|
|
#1
21.11.2015, 15:28
|
||||||||||||||
|
||||||||||||||
3616. Католическая Церковь и наука
Глава 5
Было ли то, что современная наука в основном сформировалась в католической среде, случайностью, или же в самом католицизме было что‑то, что позво- лило науке преуспеть? Сама постановка этого вопроса оскорбляет нынешний общественный вкус. Однако в последнее время его ставит все больше и больше уче- ных, и их ответы могут удивить публику. Это весьма важный вопрос. Так называемая враждебность Католической церкви науке, вероятно, является самым большим пороком католицизма в глазах общественного мнения. Представление людей о том, что Католическая церковь препятствовала прогрессу науки, основано прежде всего на односторонней версии дела Галилея, которая получила широкое распространение. Но даже если предположить, что в деле Галилея все действительно обстояло так, как полагает большинство людей, показательно, что, как подметил великий католик, рожденный в англиканской вере, кардинал Джон Генри Ньюман, это единственный пример, который приводится в доказательство обскурантизма Католической церкви. Начало спору положили работы польского астронома Николая Коперника (1473—1543). В наши дни Коперника иногда даже называют священником, но, хотя он и был каноником во Фрауэнбурге (Фромборке), у нас нет прямых доказательств того, что он принял сан. Косвенно об этом свидетельствует решение польского короля Сигизмунда, в 1537 году включившего его в список четырех возможных претендентов на вакантное епископское кресло. Коперник родился в религиозной семье, все члены которой были доминиканцами‑терциариями (членство Глава 5 78 в этом ордене предоставляло мирянам возможность приобщиться к доминиканской духовности и традиции)1. Репутация Коперника как ученого в церковных кругах была очень высока. Он консультировал Пятый Латеранский собор (1512—1517) по вопросу реформы календаря. В 1531 году Коперник написал очерк своего астрономического учения, предназначенный для его друзей. Работа вызвала большой интерес; папа Климент VII даже попросил своего секретаря Иоганна Альберта Видманштадта выступить в Ватикане с лекцией на эту тему. Лекция произвела на папу очень благоприятное впечатление2. Тем временем духовные лица и ученые коллеги умоляли Коперника опубликовать свои труды и тем самым сделать их доступными для широкой аудитории. В конце концов Коперник уступил просьбам друзей, среди которых было несколько прелатов, и в 1543 году опубликовал «Шесть книг об обращении небесных сфер» с посвящением папе Павлу III. Коперник во многом воспроизводил традиционные астрономические представления своего времени, основанные по преимуществу на трудах Аристотеля и, в первую очередь, на работах Птолемея, (87—150 гг.), выдающегося греческого астронома, автора геоцентрической системы. Коперник разделял со своими греческими предшественниками такие представления, как совершенная сферическая форма небесных тел, круговые орбиты и постоянная скорость дви- жения планет. Отличие его системы состояло в том, что в ее центре находилось Солнце, а не Земля. Его гелиоцентрическая модель исходила из того, что Зем- ля, так же, как и все остальные планеты, движется вокруг Солнца. Хотя протестанты злобно нападали на систему Коперника за то, что она якобы противоречит 1 J. G. Hagen, “Nicolaus Copernicus”, Catholic Encyclopedia, 2nd ed., 1913. 2 Jerome J. Langford, O. P., Galileo, Science and the Church (New York: Desclee, 1966), 35. Церковь и наука 79 Священному Писанию, до процесса Галилея она не вызывала никаких официальных нареканий со стороны Католической церкви. Галилео Галилей (1564— 1642) занимался физикой, а кроме того, сделал с помощью своего телескопа важные астрономические наблюдения, поставившие под сомнение систему Птолемея. Он увидел на Луне горы, а это противоречило античной аксиоме о том, что небесные тела имеют абсолютно сферическую форму. Он обнару- жил четыре луны Юпитера, а это свидетельствовало не только о том, что Птолемей и древние не все знали о небесных телах, но и о том, что движущая- ся по своей орбите планета не оставляет позади свои менее крупные спутники (Одним из аргументов против вращения Земли было то, что в этом случае она оставила бы Луну позади себя). Открытие Галилеем фаз Венеры также было аргументом в пользу системы Коперника. Поначалу многие выдающиеся церковные деятели всячески поддерживали Галилея и его труды. В конце 1610 года о. Х ристофор Клавиус в письме сооб- щил Галилею, что ему и другим астрономам‑иезуитам удалось подтвердить сделанные им при помощи телескопа открытия. Когда на следующий год Галилей прибыл в Рим, его встретили с энтузиазмом и миряне, и духовные лица. Он писал знакомому: «Меня благосклонно принимали многие великие кардиналы, прелаты и князья этого города». Папа Павел V дал ему длительную аудиенцию, а иезуиты из римского коллегиума провели в честь его достижений симпозиум. Галилей был в восторге от этого мероприятия, в ходе которого ученики оо. Х ристофора Гринбергера и Х ристофора Клавиуса рассказали о его великих астрономических открытиях аудитории, состоявшей из кардиналов, ученых и сильных мира сего. Отцы‑иезуиты были серьезными учеными. О. Гринбергер, подтвердивший открытие Галилеем лун Юпитера, был выдающимся астрономом; в частности он изобрел экваториальную монтировку, с помощью которой ось вращения телескопа можно установить параллельно земному экватору. Кроме Глава 5 80 того, он был одним из разработчиков телескопа‑рефрактора, который используется по сей день3. О. Клавиус был одним из крупнейших математи- ков своего времени. Он возглавлял комиссию по выработке грегорианского календаря (начал действовать в 1582 году), избавленного от недостатков юлианско- го. Он рассчитал длительность солярного года и установил, какое количество добавочных дней необходимо, чтобы календарный год соответствовал солярно- му (97 дней, распределенных на четыреста лет). Его расчеты были настолько точны, что ученые по сю пору недоумевают, как это ему удалось4. Все складывалось как нельзя лучше для Галилея. Когда в 1612 году он издал «Письма о пятнах на Солнце», в которой впервые поддержал в печати копер- никанскую систему, то получил массу восторженных отзывов, автором одного из которых был сам кардинал Маффео Барберини, будущий папа Урбан VIII5. Католическая церковь не возражала против использования системы Коперника в качестве элегантной теоретической модели, фактическая истинность которой еще не была окончательно доказана, но которая объясняла небесные явления точнее, чем другие модели. Считалось, что в изложении и применении ее в качестве гипотезы нет никакого вреда. Однако Галилей считал систему Коперника не гипотезой, позволяющей давать точные прогнозы, а истиной в последней инстанции. При этом ему не хватало адекватной доказательной базы для своего убеждения. Например, он утверждал, что доказательством вращения земли являются приливы —предположе- ние, довольно нелепое с современной научной точки зрения. Он был не в состоянии ответить на старый, 3 Joseph MacDonnell, S. J., Jesuit Geometers (St. Louis: Institute of Jesuit Sources, 1989), 19. 4 Ibid. 5 Langford, 45, 52. * Параллакс — изменение видимого положения объекта относительно удаленного фона в зависимости от положения наблюдателя. — Прим. ред. Церковь и наука 81 еще аристотелевых времен аргумент сторонников геоцентрической системы: если земля движется, то при наблюдении звезд возникали бы изменения параллакса, которых мы на деле не наблюдаем*. Несмотря на отсутствие строго научных доказательств, Галилей настаивал на буквальной истинности системы Коперника и отказывался идти на компромисс и рассматривать доктрину Коперника как гипотезу до тех пор, пока не будут представлены неопровержимые доказательства. Когда он сделал еще один шаг и предложил новое толкование тех мест из Писания, которые, на его взгляд, противоречили гелиоцентризму, это было воспринято как посягательство на компетенцию теологов. Джером Лэнгфорд, один из наиболее скрупулезных современных специалистов по этому вопросу, так описывает позицию Галилея: «Галилей был убежден, что обладает истиной. Но если подходить к ситуации объективно, следует признать, что у него не было достаточных доказательств, чтобы убедить непредубежден- ную аудиторию. Совершенно неверно утверждать, как это делают некоторые историки, что у него не было никаких шансов, потому что никто не стал бы при- слушиваться к его аргументам. Астрономы‑иезуиты подтвердили его открытия; они с нетерпением ждали дальнейших доказательств, которые позволили бы им отказаться от системы Тихо Браге6 и с полным основанием поддержать идеи Коперника. Многие влиятельные церковные деятели полагали, что Галилей, ско- рее всего, прав, но им требовались неопровержимые доказательства». «Не вполне правильно изображать Галилея невинной жертвой господствовавших в мире суеверий и невежества, — добавляет Лэнгфорд. — Нельзя не возложить часть вины за то, что случилось впоследствии, на него самого. Он отказался идти на Цитата:
компромисс, а затем вступил в спор, не имея достаточных доказательств своей правоты, и, кроме того, в препирательства с теологами на их поле»7. Проблемы возникли из‑за того, что Галилей настаивал на буквальной истинности доктрины Коперника: ведь на первый взгляд гелиоцентрическая доктрина противоречила некоторым местам из Писания. Католической церкви, болезненно относившейся к обвинениям в неуважении к Библии, выдвигавшимся протес- тантами, было сложно признать, что следует отказаться от буквального толкования Писания (некоторые места которого могли быть истолкованы в том смыс- ле, что Земля неподвижна) ради недоказанной научной теории8. Но даже с учетом этого Католическая церковь проявила известную гибкость. К этому вре- мени относится знаменитое замечание кардинала Роберта Беллармина (Беллармино): «Если существуют неопровержимые доказательства того, что Солнце находится в центре Вселенной, а З емля — на третьем небе, и того, что не Солнце вращается вокруг Земли, а Земля — вокруг Солнца, то нам, безусловно, сле- дует более осторожно подойти к толкованию тех мест из Писания, где, на первый взгляд, говорится прямо противоположное, и признать, что мы не понимаем их, а не объявлять ложным мнение, истинность которого доказана. Однако я лично поверю в такие доказательства не раньше, чем мне их предъявят»9. Теоретическая открытость Беллармина и его готовность по‑новому интерпретировать Писание в свете нового приращения человеческого знания отнюдь не была чем‑то нетипичным для Католической церкви. Примерно того же мнения придерживался и св. Цитата:
Альберт Великий. Он писал: «Весьма часто бывает так, что некий нехристь имеет глубокие познания в делах земли, неба и других сущностей мира сего, основанные на разумном рассуждении или наблюдении, и вельми прискорбно и недушеполезно, ежели христианин, рассуждающий о сих предметах в меру своего понимания Писания, оказывается столь далек от истины, как запад далек от востока, и несет такую чушь, что тем становится нехристям в посмеяние; того же следует всячески избегать»10. Св. Фома Аквинский тоже предупреждал о том, что не следует цепляться за конкретное толкование Библии, если появились серьезные причины считать, что это толкование ложно: «Во‑первых, Писание есть непогрешимая истина. Во‑вторых, когда имеется несколько способов толкования слова Писания, не следует настаивать на непогрешимости одного из них, дабы в случае появления убедительных аргументов, доказывающих его ложность, никто не осмелился бы утверждать, что сие толкование по‑прежнему совершенно. В противном слу- чае неверующие будут презирать Священное Писание и путь к истине закроется для них»11. Несмотря на все это, в 1616 году, после того как Галилей начал громко и настойчиво проповедовать учение Коперника, церковные власти сообщили ему, что он не должен объявлять это учение абсолютной истиной, хотя и волен пропагандировать эту теорию в качестве гипотезы. Галилей согласился на это и про- должил свои занятия. В 1624 году он еще раз посетил Рим, где его снова приняли с большим энтузиазмом, а влиятельные кардиналы с удовольствием обсуждали с ним научные проблемы. Папа Урбан VIII осыпал его знаками Цитата:
