*860. Что такое демократия?

[Русаналит]

http://rusanalit.livejournal.com/2007/11/11/
06:47 pm -
КОМПИЛЯЦИЯ.
1. Суть демократии в том, что она способствует более справедливому перераспределению созданного обществом богатства среди его членов. Особенно важно это для экспортоориентированных экономик (например российской) где крупнейшие субъекты экономики не ориентированы на внутренний рынок и материальный достаток потенциальных покупателей внутри страны их не волнует. Наоборот - чем беднее население, тем меньше их затраты на заработную плату, тем выше прибыль.
Так что пока Россия остается сырьевой и экспортоориентированной экономикой демократия для нее - насущная необходимость.
2.Государство не есть самоценность - это аппарат по оказанию обществу определенных услуг, основными из которых являются:
защита от внешней агрессии, защита от преступности и терроризма, осуществление правосудия, принуждение субъектов экономики к соблюдению норм контрактного права, недопущение эпидемий и пандемий, достижение страной продовольственной самодостаточности.
Для того, чтоб государство могло оказывать обществу данные услуги общество платит ему налоги. Далее общество вправе рассмотреть соотвествие общей суммы уплачиваемых им налогов количеству и качеству оказанных государством услуг. И сделать выводы о том, устраивает ли его существующая на момент оценки ситуация или нет. Если нет - то общество вправе сменить руководство государства посредством выборов, с тем чтобы следующее руководство привело ситуацию в вид, устраивающий общество.
Отсюда следует что демократия - это инструмент, посредством которого общество влияет на исполнение г-м своиз обязанностей перед обществом.
Далее - попытки действующего руководства государства сузить поле действия выборной демократии есть не что иное как попытка повредить или уничтожить вовсе инструмент, при помощи которого общество влияет на государство и реально нужны только в том случае когда баланс уплачиваемых обществом налогов и получаемых им от государства услуг серьезно искажен не в пользу общества. Нарушение баланса происходит тогда, когда руководство страны либо не является достаточно эффективным управленцем для того, чтоб выдерживать необходимый и желаемый обществом баланс, или же в том случае когда руководство государства перенаправляет часть полученных от общества себе в карман. В остальных случаях когда баланс в целом выдержан у общества нет серьезных претензий к руководству государства, а у того нет причин суживать поле выборной демократии.
3. Демократия - не панацея, а инструмент. Притом не играющий в одиночку, а только в оркестре. НО БЕЗ НЕЕ КАК ПОКАЗЫВАЕТ ПРАКТИКА - И ТУТ ХОТЬ ТРЕСНИ НО ЭТО ТАК - ОРКЕСТР ВОВСЕ НЕ ИГРАЕТ.
4. Из того, что США использует демократию как оружие в достижении своих внешнеполитических целей вовсе не следует, что России надо от нее отказываться - как не стоит отказываться от винтовки только на том основании, что ее использует враг и выступать против него с луком и стрелами.

[Русаналит]

http://rusanalit.livejournal.com/113...1454#t31821454
Май. 18, 2011
03:37 pm -
1
В мире стран с демократическим устройством значительно больше, чем стран с высоким уровнем жизни большинства населения. С другой стороны - за исключением богатых нефтью и невеликих числом жителей стран Персидского залива - в мире нет стран, где не было бы демократии и был бы высокий уровень жизни большинства населения. Единственное исключение – Сингапур, удачное географическое положение которого с учетом небольшого числа жителей и малой территории есть аналог огромных запасов нефти в странах Персидского залива.

Отмечу: демократия – не панацея. Демократия – инструмент. Притом играющий не в одиночку, а в оркестре. Но без этого инструмента оркестр не играет вовсе.

Демократия – не гарантия высокого уровня жизни для большинства населения, но – необходимое условие достижения такового.

Приведу аналогию:

Были до революции в России целые деревни жившие тем или иным промыслом. Например - плотницким. Плотник тогда обязательно хорошо владел топором.
Но были в деревнях и те, кто отбив пальцы боялся брать в руки топор. Были и те, кто вовсе не хотел учиться обращению с ним.
Жили они бедно - в отличии от тех, кто топором владел. И у тех и у других всегда виновник был один - естесственно топор.

Таким образом, владение топором было необходимым условием для достижения определенного достатка.
Но не единственным. Мужик мог быть прекрасным плотником, но при этом алкоголиком - и сколько не работай, достатка в дом он не приносил.
А еще ему нужны были пудовые кулаки - чтоб не отняли заработанное по пути домой. А еще - голова на плечах, чтоб не работать за три копейки.

Потому не все страны, где имеет место быть демократия имеют высокий уровень жизни. Но все что имеют - обязательно демократии.

Да и вообще - лучше хоть как-то влиять на ситуацию в своей стране, чем не влиять вовсе. Впрочем, идиоту это не докажешь. Ну потому он и идиот.

Кроме того, из того что США используют демократию как оружие во внешней политики, вовсе не следует что России необходимо отказаться от демократии. Как из того, что ваш противник использует против вас винтовку, не следует что вы свою должны выбросить в помойку и перейти на лук со стрелами.
2
В принципе государство само дало ответ на вопрос о том, какую отдачу имеет Россия от государства с уплаченных ему налогов.
Ответ этот прост и заключается во взятом государством курсе на максимальное урезание демократии, т.е. на максимальное урезание собственной зависимости от народа.

Государство не есть самоценность - это аппарат по оказанию обществу определенных услуг, основными из которых являются:
защита от внешней агрессии, защита от преступности и терроризма, осуществление правосудия, принуждение субъектов экономики к соблюдению норм контрактного права, недопущение эпидемий и пандемий, достижение страной продовольственной самодостаточности.

Для того, чтоб государство могло оказывать обществу данные услуги общество платит ему налоги. Далее общество вправе рассмотреть соотвествие общей суммы уплачиваемых им налогов количеству и качеству оказанных государством услуг. И сделать выводы о том, устраивает ли его существующая на момент оценки ситуация или нет. Если нет - то общество вправе сменить руководство государства посредством выборов, с тем чтобы следующее руководство привело ситуацию в вид, устраивающий общество.
Отсюда следует что демократия - это инструмент, посредством которого общество влияет на исполнение государством своих обязанностей перед обществом.

Далее - попытки действующего руководства государства сузить поле действия выборной демократии есть не что иное как попытка повредить или уничтожить вовсе инструмент, при помощи которого общество влияет на государство и реально нужны (абстрагируясь от вопросов психологии) только в том случае когда баланс уплачиваемых обществом налогов и получаемых им от государства услуг серьезно искажен не в пользу общества.

Нарушение баланса происходит тогда, когда руководство страны либо не является достаточно эффективным управленцем для того, чтоб выдерживать необходимый и желаемый обществом баланс, или же в том случае когда руководство государства перенаправляет часть полученных от общества себе в карман. В остальных случаях когда баланс в целом выдержан у общества нет серьезных претензий к руководству государства, а у того нет причин суживать поле выборной демократии.
3
Демократия с одной стороны обеспечивает связь народа и выбранной им власти, что сообщает устойчивость государству, с другой добивается того же, подразумевая возможность реальной смены власти через вменяемые промежутки времени. На то же работает механизм психологической усталости избирателя даже от успешного лидера (группы лидеров), т.е. демократия тот строй, при котором все же «от добра добра ищут», что является дополнительным механизмом гарантирующим сменность власти.

Кроме того, гарантируя сменность власти через вменяемый промежуток времени, демократия в известной степени обеспечивает физическое выживание лидера, ибо в противном случае зачастую складывается ситуация в которой смену может обеспечить только его – лидера - физическое устранение.

Создавая конкуренцию в политике, демократия является системным орудием в борьбе с коррупцией: конкуренция заставляет политиков изобличать друг друга в неблаговидных делах, а власть – реагировать на случаи коррупции.
4
Обещание демократия – слишком сильное оружие, чтобы оставлять его внешнему врагу, а равно – не использовать самим (именно с этим столкнулась Россия на Украине в 2004 году – для того чтобы армия выиграла войну, она должна отработать свое искусство на маневрах, а именно их и лишил Россию Путин, а на стороне «оранжевых» работали специалисты из США, страны где такие маневры проводятся десятки раз в год. Результат известен и закономерен).

[Ведомости]

http://www.vedomosti.ru/newspaper/ar...ena_demokratii
При достижении ВВП на душу населения в $10 000 демократия становится бессмертной — к такому выводу пришли эксперты «Ренессанс капитала», изучив историю 150 стран. Россия пока исключение
Ольга Кувшинова

23.06.2011, 113 (2879)

Рост благосостояния действительно приводит к становлению демократии, убедились аналитики «Ренессанса», проанализировав показатели 150 стран за последние 60 лет. Развитие политических режимов можно сопоставить с пирамидой потребностей Маслоу: от минимальных, физиологических, до высших — самоактуализации. Обеспечить высшие потребности может только демократия, говорится в докладе «Революционная природа роста»: «Когда мы насытились, разместились в домах и задумались о покупке автомобиля, мы начинаем требовать политические права».

Исследователи тоже выстроили иерархию потребностей в демократии — по уровню ВВП на душу населения (по паритету покупательной способности): «Политические риски могут быть измерены, а революции — предсказаны».

В странах, где уровень ВВП на душу населения менее $6000, демократия хрупка, и если устанавливается, то ненадолго. Преодоление этой планки делает демократию более защищенной, и наоборот — в недемократических странах с доходом выше $6000 вероятность политических волнений повышается, как это произошло в Тунисе ($8300 в 2009 г., все данные Penn World Table в долларах 2005 г.).

В богатых странах демократия бессмертна: еще не было случая, чтобы в странах с уровнем дохода от $10 000 на душу населения демократический режим сменялся на другой. Так что 45 стран, включая Восточную Европу, Мексику и Ливан, защищены от сползания в недемократические режимы, считают авторы. Вот-вот к «бессмертным демократиям» присоединятся Бразилия ($9352) и Турция ($9910).

Сложный период наступает в Китае, где ВВП на душу населения вошел в самый опасный диапазон $6000-10 000 ($6200 в 2009 г.) и ближайшие четыре года останется в нем, указывают авторы. Высокая инфляция может стать спусковым крючком для политических волнений, намерение властей удвоить доходы к 2015 г. не поможет: страны, не являющиеся экспортерами энергоресурсов, всегда становятся демократиями, если только они не город-государство Сингапур во главе с незаурядным лидером.

Бессмертие автократии стоит почти вдвое дороже — $19 000 — и возможно только для экспортеров энергоресурсов.

Залог бессмертия автократий в низких налогах: граждане мало интересуются, куда государство тратит деньги, и, соответственно, меньше волнуются о свободных выборах.

В России все-таки есть выборы, хотя и не совсем демократичные, и по шкале Polity IV (база институциональных характеристик политических режимов) она отнесена к анократии (слабая демократия с автократическими тенденциями), говорит главный стратег «Ренессанса» Чарльз Робертсон. Уровень благосостояния в России превысил $14 000; сейчас это богатейшая страна со слабой демократией. Это дает 30%-ную вероятность, что Россия повысит уровень демократии. «Мы не удивимся, если президентские выборы 2018 г. будут более конкурентными», — надеются авторы.

Если учитывать объем добычи нефти на душу населения, то окажется, что Россию нельзя причислить к экспортерам энергоресурсов, как страны Персидского залива с непобедимой автократией: этот показатель в семь раз ниже, чем в Эмиратах, Брунее или Катаре, и в 1,5 раза — чем в Казахстане и Азербайджане. Если же Россия достигнет уровня в $19 000 без упрочения демократии, то для ее достижения останется только силовой способ, указывают авторы.

Что или кто станет спусковым механизмом, сказать невозможно, рассуждает Робертсон: может быть, новый президент или премьер. Тунис был готов к переменам несколько лет, но произошли они из-за парня, который поджег себя, напоминает он.

«Чем богаче нация, тем выше ее шансы на устойчивую демократию», — процитировал американского социолога Сеймура Липсета на форуме в Ярославле в 2010 г. президент Дмитрий Медведев, назвав модернизацию одним из главных политических приоритетов. Но рост благосостояния сам по себе не ведет к усилению демократии: институты, свободные выборы, качественный госаппарат, инновационный бизнес сами собой не вырастут, считают экономист MIT Дарон Асемоглу и профессор Гарварда Джеймс Робинсон. В стране, где элита занята извлечением ренты, а доступ в элиту закрыт, рост экономики демократию не приблизит.

Прямой зависимости между ростом ВВП и режимом нет, отмечает ректор РЭШ Сергей Гуриев: есть богатые диктаторские режимы и бедные демократические (Индия). В свою очередь, режим влияет на благосостояние: экономики стран, перешедших к демократии, растут быстрее похожих, но не перешедших, говорит он. Россия — самая богатая среди стран, застрявших между автократией и демократией, и если она перейдет к демократии, то нет причин полагать, что ненадолго, считает Гуриев. Но не надо недооценивать российское правительство и фактор нефти, позволяющий при необходимости распределять ренту в пользу наиболее опасных — с точки зрения протеста — групп, заключает он
Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/newspaper/ar...#ixzz1Q8YI8bqS

[Профиль]

http://www.profile.ru/items/?item=32467
ЭКОНОМИКА И БИЗНЕС
№25(724) от 04.07.2011
Николай Вардуль

Каким должен быть среднедушевой ВВП, чтобы страна стала "бессмертной" демократией и не впала в "вечный" авторитаризм?
Жизнь, в том числе и политическая, не закончится в 2012 году. Но как заглянуть в более отдаленное будущее? Самый надежный "бинокль" - сравнение, в котором, как известно, все и познается. Сравнение историческое и международное. Это и есть самый общий аршин, которым вполне можно измерить и Россию. Это - рационализм, а не мистика.

