*525. Даниил Константинов

[Евгений Левкович]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=52BC0069BA30F
Наверное, так бывает, что политический активист ни с того ни с сего убивает в переходе совершенно незнакомого
26-12-2013 (14:18)

Тут, конечно, не знаешь что писать. Поэтому я просто перечислю факты, дабы если хоть какая-то часть моих друзей не знает об этом — узнала об этом.
Сегодня вынесут приговор молодому парню, политическому активисту — Даниилу Константинову. Его обвиняют в убийстве. Наверное, так бывает, что молодой политический активист ни с того ни с сего убивает в переходе метро совершенно незнакомого ему человека, тем более что Даниил — националист, а мы все, конечно, знаем, что националисты в день убивают в переходах метро по сто незнакомых им людей и получают от этого бонусы от метрового Гитлера. Но с Константиновым следствие промахнулось совсем. В день убийства, ровно в тот час, когда оно произошло, Даниил был на другом конце города, в ресторане, на дне рождении собственной матери. Наверное, бывает и такое: молодой "русский фашист" подговаривает собственных мать, отца и их пожилых друзей (один из них, кстати, известный режиссер) дать ложные покзания в суде, а сам, вместо того, чтобы в святой для семьи день провести время с ней, едет за 30 километров от места празднования — для того, чтобы убить совершенно незнакомого ему человека, русского, к тому же. Но тут я, опять же, просто перечислю факты.

Все свидетели, подтверждающие алиби Константинова, прошли проверку на детекторе лжи. Он подтвердил их правоту.

Алиби подтверждается журналом заказов ресторана "Дайкон", в котором праздновался день рождения.

Есть чек на пароварку (подарок маме от Даниила и его девушки) из магазина на "Рижской" (убийство произошло на "Ул. Академика Янгеля"), пробитый ровно за час до преступления. Кассирша магазина покупателей помнит и все подтверждает.
Защита Константинова требует от следствия предоставить билинг телефона Даниила (в 20.00, в момент убийства, он выходил со своего айфона в интернет, установить откуда он это делал, при желании, можно), но получает отказ.

В это же время на стороне следствия выступает лишь ОДИН свидетель, который утверждает, что убийство совершил имеено Константинов. Этот свидетель — наркоман и уголовник, совершивший восемь краж. В суде он заслушивается в "закрытом режиме".

Даниилу Константинову, несмотря ни на что, могут дать десять лет тюрьмы (на самом деле за то, что незадолго до "убийства" он отказался сотрудничать с центром "Э"). Это происходит сейчас, ровно в эту минуту, в Чертановском суде города Москвы.

Приезжайте, если можете.

[Даниил Константинов]

http://forum-msk.org/material/power/10217086.html
политический заключенный 30.01.2014

Главный принцип управления общественными животными известен давно – «Разделяй и властвуй»!
Не менее известна и дрессировочная техника «кнута и пряника», основанная на добротных, проверенных веками методах положительного и отрицательного подкрепления (кусочек сахара/шпоры – удила).

При желании и известной настойчивости практически любое живое существо можно довести до состояния полнейшей покорности, когда команды Хозяина будут выполняться беспрекословно, а его желания предупреждаться и стремительно исполняться. Все это хорошо знают опытные дрессировщики зверей и… людей.

Особенно эффективно избирательное подкрепление, когда вознаграждение за желаемое поведение дается иногда, время от времени, тогда как желаемое поведение повторяется постоянно.

В этих случаях жертва (подопытный) впадает в иступленное состояние, желая все больше угодить Хозяину. Дельфин все прыгает и прыгает, все выше и выше, но рыба достается только иногда. Так в дрессировке достигаются наилучшие результаты.

Государство – это дрессировщик масс и отдельных индивидуумов. Чем оно авторитарнее, жестче, тем массированнее используются отработанные практики дрессировки, в особенности отрицательное подкрепление - немедленная и неминуемая кара за нежелательное поведение. «Мы вас отучим лимонами в ОМОН кидаться», и вправду, отучают.

Мало кому уже хочется выходить на улицы, видя изнуренного Кривова в судебном «аквариуме», плотно набитом разными «рыбками» - другими обвиняемыми по «Болотному делу».

Зато отсидев десять лет и придерживаясь мягкой, «конструктивной» позиции, отказавшись от политических амбиций и имущественных претензий, можно получить ссыльную свободу. А если еще и похвалить власть, выйдя на волю, то может быть, и товарищей выпустят, оставив одного в заложниках.

Но, Удальцов под домашним арестом, а Константинов в «Матросской тишине». Ну, что же, поделом смутьянам!

Я никого не критикую. Просто надо понимать, как отлажен и эффективно работает репрессивный механизм, премированный частичными амнистиями и избирательными помилованиями.

Пульсирующим сгустком, Стокгольмский синдром неизбежно проникает в сознание заложников полицейской системы. Веди себя хорошо, подпрыгивай все выше и выше и тогда, возможно, тюремный кнут обойдет тебя стороной. А если даже и затронет, то впереди всегда маячит надеждой лакомый кусочек – свобода.

В преддверии Олимпиады, в условиях растущей изоляции России и углубляющегося экономического кризиса, правящая верхушка опять пытается нас разделить, чтобы самой властвовать.

Разделить на сидящих и прощенных, на системных и внесистемных, умеренных и радикалов.

Даже в очень цельных группах, таких как «болотники», происходит разделение по принципу: «метал ли ты фрукты, или просто стоял», хотя очевидно, что все произошедшее было банальной полицейской провокацией, а граждане действовали в рамках своих конституционных прав.

Такому делению подыгрывают отдельные правозащитные организации, такие как «Эмнисти Интернешнл», которым достаточно брошенного апельсина, чтобы отвернуться от политзаключенного.

Кого-то они объявляют «узником совести», кого-то нет, действуя как будто в унисон с российскими властями, санкционируя, тем самым, практику выборочных политических амнистий.

А вы говорите: «Вашингтонский обком»! Обком-то у нас, похоже, один.

Так быть не должно.

Конституция не должна превращаться в пустую формальность. Реализация наших законных прав и интересов не может ставиться в зависимость от прихоти отдельных, пусть даже и очень крупных чиновников.

Разве мы забыли, что действовали в рамках своих законных прав? Ступив на зыбкую почву уличного протеста, мы робко пытались заявить о себе, зачитывая резолюции на разрешенных митингах.

А под давлением репрессий тут же сдались, отказались от массовых акций, распустили Координационный Совет оппозиции.
Полная капитуляция.

А потом сами стали выискивать, кто из нас больше соответствует авторитарно-репрессивному ГОСТу. Зачем нам лишняя свобода?

Что толку быть на воле, скованным бесчисленными полицейскими запретами и ограничениями, под надзором Центра «Э», в ожидании очередного удара шпор?

Может быть, пора прекратить действовать в рамках навязанных схем?

«Полуполета не бывает». Свобода нужна нам вся, целиком, полностью. Свобода политическая, личная, экономическая.

Добиться этого можно только упорно выстраивая и приводя в действие широкое гражданское движение. Пусть это кажется нам абсурдным сейчас, в условиях политического застоя.

Но, по крайней мере, одна общая и актуальная тема у всех у нас есть – защита политзаключенных. Скоро нам представится возможность продемонстрировать свою солидарность с ними.

