к полной, а реальные зарплаты вообще чуть растут (при спаде производства это, скорее, признак перегрева - впрочем, см. сомнения Сергея Журавлева по поводу этого роста).

Однако, действительно, денежная политика стала жёсткой. Смотрите - ключевая ставка ЦБ - 10,5%, инфляция в годовом исчислении - чуть больше 7%, а "инфляционные ожидания" - 7-8%. (Данные ЦБ, а у того же Журавлева в блоге хорошие графики.) Инфляционные ожидания - это, понятно, оценка, которая получается разными способами - и опросами, и с помощью оценивания изменения цен на активы, которые по разному реагируют на инфляцию. То есть реальная ставка процента сейчас 3%, а если верить прогнозу инфляции в 5% на июль 2017, то и все 5%. Что, конечно, жёстко.

Слишком ли жёстко? Вроде, пока нет. "Правило Тейлора", основная формула, по которой центробанки, установившие цель по инфляции, определяют, какая им нужна ключевая ставка, даёт примерно то же самое значение. Формула выглядит так:

Ключевая ставка = целевая инфляция + долгосрочная реальная ставка + 1,5*(разрыв инфляции между ожидаемой и целевой) + 0,5*(разрыв выпуска между нынешним и "долгосрочным трендом")

Целевая инфляция у нас 4% (в целевой инфляции не так важно конкретное значение, как то, что она на этом значении будет стабилизирована), разрыв инфляции между ожидаемой и целевой - 3%. Есть ли "разрыв выпуска" - тёмный вопрос. ЦБ считает, что сейчас выпуск соответствует тренду, то есть разрыв 0. (Понятно, что это очень низкий тренд - для развивающейся страны на такой стадии развития он должен был бы быть 3-5%.) Это уже даёт ключевую ставку минимум в 8,5%. Что такое "долгосрочная реальная ставка" для нашей страны определить очень трудно. Для США, скажем, разница между средней ставкой и средними темпами инфляции за несколько десятилетий - 2%, но для России сопоставимых данных за десятилетия нет. Опять-таки, судя по траектории развития, на котором мы отстаём от ведущих стран на несколько десятилетий (если будем расти опережающими темпами, как положено), то этот показатель не может быть меньше 2%.

Этот расчёт даёт по правилу Тейлора как раз нынешние 10,5%. Это, конечно, очень грубая прикидка (и я не знаю в точности, какие оценки и коэффициенты у ЦБ), но в целом нынешняя денежная политика полностью адекватна поставленной цели. Однако уже можно говорить, что она жёсткая, да - как и должно быть на подлёте.

[Константин Сонин]

15 августа 2016 года

Последний бой

Предложения о смягчении денежной политики – «печатании денег» в том или ином варианте – постоянный фон российской экономической дискуссии. О субсидировании убыточных предприятий (именно к этому, по существу, сводится подавляющее большинство предложений) мечтали и тогда, когда денежная политика была мягкой (ключевая ставка была ниже темпов инфляции), и тогда, когда она постепенно стала ужесточаться. Сейчас ключевая ставка – 10,5%, инфляция в годовом исчислении – чуть больше 7%, а ожидаемая инфляция, по опросам социологов и оценкам ЦБ, – 7–8%, что означает, что денежную политику ЦБ можно наконец назвать «жесткой». Однако о победе говорить рано – правильнее говорить, что ЦБ вступил наконец в решающую битву с ростом цен. Чтобы добиться цели – 4% инфляции в 2017 г., Центробанку понадобится еще более мощная и последовательная политическая поддержка со стороны президента, чем нынешняя.