РЕВОЛЮЦИИ ПРЕДСКАЗУЕМЫ
Собственники капиталов обычно воздерживаются давать публичные политические оценки тем странам, в которых базируется их бизнес. И в первую очередь это относится к России, где совмещать зарабатывание денег с несанкционированными политическими заявлениями очень рискованно. Однако один из крупнейших инвестбанков - "Ренессанс Капитал" - все-таки пошел на риск. Название подготовленного в компании доклада - "Революционная природа роста" - немного интриговало, но не обещало сенсаций. Группа аналитиков банка под руководством главного стратега Чарльза Робертсона на опыте 150 стран за 60 лет установила взаимосвязь между уровнем дохода на душу населения и состоянием госустройства - от непоколебимой автократии до "бессмертной" демократии. Казалось бы, где бизнес "Ренессанс Капитала" и где ценности демократии? К тому же связь потребности в демократических формах участия в управлении государством с определенным уровнем благосостояния, развитием частной собственности и среднего класса давно в доказательствах не нуждается. Но если вдуматься, то аналитики инвест-банка вовсе не сменили профессию. Для них главное помимо пиара - прогноз политических рисков. А это уже важная составляющая инвестиционного климата, то есть фактор, который необходимо учитывать, оценивая будущие тренды движения капиталов, что для бизнеса имеет первоочередное значение.
Так что доклад вполне прикладной, и от этого он становится даже более интересным. И главную идею Чарльз Робертсон сформулировал ударно: "Политический риск измеряем. Революции предсказуемы".

ЦЕННИКИ НА ДЕМОКРАТИИ
Робертсон не Ванга, он оперирует цифрами, подкрепленными политической историей и сравнениями, к которым инвестаналитиков наверняка подтолкнули оранжево-зеленые революции на Ближнем Востоке. История политических волнений и катаклизмов сопоставляется с динамикой дохода на душу населения (в долларах по паритету покупательной способности).
В результате в докладе определяются пороговые значения доходов на душу населения и соответствующие им политические режимы. В демократических странах с уровнем доходов ниже $6000 демократия остается хрупкой.
С другой стороны, в недемократических странах порог в те же $6000 чреват активизацией борьбы за демократию. Это подтверждает Тунис, откуда по Ближнему Востоку зашагали революции.
В 2009 году уровень подушевого дохода в этой стране составил $8300 (данные Penn World Table в долларах 2005 года).
Ни в одной из демократических стран, достигших $10 000 на душу, уже не было отката, такая демократия в докладе названа "бессмертной". Так что 45 стран, включая Восточную Европу, Мексику и Ливан, защищены от возврата к недемократическим режимам, считают авторы. Вот-вот к "бессмертным" демократиям присоединятся Бразилия ($9352) и Турция ($9910).
Важнейшее для России уточнение состоит в том, что эти пороги не относятся к странам-экспортерам энергоресурсов. Это исключение базируется на опыте стран Персидского залива с высокими доходами и "непоколебимой", по определению доклада, автократией.
Для справки: самый высокий в мире уровень ВВП на душу населения в Катаре - $83 800. "Бессмертие" же нефтяной автократии, по оценке авторов доклада, наступает с $19 000. Залог "бессмертия" - высокий уровень доходов в сочетании с относительно низкими налогами, что вполне устраивает жителей.
Впрочем, "бессмертие" автократии не следует понимать совсем буквально. В докладе назван один выход из этого клуба - насильственная революция. Правда, Россия не встраивается пока в "персидский" ряд, и для нее не закрыта дорога как к демократии, так и к автократии. По объему добычи нефти на душу населения Россия в семь раз уступает, например, Эмиратам, Брунею или тому же Катару и в 1,5 раза - Казахстану и Азербайджану. А доход на душу населения недотягивает до заветных $19 000, составляя немногим более $14 000.

ЗАВТРАШНИЕ РЕВОЛЮЦИИ
Итак, пока Россию все-таки аршином общим не измеришь. И авторы доклада придумали для нее особый термин - анократия (слабая демократия с автократическими тенденциями). Специфика, в отличие от классических нефтеэкспортеров Персидского залива, четко описывается не только отмеченной более низкой добычей нефти на душу населения, но и большим развитием демократических начал.
Если же вернуться к доходам на душу населения, то Россия названа "богатейшей страной со слабой демократией". Итог таков: есть 30-процентная вероятность, что Россия повысит уровень демократии. "Мы не удивимся, если президентские выборы 2018 года будут более конкурентными", - осторожно надеются авторы.
Но доклад рисует и альтернативу. Если задача удвоения ВВП на душу населения, которую поставил Владимир Путин, будет реализована, но при этом "слабая" демократия не станет сильнее, открывается четкая перспектива вступления России в клуб "бессмертных" автократий. Пикантность ситуации придает тот факт, что когда Путин ставил задачу очередного удвоения, то оценил уже достигнутый подушевой ВВП как раз в $19 000 - именно с этого порога и начинается "бессмертие" автократии. Вероятность вступления России в этот клуб доклад не оценивает. Может быть, потому что российские налоги не являются достаточной опорой антидемократического бессмертия, а может быть, потому, что вероятность гораздо выше демократических 30%.
С Китаем, который, несомненно, интересует всех, ситуация более определенная. Поднебесная вступает в полосу политической турбулентности: в 2009 году ВВП на душу населения составил $6200. Авторы доклада ожидают усиления борьбы за демократические преобразования по мере реализации Пекином програм-мы удвоения доходов к 2015 го-ду. Спусковым крючком может стать, например, нарастающая инфляция. Доклад подчеркивает: у стран, не являющихся нефтеэкспортерами и не имеющих соответствующих рентных доходов, нет альтернативы, кроме движения к демократии. Единственное исключение - островной Сингапур.
Получается, шансы на демократизацию у Китая могут оказаться выше, чем у России. При прочих равных условиях это дополнительный стимул для привлечения иностранных инвестиций в Китай по сравнению с Россией. Ведь в конце концов задача инвестбанкиров не торжество демократии в мировом масштабе, а составление навигационной карты миграции капиталов на будущее.

Россия - "богатейшая страна со слабой демократией". Вероятность того, что уровень демократии в нашей стране вырастет, скромно оценен всего в 30%. Возможно, президентские выборы 2018 года будут более конкурентными. Но есть и альтернатива. Если задача удвоения ВВП на душу населения, которую поставил Владимир Путин, будет реализована, а демократия не станет сильнее, открывается перспектива вступления России в клуб "бессмертных" автократий. Вероятность превращения России в "бессмертную" автократию авторы доклада деликатно не оценивают.

[Демократия.ру]

Легитимность
http://www.democracy.ru/curious/demo...egitimacy.html

Жан-Луи Кермонн, Жан-Люк Шабо

От редакции. Еженедельник «Аргументы и факты» привел строки из письма читателя, который, несколько раз услышав фразу «президент после референдума имеет легитимность», решил, что речь идет о какой-то «болезни». И действительно, в последнее время термин «легитимность» — одно из самых сложных, с богатым теоретическим содержанием, несводимым к «законности», понятий политической науки — к месту и не к месту используют деятели и комментаторы от политики. Они нередко забывают (или вообще не знают?), что за каждым научным (в данном случае—политологическим) концептом стоит конкретная сущность.

Мы предлагаем выдержки из параграфов о легитимности двух учебников французских авторов — Ж.-Л. Кермонна и Ж.-Л. Шабо. Этот материал, разумеется, опирается прежде всего на французские реалии, в частности, на историю президентства Ш. де Голля, позволяющие проиллюстрировать разнообразный политико-философский и исторический смысл рассматриваемого термина. В целом о легитимности и процессах легитимации существует большой свод политологической и теоретической литературы, несколько названий из которого приведены в конце рубрики.
О принципе легитимности

Сначала предварительное определение: принцип легитимности состоит в соответствии политической власти какой-либо страны ценностям, на которые опирается режим, чью деятельность этот принцип обеспечивает. М. Дюверже добавляет еще одну характеристику: легитимен всякий режим, с которым согласен народ. Последнее требование вписывается уже в демократический подход к легитимности. И в данном смысле легитимным признавался бы режим, не только действующий сообразно собственным ценностям, но также и тот, который отвечал бы, по меньшей мере в неявной форме, народным устремлениям. Проблема определения легитимности, таким образом, усложняется. Для ее прояснения необходимо сослаться на признанного теоретика легитимности - немецкого социолога Макса Вебера. Он предложил различать три «идеальных типа» - сегодня мы сказали бы три модели - легитимности.

В первую очередь, традиционная легитимность. Она опирается на совокупность обычаев, сила действия которых признана с незапамятных времен, и на укорененную в человеке привычку придерживаться таких обычаев. В данном смысле легитимность могла бы быть проанализирована как верность традиции. Неудивительно, что именно в этих рамках находят оправдание легитимности монарха. При Старом режиме во Франции (т.е. до 1789 г. - Ред.) для обоснования легитимности королевской власти ссылались на традиционный принцип наследования в качестве исторического прецедента. До недавних времен во французском языке концепт легитимности использовался только в указанном аспекте. «Легитимистами» называли сторонников старшей ветви Бурбонов, считавших, что только ее представители, в силу исторической традиции, могут отправлять королевскую власть, в их отличие от «орлеанистов», приверженцев графа Парижского. (В российских энциклопедических словарях до сих пор «легитимность» ассоциирована исключительно с защитниками свергнутых династий. - Ред.)

Второй «идеальный тип» - харизматическая легитимность. Ее разъяснение позволяет лучше понять сегодняшнее содержание данного концепта. По Веберу, этот тип легитимности характеризуется всецело личной преданностью субъектов (подданных) делу какого-либо человека и их доверием только к его особе в силу того, что она выделяется необычайными качествами, героизмом или иными образцовыми свойствами, которые «делают» лидера.

Немудрено, что во времена «голлистской республики» многие авторы обратились к веберианскому понятию харизматической власти для объяснения феномена ее персонализации генералом Ш. де Голлем. Разумеется, Вебер имел в виду прежде всего лидера-победителя, призванного историческими обстоятельствами основать новую династию. Однако де Голль был первым во Франции, кто с момента учреждения в стране III Республики (1870 г.) вообще использовал понятие легитимности в отношении политической власти. До 1940 г. предыдущие Республики отказывались от легитимности в пользу концепта легальности. Исторически легальность - это республиканское понятие и сам де Голль до того, как образовать в Париже в августе 1944 г. временное правительство, принял ордонанс (указ), возвещавший о восстановлении республиканской легальности. Но принцип легальности ограничен необходимостью формального соответствия нормативных актов политической власти и управления действующему позитивному праву*.

Таким образом, де Голль ввел в республиканский политический словарь понятие легитимности с его «монархическим» происхождением. Вначале он пользовался этим словом в негативной «форме», постоянно заявляя о нелегитимности правительства Виши (1940 - 1944 гг.). Затем, когда вернулся к осуществлению верховной власти, в радиотелевыступлении 29 января 1960 г., обличавшем организаторов мятежной «недели баррикад» во французском Алжире и призывавшем граждан проявить солидарность с антинационалистической позицией президента, он употребил данный термин в позитивном смысле: «Я обращаюсь к Франции... В силу мандата, доверенного мне народом, и легитимности, которую я воплощаю более 20 лет, требую ото всех поддерживать меня, чтобы не происходило». Естественно, что «легитимностью, воплощаемой более 20 лет», де Голль не мог обладать по итогам выборов. Президент говорил о легитимности как результате истории и того «харизматического влияния» своей личности в стране, из-за которого предыдущее правительство было вынуждено вновь призвать его к руководству Францией в тяжелейшие дни политического кризиса 1958 г.** И напротив, в речи, произнесенной по поводу путча генералов в 1961 г. глава французского государства, казалось бы, дал легитимности иное обоснование: «И сегодня, и завтра я утверждаю себя в пределах той французской легитимности, которую даровала мне нация, и я буду настаивать на своей позиции, чтобы не случилось». Тем самым де Голль указывал на убедительные результаты всенародного референдума в пользу предлагавшейся президентом политики алжирского самоопределения. То есть референдум усилил его демократическую легитимность.

Значит, теперь речь зашла о третьем «идеальном типе», выделенном Вебером: рациональная легитимность. Она проистекает из соответствия политической власти уже не традиции или актам исключительного исторического персонажа, но рациональному принципу, с помощью которого установлен правовой порядок действующего политического режима. Однако какой из режимов не претендует ныне на определение «демократический»?

На практике такая легитимность выражается через соответствие происхождение и действий политических властей требованиям демократии. В этом смысл рациональной легитимности. Подобное ее толкование в неявной форме присутствовало в текстах, легших в основание демократии, - от английской Великой хартии вольностей 1215 г. до американской Декларации о независимости 1776 г. и французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г. Рациональная легитимность в своем законченном виде сформулирована ныне в декларациях и преамбулах всех существующих демократических конституций. А с недавних времен такая легитимность санкционирована запретом на пересмотр некоторых правовых текстов: республиканская форма правления не может быть предметом ревизии, - заявляют французские конституции с 1884 г., а статья 79 Основного закона ФРГ запрещает изменение принципиальных положений, заявленных в статьях с 1 по 20, которые включают фундаментальные права граждан республики.

Нередко бывает так, что традиционная, харизматическая и рациональная легитимности сочетаются и взаимно усиливают друг друга. Подобное было во Франции, когда принятие ее конституции, основавшей V Республику в 1958 г., личный престиж Ш. де Голля и два референдума 1961 и 1962 гг. позволили главе государства решительно положить конец алжирскому конфликту. Однако эти же формы легитимности могут иногда и вступать в противоречие.

Ж.-Л. Кермонн

(Quermonne J. -L. Les regimes politiques occidentaux, P., 1986, p. 12 - 16)
Основные типы легитимности

Легитимность политической власти - это смысл ее существования, подтверждение ее правомочности, ее решающее обоснование. Откуда берется всегда политическая власть? Почему миллионы людей подчиняются нескольким? Во имя чего одни приказывают, а другие повинуются? Подобные вопросы столь же стары, как и жизнь человека в обществе. Они по преимуществу философского порядка, т.е. требуют рационального, значит, научного подхода, где предметом осмысления является реальность политической власти /... /

Если эта проблема смысла существования политической власти - ее легитимность - может исследоваться в единственном ракурсе с выделением первопричин или главных целей, то подтверждение правомочности власти требует уже нескольких легитимностей. Чтобы упростить дело, мы рассмотрим некую тетралогию: четыре типа легитимности, сгруппированных по два в соответствии с тем, относится ли данный тип легитимности непосредственно к политическим акторам или к парадигме политического действия.
I. Легитимность, связанная с политическими акторами

Определяющий элемент феномена власти - отношение приказание/ подчинение; отсюда и два главных актора - управляемые и управители. Политическая власть легитимизируется прежде всего относительно них: она должна соответствовать волеизъявлению управляемых (демократическая легитимность) и сообразовываться со способностями управителей (технократическая легитимность).

