*3363. Постъюбилейное

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31282
3 ИЮЛЯ 2017

ТАСС

Кажется, что дискуссия о Сталине изрядно всем надоела. Стороны ходят по кругу (и я в том числе, признаю), не в силах вырваться из коллективно сочиненных парадигм. Но когда кто-то снова подливает бензинчик (в данном случае подлил мэтр Генри Резник), то выясняется, что ничего не закончилось, никто никому ничего не доказал и тема эта по-прежнему болит, хотя и несколько странно, так сказать, «стыдною» болезнью.

Ну, сами посудите: Сталина давно нет, он умер 64 года назад, из гроба явно не встанет. Никто вроде не сталинист (кроме совершеннейших маргиналов или троллей, ненавидящих демократов и либералов). Не очень понятно, что такое «сталинизм сегодня», поскольку все клянутся в наличии здравого смысла и верности цивилизованному праву. Кроме того, сегодня вроде не казарменный социализм, а плохонький, но капитализм. Откуда же лезет тогда к нам этот Сталин?

Сама история с Генри Марковичем и его визави, ректором МГЮА Виктором Блажеевым, показательна. Она немножко смахивала бы на комедию, не имей последствиями большую и нервную дискуссию. Подозреваю, что Генри Маркович вообще-то захотел как-то красиво уйти из Академии, а тут повезло. Одновременно ректору Виктору Блажееву пришла совершенно постмодернистская идея раскопать в подвале мемориальную табличку, сообщающую, что в этих стенах в 1924 году состоялся доклад ненавистного многим диктатора. Итак, он эту табличку почистил рукавом и к стенке присобачил, на основании постановления Совета министров РСФСР от 30 августа 1960 года №1327 «О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР». То есть как бы сильно запоздало (на 60 лет) выполнил решение давно уволенного правительства из несуществующей страны. Смешно. Тот же троллинг.

Как бы я поступил, будь я Генри Марковичем. Скорее всего покрутил бы пальцем у лба и решил, что Виктор Владимирович Блажеев того, решил повыпендриваться. Как поступил Генри Маркович? Он поступил хуже. Или, вернее, лучше. Он громко хлопнул дверью и произвёл возгонку вопроса в медийные сферы. К самой возгонке нет претензий — публичные люди и должны заострять внимание на политически значимых проблемах. Но претензии есть к тому, что следом за этим сталинисты и квазисталинисты начинают форменным образом издеваться над демократами и либералами. Скажем больше, они буквально «делают» их на раз-два.

Как это происходит нам продемонстрировал диалог президента движения «Союза правых сил» Леонида Гозмана и декана Высшей школы телевидения МГУ им. Ломоносова Виталия Третьякова. А давно ведь замечено, что циников путинской эпохи (Третьяков как раз такой циник, великолепный экземпляр) — эпохи дистанционных бомбежек ради антитерроризма — бесполезно прошибать жертвами сталинской эпохи. Как и бесполезно в этом случае давить на жалость. Они совершенно безжалостные люди. Они же уцелели, поэтому жмут плечами и отвечают: а что вообще Кутузов, Жуков людей на смерть не посылали? Посылали! Разве любой правитель от Ришелье до Путина не вынужден идти на жертвы (чужие) ради общественного блага? Сталин же — бла-бла-бла — взял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой, выиграл такую большую и страшную войну с Гитлером и подписал Ялтинские соглашения, выдвинувшие его в мировые лидеры, а державу — в четверку смотрящих за миром. Нет, конечно, мы не одобряем расстрелы в подвалах при включенном двигателе грузовика и мор в ГУЛАГе от отсутствия еды, мы ж не звери, но взвешенно и объективно подходим к истории нашей страны, с учетом, что «время было такое», а результат в любом случае — ОБЩЕСТВЕННОЕ БЛАГО.

И вот на это «общественно благо» наши публичные демократы и либералы попадаются, как караси на крючок.

«Вы же не против своей страны? — Нет, упаси Бог, мы не против своей страны. — Вы цените подвиг нашего народа во Второй мировой войне? — О, мы молимся на подвиг нашего народа во Второй мировой войне. — Вы отрицаете великие свершения? — Нет, мы не отрицаем великие свершения, мы в совершеннейшем восторге от великих свершений. — Так какого же хрена вы вычленяете отсюда товарища Сталина?»

Вычленить Сталина отсюда не-воз-мож-но! И именно поэтому 86% невесть где подобранных ВЦИОМом респондентов ставят Сталина на первое место. Шах и мат.

Однако все это, безусловно, результат подтасовки. Истинная проблематика в другом. Не про репрессии и свершения, которые подчас свершаются от безысходности и, естественно, не перевешивают репрессии, а про цивилизационный путь страны. С демократией или с диктатурой? С правом или с «начальник, как прикажете?» Очень простая ведь развилка, не требующая привлечения обильного исторического материала.

И, конечно, это вопрос общественного блага, но заостренный философски и этически. Хорошо ли спится детям палачей и готовы ли мы считать общественным благом гипотетическое счастье будущих поколений ценой несчастья ныне или раньше живущих? Я лично не готов. Как не готов и страну, которая делает выбор в пользу диктатуры, считать своей и восторгаться ее «выигрышами». Об этом надо говорить прямо, не ловясь на ложную патетику. Ким Чен Ын вот тоже взял страну с атомной бомбой и оставит, судя по всему, с ней же, но где и кому тут общественное благо?

Впрочем, сегодняшний неосталинизм ставит и еще один важный вопрос, про который мало кто знает и говорит. Это вопрос незаконченной революции.

Дело в том, что та великая русская революция, о которой сегодня все несколько забыли, но столетие которой каким-то образом все-таки будут отмечать в этом году, она несла на своих крыльях еще и утопию. Проект государства-фабрики-корпорации с единым планом и единым военно-чекистским управлением из центра, а также гражданами — дисциплинированными военнообязанными служащими этой фабрики. Причем утопия эта, как ни странно, прижилась в массах, не вполне, видимо, преодолевших синдром «крепостнической скрепы» и по этой причине с воодушевлением воспринявших распределительный идеал справедливости, нормированной сверху. Однако уже Ленин, кажется, понял всю нереализуемость своей мечты на практике, поскольку не все в России (и прежде всего интеллигенция и высокопрофессиональные кадры) согласились мириться с неокрепостничеством. Все дальнейшие директора корпорации «СССР-Россия» после Ленина, собственно, решали, что делать с этой утопией дальше, как и чем закончить неудачную революцию.

