*2428. Публикации Сергея Алексашенко

[Сергей Алексашенко]

http://www.echo.msk.ru/blog/aleksashenko/1395002-echo/
06:56 , 07 сентября 2014

Лет 12 назад, когда я работал в «Интерросе», одним из активов, с которыми я работал был 25%-ный пакет в «Верхнечонскнефтегазе». Поскольку контрольный пакет этой компании тогда формировался за счет объединения пакетов ТНК и ВР (которые еще не соединились), то шансов на управленческий контроль у «Интерроса» не было. И поэтому, в соответствии со стратегией этот пакет был выставлен на продажу. Сказать, что он вызвал ажиотаж – будет неправдой. Мало кому, мало-мальски знакомому с российской практикой корпоративного управления, хотелось становиться миноритарием в такой компании. Но покупатели все-таки нашлись, и самые привлекательные условия были предложены китайской CNPC.

Уже в самом начале правления Владимира Путина (до дела ЮКОСа) российские олигархи престали быть полноценными собственниками и не могли без «разрешения» Кремля продать свои активы кому решат. Поэтому о возможной сделке были проинформированы кто нужно, и … раздался резкий окрик: «Не сметь!» В достаточно понятной и категоричной форме было заявлено, что никакие сырьевые активы продаже китайцам не подлежат. Ни 100%, ни 10%.

Однако постепенно ситуация начала меняться, и уже редкая неделя проходит без того, чтобы мы не услышали об очередном проекте выкапывания чего-нибудь из российских недр для поставки в Китай. Нефть, газ, железная руда, медь и так далее. В эту гонку включились энергетики, которые хотят строить электростанции на территории нашей страны для поставок энергии в Китай. И, как правило, эти проекты предполагают получение финансирования для своего развития из Китая.

Недавно произошла еще одна знаменательная сделка – продажа 10% Ванкорского месторождения, важнейшего для «Роснефти». (Похоже, совсем плохи дела у нашего монстра, и для обслуживания долга приходится продавать бриллианты из своей короны. Бриллианты, впрочем «краденые», но это выходит за рамки сегодняшнего сюжета). Понятно, что этот пакет никакого менеджерского контроля китайцам не дает, но, ведь, если коготок увяз, то всей птичке пропасть…

Но все-таки сделку «Роснефти» понять можно – бизнес есть бизнес и по долгам надо платить. А вот сделка, объявленная «Ростехом» - создание совместного инвестиционного фонда с китайской компанией Sinomach – меня потрясла. Дело даже не в том, что фонд будет ориентироваться на «реализации крупных транспортных и инвестиционных проектов» в разных странах, в первую очередь, в России. В конце-концов, и ежику понятно, что с технологиями у нас плохо, а с крупными проектами – хорошо. Меня потрясло то, что все (!) деньги в этот фонд вложат китайцы, но поскольку «китайские инвесторы консервативны и с учетом российских рисков крупные инвестиции дают неохотно, а Ростех их риски может хеджировать”.

Вы хорошо поняли сказанное? Похоже, что отныне «Ростех» становится тем самым единым окном, через которое китайская компания будет получать доступ к крупным проектам на территории нашей страны, которые, как правило, щедро финансируются бюджетом. В деловом посредничестве ничего зазорного нет. Это – нормальный бизнес. В мире им, как правило, занимаются инвестбанкиры и консультанты. И неплохо зарабатывают на этом. В России они тоже на этом зарабатывают, но помимо них на посредничестве при продаже доступа к бюджетным заказам зарабатывают и многие другие - от жуликов до высокопоставленных чиновников. И вот, похоже, заработкам последних приходит конец – какой смысл платить жуликам и чиновникам, если все, что они делали теперь будет делать «Ростех»?

Вы знаете, я готов согласиться с такой монополией – ведь, по сути дела, речь идет о вытеснении коррупции. Более того, готов даже поддержать эту монополию, но при одном «но» - если уж российские власти согласились на то, чтобы заменить взятки официальными платежами, то правильнее будет полученные деньги направлять в бюджет. А не отдавать «Ростеху», который даже и отчетности нормальной не публикует.

И последнее. А почему бы «Ростеху» не распространить эту технологию и на других инвесторов? И не только иностранных? И по всей стране? Может, это и будет та единственная успешная технология, которую он сможет продемонстрировать налогоплательщикам?