84 внимания, дал ему две медали и взял его научные труды под свое покровительство. Папа отзывался о Галилее как о человеке, «чья слава сияет в небесах и простирается по всему миру». Урбан VIII сказал ученому, что Католическая церковь никогда не провозглашала учение Коперника еретическим и никогда не сделает этого. Опубликованный в 1632 году трактат Галилея «Диалог о двух главнейших системах мира» был написан по просьбе папы; однако автор проигнорировал рекомендацию рассматривать систему Коперника не как истину, а как гипотезу. Бытует мнение, что годы спустя о. Гринбергер говорил, что если бы Галилей относился к своим выводам как к гипотезе, то этот великий астроном мог бы писать все что угодно12. К несчастью для Галилея, в 1633 году он попал под подозрение в ереси и ему было запрещено публиковать работы о системе Коперника. Астроном продолжал много и плодотворно работать, в частности написал книгу «Беседы и математические доказательства двух новых наук» (1635). Однако сам факт неразумной цензуры запятнал репутацию Католической церкви. Тем не менее не следует преувеличивать значение этого факта. Вот что пишет Дж. Хейлброн: «Просвещенным современникам было ясно, что упоминание о ереси в связи с Галилеем и Коперником не имело ни универсального, ни теологического значения. В 1642 году Гассенди заметил, что решение кардиналов — вещь важная, но отнюдь не догмат веры; Риччоли в 1651 году утверждал, что гелиоцентризм не является ересью; Менголи в 1675 году выражал мнение, что католики обязаны разделять только те толкования Библии, которые приняты церковными соборами, а Бальдиджани в 1678 году писал, что все это известно каждому»13. В реальности исследователи‑католики действительно не испытывали помех в своей работе, если рас- Цитата:
сматривали вращение Земли как гипотезу (к чему призывал папский эдикт 1616 года). Эдикт 1633 года уже предписывал исключить любое упоминание о враще- нии земли из научных дебатов. Однако известно, что ученые‑католики, в частности о. Руджер Бошкович, продолжали использовать в своей работе эту гипотезу, и поэтому современные исследователи предполагают, что эдикт 1633 года был направлен «против Галилео Галилея лично», а не против всего католического науч- ного сообщества14. Безусловно, осуждение Галилея, даже если рассматривать эту историю в ее реальном контексте и не удовлетворяться жуткими картинами, обычно созда- ваемыми воображением журналистов, сослужило Католической церкви медвежью услугу, создав миф о ее враждебности науке. Господь «все расположил мерою, числом и весом» Начиная с работ Пьера Дюгема*, опубликованных в начале XX века, историки науки стали все больше подчеркивать ту важнейшую роль, которую Католи- ческая церковь сыграла в развитии науки. К сожалению, до широкой публики эти результаты исследований практически не дошли. Так бывает нередко. К примеру, большинство людей до сих пор считают, что промышленная революция привела к резкому снижению уровня жизни рабочих, тогда как на самом деле средний уровень жизни вырос15. Истинная роль Цитата:
Католической церкви в процессе развития современной науки тоже остается для широкой аудитории, по сути дела, тайной за семью печатями. О. Стенли Яки — чрезвычайно уважаемый историк, имеющий ученую степень по физике и по теологии. Его работы помогают по достоинству оценить значение католицизма и схоластики для развития западной науки. В своих многочисленных книгах Яки высказы- вает непривычный для многих тезис о том, что христианские идеи не только не были помехой науке, но, напротив, создали предпосылки для ее развития. Яки придает большое значение тому, что в христианской традиции, от ее ветхозаветной предыстории до Высокого Средневековья и далее, Бог — и соот- ветственно его Творение — считается рациональным и упорядоченным. В разных местах Библии говорится о том, что законосообразность природных явлений отражает красоту, совершенство и гармонию Господа. Ведь Бог «устроил великие дела Своей премудрости» исключительно потому, что Он «пребывает прежде века и вовек» (Сир 42, 21). Обобщая сказанное в Ветхом Завете, Яки пишет: «Мир является творением Лица, обладающего высшей мудростью, и поэтому в нем есть смысл и законосообразность». Проявления этой законосообразности мы наблюдаем повсюду. «Смена времен года, выверенный ход звезд, музыка сфер, подчинение сил природы универсаль- ным законам — всем этим мы обязаны Тому Единственному, кому мы можем безусловно доверять». О том же свидетельствуют многие пассажи из Книги пророка Иеремии, например, тот, где говорится, что Господь «хранит для нас седмицы, назначенные для жатвы», или тот, где проводится параллель «между вечной любовью Господа и вечными уставами, которые Он дал луне и звездам для освещения ночью»16. Цитата:
Этот тезис может показаться совершенно очевидным и не представляющим никакого интереса. Тем не менее существовали целые цивилизации, которым была чужда эта чрезвычайно плодотворная и необ- ходимая для обеспечения научного прогресса идея идея рациональной и упорядоченной Вселенной. Один из главных тезисов Яки состоит в том, что наука, этот феномен бесконечного интеллектуального поиска, неслучайно возник в католической среде. Он утверждает, что для зарождения научной мысли были необходимы некоторые из фундаментальных христианских представлений. У нехристианских культур этих философских инструментов не было, и, более того, они были обременены концептуальными представлениями, препятствовавшими развитию науки. Яки перечисляет семь великих культур: арабскую, вавилонскую, китайскую, египетскую, древнегреческую, индийскую и культуру майя. В этих культурах, как он выражается, наука оказалась «мертворожденной». Эту нежизнеспособность можно объяснить бытовавшими в этих культурах представлениями о Вселенной и тем, что их носители не верили в существование трансцендентного Творца, даровавшего своему Творению внутренне согласованные физические законы. автономности природы и ее законов». Цитата:
череда бесконечных циклов рождения, смерти и возрождения. Из‑за этого развитие науки было невозможным. Анимизм древних культур, т.е. представление о том, что божественное имманентно пребывает в сотворенных вещах, препятствовал развитию науки, так как ему была чужда идея неизменных законов природы. Считалось, что у вещей есть собственная воля и разум, и эта идея не давала даже возможности помыслить о том, что вещи могут вести себя регулярным, фиксированным образом. Христианское учение о Воплощении жестко противостоит подобному образу мышления. «Единородным» Сыном Господа является только Христос. Напротив, согласно античному греко‑римскому мировоззрению «вся Вселенная представляла собой „единородную“ эманацию божественного принципа и фактически совпадала с ним»18. Так как христианство признавало свойство божественности исключительно за Христом и Святой Троицей, трансцендентной по отношению к миру сему, оно были свободно от пантеизма, и поэтому христиане могли рассматривать Вселенную как царство порядка и предсказуемости. Яки не отрицает за другими культурами больших технологических успехов. Суть его тезиса в том, что эти успехи не привели к расцвету формализованных и систематических научных исследований. Именно на этом основании другой современный исследователь утверждает, что «предшествовавшие технические новации — времен античности, эпохи расцвета исламской цивилизации или императорского Китая, не говоря уж о доисторических временах, — нельзя считать наукой и лучше называть практическими сведениями, умениями, премудростями, Цитата:
Показателен пример вавилонской цивилизации. Вавилонская космогония совершенно не способствовала развитию науки, скорее наоборот. Вавилоняне считали естественный порядок до такой степени фундаментально неопределенным, что, с их точки зрения, только ежегодный ритуал жертвоприношения мог дать надежду на предотвращение космической катастрофы. Вавилонская цивилизация достигла выдающихся успехов в сборе астрономических сведений и создала зачатки алгебры. Но духовная и философская атмосфера Вавилона была такой, что эти практические умения вряд ли могли положить начало развитию чего‑либо, хотя бы отдаленно напоминающего науку20. Напротив, в ходе сотворения мира, как оно описано в Бытии, хаос полностью подчиняется суверенитету Бога, и это очень существенно21. Похожие культурные факторы сдерживали развитие науки в Китае. Как ни странно, наиболее убедительно об этом написал историк‑марксист Джозеф Нидхем. С его точки зрения, причиной был религиозный и философский контекст, внутри которого действовали китайские мыслители. Поистине удивительно слышать это от марксиста, от которого ожидаешь экономического или, во всяком случае, материалистического объяснения того, почему наука в Китае ока- залась мертворожденной. Нидхем утверждает, что китайские интеллектуалы были неспособны поверить в существование законов природы. Это было связа- но с тем, что в Китае никогда не существовало «представления о божественном небесном законодателе, предписывающем законы Природе, находящейся вне человека». Он далее поясняет: «Дело было не в том, Цитата:
у них не было уверенности в том, что рациональные личности способны выразить на своем несовершенном человеческом языке божественный кодекс, начертан- ный до начала времен. Более того, даосисты сочли бы эту мысль слишком наивной и не отвечающей утонченности и сложности Вселенной, как они ее интуи- тивно постигали»22. Особенно поразителен случай древних греков, которые добились огромных успехов, применяя человеческий разум к изучению различных дисциплин. Из всех древних культур, которые анализирует Яки, греки ближе всего подошли к созданию науки в современном понимании — но в конечном счете и им это не удалось. Греки приписывали материальным предметам, действующим в космосе, сознательные цели; Аристотель объяснял круговые движения небесных тел тем, что им так нравится. Яки высказал мысль, что для обеспечения развития науки было необходимо деперсонализировать природу (чтобы, например, ни у кого не было желания объяснить факт падения камней их врожденной любовью к центру земли) — что и сделали схоласты Высокого Средневековья. Большого внимания исследователей удостоились научные достижения мусульманских ученых, особенно в сфере медицины и оптики. Кроме того, в XII веке на Запад проникли классические греческие тексты, ставшие важнейшей частью интеллектуальной истории Запада благодаря переводам арабских книжников. Однако все это не отменяет того факта, что, как правило, мусульманские ученые добивались успеха вопреки исламу, а не благодаря ему. Ортодоксальные исламские ученые отрицали любое представление о Вселенной, где правят единые физические законы, так как никакие законы природы не должны и не Цитата:
в любой момент отказаться24. Католицизм допускает существование чудес и признает, что в жизни есть место и сверхъестественному, но сама идея чуда состоит в том, что это необычное событие, и, разумеется, его можно распознать именно потому, что оно выбивается из ткани упорядоченного мира природы. Более того, католический мейнстрим никогда не видел в Господе воплощения произвола; предполагалось, что природа устроена согласно неизменным и доступным пониманию законам. Именно это имел в виду св. Ансельм, когда говорил о различии между упорядоченным могуществом Господа (potentia ordinata) и его абсолютным могуществом (potentia absoluta). Согласно св. Ансельму, тем, что Гос- подь решил приоткрыть нам Свою природу, некоторые сведения об устройстве морального порядка и Свой план искупления, Он взял на себя обязательство вес- ти себя определенным образом, которое Он, естественно, исполняет25. К XII—XIV векам это различие было хорошо усвоено26. Конечно, некоторые авторы, такие как Уильям Оккам, время от времени настолько акцентировали абсолютную волю Господа, что это могло препятствовать развитию науки, но большинство христианских философов считали Вселенную принципиально упорядоченной. Цитата:
Вселенной, которую он на самом деле создал. Как объясняет о. Яки, с точки зрения томизма главной задачей является выяснение того, какую именно Вселенную создал Бог, но при этом не следует тратить усилия на абстрактные размышления о том, какой должна быть Вселенная. Абсолютная творческая свобода Бога озна- чает, что Вселенная не должна быть именно такой, а не иной. Мы познаем природу той Вселенной, которую Господь благоволил создать, опытным путем, а опыт — это ключевой элемент научного подхода. И мы способны познать Вселенную, потому что она является рациональной, предсказуемой и доступной пониманию27. Такой подход позволяет избежать двух возможных ошибок. Во‑первых, он предостерегает против не основанных на опыте рассуждений о физической вселенной, которым так любили порой предаваться древние. Это наносит серьезный удар по априорным рассуждениям о том, что Вселенная «должна» быть такой‑то и такой‑то, и о том, что было бы «логично», если бы Вселенная была такой‑то и такой‑то. Так, Аристотель утверждал, что если один предмет в два раза тяжелее другого, то он будет падать с той же высоты в два раза быстрее. К этому выводу он при- шел в результате интроспекции, но любой может проверить, что это не так. Несмотря на то что Аристотель в ходе своих исследований собрал очень много эмпирических данных, он продолжал верить в то, что натурфилософия может быть основана на чисто рациональном анализе (в противоположность чисто эмпирическому). С его точки зрения, вечная Вселенная есть рационально необходимая Вселенная, и физические принципы, на которых она основана, можно выяснить без обращения к опыту, посредством чистого процесса мышления28. Цитата:
занятия наукой. Один из исследователей писал в связи с этим: «Только в рамках такой концептуальной матрицы наука могла появиться в той жизнеспособной форме, которая обеспечила последующее устойчивое развитие»29. Об этом, как это ни странно, писал и Фридрих Ницше, один из наиболее ожесточенных противников христианства в XIX веке. «Строго рассуждая, — утверждал он, — не существует никакой „беспредпосылочной“ науки… нужно всегда заведомо иметь в наличии некую философию, некую „веру“, дабы предначертать из нее науке направление, смысл, границу, метод, „право“ на существование… Наша вера в науку покоится все еще на метафизической вере»30. Тезис Яки о том, что научные исследования Запада поддерживались христианской теологией, можно продемонстрировать на примере того, как западные ученые решали важные проблемы, связанные с движением, брошенными предметами и импетусом [impetus], т.е. количеством движения. С точки Цитата:
принятая Аристотелем, оказала наибольшее влияние на тогдашнюю науку. Согласно Аристотелю, земля, вода и воздух — три из четырех элементов матери- ального мира — обладали естественной склонностью стремиться к центру Земли. Когда предмет, брошенный с дерева, падал на землю, он просто действовал согласно своей природе, ища центр земли (в достижении каковой цели он, разумеется, встречал препятствие в виде земли). Огонь, с другой стороны, стремился ввысь, хотя и оставался в подлунных пределах31. Аристотель разделял движение на естественное и насильственное. Примерами естественного движения служат движение падающих шаров и движение восходящих языков пламени, иными словами, то, что происходит, когда движущийся предмет стремится достичь естественного состояния покоя. Классическим примером насильственного движения являются метательные снаряды, когда, скажем, шар бросают вверх, несмотря на его естественное тяготение к центру земли. Описание движения брошенных предметов было для Аристотеля чрезвычайно тяжелой проблемой. Например, если мы бросим шар, то, согласно теории Аристотеля, он должен мгновенно оказаться на земле, как только покинет руку человека, потому что его природа тянет его к земле. Движение шара будет объяснимо только в том случае, если он так и не покинет руки человека — если мы все время держим шар в руке и двигаем его, то причиной движения является эта внешняя сила. Но если такой силы нет, то аристотелевский подход, очевидно, не может объяснить дви- жение шара в воздухе... Аристотель пытался решить эту проблему, предполагая, что все то время, пока брошенный предмет летит по воздуху, на самом деле Цитата:
Важнейшим элементом перехода от античной физики к физике современной стало введение понятия инерции, т.е. сопротивления объекта изменениям в состоянии его движения. В XVIII веке Исаак Ньютон описал инерцию в своем первом законе, согласно которому тела, находящиеся в состоянии покоя, стремятся остаться в состоянии покоя, а движущиеся тела стремятся оставаться в движении. Современные исследователи начинают признавать роль средневековых ученых в развитии идеи инерционного движения. Особенно важное значение имели работы Жана Буридана, сорбоннского профессора XIV века. Буридан, как и всякий католик, в силу своих религиозных взглядов не мог не отвергнуть идею Аристотеля о вечности Вселенной. Он считал, что Вселенная была создана Богом из ничего в какой‑то конкретный момент. А если Вселенная не является вечной, то и движение небесных тел, которое Аристотель тоже считал вечным, должно быть осмыслено по‑другому. Иными словами, если планеты стали существовать начиная с какого‑то момента во времени, то и движение планет тоже началось в какой‑то конкретный момент времени. Последний раз редактировалось Chugunka; 08.04.2018 в 10:17. 
|
|
#2
21.11.2015, 15:29
|
||||
|
||||
|
Буридан пытался выяснить, каким образом создан-
ные Господом небесные тела могли начать и продол- жать свое движение в отсутствие постоянной двигаю- щей их силы. Его ответ состоял в том, что Бог сообщил небесным телам движение в момент творения и что это движение не остановилось потому, что, двигаясь в космосе, небесные тела не встречают сопротивления. Поскольку движущиеся тела не встречаются с проти- водействующей силой, которая могла бы замедлить или остановить их движение, они продолжают дви- гаться. Таким образом, Буридан предвосхитил идеи импульса и инерционного движения32. Хотя Буридан 32 О Буридане и инерции см.: Stanley L. Jaki, “Science: Western or What?” in Patterns or Principles and Other Essays, 169—171. Глава 5 96 так и не смог окончательно вырваться из рамок арис- тотелевой физики и на его представление об импету- се (количестве движения) продолжали влиять ложные идеи античных авторов, он совершил важный теоре- тический прорыв33. Важно не забывать теологический контекст и рели- гиозную среду, которые позволили Буридану сделать этот вывод, поскольку именно отсутствие такого кон- текста в великих древних культурах помогает объ- яснить то, почему им так и не удалось прийти к идее инерционного движения. Как отмечал Яки, все эти культуры были языческими; соответственно они счи- тали Вселенную и ее движение вечными, не имеющи- ми ни начала, ни конца. Однако, говорит Яки, после того, как вера в творение ex nihilo превратилась в эле- мент «культурного консенсуса христианского Средне- вековья, возникновение идеи инерционного движения стало практически неизбежным»34. Эти вопросы продолжали обсуждаться в течение многих веков, но если взять огромный корпус текстов на эту тему — от Буридана до Декарта, — то выяснит- ся, что большинство ученых разделяли точку зрения Буридана. Это позволило Яки утверждать: «В силу того, что этот широкий религиозный, или теологи- ческий, консенсус — заслуга христианства, феномен науки является не западным, а христианским»35. Наследники Буридана и Никола Орема не очень стремились признавать свои интеллектуальные долги. Например, Исаак Ньютон в старости потратил кучу времени на вымарывание из своих записных книжек имени Декарта, чтобы скрыть его влияние на свои идеи. В свою очередь, Декарт умолчал о том, сколь- ким он обязан средневековой теории импетуса (коли- чества движения)36. Коперник упоминал о ней в своих 33 Crombie, vol. 2, 72—73; о разнице между теорией Бури- дана и современными представлениями об инерции см.: Butterfield, 25. 34 Jaki, “Science: Western or What?” 170—171. 35 Ibid, 171. 36 Jaki, “Medieval Creativity in Science and Technology”, 76. Церковь и наука 97 работах, но на конкретные источники не ссылался. Вполне возможно, что он познакомился с ней, ког- да учился в Краковском университете, где ему было нетрудно получить доступ к рукописным копиям работ Буридана и Орема37. Как бы то ни было, сегодня очевидно, что этот важнейший прорыв Буридана, который был прямым следствием его католической веры, оказал глубокое влияние на западную науку. Он получил завершен- ное воплощение в первом законе Ньютона. Яки писал: «В той степени, в которой наука представляет собой количественное исследование движущихся предметов, а первый закон Ньютона является фундаментом про- чих законов, мы имеем полное право говорить о сред- невековом происхождении современной науки»38. Разработанное Буриданом понятие импетуса пред- ставляет собой серьезную попытку объяснить движе- ние на Земле и в небесах посредством универсальной системы механики39. Со времен античности считалось, что законы движения небесных тел фундаментально отличаются от законов движения на Земле. Незапад- ные культуры пантеистического толка, а также куль- туры, верившие в божественность небесных тел в том или ином варианте, тоже исходили из того, что движе- ние небесных тел должно описываться иначе, чем дви- жение на земле. Исаак Ньютон в конце концов дока- зал, что существуют общие законы движения для всей Вселенной: и для Земли, и для неба. Но начало этому пути положил Буридан. Кафедральная школа в Шартре Кафедральная школа в Шартре, учебное заведе- ние, расцвет которого пришелся на XII век, — это особая глава и в интеллектуальной истории Запада, и в истории западной науки. В XI веке школа успешно 37 Ibid., 76—77. 38 Ibid., 79. 39 Crombie, vol. 2, 73. Глава 5 98 развивалась под руководством Фульберта, ученика Герберта Орильякского, светоча конца X века, кото- рый впоследствии стал папой Сильвестром II. В это время практически все, кто внес сколько‑нибудь существенный вклад в развитие науки, были так или иначе связаны с Шартрской школой40. Сам Фульберт служил примером интеллектуаль- ного любопытства и разносторонности. Он был зна- ком с последними достижениями в логике, математи- ке и астрономии и находился в курсе тех исследований, которые велись в мусульманской Испании. Кроме того, он был прекрасным врачом и сочинил много гимнов. Фульберт — яркий пример ученого‑католика; ему и в голову не могла прийти мысль о том, что к мир- ским наукам и к трудам древних язычников можно относиться с презрением. Кое‑что о подходе Шартрской школы можно узнать, приглядевшись к западному фасаду Шартр- ского собора. Каждому из семи традиционных сво- бодных искусств соответствует отдельная скульптура, каждую дисциплину представляет античный мысли- тель. Это Аристотель, Боэций, Цицерон, Донат (или, возможно, Присциан), Эвклид, Птолемей и Пифа- гор41. Работы над западным фасадом собора велись в 40‑е годы XII века под личным наблюдением тог- дашнего канцлера школы Тьерри (Теодорика) Шарт- рского. Тьерри был глубоко предан свободным искус- ствам, и при нем Шартрская школа стала лучшим и наиболее престижным учебным заведением в Е вро- пе, обучающим этим предметам. Страсть Тьерри к свободным искусствам объяс- нялась его религиозными убеждениями. С его точ- ки зрения, которую разделяли многие средневеко- вые умы, дисциплины квадривиума — арифметика, 40 E. J. Dijksterhuis, The Mechanization of the World Picture, trans. C. Dikshoorn (London: Oxford University Press, 1961), 106. 