В этом смысле сталинизм исторически предъявлял себя как наиболее утрированную презентацию ленинского проекта, показавшую как потенциал государства-корпорации, так и ужасные последствия такого социального устройства. Что возникало в дальнейшей — это модификации. От хрущевской развинченности «на сталинской фабрике» до андроповского технократизма («пригласим-ка инженеров, они нам снова все наладят»). Горбачев решил, что демократизм и человеческое лицо руководству корпорации не помешают, а Ельцин провел приватизацию в цехах и единственный, кто чуть ли не отменил сам проект. Однако Путин на волне ресентимента и тоски по прошлому в общих чертах восстановил проект в постандроповском варианте, и получилось чудо-юдо: нефтегазовый неосталинизм с как бы рынком, парламентом и партиями.

Возможно, это последняя и окончательная реинкарнация нежизнеспособной утопии. Дальше, очевидно, будет только проедание будущего и финал революции 17-го года, банкротство и окончательный демонтаж «русского проекта». Но именно поэтому ему изо всех сил сопротивляются вельможи, третьяковы старого режима, — ведь они вынуждены будут уйти вместе с режимом. Только поэтому они вдруг «обнаруживают» в сталинизме положительные моменты и общественную пользу.

Фото: Россия. Москва. 1 апреля 2017. Участники ежегодного Московского фестиваля татуировки. Валерий Шарифулин/ТАСС

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31317
12 ИЮЛЯ 2017 г.

ТАСС

В Гамбурге встретились два одиночества. Трамп, которого не воспринимают всерьез ни на родине, ни в оскорбительно «левой», как ему кажется, Европе. И Путин, которому после Ганди поговорить не с кем, а тут вдруг нашлось – и сразу с председателем вашингтонского обкома. Бедная Меланья не смогла даже вытащить супруга из переговорной, настолько они увлеклись друг другом, настолько зауважали. Это, безусловно, большой дипломатический прорыв путинской России за пределы линии фронта «холодной войны».

Для обоих, впрочем, такая встреча, чревата и рисками. Кто наберет больше очков и выйдет мачо? Неверно думать, что преодоление международной изоляции и сюрреалистическая театральная влюблённость Трампа в своего заморского коллегу-автарха, встречу с которым он ничтоже сумняшеся охарактеризовал как tremendous, это обязательно успех для Путина. На самом деле в наших консервативных и патриотических кругах давно подозревают, что российской властью крутят-вертят из Америки, только она, власть, это ловко скрывает, и любой более-менее нон-конфронтационный разговор президентов России и США, таким образом, это как бы обязательно подтвердит. Трамп же тоже ходит по тонкой кромке. Если он тайный агент Кремля, то как ему себя вести, чтоб отвести подозрения? Размахивать руками и плеваться в собеседника? Или же изображать рутинность неизбежного столкновения в кулуарах достаточно для этого просторного форума? Иными словами, изобразительное, постановочное явно превалировало над содержательным, являя обрывки того или иного авантюрного сюжета.

Содержательно же – полная пустота. А никто и не ожидал ничего другого. Как справедливо заметил Владимир Абаринов, перед ними не лежало ни одной бумажки. Обслуга не приготовила. Контакт двух сверхдержав свелся к недолгой посиделке. Один прекраснодушный аналитик, впрочем, с чувством суммировал, что лучше встречаться, чем воевать. И то правда. С таким же успехом можно сказать, что лучше ковырять в носу, чем воевать. Но предложить друг другу им явно нечего — что встречайся, что не встречайся. Да и при всем желании (а оно есть!) воевать Россия с США вроде тоже не состоянии в силу военной и экономической несостоятельности. Весь мир, однако, затаил дыхания от следующего постановочного кадра: как Трамп покажет себя крестоносцем западной цивилизации?

И Трамп не подкачал. Его речь в Варшаве накануне саммита — это маленький шедевр, в том числе по выбору времени и места. Он сказал воистину яркие слова — и про принципиальность в защите западных ценностей, и про роль Польши в Европе (а Польша действительно стремится быть в авангарде Западной Европы и НАТО, чей бюджет дисциплинированно пополняет), и пообещал заменить политически сомнительный российский газ на сжиженный американский, правильный, хороший, чтоб вам не зависеть от России. А также поздравил поляков с приобретение американских ракет Patriot. То есть выступил как ловкий коммивояжер, что, в общем, совсем неплохо для президента-коммерсанта. И снискал искренние аплодисменты поляков, немного, впрочем, обидевшихся, что им по этому поводу не предложили безвиз в Америку. Но какое имеют отношение ракеты Patriot к защите западных ценностей — неясно. Воевать ими Польше попросту не с кем. Чисто для дизайна и включенности в западный оборонительный альянс.

А вот что касается реальной защиты западных ценностей (если мы все понимаем, о чем говорим), то к ней, скорее, относится защита границ Украины, «план Маршалла» для нее и скорейшее включение большой славянской страны в орбиту Запада. Вообще, это ни с чем несравнимо по важности и историческим последствиям, фактически — это долгожданный гвоздь в гроб советского тоталитаризма. Но с этим у Трампа большая невнятица. Ну, то есть правильные слова исправно говорятся, Путину машут пальчиком, грозят, что оставят без сладкого, если он будет продолжать засылать туда диверсантов, произносятся мантры про Минские договоренности, а воз и ныне там.

К защите западных ценностей, очевидно, имеет отношение и доведение до конца ранее намеченных планов. Например, Запад желал сместить Асада как ближневосточного диктатора, загубившего собственную страну и наполнившего Европу сотнями тысяч беженцев, в свою очередь грозящих чуть ли ни опрокинуть западную демократию. Как бы посидел – достаточно! Однако сместить оказалось дорого и сложно, и Асад по-прежнему управляет, не вылезая из бункера. Концепция поменялась. А между прочим, Асад — это синоним российского присутствия.

Кажется, что Трамп абсолютно прав, когда риторически настаивает на возведении некоего оборонительного кордона (вспоминается комичный эпизод из романа братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»), отделяющего свободный Западный мир от несвободного Восточного или вообще от несвободного Иного. Причем, в этом его поддерживают и некоторые либералы в России, такие, как правая либералка Юлия Латынина.