Демократическая легитимность. - Это свойство нашей доминирующей культуры по своим истокам и по своему распространению. Понятие демократической легитимности восходит к английской революции XVII в. (в том, что касается власти представителей народа и их свобод), американской и французской революций XVIII в. (в том, что относится к общепринятости системы выборов и к провозглашенным правам и свободам личности), и такая легитимность распространилась по всему миру умеете с европейской культурой. В сущности, демократическая легитимность - это перенос на все общество механизма принятия решения индивидом: выражение свободной воли, но в том смысле, что данная коллективная свободная воля проистекает от индивидуального проявления свободного суждения. Для операционализации перехода от индивидуального к коллективному используется простой арифметический механизм: мажоритарный принцип (принцип большинства). Его применение в pe-жимах, называемых демократическими, универсально - как для выбора представителей народа, так и для голосования законов или принятия решений в рамках коллегиальных исполнительных структур.

Эта социальная и политическая математика нуждается в дополнительном освещении (кроме ранее изложенного механизма переноса свободного волеизъявления с человека на общество); о ней нельзя сказать, что она безупречна или защищена от ошибок. Ясность результата и понятность механизма не обязательно означают очевидность решения. Есть немало примеров того, как демократические механизмы, с помощью, разумеется, определенных исторических обстоятельств, способствовали утверждению авторитаризмов, диктатур и тоталитаризмов с их политической практикой, порицаемой именно с точки зрения главного основания этих самых механизмов: человеческого достоинства и связанных с ним принципов. Утверждение Гитлера у власти в Германии 1933 г. не было итогом государственного переворота. Никто не сомневается и в том, что вишистский режим во Франции вышел из легального (законного) парламента, палата депутатов которого была выбрана весомым большинством голосов под знаком успеха Народного фронта.

Не менее справедливо и то, что коллегиальность имеет серьезные преимущества над единоличным отправлением власти именно потому, что легче ошибиться одному, чем нескольким, как это подчеркивает политическая философия с незапамятных времен; таким образом, демократия, хотя и не имеет монополии на коллегиальное управление общественными делами (аристократия и некоторые типы монархии тоже практикуют коллегиальность), воплощает его в наиболее распространенных и систематических формах.

Следовательно, демократическая легитимность относительна; она нуждается в подпорке другими типами легитимности. Тем не менее, она может представляться в свете какой-то идеологии, абсолютного дискурса о демократии и «демократизме». Взгляды Ж.-Ж. Руссо в данном отношении - известнейший пример (...) Он описал, как должна формироваться общая воля: в законодательной практике цель мажоритарного голосования - выяснить, какова эта общая воля, выраженная законом. До голосования никто не знает, каким будет большинство (...) Иными словами, для автора «Общественного договора» голоса, поданные большинством, порождают общую волю, которая сама по себе является не чем иным, как истиной. Только эта истина-общая воля делает индивида свободным. Потому и демократия в руссоистском понимании становится абсолютной системой, догматикой предполагаемого и эфемерного, ибо то, что было решено одним голосованием, вполне может быть опровергнуто чуть позже другим с противоположным вердиктом.

Если позитивное законодательство демократических систем признает (как это бывает) высший авторитет нормативной власти над исполнительной, оно не принимает характер истины в силу само собой разумеющегося факта, что законы были поддержаны народом, когда последний высказывался, например, с помощью референдума. Процедура мажоритарного голосования - это не «уста истины», современная форма античного оракула, просто потому, что сфера политики есть по преимуществу сфера конъюнктуры и игры мнений, а не догматических откровений (что, впрочем, совершенно не мешает позитивному законодательству включать в себя те или иные истины). Руссо же (...) возводил политику в ранг наивысшей и последней инстанции как имманентную замену религиозной инстанции, подтвердив тем самым, что он не столько хотел разъяснить демократическую легитимность, сколько обосновать идеологическую легитимность демократической власти.

Технократическая легитимность. - Классическая философия называла политику искусством, требующим, как и всякое искусство, определенных технических навыков, и, следовательно, обретения знаний. С точки зрения тех, кто осуществляет власть или надеется добиться ее, политика принимает характер ремесла, что предполагает наличие особенных знаний и опыта. Из чего же слагается это умение властвовать? Представляется, что оно естественно связано с двумя параметрами: способами доступа к власти и с содержанием процесса ее осуществления. В те времена, когда только закладывались человеческие сообщества, когда сила была преимущественным способом достичь власти, владение оружием, армиями и людьми ценилось выше всего; личные способности в военном ремесле дополнялись стратегическим мышлением, что не исключало и известное владение словом, чаще всего ограничивавшееся жанром воинственных призывов и военных команд. В последующие периоды, когда развивалось наследование, воспитание будущего монарха не ограничивалось освоением всех этих качеств, а особый упор делался на культуре устного и письменного общения (риторике) и на некотором знании философии, истории и права. Демократическая эра, характеризующаяся всеобщим распространением избирательной системы в то время, как государство еще сохраняет свои традиционные прерогативы, лишь ограниченные гражданским обществом, сконцентрировала требования к компетентности управителей в основном вокруг владения словом и правом (адвокат - вот типичный избранник народа). Соревнование в плюралистической обществе состоит в основном в ораторском искусстве: изложении идей и какой-либо программы с целью быть избранным, затем для убеждения иномыслящих в парламенте, кабинете министров или в администрации.

Новшества, привнесенные XX в. в эту область, касались структуры государства и природы политического общения (коммуникации): государство всеобщего благосостояния, вмешивающееся во все и вся, порождающее неповоротливые и разнообразные административные аппараты, требовало как можно больше компетенции в том, что было названо «публичным менеджментом»; ораторского искусства и правовых знаний уже не хватало. Экономика, затем основные общественные науки стали обязательными для образования тех, из кого рекрутировалась руководящая элита: если выборы продолжают оставаться формальной процедурой доступа к власти, они дополняются невыказываемой юридически оценкой вышеперечисленных компетенции. Во второй половине нашего века ко всему этому добавилось еще кое-что: в обществе, где сильны средства информации, нужно обладать и развивать актерские качества соответственно канонам массового аудиовизуального общения.

Как и в случае с демократической легитимностью, у технократической легитимности есть идеологическое «извращение»: доказывать, тем более в монопольных условиях, что настоящая власть - это власть знаний, тогда как все другие ее аспекты по меньшей мере опасны, неэффективны или призрачны. Эта технократическая идеология колеблется между вариантами экономизма (в том виде, в каком он развивался с начала XIX в.) и элитностью «публичного менеджмента», т.е. высших государственных служб, одновременно всеобщих и специализированных (с середины нашего века). Сен-Симон хорошо представил в 1819 г. первую версию подобной идеологии своей знаменитой «параболой»: лучшие физики, химики, психологи, банкиры, негоцианты, сельскохозяйственные и промышленные производители - это голова нации и они составляют истинную политическую власть государства. Те, кто делает вид «политиков», т.е. политиканы, - лишь видимость этой власти. От Сен-Симона и ведет свое начало тезис о двойной политической власти, подхваченный Дж. Бернхемом с 1940 г. (его книга «Революция менеджеров»): обладающая демократической легитимностью политическая власть, выдвинутая на авансцену своей словесной театральностью, т.е. политиканы, - это власть фиктивная, но терпимая в той мере, пока она не мешает истинной власти высоких технократов. Склонность к секретности, которую приписывали последним, объяснялась не только их противопоставлением «говорунам», вроде бы располагавшим политическими полномочиями: технократы предпочитают делать и решать, не объявляя ни о чем и оставив нотаблям слова заботу «озвучивать» их действия и решения. Но иные из таких скрыто властвовавших технократов старались еще исполнить и функции тайного законодателя, которого предвидел еще Руссо и многие социальные мыслители XVIII в., т.е. этакого полубога, стремящегося сделать благо народу, меняя по своему разумению его нравы и направляя его выбор. Подобные формы философского сциентизма (вера в абсолютно рациональное знание об универcе, имеющее технико-научный характер и полностью освобождающее индивида) содержат, однако, весьма сомнительные перспективы для человеческой свободы развивать познание вообще: компетентная элита, культивирующая вкус к тайне и веру в свое превосходство.
II. Легитимность, связанная с рамками политического действия

Акторы политики обладают властью выбора и творчества, не являющейся абсолютной, но исходящей от окружающей их действительности, часть которой - они сами. Человек, сознательный элемент этой действительности, должен знать ее возможно более точно, чтобы пользоваться ею в своих целях. Однако человеческий ум испытывает затруднения в распознавании действительности (все старания наук это с легкостью подтверждают) из-за власти чувств и других мощных сил над рассудком (желания, страсти, например). Вот почему политическая власть может легитимизировать себя относительно субъективных представлений о желаемом социальном порядке (идеологическая легитимность) или в соответствии с космическим порядком, включающим также и социальный (онтологическая легитимность). Идеологическая легитимность. - Функционирование человеческого разума направлено на понимание действительности через представления, которые не только стремятся ее познать, но также преобразовать; правда, сама действительность весьма сковывает человека в его действиях как выражении его свободы. Политическая власть может легитимизироваться более или менее сообразно этому представлению о социальной действительности, а также относительно намерения соответствовать проекту изменения данной социальной действительности: политические идеи, предложенные или воспринятые деятелями в области политики, скрывают это отношение, исходя из которого власть может укреплять себя, лишь стараясь реализовать такие идеи.

Эта идеологическая функция может принять гностический оборот, влекущий за собой монопольное объяснение и тоталитарное осуществление власти. Марксизм-ленинизм, среди всех других современных политических идеологий, - более чем убедительный тому пример; структура его политического дискурса претендовала быть одновременно целиком рациональной и полностью освобождающей для человека, т.е. самой законченной формой этих «доктрин, занимающих в душах наших современников место исчезнувшей веры и относящих спасение человечества, в форме намеченного ими социального порядка, в далекое будущее» (Р. Арон). Статья 6 ныне отмененной советской Конституции 1977 г. - прекрасная текстуальная иллюстрация сказанному: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза... Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный, научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма».

Более 70 лет политическая власть «реального социализма» в СССР и ему подобных государствах покоилась в основном на этой идеологической легитимности, понимаемой как соответствие истине. Она исключала любую оппозицию, всякий плюрализм и сводила выборы к простым ритуалам, в которых народ участвовал под принуждением, усматривая в них лишь дополнительное и второстепенное подкрепление власти.

Онтологическая легитимность***. - Речь идет о выявлении соответствия политической власти объективному порядку, вписанному в человеческую и социальную действительность, в продолжении порядка, установленного в космической внечеловеческой действительности. Человек в своих моральных и социальных действиях должен быть подвержен естественным, природным законам, составляющим то, что можно было бы назвать оптимальное структурное свершение для человечества. На практике свобода и воля человека способны отходить от этих законов или противостоять им; из-за упоминавшейся уже трудности для человеческого ума ясно распознать, не рискуя ошибиться, такой оптимальный объективный порядок, просчет - под влиянием конъюнктуры мнений - может случиться в сфере воплощения этой самой человеческой свободы. Политические акторы (как управляемые, так и управители) в осуществлении своей человеческой свободы способны сделать или «противоестественный» выбор, или же выбирать между различными решениями, имеющими целью выполнить предначертания природы. Уровень онтологической легитимности политической власти заключался бы в уровне соответствия тому глубинному порядку бытия, который человек ощущает врожденно, но которому он может противостоять. Антигона говорила о нем Креонту: «Закон... не писаный, но прочный, ведь не вчера был создан тот закон, когда явился он, никто не знает» (Софокл. Антигона. - Античная драма. БВЛ, 1970, с. 196).

Трудность состоит в том, что данная легитимность предназначена для прояснения «несущих конструкций» этого оптимального структурного порядка; человек также может отрицать такой порядок своей свободой и некоторые ученые дошли до мысли, что он - явное изобретение, связанное с идеологическим творчеством самого человека. Ряд школ в социальных науках не признает использование слова «природа» для определения человечества: индивид, который в сущности не является автором ни себя самого, ни окружающего его физического мира, признается единственным автором не только своих личных и коллективных поступков, но также принципов, в согласии с которыми он действует (...). Всякий гуманизм, как «трагический» в силу тяжкой ответственности человеческих поступков (Сартр, Камю), так и непринужденный и оптимистический (в рамках либерального консумеризма), построил видение политики как «артефакта», недифференцированную и обратимую социальную конструкцию, чистый продукт человека.

И наоборот, эта онтологическая легитимность способна в некоторых исторических обстоятельствах абсолютизироваться в качестве формы детерминизма: политический онтологизм (...), расшифровываемый как желание придать какому-либо исторически преходящему виду политической власти фундаментальный характер сущностной структуры, обусловленной природой человека в его жизни в обществе (...)
III. Онтологическое преобладание демократической легитимности

Свобода, специфика человека и человеческих обществ. - Из этой тетралогии типов легитимности, которыми украшает себя в самых различных вариантах политическая власть, именно демократическая легитимность имеет тенденцию к распространению в мировом масштабе своих всеобщих процедур. Сопровождается ли это историческое преимущество структурным, способным быть выявленным с помощью политической антропологии? На первый взгляд, нижеследующие две трактовки преобладания «демократической» легитимности покажутся противоречащими друг другу: или же демократический феномен - этап исторического развития обществ, свидетелем самого начала которого стал А. де Токвиль (а до первой половины XIX в. все происходило совсем не демократично), или же этот феномен вневременно присущ любой политической власти, но проявляет себя по-разному в зависимости от эпохи. Чтобы выйти из данного кажущегося антагонизма, потребуется осветить сами понятия «демократической легитимности» и «демократических режимов». Понятие режима отсылает к особым процедурам отношений между управляемыми и управителями, а также внутреннему распределению власти между управителями: периодическое использование процедур избрания, всеобщее избирательное право, представительный мандат, плюрализм мнений и свобода их выражения, разделение властей, принцип чередования и т.д. Понятие легитимности, хотя и неразрывно связано с правилами и процедурами, необходимыми для ее эффективного осуществления, больше относится к онтологии философии и других социальных наук, по содержанию близких к политике (антропология, например). Если власть в человеческих сообществах отличается от власти в животном мире, то только вокруг этой специфики человеческого может быть обоснована предпочтительная легитимность политической власти. Если, по общему мнению, разум и свобода выделяют человека из животного мира, то отсюда следует, что способность судить и выбирать, характеризующие поведение личности, должны быть каким-то образом продолжены в коллективном поведении и в управлении общественными делами. Политические общества должны, очевидно, быть построены в соответствии со специфическим принципом человека (разумом), свободой, свободным волеизъявлением, а значит и на согласии управляемых.

