*315. О начальственном законотворчестве

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2015/49/o-faktah-i-ideologii/
30 ноя 2015

Прежде говаривали, что факты — упрямая вещь

Сейчас так не скажешь. Факты не только утратили былое упрямство, они и существуют-то теперь словно бочком, по краешку. Первое, буквально первое, что приходит в голову при всяком новом известии, это подозрение: не фейк ли? не выворочено ли действительное событие наизнанку? И даже если все заинтересованные стороны новость подтвердят, тень подозрения остаётся: а всё ли об этой новости мы узнали? Наверняка к ней есть секретное приложение, совершенно меняющее весь её смысл! И ведь частенько такое приложение невдолге и находится… Уж если что и вправду упрямая вещь, так это идеология; убеждения и предубеждения, которым нет ни малейшего дела до фактов, идущих с ними вразрез. Так, в сущности, было всегда, но в наши дни это стало слишком очевидным.

Скажем, случилась недавно встреча главы Банка России с «узким кругом крупных банкиров». Банкиры, среди прочего, просили несколько отсрочить внедрение стандартов регулирования «Базель III», но г-жа Набиуллина с ними не согласилась: «Это позитивно скажется на рейтингах и позволит банкам привлекать займы на внешних рынках», — заверила она собеседников (цитирую по «Коммерсанту»). Что отечественные банки не могут брать займы на внешних рынках из-за введённых против России санкций, общеизвестный факт. Что эти санкции в обозримом будущем (уж во всяком-то случае в течение того срока, на который банкиры просили отсрочку) не будут отменены, и «Базель III» поможет как мёртвому припарки — тоже факт. Но приход иностранных денег как главная, если не единственная надежда на развитие страны, но святой долг ради этой надежды шаг в шаг следовать западным стандартам — искренние и глубокие убеждения председателя ЦБ. Там же, где решения диктует идеология, никакие факты ничего изменить не могут.

Да ведь и время дискуссий прошло — это тоже фактам не на пользу. Пока вы с оппонентом надеялись переубедить друг друга, вам приходилось относиться к указываемым в споре фактам с известным уважением: вы предлагали им свою трактовку, вы их дополняли или критиковали. Но надежд переубедить оппонента уже нет ни у кого: лагеря вполне очерчены, прозелитизм со всех сторон угас, все готовы разговаривать лишь со своими единомышленниками — или, во всяком случае, с людьми, разделяющими их базовые принципы. Оно и естественно: уже началось. А потому стремиться учитывать ту самую «неприятную правду» дураков больше нет, и если факт противоречит убеждениям субъекта, он его просто не замечает. Часто бывает видно, что не замечает искренне. Это скверно, но выносимо в сфере взаимных оценок (взаимного поношения) — и совершенно никуда не годно, когда требуется затронуть сферу действия. Можно с разных позиций и с любым градусом эмоций одобрять и порицать действия российской стороны в крымском, новороссийском, сирийском, а теперь уже и в турецком вопросе. Аргументы сыщутся подо всё (тем более что несогласные их всё равно слушать не станут), а свобода мысли и слова гарантируется Конституцией. Трудности начинаются дальше, на вопросе: делать-то теперь что? Власть если и не всегда говорит, что надо делать, то всегда волей-неволей что-либо делает — это понятно. Оппоненты её бранят — это тоже понятно. А вот что надо делать, по мнению оппонентов, — непонятно совсем.

Часто приходится читать, что все вообще внешние действия России суть попытка отвлечь граждан от внутренних проблем и (или) личные авантюры президента Путина. Мысль, что никаких внеположных России событий, требующих её реакции, за последние годы не случилось, свидетельствует, конечно, о невероятной интеллектуальной мощи, но на вопрос что делать ничуть не отвечает. Вопрос-то внеоценочный. Россия ли права, Запад виноват — Запад ли прав, Россия виновата — шаги обеих сторон, приведшие к невиданной более полувека конфронтации, уже случились. Это вам не шахматы на бульварной скамейке: вернуть пешки и фигуры к позиции 2013 года уже не выйдет, сама доска с тех пор поменялась. Это факт — и как дальше с таким фактом быть? Ни намёка на ответ от либеральной, по самоназванию, оппозиции — нет.