Вот что она говорит в авторской программе на «Эхе Москвы»:

«И, вот, в Польше – спасибо, плавали, знаем. У них уже был интернационализм. Они не хотят, чтобы новое исправленное и дополненное издание Советского Союза, которое называется «Европейский Союз», внедряло им тот же самый интернационализм и объясняло, что, вот, надо обязательно принять вот этого вот замечательного бородатого человека с тремя женами, завернутыми в хиджаб, и дать ему пособие, чтобы эти 3 жены родили 30 детей. А если этот бородатый потом, ну скажем, запретит полькам ходить в бассейн в плавательных костюмах, что уже наблюдается в некоторых английских городах, где вдруг женщины с удивлением обнаруживают, что вот… Тут у нас мусульманское большинство в этом городе, поэтому, знаете, вот эта дата посещений – бассейн для женщин, а эта – для мужчин…»

То есть защита от мультикультурных изменений, которые несут с собой бородатый мусульманин, в частности, и Европейский Советский социалистического союз, в общем – это то, что, очевидно, делает Трампа очень своим для многих выходцев из России и правых либералов по всему миру, несмотря на его бесконечное вранье, обременённость подозрительными контактами, сомнительный подарок простым американцам в виде торпедирования государственного здравоохранения и то, что им ничего не доводится до конца. Но тут есть одна ментальная несуразность. Осуществи он взаправду такую защиту всеобъемлюще, и вам уже не потребуется бородатый мусульманин с Кораном и бомбой – западные ценности улетучатся сами собой, вы и так изменитесь в нужную Путину сторону, который о Трампе говорит с ноткой почтения и с которым у него «сложилась позитивная химия».

Важнее, однако, что «позитивная химия» ни в коей мере не гарантия от грядущей конфронтации. Ничего не решать, все откладывать на потом, что продемонстрировали «великие президенты» в Гамбурге – это действительно до некоторой степени выигрышная стратегия, во всяком случае, исключающая гарантированный проигрыш. Однако не трудно заметить, что путинская Россия с великолепным Путиным в любом случае оказываются по другую сторону трамповского кордона, в силу чего будет вынуждена в дальнейшем прорываться сквозь него с боем – с истерикой и провокациями, то, что хотелось бы Западу исключить. А это значит, что «два наших одиночества» ничего не сделали хорошего ни для себя, ни для мира, но перевели стрелки часов назад — на шестидесятые годы прошлого века. И потребуются огромные усилия общества, обществ, новых диссидентов, чтобы это исправить. Всего лишь чтобы догнать свое время.

Фото: 07.07.2017. Germany, Hamburg. G20 Summit - Trump meets Putin. Steffen Kugler/DPA/TASS

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31359
24 ИЮЛЯ 2017 г.


Евгений Фельдман

Я далёк от мысли подозревать тайную лабораторию Кремля в изготовлении дезорганизующих мемов. Вернее, подозревать не перестал, но в то же время совершенно не утверждаю, что уважаемые общественные фигуры оказались каким-то образом завербованы под их распространение. Между тем, очевидно, что мем «шоу не получилось» и мем «он не должен садиться за один стол с убийцей» (а ранее: «Навальный – это новый Сталин») имеют искусственное происхождение и искусственно же тиражируются то там, то сям.

Их политическую несостоятельность легко доказать. То, что мы видим через призму «бодался Навальный с кремлевским дубом», в любом случае… не шоу. То есть не может быть одним только шоу, несмотря на все атрибуты телепостановки: и рейтингование в эфире, и популярный ведущий, и диванные болельщики... Скорее все-таки, это часть огромной трагедии, а, может быть, и вся трагедия общественного развития России. Представить ее как юмористический спектакль – всегдашняя мечта выгодополучателей обессмысливания нашей истории.

Но, к сожалению, несмешная правда существует наравне с кажущейся комедией и заключается она в том, что у нас, у российского общества, по-прежнему нет в руках никакого оружия против деспотии. Как ничего не было в руках и у предыдущих поколений российских либералов. Кроме разве что политического шуткования и «танка Сахаров» — так говорили в семидесятых. «Танка Горбачев», так говорили в конце восьмидесятых. «Танка Ельцин», так говорили в начале девяностых. А теперь вот – «танка Навальный».

Может ли Навальный стать Сталиным, то есть диктатором, если каким-то чудом победит на фантастических выборах? Может, несомненно. Как одиктатурился в свое время диссидент Гамсахурдиа. Как одиктатурился популярный президент Эрдоган, умудрившись повернуть вспять процесс европейской интеграции, к которой вроде бы сам стремился. Как Ельцин, который практически преобразовался в царя Бориса. Но ведь и Трампа, пригласи его в Россию, он тоже превратится в царя Доню.

Дело не в личных недостатках тех или иных «героев», которые дадут нам избавление, как пелось в известной революционной песенке. Вернее, там пелось, что не «герои» дадут, а надо всего добиваться собственной рукой. Но собственная рука – это и есть эти самые фантастическим образом выведенные из серой массы «герои», такой парадокс. Других нет, не будет, и не надо сильно расстраиваться, что, победив, Сахаров позднее превратился в плохого политика. Горбачев – в пенсионера с пенсионерским мышлением. А Ельцин – в пьяного царя на завалинке. История все равно делается их танковой атакой, и надеяться на то, что откуда-то возьмется грамотный народ, который выйдет миллионной массой на площадь и при этом не передерется, а установит демократические порядки, мы вряд ли можем рассчитывать. Сегодня у нас есть только «танк Навальный» и слабая надежда, что ситуация сама собой продвинется вперед в странном балансе случайностей и закономерностей.

Навальный сегодня – это элемент большого баланса. И, безусловно, он имеет не очень ясную нам силовую поддержку, иначе его убили бы, как Немцова. Чью, Запада? Да, наверное. Но возможности Запада сильно ограничены, Запад не может финансировать Навального и либеральную прозападную оппозицию напрямую, тем более осуществить эффективную физическую защиту несистемного лидера. Если в недрах Конторы примут решение Навального ликвидировать, то Запад сможет лишь ответить «русофобской» кампанией в прессе. Кремль это, конечно, раздразнит, но не более того. Гораздо существеннее, что, очевидно, Навальный имеет поддержку внутри – причем в окружении Путина, а Путин – далеко не всем в этой жизни управляет.

О последнем Павловский твердит нам каждый день, хотя это ясно и без него. Действительно, держать на личном контроле весь хаос российской политики ни один человек не в состоянии, даже гениальный. Тем более не гениальный. Важнее человека кресло – принцип российской политической системы, вокруг кресла все пляшут. В результате центрового Путина играет его окружение. И чисто исходя из логики: они же не все там в этом окружении самоубийцы. Они прекрасно понимают (не все, но многие), что когда-то придет расчет и за потерянное страной время. При этом не класть все яйца в одну корзину – принцип любой бизнес-системы. Поэтому ничего личного, но Навальный – пока еще не очень определённая, но постепенно обретающая форму вторая корзина. Это то, что его спасает. И это то, что спасает всю ситуацию в целом. Поскольку все знают, что святых, пророков и непримиримую оппозицию убивать легко, но трудно сохранять режим со столькими скелетами в шкафу. Убили как-то маленького капеллана в Польше, и вся Польша вывалилась из Варшавского договора, а там и СССР распался. У нас сегодня, конечно, другое, и людей ценят меньше, и трудно ожидать подобных последствий. Но строчка в учебнике истории про то, что при Путине убили Политковскую, Литвиненко, Немцова, etc… — будет преследовать режим и олицетворяющих его думских нотаблей до скончания веков. А Навальный в этом списке – явный перебор, так мне кажется.

