*2064. «Конституция Российской Федерации (1993)»

[Grandars.ru]

http://www.grandars.ru/college/pravo...nstitucii.html

Порядок и условия внесения в Конституцию РФ поправок и ее пересмотра определяются в гл. 9 Конституции. На сегодня применительно к разным конституционным нормам предусмотрено четыре способа их изменения.

Первый способ применим к положениям гл. 1, 2 и 9; второй используется для принятия поправок к гл. 3-8; третий и четвертый определяют порядок внесения изменений в некоторые положения ст. 65 (содержится в гл. 3 Конституции РФ) и, следовательно, являются исключениями из второго способа.

Первый способ внесения поправок

Положения гл. 1, 2, 9 в соответствии со ст. 135 Конституции РФ изменяются в наиболее затрудненном порядке.

Во-первых, внесение любой минимальной поправки в эти главы возможно только посредством принятия новой Конституции. Дело в том, что нормы гл. 1, 2, 9 Конституции РФ составляют «фундамент» всех иных конституционных норм. Любая норма названных глав находится в системной связи с другими конституционными положениями, задавая глубинное содержание последним. Поэтому даже незначительное изменение упомянутой нормы предполагает пересмотр в соответствии с ее новым содержанием конституционного текста в целом.

Во-вторых, принятие новой Конституции относится к компетенции специально созываемого для этого Конституционного Собрания, а не Федерального Собрания РФ. Однако только Федеральное Собрание может по предложениям субъектов права конституционной инициативы (перечислены в ст. 134 Конституции РФ) возбуждать вопрос о пересмотре положений гл. 1,2 и 9. Для этого требуется, чтобы внесенное предложение было поддержано 3/5 голосов от общего числа членов Совета Федерации и таким же большинством голосов депутатов Государственной Думы.

Конституционное Собрание по инициативе Федерального Собрания либо подтверждает неизменность Конституции, либо разрабатывает проект новой Конституции, который самостоятельно принимает 2/3 голосов от общего числа его членов или выносит на всенародное голосование (референдум). Соответственно консти туционный порядок пересмотра гл. 1, 2 и 9 Конституции РФ уточняется в федеральных конституционных законах о референдуме в Российской Федерации и о Конституционном Собрании, последний из которых еще не принят.

Второй способ внесения поправок

Поправки к гл. 3-8 Конституции РФ в соответствии с ее ст. 136 принимаются в порядке, предусмотренном для федерального конституционного закона (ст. 108), и вступают в силу после их одобрения органами законодательной власти не менее чем 2/3 субъектов Федерации. При раскрытии содержания упомянутых статей законодатель в Федеральном законе от 4 марта 1998 г. № ЗЗ-ФЗ «О порядке принятия и вступления в силу поправок к Конституции Российской Федерации» исходит из их толкования Конституционным Судом РФ. Конституционный Суд РФ в постановлении от 31 октября 1995 г. № 12-П указал, что поправки к гл. 3-8 Конституции по смыслу ее ст. 136 принимаются в форме особого правового акта — закона Российской Федерации о поправке к Конституции РФ, имеющего особый правовой статус и отличающегося как от федерального закона, гак и от федерального конституционного закона. Тогда положение ст. 136 Конституции РФ о том, что поправки к гл. 3-8 Конституции принимаются в порядке, предусмотренном для принятия федерального конституционного закона, означает, что к закону о поправке к Конституции применима лишь процедура принятия федерального конституционного закона, а не форма последнего. Как полагает Конституционный Суд РФ, в отличие от поправок к Конституции федеральный конституционный закон по своей юридической природе принимается во исполнение Конституции и не может изменять ее положения, а также не может стать се составной частью.

Процедура принятия закона о поправке к Конституции отличается от процедуры принятия федерального конституционного закона, что нашло отражение в анализируемом законе.

Во-первых, если круг субъектов права законодательной инициативы по внесению проектов федеральных конституционных законов перечислен в ст. 104 Конституции РФ, то круг субъектов права законодательной инициативы по внесению законов о поправках к Конституции установлен в ст. 134 Конституции РФ. Об этом говорится в ч. 1 ст. 3 указанного Федерального закона.

Во-вторых, ст. 7 этого Закона предусматривает, что в срок не позднее пяти дней со дня принятия закона о поправке к Конституции Председатель Совета Федерации опубликовывает для всеобщего сведения уведомление, включающее текст закона с указанием дат его одобрения Государственной Думой и Советом Федерации. Аналогичная публикация федеральных конституционных законов не предусмотрена.

В-третьих, принятые федеральные конституционные законы в течение 14 дней подлежат подписанию Президентом РФ и обнародованию (ч. 2 ст. 108 Конституции РФ). Естественно, что такой порядок к законам о поправках к Конституции не применим — после принятия они направляются на одобрение в органы законодательной власти субъектов Федерации, а не на подписание. Статья 136 Конституции РФ ничего не говорит о сроке, в течение которого законодательные органы субъектов Федерации обязаны рассмотреть вопрос об одобрении либо о неодобрении закона о поправке к Конституции. Этот срок установлен в ст. 9 Федерального закона «О порядке принятия и вступления в силу поправок к Конституции Российской Федерации». Законодательный орган субъекта Федерации самостоятельно обязан рассмотреть такой закон в срок не позднее одного года со дня принятия.

Далее Совет Федерации на своем очередном заседании, следующем за днем истечения срока рассмотрения закона о поправке в законодательных органах субъектов Федерации, устанавливает результаты этого рассмотрения в форме постановления (ст. 11 Федерального закона). Законодатель в данной статье предусматривает право Президента РФ и законодательных органов субъектов Федерации в течение семи дней со дня принятия названного постановления обжаловать его в Верховный Суд РФ. Одобренный закон в течение семи дней со дня установления Советом Федерации результатов его рассмотрения законодательными органами субъектов Федерации направляется Председателем Совета Федерации Президенту РФ. подписывается и опубликовывается им не позднее 14 дней со дня получения закона (ст. 12 Закона).

После вступления в силу закона о поправке к Конституции необходимо еще включить соответствующую поправку непосредственно в текст Конституции, а значит, нужно осуществить официальную публикацию текста Конституции. Президент РФ в течение месяца со дня вступления в силу закона о поправке официально публикует Конституцию с внесенной в нес поправкой, а также с указанием даты вступления данной поправки в силу.

Представляется, что при опубликовании поправки должны выделяться в тексте. Стоит подумать также над введением эталонного экземпляра Конституции, который бы на каждый данный момент содержал действующий официальный ее текст. Режим работы с эталонным экземпляром и его хранения должен стать предметом специального законодательного регулирования.

Третий способ пересмотра Конституции

Часть 1 ст. 137 Конституции РФ гласит, что изменения в ст. 65 Конституции РФ, предусматривающие принятие в Российскую Федерацию нового субъекта или образование в ее составе нового субъекта Федерации, а также изменение конституционно-правового статуса действующего субъекта Федерации, вносятся на основании федеральных конституционных законов. Особенности принятия таких федеральных конституционных законов (за исключением изменения конституционно-правового статуса субъектов Федерации) установлены Федеральным конституционным законом от 17 декабря 2001 г. № 6-ФКЗ «О порядке принятия в Российскую Федерацию и образования в се составе нового субъекта Российской Федерации». Способ внесения изменений — официальное опубликование Президентом РФ Конституции РФ в новой редакции в течение месяца со дня вступления в силу соответствующих федеральных конституционных законов.

Четвертый способ пересмотра Конституции

Все три изложенных способа изменения Конституции относятся, хотя и в разной мере, к числу жестких. Однако внесение изменений в действующую Конституцию возможно и в упрощенном порядке на основании указов Президента РФ. Речь идет о включении в ст. 65 Конституции РФ новых наименований субъектов Федерации. Президент издаст указы на основании решений субъектов Федерации об утверждении ими своих новых наименований.

Приведенный вариант изменения Конституции в ней не оговорен — он предусмотрен в постановлении Конституционного Суда РФ от 28 ноября 1995 г. № 15-П по делу о толковании ч. 2 ст. 137 Конституции РФ.

Конституционный Суд РФ указал, что Президент РФ на основании ст. 80 (ч. 1 и 2) Конституции РФ является главой государства и гарантом Конституции. И з этого вытекает и его обязанность обеспечить включение в конституционный текст поправок и изменений посредством официального опубликования актов, принятых в порядке ст. 136 и 137 Конституции РФ. Правовым основанием такого действия является решение субъекта Федерации об изменении собственного наименования, принятое в соответствии с федеральным законодательством и законодательством данного субъекта.

Анализ норм гл. 9 Конституции РФ, как полагает Суд, показывает, что предусмотренный ч. 2 ст. 137 упрощенный порядок включения в ст. 65 нового наименования субъекта Федерации допустим только в тех случаях, когда переименование не связано с возможными отступлениями от смысла иных конституционных норм. Новое наименование субъекта Федерации не может затрагивать основы конституционного строя, права и свободы человека и гражданина, интересы других субъектов Федерации, Российской Федерации в целом и интересы других государств, а также предполагать изменение состава Российской Федерации или конституционно-правового статуса ее субъекта.

В частности, оно не должно содержать указания на иную форму правления, чем предусмотренную Конституцией, затрагивать ее целостность, подразумевать или инициировать какие-либо территориальные претензии, противоречить светскому характеру государства и принципу отделения церкви от государства, ущемлять свободу совести, включать противоречащие Конституции идеологические и иные общественно-политические оценки, игнорировать исторические или этнические традиции.

Конституционный Суд РФ особо указал, что предложенное им толкование ст. 137 Конституции РФ не исключает возможности дополнительного урегулирования порядка применения ч. 2 ст. 137 федеральным законом. Названный аспект не получил развернутой законодательной детализации.

[Федор Крашенинников]

http://www.vedomosti.ru/opinion/colu...u-konstitutsii
Конституция 1993 года – крайне несовершенный и опасный для демократии документ
15.12.2015

День Конституции каждый раз становится поводом сокрушаться, насколько реалии нашей жизни отличаются или же прямо противоречат нормам, гарантированным Основным законом. Не снимая ответственности с заказчиков и исполнителей созданной в последние годы системы игнорирования Конституции, важно признать наконец, что сама по себе Конституция 1993 г. оказалась не только крайне несовершенным, но и опасным для демократии документом.

Беда действующей Конституции – ее потрясающая неконкретность в описании самых важных и значимых полномочий, ситуаций и процедур. Такое ощущение, что ее авторы вдохновлялись известным наставлением Наполеона Бонапарта: «Пишите так, чтобы было кратко и неясно». Явно стоило бы четче выразиться и про два президентских срока, допустимых для одного человека, и про обязательность выборов губернаторов исключительно всеобщим тайным голосованием жителей регионов, и про правила формирования Государственной думы и Совета Федерации, и про недопустимость удлинения сроков полномочий отдельных чиновников и органов власти. Восьмая глава, посвященная местному самоуправлению, настолько пустая и декларативная, что из нее вообще ничего в практическом смысле не следует – и сейчас местное самоуправление в России фактически поглощается исполнительной властью, безнаказанно и в соответствии с буквой действующей Конституции.

Авторы нынешней Конституции находились под сильнейшим впечатлением от полузабытого ныне конфликта Бориса Ельцина с Верховным советом РСФСР в 1992–1993 гг. и потому сделали все, чтобы ликвидировать саму возможность узурпации власти парламентом. Возможности узурпации с другой стороны они или не видели вовсе, или умышленно игнорировали – во всяком случае, никаких реализуемых механизмов ограничения власти уже действующего президента в Конституции России нет. Неконкретность нашей Конституции бросается в глаза и отсутствием ясных, работающих и однозначно трактуемых механизмов защиты провозглашаемых ею принципов и свобод как на уровне отношений между субъектами Федерации и федеральной властью, так и применительно к конкретному гражданину, сталкивающемуся с произволом.

Если когда-нибудь в России будет писаться новая Конституция, ставящая своей главной целью охрану интересов граждан, реальную защиту демократии, прав и свобод человека, то хотелось бы, чтобы ее авторы учли ошибки своих предшественников и кроме юридической логики учитывали еще и суровые реалии, в которых Конституция должна будет работать. Очевидно, что в российской Конституции не должно остаться места для любых «уточнений» и «улучшений» в трактовке фундаментальных вопросов демократии и прав человека, все должно быть изложено развернуто, конкретно и однозначно. Любая неясность, любая двусмысленность обязательно обернется во вред гражданам, их правам и свободам. Нельзя предусмотреть всего на века вперед, но минимизировать даже теоретическую возможность любой узурпации власти все-таки можно и даже нужно.

В российской Конституции необходимы самые жесткие, прямые и безусловные механизмы защиты гражданами своих прав и самой Конституции. Вплоть до вменения гражданам в обязанность не только не исполнять прямо противоречащие Конституции решения любых органов и должностных лиц, но и сопротивляться им всеми способами.

Автор – президент Института развития и модернизации общественных связей, Екатеринбург

[Георгий Сатаров]

https://openrussia.org/post/view/11316/
Об авторстве, достоинствах и недостатках Конституции

Сначала я бы хотел возразить против своего авторства. Есть минимум пять человек в России, которые этого заслуживают. Я всего лишь один из членов Конституционного совещания, не более того. Тем не менее я не отрекаюсь от этой Конституции.

Давайте разделим проблему на несколько более простых.

Первое: несовершенна ли эта Конституция? Да, и понятно в чем. Более того, еще в 1998 году я и еще двое моих друзей и коллег Михаил Краснов и Михаил Федотов подготовили новую редакцию этой Конституции, она висит у нас на сайте http://indem.ru/Congress/const1.htm, можно с этим ознакомиться. На самом деле, экспертами признается, что первые две главы у нас весьма приличные. Как раз те, которые касаются фундаментальных основ Конституции, конституционных принципов и прав граждан.

А с остальными главами есть проблемы. Это проблемы, конечно, в системе сдержек и противовесов, распределении полномочий и так далее. С одной стороны, это преувеличивается, с другой стороны — это абсолютная правда, требует совершенствований, и мы это делали.

Вопрос номер два. Представим себе, что Владимир Владимирович Путин, абсолютно неравнодушно относясь к Ходорковскому, вносит новый проект Конституции, и Федеральное Собрание абсолютным числом голосов, то есть всеми голосами, принимает эту Конституцию. Приведет ли это к изменению жизни в России? Ни хрена не приведет.

Есть такое понятие — легизм. Мы его еще называем нормативный фетишизм. Это представление о том, что если принять правильные законы, то жизнь тут же становится правильной. Последние двадцать пять лет Россия является уникальным контрпримером того, что наши хорошие законы не приводят к хорошей жизни.

Например, у нас очень приличные законы, регулирующие работы судебной власти. Мы что, очень довольны работой судебной власти? Нет. Ну, мы знаем людей, которые этим довольны. Например, тот же Владимир Владимирович Путин фантастически любит направлять нас в суды.

У нас прекрасно прописаны права и свободы граждан. У нас что, процветают права и свободы граждан? Нет.

У нас нормальный закон о банкротствах. У нас что, закон о банкротствах применяется для того, чтобы собственность от неэффективных собственников перешла к эффективным? Ровно наоборот.

Дело в том, что понятие института (о чем собственно говорит Ходорковский, не используя этот термин, а самый главный институт — это политическая система) не сводится к понятию формальных норм, как это долго думали. Уже лет пятнадцать наука знает, что это далеко не так.

