*5032. Т. Д. Лысенко

[Наталия Демина]

http://polit.ru/article/2015/12/17/lysenko_book/
17 декабря 2015, 20:07 Академическая этика, борьба с лженаукой биология генетика Молекулярная генетика

«Неизвестный Лысенко» в Институте океанологии
Внучка ботаника Максимова рассказала о том, каким катком лысенковщина прошлась по ее семье
Внучка ботаника Максимова рассказала о том, каким катком лысенковщина прошлась по ее семье
Фото Н. Деминой

Необычное заседание Ученого совета, переросшее в общественный процесс над лысенковщиной, а также затронувшее вопросы методов борьбы с лже- и псевдонаукой, состоялось 16 декабря 2015 года в Институте океанологии РАН. После короткого сообщения о ситуации с научными судами директор института, академик РАН Роберт Нигматулин передал слово биологу. Зав. лабораторией генетической идентификации Института общей генетики им. Вавилова РАН Лев Животовский пришел в институт, чтобы рассказать о своей книге «Неизвестный Лысенко», вызвавшей острые споры в научном, прежде всего, биологическом сообществе (в «Троицком вариант-Наука» вышла рецензия "Своевременная неправильная книга о Лысенко" В. Муронца).

Обрамляя свой доклад цитатами из Евгения Шварца и Михаила Булгакова («больше всего, что я в своей книге люблю – это эпиграфы»), Животовский стремился показать, что «в поисках научно-исторической истины следует отделять зёрна от плевел», что Трофим Денисович Лысенко «внёс весомый вклад в изучение биологии развития растений» и что нужно перенести «спор о его профессионализме из плоскости политики на научно-историческую почву» (цитирую аннотацию к его докладу).

Лев Животовский привел оценки «научной деятельности [Лысенко], данные крупными отечественными и зарубежными биологами», в частности представил на слайдах материалы «Международного симпозиума по яровизации и фотопериодизму», который проходил в США в 1948 г., где материал об открытиях Т.Д.Лысенко вместе с его портретом был вынесен «на первые страницы и где его достижения обсуждаются с научных позиций».

По его мнению, дискуссия агробиологов и генетиков страны, «со временем преступившая рамки нормальной научной критики и перешедшая в жестокое политическое противостояние, показала, что стравливание ученых друг с другом, предоставление избранным неограниченной власти, и доступная возможность устранять любыми способами научных конкурентов – одна из причин деградации нашей науки». Он полагает что «наука в России не будет развиваться, если вовлеченные в научную сферу люди будут по-прежнему относиться друг к другу неуважительно, будут нетерпимы к инакомыслию, глухи к аргументам тех, чья деятельность или точка зрения им не нравится, если будут по-прежнему втаптывать в грязь неудобное кому-то прошлое и настоящее».

Лев Животовский в празднично украшенном зале Института океанологии РАН

«Лысенко, крупный ученый и организатор науки, не принял всерьез генетику и из-за его высочайшего положения его авторитет был использован против генетики», – признал докладчик, во всем остальном, попытавшись представить Лысенко хорошим ученым, идеи которого (в частности, методы яровизации) либо замалчиваются, не цитируются, либо только сейчас получили свое обоснование.

Апологетический доклад, длившийся час, стал катализатором горячего обсуждения личности Лысенко и его настоящего «научного вклада». Оказалось, что среди сотрудников Института океанологии и среди пришедших на Ученый совет ученых были родственники тех биологов, которые были репрессированы при прямом участии Лысенко.

Видеозапись заседания Ученого совета ИО РАН

Примечательно, что в докладе Животовского не были использованы ни материалы из книги Валерия Сойфера, ни Александра Любищева, в которых научный вклад Лысенко разбирался, однако Лев Анатольевич почему-то делал вид, что он на этом пути – первый.