Теперь о том, что, собственно, произошло на дебатах, которые ревнивым сообществом политкомментаторов объявлены скучными.

Да, они, конечно, не очень веселые, и свет в студии был поставлен непрофессионально, и ведущий не подготовился. И нет, наверное, ничего смешного в разговоре усталого затравленного оппозиционера с подбитым глазом с вальяжным профессиональным убийцей. Но на самом деле все понимают, что встретились не персоны, а два псевдонима. Первый – псевдоним политической альтернативы. Второй – псевдоним темного братства силовиков (по версии Е.Левковича, это и есть коренная Россия, с которой мы встречаемся, выходя их дома; в упор не понимаю, как можно избежать такой встречи). И тут неважно, кто оказался остроумнее в конце концов, для остроумных – полно вакансий в медиа. Важнее, что встретились, поговорили и примерились друг к другу. Россия и альтернатива. И вышло, что альтернатива достаточно проста, понятна и… одинока: жить не по лжи, мир вместо войны, сотрудничество вместо изоляции, право вместо произвола, свобода вместо тотального контроля. Что и так было ясно, но тяжело донести до населения. В то же время в России темное братство, на котором все в сегодняшней державе держится, так и осталось: темно, дубовато, пугливо, конспиративно, архаично и косноязычно, и в окружении поклонников. И ему такая альтернатива – нож в горло.

К слову сказать, особенно понравилась популярная идея оттуда про разделенный русский народ, который умудрился разделиться, имея в своем распоряжении самую большую страну мира (более 30 Франций). И не желая почему-то соединяться на этой самой большой в мире территории в могучую народную кучку, он, русский народ, предлагает, со слов нашего славного Гиркина, почему-то еще больше объединить под себя территорий – то есть дополнительно размазаться на половине земного шара, не иначе.

Так или иначе, но выбор у нас, получается, только один. Бред или выйти из бреда. Это все, что мы должны вынести из этого тяжелого разговора. Что адекватно реалиям. Следовательно, разговор получился.

Евгений Фельдман

Фото: Евгений Фельдман для проекта "Это Навальный"

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31415
7 АВГУСТА 2017 г.

Некоторое время назад один моложавый чиновник, имя которого у нас обычно вспоминается в связи с ужасными потрясениями, постигшими нашу страну, и которого даже однажды прозвали за эту моложавость «киндером», а в связи с потрясениями — «сюрпризом (получилось «киндер-сюрприз»), снова молодцевато вышел на публику и заявил искусственно подогретой аудитории пиар-работников об открывающихся великолепных перспективах России. Связаны же они будут, по его словам, с недавно обнаруженными уникальными конкурентными преимуществами россиян, главные из которых, насколько я понял из путанного пересказа побывавшего на мероприятии корреспондента, невероятная пластичность и приспосабливаемость homo postsoveticus. Пластичность позволит принимать любые, даже самые дикие формы лояльности, а приспосабливаемость — довольствоваться ничтожно малым, как в старом анекдоте про голых Адама и Еву в советском раю.

Возможно, впрочем, он говорил и что-то еще, поскольку речь была долгой и подробной. Не только об открытиях ученых-антропологов, изучающих в лабораториях homo postsoveticus, а, например, о производительности труда, которая неожиданно начнет расти, когда блок системных либералов в правительстве Дмитрия Медведева вытащит секретное экономическое оружие. И возможно, даже сказал какое. О прекращении мучающей нас всех инфляции... И сказал когда. Или о разруливании каким-то образом кризиса международных отношений, загнанных в непроходимое болото Лавровым с Захаровой на подтанцовке. И сказал каким образом. Но глупый корреспондент этого всего не услышал и не записал, до нас не донес, зафиксировавшись исключительно на факте перспектив. Так и пошел гулять в общественном дискурсе не верифицированный тезис про великолепие будущего России. В которой сейчас, правда, дела обстоят как-то не очень, но не за горами счастье, пообещал нам Киндер-сюрприз.

Конечно, никто не обращает особого внимания на подобные изыскания кремлевских мудрецов. Ибо жанр такой есть — пудрить мозги желающим быть запудренными и тем, кому это нужно по какой-либо причине по работе. И если часть публики, добросовестно поставляющая социологический материал для рейтингов, все-таки принимает подобные благоглупости за чистую монету, то любой серьёзный аналитик понимает, что стране, в которой нет высокоинтеллектуального товара, да и вообще нет никакого товара, кроме нефтегаза (я, например, думал, что хоть турбины у нас есть, а тут бац! — нагло привезли в Крым турбины «Сименс»), не с руки рвать контакты с источниками инвестирования и новейших технологий, каким является современный Запад.

А ведь именно это путинское политбюро и проделало, вцепившись в кусок украинской территории и влезая в чужие выборы! Какое уж теперь будущее? Более того, перспектива достаточно уже скорого энергетического перевооружения планеты не только ставит под угрозу относительное преуспевание все более архаизирующихся россиян (пенсии в 100 евро — это ни разу не преуспевание), но и непосредственно угрожает дальнейшему физическому существованию миллионов здоровых, работоспособных людей, которых государство не в состоянии будет трудоустроить, а те, в свою очередь, вряд ли найдут в себе силы и пассионарность добежать в случае чего до закрытой от них в обе сторону границы. Это как бы реальность и реальная перспектива ближайших лет, которая лишь камуфлируется оптимистическими заявлениями ни в чем, похоже, не разбирающихся руководителей. О ней внятно, не скрывая горькой правды, пишут и Л. Шевцова, и М. Ходорковский, огребая на свою голову проклятия патриотического сектора.

Кремлевских мудрецов, впрочем, слушают и по другой причине. Не чтобы стать убеждённым, а чтобы угадать направление главного удара по всему, что еще в России слабо шевелится интеллектуально.

Или, как А. Морозов, который, чтобы не потерять квалификацию, сам пишет идеальную пропагандистскую повестку «новому Путину», но которая даже с учетом ее заведомой фиктивности все-таки оказывается для того слишком радикально либеральна. Из той позиции, в которую Путин поставил себя, даже на уровне «всем угодить и анестезировать вымирающий средний класс», ему придется умерить гипотетическую предвыборную «оттепель» и говорить совсем другие слова и другим языком. Как, например, уже делает его премьер-министр, морально подготовливая население к «ленинградской блокаде», оправданной тем, что враг, до крымского кризиса дисциплинированно кредитовавший российскую экономику, теперь превратился в сущего недоговороспособного фашиста.