41 Thomas Goldstein, Dawn of Modern Science: From the Ancient Greeks to the Renaissance (New York: Da Capo Press, 1995 [1980]), 71, 74. Церковь и наука 99 геометрия, музыка и астрономия — побуждали сту- дентов к созерцанию созданного Богом упорядочен- ного мироустройства и красоты Творения. Благо- даря изучению тривиума — грамматики, риторики и логики — люди получали возможность убедительно и понятно выразить то, что открылось им в результате созерцания. Наконец, выражаясь словами одного со- временного ученого, свободные искусства открывали человеку «его место во вселенной и учили его ценить красоту созданного Господом мира»42. Одной из особенностей натурфилософии XII века было представление о природе как о чем‑то автоном- ном, действующем в рамках доступных разуму неиз- менных законов. Именно в этом ярче всего сказалось влияние Шартрской школы. Интеллектуалы, которых интересовало то, как устроена природа, с энтузиаз- мом предлагали объяснения, основанные на естест- венной причинности43. Аделард из Бата (ок. 1080— 1142), который учился в Шартре, писал: «Именно разум делает нас людьми. И если бы мы повернулись спиной к потрясающей разумной красоте мира, где мы живем, нас надлежало бы изгнать из него, подобно неблагодарному гостю, не ценящему дом, где ему дали приют»44. Из этого он делал следующий вывод: «Я не умаляю Бога, ибо все, что есть, исходит от Него. Но сначала мы должны дойти до самых границ человече- ского знания и только если человеческого знания не хватит, следует обращаться за объяснением к Богу»45. Вильгельм Конхезий (Гийом из Конша) разде- лял точку зрения Аделарда. «Я ничего не отделяю от Бога, — писал он. — Он создатель всех вещей, за 42 Raymond Klibansky, “The School of Chartres”, in Twelfth Century Europe and the Foundations of Modern Society, eds. Marshall Clagett, Gaines Post, and Robert Reynolds (Madison: University of Wisconsin Press, 1961), 9—10. 43 Ср.: David C. Lindberg, The Beginnings of Western Science (Chicago: University of Chicago Press, 1992), 200. 44 Goldstein, 88. 45 Edward Grant, God and Reason in the Middle Ages (Cambridge: Cambridge University Press, 2001). Глава 5 100 исключением зла. Но природа, дарованная Им Его созданиям, явлена в полноте согласных деяний, кои деяния споспешествуют Его вящей славе, ибо природа сотворена Им»46. Иными словами, созданная Госпо- дом структура природы такова, что обычно мы можем дать объяснение наблюдаемых явлений, не прибе- гая к сверхъестественному. Те, кто критиковал метод научного анализа, вызывали у Вильгельма Конхезия насмешку и презрение: «Они не ведают ничего о силах природы и желают видеть всех такими же невеждами, поэтому им не хочется, чтобы силы природы изучали другие, а хочется, чтобы мы верили, подобно смердам, и не выясняли [естественных] причин [вещей]. Мы же говорим, что нужно всегда искать причины… Но такие люди… когда узнают, что человек занимается иссле- дованиями, говорят: он еретик»47. Естественно, подобные взгляды вызывали недове- рие и порождали вопрос: могут ли католические фило- софы систематически анализировать природу в терми- нах вторичной причинности и быть приверженными представлению о природе как о рациональной системе без того, чтобы прийти к полному отрицанию сверхъ- естественного и чудесного как такового? Но на деле этим мыслителям как раз удавалось сохранить баланс. Они отвергали представления о том, что рациональный анализ естественных причин оскорбителен для Госпо- да, и о том, что это означает ограничение Господа рам- ками познаваемых законов природы. Они, как мы уже говорили, полагали, что Бог мог создать любую все- ленную по Своему желанию, но, после того, как Он создал нашу, Он позволяет ей существовать в соответ- ствии с ее собственной природой и, как правило, не вмешивается в ее фундаментальное строение 48. Рассуждая о том, как в Библии описано сотво- рение мира, Тьерри Шартрский четко указывает на то, что небесные тела никоим образом не являются божественными, Вселенная не представляет собой 46 Goldstein, 82. 47 Lindberg, The Beginnings of Western Science, 200. 48 Ibid., 201. Церковь и наука 101 некий огромный живой организм, а небесные тела не состоят из бессмертной материи, неподвластной зем- ным законам. Наоборот, Тьерри объясняет, что у всех вещей «есть Создатель — Господь, потому что все они способны меняться и не вечны». Тьерри считал, что звезды и небосвод состоят из воды и воздуха, а не из полубожественных субстанций, поведение которых объясняется принципиально иными законами, чем поведение предметов на земле49. Для развития науки эта мысль была чрезвычайно важна. Томас Голдстин, современный историк науки, оце- нивал значение Шартрской школы следующими сло- вами: «Формулировка философских предпосылок; выделение базового понятия космоса, из которо- го позже вырастут специализированные дисциплины; систематическая реконструкция научных знаний про- шлого, т.е. обеспечение твердого фундамента в виде научной традиции для будущего развития западной науки — каждый из этих шагов имел огромное значе- ние, а в совокупности они свидетельствуют о том, что в середине XII века небольшая группа людей в тече- ние 15—20 лет сознательно стремилась дать толчок развитию западной науки и осуществила для этого все самые необходимые шаги»50. Голдстин предсказы- вает, что в будущем «Тьерри будут считать одним из отцов‑основателей западной науки»51. Век расцвета Шартрской школы был временем важных событий в интеллектуальной жизни. Когда в конце XI века христиане начали изгонять исламских завоевателей из Испании и одержали над ними побе- ду в Сицилии, католическим ученым достались в на- следство крупные арабские научные и учебные цен- тры. В свое время, завоевав Александрию и Сирию, мусульмане вступили в контакт с греческой наукой и стали заниматься изучением и комментировани- ем античных источников. Древнегреческие тексты, остававшиеся неизвестными Европе в течение многих 49 Jaki, Science and Creation, 220—221. 50 Goldstein, 77. 51 Ibid., 82. Глава 5 102 столетий, но переведенные мусульманами на арабский язык, теперь вернулись в европейский культур- ный оборот и были переведены на латынь. В Ита- лии переводы делались непосредственно с греческих оригиналов. В числе этих текстов были важнейшие натурфилософские трактаты Аристотеля, в частности «Физика», «О небе и о мире»* и «О возникновении и уничтожении». Многие ученые‑католики просто‑напросто исхо- дили из того, что между истинами веры и вершинами античной философии не может быть противоречия. Но противоречия на самом деле существовали, и это становилось все яснее и яснее по мере введения в обо- рот новых текстов. Для Аристотеля Вселенная была вечной, в то время как Церковь учила, что Бог создал мир из ничего в какой‑то определенный момент вре- мени. Кроме того, Аристотель отрицал возможность существования вакуума. Сегодняшним читателям, вероятно, сложно осознать теологические следствия из этого, но многие католики, особенно в XIII веке, видели их сразу. Отрицать возможность существова- ния вакуума означает отрицать творческое могущест- во Господа, потому что для всемогущего Бога воз- можно все. В трудах Аристотеля можно было найти и другие сомнительные идеи, с которыми надо было разбираться. Один подход к этой проблеме был представлен груп- пой так называемых латинских аверроистов, название которых происходит от имени Аверроэса (Ибн Руш- да), который был одним из самых знаменитых и почи- таемых арабских толкователей текстов Аристотеля. Часто ошибочно утверждается, что они исповедова- ли учение о «двойной истине» и считали, что теоло- гически ложные утверждения могут быть истинны- ми с философской точки зрения, и наоборот. Из этого они якобы делали вывод о том, что два противореча- щих друг другу утверждения могут быть истинными, * «О мире» — псевдо‑Аристотелев трактат, который в средневековой традиции было принято соединять с трактатом Аристотеля «О небе». — Прим. перев. Церковь и наука 103 одно — с точки зрения теологии, а другое — с точки зрения философии. На самом деле их взгляды были не так прими- тивны. Они считали, что представления Аристоте- ля, в частности представление о вечности Вселенной, были результатом логически обоснованных рассужде- ний и что в самом процессе их вывода не содержится ошибки. Однако эти представления, безусловно, про- тиворечили божественному откровению. Латинские аверроисты решали эту проблему следующим обра- зом. Они утверждали, что, будучи философами, обя- заны доводить рассуждения до логического конца, но если выводы противоречат Откровению, то они не могут быть истинными в каком бы то ни было абсо- лютном смысле. В конце концов, восклицали они, что такое слабый человеческий разум перед всемогущест- вом Бога, выходящего за пределы этого разума? 52 Консервативным ученым этот выход из положения казался не менее спорным и неубедительным, чем нам. В результате некоторые из них отвернулись от фило- софии. Св. Фома Аквинский, питавший к Аристоте- лю глубокое уважение, опасался, что реакция кон- серваторов на ошибки аверроистов может привести к тому, что тексты Философа (так он называл Ари- стотеля) могут вообще выпасть из научного оборо- та. Своим знаменитым синтезом св. Фома проде- монстрировал, что разум и вера дополняют друг дру- га и не могут противоречить друг другу. Если же нам кажется, что мы имеем дело с противоречиями, то на самом деле мы имеем дело с ошибкой в понимании либо религии, либо философии. Несмотря на блестящее решение Аквината, новые тексты продолжали вызывать опасения и отрицатель- ную реакцию со стороны некоторых ученых. Вско- ре после смерти св. Фомы епископ Парижа обна- родовал список из 219 тезисов, которые профессо- рам Парижского университета запрещалось излагать; 52 О латинских аверроистах см. Etienne Gilson, Reason and Revelation in the Middle Ages (New York. Charles Scribner’s Sons, 1938), 54—66. Глава 5 104 в историю это событие вошло под названием Осуж- дения 1277 года. Осуждены были те идеи Аристо- теля (а в некоторых случаях даже потенциальные выводы из них), которые противоречили католи- ческому пониманию Бога и мира. Хотя формально запрет действовал только в Париже, есть убедитель- ные свидетельства, что его последствия ощущались даже в Оксфорде. Папа не имел к этому отношения; он всего лишь просил выяснить, в чем причина интел- лектуального брожения в Парижском университете. (Один из исследователей этого вопроса писал, что папа «отнесся к действиям епископа Парижского без энтузиазма»53.) Но даже Осуждение 1277 года тоже сыграло поло- жительную роль в развитии науки. По мнению вели- кого историка науки Пьера Дюгема, именно этот запрет стал моментом рождения современной науки. Дюгем, а вслед за ним Алистер Кромби и Эдвард Грант, считали, что это осуждение вынудило ученых выйти за пределы границ, установленных аристоте- левскими посылками, и по‑новому подойти к мышле- нию о физическом мире. Осуждение некоторых аспек- тов физической доктрины Аристотеля привело к тому, что западные ученые начали отходить от обычая слиш- ком сильно полагаться на нее, и дало им возможность отхода от доставшихся им от античности аксиом. Хотя среди историков имеются разные мнения об относи- тельном влиянии этого запрета, все они сходятся на том, что он заставил западных ученых освободиться от оков аристотелианства и открыл перед ними новые возможности, которые никогда не приходили в голо- ву великому древнегреческому философу54. 53 Dales, Intellectual Life, 254. 