Историческая эволюция демократической легитимности. - Исторически, и достаточно долго, эта демократическая легитимность выражалась в том, что принцип доступа к власти по праву наследования нередко подкреплялся элементами религиозной сакральности. Управляемые, не избиравшие основного властителя, поскольку согласились с самим принципом отстранения их отданной процедуры, способствовали через своих представителей и в различных иных формах определенности осуществления властных полномочий. Национальные парламенты (как в Великобритании с XVII в. и позже во многих европейских странах) и/или органы местной власти (ассамблеи, советы городов, провинций и т.д.) составляли в равной мере и противовес (контрвласть) королевским прерогативам, и напоминание управителям об извечно господствующей религиозной этике, которую подданные разделяли с правителями. А главное - управляемые напоминали властелинам о возможном и последнем средстве воздействия на «верхи» - восстание или изменение династии и т.д. (...) Последняя гипотеза часто упоминалась в теориях тираноубийства: появление монархической формы власти, тяготевшей к абсолютизму, было для народа-управляемого очень тяжелым знаком необходимости смены династии, нередко оплачивавшейся ценой жизни, с неопределенным результатом. Правда, эти долгие периоды преобладания наследственной власти прерывались краткими республиканскими опытами (греческие полисы, римская и средневековые итальянские республики...), отмеченными неравенством управляемых в том, что касалось доступа к осуществлению власти: свободные граждане, касты и олигархии, клиентелы и крупные семьи претендовали на эффективность, если даже не на саму законность власти (...)

Революции, начавшиеся с конца XVIII в., означали, что груз доказательства в глазах подчиненных права на власть лег на плечи самих властителей. Произошел переворот: отныне это управители, желающие продолжать свои полномочия, или те, кто надеется их заменить у «кормила», должны предоставить управляемым свидетельства, что они способны править. Согласно ясной и периодически выражаемой (а не по подразумеваемой и приобретенной в силу традиции или еще чего-то) воле со стороны управляемых определенные люди должны получать доступ к власти и осуществлять ее. Основной инструмент данного порядка - процедура избрания представителей управляемых, которые становятся управителями. Такой переворот центра тяжести поиска доказательств в пользу управляемых содействует институциональной и исторической реализации онтологического преобладания демократической легитимности.

Процедурное преимущество демократической легитимности и материальное - онтологической легитимности. - Три остальных типа легитимности представляются подчиненными той, которая воплощает в себе осуществление человеческой свободы. Не является исключением здесь и онтологическая легитимность, т.е. соответствие власти истине или истинам; в этом противопоставлении свободы и истины, свобода должна утвердить свое превосходство в области процедур, предназначенных для свершения политики, как раз во имя уважения истины-действительности свободной природы человека. Что же касается содержания и целей политических действий, то этика вместе с рациональной природой человека ведут к другому (обратному) порядку преимуществ: истина (онтологическая легитимность) берет верх над свободой (демократическая легитимность); соответствие власти действительности-истине может считаться условием человеческой свободы, перешедшей, таким образом, через первую, но необходимую стадию простой способности осуществить свободу.

Формальное определение легитимности. - После всего изложенного можно придти к двойному - материальному и формальному-определению легитимности; первое имеет онтологическое преимущество, второе - демократическое. Учитывая несогласие философских школ по поводу содержания онтологии (продолжающее старый спор между Парменидом и Гераклитом о «бытии» и «становлении» несогласие, которое не только заключается в трудностях познания, но особенно в «играх» власти вокруг понятия «истина» (...), мы предложим как наиболее общую формальную (или процедурную) дефиницию: легитимность - это адекватность реальных или предполагаемых качеств управителей (а также тех, кто намеревается ими стать) подразумеваемому или ясно выраженному согласию управляемых.

Качества управителей. - Понятие «качеств» управителей должно восприниматься в широком смысле: это и качества, внутренне присущие личности, и качества, которые покрывают потенциальные способности, связанные с решением задачи обеспечения коллективного существования страны (внешние качества).

А) Внутренние качества управителей и тех, кто намеревается придти к власти:

- Нравственное поведение, т.е. соответствие жизни и действий личности публично исповедуемым и пропагандируемым идеям, что требует также связанности с идеологической легитимностью. Данная логика может распространяться (как выше упоминалось по поводу онтологической легитимности) на соответствие естественному физическому и моральному порядку, представляющемуся в свете оптимальной структуры согласия, - в определениях классической политической философии такое поведение характеризует «справедливого», правильного человека.

- Компетенция, вводящая в дело в основном те факторы, которые обозначены понятием технократической легитимности, т.е. владение политическим «ремеслом».

- Харизма, выражение, греческий корень которого означает «милость», относится в основном к соединению онтологического и демократического типов легитимности; отсюда следует, что тот или иной политический деятель пользуется более-менее долговременным благоволением особого рода со стороны управляемых. Эта особенная поддержка может колебаться в пределах между максималистским пониманием онтологии, отсылающим к идее соответствия харизматического лидера предначертаниям божественного провидения (исторический мессианизм голлистской мысли, к примеру), и минималистским пониманием простого исторического совпадения между личностью, а также тем, что она воплощает идеологически, и ожиданиями управляемых (расположение к Миттерану, например).

Б) Внешние качества управителей и тех, кто нацелен на доступ к власти:

- Способность обеспечить жизнь управляемых: в первую очередь речь идет о выживании какой-либо конкретной человеческой группы как с точки зрения обеспечения ее пищей, так л коллективного ее существования в качестве автономной группы. Разве фараон древнего Египта не «был тем, кто ведал пищей всех живущих», этот «бог-царь» (Ж. Рувье) с его атрибутами власти - скипетром и бичом? Это также означает способность обеспечить внутренний порядок и гражданский мир в стране, а в более поздние времена - наилучшее существование, благоденствие.

- Способность представлять и идентифицировать коллективную волю: данное качество частично покрывает понятие харизматической власти по Максу Веберу; в каком-то роде это варьирующееся смешение ритуалов и символов, присущих власти, и свойств личности тех, кто их воплощает; такая способность включает в игру всю совокупность форм легитимности, что позволяет постичь ее характер одновременно и реальный, и неуловимый.

- Идеи и политическая программа: это измерение может быть обнаружено только в так называемых открытых обществах, отмеченных стремлением к преобразованию и новшествам; оно, кажется, отсутствовало в закрытых традиционных обществах, чья сущностная черта - «возвращение на круги своя», а движение символизируется колесом, воспроизводящим сезонный цикл. Это способность обнадеживать, намечая цели и открывая перспективы, причем все исходя из объяснения существующего социального порядка.

Ж.-Л. Шабо

(Chabot J. -L. Introduction a la politique. P., 1991, p. 57 - 71)

Литература по проблеме легитимности:

Арон Р. Этапы социологической мысли. М'., «Прогресс», 1993.

Элементы теории политики (пер. с польского). Ростов, изд-во РГУ, 1991, с. 403-427.

Conflict and Control Challenge to Legitimacy of Modern Goverment. L., 1979.

Denitch B. (ed.) Legitimation of Regimes. L, 1979.

Easton D. Systems Anaiysies of Political Life. N. Y. 1965.

Habermas I. Legitimation Crisis. Beacon Press, 1975.

Keskameti P. The Unexpacted Revolution. Stanford, 1961.

Legetimiteet rationalite. Grenoble, 1986,

Niehills D. Three Varieties Pluralism. N. Y., 1974.

Stillman P. The Concept of Legitimacy. - «Polity, 1975, Vol. 7.

Strauss L What is Political Philogophy and other studies. Westport, 1973.

* См. трактовку принципа легальности (законности) в «Полисе», 1993, №4, с. 158. - Ред.

** В чем-то схожая история - с негативным и позитивным отношением к легитимности - произошла с нынешним президентом Франции Ф. Миттераном. В 1964 г. Миттеран, будучи лидером одной из левых организаций, в полемической форме назвал V Республику (в качестве политического режима) «перманентным государственным переворотом». Тогда он считал ее вообще нелегитимной, имея в виду обстоятельства ее учреждения (заговор и начало вооруженного мятежа 13 мая 1958 г. генералов во французском Алжире, стремившихся заменить правительство Пфлимлена в метрополии ультранационалистическим кабинетом «общественного спасения») и форму осуществления личной (персональной) власти де Голлем. Но выдвинув свою кандидатуру уже на президентских выборах 1965 г.; он способствовал признанию политического режима со стороны левых сил. Полную легитимность режима Миттеран лично подтвердил в 1981 г., когда стал президентом Франции, не поменяв ее конституции. - Ред.

*** Онтология - учение о бытии, в котором исследуются его всеобщие основы и принципы, а также структура и закономерности бытия, значит, онтологическая легитимность - это соответствие политической власти универсальным принципам человеческого и социального бытия - Ред.

Статья опубликована в журнале Полис (№5, 1993 г.)

[Карл Поппер]

http://www.democracy.ru/curious/demo...democracy.html

Проблема демократии

Центром моего интереса является природа, наука и, в частности, космология. С тех пор, как в июле 1919 я порвал с марксизмом, я заинтересовался политикой и ее теорией — как гражданин и как демократ. Однако установление в некоторых странах в 20-е и в начале 30-х годов жестких тоталитарных режимов, правых или левых, и приход к власти Гитлера в Германии заставили меня серьезно задуматься о природе демократии.

И хотя в моей книге «Открытое общество и его враги» нет ни одного слова о Гитлере и нацизме, она была воспринята как мой вклад в войну против Гитлера. Эта книга посвящена теории демократии и защите демократии от старых и новых ее врагов. Впервые она была опубликована в 1945 и затем множество раз переиздавалась. Ее основной характеристикой, как мне кажется, является тот факт, что лишь немногие сумели ее правильно понять.

Как всем известно, демократия означает народное правление или власть народа в отличие от аристократии (правление знати) и монархии (правление одного человека). Однако это буквальное значение уже мало что объясняет, поскольку народ как таковой нигде не правит. Повсюду правят правительства, а также, к сожалению, бюрократия — иными словами, функционеры, никогда не несущие никакой ответственности или делающие это крайне редко.

Кроме того, хотя Великобритания, Дания, Норвегия и Швеция являются монархиями, одновременно они являются образцовыми демократиями (за исключением, пожалуй, Швеции, где бюрократия приобрела в настоящий момент почти диктаторскую власть). Напротив, Восточная Германия, называющая себя демократией, не имеет ничего общего с этой моделью.
Две формы государства

Так что же является основой демократии? De facto существуют лишь две формы государственного устройства: та, при которой возможна бескровная смена правительства посредством проведения выборов, и та, где это невозможно. Обычно первая форма зовется демократией, а вторая — диктатурой или тиранией. И не нужно при этом играть словами (как в случае Германской Демократической Республики). Критерием является возможность бескровного свержения правительства.
Единственный способ свержения правительства — голосование

Существуют различные методы свержения правительства. Лучшим являются выборы: новые выборы или голосование в свободно избранном парламенте. Вот основа.

Поэтому в принципе некорректен вопрос: кто должен править? Народ (плебс) или лучшие? «Хорошие» рабочие или «плохие» капиталисты, как их противопоставляли от эпохи Платона до эпохи Маркса и позднее? Большинство или меньшинство? Левые, правые или центристы? Все эти вопросы некорректны. Поскольку там, где возможна бескровная смена правительства, уже не имеет значения, кто правит. Любое правительство, знающее, что в любой момент оно может быть смещено, стремится понравиться избирателям. Однако эта тенденция отсутствует там, где смена правительства затруднена.
Черчилль

Для того чтобы продемонстрировать, насколько эта теория демократии важна на практике, я хотел бы применить ее к проблеме пропорциональных выборов. Если я критикую здесь форму голосования, установленную немецкой конституцией, то лишь для того, чтобы начать дебаты по проблеме, которая, насколько я знаю, почти не обсуждается. Конституция не должна меняться по любому поводу в любую секунду, но критическая дискуссия с целью лучшего понимания ее содержания ей не помешает. В большинстве западноевропейских демократий действующая система выборов отличается от избирательных систем Великобритании и США, в основе которых лежит идея местного представительства. В Великобритании каждый избирательный округ посылает в парламент одного представителя: того, кто получил большинство голосов, независимо от его партийной принадлежности. Он должен представлять интересы жителей избравшего его округа, независимо от их партийной принадлежности. Конечно, партии продолжают существовать и играют важную роль в формировании правительства, однако когда депутат от избирательного округа видит, что в интересах своего округа или даже всего народа ему необходимо проголосовать против своей партии или даже выйти из ее рядов, он должен это сделать. Один из величайших государственных деятелей нашего века Уинстон Черчилль дважды менял партию и никогда не был послушным партийным активистом.
Роль партий

В континентальной Европе ситуация совершенно иная. При пропорциональной системе каждая партия посылает в парламент определенное число своих представителей, которые обязаны самым преданным образом отрабатывать полученные голоса. Для этого роль партий признается Конституцией, и право на их создание считается одним из фундаментальных прав. Депутат избирается как представитель той или иной партии. Ему не разрешается голосовать против своей партии. Он с ней морально связан, поскольку был избран лишь как представитель этой партии (в случае его ухода в оппозицию его моральным долгом считается подать в отставку, даже если конституция его к этому не обязывает).

Конечно же, я осознаю необходимость существования партий. До сих пор никому не удалось создать демократическую систему, способную обойтись вовсе без партий. Политические партии являются не самым «приятным» феноменом. Вместе с тем, без них политическая жизнь останавливается: наши демократии являются не народными, а партийными демократиями, иными словами, правлением партийных лидеров. Поскольку, чем больше партия, тем она менее демократична, в результате голосующие за нее все меньше и меньше могут влиять на ее лидера и программу.

