*8653. Мы и наша история

[Георгий Шахназаров]

На мой взгляд, в России неплохо обстоит дело с историческими исследованиями на отечественную и мировую тематику. Хуже-с историософией. Раньше у нас была собственная позиция на этот счет. Теперь ее нет. Только отбиваемся от зарубежных выдумок, от того, что скажет Хантигтон или Бжезинский, а вот создать свою концепцию, которая отвечала бы духу времени, мы, отказавшись от марксизма, оказались не в состоянии.
Хочу привлечь внимание к двум тревожным обстоятельствам. Первое касается недопустимого у4ровня искажения истории. Именно недопустимого, потому что история сама по себе никогда не обходилась без этой или иной меры искажения. Лучше всего сказал об этом Бальзак: «История подделывается в тот момент, когда она делается». Действительно, едва ли не у каждого участника событий есть своя версия того, что случилось, а уж у летописцев, пишущих со слов свидетелей,-тем более.
Вот, к примеру, перестройка и постперестройка. Всего-то 15 лет, а сколько уже наворочено выдумок, как нарочито запутаны и перевраны многие эпизоды, беспарданно перераспределены свет и тень между теми, кому довелось сыграть более или менее заметную роль в этой исторической драме.
Но все это пустяки по сравнению с тем надругательством над историей, которое с полным основанием может рассматриваться в качестве органической составной части ельцинского режима. Тут речь идет не о частной инициативе ученых, решивших воспользоваться свободой слова, чтобы исправить грехи советской истриографии, восстановить в полных правах истину. Нет, маятник качнулся в протвоположную крайность, одну тенденциозность заменили другой, покрыв одной черной краской весь советский период. Вместе с Советами старались похоронить, выветрить из памяти народа все, что было создано им за три четверти века после Октября. Замалчивали, а если упоминали, то с негативным комментарием, такие бесспорные достижения того времени, как всебщая грамотность, ход на передовые научные рубежи, выдающиеся достижения в культуре. В учебниках ухитрялись излагать все это на одной-двух страницах в полном соответствии с идиотским тезисом, будто в годы существования Советского Союза страна «находилась вне истории». Пожалуй, единственное, о чем можно было отзываться одобрительно,-это победа в Отечественной войне. Да и ее постарались всячески принизить, если так можно выразиться, ошельмовать, переложив вину за развязывание войны с Германии на СССР или утверждя, будто мы победили «мясом».
Идеологи пересмотра или, скажем так, нового прочтения истории в последние годы немало потрудились, чтобы внушить обществу, в особенности молодым поколениям, мысль об ущербности российской цивилизации, ее неспособности освоить демократические принципы, шагать в сторону с прогрессом, призывали каяться за всевозможные грехи. В этом, собственно говоря, живой нерв отношения народа к своей истории-презирать ее, стыдиться или, напротив, гордиться, любить. Нет нужды говорить, что от этого в немалой мере зависит миросозерцание, ощущение своего места на Земле, способность к масштабным делам. Что ж, исчерпывающим образом решил эту проблему Пушкин, воскликнувший в раздражении: «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом», а в другой раз, в умиротворенном состоянии духа, признавшийся проникновенно, что ни за что на свете не хотел иметь другой истории, кроме истории своего Отечества.
Ну и несколько слов о еще одном тревожном явлении, связанным с отношением к истории. В свое время Олвин Тоффлер обратил внимание на то, что накатывающиеся на мир волна перемен, в особенности технологических инноваций, может вызвать потрясение от встречи с будущим. Мне думается, хуже то, что мир с чрезмерным, недопустимым ускорением порывает с прошлым. Рastshock намного опасней, чем futureshock. Слишком быстрый и резкий разрыв с прошлым, пренебрежение его уроками, легкомысленное отношение к опыту предшествующих поколений могут обойтись крайне дорого. Это, впрочем, мировая проблема, заслуживающего отдельного разговора.