54 Похожую точку зрения можно найти у следующих авто- ров: A. C. Crombie, Medieval and Early Modern Science, vol. 1, 64 and vol. 2, 35—36; Grant, God and Reason in the Middle Ages, 213ff., 220—221; idem, The Foundations of Modern Science in the Middle Ages: Their Religious, Institutional, and Intellectual Contexts (Cambridge: Cambridge University Press, 1996), 78—83, 147—148. Церковь и наука 105 Приведем пример. Мы уже упоминали о том, что Аристотель отрицал возможность существова- ния вакуума и мыслители периода Высокого Сред- невековья обычно соглашались с ним. После осужде- ния 219 тезисов ученые были вынуждены признать, что всемогущий Бог в состоянии создать вакуум. Это открыло перед ними новые, невиданные возможности. Разумеется, некоторые ученые, по‑видимому, при- знавали возможность существования вакуума лишь формально. Безусловно признавая, что Господь все- могущ и, следовательно, способен создать даже ваку- ум, они были убеждены, что Он не станет этого делать. Но некоторых других заинтересовали новые возмож- ности, связанные с существованием вакуума, и это привело к важным научным дискуссиям. Таким обра- зом, как писал историк науки Ричард Дейлс, осужде- ние «определенно породило новый, более свободный и творческий тип научных исследований»55. Об этом убедительно свидетельствует история дру- гого осужденного тезиса, а именно идеи Аристотеля о том, что «причиной небесных движений является разумная душа»56. Осуждение этой идеи имело важ- ное значение. Что отрицалось таким образом? Отри- цалось то, что небесные тела обладают душой и явля- ются в каком‑то смысле живыми. Это стандартное космологическое верование имело широкое хождение со времен античности. Хотя некоторые отцы Церкви осуждали его и указывали на его несовместимость с христианством, очень многие христианские мысли- тели встали на позицию Аристотеля и полагали, что планетарные сферы приводятся в движение некими разумными сущностями. Осуждение этой идеи породило новые подходы к решению ключевого вопроса об источнике движения Линдберг относится к этой идее более скептически, хотя разделяет ее по существу, см.: Lindberg, The Beginnings of Western Science, 238, 365. 55 Dales, “The De‑Animation of the Heavens in the Middle Ages”, 550. 56 Ibid., 546. Глава 5 106 небесных тел. Жан Буридан, развивая мысли Робер- та Гроссетеста, полагал, что в Писании нет указа- ний на наличие движущих планетами разумных существ, а Никола Орем продвинулся на этом пути еще дальше57. Еще в патристическую эпоху христианские мыс- лители, часто косвенным образом, начали процесс деанимации природы, т.е. отказа от одушевления природных предметов. Частью этого процесса явля- лось изгнание из картины Вселенной всякого пред- ставления о том, что небесные тела являются живы- ми существами или разумными сущностями, а также о том, что они не способны двигаться без воздейст- вия некой духовной движущей силы. Упоминания об этом разбросаны по текстам св. Августина, св. Васи- лия Великого, св. Григория Нисского, св. Иеронима и св. Иоанна Дамаскина. Однако лишь тогда, когда исследователи стали изучать природу более последо- вательно и упорно, появились люди, которые явным образом представляли себе Вселенную как некий механизм, доступный в силу этого для человеческого понимания58. Дейлс писал: «В XII веке в латинской Европе те аспекты иудеохристианской мысли, кото- рые были связаны с представлениями о сотворении мира из ничего и об удаленности Бога от сотворенно- го Им мира, привели к тому, что некоторым людям в некоторых контекстах удалось изгнать из царст- ва природы все полубожественные сущности»59. А Стенли Яки констатировал, что для того, чтобы наука могла возникнуть, нужно было «лишить при- роду души»60. Спустя долгое время после того, как все забыли об осуждении тезисов Аристотеля, споры, которые оно породило, по‑прежнему влияли на интеллектуаль- ную историю Европы, и это влияние продолжалось на 57 Ibid. 58 Richard C. Dales, “A Twelfth Century Concept of the Natural Order”, Viator 9 (1978), 179. 59 Ibid., 191. 60 Haffner, 41. Церковь и наука 107 протяжении всего XVII века, ознаменовавшего нача- ло научной революции61. Ученые‑священники Нетрудно продемонстрировать, что многие вели- кие ученые, такие как Луи Пастер, были католика- ми. Но гораздо более показательно то, что значитель- ный вклад в развитие науки внесло огромное коли- чество духовных лиц, в том числе священников. Речь идет в основном о людях, которые были посвящены в духовный сан, т.е. навсегда связали себя с Католи- ческой церковью самыми прочными узами из всех, какие только существуют. Их неутолимая любозна- тельность по отношению к созданной Богом Вселен- ной и их преданность науке показывает, что естест- венные взаимоотношения Католической церкви и науки — дружественные и им вовсе не свойственны враждебность и подозрительность. Упомянем в этой связи о некоторых выдающих- ся ученых XIII века. Роджер Бэкон, францисканец, преподававший в Оксфорде, прославился своими трудами по математике и оптике; его считают пред- течей современного научного метода. Бэкон писал о философии науки, подчеркивая важность опы- та и эксперимента. В своем «Большом сочинении» (Opus Maius) Бэкон отмечал: «…Без опыта ничто не может быть познано достаточным образом. В самом деле, имеются два вида познания: с помощью аргу- ментации и с помощью опыта. Аргумент дает заклю- чение и вынуждает нас соглашаться с заключением, но он не дает твердой уверенности и не устраняет сомнения так, чтобы разум успокоился в созерца- нии истины». В «Третьем сочинении» (Opus Tertium) Бэкон предупреждал, «что самые сильные аргу- менты ничего не доказывают, если выводы из них 61 Edward Grant, “The Condemnation of 1277, God’s Absolute Power, and Physical Thought in the Late Middle Ages”, Viator 10 (1979): 242—244. Глава 5 108 не подтверждены опытом»62. Он выделял несколь- ко препятствий для распространения истины, в том числе невежество публики и ошибочные, но укоре- нившиеся представления63. Св. Альберт Великий (ок. 1200—1280), или Albertus Magnus, учился в Падуе, а позже вступил в доми- никанский орден. Он преподавал в различных немец- ких монастырях, а потом в университете в Париже, где вырастил плеяду блестящих ученых (его учеником был, например, св. Фома Аквинский). Кроме того, св. Альберт занимал важные церковные должности. В течение нескольких лет он был провинциалом доми- никанского ордена в Германии и два года — еписко- пом Регенсбурга. В Биографическом словаре науки (Dictionary of Scientific Biography) читаем: «Он был чрезвычайно разносторонне одарен и по праву счи- тается одним из предтеч современной науки в Высо- ком Средневековье». Св. Альберт был канонизиро- ван папой Пием XI в 1931 году, а спустя десять лет Пий XII объявил его святым покровителем всех, кто занимается естественными науками64. Св. Альберт был знаменитым исследователем при- роды и очень много написал об окружающем мире. Ему принадлежат работы по физике, логике, мета- физике, биологии, психологии и различным наукам о З емле. Как и Роджер Бэкон, св. Альберт подчерки- вал важность непосредственных наблюдений для поз- нания физического мира. В трактате «О минералах» (De Mineralibus) он писал, что цель естественных наук состоит «не просто в том, чтобы принимать мне- ния других, т.е. то, о чем повествуют люди, но и в том, чтобы самостоятельно исследовать сами действующие 62 Walsh, 292—293. [Русск. пер.: Бэкон Р. Избранное. М.: Издательство Францисканцев, 2005. С. 337.] 63 A. C. Crombie and J. D. North, “Bacon, Roger”, in Dictionary of Scientific Biography, ed. Charles C. Gillispie (New York: Charles Scribner’s Sons, 1970), 378. В даль- нейшем Dictionary обозначается аббревиатурой DSB. 64 William A. Wallace, O. P., “Albertus Magnus, Saint”, DSB, 99. Церковь и наука 109 в природе причины»65. Он настаивал на важности непосредственного наблюдения и, хотя и восхищал- ся Аристотелем, его отказ принимать на веру утверж- дения научных авторитетов послужил существенным вкладом в развитие научного образа мышления. У Роберта Гроссетеста, который занимал кресло канцлера Оксфордского университета и епископскую кафедру в Л инкольне, самом крупном диоцезе Англии, были очень широкие научные интересы и достижения, позволяющие поставить его в один ряд с Роджером Бэконом и Альбертом Великим. На Гроссетеста ока- зала огромное влияние Шартрская школа, особенно Тьерри66. Гроссетест был одним из наиболее образо- ванных людей своего времени; он считается первым человеком, который полностью и пошагово опи- сал процедуру научного эксперимента. В своей кни- ге «Роберт Гроссетест и рождение экспериментальной науки» (Robert Grosseteste and the Origins of Experimental Science) А. Кромби утверждал, что именно благодаря таким людям, как Гроссетест, в XIII веке зародились основы научного метода. Несмотря на то что следует отдать должное достижениям научной революции XVII века, теоретическое значение наблю- дения и эксперимента подчеркивалось уже в Высоком Средневековье. В учебниках обычно говорится о Роджере Бэконе и Альберте Великом, а также упоминается о Роберте Гроссетесте. Другие католики, повлиявшие на развитие науки, обычно остаются в тени. Например, о. Нико- лаус Стено (16381686), обратившийся в католи- чество и ставший католическим священником люте- ранин, считается «создателем большинства принци- пов современной геологии»; его часто называют отцом стратиграфии (науки о слоях горных пород)67. О. Сте- но был уроженцем Дании; он жил и работал во многих 65 Walsh, 297. 66 Dales, “The De‑Animation of the Heavens”, 540. 67 William B. Ashworth, Jr., “Catholicism and Early Modern Science”, in Lindberg and Numbers, eds., God and Nature, 146. Глава 5 110 странах Европы. Одно время он был придворным вра- чом великого герцога Тосканского. Однако, несмотря на то что его высоко ценили как врача, главным делом его жизни было исследование окаменелостей и геоло- гических страт. Его работа началась после весьма необычного эпизода: ему выпало препарировать голову огром- ной акулы, которую поймали французские рыбаки в 1666 году. Это была самая крупная акула в мире: она весила 2800 фунтов (примерно 1270 кг). Имен- но поэтому препарировать ее позвали Стено, который был известен как искусный прозектор. Для нас существенно то, что Стено чрезвычайно поразили зубы акулы. Они имели странное сходство с так называемыми глоссопетрами (камнями в фор- ме языка), тайна происхождения которых занима- ла людей еще в глубокой древности. На Мальте эти камни находили в земле; считалось, что они обла- дают целительной силой. Бытовали многочисленные объяснения того, откуда они взялись. Гийом Ронде- ле в XVI веке высказал предположение, что это аку- льи зубы, но это мнение не получило поддержки. И вот у Стено возникла возможность сравнить эти объекты — и он обнаружил между ними поразительное сходство. Это был очень важный момент в истории науки, поскольку был связан с гораздо более важным во- просом, чем сотношение между акульими зубами и таинственными камнями — с наличием раковин и морских окаменелостей в камнях, расположенных далеко от моря. Вслед за разгадкой тайны глоссопетр, которые почти наверняка были зубами акул, встал во- прос о происхождении окаменелостей вообще и при- чин, по которым они приняли ту форму, в которой мы их наблюдаем. Почему мы находим их в камнях? На этот вопрос было много ответов, в том числе, что они спонтанно порождаются камнями, но ни один из них не устраивал Стено. С его точки зрения, эти объясне- ния были неубедительными с научной точки зрения и к тому же оскорбительными для Господа, которому подобные теории приписывали бесцельные и произ- вольные действия. На основании целого ряда доводов Церковь и наука 111 Стено пришел к выводу, что все теории возникнове- ния окаменелостей противоречат известным фак- там. Он с головой погрузился в изучение этого во- проса и через два года закончил труд под названием «Предварительные замечания к рассуждению о твер- дом, внутри твердого естественно содержащемся» (De solido intra solidum naturaliter contento dissertationis prodromus).