Ту же линию теперь гнет и вообще весь коллективный Путин, может быть, не вполне ясно еще выражаясь в подобном ключе, но вполне ясно интерпретируемый в огненных творениях патриотических публицистов. Возможно, нам и не стоило бы читать и цитировать всех этих маргиналов, как заметил бы про них иной либерал-чистоплюй. Но то, что у свихнувшегося маргинала на языке, у коллективного Путина в повестке. Как пишет Лимонов, Россия должна стать злой и неистовый, как будто она недостаточно неистово лишает россиян импортных продуктов питания. А бывший яблочник Болдырев источник экономических бед видит в том, что Путин слишком миролюбивый, тогда как разлагающаяся олигархия не способна сопротивляться Западу. Типа вот суверенно разлагающая олигархия соберётся с силами, запретитWindows и иномарки, и наступит в России благолепие.

Иными словами, нас попросту готовят к войне, может быть, не вполне настоящей, горячей, и даже может быть, не всегда замечаемой странами, с которыми мы будет обмениваться виртуальными ядерными ударами, но атрибутированной внутри как война горячая. То есть с экономным военным распределением пайков, поиском шпионов-вредителей-диверсантов, с приостановлением действия Конституции (штрафы за ролики в ютюбе разве уже не приостановление действия Конституции?), пресечением паники и т.п. «Есть собаки, которые понимают только палку, и американская элита принадлежит только к этой категории собак», — бодро замечает «экономист» Делягин. Но если «собаки» и вправду к нему прислушаются, то, наверное, подумают, а не вцепиться ли в горло по-настоящему?

Я так понимаю, что война с Западом (на каких фронтах, с какой целью?) будет нашей мобилизующей повесткой на четвертый срок. И если бы мы при этом действительно производили в оборонных целях образованных людей, конкурентных с западными специалистами, то, может быть, это было бы даже неплохо. Однако что-то подсказывает, что люди будут мыслить линейно: раз война, то нужно больше гаубиц, военного положения и… колючей проволоки.

Один неглупый человек на все это сказал традиционную мантру: «Путин опять всех переиграл», — и, в общем-то, оказался прав, поскольку тут трудно ошибиться. С некоторого момента чудовищные глупость и подлость, вылившиеся в изоляцию россиян от цивилизации (Проханов: «…Превратим же Россию в крепость — неприступную, без проломов и открытых врат, с глухой стеной, где только бойницы»), которая привела и к исходу из России среднего класса, и деградации тех, кто себя к среднему классу не причислял, стала превращаться в победительную хитрость. Главнокомандующих на переправе не меняют, голосит его клака. Война, которую он устроил, автоматически делает Путина forever. Как и все это «разложение».

Фото: Алексей Никольский/ТАСС

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31460
17 АВГУСТА 2017

Старые книги как старое оружие. Оно может висеть на ковре ярким музейным сувениром, а может снова стать оружием. В полной мере я отношу это и к творчеству Виктора Сержа, ранее неизвестный в России роман которого недавно был опубликован издательством книжного магазина «Циолковский». Речь идет о самой последней книге Сержа, фактически его завещании, «Когда нет прощения». Очень точное, красивое и подробное послесловие к ней написал мой друг Дима Петров. Нисколько не претендуя на переосмысление и дополнение того, что уже написано Петровым, позволю себе все же сделать несколько необходимых замечаний как бы на полях его эссе. Своей задачей я ставлю показать, зачем этот роман читать (если вы его, конечно, найдете, тираж всего несколько тысяч экземпляров) и зачем читать именно сегодня. Какие параллели могут возникнуть у современного российского читателя.
Прежде всего, Серж — левый, что для рыночного либерала не всегда есть лестная характеристика. Более того, я думаю, что для многих современных российских левых, истинных марксистов, он — икона. И действительно, молодой Серж — это такой ранний Удальцов, он и в тюрьме сидит, и общается со стрёмными людьми.
То, в чем он участвует в начале ХХ века, очень похоже на «игил», хоть и коммунистический. Акторы — бедные и готовы на все. Их завораживают терроризм, роковая судьба, жертвенность, горение и самоубийство. О способах социальных перемен понятия самые простые, ясные и радикальные. «Химик, долго слушавший, произнес со своим русско-испанским акцентом: “Все это болтовня, товарищи; для социальной войны нужны хорошие лаборатории”», — позже пишет Серж в книге воспоминаний «От революции к тоталитаризму» (1943). И вы, конечно, поняли, что имеются в виду лаборатории, где делают бомбы, а не где занимаются естествознанием. Нет, таким образом, нужды объяснять, почему русская революция 1917 года втянула Сержа в себя.

В послереволюционной России Сержа знают многие, и он тоже знает многих. Зиновьева, Балабанову (а Балабанова знает Ленина), работая в Коммунистическом интернационале, он близок к коммунистическому Олимпу. Есть версия, что «Мальчиш-Кибальчиш» Аркадия Гайдара, деда Егора Гайдара, того самого, который станет демиургом либеральных реформ в России, это своеобразной привет именно Сержу, к тому времени уже попавшему в опалу. Ведь настоящая его фамилия Кибальчич, он потомок русских народовольцев, участвовавших в покушении на царя АлександраII.

Но Сержей — три в одном или, во всяком случае, точно два. Первый, как я уже написал, это глупенький Удальцов, что, в общем, не очень страшно. Вспоминая свое не очень сытое детство, я нахожу, что тоже мог бы стать «истинно левым», если бы это детство было менее сытым хотя бы на микрон. А контрасты Франции и Бельгии в концеXIX, когда Серж формировался как личность, были таковы, что точно все хотелось забрать и поделить по справедливости. Если теория социализма Маркса в чем-то и не удовлетворяла людей типа Сержа, то только тем, что не была достаточно короткой и прямой, но часто оседлывалась партийными бюрократами и начетчиками.«Социализм являл собой реформизм, парламентаризм, отталкивающее доктринерство, — писал Серж. — Его прямолинейность воплощалась в Жюле Геде, видевшем будущее общество таким, где все жилища будут похожи друг на друга, со всемогущим государством, нетерпимым по отношению к инакомыслящим. Нищету доктрины довершало то, что в нее никто не верил». Сержу мерещился истинный социализм и казалось, что можно нырнуть в Утопию еще глубже. И вот тут наконец рождается мудрый Серж № 2. Тот, который взращивал Утопию, побывал в ней, разочаровался и попытался совершить побег. Этот Серж нам дорог созвучностью траекторий, ведь и мы как поколение тоже побывали в загнивающей социалистической Утопии, всю жизнь думали о побеге. Казалось, как Серж, сбежали в девяностых, но в нулевых за преодоленной тюремной стеной обнаружили ров. Серж понял тщету побега и его обреченность, наполнил этим пониманием творчество, сочиняя настоящую глубокую литературу и поэзию.