И это понимал Кант, это понимал недавно умершей корифей институционализма Дуглас Норт — лауреат Нобелевской премии, который писал, что институты, помимо формальных норм, это еще неформальные практики и это еще условия, в которых и то, и другое функционирует. И одно из этих условий — например, наши мозги. Кант писал, что любые реформы должны начинаться с реформы в головах. А вот с этим как раз и есть проблема, потому что наша власть, не читая, естественно, Канта и Дугласа Норта, прекрасно занимается именно тем, на что указывал Кант: она занимается тем, что дурманит головы, и это ей удается прекрасно. А мы этому ничего не противопоставляем. Мы зато говорим, как у нас будет хорошо, когда мы поменяем Конституцию. Это несерьезно, что называется, как говорит моя жена, следы непрочитанных книжек. Вот, собственное, мое отношение к этому.

Кто может написать новую Конституцию

Я бы позвал Михаила Александровича Краснова, Елену Анатольевну Лукьянову, Тамару Георгиевну Морщакову. И еще немало есть очень хороших юристов у нас. Но другое дело, что они не согласились бы. Например, тот же Михаил Александрович Краснов, мой друг и коллега, с которым мы вместе работали в Кремле и до сих пор дружим. У нас с ним долго был спор, что первично: нормы или мозги и неформальные практики. Он то утверждал, что нормы. Но последние годы он очень серьезно занимался изучением конституций других транзитных стран, то есть стран, переходящих из одной системы в другую (политической, экономической), и увидел, что немало есть таких стран, где Конституции гораздо более совершенные, и в них прописано то, чего Михаилу Александровичу не хватало в нашей Конституции. И он увидел, что эти страны отнюдь не благополучны по сравнению с Россией, несмотря на то, что у них совершенные Конституции. И тут он потихоньку стал становиться моим сторонником.

О конституционных ограничениях полномочий президента

Конечно (ограничения нужны. — ОР). Вы вспомните, в каких условиях тогда принималась и долизывалась, извините, Конституция: в условиях колоссального политического стресса, который пережили и элиты, и страна в целом. В условиях, когда предыдущая Конституция была противоположным положением маятника, и там был абсолютно монопольный Съезд как центр власти. Понятно, что маятник качнулся в противоположную сторону как бы для перестраховки.

И это необходимо не сейчас, это необходимо вообще. Это связано с одним фундаментальным свойством нашей Конституции. У нас сейчас президент отвечает одновременно и за стабильность, так сказать, политико-правовой системы, ее устойчивость, незыблемость. А с другой стороны, он одновременно отвечает за ее адаптивность, за то, чтобы участвовать в среднесрочном управлении через послание, через резкое вмешательство в работу правительства и т.д. и т.д. Это фантастически неэффективно, поскольку создает системный конфликт интересов внутри одной головы, одного властного органа под названием президент.

О парламентской республике

Разделение на президентскую и парламентскую республику — это также довольно устарелая вещь. Есть и промежуточные формы, которые более полезны. Вот для нас точно более полезны. Для нас самая полезная — это сильный президент, но который отвечает только за то, чтобы в стране соблюдался закон, конституция, права граждан. Но не вмешивался бы в оперативность. И сильный парламент, который формирует правительство. А правительство, собственно, и отвечает за экономическую адаптивность, адаптивность системы. Это разделение для нас очень важно — два сильных центра власти, которые взаимно ограничивают друг друга.

О конституционном праве народа на восстание

Это норма из американской Конституции. Я вас уверяю, что большое число весьма успешных стран эффективно поддерживают демократию без нее. Поэтому дело не в том, есть эта норма или нет. Предположим, что ее нет. Но власть может довести общество до того, что оно восстанет, и никакая власть ничего не сможет сделать, опираясь на отсутствие этой нормы. Это первое.

Второе: представьте себе, что это норма у нас уже содержится в Конституции. Как вы думаете, это как-нибудь повлияло бы на ту политическую динамику, которую мы видели пятнадцать лет? Она существовала не потому, что нет этой нормы, а потому что было уставшее от революции, спящее, конформное общество.

[Михаил Ходорковский]

https://openrussia.org/post/view/11268/
Кто виноват в том, что произошло с Конституцией России, и что нам теперь с ней делать
День Конституции России 12 декабря ознаменовался задержанием одного из ее авторов за мирный пикет. Многие констатировали фактическое игнорирование властью Основного закона, и это абсолютная правда.

В 2015 году, спустя 22 года после принятия Основного закона, Россия вновь находится в глубочайшем конституционном кризисе. Он обусловлен как сознательными действиями власти, направленными на извращение принципов и целей Конституции, так и слабостями, заложенными в ней самой.

Сегодня Конституция является лишь бумажкой — мнимым символом федеративности, свободы и демократии. На практике Владимир Путин и его сподвижники обращаются с ней по собственному усмотрению. И если раньше власть соблюдала хотя бы формальные условности (как при продлении сроков полномочий президента), то теперь ей на такие мелочи наплевать.

Если раньше власть соблюдала хотя бы формальные условности (как при продлении сроков полномочий президента), то теперь
ей на такие мелочи наплевать

Фактически процесс разрушения Конституции начался еще 15 лет назад, когда был изменен порядок формирования Федерального собрания, и губернаторы и спикеры региональных законодательных органов потеряли свои места. Постепенно закрепощая регионы, в 2004 году Путин воспользовался трагедией в Беслане, чтобы отменить выборы губернаторов. Намерение полностью убить федеративность страны ради перехода к ручному вертикальному управлению становилось все очевиднее. Было демонстративно проигнорировано решение Конституционного суда 1996 года, закреплявшее лишь два способа получения губернаторского кресла: прямые выборы или назначение из состава законодательного органа субъекта федерации.

Заколачивать гвозди в гроб Конституции власть продолжила при Медведеве. Сроки полномочий президента и Государственной Думы увеличились до 6 и 5 лет соответственно — под смехотворным предлогом максимально разнести по времени выборы главы государства и нижней палаты парламента. Что мешало решить эту проблему техническими средствами, не трогая Конституцию? Лишь желание Путина править двенадцать лет, не отвлекаясь на мелочи вроде избирательных кампаний.

После этого Путин окончательно перестал считаться с Конституцией, как перестают считаться с выжившей из ума престарелой родственницей. Были введены существенные ограничения свободы собраний, свободы СМИ, гарантий неприкосновенности частной жизни. Все это происходило под предлогом борьбы с внешними (реже — с внутренними) врагами.

Наконец, события начала декабря 2015 года позволяют говорить, что Конституция как основной закон вообще перестала существовать. Госдума по указанию Кремля приняла закон, позволяющий России с разрешения Конституционного суда не исполнять решения международных судов. Отменяется принцип верховенства международных обязательств России над внутренним законодательством. Это прямая ревизия Конституции, причем первой ее главы, которая вообще не может быть изменена иначе как созывом Конституционного собрания. Оно может либо сохранить действующую редакцию, либо разработать новый проект Конституции и представить его на всенародный референдум.

Налицо полный отказ Кремля от Конституции как главного законодательного акта страны. Переворот свершился, хотя о нем ни один кремлевский пресс-секретарь еще формально не объявил
Налицо полный отказ Кремля от Конституции как главного законодательного акта страны. Переворот свершился, хотя о нем ни один кремлевский пресс-секретарь еще формально не объявил.

Следует ли в такой ситуации защищать существующую Конституцию, как нас к тому многие призывают?

На мой взгляд, нет.

Этот во многом неудобный для власти закон можно и нужно использовать для демонстрации лицемерия Кремля, который призывает общество соблюдать репрессивные законы, принятые нелегитимными органами власти. Но пытаться оживить труп в такой ситуации бессмысленно.
Нынешний политический режим и Конституция-1993, совместно прожив долгую, хотя и не очень счастливую жизнь,
должны уйти в один день

Нынешний политический режим и Конституция-1993, совместно прожив долгую, хотя и не очень счастливую жизнь, должны уйти в один день.

Нам же, в свою очередь, нужно понять фундаментальные причины нынешнего кризиса. Это отсутствие инструментов самозащиты Конституции, несменяемость власти и деградация конституционного правосудия. Последние 15 лет ясно продемонстрировали, что основной закон не смог выстоять под ударами правящей верхушки, готовой на все ради сохрания своей диктатуры.

Чтобы обеспечить необратимость демократического и конституционного процессов, необходимо создать политические, правовые и силовые ограничения для исполнительной власти. Создать реальные механизмы защиты Конституции — причем защиты именно от государства.

Без четко закрепленного и обеспеченного необходимыми инструментами реализации права народа на восстание против узурпаторов
мы здесь не обойдемся

Полагаю, что без четко закрепленного и обеспеченного необходимыми инструментами реализации права народа на восстание против узурпаторов мы здесь не обойдемся, хотя только его одного явно не достаточно. После решения вопроса о механизмах реализации Конституции и ее защиты перед российскими конституционалистами встанут новые проблемы: например, как конституционно поддержать сильное правительство, как построить реальный федерализм и как организовать местное самоуправление.

Важнейший пункт повестки — переход к парламентской демократии, в которой вся полнота исполнительной власти в РФ принадлежит федеральному правительству, назначаемому парламентом по итогам выборов. Президент страны в этой системе не наделен полномочиями ни одной из ветвей власти и выполняет в основном функции верховного политического арбитра и гаранта прав граждан.

Кроме этого, последние почти сто лет Россия называет себя федерацией и имеет внешние вторичные федеративные признаки — двухпалатный парламент и региональные законодательные собрания. Но федерацией в истинном понимании Россия не является в силу отсутствия первичного признака — децентрализации.

Очевидно, что децентрализация экономической и политической жизни является для России насущной потребностью. Что такая страна, как Россия, без децентрализации не может развиваться ни в какой иной парадигме, кроме имперской. Поэтому федерализация России — не формальная, а реальная, с созданием десятка или несколько больше новых экономических и политических центров жизни, — это конституционный приоритет. Одной Москвы стране явно недостаточно.
Задача состоит в том, чтобы в максимально возможной мере вернуть полномочия по организации собственной жизни самому обществу
Наконец, развитие местного самоуправления является главной стратегической целью для России.

По сути, задача состоит в том, чтобы полномочия по организации собственной жизни вернуть обществу и тем органам власти, которые этим обществом создаются и контролируются непосредственно.

Только так можно обеспечить единство страны в многообразии местных форм политической и культурной жизни, обеспечить использование ресурсов общества на реальные потребности людей.

Для успеха этого дела нужны мощные политические и правовые стимуляторы: прежде всего, местному самоуправлению должна быть обеспечена бюджетная независимость на конституционном уровне.

Долгосрочные цели могут быть достигнуты только в рамках работы над проектом новой Конституции

Если неотложные задачи по восстановлению конституционного режима могут и должны быть решены при помощи подготовленных заранее конституционных поправок, то долгосрочные цели могут быть достигнуты только в рамках работы над проектом новой Конституции.

Для подготовки этого проекта должно быть созвано Конституционное собрание (что предусмотрено действующей Конституцией, но пока невозможно, потому что за двадцать два года ни прошлый, ни нынешний режим так и не удосужились принять соответствующий конституционный закон). Конституционное собрание должно составить и согласовать текст новой Конституции, а также предложить механизм ее принятия.
Когда в России наконец сменится власть, мы должны быть к этому готовы
Это долгий и трудный путь, но самое важное — начать. Уже год Открытая Россия ведет дискуссию о российской Конституции. Сейчас мы стоим перед необходимостью пойти дальше и организовать при помощи экспертного сообщества работу сразу в двух направлениях: подготовку неотложных поправок в текст действующей Конституции и подготовку перспективного проекта будущей Конституции свободной и демократической страны.

Когда в России наконец сменится власть, мы должны быть к этому готовы.

[Владимир Пастухов]

https://openrussia.org/post/view/3756/
Опубликовано 26 марта 2015 года

Жить «по понятиям» или по конституции? Нужна ли вообще России конституция и что делать, чтобы она действительно работала, — объясняет политолог
доктор политических наук, научный сотрудник колледжа Святого Антония Оксфордского университета.

Как говорила главная героиня фильма «Москва слезам не верит», те, кто настроился на чтение политического триллера, могут спокойно продолжить заниматься своими делами — эта статья не для них.
Не то, чтобы мне не были известны законы триллера, они восходят к рецептам изготовления актуальных репортажей, раскрытым еще Ильфом и Петровым в «Золотом теленке», и просты как «три аккорда». Сначала немного о катастрофическом положении дел в России (в зависимости от профиля пишущего — экономическом, политическом или духовном), потом об ответственности «кремлевской хунты» за это безобразие (благо поводы всегда под рукой), и закончить надо обязательно куплетом из песенки придворного кролика, когда-то бывшего бунтарем, из повести Фазиля Искандера: «Но буря все равно грядет!». Внимание читателей по обе стороны идейных баррикад к такой публикации гарантировано.
Проблема лишь в том, что поиск реальных ответов на насущные вопросы экономического, социального и политического развития современной России практически невозможно осуществлять, оставаясь в рамках этого популярного в народе жанра.

Конституция — враг понятий

Нет более опошленной бесконечной болтовней темы, чем конституционная реформа в России. Тем не менее, другого пути продвинуться вперед в этом вопросе, кроме как заново запустить широкую общественную дискуссию о том, нужна ли России новая Конституция и если нужна, то какая, не существует.

Вообще было бы полезно, если бы эта дискуссия велась не только между теми, кто согласен с тем, что России нужна конституционная реформа, но и с участием тех, кто полагает, что России, по большому счету, сегодня не нужна ни конституционная реформа, ни сама Конституция. В конце концов, Открытая Россия на то и открытая, чтобы быть площадкой для изложения самых разнообразных и даже взаимоисключающих позиций. Все, что имеет своей целью поиск истины, а не пропаганду (не важно, каких именно идей), полезно.

Мы привыкли к мысли, что Россия — это «молодая демократия», и поэтому склонны списывать многие проблемы ее конституционного развития на «подростковый возраст». Между тем, молодая была не молода: русскому конституционализму как идеологии насчитывается почти два столетия. Срок вполне достаточный для того, чтобы продвинуться хотя бы в уяснении основных понятий. Этого, однако, не произошло. Да и в целом конституционная проблематика не пользуется в России популярностью. Могу сослаться на свой личный опыт — за несколько лет достаточно активной публицистической деятельности я несколько раз сталкивался с полным отсутствием интереса широкой аудитории к своим текстам. Во всех без исключения случаях это касалось текстов, в которых, так или иначе, ставились конституционные вопросы. Почти не сомневаюсь в том, что и этот текст постигнет подобная участь.

По всей видимости, есть что-то в русской почве, что препятствует нормальному росту посеянных в ней когда-то конституционных зерен. Поэтому прежде чем переходить к обсуждению деталей конституционного плана, надо пристальней присмотреться к той культурной площадке, на которой предстоит возвести здание русского конституционализма.