Впереди – приговор по «Болотному делу» и я призываю ВСЕХ! прийти в этот день в суд и оказать ребятам поддержку.
Это не пустые слова и не уход в правозащиту (что, тоже, дело благородное).

Способность «отбить» своих товарищей и добиться соблюдения Закона - это проявление силы, а вовсе не скудость оппозиционного дискурса (как некоторые думают).

Участвуя в протестной компании 2011-2012 годов, мы принципиально отказались от насилия и действовали подчеркнуто в правовых рамках. А получили в ответ пакет уголовных дел различной степени тяжести и пошлости.

«Болотный процесс», в действительности, - это одно из самых значительных событий политической жизни России.

Я понимаю, скучно стоять на митинге и слушать надоевших ораторов.

Тогда, приходите в суды!

Резонансные процессы уже и так становятся формой настоящего политического перфоманса.

Так что, давайте, соберемся с силами и превратим приговор по «Болотному делу» из проходного мероприятия в грандиозную политическую акцию!

СИЗО "Матросская тишина"

[Илья Константинов]

http://anonymouse.org/cgi-bin/anon-w...=536CA95A7EBEA
О ходе суда над Даниилом Константиновым
09-05-2014 (14:14)

Если кто-то не сразу поймет, о чем идет речь, то прямо с самого начала резюмирую: если бы эти "служители закона" выполняли хотя бы крохотную часть этого самого закона, то они давно бы уже пили водку на дачах, сделав все, что им нужно.

Вместо этого господа судейские, прокурорские и следовательские наказали сами себя. Ничего не сделали, опозорились (и должны понимать, что на весь мир) и сидели до полуночи в своем черном Чертановском суде.

Коротко наша сегодняшняя эпопея. Ставший уже знаменитым Чертановский суд. 12.00 - время, когда должно было начаться заседание суда по ходатайству следователя Смирнова об ограничении времени ознакомления Константинова с делом. Тут смешно все.
1. Все знают, что никакого дела нет.
2. Ознакомление началось 5 мая. Следователь требует прекратить ознакомление 12-ым мая (все знают, что впереди глубокие выходные).
3. Из адвокатов был извещен только один - и то по телефону. Остальные адвокаты ни писем, ни звонков от Смирнова или суда не получали.

В 12.00 в суд пришли родственники и друзья. В 13.00 явился Смирнов. В 13.30 привозят Данилу. Внимание:

Конвой проводит Даню к залу суда и оп-ля! - целует замок. Конвой стучит, но дверь никто не открывает. Конвой уводит Данилу. Люди ждут.

Оп-ля! Дверь открывается, но туда начинают заводит совсем других подследственных. Одного, второго, третьего, четвертого, пятого, шестого...Суды идут, народ ждет.
На здании суда написано: Предпраздничный день, суд открыт до 15.00.

Адвокат идет к председателю суда. После долгих бесед было сказано, что суд будет работать до 16.45, как в обычные дни.

Народ ждет. Внимание! К оператору подходят приставы и, тряся какой-то бумажкой, требуют, чтобы он "удалил камеру из коридора" (при том, что разрешение на съемку было на руках). Оператор остается, камера "удаляется" на улицу вместе с одной из девушек.

Внимание! Через полчаса приходят десятка два приставов и требуют, чтобы удалились и люди. Люди возражают, потому что все происходящее является чистым издевательством (не говоря уже о пресловутом законе).

Приставы начинают бить людей. Внимание! В это время с улицы в суд не может зайти помощник адвоката. Адвокат Шкред вызывает полицию. Приехавшая полиция впускает помощника, но одновременно лицезреет выкинутых побитых людей.

Внимание! Именно в это время с улицы появляются следователь Смирнов и прокурор. Они счастливы: теперь людей нет и можно втихаря совершать все угодные им деяния, ничего общего с законом не имеющие.

Некоторые присутствующие считает, что можно говорить о сговоре следователя Смирнова и судьи Никишиной. Или начальника Смирнова - Павлова и председателя суда Тюленева. Не знаю правомерна ли такая точка зрения, факт остается фактом: шесть часов людей держали в коридоре, а Данилу - в конвойном помещении. Потом людей выгнали, применяя жесткое насилие, тут же пришли Смирнов с прокурором, за которыми закрыли двери суда. Мы сами понятия не имеем, как это оценивать.

Большинство людей пишет заявления о побоях и просят адвоката проследовать с ними в отделение полиции, чтобы помочь.

Уже к 21.00 мы узнаем, что суд, оказывается, идет.
Без адвоката.

Адвокат Шкред пытается пройти на территорию суда. Наконец, его пропускают.

В зале суда адвокат обнаруживает, что заседание заканчивается. Оно проходило без адвоката. Тут же выяснилось, что Данилу даже не ознакомили с материалами.

Давно стемнело. В страшном здании горели только окна 3-его этажа. В 23.30 адвокат потребовал прекратить заседание, поскольку начинается ночное время. Судья Никишина сказала, что она готова сидеть всю ночь. Адвокат Шкред В.П. сообщил, что он тоже готов сидеть всю ночь, но сначала Данила должен познакомиться с материалами, представленными в суд. А это часа на три.

Судя по всему, судье кто-то позвонил. В полночь заседание была остановлено и перенесено на 12 мая.

Из-за чего сыр-бор с выматыванием Данилы и людей, которые пришли его поддержать? Из-за чего очередное побоище? Из-за простенького ходатайства следователя? Зачем? Что же дальше-то?

Если кто-то еще не понял:
если бы эти "служители закона" выполняли хотя бы крохотную часть этого самого закона, начали бы вовремя или с небольшим опозданием, то они бы за полчаса удовлетворили ходатайство следователя (пусть и незаконное) и давно бы уже пили водку на дачах.

Кто кого наказал? Они не удовлетворили ходатайство, опозорились и просидели до полуночи в предпраздничный день 8-9 мая.

[Илья Константинов]

http://www.echo.msk.ru/blog/i_konsta.../1397276-echo/
17:00 , 10 сентября 2014

автор отец Даниила Константинова
В Чертановском суде столицы продолжается, пожалуй, самый скандальный процесс постперестроечной эпохи.
Оппозиционного активиста и молодого политика Даниила Константинова вторично судят по обвинению в умышленном убийстве незнакомого молодого человека, которое произошло почти 3 года назад.

Казалось бы, заурядная уголовщина: вечером 3 декабря 2011 года у входа в метро "Улица Академика Янгеля", из-за какой-то ерунды повздорили две группы молодых людей. Ссора переросла в драку, та - в поножовщину, в результате которой москвич Алексей Темников получил смертельный удар ножом в сердце и скончался на месте.

Единственный свидетель преступления - участник драки Алексей Софронов - через несколько месяцев вдруг опознал Даниила Константинова, как человека, вступившего в драку с убитым и заявил, что видел в руке у Даниила нож. Правда, до этого он его никогда не видел и о нем не слышал, даже составленный фоторобот являет перед нами совершенно другого человека: стриженого деятеля со светлыми глазами. Внезапно это "светлострженый" превращается в "темнолысого", откуда-то сразу появляется имя-фамилия-отчество. "Из интернета" - тупил Софронов (хотя компьютера у вора-рецидивиста тогда не было, это ему потом государство подарило), а разницу между стриженым, бритым и лысым сей деятель не понимает до сих пор. И следователь Звонков, как бы с высшим образованием, даже на последнем допросе в суде заявил, что не видит разницы. Однако - ударили тогда по рукам - и состряпали. В полной уверенности, что все пройдет как по маслицу, суд моментально подмахнет, общество скушает и не подавится.