|
|
#3
21.11.2015, 15:29
|
||||
|
||||
|
Это была нелегкая работа: ведь Стено вступил на
неизведанную территорию. Геологической науки, у которой он мог бы позаимствовать методологию или базовые принципы, еще не существовало. Ему прихо- дилось заниматься событиями и процессами, кото- рые происходили в отдаленном прошлом, и он не мог воспользоваться для подтверждения некоторых сво- их выводов методом непосредственного наблюдения. Несмотря на это, он упорно продвигался вперед. Стено был уверен, что камни, окаменелости и гео- логические страты могут рассказать нам об исто- рии земли и что изучение геологии позволит узнать эту историю. Эта идея была новой и революцион- ной. В прежние времена ученые, начиная с Аристоте- ля, полагали, что прошлое земли непостижимо. Автор недавно опубликованной биографии Стено пишет, что тот «был первым, кто заявил, что историю зем- ли можно восстановить по камням, и поставил перед собой такую задачу»68. «Главное достижение Стено в его трактате De solido состоит не только в том, что он предложил новое и правильное объяснение про- исхождения окаменелостей. Как он сам отметил, по сути дела те же идеи высказывались за тысячу лет до него. Его заслуга не сводится и к тому, что он пред- ставил новую и правильную интерпретацию пластов горных пород. Его главным достижением была выра- ботка концепции совершенно нового научного подхода к изучению природы — подхода, учитывавшего фак- тор времени. Говоря словами самого Стено: „Из того, что мы наблюдаем непосредственно, можно сделать 68 Alan Cutler, The Seashell on the Mountaintop (New York: Dutton, 2003), 106. Глава 5 112 обоснованные выводы о том, что недоступно наблюде- нию“. Наблюдая за окружающим миром, можно вос- становить картину ушедших миров»69. Из его многочисленных открытий особое значе- ние имеют три так называемых принципа Стено. Его трактат — первая известная нам книга, где сформу- лирован принцип суперпозиции, один из основных принципов стратиграфии70. Это и есть первый прин- цип Стено. Он гласит, что пласты осадочных пород следуют в порядке их образования таким образом, что более старые пласты находятся ниже более молодых. Однако, поскольку наблюдаемые в реально- сти пласты обычно тем или иным образом наруше- ны, деформированы или смещены, их геологическую историю не всегда просто реконструировать. К при- меру, если пласты повернуты вертикально, возникает вопрос: какой слой считать верхним, а какой — ниж- ним? Расположить ли стратиграфическую последо- вательность слева направо или справа налево? Что- бы ответить на него, Стено вводит принцип первич- ной горизонтальности. Источником осадочных пород, утверждает он, является вода (река, морской шторм и т.д. и т.п.). Порода уносится водой и в конце концов осаждается в виде тех или иных слоев. После того, как это произошло, отложения выравниваются под воз- действием силы притяжения и водных течений при- бойной зоны. В результате снизу они принимают фор- му дна, а сверху разглаживаются. Как же установить последовательность отложения пород, слои которых не расположены горизонтально? Поскольку наиболее крупные и тяжелые частицы, естественно, осаждаются первыми, а более мелкие и легкие потом, то доста- точно выяснить, в каком слое расположены самые 69 Ibid., 113—114. 70 David R. Oldroyd, Thinking About the Earth: A History of Ideas in Geology (Cambridge: Harvard University Press, 1996), 63—67; см. также: A. Wolf, A History of Science, Technology, and Philosophy in the 16th and 17th Centuries (London: George Allen & Unwin, 1938), 359—360. Церковь и наука 113 крупные частицы. Это и будет нижний слой данной стратиграфической последовательности71. Наконец, сформулированный Стено принцип латеральной непрерывности гласит, что если по обе- им сторонам долины имеется одинаковая последова- тельность слоев, то это значит, что некогда на ее мес- те существовала непрерывная стратиграфическая по- следовательность, т.е. соответствующие слои двух ее сторон были соединены непрерывными отложениями, а образование долины является более поздним гео- логическим событием. Стено также указывал на то, что если в каком‑то месте мы находим слой, в кото- ром обнаруживается морская соль или другие объек- ты, имеющие отношение к морю — в частности, зубы акулы, — это значит, что некогда на этом месте долж- но было быть море. С течением времени о. Стено стал воспринимать- ся как образец святости и учености. В 1722 году его внучатый племянник Якоб Уинслоу написал его био- графию для сборника под названием «Жития свя- тых на каждый день» (она вошла в раздел, посвящен- ный потенциальным святым). Уинслоу, перешедший в католичество из лютеранства, считал, что его обра- щение — результат молитв о. Стено. В 1938 году груп- па датских почитателей о. Стено обратилась к папе Пию XI с просьбой официально причислить его к лику святых. Спустя 50 лет папа Иоанн Павел II беатифи- цировал о. Стено, воздав должное и его святости, и его вкладу в науку. Научные достижения иезуитов Больше всего посвятивших себя науке католических священников мы находим в Обществе Иисуса, осно- ванном в XVI веке Игнатием Лойолой. Вот как один современный историк описывает научные успехи, достигнутые иезуитами к XVIII веку: «Они внесли свой вклад в изобретение часов с маятником, пантографа, 71 Cutler, 109—112. Глава 5 114 барометра, рефракционного телескопа и микроскопа, успешно занимались оптикой, магнетизмом и элект- ричеством. Они открыли полосы Юпитера, туман- ность Андромеды и кольца Сатурна. Независимо от Харви они создали теорию кровообращения. Они тео- ретически обосновали возможность полета, объяснили влияние Луны на приливы и выдвинули теорию вол- новой природы света. Звездные карты южного полу- шария, символическая логика, дамбы на реках По и Адидже, введение знаков плюса и минуса в итальян- скую математику — вот неполный список достижений иезуитов. Не зря величайшие ученые, такие как Фер- ма, Гюйгенс, Лейбниц и Ньютон, относили иезуитов к числу своих наиболее важных корреспондентов»72. Один из историков, занимавшийся периодом воз- никновения науки об электричестве, считает, что Общество Иисуса «внесло важнейший вклад в экспе- риментальную физику в XVII веке»73. Другой совре- менный исследователь пишет: «К этой похвале следу- ет добавить, что иезуиты проводили глубокие иссле- дования и по другим дисциплинам; так, практически все значимые работы по оптике, относящиеся к этому периоду, были написаны иезуитами»74. Некоторым крупным ученым‑иезуитам мы обязаны появлением научных энциклопедий, которые сыграли колоссаль- ную роль в распространении результатов исследований среди ученого сообщества. Историк Уильям Эшворт писал: «Если считать, что одним из результатов науч- ной революции стало взаимное сотрудничество уче- ных, за это нам следует благодарить иезуитов»75. Орден иезуитов также может гордиться выдаю- щимися математиками, внесшими большой вклад в науку. Когда Шарль Боссю, один из первых исто- 72 Jonathan Wright, The Jesuits; Missions, Myths and Histories (London: HarperCollins, 2004), 189. 73 J. L. Heilbron, Electricity in the 17th and 18th Centuries: A Study of Early Modern Physics (Berkeley: University of California Press, 1979), 2. 74 Ashworth, “Catholicism and Early Modern Science”, 154. 75 Ibid., 155. Церковь и наука 115 риков математики, составил список наиболее выда- ющихся математиков с 900 года до н.э. до 1800 года н.э., из 303 включенных в него ученых 16 были иезу- итами76. Эту цифру (5% всех крупных математиков, работавших на протяжении 2700 лет) можно оценить в полной мере лишь с учетом того, что орден иезуитов существовал лишь в течение двух из этих 27 веков!77 Кроме того, примерно 35 кратеров на Луне носят име- на иезуитов, ученых и математиков. Иезуиты были первыми, кто принес западную науку в такие удаленные от Европы места, как Китай и Индия. Так, в XVII веке иезуиты познакомили Китай с сущест- венным корпусом научного знания и предоставили китайцам обширный инструментарий для понимания физической Вселенной, в частности, эвклидову геомет- рию, позволявшую постичь движения планет. Один из исследователей этой темы писал о деятельности иезуи- тов в Китае: «Они прибыли туда в то время, когда наука вообще, и в особенности математика и астрономия, находились в Китае на очень низком уровне развития, в то время как в Е вропе уже зарождалась наука в ее со- временном понимании. Они предприняли огромные усилия для того, чтобы перевести на китайский язык западные труды по математике и астрономии, и про- будили у китайских ученых интерес к этим наукам. Они активно занимались астрономическими наблюдени- ями и составили первые современные карты Китая. Они также научились ценить научные достижения этой древней культуры и познакомили с ними Европу. Бла- годаря их письмам европейские ученые впервые полу- чили сведения о китайской науке и культуре»78. Иезуиты занимались распространением научных знаний и созданием инфраструктуры во многих отно- сительно слаборазвитых странах: не только в Азии, 76 MacDonnell, 71. 77 Орден иезуитов был ликвидирован в 1773 г. и восста- новлен в 1814 г. 78 Agustin Udias, Searching the Heavens and the Earth: The History of Jesuit Observatories (Dordrecht, The Netherlands: Kluwer Academic Publishers, 2003), 53. Глава 5 116 но также в Африке, Центральной и Ю жной Амери- ке. В XIX веке в этих странах создавались иезуитские обсерватории, где изучали астрономию, геомагнетизм, метеорологию, сейсмологию и физику Солнца. Стра- ны, в которых располагались эти обсерватории, полу- чили от иезуитов методику точного измерения време- ни, метеорологические прогнозы (особенно важное практическое значение имели предсказания урага- нов и тайфунов), оценку сейсмологических рисков и карты79. В Центральной и Ю жной Америке иезу- иты занимались в основном метеорологией и сейсмо- логией; собственно, в этой части света они и заложи- ли традицию изучения этих наук80. Многие страны, от Эквадора до Ливана и Филиппин, обязаны своим научным развитием иезуитам. Среди иезуитов было много выдающихся ученых. Например, широко известны открытия о. Джамбат- тисты Риччоли; он, в частности, был первым, кто рас- считал ускорение свободно падающего тела (что явля- ется малоизвестным фактом). Кроме того, он был видным астрономом. В 1649 году он задумал напи- сать для ордена астрономическую энциклопедию. Его настойчивость и поддержка о. Атаназиуса Кир- хера привели к тому, что орден одобрил этот проект. Опубликованный в 1651 году «Новый Альмагест» (Almagestum novum) стал «свидетельством и памят- ником научных и творческих усилий». Эта книга была крупным научным достижением. «Ни один серьезный ученый не мог позволить себе игнорировать Almagestum novum», — пишет современный исследователь81. К примеру, Джон Флемстид, британский королев- ский астроном, активно пользовался трудом о. Рич- чоли в 1680‑е годы при подготовке своих знамени- тых лекций по астрономии82. Кроме того, что «Альмагест» является обширной сокровищницей знаний, он свидетельствует о готовно- 79 Ibid., 147. 80 Ibid., 125. 81 Heilbron, 88. 