[Оксана Гаман-Голутвина]

Когда политолог начинает говорить об истории, это напоминает выпуск детских колясок военным заводом в рамках программы конверсии-коляска все равно неминого похожа на пулемет. Говоря об истории, неизбежно переходишь на политику. Но этот переход симптоматичен: его смысл заключается в попытке синтеза исторического и политического знания и обосновании метологического знания для политической науки. Приведу конкретный пример.
Сегодня нас много спорят о реставрации авторитаризма. Звучат определения «термидор», «контреволюция» (в этом контексте нельзя не вспомнить, что в конце 30-х годов столь разные по политическим убеждениям мыслители, как Георгий Федотов и Лев Троцкий, были солидарны в аналогичных констатациях-звучали вердикты: «преданная ревоюция», «термидор», «революция умерла»; остается надеяться, что для нынешнего политического класса все не закончится так же плачевно).
В качестве причин сегодняшнего возврата к авторитаризму назвают неизжитость имперских амбиций в обществе, личностно-психологические особенности Путина, его опыт работы в спецслужбах, даже его маленький рост. Но мне представляется, что истоки происходящего в другом. И понять эти итоги можно только в историческом контексте. На мой взгляд, мы наблюдаем реконструкцию традиционной для России конфигурации власти и традиционной для России же схемы «власть и оппозиция». Это большая тема, и я коснусь ее лишь пунктиром. Происходит воссоздание конструкции «народной монархии» в треугольнике верховная власть-элитные слои-внеэлитные группы. Термином «народная монархия», как известно, Иван Солоневич определял союз верховной власти в лице первого лица государства (князь, царь, император, генсек правящей партии) и внеэлитных слоев населения против аристократии. По такому лекалу строилась власть Ивана Грозного, Петра Великого (недаром его называли первым большевиком на троне), Иосифа Сталина. При этом репрессии против аристократии были обусловлены обьективной потребностью государства в эффективном инструменте модернизации (нехорошо так говорить об элите, однако суть именно в этом). Реформы 1990 годов представляли собой радикальный пересмотр этой конфигурации, ибо произошло изменение системообразующих конструкций традиционной модели. Власть превратилась в сообщество замкнутых кланово-корпоративных структур, причем вновь созданные политико-финансовые кланы стали обладателями не только собственного промышленного, финансового потенциала, собственных служб безопасности, аналитических и медийных империй. Под разговоры о том, чтобы «купить немножко ОЛБИ», они прикупили себе «нмножко оппозиции». В этом смысле самый яркий пример-сотрудничество КПРФ и НДР в период премьерства Виктора Черномырдина.
А сегодня идет возврат к традиционной, «доолигархической» конфигурации власти и к традиционной же схеме «власть-оппозиция». В треугольнике верховная власть-правящая бюрократия-внеэлитные власти и к традиционной же схеме «власть-оппозиция». В треугольнике верховная власть-правящая бюрократия-внеэлитные слои власть идет на союз с внеэлитными слоями против аристократии (ведь олигархия есть не что иное, как аристократия денег). Наиболее рельефно эта тенденция проявилась в ситуации с «Курском» и с гимном. Ибо что означают слова Путина «мы с народом»? То что идея внеэлитных групп с верховной властью против аристократии (читай: олигархии) получила свое почти наглядное воплощение: Иван Грозный и Петр Великий боролись с боярами, Сталин со старой гвардией, а Путин-с олигархами. Это и есть то, что Солоневич определял как народная монархия. Против элит, против аристократии, против боярства. Но следует четко оговориться: это только схема, а в реальности схемы отсутствуют по определению.
В России власти традиционно оппонировала интеллегенция. То есть не экономический субьект, преследующий собственные корпоративные интересы, а идеологическое образование (поэтому борьба оппозиции с властью часто велась не за интересы, а за идеалы). Дальнейшая же эволюция отношений в тандеме «власть-оппозиция» возможна в двух параллельных плоскостях. Во-первых, сохраняется противостояние кланов в режиме вооруженного до зубов нейтралитета, как минимум три группы. И во-вторых, происходит реинкарнация правой интеллегенции в качество оппозиции, чего не было в течениие последнего десятилетия. Грустно только, что рупором этого уважаемого сегмента общества становится Черкизов с его передачей «Час быка», автор которой так и говорит: «настала поря опять оппонировать власти».