С одной стороны, денежная политика – сложная вещь. Количество денег в экономике – не напечатанных бумажек, а той субстанции, которая определяет цены и опосредованно влияет на производство и занятость, – не определяется Центробанком. Оно зависит от действий множества экономических субъектов – людей, предприятий, банков, каждый из которых преследует свои собственные цели. Эти действия трудно описать, не говоря уж о том, чтобы предсказать или чтобы ими управлять. С другой стороны, в руках ЦБ есть рычаг – ключевая ставка, – с помощью которого он может, если понадобится, резко сократить количество денег, сделав их более дорогими. Таким образом можно бороться с ростом цен – если увеличить ключевую ставку, то количество денег становится меньше и, соответственно, товары и услуги начинают стоить меньше (или, точнее, дорожать медленнее).

Ключевая ставка в правильной комбинации с другими мерами очень мощный рычаг – если ЦБ захочет, он может прекратить рост цен в любой момент. Почему центробанки этого не делают? У борьбы с инфляцией может быть тяжелый побочный эффект – снижение темпов роста экономики или даже настоящий спад. Этот побочный эффект возникает не всегда – борьба с инфляцией особенно вредоносна, когда экономика растет «ниже тренда». В ситуации, когда занятость высокая и реальные зарплаты не падают, а скорее растут – как сейчас в России, – есть основания считать, что экономика находится «на тренде». В этой ситуации смягчение денежной политики помочь не может – нет тех незанятых граждан, которых фирмы могли бы нанять, получив более дешевые деньги. Иными словами, у борьбы с инфляцией нет тяжелых побочных эффектов и совершенно правильно, что ЦБ России на ней и сосредоточен.

Инфляция, конечно, коварный враг. Если субъекты экономики – работники и владельцы предприятий и банкиры – ждут, что инфляция будет высокой, сильный «побочный эффект» более вероятен. Пока снизить ожидания удается плохо – быть может, все ждут, что в какой-то момент политическая поддержка ЦБ ослабнет? – и это делает последний бой войны ЦБ с инфляцией особенно сложным.

[Константин Сонин]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...heskaya-tsifra
Статья опубликована в № 4148 от 29.08.2016 под заголовком: Правила игры: Магическая цифра

Почему инфляция должна быть стабильной
28.08.2016

У российского ЦБ хорошие шансы на то, чтобы к следующему году добиться своей цели – инфляции в 4% в год. Это будет непросто, потому что денежная политика требуется жесткая, а политическое давление только растет. В частности, придется раз за разом объяснять, ради чего эта политика проводится: чем хорошо, что инфляция будет низкая, что ее темп будет постоянным и почему, в конце концов, именно 4%?

На первый вопрос ответить просто. С высокой инфляцией жить трудно. И людям, и фирмам тяжело правильно принимать решения: сколько и на что тратить и сколько откладывать на будущее. Однако эти трудности – мелочь по сравнению с ситуацией, когда инфляция плохо предсказуема. Если точно знать, что инфляция будет 20% в год (это много), то можно планировать свои действия почти так же точно, как когда цены постоянны. Все расчеты будут относительно простыми, и все, что делается в экономике с учетом прогноза, будет проходить с минимальными потерями эффективности. А ведь практически любое решение – взятие любого кредита, заключение любого контракта – опирается на конкретный прогноз инфляции. (Да, даже если вы лично не подсчитывали конкретных цифр, беря кредит или открывая банковский вклад, ставка процента, которую предложил банк и на которую согласились вы, зависит от ожидаемой инфляции.) Без этой стабильности – например, если инфляция будет 15, 25 и 20% в следующие три года – потери от неправильного и неточного планирования будут велики. Именно поэтому первоочередная задача любого центробанка – добиться стабильной инфляции. При более низких уровнях достичь стабилизации легче, поэтому в качестве цели обычно выбирают цифру, близкую к нулю.

А вот ответ на вопрос, почему 4%, сложен. Неспециалисту может показаться странным, что внятного ответа на вопрос, чем цель по инфляции в 4% лучше, чем цель в 3 или 5%, нет. А правда состоит в том, что этого внятного ответа действительно нет, но тем не менее от цели по инфляции в 4% в год отказываться нельзя.