Неверным является убеждение, согласно которому парламент, избранный с помощью пропорциональной системы, наилучшим образом представляет интересы народа. Подобный парламент не представляет ни народ, ни его интересы, а лишь отражает пропагандистское влияние партий на население на момент выборов. Более того, это мешает превратить день выборов в то, чем он должен быть: днем народной оценки деятельности правительства.
Не существует теории демократии

Таким образом, не существует ни приемлемой теории демократии, ни теории, признающей необходимость пропорциональных выборов. Поэтому мы должны спросить себя, каким образом на практике пропорциональная система влияет на формирование правительства (что включает в себя также и вопрос о возможности отставки этого правительства)?
Критика пропорциональной системы

Чем больше партий, тем сложнее сформировать правительство. Это неоспоримая реальность. При двухпартийной системе формирование правительства проходит очень легко. Но при пропорциональной системе даже крошечные партии могут иметь большое (и часто решающее) влияние на формирование правительства и, следовательно, на принятие политических решений.

С этим утверждением никто не станет спорить. И каждый знает, что пропорциональная система приводит к увеличению численности партий. Но до тех пор, пока мы считаем, что «сутью» демократии является народное правление, будучи демократами, мы вынуждены смириться с подобными сложностями, поскольку пропорциональная система, как представляется многим, в наибольшей степени соответствует этой «сути».

Однако пропорциональная система и многопартийность имеют еще один огромный недостаток, когда встает вопрос о смене правительства путем народного волеизъявления, например, путем проведения парламентских выборов. При большом количестве партий, трудно добиться того, чтобы одна из партий имела абсолютное большинство. И даже самые маргинальные партии не могут быть «уволены», независимо от полученного ими количества голосов.

Во-вторых, день выборов при этой системе не становится днем народной оценки деятельности правительства. Случается, что правительство оказывается правительством меньшинства. И по этой причине не может сделать то, что считает необходимым сделать. Оно вынуждено идти на уступки. Или же оно становится коалиционным правительством, в котором ни одна из участвующих в нем партий не несет никакой ответственности.

Таким образом, люди привыкают к тому, что ни правительство, ни политические партии и их лидеры не несут никакой ответственности. И никто не воспринимает потерю партией 5 или 10 процентов голосов как осуждающий вердикт. В этой связи думают лишь о временном падении популярности.

Поэтому, даже если большинство избирателей желает отставки правительства, это вовсе не значит, что отставка произойдет. Поскольку, даже если партия, имевшая до сих пор абсолютное большинство (и казалось бы, наибольшую ответственность), теряет это большинство, при пропорциональной системе она все равно остается наиболее влиятельной силой. Она может сформировать правительственную коалицию, опираясь на какую-либо небольшую партию. И даже если она проигрывает выборы, ее лидер продолжает править вопреки воле большинства, опираясь на решение небольшой партии, далекой от того, чтобы представлять «волю народа».

Кроме этого, небольшая партия может привести к падению правительства без проведения новых выборов и сформировать новое правительство с партиями оппозиции. Но это противоречит самой идее, лежащей в основе пропорциональной системы: идее о том, что влияние партии должно соответствовать числу ее избирателей.

Очень часто мы наблюдаем подобные ситуации. И там, где существует большое число партий, и там, где они формируют коалиции, такие ситуации более чем обычное явление.
Двухпартийная система

Конечно, схожие ситуации могут возникнуть и в странах, где нет пропорциональной системы. Но в таких странах, как Великобритания и США, существует тенденция к борьбе двух конкурирующих партий. В этой связи Уинстон Черчилль говорил: «Демократия является худшей формой правления, за исключением всех остальных». Этим он хотел подчеркнуть, что ни одна из форм правления не является идеальной и свободной от коррупции. И тем не менее, демократия является оптимальной из всех до сих пор найденных форм правления.

Исходя из этой логики, я сказал бы, что двухпартийная система является лучшей формой демократии. Поскольку она приводит партии к самокритичной оценке. Когда одна из двух больших партий терпит поражение, обычно она сама проводит у себя радикальные внутренние реформы. Это является следствием конкуренции и недвусмысленной позиции электората, на которую нельзя закрыть глаза. Благодаря этой системе партии вынуждены извлекать уроки из своих ошибок. Иначе, им конец.

Критикуя пропорциональную систему, я вовсе не стремлюсь дать совет всем демократиям отказаться от этой формулы. Я лишь хотел бы начать дебаты по этому вопросу. Убеждение, согласно которому можно логически доказать моральное превосходство пропорциональной системы, наивно и не выдерживает глубокого анализа.
Морально ошибочная теория

В заключение я хотел бы сказать, что не согласен с идеей, что пропорциональная система является более демократичной по сравнению с англо-американской системой, поскольку она опирается на устаревшую теорию понимания демократии как власти народа (которая отсылает нас в свою очередь к так называемой теории суверенитета государства). Эта теория — морально ошибочная и устаревшая, поскольку ей на смену пришла теория возможности смещения, которое приводит к созданию нового большинства.

Моральный аргумент, я считаю, еще более важен, чем практический аргумент, согласно которому нет необходимости существования более двух партий, ответственных и конкурирующих друг с другом, чтобы дать избирателям возможность выносить вердикт правительству с помощью своих голосов. Пропорциональная система несет в себе опасность того, что решение большинства будет сведено к минимуму и что партия, потерпевшая поражение на выборах, не извлечет из него необходимых уроков, что является необходимым для существования демократии. Для того же, чтобы большинство смогло принимать решения, важно наличие сильной и умелой политической оппозиции. В противном случае избиратели часто вынуждены сохранять плохое правительство единственно из-за отсутствия лучшей альтернативы.
Истинная функция политических партий

Но не является ли защита двухпартийной системы противоречием идее открытоко общества? Терпимость к различным мнениям и теориям, называемая плюрализмом, не является ли она характеристикой свободного общества, стремящегося найти истину? И не проявляется ли этот плюрализм в существовании многопартийности?

Я отвечу следующим образом. Функцией политической партии является формирование правительства или, в качестве оппозиции, осуществление критического контроля над правительством. Критически контролировать означает контролировать толерантность правительства по отношению к различным мнениям, идеологиям, религиям.

Некоторые идеологии попытаются — успешно или безуспешно — доминировать над партией или изменить ее. Таким образом, возникает чередование мнений, идеологий, религий, а, с другой стороны, конкуренция между крупными партиями.

Но идея, согласно которой плюрализм мнений должен непременно приводить к многопартийности, мне представляется политически неверной. И не только политически, но также и философски. Поскольку слишком тесная связь с партийной политикой плохо согласуется с чистотой доктрины.

[Михаил Меньшиков]

Эти дни я провожу в одном из уголков древней Греции, волею богов имеющем теперь русское уездное управление, городскую управу и все признаки нашей культуры. Просиживая длинные солнечные дни на высоте, над безбрежным морем, рассматривая многочисленные развалины старых башен и храмов, я невольно задумываюсь о далекой молодости человечества, о прекрасной и светлой - как у нас привыкли ее считать - эллинской цивилизации. Чем она поднялась тогда? Что дало расцвет ей? Что ее сгубило?

Уже 2300 лет назад этот "русский" теперь городок был сильной крепостью. Именно при осаде ее погиб босфорский царь с несколько странным для монарха именем - Сатир I. Ясно, что задолго до этого сатирического момента, может быть, со времен аргонавтов, благословенный край этот сделался греческим. Совершенно как в Элладе, здесь горы, рощи, воды были населены ореадами, дриадами, наядами; из чудных зеленовато-голубых волн, что бьют в подножье дачи, где я живу, тоже выходила когда-то Венера. Под мраморными колоннами на холмах тут тоже курились алтари Тучегонителю-Зевсу и всему хору вечно прекрасных, блаженных богов, что воплотили в себе юность арийской расы. Сверх того тут держался удивительный культ какой-то Деве. Но это меня отвлекает от темы. Я хотел бы пораздумать с читателем, отчего умер великий Пан? Отчего точно ветром сдуло древний роскошный расцвет человечества? Говорят: пришли варвары и смели в одну сорную кучу и богов с Олимпа, и героев с кудрявых берегов средиземного бассейна. Например, здесь прошли скифы, сарматы, гунны, готы, печенеги, половцы, турки. Бесчисленные орды человекоподобных обрушивались одною волною разрушения за другою, и в результате гениальная цивилизация погасла.

Что она тут действительно погасла и едва ли не навсегда, для этого достаточно рассказать мою сегодняшнюю прогулку на гору Митридат, где помешается крохотный музей древностей. Крутая, высокая гора, к склону которой прижался домик, где родился Айвазовский. Поэт этого берега родился чуть не столетие назад и давно умер, но у колыбели его возможны такие сцены.

- Что ж музей? Опять закрыт? Нет, это ведь черт же знает что такое! Написано на дверях: открыт от 10 утра до 6 вечера. Теперь половина 12-го. Под самой надписью "открыт" повесили замок. На что же это похоже?

- Подождем малость, - говорит кротко другой из толпы. - Авось придет сторож.

- Жди его! Он теперь в подвале сидит, - скептически замечает третий.

- А что ж он в подвале делает? - спрашивает наивно гимназистик.

- Известно что: водку дует. Пьяница, - что ж ему делать,

- Позвольте-с, - замечает кто-то, - в подвале он не может сидеть. Еще обедня не отошла. Подвал должен быть заперт!

- Да ен и заперт, - вставляет осведомленный парень. - По праздникам, действительно, нужно в подвал постучать, чтобы впустили. Впустят знакомую компанию - и запрут. Тебе не все ль равно пить, заперты двери аль нет. За запертыми даже лучше.

- Нет, вы войдите в мое положение, - волнуется господин, приехавший с большим фотографическим аппаратом. - Вы вот приезжие, а я даже здешний житель и который раз приезжаю, - никак не могу застать сторожа. Мне необходимо снять некоторые картины, и вот...

Кончилось тем, что господин сложил аппарат и поехал с сыном разыскивать подвал, где заседал сторож в служебные часы. Поехал бы к заведующему музеем - француз тут такой, но, говорят, тоже обожает Бахуса. В управу жаловаться, говорите вы? - пустое дело. Уже жаловались сколько раз, печатали даже в газете.

Вот какая цивилизация теперь на родине муз и граций.

Я поинтересовался, кто, собственно, должен считаться хозяином здешней культуры. Город держится отпуском хлеба. Правящее сословие в нем по преимуществу караимы. Позвольте перечислить фирмы, торгующие хлебом: Дрейфус, Тубино, Нейфельд, Ратгауз, Стюрлер, Ския-Крым, Флейшман, Даля-Орсо, Крым, Рейберман, Менделевич, Мустава Мамут и, наконец, Русское общество вывозной торговли. Допустим, что последнее общество действительно русское, но на 10,5 миллионов пудов хлеба, отпущенного за последние 8 месяцев, - знаете ли, сколько отпустило "Русское общество вывозной торговли"? Только 116 тысяч пудов. Всего лишь, стало быть, около одной сотой хлебного вывоза принадлежит русским людям. На 99 сотых культура здешних мест лежит на совести нерусских наследников древней цивилизации. Делая миллионные обороты, они даже не догадываются устроить приличный музей древностей с трезвым сторожем. Им и в голову не приходит реставрировать сгоревший во время революции 1905 года театр. Каменные развалины последнего до сих пор уныло торчат в центре города...

Кто были варвары, разрушившие древний мир? Я думаю, это были не внешние варвары, а внутренние, вроде тех, которых и теперь в Европе сколько угодно. Мне кажется, разрушителями явились не скифы и не германцы, а гораздо раньше их - господа демократы. Так как в эти дни, по случаю дополнительных выборов в Государственную Думу, снова по всей России закипели споры о демократии, то не лишне было бы многим государственным людям заглянуть в учебник и поточнее справиться, чем была демократия в ее классическую эпоху, чем она была в ее отечестве, "под небом голубым" родных богов?

О Древней Греции у нас в публике большею частью судят по Гомеру, по греческим трагикам, по прелестной мифологии, которую популяризировал Овидий. Но религия и героический эпос Греции - продукт вовсе не демократии эллинской, а более древнего аристократического периода. Теперь установлено, что античный мир - подобно христианскому - имел свое средневековье, довольно похожее на наше. Как наша демократия является лишь наследницей феодальной эпохи, доведшей культуру духа до расцвета мысли, так древнеэллинская демократия не сама создала, а получила в дар тот богоподобный подъем умов, которым отмечен так называемый "век Перикла". Великие люди этого века были или аристократы, или воспитанные в аристократических преданиях буржуа. Но как распорядилась собственно сама демократия с наследством предков - вот вопрос!

Чтобы понять, что такое был знаменитый афинский демос, нужно читать не трагиков, а Аристофана. Помню мое великое изумление, когда я впервые познакомился с его комедиями. Из них выступает живой, неприкрашенный народ греческий во всей своей невзрачной натуре. У меня нет здесь Аристофана, и я его не могу цитировать. Народ свободный, но даже в такой небольшой массе граждан - 20-30 тысяч человек, - что это была за пошлая толпа! Сколько невероятной грубости, цинизма, жадности, раболепия, трусости, суеверия самого темного и разврата самого неистового - и где же! У самого подножья великого Парфенона и боговидных статуй!

Подобно французской революции, которая сражалась с Европой моральными и физическими средствами, собранными в феодальный период, афинская демократия вначале была аристократична и силой инерции шла по стопам героев. Но чуждый ее природе подъем духа быстро упал. Чуждый ей гений погас. "Равноправие" - вот был лозунг, во имя которого эллинская демократия в эпоху персидских войн низвергла остатки олигархии. Провозглашен был, как и в наше время, принцип, что решение принадлежит большинству. Что же вышло? Очень скоро обнаружилось то самое, что мы видим в современной Европе, именно, что демократия по самой природе своей неполитична. На площади Афин толпился народ, нуждою и бездарностью прикованный с искони к вопросам плуга и топора, аршина и весов. Что могли понимать в вопросах внешней политики бедняки, не знающие точно, какие страны скрываются за горизонтом? Как они могли разобраться в вопросах финансовых или административных? Между тем пролетарии получили в стране решающий перевес. Вспомните, как они им воспользовались.