Конституция — это, прежде всего, уклад жизни, то есть такой бестелесный социальный эфир

Многие думают, что конституция — это текст. В крайнем случае, ее рассматривают как политическое «лего», из которого по инструкции надо собрать государство. Поэтому, если что-то пошло не так, то обычно предлагают один «ветхозаветный» текст заменить на другой, «новозаветный», полагая, что все после этого «станет кока-кола» (Андрей Кончаловский, надеюсь, простит меня за украденную метафору). Но «кока-колу» русская земля никак не родит, а выходит все больше кислый квас. Потому что конституция — это, прежде всего, уклад жизни, то есть такой бестелесный социальный эфир, который нельзя формализовать и навязать обществу сверху, если оно само к этому не готово.

Вопрос о создании конституционного государства в России — это не вопрос написания «идеального текста». Это вопрос подготовки и осуществления глубочайшей нравственной, социальной и, как следствие, политической революции, прежде всего, в умах и в делах миллионов людей. Конституция вообще — синоним революции. Революции не в смысле политического переворота, — это историческая частность, которая может присутствовать, но может и отсутствовать, — а в смысле переворота всего привычного образа жизни, всего, что составляет основу традиционного мышления и поведения человека, которые в России принято называть «понятиями». Потому что «жить по понятиям» — значит всего лишь жить в соответствии с глубоко укоренившейся патриархально-средневековой традицией. Поэтому так естественно, что Кавказ — это сегодня оплот русской «понятийности».

Конституция — это враг понятий, она вытесняет их законом (нигде в мире — до конца). Для того, чтобы построить конституционное государство, необходимо отречься от старых понятий. Чехов призывал русского человека по капле выдавливать из себя раба, настоящий конституционалист должен сейчас призывать русских людей по капле выдавливать из себя «понятийность». Так получилось, что Россия одной ногой вступила в Новое время вместе с Петром, но вторая ее нога так и застряла в старой понятийной Московии. И сейчас, похоже, ногам стало скучно друг без друга — либо Россия должна выскочить из своего Нового времени и целиком вернуться обратно в средневековье, либо ей придется, наконец, выдернуть оттуда и вторую ногу, приступив к созданию конституционного государства. Речь идет о духовном, интеллектуальном преобразовании, сопоставимом с петровскими реформами и большевистской революцией, а, может быть, даже и превосходящем их по масштабу.

Конституционализм как альтернатива «русской матрице»

Конституционализм — это привычка жить в условиях правового самоограничения и, как следствие, требовать самоограничения (воздержания от произвола) от государственной власти.

Но откуда взяться этой привычке? Она сродни привычке гасить за собой свет или не мусорить на улице. То есть это в первую очередь вопрос внутренней культуры. Строй наших действий обычно отвечает строю наших мыслей. Как говорил профессор Преображенский, «разруха начинается в головах». Значит, и конституционализм должен победить сначала в умах и в душах, и лишь после этого можно рассчитывать на его политическую победу.

Там, где есть повседневная дисциплина, рано или поздно появятся ростки конституционализма

Социум живет по закону сообщающихся культурных сосудов. Там, где есть повседневная нравственная и даже просто бытовая дисциплина, там, рано или поздно, несмотря на всевозможные отклонения от «генеральной линии» исторического развития, появятся ростки конституционализма. Там, где царит всеобщая расхлябанность, нравственная вседозволенность, никакого конституционализма не будет, даже если обклеить текстами конституции все стены домов. Декоративная демократия в таком обществе всегда будет вырождаться в анархию, которая по законам, открытым еще древними греками, будет неизбежно эволюционировать в деспотию. В этом, по сути, состоит разгадка тайны бурных российских девяностых и пришедших им на смену тихих нулевых.

Задержка в конституционном развитии России имеет совершенно объективные культурные предпосылки. Конституционализм пришел в Россию не на пустое место. Россия — не Африка, где политические миссионеры могут проращивать на пустом поле ростки цивилизации (хотя и там это мало кому пока удалось). Здесь территория уже была оккупирована культурой, глубоко враждебной конституционализму. Поэтому в России конституционные идеи, привнесенные с Запада, не могли свободно распространяться, наталкиваясь повсеместно на сопротивление «коренной культуры». Если в Европе вирус конституционализма без особого труда завоевал общественное пространство, то в России он породил мощный ответ чуждой ему культурной иммунной системы.

В одном многочисленные прохановы и дугины правы — конституционная идея глубоко противна «традиционной русскости». Другое дело, хотим ли мы эту традиционную, понятийную «русскость» и дальше холить и лелеять, или мы хотим создать другую «русскость», отвечающую потребностям времени и его вызовам. Таким образом, честная и бескомпромиссная постановка вопроса о конституционализме вскрывает проблему эпического масштаба. Конституционализм несовместим с тем, что мы привычно называем «русской матрицей», то есть набором русских «исторических» социальных и политических практик, имеющих источником своего происхождения православную (и, в конечном счете, византийскую) религиозную традицию.

Похоже, проходит время недоговоренностей, когда можно было позволить себе не называть вещи своими именами. Начиная с 1989 года, российские конституционалисты пытались решать частности, не затрагивая главного вопроса — насколько вообще конституционная идея может быть вписана в интерьер русской традиционной (понятийной) ментальности?

Реальное конституционное преобразование предполагает устранение традиционной «русскости»

Ответ на этот вопрос не вдохновляет — скорее всего, она никак не может быть в него вписана. Таким образом, реальное, а не мнимое конституционное преобразование России предполагает устранение традиционной «русскости» в ее привычном для нас историческом облике. Другое дело, что эта самая «русскость» должна возродиться в новой, пока неведомой нам конституционной форме. Но вопрос стоит именно так: или конституция, или «Россия, которую мы потеряли» — вместе они сосуществовать не могут. России нужна не просто новая конституция, а «новый человек», способный жить в обществе, скроенном по конституционным лекалам. Ничего толкового не случится, пока на смену homo soveticus не придет homo constituticus.

Первый необходимый шаг в решении любой проблемы — это осознание ее масштабов. Российские конституционалисты до сих пор явно недооценивали масштаб исторической задачи, которую им предстоит решить. Конституционные идеи нельзя вписать в русскую понятийную традицию, нельзя замаскировать под «старину», примирить то ли с советским, то ли с имперским (что почти одно и то же) прошлым. Для становления конституционного строя в России требуется отправить на свалку истории весь привычный уклад русской жизни со всеми его «понятиями» и «символами».

Это звучит угрожающе, но в этом нет ничего принципиально невозможного. Так в Европе человек Нового времени бескомпромиссно отправил в историческое небытие человека средневековья с его привычками и взглядами, которые мало чем отличались от привычек и взглядов современного русского человека. Думаю, что эта задача вполне по силам и российскому обществу, просто надо четко представлять себе объем той исторической работы, которую предстоит проделать. Пока же глубину противостояния осознают, скорее, противники конституционализма, ревнители русской старины, которые восприняли конституционную угрозу как смертельную опасность и начали против конституционализма крестовый поход.

Рождение конституционной потребности

Что формирует тот конституционный строй мыслей, который является предпосылкой и условием возникновения конституционного строя?

Обычно предметом тщательного исследования являются конституционные принципы, то есть те базовые парадигмы общественно-политического устройства, которые обеспечивают поддержание конституционного порядка в противовес традиционному или, выражаясь более привычным для русского человека языком, «понятийному» порядку: сменяемость власти, политический плюрализм, разделение властей, независимость суда и так далее. К ним я вернусь в другой раз.
Конституция работает лишь там, где имеется соответствующий общественный запрос

Но, помимо конституционных принципов, есть нечто более важное — конституирующие принципы, то, что расположено одним уровнем глубже и что формирует в общественном сознании потребность в конституционном порядке. Конституирующие принципы и задают тот конституционный строй мысли, который делает неизбежным появление, рано или поздно, конституционного строя общества. В России главная проблема — это пробел конституционной мысли, и его устранение является стратегической задачей русского конституционализма.

Конституция работает лишь там, где имеется соответствующий общественный запрос и где сформировалась конституционная потребность.

Как это ни парадоксально, но основные конституирующие принципы, форматирующие общественное сознание и обеспечивающие конституционный спрос, до банальности просты и хорошо известны в России. Для того, чтобы их назвать, достаточно вспомнить, что конституция — это изнанка революции, ее обратная сторона. Только при этом надо иметь в виду, что настоящая революция не имеет ничего общего с анархией и хаосом, хотя и то, и другое может неизбежно сопутствовать ей.

Революция — это рациональное переосмысление общественной жизни, являющееся следствием отказа от ее традиционного (опять-таки «понятийного») восприятия. Именно поэтому настоящие революции — это исключительно атрибут Нового времени. Все бесчисленные бунты, перевороты и восстания, которые случались до этого, нельзя рассматривать как революции в точном смысле этого слова. Действительная революция есть только там, где проявляет себя не разрушительная, а организующая сила. Причем не просто организующая, а организующая общественную жизнь на рациональных, осмысленных началах (что не исключает заблуждений, так как мысль, конечно, не всегда движется в правильном направлении, особенно на первых шагах).

Таким образом, революционные принципы, открывшие эпоху Нового времени в Европе, собственно и являются базовыми конституирующими принципами. Это всем известная триада: свобода, равенство и братство. В посткоммунистической России эту либеральную мантру замусолили, как старую потертую купюру, но так и не внедрили в общественное сознание. Впрочем, и «корневой» Европе это далось нелегко, не говоря уже о том, что там это заняло немало времени. В России же принципы свободы, равенства и братства так никогда и не были признаны в полном объеме. Что касается их содержания, то практически на протяжении всей истории русского конституционализма, а это без малого двести лет, оно оставалось непроясненным. Если же говорить о настоящем времени, то их «легитимность» и вовсе поставлена в России под сомнение. Это во многом объясняет, почему в России не может пока быть практического конституционализма.

Конституционная реформа должна начаться с формирования конституционного сознания

Конституционная реформа должна начаться с формирования конституционного сознания. Несмотря на то, что слова «свобода», «равенство» и «братство» присутствуют в русском политическом словаре, их интерпретация в России не имеет ничего общего с их интерпретацией на Западе, где они собственно, впервые и прозвучали. Конституционные идеи продолжают быть глубоко противными складывавшимся в России веками философско-религиозным воззрениям. Поэтому, несмотря на то, что русская конституционная доктрина вроде бы выстроена на тех же постулатах, что и европейская, она имеет с ней мало общего. Конституционные категории, попав в чуждую им и в достаточной степени агрессивную культурную среду, быстро подвергались коррозии и теряли свой изначальный смысл. Поэтому первым и, по всей видимости, неизбежным конституционным актом в России является «откапывание смыслов» — возвращение простым, вроде бы и всем понятным конституирующим принципам их аутентичного содержания. Потому что свободы не бывает без равенства, а равенство возможно лишь там, где есть братство.

Свобода

Если театр начинается с вешалки, то конституция, конечно, начинается со свободы. Но что такое свобода, в России и на Западе понимают совершенно по-разному.

Русский человек воспринимает свободу как волю, то есть как ничем внешне не стесненное исполнение своих желаний, вытекающих из его материальных или духовных потребностей. Это, прежде всего, свобода от всякого «внешнего» стеснения своего поведения. Но такая свобода при внимательном рассмотрении оказывается неполной, так как «внешнее» продолжает оказывать влияние на человека даже тогда, когда он думает, что стал независим от всего внешнего, — оно формирует структуру его потребностей, рабом которых он все равно остается. Свобода в таком достаточно традиционном ее понимании относительна и, в конечном счете, оказывается лишь свободой удовлетворения потребностей, которыми человек не управляет. Абсолютная свобода может быть только там и тогда, где и когда существует привычка регулировать свои потребности. Высшая свобода достигается только самоограничением.

Европеец тем более свободен, чем менее он зависит от своих прихотей

Русский подход к свободе оказывается не просто иным, но даже прямо противоположным западному подходу, где под свободой понимается не столько возможность безгранично удовлетворять свои потребности, сколько умение их ограничить. Это, конечно, не общераспространенная, но доминирующая точка зрения. Свобода в таком понимании — это еще и контроль над своей собственной «естественной природой», над страстями, прихотями, потребностями, то есть независимость от всего «материального» в самом широком смысле этого слова. Разумеется, общество массового потребления внесло свои коррективы в жизнь западного общества, но не сумело еще до конца размыть сформировавшееся на заре либерализма отношение к свободе.

К сожалению, привычка к самоограничению не входит в число почитаемых в России культурных парадигм и, соответственно, не рассматривается как необходимый компонент свободы. Разобранный на цитаты тезис Спинозы о свободе как познанной необходимости так и остался в России непонятым. Европеец тем более свободен, чем менее он зависит от своих прихотей; русский тем более свободен, чем проще ему удовлетворять свои прихоти. Европейская свобода восходит к христианскому идеализму, русская — к дохристианскому материализму. Именно поэтому русская свобода всегда, рано или поздно, заканчивается несвободой.

Равенство

В реальной жизни человек не может полностью эмансипироваться от своих потребностей (так как это противоречит человеческой природе), а, значит, он никогда не бывает до конца свободным в абсолютном значении этого слова. Путь к свободе лежит через постоянную борьбу человека со своей «естественной природой», то есть через самоограничение. Это в равной степени относится и к России, и к Западу. Но на Западе есть нечто, что существенно помогает ограничить свои вожделения в интересах свободы и что в России почти полностью отсутствует, — равенство. Равенство — это ингибитор (замедлитель, ограничитель) индивидуальных потребностей, страстей, желаний. Если вдуматься, оно является ключом к свободе, оно делает возможным само ее существование.

В России легко признают равным фактически неравное

Не то, чтобы в России отрицали равенство. Но к равенству, как и к свободе, у русских особый подход. В России под равенством понимают «уравниловку», то есть легко признают равным фактически неравное. В отличие от свободы, равенство в России не относительно, а абсолютно. В рамках русского традиционного сознания люди равны между собой вне зависимости от своих физических, умственных или нравственных достоинств или недостатков — все «твари Божьи». При таком подходе добро становится равно злу, ум равен глупости, труд равен лени, жертва равна палачу, а ложь равна правде.

Как следствие, в России отсутствует стимул к устранению фактического неравенства, ведь все и так изначально равны. А так как все равны, то каждый, независимо от своего положения, имеет равное право на все то, что имеют другие, без всяких ограничений. В этом смысле постоянные экспроприации и перераспределение собственности имманентны русской ментальности. Русский взгляд на равенство стимулирует не самоограничение, а, наоборот, безудержную тягу к потреблению, потому что «все мы этого достойны» — точнее, каждый достоин того, что имеет другой. Такое равенство — не ингибитор, а катализатор безудержного удовлетворения потребностей. Оно стимулирует волюнтаризм и ограничивает настоящую свободу.

На Западе мысль о всеобщем фактическом равенстве никогда не была доминирующей

На Западе мысль о всеобщем фактическом равенстве никогда не была доминирующей. Здесь всегда признавалось, что люди не равны по своим наклонностям, способностям, интеллектуальным, волевым и нравственным качествам, не говоря уже о привнесенном извне социальном неравенстве. Стремление уничтожить это неравенство было неотъемлемой частью социалистических и коммунистических утопий, но никогда не было свойственно либеральной доктрине и конституционализму. Признавая все эти различия абсолютными и неустранимыми, конституционализм постулировал в противоположность ему относительное, «сегментарное» равенство между людьми по одному единственному параметру — равенство перед законом.