Уверенность эта была не случайно. Курировали фальсификаторов настолько серьезные люди, насколько это вообще возможно. С изумлением мы обнаружили в деле документ, что "оперативное сопровождение совершается Центром Э МВД РФ и Управлением М ФСБ РФ".

Мощь этого "сопровождения" мы ощутили сразу же. Я даже не о прослушках телефона и дома - это обычный "задний фон", в нем нет ничего экстраординарного (но, кстати, разрешение на официальную прослушку семьи давала та же судья, которая сейчас судит). Но вот вам маленький характерный пример Огромными усилиями адвокаты выяснили, кто же такой у нас свидетель обвинения, ведь нам все время писали, что это - уважаемый член общества. И вдруг выясняется, что он прямо тогда получает приговор, как вор, совершивший серию краж. (это будет его не первый и не последний приговор). Мы ставим на Данин сайт ссылку на тот приговор Вачского суда (откуда родом наш вор, это Нижегородская область), но через 40 минут ссылка исчезает, а сайт суда оказывается полностью зачищен! 40 минут - это три звонка: от "следящего за сайтом - своему начальнику, тот - своему, и уже в суд).

Очень смешные хлопоты. Не говоря уже о том, что сразу же была совершена еще одна серия краж, новый суд и новый приговор вору. Правда, тогда все приговоры были "почему-то" условными, самому ему была предоставлена Госзащита (как второму лицу в государстве). Это сейчас он сидит, а тогда жил кум королю и сват министру. Деньги получал, балдел (во всех смыслах), воровал (а охрана на стреме стояла?).

Но это все выяснилось немного попозже и явилось только одной из сенсаций, не самой горячей.

Но тогда их сочиненная нехитрая фабула устраивала. К ней они только пытались пристроить очень смешные детали, которые, впрочем, тоже никак не желали пристраиваться.
Но такова была и остается официальная версия.

Но проблема в том, что буквально каждый из нескольких сотен человек, побывавших в качестве свидетелей, журналистов или зрителей на этом суде, ни секунды не колеблясь, скажет вам, что эта версия не имеет ничего общего с действительностью. Что процесс носит откровенно политический характер, а обвинение против Даниила сфальсифицировано от начала до конца. Это же вам скажет любой юрист, посмотревший выставленные нами в интернете полные материалы дела или такое же полное видео всех судебных заседаний с прошлого года.

Так же всем уже понятно, что некая ссора на Янгеля началась не просто так, что-то там происходило, нечто преступное, что в этом месте в этот же час "встретились два одиночества", две силы: одна, транслирующая политический заказ сверху (сотрудники центра Э, почему-то оказавшиеся первыми на месте происшествия) и - местные оперативники, покрывающие кого-то своего.

Для меня это дело началось 6 декабря 2011 года, вскоре после скандальных выборов в Государственную Думу. Если помните, выборы состоялись 4 декабря, а на следующий день - 5 декабря - на Чистых прудах прошла первая массовая акция протеста, положившая начало движению "За честные выборы". Данила принял в ней самое активное участие, на многочисленных видео хорошо видно, как он скандирует положенные лозунги, в том числе "Свободу политзаключенным" (это горькая ирония судьбы). За это он был задержан полицией и препровожден в ближайший РОВД. Ночь он провел в камере, а на следующий день его доставили в мировой суд, для разбирательства, куда подъехал и я.

Вот там, в коридоре суда, сын и рассказал мне о странном и неприятном разговоре, который состоялся вечером 5-го в тверском РОВД. Выяснилось, что там его посещал некий важный чин из Главного управления по противодействию экстремизму МВД РФ (Центр "Э" - отечественный вариант "эскадронов смерти"), который пытался завербовать Данилу, угрожая ему в случае отказа серьезными неприятностями, от убийства до фабрикации уголовного дела.
Данила от сотрудничества категорически отказался, но отнесся к прозвучавшим угрозам не слишком серьезно.

К сожалению, я тоже подумал, что это обычное запугивание, с которым сталкиваются многие политические активисты.

Лишь через три месяца мы убедились в серьезности прозвучавших угроз.

Утром 22 марта я должен был лечь на плановую операцию. И, как раз в тот момент, когда я уже парковался возле клиники, раздался звонок от сына.

В квартиру, где они проживали с женой Мариной ломились оперативники. Через дверь они сообщили ему, что он обвиняется в совершении тяжкого уголовного преступления. Я сказал, что немедленно выезжаю к ним и постараюсь быстро прислать адвоката. Но доехать до места я не успел: минут через 20 мне позвонила жена и сообщила, что и в нашу квартиру ломится полиция. Я посоветовал ей никого без меня не пускать и срочно направился к дому. И тут же раздался третий звонок - с моей работы; испуганные сотрудники сообщили, что в офис явилась группа оперативников Центра "Э", возглавляемая "целым" полковником, и приступила к обыску.

Три обыска одновременно с арестом сына - это то, что получилось вместо запланированной медицинской операции...

Тут же начали всплывать весьма странные обстоятельства: в постановлении на обыск квартиры, которое было предъявлено оперативниками, сообщалось, что мой сын подозревается в совершении бытового убийства и, одновременно, шла речь о его участии в организации и проведении различных политических акций "экстремистского характера". Какова связь между убийством и политикой, понять было совершенно невозможно. Да и в тот момент я находился в таком шоке, что был не в состояние
размышлять на эту тему.

Уже много позже, познакомившись с материалами уголовного дела, я понял в чем был замысел спецслужб (а в этом деле кроме Центра "Э" засветилась и Федеральная служба безопасности).

Один из самых любопытных документов называется "Постановление о рассекречивании сведений, представляющих государственную тайну и их носителей" от 18 июня 2012 г., подписанное заместителем начальника Центра "Э" полковником В.Н. Диденко.

В этом замечательном постановлении содержится утверждение, что не только мой сын - Даниил Константинов, но и я - Илья Константинов, являлись руководителями неких экстремистских организаций, в которых, якобы, отвечали "за вопросы финансирования, организацию и проведение несанкционированных акций, помощь лицам, арестованным за совершение преступлений экстремистского характера".
Вот так - не больше и не меньше!

Сразу разъяснились и почему обыск с полной выемкой проводился в моем офисе (где Даниил не работал), и почему моего сына после задержания несколько часов возили в автомобиле по Москве и, угрожая оружием, требовали рассказать о его политических связях, и почему в деле присутствует десятки документов, не имеющих никакого отношения к убийству на Академика Янгеля, но напрямую связанных с политикой. Понятны стали и причины, по которым большинство оперативных мероприятий по делу проводил не уголовный розыск, а Центр "Э" , и какое отношение к нему имеет Федеральная служба безопасности.

Спецслужбы намеревались организовать большой показательный процесс над якобы разоблаченным ими страшным оппозиционным подпольем, отправить за решетку десятки невиновных людей и запугать общество. Они были уверены, что деморализованный тяжестью предъявленного обвинения, Даниил даст им любые показания, а у меня в офисе, хорошенько порывшись, они найдут какие-нибудь финансовые нарушения, позволяющие вдоволь пофантазировать о финансировании оппозиции.