Чернь и власть

Сколько ни болтайте масло и воду, удельный вес сейчас же укажет естественное место обеих жидкостей. Чернь, даже захватившая власть, быстро оказывается внизу: она непременно выдвигает, и притом сама, неких вождей, которых считает лучше себя, то есть аристократов. Завязывается игра в лучшие. Чтобы понравиться черни, нужно сделаться ей приятным. Как? Очень просто. Нужно подкупить ее. И вот еще 24 столетия назад всюду, где поднималась демократия, устанавливался грабеж государства. Народные вожди сорили средства, чтобы выдвинуться, а затем довольно цинически делились казной с народом. Даже благородный Перикл вынужден был подкупать народ. В течение всего лишь нескольких десятилетий развилась грубая демагогия. Нечестные люди, чтобы захватить власть, бесконечно льстили народу. Они обещали несбыточные реформы и удерживались на теплых местах лишь подачками черни. Правда, вначале еще бодрствовал дух старого аристократизма. Власть площади сдерживалась магистратурой, выбираемой из более просвещенных и независимых классов. Каждое незаконное решение народного собрания могло быть оспариваемо на суде. Однако самое судопроизводство демократическое было ужасно. В невероятной степени развился подкуп присяжных. Чтобы затруднить этот подкуп, пришлось увеличивать число присяжных, а это было возможно лишь оплачивая их труд от казны. По мере того как пролетарии захватывали суд и власть, порядочные люди сами удалялись от этих должностей. В конце концов суд сделался простонародным. Что же могла обсуждать вонючая, по словам Аристофана, толпа в несколько сот человек? И как она могла разобраться в тонкостях права? Тогда именно и выдвинулись софисты, горланы, адвокаты дурного тона, и тогда суд сделался в их руках слепым орудием партийной борьбы. Смерть Сократа - одна из бесчисленного ряда "судебных ошибок" - показывает, какова была справедливость демократического суда. Установилась такая чудная система. Государственные финансы истощались в тратах на "обездоленный" класс. Покрывать недостачу приходилось конфискациями у богачей, а для этого создавались политические процессы. Толпа судей знала, что ей заплатят из конфискуемой суммы, - как же им было не признать богача виновным? "Всем известно, - говорил один оратор, - что пока в кассе достаточно денег, Совет не нарушает закона. Нет денег - Совет не может не пользоваться доносами, не конфисковать имущества граждан и не давать хода предложениям самых недостойных крикунов".

В силу этого в стране свободы и равенства ужасающе развились доносы. Адвокаты бессовестно шантажировали богачей. Последним, чтобы защитить себя, приходилось самим нанимать доносчиков и на подлость отвечать подлостью. Прелестная система!

Читая Аристофана, вы видите, что эллинскую демократию волновали те же идеи социализма и коммунизма, что теперешний пролетариат. Равенство "вообще" особенно охотно переходило в уме бедняка на равенство имущественное. Тогдашние товарищи пытались кое-где даже осуществить "черный передел" (например, в Леонтинах в 423 году, в Сиракузах при Дионисии, на Самосе в 412 году и пр.). Такой грабеж высших классов низшими раскалывал нацию и обессиливал ее хуже всякого внешнего врага. Над головой энергической, трудолюбивой, бережливой, даровитой части нации постоянно висел дамоклов меч: вот-вот донесут, вот-вот засудят, конфискуют имущество. Охлократия превзошла своей тиранией олигархию VII века. Немудрено, что лучшие люди Греции, познакомившись на деле с тем, что такое демократия, кончили глубоким презрением к ней. Фукидид называет демократический строй "явным безумием, о котором рассудительным людям не стоит тратить и двух слов". Сократ смеялся над нелепостью распределять государственные должности по жребию, в то время как никто не захочет взять по жребию кормщика, архитектора или музыканта. Величайший из греков - Платон - держался совершенно в стороне от политической жизни. Он думал, что при демократическом устройстве общества полезная политическая деятельность невозможна. Того же мнения держался Эпикур и пр. Демократия внесла с собою в общество междоусобную войну: лучшим - то есть наиболее просвещенным и зажиточным классам приходилось вступать между собою в оборонительные союзы от черни, вроде наших локаутов, и даже призывать на отечество свое чужеземцев.

Что такое была афинская демократия, это хорошо видно из того, что она, подобно нашим думцам, установила себе казенное жалованье. За посещение народного собрания граждане получали каждый по три обола; впоследствии эту плату увеличили до одной драхмы. А за регулярные собрания, более скучные, получали до 1,5 драхм. Не способным к труду гражданам государство стало платить по оболу и по два, то есть вдвое, чем нужно для того, чтобы прокормить человека. Роскошь аристократии, выразившаяся в искусстве, нисколько не облагородила чернь. Эта роскошь возбудила в демократии только зависть и вкус к праздности. "Народ в демократических государствах, - говорит один историк, - пользовался своею силою, чтобы пировать и развлекаться на общественный счет. Требовательность постепенно возрастала. В Тарсите справлялось больше празднеств, чем дней в году. Под всякими предлогами народу стали раздавать казну. Прежде всего в пользу народа обратили театральные сборы, а затем и разные другие. В эпоху Филиппа и Александра это содержание народа, так называемый феорикон, сделалось главной язвой афинских финансов. Она поглощала все ресурсы и, наконец, не на что было вести войну".

Вы думаете, демократия очнулась от этого безумия, видя надвигавшуюся тучу из Македонии? Ничуть не бывало. Только когда Филипп подступил уже к Афинам, Демосфену удалось уговорить граждан отказаться от даровых денег. Но едва лишь мир был восстановлен, сейчас же вернулись к феорикону, ибо, как выразился Демад, "феорикон был цементом, которым держалась демократия".

Истощить казну на кормление обленившегося народа и подготовить ее к неспособности вооружить отечество - вот немножко знакомая нам картина, имевшая прецедент, как говорится, в глубокой древности. Новгородцы, по замечанию Костомарова, пропили свою республику. Афиняне пропили свою. Едва ли не от той же причины пала величайшая из республик - римская. Демократия начинает с требования свободы, равенства, братства, кончает же криком: хлеба и зрелищ! А там - хоть трава не расти!

Не варвары разрушили древнюю цивилизацию, а разрушила ее демократия в разных степенях ее засилья. Пока пружиной древних государств служило стремление к совершенству (принцип аристократизма), пока обществом правили лучшие люди, культура богатела и народы шли вперед. Как только совершилась подмена классов, едва лишь худшие втерлись на место лучших, началось торжество низости и в результате - крах. Отчего пала Греция, эта неприступная цитадель среди морей и гор? Отчего пала русская Греция, Боспорское царство, находившееся почти в тех же условиях? Каким образом случилось, что целые столетия те же народы умели отбивать варваров, а тут вдруг разучились это делать? Все это объясняется чрезвычайно просто. Вместо органического, веками слагавшегося строя, где лучшие люди были приставлены к самой высокой и тонкой общественной работе, к последней подпустили "всех". "Все" сделали с обществом то же, что "все" делают, например, с карманными часами, когда "сами" начинают исправлять их кто чем умеет: иголкой, шпилькой, спичкой и т. д.

1909 г.

[Слон]

http://slon.ru/calendar/event/795913/
Григорий Голосов
Алёна Ковальская

Доктор политических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Григорий Голосов рассказал Slon о своей новой книге.

Политико-философское вступление

Первая часть моей книги «Демократия в России. Инструкция по сборке» поднимает вопросы о том, зачем вообще нужна демократия. Не скажу, что она особенно оригинальна, основные идеи там позаимствованы из «Демократии и ее критики» Роберта Даля. Если пересказать вкратце, то я предлагаю критику так называемой теории Guardianship. Эта теория состоит в том, что существуют мудрые правители, которые знают, как править, которые в высокой степени компетентны, и поэтому им, естественно, должны принадлежать бразды правления. Тогда возникает вопрос: каким образом эти мудрые правители будут передавать власть? Можно ли оставить этот критически важный вопрос на обсуждение избирателей, которые, в сущности, совершенно не компетентны, не интересуются политикой и ничего не понимают в окружающем их мире? Естественно, что правитель должен править непрерывно и как можно дольше, а если он уже не может править или умер, то лучше всего, если он назначает себе преемника. Вот предельно популярное изложение теории Guardianship.

В книге я пишу, что эта теория строится на двух неправильных допущениях. Одно из них – это допущение об исходной благости человеческой природы: подразумевается, что человек всегда действует добросовестно, в том числе и тот, кто занимает самые властные позиции. Но, конечно, это вопрос веры. Можно верить в то, что человек хорош по природе, или в то, что он плох. Демократ верит в то, что человек по природе плох, считает, что любой человек грешен, подвержен многочисленным соблазнами. А если он еще и располагает властью, то будет использовать ее в собственных интересах. Второе ошибочное допущение – что существует достаточная техническая компетентность для политического управления. В действительности такой компетенции в политике нет и быть не может. Любая политическая проблема предполагает множественность решений, каждое из которых будет по-своему правильно, поскольку принимается в интересах определенного политического субъекта. Такова природа всех решений, касающихся распределения ограниченных ресурсов. А все политические решения относятся именно к таким. Отсюда вытекает, что человек, который принимает решение, кажущееся ему самому технически компетентным, тем не менее действует предвзято – в интересах того социального субъекта, который он представляет, находясь у власти.

Например, если человеку нужно решить проблему доступного и комфортного жилья, а его интересы так или иначе связаны с банковским сектором, то единственное решение, которое покажется ему разумным, – развитие ипотечного кредитования. Человек, связанный с другими социальными и политическими субъектами, возможно, принял бы другое правильное решение. Но в конечном счете истины здесь нет. И поэтому для того, чтобы определить приемлемый для общества характер компетентности, в решении таких вопросов нужен внешний субъект. Таковым субъектом по отношению к правящему классу является народ. Однако необходимость народа для функционирования политической системы объясняется и другим способом: народ нужен для того, чтобы правящий класс сохранял естественную модель воспроизводства. Неестественная модель состоит в том, что правящий класс формируется за счет воспроизводства самого себя и отсутствует механизм по привлечению других людей к власти. Если отсутствует внешний по отношению к правящему классу арбитр, то этот класс будет воспроизводить себя до бесконечности.

Чтобы пояснить эту мысль для народа, я прибегаю к такой метафоре, как футбол: что будет, если все без исключения матчи станут договорными. И кто от этого пострадает? Пострадает ли народ? Нет, он все равно будет смотреть футбол по телевизору, так как другого футбола у него не будет. От этого пострадает сам футбол. Потому что постепенно на футбольных полях будет оказываться все больше физически слабых людей, которые попали туда не потому, что они хорошо играют, а по каким-то других причинам. Потом окажется, что даже дети нынешних футболистов испытывают затруднение, чтобы попасть на футбольное поле, потому что у самого главного по футболу есть свои дети. И в конце концов механизм воспроизводства правящего класса постепенно разрушается. Это требует, повторяю, внешнего арбитра, которым является народ – не в силу своей компетентности, а в силу своего положения по отношению к правящему классу.

Как совершенно справедливо говорят сторонники Guardianship, народ не разбирается в политике. Эмпирические исследования доказывают, что в любом обществе, даже самом демократическом, количество людей, которые интересуются политикой и в ней разбираются, ничтожно мало. Классические исследования в США показали, что так называемые «идеологи среди избирателей», то есть люди, способные представлять свои предпочтения в идеологических терминах, составляют от 3 до 7% всего электората. Все остальные, с точки зрения американских исследований, руководствуются другими соображениями, которые кажутся примитивными.

В действительности, однако, они являются адекватными в той роли, которую народ играет в политической системе и демократии. Народ, например, выносит свое суждение о действующих политиках по тому, как функционирует экономика в период их правления. Народ может руководствоваться эстетическими соображениями по поводу того, как выглядят политики и что они говорят. В политической теории такие подходы избирателей часто интерпретировались как фундаментально не компетентные и не правильные. Однако это тот способ, с помощью которого народ играет свою чрезвычайно важную роль. Но для того, чтобы он был арбитром, нужно, чтобы правящий класс выполнял те правила игры, которые позволяют народу таковым быть. Основным механизмом этого арбитража являются выборы. Так вот, забота правящего класса – в его собственных интересах обеспечить честность выборов, потому что если этого нет, то вся система рушится. Тогда, если мы считаем нужным каким-то образом воздействовать на результаты выборов, немного их корректировать, мы естественным образом возвращаемся к модели Guardianship. На этом позвольте закончить политико-философскую часть.

В заключение хочу сказать, что меня глубоко удручает состояние политической теории в России. Люди, которые ей занимаются, говорят на чрезвычайно сложном языке, который непонятен даже большинству из коллег. На мой взгляд, в России существует фундаментальный запрос на политическую теорию. Люди, подвергаясь телевизионной пропаганде, чувствуют, что им вешают лапшу на уши, догадываются, что их обманывают. Причем обманывают не в фактах, а чем-то фундаментальном, и для того, чтобы объяснить в чем, нужны именно политические теоретики, которые могли бы это сделать. Почему я и решил написать первую часть в этой книге.

Снижение барьера численности партии – колоссальный шаг вперед

Теперь пробежимся по институциональной инженерии. Партии, как вы знаете, теперь регистрировать достаточно просто. И основное упрощение механизма регистрации партий произошло по параметру, который я считаю критическим, – снижение минимальной численности: с 50 тысяч до 500 человек. Часто указывают на то, что в действительности численность не была главным основанием для отказа в регистрации последние годы, и это, в общем, на самом деле так. Как правило, Минюст давало отказы в регистрации по другим основаниям. Но нужно видеть и то, что завышенная численность этих 50 тысяч служила колоссальным барьером: собрать для начала партии 50 тысяч человек – невозможно. Поэтому я считаю, что снижение барьера численности партии – колоссальный шаг вперед.

Конечно, этот шаг власти предприняли не только под давлением декабрьских митингов (хотя вы помните, что у митингов одним из главных требований было изменение порядка регистрации партий), но и из собственных интересов. Эти интересы никогда не проговаривались. Можно попытаться реконструировать: они состоят в том, чтобы создать на следующих думских выборах ситуацию высокой партийной фрагментации. Что в сочетании с нынешней избирательной системой, которая, насколько я понимаю, не будет существенно изменена к следующим выборам, создаст ситуацию, которую можно описать на таком примере: «Единая Россия» получает 35% голосов, 34% голосов получают другие партии, преодолевающие пятипроцентный барьер, все вместе взятые. Несложно посчитать, сколько должно пропасть голосов для того, чтобы у «Единой России» при такой избирательной системе было простое большинство. Если мы зарегистрируем сотню партий, все они выйдут на выборы, и каждая получит по долям процентов, то эта цель будет выполнена.