Равенство перед законом — это базовый оселок конституционного сознания и конституционной системы, тот общий знаменатель, который позволяет собрать фактически разных и неравных во всем людей в гражданское общество. Это, перефразируя Ленина, есть то самое звено, взявшись за которое, можно и нужно вытягивать всю цепочку конституционного строя. И это как раз та «конституционная фишка», которая тяжелее всего дается русскому человеку.

Русское общественное сознание никак не может одолеть диалектику абсолютного фактического неравенства людей и их относительного равенства перед законом. До сих пор весь уклад русской жизни скроен по совершенно иному лекалу — русское общество, полагая, что все люди сами по себе равны, одновременно признает и одобряет их неравенство перед законом. Статья Конституции, закрепляющая на бумаге соответствующий принцип (равенства перед законом), является самой декларативной ее нормой.

Братство

Секрет наличия столь разных подходов к вопросу о равенстве, с одной стороны, достаточно прост, а с другой — очень сложен: на Западе и в России по-разному понимают, что такое человек и, тем более, по-разному отвечают на вопрос о том, что первично — человек или общество.

В рамках западной парадигмы человек первичен и рассматривается как член некоего братства, которое является добровольным альянсом разных, но равных перед законом людей. Их равенство возможно лишь потому, что, несмотря на все фактические различия, каждый человек признается носителем «гражданственности» — абстрактной «человеческой сущности», своего рода «духовного субстрата», превращающего индивидуума в личность. Люди на Западе равны перед законом постольку, поскольку все они считаются членами этого «братского клуба».

Очевидно, что доктрина равенства перед законом в гражданском обществе есть либеральная трансформация религиозной идеи о равенстве перед Богом в христианской общине, где ключевая для западного либерализма и практически неизвестная в России категория «гражданственности» является сублимацией христианских представлений о душе и духовном родстве, в то время как закон есть сублимация христианского взгляда на Бога.

В России личность светит отраженным светом

В России то место, которое на Западе отведено братству, занимает «соборное общество». В отличие от братства, соборное общество является первичным недифференцированным, то есть не разделяемым на части, целым. Это целое не признает составляющих его людей самостоятельными духовными единицами. Духовность «соборного общества» полностью и без остатков сосредоточена в самой этой абстракции, а отдельный человек духовен лишь постольку, поскольку он является отражением соборного целого. В России личность светит отраженным светом, живой человек здесь луна, а вымышленное целое — животворящее солнце.

В русском традиционном сознании нет места братству, и поэтому в России не может быть равенства перед законом. Человек здесь не соотносится с другим человеком непосредственно, за ним не признается какого-либо самостоятельного духовного начала, всякая связь возможна только через целое, с которым каждый соединен по-своему. Люди в России никогда не были равны перед Богом, поэтому они и не равны перед законом. А где нет равенства перед законом, не может быть и свободы.

Конституция — это революция сознания

Те немногие, кто до сих пор не бросил чтение, будут далее вознаграждены — рассуждениями о свободе, равенстве и братстве мой экскурс в глубины философии ограничивается...

Тем не менее, даже из этого дилетантского обзора следует, что предпосылки конституционализма коренятся в культуре. Если культурная почва для конституционализма не подготовлена, любые политические и тем более юридические усилия будут «обнулены» так называемой «правоприменительной практикой». До тех пор, пока в сознании русской элиты лозунг «свобода — равенство — братство» будет интерпретироваться как «анархия — уравниловка —соборность», политическая система будет выстроена по уваровской триаде «православие — самодержавие — народность». Это как в старом анекдоте: сколько красивых идей в Россию ни завози, после сборки все равно выйдет автомат Калашникова.

Возвращусь к первоначальному тезису. Перед русскими конституционалистами стоит грандиозная задача, масштаб которой почти никем не оценен по достоинству, — они должны радикально изменить русскую ментальность, переломить многовековую тенденцию. Все, что делалось русскими конституционалистами в этом направлении до сих пор, напоминает возню детей в сарае, которые изготавливают там бумажного змея для полетов на Марс. Бумажные змеи — это, конечно, всевозможные конституционные тексты.

Конституционный проект гораздо шире, чем конституционный текст. Его цель — вывернуть наизнанку русское традиционное политическое сознание, которое, в свою очередь, обусловлено всей системой испокон веков существующих в России религиозно-философских воззрений. Причем, как показал печальный опыт последних десятилетий, простой импорт «готовых» конституционных идей проблемы не решает — на предложение хороших идей необходимо создать такой же хороший покупательский спрос.

Путин и Медичи легко бы поняли друг друга

Возникает естественный вопрос — а возможно ли это? К счастью, ни одна нация, ни одно государство в мире не рождались с «врожденным» конституционным сознанием. У всех народов мира было одно и то же традиционное детство. Та понятийная ментальность, которая является сегодня визитной карточкой России, не выглядела бы экстравагантной во времена Флорентийской республики, Путин и Медичи легко бы поняли друг друга. То, что получилось у одних, может получиться и у других.

Людей меняют испытания, народы преображаются во время революций. Революция — это трагедия, но это и неограниченные возможности для исторического творчества, недаром их называли «локомотивами истории». Великую Французскую революцию начинал один народ, а выходил из революции уже совершенно другой — с иным строем мыслей и чувств.

Реальный потенциал изменений всегда скрыт от глаз наблюдателя до тех пор, пока общество не придет в движение. Никто не знает сегодня, на что на самом деле способна Россия, она, как сказал поэт, равный кандидат и в нищие, и в президенты. Конституционализм может стать реальностью в России, только когда он будет продуктом массового потребления, а не салонной идеологией, а массовый спрос на конституцию возможен только во время революции.

К счастью, революцию нельзя организовать, ее даже нельзя ускорить или замедлить, она происходит сама по себе тогда, когда политический раствор становится слишком насыщенным, и это всегда случается неожиданно (а что является «последней каплей», и подавно нельзя вычислить). Однако, когда лед тронется, за Россию будут бороться и конституционалисты, и нацисты (я не уверен, что в России возможен фашизм), и каждый будет гнуть ее под себя. Выиграет тот, кто будет лучше к этой борьбе готов.

Нужна ли России новая Конституция?

В самой уже постановке вопроса о новой российской конституции кроется незаурядный подвох. Собственно, в России до сих пор реальный конституционный строй никогда не существовал. Поэтому слово «новая» здесь выглядит избыточным — России нужна конституция, на этом можно поставить точку. Более правильно звучал бы вопрос — нужен ли России новый конституционный текст, или можно попытаться построить конституционный режим, опираясь на имеющийся текст (внеся в него некоторое число поправок)?

Судьбу нынешнего конституционного текста нужно решать в зависимости от политического контекста

Однозначного ответа на этот вопрос, как ни странно, не существует, судьбу нынешнего конституционного текста нужно решать по-разному в зависимости от политического контекста. Я не могу исключить того, что с учетом фактора «восемнадцатого года» нынешний политический режим сам предложит обществу такой новый текст конституции, что мало не покажется. Там ведь может быть все, что угодно, вплоть до официального восстановления самодержавия. Лучшее — враг хорошего, так что текст — не самоцель.

Однако новый конституционный текст представляется совершенно необходимым не сам по себе, а как триггер возобновления конституционного процесса, который, по сути, был не начат, а прерван в 1993 году. Это тот инструмент, с помощью которого нужно инициировать начало широкого конституционного движения, по ходу которого в России может возникнуть сильная конституционная партия. С тактической точки зрения сама по себе работа над текстом новой конституции могла бы стать тем стержнем, вокруг которой начала бы складываться кристаллическая решетка нового конституционного политического строя, — и только поэтому, наверное, есть смысл сегодня незамедлительно заняться новым конституционным проектом.

Задачей этого проекта является, конечно, не столько модернизация политических институтов (хотя и это важно), а модернизация политического сознания. Приоритетным направлением этой модернизации должно быть практическое внедрение в русскую жизнь идеи равенства перед законом, которая до сих пор была скорее красочной виньеткой на конституционном торте, чем работающим принципом. Это тот самый мостик, который позволит России перейти над пропастью произвола от русской анархии к русской свободе, в основе которой лежит ответственность и самоограничение. Только так в России может возникнуть то гражданское общество (братство), о котором двадцать лет много говорили, но для создания которого так мало сделали.

России нужна новая Конституция не потому, что нынешний текст плох, а потому, что предыдущий конституционный проект провалился. Это печальное обстоятельство надо честно признать и снова взяться за работу. Но это вовсе не значит, что конституцию придется писать «с чистого листа». Наоборот: отрицательный результат не менее полезен, чем положительный, — весь удачный и неудачный конституционный опыт предшествующих десятилетий должен быть принят во внимание. Конституционалисты должны не отбрасывать то, что случилось, а двигаться вперед, учитывая ошибки, главными из которых были игнорирование культурных предпосылок и неспособность создать массовую базу конституционного движения.

Работающая конституция — это единственный шанс сохранить Россию как единое и суверенное государство

Главное, о чем не следует забывать: на самом деле работающая конституция — это единственный шанс сохранить Россию как единое и суверенное государство на больший исторический срок, чем несколько десятилетий. Имперская модель развития России исчерпала себя, и попытки продлить ее существование в каких-то новых экзотических формах неизбежно приведут к тому, что Россия будет сначала разделена, а потом и раздавлена наползающими на нее враждебными цивилизационными тектоническими плитами. Только преобразование России в национальное конституционное государство, что-то наподобие Соединенных Штатов Евразии, способно дать русскому миру новый цивилизационный шанс.

[Андрей Медушевский]

https://openrussia.org/post/view/7364/
Ответ Владимиру Пастухову
Опубликовано 23 мая 2015 года

Вступая в полемику с политологом Владимиром Пастуховым, правовед Андрей Медушевский называет «парадоксальным» заключение о необходимости революции для достижения конституционного идеала и предлагает концепцию «мыслящей демократии», утверждая, что механизмы для реформации политической системы есть и в действующей конституции, нужно их только найти.

правовед, политолог, доктор философских наук.
Сформулировал теорию конституционных циклов и концепцию российского конституционализма. Автор более 400 научных трудов и монографий в ведущих российских и зарубежных изданиях. Академик РАЕН, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН. С 1995 года работает в НИУ ВШЭ, где в 2009 году получил статус ординарного профессора, который присваивается выдающимся преподавателям. Читал лекции по философии права, социологии, теории государства и права в российских и зарубежных университетах.

Конституционная реформа не сводится к выработке «идеального текста»

В чрезвычайно интересной, но полной противоречий статье Владимир Пастухов поставил ряд фундаментальных вопросов конституционной дискуссии. Я безусловно приветствую обращение к проблематике конституционных преобразований, актуальность которых не вызывает сомнений в современной России. В условиях глобализирующегося мира место любой страны определяется не только военной и экономической мощью, но и совершенством институтов, способностью быстро и эффективно решать социальные проблемы с сохранением легитимности и правовой преемственности политической системы.

Kлассический европейский конституционализм оказался полностью отвергнут в советский период истории

Полноценный конституционализм — реализация важнейших правовых принципов демократического общества — основа стабильности, устойчивости и предсказуемости такого развития. Согласен с Пастуховым в том, что Россия в настоящее время еще далека от этого идеала, ей предстоит длинный и сложный путь к его достижению. Согласен и с тем, что российская традиционная политико-правовая культура не очень способствует такому развитию, но во многом противостоит ему. Действительно, классический европейский конституционализм, как он сложился в новое и новейшее время, плохо приживался в российском обществе эпохи абсолютизма (где был скорее частью культуры вестернизированной элиты, но не традиционалистского общества) и оказался полностью отвергнут в советский период истории. Номинальный советский конституционализм, разумеется, был в целом антиправовым феноменом. В эпоху перестройки и демократических преобразований 1990-х годов Россия обратилась к либеральной модели конституционализма: Конституция РФ 1993 года служит историческим продолжением конституционных экспериментов начала ХХ века и в то же время интегрирует достижения европейской либеральной правовой мысли ХХ века. Последующие трудности реализации конституционных принципов 1993 года и отступления от них связаны как с влиянием социальной среды, так, возможно, и с ошибками реформаторов и конституционалистов. Можно принять тезис о том, что потенциально возможная конституционная реформа должна учесть опыт (как позитивный, так и, особенно, негативный) — она не сводится к вопросу о ревизии текста конституции, или, тем более, выработке «идеального текста», но предполагает глубокие духовные, интеллектуальные и политические преобразования, введение новых принципов социализации в демократической культуре. Все это, на мой взгляд, очевидно, и не нуждается в дальнейшей аргументации.

«Сельскохозяйственная терминология»

Во второй части данной реплики я отреагирую на те идеи предложенной статьи, с которыми я не согласен или которые нуждаются, как минимум, в более серьезной аргументации. Прежде всего, вопрос о масштабах конституционных преобразований.

Конституция 1993 года стала результатом радикального пересмотра русской абсолютистской и тоталитарной традиции

Пастухов говорит, что масштаб был недооценен современными русскими конституционалистами, которые с 1989 года должны были ставить вопрос о радикальном пересмотре всей русской традиции, а не заниматься корректировкой отдельных положений. Мне представляется, что, во-первых, они поставили эту проблему, и добились принципиального результата. Конституция 1993 года и стала результатом радикального пересмотра русской абсолютистской и тоталитарной традиции, причем именно на уровне ценностей, а не только и не столько институциональных и инструментальных норм. Тот факт, что этот пересмотр не был в должной мере воспринят обществом — другая проблема. Это, скорее, проблема социальных и политических преобразований — введения многопартийности, судебных реформ, осуществления политических свобод и тому подобного, но не собственно конституционная повестка в узком смысле. Решение этих проблем зависит от уровня развития гражданского общества, умения и настойчивости активистов-правозащитников, а не от концепций конституции и профессиональной деятельности конституционалистов.

«Есть что-то в русской почве», «рост посеянных зерен» — вряд ли эта сельско- хозяйственная терминология продвигает нас в решении вопроса

Далее, не могу согласиться с чрезвычайно априорным и граничащим с карикатурой описанием российской политико-правовой традиции (автор сам говорит о «дилетантском обзоре»). Конечно, она опирается на византийско-православную традицию, плохо разграничивает общество и государство, определяет слияние власти и собственности, тяготеет к авторитаризму. Но с этим, в сущности, никто не спорит: либеральные авторы принимают это с критикой, а консервативные — с комплиментами русской традиционной культуре. Проблема, по моему, заключается в другом — насколько эта традиция уникальна (автор опять повторяет понятие «матрицы»), стабильна в настоящее время («неизменна») и способна интегрировать универсальные конституционные ценности. Комментируя тезисы автора по всем трем темам, я скорее склонен везде вместо восклицательных знаков поставить знак вопроса. Проблема уникальности и «матрицы» очень просто снимается, если выйти за рамки европоцентристской модели и поставить вопрос о том, как реализуются ценности конституционализма за пределами США и Европы. Не трудно увидеть, что все те «уникальные» черты правовой традиции, которые якобы представлены только в России, есть в большинстве «нелиберальных демократий» государств Азии, Африки и Латинской Америки. «Неизменность» этих порядков также под вопросом, учитывая богатый опыт конституционного строительства многих традиционных обществ (Япония, Индия, Южная Корея и т.п., если приводить только отдельные примеры).