82 Ibid. Церковь и наука 117 сти иезуитов отказаться от астрономических идей Ари- стотеля. Иезуиты свободно обсуждали гипотезу о том, что Луна сделана из того же материала, что и З емля, и высоко ценили тех астрономов (даже протестант- ских), кто отклонялся от стандартного геоцентризма83. Историки отмечали необычайно высокую значи- мость, придаваемую иезуитами точности измерений в экспериментальных науках, и о. Риччоли может слу- жить примером этого. Когда он строил маятник, дли- тельность колебаний которого должна была составлять ровно одну секунду, ему нужно было считать колеба- ния целые сутки; он уговорил девять других иезуи- тов помочь, и они насчитали примерно 87 000 коле- баний84. С помощью своего высокоточного маятни- ка он смог вычислить ускорение свободного падения. Вот как описывает его эксперименты один совре- менный историк: «Риччоли и [о. Франческо Мария] Гримальди выбрали маятник длиной 3 фута 4 дюйма (в римской системе мер), запустили его (и подталки- вали, когда колебания замедлялись) и в течение шес- ти часов подсчитывали количество колебаний. У них получилась цифра 21 706. Она была близка к циф- ре 21 600 (24×60×60/4), которой они стремились достичь. Но этот результат не удовлетворил Риччоли. Он возобновил подсчеты. На этот раз подсчет длился сутки, и в нем участвовали 9 братьев‑иезуитов, вклю- чая Гримальди. В результате получилось 87 998 коле- баний (должно было быть 86 400). Риччоли удлинил маятник до 3 футов 4,2 дюйма и повторил подсчет. На этот раз получилось 86 999. Это удовлетвори- ло всех, кроме Риччоли. Сделав из эксперимента неверные выводы, он укоротил маятник до 3 футов 2,67 дюйма и с помощью Гримальди и еще одно- го упорного счетчика в течение трех ночей подсчиты- вал, какое количество колебаний маятника уклады- вается между восходом звезд Спика и Арктур. Полу- чилось 3212 (а должно было получиться 3192). Он оценил нужную длину маятника в 3 фута 3,37 дюйма 83 Ibid., 88—89. 84 Ashworth, “Catholicism and Early Modern Science”, 155. Глава 5 118 и принял этот результат на веру. Это была довольно точная оценка, чуть хуже его первоначального выбо- ра, так как из нее можно вывести величину постоян- ной ускорения свободного падения в 955 см/с2»85. О. Франческо Мария Гримальди остался в истории науки не только как помощник Риччоли. О. Риччо- ли очень высоко оценивал способность о. Гримальди придумывать и применять на практике наблюдатель- ные инструменты. Он утверждал, что без его помощи он не смог бы завершить работу над «Новым Альма- гестом». Позже он вспоминал: «Итак, Божественное Провидение подарило мне, недостойному, сотруд- ника, без чьей помощи я бы не смог закончить мои труды»86. О. Гримальди измерил высоту гор на Луне и высоту облаков. Вместе с о. Риччоли они построили довольно точную карту Луны, копия которой в наши дни украшает вход в Национальный аэрокосмический музей в Вашингтоне87. Но главным научным открытием о. Гримальди была дифракция света, и в частности изобретение тер- мина «дифракция» (Исаак Ньютон, который увлекся оптикой в результате знакомства с работами о. Гри- мальди, назвал это явление «инфлексией», но этот термин не прижился88). Своими экспериментами о. Гримальди доказал, что поведение света в реальности не соответствует гипотезе о прямолинейном его рас- пространении. Например, в одном из его эксперимен- тов луч солнца попадал в совершенно темную комнату через небольшое (диаметром несколько сотых милли- метра) отверстие. Луч света приобретал конусооб- разную форму. О. Гримальди помещал в этот конус прут на расстоянии 3—7 м от отверстия. Он обнару- жил, что тень от прута на стене была гораздо длиннее, 85 Heilbron, 180. 86 Ibid., 87—88. 87 Bruce S. Eastwood, “Grimaldi, Francesco Maria”, in DSB, 542. 88 О соотношении работ Гримальди и Ньютона см. Roger H. Stuewer, “A Critical Analysis of Newton’s Work on Diffraction”, Isis 61 (1970), 188—205. Церковь и наука 119 чем могло бы быть, если бы свет двигался по прямой, и сделал из этого вывод, что свет движется не по пря- мой89. Он также открыл так называемые дифракци- онные полосы — цветные полосы, которые появляют- ся по краям тени, параллельно ей. Открытие о. Гримальди привело к тому, что позд- нейшие исследователи, желая объяснить обнаружен- ное им явление, выдвинули гипотезу волновой при- роды света. Если отверстие было больше длины све- товой волны, то свет проходил через него по прямой. Но когда отверстие было меньше длины волны, возни- кала дифракция. Волновой природой света объясня- ли и дифракционные полосы; они возникали в резуль- тате интерференции отклонившихся от прямой свето- вых волн. Одним из величайших ученых‑иезуитов был о. Руджер Бошкович (1711—1787). В XX веке член Королевского общества сэр Гарольд Хартли назвал его «одним из величайших ученых в истории человечества»90. О. Бошкович был человеком энцик- лопедических знаний; он был математиком, опти- ком, создателем теории атома и состоял во всех глав- ных европейских научных обществах и академиях. Кроме того, он был признанным поэтом и сочинял латинские стихи, за которые был принят в римскую Академию Аркад. Неудивительно, что его называют «величайшим из гениев, которых когда‑либо рожда- ла Югославия»91. Гений о. Бошковича проявился рано, еще когда он учился в Римском коллегиуме, наиболее престиж- ном из иезуитских учебных заведений. Закончив уче- бу, он стал преподавать там математику. Уже в самом начале своего пути, до принятия сана в 1744 году, он 89 См. краткий обзор (со схемами) экспериментов Гри- мальди: A. Wolf, A History of Science, Technology, and Philosophy in the 16th and 17th Centuries (London: George Allen & Unwin, 1938), 254—256. 90 Sir Harold Hartley, “Foreword”, in Whyte, ed., Roger Joseph Boscovich, 8. 91 MacDonnell, 76. Глава 5 120 был очень плодовит. Он написал 8 научных тракта- тов до назначения профессором и 14 — после. Сре- ди них были трактаты «О пятнах на Солнце» (1736), «О прохождении Меркурия через меридиан» (1737), «О полярном сиянии» (1738), «Об использовании телескопа для астрономических наблюдений» (1739), «О движении небесных тел в среде, где нет трения» (1740), «О различных проявлениях силы тяжести в разных точках Земли» (1741; эта работа предвос- хищала его будущий существенный вклад в геодезию) и «Об аберрации неподвижных звезд» (1742)92. Обычно о талантах таких людей, как о. Бошкович, быстро становилось известно в Риме. Вступивший на св. Престол в 1740 году папа Бенедикт XIV чрезвы- чайно благосклонно относился к о. Бошковичу и его работам. Бенедикт был одним из самых просвещен- ных пап своего века, он сам был ученым и всячески способствовал научным исследованиям. Однако глав- ным покровителем исследований о. Бошковича стал государственный секретарь св. Престола, кардинал Валенти Гонзага. Кардинал Гонзага любил окружать себя знаменитыми учеными. Кроме того, его пред- ки были земляками о. Бошковича, они тоже были из Дубровника. Поэтому он стал приглашать талантли- вого священника на собиравшийся у него по воскре- сеньям кружок друзей науки93. В 1742 году Бенедикт XIV обратился к о. Бошкови- чу за консультацией в связи с тем, что возникли опа- сения, не приведут ли трещины в куполе собора Св. Петра к его обрушению. По совету иезуита он укрепил купол пятью железными кольцами. Доклад о. Бош- ковича, в котором содержится теоретический ана- лиз этой проблемы, считается «классической работой в области архитектурной статики»94. 92 Elizabeth Hill, “Roger Boscovich: A Biographical Essay”, in Whyte, ed., Roger Joseph Boscovich, 34—35; Adolf Muller, “Ruggiero Giuseppe Boscovich”, Catholic Encyclopedia, 2nd ed., 1913. 93 Hill, “Roger Boscovich: A Biographical Essay”, 34. 94 Zeljko Markovic, “Boskovic, Rudjer J.”, DSB, 326. Церковь и наука 121 О. Бошкович первым разработал геометрический метод определения орбиты планеты по данным трех измерений ее положения. Его вышедший в 1758 году труд «Теория натуральной философии» до сих пор вызывает восхищение стремлением автора понять строение Вселенной, исходя из одной базовой идеи95. Один современный почитатель о. Бошковича пишет, что эта книга «является классическим выражением одной из важнейших научных идей; она уникальна по оригинальности своих посылок, ясности изложения и точности описания структуры, и этим объясняется ее колоссальное воздействие на людей»96. Ее влияние действительно было очень большим: ведущие европей- ские и в особенности английские ученые чрезвычайно высоко оценили «Теорию» и уделяли ей большое вни- мание на протяжении всего XIX века. Интерес к тру- ду о. Бошковича вновь вспыхнул во второй полови- не XX века97. Один современный ученый писал, что этот талантливый священник дал «первое полноцен- ное описание атомистической теории» за сто лет до возникновения современной теории атома98. Один из историков науки недавно называл о. Бошковича «под- линным творцом фундаментальной атомной физики в ее нынешнем понимании»99. Своими открытиями Бошкович «предвосхи- тил цели и многие конкретные черты физики атома XX века. Но это не единственное достоинство [«Тео- рии»]. В ней автору удалось на качественном уровне предсказать некоторые физические феномены, кото- рые наблюдались впоследствии, в частности прони- цаемость материи для быстрых частиц и существова- ние состояний материи, характеризуемых сверхвысо- кой плотностью»100. 95 Lancelot Law Whyte, “Boscovich’s Atomism”, in Whyte, ed., Roger Joseph Boscovich, 102. 96 Ibid. 97 Ibid., 103—104. 98 MacDonnell, 10—11. 99 Whyte, “Boscovich’s Atomism”, 105. 100 Ibid., 119. Глава 5 122 Неудивительно, что работы о. Бошковича вызыва- ли восхищение у величайших ученых Нового времени. Фарадей в 1844 году писал, что «благоразумнее всего обходиться минимальным числом посылок, и имен- но поэтому мне кажется, что атомы Бошковича зна- чительно превосходят более традиционные представ- ления». Менделеев говорил, что «западные славяне имеют право гордиться Бошковичем не меньше, чем Коперником», и называл его «отцом современной ато- мистической теории». Максвелл в 1877 году добав- лял: «Лучшее, что мы можем сделать, это отказаться от неподвижного ядра и заменить его атомом Бошко- вича». В 1899 году Кельвин говорил, что «представ- ление Гуком структуры кристаллов в виде моделей из шариков, теория упругости твердых тел Навье и Пуас- сона, труды Максвелла и Клаузиуса по кинетичес- кой теории газов… все это представляет собой прос- то‑напросто развитие теории Бошковича». Хотя, как известно, собственные взгляды Кельвина часто меня- лись, в конце концов в 1905 году он заметил: «В дан- ный момент я являюсь стопроцентным последовате- лем Бошковича»101. В 1958 году в Белграде состоял- ся международный симпозиум в честь двухсотлетия выхода «Теории»; среди его докладчиков были Нильс Бор и Вернер Гейзенберг102. Всю свою жизнь о. Бошкович хранил верность Католической церкви, которую он любил, и ордену, членом которого он был. Кроме того, его жизнь была наполнена любовью к знаниям и науке. Достаточ- но одного примера. В 1745 году этот высокоученый священник проводил лето в Фраскати, где в это вре- мя строилась роскошная летняя резиденция для иезу- итов. В ходе работ строители наткнулись на остатки виллы II века до Р.Х. Этого было достаточно, чтобы о. Бошкович стал завзятым археологом и погрузил- ся в раскопки и отрисовывание мозаичных полов. Он был уверен, что ему удалось найти те солнечные часы, 101 См. об этом (а также дополнительные свидетельства) ibid., 121. 102 MacDonnell, 11. Церковь и наука 123 о которых упомянуто у римского архитектора Вит- рувия. Он написал об этом две статьи: «О древней вилле на Тускуланском холме» и «О древних солнеч- ных часах и некоторых других сокровищах, найденных в римских руинах». О его археологических открытиях в 1746 году сообщал журнал Giornale de Letterati103. О. Атаназиус Кирхер (1602—1680) был не менее разносторонним ученым, чем о. Бошкович; его срав- нивали с Л еонардо да Винчи и называли «магистром ста искусств». Его химические исследования способ- ствовали разоблачению алхимии, которой занимались всерьез даже такие ученые, как Исаак Ньютон и отец современной химии Роберт Бойль104. В 2003 году один исследователь назвал Кирхера «гигантом на фоне ученых XVII века» и «одним из последних мыслите- лей, кто мог по праву назвать сферой своих интересов науку вообще»105. Помимо прочего, Кирхер был очарован Древним Египтом и стал выдающимся египтологом. Например, он доказал, что коптский язык происходит от древ- неегипетского. Его называли подлинным основате- лем египтологии: его работы появились до 1799 года, когда был найден Розеттский камень, давший ключ к дешифровке древнеегипетских иероглифов. Более того, «ученые знали, как нужно расшифровывать над- писи на Розеттском камне потому, что они были зна- комы с работами Кирхера»106. Современный егип- толог приходит к следующему выводу: «Бесспорной заслугой Кирхера является то, что он был первым, кто открыл фонетическое значение египетских иероглифов. И с человеческой, и с научной точки зрения египтоло- гия может гордиться тем, что ее отцом‑основателем был Кирхер»107. 