Может быть и другая стратегия, чтобы создать фрагментированное пропутинское большинство в следующей Думе. Тем не менее я считаю, что эта реформа – важная и положительная реформа, большое достижение. Однако ее можно было бы провести действительно разумно. Почему? Потому что, как я уже сказал, отказы в регистрации поступали часто по другим основаниям. И эти основания в действующем законе о политических партиях остались. Партию могут не зарегистрировать в том случае, если у нее в уставе и программе написано нечто такое, что, с точки зрения чиновника Минюста, не соответствует содержанию закона, а практика показала, что суждения на этот счет чиновники выносят достаточно произвольно. Партия может получить отказ, потому что некто пожаловался на то, что ее съезд, который сформировал руководящие органы, прошел с нарушениями уставного порядка. И можно найти еще много всего. Закон о политических партиях колоссальный и очень длинный.

Как надо регистрировать партии? Надо исключить возможность для регистрирующего органа отказывать партии в регистрации. Как это сделать? Для этого нужно установить простой петиционный порядок регистрации партии, с тем, чтобы человек, желающий создать партию, печатал на свои средства петиционную бумагу, раздавал ее своим сторонникам, и они ставили свои подписи и заверяли нотариально. Под ответственность нотариуса, а не регистрирующего органа. Потом этот человек собирает все подписанные бумаги, приносит их, заверенные, к человеку в Минюсте. Человек в Минюсте не имеет по закону права отказать, если нотариус заверил подписи. Все. Вот так можно было бы создать неманипулируемую партийную систему, потому что нынешний закон сохраняет обширные возможности для того, чтобы не регистрировать те партии, которые власти регистрировать не захотят. И регистрировать, наоборот, в огромном количестве и бесконтрольно те партии, которые власти по какой-то причине сочтут полезными. Ну, прежде всего, для того, чтобы создать этот, условно говоря, тридцатипроцентный навес. Еще я не упомянул, что этим партиям нужно будет регистрировать региональные отделения. То есть, это, объективно говоря, не очень легкая процедура, но если будет политическая задача для обеспечения определенных результатов выборов – много партий, то нынешний закон это позволяет. А предыдущая его версия не позволяла, что в перспективе могло создать для самого же Кремля сложности.

Кто фальсифицирует выборы? Губернаторы

Теперь о губернаторах. Что ни делай с партиями, но если результаты выборов фальсифицируются, то и не важно, сколько в них участвует партий. А кто фальсифицирует выборы? Губернаторы. Говорят, это делает Чуров. Нет, Чуров – пропагандист, который объясняет, почему результаты не фальсифицируются. Более того, сама система, допустим, региональных избирательных комиссий тоже играет довольно скромную роль в этом. Это делают губернаторы, потому что они контролируют ситуацию в УИКах непосредственно. Поэтому если мы хотим честных выборов в России, нам вообще-то нужно изменить конструкцию региональной власти, при которой губернаторы несут ответственность перед федеральным центром. Эта ситуация еще и антиконституционна, между прочим. Она фундаментально противоречит духу российской конституции как федеративного демократического государства. Если мы – федерация и демократия, то глава региона должен нести ответственность перед народом региона, а не перед федеральным центром.

Сейчас, вы знаете, восстановили выборность губернаторов, причем митинги этого особенно не требовали. Не скажу, тем не менее, что это не было шагом навстречу народному настроению. Потому что опросы общественного мнения давно уже систематически показывали, что почти все путинские реформы российский народ проглотил без проблем. Но именно этот вопрос зацепил. Люди именно по поводу губернаторских выборов чувствовали, что у них было право, которое отняли. Поэтому когда Путин огласил реформу, это можно было рассматривать как своего рода уступку.

Но с уступкой получилось плохо, потому что власти посмотрели и поняли, что сделать ничего нельзя – слишком рискованный участок. Поэтому сначала они долго экспериментировали с президентским фильтром, который был исходно предложен Путиным. Выяснилось, однако, что фильтр нельзя создать таким образом, чтобы он работал удовлетворительно для них. Потому что если он необязательный, то он работать не будет, а если обязательный, то Путин будет говорить: вот ты будешь участвовать, а ты – не будешь. Тогда вся ответственность за результаты выборов ложится на него, и ничего, в сущности, не меняется. И они, в конце концов, додумались до муниципального фильтра, который, однако, настолько крут, что о выборности губернатора, в принципе, говорить не приходится. Подходящая формулировка – голосование населения по предложенным властями кандидатурам.

Я никогда не был и сейчас не являюсь сторонником прямой выборности губернаторов. Я считаю, что уроки девяностых годов в данном случае необходимо принять во внимание. И уроки я интерпретирую не так, как пропагандисты режима, которые говорят о том, что если народу дать волю, то он начнет избирать сплошь сепаратистов и бандитов. Среди людей, которых в девяностых избирали в губернаторы, изредка попадались бандиты и очень редко – мошенники. Тем не менее, оказавшись в губернаторских креслах, эти люди работали, в общем, не хуже, чем другие губернаторы той эпохи, поэтому я не вижу большой трагедии в том, чтобы подобного рода публика становилась губернаторами. Трагедию я вижу в другом – в том, что практически все региональные режимы, созданные в результате прямой выборности губернаторов, в девяностых стремительно приобрели авторитарный характер. Почему это произошло? Потому что в регионах отсутствовала какая бы то ни была институциональная среда, которая могла бы противостоять этой тенденции. В условиях, когда губернатор получал сильный прямой мандат на правление, в регионах отсутствовали оппозиционные партии. Если где-то они и были, то после первых же прямых губернаторских выборов, как правило, уничтожались. Иногда даже физически. Люди, входившие в эти партии, уезжали из регионов. Я не имею в виду, что их убивали, хотя и это тоже было. И еще более важно то, что в регионах отсутствуют законодательные собрания, которые могли бы служить институциональным противовесом губернаторам. Это гораздо более фундаментальная проблема, и в рамках президентской формы правления, которая подразумевается как раз прямыми выборами губернаторов, эту проблему решить невозможно.

Поэтому я считаю, что плохо то, что Путин заменил выборность губернаторов на их назначаемость, но раз уж он отменил прямые выборы, то восстанавливать их не следует. И я предлагаю другую модель, которую в двух словах могу пересказать так: проходят выборы регионального законодательного собрания. В них участвуют партийные списки и независимые кандидаты, а во главе партийных списков стоят люди, каждый из которых претендует на то, чтобы стать губернатором. После выборов законодательное собрание формируется, и в этом собрании проводятся уже губернаторские выборы. В них участвуют лидеры списков, преодолевшие установленный барьер, и те самовыдвиженцы, которые захотят участвовать в этих выборах, которые победили на выборах в округах. Выборы проходят в два тура, и результатом их является избрание губернатора, который в течение первого года пользуется некоторой институциональной автономией от законодательного собрания. То есть в течение первого года после прихода к власти ему нельзя выносить вотум недоверия, а затем уже можно, и я полагаю, что после вынесения ему вотума должен вступать в дело механизм, предусматривающий некоторое участие федерального центра. Потому что именно в силу институциональной неразвитости регионов конфликтные ситуации после таких даже выборов вполне возможны, и федеральный центр может играть положительную роль своим арбитражем между конфликтующими региональными элитами.

Я полагаю, что если бы в первой половине двухтысячных годов при той системе, которая тогда существовала, Путин был институционально способен, ему ничего не стоило бы вмешаться в ситуацию в Алтайском крае, – и Евдокимов был бы жив, и население края было бы более счастливо. Таким образом, я считаю, федеральный центр должен сохранить некоторые функции в формировании региональной власти, не отменяя той фундаментальной вещи, что исходная политическая ответственность должна лежать на губернаторах перед народом региона. Кроме того, федеральный центр должен нести определенные санкции. В частности, если, допустим, федеральный центр увольняет губернатора, то исходом этого увольнения должны стать новые выборы, так что в конечном счете решение все равно остается за народом.

Нужно, чтобы в Думе заседали те люди, за которых голосуют

Теперь о думской избирательной системе. Это, наверное, самый сложный момент, потому что очень трудно объяснить, чем плоха та избирательная система, которая применялась с 2007 года и применяется ныне для выборов депутатов государственной думы. Люди понимают, что что-то не так, и чаще всего они относят это к тому, что выборы проводятся нечестно. Но в действительности у этой избирательной системы есть один существенный недостаток, который трудно объяснить даже в специализированных аудиториях. Я все же попытаюсь. Все депутаты Государственной думы в РФ избираются в едином общенациональном избирательном округе. Это очень редкая система. Из зрелых демократий выборы в единых общенациональных округах применяются лишь в двух сравнительно небольших и территориально гомогенных странах – Израиле и Нидерландах. В России единый округ был позаимствован из немецкой избирательной системы. Однако там он применяется в рамках смешанной избирательной системы, то есть сосуществует с округами, как оно было и в России, хотя несколько иным способом, до 2007 года. Теперь все 450 человек избираются в одном округе.

К чему это ведет? Прежде всего, к колоссально завышенному барьеру представительства. Для того, чтобы попасть в Думу, партия должна набрать несколько миллионов голосов. Партия, набирающая менее трех-четырех миллионов, не попадает в Думу почти с гарантией. Это неправильно. Причем в двух смыслах. Во-первых, это чревато недопредставленностью значительных сегментов населения. Во-вторых, это чревато крайне негативными последствиями для партийной системы, потому что партии развиваются на территориях. Если мы хотим иметь здоровую партийную систему, мы должны заботиться о том, чтобы у партий появлялись территориальные базы. При нынешней избирательной системе партиям невыгодно, совершенно ни к чему и невозможно создавать территориальные базы.

Затрону и тему партийных списков. Деление партийного списка на территориальные группы, как это делается в России, совершенно детская затея, которая никогда не работала. Когда она честно применялась в девяностых годах, она всегда давала парадоксальные результаты. А когда она стала применяться нечестно, как в двухтысячных годах, в особенности в течение последних пяти лет, то приобрела явно негативный характер. Одно из негативных последствий – когда люди, которые фигурируют в партийных списках на первых местах, в действительности не собираются заседать в Думе. Фактически избирателя обманывают, говоря, что у них партийный список во главе с Путиным. Путин не будет заседать в Думе. Нужно, чтобы в Думе заседали те люди, за которых голосуют. Если единый список без этого деления на территориальные части, то паровозы находятся вверху, а дальше идут всякие людишки, которые, наверное, и попадут в Думу. На региональных выборах, где отсутствовали территориальные группы, так оно, в общем, и было.

Ну и, наконец, невозможно разумно проголосовать за список из 450-500 человек. Невозможно его осмыслить. И территориальные группы тоже не помогают. Пропорциональную систему в России, как я полагаю, применять нужно. Я разбирал несколько альтернатив пропорциональной системе, в том числе и чисто мажоритарную, смешанную и несвязанную, которая применялась до 2007 года, и смешанную связанную, которая применяется в Германии. Все эти альтернативы по причинам, в которые я сейчас не стану вдаваться, я отвергаю. Полагаю, что, применяя пропорциональную систему, нужно применять ее нормально, как во всем мире. То есть создавать сравнительно небольшие избирательные округа, в которых выдвигали бы небольшие списки. Можно было бы привязать эти округа к субъектам федерации, тогда некоторые округа были бы одномандатными. Но ничего страшного в этом я не вижу – если, допустим, в Карачаево-Черкесии выборы будут проходить в одномандатном округе, то избирут они того же самого человека, который сейчас называется «единороссом», и никакой катастрофы в этом не будет. А в тех регионах, где действительно возможна соревновательная политика, а это большинство русских регионов, применялась бы пропорциональная система. Можно было бы укрупнять субъекты федерации для думских выборов.

Если бы округа были сравнительно небольшими, то совершенно отпала бы необходимость в общенациональном барьере представительства. Партии, которые пользуются поддержкой на территориях, попадали бы в Государственную думу. Например, если бы результаты выборов 2011 года были подведены по системе, в которой были бы округа средней и малой величины, то по меньшей мере от Москвы и Петербурга «Яблоко» прошло бы в думу, причем у него была бы довольно большая делегация, потому что это большие субъекты федерации. Кроме того, исчез бы такой совершенно дикий элемент нынешней избирательной системы, как премирование регионов с искусственно завышенной явкой избирателей. Сейчас представителей Чечни, скажем, в Думе непропорционально много. Почему? Потому что в Чечне сообщается о высокой явке. Там она, наверное, действительно высокая. Но это неправильно. Нельзя санкционировать людей за то, что они отказываются использовать свое право ходить на выборы.

Российские власти иногда делают совершенно феноменальные вещи. Допустим, когда Медведев объявил о своем пакете реформ, то он между прочим сказал, что в России будет биноминальная избирательная система. Он это сформулировал кратко, но двойного понимания тут не могло быть. Биноминальная система – мажоритарная система, которая применяется в Чили, где она и была изобретена при Пиночете, и у нее есть интересная особенность: если есть лидирующая партия и если следующая по величине партия отстает от нее довольно серьезно, то лидирующая партия получает колоссальный бонус. Допустим, если у нас лидирующая партия имеет 30% в электорате, а следующая за ней – 10%, то у лидирующей будет очень большой бонус. Я посчитал и выяснил, что если бы в 2007 году применялась биноминальная система, то «Единая Россия» получила бы 80% мест – на самом деле она получила тогда порядка 70%. А в 2011 году она получила бы 70% мест – на самом деле, после всех подсчетов, у нее сейчас порядка 53-55%. К счастью, этот проект биноминальной системы не пройдет. Насколько, я понимаю, у нас будет та же избирательная система, что применялась в 2011 году, если, конечно, она доживет, потому что избирательная система как раз меняется непосредственно перед думскими выборами.