[Сергей Алексашенко]

http://www.newtimes.ru/articles/detail/86953
№ 28 от 8 сентября 2014 года

О том, что тридцать лет подряд каждый новый американский президент обещал покончить с нефтяной зависимостью США: как и почему удалось сейчас — в анализе экономического обозревателя The New Times
директор по макроэкономическим исследованиям НИУ ВШЭ, приглашенный исследователь Georgetown University, Вашингтон, США

Политики разных стран зачастую одинаково реагируют на сильные шоки, которые сотрясают их экономики. Так, российский кризис 1998-го года настолько сильно напугал тогдашнего директора ФСБ, а ныне — президента страны, что он быстро выучил экономическую мантру — «дефицит — зло», и вот уже почти полтора десятилетия Россия живет в условиях минимального бюджетного дефицита (если не принимать во внимание кризисный 2009 год). И даже сейчас, когда экономика близка к тому, чтобы остановиться, российские экономические власти не готовы даже обсуждать возможность временного увеличения бюджетного дефицита, что рекомендует делать современная экономическая теория.

В 1973 году весь развитый мир и, в первую очередь, США, как крупнейшего потребителя нефти в мире, потряс нефтяной шок, когда арабские страны-производители «черного золота» объявили эмбарго на поставки его в страны Запада: за полгода это привело к росту цен на нефть в 4 раза (с $3 до $12 за баррель). В результате, мировая экономика немедленно попала в рецессию, и по всему миру прокатилась инфляционная волна. Исламская революция в Иране (1978-1979 гг.) привела к четырехкратному падению добычи нефти в этой стране, что немедленно создало дефицит нефти в мире. Хотя с рынка ушло примерно 5 % мирового производства нефти, цены выросли еще в три раза, до почти $40 за баррель.

США долгие годы являлись мировым лидером по добыче нефти, но при этом страна вот уже 100 лет ее импортирует. К нефтяному шоку 1973 года доля импортируемой нефти в США составляла 30 %, а к кризису 1979 года она выросла до 40 %. Негативные экономические последствия от роста цен на нефть в 70-е годы и политический испуг привели к тому, что в США был введен не отмененный до сегодняшнего дня законодательный запрет на экспорт нефти из страны в целях минимизации объемов импорта нефти. А все президенты, начиная с Рейгана, в качестве одной из своих целей ставили достижение Америкой энергетической независимости.

Закономерное чудо

Ставить глобальные цели — это часть работы политика. Но зачастую, политик мало что может сделать для того, чтобы их реализовать. Выйдя в 1970 году на пик добычи нефти (527 млн тонн), американская нефтяная промышленность с тех пор медленно, но последовательно начала сокращать объемы добычи из-за истощения месторождений. И даже резкий рост цен на нефть не смог этому противостоять — в редкие годы добыча нефти в стране росла, но уже никогда она не превышала 500 млн тонн. В 1993 году она опустилась ниже отметки в 400 млн тонн, а в 2008 году опустилась ниже уровня 1950 года, составив 302,3 млн тонн. Какая уж тут независимость, если доля импортной нефти превысила 60 %? А галопировавшие мировые цены на нефть (вспомните «тучные годы» первых двух президентских сроков Путина!) разрушали платежный баланс США и толкали доллар вниз.

* По объему добычи газа США, обогнав Россию, заняли первое место в мире в 2009 году.

**Следует отметить, что, помимо роста внутреннего производства, на снижение потребности в импорте углеводородов серьезное влияние оказывает и общее снижение энергоемкости экономики. Так, внедрение нового стандарта эффективности автомобилей (CAFЕ) приведет к 2025 году к снижению потребления бензина на 45 % от нынешнего уровня при том, что количество автомобилей в США вырастет на 20—22%.
И именно в этот момент в американской нефтяной промышленности произошло чудо: добыча нефти в стране начала быстро расти. За пять лет (2009—2013 годы) добыча нефти в США выросла на 47,6 % — до 446 млн тонн. Рецепт этого чуда не выглядит странным для того, кто понимает принципы, на которых строится американская экономика — это сочетание ничем не сдерживаемой частной инициативы и мирового технологического лидерства. Малые и средние американские нефтяные компании, которые добывают более 40 % нефти в стране, инвестировали огромные деньги в технологии добычи того, что получило название «нетрадиционной» («сланцевой» и «тяжелой» (tight)) нефти. В результате, согласно последнему прогнозу Международного энергетического агентства (МЭА), уже в следующем году по объему добычи нефти США могут обогнать и Россию, и Саудовскую Аравию, заняв первое место в мире (плюс 22 % к уровню 2013 года)*.