Почему на роль ритуальной жертвы были выбраны именно члены нашей семьи, вопрос отдельный, и в одном из следующих материалов я обязательно на нем остановлюсь.

Но факт, что политическое решение разоблачить вымышленный "заговор" где-то наверху было принято.

Не вышло: Данила оказался куда мужественнее, чем они предполагали, да и в моих финансовых документах не нашлось ничего криминального. Новая "операция "Трест" не получилась, но признавать свою полную несостоятельность спецслужбы не собирались и к реализации был принят "Вариант Б" - любой ценой добиться осуждения Даниила Константинова хотя бы за убийство, к которому, как им было прекрасно известно, он не имел никакого отношения.

Но, поскольку первоначально обвинение в убийстве планировалось использовать только для затравки большого политического процесса, то дело было сфальсифицировано на скорую руку, настолько небрежно и тупо, что у любого прочитавшего все это "дело" человека сразу же возникает как минимум головокружение. Эшники не удосужились даже проверить, где на самом деле Даниил находился в момент совершения преступления. Они даже не пробили семейные даты! Тут их ждал невиданный сюрприз.

Хотя это было совсем не сложно сделать, ведь 3 декабря - день рождения моей супруги и матери Данилы и выяснив этот факт, можно было предположить, что вечером члены семьи соберутся за праздничным столом, следовательно - у моего сына будет железное алиби. Да и прочих "открытий чудных" их ожидало немерено...

Но продолжали действовать топорно: запугали участника поножовщины Алексея Софронова тем, что на него повесят убийство; сделать это было не сложно, поскольку Софронов уже проходил к тому времени по многочисленным делам о кражах - удобный клиент. Других свидетелей драки "не нашли", телефон и фотоаппарат убитого "потеряли" с концами прямо в Следственном Комитете, вместе со смывами крови, сделанными на месте убийства, сочинили легенду о панках, к которым якобы принадлежал Темников, чтобы хоть как-то объяснить причину конфликта (дескать, внешний вид убитого спровоцировал драку, хотя впоследствии оказалось, что Темнков, скорее, относился к националистам, а еще там есть очень нехорошие данные о связях с сатанистами) и стали дожидаться, пока не подойдет время стирать записи на камерах наружного наблюдения. Исчезли все видеозаписи - ресторана, магазина М-видео, где покупался подарок, нашего подъезда и даже банка, рядом с которым Даня парковал машину!). Чтобы, значит, случайно не выскочила запись Даниила, сделанная совсем в неподходящем для следователей месте. Выждали три месяца и поехали задерживать, радостно предвкушая скорые награды и повышения по службе. Не догадались они только уничтожить записи видеокамер из метро того вечера, где Данилы, естественно, нет, но есть некоторые фигуранты дела.

А какое шоу устроили в Чертановском суде, при избрании меры пресечения! Это нужно было видеть: три десятка спецназовцев с автоматами, ОМОН, собаки и даже бронетранспортер за зданием суда. Непосвященный человек мог подумать, что война начинается. В действительности же начинался позор всей правоохранительной системы, который продолжается уже два с половиной года.

[Андрей Карев]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56E057816D761
09-03-2016 (20:58)

Политэмигрант Даниил Константинов о борьбе против репрессий и персональной ответственности

Бывший лидер националистического движения "Лига обороны Москвы" и ведущий правозащитной секции на Форуме свободной России Даниил Константинов рассказал корреспонденту Каспаров.Ru об основных проблемах правозащиты в России и объяснил, как политэмигранты за рубежом могут бороться против репрессий даже из-за границы.

Даниил не понаслышке знает, как нарушаются права в России. Против него было сфабриковано уголовное дело, он обвинялся в убийстве, больше двух лет содержался под стражей, его семья вместе с ним пережила два судебных процесса. Суд не нашел доказательств вины Константинова, но оправдывать его не стали — осудили за хулиганство и освободили по амнистии. После этого Константинов вместе с супругой уехал из России в Вильнюс.

Какие болевые точки в сфере прав человека в России вы считаете основными?

Основных болевых точки две. Первая — развитие репрессивного законодательства, в частности "антиэкстремистского". Оно позволяет привлекать все большее количество политических активистов и просто граждан по самым разным составам так называемых преступлений. Сама правовая система меняется и становится преступной — подавляет конституционные права. Де-факто их деятельность приравнивают к преступной, запрещенной законодательными и подзаконными актами. Например, большое количество людей сейчас сажают за перепосты статей и картинок, за высказывание своих оценочных мнений об органах власти, о таких "социальных группах", как "власть", "полицейские", "судьи". Эти законы напрямую противоречат Конституции, в которой закреплено право на свободное выражение мнений, свободу слова и мыслей. Кроме того, появляются новые статьи, связанные с митингами.

Фактически они отменяют свободу собраний. Не все еще осознали, но это грандиозные процессы, которые нивелируют действие Конституции.

Вторая проблема заключается в том, что репрессивные органы не ограничиваются только буквой закона. Можно формально следовать букве закона и привлекать за экстремизм так, как это делалось в советское время. Сейчас же кроме статей — аналогов "антисоветской деятельности" используют и прямую фальсификацию уголовных дел. Так было в моем случае, в случае Таисии Осиповой, в случае Сенцова. Я изучал материалы его дела и могу сказать, что оно сфабриковано, по крайней мере в отношении него. И таких примеров много. Как этому противостоять, непонятно.

Тогда какая может быть правозащита?

По возможности, как говорят в тюрьме. Солидаризоваться, помогать, освещать правонарушения в конкретных процессах, указывать на фальсификации. Так было, например, в моем деле. По-моему, это хрестоматийный пример. Общество буквально под микроскопом изучало материалы дела, доказательства, показания свидетелей.

Ваше дело в этом смысле уникально. Есть множество других дел, о которых пишут, но невиновные люди все равно получают реальные сроки — никакого эффекта нет. То же "болотное дело".

Есть некоторая граница. Проблема "болотного дела" в том, что формально люди там были и как бы что-то делали. Дальше начинается вопрос правовой интерпретации. Мы понимаем, что это не беспорядки, не реальное насилие, но то, что они там находились, позволяет системе осуждать людей, интерпретируя и подменяя факты. В этом случае, может быть, ничего уже не сделать.

Но если мы видим чистую фальсификацию с нуля, нужно привлекать к этому максимальное внимание, обращаться во все возможные инстанции, вплоть до уполномоченного по правам человека, и пытаться это дело осветить и, я не побоюсь этого слова, оказать давление на суд и следствие в интересах законности.

В тех случаях, где этого давления нет, они распускают руки по полной.

Вы политэмигрант. Могут ли люди в аналогичном положении оказывать какую-то поддержку тем, кто подвергается репрессиям прямо сейчас?

Такая возможность есть. Первый механизм — международные правозащитные организации, в которые мы можем передавать информацию из России и списки политзаключенных. Например, во Freedom House, как было, в том числе, в моем случае. Когда я прибыл в Литву, я обнаружил, что я давно признан этой организацией политическим заключенным. Мне это позволило получить здесь политическое убежище. Кроме того, это выводит дело на международный уровень.