В условиях демократии сверхпрезидентская система работать не может

И последнее, что я хотел из институциональных тем обозначить, – общеинституциональный дизайн как средство разграничения полномочий между президентом и парламентом. Нынешняя российская конституция относится к редкой категории так называемых президентско-парламентских систем. Потому что Дума имеет определенные полномочия по формированию и отставке правительства. Вы знаете, что она утверждает кандидатуру премьер-министра и вправе выразить правительству вотум недоверия. Дума почти никогда не пользовалась этими своими компетенциями, хотя был один исторический случай, когда было сформировано правительство, скорее отвечавшее предпочтениям Думы, чем президента, – и было это осенью 1998 года правительство Примакова. И у российской конституции 1993 года по этим параметрам есть еще одна широко известная особенность – концентрация колоссальных полномочий в руках президента. Президент в России располагает, особенно в государственной области, полномочиями, которые нехарактерны для президента в других президентских системах. Поэтому российскую систему иногда называют сверхпрезидентской. Это тоже справедливо.

То есть парадокс конституции 1993 года состоит в том, что она одновременно создает и чрезвычайно усиленную, и, с другой стороны, несколько ослабленную версию президентской системы. А в условиях демократии такая система работать не может. Почему? Потому что демократический институциональный дизайн, если он вообще предполагает фигуру президента, должен быть рассчитан на ситуацию, когда большинство в парламенте принадлежит партии, враждебной по отношению к президенту. Это абсолютный минимум институциональной инженерии. Дизайн должен минимизировать риски. Нынешняя российская конституция их не только не минимизирует, но, наоборот, увеличивает. Потому что, с одной стороны, она не предполагает абсолютно никакого решения этой ситуации, а с другой стороны, снабжает президента колоссальной властью, которую он, естественно, хочет использовать для того, чтобы как-то нивелировать последствия возможного конфликта. Нежелание властей присутствия оппозиции в Думе обусловлено этим, в общем-то, добросовестным соображением, состоящим в том, что если при нынешней конституции в Думе будет оппозиционное большинство, то все развалится к черту.

Но отменять эту конституцию власти не хотят, потому что они поняли: если применять ее недобросовестно, то она дает колоссальные возможности, которые неведомы другим институциональным дизайнам. И мы это видели на примере замечательной ротации Медведева–Путина. Ни один институциональный дизайн не позволил бы сделать такой финт ушами. Человек решает, что можно формально отдать власть другому человеку, фактически сохранив ее у себя. В нормальной президентской системе это не сработало бы. В парламентской системе такие ходы вообще невозможны. Но в той модели президентско-парламентской системы, которая существует в России, это не только позволено, но и, в общем, всем сошло с рук. Понятно, что они не хотят от этого отказываться.

Какая альтернатива? Одно решение состоит в том, чтобы просто-напросто ввести в России нормальную президентскую систему. Причем нормальная система предполагала бы снижение президентских полномочий. Президент лишился бы значительной части своих возможностей издавать указы, других административных полномочий. Но при этом исчезла бы фигура премьер-министра, президент фактически возглавлял бы правительство и нес за его деятельность полную ответственность. В ходе последней избирательной кампании был эпизод, когда Путин с некоторой симпатией отозвался о такой модели. Я считаю, что было бы неправильно создавать в России президентскую систему – именно потому, что даже при ослабленных президентских полномочиях она создает слишком серьезную угрозу для авторитарного перерождения.

Эмпирически доказано, что президенциализм гораздо больше угрожает демократии, чем парламентская система. Очевидная альтернатива президенциализму состоит в том, чтобы ввести парламентскую систему. Я, по правде сказать, не вижу почти никаких серьезных возражений против того, чтобы установить в России парламентскую систему, когда люди избирали бы парламент. Парламент, если там есть партия большинства, формировал бы правительство большинства, если нет, а в России это вероятно, формировал бы коалиционное правительство. Конечно, нельзя пройти мимо того, что часто говорят: в России такие слабые партии, будет хаос. Я бы сказал, что российская партийная система, когда она более-менее органично развивалась до середины двухтысячных годов, развивалась, тем не менее, медленно, и основным препятствием была именно президентская система. Эта система не способствует развитию партий. Почему? Потому что партии при президентской системе не являются ответственными политическими игроками. Однако президентская система без партий тоже работает плохо, как и парламентская. Поэтому, обсуждая этот аргумент, я бы привел высказывание Мао Цзэдуна: «Если хочешь научиться плавать – плавай». Если хочешь, чтобы у тебя была партийная система, используй парламентскую как можно в большей степени. Я думаю, что тут не было бы особенных проблем с точки зрения функционирования российского государства как механизма для его граждан.

Есть некоторая проблема с тем, что Россия, хочет она этого или нет, является сверхдержавой и будет ею оставаться. И это крупнейшая ядерная держава. Кроме того, Россия сталкивалась в обозримом прошлом и может сталкиваться в будущем с серьезными внешнеполитическими угрозами. Россия находится в климатическом поясе, который располагает к природным катаклизмам. Стало быть, в России периодически должны возникать ситуации, которые требуют оперативного реагирования и концентрации власти в одних руках. Я полагаю, что, исходя из этих соображений, президентскую должность в России можно было бы оставить, сохранив президента с достаточно большими полномочиями, но сделать их ограниченными весьма узким кругом тех сфер, которые я сейчас перечислил. Под ответственностью президента могли бы быть, как оно по действующей конституции и является, оборона, безопасность, внешняя политика. Кроме того, те функции в области региональной политики, которые я отметил, когда говорил о губернаторах. Можно было бы создать такой институциональный дизайн, который, в сущности, был бы ближе к парламентской системе. В политологии есть специальный термин – премьерская президентская система. Я не очень охотно употребляю этот термин, потому что он относится, прежде всего, к неудачному французскому институциональному дизайну Пятой республики, там слишком многое было сделано неправильно. Есть более удачные примеры – Польша, Румыния.

[Дмитрий Куликов]

http://www.odnako.org/almanac/material/show_28035/

За три столетия демократия превратилась в декоративную конструкцию, имитирующую власть народа. Культурно-исторический кризис либерально-демократической модели с каждым днём становится всё более очевидным.

Собственно, действительного народовластия в истории человечества ещё ни разу не было.
Заслоняться от проблематизации существующего политического строя известной фразой Черчилля «Демократия — худшая форма правления до тех пор, пока вы не сравните её с остальными» (Democracy is the worst form of government unless you compare it to all the rest) больше не представляется возможным. Настало время сравнивать. Приходит понимание, что либеральная демократия к народовластию не имеет никакого отношения, что народовластия не существует, что в большом числе конституций о принадлежности власти народу написана ложь. Что же это такое — народовластие?
От Афин до самых до окраин

Конец XIX и весь XX век сильно повлияли на представления о демократии, в корне изменив их. По крайней мере, о демократии времён античности, которая была способом организации власти меньшинства над большинством. В этом заключался главный секрет её эффективности.

Для того чтобы участвовать во власти (демократически организованной), необходимо было быть: а) свободным от рождения; б) мужчиной; в) гражданином. Только при наличии этих трёх признаков можно было участвовать в демократии и обладать политическими правами, точнее, одним синтетическим политическим правом — властвовать, иметь власть. 



И в греческом полисе, и в Римской республике таких демократически имеющих власть было заведомое меньшинство. В форме демократии они властвовали над большинством (рабы, вольноотпущенники, не граждане, женщины). Важно понимать, что как только в истории пропорции смещались и круг «демократически властвующих» расширялся, немедленно следовало изменение формы властвования, как правило, в сторону диктатуры (монархии), способной сохранять власть меньшинства над большинством. 
Это, во-первых.

Во-вторых, несколько слов о гражданстве. Римское гражданство времён республики подразумевало далеко не только права, но и обязанности. Главная обязанность римского гражданина состояла в том, чтобы вовремя занять своё место в строю когорты, центурии и легиона, в том, чтобы отдать свою жизнь за Рим. Так же дело обстояло и в античных Афинах. Только граждане, имеющие политические права и обязанности, могли быть носителями и участниками демократии, в то время — народовластия.

Народ Рима или народ Афин и был тем самым правящим меньшинством, состоящим из граждан. Весь народ мог собраться на Форуме или на Агоре и вершить судьбы государства. Все остальные, кого в эти места не допускали, соответственно, никаким народом не являлись и к демократии (народовластию) отношения не имели.

За этим стояла железная логика: древние греки отлично понимали, что Человеком может считаться только тот, кто обладает политическими правами и обязанностями, остальные, по мнению греков и римлян, не люди. А народ может состоять только из людей.

Эпоха возрождения


Со времён английской революции (1649) и практически до революции российской (1917) все демократии оставались формой властвования меньшинства над большинством. Все западные демократии этого времени были цензовыми, то есть допуск к демократическим процедурам был сильно ограничен. Владимир Ленин называл эти демократии буржуазными, хотя ценз был не только имущественный, но и половой, и расовый.

Народ понимался в этих демократиях так же, как в Древнем Риме. Знаменитая преамбула к Конституции США, начинающаяся словами «Мы, народ Соединённых Штатов» (We the People of the United States), подразумевает имущественный, расовый, половой, высокий возрастной ценз для обладания политическими правами и формирования того самого властвующего народа. К народу США не относились в то время индейцы, рабы, чернокожие, женщины, бедняки, лица без гражданства.

Таким образом, американская либеральная демократия, которую США продвигают по всему миру в качестве эталона, сложилась исключительно как форма власти меньшинства над большинством. Формально чернокожие получили политические права только в 1870 году, женщины — в 1920-м (активное избирательное право), имущественный ценз полностью был ликвидирован только 23 января 1964 года, когда 24-я поправка к Конституции США была принята конгрессом. Она вводит запрет ограничения избирательных прав по основаниям неуплаты налога. Необходимость принятия поправки объяснялась политикой ряда штатов, которые стремились не допустить к выборам бедное население (значительную часть которого составляли афроамериканцы и иммигранты).

Таким образом, к всеобщей (массовой или тотальной) демократии США переходят только в последней трети XX века (и то оставляя, например, такой «пережиток», как коллегия выборщиков и непрямые выборы президента).

Переход к тотальной демократии привёл к крушению Британской империи, по крайней мере, к формальной независимости большинства британских колоний. И это тоже случилось на границе последней трети XX века. Что же заставляет США и Запад в целом отказываться от ограниченной цензовой демократии и переходить к демократии всеобщей или полному народовластию?
Историческая альтернатива


Россия перешла к всеобщей массовой демократии стремительно и исторически одномоментно, вместе с большевистским переворотом 1917 года. Оформлен этот переход был Конституцией 1936 года, сообщившей о том, что социализм в СССР в основном построен.

И Ленин, и после него Сталин опирались непосредственно на волю большинства. Ведь это большинство хотело, чтобы не было богатых. Вот их и ликвидировали. Правда, довольно быстро выяснилось, что, для того чтобы властвовать, опираясь на волю непосредственно большинства, нужно ликвидировать всё несогласное меньшинство — уничтожить, выслать, интернировать. Большинство должно быть монолитным и не иметь политической и идеологической альтернативы. Оно должно быть тотальным, всеобщим, когда для меньшинства не остаётся места. Внутри общества победившего большинства возможна любая «демократия», если она не касается вопросов реальной политики и власти.

Советский Союз, который победил фашизм и в котором были реализованы и всеобщее избирательное право, и равенство полов, и расовое равенство, после Второй мировой был безусловным лидером и образцом для человечества, как любили тогда говорить, локомотивом прогресса. США и Великобритания объявили СССР так называемую холодную войну и одновременно занялись глубокой модернизацией собственной общественно-политической и социальной системы.

Модернизация эта шла по нескольким направлениям. Во-первых, глубокая идеологизация западного населения. Нужна была ещё одна светская вера, способная конкурировать со светской верой в коммунизм. Такая вера в либеральную демократию как высшую ступень развития человеческого общества была создана. Во-вторых, средний уровень жизни на Западе должен был превосходить уровень жизни большинства в СССР.

Модель потребительского общества возникла тогда же. В ней, кстати, ничего нового нет. Это модель позднего Рима, воплощённая в девизе «Хлеба и зрелищ». Оба направления модернизации должны были эффективно компенсировать переход к всеобщей демократии в странах Запада, к которой их подталкивало наличие такой демократии в СССР.

В это же время начинают формироваться так называемые избирательные технологии. В позднем Риме, для того чтобы быть избранным, нужно было содержать обширную клиентелу и быть отъявленным популистом. Довольно быстро избирательные технологии ХХ века превращаются в манипулятивные, отрефлектированные и в литературе — «Вся королевская рать», и в кино — «Хвост вертит собакой». Ошибкой является полагание этих случаев как единичных фактов, а не как системных признаков современной всеобщей демократии.
Тотальная демократия сегодня



Итак, за 300 лет буржуазная (классовая) демократия из формы организации власти меньшинства над большинством (собственно, такими же формами являются и сословная и абсолютная монархии, и олигархия, и диктатура) превратилась в декоративную конструкцию всеобщей демократии, в которой с большей или меньшей эффективностью имитируется народовластие.

Почему имитируется? Да потому что тот или иной политический курс практически никак не зависит от результатов народного волеизъявления. Более того, сегодня практически невозможно найти какие-либо принципиальные отличия в программах политических партий и политических деятелей, если не брать в расчёт маргиналов. Власть должна нравиться народу — вот главное требование к любой политической программе. Ему можно соответствовать в условиях избыточного потребления и займов, но это невозможно, когда уровень жизни основной массы населения (народа) падает. Легко потреблять ресурсы всего мира, оплачивая их долгами и экспортируя лишь демократию в виде революций. А что делать, если революция придёт и к тебе, потому что в долг больше не дают? Имеют ли право на восстание народные массы в США, если их не устраивает ни одна из двух существующих партий? Это то, что нам предстоит скоро узнать. Отказать своему народу в таком праве, возведя либеральную демократию в ранг светской религии, будет очень трудно.

Реально ли действительное народовластие? Или оно возможно только в тоталитарном обществе большинства, лишившего меньшинство всяких прав или самого существования? Скорее всего, в ближайшее время мы будем наблюдать разрушение общественного консенсуса в США и ЕС. Действительного народовластия в истории человечества ещё ни разу не было. Всеобщая демократия продолжает оставаться идеей, привлекательной, но пока нереализуемой.

[Перикл]

Обьединил две темы в одну. На первую было 5,500 заходов. На вторую 4,228.