В 2013 году объем импорта нефти в США снизился в два раза по сравнению с 2006 годом, а к 2020 году, когда объемы добычи нефти в стране достигнут максимума, на котором будут держаться, по разным прогнозам, 10—20 лет, чистый импорт углеводородов в США (импорт минус экспорт) может сойти на нет. А это значит, что цель, провозглашенная 35 лет назад, вскоре будет достигнута**. Что же это означает для США и для мира? Какие экономические и политические последствия следует ожидать?

Выигрывшие

Первое — макроэкономические последствия. Импорт нефти в 2013 году обошелся США в $300 млрд — примерно 2 % ВВП. Прекращение импорта нефти означает, что в следующие семь лет американская экономика получит эти самые два процента роста за счет сокращения импорта, т.е. по 0,25 %-0,3 % в год. Произойдет резкое улучшение сальдо текущих операций, две трети дефицита которого сегодня обеспечивается импортом нефти. Это означает, что спрос на приток капитала в США снизится, и это будет предотвращать тот «крах американского доллара», который многие годы предсказывает ряд доморощенных российских аналитиков. Снижение спроса на приток капитала будет улучшать условия заимствований на финансовых рынках для американской экономики и поддерживать экономический рост.

***В пользу конкурентоспособности американских товаров играет и достаточно быстрый рост стоимости квалифицированной рабочей силы в Китае. Ряд экспертов считает, что Китай уже сегодня полностью исчерпал этот ресурс.
Второе — выгоды для бизнеса. Сегодня внутриамериканские цены на нефть (и газ) держатся на более низком уровне, чем в Европе, что дает очевидный выигрыш для ресурсоемких производств. По оценкам Boston Consulting Group, в ближайшие два года американские компании за счет этого будут получать преимущество в виде более низких (на 5 %—25 %) издержек при производстве таких товаров, как пластмассы, резина, продукции машиностроения, компьютеров и электроники по сравнению с производителями из Германии, Италии, Франции, Великобритании и Японии***.

По мнению экспертов, разрыв в ценах будет сохраняться в силу логистических особенностей североамериканского рынка нефти и нефтепродуктов. Судя по всему, многие американские компании согласны с этим. Dow Chemical, General Electric, Ford и Caterpillar объявили о своих предстоящих инвестициях в строительство новых или о перезапуске старых, закрытых производств. Даже Apple заявил о строительстве нового производства в Аризоне спустя десять лет после закрытия последнего завода на территории США. По данным Американского химического совета (American Chemistry Council), совокупный объем почти 100 начатых в США между 2010 и серединой 2013 года инвестиционных проектов в химической промышленности оценивается в $72 млрд. По оценкам PricewaterhouseCoopers, к 2025 году на этой основе в США будет создано около одного миллиона рабочих мест. Понятно, что такой инвестиционный бум неизбежно создаст и дополнительный импульс к росту экономики в целом, и к росту экспорта.


И проигравшие

Как это часто бывает, экономический выигрыш одной страны оборачивается потерями для другой. Пока эксперты предсказывают, что больше всего пострадает экономика Европы, которая будет проигрывать из-за более высоких цен и большей стоимости рабочей силы. 5-6 лет назад цена газа в Европе и Америке была на одном уровне. Сегодня цена газа в Европе в 3-4 раза выше, чем в США, и эксперты предсказывают, что уровень цен в Европе, сильно зависящей от импорта и не имеющей возможностей для наращивания собственного производства углеводородов, в ближайшие два десятилетия будет расти быстрее, чем в США. Процесс сокращения мощностей по переработке нефти в Европе идет давно — с 2000 года они сократились почти на 10 %, и это сокращение могло бы быть еще больше, если бы российские нефтяные компании не покупали европейские НПЗ. Но вот уже европейские промышленные гиганты из других секторов объявляют о своих проектах в США: Royal Dutch Shell начинает строительство химического завода в Аппалачах, регионе, богатом ресурсами сланцевого газа; французский Vallourec недавно инвестировал более $1 млрд в новый завод в Огайо, австрийский производитель стали Voestalpine вложил $750 млн в новый завод в Техасе.