Между тем, Сойфер в своей книге «Власть и наука. Разгром генетики в СССР» собрал все материалы о лысенковщине с фотокопиями многих документов. Галина Кривошеина из Института истории естествознания и техники РАН согласилась с тем, что мало кто брался за научный анализ вклада Лысенко, но он есть в книге А.А. Любищева «О монополии Т.Д. Лысенко в биологии». «Знакомы ли Вы с этой книгой?» Животовский ответил ей, что «Любищева читал, он пишет, что при Лысенко упало сельское хозяйство, и он …ссылается на то, что в 40-е годы продуктивность наших полей была низкая». Эти доводы докладчик отмел как необоснованные, мол, всему виной не Лысенко, а война и последствия войны. Чуть ранее биолог признал, что Лысенко не создал ни одного сорта, так как не был селекционером, но «при нем выросли замечательные селекционеры».

Витиеватые ответы докладчика вынудили Роберта Нигматулина к призыву: «Пожалуйста, отвечайте покороче и четче».

«Читали ли Вы Постановление Президиума АН СССР от 1965 года, которая разбирала ситуацию в биологи? В частности, что коровам во времена Лысенко давали отходы от шоколадной фабрики, чтобы повысить из жирномолочность?», – спросил его Григорий Исаакович Баренблатт, главный научный сотрудник Института океанологии (оказалось, что у выдающегося эксперта в механике сплошной среды младший брат - выдающийся математик Яков Синай). «Лысенко хотел провести такой эксперимент: если мы коров будем кормить супер едой, что будет с их потомством», – объяснил это Животовский.

«Безобразие… Ползучее реабилитации лысенковщины», – шептались сидевшие возле меня океанологи. Впрочем, некоторые потом высказались об этом и публично.

«Вы говорите, что агрессия была с обеих сторон [лысенковцев и генетиков], я же вижу, что, судя по документам, агрессия была только с одной стороны», – заметила какая-то женщина. «Лысенко был психически нормальным человеком, да или нет?», – спросил тот же вездесущий Григорий Исаакович. «Об этом может судить только психиатр», – помог докладчику Нигматулин.

«Я хотел уйти от политики и сосредоточиться на научных вопросах», – не раз повторял в течение этих трех часов Животовский. «И все-таки гений и злодейство несовместны? Короткий вопрос и я надеюсь на короткий и внятный ответ. Причастен ли Т.Д. Лысенко к репрессированию и последующему фактически убийству Н.И. Вавилова. Да или нет?», – спросил Льва Животовского Александр Городницкий, океанолог и бард (1:11 записи). Биолог ответил так: «Никаких документов нет!». «Есть!», – тут же воскликнул Григорий Исаакович, рассказав, что в деле Вавилова было найдено письмо Лысенко о научных расхождениях с коллегой, но что мол политических расхождений у них нет. А собственно донос на Вавилова был написан партийным секретарем какого-то научного института.

После многочисленных вопросов первым в прениях вызвался выступить Георгий Базыкин, зав. сектором молекулярной эволюции Института проблем передачи информации РАН (1:24 видеозаписи). «Я читал книгу Л.А., ее можно критиковать по самым разным позициям. В частности, Лысенко нанес несокрушимый и не до конца преодоленный до сих пор вред и советской биологии, и советскому сельскому хозяйству».

«Но я бы хотел поговорить не об этом», – продолжил он. – «Здесь у нас Ученый совет и мне хотелось бы поспорить с тезисом, что Лысенко являлся ученым. Я считаю, что Лысенко не являлся ученым, а был псевдоученым и об этом свидетельствует то, что практически вся его научная карьера была построена на фальсификациях. Он был, наверное, величайшим фальсификатором в истории советской, а может быть и мировой науки. Примеры многочисленны и общеизвестны. …После того, как его поймали за руку на фальсификациях, он практически перестал публиковать статьи в научных журналах, кроме собственного журнала по яровизации».