Конкретная цифра в 4% для России получена примерно из таких соображений. Нельзя назначать цель слишком близко к нулю, потому что небольшое отклонение вниз может привести к губительной для экономики дефляции. Плохо назначать цель слишком высоко (скажем, 10% в год), потому что высокую инфляцию труднее удерживать. Однако это не ответ на вопрос, почему не 3 или 5 и действительно цель, скажем, в 5% в год была бы так же хороша. Но – вот здесь сложное место – то, что 4% не лучше 5%, не означает, что можно сейчас или в будущем поменять цель на 5%. Потому что самое главное, как говорилось выше, не конкретная цифра, а то, что она никогда не меняется. После того как цель выбрана и объявлена, поменять ее – это то же самое, что объявить, что усилия нескольких лет потрачены впустую, нынешняя попытка денежной стабилизации провалилась и нужно начинать заново.

Автор – профессор Чикагского университета и НИУ «Высшая школа экономики»

[Константин Сонин]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...al-gosudarstva
Статья опубликована в № 4189 от 25.10.2016 под заголовком: Правила игры: Провал государства

Кто виноват в том, что российские бизнесмены предпочитают платить налоги не в России
25.10.2016

На прошлой неделе Алексей Навальный, лидер российской оппозиции, написал в своем блоге об Алишере Усманове, самом богатом человеке в России, сменившем налоговую резиденцию на швейцарскую. Написал осторожно, потому что не хочет, чтобы выступление прозвучало так, как будто оно направлено против бизнеса. Основные материалы, которые выкладывает в сеть Фонд борьбы с коррупцией, направлены на защиту интересов миллионов обычных россиян, не олигархов, но Навальный пытается четко придерживаться прорыночной линии. В частности, он делит крупных бизнесменов на тех, кто создает «добавленную стоимость» – Сергея Галицкого, владельца торговой сети, Дмитрия Зимина, создателя телекоммуникационного гиганта, Аркадия Воложа, основателя крупнейшей интернет-компании, и тех, чье богатство связано с сырьевыми ресурсами.

Навальный прав, когда говорит, что нет ничего хорошего в том, что олигархи, основное богатство которых связано с российскими сырьевыми ресурсами, платят налоги за пределами страны. Но это неправильная политика, проводимая политическим руководством и чиновниками. Это их вина, а не вина бизнесменов. Это «провал государства», а не «провал рынка». И налоговое нерезидентство Усманова – один из примеров такого провала.

В специальном идеальном мире каждый человек с предпринимательским талантом обладал бы еще моральными ценностями, скажем, Андрея Сахарова и Людмилы Алексеевой. Не только бы не совершал аморальных поступков, но активно бы им противодействовал. Когда чиновник требует взятку, подавал бы заявление в прокуратуру и сообщал бы в СМИ. Спонсировал бы избирательные кампании тех кандидатов, которые будут заботиться о соблюдении одинаковых правил игры для всех, охране окружающей среды и правах женщин и меньшинств. Отказывался бы от монопольного положения на рынке, завоеванного с помощью удачи или за счет политических связей.

Однако в реальном мире этого ожидать не приходится. Само существование российских олигархов – сырьевых миллиардеров с огромным политическим влиянием – следствие слабых и архаичных государственных органов. В начале 1990-х политические связи были нужны для элементарной защиты собственного бизнеса – то, что в развитых странах делают полиция и суд сами по себе, в рамках своей нормальной работы, приходилось «покупать». Если бы институты – те же суды и чиновники – работали нормально, приватизированные предприятия стали бы работать, не дожидаясь того, чтобы кто-то аккумулировал большинство акций. (Вопреки распространенному мифу, большинство крупных пакетов в российских предприятиях не получено в ходе приватизации, а собрано впоследствии.) В 2000-е политические связи были нужны для того, чтобы зарабатывать на госзаказах, т. е. опять-таки из-за слабости государственных институтов. То, что нашлись люди, сделавшие состояние на госслужбе, еще один, совсем уже катастрофический симптом этой слабости.