Помимо потери инвестиций и, как следствие, рабочих мест, Европа сталкивается еще с одним вызовом. Дело в том, что бурный рост добычи сланцевого газа в США привел к быстрому вытеснению угля из американской электроэнергетики. Но поскольку, согласно закону Ломоносова, ничто в природе не исчезает в никуда, американский уголь пришел в Европу, поскольку он оказался сравнительно дешевле газа на европейском рынке. В результате, если США быстро снижают свой уровень выбросов углекислого газа в атмосферу (достигнув отметок середины 90-х годов), то есть решают и свои экологические проблемы, то Европа движется в прямо противоположную сторону, увеличивая объемы выбросов из-за роста угольной генерации.

И, конечно, в рассуждениях о последствиях достижения Америкой энергетической независимости нельзя пройти мимо геополитического аспекта. Быстрый рост добычи нефти в Северной Америке и ряде других стран, не являющихся членами ОПЕК (Ангола, Ирак, на горизонте — Иран), заставляет членов нефтяного картеля сдерживать свои производственные мощности. Кроме того, производители нефти должны усиливать конкурентную борьбу между собой за выход на рынки Китая, Индии, стран Юго-Восточной Азии. И масштабы потенциальных экономических проблем (снижение экспорта, падение темпов роста, ухудшение состояния бюджетов) у тех стран, которые будут вынуждены снижать свою добычу нефти, могут быть достаточно велики. Так, еще в 2011 году поставки нефти из Эквадора в США были равны 8% ВВП страны, для Колумбии этот показатель был равен 7%.

„Сегодня внутриамериканские цены на нефть (и газ) держатся на более низком уровне, чем в Европе, что дает очевидный выигрыш для ресурсоемких производств”

Неизбежно и изменение политического расклада на Ближнем Востоке, которое и так происходит на наших глазах в силу резкой активизации радикального политического ислама. А окончательное прекращение экспорта нефти из этого региона в США скорее всего приведет к снижению влияния Америки в регионе. Показательным (в какой-то мере) может стать сравнение американской позиции десятилетней давности, в период продолжавшегося роста импорта нефти в США, в отношении Ирака, богатого нефтью, и нынешней позиции США в отношении Сирии, когда и страна нефтью небогата, и потребности США в ее импорте резко упали.

Конечно, все описываемые изменения (и многие другие, часть из которых сегодня даже невозможно предсказать) не произойдут прямо завтра. Эти изменения начались года три-четыре назад, и будут идти в течение ближайших десяти лет. Эти изменения затронут многие страны и регионы, которым придется тем или иным способом приспосабливаться к изменившимся внешним обстоятельствам. Приспосабливаться придется и нашей стране. Было бы странно, если бы столь радикальные изменения на мировом нефтегазовом пространстве прошли мимо нас.

Что будет с ценой на нефть — ни один серьезный аналитик предсказывать не возьмется. Мировой рынок нефти достаточно конкурентен, но особого превышения предложения над спросом не наблюдается благодаря Саудовской Аравии, которая практически в одиночку балансирует мировой рынок. Россия на нефтяном рынке – pricetaker, то есть она продает всю возможную нефть по той цене, которая есть, а химические свойства нашей нефти (как и многих других сортов нефти) сформировали тесную привязку потребителей (нефтеперерабатывающих заводов) к ней. Наконец, единство мирового рынка нефти и 12-процентная доля России на нем делают невозможным вытеснение российской нефти (и, следовательно, введение эмбарго) – ее просто нечем заменить. Печальным для России является то, что наша страна не воспользовалась в начале 2000-х годов возможностью привлечь масштабные иностранные инвестиции в свой нефтегазовый сектор, когда она могла предложить инвесторам и более низкие внутренние цены на энергоносители, и реформаторские настроения нового президента, и бурный экономический подъем 1999—2008 годов. В это время в мире в целом, и в США в особенности, существовал избыток отраслевого капитала, который искал себе применение. Однако вместо этого Россия «предложила» инвесторам постоянное повышение внутренних цен на газ, от которого выигрывает только «Газпром», растущую коррупцию, сползание в авторитаризм и политическую нестабильность, крымскую авантюру, наконец. Понятно, что в этих условиях и конкурентоспособность российской экономики снизилась, и конкурировать теперь приходится с американской экономикой, что ни для одной страны в мире не является простой задачей.