Егор Базыкин не считает Лысенко ученым, ведь вся его жизнь была построена на научной фальсификации

«В научной среде, если человека ловят на фальсификациях, его научная карьера заканчивается. …Если ты соврал, давай до свидания. Это то, как это должно функционировать и как функционирует в нормальном научном сообществе. То, что Лысенко продолжил работу в науке, было возможно только в извращенной советской системе, когда было можно публиковать работы без рецензирования и когда его оппоненты в основном находились в тюрьмах и ссылках, как это, в частности, случилось с Николаем Максимовым, который был настоящим первооткрывателем метода яровизации (холодовой всхожести семян) … Лысенко его в полном смысле присвоил. Максимов оказался в ссылке в Саратове, и оттуда не чувствовал ни сил, ни желания оспаривать приоритет», – подчеркнул Егор Базыкин. – «Лысенко не выводил никаких сортов, а телеграммы партии и правительству писал, что вывел. …Он врал повсюду, не только на страницах научных журналов».

«Лев Анатольевич пишет в своей книге и в аннотации к сегодняшнему докладу, что научная среда не сможет развиваться, если мы будем непримиримы к друг другу. Я думаю, что верно в точности обратное», – сказал Базыкин. – «Научная среда в России и в мире не сможет существовать, если равные права будут иметь истина и ложь, и они будут одинаково лежать на чашах весов. Мне кажется, что я убедительно показал, что Лысенко лгал», – отметил в заключение Базыкин, и наградой ему стали и шум кого-то недовольного в зале и аплодисменты тех, кто с ним был согласен. Животовский хотел ему тут же ответить, но Нигматулин сказал, что лучше он это сделает в заключительной реплике.

Затем слово передали Михаилу Гельфанду, зам. директора ИППИ РАН, который предварил свое выступление цитатой: «Он не сказал прямой лжи, не сказал и правды – это была полуправда, то есть наихудшая ложь» (Леонид Соловьев «Очарованный принц», второй роман про Ходжу Насреддина). «Книжка Л.А. – пример этой полуправды. … Лев Анатольевич искажает правду, путем применения риторических приемов, в частности, черри-пикинга. Цитаты, которые Л.А. использовал в лекции, очень хорошо выведены из контекста».

«Второй прием – жертва пешки, когда вы упоминаете важный факт, но делаете это в одном предложении среди многих прочих утверждений. Ну да, конечно, Вавилов был репрессирован. Это одно предложение в книге среди многих посвященных взаимоотношениям Вавилова и Лысенко. …», – продолжил разбор Гельфанд.

На цитату из Булгакова Михаил Гельфанд ответил цитатой про Ходжу Насреддина

«В-третьих, в книге всё время педалируются обстоятельства. Лев Анатольевич много цитировал Шварца, я тоже процитирую: «Зачем ты был первым учеником?». Лысенко, Презент, Нуждин, … они не оказались в таких условиях, они своей деятельностью создавали условия. В-четвертых, в книге использовал такой полемический прием, когда в дискуссию внедряются современные проблемы, которые не имеют отношения к теме книги, но создают соответствующий эмоциональный фон. Л.А., как профессиональный биолог, знает, что нет ни какого доказанного вреда от генно-модифицированных организмов. Зачем это упоминать в книге, которая претендует на научную объективность, я не знаю».

«Идея, что времена были такие, что все были одинаково не правы, что все использовали одинаковые приемы, но просто одному повезло, а другой проиграл, мне кажется очень опасной», – заметил Михаил Гельфанд. – «Потому что она уравнивает преступника и жертву. Если два человека подрались, и один убил другого в процессе драки, то другого будут судить за убийство. А жертва будет жертвой. Если случилась научная дискуссия, и один стал академиком, президентом ВАСХНИЛ, а все его противники оказались либо в ссылке, либо в тюрьмах, либо в лагерях, либо полностью лишены возможности работать... По-моему, так нельзя. …Лысенко и люди вокруг него были людоедами. И попытка мягкого оправдания того, что они делали за счет, с одной стороны, принижения соперников, с другой стороны, преумаления тех мерзостей, которые они творили, очень похожа на взаимоотношения ортодоксальных креационистов и так называемых любителей теории разумного замысла», – отметил Гельфанд.