Второй путь воздействия — иностранные государства, потому что они тоже взаимодействуют с Российской Федерацией. До сведения руководства этих государств и их дипломатов нужно доводить факты правового беспредела и давления по политическим мотивам. Не просто доводить — надоедать этим. Большинство склонно отмахиваться от такой информации.

Запад, исходя из своих интересов, реагирует на нарушение прав человека в России, спустя рукава. Поэтому их нужно постоянно будоражить.

Нужно создать организационные структуры, которые будут этим заниматься, чтобы при взаимодействии с российскими чиновниками, ответственными за фальсификацию уголовных дел, аресты и незаконные посадки, на Западе знали, с кем имеют дело, и по возможности такие контакты прекращали. Или же оказывали на них давление.

Вы обрисовали некую идеальную схему, но будет ли она работать на практике?

Я считаю, что она реалистична. До тех пор, пока российское государство проводило относительно миролюбивую внешнюю политику, все смотрели на нарушения человека сквозь пальцы. Грубо говоря: если у вас есть возможность предоставить нам трафик натовских войск в Афганистан через базу в Ульяновске, мы не будем особенно обращать внимание на эти вопросы. Пока вы не вторгаетесь в другие государства, пока не ведете военных действий. Но сейчас ситуация изменилась: Россия все чаще выступает как агрессивное государство, все больше пугает Запад.

Здесь реально боятся российского империализма, как они это называют, боятся военного вторжения. И на фоне этого усиливается их внимание к внутрироссийской ситуации и в том числе к проблеме политзаключенных.

Одно связано с другим: внутренний авторитаризм и агрессивная политика вовне. Поэтому чем агрессивнее будет политика руководства страны, тем проще будет освещать проблему нарушения прав человека в России за рубежом.

Но чувствительна ли такая критика и реакция на нее для Путина?

Все зависит от степени воздействия. Санкции, которые сейчас применены к российской элите, носят для нее во многом косметический характер.

Если же за конкретные сфальсифицированные дела будут введены персональные санкции против высших чиновников, которые за них на самом деле отвечают, я думаю, это возымеет действие. Просто до сих пор никто этого не делал.

А как же "список Магнитского"?

Высшее руководство страны спокойно путешествует по миру, имеет заграничные счета и собственность, у них есть аффилированные лица, заграничные компании, они спокойно выводят деньги из Российской Федерации, и никто всерьез им не препятствует. Для них основная жизненная потребность именно в этом.

В действительности они не являются ни патриотами, ни империалистами, зато хотят сохранять контроль над властью и собственностью в России и за ее пределами.

И если возникнет угроза этому контролю, в частности персональному положению ответственных за репрессии, ситуация может измениться.

Следователи, судьи, прокуроры, чиновники ФСИН попали в "список Магнитского". Это что-то изменило?

Разве следователи, судьи и даже депутаты по отдельности что-то решают в нашей стране? Санкции должны распространяться на высших должностных лиц.

Если до президента довели информацию о фальсификации дела, но он на нее не реагирует, хотя он гарант Конституции, значит, санкции надо применять непосредственно к нему.

К руководству ФСБ, прокуратуры и так далее. Я к этому не призываю, но если они действительно были в курсе, но не реагировали, если лично участвовали в осуществлении репрессий, значит, нужно давить и на них.

[Открытая Россия]

https://openrussia.org/post/view/14727/
1 мая 2016
История Даниила Константинова уникальна. Впервые гражданского деятеля арестовали за убийство, которого он не совершал, — дело сфальсифицировали от начала до конца. Впервые в истории российского суда обвинение в убийстве было переквалифицировано на хулиганство. После освобождения Константинов уехал из России и получил политическое убежище в Литве. Он встретился с Романом Попковым и Зоей Световой в Вильнюсе и рассказал им, почему его посадили и как предлагали помочь Кремлю в Донбассе.
— Вы уехали на второй день после приговора суда, по которому были амнистированы. Почему? Опасались нового преследования?

— Я уехал 18 октября 2014 года: поступали вполне определенные сигналы из органов государственной власти, что преследования могут быть продолжены в новом виде, и мне настоятельно рекомендовали покинуть Россию в течение нескольких дней. Я улетел в Таиланд: во-первых, это безвизовая страна, а во-вторых, мне хотелось просто немного отдохнуть.

— В Таиланде за вами следили?

— Да, демонстративно. Это выглядело следующим образом: представьте, что вы приходите в пустой ресторан три дня подряд, вечером в разное время. И каждый раз вслед за вами появляется одна и та же девушка, которая садится рядом в пустом зале. Сидит и слушает. Берет, скажем, только пиво или легкие напитки. Это была девушка такого, я бы сказал, милицейского вида. Поскольку Таиланд — страна специфическая, я боялся провокаций. Боялся, что могут подбросить наркотики или еще что-то. А наказания очень серьезные, вплоть до смертной казни. Через два месяца я понял, что оттуда надо уходить. Мы связались с друзьями в Европе, прилетели в Грузию и уже в Грузии оформили визу в Литву.

— Вы получили политическое убежище в Литве?

— Да, причем довольно быстро и без проблем. Выяснилось, что моя ситуация здесь известна. Когда я проходил собеседование, то у тех, с кем я говорил, была толстая папка материалов, не все из которых они согласились мне показать, и через несколько недель они предоставили мне убежище. Заявили, что для них моя ситуация кристально ясна, и вопросов ко мне не возникает. Для меня политическое убежище — это не столько попытка как-то комфортно устроиться, сколько некий промежуточный политико-правовой итог дела. Мне нужно было утвердить некую последовательность правовых итогов данного дела: приговор, суд, предоставленное европейским государством политического убежища и Европейский суд по правам человека, куда мы уже обратились с двумя жалобами.

— Ваше дело было достаточно громким, но тем не менее у нашего общества короткая память. Давайте вспомним, как оно начиналось и почему вообще возникло.

— Осенью 2011 года я стал активно заниматься политической деятельностью на фланге русских националистов. Весной началась компания «Хватит кормить Кавказ», и я посчитал это первым конструктивным требованием со стороны русского национального движения за всю историю его существования. Вместо некоей абстрактной идеи выдвигались конкретные, вполне определенные требования. Было сказано, что субъекты Российской Федерации равноправны, что русские регионы и русские граждане имеют такие же права, как и все остальные, что мы против некоего привилегированного положения отдельных регионов, что мы против того, что на Северном Кавказе сформирована феодальная система, которая является в то же самое время одной из основных опор существующего режима. Мы не повторяли старые заученные мантры про отсутствие честных выборов, свободных СМИ. Мы сказали: посмотрите, у вас есть кадыровский режим, они выступают в роли цепных псов, опричников. Мы сейчас все больше убеждаемся, что это правда, и этот режим сознательно, целенаправленно финансируется за счет бюджета России, в ущерб другим регионам, вне всякой связи с правами граждан России, кстати, в том же числе и на Кавказе. Надо понимать, что эти деньги, которые туда перечисляются из бюджета, прежде всего идут этим правящим кланам, практически не доходя до населения. Первым был марш против этнопреступности. Мы это решили сделать на фоне роста убийств в ходе столкновения с выходцами с Кавказа и со Средней Азии. На марш вышло около тысячи человек, что в то время было очень много. Напомню, это было еще до Болотной, Сахарова, общегражданских протестов. Спецслужбам такая активность категорически не понравилась. Я потом прочитал в разных докладных записках о себе: «Константинов регулярно нарушает оперативную обстановку в регионе». Кампания «Хватит кормить Кавказ» вызвала у большое недовольство наверху. А уже зимой 2011 года начались массовые гражданские выступления. И вот пока мы не принимали участия в этих общих выступлениях, нас никто не трогал.