«Уникальные» черты правовой традиции, якобы представленные только в России, есть в большинстве «нелиберальных демократий»

Историческая неспособность этой традиции к изменениям — также под большим вопросом. Доказательства? Чрезвычайно беглый анализ знаменитой триады понятий — «свобода», «равенство», «братство», буквальная реализация которых в период Французской и иных революций приводила к торжеству гильотины, а последующие интерпретации зависели исключительно от доминирующего идеологического тренда (либерализм, консерватизм, социализм, национализм и их гибридные формы). В России, считает автор, эти понятия наполнялись противоположным содержанием — понимались как «вольность», «уравниловка», «соборность». Характерен используемый ряд понятий: «есть что-то в русской почве», что препятствует «росту посеянных зерен» и так далее — язык славянофилов-почвенников дореволюционной России, но не их либеральных оппонентов-западников. Вряд ли эта сельскохозяйственная терминология продвигает нас в решении вопроса. Данный тезис, взятый у старых консервативных философов, не находит, по-моему, фактического подтверждения. Российское государство периода империи (то есть как минимум 200 лет, начиная с Петра Великого) делало все для внедрения в сознание традиционного общества именно западной (либеральной) трактовки этих понятий, о чем свидетельствует последовательное раскрепощение общества, трансформация гражданского права в пореформенной России по лучшим западным образцам («Кодекс Наполеона» и другие западные кодексы как основа кодификации — «Свода законов Российской империи»), изменение отношений собственности, судебные и административные реформы, наконец, переход к дуалистической монархии и республике (Временное правительство и программа его реформ). Эта работа дала значительный эффект, последовательно продвигая концепцию политических прав, доказательством чему служит гражданская война, ставшая ответом на роспуск Учредительного собрания в 1918 году).

Дилемма «конституция или традиция» — это радикальное упрощение ситуации

Тот факт, что тенденция либерально-правовой модернизации была опрокинута большевистским переворотом, не может служить доказательством бесперспективности либеральной альтернативы в иных исторических условиях и при другом соотношении сил. Автор говорит, что в России за двести лет не произошло никакого поступательного движения — значит ли это, что мы до сих пор живем в эпоху крепостного права или тоталитарного государства? Все это — публицистические преувеличения, которые, возможно, эффектны в публичной полемике, но не выдерживают сопоставления с реальностью. Конструируемая дилемма — «конституция или традиция» — представляется радикальным упрощением ситуации. На практике данный диагноз работает на консервативных оппонентов либерального конституционализма и способен дезориентировать современное общество и конституционалистов.

Концепция «мыслящей демократии»

Остановлюсь на проблеме способов и инструментов преобразований. Поставленный Пастуховым диагноз о полной нереализованности и даже бесперспективности конституционализма в российском обществе приводит его к парадоксальному заключению о необходимости революции для достижения конституционного идеала.

Конституция может быть следствием революции или переворота, но никак не сводится к этим явлениям

В разных местах своей статьи он неоднократно повторяет, что «конституция — синоним революции», «конституция — изнанка революции» и так далее, что не делает эту мысль более убедительной. С точки зрения общепринятого понимания терминов, данные понятия являются абсолютной противоположностью: конституция означает правовой характер социальных изменений, а революция — спонтанный и неправовой характер таких изменений. Это справедливо, даже если использовать сложные понятия — «конституционная революция» (конституционные изменения с разрывом правовой преемственности) или «цветная революция» (радикальные социальные изменения во имя соблюдения властью действующей конституции). Конституция, следовательно, может быть следствием революции (или переворота), но никак не сводится к этому явлению. Отстаивая свой тезис, автор предлагает даже новое определение революции — не социально-политический переворот, а радикальное изменение сознания общества. «Действительная революция, — полагает он, есть только там, где проявляет себя не разрушительная, а организующая сила». Почему «организующая сила» не может быть разрушительной (например, в отношении традиционных устоев)? И кто может поручиться, что эта сила не выйдет из-под социального и правового контроля? Как не вспомнить Бакунина, заявлявшего, что страсть к разрушению есть созидательная страсть.

Если ряд проблем не находит немедленного решения — почему бы не отложить их на будущее?

Таким образом, соглашаясь с Пастуховым в констатации важности темы конституционных преобразований и перспективности ее разработки, предлагаю другую перспективу обсуждения. Отправной точкой, по-моему, могла бы служить концепция «мыслящей демократии» — поиск теоретических и инструментальных рычагов реформирования существующей конституционной и политической системы. Если в ходе этой трудной и долгой работы, требующей широких знаний, международного опыта и даже самоотречения, потребуется изменить Конституцию — пусть так, но эти изменения не должны предшествовать серьезной и профессиональной работе мысли. Если ряд социальных проблем не находит немедленного решения — почему бы не отложить их на будущее (как сделали отцы-основатели США, принимая Конституцию 1787 года, изъяв из обсуждения вопрос о рабстве)? Центральным вопросом становится при таком подходе не метафизическая дискуссия о причинах неспособности России к восприятию ценностей конституционализма, и не алармистские призывы к революции, но прагматический поиск правовых и институциональных механизмов реализации правовых принципов, закрепленных в либеральной Конституции 1993 года.

[Сергей Ожич]

https://openrussia.org/post/view/7600/

Чтение Конституции РФ на Старом Арбате, 2012 год. Фото: http://sin-avgustina.livejournal.com/242964.html

Владимир Пастухов в своей статье «Свободы не бывает без равенства, а равенства не бывает без братства» поднял очень важную тему, которая сегодня обязательно должна обсуждаться в нашем обществе. Что такое конституция? Какие у нее основы? Нужна ли она России и что делать, чтобы она действительно работала?

Сразу скажу, что к данной статье у меня двоякое отношение: часть из того, что изложил автор, я поддерживаю, но есть и другая часть, которая, на мой взгляд, является серьезным заблуждением автора.

Вначале я приведу несколько цитат из статьи, с которыми полностью согласен и которые очень важны для дальнейшей дискуссии.

«Многие думают, что конституция — это текст. В крайнем случае, ее рассматривают как политическое «лего», из которого по инструкции надо собрать государство. Поэтому, если что-то пошло не так, то обычно предлагают один "ветхозаветный" текст заменить на другой, "новозаветный", полагая, что все после этого "станет кока-кола"».

«Вопрос о создании конституционного государства в России - это не вопрос написания "идеального текста". Это вопрос подготовки и осуществления глубочайшей нравственной, социальной и, как следствие, политической революции, прежде всего, в умах и в делах миллионов людей».

«Конституция — это враг понятий, она вытесняет их законом (нигде в мире — до конца). Для того, чтобы построить конституционное государство, необходимо отречься от старых понятий. Чехов призывал русского человека по капле выдавливать из себя раба, настоящий конституционалист должен сейчас призывать русских людей по капле выдавливать из себя "понятийность"».

«Речь идет о духовном, интеллектуальном преобразовании, сопоставимом с петровскими реформами и большевистской революцией, а, может быть, даже и превосходящем их по масштабу».

«Что формирует тот конституционный строй мыслей, который является предпосылкой и условием возникновения конституционного строя?

Обычно предметом тщательного исследования являются конституционные принципы, то есть те базовые парадигмы общественно-политического устройства, которые обеспечивают поддержание конституционного порядка в противовес традиционному или, выражаясь более привычным для русского человека языком, «понятийному» порядку: сменяемость власти, политический плюрализм, разделение властей, независимость суда и так далее.

Но, помимо конституционных принципов, есть нечто более важное — конституирующие принципы, то, что расположено одним уровнем глубже и что формирует в общественном сознании потребность в конституционном порядке. Конституирующие принципы и задают тот конституционный строй мысли, который делает неизбежным появление, рано или поздно, конституционного строя общества. В России главная проблема – это пробел конституционной мысли, и его устранение является стратегической задачей русского конституционализма. Конституция работает лишь там, где имеется соответствующий общественный запрос и где сформировалась конституционная потребность».

Все вышеизложенное я полностью поддерживаю и разделяю. Более того, в последнем процитированном абзаце Владимир Пастухов подходит к самому важному — к необходимости назвать конституирующие принципы. Однако то, что он далее называет в качестве этих принципов, на мой взгляд, является самой большой ошибкой его исследования, которая уводит его и всех, кто поддержал данную дискуссию, от главной цели поднятого вопроса.

«Как это ни парадоксально, но основные конституирующие принципы, форматирующие общественное сознание и обеспечивающие конституционный спрос, до банальности просты и хорошо известны в России. Для того, чтобы их назвать, достаточно вспомнить, что конституция - это изнанка революции, ее обратная сторона

Таким образом, революционные принципы, открывшие эпоху Нового времени в Европе, собственно и являются базовыми конституирующими принципами. Это всем известная триада: свобода, равенство и братство».

Далее Владимир Пастухов начинает объяснять смысл и значение указанных принципов, противопоставляя Россию и Запад, что повергло меня в полное недоумение.

Мое глубокое убеждение в том, что «свобода, равенство, братство» никак не могут быть конституирующими принципами российской Конституции. Постараюсь объяснить почему.

Свобода — это слишком общая и всеобъемлющая категория, имеющая множество аспектов и значений. Свобода является скорее не принципом, а идеей, причем сформулировать для этой идеи некое общее значение, устраивающее всех, вряд ли получится, потому что субъективно каждый понимает свободу по-своему и, главное, имеет на это право. Как говорил Авраам Линкольн:

«Овца и волк по-разному понимают слово "свобода". В этом суть разногласий, господствующих в человеческом обществе».

Но основная проблема заключается в том, что даже если попытаться сформулировать определение свободы как конституирующего принципа, оно неизбежно будет включать в себя некоторое количество составляющих его «над-принципов». То есть категорию «свобода» нельзя назвать самым глубоким уровнем в основании Конституции. Ярким подтверждением этого являются рассуждения самого Владимира Пастухова о свободе в его статье: «Путь к свободе лежит через постоянную борьбу человека со своей "естественной природой", то есть через самоограничение» — утверждает автор, тем самым показывая, что свобода является составной, а не самоценной категорией и обусловлена самоограничением. Бернард Шоу считал, что «Свобода означает ответственность». Поль Гольбах в свое время говорил: «Общество свободно, если все его члены без различия подчиняются неизменным нормам справедливости». А Жан-Жак Руссо утверждал: «Отказаться от своей свободы — это значит отречься от своего человеческого достоинства». Так почему же Владимир Пастухов хочет заложить в основу нашей конституции сложную, составную, многозначную и неопределенную идею, при этом имея одним уровнем глубже простые, однозначные и самоценные принципы?

Что касается равенства — это скорее не конституирующий принцип, а условие, при котором конституирующие принципы могут действовать и эффективно функционировать. Таким же условием, на мой взгляд, также может являться рациональность. Но главное противоречие идеи равенства как конституирующего принципа заключается в следующем: равенство в том значении, в котором его формулирует Пастухов, а именно равенство перед законом, закреплено в пункте 1 статьи 19 Конституции РФ: «Все равны перед законом и судом». В связи с чем достаточно странно считать конституирующим принципом то, что уже отражено и раскрыто в самой конституции в виде нормы.

Братство для меня всегда являлось самой загадочной категорией из рассматриваемой триады. Однако если даже мы определим братство как некое цивилизованное гражданское единение, то так же, как и в случае со свободой, мы достаточно быстро обнаружим, что «гражданское единение» как конституирующий принцип является многосложной и составной категорией, включающей в себя некоторое количество «над-принципов», без которых оно просто не сможет существовать.

Пастухов практически подошел к правильному ответу. И я уже указывал на это выше. Его мысль двигалась в верном направлении, но выводы он сделал неправильные. Объясняя значения триады «свобода, равенство, братство», он постоянно указывал на самоограничение, контроль над своей собственной «естественной природой», страстями, прихотями, потребностями. Более того, в заключении к своей статье он пишет: «Это тот самый мостик, который позволит России перейти над пропастью произвола от русской анархии к русской свободе, в основе которой лежит ответственность и самоограничение». Ему не хватило буквально одного шага, чтобы понять: не «свобода, равенство, братство» являются конституирующими принципами, а то, что лежит в их основе, одним уровнем глубже:

Достоинство — соответствие нижеизложенным принципам, реализация прав и выполнение обязанностей, основанных на них. «Основное достоинство человека – умение противостоять самому себе». (Самуэл Джонсон)

Справедливость — беспристрастная и рациональная оценка соотношения прав и обязанностей, деяния и воздаяния, благ и издержек. «Когда справедливость исчезает, то не остается ничего, что могло бы придать ценность жизни людей». (Иммануил Кант)

Гуманность (человечность) — признание людей в качестве величайшей ценности в мире, бережное отношение к окружающему миру.

«Счастье целого мира не стоит слезинки хотя бы одного замученного ребенка». (Ф.М. Достоевский)

Уважение — отношение к другим людям как к себе равным, признание их прав. «Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого». (М.А. Бакунин)

Порядочность — воздержание от противоправных, аморальных и бестактных действий. «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой». (Золотое правило нравственности)

Честность — выражение истинного отношения к чему или кому-либо, избегание обмана. «Вовсе не требуется всегда говорить полностью то, что думаешь, это было бы глупостью, но все, что бы ты ни сказал, должно отвечать твоим мыслям; в противном случае это злостный обман». (Мишель де Монтень)

Верность слову — выполнение данного обещания. «Если мы не всегда властны исполнить наше обещание, то всегда в нашей воле не давать его». (Пьер Бауст)

Ответственность — быть в ответе за свои действия и их последствия. «Человек действительно становится человеком, когда он принимает полную ответственность — кем бы он ни был, он за это ответственен». (Бхагван Шри Раджниш)

Последовательность — логичность и отсутствие противоречий в действиях. «Кто неправильно застегнул первую пуговицу, уже не застегнется как следует». (Иоганн Гете)

Договороспособность — нахождение решений, приемлемых для всех заинтересованных сторон; умение договариваться, объединяться и осуществлять совместную деятельность. «При единении и малое растет, при раздоре и величайшее распадается». (Саллюстий Гай Крисп)

Гражданственность — участие в создании общественных благ в процессе достижения блага личного. «Все мы способны выполнять что-нибудь такое, что может увеличить сумму человеческого счастья и сделать мир более хорошим и более светлым, чем мы его нашли». (Чжуан-Цзы)

Заложив в основу нашей конституции девиз Французской Республики, Владимир Пастухов делает, на мой взгляд, абсолютно ложные выводы: «В одном многочисленные прохановы и дугины правы — конституционная идея глубоко противна "традиционной русскости" Конституционализм несовместим с тем, что мы привычно называем "русской матрицей", то есть набором русских "исторических" социальных и политических практик, имеющих источником своего происхождения православную (и, в конечном счете, византийскую) религиозную традицию».

Если бы Владимир Пастухов смог найти указанные 11 конституирующих принципов, он так же, как и я, сразу бы пришел к простому и ясному выводу: не существует никакого противопоставления России и Запада, никакой «русской матрицы» и «византийскости». Изложенные 11 принципов указывают на то, что мы — Россия — всегда являлись, являемся и будем являться частью цивилизованного мира, мы ничем не лучше и не хуже его. Мы не противоположность, которую нужно ломать и устранять «до основанья, а затем…», а часть единого целого, нам необходимо только понять это. Этот вывод можно сразу сделать даже при первом взгляде на эти 11 слов.