«Л.А. не может впрямую заявить о том, что Лысенко был крупным ученым, нет никакой возможности. Он пытается трактовать довольно мутные высказывания Лысенко с точки зрения современной эпигенетики и современного горизонтального переноса генов (это как раз моя профессиональная область, я немного понимаю, о чем речь), но современные теории не имеют отношения к тому, что приводилось на слайдах, в качестве доказательства прозрений Лысенко». Михаил Гельфанд также подчеркнул, что книга Животовского опасна тем, что следом за ней следуют более ортодоксальные книги о Лысенко неосталинистского характера, которые ссылаются на то, что “ученые еще до конца не разобрались и среди них идут споры”.

«Книга Льва Анатольевича, заявленная как книга по истории науки, не выдерживает никакой критики, ровно потому, что в ней нарушены принципы написания таких книг. Первый из них – полнота изложения реальной исторической ситуации. Мы со Л.А. являемся членом одного и того же диссертационного совета. Я всегда с большим уважением относился к его жесткой и критической манере поведения на этом совете. Мне было бы страшно интересно, я провожу такой мысленный психологический эксперимент, что если бы Л.А. в качестве чужой диссертационной работы дали бы такой труд, что бы он с ним сделал? По-моему, автору такой работы долго было бы больно».

Под конец своей речи Михаил Гельфанд не удержался и пнул Институт океанологии, напомнив, что в нем до этого прошел съезд антлантологов, а теперь прошел доклад с апологией Лысенко. Он посоветовал институту обратить внимание на Общество плоскоземельцев. «Это хотя бы было в некоторой профессиональной компетенции института».

«Я не ожидал, что будет такая дискуссия», – ответил на это с улыбкой Нигматулин. «Михаи Сергеевич, а Вы слышали мой доклад на этом съезде?», – Александр Городницкий попытался объясниться с Гельфандом. Но тот не захотел спорить: «Я Вас очень уважаю, я не хочу вас обижать…», – сказал он. «Я вас тоже уважаю как ученого», – заметил Городницкий, один из организаторов съезда антлантологов (о нем еще скажет директор Института океанологии).

Впрочем, не стоит думать, что без пришедших на заседание Ученого совета биологов Лысенко собирались хвалить. «Вы работаете в институте того, к убийству кого приложил руку Лысенко. Мне кажется это морально-этическая проблема. Если бы я был порядочным человеком, то я бы ушел из института им. Вавилова и создал бы институт им. Лысенко и писал бы там такие книжки. Моральная проблема и в том, что такие книги рассчитаны на молодые поколения ученых. Я знаю, что гений и злодейство в одном человеке совместимы. Но Герострата нельзя обелять, хоть он не всю жизнь сжигал всё вокруг. Мы не обеляем Гитлера. Для нас это табу», – отметил доктор геол. - мин. наук Николай Сорохтин из Института океанологии.

Академик РАН Александр Лисицын, зав. Лабораторией физико-геологических исследований Института океанологии РАН, рассказал о том, как лысенковщина прошлась по его отцу и его собственной жизни (1:54 записи). «Я знал Николая Ивановича Вавилова с 8 лет. У него я сидел на руках до того, как можно было еще ребенку сидеть. …Здесь на фотографии не видно его глаз. У него были совершенно потрясающие глаза. Когда он смотрел на тебя, то делалось особенно тепло, это был какой-то гипноз…».

И продолжил: «Мой отец занимался селекцией семян, он был директором Шатиловской селекционной станции, затем зав. Кафедрой селекции и семеноводства Тимирязевской академии, т.е. по делам и словам он оказался первым врагом Лысенко. Отец вывел основной сорт ржи, который нас кормит, сорт Лисицына, сорт овса – Шатиловский 056, и гречихи. Все сельское хозяйство в значительной мере держалось на этих сортах. И вот появляется Лысенко, который считал, что перекрестное опыление и вся эта наука – ни к чему. И с этого началась борьба. Вавилову говорили, что это молодой человек, очень способный, как Роберт Искандерович нам молодежь рекомендует… « (народ в зале засмеялся).