Все изменилось 5 декабря 2011 года. Прошел митинг за честные выборы, потом несанкционированное шествие, потом еще несколько шествий. Меня вместе с десятками других задержали после шествия на Тверской, доставили в ОВД. Ночью из камеры вызвали на беседу. Я увидел некоего крупного господина, которого сначала принял за адвоката. Но когда он начал говорить, я понял, что ошибся. Он представился: «Я тот, кто вывозил Линдерман (Владимир Линдерман — идеолог НБП, которого депортировали из России в Латвию 19 марта 2008 года. — «Открытая Россия»). Я сразу напрягся: «Так что, вы меня тоже куда-то вывезете?»

Он сказал: «Нет, надо поговорить». Заявил, что то, чем я занимаюсь, особенно сейчас, когда происходят большие протесты, заканчивается или тюрьмой или смертью. Я потребовал его представиться и после долгих препирательств, он достал свое удостоверение, но я успел разглядеть только место работы: главное управление по противодействию экстремизму МВД России. Мы знаем, что у офицеров ФСБ бывают совершенно разные удостоверения, то есть я и сегодня не знаю, кто это был на самом деле. Крупный мужчина, похожий на военного спеца. Он сказал, что «хорошо бы встретиться и обсудить сотрудничество», сказал, что общается «со всеми вашими старшими», назвал мне Демушкина, Белова. Я ему ответил, что я такими вещами не занимаюсь. Я такими вещами действительно не занимаюсь, потому что я воспитан в семье Ильи Константинова, который фактически всю свою жизнь находился в оппозиции к действующей власти. Я был воспитан в том духе, что сотрудничество с органами неприемлемо. Видимо, со мной это сыграло злую шутку.
Фото: Валентина Свистунова / Интерпресс / ТАСС
— Он объяснил вам, в чем будет состоять сотрудничество?

— Разговор был довольно долгий, и я пытался его как-то вразумить: «Я не знаю, за что вы меня привлечете. Но я таких глупостей, как ваши клиенты на митингах, не говорю. Я подразумевал возможность привлечения по 282-й статье». Он внимательно посмотрел на меня и сказал: «Я знаю». И тогда я понял, что у них совершенно другие планы, и уже 1 марта 2012-го я получил сообщение по скайпу от своего товарища Дмитрия Феоктистова. Он рассказал, что его вызвали в центр «Э», показали мою фотографию и сказали, что меня подозревают в убийстве. Точнее, на тот момент это было обвинение по статье 111, части 4 (нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть»). Я тут же стал публично говорить, что против меня затевается уголовное дело. Но что интересно: с 1 по 22 марта, до дня моего ареста, ничего не происходило. Я участвовал в митингах, был их заявителем, вел переговоры с представителями мэрии Москвы, и ко мне не возникало никаких вопросов. Потом я узнал, что был подозреваемым в убийстве с 21 декабря 2011 года. Утром 22 марта ко мне в квартиру пришел дворник, который сказал, что я должен переставить машину. Я сразу почувствовал неладное, начал звонить адвокатам, а через 10 минут начался штурм квартиры.

Меня забрали без объяснения причин, увезли в СУ по Южному административному округу, где произошло следующее: там оказался следователь и оперативники из разных подразделений. Следователь подошел ко мне, открыл папку, показал мне фотографии каких-то людей в толпе и сказал: «Ты нам не нужен. Сейчас даешь расклады на этих людей и через два часа идешь домой». Я отказался. Тогда он сказал: «Будем производить опознание».

— Какие показания нужны были следователю?

— Я так понимаю, что речь шла об участниках марша против этнопреступности. Я на этих фотографиях некоторых людей узнал.

— Что было потом?

— Потом оперативники привели свидетеля Сафронова, и началось опознание. Свидетель ничего не помнил: ни даты происшествия, ни подробностей, но тем не менее его показания были записаны, как нужно. Протокол опознания был сфабрикован прямо в присутствии адвоката Оксаны Михалкиной. Были вписаны абзацы, фразы, которых свидетель не говорил. Меня признали задержанным и отправили в ИВС.

— Свидетель Сафронов говорил, что видел вас в момент убийства?

— Да, но при этом он всячески уклонялся от рассказа о самом убийстве и ноже. Он сидел рядом со мной и говорил: «Я не видел ножа». Ему говорили: «Говори, как раньше». Потом записывали в протокол совсем не то, что он говорил. Я думаю, это обычное дело.

— А вам сказали, в чем вас обвиняют?

— Да, я вину не признавал, но не мог дать показания, потому что я даже не знал дату преступления. Причем этот факт зафиксирован во всех процессуальных документах, составленных 22 марта. В них написано, что преступление было совершено «в начале декабря 2011 года». Это же правовой нонсенс: человека задерживают, предъявляют ему обвинения без точной даты преступления, тем не менее пытаются получить с него показания, отправляют его в ИВС. Только на следующий день я узнал, что речь идет о 3 декабря. Я сразу вспомнил, что мы были на дне рождения у моей мамы. Мы с адвокатом решили какое-то время не сообщать об этом следствию: мы боялись, что мое алиби попытаются опрокинуть: надавить на свидетелей, сфабриковать доказательства и так далее. Во многом именно так и произошло потом. После того как мы заявили об алиби, вся работа следствия была направлена только на то, чтобы как-то его расшатать.

— В СИЗО к вам приходили оперативники? Какие-то торги с вами велись?

— Единственный раз оперативники с воли пришли 29 марта в день предъявления обвинения. Но им не удалось со мной поговорить, потому что адвокат приехала раньше; конфиденциального разговора не получилось. Дальнейшие попытки со мной переговорить осуществляли оперативники ФСИН.

— Как это происходит?

— Очень просто. Они вызывают человека из камеры и пытаются «на голубом глазу» расспросить его, действительно ли он виновен и вообще, что он думает по этому поводу. Со мной такие встречи очень быстро прекратились, потому что оперативники поняли, что это совершенно бессмысленно. Они ничего уже не предлагали, просто пытались пообщаться и что-нибудь узнать.

— Пыталось ли следствие ухудшить ваше положение в СИЗО, чтобы заставить вас признать вину или пойти на сотрудничество?

— Такие попытки предпринимались. Летом 2012 года поступили угрозы, что меня переведут в пресс-хату к кавказцам и меня ждут неприятности. Мы предали эти угрозы гласности, Алексей Навальный опубликовал у себя в твиттере, за что ему спасибо — его твиттер популярен, и это сыграло свою роль.

— Через кого передаются подобные угрозы?