С олигархами – бизнесменами, которые находят возможность создавать «добавленную стоимость», используя политические связи, бороться не нужно. Если удастся очистить и укрепить государственную власть, их влияние ослабнет само собой, а их предпринимательский талант и энергия с успехом послужат в другой области бизнеса.

Автор – профессор Чикагского университета и НИУ ВШЭ

[Константин Сонин]

https://www.vedomosti.ru/opinion/col...al-gosudarstva
Статья опубликована в № 4189 от 25.10.2016 под заголовком: Правила игры: Провал государства

Кто виноват в том, что российские бизнесмены предпочитают платить налоги не в России
25.10.2016

На прошлой неделе Алексей Навальный, лидер российской оппозиции, написал в своем блоге об Алишере Усманове, самом богатом человеке в России, сменившем налоговую резиденцию на швейцарскую. Написал осторожно, потому что не хочет, чтобы выступление прозвучало так, как будто оно направлено против бизнеса. Основные материалы, которые выкладывает в сеть Фонд борьбы с коррупцией, направлены на защиту интересов миллионов обычных россиян, не олигархов, но Навальный пытается четко придерживаться прорыночной линии. В частности, он делит крупных бизнесменов на тех, кто создает «добавленную стоимость» – Сергея Галицкого, владельца торговой сети, Дмитрия Зимина, создателя телекоммуникационного гиганта, Аркадия Воложа, основателя крупнейшей интернет-компании, и тех, чье богатство связано с сырьевыми ресурсами.

Навальный прав, когда говорит, что нет ничего хорошего в том, что олигархи, основное богатство которых связано с российскими сырьевыми ресурсами, платят налоги за пределами страны. Но это неправильная политика, проводимая политическим руководством и чиновниками. Это их вина, а не вина бизнесменов. Это «провал государства», а не «провал рынка». И налоговое нерезидентство Усманова – один из примеров такого провала.

В специальном идеальном мире каждый человек с предпринимательским талантом обладал бы еще моральными ценностями, скажем, Андрея Сахарова и Людмилы Алексеевой. Не только бы не совершал аморальных поступков, но активно бы им противодействовал. Когда чиновник требует взятку, подавал бы заявление в прокуратуру и сообщал бы в СМИ. Спонсировал бы избирательные кампании тех кандидатов, которые будут заботиться о соблюдении одинаковых правил игры для всех, охране окружающей среды и правах женщин и меньшинств. Отказывался бы от монопольного положения на рынке, завоеванного с помощью удачи или за счет политических связей.

Однако в реальном мире этого ожидать не приходится. Само существование российских олигархов – сырьевых миллиардеров с огромным политическим влиянием – следствие слабых и архаичных государственных органов. В начале 1990-х политические связи были нужны для элементарной защиты собственного бизнеса – то, что в развитых странах делают полиция и суд сами по себе, в рамках своей нормальной работы, приходилось «покупать». Если бы институты – те же суды и чиновники – работали нормально, приватизированные предприятия стали бы работать, не дожидаясь того, чтобы кто-то аккумулировал большинство акций. (Вопреки распространенному мифу, большинство крупных пакетов в российских предприятиях не получено в ходе приватизации, а собрано впоследствии.) В 2000-е политические связи были нужны для того, чтобы зарабатывать на госзаказах, т. е. опять-таки из-за слабости государственных институтов. То, что нашлись люди, сделавшие состояние на госслужбе, еще один, совсем уже катастрофический симптом этой слабости.

С олигархами – бизнесменами, которые находят возможность создавать «добавленную стоимость», используя политические связи, бороться не нужно. Если удастся очистить и укрепить государственную власть, их влияние ослабнет само собой, а их предпринимательский талант и энергия с успехом послужат в другой области бизнеса.