Вообще-то, Серж не единственный такой обреченной беглец.

Таким был Старик — Лев Троцкий. Таким был еще один очень похожий по биографической траектории персонаж — Николай Валентинов, прошедший путь от боевика, знакомца Ленина, до политического публициста и политического эмигранта во Франции. Их жизненный опыт ценен, как ценен опыт грешников, о которых сказано: «Порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк. 15, 6-7).

Серж — троцкист, осужденный в СССР как троцкист, но, тем не менее, убежавший из Утопии дальше Троцкого, отчего последний относился к нему с недоверием — как к ренегату. Характеристика, данная сыном Троцкого от имени «Бюллетеня оппозиции», в общем-то верна: «Некоторые друзья спрашивают нас, каково отношение Виктора Сержа к IV Интернационалу. Мы вынуждены ответить, что это есть отношение противника. С самого своего появления заграницей Виктор Серж не переставал метаться. Иначе как "метанием" его политическое поведение определить нельзя. Ни по одному вопросу он не предъявил ясных, отчетливых соображений, возражений или предложений. Зато он поддерживал неизменно тех, которые уходили от IV Интернационала, все равно куда: вправо или влево». Сподвижники Троцкого просто не поняли, что Серж № 3 — пророк. Он уже ясно предвидел, что Революция за справедливость закончится столкновением безликих социальных машин, когда по одну сторону окажутся те, кто захочет тушить окурки в царском фарфоре, а по другую — готовые пестовать тоталитарное государство.

«Лытаев тихо сказал: – Парфёнов, им нужно жить.

– Да, это хуже всего. И они воруют. Делают из шинельного сукна домашние тапочки и продают их на рынке по сорок рублей. Рабочим нужно жить, но не нужно, чтобы умерла революция. Когда я говорю им это, находятся такие, которые отвечают: “А мы из-за неё не передохнем?”» ("Завоеванный город").

Даже блокадный Ленинград будет показан Сержем не столько героически, сколько как один из полюсов человеческой обреченности, что радикально для первых послевоенных произведений. Это как бы чувство ХХIвека.

***

Роман «Когда нет прощения» — пророческий, он пророчествует гибель автора, гибель Утопии, обреченность бегства, и это, очевидно, парафраз убийства Троцкого от рук агентов НКВД в Мексике (Серж помогает похоронить Троцкого и тоже умирает в Мексике). Как был парафразом убийства Кирова, которое запустило Большой террор, другой его известный роман — «Дело Тулаева» (1948). Однако, как и всякая истинно большая литература, он — многоплановый и не детерминирован конечным толкованием. На самом деле, мы так и не поняли, когда нет прощения, кому нет прощения и почему нет прощения.

По моей версии, прощения нет всему ХХ веку, акторы которого опрокинули мир в безумие. Что же касается Дмитрия Петрова, написавшего послесловие к первому (надеюсь, не последнему) русскому изданию, то для него, очевидно, прощение все же есть, ведь Петров верующий, верит в разумность происходящего, и он прозревает в творчества Сержа какие-то христианские нотки. Мне же, однако, ближе философия отчаяния, ведь эпоха Утопии, сомкнувшая небосвод над головами Троцкого, Сержа, Валентинова, героев романа «Когда нет прощения», над нами всеми, так и не закончилась, продолжила свой губительный путь, и Серж это очень ясно пророчествовал. Просвета не будет...

А теперь: почему эту книгу надо читать сегодня.

Потому что мы опять входим в Революцию, испытывая потребность в справедливо организованной Вселенной. А в революцию обычно входят идеалисты, а выходят из нее беглецы.

Иллюстрации из книги Виктора Сержа «Когда нет прощения»; пер. с франц. Ю.В. Гусевой. — Москва: Издательство Циолковский, 2017. — 360 с.

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31479
24 АВГУСТА 2017

ТАСС

Очередное празднование (или, вернее, отмечание, потому что на празднование это не похоже) событий Августа 1991-го ознаменовалось возникновением нового круга вопросов, про которые мы могли бы сказать: не прошло и четверти века, как мы сообразили… На самом деле, четверть века прошло с довеском, а вопросы эти нужно было задать гораздо раньше. Например, почему тогда, в Августе 1991-го, не получилось начать строительство нормального демократического государства и получится ли еще когда-нибудь еще?

Один из ответов — короткий, но точный — в эти дни дал Михаил Шнейдер: «Слишком слабы были те, кого тогда называли демократами, то есть мы с вами». Несмотря на совершенную как бы банальность этого высказывания, оно имеет значение прозрения или даже откровения. До сих пор никто из участников демократической волны девяностых не говорил о себе: «мы были слабы» (героями — да, были, на танки лезли с голыми руками, но слабы?), и никогда не относился к Августу как к фальстарту демократических реформ. Очевидно, это новый и необходимый для нас этап осмысления нашей реальности.

Мы были слишком слабы — ОК, а будем ли сильны? Если мы были слабы в девяностых, когда за капитализм выступали даже глупые шахтеры, совершенно советские люди, ничем не владеющие и ничего не теряющие, кроме своих отбойных молотков, то на что надеяться сегодня, когда из всех утюгов доносятся панегирики ГКЧП? Когда Сталин превратился в эффективного менеджера, а Ельцин — в исчадие ада. Запад — в извечного геополитического врага, а воспитанные при Путине молодые люди совершенно искренне стали говорить о 90-х: «Чур меня, чур меня, никогда больше!».

И так ли уж следует уповать на движение символического русского маятника, который, оттолкнувшись от крайней точки «отката», должен вроде бы вновь сам пойти на оттепель и либерализацию, когда эрозии подверглась собственно Цель?