В России, как и во всем мире, всегда были люди, которые придерживались указанных 11 конституирующих принципов. Нам не нужно, как предлагает Владимир Пастухов, создавать «нового человека». Он был, есть и будет здесь всегда. Он не просто готов принять указанные принципы в качестве основы конституции, он уже по ним живет и всегда жил. Именно он все эти годы формировал общественный запрос и потребность замены «понятийной конституции» на настоящую Конституцию, основанную на общечеловеческих цивилизованных нравственных принципах. Именно наличие таких людей не дает и никогда не даст превратить нашу страну в вечную беспросветную Северную Корею. Для того, чтобы построить цивилизованное общество, этим людям необходимо только поверить в свои силы и объединиться.

Однако больше всего меня удивило даже не то, что Владимир Пастухов определил конституирующими принципами «свободу, равенство, братство», а то, что многочисленные ответы на его статью не выходят за рамки предложенной им парадигмы. Никто не указал ему на его фатальное заблуждение. Оппоненты Пастухова в своих статьях критикуют автора со всех сторон и с разных точек зрения, но идея «свободы, равенства, братства» как основы Конституции остается нетронутой, в связи с чем все опять обсуждают нормы и институты, но не принципы. Обсуждается следствие, но не причина.

Прежде чем осуществлять юридический всеобуч, о котором говорит в своей статье «Нам не нужен новый текст, пока мы до конца не познали старый» доктор юридических наук Елена Лукьянова, прежде чем реализовывать концепцию «мыслящей демократии», которую предлагает в своей статье «Свобода как познанная необходимость» доктор философских наук Андрей Медушевский, прежде чем придумывать схему формирования работы для «благонамеренного деспота», о котором рассказывает в своей статье «О конституции, мыслящей демократии и заветах дедушки Ленина» Юрий Фогельсон, прежде чем формировать рабочую группу по выработке поправок к действующей Конституции, о которой пишет в своей статье «Конституция o muerte?» Артур Кроитор, нам необходимо в первую очередь найти, определить, понять и сформулировать настоящие конституирующие принципы и сделать их основой, фундаментом, каркасом, цементом, источником энергии и направляющей силой нашей Конституции. Именно это и ничто иное должно быть первым шагом создания нашего гражданского общества, его Конституции и конституционного государства в целом. Если мы пропустим этот шаг, не поймем его основополагающего значения, не уделим ему должного внимания или заполним его ложными понятиями, мы так же, как и в 90-х, построим общественно-политическое здание без фундамента, каркаса и цемента, вследствие чего оно сразу же рухнет под любым, даже самым слабым натиском.

Я призываю всех образованных людей в России понять то, о чем я сейчас говорю.

P.S. Очень часто в социальных сетях обсуждается вопрос, чего боится нынешняя власть. Одни говорят, что власть боится Запада, другие утверждают, что власть боится кризиса, третьи уверены, что реальную угрозу власти представляют Ходорковский и Навальный. Мое мнение, что ни Запад, ни кризис, ни Ходорковский, ни Навальный сегодня нашей власти не страшны. Единственное, чего реально боится наша власть, — это образованных, свободных, независимых, самодостаточных, уважающих себя и объединенных общими цивилизованными человеческими принципами граждан.

[Юрий Фогельсон]

https://openrussia.org/post/view/7474/
Статьи г-д Пастухова, Медушевского и Лукьяновой я читал не в порядке их публикации, а именно в той последовательности, в которой они здесь перечислены. Прочёл статью г-на Пастухова и вспомнил цитату из А.И. Герцена

«Русский, какого бы звания он ни был, обходит или нарушает закон всюду, где можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство».

Ну, думаю, и зачем Владимир Борисович свою статью на 0,5 а/л написал, если Александр Иванович задолго до него в одной фразе всё сказал? И после Александра Ивановича много ещё писали про правовой нигилизм, русскую матрицу, архетипы соборности, про жизнь по понятиям, а не по законам и проч. А почему тогда современные российские граждане всё чаще и чаще обращаются в суды? Уже и мировых судей поназначали, чтобы районных разгрузить, федеральных судей из года в год прибавляется, а граждане всё идут и идут, грузят и грузят суды своими проблемами. И вот ещё интересно, как объяснить такое простое обстоятельство: в СССР никто и никогда пешеходов на «зебре» не пропускал — они, бедолаги, стояли и ждали, пока все машины проедут. А в ПДД и тогда было написано, что пешеход на «зебре» имеет преимущество, и сейчас это же в ПДД написано. Но сейчас в Москве и в Питере почти все пропускают пешеходов на «зебре», а в маленьких городках — нет. Если мы все только по понятиям живём, то почему москвичи и питерцы вдруг стали правила соблюдать, если всю жизнь такое понятие было, чтобы стоял и ждал, пока проедут? Насчёт этих простых вещей Владимир Борисович не заморачивается.

Кроме того, Владимир Борисович ещё о свободе, равенстве и братстве нам рассказал, но всё это известный славянофил, профессор МГУ И.Д. Беляев ещё в 1888 году в своей книге написал. Дескать, для русского человека передельная община и круговая порука и были всю жизнь и свободой и равенством и братством (ну я это утрирую, конечно, — он не совсем так написал, но по смыслу похоже). Но кто, господа, помнит декабрь 1991 года — ельцинский указ о свободе торговли? Я как сейчас это вижу — дня через два вдоль Ленинского проспекта встали тётеньки и на деревянных ящичках выложили: колбаску копчёную финскую-сервелат, гречку, сгущёночку, тушёнку, сыр, который к тому времени мы уже пару лет в магазинах днём с огнём искали, шпроты рижские, лосось консервированный в собственном соку и т.д. — всё то, что мы давно уже не видели. И всё это на продажу для целей личного обогащения. А как приватизация началась в торговле, промышленности, сфере услуг, все начальники потащили к себе любимым, что у кого ближе лежало. Как вот эта вот соборность, общинность, моральные скрепы с запредельной коррупцией стыкуются — никто мне пока ещё не объяснил. Я с Еленой Анатольевной Лукьяновой согласен: « населению России коллективизм вовсе не свойственен. Это нация индивидуалистов».

Объясняет-то нам Владимир Борисович ясно что (читать умеем): ничего у нас не выйдет, пока не «отречёмся от старого мира, отряхнём его пыль с наших ног», сделаем всем 140 миллионам лоботомию и создадим новую Конституцию. Но есть одна проблема: в Институте Бурденко лоботомия стоит примерно 150 тыс. рублей, а если помножить на 140 млн, то получится 21 трлн рублей и весь резервный фонд в это ухнет, на армию ничего не останется и тут-то США нас и расчленят, нашему Мишке когти-то и повырвут. Поэтому если честно, то я так и не понял, чего в действительности хочется Владимиру Борисовичу — «конституции, то ли севрюжины с хреном».

А вот Андрей Николаевич Медушевский понял, нашёл статью г-на Пастухова «чрезвычайно интересной, но полной противоречий», но — пишет — надо ждать. Спокойнее, господа, Россия — не родина слонов. Всё то, что у нас происходит, у многих было и прошло. Или не прошло — так пройдёт. Надо, чтобы была «мыслящая демократия», а если сразу не получается, то потом получится. « Если ряд проблем не находит немедленного решения — почему бы не отложить их на будущее?» Не надо лоботомии, античеловечно это и — добавлю я от себя — дорого. Мозги со временем сами встанут на место и время само приведёт нас к «мыслящей демократии». Голосую «за» двумя руками. Только два замечания. Первое — что это за такое «мыслящая демократия»? Думаю, что-то хорошее. Каждое слово по отдельности точно хорошее. Оба слова мне нравятся, ну, значит, и вместе тоже понравятся, когда объяснят, что такое оно есть. Хотелось бы поподробнее, но если нельзя, значит, пока время не пришло. Второе — севрюжина с хреном у меня уже есть. Вопреки Гайдару, Чубайсу, Ельцину и всем этим завлабам голоштанным, благодаря Владимиру Владимировичу, Игорю Ивановичу, Вагифу Юсуфовичу, Эльвире Сахипзадовне, Алексею Леонидовичу, многим другим и, конечно, Владимиру Михайловичу (Гундяеву) с его мощной командой у меня уже есть севрюжина с хреном и фуа-гра. И поэтому я конкретно хочу мыслящую демократию. Понятно, как и всякий человек, я несовершенен и греховен до крайности. Но раз это такая хорошая вещь и у меня её нет — я её хочу. Скажите хоть, что делать-то надо, чтобы её получить? На марши миллионов я хожу, посты на «Эхе» и «Открытой России» пишу, студентов учу, но всё это не то, видимо. Как-то не видно даже и краешка этой прекрасной вещи. Как поступать, что делать, чтобы самому на неё поглядеть? Зря я, видимо, тут выступаю — сказано же, надо ждать.

И вот Елена Анатольевна, которая, похоже, так же, как и я, думает насчет лоботомии, конституции и мыслящей демократии, пишет простую вещь, которую нам ещё дедушка Ленин завещал:

« Учить, учить, учить, разъяснять, спорить, доказывать. Масштабный, но не самый сложный проект. Особенно в современных условиях, когда можно не гонять лектора с путевкой общества «Знание» живьем по городам и весям, а создать хорошо обученную сетевую структуру, оснащенную циклом блестяще подготовленных видеоуроков. И интернет, которого в России уже реально много. В общем, знаю, как сделать, поскольку думаю об этом не первый десяток лет. При наличии телеэфира, дело двинется кратно быстрее. Так что глаза боятся — руки делают».

Елена Анатольевна — я весь Ваш! Даёшь телеэфир, интернет! Видеоуроки сам своими руками буду делать. Давайте сделаем мощную команду преподов, сетевую структуру и «учить, учить, учить…». Но тут вопросы:
1) а не экстремисты ли мы, не искажаем ли Конституцию?
2) а не уклоняемся ли от уплаты налогов? Ну и что, что мы все частные лица — фактически ведь действуем совместно, по общему плану, ради общей цели, значит организация и должны платить НДС и налог на прибыль;
3) а не иностранные ли мы агенты? Ну и что, что денег никаких иностранных не получали — пока не получали, но вдруг завтра получим. Разве можем это гарантировать? Ах, валютного счёта нет — ну и что, у банка-то есть. Ах, ни у кого нет банковского счёта — как нет, а пенсию кто на сберкнижку получает? Ну, я думаю, Вы, Елена Анатольевна, и сами продолжите. То есть в современных условиях этот Ваш проект прикроют в тот самый момент, как поймут, что он начал реально работать.

Предположим, другой вариант. Вы, уважаемая Лукьянова Елена Анатольевна, стали Президентом, спикером Госдумы уговорили г-на Медушевского, все депутаты сплошь конституционные демократы с небольшой примесью коммунистов (как без них в современной России) и Владимир Вольфович для понта один, без своей команды. Но, конечно, без бюрократии, спецслужб, военных ничего не сделать. Огромная когорта грамотных и неглупых людей. И среди них, как и везде, много тех, кто любит власть, деньги и несильно заморачивается насчет средств.

И проблемы. Чечня ведь, сами понимаете, опять возбухнет. Да что Чечня, как бы весь Кавказ не рванул. Нефть только вчера была по 100, а сегодня уже по 60 и выше не будет. Монополизм даже не в экономике — в головах. Веймарский синдром. Национализм и ксенофобия стучат в 86% сердец. Репрессий ждут и хотят 53% граждан. Порядок в большой степени держится на силе и коррупции. Ну и много чего ещё, пока великий проект « учить, учить, учить…» не дал свои прекрасные плоды. Пока мы будем всех учить, бюрократия, спецслужбы, военизированные подразделения должны будут не покладая рук решать и решать проблемы и сохранять порядок. Как думаете, Елена Анатольевна, сможете Вы лично как Президент, вместе с единомышленной Вам Госдумой, в течение всего периода обучения граждан ценностям Конституции (а это ведь три-четыре поколения) контролировать эту бюрократию, спецслужбы и проч., чтобы они потихоньку власть к рукам не прибрали, опираясь на самые простые вещи? Например, Крым хотят отнять — ведь хотят же.

Я уже слышу Ваш ответ — в Европе бюрократию контролируют, и мы, конечно, сможем. Механизмы известны. Согласен, когда научим граждан, обопрёмся на них, конечно, сможем. Но пока на-по-ми-на-ю: проект « учить, учить, учить…» ещё только начат. И пока Крым для российского гражданина во много раз важнее лекций профессора Лукьяновой (извините меня за это, Елена Анатольевна, но ведь это правда).

Вернёмся к началу. Почему российские граждане, недоверие которых к российским судам зашкаливает (так показывает вся социология), всё чаще решают свои споры в судах? Парадоксально, верно? Но социологи ответили на этот вопрос. Оказывается, российские граждане совсем не правовые нигилисты и никакой русской матрицы, заставляющей людей жить не по закону, а по понятиям, нет. Российские граждане — правовые утилитаристы: для решения своих проблем они используют закон, когда им выгоднее использовать закон, и используют внезаконные методы (взятка, блат и так далее), когда выгоднее эти методы. Жизнь усложняется, и внесудебными методами решить многие проблемы становится трудно. Вот они и бегут в суд. Но и там взвешивают — что выгоднее: действовать по закону или использовать внезаконные методы. Так же ведут себя и неплохо обученные российские судьи. Формально осознавая, что их миссия — выносить решения по закону, они легко выносят незаконные решения, когда это выгоднее или когда они, например, считают закон неправильным.

Бывает, что определённое поведение втемяшено глубоко в сознание человека. Например, прикрывать рукой рот, когда чихаешь. Это называют интернализацией. Человек, принимая решение, как ему себя вести, взвешивает «за» и «против». Интернализация добавляет тяжёлую гирьку на эти весы в пользу того поведения, которое интернализовано. У европейских граждан обязанность жить по правилам (закону, конституции и т.д.) интернализована, а у наших граждан — нет. Вот и всё отличие. Поэтому европейцы нарушают закон редко, только тогда, когда на их внутренних весах обстоятельства перевешивают гирьку интернализции законного поведения. У российских граждан эта гирька отсутствует. На их внутренних весах законное поведение в принципе ничем не отличается от незаконного. Что выгоднее в данных обстоятельствах, то и перевесит.

Так сложилось исторически. Европейцы уверены в том, что право создается людьми для людей. Римское право создавали профессионалы, и Император потом штамповал, разработанные ими правила. В Средневековой Западной Европе право создавали учёные юристы в университетах, а судьи использовали созданные ими правила для решения споров, когда местных обычаев не хватало (а это было довольно часто). И только в XVI веке, когда в Западной Европе стали создаваться национальные государства, суверены стали использовать право для управления, как инструмент власти. Но за полторы тысячи лет всем западноевропейцам втемяшилось в голову, что правовые нормы должны выполняться не потому, что так велел суверен, а потому, что оно создано мудрецами, прежними и сегодняшними знатоками справедливости. Закон надо выполнять потому, что он обеспечивает справедливый порядок. Если же суверен отступает от изданного им же закона — это тиран, которого можно убить. И уже давно огромная группа людей — адвокаты, судьи, юристы компаний, правовые консультанты — из кожи вон лезут, чтобы убедить людей жить по закону, потому что для жизни по закону людям нужны юристы. И европейские граждане очень даже в этом убеждены.