Кудрин на прошлых выходных собирал Общероссийский гражданский форум. О политике там говорилось довольно много, потому что о ней можно говорить что угодно. Об экономике говорилось мало, потому что сказать оказалось нечего. Ведь Кудрин, самый статусный экономист либералов, — человек, в сущности, простой. Как некогда говорилось, что «Сталин — это Ленин сегодня», так Кудрин — это Силуанов вчера. Что он говорил на ОГФ? Что говорил всегда — и что говорит нынешний Минфин. Что надо экономить на пенсиях за счёт увеличения пенсионного возраста; что увеличение денежной массы — табу; что надо использовать ВТО и прочие международные институты как источник лучших практик; что «требуется открытие границ, усиление взаимодействия со всем миром. Все остальное отдаляет нас от верного пути». Всё чудесно, но как же быть с санкциями? Как прикажете через них открывать границы и усиливать взаимодействие? А они, эти санкции, на жизни нынешнего поколения политиков никуда не денутся. Вспомним поправку Джексона—Вэника: американцы ввели эту дискриминационную меру против нас в 1974 году в наказание за то, что СССР не выпускал евреев в Израиль. Её отменили только в 2012-м — через двадцать лет после того, как не стало СССР и все, хоть евреи, хоть неевреи, смогли свободно ездить по свету. Так же будет и теперь.

Факты требуют признать катастрофичность последствий разгрома тирана Саддама и тирана Каддафи, проведённого под самыми либеральными лозунгами, и сделать из неё азбучно простые выводы. Факты требуют менять нашу экономическую и, в частности, денежную политику, построенную в расчёте на пребывание скромным уголком дружелюбного к нам мира — прежде всего западного. Но как же можно признать хотя бы неполную адекватность вашингтонского консенсуса? Признать, что под лозунгами демократии и свободы может произойти что-то дурное? Ну, значит, и чёрт с ними, с фактами. А альтернативы текущей экономполитике, предлагаемые кем-либо, кроме системных либералов, у нас, как известно, всерьёз и не рассматриваются.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2015/50/o-dalnobojschikah/
07 дек 2015

Они собирались перекрывать своими фурами важнейшие магистрали Москвы в тот день, когда мы сдаём журнал, — 4 декабря

Утром сообщили, что перенесли акцию на два дня, на 6 декабря. Не знаю, случится ли что-нибудь в воскресенье (надеюсь, что нет), но скандал и без этой ударной акции вышел уже слишком громкий для своего повода — и, увы, огорчительно типичный. Хотя введение платности проезда большегрузных автомобилей по федеральным дорогам правильно по сути, оно проведено правительством с такой фирменной грацией и так изумительно вовремя, что скандал был гарантирован. Его можно было быстро купировать широким освещением разногласий с недовольными дальнобойщиками и признанием очевидных ошибок. Но, категорически не желая — тоже фирменная черта — свои ошибки признавать, власть не допустила развернувшиеся в половине страны протесты в федеральные медиа, что дало несистемной оппозиции прекрасные основания выдавать эти протесты за политические. А это слово — никак не воробей. Тут же выискался провластный оратор, углядевший в действиях дальнобойщиков происки госдепа и пятой колонны — и всё заверте… А зря.

