[Олег Добродеев]

-С 11 ноября у информационной программы НТВ появляется дополнительно шесть часов эфирного времени. Это четыре часа утреннего эфира, ежечасовые выпуски новостей днем. С нового года появятся новые вечерние программы. Время 22-часовой программы будет увеличено, она станет носить более журнальный характер. Не просто фиксация событий дня, но и некие явления, остающиеся за кадром. Я говорил, что всякая телевизионная программа имеет свой век. Сейчас исчезают программа «Намедни» Леонида Парфенова. Она исчерпала свой цикл, что подтверждается замерами аудитории, интересами рекламодателей, да и самими возможностями Парфенова, который может делать куда больше, чем еженедельную передачу. Его новый проект станет с нового года очень заметным на телевидении. Это будет некая хроника нашей жизни.
Вообще, принцип четвертого канала-информация. В самом широком смысле слова. Сюда войдут документальные сериалы Би-би-си, о которых я говорил. Пока у нас нет своих аналогов, мы будем показывать их на нашем канале. Сюда же войдут специальные программы о кино, музыке, театре, о способах выживания в нашей жизни, о медицине, многочисленные расследования, ночная жизнь, к примеру, Высшего Волочка-вместо эротического канала осле полуночи. Короче, все то, что составляет фактическую сторону жизни.
Это канал для тех, кто любит факты. В нашем обществе таких примерно четверть всего населения. Наши проблемы связаны сегодня именно с расширением канала, упираясь, как водится, в чисто технические вещи. Скажем, не работает лифт в «Останкино», не пришли камеры. Нет машин. Не удается быстро что-то растаможить. То есть, как обычно, новое дело начинается с деяния его у себя на коленках, хотя вроде бы все знали заранее.
Большая пролема и поиск новых людей, которые могут вести передачи. На днях молодой корреспондент передал со сьезда СТД нечто вроде того, что «Калягин пытался нажать на самые чувствительные кнопки актерских душ». Перепутал кнопки со струнами и получился баян. Что делать… Это вопрос опыта. Предотвратить появление неверной информации перед самым эфиром практически невозможно.
Я не смотрю сюжет до выпуска. Разбор только поссле эфира. То же сается устранения каких-то политических шероховатостей. Абсолютно пусьтое дело. Достаточно опыта той же программы «Время». Как только вводилась жесткая цензура, тут все выходило наоборот. Знаменитый пример, как через две недели после андроповского требования самых жестких проверок государство Гренада перепутали с испанской провинцией. Обычно это приводит к обратному результату. Программа вышла, тогда ее и можно обсуждать.
Конечно, это не значит, что нет некой суммы вводных установок за неделю. Здесь много нюансов, балансирования. Допустим, на этой неделе у нас было много Чубайса либо много криминальной информации. Значит, на следующей неделе возникает ччто-то иное. Это понятно.
С другой стороны, важнейший вопрос-самоцензура и ограничение в информации. Есть акие ситуации. Был момент, когда мы буквально высели на волоске-в начале чеченской войны. На совещании в Белом доме Сосковец заявил, что мы признаемся враждебной телекомпанией и нам вообще пора сматывать за удочки. Естественно, в такой момен наши службы переходят на режим повышенной осторожности. Приходилось отсматривать все материалы, приходящие из Чечни, и вносить определенные поправки. Не убирать фактическую правду, но снимать возможные раздражители.
Поводом послужила карта, показанная нами одновременно с информацией Интерфакса о том, что конфедерация народов Кавказа в таких-то городах организовала свои мобилизационные пункты. Но причина была глубже-весь обьем информации, который шел из Чечни. Там у нас работали три группы, и в каждой программе было, по меньшей мере, семь-восемь минут. Сама картинка не совпадала с тем, чего ожидали люди, принимавшие решение о вводе войск в Чечню. Известны же слова одного из тех, кто принимал его, что он этих чеченцев знает: пусти туда три танка, они бросятся врассыпную. На таком уровне была оценка ситуации.
Наша позиция после этого, как все это кончилось, воспринимается адекватнее. Я считаю, что само появление на экране Удугова, Дудаева, Яндарбиева, их идентификация в сознании зрителей помогла избежать человеческого отторжения, которое было бы гораздо серьезнее, чем сейчас.
При всем том есть вещи, которые могут спровоцировать ситуацию в той же самой Чечне или в любом другом месте, идет ли речь о конфликте на Смоленской атомной станции, или о забастовке авиадиспетчеров в Быково. Вставлять в репортаж синхрон, который носит откровенно подстрекательский характер или просто может спровоцировать некое развитие событий, запрещено категорически.
Другая опасность-это возможность повлиять на информацию точкой зрения, устраивающей определенных людей или структуры. Есть, скажем, журналисты работающие с силовыми структурами. Волей-неволей они могут стать проводником заложенной в их сюжеты идеи. Допустим, появляется невероятно эксклюзивная картинка, подобно которой никто никогда не видел. Захват шпиона или что-то еще. Но там может присутствовать еще нечто в качестве условия появления сюжета в эфире или бесплатного приложения к нему. Некая дезинформация к информации. Практически любая эксклюзивная видеоинформация, пришедшая откуда-то со стороны, сопровождается такими моментами. Сейчас полно всяких пресс-служб, паблик рилейшнз, которые должны обеспечить адекватный образ своей организации в СМИ, и в первую очередь на телевидении. Твоя задача-снять эти «дополнения» к информации или не двавать эту информацию вообще. Есть ситуация, когда для нас не является главным оказаться первыми в журналистском расследовании. Помните нашумевший сюжет о радиоактивном контейере, найденном в одном из московских парков? Занятно было потом читать в газетах всякие домыслы о нашей роли в этом сюжете и обрушившихся на нас за него карах. На самом деле спецслужбы знали об этом конвейере за пять дней до его появления там.
Профессионально занимаясь информацией, мы действительно знаем много всего и иногда даже слишком много. Это касается и «антилебедевской недели», которая вызвала, наверное, самые большие за все время существования телекомпании разночтения. Достаточно сказать, что многие документы, связанные с Лебедем, в том числе и по «Российскому легиону», я лично виде еще до того, как их показал Куликов. На самом деле это только один из «засвеченных документов». Их аутентичность и последствия, к которым они могут привести для меня как информационщика и историка, не являются вопросом. Они ведут к слишком драматичному пути развитию.
Но заданность в информационных программах недопустима. Я не могу, например, декретом ввести «антилебедевские» настроения, а через неделю декретом поменять их на «пролебедевские». Это бумарангом ударит по нам же самим. Здесь очень тонкая грань. В тот момент, когда мы начнем «обслуживать» существующую власть и не давать «неудобную» ей информацию, мы тут же теряем самое дорогое, что у нас есть,-зрительский рейтинг. Теряя рейтинг, мы тут же теряем рекламу. Теряем рекламу-и мы никому не нужны. Вот и все.
Я не считаю, что у нас «война в Лебедем». Лебедь-это одна из политических фигур, активно действующих сегодня, которая представляет для нас совершенно определенный интерес. Как наши отношения будут развиваться-покажет его политическое будущее. В данном случае мы являемся только посредниками, не более того.
Есть некие знаковые вещи. То, что показали все-Тула и два генерала, плотно стоящие на трибуне, Коржаков и Лебедь,-это символ, на который нельзя не обратить внимания. Жизнь тысячекратно сильнее любых трактовок и интерпретаций. Этот кадр не надо сопровождать никакими словами. Для Ельцина он говорил несравненно больше, чем все те материалы, которые он получал до и после. Я думаю, что свое решение Ельцин принял бесповоротно, как раз посмотрев информационную программу.