Академик Лисицын в детстве сидел на руках у Н.И. Вавилова

«А оказалось, что это – талантливый молодой негодяй. И Вавилов его вначале отстаивал, ну как же так, вы все такие заскорузлые…». Геолог-океанограф является еще и хранителем музея своего отца, академика ВАСХНИЛ Лисицына, где есть подлинники документов того времени. Ему не удалось стать растениеводом как отец, в Тимирязевке его предупредили об опасности такого выбора (тогда Лысенко был еще в силе), в итоге Лисицын-сын пошел в геологи. «Так что когда говорят, что Лысенко был самородком… Дай Бог, чтобы это было так. На самом деле, это был очень активный шулер и …не хватает слов русского языка, как его назвать. Болезнь и позор нашего народа – вот что такое Лысенко, Презент и преданные ему люди». По его мнению, сотрудники КГБ были слабаками по сравнению с «добровольцами»-лысенковцами.

«Если бы я сейчас не вышла, то, вернувшись домой, должна была бы снять со стены портрет деда», – так начала свой рассказ внучка ботаника Николая Александровича Максимова, чей портрет показывал Животовский на слайде в качестве одного из доказательств принадлежности Лысенко к науке. Тот был помещен в американском издании рядом с портретом Лысенко.

«Дед умер в 1952 году, затравленный, измученный, в значительной степени потерявший свою личность, несмотря на то, что его судьба, по сравнению с другими жертвами «драгоценного» Трофима Денисовича просто счастливая. Его посадили в начале 1933 года, моя бабушка была как раз беременна моим отцом. Она была биологом и неустрашимой женщиной, и поскольку она безумно любила моего деда, она ходила все время в Большой дом в Питере, и долбила следователя Казанского, что дед ни в чем не виноват, что он очень крупный ученый. Его обвиняли в участии в Трудовой партии. Видимо, Казанский пожалел эту беременную бабу, которая ходит и обвиняет пороги и просит за какого-то ботаника. Он спросил: “Кто-нибудь может поручиться за вашего мужа не в Москве и не в Питере, а где-нибудь в провинции и пригласить его к себе на работу?”. И такой человек нашелся – Николай Максимович Тулайков, великий биолог и генетик, который работал в Саратове, и который написал, что готов принять на работу Н.А. Максимова», – рассказывала женщина притихшему залу.

«И он уехал в Саратов вместе с женой и родившимся сыном, моим отцом, и достаточно благополучно там проработал и потом вернулся в Москву. И в последние годы, до 1952 года, был директором Института физиологии растений. Так что кажется не жизнь, а просто сказка, по сравнению с тем, что случилось с остальными. Я родилась через два года после смерти деда, я его не знала, я знала только рассказы о нем. И видела документы. Я знаю, что публикацию своего портрета в 1948 году в США рядом с портретом Лысенко дед воспринял как страшное оскорбление и это то, что его мучило. Сам он не мог написать в Штаты и он, конечно, был запуган всем тем, что происходило. Сохранились его письма, в одном он пишет одному из учеников, что работает над новой редакцией своего учебника по физиологии растений. А эта книга была переведена на многие языки мира, и только в США переиздавалась дважды, и не одно поколение биологов и в Европе, и в США, было взращено на учебнике моего дела. Он пишет, что должен внести туда обязательные ссылки на Трофима Денисовича, иначе учебник не будет опубликован».

«…Как сейчас сказал Александр Петрович [Лисицын], Лысенко проехался по его семье. Трофим Денисович проехался по очень многим семьям и очень для многих это противостояние – дело семейное, дело личное. Это мое дело! Я не могу молчать. Я получила эту “замечательную” книжечку [Животовского], с портретом Лысенко непосредственно на обложке, еще весной, мне ее подарили. Я ее прочла с чувством какого-то бреда. Как будто меня перенесли в какие-то совершенно годы и эпохи. Совершенно поразительно то, что эта книга вышла в таком хорошем издательстве как “КМК”».