Сначала всё-таки по сути. Большегрузы действительно серьёзно разрушают дорожное полотно, и в иных неглупых странах плату за каждый километр с них берут. Более того, автоперевозки у нас в некотором смысле гипертрофированы: у нас возят по шоссе и то, что во всём мире возят только по рельсам или по воде (например, щебень и песок на большие расстояния); а это — повод для аккуратного дестимулирования. В этом смысле принятая мера лежит в правильном русле: новые платежи мало скажутся на стоимости перевозки сравнительно дорогих товаров, но заметно удорожат дальние рейсы с лесом или бетонными плитами. Вопрос, насколько эта мера аккуратна. Я даже не о том, что по уму нельзя было её вводить до отмены транспортного налога, я всего лишь о параметрах. Может быть, у правительства есть расчёты и ущерба полотну дороги, и влияния вводимой оплаты на состояние отрасли автоперевозок, на состояние обслуживаемых отраслей, на динамику цен — да хоть на что-нибудь! — но их ни разу публике не показывали. А больше похоже, что никаких расчётов просто нет. Судите сами: тариф поначалу был установлен на уровне 3,5 руб./км. Потом в течение шести месяцев он трижды изменялся: сначала чуть вверх, до 3,73, потом чуть вниз, до 3,06 — и через пару недель сразу пополам, до 1,53 руб./км. И это ещё что… Размер штрафа за проезд без оплаты уменьшен против первоначально объявленного в сто раз для юридических лиц и в десять — для физических. Делают так люди, которые хоть что-то серьёзно сосчитали?

Хотя нет, что-то они, возможно, и считали — например, затраты на разработку и внедрение этой самой системы «Платон»; ведь платежи должны, помимо прочего, их покрывать. Но по этой части вопросов не меньше. Почему государство не нашло денег на создание системы, а поручило его концессионеру, тут же получившему деньги в квазигосударственном банке? Почему концессионное соглашение было заключено без конкурса? Глава «Ростеха» Чемезов предложил «из соображений нацбезопасности» делать эту систему без импортных комплектующих и софта. Допустим (хотя зачем тут секретность, поймёт не каждый); но и так — почему без конкурса? Сколько казна переплатит за секретность, десять процентов или девяносто? Почему внеконкурсный победитель не изготовил достаточного количества бортовых устройств для большегрузов и не обеспечил устойчивой работы интернет-портала для оплаты проезда машинам без этих устройств? Почему система не была обкатана в тестовом режиме? Самое грустное, что все эти вопросы до оскомины типичны: их можно было, например, почти буква в букву повторить по поводу системы ЕГАИС в 2006 году, когда она в первый раз на ровном месте поставила на уши алкогольный рынок, их можно повторить про неё сейчас, когда она готовится свой подвиг повторить.

Дело знакомое.

Конечно, урона дальнобойщикам внедрение «Платона» нанести не должно — с формальной точки зрения. Новые платежи автоматически относятся на себестоимость; их оплатит заказчик перевозки, а заказчику — потребитель товара. В конечном итоге — мы с вами. Но это формально. А на деле проблем не будет только у крупных перевозчиков, работающих полностью в белую. Хозяин одной фуры, он же водитель, крепко попал. Как минимум, из-за предоплаты: у него нет свободных денег и он не всегда знает наперёд свои маршруты. Почему нельзя, как у телефонных компаний, наряду с предоплатой «Платону» допустить и постоплату, неясно. Но не это главное. Главное, что новая система затрудняет или вообще перекрывает разнообразные серые схемы, широко применяемые в этой сфере (схемы вполне легальные, но плохо отрегулированные законом). Полностью выплачивать все налоги, с точки зрения мытарей, да при этом ещё и выживать — роскошь, в малом и среднем бизнесе доступная отнюдь не всем. Наложившись на кризис, сокративший общий объём перевозок, «Платон» лишает средств к существованию мелких перевозчиков, а уж скольких — тысячи или десятки тысяч, никто вам точно не скажет. Почему с этим делом надо так страшно торопиться — великая тайна. Нашему правительству всё время говорят, что в кризис налоги (и квазиналоги) повышать нельзя, а оно всё не верит. Сами же утверждают, что кризис скоро кончится, уже вот-вот; так подождали бы чуточку! Нет.