На самом деле теперь маятнику просто некуда двигаться. За четверть последних лет появились сомнения как в демократии (демократии ватников в России и демократии реднеков в Америке, да и похоже, что Америка выпала из игры как форпост и как идея), так и в рынке, который вполне в состоянии снимать с довольствия миллионы людей за невозможностью их использовать с прибылью. Что делать со сверхбогатыми — своевременное обществоведение тоже не знает. Мантры о равенстве всех перед законом и налоговой пользе от концентрации богатства в частных руках подвергнуты сомнению в офшорах. Эффективность парламентаризма — в непрекращающихся войнах и международных склоках. Президенты — за их решения и нежелание уходить в отставку. Пожалуй, лишь мировые спецслужбы сегодня дышат свободно. Чем больше терактов — тем стабильнее их рабочее место, в отличие, скажем, от рабочего места тех же шахтеров. Большой Брат контролирует все — и почту, и разговоры, и случайные реплики. Безопасности, правда, это не очень помогает, но помогает упрятать за решетку того или иного диссидента.

«Справедливость», над которой смеялись образованные либералы, снова выходит на первое место в мыслях многих людей. Люди хотят справедливого мира, но кто опишет его технологично? Для одних справедливо одно, для других — другое. Завтра будет Революция и победит «Навальный» — что он делать будет, куда поведет? Простим ли мы вместе с ним олигархов, поднявшихся в нулевых (олигархов 90-х предали суду Истории, но иное дело олигархи нулевых), или все отберем и снова переделим? Дадим ли права предпринимателю, урезав возможности наемных работников (экономика якобы будет лучше развиваться), или, наоборот, обложим предпринимателя флажками различных правил — будет демократично, патерналистски, но экономика загнется? Это вызов, причем не только чисто постсоветский, но общемировой. Это вызов левым и правым интеллектуалам. Дискуссии на эту тему идут во Франции и в Америке, а Россия, как всегда, на острие проблемы. И вот еще привнесенный вопрос: все-таки что будем делать с так несчастно захваченным Крымом — позорно отдадим, придумаем форму совместного владения или придадим ему статус международной нейтральной территории?

Немаловажен дискурс вокруг «европейского социализма». Почему бы не держать его в качестве желанной рабочей модели? Да вот беда — с ним, с реальным, тоже не все в порядке, да и согласится ли набирающий силу демократический «Удальцов», ведь ему нужен социализм классический, по сталинскому учебнику.

Мы входим в Революцию, не зная, как и с чем из нее выйти. В 91-м не получилось, потому что было упущено самое главное — контекст «справедливости», понятный нашему народу. Креативный класс попросту «кинул» старшее поколение, за гроши загибавшееся на стройках коммунизма. Но старшее поколение ушло на нищенскую пенсию и с лихвой отомстило ненавистью, заразив ею новую молодежь, которая в свою очередь отказалась и от свободы, и от толерантности.

Кроме того, в 91-м все ждали, что капитализм сам собой устроит нам и изобилие, и права человека, и демократию, и свободу слова¸ потому что все это якобы имманентно присуще строю. Так учил Поппер. А в результате «Сечин» вышел «агентом нового» — Рахметовым и Базаровым — и ничего не устроил. Имманентность, как выяснилось, миф. Что ж удивляться, что поставгустовское общество снова взалкало Плана и за все отвечающих тоталитарных инстанций.

Показательна дискуссия по поводу проблемы кремлевских принцев.

Вот вводная: есть известный пиар-менеджер Кремля, который по какой-то неясной и не совсем, видимо, легитимной причине принадлежит к богатейшим мира сего, будучи обычным чиновником депрессивного государства. Но есть у него сын, «принц», который «за отца не ответчик», хотя, по свидетельству того же Навального, западнически продвинут, имеет парк престижных автомобилей и пользуется благами цивилизации. При этом коллега Руденский (Грани.ру) обнаруживает параллель с другим историческим «принцем» — Максимом, сыном великого и заслуженного Горького, который (сын) «отродясь ничего не делал», пока папаша знатно ковал тоталитарную идеологию. Собственно, как и первый отец.

Вопрос: должна ли истинная Демократическая Революция будущего снести этих принцев вместе с папашками или, как рассуждает иной подрастающий демократ и либерал, богатые люди не несут на себе печати порока, раз мы снова начнем строить общество неограниченных возможностей? Пусть идут с нами в новую жизнь — они скорее союзники, нежели враги.

А тем временем на другом полюсе развернулась еще одна драма неудовлетворённого чувства справедливости. В Новосибирске демократические общественники установили без всяких согласований, то есть самым демократическим образом, макет памятника расстрелянному царю Николаю II— ныне почти святому. Однако другой демократ, бывший следователь полиции, напал на этот памятник с топором по причине того, что ранее столь же демократически не удалось установить в Новосибирске памятник самому эффективному управленцу ХХ века — Иосифу Сталину. И его можно понять: за что боролись? Почему царь, причастный к разжиганию Первой мировой войны, в которой погибло не менее 40 млн человек, имеет право на памятник от демократической общественности России, а эффективный управленец ХХ века, причастный к разжиганию Второй мировой войны и гибели вдвое большего числа людей — нет? И справедливость, как мы видим, в Новосибирске вскоре будет восстановлена.

Таким образом, мы видим, что поиски формулировок справедливости могут составить в России основу новой демократизации. И от этого по-настоящему тревожно.

ТАСС

Фото: 1. Россия. Москва. 22 августа 2017. Выступление Кремлевской школы верховой езды на Поклонной горе в рамках празднования Дня государственного флага Российской Федерации. Сергей Савостьянов/ТАСС
2. Россия. Новосибирск. 11 августа 2017. Памятник императору Николаю II и его сыну цесаревичу Алексею, поврежденный вандалом, на территории собора Александра Невского. Кирилл Кухмарь/ТАСС

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31501
29 АВГУСТА 2017 г.

ТАСС

В той удушливой атмосфере, в которую погружено российское общество, массовые и политически резкие протесты против ареста отдельного театрального режиссера кажутся одновременно и переполнением некоего котла недовольства («еще немного и крышку сорвет»), и глотком свежего воздуха («люди наконец проявили солидарность, выходят, выходят…»), и… некоторым все же досадным преувеличением.

Поясню. Безусловно, если выбирать между абстрактным Полицейским и абстрактным Режиссером, мы всегда на стороне Режиссера. Однозначно он нам социально более близкий. А если режиссер еще и умеренно либеральных взглядов, некогда выражал недовольство захватом Крыма, с узнаваемым на Западе лицом, то с ним наши симпатии абсолютны.

«Мало кто всерьез полагает, что Серебренникова преследуют из-за «хищений», а не по политическим мотивам, – так писано в очередной петиции. – Режиссёр принимал участие в протестных акциях «Стратегия-31» и «За честные выборы!» Подписывал открытые письма с призывом к освобождению из заключения Светланы Бахминой и участниц группы «Pussy Riot». Высказывался против ужесточения законодательства о митингах, запрета гражданам США усыновлять российских детей-сирот, ограничения прав ЛГБТ. Выступал в поддержку режиссёра Тимофея Кулябина, обвинённого в оскорблении чувств верующих постановкой оперы «Тангейзер. Призывал тратить бюджетные средства на образование, просвещение и культуру, чтобы остановить катастрофический рост невежества и мракобесия. Публично характеризовал контент российского телевидения, как «ложь и пропаганду».