«А ведь уже опубликованы книги Александрова, Шноля, им несть числа, там всё написано! Если кому-то интересно, то у меня лежит стенограмма сессии ВАСХНИЛ 1948 года, я с удовольствием дам почитать интересующимся. И сразу станет понятно, кто был, с какой стороны и кто есть кто…. Сломали жизнь целым поколениям! Сломали жизнь целому научному направлению, в котором Советская Россия была первой в мире! Вы вдумайтесь в это, господа», – продолжила внучка ботаника Максимова.

«И я вам скажу почему. Публикация этой книги, кстати говоря, именно сейчас, именно в это время – очень сильный симптомчик, не буду говорить чего. Лысенко был человек социально близкий, он был человеком от сохи, он говорил на том же языке, на котором говорила власть. Власть не понимала всех этих мухолюбов и «человеконенавистников», почему надо ставить опыты на каких-то дрозофилах. На корове – понятно, на овце – понятно, на курице – понятно, а на дрозофиле – нафига она нужна советскому народу? Власть не понимала этих слов, точно так же их не понимал Трофим Денисович, и это очень его обижало. Почитайте стенограмму сессии ВАСХНИЛ… Он был социально близким, и он обещал то, что было очень нужно власти – накормить голодную, разрушенную страну. То, что он не выполнял этих обещаний, это было не так уж важно. Потому что всегда находились те, кто виноват в том, что он не выполнил своих обещаний! А виноваты были такие как мой дед, как еще десятки и сотни людей, и конечно, Николай Иванович Вавилов, который мог реально прокормить нашу страну». Её рассказ был встречен аплодисментами зала.

Светлана Боринская из Института общей генетики РАН зачитала выдержки из письма Семена Ефимовича Резника, автора первой биографии Н.И. Вавилова, вышедшей в конце 1960-х годов. В нем книга Животовского оценивается как всплеск новой волны ресталиницизации. Она также отметила, что «Институт общей генетики отказался обсуждать книгу Животовского, хотя Лев Анатольевич пытался это предложить. Во-первых, эта книга формально не является научной, на ней нет грифа никакого учреждения, нет следов научного обсуждения, она издана на частные средства автора».

Светлана Боринская не считает книгу Л.А. Животовского научной

Она спросила коллег из Института океанологии: «Л.А. – настоящий ученый, высокоцитируемый, индекс Хирша более 35, половина цитирований по работам, сделанным в Стэнфорде. Если бы Л.А. пригласили бы рассказать об этих блестящих работах, то интерес к генетике нас только порадовал. Он также известен своими экспедициями. Если вы бы его попросили поделиться своими рассказами об этих поездках, то это тоже было бы понятно. Почему же ваш интерес вызвала книга, не имеющая отношения к научной литературе? Опыт автора позволил великолепно сымитировать научную форму, но не содержание. Почему именно она вызвала интерес и приглашение с докладом на такой представительный Ученый совет?».

«Я Вам отвечу», – пообещал академик Нигматулин.

«Я разделяю прозвучавшее здесь предложение Льву Анатольевичу писать такие книги в институте им. Лысенко, уволившись из нашего института», – высказала свое личное мнение, уже не как пресс-секретарь ИОГена, Светлана Боринская. Она тут же заметила, что у института и мыслей не было увольнять за такую книгу и администрация института не будет преследовать человека за то, что он за свои деньги издал «абсурдную» книгу.

«Но это мое личное мнение, я считаю, что [эта книга] – предательство по отношению к институту, к Н.И. Вавилову, к науке в целом, особенно в нынешнее время, когда со всех сторон льется антинаука. Обсуждение книги выходит за более широкие рамки, чем обсуждение собственно её содержания, потому что обсуждение затрагивает сегодняшнее состояние науки в стране, ее государственной поддержки или отсутствия таковой, и того, насколько сплоченным может быть научное сообщество. Нам, конечно же, надо быть вместе, в этой ситуации держаться за руки, но мы не можем держаться за руки с теми, кто опровергает научные исследования! В этой книге важно то, что она – вне науки».