— Делается очень просто: оперативник вызывает к себе смотрящего за камерой, он передает тебе. Таким образом напрямую эти угрозы не высказываются, и ты не можешь написать заявление о преступлении. А потом они свою угрозу реализовали. После выборов в КС оппозиции мне ужесточили обвинение: перебили статью со 105-й, часть первая, на часть вторую. Я немедленно подал ходатайство о суде присяжных. И через неделю обвинение вернулось на первую часть 105-й статьи, чтобы присяжные не могли слушать мое дело. Недавно я узнал, что Бастрыкин интересовался у следователя, есть ли возможность осудить Константинова судом присяжных. Как мне передали, следователь сказал Бастрыкину, что на сто процентов не уверен в обвинительном приговоре. И тогда Яковенко, бывший руководитель СУ по Москве, успокоил шефа: «Я вас уверяю: мы направим дело в районный суд и там добьемся обвинительного приговора». После ужесточения обвинения меня перевели в камеру к кавказцам на старый корпус «Матросской тишины», так называемый малый спец. Какое-то время я был единственным славянином в этой камере. И все это время были попытки создать мне неприятности. Оперативники вызывали сокамерников, провоцировали их, рассказывали про меня, что я ужасный скинхед, но поскольку это не соответствовало действительности, то меня не прессовали. И когда через два месяца оперативники поняли, что это не работает, меня вернули на спецкорпус.

— А почему они вас не прессовали?

— Здесь несколько обстоятельств. Во-первых, я своим сокамерникам объяснил, что нельзя доверять сотрудникам системы исполнения наказаний. И больше того: строго говоря, согласно воровским понятиям, это запрещено. Как говорится, веры мусорам нет. Прошу прощения, это очень серьезное заявление, потому что сразу же оно ставит человека в неловкое положение. Во-вторых, у них всегда была возможность выйти в интернет и посмотреть всю информацию обо мне, о моей публичной и легальной деятельности: никаких случаев насилия там не было. В-третьих, я подробно и мотивированно излагал свою позицию, объяснял, за что я выступаю, против кого и зачем.
Даниил Константинов во время заседания в Чертановском суде Москвы, 2013 год. Фото: Денис Вышинский / ТАСС
— Как следует вести себя в тюрьме, чтобы защититься от тех же пресс-хат, например?

— В тюрьме взаимная агрессия растет в невероятных пропорциях: не обязательно что-то обоснованно говорить, есть просто повод для агрессии, и она начинает развиваться по нарастающей. Вот, например, скажут, что вы скинхед, или еще что-нибудь придумают. Очень часто я слышал, что используются сексуальные истории. Против коммерсантов организуют заказные статьи в газетах, пишут, что они, например, гомосексуалисты, и эти статьи подбрасывают в камеры. Но со мной это не получилось. Я вообще человек везучий, как сказала однажды Анна Каретникова (член ОНК Москвы. — Открытая Россия), «нечеловечески везучий». Все их попытки что-то сделать против меня наталкивались на какие-то объективные препятствия.

— Как вы переживали несвободу?

— Если честно, ужасно. Отчаяние было, особенно в первые дни. Я вообще не понимал, как такое возможно на свете. В какой-то момент я почти себя похоронил. Подумал, что это надолго, на многие годы. Понимаете, человек может готовить себя к чему-то одному, но когда он столкнется с конкретными обстоятельствами, окажется, что все тяжелее, чем он думал. Ложное обвинение — это очень тяжело. Это тяжелее даже, чем посадка по экстремизму или по реальному преступлению, потому что эта чудовищная несправедливость, которая разрушает твою нервную систему. Но я очень быстро собрался и дальше старался полностью сохранить самообладание в течение двух с половиной лет.

— 26 декабря 2013 года ваше дело вернули на доследование. Суд не стал его рассматривать. Почему так произошло?

— Следствие совершило крупную ошибку: они выбрали не ту дату преступления. Я думаю, что выбор был банальный, просто по сетке биллинга. Если человек в определенное время кому-то не звонит и его звонок нигде не зафиксирован с привязкой к базовой станции сотовой связи, то почему бы в это время не обвинить его в совершении преступления? А у меня 3 декабря 2011 года был перерыв в телефонных звонках, но не в интернет-соединениях, что интересно. Потом это тоже сыграло свою роль. Дальше для фабрикации дела надо найти еще такого свидетеля, как Сафронов — рецидивиста, который очень сильно увяз во взаимоотношениях с органами.

— Как они выбирали убийство? Просто ткнули пальцем?

— Не знаю, для меня это до сих пор загадка. Мы в ходе суда узнали, что уже 3 декабря на место убийство — кроме уголовного розыска и СК — выехала бригада центра «Э». Была команда: посадить определенного человека. А как технически это было сделано, я вам расскажу: 21 декабря 2011 года из главного управления по противодействию экстремизму поступил рапорт в местный следственный комитет, что Константинов, возможно, является лицом, причастным к совершению преступления. Это было за четыре месяца до моего ареста. И дальше началась работа. У Сафронова, единственного свидетеля обвинения, менялись показания на протяжении нескольких месяцев. Но Сафронов им был очень нужен, потому что если нет вещественных доказательств, то нужно прямое свидетельство. Мне даже судьи — и первая, и вторая — говорили: «Ну я все понимаю, но вас ведь опознали. Как с этим быть?» А этот свидетель успел в перерыве между следственными действиями по моему делу, находясь под государственной защитой, совершить десять краж со взломом. И получил за эти преступления условный срок. Мы с огромным трудом смогли получить эти сведения. Мы направили в Нижегородскую область, где были совершены эти кражи, нашего адвоката. Надо сказать, что свидетель Сафронов и начальник Нижегородского центра «Э» — выходцы из одной деревни. Но мы достали оба приговора суда по его делу и приобщили их к материалам моего уголовного дела. И это создало сразу невыносимую картину для следствия и суда.

— У вас было железное алиби: в момент убийства вы были на дне рождения вашей мамы.

— Это алиби подтверждается многими доказательствами. Это не только мои показания и показания свидетелей, это биллинги телефонных переговоров всех пяти свидетелей, которые абсолютно точно указывают их место положения в этот момент, вплоть до азимута движения одного из свидетелей, который направлялся на машине к ресторану «Дайкон». Это звонок в ресторан моего отца по телефону, который заказывал столик. Этот звонок был зафиксирован биллингом. Это тетрадь заказа столиков, которая совпадает с этим звонком. Кроме того, если бы мы следовали советам первой судьи, которая говорила нам, чтобы мы не поднимали шум, то меня точно бы осудили лет на десять.

— Есть теория по вашему делу: был парень — очень дерзкий, он сильно мешал Кремлю в плане смычки либералов и националистов. Было принято решение его посадить. Грубо сфабриковали дело, не получилось. Можно было вынести обвинительный приговор, но это оказалось чревато совсем уже громким скандалом. Значит, решили отпустить: он ведь все равно уедет из страны уедет, и не будет этого яркого перспективного лидера. Вы согласны с этой версий?

— В общем, да. Я не из тех людей, кто будет всегда при плохой игре пытаться сохранить хорошую мину. Я прекрасно понимаю, что меня в конце концов выдавили из страны. Но я просто другого выхода не видел.

— Но почему все-таки придумали дело об убийстве? Почему не привлекли вас за экстремизм?

— Но ведь придумывают совершенно бредовые обвинения: например, вот Навальный украл картину, но убийство? Любое преступление всегда подбирается под образ предполагаемого преступника. Нелепо обвинять Навального в убийстве на улице Янгеля. Он не похож. Он высокий мужчина, интеллигентный, в хорошей рубашке, занимается антикоррупционными расследованиями. Ему может подойти только мошенничество.