По суетливости, с которой правительство меняло все параметры «Платона», легко понять, как мало там думают даже о ближайших последствиях своих шагов. Что кому-то может стать больно, смекают лишь когда внизу заорут, причём заорут громко. А не заорут, так и ладно. Скажем, только что подписано постановление правительства о снижении на три процента величины прожиточного минимума — в связи со «снижением стоимости продуктов питания в составе величины прожиточного минимума». Угу. При официальной продовольственной инфляции в десять процентов. Кабы это касалось дальнобойщиков, они бы сговорились по своим рациям и возбухли. Но дальнобойщики были заняты — вот никто и не заметил.

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2016/01/o-telenovostyah/
21 дек 2015

Опубликованы результаты очередного опроса «Левада-центра» о выборе новостных источников и степени доверия к ним. Естественно, наибольшая доля респондентов по-прежнему узнаёт новости страны и мира из телепередач: 85% — при 90% годом раньше и 88% в позапрошлом году

При этом люди меньше прежнего доверяют освещению новостей в «ящике». Если в 2009 году ТВ-новостям верили больше других источников 79% опрошенных, в 2013–2014 годах около половины, то теперь — 41%. Тут стоило бы задать два равно интересных вопроса: что отвращает публику в теленовостях — и куда перетекает её доверие.

Я-то сам теленовостей не люблю, смотрю их нечасто и вполглаза: очень уж они медленные. Сведения, занимающие там битых четверть часа, в текстовом виде подробно проглядишь за минуту, а если в неважных для тебя сюжетах ограничиться заголовком, так и того быстрее; понадобится «картинка», что на самом-то деле бывает редко, — найдёшь. Но это, видимо, профессиональная деформация; большинству людей незачем по ноздри лезть в информационные потоки, и аккуратно упакованные наборы теленовостей должны вполне удовлетворять их интерес к текущим событиям. Так, собственно, и происходит, причём не только у нас. Скажем, и у американцев среди взрослых пользователей интернета основным источником новостей телевидение называют 57%, а интернет — лишь 22%. Тем важнее понять, почему наши сограждане перестают доверять теленовостям.

Уже многократно прозвучавший ответ: из-за назойливой пропаганды — не кажется достаточно убедительным. Отвернуться от теленовостей, обнаружив в них пропаганду, — это как обидеться на автомобиль за наличие в нём мотора. Любой профессиональный канал строит новостные выпуски на твёрдом идеологическом фундаменте, а уж называть это пропагандой или верностью таким-то и таким-то ценностям — второй вопрос. Тот, кто для меня разведчик, для тебя — шпион, и наоборот. Посмотрите новости хоть CNN, хоть Fox — много вы там найдёте «альтернативных точек зрения»? Гораздо меньше, чем на наших федеральных каналах. Другое дело, что подчёркнуто агрессивный стиль подачи материала, в последнее время вошедший в моду на отечественном ТВ и проникший в новостные передачи, выглядит в этом смысле много подозрительнее беспристрастных по тону передач, например, BBC (где, впрочем, тоже не часто сыщешь «другую точку зрения»). Но наугад, без дополнительных исследований, едва ли можно с уверенностью судить, добавляет такая напористость «ящика» доверия зрителей или убавляет.