Иными словами, заслуг у опального Режиссера – миллион. И если государство по его поводу начинает упиваться своей репрессивностью, то долг либеральной общественности в любом случае выступить на стороне репрессируемого. Как и вообще на стороне всяческих униженных и оскорбленных.

Однако я бы все-таки предостерег нас и от неверно выбранной ноты.

Она вот в чем. Получается, что многим из нас раскрыло глаза на режим исключительно финансовая проверка в одном отдельно взятом театре.

«Отлично, что дело "Седьмой студии" стало "красной чертой" еще для какого-то числа людей, до последнего занимавшихся самообманом, но теперь, наконец, признавших: власть в России давно и прочно захвачена организованной преступной группировкой,- без тени иронии пишет в «Фейсбуке» Александр Шмелев. Драматург и режиссер Иван Выропаев в открытом письме идет еще дальше:«Поэтому единственный путь к освобождению нашего многострадального народа от ига правящей власти, это смена этой власти и изменение основной ценностной парадигмы лежащей в основе жизнедеятельности этой страны».

То есть (поправьте меня, если я не прав) до людей не дошел ни преступный характер рокировки 2008 года, ни брежневская, а по большому счету уже и кимченыновская несменяемость «национального лидера», ни то, что полиция цензурирует даже согласованные митинги и целенаправленно шьет дела инакомыслящим, ни война в Украине и политическая изоляция России с 2014 года — это все до людей не дошло и никак их не мобилизовало. А то, что пришли проверить финансовую отчетность по государственным грантам, это переполнило чашу терпения.

В строй встали даже Бондарчук, Киркоров и Малахов, да и Михалков выразился туманно – что он желает Серебренникову счастья и успехов в работе, что на Михалкова совсем не похоже. Однако нотаблей от культуры можно понять, ведь так можно прийти в любую бюджетную бухгалтерию учреждения культуры (да и не культуры тоже) и посадить любого бюджетного директора. Ведь бюджетные организации без «химии» существовать просто не могут, так устроена вся дефицитная экономика России. Нужно и за коммуналку платить, и продукт давать, то есть кидать деньги со статьи на статью. Тришкин кафтан. Декорация, костюмы, парики… Бухгалтер бюджетной организации – расстрельная должность. А чекисты и тут как тут. Раньше они ели только малый бизнес, но успешно его дожевали. Нет больше малого бизнеса в России! Одни кругом безработные. Настали и у чекистов голодные времена – пришли за бюджетом в театр. И ведь в своем праве, если подумать! Единственное, в чем их можно юридически упрекнуть – это в том, что Серебренникова выбрали по причине идеологической неприязни, то есть избирательно. Значит, театральные работники могут выйти на демонстрацию с протестом и потребовать: либо пусть все сидят, Серебренников вместе с Михалковым, либо, раз Михалкова посадить нельзя, руки прочь и от Серебренникова. Кремлевед и путеновед Павловский опять же на полном серьезе пишет о необходимости поисков методов гражданского сопротивления, а вышеупомянутый Шмелев предлагает флибустьерскую ценностную парадигму:«…отнимать у правящей ОПГ хотя бы какую-то часть тех денег, что они у нас наворовали — ничуть не зазорно и даже правильно. Главное, воспринимать это должным образом — не как оплату за что-то, что ты должен сделать, но именно как деньги, которые ты доблестно смог отнять у бандитской шайки, и теперь находишься под угрозой мщения с ее стороны».

ТАСС

Нет нужды объяснять, почему такая защита Серебренникова наполняет сердца охранителей режима тихой радостью. «Вот вы и расчехлились, господа либералы! Вам воровать не дают. А демократия, свободы вам до лампочки». Виталий Третьяков (в гневе, в передаче у Соловьева):«Они (либеральные интеллигенты) считают доблестью украсть у этого государства! Они считают это подвигом!»

Неспроста родился и следующий сюжет. С одной стороны, пачками пошли напоминания: а ведь завтра выборы. И власти потребуются доверенные люди с умными и честными физиономиями. «А теперь мы не знаем, что мы сможем для вас сделать, коли вы с нами так…» С другой: «Не знаете? А по почкам не хотите?» — ответный сигнал. Сегодня популярно выражение «пошел обмен сигналами».

В кейсе с Серебренниковым столкнулись две партии. Одна (оппозиционная) — настаивает, чтобы лояльность у нее покупали. Желательно, за деньги, которые обеспечивали бы уровень мировых звезд. Вторая (пропутинская) хочет получать лояльность задешево, то есть даром — с помощью ударов по почкам. Нам в этой коллизии, естественно, социально более близка первая партия. Поскольку покупка лояльности — это протодемократизация и протолиберализм (хотя и не демократизация, и не либерализм). Но победить намеривается именно первая партия, а разорвать порочную цепь событий можно, только если вообще выйти из этой парадигмы.

Да, быть альтруистичными, не алкать уровня мировых звезд, не ставить их в пример неподсудности (Делона, помнится, чуть на гильотину не отправили, а за Полански американское правосудие бегает уж четвертый десяток лет, да и Майкла Джексона затравили до смерти), но действительно не иметь с шайкой дело – и не потому, что «чекисты совсем оборзели» в данный конкретный момент, а потому что это единственно правильная, единственно честная позиция уже давно. Люди и покруче Серебренникова отказывались и от проектов, и от карьер, как, например, Александр Галич.

Люди искусства не всегда правы именно в своем искусстве, которое на самом деле не для искусства, как думают длинноволосые юноши, а для того, чтобы делать этот мир лучше. А «лучше» не получается или было забыто. Поэтому их храм – стеклянный дом, разрушающийся от первого же камня. Что касается Кирилла, то вне контекста этого рассуждения, так или иначе, я желаю ему выкрутиться – ведь все же он социально-близкий.

Фото: 1. Россия. Москва. 23 августа 2017. Режиссер Кирилл Серебренников (в центре), обвиняемый в мошенничестве в особо крупном размере, перед рассмотрением ходатайства об избрании меры пресечения в Басманном суде. Станислав Красильников/ТАСС
2. Россия. Москва. 23 августа 2017. У Басманного суда во время рассмотрения ходатайства об избрании меры пресечения режиссеру Кириллу Серебренникову, обвиняемому в мошенничестве в особо крупном размере. Вячеслав Прокофьев/ТАСС