— А вы?

— А я лысый, крупный, довольно брутальный мужчина в кожаной куртке, который в принципе внешне похож на того, кто может совершить насильственное преступление.
Даниил Константинов после освобождения в Чертановском суде. Фото: Зураб Джавахадзе / ТАСС
— Были ли еще попытки заставить вас сотрудничать с властью?

— Когда до приговора оставалось всего несколько недель, были предприняты попытки наладить со мной контакт и привлечь меня на сторону Кремля.

— Как это происходило?

— Мне позвонил в СИЗО мой старый знакомый, которого я считал своим товарищем. Он сказал мне, что его «добрый знакомый» придет ко мне пообщаться в СИЗО. Попросил его выслушать и пойти на компромисс. Этот человек не пришел ко мне, но он встретился кое с кем из моих близких и предложил ему сотрудничество «по линии Донбасса».

— Что это значит?

— Речь шла о какой-то практической деятельности. То есть они планировали с моим участием что-то делать.

— А взамен?

— Они обещали меня вытащить прямо из лагеря после приговора. Утверждали, что для них это не проблема.

— Какие гарантии они давали?

— Они были заинтересованы, чтобы я вышел и работал с ними. Иначе бы не предлагали. А это был тот период, когда на востоке Украины шли боевые действия. И мы, конечно, от этого открестились всячески. Все подробности этих разговоров я узнал только после освобождения.

— Вы должны были поехать на восток Украины и занять там какой-то пост?

— По поводу поста сомневаюсь. Но, видимо, я должен был оказывать какую-то поддержку, возможно, организационную. Честно скажу: я не знаю. Я, во-первых, в недоумении, потому что я не знаю, чем я привлек такое большое внимание к своей персоне. Ничего особо выдающегося я на момент 2011 года собой не представлял. Видимо, у них какие-то свои представления: они что-то видят в людях мнимое или существующее и считают, что их надо использовать каким-то образом. Когда я знакомился с материалами своего уголовного дела, я увидел ряд справок из главного управления по противодействию экстремизму. Справки, подписанные чинами в ранге генералов, например, генерал-майором Смирновым, заместителем руководителя главного управления по противодействия экстремизма МВД РФ, писал в этих справках, что Даниил Ильич Константинов является организатором преступного экстремистского сообщества, который ни много ни мало организует, финансирует, координирует экстремистскую деятельность в РФ, а также при помощи аффилированных компаний и незаконных коммерческих схем финансирует незаконные экстремистские организации, лиц, осужденных за экстремистскую деятельность, и т.д., и т.п. В этих же справках назывался мой отец, назывались разные организации: русское общественное движение Константина Крылова, Национально-демократическая партия, партия «Новая сила» Валерия Соловья, еще ряд лиц и организаций. Я понял, что планировался большой процесс, нечто вроде «болотного дела» справа. Была задача создать образ мифического правового подполья с финансированием, с коммерческими документами. А зацепкой должно было выступить обвинение в убийстве.

— То есть сначала посадить вас за убийство, а потом возбудить второе дело?

— Обвинение в убийстве должно было послужить крючком, на который они меня хотели повесить, сломать морально и заставить сотрудничать. А затем, видимо, планировались провести большой показательный процесс русских националистов. В тот же день, когда меня задержали, были произведены обыски в Москве в наших офисах. Была изъята вся коммерческая документация, бухгалтерская отчетность, печать организации, 10 компьютеров, мои договоры с клиентами, а я занимался частной юридической практикой. Все это анализировалось и изучалось. Может быть, они действительно считали, что Константиновы — некие демиурги русского национализма, которые при помощи бизнеса финансируют эту деятельность. Но они не нашли никаких доказательств своей версии.

— В это время многие лидеры русского правового движения поддержали кремлевскую политику на востоке Украины: Константин Крылов, Сергей Шаргунов, Захар Прилепин. Получается, у власти был замысел сконструировать большую парамилитарную группу, и у вас был шанс влиться в этот проект?

— Шаргунов и Прилепин не являются лидерами русского национализма и сами себя таковыми не считают. Они писатели. Что касается лидеров русского национализма, я бы не делал никаких скороспелых выводов, я не знаю этого и не люблю кого-то обвинять огульно. Пусть каждый говорит сам за себя. Я вот могу сказать за себя: сигналы нам поступали разные и с разных сторон, что хорошо бы поддержать Крым и Донбасс.

— Вернемся к причинам вашего освобождения. Ваш отец был основным мотором вашей защиты. Он 24 часа в сутки доказывал, что вы невиновны, и в результате все получилось.

— На самом деле это один из немногих примеров, когда можно сказать, что вот так надо защищать своих. И я могу сказать: ребята, деритесь до конца. Защищайте всеми возможными способами.

— К кому Илья Константинов ходил за помощью? В администрацию президента? К политикам?

— В администрацию президента его не приглашают. Прежде всего, он обращался к оппозиционным политикам и правозащитникам. Он обошел всех — от русских националистов до Бориса Немцова, который, кстати, безо всяких вопросов подписал письмо в мою поддержку, хотя мы не были в очень хороших отношениях, а скорее наоборот.

— Что сыграло: все в совокупности или был конкретный человек, который помог?

— Думаю, все-таки большой массив обстоятельств. Постепенно эта проблема поднималась на более высокий уровень, вопрос обо мне задавался чиновникам все более высокого ранга.

— Путин знал о вашем деле?

— Знал. Во-первых, потому что ему задавали публичные вопросы на эту тему. И я знаю, что он был в курсе этой ситуации.

— Как судья смогла переквалифицировать обвинение в убийстве на обвинение в хулиганстве?

— Это очередной правовой нонсенс: меня признали виновным в том, в чем меня никогда не обвиняли, — прямо во время приговора. Я думаю, что с правовой точки зрения это невозможно: я никогда не обвинялся в хулиганстве и не был оправдан по убийству.

— Как вы видите свое будущее?

— Мне кажется, правильным наладить координацию между эмигрантским сообществом и постараться провести какую-то совместную работу. К большому сожалению я вижу, что эмигрантская среда разобщена, существуют разные группы, разные центры влияния, и они между собой не могут договориться по самым простым вопросам. Есть, допустим, Ходорковский, есть Каспаров, есть люди в Америки, в Литве — и нет никакой координации.

— Для чего они должны объединить усилия?

— Давайте начнем с политзаключенных. Есть люди, которые реально страдают от преследований в России. Неужели все те, кто собрался за границей, не могут оказать никакого влияния на этот процесс? Я думаю, что могут. Надо собирать информацию из России, передавать ее в международные правозащитные организации. Выходить на международные правовые институции. Выступать там, рассказывать о наиболее вопиющих случаях преследований, передавать списки. Общаться с руководствами европейских государств, чтобы они понимали, с кем имеют дело.

— Когда вы вернетесь в Россию?

— Я могу вернуться в любой момент. Необычность моей ситуации заключается в том, что я уехал не до суда, а после. На мне не висит уголовное преследование, розыск. Когда я увижу, что есть возможность для активной политической деятельности на оппозиционном поле, я вернусь. От Вильнюса до Москвы — всего час лету.