В России ничего этого не было. Кода в России в конце XV века появились законы — это были правила, которые власть создала для себя, для управления людьми. Профессиональные юристы появились в России только в конце XVIII века и ни о какой справедливости Московские государи не думали. Они относились к своим подданным как к налогоплательщикам, солдатам, то есть как к средству, но не как к цели своего правления. Эта традиция сохранилась и до сегодняшнего дня. Команда Гайдара решала сложнейшую задачу перехода к рыночной экономике в условиях, когда их предшественниками все ресурсы были буквально пущены по ветру. О людях они не думали, так как считали, что находятся в цугцванге. Возможно, и так. Но результатом явилось сегодняшнее отношение людей к этим важнейшим реформам. Я не верю, что не было средства хоть как-то смягчить тот жуткий удар по сбережениям граждан, который вызвала реформа. Просто не было ни времени, ни привычки об этом думать. В декабре 2014 года Центробанк откровенно нарушил своё обещание поддерживать курс рубля в определённом валютном коридоре. Это было необходимо для того, чтобы спекулянты не лишили страну золотовалютных резервов. Но о валютных ипотечниках, которых откровенно надули, никто не подумал. У российской власти нет привычки думать о людях, когда они решают проблемы, которые, как они полагают, для страны очень важны. Неудивительно, что обязанность исполнять законы, издаваемые властью, у людей не интернализована. Они считают эти законы просто инструментом власти, которые имеют к ним лишь то отношение, что власть может их силой заставить эти законы исполнять. Ну, а тотальный контроль ведь невозможен. Значит, надо подумать, что выгоднее: заплатить штраф за езду по полосе, выделенной для городского транспорта, или опоздать на встречу. Если встреча не очень важная — можно не нарушать ПДД, а, если она важна и перевесит штраф, то ПДД будет нарушено без каких-либо сомнений.

Думаю, можно подвести предварительный итог. Идеи г-на Пастухова исходят из тезиса, который мне, и, как я понял, другим участникам этой дискуссии представляется весьма сомнительным. Наличие специальной русской матрицы, сознания, не приемлющего жизнь по правилам, а, напротив, требующего от человека жить по общинным понятиям и так далее, не подтверждено ничем, кроме рассуждений. Напротив, умение и желание российских граждан жить по закону, когда им это выгодно, но обходить закон, когда им выгодно его обойти, подтверждено фактическим материалом, социологическими исследованиями.

Идея г-на Медушевского о мыслящей демократии очень классная, но пока мне лично непонятно, о чём эта идея. Подождём, как он предлагает и « посмотрим, посмотрим — сказал старик Дракон».

Но пока мы ждём мыслящей демократии, можно, как мне представляется, пробовать вполне конкретный проект г-жи Лукьяновой: « учить, учить, учить…». Во всяком случае, он, похоже, не противоречит ничему, кроме того, что, без сомнения, будет задавлен правящей бюрократией, как только она почувствует опасность, исходящую от этого проекта.

Но тут есть два момента. Первый: целью проекта « учить, учить, учить…» должна быть интернализация одного общего для всех правила — жить по закону. Методы интернализации норм уже давно исследуются в социологии и антропологии права. Поэтому программа учения должна включать именно эти методы. Второй момент: правящая бюрократия, включая Президента, депутатов, правительство, должна быть взята на жёсткий ошейник. Она должна поддерживать в стране порядок, но не должна мешать интернализации в сознании граждан жизни по закону. Более того, все решения правящей бюрократии должны контролироваться в том смысле, что люди не должны в этих решениях быть средством — они должны быть целью. Всей душой поддерживаю апелляцию г-жи Лукьяновой к статье 18 Конституции РФ. Причём здесь не будут работать обычные в западных демократиях способы контроля власти гражданским обществом. Пока идея «жить по закону» не интернализована в правосознании граждан, правовых утилитаристов очень легко купить. Что нам и было с блеском продемонстрировано правящей у нас сегодня группой. Пока реализуется проект «учить, учить, учить…», а это период лет в 50-70, в стране должен существовать и действовать натуральный «благонамеренный деспот», о котором так много писали в Европе в XIX–ХХ веках. Он должен быть, конечно, коллегиальным, состоять из людей, в которых правило «жить по закону» глубоко интернализовано, чтобы уменьшить риск подкупа бюрократией, и должен принудительно часто ротироваться, чтобы уменьшить, как риск подкупа, так и риск узурпации власти. Полагаю, не так сложно придумать схему формирования и работы этого «деспота».

А без этого, по-моему, долго будем ждать мыслящей демократии, а дождёмся ли — Бог весть.

[Виктор Шейнис]

https://openrussia.org/post/view/9489/
Соавтор Конституции РФ в ответ политологу Владимиру Пастухову делится своими тезисами о том, как может и должен быть устроен Основной закон

Автор — народный депутат РСФСР-РФ, член Конституционной комиссии СНД в 1990-1993 годах, член Верховного совета в 1991-1993 годах, координатор секции Конституционного совещания в 1993 году. Доктор экономических наук, профессор, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН. Член Политкомитета партии «Яблоко».

Помещенная на сайте «Открытой России» первая часть статьи Владимира Пастухова «Конституция России 2.0» в неявном виде содержит ответ авторам, выступившим с комментариями по ранее опубликованной им статье на ту же тему: Елене Лукьяновой, Андрею Медушевскому и Юрию Фогельсону. Соглашаясь в основном с критическими замечаниями оппонентов Пастухова, я остановлюсь преимущественно на положениях этой второй его статьи.

Хороша или плоха Конституция–93

Всем хороша наша Конституция, утверждает В. Пастухов, одна беда: подобно красивому телефону, изготовленному стариком Хоттабычем, она не работает. Хромает, однако, само броское сравнение. Во-первых, Конституция — документ своего времени, далеко не всем хороша. Во-вторых, так ли уж она не работает? Не вернее ли сказать, что не работает она своими «вполне западными», прогрессивными и современными положениями и очень даже работает иными своими нормами? В-третьих, как и почему страна получила именно такую, на мой взгляд, глубоко противоречивую Конституцию?

В отличие от В. Пастухова, полагающего, что Конституция-93 не была вписана в социальный и культурный контекст, я думаю, что она была как раз чрезмерно «привязана к конкретным условиям места и времени». Она была не документом общественного согласия, исторического компромисса (как, к примеру, принятая в 1947 году Конституция Италии, высвобождавшейся от фашизма), а законом победителя, закрепившим победу одной из сторон в остром политическом противостоянии.

Изъяны российской Конституции

Переход к демократической ротации власти, как в странах Восточной Европы, у нас осуществить не удалось. На то были серьезные причины. Едва ли не главная из них — уж очень неприглядна была альтернатива, рисовавшаяся при смене власти: угроза иной властной монополии, чем та, от которой мы уходили. Так, во всяком случае, в глазах подавляющего большинства демократически настроенных людей того времени выглядела бы победа ГКЧП в 1991 году, национал-державников, сплотившихся вокруг руководителей Верховного Совета в 1993, и национал-коммунистического блока на выборах 1996 года. Верна ли такая оценка — вопрос дискуссионный. Но я как участник тех событий и разработки новой российской Конституции могу засвидетельствовать: конституционалисты того времени были озабочены не тем, чтобы удовлетворить властолюбие доставшегося им лидера. В сконструированной ими модели власти они видели действенный инструмент, способный защитить страну от распада и сохранить демократические преобразования перестройки и постперестройки.

Они (мы) перевыполнили свою социально-политическую задачу с лихвой. Разработали и утвердили Конституцию с существенным перевесом властных полномочий президента и сверх того — широкими возможностями их внеконституционного расширения. И с недоразвитыми парламентом, судебной системой, федерализмом — и возможностями их дальнейшего ущемления.

Дефект Конституции не в том, что она была написана без учета российского социокультурного контекста. Не в том, как в ней сформулированы основы конституционного строя, до которого мы будто бы не доросли. Не в приоритете прав и свобод человека перед государственными интересами. Не в провозглашении принципа народовластия, вроде бы исторически преждевременном. Не в прорывной главе о правах и свободах человека и гражданина. А в том, что реализация всех этих замечательных положений не гарантирована. Не гарантирована Конституцией. Не гарантирована реальным соотношением общественных сил, при котором она действует (точнее — бездействует).

Если прав В. Пастухов, то менять надо первые главы Конституции. Если верна критика Конституции с иных позиций, совершенствовать следует механизм сдержек
и противовесов, накидывать узду на российскую традицию концентрации власти
в едином центре и так далее.

Обо всем этом — чуть дальше. А пока немного об исторических превращениях, которые претерпел российский конституционализм. Ему триста лет. Два века — в идеях, замыслах, проектах. И еще больше века — в сменявших друг друга шести Конституциях (или даже семи, если считать за таковую реформу последней советской Конституции при Горбачеве). Схематически это движение — во всяком случае, до 1918 года, когда цивилизованный конституционализм потерпел историческое поражение, — можно представить как поступательное, хотя со срывами и откатами. (Правда, и в эволюции номинального советского конституционализма на протяжении 70 лет можно усмотреть продвижение от «права власти, соединенного с правом войны», к более адекватным нормам.)

В Конституции 1993 года была воскрешена структура власти, во многом сходная с нарисованной в Основных законах 1906. Круг замкнулся. Только с той разницей, что тогда Конституция была пусть неуверенным, но шагом вперед, а теперь, перешагнув через советский провал, возвращала государственно-правовую систему в России на исходный рубеж ее первой Конституции. И была шагом назад — и по отношению к замаху демократической революции 1980-1990-х годов, и по европейскому календарю.

Конституционный текст и конституционный строй

В. Пастухов разграничивает строй и текст Конституции. Верно, что в России настоящий конституционный строй (на Западе он — порождение общей, а не только политической культуры, отмечает Пастухов) никогда не существовал. Что ж, на этом направлении, как и во многом другом, мы обречены на догоняющее развитие. (Как это ни прискорбно для записных патриотов и поклонников «особого пути»). Наша история, писал Василий Ключевский, идет по нашему календарю: в каждый век отстаем от мира на сутки. Догонит ли когда-нибудь Ахиллес черепаху, бог весть. Но он то ускоряет, то замедляет бег, а порою бросается назад и в сторону.

Догоняющее развитие предполагает приближение к строю современного западного общества. Но ускоренное к нему приближение минует некоторые стадии, пройденные на Западе и оставившие важные отложения в его современном культурном контексте. Это создает напряжение, которого Запад не знал.

Опыт Запада

«Аутентичный» конституционализм Запада В. Пастухов противопоставляет «производному» — в России. Во-первых, ко всеобщему избирательному праву Запад шел постепенно. Поэтому народовластие никогда не мыслилось там как власть массы, толпы. Десятки и сотни лет совершалось превращение совокупности жителей в гражданское общество.

Во-вторых, конституционализм изначально получил государственническую прививку. Параллельно развивалась современная бюрократия. Сама государственная власть нашла высшее воплощение в «организованной бюрократии», и это было цивилизационным достижением. Доктрина конституционализма дополнялась общественным контролем над бюрократией, а не ее заменой, скажем, народным самоуправлением.

В-третьих, сильная и эффективная государственная власть была проявлением общественного прогресса. Она пришла на смену феодальному абсолютизму. Абсолютистское государство, слабое и неэффективное, выполнило все же свою миссию — переработало грубую и невежественную архаичную государственность и сформировало зачатки институтов, которые стали неотъемлемой частью заместившего ее конституционного строя.

Так, да не совсем так. Во всяком случае, не везде и не столь гладок был путь.
Никто не доказал, что инверсия — переход ко всеобщему избирательному праву параллельно или даже до становления полноценных институтов гражданского общества (а не вслед за ним) — более конфликтный и болезненный путь.
К тому же выбросов охлократии было немало и в цензовом обществе. Взять хотя бы французские революции.

Абсолютистское государство далеко не всегда и не везде было слабым и неэффективным: оно нередко довольно эффективно, в том числе и в России при Петре I, решало собственные исторические задачи. Кроме того, в большинстве случаев оно передало современному государству в наследство не только зачатки конституционных институтов, но и не искорененные рецидивы варварства. (В таком искоренении В. Пастухов усматривает историческую роль абсолютизма.)

Отдельно — вопрос о «государственничестве» западного конституционализма. Рискну утверждать, что он является столь же контргосударственным хотя бы потому, что включает контроль общества над государственными структурами как альфу и омегу строя, что справедливо отмечает В. Пастухов. Но развитый механизм общественного контроля — независимые СМИ, НКО и т. д. — располагается вне государства, ограничивает возможности применения его рычагов принуждения. И не сводится современное государство к «организованной бюрократии». Бюрократия — нарост, часто паразитический, на государственных институтах, которые выстраиваются как система сдержек и противовесов при разделении ветвей власти.

В некоторых странах Запада в первой половине ХХ века происходили рецидивные вспышки самого оголтелого варварства. И прошли эти страны, по словам Августа фон Хайека, свою «дорогу к рабству» именно из-за дефицита «здравого презрения и нелюбви к власти». Закономерны поэтому антигосударственные, антибюрократические склонения в современных западных обществах. Общественно признанным становится лишь ограниченное, условное, основанное на контроле и информированности доверие к государству. Во второй половине ХХ века десакрализация государства стала, справедливо подчеркивает А. Оболонский, одним из главных социальных изобретений человечества.

Продвижение российского конституционализма

Уникальность и устойчивость «русской культурной матрицы», силу ее противостояния внешним влияниям, неспособность интегрировать универсальные конституционные ценности, что отмечали оппоненты В. Пастухова, не следует преувеличивать.

Важное отличие русского культурного контекста от западного В. Пастухов видит в том, что он «скорее демократичен, чем либерален», и доказательство тому усматривает в «настоящем культе народа». Отсюда — «точкой, вокруг которой вращалась русская конституционная мысль, всегда оставались права человека». Здесь необходимо внести некоторые уточнения.

Во-первых, русский культурный строй долгое время не был ни демократическим, не либеральным. Не стал он таким и поныне. Во-вторых, «культ народа» в русской общественной мысли (который трудно разглядеть ранее ХIХ века) занимает своеобразное место.

Действительная озабоченность интересами народа, равно как и предпочтение народной «правды» в противовес праву, восходящие к народнической и анархистской традиции, возникли в стороне от идеологии и практики конституционализма.

Концепция прав человека и в Россию, и на Запад пришла сравнительно поздно. Критика угнетенного и приниженного состояния крестьянства — большинства русского народа — возникла как реакция просвещенной части общества на социальную архаику средневекового крепостного права. В конституционном дискурсе эта проблематика занимала относительно скромное место. В официальной же доктрине «народность» в духе Уварова и Победоносцева была противопоставлена конституционализму и притязаниям интеллигентского меньшинства на участие в решении общественных дел. Между тем именно эти притязания, получившие институциональную реализацию в учреждениях времени Великих реформ Александра II, стояли у истоков русского конституционализма, его теории и практики.

В русском конституционализме и культурно-исторической традиции вообще присутствовали не только отторжение от Запада и некритическое восприятие приходивших оттуда веяний. В конце ХIХ — начале ХХ века на научной и общественной арене заявила о себе блестящая когорта русских правоведов. Обобщив опыт мировых преобразований, они выдвинули концепцию правового государства. Вовсе не отвергая роль государства как такового, они разрабатывали теорию, отвечавшую задачам модернизации русского общества и перехода к конституционному строю. Оригинальные конституционные проекты русских либералов были ориентированы на эволюционный путь развития, на совмещение сильной исполнительной власти и развитого народного представительства как важнейшего элемента социального контроля, на ограничение царской власти и произвола вороватой и дисфункциональной русской бюрократии. Важные элементы их проектов были в известной мере воспроизведены в Основных законах 1906 года.