Александр Городницкий, в свою очередь, выразил признательность директору института, что этот доклад был поставлен на обсуждение Ученого совета. «Мы живем в тревожное время, когда пытаются восстановить кровавый культ и всё, что с ним связано, в том числе связанную с ним лысенковщину. Если мы, научные работники, не дадим этому оценку применительно к любому докладу, к любой книге, если мы будем делать вид, что это ниже нашего достоинства, что мы не можем этого обсуждать, то мы сделаем глубокую ошибку. И тогда всё это вернется обратно», – заключил он под аплодисменты коллег.

Геофизик и бард Александр Городницкий уверен, что лысенковщину можно победить только в открытой дискуссии

Михаил Гельфанд в ответной реплике сообщил залу, что доклад Л.А. был до этого назначен в Обществе естествоиспытателей в Зоологическом музее МГУ и был неожиданно отменен. Организаторы ссылались на звонок из ректората МГУ. «По-моему, это очень плохо, книгу бы обсуждало профессиональное сообщество, которое могло содержательно это сделать…». Он упрекнул институт в том, что доклад Животовского должен был произойти в непрофессиональной обстановке, а биологи пришли на него, узнав о нем случайно за полдня из Фейсбука. «Коллеги, вы сделали всё, чтобы профессиональное обсуждение не состоялось!».

«Что, что мы сделали не так? Не понял!», – сказал Нигматулин. – «Это я был инициатором приглашения Л.А.», – сказал Михаил Владимирович Флинт, зав. Лаборатории экологии планктона. – «Не надо винить Роберта Искандеровича». «А я – соглашатель», – засмеялся директор Института океанологии. «Эту книгу многие из нас читали, поэтому Лев Анатольевич был приглашен в нашу аудиторию, как очень разнообразную и далеко не последнюю…» «В биологии!» – среагировал Нигматулин.

Михаил Флинт заметил, что обсуждать книгу о Лысенко стоит не только в профессиональном сообществе

«Вообще не последнюю, несмотря на то, что нас пытаются в этом плане немножко опустить», – упрекнул Флинт Гельфанда. – «Я считаю, что это достаточный повод. Эта тема не теряет своей актуальности. Здесь многие начинают с того, как этот каток прошелся по их жизни. Это время унесло у меня дядьку, гениального математика с 3 курса мехмата, за неправильно сказанное слово. Мой дед, Лев Александрович Зенкевич, портрет которого здесь висит не на одной стене, был посажен тем же самым Презентом на некоторое время. Мой дед был таким яростным борцом против любых проявлений наследия Лысенко, что даже где-то и перегибал палку. Это он выступал на Общем собрании Академии наук, когда прекрасного ученого Никольского не выбрали в академики, потому что он был слегка в лысенковщине замаран… Поэтому не стал академиком. И всё это я слышал дома с малого возраста. Такие дискуссии обязательно должны состояться! И не стоит считать, что они должны проходить только в сугубо профессиональном сообществе».

М.В. Флинт отметил, что молодежь сама разберется, что есть кто и «дискуссия, которая здесь прошла, будет полезнее для молодежи, чем чтение этой книги». Он призвал не ругать институт, находясь в его стенах, а соблюдать научную культуру дискуссий. Он также сообщил, что информация о заседании Ученого совета была вывешена неделю назад на сайте ИО РАН, как и предусмотрено правилами института.

«Я не ожидал, что получится такая дискуссия. Но я не каюсь, мне было чрезвычайно интересно», – подчеркнул глава института. Роберт Нигматулин рассказал одну историю, как группа геологов была репрессирована, но 86-летний академик Обручев спас от репрессий геолога Заварицкого. «Жизнь такая была, время такое!». Еще академик поведал, как президент АН СССР Сергей Вавилов пошел на юбилей Лысенко и произнес там юбилейную речь. Тогда семья Вавилова разделилась, одни его осуждали, другие понимали. «Но всякий человеческий суд должен иметь адвокатов, и прокуроров. И мы, российская интеллигенция, должны выйти из круговорота большевизма. Если выйдет какая-то другая точка зрения, давайте ее выслушаем!». Нигматулин выступил против «неистребимого большевизма российской нации».