103 Hill, “Roger Boscovich: A Biographical Essay”, 41—42. 104 J. R. Partington, A History of Chemistry, vol. 2 (London: Macmillan, 1961), 328—333; MacDonnell, 13. 105 Cutler, 68. 106 MacDonnell, 12. 107 Erik Iverson, The Myth of Egypt and its Hieroglyphs (Copenhagen, 1961), 97—98; цит. по: MacDonnell, 12. Глава 5 124 Вклад иезуитов в сейсмологию (изучение землетря- сений) был настолько велик, что сейсмологию иног- да называют «иезуитской наукой». Интерес иезуитов к сейсмологии объясняли и повсеместным присутст- вием ордена в университетах и научном сообществе как таковом, и желанием священников по мере воз- можностей минимизировать отрицательные послед- ствия землетрясений и тем самым послужить своим ближним. В 1908 году у о. Фредерика Луи Оденбаха возник- ла мысль об организации того, что впоследствии ста- ло Иезуитской сейсмологической службой. Он обратил внимание на то, что на базе многочисленных амери- канских иезуитских колледжей и университетов можно создать сеть сейсмологических станций. С благосло- вения глав иезуитских учебных заведений и провин- циалов американских иезуитов о. Оденбах на следу- ющий год приступил к осуществлению своей идеи. Он купил 15 сейсмографов и распределил их по иезуитс- ким колледжам. Каждая из сейсмологических станций должна была собирать информацию и передавать ее на центральную станцию в Кливленде. Оттуда инфор- мация передавалась в Международный сейсмологи- ческий центр в Страсбурге. Так родилась Иезуитская сейсмологическая служба, которая получила извест- ность как «первая общеконтинентальная сейсмоло- гическая сеть, использующая единую методику сбо- ра данных»108. Самым известным иезуитом‑сейсмологом и одним из самых известных сейсмологов вообще был о. Джеймс Макелуэйн. В 1925 году о. Макелуэйн реорганизо- вал и укрепил Иезуитскую сейсмологическую служ- бу (сегодня она известна под названием Иезуитской 108 Agustin Udias, S. J., and William Suauder, “Jesuits in Seismology”, Jesuits in Science Newsletter 13 (1997); Benjamin F. Howeil, Jr., An Introduction to Seismological Research: History and Development (Cambridge: Cambridge University Press, 1990), 31—32. Об иезуи- тах‑сейсмологах в США см. также: Udias, Searching the Heavens and the Earth, 103—124. Церковь и наука 125 сейсмологической ассоциации). Он перенес централь- ную станцию в католический университет Сент‑Луи- са. О. Макелуэйн стал автором «Введения в теорети- ческую сейсмологию», первого американского учеб- ника по сейсмологии, который был издан в 1936 году. Он был президентом Американского сейсмологического общества и Американского геофизического сою- за. В 1967 году Американский геофизический союз учредил медаль его имени: ей награждают выдающих- ся молодых геофизиков109. Обычно люди считают, что цель, которую пресле- довали «церковники» в своих занятиях астрономи- ей, если эти занятия вообще носили научный харак- тер, состояла в том, чтобы подтвердить уже сложив- шиеся у них представления, а не в том, чтобы делать из своих наблюдений адекватные выводы, каковы бы они ни были. Мы уже продемонстрировали, насколь- ко эта точка зрения далека от истины, однако добавим еще несколько слов. Иоганн Кеплер (1571—1630), великий астроном, открывший законы движения планет, ставшие важ- нейшим шагом в развитии науки, вел обширную пере- писку с астрономами‑иезуитами на протяжении всей своей научной деятельности. Когда у Кеплера наря- ду с научными затруднениями возникли финансовые трудности и он лишился даже телескопа, о. Пауль Гуль- дин попросил своего друга о. Николаса Цукки, изоб- ретателя телескопа‑рефрактора, подарить ученому один такой инструмент. Кеплер написал о. Гульдину благодарственное письмо и посвятил ему «Селеногра- фическое приложение» к своему последнему, опубли- кованному посмертно сочинению «Сон». Посвящение выглядит так: «Преподобнейшему отцу Паулю Гуль- дину, священнику Общества Иисуса, достопочтенно- му и ученейшему мужу, высокочтимому покровителю. Вряд ли найдется сейчас кто‑нибудь, с кем я предпо- чел бы поговорить при личной встрече о занятиях аст- рономией охотнее, чем с тобой… Тем большее удо- вольствие доставил мне привет от вашего преподобия, 109 Udias and Suauder, “Jesuits in Seismology”. Глава 5 126 переданный мне находящимися здесь членами ваше- го ордена. В частности, отец Цукки не мог бы вверить свой в высшей степени необычный подарок (я имею в виду зрительную трубу) никому, чьи труды в этой области доставляли бы мне большее удовольствие, чем твои. Поскольку ты был первым, от кого я услышал о том, что это сокровище перейдет во владение ко мне, то кому же, как не тебе, я предложу первым отведать плод литературной забавы, поводом к которой послу- жил опыт с твоим подарком»110. Кеплер выдвинул теорию эллиптических планетар- ных орбит, которая была более простой, чем другие. И в модели Птолемея (геоцентрической), и в модели Коперника (гелиоцентрической) фигурировали кру- говые орбиты, что приводило к необходимости вво- дить сложные экванты, эпициклы и деференты, чтобы объяснить ретроградное движение планет. С теми же сложностями сталкивалась система Тихо Браге, кото- рая также исходила из того, что планеты движутся по круговым орбитам. Благодаря гипотезе об эллипти- ческих планетарных орбитах Кеплеру удалось создать простую и изящную теорию, по сравнению с которой все остальные выглядели громоздкими. Но соответствовала ли система Кеплера действи- тельности? Экспериментальное доказательство гипо- тезы Кеплера принадлежит итальянскому астроно- му Джованни Кассини, ученику иезуитов Риччоли и Гримальди. Для своих наблюдений он использовал обсерваторию собора Св. Петрония в Болонье111. Это повод вспомнить еще об одном способе, которым Ка- толическая церковь помогала развитию астрономии (к сожалению, в наши дни об этом уже забыли). В XVII и XVIII веках в кафедральных соборах Болоньи, Фло- ренции, Парижа и Рима были устроены солнечные обсерватории. Они обладали самым точным на то вре- мя оборудованием для изучения Солнца. В каждом из 110 MacDonnell, 20, 54. [Русск. пер.: Кеплер И. О шести- угольных снежинках. М.: Наука, 1982. С. 150—151.] 111 См. подробное описание метода Кассини в: Heilbron, Chapter 3, esp. 102—112. Церковь и наука 127 соборов были отверстия для солнечного света и мери- диональные линии на полу. Наблюдая за прохожде- нием солнечного луча через эти линии, исследователи могли точно измерять время и предсказывать равно- денствие (Кроме того, они могли вычислять дату, на которую приходится Пасха, — именно для этого и были первоначально созданы обсерватории при соборах)112. Кассини нужно было высококачественное оборудо- вание, чтобы погрешность измерения проекции изоб- ражения Солнца не превышала 0,75 см (размер про- екции изображения Солнца в течение года менялся от 12,5 до 82,5 см). Технологии того времени не поз- воляли создать телескоп с нужными для достижения такой точности характеристиками. Однако обсерва- тория в соборе Св. Петрония позволила Кассини про- вести необходимые эксперименты. Он предположил, что если Земля действительно движется по эллипти- ческой орбите, то она будет то удаляться от Солнца (при приближении к одному из фокусов эллипса), то приближаться к нему (в окрестности другого фокуса), и изображение солнечного диска на полу собора будет соответственно то сжиматься, то расширяться113. В середине 50‑х годов XVII века Кассини полу- чил возможность с помощью своих коллег‑иезуи- тов провести этот эксперимент. Ему удалось под- твердить гипотезу Кеплера об эллиптических орби- тах114. Один из исследователей писал по этому поводу: «Так иезуиты доказали… ключевой тезис кеплеро- вой версии коперниканской теории и “развалили тео- рию движения небесных тел Аристотеля” с помощью 112 J. L. Heilbron, Annual Invitation Lecture to the Scientific Instrument Society, Royal Institution, London, December 6, 1995. 113 William J. Broad, “How the Church Aided ‘Heretical’ Astronomy”, New York Times, October 19, 1999. 114 Heilbron, 112. Хейлброн использует для обозначения того, что обнаружил Кассини, специальный термин «би- секция эксцентриситета». Имеются в виду просто‑на- просто эллиптические планетарные орбиты, которые иногда называют «эксцентрическими». Глава 5 128 экспериментов, проведенных в соборе Св. Петрония, в самом сердце Папской области»115. Это было серьезным достижением. По мнению великого французского астронома XVIII века Жеро- ма Лаланда, использование меридианов в болонском соборе «было эпохальным событием в истории обнов- ления науки». Другой, более ранний автор XVIII века полагал, что и в грядущих веках этот успех «будет про- славлен как свидетельство бессмертных свершений человеческого духа, столь точно воспроизведшего на земле вечные и законосообразные движения Солнца и звезд»116. Разве кто‑нибудь догадывается, что като- лические соборы сделали так много для дела научно- го прогресса? Эти соборные обсерватории изрядно способство- вали развитию науки. С 1655 по 1736 год астрономы провели в соборе Св. Петрония примерно 4500 экс- периментов. В XVIII веке появление нового обору- дования для астрономических наблюдений привело к тому, что эти обсерватории утратили свое значение, но их продолжали использовать для установления точ- ного времени и даже для составления железнодорож- ных расписаний. Как бы то ни было, остается фактом, что, как отме- чает Дж. Хейлброн из Калифорнийского университета в Беркли, «в течение шестисот лет, начиная с момен- та возрождения астрономического знания в эпоху поз- днего Средневековья и вплоть до эпохи Просвеще- ния, Римско‑католическая церковь оказывала астро- номии бóльшую поддержку, в том числе финансовую, чем любой другой институт, а возможно, что больше, чем все остальные институты, вместе взятые»117. И, как мы видели, вклад Католической церкви в развитие науки не ограничивается астрономией. Католическая теология обеспечила первоначальный фундамент для научного прогресса. Средневековые мыслители выра- ботали ряд базовых принципов современной науки. Церковь и наука А католические священники, верные сыны Церкви, проявляли стойкий интерес к наукам и достигли боль- ших успехов в математике, геометрии, оптике, био- логии, астрономии, геологии, сейсмологии и многих других дисциплинах. Всем ли это известно и много ли текстов, произве- денных западной цивилизацией, упоминают об этом? Риторический вопрос. Однако благодаря усилиям со- временных историков науки, которые все более и более склонны отдавать должное Католическое церкви, ни один серьезный исследователь больше не может поз- волить воспроизводить обветшалый миф о вражде религии и науки. В конце концов, то, что современ- ная наука возникла именно в католической Западной Европе, не было случайностью.
|
|
#4
12.05.2016, 19:42
|
||||
|
||||
|
"НАУКА и РЕЛИГИЯ"
В программе Катехон-ТВ выступает - Владимир Григорьевич Буданов (р.1955), философ, физик, доктор философских наук, кандидат физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Сектора междисциплинарных проблем научно-технического развития в Институте философии РАН, профессор философского факультета Государственного академического университета гуманитарных наук, специалист в вопросах философии науки и синергетики. Тема - "НАУКА и РЕЛИГИЯ". - влияние религиозных учений на научные представления - значение религиозной веры в деятельности ученых - роль христианства в становлении классической науки Модерна - свобода научного поиска и борьба с лженаукой - синергетика и Постмодерн в науке
|
 |
| Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1) | |
|
|
Линейный вид