[Виталий Третьяков]

Либерализм с лицом Черкизова. Вы знаете что это такое? Этим все сказано.

[Оксана Гаман-Голутвина]

Да, это посильнее, чем «Фауст» Гете, как говаривал один исторический персонаж.
Что касается причин подобной ситуации, то она видится мне опять же в воспроизводстве традиционной, но фатальной для страны неизбывной слабости гражданского общества. Нет иного, кроме власти, субьекта, способного и готового осуществить хоть какие-то преобразования. (Хотя уже почти сразу слышу из многих уст: «Есть такая партия!» Но в действительности ее нет). В течении последних пятнадцати лет все попытки возродить институты гражданского общества (политические партии, общественные движения, СМИ и прочее) завершились тем, что институты стали инструментом выражения не интересов государства, а корпоративных интересов их владельцев. Сегодня политические партии стали торговой маркой, которую можно купить точно так же, как брэнд любого другого товара. Если же говорить о СМИ, то они нередко выражают интересы журналистской корпорации (нахожу необходимым оговориться, что «НГ» при всех известных обстоятельствах-редчайший пример сохранения собственного лица в море абсолютной, тотальной зависимости СМИ). Свобода СМИ сегодня стала не просто независимостью от государства, а свободой от необходимости выражать интересы общества. В этом смысле очень показателен конфликт холдинга «Медиа-МОСТ» и Кремля. Да, действительно, это политический конфликт государства и корпорации, претендующей на выражение интересов общества, хотя экономическая составляющая там тоже, безусловно присутствует.

[Людмила Сараскина]

Хорошо, но если история всегда мифологизируются, тогда какие у коллеги претензии к современным историкам, которые фальсифицируют историю Советского Союза? И почему советские историки фальсифицировали весь ХIХ век?Почему? А нынешние историки фальсифицируют советский период!

[Валентин Толстых]

Дорогая Людмила Ивановна, вы напрасно все это говорите! Именно потому, что он так думает, он имеет право так говорить…

[Людмила Сараскина]

Получается, что ложь это правда! Это ложь чистой воды!

[Михаил Титаренко]

Если советские историки и нынешние либеральные историки, как вы говорите, давали свою интерпретацию историю для того, чтобы укрепить энергетику общества, для созидания новой, лучшей жизни,-это одно. А когда это делается с целью дезинтеграции общества, разрушения, ослабления и атомизации общества,-это преступления.

[Людмила Сараскина]

-Снова политическая целесообразность?...

[Виктор Данилов-Данильян]

Какая бы власть людей ни убивала, она всегда обьявляет, что делает это для общего блага, для остающихся живыми, а на самом деле-для себя самой, для становления, укрепления, сохранения, выживания самой власти. Поэтому говорить (а именно так здесь говорили), что правы те, кто это делал для интеграции, энергии, инициации и тому подобное, на мой взгляд, значит оправдывать убийства. Это стало вполне очевидно, по крайней мере после Великой французской революции.
Сколько было репрессированных в 37-м году и сколько сидит в тюрьмах сегодня? Допустим, что примерно одно и тоже число. Но, во-первых, даже в чисто количественном аспекте нужно говорить еще и потоке. Во-вторых, помимо количества есть еще и качество. Где Мандельштам, Мейерхольд, Бабель, Пильняк, Павел Васильев, Клюев, Флоренский, Чаянов, Юровский? И это все делалось ради того, чтобы инициировать или возбудить энергию, чтобы интегрировать и так далее.