*8653. Мы и наша история

[Оксана Гаман-Голутвина]

Когда политолог начинает говорить об истории, это напоминает выпуск детских колясок военным заводом в рамках программы конверсии-коляска все равно неминого похожа на пулемет. Говоря об истории, неизбежно переходишь на политику. Но этот переход симптоматичен: его смысл заключается в попытке синтеза исторического и политического знания и обосновании метологического знания для политической науки. Приведу конкретный пример.
Сегодня нас много спорят о реставрации авторитаризма. Звучат определения «термидор», «контреволюция» (в этом контексте нельзя не вспомнить, что в конце 30-х годов столь разные по политическим убеждениям мыслители, как Георгий Федотов и Лев Троцкий, были солидарны в аналогичных констатациях-звучали вердикты: «преданная ревоюция», «термидор», «революция умерла»; остается надеяться, что для нынешнего политического класса все не закончится так же плачевно).
В качестве причин сегодняшнего возврата к авторитаризму назвают неизжитость имперских амбиций в обществе, личностно-психологические особенности Путина, его опыт работы в спецслужбах, даже его маленький рост. Но мне представляется, что истоки происходящего в другом. И понять эти итоги можно только в историческом контексте. На мой взгляд, мы наблюдаем реконструкцию традиционной для России конфигурации власти и традиционной для России же схемы «власть и оппозиция». Это большая тема, и я коснусь ее лишь пунктиром. Происходит воссоздание конструкции «народной монархии» в треугольнике верховная власть-элитные слои-внеэлитные группы. Термином «народная монархия», как известно, Иван Солоневич определял союз верховной власти в лице первого лица государства (князь, царь, император, генсек правящей партии) и внеэлитных слоев населения против аристократии. По такому лекалу строилась власть Ивана Грозного, Петра Великого (недаром его называли первым большевиком на троне), Иосифа Сталина. При этом репрессии против аристократии были обусловлены обьективной потребностью государства в эффективном инструменте модернизации (нехорошо так говорить об элите, однако суть именно в этом). Реформы 1990 годов представляли собой радикальный пересмотр этой конфигурации, ибо произошло изменение системообразующих конструкций традиционной модели. Власть превратилась в сообщество замкнутых кланово-корпоративных структур, причем вновь созданные политико-финансовые кланы стали обладателями не только собственного промышленного, финансового потенциала, собственных служб безопасности, аналитических и медийных империй. Под разговоры о том, чтобы «купить немножко ОЛБИ», они прикупили себе «нмножко оппозиции». В этом смысле самый яркий пример-сотрудничество КПРФ и НДР в период премьерства Виктора Черномырдина.
А сегодня идет возврат к традиционной, «доолигархической» конфигурации власти и к традиционной же схеме «власть-оппозиция». В треугольнике верховная власть-правящая бюрократия-внеэлитные власти и к традиционной же схеме «власть-оппозиция». В треугольнике верховная власть-правящая бюрократия-внеэлитные слои власть идет на союз с внеэлитными слоями против аристократии (ведь олигархия есть не что иное, как аристократия денег). Наиболее рельефно эта тенденция проявилась в ситуации с «Курском» и с гимном. Ибо что означают слова Путина «мы с народом»? То что идея внеэлитных групп с верховной властью против аристократии (читай: олигархии) получила свое почти наглядное воплощение: Иван Грозный и Петр Великий боролись с боярами, Сталин со старой гвардией, а Путин-с олигархами. Это и есть то, что Солоневич определял как народная монархия. Против элит, против аристократии, против боярства. Но следует четко оговориться: это только схема, а в реальности схемы отсутствуют по определению.
В России власти традиционно оппонировала интеллегенция. То есть не экономический субьект, преследующий собственные корпоративные интересы, а идеологическое образование (поэтому борьба оппозиции с властью часто велась не за интересы, а за идеалы). Дальнейшая же эволюция отношений в тандеме «власть-оппозиция» возможна в двух параллельных плоскостях. Во-первых, сохраняется противостояние кланов в режиме вооруженного до зубов нейтралитета, как минимум три группы. И во-вторых, происходит реинкарнация правой интеллегенции в качество оппозиции, чего не было в течениие последнего десятилетия. Грустно только, что рупором этого уважаемого сегмента общества становится Черкизов с его передачей «Час быка», автор которой так и говорит: «настала поря опять оппонировать власти».

[Виталий Третьяков]

Либерализм с лицом Черкизова. Вы знаете что это такое? Этим все сказано.

[Оксана Гаман-Голутвина]

Да, это посильнее, чем «Фауст» Гете, как говаривал один исторический персонаж.
Что касается причин подобной ситуации, то она видится мне опять же в воспроизводстве традиционной, но фатальной для страны неизбывной слабости гражданского общества. Нет иного, кроме власти, субьекта, способного и готового осуществить хоть какие-то преобразования. (Хотя уже почти сразу слышу из многих уст: «Есть такая партия!» Но в действительности ее нет). В течении последних пятнадцати лет все попытки возродить институты гражданского общества (политические партии, общественные движения, СМИ и прочее) завершились тем, что институты стали инструментом выражения не интересов государства, а корпоративных интересов их владельцев. Сегодня политические партии стали торговой маркой, которую можно купить точно так же, как брэнд любого другого товара. Если же говорить о СМИ, то они нередко выражают интересы журналистской корпорации (нахожу необходимым оговориться, что «НГ» при всех известных обстоятельствах-редчайший пример сохранения собственного лица в море абсолютной, тотальной зависимости СМИ). Свобода СМИ сегодня стала не просто независимостью от государства, а свободой от необходимости выражать интересы общества. В этом смысле очень показателен конфликт холдинга «Медиа-МОСТ» и Кремля. Да, действительно, это политический конфликт государства и корпорации, претендующей на выражение интересов общества, хотя экономическая составляющая там тоже, безусловно присутствует.