Автор – профессор Чикагского университета и НИУ ВШЭ

[Константин Сонин]

2016 год получился у меня каким-то странным. В профессиональном плане всё было прекрасно - мы с Егором довели, наконец, до завершения (что, для нас вовсе не характерно) одну из самых любимых статей - "Political Economy of Redistribution", в Чикагском университете всё было в порядке, а Высшая школа экономики штурмовала такие рубежи в рейтингах, о которых несколько лет назад только мечталось. Не верите, что в Вышке будет сильнейший физфак в стране? Посмотрите мой блог лет восемь-десять назад - тогдашние скептики не верили про матфак. А три года назад не верили про факультет компьютерных наук (которому, конечно, ещё многое предстоит.) Студенты из СБ поступили, куда хотели и даже лучше, а "Эхо Москвы" часто брало записи в блоге для своего сайта, высший успех для публициста.

За американской политикой следить было так интересно, что последние полтора месяца уже не было сил новости читать. Победа Трампа - перемещение шести штатов, проголосовавших за Обаму в 2012, в республиканский сектор - очень интересное явление, в котором ещё разбираться и разбираться. Редко, когда результат, одновременно настолько "случайный" (0.1 процента голосов в другую сторону - и победила бы Хиллари) и настолько "закономерный" (и штатов, поменявших окраску, много и другие, вполне традиционные республиканские кандидаты победили там, где ожидались победы демократов). И Трамп, конечно, "популист", но трудно дать такое определение "популизма", чтобы он под него подпадал. За него проголосовало на три миллиона человек меньше - что же это за "популизм", которые менее популярен, чем альтернатива. К тому же большинство проголосовавших за него не разделяет его взгляды на права женщин, например - то есть взгляды у него просто сильно непопулярные. В нашей модели трехлетней давности, в "A Political Theory of Populism" было в точности это - кандидат занимает экстремисткую, непопулярную позицию, чтобы стать отличимым от коррумпированного центриста и это даёт ему шансы на победу. Снова получается, что в профессиональном - интеллектуальном - плане всё было прекрасно.

За российской экономикой, за которой я слежу с ещё большим вниманием, следить было, наоборот, неинтересно. Я в январе записал, больше для себя, ответы на вопрос "что нужно сделать прямо сейчас?" и если бы мне сейчас его задали, то же самое бы и ответил. Конечно, я за год написал десятки колонок и записей с разными вариациями этого же самого, но эти советы не проходят. Зато в части денежной политики всё было отлично - и ЦБ, и президент следовали моим (и всех разумных экономистов) советам.

Новым делом 2016 года оказалась 57-я школа, в которой впервые за много лет ни я не учился и не работал, ни дети. Летом стало известно сразу про двух учителей, занимавшихся сексом со школьниками и, хотя уголовное дело, заведённое СК, связано только с одной жертвой (насколько я понимаю, на год младше "возраста согласия"), эти истории (никак не связанные между собой - просто из-за одного скандала открылся второй) стали кошмарным потрясением для множества моих друзей и знакомых. То, что подобные романы случались в других школах, никого не может успокоить - 57-я школа, одна из сильнейших школ Москвы на протяжении десятилетий, ориентируется только на самые высокие и самые современные этические стандарты. Положительной стороной тяжёлой ситуации стало то, что для множества людей - учителей, учеников, родителей, выпускников - она стала призывом к действию. Я с удивлением увидел, что даже смертельные враги (такие истории делят, как правило, людей на группы и создают непримиримых противников) стараются по мере сил помогать школе. В школу пришли на работу выпускники, сделавшие карьеру и имя в других образовательных учреждениях (и снова приятно видеть РЭШ и ВШЭ!). Я, конечно, старался помогать и им, и учителям, и родителям справляться с последствиями и двигаться вперёд. Как во всяком деле, в котором движущим мотивом является благодарность (моя - 57-ой школе), это всё было тяжело, но, я надеюсь, станет в 2017 легче.

С Новым годом!

