-Жизнь заставила. Когда закрывают, режут, кромсают твое детище, когда омают жизнь твоим коллегам, надо что-то делать. Можно было, конечно, отсидеться чистеньким, смириться. Наша команда решила сражаться.
Мы, конечно, соглашались на какие-то компромиссы, купюры, но они были минимальными по сравнению с тем, что могло быть. Шли сражения за каждый кусочек программы. Мы научились использовать общественное мнение, шантажировали наше руководство невыходом в эфир. И все равно нас постоянно пытались закрыть, а меня уволить. И тут подоспели выборы на первый сьезд народных депутатов СССР, и шесть первых лиц Ленинграда провалились. Тогда и выдвинули меня, а я согласилась на это сумасшествие, на эту нелепость, потому что, конечно, ни в одном нормальном государстве невозможно представить, чтобы журналист был и одновременно депутатом. Но в тех условиях депутатский мандат казался, может быть, единственным средством спасения и защиты дела и людей, которые были рядом. Я тогда проиграла следователю Николаю Иванову…. Так состоялось мое вовлечение в политику, которое, кстати, стоило мне дорого. Я этого еще никому не рассказывала: после всех предвыборных передряг, после очередного решения расформировать нашу художественную редакцию, я вдруг поняла, что у меня что-то с глазами-читаю сценарий, а все буквы шиворот-навыворот. И дальнейшая головная боль. Несколько дней промучалась, а потом обратилась к врачу, которая посмотрела меня и сказала: «У вас кровоизлияние в желтое пятно, в центр, вся сетчатка в крови. Это микроинсульт». Катастрофа! Мои ребята созвонились с С. Федоровым, я прилетела в Москву, и замечательный врач, блистательный хирург Николай Николаевич Пивоваров, обследовав меня, вынес приговор: «Ваш левый глаз никогда не будет видеть. Погибли зрительные нервы». Внешне это, слава богу, незаместно. Кровоизляние рассосалось, но левого глаза у меня нет. Поэтому, что такое политика и что такое борьба за прессу-я знаю лучше многих.
|