Кажется, директор Института океанологии РАН Роберт Нигматулин готов выслушать любого

Он сообщил, что его и академика А.П. Кулешова некоторые члены «Клуба 1 июля» критикуют за сотрудничество с ФАНО, даже называя предателями. «Не мы создали это ФАНО, и я, как директор института, должен налаживать с ФАНО нормальные отношения, если я с ним переругаюсь, то никому лучше не будет. Коллеги, давайте уйдем от клише! Мы живем в такое время… Кстати, появляются такие люди [типа Лысенко] среди нас. Не буду называть фамилию. Он – декан такого-то факультета…, директор такого-то института… Среди нас есть такие люди!» (Даже страшно подумать, кого Р.И. Нигматулин имел ввиду!)

Директор ИО РАН посетовал, что вот мы мол «проводим обсуждение, к нам приходят в гости и ругают нас, что мы их не пригласили. Так это наш Ученый совет, мы вообще никого не приглашаем, но если кто-то придет – пожалуйста. И видите, я всем дал слово!».

Тут речь коснулась того съезда, за который Михаил Гельфанд пнул институт. «Атлантида! Александр Моисеевич Городницкий – выдающийся специалист в области геологии – подходит ко мне и говорит: Вы знаете, тектоника плит и так далее, меня это интересует, а ведь люди, это же наш народ, возбужденный этой историей об Атлантиде, давайте это проведем. Пожалуйста! Ведь общество «Знание» всегда проводило такие конференции. Я абсолютно убежден, что Александр Моисеевич всё на нормальном уровне это поставит… Но нужно же выслушать этих ошалелых людей! И дать им оценку. Ничего страшного! Что в этом плохого? Нетерпимость и ожесточенность свойственна научным кругам, даже в хваленой Америке!»

«В Академии наук был отдел по работе с ошалелыми людьми», – вставил реплику М. Флинт и с иронией заметил, что работа отдела закончилась тем, что его руководителю некий сумасшедший отрезал голову.

Выступивший с заключительной репликой Л.А. Животовский сказал, что с большинством утверждений о Лысенко согласен и что обсуждение ему напомнило роман Виктора Гюго «Отверженные». «Для чего я писал эту книгу? Давайте посмотрим на то, о чем не говорилось, я хочу говорить о научной стороне дела… о научном вкладе Лысенко. Почему мы должны с водой выплескивать ребенка? Воды было много… Психология спора такова: "Лысенко – негодяй, что я буду читать, что он сделал?" … Я заранее знал, что меня ждет за книгу. Меня все предупреждали, что не надо её писать. Я решил написать, потому что меня с детских времен (тут Животовский заметил, что немало поездил по СССР и был и возле воркутинских лагерей) волновал вопрос, почему всё мажут одним цветом, и мне кажется, что надо пытаться это сделать [разделить черное и белое]. Я хочу, как бы уравнять весы, сказать о том, что никто не говорил…». (Тут автор книги невольно замкнул круг дискуссии, став оппонентом Егора Базыкина, который, напротив, считает, что невозможно уравновесить правду и ложь).

В самом конце заседания Ученого совета демократичный Роберт Нигматулин заметил, что если к нему придут люди с такими индексами Хирша [как у Животовского и Гельфанда] и попросят слова, то он всегда это слово предоставит. «Здесь этика чрезвычайно важна и поменьше злобы…», – обратился он к коллегам. И в этот момент мне очень захотелось посмотреть, как океанологи обсудили бы проблемы плоскоземелья или труды Петрика. Может быть и правда они лучше знают, как бороться с псевдо- и лженаукой? Show must go on?

Этот пожилой человек с бородой (Ивар Оскарович Мурдмаа) рассказал, что будучи аспирантом, попал на 3-часовую встречу с Лысенко и его идеи показались юноше полным бредом