Законы эти («Конституция Николая II») в истории русского конституционализма были шагом не менее значимым, чем отмена крепостного права. Они — при всей их ограниченности и зарезервированных за самодержавием прерогативах — отразили глубокие изменения, которые претерпел к началу ХХ века социокультурный строй российского общества под воздействием крестьянской, земской и иных реформ.

Надо было идти дальше, обратить новые установления в инструмент дальнейших преобразований. Но исторический компромисс, юридической основой которого

могла стать Конституция, как известно, не состоялся.
Мы, следуя логике детерминизма, думается, не сумели адекватно оценить трагический выбор неверного пути на развилке, к которой Россия подошла в начале ХХ века — едва ли не самой важной в ее новой истории. Императорский двор и правящая бюрократия оказались неспособными не только своевременно действовать, повести политическую игру на опережение событий, но даже осознать приближение катастрофы. Вместо того, чтобы ринуться в военную авантюру 1914 года, следовало сделать как минимум две вещи: ослабить социальное напряжение в деревне и разделить власть с дееспособным парламентом, который был бы в состоянии воспринимать и транслировать запросы общества. Общие рассуждения об извечных будто бы качествах российского традиционалистского «софта», препятствовавших продвижению по конституционному пути, нимало не помогают оценить упущенные возможности промелькнувшего было исторического момента.

Конституция в России не была преждевременной — она запоздала. Дождались революции, которая обесценила уступки, на которые, сцепив зубы, ковыляя и каждый раз прикидывая, как бы не отдать лишнего, пошли было царь и его правительство. И тогда в конституционном развитии России наступил провал в семь десятилетий.

Что же дальше?

Нужна ли нам новая Конституция? — В. Пастухов уточняет вопрос: нужен ли России новый конституционный текст? И дает на него ответ: «Судьбу нынешнего конституционного текста нужно решать по-разному в зависимости от политического контекста». С этим следует согласиться. Что действительно необходимо России, так это иной конституционный строй. Но его формирование (перекодировка традиции) — длительный и сложный процесс, продвижение которого лишь в небольшой степени зависит от замены текста. Можно допустить, что работа над новым текстом могла бы стать триггером возобновления конституционного процесса. Но вот послужит ли сейчас это занятие стержнем, вокруг которого «начала бы складываться кристаллическая решетка нового конституционного политического строя», — под большим вопросом.

На вопрос, желательно ли вынести работу над новым текстом на уровень существующих государственных законотворческих структур незамедлительно, следует дать категорически отрицательный ответ. Правда, будет ли это сделано в ближайшее время, от нас (то есть от участников данной дискуссии и вообще от демократически ориентированных и сознающих собственную ответственность экспертов), к сожалению, при нынешних условиях не зависит. Но на опасность того, что существующий режим решит вдруг заняться заменой или перекройкой действующей Конституции, надо смотреть открытыми глазами. Инициативы, которые как из рога изобилия сыплются из нашей «бесподобной палаты», не оставляют сомнений в том, что жертвой такой суеты могут стать как раз главные достижения конституционалистов 90-х годов.

Хотя структура и распределение полномочий органов государственной власти в существующей Конституции нуждаются в основательном пересмотре, приходится согласиться с тем, что ее правовой потенциал не исчерпан. То есть глубокая политическая реформа может быть проведена и при сохранении данного конституционного текста — хватило бы у ее сторонников сил.

Исследование конституционной истории России привело меня к непреложному заключению: в континууме власть (политическая система) — закон (Конституция) первичным и определяющим всегда была власть.

Исходя из разных соображений, под давлением или по произвольному выбору власть вводила или изменяла Конституцию. Но никогда ни одна Конституция не сдерживала власть, когда та действовала в нарушение конституционных норм. (В. Шейнис. Власть и закон. Политика и конституции России в ХХ-ХХI веках. М., «Мысль», 2014.) А чтобы переформатировать власть, переориентировать ее практическую деятельность, в чем я согласен с В. Пастуховым, надо заниматься не столько модернизацией политических институтов (тем более — на бумаге), сколько модернизацией политического сознания (и поведения!) общества, проращивания его гражданских структур. А это длительный, сложный и не приносящий видимых плодов процесс. Он существенно осложнен и затруднен реакционной политической контрреформой, которую проводит власть начиная с 2012 года, и затянувшимся амоком «крымнашизма», в который впало российское общество после 2014-го.

Постановка этой — главной — задачи, к решению которой мы даже не знаем, как подступиться, нисколько не умаляет целесообразность и полезность экспертной, академической работы над конституционным проектом. Надо лишь отдавать себе отчет в ее вспомогательной, резервной роли. И важно при этом не воображать, что она начинается с чистого листа. Стадия дискуссии на уровне общих понятий в основном уже пройдена. Призывы развернуть дискуссию вообще подобны толчению воды в ступе.

Мы поразительно небрежны и нерачительны по отношению к уже проделанной работе специалистов. В числе имеющихся наработок в первую очередь следует указать на исследовательский проект, осуществленный и представленный группой экспертов под руководством А. Н. Медушевского в 2011-2014 годах, проект новой Конституции России (18 глав, 201 статья), подготовленный творческим коллективом студентов под руководством М. А. Краснова и С. В. Василенко и заявленный в 2012 году, и проект группы петербургских «яблочников», опубликованный в 2010 году. В идеале их (а возможно, и некоторые другие проекты) следовало бы сопоставить, обсудить и попытаться выйти на синтетический текст (хотя бы с вариантами по спорным нормам) от имени широкого круга экспертов. Так работали Конституционная комиссия и Конституционное совещание в начале 90-х годов. Только теперь этим пришлось бы заняться на инициативной основе и на общественных началах.

Мне грезится, что когда-нибудь примерно такую работу завершат структуры демократически избранного Учредительного собрания. Но вот уж этим следует заняться незамедлительно нам.

И приходится положиться в том на энтузиазм общественников, сознающих, что работать приходится в заведомо неправовой политической ситуации. И отдающих отчет в том, что силы, стремящиеся привести Россию к конституционному строю, унизительно слабы — слабее, чем на старте нашего последнего конституционного перехода на рубеже 80-90-х годов. Но — глаза боятся, а руки делают.

[Юрий Фогельсон]

https://openrussia.org/post/view/11495/
23 декабря

Мощное программное заявление М.Б. Ходорковского сияющим венцом воспарило над дискуссией о необходимости новой Конституции, которая давно идёт на площадке Открытой России.

Даёшь парламентскую республику! Даёшь самозащиту Конституции! Даёшь право народа на восстание!
Да, кто же восставать-то будет, Михаил Борисович?

«Когда в России наконец сменится власть…» …люди-то останутся теми же.

Эти люди, среди которых мы живём, пишут доносы на соседей и друзей. Матери солдат боятся говорить о гибели своих детей на преступной войне, как бы чего не вышло.

Боятся даже похоронить их по-человечески. Ради сохранения места работы жёны фактически предают своих мужей, попавших в тяжёлую передрягу. Конкурсы в налоговые, таможенные, полицейские вузы зашкаливают, и абитуриенты на вопрос, что хорошего они там нашли, не стесняясь отвечают: побочные доходы. Людей начали вполне легально и вполне бесстыдно грабить на дорогах. Они было возбухли — им быстро кинули подачку, и всё утихло.
Мы имеем дело с обществом, в котором всего-то 160 лет назад примерно 85% населения были рабами. Их освободили, но они не умели распорядиться своей свободой, не верили государству, законам, и довольно быстро нашлась группа негодяев, жаждавших власти и готовых ради власти на всё. Они легко убедили этих бывших рабов в пагубности западных ценностей свободных людей и жизни по законам. А тех, кого не смогли убедить, выслали или убили. Остальные опять оказались в рабстве, и в стране в течение восьмидесяти лет последовательно и целенаправленно изничтожались ценности свободного и ответственного человека и столь же последовательно культивировалась психология рабов. А вместе с ней росли недоверие к государству, законам, вера в доброго царя и злокозненных бояр.
В начале 90-х всё повторилось. Рабов опять освободили, и они снова не смогли распорядиться свободой. Как и тогда, нашлась группа жаждавших власти негодяев, убедивших уже новых бывших рабов в ненужности западных ценностей свободного человека, живущего по законам, по Конституции. И те же 85% из них снова стали рабами. И снова власть тратит огромные средства на поддержание психологии рабства.

«Когда в России наконец сменится власть…» …через некоторое время снова всё повторится. Нет никаких резонов для другого вывода. Режим, конечно, сменится, но обязательно опять найдутся негодяи, готовые использовать тяжёлую болезнь общества для личного обогащения, для создания деспотической системы личной власти. Независимо от текста Конституции. Они будут опираться на психологию рабов. Они убедят их. Может быть, они вообще положат х...р на Конституцию, может быть, подделают её под себя. Технически всё это несложно; текст — это всего лишь текст.

В Конституции Украины не было права народа на восстание против коррумпированного режима, но люди восстали.

В Magna Carta нет никакого права английского народа на восстание, но английский парламент в 1649 году казнил короля.
Во Франции президент имеет по Конституции куда больше полномочий, чем наш, однако он реально ограничен в своих возможностях.
В Германии парламентская республика, но канцлер имеет большие возможности для принятия важных решений. И, заметим, нынешний канцлер работает в этой должности третий срок подряд и мир не переворачивается.

История показывает, что имеются два важных фактора, которые позволяют конституционному режиму правления быть устойчивым: либо наличие в стране силы, которой есть, что реально противопоставить правящей элите, либо внутренняя потребность значительного числа граждан контролировать власть.

Если хоть один из этих факторов имеется в наличии, конституционный режим правления может устоять; если нет ни одного — он сваливается в деспотию. Это как раз о нас. Люди в России не привыкли и, главное, не хотят контролировать власть. Им удобнее ругать её ругательски за кумовство и коррупцию, но контролировать... Ни Боже упаси! Ведь тогда и отвечать за всё надо. И в стране пока нет реальной силы, способной противопоставить власти хоть что-либо существенное, кроме давно известных всем теорий.

Полагаю, очевидно, что это совершенно не зависит от текста Конституции. Людей нашей страны легко убедить в том, что на Конституцию можно плюнуть и растереть, независимо от того, что в ней написано. Можно плюнуть ради присоединения Крыма. Можно плюнуть ради отлова и нейтрализации «пятой колонны». Можно плюнуть ради наших исконных (или посконных — Бог его знает) ценностей (не вдаваясь в подробности их содержания). Много ради чего можно плюнуть. Людей, для которых жизнь по закону не является моральным императивом, легко убедить в том, что закон не так важен, как, например, ракеты.

Мой главный тезис в том, что текст Конституции здесь ни при чём. Её не менять надо вместе с режимом, а всемерно защищать, но не от власти, а от того агрессивно-послушного подавляющего большинства, которое сложилось у нас в стране и, манипулируя которым, можно добиваться чего угодно.

Демократическим, между прочим, путём. Принять Конституцию президентской республики — пожалуйста. Учредить парламентскую республику — нет проблем. Вообще выкинуть Конституцию на помойку, без неё проще — с охотой и удовольствием. В такой ситуации защиту Конституции с помощью её текста организовать невозможно, и не может быть никакой «самозащиты» в тексте Конституции. Именно поэтому менять существующий текст бессмысленно. Это лишь добавит аргументов против смены власти: вот видите — мы за Конституцию, а они хотят её разрушить, разрушить с таким трудом выстраданную стабильность и далее известные мантры.

Можно ли вообще как-то защитить законность и конституционное правление в такой ситуации — большой вопрос. Причём защита должна быть организована вдолгую, так как изменение архетипов правосознания людей — не быстрое дело. Насколько я понимаю, никто раньше с подобными задачами дела не имел, и готовых решений нет. Подобные общества формально свободных людей с моралью и правосознанием рабов, конечно, встречались и раньше. Они менялись долго и постепенно, долго и постепенно вопреки власти в обществах росли силы, общества шли к демократическому конституционному правлению. Однако же г-н Ходорковский ставит задачу по-иному: создать в нашем обществе устойчивое конституционное правление не постепенно, а сразу, так ведь? Я, между прочим, поддерживаю такую постановку задачи, хотя она и сложна для решения и готовых инструментов нет.

Ну, а как же широко рекламируемое изменение структуры власти с президентской на парламентскую; разве это не инструмент? Тут у меня вопрос: на чем основано предположение, что при парламентской структуре власти сложнее манипулировать а. п. большинством при отсутствии в обществе альтернативной политической силы с реальным, а не только парламентским влиянием на власть? На хорошо зарекомендовавшей себя теории? Нет такой теории для ситуации отсутствия альтернативных политических сил и наличия а. п. большинства. На опыте? Нет такого опыта для подобной ситуации. Напротив, есть опыт Учредительного собрания 1917 года, которое было легко разогнано, и люди не поднялись как один на его защиту, а имевшиеся в обществе силы были слабы и разрозненны. Так на чём же? Скажу на чём — на чужом опыте и умозрительных размышлениях, на так называемом здравом смысле. В данном случае это плохой помощник. В условиях громадной неопределённости в социальном, экономическом и политическом ландшафтах России чужой опыт и здравый смысл не обладают предсказательной силой, хотя, возможно, обладают объяснительной.

В условиях подобной неопределённости если что и менять, то хотя бы с некоторой уверенностью в успехе. Иначе лучше сохранять то, что есть, и не увеличивать неопределённость.

Мой пост назван «В защиту действующей Конституции». Давайте подумаем, а что в ней такого плохого, что от этого надо избавляться? Я много всего читал про это, но пока из серьёзных аргументов видел только один. М.А. Краснов и И.Г. Шаблинский вполне чётко показали, что в нашей Конституции легальный статус президента описан так, что это должностное лицо, кто бы им ни был, «притягивает к себе полномочия» (это выражение взято из работ Краснова и Шаблинского). Т.е., как только обнаруживается, что какой-то важный жизненный вопрос некому решать — никому не предоставлено таких полномочий, — Конституция не только позволяет, но и подталкивает к возложению этих полномочий на президента.
Все остальные проблемы нашей Конституции я бы назвал техническими. Их легко устранить толкованием Конституции.
Введение парламентской республики по сути и предлагается для устранения этой единственной проблемы, выявленной Красновым и Шаблинским.
В остальном-то Конституция совсем не плоха. Её бы ещё бы да выполнять бы.

Результат замены президентской структуры власти парламентской, как мы уже видели, весьма сомнителен, если вообще он будет.
Я совершенно согласен с Е.А. Лукьяновой в том, что Конституцию менять не следует. Вряд ли это приведёт к чему-то нужному и полезному.
Но вот в вопросе о средствах, которыми можно преодолеть существующую в стране ситуацию, создать устойчивый режим конституционного правления не за столетия, а за несколько лет, предотвратить очередное сваливание страны в деспотию, я не согласен ни с Е.А. Лукьяновой, ни с М.Б. Ходорковским.
Об этом в следующем посте.