[Константин Сонин]

Либерализм и победа на выборах

19 декабря 2016

Алексей Навальный объявил о том, что будет бороться за президентство в 2018 г. Это очень хорошо просто потому, что, как в супермаркете или автосалоне, потребитель всегда выигрывает от повышения конкуренции. В данном случае граждане России получат выбор, которого не было уже много лет, и, даже если Навальный не доберется в конце концов до избирательного бюллетеня, те части его программы, которые понравятся избирателям, придется использовать будущему победителю. Наличие альтернативы нынешнему курсу – например, в области экономики – уже большая польза: было бы слишком грустно, если бы текущий вариант был лучшим из возможных.

Экономическая программа, предложенная Навальным, пока даже не набросок, а скорее приглашение к разговору. В ней не видно общей, большой темы, зато есть ненужные подробности. Как экономист, я хотел бы видеть в ней обещание масштабной приватизации, радикальное сокращение регулирующих функций правительства и реформу правоохранительных органов. Иными словами, снижение издержек ведения бизнеса – то, что делает жизнь людей лучше. Как политический комментатор, я понимаю: чтобы играть роль в политике, чтобы тебя слушали не десятки экономистов и сотни менеджеров, а десятки миллионов граждан, нужно быть «популистом», заботящимся не о прибылях бизнесменов, а о кошельках этих самых десятков миллионов. И все же правый, либеральный экономист может найти общие темы с политиком, стремящимся к победе на выборах.

Одна такая тема: всё «бесплатное» – например, образование. Казалось бы, что может быть общего между взглядами либерального экономиста и тем, что хотят видеть десятки миллионов? Мне кажется, стоит обратить внимание на то, насколько архаична российская система образования в части ее оплаты. Почти все (огромные) государственные (т. е. общие) деньги направляются на поддержку талантливых и успешных детей, вместо того чтобы направляться на помощь тем талантливым и успешным, которые в этой помощи нуждаются! Я знаю нескольких детей миллиардеров, которые учились на бюджетном (т. е. бесплатном) месте в вузе и даже получали грошовую стипендию. Потому что эти дети были очень одаренными (сказать по секрету – корреляция между IQ и богатством высока, а между IQ родителей и детей – еще выше), занимались с хорошими учителями, прекрасно сдали ЕГЭ или выиграли олимпиады. Я могу понять, почему бесплатное образование может быть где-нибудь в Скандинавии: там низкое неравенство и почти все граждане отдают государству примерно столько же, сколько и получают. Но в стране с уровнем неравенства, как у нас, совершенно необходима система, при которой богатые платят за учебу своих детей. (Да, нам нужна американская система не потому, что в Америке все само собой хорошо, а потому что это страна, которая, в отличие от Швеции и Швейцарии, сталкивалась несколько десятилетий назад с проблемами, аналогичными нашим, в частности с высоким неравенством.)

Это непросто сделать – нужны и законы, которые дадут возможность государственным школам и вузам открыто конкурировать за частные деньги, и положительное отношение к частным инициативам (деньги богатых будут еще в большей степени субсидировать учебу бедных, чем сейчас). Однако именно здесь могут сойтись экономическая эффективность и политическая целесообразность. «Хватит кормить богатых» – может, в конце концов, быть и либеральным лозунгом.

[Константин Сонин]

http://www.vedomosti.ru/opinion/colu...elanie-peremen
Статья опубликована в № 4242 от 17.01.2017 под заголовком: Правила игры: Желание перемен

Откуда оно в Америке и есть ли оно в России
17.01.2017

Cамое очевидное объяснение победы Дональда Трампа над Хиллари Клинтон на президентских выборах в Америке состоит в том, что избиратели хотели перемен. Дальше комментаторы расходятся: кому-то кажется, что жители Висконсина и Мичигана проголосовали за протекционизм, который вернул бы потерянные рабочие места, кому-то – что многие американцы недовольны слишком быстрыми изменениями в структуре общества или все большим вмешательством государства в дела бизнеса. Однако в том, что граждане хотели перемен, никто не сомневается. И вот тут, мне кажется, стоит задуматься: а почему это американцы захотели перемен? Что их, собственно, так сильно не устраивало?