Прежде чем предложить свою гипотезу о причинах утраты доверия, позволю себе поделиться наблюдением. В тот день, когда были обнародованы результаты опроса, в новостных выпусках наших каналов на виднейшем месте был видеоролик ссоры между Аваковым и Саакашвили в присутствии Порошенко. Где-то этот сюжет даже прошёл первым, где-то вторым — важная же новость! А чего не было в этих выпусках? Да много чего не было; в частности — развития истории с главой Банка России. Днём, кажется, раньше г-жа Набиуллина публично заявила, что народу не следует волноваться по поводу колебаний валютного курса, поскольку он получает зарплату в рублях и тратит в рублях же. Спору нет, эти слова можно аккуратно прокомментировать так, чтобы они перестали казаться прямой ложью, но без комментариев обыватель скорее воспримет их именно как прямую и обидную ложь — что у всех на глазах и происходило; как в жизни, так и в соцсетях. В любой стране с развитыми медиа подобное заявление вызвало бы бурю; сторонники и противники главы нацбанка долго и разными голосами рассказывали бы из каждого утюга о доле импортных товаров на полках, об официальных размерах инфляции, о её размерах в глазах рядовых граждан и так далее. Наши телеканалы выступления г-жи Набиуллиной не комментировали никак. И в тот день, о котором идёт речь, про главу ЦБ теленовости не вспомнили. А могли бы. Например, потому, что в этот день «КП» прямо потребовала её (а равно министров Силуанова и Улюкаева) немедленной отставки. Что, это не новость для больших телеканалов? правда? Значит, как два никому здесь давно не интересных малоприятных господина препираются по-русски, кто из них больший украинец, это новость, да наиважнейшая. А как чуть ли не самая тиражная газета в стране, причём газета подчёркнуто провластная, требует отставки всей экономической верхушки, это вообще никакая не новость, и говорить о ней незачем.

Вот тут, по-моему, и кроется ответ. Журналистика добивается доверия аудитории своим особым способом. Коротко, то есть предельно упрощённо говоря, учёный убеждает нас, обращаясь к нашему разуму, художник — апеллируя к нашим эмоциям, а медиа — в первую очередь отсылкой к общей системе ценностей, единому с читателем или зрителем взгляду на мир. Конечно, в фактах врать нельзя; но прежде, а часто и вместо оценки фактов публика верит представителю нашей загибающейся профессии потому, что слышит в его заметке или в его сюжете старинное: «Мы с вами одной крови, вы и я». Так вот, взгляд на мир, при котором третьесортный киевский скандал оказывается неизмеримо важнее яркого спора по вопросу, касающегося всех до единого жителей страны, по вопросу, чреватому новым расколом в обществе, — слишком уж радикально не совпадает со взглядами обывателя. А раз не совпадает, доверие и уходит. Не может не уйти.

Что же касается вопроса, куда утрачиваемое теленовостями доверие перетекает, то ответ, кажется, совсем прост: никуда. Напомню: за последний год доля респондентов, более всего доверяющих теленовостям, снизилась на девять процентных пунктов, с 50 до 41%. А родным и друзьям как доверяли 19%, так и доверяют; соцсетям как доверяли 9%, так и доверяют — и так далее. Единственной строчкой итоговой таблицы, где цифра заметно повысилась, стала строчка «не доверяю никому»: было четыре процента, стало восемь. Что во время кризиса общая сумма доверия в обществе сокращается, это, может, и естественно, но всё равно нерадостно.

[Александр Привалов]

ИЗВЕСТИЯ 19 НОЯБРЯ 1999 года ПЯТНИЦА №18 (25563)
ПОЛИТИКА

Чем отличается плавание на плоту от плавания на пароходе? Прежде всего-гораздо меньшей свободой навигации. Капитан парохода волен направить его, в общем-то куда захочет-капитан плота вместе с плотом направляется туда, куда его немут водные и воздушные течения. Вспомним
«Путешествие на Кон-Тики». Только как следует освоившись со старинной конструкцией, Тур Хейердал обрел способность вести плот, хоть на несколько градусов отклоняясь в желаемую сторону от курса, которым на его место плыло бы бесчувственное бревно. Но непременным условием даже и такой ограниченной свободы в выборе курса является четкое осознание того неотменимого факта, что ни ветром, ни течением команда плота управлять не может.
Я изложил эту-может быть не слишком уклюжую-метафору для того, чтобы как-то смягчить неприятную истину: ключевые факторы, в огромной степени определяющие состояние российской экономики, сегодня находятся вне управляющих возможностей какого бы то ни было внутрироссийского субьекта, будь то российские компании или само правительство РФ.
Таких неподвластных России факторов по меньшей мере два. Во-первых, это наши отношения с внешними кредиторами. Наш внешний долг, по последним данным, превышает 165 миллиардов долларов-это примерно восемь федеральных бюджетов текущего года. В течении ближайшего десятилетия нам придется ежегодно платить кредиторам не менее (а то и много более) чем по десять миллиардов. Правительство ведет весьма активные переговоры о рассрочке этого долга и списании значительной его части, но никакая активность очевидно, не обеспечивает контроля над результатом. Стало быть, не исключено, что нам предстоит строить свой бюджет и свой платежный баланс с учетом совершенно неподьемных выплат по долгам-или становиться изгоями мирового сообщества, вьехав в полномасштабный дефолт.
Второй фактор еще не подконтрольнее. По поводу своих долгов мы можем хотя бы вести переговоры, но по поводу цен на нефть даже и разговаривать не с кем. Старая пословица гласит, что «цены строит Бог», но при нынешнем положении дел надо признать такой взгляд чересчур оптимистичным. Ведь Бога можно, например, молить, а ОПЕК, упоенно строящая цены на нефть в нынешней реальности, молить заведомо бесполезно. Сегодня нам повезло: ОПЕК по каким-то своим соображениям решила сохранить квотирование нефтедобычи и после 1 апреля 2000 года-теперь цены продолжат расти. Но сама неожиданность этого счастья наводит на печальную мысль, что оно не вечно: в один прекрасный день ОПЕК столь же внезапно отменит квоты-и что тогда? О том, что будет с бюджетом и платежным балансом России, если цены на нефть вновь покатятся по гору, лучше не задумываться.
Естественно спросить: а кто виноват в том, что Россия критически зависит от неконтролируемых ею факторов, что мы сами себе не вполне хозяева? Хотя вопрос это явно академический, на него, пожалуй, стоит вкратце ответить. Виновата советская экономическая стратегия, которая много десятилетий подряд вела-и привела народное хозяйство к безумному производству отрицательной добавленной стоимости (по-русски говоря, это означает, что в мировых ценах продукция советской эконоики стоила меньше, чем сырье, из которого она производилась). Виновата и новая Россия, уже почти декаду без умолку разговаривающая о структурных реформах, а на деле почти к ним не приступавшая.
Гораздо важнее, как это почти всегда и бывает, вопрос что делать-и ответ на него, по счастью, вполне ясен. Стратегическое решение может быть только одно: как можно быстрее строить на нашем плоту мотор. Иными словами-создавать условия для развития экономики, обладающей разумной степенью независимости от внешней коньюктуры и способной зарабатывать ощутимые деньги на чем-либо, помимо сырья. А это означает-прошу прощения у тех, кому особенно неприятно это слово,-как можно быстрее проводить кардинальные реформы.
Отсюда понятны и тактические решения. Россия и ее политическая элита должны осознать факт своей зависимости от внешнего мира и сделать из него разумные выводы. Например, такие. Изоляция для нас смертельно опасна. Это не значит, что для умиротворения внешних сил надо отказываться от национальных интересов (скажем, уходить из Чечни), но это безусловно значит, что частные или групповые интересы надо резко умерить. Тут годится почти любой пример: от необходимости ускоренного охдоровления банковской системы до необходимости срочно вводить землю в коммерческий оборот. Мотор на нашем плоту потому до сих пор и не выстроен, что каждое потребное для его строительства действие кому-то лично очень невыгодно. Что делать-придется потерпеть.
Судя по прдвыборной риторике, все наши политики-государственники до мозга костей. Ну, так чего же лучше: взяли бы и договорились не о консенсусе групповых интересов, а о спасении государственного плота! Пока однако не выходит.