Восемь лет назад, когда республиканца Буша менял демократ Обама, было хотя бы понятно: срок Буша завершался резким экономическим спадом, каждый месяц миллионы людей теряли работу и дома, купленные в ипотеку. Однако сейчас, в 2017 г., экономический подъем продолжается уже семь лет, темпы роста экономики, занятости, зарплат устойчиво положительные, а инфляция минимальная. Естественно было бы оставить президентство той партии, которая вполне успешно справлялась с вызовами восемь лет. Откуда желание перемен?

И почему этого желания нет у нас в России? В прошлом году продолжавшийся спад в экономике привел к тому, что средние темпы роста за последние 17 лет оказались ниже среднемировых. Успехи начала 2000-х, когда за восемь лет российский ВВП почти удвоился, съедены стагнацией последних восьми лет. Уровень жизни снижается уже два года. Более того, в 2016 г. стало нормальным, что официальные лица выступают с прогнозами о том, что стагнация будет продолжаться еще много лет. Выйти с такими цифрами, пусть и «реалистичными», можно только к тем, кто заведомо не хочет никаких перемен. Тем, кто считает то, что есть, уже достигнутое, успехом и не стремится к лучшему. А ведь это желание – желание перемен к лучшему – один из самых важных факторов развития.

И это желание перемен на самом деле есть. В прошлом году я выступал с обзорной экономической лекцией перед сотрудниками крупной российской компании и потом, после своего выступления и докладов руководителей подразделений, поговорил с самыми разными людьми. Неудивительно, что топ-менеджеры успешной компании все время думают о чем-то новом – какие еще услуги можно предоставить клиентам, какие продукты выпустить, на какие рынки выйти. Это само собой – успешных менеджеров, которые не хотят перемен, не бывает. Но меня удивило, насколько оптимистично и требовательно смотрят вокруг рядовые сотрудники. Им хочется, чтобы происходили изменения, улучшающие жизнь людей, и они хотят быть частью этих изменений. Они не требуют системных политических изменений, и слава богу. В конце концов, политическая система – это всего лишь канал, превращающий желания граждан в конкретные действия. Надо только, чтобы сильно хотелось перемен. Хотя бы так сильно, как захотелось в 2016 г. американцам.

Автор – профессор Чикагского университета и НИУ «Высшая школа экономики»

[Константин Сонин]

http://www.vedomosti.ru/opinion/colu...lata-sortiruet
Статья опубликована в № 4261 от 13.02.2017 под заголовком: Правила игры: Готовность платить

Идея платных дорог верная, администрирование хромает
12.02.2017

За 13 лет, что я веду колонку в «Ведомостях», мне доводилось писать непопулярные вещи. Что России не нужно активно заниматься внешней политикой, что присоединение Крыма – трагическая ошибка, что из политиков 1990–2000-х в истории останется Борис Немцов или что успехи советской математики были вызваны не тем, что в СССР было хорошо поставлено математическое образование. Бывает, я получаю «письма ненависти» и – гораздо чаще – просто негативные отзывы от знакомых или незнакомых людей на интернет-форумах, в социальных сетях или даже в прессе. Но ничто написанное за 13 лет не вызвало такой массово негативной реакции, как колонка о том, что введение платных парковок в центре Москвы – правильное и нужное дело.

Конечно, негативная реакция широкой общественности – еще не повод менять позицию. Это лишь повод лишний раз перепроверить свою логику. А она правильная – превращение всего центра в зону платной парковки повышает эффективность, заставляя тех, кто не готов платить, не ездить туда или пересаживаться на общественный транспорт и облегчая жизнь тем, кто паркуется за плату. Конечно, значительная часть недовольства вызвана не самим фактом платности или размером платы, а тем, например, что схема администрируется и плохо, и дорого. Тем не менее это повод требовать улучшений в администрировании, а не отмены платности.

То же самое относится к платным дорогам. Москве, задыхающейся от пробок, не может стать хуже от строительства платных дорог. Одна из проблем с новыми бесплатными дорогами состоит в том, что, снижая количество пробок и ускоряя движение, они «приглашают» новых автолюбителей и в итоге никакого ускорения движения не происходит. На платной дороге, если стоимость проезда выбрана правильно – так, чтобы какая-то определенная доля машин ездила по дороге, – эта проблема не так актуальна. При появлении новой платной дороги туда переключается часть водителей, которые платят, по существу, за возможность ехать быстрее. На освободившееся место на старой бесплатной дороге придут новые автолюбители, но общий приток будет меньше, чем в случае, если бы новая дорога была бесплатной. То есть в результате появления новой дороги средняя скорость движения увеличится. Еще сильнее она увеличится для тех, кому нужнее ехать быстро («нужнее» – для экономиста – описывается готовностью платить – если человек не готов за что-то платить, значит, это ему не нужно). Тот же самый эффект, что и в случае с платной парковкой: наличие платы сортирует пользователей.

Как и в случае с платными парковками, есть много способов испортить хорошее дело. Можно воровать на строительстве: плата за проезд, которая будет взиматься, не будет связана с затратами (выбор правильной цены для продажи товара не зависит от уже понесенных расходов). Можно так неэффективно обустроить сбор денег, что будет проще и быстрее ездить по бесплатной. Можно нанести, прокладывая дорогу, невосполнимый ущерб окружающей среде – за этим тоже нужно тщательно следить. Тем не менее идея платных дорог совершенно правильная.

Автор – профессор Чикагского университета и НИУ «Высшая школа экономики»

[Константин Сонин]

Программа без кандидата

5 июня мая 2017 года

Экономическая программа, подготовленная Центром стратегических разработок под руководством Алексея Кудрина, осмысленна во всём, кроме одного. В ней чётко обозначены основные проблемы российской экономики, отвергнуты ложные, пусть и по-своему привлекательные решения, правильно расставлены приоритеты и предложены реальные пути для исправления ситуации. Странно то, что этот документ, предлагающая альтернативу нынешнему курсу, предлагается, в качестве программы тому самому кандидату в президенты, который проводит этот самый нынешний курс.

Иными словами, в одних странах в выборах участвует несколько кандидатов с разными (или одинаковыми) программами, и граждане выбирают одного из них президентом. А у нас в выборах участвует один реальный кандидат, зато он перед этим выбирает из нескольких разных программ. Казалось бы, какая разница, если в итоге выбрана одна и та же программа? Какая разница, новый президент будет её осуществлять или тот же самый? А разница есть и разница немалая.

В программе предлагаются существенное изменение нынешнего курса. Снижение военных расходов и расходов на безопасность, повышение расходов на здравоохранение и науку, масштабные инфраструктурные инвестиции, реальная приватизация, упор на создание благоприятной атмосферы для бизнеса – это не радикальная смена курса и, тем не менее, смена. Это означает, при практическом воплощении, не просто замену премьер-министра и ключевых министров, но и смещение центра тяжести при принятии решений в сторону экономических и социальных министерств, уменьшение роли военных и силовиков, пересмотр роли некоторых госкомпаний. Такие трансформации происходят легче, когда на выборах побеждает новый кандидат – сам факт победы нового кандидата является мандатом на серьёзные изменения. Это гораздо реже происходит в ситуации, когда по итогам выборов президент не меняется. Сам факт переизбрания говорит о том, что граждан устраивает то, что было раньше. Тем более, если выборы фиктивные (когда голоса считаются нечестно) или полуфиктивные (например, когда голоса считаются честно, но серьёзным оппонентам не дали участвовать) – такие выборы никак не могут дать никакого «мандата на изменения» и изменений курса, даже нерадикальных, за ними не последует.

Экономическая программа ЦСР-Кудрина – первая, за много лет, подробно разработання и реалистичная программа смены курса без потрясений и революций. Если бы только она была программой оппозиционного кандидата...